Бесплатный фрагмент - Рассказы и сказки Созополя

Рассказы

Армада

Лёгкий песок тихо бежал сквозь тонкие пальцы, рассыпался длинными струйками сухого дождя и нежно шурша, падал на берег. Мелкие разноцветные песчинки: жёлтые и чёрные, серые и красные, белые и голубые, — завораживали в своём неповторимом ослеплении морской чистотой. Пересыпаясь с руки на руку, песок тёк спокойно и медленно, останавливая время, возвращая в прошлое, заглядывая в будущее.

Прищурив глаза под ярким солнцем, можно было заметить сквозь дождь времени, как на горизонте неожиданно возник великолепный четырехмачтовый барк с наполненными ветром парусами. Он устремился вперёд, шествуя лидером флота кораблей, показывая путь на норд-вест, и восхищая своей грациозностью и мощью. На его бизань-мачте стоят в гюйсах моряки и оглядываются назад. Туда, где за ними стремительно бегут блестящие на солнце яхты и пара элегантных бригантин с прямыми парусами на фок-мачте.

Разноцветная корабельная мелочь, следующая за красавцем барком с светло-голубыми парусами, оттеняет эскадру из четырёх трёхмачтовых фрегатов, гордо выставивших свои паруса навстречу неизвестности, и одного изящного светлого галеона с разукрашенным и вытянутым вперёд форштевнем. Моряки в разноцветной форме снуют по грот- и фок-мачтам, они размахивают яркими лентами и сигналят флагами. На шествующих следом линейных кораблях второго и третьего ранга паруса выкрашены в цвета оливок и смоковницы. Их корпуса белого цвета возвышаются на гребнях волн и величаво смотрят в сторону брига.

Каравеллы и галеры, яхты и шлюпы со всех сторон окружают эскадру, оставляя в фарватере три линейных корабля первого ранга. Четыре палубные судна водоизмещением в сто тонн несут свою огневую мощь следом, всем своим видом показывая: мы непобедимы. Они блестят под солнцем своим рангоутом, отсвечивают такелажем фок- и на реях грот- и бизань-мачт. Марсели, брамсели и бом-брамсели, украшенные новыми парусами, наполнены ветром и стоят непоколебимо.

Тонкие прямые реи всех кораблей вместе с такелажем и снастями рисуют на фоне бескрайнего голубого неба изящную картину в крупную сеточку, своими прямыми линиями напоминающую пчелиные соты. Они возвышаются над свежевыкрашенными в светлые тона полубаками и полуютами, а цветные паруса палубных судов всех цветов и оттенков несут на полной скорости своих моряков и капитанов, боцманов и юнг, пассажиров и владельцев кораблей в прекрасное далёко, где обещают великолепное путешествие на лазурном море.

За одной эскадрой следует другая, несколько десятков кораблей идут параллельными курсами. Тысячи чаек сопровождают эту необозримую армаду кораблей, летая рядом или высаживаясь на реи и рангоуты. Они горланят в полный голос, подхватывают из воды рыб, разрезают воздух острым крылом или планируют над парусами и палубами кораблей.

Если немного шире расставить свои пальцы с сыплющемся между них песком, и перестать щуриться на солнце через тёмные очки, то весь этот великолепный флот из фрегатов, берга, гелиона, шлюпов, бригантин, каравелл и линейных кораблей превращается в чудесное очертание города Созополя со стороны пляжа Бомбуа в квартале Буджака. Именно здесь, вдающийся в море мыс старого города находит своё продолжение в архитектуре нового города и рисует в воображении великолепную картину морской армады в глазах отдыхающего на побережье Черного моря впечатлительного мечтателя…

Баклан и чайка

У заваленного камнями берега по широким просторам моря разносился пронзительный детский крик: жалобное «уа-а, уа-а» голодной чайки слышалось грустной монотонной песней. Птица сидела на обломке скалы, напоминающем своими черными бликами огромный кусок антрацита на солнце. Иногда крутила головой с мощным клювом и искала в расщелинах немудрёную пищу, ждала, когда тёплое течение подкинет лёгкую добычу ближе к поверхности воды.

Иногда чайка посматривала на молодого резвого баклана, недавно поселившегося в здешних местах. Тот резвился на высоких волнах и с упрямой настойчивостью нырял в морскую пучину.

Известно, что в южном море тёплую воду любит мелкая рыба, а холодную — крупная. По мере приближения глубины с холодными придонными течениями на смену цаце приходит попчет, его сменяет чернокоп, того — кефаль, которая уступает место паламуту. Баклан это хорошо знал. Не так давно родители его наставляли на воздушную стезю и научили многим морским правилам жизни.

Сегодня баклан надеялся поймать кефаль. С холодами приятная сладкая мелочь перестала попадаться. Цацу и попчет ловить легко и есть быстро, пусть и часто приходится нырять за этой добычей. А кефаль, когда не идёт косяком в прикормленные рыбаками места, схватить сложнее. Крупная рыба требует сил и сноровки, зато хватает её надолго. Поймаешь одну рыбину, и сыт два дня…

После часа бесполезного ныряния баклан начал расстраиваться. Он хотел уже поменять место рыбной ловли, как рядом заметил серебряную спинку рыбы. Крупная кефаль появилась неожиданно близко от баклана и не спеша двигалась недалёко от поверхности воды. Голод придал силы, и сильная чёрная птица нырнула наперерез. Мощным клювом баклан схватил добычу и через несколько секунд вынырнул на поверхность волн.

Он зажмурился от счастья и уверенности в себе, вспомнил об отце, который учил его добывать корм и захотел похвастаться матери. Рыба в клюве — это главное! Теперь голод не страшен.

Баклан попытался развернуть удобнее кефаль, чтобы заглотить с головы. Уверенным движением длинной сильной шеи подкинул вверх рыбу, но тут случилось неожиданное.

Голодная чайка с берега увидела удачный лов пернатого собрата и хищной крысой метнулась к нему в море. Она молнией бросилась к баклану и резко вырвала из его клюва кефаль.

От неожиданности баклан опешил, но вовремя спохватился и успел перехватить рыбу за жабры. Несколько резких движений одного и другого пернатого хищника, и птицы разорвали рыбу пополам.

Наглая чайка тут же улетела к скалам, а трудяга баклан заглотил кусок своей честной добычи, но без того приятного удовольствия от обеда, на которое рассчитывал совсем недавно.

Справедливость в море у каждого своя.

Барсетка

На южном побережье моря время сиесты лучше всего проводить в тени, за бокалом хорошего вина или сангрии, под тихо урчащим кондиционером, который гоняет холодный воздух по нагретой за день комнате.

Две дамы, зрелых, как сладкие персики лет, коротали время до вечернего пляжа в разговорах ни о чем, с болгарской брынзой и холодным арбузом, с бокалами «Pinot noir» 2013 года, поддерживая милую домашнюю атмосферу.

Одна из женщин, с длинными и черными, чуть вьющимися, тонкими волосами и острым взглядом оливковых глаз внимательно слушала собеседницу. Рассказ второй — невысокой шатенки в круглых очках и лёгкой бежевой тунике, периодически прерывался ударами молотка за окном: мальчики вскрывали миндаль во дворе, а девочки смеялась у бассейна.

— Первый раз я летела сюда одна. Чартерный рейс, жара, очереди на таможенном контроле, всё, как обычно в нашем аэропорту. Неожиданно на глаза мне попадается крупный, чтоб не сказать толстый такой мужчина, бритый, как браток из сериалов, с одной лишь барсеткой в руках. Точнее, не он мне попадается, а не заметить такого, чуть выпившего в обед, колоритного великана с хитрыми глазками-бусинками, казалось, просто невозможно. Наши взгляды случайно пересеклись, и я в тот момент подумала: «Не дай бог, оказаться с ним рядом в одном самолёте. Раздавит!»

В салоне я заняла своё место у окна и огляделась. Детей было мало, соседи впереди и сзади казались спокойными. Всё предвещало хороший, мирный полет. Вдруг по проходу меж кресел движется этот великан, бугай, верзила, не знаю, как правильно его назвать, подходит прямо ко мне и говорит с хитрым прищуром: «Признайтесь, а вы не хотели, чтобы я сел именно здесь?»

Сказал и сел, заполнив собой полсамолета! Огромный, он еле поместился в двух креслах, прижал меня к окну, тут же пригласил к себе стюардессу и заказал коньяк. Весь полет этот пассажир добавлял и добавлял виски, коньяк, не помню, что ещё, но милая девушка в форме ни в чём ему не отказывала! Наверное, боялась. Рост и вес этого кинг-конга мог смутить любого, не то, что хрупкую стюардессу.

