Бесплатный фрагмент - Дисперсия света

После 18-ти, прямо с утра…

1

Иван Пожитонов проснулся сегодня совсем рано, лежал рядом с любимой девушкой на широком раздвинутом диване и был счастлив. Он смотрел на неё спящую с нежностью, а потом, пытаясь разбудить, тихонько поцеловал её у самых губ. В дремотном сне девушка, не желая просыпаться, перевернулась на другой бок.

В утренних сумерках он, накинув на себя халат, подошёл к роялю, который стоял господином в его однокомнатной, но довольно просторной, квартире, — и заиграл.

Осторожные негромкие звуки «Лунного света» Дебюсси, вскрывая утреннюю тишину, пробирались к безмятежному сну Анны. Иван улыбался и поглядывал на неё, каждым звуком призывая подняться.

Она проснулась от всплывающей волшебной гармонии, оживающей под его пальцами, слушала и сонно смотрела на своего кумира. Вдруг, вдохновлённая музыкой, она вскочила, надела его просторную рубашку и начала кружиться по комнате в своём фантастическом танце: её тонкие руки и ноги, двигаясь параллельными линиями, легко вспархивали, изображая то бабочку, то птицу; то, собираясь в некий бутон, изящно взрастали невиданными соцветиями кистей рук. Не пренебрегала она изображением и не столь изысканной пчелы, смешно вытягивая губы — хоботок, а руками показывая её пышные формы в суетных поисках нектара. И, наконец, милой стрекозой, она «приземлилась» Ивану на колени. Он играл для неё и смотрел  вполоборота,  а поймав  её одной рукой,  прижал к своим губам.

— Вот я тебя и разбудил, соня- засоня, — сказал он вполголоса.

— Я не вы-ыспалась, — протянула Анна.

— Не выспалась. А я выспался? — усмехнулся он и ещё крепче обнял её.

— Ой, Ванечка, пусти-пусти-пусти! — запротестовала Анна, высвобождаясь из крепких объятий.

— Слушай, Ань, как ты танцуешь! Честно, без лажи! Где ты так научилась? — выдохнул Иван, положив руки снова на клавиши.

— Нигде, — слукавила Анна, которая в своё время училась в балетной школе несколько лет. — Меня твоя музыка научила. Я обожаю Дебюсси. Постой-постой, — сама себя остановила Анна, что-то припоминая. — Вот: «Музыка — это такая штука, которая больше всего похожа на жизнь: так же красива и так же непонятна… её можно расписать по нотам, но разве это что-то объяснит?»

— Кто так хорошо сказал, ты? — спросил Иван.

— Ну, что ты. Я могла так почувствовать, но сказать… это — Александр Баланин. Замечательный писатель наших дней. Я с ним в интернете познакомилась.

— Александр Баланин, мг, никогда не слышал этого имени… и от тебя впервые. Но — интересно. А что у него ещё есть? — спросил он не очень искренне.

— Я тебе принесу почитать, хочешь? — ответила Анна, не заметив пробивающихся ростков ревности Ивана.

— Ну, конечно же, мне интересно, чем ты дышишь.

— Тебе понравится. Он — талант. — Она внимательно посмотрела на своего возлюбленного кумира, всё поняла, вздохнула и с чувством добавила: — И ты — талант! Ещё какой талант!

Иван серьёзно относился и к своим способностям пианиста, и к своим задаткам исполнителя, и к своему профессионализму, обучая студентов в консерватории. Но времена, считал он, теперь не те, чтобы кому-то понадобился талант в сфере «не приносящей солидного капитала». Анна же уверяла его ежедневно, как он ей нужен, он и его искусство. Он юлил, делая вид, что рад, что хоть ей понадобился такой. Но понимал — всё впустую.

Он хотел поговорить откровенно, много раз пытался, — всё заканчивалось тем, что Анна перебивала его, считая, что он снова впадает в депрессию:

«А не рано ли подводить итоги? Ну, что ты, всё будет хорошо!» — и так постоянно. А ему, чтобы открыть душу, требовалась особая атмосфера, атмосфера доверия и серьёзности. Анна, в силу своей молодости, всё превращала в шутку, поднимая, как она думала, ему настроение.

— Ох, постой-постой, да у тебя же день рождения скоро, а я, балда, чуть не забыла.

— Подумаешь, забыла, велика честь — какой-то Иван Пожитонов родился, — пробормотал он, вглядываясь в монитор.

— Ба-а, — воскликнул, — а эти, кажется, не забыли! Но… приехать не смогут.

— Кто, —

— Друзья мои детства. Разлетелись кто — куда.

— А кто они? — любопытствовала Анна.

— Один — Ринат Нафиков…

— Нафиков? — удивилась Анна.

— Да, фамилия такая. Не представляешь, в своё время, ещё в школе учились, Ленина цитировал! Был его фанатом! Не понимаю, что нас связывало? Наверное, он музыку очень любил. Впоследствии закончил пединститут и заделался учителем литературы. А сейчас, кажется, в какой-то рекламной фирме. А второй — Игорёк Захватов. Это — полная противоположность. С ним мы держали настоящую оборону…

— Какую оборону?

— Такую. Против родителей, Царства им Небесного. Он против своих, а я — против своих. Самостоятельность свою отстаивали, понимаешь. Всё мечтали, вот исполнится восемнадцать, и — только нас и видели. Как мечтали о свободе! Но когда наступил этот вожделенный час, страшно стало куда-то рвать. Оба, как полагается, поступили: я — в консерваторию, он на математический. Но родителям нервы помотали. А теперь их нет. И где я сам?

Анна, добрая, позитивная девушка, не любила, когда Иван впадал в уныние и

старалась скорей его отвлечь от горьких мыслей, не дать ему упасть духом.

— Ну-ка, хватит унывать, лучше скажи, что тебе подарить? Ну, чего у тебя нет, говори быстро!

— У меня всё есть… кроме одного, дорогая! Штампа в паспорте о том, что ты — моя жена, — сказал Иван очень серьёзно.

— Тих-тих-тих, это не честно, — зашипела Анна, — зачем смешивать? Не-ет.- покачала она указательным пальцем. — И потом, о чём ты просишь? Неужели ты, скверный интриган, не знаешь, чего я больше всего хочу? Но в год тигра, Ванечка, я хочу подарить тебе что-нибудь такое… р-р-р-р-… — шутливо зарычала она, скорчив смешную рожицу.

— Что-нибудь полосатое? Что ещё можно подарить в год тигра, — снисходительно произнёс Иван.

— Нет, не сбивай! — рассердилась Тина, — что-нибудь такое… р-р-раскрепощённое… стихийное… решительное!

— Боже, мне уже страшно! — смеялся Иван. — Что ты имеешь в виду? Ты хочешь подарить мне ураган на нашу голову?! Я не знал, что у тебя знакомые в преисподней!

— Нет у меня знакомых в преисподней! Но даже твоей фантазии не хватит, догадаться, что я тебе подарю! — выпалила Анна,

Она ещё и сама не знала, что подарит, но сделала вид, что уже готовит ему сюрприз. Иван замолчал, чем снова вызвал беспокойство у Анны. Она допытывалась, о чём он задумался, пока не растормошила его.

— Аннушка, Аннушка, я вот думаю, как всё-таки распорядилось время — росли мы в одной стране, а жить приходится в совершенно другой. Скажешь, банальность? А ведь неизвестно, что лучше: тогда, или сейчас. Скорее всего — ни- ког- да..»

— Да, я тебя понимаю: в тридцать пять лет, поневоле задумаешься о жизни, — в её голосе звучал сарказм. — Но что так мрачно? Ваня? Мы ведь вместе.

— Да, любимая… но, знаешь, какие у меня были мечты… какие планы… и все это теперь кажется ненужным, невостребованным… даже смешным! И никогда не осуществится! Никогда!

— Опять это — «никогда», — возмущалась Анна, — вот беда, избавился от иллюзий! Что стоит обзавестись новыми? Уж это — ух! Хочешь, давай помечтаем? Давай помечтаем о том, как у нас всё будет.

— Предлагаешь Бога развеселить? — усмехнулся Иван.

— Я предлагаю… развеселить тебя, чтобы ты не раскисал.

— Ох, и трудная у тебя задача, — вздохнул он.

— Милый Ванечка, ты посмотри на меня, — Анна вскочила на диван и встала перед ним в полный рост, обворачиваясь в рубашку- пеньюар, подчеркивая всю прелесть её точёной фигурки. — Нет, ты посмотри, посмотри, видишь? Красиво? Правда, красиво? Но вся эта красота, вся её сила — и моя душа, — всё на то, чтобы…».

От избытка чувств, Иван подхватил её на руки и начал кружить.

— Аннушка, счастье моё! Ты права, сто раз права!

Зазвонил телефон.