А мужчина пил и пил, проваливался в сон, заказывал ещё спиртное и пил. В перерывах успел рассказать, что вчера отправил жену и бухгалтера в столицу, сегодня летит туда сам. Владеет крупной строительной фирмой и его ждёт впереди отличный проект. Узнал, что я работаю психологом и напросился на консультацию. Мы умудрились познакомиться, пока он читал мне стихи, поругаться, когда он вылил нечаянно виски на моё платье. Представляешь, он пьяно и рьяно принялся извиняться, открыл свою пухлую барсетку и предложил мне деньги! Там, в его сумке, евро ногами упакованные, лежали тысячами, наверное. Суёт мне крупные купюры в пачках и говорит:

— Бери. Сколько хочешь, бери!

— А ты? Сколько взяла? — у собеседницы загорелись глаза, она даже взяла за руку подругу. Но та спокойно ответила.

— Ничего я не взяла. Как? У пьяного человека брать деньги? Протрезвеет, заявит, что обокрала и…

— Тебе же деньги нужны! У самой проект требует больших инвестиций.

— Так все вокруг думают. Там, в салоне все девицы головы повернули в нашу сторону и принялись этого богатея к себе звать. А он хитро так им улыбается, машет пальчиком, и сидит со мной рядом. Не уходит…

В какой-то момент упал у него мобильник на пол. Представляешь, с его животом и под креслами в самолёте искать айфон последней модели? Я и то с трудом достала этот телефон, и в барсетку ему упаковала. Не по карманам же к нему сонному лезть? А барсетка — вот она, лежит на моих коленях.

Так и летели до столицы.

Вышли из самолёта, отдала я ему барсетку, сама отошла в сторону. Народ кучкуется у выдачи багажа, я — счастливая, что никто меня в окно самолета не вдавливает, жду свой любимый итальянский чемодан цвета морской волны, и наблюдаю за людьми в силу своей профессии. Вижу, суматоха какая-то в зале, персонал снуёт повсюду. А мой толстый сосед руководит этой суетой. Меня увидел, кричит на весь зал:

— Соня, верни мой мобильник!

Это меня поразило больше всего! Не на деньги я, а на телефон, по его мнению, позарилась. Подхожу я к этому верзиле, вырываю из его рук барсетку, открываю и показываю «утерянный» телефон поверх денег. Мужчина в шоке. Лезет целовать руки, извиняется, и вновь предлагает свои евро.

— В этот раз ты, конечно, взяла?

— Нет.

— Не темни очками, подруга!

— Сейчас жалею. Надо было взять, чтобы наказать этого кретина, который испортил мне первый перелёт в новую страну. Ну, да ничего. Случай запомнился. Все, что не делается, как говорят, к лучшему. Дом я купила, центр свой открыла…

Собеседница недоверчиво покачала головой:

— Было время, когда удивляла наглость, теперь поражает хорошее воспитание…

Буёк и мёртвая волна

За длинным столом у развесистого старого ореха, с тяжёлыми зелёными плодами, коренастой морщинистой кроной, опоясанной внизу огромной ржавой цепью с тяжёлым корабельным якорем и грудой глиняных черепков у подножья, любила собираться по вечерам тёплая компания жителей маленького комплекса. Гостеприимные хозяева, арендаторы, приезжие и постояльцы несли на общий стол инжир, вино, хлеб, рыбу, водружали арбуз и разговаривали под трели цикад на ближнем берегу, крики чаек над Чёрным морем, тявканьем собак с Виа Понтика и воем шакалов из-за Буджака.

Сегодня собрались вновь прибывшие на побережье и несколько старожилов. Чуть пригоревшие на солнце новички, счастливые от первой в этом году встречи с южным морем, весело щебетали о своих впечатлениях, а постояльцы, хорошо загоревшие и прикрытые широкополыми шляпами по сложившейся летом привычке, слушали и кивали им головами, да рассказывали местные новости. В какой-то момент большинство отдыхающих выговорилось, стали возникать спокойные паузы в разговоре, на небе высыпали яркие звёзды и, молчавший весь вечер Сергей несколько грустно произнёс:

— На днях я впервые узнал, какова она — «мертвая волна»…

На него тут жу накинулись с вопросами любопытные новички, старожилы принялись было объяснять, что каждый год эта волна уносит несколько человек в море, и никто из них пока не вернулся. Юрий принялся чертить на песке принцип действия «мертвой волны» и показывать возможности борьбы с ней. Игорь назвал это отбойное течение тягуном, в появлении которого виноват исключительно августовский «сулган». Этот ветер поднимает ту самую страшную волну, которая с невозможной силой затягивают купальщиков далеко в море, а не выталкивает их на берег.

Только Сергей по-прежнему тихо ел инжир, аккуратно разрезая каждую ягоду и посматривая на обилие маленьких зёрнышек. Казалось, он пытался их сосчитать, а, может быть, таким образом, растягивал удовольствие и наслаждался не только сочной мякотью, но и внешним совершенством плодов дикой смоковницы.

Когда он принялся тихо говорить, все разом примолкли и прислушались к его неторопливой речи.

— Довольно сильный накат не подпускал в тот день к морю людей. Красный флаг у пункта спасателей предупреждал о реальной опасности всех тех смельчаков, кто пытался зайти в воду. Но кто может остановить человека, который каждый день утром и вечером прокладывает один и тот же маршрут от дома к морю, чтобы окунуться в воде?

Как обычно я бросился под волну и поплыл в сторону буйков. Нырнул, правда, не в привычном месте, а отошёл чуть правее, туда, где чище, меньше волн, и нет такого обилия водорослей, о которых мы говорим, «не вода, а борщ».

Плыву спокойно, но с трудом, продвигаюсь к заветному буйку, который мельтешит невдалеке перед глазами. Как тот, то всплывающий, то тонущий оранжевый поплавок. Добрался, ухватился за буёк, потом лёг на спину чуток отдохнуть. Наслаждаюсь, посматриваю краем глаза на буёк, набираюсь сил в обратный путь. Чайка какая-то кружит надо мной в сахарной вате облаков, ветер ревет, как в печной трубе, пена на гребнях волн шипит, как дышит. И тут чувствую, что-то не так, как бы теряю я ориентиры в пространстве. Солнце в тучах, но тепло-то его я чувствовал одной щекой, а теперь другой, буёк, как был справа, так и остался, но легче почему-то стал и вырывается из рук. Отпустил я его, а буек без якоря! Смотрю на берег, а берега то не вижу! Одни очертания нашей горы вдалеке и все…

Оказывается, оторвался буёк от каната с якорем, а я и не заметил.

Поплыл назад. Подальше от берега мелкие волны, одна за другой начали бить в лицо, относить от берега и тянуть в открытое море. Гребу, гребу, а к берегу не приближаюсь. Понял я, что это она — мертвая волна! Волна скалы разбивает, кораллы точит, и в тот день решила со мной поиграть.

Тянет меня в открытое море и не дает к берегу приплыть. Выдохся весь, силы на исходе. Стал обращаться к волне, как к живой:

— Прости, если не прав! Ты самая сильная, самая могучая. Не мне с тобой тягаться! Только не топи. Дай шанс…

И тут я вспомнил, как мертвая волна уносит и отличных гребцов в море навсегда. А чтобы победить её, надо плыть не в сторону берега, а поперек, параллельным к нему курсом. Лёг на спину и поплыл. Так я быстрее плыву обычно.

Повернул. Вроде, как легче. Работаю в основном ногами, даю рукам передышку. Продвигаюсь по течению, медленно, но движение замечаю. Волну встретил, что американские горки! На вершину поднимет и со всего размаха вниз кидает. Вверх и вниз, вверх и вниз. Бьет немилосердно. Казалось, превратился в сплошной синяк. Противостоять этой волне невозможно. Силы она неимоверной! Что для неё человек? Так, щепка, песчинка. Воды нахлебался — мама не горюй! Волны захлестывают, чайка кружит, как стервятник над падалью. Ну, думаю, конец мне приходит.

Вдруг мелькнул невдалеке тот самый буёк, от которого я отцепился! Я — к нему. Все силы, что оставались, напряг напоследок. Ухватился за кольцо, к которому канат привязывают, и прилип к буйку. Как родные мы с ним. Только дрожь пробирает, страх одолевает. Молчу и жду, что дальше будет.

Чайка ли глаз выклюет… Акула ли ногу оторвёт… Силы пропадут — на дно пойду. Хорошо бы, якорем к этому буйку.

Размечтался. Жизнь принялся свою суматошную вспоминать…

Не помню, сколько времени прошло, да вот стало волнение на море утихать, волны пошли этаким длинным накатом, как будто дно изменилось — мельче стало. Присмотрелся, а меня-то вынесло к другому побережью, к дюнам! А там, я знаю, море мелкое, пляжи песчаные. Флаг у спасателей виден не красный, а жёлтый. Обрадовался! Держусь за буёк и направляюсь к берегу. Еле-еле плыву… Кричать попытался, а слова в горле застревают. Ору, как Василич, которого по утрам, пока не опохмелится, не поймёшь: сипит он или хрипит? В общем, только сам себя и слышу с трудом.

Закрыл глаза и обидно мне стало. Вот он берег — передо мной, а добраться не могу к нему. Лежу на воде и не пойму, то ли слезами умываюсь, то ли волной морской… В конце концов, сознание потерял.

А очнулся уже на берегу. Увидели, оказывается, меня спасатели, катер быстро направили, вытащили холодеющего на борт, а я, говорят, руки отцепить от буйка не могу — в оба его кольца вцепился скрюченными, онемевшими пальцами.

Если бы не буёк, унесла бы меня мёртвая волна туда, откуда возврата нет никому…

Ветер и волна

На пляжный топчан, слегка засыпанный морским песком с побережья, села маленькая чёрная муха и отчаянно засеменила передними лапками. Похоже, она кому-то изо всех сил аплодировала или старалась смыть липкую грязь. Через несколько мгновений муха сорвалась в воздух и противно зажужжала, вызывая неподдельное желание её прихлопнуть. Она вновь опустилась на топчан, поправила аккуратные крылышки и тут замерла.

Не прошло и секунды, как мухи на топчане не стало! Её не склевала чайка, никто не стукнул мухобойкой, не ударил ладонью. Простой ветерок легко подхватил муху и унёс с собой. Он взмыл верх и рассмотрел её большие глаза, сосчитал лапки, изучил крылышки и резко ослаб — муха тут же обиженно зажужжала и полетела на свободу…

Ветер отправился дальше. Его хорошее настроение искало развлечений, и очень скоро он подлетел к водопаду на склоне горы у морского побережья. С большой высоты на землю лилась прозрачная вода и красиво искрилась на солнце. Ветер, как озорной школьник, подкрался снизу и сильным порывом поднял водопад вверх. Тысячи брызг, капель, мелких струек устремились назад, в гору, а ветер живо набрал силу и погнал воду дальше, потом ослабел и вернул водопад на землю.

Наигравшись вволю, ветер помчался вдоль берега и увидел большую лужу на том месте, где ещё вчера проходила сельская дорога. Из-за этой лужи местным жителям пришлось изменить привычный маршрут и идти в обход. Ветер не растерялся и, собравшись с силами, перенёс всю воду из лужи на берег моря, помчался в голубую даль, озорно вильнув своим лёгким невидимым хвостиком. Удивлённые люди с недоумением смотрели на чистую проселочную дорогу, где пять минут назад стояла вода.

Ветру нравилась вода. Он играл с лужами и водопадами, бросал пригоршнями брызги, помогал дождю рассекать капли, слизывал росу на лугу и постоянно искал развлечения.

Ветер поднялся вверх и задул на огромные тучи.

— Эй, кучерявая вода, давай полетаем наперегонки!

Ничего не ответили ему дождевые тучи. Сверкнули молнией, загремели громом и вылились ливнем на землю.

Ветер прилетел к прибрежным скалам и прошуршал по отвесным валунам.

— Эй, твердые камни, не слабо рассыпаться под моим напором?

Промолчали скалы, не замечая ветра. Как стояли они суровой стеной на берегу, так и не сдвинулись с места.

— Эй, мокрое море! — закричал грозно ветер и принялся закручивать небольшие водовороты на водной глади, рябить мелкие волны. — Давай поиграем в «Кто сильней!»

Ничего не ответило ему могучее море, улыбнулось тысячей солнечных лучиков с мелководья, и спокойно понесло дальше свои волны.

Помчавшись вдаль над поверхностью моря, ветер заметил небольшие белые барашки пены. Одним махом, как маленькую муху, он подхватил их и с хохотом разбил на тысячи брызг.

Неожиданно ветер услышал за спиной:

— И что ты дуешь и дуешь, гроза мух, цветочных лепестков, дождевых капель и морских купальщиков, — это одинокая морская волна приподнялась в своём водном течении и решила побороться с ветром. — Море, тучи и скалы не хотят биться с тобой, а я попробую.

— Ты кто такая? — удивился ветер, и завертелся над волной вихрем.

— А обычная морская волна.

— А я ветер! Единственный и неповторимый!

— Так докажи свою необычность, — вильнула гребнем волна и покатила в море.

Ветер стремительно подхватил волну и понёс по бескрайнему морю. Но волна спокойно мчалась рядом, пенясь белыми пузырьками. Не смутился ветер, осмотрелся и подул с другой стороны. Волна тут же поменяла направление и побежала впереди ветра. Он резко развернулся и ринулся на встречу лоб в лоб, но морская волна не первый год кочевала по свету и разгадала эту задумку. Ловко разбилась огромная волна на мелкую рябь, развернулась и силой десятка волн накинулась на ветер, подхватила его силой течения, и девятым валом погнало в морскую пучину. Не растерялся ветер, круче завертелся в бешеном урагане, поднялся к самому небу и кинулся облачным рукавом на волну со всей своей мочи, стремительно поднял её вверх и бросил в море.

Небо и звезды, земля и море, тучи и скалы мирно наблюдали, как волна и ветер три дня и три ночи носились по морю, не уставая в своем соперничестве. Нагоняя шторм или стихая штилем, соперники на равных боролись друг с другом до тех пор, пока из-за туч на небосвод не выплыл молодой месяц.

— Эй, вы, оба сюда! — засмеялся он сверху. — Кто до меня достанет, тот и победит в вашем споре!

— Я смою тебя с неба! — заволновалась волна.

— Я сдую тебя в море! — задул ветер.

Начали они носиться пуще прежнего, да не могут дотянуться до месяца. А тот только смеётся, надувается, и с каждым днём растёт все больше.

Скоро волна и ветер устали. Они постепенно начали успокаиваться и медленно двинулись в одном направлении, обретая мир и безмятежность Легкие воздушные порывы ласкали волну, а её мелкие брызги щекотали ветер…

— Смотрите! Смотрите! Они смогли! — неожиданно закричал маленький гларус, когда увидел на зеркальной поверхности моря отражение луны. — Луна упала в море…

Ни волна, ни ветер не стали спорить, кому из них удалось превратить месяц в полную луну и окунуть в морскую воду. Оказалось гораздо милее нестись вместе вдаль и тихо замирать на просторах огромного моря, быть друг с другом рядом, отдыхать и резвиться под звездами южного неба.

С тех пор никто не может разъединить волну и ветер.

Во сне

На эту конференцию в южный город профессора Кагана Марка Юрьевича пригласили на прошлой неделе. Вместе с коллегами он приехал заранее и устроился в двухместном номере центральной гостиницы.

Накануне открытия мероприятия кто-то из местных ученых предложил пройтись по старинным улицам и парку со столетними дубами, заглянуть в местную церковь. Собрались в холле, где Игорь Ильич — сосед по номеру и глава делегации — не удержался от похвалы новой куртке профессора.

— Удивительная вещь! Где вы приобрели такое чудо?

— Дочь прислала из Торонто, — спокойно ответил Марк Юрьевич и, предвидя неловкие для себя вопросы, добавил. — Она там учится, выиграла студенческий конкурс и получила грант на прохождение университетской программы.

Куртка, и правда, вызывающе бросалась в глаза своим качеством, аккуратными швами и надёжными застёжками. Яркий цвет капюшона привлекал прохожих, и многие оборачивались.

— Тогда просить о продаже бесполезно…

— Конечно. Подарок…

Группа отправилась на прогулку и через какое-то время оказалась у основного входа в супермаркет. Пропускная система, возникшая в последние годы в связи с террористическими угрозами, слегка барахлила, и профессор был вынужден немного отстать от группы. Впереди маячила шляпа на бритом черепе Игоря Ильича и расстояние между попутчиками быстро возрастало.

Марк Юрьевич кинулся в соседнюю дверь, где виднелся свободный узкий проход. Взявшиеся неизвестно откуда дети и подростки создали и там толчею, чем усложнили движение. Профессор с трудом протиснулся внутрь. Вдруг он почувствовал резкое движение сзади: кто-то схватил его за локоть жёсткой хваткой.

— Мужик продай куртку! — тихо, но требовательно заявил обладатель стальных пальцев и арабской внешности.

— Она не продаётся… Это подарок!

— Тогда я её просто заберу… — крепкий парень говорил так уверенно, что Марк Юрьевич совсем не сомневался в его угрозе.