Иван поднял трубку и узнал на том конце Александра Александровича, который поздравил его с наступающим днём рождения. Анна поинтересовалась, о чём они говорили, и Иван передал, что один его хороший знакомый, бизнесмен, Александр Александрович, придёт к нему на день рождение со своей новой пассией и ещё приведёт с собой некоего Важнина, подполковника, — якобы, интересный человек, и он просит на это разрешение.

Анна пришла немного в замешательства от потенциального присутствия малознакомых людей на вечеринке, но удостоверилась, будут ли «все наши». Иван подтвердил, что как обычно: Володя Заморский с женой, Юра с Таней. Ну, и… Александр Александрович «со свитой».

Анну внутренне возмутило это подобострастие человека, любимого человека, выдающегося человека, признанного и оценённого государством, перед, обычным, в сущности, торговым работником.

— Как ты его важно — Александр Александрович! Будто он старше тебя на пятьдесят лет.

— Не старше, — не замедлил парировать Иван, — почти ровесники, но мозги у человека поставлены так, как нужно.

Он смотрел на Анну, обдумывая, как ещё её можно убедить. Но получилось необдуманно и наивно.

— За то время, пока я топтался на месте, он успел столько, сколько мне за всю жизнь не сделать: окончил университет, аспирантуру, да это всё, по нынешним временам — пыль, затем переквалифицировался, освоил электронную технику, организовал фирму… вышел на международный уровень! И, сейчас, он может себе позволить всё!

В этой наивной браваде Анна почувствовала и ещё нечто такое, что заставило её немного засомневаться в своих чувствах. Зависть. Она сказала ему об этом. На что в ответ Иван занервничал и не сразу нашёлся.

— Завидую? Ты ошибаешься! Нет. То чувство, которое я испытываю по отношению к таким людям, как Александр Александрович, — он специально назло голосом выделил имя-отчество, — определяется иначе. Недосягаемость. Так будет точнее. То, чего он достиг, мне не по силам. А то, что мне по силам, а ему не в масть, то никому не нужно! Я спокойно смотрю на него и совершенно безболезненно для своего самолюбия называю его, — снова произнёс он подчёркивая каждый слог, — Александром Александровичем. Это ты, напротив, закомплексовала! Как все женщины, ревнуешь успех.

Такого ответа Анна не ожидала:

— Я ревную успех? Какое мне дело до его успехов? Я верю в тебя, и мне больно, что ты как будто потерялся, от тебя ушло чувство новизны, самой жизни, в конце концов. Ты отчаялся. Тебя задавили современные технологии. А надо как-то приспосабливаться, вживаться, Ваня!

— Вот видишь, — обрадовался Иван, — ты сама себе противоречишь. Ты говоришь, надо приспосабливаться! Слышишь ты себя? А я и говорю о том, что есть люди, которые сумели приспособиться к этому миру, и я им пою «Аллилуйя!» Сам же я застрял в прошлом, в банальщине, в антикварщине, — стукнул он с чувством по роялю. И тот ответил ему недовольным басом.

Анна начала собираться. От возмущения, она еле-еле находила слова и аргументы. Она пыталась внушить ему, что нельзя сдаваться, что говорит она совсем о другом.

Иван в свою очередь упрекал ее в наивности:

— Думаешь, это так просто? вот так просто взял, разобрал свою душу на запчасти, а потом усовершенствовал её и снова собрал, как ни в чём не бывало. И всё заработало?!

— Да! Именно так, Ваня, именно так! А другого пути нет, — не сдавалась Анна. И тут Иван грубо перебил её и сам не ожидал от себя такой пошлости.

— Что ты горОдишь?! — буквально закричал он и тут же осёкся, -…ой, прости…»

Анна задохнулась от этих слов, от обиды и непонимания. Она смотрела на него, как будто ей сообщили неприятную новость.

Иван запричитал.

— Прости, прости, милая. Аннушка, прости. Я — мизантроп. И Фома неверующий. Прости ты меня! Я никому тебя не отдам. Я всё сделаю, чтобы ты была счастлива. Всё сделаю, как ты хочешь! Я попробую…

Анна, глядя на него, неожиданно рассмеялась:

— Вань, сразу видно, что ты любитель старых советских фильмов. Говоришь, как один из героев Николая Рыбникова, — и протянула, — Но бываешь, оказывается, таким грубым…

Ивану показалось, что она ему не верит, считает неискренним и театральным. Он в душевном бессилии опустил голову и не знал, что сказать. Он понимал, что Анна права, и во многом. Но при этом чувствовал, что есть что-то такое, что сильнее его, и банально трусил.

— Я должен признаться, Аннушка…

— Не бойся, Иванушка — дурачок, — перебила его девушка, — не оставлю я тебя, исполню все твои желания, — сказительным голосом пропела она. Иван смотрел на неё, недоумевая, и выдохнул: «Тебе всё шутки!»

Вдруг позвонили в дверь.

«Кого это с утра?» — Иван направился к входной двери. Анна второпях принялась прибирать диван, разбросанные всюду вещи и унесла, оставленную с вечера, посуду на кухню.

Иван открыл дверь. В проёме стоял его двоюродный брат Вадим. Это был «сюрприз» для Ивана. Но он сдержался.

Вадим, молодой человек 25 лет, брюнет с синими глазами, одет просто, как и все в Подмосковье в начале 90-х, но с претензией на близость к столицы. И гонором обладал таким же, с претензией.

— Ба, какие люди! Это ж, каким ветром тебя занесло ко мне? — Иван сделал преувеличенно торжественное лицо и расставил руки для приветствия. — Тьфу ты, да не делай такой рожи, я всё забываю про свой день рождения. Ну, проходи, давно ты у меня не был.

Они вошли в комнату, где на диване сидела девушка в красивом лёгком светлом костюмчике, в руках у неё — журнал, который она рассматривала, или делала только вид.

— Это моя девушка, Анна — привычно проговорил Иван, знакомя их.

— А это мой брат, двоюродный, Вадим.

Анна протянула руку, глядя на незнакомца, что называется, краем глаза.

— Анна, очень приятно.

— Я Вадим Першин, брат своего брата, — усмехнулся он. — Вот приехал к нему на недельку, заодно отметим днюху. Всё ж таки 35 лет. Такая дата, не каждый день случается, — довольно самоуверенно произнёс Вадим, чувствуя себя спокойно и непринуждённо. Анна сразу всё поняла и, нисколько не смущаясь, парировала:

— Вы знаете, даже 23 с половиной тоже случается только один раз в жизни.

— Ну, да, ну, да, — быстро ретировался Вадим, не рискуя попасть на острый язычок Анны.

Она многозначительно посмотрела на него, но тот увёл взгляд.

Есть такие люди, с их приходом меняется даже состав воздуха в атмосфере, и тут важно с каким знаком: в плюс или в минус. С появлением Вадима в квартире Ивана, похоже, всё пошло в минус. И Анна, будучи человеком внимательным и чутким, заметила, что Иван резко изменился: он стал подыгрывать Вадиму, хотел как будто ему угодить, суетился много и почти не глядел никому в глаза.

— Ну, что, брат, рассказывай, рассказывай, не молчи. Вот, садись сюда, — частил Иван, подправляя кресло, а сам присел на диван рядом с Анной. — Что новенького? Как там старенькие?

— Новенького особо ничего, — стал он расхаживаться в своём повествовании, при этом его манера говорить выдавала в нём малообразованного провинциала. — А от тётки твоей большой привет и… это, — он встал и принёс холщёвую тяжёлую сумку, — мамача собрала для тебя всего понемногу. Она ж, ты знаешь, помешана на своей даче и засолках.

Мать Вадима, простая, добрая и хлебосольная, тётя Тоня, любила всех своих племянников и никогда о них не забывала. А в этот раз, когда её сынок, нахрапом, да ещё на именины, отправлялся в Москву, тут уж, сам Бог велел сделать «передачку».

Иван был внутренне тронут вниманием своей тётушки, но внешне показал — уж слишком — свой восторг.

— Спасибо тебе большое. Эх, тётка моя, тётка! Знаешь, Аннушка, какая у меня тётка? Тётя Тоня. Это такой человек… такой… впрочем, я вас как-нибудь познакомлю. И с дядей Колей тоже. Я потом тебе о них расскажу. — И тут, подняв, наконец, глаза, он замечает, что Вадим не его слушает, а изучающее смотрит на Анну. И сразу нашёлся, предложив любимой, приготовить чайку, поскольку гость с дороги, да и они ещё не завтракали.

— Конечно, конечно, — Анна была благодарна ему за эту, казалось бы, естественную, но в данной обстановке, просто спасительную идею.

Чего они оба как будто боялись? Отчего тряслись? Разобраться, так одна глупость. Может быть, они боялись самих себя? Боялись какой-нибудь новости о себе, которая могла выпрыгнуть из небытия неудачным словом, необдуманным поступком, жалким непроизвольным видом? И как им потом жить? Идентифицировать себя как? «Что, вообще, люди скажут?!»