Профессор боязливо оглянулся. Вокруг семенили за покупками и с товаром люди всех возрастов, стояли небольшие очереди, а полицейских видно не было. Где-то вдали виднелась шляпа Игоря Ильича, и Марк Юрьевич решил, что в этой ситуации ему лучше всего симулировать сердечный приступ. Он подумал, что соберутся люди, начнут оказывать первую помощь. А там подойдут коллеги-врачи, и ему удастся вырваться из цепких рук представителя исламского мира.

Пожилой человек внезапно расслабился, прикрыл глаза и стал медленно оседать на мраморный пол…

Упасть ему не удалось.

Парень крепко держал его за руку и не разжимал крепкую хватку.

Тогда Марк Юрьевич закричал:

— Помогите! — голос прозвучал тихо и не очень убедительно. Профессор прокашлялся и громко позвал ещё несколько раз. — Помогите! Помогите!

Люди шли мимо по своим делам, пара человек оглянулась на крик, но никто не остановился. Марк Юрьевич оглянулся и увидел, что ещё двое крепких южных парней стоят рядом в ожидании момента, когда профессор сам снимет куртку или потребуется помощь первому.

Вдруг из толпы отделился молодой высокий русоволосый парень и спокойно подошёл к первому бандиту. Марк Юрьевич про себя именно так стал называть людей, в окружении которых оказался. На ломаном русском языке с неясным акцентом он просит освободить старика. Началась нешуточная словесная перепалка, а затем и схватка, где яркая куртка профессора затрещала по швам. Марк Юрьевич ещё несколько раз позвал на помощь, но горожане шли по своим делам и не торопились звать полицию. Соотечественники настолько привыкли к криминалу, что обходили стороной все мало-мальски страшные ситуации и не связывались ни с кем.

Второй и третий бандиты агрессивно двинулись в сторону профессора и его нежданного освободителя-иностранца. Но не тут то было. Рядом с этими двумя внезапно возникли два крепких парня с характерными узкими глазами и крупными скулами. Внешне было трудно определить, кто это: японцы или китайцы. Но парни встали в спортивные стойки и перекрыли путь бандитам.

«Поразительно, — мелькнула мысль, — соотечественники равнодушно проходят мимо, а иностранцы мне помогают. Надо позвать коллег…!»

— Игорь Ильич, сюда! — закричал Марк Юрьевич во весь голос и… проснулся на койке в своём гостиничном номере. Перед ним стоял глава делегации, и укоризненно покачивал бритой головой.

— Что-то приснилось?! Расслабьтесь. И скорее собирайтесь. Автобус за нами прибудет через пару минут. А вам еще спать в президиуме конференции!

Волна

Несильный накат отбрасывал к берегу детвору. Они рвались в море, кричали, визжали, прыгали в воду и попадали сразу на песок. Это накат быстро уносил волну за волной, обнажая песчаное дно. История повторялась с большей или меньшей силой, окатывая малышей пузыристыми брызгами и зелёными водорослями. Первая волна, вторая, третья и самая мощная девятая, получившая шуточное название «девятого вала», накрывали побережье своим начинающимся штормом примерно баллов в 5—6.

Вдали, у самых дальних буйков шла своя борьба, которая обострялась метр за метром по мере приближения одинокого пловца к красному шару на якоре.

Пловец грёб со всей силы, перебирал всевозможные виды плавания, старался, что было мочи, но волна, раз за разом, отбрасывала его, как лёгкую щепку назад, к песчаному берегу. Оттолкнувшись от дна, пловец начинал свою борьбу вновь, и через какое-то время волна возвращала его к старту.

Невероятная сила и мощь морской волны осознается только в борьбе с ней. На берегу, разглядывая белые барашки гребней волны, кажется, что они ручные. По телевизору создаётся впечатление, будто серфингисты не покоряют волну, а катаются под ней и на ней. Картины маринистов умиляют великолепными красками и мастерством исполнителя. И только тот, кто заносит на волну руку, бросается на волну или ныряет под неё, понимает, что сражаться со стеной воды в одиночку невозможно.

Победа всегда останется за волной.

Пловец, похоже, это хорошо знал. Он принялся разговаривать с волной, просил повременить чуть-чуть и дать ему возможность всего лишь доплыть до буйка. Говорил ласковые слова и обращался к волне, как к дочери всесильной природы, ожидая милости или снисхождения. Пусть на пару минут, на несколько мгновений.

Как ни странно, но ему в ответ волна начала накатываться реже, давая время для сильных гребков. Но накатывала мощнее и отбрасывала дальше, играя с пловцом, как с ребёнком в ванне ласкается мать.

Пловец ложился на спину и грёб так, как давно не выкладывался. Бледный серп на голубом небе улыбался тщетным усилиям пловца. Казалось, луна в сговоре с морем, они подначивают волну и шутят с человеком.

Наступил момент, когда пловец понял: его сопротивление бесполезно, и тут же вспомнил, как на днях был на этом же пляже и пешком подошёл к буйкам в спокойную погоду. Пловец встал на носочки и, стараясь обмануть волну, мелкими шажками, чуть подпрыгивая, двинулся к заветной цели. Красный шар рьяно трепыхался на поверхности моря в стремлении сорваться с цепи и улететь к своему берегу. На гребне волны он тонул, а после её наката улетал к чужому побережью, стремительно натягивая якорную цепь.

— Волна, миленькая, дай шанс! Не губи… Порадуй своей силой, но не уноси меня назад. Мне осталось-то совсем немножко. — Пловец говорил с ней, убеждая и, в тоже время, пытался обмануть, передвигаясь по дну ногами. — Ты сильная, мощная, непобедимая!

Наконец, окутанный брызгами, он перешагнул заветный рубеж и оказался за буйком. Волна милостиво отступила и тут же медленно стала надвигаться, нависать, как бы со стороны радуясь неудержимому стремлению пловца и уступая на мгновение его желанию. Это мгновение длилось ровно столько, сколько хватило сил пловцу почувствовать снисходительное одолжение волны и быстро развернуться к берегу. Тут же волна накрыла его девятым валом, приподняла на своём гребне и вынесла почти на самый берег расслабленного и счастливого, покорённого и восхищенного силой природы.

Детвора играла на морском побережье с родителями, на вечернем небосводе рос серп луны, гларусы рисовали свои маршруты в небе, а пловец устало лежал на берегу, успокаивал бешено стучащее сердце и счастливым шепотом благодарил волну.

Воронье

Под густыми ветками старой черешни у нагретого солнцем бассейна укрывались от зноя постояльцы комплекса «Жасмин Гарден». Небольшая песочница с детскими игрушками, большая зелёная пластмассовая черепаха рядом с шезлонгами и автоматом для кофе, две горлинки спряталось в тени густого ореха.

Птицы жили в просторной ажурной клетке, подвешенной к толстой нижней ветке старого дерева, и оживленно обсуждали события каждого дня. Глухое воркование голубиных раздавалось многократно повторяющимися хриплыми хохочущими звуками над небольшим бассейном с прозрачной голубой водой.

Сегодня горлинки стали свидетелями беседы немолодого мужчины в соломенной шляпе и юной собеседницы в белой панаме.

— Помнишь поэта: словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести, — начал разговор мужчина.

— Да, конечно. Это Игорь Шаферан, — согласилась женщина и продолжила. — Словом можно продать, и предать, и купить, слово можно в разящий свинец перелить.

— Отлично! Оказывается, словом можно ещё отравить отпуск…

— Это как?

— Рассказываю. Как ты знаешь, на нашем пляже Буджака обычно тихо и спокойно.

— Я езжу купаться к дюнам. Там меньше людей…

— Да и у нас лишь иногда услышишь радостный крик болгарина или восторженный говор другого иноземца. В море, так вообще тихо. Порой меж собой воркуют влюблённые, смеются и играют на песке дети. И тут появляется дамочка с подругой, которая не замолкает не на минуту. Они плавают, купаясь в своих громких беседах. Они обсуждают на берегу всё на свете, лёжа в шезлонгах. Через пару дней знакомятся эти говоруньи ещё с одной полу глухой ровесницей и превращают беседу в базар. Они орут у центрального буйка, перекрикивая ветер. Сидят под зонтом на берегу — заметь, в самом центре пляжа! — и обсуждают новости, детей, внуков, кошечек, хомячков. Всё подряд! Трёп плывёт по всему побережью! От этих крикливых тёток не спрятаться никому. Пожилые женщины часто туговаты на одно ухо или на два. Поэтому окружающие вежливо их терпят. Не сделают же замечание молодые люди старшим. Не позволит воспитание иностранца заметить громкоголосых женщин. Но один седой старичок с редкой бородкой не удержался и кивнул в их сторону, хихикая:

— Воронье!

Я долго ждал, что они уедут с нашего пляжа. Отпуск на море — время скоротечное. Обходил их стороной, купался на соседнем пляже, к которому идти в два раза дольше. Приходил рано утром или поздно вечером, чтобы не слышать крики воронья. Встречаясь с ними в море, быстро ложился на спину, тем самым затыкая уши. Хотел даже купить беруши! Хотел утопить этих ворон, пригласить полицейских, чтобы оштрафовать. Намеревался кляпами рты заткнуть. Когда пошёл второй месяц пребывания этих женщин у моря, и они обросли компанией из шести человек, играющих посередине пляжа на ящике из-под мандаринов в карты, моё терпение окончательно лопнуло…

— Ты обратился к ним с предложением сфотографироваться?

— Зачем? Не понял?!

— Сказал бы, что ты — внештатный корреспондент местной газеты «Плач моря» и хочешь, чтобы этих крикливых ворон знало все побережье в лицо!

— Ха-ха-ха! — засмеялся мужчина. — Жаль, не догадался. Как самый пожилой на пляже, я решил подойти к ним и спросить: «Уважаемые дамы, не могли бы вы разговаривать на полтона-тон ниже…»

— С группой женщин это не пройдёт никогда. Они вспомнят о свободе слова, расскажут о своих болезнях и покажут справку психиатра, типично нападут: «Тебе больше всех надо?» Сам будешь виноват.

— Что же мне делать с этими невоспитанными особами? — мужчина поправил свои очки и вытер пот со лба. — Ты же на юриста училась, подскажи…

— Выпускать на сцену достойного соперника. Циничного, современного хама, а ещё лучше безмозглую наглую суку-блондинку, готовую рвать глотку каждому, кто мешает ей жить.

— Где же я таких найду?

— Одна перед тобой. Забыл? Я до юридического год училась в театральном…

После обеда любопытные горлинки увидели, как на шезлонги под их клеткой опустились вчерашние собеседники. Мужчина оживленно смеялся и потирал руки. Внезапно состарившаяся женщина жеманно обмахивалась огромным веером и улыбалась в ответ.

— Удивительно! Как ты сумела это сделать? За час превратилась в супер-старуху!

— Делов то. Парик, макияж да вещи бабушки.

— О! Я помню свою тёщу. Та ещё была штучка! Ты вся в неё.

— Жаль, что представление закончилось в первом акте, когда я подошла к стриженой тетке, и узнала о вчерашнем отъезде постоялиц её отеля. Не зачем стало ломать комедию…

— Да! Финал чудесный! Пляж свободный… Тихий отдых, надеюсь, состоится. Да, а что ты собиралась с ними сделать?!

— Не знаю. Импровизировала бы по ходу дела. Расцарапала бы паре тёток лицо и в повязках они бы сидели в отеле.

— Это грубо!

— Представилась известной аристократкой, и сделала бы серьёзное внушение тем, кто мешает мне отдыхать.

— Это ненадолго!

— Пришла со спасателем, которого представила бы администратором пляжа. А тот зачитал бы правила поведения у моря…

— Ну-ну, представляю, что бы ты там написала: «не дышать, не орать, не разговаривать, не заплывать…».

— Есть ещё вариант. Одно тухлое куриное яйцо, опущенное в пляжную сумочку, освобождает территорию радиусом в десять метров. Они вынужденно пошли бы на один край пляжа, а ты отдыхал бы на противоположном краю.

— Это на день. Завтра всё повторилось бы.

— Не сложно найти десяток тухлых яиц на каждый день. Добрый способ — сесть с ними играть в карты и оставить без штанов, точнее без купальников…

Горлицы слушали разговор под черешней, ворковали и не понимали, как, почему люди не любят друг друга. Голуби уживаются с воронами, ласточками, чайками, даже бакланами. Собаки не лают на кошек на этом побережье. У моря мирно и неспешно живут все, кому дорог покой. А люди скандалят, ссорятся, обижают и обижаются.

Птицы вспорхнули крыльями, последний раз взглянули на жизнерадостных собеседников и принялись проворно клевать мелкие пшеничные зёрнышки.

Гларус и чайка

Черное море переливалось живой палитрой изумительной в этих местах водной лазури. Маленькая её рябь искрилась под тёплым солнцем, бежала наперегонки с ветром, преломлялась на солнце фантастическими фигурами, отражалась на донном песке ажурной, светящейся сеткой. Волны едва колыхались под лёгким послеобеденным ветерком и пускали из пены мелких, белых барашков — первых предвестников скорой перемены погоды.

Огромные серые гларусы и белокрылые чайки штурмовиками и истребителями кружили у побережья Бомбуа бич в ожидании лёгкой добычи. Они рисовали в воздухе широкие круги, неожиданно бросались вниз, взмывали к облакам, разрезая крыльями прозрачную синеву бесконечного неба. Это были последние деньки «цыганской осени».

На песчаном берегу, где совсем не осталось летних туристов, появился молодой спасатель с местного пляжа. Этого крепкого, мускулистого парня, до самых костей прожженного солнцем, с обветренным, загорелым лицом, птицы узнавали по громкому веселому говору и выгоревшей, уже не за один сезон, когда-то красной бейсболке. Он часто кормил здешних пернатых оставшимися с обеда кусочками белого хлеба, либо специально приносил для них один-два батона. Птицы всегда встречали его нетерпеливым, базарным гомоном.

Знакомый галдёж привлёк внимание серого гларуса с огромным и чуть загнутым, как у степного орла, клювом. Гларус резко спланировал на воду, мгновенно подхватил небольшой кусочек, брошенный спасателем, и взмыл вверх, прорываясь сквозь плотные ряды сородичей.

Размоченный в солёной воде хлеб показался удивительно вкусным, и гларус вернулся за добавкой. Ему удалось ухватить очередную порцию кормежки и стремглав улететь под крышу своего отеля. Так они вместе с подругой — белой чайкой — называли место на чердаке дома, где нашли приют на этом побережье.

Чайка тихо клевала клювом и дремала на деревянной перекладине под самой черепицей.

— Полетели со мной! Там дают чудесный свежий хлеб! — позвал гларус чайку, громко хлопая крыльями.

— Мне это не инте-ре-сно…, — сонно ответила она.

— Давай, давай, просыпайся! Ты никогда такого не пробовала!

— Не отстанешь? — белокрылая чайка неохотно открыла глаза и посмотрела на гларуса.

— Это рядом! — он настойчиво звал свою подругу, показывая в сторону моря. — У самого берега!

Белокрылая чайка нехотя взмахнула изящными крыльями с белым оперением, и пара морских птиц через мгновение уже парила над местом всеобщего пиршества. Десятки птиц со всего побережья кричали, кружились у воды, подхватывали на лету хлеб, ныряли за утонувшим куском и быстро улетали в сторону.

Гларус на бреющем полёте спустился в знакомое место и подхватил небольшой лакомый кусочек. Он взглянул на свою подругу, а та невозмутимо описала большой круг над кормильцем-спасателем, едва взглянув на мокрые белые корочки, тихо набирающие в себя тёплую соленую воду, и так же спокойно направилась к себе на чердак — в «отель».

— Мне это не инте-ре-сно, — услышал гларус её шепот сквозь гвалт сородичей, грустно вздохнул и улетел в открытое море…

Дюны

Раскалённый песок мерцал и игриво переливался миллионами искорок под лучами южного солнца и накатами лазурных вод. Высокие песчаные дюны уверенно и твёрдо несли свои волны вдоль всего побережья и прятали за своими верблюжьими гребнями мелкие остатки разрушенных штормами судов и выброшенные на берег ракушки рапанов, мидий, пластиковые бутылки — весь тот мусор, с которым море спокойно расстается, не желая принять его в свои глубины. Выгоревшая на южном солнце трава и колючки украшали подножья дюн и как могли прятались друг за другом в поисках тени. Редкую чайку в этих местах мог заманить блеск осколка стекла или отблеск кожуры яркого яблока, вынесенного на берег.

Тишина с плеском волн и шепотом песка, да иногда отчаянные крики птиц окружали эти дюны долгие сотни лет и, казалось, так будет вечно.

Однажды июльским днём, когда солнце покинуло свой зенит, смирное прежде море заволновалось сильнее обычного. Северо-восточный ветер, наращивая воздушные потоки, погнал волну за волной на берег к дюнам. Мелкие волны сменялись крупными, мощные накаты приходили им на смену, потом возвращались назад, чтобы вновь обрушиться на берег. В этом морском хороводе рождалась и умирала белая морская пена. Когда волна необычайной силы выбрасывалась на берег, пена безумно пузырилась, подтачивала песок и неторопливо разъедала столетние дюны побережья.

Две маленькие дюны с содроганием вдавливались в землю, впитывали клокочущую пену и сжимались от внезапного страха.