Анна была более свободный человек. Воспитывала её бабушка, бывшая балерина, да ещё с дворянскими корнями, да ещё много чего знала и помнила из про-о-ошлых времён. Да, Анна знала себе цену. Но иногда могла невольно подпасть под чьё-то влияние, если не успевала вовремя осознать ситуацию.

Она возилась на кухне, а Иван продолжал обихаживать своего гостя:

— А ты, Вадим, естественно, — у меня? Да? Ничего. Квартирка однокомнатная, но вместительная. Ну… что? Давай, рассказывай… молчун какой, не разговоришь его, — сказал он больше себе, чем ему.

Вадим всегда был себе на уме, с детства Иван его помнил именно таким.

И было никому непонятно, молчит он от того, что нечего сказать, либо что-то таит, боясь проговориться.

— Да ну, что рассказывать. Работаю. Окончил заочно техникум. Надо что-то думать дальше.

— Что, в Москву хочешь? То есть, в Москве хочешь обосноваться?

— Ни-и. Сюда ты меня не затянешь. Я в своём Егорьевске. Иногда меня тянет по столицам, но долго здесь находиться не могу. И потом — что такое налаженные связи, хорошие знакомые, друзья, родственники, в конце концов. Для меня это — всё! А здесь я пока ещё обрасту… Москва рядом — и ладно.

— Ох, финтишь ты что-то, хитрец ещё тот! — сказал игриво Иван, пытаясь разредить обстановку.

— Скажешь тоже, я открыт и прозрачен, просто сущий младенец. — фальшиво произнёс Вадим.

— Ну, ладно-ладно, чего там… жениться хочешь, так и скажи. Небось, и девочка уже на примете? — заговорил Иван на его языке.

— Вань, не усложняй, всё проще… — Вадим начал раздражаться. Он не любил, когда слишком глубоко пытаются заглянуть к нему в душу.

— Ну и чёрт с тобой, не говори, — тут уж Иван от раздражения «свалился» в ту простоту, что хуже воровства.

— А вот и чай, — сказала Анна, входя в комнату с подносом, который поставила на журнальный столик у дивана и пригласила гостя: «Угощайся».

— Ну, что же ты, Вадим, садись поближе, не стесняйся. Вот тут у нас к чаю лимон, бутерброды с колбасой, с маслом, угощайся, не стесняйся.

— Я и не стесняюсь, — кинул Вадим, глядя на девушку. — Ты не беспокойся, я всё вижу, проголодался так, что смету сейчас всё. А Вы, Анна, чем занимаетесь? Вот смотрю на Вас, и ума не приложу, чем такая девушка может заниматься?

— Она у меня дизайнер. Представляешь, квартиру оформит так, что думаешь, откуда столько фантазии у человека? У неё заказчики. Она и у меня приложила руку. Вот этот уголок — поворачивается он в неудобной позе, — с фото и книгами её рук дело. Нравится?

Анна пила чай и смотрела то на Ивана, то на Вадима.

— Вань, ты дашь человеку хоть слово сказать, или твоя Анна глухонемая? — произнёс Вадим, смеясь.

— Ну, в том, что я не глухонемая, вы уже успели удостовериться.

— А давайте перейдём на «ты»? Кажется мы — ровесники, к тому же ещё так молоды, — перебил он Анну.

— Если хочешь, можем и на «ты», хотя это не принципиально. — Она встала и посмотрела на часы, — Да, мне уже пора, Вань, я пойду.

— Тебе удачи, — кивнула она Вадиму.

— Конечно, Аннушка, — Иван посмотрел ей в след с завистью.

Анна ушла.

— Мы любим друг друга. Вот, хотим пожениться… только время никак не найдём, такой пустячок, — как-то равнодушно и беспомощно, с усмешкой произнёс Иван.

— «Время — деньги. Куй железо, не отходя от кассы» — вдруг выпалил Вадим.

— К чему это ты сказал? — встрепенулся Иван, даже щёки порозовели.

— Да так, кино вспомнил.

— Кино, говоришь…

Они замолчали, как замолкают, когда уже всё сказано, или сказано не то.

Иван вдруг подхватился, стал убирать со стола, уносить на кухню. Вадим в это время стал прохаживаться по комнате, разглядывая обстановку, подошёл к дизайнерскому уголку Анны.

Там, на красивых полках, украшенных статуэтками на музыкальную тему, стояли «Почётные грамоты», лежали наградные знаки с удостоверением: «Заслуженный деятель искусств» и «Заслуженный артист РСФСР», «Заслуженный работник культуры РСФСР» и т.д.; книги с дарственными записями известных людей искусства, фотографии, много фотографий.

Иван с юмором относился к этому надгробию его прежних заслуг, так и называл, но Аннушке очень хотелось всё это разместить достойно и наглядно, чтобы он, во всей неразберихе и суете, не забывал, кто он; и потом — действительно, красиво.

Вадим не без интереса, надо признать, разглядывал достижения Ивана. Однако, всё это ему казалось уже «заплесневелым» и «протухшим», достойным одного — мусорного мешка.

— Да-а, нарочно не придумаешь… — произнёс он.

Когда брат вошёл в комнату, Вадим, видя неудовольствие брата, решил снизить накал, предложив выпить за встречу, и вообще.

— Только немного, — согласился Иван. Нарезал снова бутерброды, из витрины достал рюмки. Вадим вытащил откуда-то, захваченную с собой, бутылку коньяка.

Они выпили, чокаясь, за встречу и будущий сабантуй.

— Да, насчёт подарка… заранее не поздравляю, потерпи до срока, — наиграно громко произнёс Вадим.

— Потерплю, потерплю…

То, что Вадим пошёл ему навстречу, ободрило Ивана и, как человек эмоциональный и нетерпеливый, он, в свою очередь, предложил ему разговор, чтобы уж, — как бутылку, — до дна. Чувствовал, что скорей всего бесполезно, и всё же не утерпел.

— Ну, что, Вадим, поговорим? Видишь, брату твоему тридцатник с хвостиком уже. Всё ближе, как говорится, к роковой черте. А что сделано, брат? А ничего. Здорово переехала нас таратайка перестройки, прям по костям.

Вадим молча кивал, не перебивая.

— Вот скажи, брат, ты моложе меня, — его немного повело от рюмки, — на 10 лет моложе, удалось тебе?

— Что ты имеешь в виду? — искренне не понял Вадим.

— Да, что я имею в виду? Эх! Ладно! Давай выпьем, молодой! — Иван налил ему ещё одну рюмку, потом хотел себе — и передумал. — Давай, пей, за твоё здоровье! Ура-а! Эх, погуляем так, чтобы стены дрожали! Вадя! Погуляем?! Погуляем. А теперь пора. Мне на работу. К сожалению. А ты осваивайся, располагайся. Хочешь, приготовь себе что-нибудь, заодно и мне.

Иван, напутствуя брата, собирался на работу в консерваторию. Надевал свежую рубашку, костюм, довольно поношенный, с лоснящимися рукавами, туфли, побывавшие ни единожды в ремонте. И, махнув брату на прощание, ушёл.

Вадим остался в одиночестве.

«Да, выпил — и на работу. Что ж у него за работа такая?» — подумал Вадим, вываливаясь из глубокого и низкого кресла, чему препятствовали его длинные ноги. Всё разглядывая окружающую обстановку, подошёл к роялю, открыл крышку и одним пальцем нажал на клавиши. Рояль взвизгнул. Вновь остановился у дизайнерского уголка.

«А эта Анна, та ещё штучка. Упрямая. Но на внешность — сшибает с ног. И что она нашла в этом… моём брате? Как она вообще его терпит? Диффузное существо. Был когда-то мальчиком-паинькой, всё в пример мне его ставили: „Ваня такой, Ваня сякой, а ты? что из тебя вырастит?“ А вот и посмотрим теперь. Теперь, когда время одуванчиков прошло. Наступило время чертополоха — жёсткого и беспощадного к тем, кто его задевает. Анна тоже из породы одуванчиков, хотя для женщины это не так страшно, главное, чтобы рядом с ней был… — он подошёл к зеркалу, — а что мне этот Иван? Он против меня… мг… может, и не такой уж я чертополох, но дворовое воспитание нынче почище университета. Жизнь, она и есть жизнь, а не выдумка какая-нибудь, наподобие этой, — его разбирает, сдерживаемый прежде, смех, — дизайнерской клумбы. А ведь она его любит. Вон, как на фотке к нему прилипла. Или думает, что любит? Скорее, думает, что любит. Но ведь можно и переубедить человека. Открыть ему, так сказать, глаза на происходящее».

Собирает посуду со стола и, унося её на кухню, всё как будто ворчит.

— Ну, и парочка собралась, бардак развели, одно слово — одуванчики.

Пфу! — и нет их.