— Невозможно устоять в этом кипении волн! — шептали маленькие дюны. — Ой, как страшно! Надо крепче держаться за корни колючек и надеяться на чудо… Только тогда мы устоим…

Одинокая гордая дюна невозмутимо стояла чуть в стороне и твёрдо отрицала возможность какой бы то не было гибели.

— Дюны сто лет стоят у этого берега и не пропадают! Так же и мы выстоим в этот шторм. Что там колючки, — спокойно говорила дюна, — надо быть уверенной в себе и тогда никакая волна не страшна.

— Нет… — шипела пена очередной волны, смывая песок под дюной, — вы все растаете в воде, превратитесь в морской песок…

— Молчи! Ты лишь морская пена и живёшь благодаря моему песку. Пришла волна — есть пена. Ушла волна и пена пропала, — грозно говорила дюна и с каждой волной становилась изящней и тоньше. — Дюны вечны, мы только меняем свой облик!

— Ой! С морем спорить бесполезно, — плакали маленькие дюны.

— С морем не спорят, его любят… С морем надо на «Вы»! Истончая нас пеной, море порождает новые дюны! Пена пропадет через мгновение, а мы будем жить здесь до следующего шторма!

Огромной силы могучие волны несколько раз подряд обрушились стеной на песчаный берег. Они накрыли собой всё побережье от далёкого начала бухты до унылых скал вдалеке. Такой мощи и силы не помнила ни одна столетняя дюна, не видели быстрокрылые чайки, не слышали острые колючки.

Когда схлынул «девятый вал», на месте двух маленьких и одной дюны вдалеке появился высокий песчаный гребень. Это была новая дюна, которая изящной волной песка гордо возвысилась над побережьем и прошептала убегающей пене:

— С морем не спорят, его любят… Я буду здесь красоваться ещё сто лет до очередного сильного шторма.

Капля

Воцарилась невыносимая жара. Яркое летнее солнце медленно подплыло к зениту и все вокруг истомлено замерло. Попрятались птицы, укрылись в тени звери, люди пропали вместе со своими машинами. Только мелкие мошки и муравьи не замечали пылающего воздуха, несносной духоты, отсутствия малейшего ветерка, плавящей духоты июля на побережье южного моря.

На тонкой тростинке у подножья старого ореха искрилась маленькая капля дождя. Она выделялась среди остальных ярким светом отраженного лучика солнечного зайчика и переливалась всеми цветами радуги. В маленькой капле тонула глубина синего неба, а маленькое белое облако вдалеке преломлялась в капле светом чудесной улыбки.

Казалось, что капля улыбается каждому, кто на неё посмотрит: шалуну — веселому солнечному зайчику, который подарил ей светлый лучик, спешившему по своим делам трудяге-муравью, лёгким беззаботным мошкам, мельтешащим то тут, то там.

В тени огромной зеленой кроны дерева капле было тепло и уютно. Случайная муха помыла в ней передние лапки, проснувшийся комарик окунул свой длинный носик в живительную влагу. Юркий паучок катался на тонкой паутинке рядом, задевал поверхность капли тонкими лапками и смеялся. Всем было хорошо рядом с каплей.

Капля с удовольствием вспоминала утренний дождик, когда с миллионами подруг вместе они танцевали чечётку на длинных ветках ореха, а потом любовались своим отражением в аккуратной лужице на широком листе лопуха. Внезапно налетевший ветерок неловко потряс дерево, и все подружки-капельки рассыпались под его кроной, попадали на землю или улетели кто-куда. Только маленькая капля не разлетелась на десятки брызг и удержалась на тростинке.

Капля наслаждалась счастьем дня жизни, понимая, что радость там, где есть мы. Весело тогда, когда смеешься. Хорошо с теми, кого любишь.

У капли не осталось подружек, и сама она с каждой минуткой становилась меньше и меньше. Но счастье не покидало её. Солнечный зайчик игриво щекотал её маленьким лучиком и любовался искристой улыбкой. Он подкрадывался с разных сторон и видел, как улыбка бегает по капле или прячется, пропадает и появляется вновь.

Казалось, солнечный зайчик сам растёт и набирается сил рядом с весёлой, уютной, прохладной, влажной и счастливой каплей. А она дарит улыбки всему свету и щурится от удовольствия.

— Как хорошо, что ты есть! Ты, Капля, такая прозрачная и крсивая… Как ты искришься жизнью!…

Она игриво улыбалась ему, радуясь комплиментам и растущему рядом солнечному свету, но неожиданно зайчик… пропал, в последнее своё мгновение успев прикоснуться к маленькому листку и склонить его над каплей, подарив немного тени.

— Что с мной? Я превращаюсь в шарик, — удивлённо воскликнула капля, не зная, как время определяет движение жизни, как свет дарит тень, ночь сменяет день. Капля совсем не ожидала, что огромный солнечный луч придёт на смену маленькому лучику зайчика и жарко припечёт её.

Листок прикрыл каплю от света солнечного луча и получил ещё одну счастливую улыбку капельки, которая становилась меньше и меньше. Он заворожёно смотрел на её улыбку, прикрывал от солнца, но капля уменьшалась на глазах.

На смену лучу из-за кроны дерева выглянуло солнце. С хлынувшим ярким светом маленький листок задрожал и упал. Под немилосердной жарой капля вмиг испарилась, успев оставить на тонкой тростинке воспоминания о своей счастливой влажной улыбке…

Мидии скордаля

— Присаживайтесь! — немолодой сосед в тёмных очках и при белой бороде позвал к столу всех, кто был в это время во дворе. — У меня есть отличный повод выпить виски! И не только виски, но и рома. Не гавайского, правда, но вкусного! Я уже попробовал…

Было видно, что сосед уже хорошо попробовал, и не только ром и виски. Но из вежливости подошли трое и присели рядом. Пригубили.

— Ничего вискарик.

— А ром сладковатый.

— На этом побережье все напитки хороши, — послышались реплики. — А что за повод, Маэстро?

Именно так соседи звали местного старожила, который в прошлом работал художником-оформителем. В последние годы Маэстро подрабатывал дистанционно иллюстратором детских книг.

— Рассказываю. Завтра должен ко мне приехать автор детской книги под названием «Краб». Ждет мои иллюстрации. Получилась у нас добротная сказка для дошкольников с моими картинками. По такому случаю, решил я пойти в город и найти то самое кафе, где мы с вами на днях ели мидии Скордаля? Помните? Отлично! А я вот это место забыл. Но нашёл довольно быстро, заказал на послезавтра столик и отправился домой. По дороге замечаю замечательный белый кувшин-молочник. Знаете, у старого города на торговых развалах интересные вещицы попадаются. Смотрю, а на молочнике нарисованы разные морские представители. Присмотрелся, а это герои нашей сказки! Только главного героя там нет. Краба! Продавец развёл руками. Говорит, что этот молочник последний. Он, как антикварный, под старину сделан, сколы там, потертости. Купил я этот кувшин, решил завтра подарить… Смотрите какой!

Он вытащил из рюкзака молочник с широким носиком, на котором синей и голубой краской были нарисованы ракушки, морская звезда, морской конёк и прочая живность.

— Так здесь и краб нарисован! — Воскликнул один из соседей.

— Вот в том то и радость. И повод! Слушайте дальше. Иду я с эти подарком, хозяин убрал кувшин в свой рюкзак и вижу, что на набережной, недалеко от центрального входа в старый город, на территории детского сквера стоит небольшая палатка, перед ней стол в виде рабочего верстака, а на нем краски акриловые, кисточки. Для детей там аттракцион. Они покупают белую керамическую фигурку и сами раскрашивают! Подхожу к продавщице, знакомлюсь. Имя у неё редкой красоты и звучания — Радостина. Имя — в цель! Говорю: «Порадуйте меня, Радостина! Дайте немного краски — я краба на кувшине нарисую». Смотрит она на меня, на молочник, и советует его ещё лаком покрыть. Так как мой кувшин не такой, как её керамические фигурки. И лак у неё есть. Сел, рисую. Тонкая кисточка, руки немного не в рабочем состоянии, волнуюсь. Но все получилось. Удивлённая Радостина искренне похвалила, но сказала, что надо пол часика подсушить картинку. Отправился я на пляж, искупался, ракии глоток один сделал, согрелся. Солнце садилось. Вернулся к Радостине, а она уже лак приготовила, мне отдаёт, а сама продолжает с детьми заниматься. Покрыл я рисунок лаком и оказалось, что краб на картинке, как запланированный. Оставил я молочник с рисунком, покрытый лаком, сохнуть, а сам пошёл обмывать неожиданный подарок привычной соточкой под пиво с картошечкой фри. Возвращаюсь довольный, счастливый. Расплатился с Радостиной, забрал свой кувшин с морскими представителями и моим крабом — главными героями сказки, и отправился домой! По дороге решил купить что-нибудь еще, а определиться, что лучше сегодня: ром или виски, — не смог. Купил обе бутылки!

— За это надо выпить! — Сосед справа поднял свой бокал. — Я как антиквар говорю. Хорошие вещи — редкие вещи. Покупай! Тьфу. На здравие!

Все пригубили свои напитки, а антиквар решил поделиться своей историей.

— Продавался антикварный стол. Приехали мы с коллегой. Открывает нам двери мужик еврейской внешности лет шестидесяти пяти. Проходите, смотрите. Хороший стол, красивый, не хуже твоего кувшина, но есть кое-где грехи, то се… «За сколько продаёте?» — спрашиваю. «16000 рублей» — отвечает. Такие тогда были цены. «Нет, — говорю — только за 14000». Хозяин стола задумался, а потом отвечает: «Я посоветуюсь с мамой», — и уходит во вторую комнату, где, по всей видимост, и лежачая тугая на уши женщина. Рассказывает он ей громко. Мы слышим. А та спрашивает: «Сколько это будет в долларах?» Сын пересчитывает, отвечает, а она ему говорит хорошим таким картавым голосом: «Продавай!»

За столом раздался лёгкий смех.

— Ещё не все. Перед нашим уходом бывший владелец стола спрашивает: «Вам нужны новые моторы от запорожца? Нет?! У меня в сарае лежат два. Они же скоро будут тоже антикварными…»

Маэстро здесь не удержался от хохота и нечаянно выронил рюкзак. Раздался характерный звук битой посуды.

Все притихли. Из открытого рюкзака выглядывал кувшин с отбитым носиком.

— Не отчаивайся! Я тебе клей принесу. Склеишь, кувшин совсем как старинный будет. Антикварная вещь, — соседи стали утешать наперебой.

— Склеить то я склею, — грустно ответил минуту назад самый счастливый человек за столом. — Но мидии с соусом Скордаля завтра могут горчить…

Мирелла

Вспорхнувшая над волной

Маленькие песчинки на побережье моря отсвечивали на солнце яркими цветными огоньками — окнами чужих миров. Огромный песчаный мегаполис, разбросанный своими кварталами-дюнами вдоль гор-камней, переливался и сверкал своей иллюминацией в звонкой тишине лета. Беспорядочные следы чаек, как тысячи буковок «пси» с укорочённой ножкой напоминали следы невиданных прохожих на улицах и переулках, тупиках и проспектах этого сказочного создания природы.

В нескольких сотнях метров от этого удивительного пейзажа вырисовалось чудное создание. За красными буйками над белыми барашками волн возвышалась девушка. Она так быстро вспорхнула над волной и застыла где-то по икры в воде, что трудно было поверить в реальность увиденного.

На глубине, вдалеке от вышки спасателей, девушка возвышалась в полный рост, вполоборота отвернувшись от берега с любопытными взглядами отдыхающих людей и недоумевающих детей: «Как она стоит на воде? Почему не тонет? Это русалка? Она под водой хвостом машет?»

Очень хотелось так думать. Увидеть настоящую русалку не в мультфильме, а здесь, рядом, в тёплом море — это погружение в детство, в сказку. И пусть она в раздельном черном купальнике, не с зелёными, а с завитыми черными длинными волосами, загорелая и без чешуи. Зато стройная и изящная, горделиво приподнимает грудь и смотрит в бесконечную даль — в ожидании своего любимого.

— Это Мирелла… — слышны голоса, — только она так умеет…

Девушка плавно ныряет в волны, делает несколько сильных гребков под водой и появляется вновь. Уже в другом месте, на другой глубине. Стоит в полный рост и не сбивают её волны, не ищет она равновесия. Как будто это родная стихия выталкивает и подбрасывает её верх для всеобщего обозрения. Смотрите! Любуйтесь! Вот я, какая прекрасная!

Гордая Мирелла стоит в морской пене и что-то тихо шепчет, едва шевеля губами. Рядом летают гларусы и чайки, плавают прозрачные медузы, гуляет ветер, вдалеке гоняют наперегонки маленькие облака. А она возвышается над этим солнечным миром и своими прелестными пропорциями напоминает величественную статую у песчаного мегаполиса.

Через несколько мгновений Мирелла опять скользнула под волну и пропала из вида. Где, когда она появится вновь? На какие подводные кораллы и рифы поднимется, чтобы возвыситься над морским простором? Какой мальчишка или юноша кинется к ней и подарит свою любовь?

Облака

В голубом небе недалёко друг от друга плыли два белых облака и наслаждались отражением в бесконечном зеркале удивительно спокойного сегодня моря. Одно курчавое, вихрастое постоянно изменяло свой внешний вид и удивлённо восклицало, обращаясь ко второму, перистому и спокойному:

— Это ни на что не похоже! Вот это — я, а вот это — не я…

— Ты много внимания уделяешь внешности.

— Наша жизнь очень коротка. Я хочу налюбоваться собой! Ты только посмотри, как это интересно!

— Ты можешь продолжать своё облачное селфи или прожить иначе, — второе облако принялось менять свою окраску, наливаясь серыми оттенками.

— И? — курчавое облако заинтересовалось предложением.

— Продлить своё существование под небом может не каждый.

— Как это?

— Например, ты превратишься в туман, или прольёшься ливнем.

— Это буду уже не я…

— Да. Себя прежнего ты не увидишь, но все вокруг тебя заметят.

— Ага. В густом молоке тумана. Или в луже дождя.

— Мир прекрасен тогда, когда есть цель в жизни, — спокойно говорило второе облако, наливаясь тяжелым серебром, как свинцом.

— Конечно! — Иронично засмеялось кучерявое облако и понеслось в сторону. — Никто не проживает её просто так… А я живу, как живу!

Тонко и звонко пропел на берегу молодой петушок и его громкий клич подтолкнул к принятию важного решения. Второе облако стало разрастаться, ещё сильнее темнеть и наливаться силой. Через несколько мгновений под ним раздался страшный гром, и блеснула огненная молния. Тысячи струек воды ринулись вниз, и от дождливого спокойного облака ничего не осталось кроме… радуги.

Изумленное первое облако смотрело на эту метаморфозу с немым восхищением. На плывущем внизу многопалубном лайнере сотни туристов задрали вверх свои головы. Через все море чудесные краски радуги соединили длинную линию горизонта в один огромный мост, который играл радужным светом и тихонько растворялся под голубым небом, где одиноко плыло первое, кучерявое, облако.

— Какая красота! Это бесподобно! — восклицали удивлённо люди и щёлкали фотоаппаратами, стараясь навечно запечатлеть то, что им удалось сегодня увидеть над морем.

— Облако… Оно навечно осталось в памяти светлой радугой … — шепнуло кучерявое облако и улетело вдаль, повторяя. — Вот она — цель жизни!

Орех и муха

Во дворе дома у моря рядом с колодцем росло огромное ореховое дерево. Его длинные ветки с большими листьями закрывали полнеба и дарили тень каждому, кто прятался под ними летом от жары. Редкий солнечный луч пробивался сквозь густую крону, под которой царили уют и прохлада.

Все было прекрасно, если бы однажды не появились назойливые мухи, которые лишили дерево покоя. Они сновали вокруг, бестолково лазали по стволу и листьям, кружили и жужжали с утра до вечера.

— Успокойтесь, мухи! — Орех несколько раз грозно шумел на мелких насекомых. — Сядьте лучше на свои места, и не жужжите, как тысячи пил, будто хотите меня распилить…

— Хотим и летаем! Хотим и жужжим!

Орех расстраивался и замолкал. Он сам не хотел и не мог делать больно никому, а как избавиться от крылатых мелких насекомых не знал. Большое дерево дарило тень, тишину и безмятежность окружающим, и только жужжание вредных мух нарушало этот покой.

Однажды на ветку ореха села белокрылая чайка.

— Ты летаешь по всему свету, через моря и реки. Скажи мне, чайка, как можно избавиться от мух? — спросил орех.

— Очень просто! Дождись осени и спелых плодов. Мухи сами покинут тебя…

Не очень поверил грецкий орех морской птице, но стал терпеливо ждать. Только иногда он шевелил листьями на ветках, отгоняя мелких и крупных мух.

Прошло время. На ветках дерева появились крупные зеленые плоды, которые постепенно росли и зрели. А осенью начали падать на землю и с силой лопаться. Взрослые люди трясли ветки и сбивали плоды, радостные дети собирали орешки и щёлкали их. Орехи летели вниз и били со всей силы по мухам.

Чудесный нежный аромат ореховых плодов окутал огромное дерево и всю округу. Расколотая кожура выделяла такой сильный запах, что мухи закружились, как сумасшедшие, и одна за другой пикировали вниз, разбиваясь о землю. Оставшиеся на ветках крылатые насекомые со страха поднялись с орехового дерева вверх и улетели от него навсегда.