2

Прошла неделя. Иван готовился отмечать свой день рождения. Его квартира на третьем этаже, хоть и просторная, — но гостей ожидается много, и нужно было подумать, как всех разместить. Вадим нехотя помогал Ивану. В комнате не хватало большого стола, был лишь журнальный, он служил, как вспомогательный; из кухни они вдвоём принесли гарнитурный обеденный вместе с резными стульчиками от этого же гарнитура. Поставили поближе к дивану — для гостей. Выглядело прилично. А в общем, как всегда. Иван слыл гостеприимным хозяином, но ему и по статусу положено было быть коммуникабельным. Квартиру эту он успел получить ещё в советское время, а вся мебель досталась от родителей, ушедших почти один за другим. У него была счастливая семья, и он взрастал гармоничной личностью. Все они, слепо и наивно, питали много надежд на будущее. Будущее же повернулось к ним, как престарелая креативная дама с хорошей молодёжной фигуркой — лучше бы не оглядывалась.

— Ну, вот так, основное поставили, — Иван трогает бутылочку, — в остальном — женщины подправят. Сейчас Аннушка должна подойти. Раздался звонок в дверь. — А вот и она, — обрадовался и побежал открывать именинник.

— Анечка, здравствуй, как я соскучился!

— Привет… я тоже… поздравляю, милый…

Они вошли в комнату, где скучный неразговорчивый Вадим вдруг преобразился в радостного, открытого для всех, доброжелательного друга.

— Наконец-то, женская рука! — Произнёс он в улыбке, — Привет, Анна, как добралась?

— Привет-привет. Хорошо добралась. А Вы как тут, справились со своей непосильной задачей? О-о, вот это сюда не надо, — берёт одно из блюд, — это сюда поставим, а этот деликатес — сюда. А это унеси, потом съедите, — сунула она тарелку с чесночными баклажанами в руки Вадиму, и он послушно, в игривой форме, выполнил задание. Иван был рад хоть на секунду остаться наедине с Анной.

— Господи, когда закончится эта осада? — бросается он к девушке с объятиями.

— Тише, услышит, неудобно, — шикает Анна.

Вадим не заставил себя долго ждать, вошёл в комнату со словами: «Анечка, а что ты запропала, не приходишь?

— Работы много сейчас, заказы, поездки дальние — устаю, — сказала Анна между прочим.

— Ой, смотри, Иван, чтоб не украли такую красавицу! —

— Украдут, другую найдём.

— Что-о-о? Что я такое слышу? Ах ты… — Анна в шутку грозит Ивану посудным полотенцем, Иван делает вид, что испугался, и влюблённые смеются, не обращая внимания на Вадима.

— Ну, ладно, голубки, не пылите у стола, вроде как, гостей ждём, — остановил их, словно котят, длинноногий Вадим, но в голосе его чётко различалась детская обида.

— Ах, да, ещё же гости, я совсем забыл, — решил пококетничать Иван, дав понять, что с Анной он забывает обо всём.

— Нет, вы посмотрите на него, на этого именинника, он же в край обнаглел! — продолжала смеяться Анна.

— А мы всё терпим, — неожиданно перехватывает инициативу непрошенный гость.

Тогда Иван, зная прекрасно свои козыри, садится за рояль, играет и весело и громко напевает: «Сердце красавицы склонно к измене и перемене, как ветер мая…»

Снова ожидаемо звонят в дверь.

— Тише, кажется, звонок… — Вадим был рад сказать последнее слово в этом незримом поединке.

— Заморский! Мариночка! Молодцы! Как всегда без опоздания. Проходите.

Иван был искренне рад своим старшим друзьям.

Чета Заморских прожили вместе уже более 30 лет. У них одна дочь Вероника. Счастливы ли они вдвоем, неизвестно, может быть, даже им самим. Но они умели разделить и радость друг с другом, и горе. С Иваном они знакомы так же через родителей. Это была одна компания хороших и верных друзей. Так что, можно сказать, они достались Ивану по наследству. Но и Заморские, Владимир и Марина, чувствовали некую ответственность за судьбу сына их друзей. Владимир был прост в обращении, и не слишком придавал значение своему внешнему виду, хотя абсолютный чистюля. Марина любила хорошо одеться, даже где-то с шиком. В этом они не слишком подходили друг к другу, что являлось темой очередной стычки, красной нитью проходящей через всю их жизнь, чему, кстати говоря, была постоянным свидетелем их дочь.

— А вот и первые ласточки. Знакомьтесь, Заморские Владимир и Марина, мои друзья, а это мой двоюродный брат Вадим… ну, Анечку вы знаете.

— Здравствуйте, очень приятно познакомиться, — протянула руку Вадиму Марина.

— Здорово, паря, — не очень вежливо, корча из себя простачка, кинул Вадиму Владимир.

Иван, — окликнул Владимир именинника, — это тебе от нас с Маришкой, от души, — сказал он, отдав в руки Ивану нарядный пакет.

Из вежливости Иван должен был открыть подарок, но Владимир его остановил, сказав: «Потом откроешь…»

Анна же «подхватила» Марину, свою хорошую приятельницу, и они удалились, чтобы закончить с приготовлениями.

— Да, брат, — вспомнил Вадим, — у меня совсем вылетело из головы с этими столами, я же тебя не одарил! Вот, держи, — вытащил он из кармана «Тамагочи», знаешь, как играть?

— Спасибо, брат! — Произнёс удивлённо Иван. — Интересно, разберёмся.

— А у вас тут уже веселье вовсю? Слышно аж на площадке, — сказал Владимир, лишь бы что-нибудь сказать.

При посторонних, а Вадима он считал посторонним, он чувствовал себя неуютно.

— Это я тут слегка вышел из берегов, — сказал с усмешкой Иван, — вы проходите, садитесь к столу. А хотите, в ожидании остальных, посмотрите что-нибудь. Вон, Аннушкин дизайнерский уголок Вы его ещё, кажется, не видели. — добавил он, помогая Марине освободить сумку с принесёнными яствами.

Владимир, заинтересовавшись, поспешил к уголку и стал рассматривать его во всех подробностях.

— Да, Анна талантлива. Как это у неё всё получается? Так гармонично.

— Вы находите? — произнёс неожиданно Вадим.

— А ты что, не находишь? — «ничтоже сумняшеся», возмутился Владимир.

— Не хочу никого обижать, но мне кажется, это всё так устарело: все эти фото, дипломы, цветочки, — правдиво ответил Вадим.

— Ну, ты и хитрый лис! — от возмущения Иван аж выпрямился, — Мне- то ничего не сказал, промолчал, а тут…

— Ну, вот. Говорю. Я не скрываю своё мнение никогда и ни в чём.

— Видал, он не скрывает. Ну, так и что ж, узнали мы твоё мнение, и что? Всё вокруг тебя так и закружилось, так что ли? Для этого? Чтобы — центр внимания, да? Да нет уж, нам твоего мнения не надо! И не вздумай Анне сказать… своё мнение! — выпалил Владимир, не дав и рта открыть наглецу.

Снова позвонили в дверь, на этот раз как-то спасительно для всех.

— Это, наверное, Александр Александрович… пойду, открою, — вспыхнул Иван.

На пороге оказались друзья родителей Ивана, с которыми он не так был дружен, из почтительности, и не так часто общался. Но сегодня день особенный.

Чеча Юрий Витальевич и его жена, Татьяна Вешнина, по воле жены, жили под разными фамилиями. Он — историк, декан факультета, она — поэтесса, не столько признана, сколько известна в узких артистических кругах. Юрий Витальевич был хорошим педагогом и администратором, всегда блюл этикет — и в этот раз, добротный, металлического цвета костюм, сиреневая рубашка и серый галстук в тон ему очень шли. А жена его, находясь уже в солидном возрасте, всё ещё пребывала как будто на полметра от земли — витала и была счастлива во всех отношениях. Одеваться она любила так же, как будто собиралась в полёт: всегда на ней — либо пончо, либо палантин, либо на размер больше костюм с широкими плечами и брюками с широченными брючинами, либо юбка в пол. Сегодня она выбрала чёрно- красный пончо на блузку с освежающим белым воротничком и тёмные брюки.

Как бы ни различны были Юрий Витальевич и Татьяна, любой бы отметил: они — пара. Люди про их союз не могли бы сказать ничего дурного.

— Проходите, гости дорогие — громко и чуть подобострастно произнёс Иван.

— Погоди, именинник, вот мы тебя сначала за уши оттягаем! — Начал по-отечески Юрий Витальевич. — Гляди, какой тебе подарок — вытаскивает из кармана плеер с кассетой, — упаковка в пакете. Держи и пользуйся, будь, как говорят мои студенты, в струе. Хотя сам я эти дела не признаю: тетрисы-метрисы, тамагочи всякие ещё, поговаривают, электронные книги появятся… ну, это вообще ни в какие ворота не лезет! Осталось преподавателей-роботов придумать и всё — тушите свет.

— Ту-ту-ту-ту, сел на своего любимого конька! — вмешалась Татьяна и привычно перенесла центр внимания на себя, — Ванечка, поздравляю тебя, здоровья и — давай, дерзай в духе времени!

— Спасибо вам огромное, я не ожидал, такой подарок…

— Это всё Татьяна, она у меня продвинутая, а я тебе хотел подарить спиннинг, помнишь, как мы с отцом твоим на неделю как завалимся на рыбалку, ищи нас свищи.

— Спасибо, Татьяна, давно хотел такой, — Иван не знал, как уж благодарить их. — А вот, знакомьтесь, это мой двоюродный брат Вадим. Вадим, а это наш замечательный историк, декан факультета, любитель старины — Юрий Витальевич Чеча. И его супруга — Татьяна, поэтесса.

— Весьма… — с небрежным поклоном отреагировал Юрий Витальевич.

— Татьяна, очень приятно, — произнесла его жена с неистребимым в ней кокетством.

— Я, понимаешь, не люблю стихи, но Ваши послушаю, — голос Вадима звучал фальшиво, как в одну сторону, так и в другую.

— Обязательно. В нашей компании — это традиция, — ответила Татьяна очень естественно. В любой ситуации она была как рыба в воде, настолько опытна и уверенна в себе. Увидев, подошедших к ним Марину и Анну, она радостно воскликнула: «Мариночка, Анечка! — и пропела, взмахнув театрально рукой, — «Куда, куда, куда вы удалились!»

Подруги были рады встречи по такому весёлому поводу.

— Иван, где же твой незабвенный Александр Александрович? Сколько его ждать? — спросила недоумевающая Анна

— Да уже должен быть…

И тут же раздался звонок.

— А вот и он, — обрадовался Иван.

Да, на этот раз был он, Александр Александрович Ищенко. И с ним девушка Светлана.

Они вошли — высокие и стройные, как из другой галактики. Спустились сюда, к грешным землянам, чтобы, что? Вопрос.

— Александр Александрович, ну наконец-то, мы вас заждались, — слишком радостно, как будто на нервной почве, произнёс именинник.

— Прости, задержался. Знакомься, Светлана.

— Здрасьте, я Светлана, секретарша моего любимого боса. А это Ваш нам… т.е. наш Вам подарок, — она протянула Ивану пейджер.

Иван был смущён и удивлён, и не знал, как реагировать.

— Александр Александрович, да Вы что, такие подарки!

— Бери, бери, одна из последних моделей. В России такой не найдёшь.

— Спасибо большущее… — и повернувшись ко всем уже собравшимся, — Друзья, знакомьтесь, Александр Александрович Ищенко, замечательный человек, человек, который сделал свою судьбу, и девушка Светлана. Прошу. Ну, что, садимся за стол…

— Да, Александр, Александрович, а подполковник что, не приехал?

— Подгулял наш подполковник. Собеседник отличный, но… не надёжный.

— Значит, все — за стол. Друзья! Все — за стол! Анечка, приглашай. Усаживаемся!

Все стали рассаживаться за праздничный стол. Вадим предложил Марине сесть рядом с ним на диван. Она согласилась просто, без предубеждений. А Владимир, присаживаясь рядом с женой, был напряжён.

— Александр Александрович, прошу рядом с именинником. — обхаживал Иван своего дорого гостя.

— Танечка, идём сюда, вот тут нам будет удобно, — скромно, даже демонстративно скромно, тихим голом предложил Юрий Витальевич, — и они сели напротив именинника.

В комнату вошла Светлана:

— Мг, пока я мыла ручки, все уже сидят! Где моё местечко, — садится рядом со своим начальником, — где же ещё, рядом с моим цыплёнком… правда, он похож на цыплёнка, — обратилась она к присутствующим с риторическим вопросом. Публика была ошарашена, и Александр Александрович смутился, но виду старался не подавать. И произнёс как можно более вальяжно: «Светлана, будь проще! Ты же не на…»

Он улыбался своей неотразимой улыбкой, даря её всем и каждому.

Однако, Светлана была не управляема. Свобода, свалившаяся на голову простому советскому человеку, пронзив и его голову, и его сердце, дойдя до печёнок, так и пёрла из неё.

— А почему это я должна быть проще? Я такая, какая есть, хотите — смотрите, хотите… А что такое, Ива-ан! — Перебила она самоё себя. — Почему мы до сих пор не выпили за Ваш день рождения?

— Да… я… — Иван совсем растерялся.

Спасти положение взялся, как всегда, Юрий Витальевич, человек, привыкший отвечать за всё и за всех, не даром занимал столь высокое положение в обществе. Но было одно но: пафос всех этих значений остался уже в прошлом. Это «но» сидело у декана факультета в глубоком подсознании, которое он закрыл на три замка и никому не позволял туда проникать. Внешне он неизменно высоко нёс, как знамя в бою, то, что за всю жизнь добыл своим умом и привычкой к труду. Кстати сказать, и жена его, Татьяна, под стать ему, не мирилась не только с нынешним сложившимся положением в стране, но и со своим возрастом; и у неё было своё знамя.

Юрий Витальевич начал вполголоса, расковано, глядя куда-то в потолок, как человек, который не привык, чтобы его перебивали. И, правда, все стихли мгновенно.

— Ну, что, друзья, я, как самый старший, начну. Ваня, я помню тебя ещё совсем маленьким, помню твоих родителей, Царства им Небесного. Ты рос на моих глазах талантливым мальчиком. И я горжусь тобой, мой дорогой! Несмотря ни на что: ни на это время, чёрт с ним, ни на вечные склоки завистников, ни на отсутствие, будем говорить уж начистоту, — отсутствие каких-либо перспектив для искусства, для науки вообще…

И тут вдруг, неожиданно для оратора, откуда-то снизу, слышится голос Александра Александровича, Юрий Витальевич сразу как-то обмяк, насторожился, стал даже ростом меньше, и посмотрел на оппонента.

— Ну, это Вы, извините, загнули… про науку. Наука науке рознь. Смотря, какая… наука. В области электроники, например, так это настоящее золотое дно! Какие там открываются перспективы!

— Ну, да, да, да, сдаюсь! Тут я Вам не спорщик, — попытался он сделать хорошую мину при плохой игре, и, как ни в чём не бывало, снова выпрямившись, продолжал. — Так вот. Тридцать пять лет — это, конечно… не юбилей…. но уже ближе… к 40! И это какой-то уже итог? А в то же время и начало нового… Анечка, я на тебя намекаю. Вся надежда на Аню, да, да, да, — говорил он, покачивая головой, с лёгкой улыбкой

— Юраша, ты как всегда многословен, — предчувствуя неладное, забеспокоилась его жена.

— Да, простите, друзья. Словом, я поднимаю этот бокал за нашего дорогого Ивана… и за новый виток его… молодой жизни! Ура! — поднимал он бокал по мере того, как многозначительно повышал голос на последних фразах. И все, откликаясь, но как-то не вместе, вяло, прокричали: Ура-а!

Александр Александрович и вовсе не пытался кричать, — чему-то улыбнувшись, он залпом выпил бокал шампанского.

Общение шло тяжело, но аппетит и всякие вкусности, приготовленные Анной и переданные матерью Вадима, взяли своё: хозяева и гости ели и пили, провозглашая дежурные тосты, — и скоро уже все были навеселе. Требовали музыки и танцев.

Иван включил магнитофон. Грянуло: «Падают, падают, падают листья…» Именинник подхватил Анну в танец. Глядя на хозяев, и Вадим пригласил Марину. Декан и предприниматель остались за столом. Там же оставался почти уже совсем пьяный Владимир. Татьяна и Светлана тоже не прочь были бы потанцевать, но они увлеклись — и чём-то мило щебетали.

Владимир, сидя с бокалом вина, долго глядел на свою жену «в объятьях» Вадима, и вдруг возмутился:

— Вишь, какой! Уголок ему Анькин не понравился, а! Видали вы такого! А теперь к Маринке прицепился. Танцуют они.

— Владимир, Вам уже хватит, — вмешался Юрий Витальевич.

— Юрий Витальевич, я Вас уважаю. А вот его — он тычет пальцем в Вадима, — его нет. Хоть он и брат нашему Ваньке. Да какой он брат?!

Музыка прервалась финальными аккордами, и Иван приглушил звучание, когда началась новая песня.

— Дорогие гости! — торжественно начала Анна, попросившая любимого помочь ей. — А ведь я ещё не поздравила своего Ивана, т.е. я его поздравила! Но не вручила подарок!

И вот он наступил, момент торжественного вручения.

Все, — как будто все, — выразили одобрение протяжным и высоким, в музыкальном отношении: — У-у-у!

— Иван, ты помнишь, что я тебе говорила?! — произнесла Анна громко, перебив всеобщий гул.