Возродилась чудная тишина, которую иногда нарушал нежный шелест листьев, да плеск прибрежных волн моря.

Права оказалась чайка: мухи испугались запаха грецкого ореха, и с тех пор не живут под ореховыми деревьями.

Петушок

Тодор Димитров — инспектор полиции города Созополь задумчиво смотрел в морскую даль. В его голове маленьким колокольчиком звенел короткий вопрос: «Кто?»

Ответа не было. Прозрачные спокойные воды под голубым небосводом без единого облачка помогали ему уйти от других земных забот и настроить сознание на поиск преступника. Но мысли путались и никак не выстраивались в логическую цепочку.

Сегодня утром в полицейский участок обратился Антонио — местный фермер, у которого пропал в курятнике петушок. Его знал весь квартал Буджака. Петушок заливисто оповещал округу о начале дня, голосил по своим наседкам, радовал слух жителей. Стоило хозяину уехать на три дня в деревню к тестю, как петушок пропал. И никто из соседей не знает, куда он делся.

Антонио утром положил птицам корм с расчетом на два дня. Попросил Жанну — соседку — заглянуть через денёк и добавить корма, а сам уехал. В доме не оставалось никого, кроме кур с петушком в курятнике. У ближайшего к Антонио соседа Анатолия квартировал жилец, но он съехал с квартиры на следующий день после отлучки Антонио. Анатолий — инвалид, и практически не выходит из дома. В отеле напротив никто в прошедшую неделю не жил. После окончания летнего сезона хозяин закрыл свой бизнес, и только сестра Антонио — Жанна — приходила к комплексу поливать цветы.

Осмотр дежурным полицейским места происшествия ничего не дал. Курятник на десяток кур, двор в помете и перьях, пыльная дорога, где следы заметает ветер. Из свидетелей была опрошена Жанна, Анатолий и слепая девушка София, которая целыми днями слушала музыку, и сидела в наушниках на балконе рядом с домом Антонио. По словам девицы, она ничего не слышала кроме песен на новом плеере, который три дня назад она выменяла на свой магнитофон у квартиранта Анатолия.

«Мой магнитофон был мощным, но в него нельзя было вставить наушники. А плеер с наушниками — супер!» — поведала девушка полицейскому.

По словам Жанны, петушок кричал все три дня отсутствия хозяина, кроме последнего утра перед приездом Антонио. Об этом говорил и старый Анатолий, который хоть и не ходит, но слышит и видит хорошо.

— Преступление совершено, судя по всему, накануне, и у меня несколько человек подозреваемых: сам Антонио, Жанна, Анатолий, София и квартирант. Антонио не было в городе. Его исключаем. Анатолий — инвалид и два года не выходит из дома. Исключаем. Квартирант уехал два дня назад. Его видели на вокзале, и Анатолий подтверждает, что с ним квартирант накануне рассчитался. Исключаем и его, раз петушок продолжал петь ещё день. Слепая девушка не могла поймать петуха. И зачем? Исключаем. Кто же остается? Жанна… Жанна — прекрасный и безотказный человек, весь посёлок знает её доброту и скромность. К тому же она — моя родная сестра. Зачем ей съедать петушка, которого она сама подарила Антонио три года назад? — Тодор привычно рассуждал вслух, посмотрел на море, где летала стайка местных гларусов, и решил сам прийти на место происшествия. Инспектора любили горожане, ценило руководство, и он сам хотел разобраться с этим нелёгким делом.

Довольно быстро перья петушка отыскались на заднем дворе дома Антонио. Похоже, его ощипали и потрошили там же. Рядом с апартаментами Анатолия Тодор обнаружил в кустах ежевики окровавленный нож, который узнала Жанна. Без сомнения, её нож оказался орудием убийства петушка. Это ясно без экспертизы. В комнате квартиранта нашёлся оставленный им магнитофон с заправленной кассетой.

В детстве у Тодора был такой же стереофонический кассетник и он привычно нажал клавиши чтобы перемотать плёнку на начало. Нажал клавишу «Пуск» и катушки старого магнитофона на маленькой скорости стали вращаться в полной тишине. Тодор хотел было остановить пустую запись, но неожиданно со стороны курятника раздался знакомый петушиный голос «Кукареку!!!»

Тодор не поверил своим ушам и выскочил во двор.

— Черт возьми! — занервничал Тодор. — Откуда этот крик?!

Через минуту опять раздалось: «Кукареку!», потом еще раз.

Инспектор обошёл весь двор и повторно осмотрелся вокруг и всё понял.

— Это просто смешно! Если б не было грустно… — прошептал Тодор и вечером собрал вместе Антонио, Жанну, Софию и Анатолия.

— Ты давал кому-нибудь нож, Жанна?

— Нет. Правда, тот, что оказался в запекшей крови, я потеряла недавно, — робко ответила женщина.

— Антонио, я знаю, что твой петушок по ночам спит. А когда он засыпает? — обратился Тодор к потерпевшему.

— С закатом солнца, инспектор.

— Откуда у тебя квартирант, Анатолий? — спросил Тодор старика-инвалида.

— Зашёл неделю назад с улицы смуглый парень цыганской внешности, дал мне денег и попросился жить.

— Ты его знаешь?

— Нет. Сказал, что зовут его Румен. Здесь часто ходят цыгане.

— Ты не замечал, как относился квартирант к петушку, Анатолий?

— Ворчал он иногда, что спать ему крик петушка мешает.

— Но нам никому не мешает его пение? — занервничал Антонио.

— Да. Мы к петушку привыкли… — поддержала София.

— Он жив? — встрепенулась Жанна.

— Потерпите. — Тодор принялся ходить по комнате и размышлять вслух, обращаясь сразу ко всем. — Этому Румену наш петушок мешал жить. Местные жители лучше переносят звуки природы, чем пришлые. Вот и раздражал цыгана петушок. Свернуть ему голову трудно — Антонио не даст, и в полицию легко можно попасть. Вот и решил Румен так. Выменял он магнитофон и записал на него голос нашего петушка, который, оказывается, подавал свой голос с интервалом в одну минуту. Включил таймер так, чтобы с раннего утра пошла запись привычного нам голоса петушка. А сам накануне зарезал и ощипал птицу. Не знаю, съел он петушка, или увёз с собой. Это уже не важно. У соседнего с Антонио забора на высоком орехе в ветвях Румен спрятал динамик магнитофона. Я посмотрел, куда идут провода, и без труда обнаружил, что они протянуты к старому магнитофону в комнате квартиранта. Старый магнитофон крутил кассету до вечера, и нам казалось, что слышен голос петушка. Только на утро Жанна обнаружила пропажу. К сожалению, мы не знаем этого человека, который назвался Руменом, но я знаю местного барона, которого уважают цыгане. Думаю, Антонио, в скорости у тебя появится новый петушок…

— Этот Румен похож на себя, — сказал Анатолий. — Пять дней назад на веранде он легко прихлопнул мотылька. А мог отпустить. Мотылёк — маленькая бабочка…

Родник

Мы пили вино под деревом в своём дворе. Раз-два в неделю мы собирались в тёплой компании соседей и толковали о жизни. Иногда отмечали дни рождения или праздники.

Сегодня говорили не о чем. Иногда вспоминали власть, президента, рост цен, но о политике старались не говорить. Никто не хотел портить себе и окружающим настроение.

— Красное сухое вино — это кровь жизни, — заговорил наш самый старый товарищ. А к нему мы прислушивались. Про себя называя его стариком, никак не могли дать ему почти восемьдесят лет. Сухопарый, жилистый, немного сгорбленный годами, старик был силён физически. Он работал лопатой, поливал вокруг цветы, ухаживал за бассейном. Да и голова его не подводила — ладил старик с ней, как и со своей собакой. А вот с людьми дружил не со всеми. Мог накричать, нагрубить и молча уйти в свою каморку под лестницей.

— Сердце — родник жизни. У доброго человека — оно светлое и чистое, как его дела. У злого — грязное и мутное. Какие мысли и поступки он несёт по жизни, такая и ждёт его судьба. — Старик не спеша продолжал. — Но есть люди, которые сами не живут честно и другим не дают. Вы видели наш родник пресной воды у моря?

— Нет, — задались робкие голоса.

— Как? Столько раз ходили в Райскую бухту и не видели?! Идёмте, покажу…

Неожиданно быстро все согласились и отправились вслед за стариком. Он шагал впереди, широко выбрасывая ноги, будто хотел под себя всю землю подгрести. Размахивал руками для убедительности, и изредка оглядывался: не отстала ли компания. Шёл и говорил.