— Конечно, дорогая, — радостно ответил именинник.

— Ну, так жди! — заявила Анна, — он у меня там, в машине остался, — добавила она и поспешила к выходу.

— Ну- у, это Аня нас заинтриговала, — объединяющее оглядывая всех, произнёс Юрий Витальевич.

Тут и каждый захотел высказать своё особое мнение.

— Ой, как интересно! А она сама дизайнер, да? Ой… — наигранно протараторила Светлана, прижимаясь к Александру Александровичу. — Представляю, что там! — ответил тот. — А я даже представления не имею, — по-детски пискнула Татьяна.

А Иван гипнотизировал дверь и улыбался в предчувствии.

И вдруг Вадим заявляет.

— А я знаю!..

Все зашикали на него, чтобы он не нарушил интригу. Владимир даже пригрозил ему, когда в нём протрезвел в бывший вэдэвэшник: «Нэ, скажи, скажи, что там!»

— Лягушонка в коробченке, — посмеиваясь, выпалил Вадим.

Не успел Владимир назвать его дураком и снова сесть за стол, как дверь приотворилась. Показалась сначала спина Анны, затем все увидели, как она тащит за собой большие, еле поместившиеся в дверь ослепительной красоты белоснежные крылья. — Вот мой подарок, — Анна с любовью смотрела на Ивана и ждала его реакции. — Анна, это ты сама такое сотворила?! — не знал, как точно выразить свои чувства именинник. Он был поражён её фантазией и даже храбростью перед тем, что могут просто не понять.

А среди публики, действительно, не у всех это вызвало восторг: кто и выразил своё единодушие, а кто-то недоумевал, у кого-то это вызвало циничный смешок.

— Иван, я хочу подарить тебе эти крылья, — решилась объясниться храбрая Анна.- Можешь повесить их на стену. Можешь выбросить их вон, с балкона. Но они всё равно останутся и в твоём сердце, и в твоей памяти, как символ моей любви и веры в тебя, в то, что ты снова обретёшь это прекрасное чувство полёта!

Она подошла к Ивану и помогла ему одеть эти крылья.

— Анька, молодец! Умница, Анечка! Браво! Браво! Надо выпить за это! Шампанского! По русскому обычаю! — демонстративно, глядя на непрошенных гостей, громыхал Юрий Витальевич.

— Дорогая моя Анна, я тебе безумно благодарен за эти крылья, которые ты даришь мне, ТВОИ крылья, — Иван стоял в буквальном смысле окрылённым и восхищённым своей девушкой, — за эти слова, сказанные при всех, это дорогого стоит… я просто не нахожу слов…

— Горько! — вскричал Владимир. И все подхватили: горько!.. горько!.

Иван, предаваясь воле гостей, нежно поцеловал Анну. Не то, чтобы он не хотел ее целовать при всех, просто чувствовал во всём какую-то фальшь, а именно сейчас ему хотелось искренности и уединения.

— Иван сыграй нам что-нибудь бодрящее, — предложил Юрий Витальевич.

— Сыграй нам вальс, — подхватила его жена Татьяна.

— Нет-нет-нет, лучше знаете что? — вмешалась Светлана и принялась напевать то, что Ивану следовало узнать и воспроизвести. Но вместо пения у неё вышло нечто невразумительное, похожее на мычание жующей коровёнки. Её начальник, очень чуткий к тому, чтобы не выглядеть глупо, по-отечески взял хмельную Светлану за плечи, и ловко повернул ситуацию.

— Ваня, это она пыталась напеть тебе Гершвина… — сказал он снисходительно, — Принимаешь заказы? Давай, мою любимую.

Иван, не снимая крыльев, стал играть «Колыбельную» из оперы «Порги и бесс». Александр же Александрович извинительно поцеловал руку Светлане и подошёл к Анне с приглашением на танец. Ивана это как-то и не задело, он был, наоборот, польщён вниманием такого человека. А вот Светлана была уязвлена, и, не зная, как поступить, прихватив фужер с шампанским, покачнулась в направлении к дивану. И уже оттуда, с дивана, глупо улыбаясь, проглатывая гласные, вставила свой риторический вопрос: «Правда, классная музыка? Хоть и не та…»

Но музыка звучала недолго. Под стать ей, к роялю подобралась хитренькая и пластичная поэтесса Татьяна, и эдак невзначай, слегка прервала её, начав вполголоса:

— Под такую чудесную мелодию мне ничего не остаётся, как только прибавить свой поэтический слог. Она сделала паузу, после которой замолчал по традиции и рояль, добубнив музыкальную мысль до логического конца.

Татьяна читала так, как подобает поэтессе, измученной тяжелой и беспросветной жизнью:

— О, люди! Я плачу. Не трогайте слёз

Моих! По щекам извиваясь,

Ручьями текут они в пропасти грёз

И вдребезги там разбиваясь,

Забрызгали кровью своей, растеклись,

По скальным уступам опасным

И жалобным криком (!) беды разнеслись,

Его подхватила летучая высь,

Так жутко… так больно… и властно!

Поэтесса, застыв с поднятой рукой, ну, как обычно, стояла так секунд тридцать, наслаждаясь овациями. А гости вокруг дежурно кричали: «Браво! Татьяна! Браво! Татьяна ты — класс!» Светлане даже захотелось процитировать. Как ни странно, ей это удалось.

— «Так жутко… так больно… и властно…» — произнесла она проникновенно, — эти строчки особенно легли мне на сердце.

Александр Александрович был, конечно же, в своём репертуаре, сарказм не сходил с его языка.

— А мне особенно понравилось вот это… «ПАСКАЛЬ-ным уступам…». Что-то в этом научное такое, классическое… — с наигранной задумчивостью отрецензировал он.

Марина тоже решила обратить на себя внимание и сказала совершенно искренне; и тоже процитировала, но не Татьяну.

— А мне очень понравилось: слёзы, слёзы… «О, слёзы людские!»

Вадим, склоняясь над Мариной, прошептал ей на ушко: «Вам не душно здесь? Может, выйдем на площадку за свежим воздухом?» Она согласилась, захваченная неожиданным порывом молодого человека. Так бывает с женщинами с детским складом характера. Нет, не инфантильным. Это особый характер — сильный характер цельной натуры, с одним только нюансом — они не любят, когда покушаются на их свободу. И свобода эта тоже особая — свобода 3-летнего ребёнка, которому по праву принадлежит весь мир. Запретить нельзя, но если не договоришься с ним, проблем не оберёшься.

Владимир заметил уход жены. Он сделал что-то вроде порыва встать из-за стола, произнося: «Марина… Марин… ох!» — И не смог, охмелев окончательно.

Марина с Вадимом вышли из квартиры на лестничную площадку, где смогли уединиться. Вадим хотел этого давно, и вот, улучшил момент.

— О, как тут хорошо, — выдохнул он, сделав вид, что буквально задыхался в духоте Ивановой квартиры.

— Свежо, — равнодушно констатировала Марина.

— Ну, как Вам вечер? Нравится?

— Вечер? Вечер замечательный. Впрочем, как и все предыдущие. Мы ведь часто собираемся этой компанией. Все мы очень любим Ванечку…

— Ну, понятно, у брата именины. Но не всё же о нём. Давайте поговорим о вас, — напирал Вадим слегка раздражённо.

— Обо мне? А зачем это вам? Вы — молодой человек… в сыновья мне годитесь!

— Тем более, будем на «ты», как сын с мамой, согласны? — сделал милую рожицу Вадим.

— Ну, хорошо, сыночек, будем на «ты», — сдалась Марина.

— У тебя очень грустные глаза. Ты несчастлива?

— Ого, как тебя заносит: сходу — в воду!

Они замолчали. Вадим смутился и не нашёлся, что сказать.

А тем временем, из квартиры доносилась музыка, слышался гул мужских голосов и жизнерадостные восклицания Татьяны.

— А что ты смущаешься? В этом нет ничего удивительного. Просто, весь вечер я наблюдал за тобой и за твоим мужем. Мне показалось…

— Э-эй, мальчик! Не забывайся. Ты решил покопаться в моей душе безнаказанно, без всякого на то права?

— В том-то и дело, что безнаказанно и без всякого на то права: мы вдруг встретились, поговорили, ничего друг другу не должны и ничем не обязаны; так же, просто, разойдёмся и больше никогда не увидимся. А у Вас шанс — выплакать мне свою душу. Вы так проникновенно сказали о слезах…

— Вадим, ты просишь у меня невозможного. Ты когда-нибудь видел пересохшую землю, в огромных, с мужской кулак, трещинах? Вот как ты думаешь, сколько нужно воды, чтобы она превратилась в пышную, мягкую, плодородную почву?

— Думаю, нужен сильный продолжительный ливень.

— И то будет мало. А ты хочешь, чтобы я сейчас распахнула душу, которая камнем в груди, — жёстко ответила Марина.

— А кто в этом виноват? Твой муж? — мягким примиряющим голосом спросил молодой человек.

— Что ты вцепился в моего мужа? С чего ты взял, что он? — усмехнулась Марина.

— Я считаю, мужчина в ответе за женщину, — в голосе Вадима прозвучало, мало ему свойственное, чувство долга и ответственности.

— И всё? Думаешь, этого достаточно? А дети? — возмутилась Марина.

— Дети? — неподдельно удивился Вадим.

Марина даже рассмеялась.

— То-то и оно, что для тебя это — инопланетный мир! Тебе и в голову не пришло, что… «ещё и дети»!

— Что, ещё и дети? — Вадим умел прикинуться тугодумом, когда нужно было скрыть какой-нибудь его прокол.

— И дети могут быть причиной…

— Причиной чего? — всё ещё недопонимал Вадим.

— Причиной… «этих грустных глаз, которые ты наблюдаешь уже целый вечер».

— Что, так серьёзно? — он напрягся.

— Мальчик мой, как я могу с тобой говорить о вещах, о которых тебе, может быть, ещё рано знать, которых ты не в состоянии понять?

Вадим, чувствуя в её голосе снисхождение к нему, рискуя быть немедленно отвергнутым, вдруг срывает с её губ поцелуй. Это возмутило женщину, но после его слов, сказанных отчаянно искренне, она успокоилась.

— Ты что думаешь, я такой мальчик–одуванчик. Я — мужчина. Знаешь, сколько я видел в этой жизни? 25 лет, а у меня уже седина. Не надо со мной говорить, как с подростком, я знаю женщин.

— Я одного не пойму, чего ты хочешь? Развлечься на сегодняшний день? Неужели, больше не с кем?

— Я хочу изучить женскую душу. Хоби у меня такое. Мне интересны женщины, как индивид, во всём разнообразии их типажей и судеб. Это сухо практически. А по душе. Ты мне интересна как человек. Мне хочется разгадать… нет, не разгадать! А разгадывать твою женскую тайну. Разгадывать, разгадывать, разгадывать…

— Всё, убаюкал бдительность. А, чёрт с тобой! В конце концов, что я теряю. Ты — мальчишка, взбалмошный и эгоцентричный. Но почему-то именно тебя послал мне Господь для исповеди.

Вадим смотрел на нее, слушая внимательно, боясь вспугнуть неожиданное ее решение.

И Марина кинулась в свою исповедь, как со скалы: разобьюсь — не разобьюсь.

— Наша дочь в тюрьме. Только не надо ничего говорить. Это было страшно, но вполне предсказуемо.

…Наша дочь, наша принцесса… Володя просто с ума сходил, хуже меня… Знаешь, нам эти последние два года за двадцать лет показались.

— Она сидит уже два года? За что? — невольно перебил Вадим.

— Нет, нет, вовсе нет. Посадили её на год, вот только. А перед этим было много чего такого, что сходу не расскажешь. Я тебе одно только хочу сказать, может, и тебе пригодится. Это мучает меня больше всего. Ты понимаешь, вот у тебя рождается дочь. Ангел! Чудо природы. Вот она растёт, — а ты уже планируешь, представляешь, видишь во сне, какая она будет замечательная, когда вырастит, когда распустится этот прекрасный цветок, который ты лелеяла, берегла все эти годы. Она — как будто одно с тобой целое, неразделимое. И ты готов этим поделиться… но когда это ещё будет?! Ведь ей только 15 лет…

И вдруг ты узнаешь, что твоего чистого прекрасного цветка больше нет. Кто-то чужой живёт теперь в комнате твоей дочери, называет тебя матерью, уходит, когда ему захочется, не ночует дома… и домом-то своим не считает! А потом, в её отсутствие, из её дневника я узнаю, что с каким-то молодцом у неё уже всё было…

Веришь ли, после такой новости, мы с Володей месяц не могли друг на друга посмотреть. Отвращение… к самому процессу, понимаешь, маленький.

Она даже сжалась, и Вадим инстинктивно обнял её за плечи.

— Какая-то злоба невыносимая на всё и вся! — продолжала свой рассказ Марина. — Бегала по кабинетам: в детской комнате милиции, по делам несовершеннолетних, в защиту прав ребёнка. Всё бесполезно. Видишь ли, с её согласия. А когда уже исполнилось 16, там и вовсе не разговаривают, мол, ваша дочь выросла. А ведь не окрепла, не расцвела, как следует — сущий ребёнок, а уже…

— А я бы с этим пацаном, на месте твоего мужа, разобрался бы по полной… — в сердцах перебил её Вадим. — Ему как будто и впрямь стало жаль эту женщину.

— А вот ты, когда смотришь на молоденьких девочек, думаешь разве, что есть у неё мать, отец, и что для них она — нежный ребёнок? Ведь мысли сразу — как у голодного зверя, не так, скажешь?

— Ты знаешь, как-то совсем молоденькие меня не привлекают. Люблю постарше, — и он снова захотел её поцеловать.

— Ну, не в этом суть, — продолжила Марина, отстраняясь от навязчивых объятий. — Я ничего не могла с ней поделать. Молчу — совсем от рук отбивается, переходит все границы, а начну говорить — сразу «уйду, уеду, вот исполнится 18, и сразу… и не ищи меня». А я ей… уже не могу сдержаться… кричу… «давай, давай, прямо с утра — и сразу взрослая!» А сама понимаю, какая она ещё глупенькая. Руки опускались. Знаю, что всё не к добру, а помочь не умею. А теперь вот… умерло, как будто что-то внутри, понимаешь? Как будто часть жизни у тебя насильно отняли — и растоптали! Володька пьёт. А я… я живу, как могу.

— Ну-у, Марина. Я тебе, конечно, сочувствую и понимаю. Но ты, по-моему, отстала от жизни. Сейчас это в порядке вещей. Девчонки хуже пацанов, и в постель сами запрыгивают.

— Знаешь, Вадим, моя девочка в тюрьме! И я думаю, что не все запрыгивают так уж легко. Скорее, у каждой из них случился в своё время «добрый наставник». Моя, например, прятала от меня хорошую книжечку! Кстати, каким-то проклятым издательством выпущена и большим тиражом. Там чёрным по белому: девочки должны начинать половую жизнь в 15 лет. Я не знаю, может, я и, правда, отстала от жизни, но мне кажется, что это против всякой жизни! И ты это поймёшь, когда у тебя появится свой… Ах! — вскрикнула Марина, когда из квартиры вдруг послышались крики: ««Я всё равно прыгну, я знаю, они полетят, пустите меня! — «Не пускайте его на балкон! Держите его!» — «Пустите, я вам говорю! Ах, так!»

И к ним на лестничную клетку выбежал, зацепив Вадима, Владимир и понёсся наверх по лестнице. За спиной у него были крылья, подаренные Ивану.

— Тогда я с крыши, ещё лучше! — выкрикивал Владимир.

— Держи его! Володя! Ты куда? Вадим держи его! — кричали гости вдогонку.

Вадим бросился за безумцем, Марина за ним. Дверь на чердак оказалась заперта. Владимир ударился в неё, как мультяшная птичка. Марина начала снимать с него крылья и чуть не свалилась с лестницы вместе с ним — подхватил Вадим, помог ей, и они втроём вернулись в квартиру.

— Ну, ты брат даёшь! — встретил их Юрий Витальевич, держась за сердце.

— Володя, что с тобой? — недоумевал разочарованный Иван.

— Да, отстаньте! Оставьте меня в покое! Марина где?! — увидел Марину у себя под мышкой, — А, Марина… слышь, домой… пошли домой!

— Идём, идём, Володя. Давай, надевай пиджак, вот так.- помогала она ему, — И пошли.

— Вы нас извините, мы пойдём… Ваня, прости, что так вышло, мы пойдём, — оглядывая всех сразу, проговорила она

Чета Заморских ушла. Их вышли проводить Анна с Иваном и Юрий Витальевич с женой, проводили до выхода со двора дома.

В квартире остались Александр Александрович, который безучастно сидел в кресле и кому-то звонил по сотовому. Рядом его секретарша Светлана не знала, чем заняться и перелистывала альбом, на котором большими буквами было написано «Э. Григ Концерт для фортепиано с оркестром».

И разочарованный Вадим, потягивая из бокала вино, прохаживался по комнате.

— Да… а Вы… не находите, Александр Александрович, что в жизни всё как-то очень закономерно? — захотелось ему поумничать, дабы заглушить своё отвратное настроение.

— Конечно. Например, когда я вижу мальчика из провинции, я как-то закономерно предполагаю, что он именно так, как ты, и выражается, — снова упился своим сарказмом бизнесмен.

— Как — т а к? — совсем поник Вадим.

— Вадим, ну, неужели ты так же разговариваешь в кругу своих друзей: не находите… закономерно… «Пахан, а как, блин, в жизни всё…» А тут бы и слов не подобрал, а просто щёлкнул бы языком. Не так, что ли? — Александр Александрович знал себе цену и не мог позволить, неизвестно кому, обращаться к нему по-свойски. Он постарался незамедлительно поставить Вадима на место.

— Я думал, с Вами повежливей… а вы свой брат. А я, и правда, вырос чуть ли не в подворотне, без отца; мать с утра до ночи пашет; а я… но — ничего. Мозги не вышибло. Хотя, если б не дядя Вова, не знаю, чем бы кончилось. — Вадим словно оправдывался, отнюдь не обнаруживая себя в эту секунду как человека уверенного в себе.

— Ах, если бы не дядя Вова… — передразнила его Светлана и вышла из комнаты.

— Главное, мозги не вышибло, — сказал Александр Александрович, показывая на Светлану.- Но уж больно ты — с дальним прицелом. Бросается в глаза, — продолжал он сканировать своего оппонента.

— А кто сейчас без прицела? Какая-нибудь соплюшка, и та с прицелом. — Вадим начал понемногу приноравливаться к босу.

— О ком это ты? Ой… — внезапно снова вошла Светлана и пыталась с достоинством сесть на диван.

— Да так, вообще, говорю, — как будто вздрогнул Вадим.

— Не промахнись, стрелок! Что это ты с Мариной уединился? Я бы ещё понял, если б со Светкой, — сказал Александр Александрович и посмотрел на Светлану, — на старушек потянуло?

Светлана сидела на диване и улыбалась.

— Потрепаться захотелось, тётка больно прикольная, — проговорил дежурно Вадим.

На эти слова Светлана и вовсе залилась пьяным смехом.

3

Проводив Заморских, Анна, Иван и Юрий Витальевич с Татьяной возвращались обратно, к праздничному столу. Осенний вечер был удивительно хорош. Солнце почти совсем село, лишь где-то за домами ярко краснел закат, но земля ещё хранила свет и тепло. Лёгкий свежий ветерок ласково обдувал. Татьяна предложила немного погулять, Юрий Витальевич был не против этого. А Иван с Анной отказались, поспешив к гостям.

На пороге их встретил Вадим с вопросом:

— А где эти… Юрий Валентинович и Татьяна?

К ним в прихожую вышел и Александр Александрович со Светланой.

— Они решили немного подышать воздухом, сейчас придут…Александр Александрович, Вы извините, но какой день рождения без…

— Без пьяного дебоша, ты хотел сказать? — весело перебил его дорогой гость. — Да не суетись, мы люди бывалые. Вот он всегда такой, всё извиняется, разводит церемонии по всякому поводу, — сказал он, глядя на Вадима, ища поддержки. — Иван! Мы с тобой знакомы почти год. Моя дочь от «первохго браку» учится у тебя в консерватории, и просто в восторге! Ты же музыкант от Бога! К чему эти ужимочки неудачника и бездаря? Кто талантлив в одном, талантлив во всём! Воспрянь, мужик. Не получается в одном, берись за другое. И держи фасон!

— Правильно, держи фасон! Фасончик у тебя какой-то не модный, Ваня, — промямлила Светлана, наполняя очередной бокал.

— Помолчи, Светка, не мешай, — грубо одёрнул её начальник.

— Я тоже ему говорил. Всё без толку, — не замедлил «подпеть» Вадим.

Анне сразу не понравился этот разговор. Она видела и молчаливую реакцию Ивана, в котором шла борьба меж чувством собственного достоинства и правилами гостеприимства.

— А зачем ему что-то говорить? Вы не забыли, сколько ему сегодня шандарахнуло? — вступилась за любимого девушка. Тут и Иван не смолчал: — Ну, я смотрю, вы взялись за меня всерьёз.

— Ой, это скучно, — повалилась в кресло Светлана и, по-видимому, заснула.

Но Александр, Александрович, дорогой гость и бизнесмен, действительно, как-то рьяно взялся за эту тему.

— Да никто за тебя не брался, кому это нужно. Скучно, брат, — сказал он, указывая на молодое поколение в лице Светланы. — Знаешь, сколько сейчас таких, как ты? Тьма! Всё ноют, всё им плохо. Даже зло берёт, смотреть на этот маразм. Не хотелось бы тебя видеть в их числе. В моём окружении люди все — серьёзные, без дураков.

— А Иван значит…, — хотела продолжить его мысль Анна, но её перебивает появление Юрия Витальевича с женой.

— О, какая чудная картина! — воскликнул освежённый, принявший вечерний променад, Юрий Витальевич. — Тишина, полумрак. Сидит наша молодёжь, мирно беседует: ни драк, ни сквернословия; а кое-кого уже и в сон поклонило, — заметил он, бесчувственно лежащую в кресле, Светлану.

— Ничего, если и мы — таким лёгким мазком патриархальности своего присутствия дополним вашу соврэмэнную милую картину? — в тон мужу кокетливо добавила Татьяна.

На эти слова Татьяны Вадим, присевший на пуфик у дизайнерского уголка, от смеха свалился с него на пол. Иван, понимая, что люди все здесь бывалые, и прекрасно поняли многозначительный поступок провинциала, сделал попытку загладить эту неловкость.

— О чём речь, гости дорогие, присаживайтесь. Скоро чай с тортом, — стал говорить он как можно с большим воодушевлением и дружелюбием. Бизнесмен же и не собирался ничего заглаживать, напротив, как будто искал повод.

— Вы, знаете, уважаемая Татьяна, есть люди, которые на дух не переносят вот такие выражения, им буквально выносит мозг, — сказал он, жестом намекнув на Вадима.

— А что я такого сказала? По-моему, достаточно образно и, даже где-то, экспрессивно.

Вадим, захмелев, снова не смог сдержать свой смех и с силой прикрывал рот ладонью.

— «Достаточно», «где-то», — критически заметил Александр Александрович, — Вы же литератор, а говорите так, что, ну, просто, извините, смех берёт.

От неожиданности Юрий Витальевич на время потерял дар речи. Но, собравшись с мыслями, он задумал наказать наглеца.

— Александр Александрович! Как Вас торжественно величают. А Вы сами, боюсь спросить, — где? кем? Вы у нас здесь самая загадочная личность. Мы, собственно, ничего о Вас не знаем.

— Загадочная личность — это лестно, — ответил с усмешкой бизнесмен, — я занимаюсь компьютерной техникой. У меня фирма… довольно солидная… штат сотрудников.

— То есть, можно сказать, состоялись в этой жизни? Компьютеры, сотовые и тому подобное — сейчас это, пожалуй, единственное, что лихо покупается и продаётся. Но и конкуренция, насколько мне известно…

— Да, именно так. И продаётся. И конкуренция. Я работаю, как негр, на плантации, окучиваю свой бизнес, который приносит мне доход… и даёт мне право чувствовать себя полноценным человеком.

— А остальные, значит… те, кто не пошёл по вашему пути, люди… неполноценные? — парировал профессор.

— Ну-у, передёргивать не нужно. Мы говорили о нашем Иване. Так вот, я считаю, что ему нужно расстаться со своей музыкой на время, или оставить её для себя, как хобби. У меня есть прекрасное для него место в компании. Сможет жениться, полностью обеспечить свою семью. Разве плохо?

— Но, а вы, что думаете? Кроме компьютеров там, в будущем, уже ничего не понадобится? — Юрий Витальевич начал заводится.

— Боюсь, что… нет, — уверенно констатировал Александр Александрович. — И музыка живая, конечно, хороша. Но это уже постепенно отходит в прошлое. Новые технологии, новое звучание — всё это продиктует новых исполнителей, новых композиторов, и это будем уже не мы, а наши дети, или внуки, которых нужно растить и воспитывать. А на это нужны деньги.

— Я — историк. Я воспитываю своих сту…

— Юра, не горячись, спокойней… — не на шутку испугалась за мужа Татьяна.

…студентов, — продолжил профессор, отмахиваясь от жены, — будущих учёных и учителей, которые так же не понимают, что им дорОга в будущее заказана. Я это понимаю и, тем не менее, продолжаю внушать им, что страна в них нуждается и что такая банальная вещь, как будущее без прошлого, в очередной раз не проскочит. Они мне верят. Я и сам, когда говорю, верю. Но слушая Вас, я теряю последнюю надежду.

— Вот и хорошо. — Бизнесмен был невозмутим. — Расставайтесь со своими глупыми надеждами, и — айда! — в будущее! — Воскликнул он и рассмеялся.

— Анна, а не пора ли нам пить чай с тортом! — громко сказал ошеломлённый Иван.

— Татьяна, Вы не поможете мне? — принялась и Анна спасать положение.

— Идём, Анечка, не то я что-нибудь скажу, о чём потом пожалею. — почти сквозь слёзы пролепетала Татьяна.