Бесплатный фрагмент - Радиус Нестора

Радиус Нестора

А слишком большое или слишком скупое увлажнение, так же как и слишком интенсивное осушение, являются крайними действиями и противоречат добродетели умеренности, поэтому в них никогда нельзя найти меру. Поэтому «слишком» всегда губительно для «немного». Но и «немного» вряд ли найдет свою меру, в которой достигнет баланса, так как его противоположность постоянно приобретает все более пугающие размеры. И если два шага выполняются одновременно, оба в направлении «слишком», то и увлажнение должно быть очень щедрым, и осушение очень интенсивным.

Никола Фламель, «Алхимия»

1

Нестор ночевал на скамейке.

Поздними вечерами он собственноручно перетаскивал ее с детской площадки в кусты, к самой Колоде.

Сонно глядя на кусок луны, небрежно засунутый в небесный карман, Нестор засыпал, равнодушный к опасным шорохам и покорный силам, которые заведомо превосходили его податливое разумение.

Участок ночлега, окруженный кустами, он, когда вспоминал название, именовал «Малым Радиусом».

Утро начиналось с промысла, и Нестора можно было видеть не свет, не заря шагающим, будто цапля, со связками отслужившего свое картона; другим источником дохода стояли, понятно, бутылки — в этом деле он слыл мастером, знавшим места, где берут стеклотару любого достоинства и формата, даже пластиковую, и, сверх того, жестяные баночки. Первичный заработок позволял перезаложить подпорченное здоровье, вернуть его малую часть — достаточную, чтобы продолжить рабочий день и разнообразить труд погрузкой чего-нибудь.

К двенадцати часам он отваживался поесть, как птичка.

Так было и нынче, но не совсем уж так, потому что Нестор ходил сдавать кровь. Он посетил специальное высасывательное отделение при маленькой больнице, где его хорошо знали и не спрашивали ни паспорта, ни справок, нуждаясь в запасах на экстренный случай, когда не до капризов, и в ход идет все. Нестор рассуждал, что кровищи не жалко, потому как ее не видать. Текет она и текет, пивком дольем.

Он любил докторов, потому что от них всегда выходила какая-нибудь польза. Вечерами, когда Колода и прилегавший к ней пятачок Малого Радиуса превращались в оживленное место, Нестор любил вспоминать, как завещал свой скелет научному институту. Паспорт со штампом о мрачной сделке давно заменили землистой бумажкой, и он был доволен, что так ловко провел потрошителей.

— Кому еще комиссарского тела? — и Нестор лукаво подмигивал, одинаково отвергая как трагедию, так и заложенный в ней оптимизм.

Из Нестора откачали триста граммов резко пахнущей жидкости, за которую дали сто рублей. Он улыбнулся вещему сну. Сегодня ему приснилось, как в ясельках лежало здоровенное евро достоинством в рупь. Вокруг столпились озадаченные волхвы и волы.

Тряся головой в вязаной шапочке, он купил себе сосиску в тесте, надкусил и обрадовался, открыв, что она, пожалуй, сарделька. Однако ел ее вынужденно, так, словно весь его пищеварительный тракт, изо рта начиная, выстелили папиросной бумагой; есть хотелось, но нечто пресное мешало и отдаленно напоминало тошноту.

Нестор чинно сидел на случайной приступочке, жуя осторожно и проникновенно. Его челюсти двигались с преувеличенной амплитудой, вовлекая в жевание круговые мышцы глаз и кожу лба вместе с шапочкой. Покончив с булкой, он пересек бульвар и вошел в магазин, где встретил Гагарина. Нестор добродушно следил, как Гагарин, за минуту до того ворвавшийся в пустынное помещение, втолковывал единственной покупательнице, тесня ее от прилавка:

— Я, я уже здесь стоял! Я в морг тороплюсь, мне только одеколон купить, труп подушить.

…Из магазина выходили вместе; Гагарин с угрюмой гордостью бормотал про месяц, который вышел из тумана с пивом разина-степана.

— Дела, — вздохнул Нестор, глядя перед собой.

Они степенно взобрались по насыпи, после чего, отдуваясь, засеменили по шпалам. Нестор предложил поскорее спуститься, но Гагарин, не слыша его, упорно продвигался вперед. Нестор, благо каждый был за себя, присел на корточки и съехал в красивый иван-чай, а может быть — к марье-с-иваном, ему было все равно. Гагарин, шедший поверху, замешкался. Его сипло выматерила электричка, и он соскочил с путей.

Очутившись внизу, Гагарин топтался, словно бы и не шел, а вяло разминался на месте, но как-то он все-таки ухитрялся двигаться, и вскоре они прибыли в парк. Оба пошли по газону, шурша травой; в траве валялись бутылки, стаканы, газеты, отдельные части человеческих тел, забытые во хмелю и ныне, без сомнения, горько оплакиваемые. Дорожки были разрыты, аллеи перекопаны: в парке происходил капитальный ремонт. Гагарин, привлеченный урчанием бульдозера, на миг остановился, чтобы посмотреть на машину: в их жизни не было мелочей, так что многое, очень многое имело важность, в том числе и бульдозер, и маленький памятник человеку, прославившему себя дурным геройством, и вой далеких сирен.

— Работают! — сообразил Гагарин, насмотревшись на бульдозер.

— Ну, — разморенно кивнул Нестор. Бытие продолжалось, и все шло правильно.

Убедившись в этом, они продолжили путь, пока не достигли Малого Радиуса, отграниченного от мира кольцом кустарника. Уже на подступах к этому месту совместных и уединенных бдений стало слышно, как кто-то хрипит: не предсмертным и не больным, но деловым, озабоченным хрипом пополам с сопением.

— Олежка! — догадался Нестор.

— Ей еще рано, — усомнился Гагарин, ощупывая в кармане пузырек с одеколоном.

— Олежка, вот увидишь, — снисходительно улыбнулся Нестор, пригнулся и раздвинул кусты.

— Натоптыш ее, что ли, дерет, — нахмурился тот и не стал спешить, задержался: вынул флакон, свернул крышечку и вылил содержимое в пищевод. Запах и вкус облагораживающего вещества, приготовленного для шика и лоска, не понравились Гагарину, ему пришлось поднести к носу рукав безымянной верхней одежды. Перебивши аромат одеколона, он коротко выдохнул и вразвалочку поковылял за Нестором.

Внутри, на вытоптанном пятачке, с которого Нестор уже убрал скамейку на ее детское место, высилась облезлая Колода, служившая обеденным столом. Близ нее, устроившись на черных кирпичах, действительно сидели Олег и Натоптыш. Пыхтела Олег, ей досталась особенно сложная бутылка. Пластмассовый колпачок оказался не по зубам, благо зубов не было; не было у сидевших и острых предметов, которыми подцепить; спичек тоже не было, так что поджог, увы, исключался, а отбивать горлышко пиратским ли, гусарским ударом ни Олег, ни Натоптыш не умели. Натоптыш держал во рту палец: он успел сломать себе каменный ноготь и устранился от дел; Олег сосредоточенно, вывалив широкий язык, подсовывала под упругую плоть колпачка случайную щепку.

— Жируете, — Нестор улыбнулся вину.

— Сука, — пропыхтела Олег. Она была женщина, но казалась мужчиной: в телогрейке, ватных штанах и шапочке того же фасона, что носил Нестор. Кроме того, у нее было квадратное лицо, паровозный голос и фиолетовые лапы-лопаты. Мужчиной она чаще и считалась, для удобства; когда же требования к удобствам менялись, что случалось не часто, она вновь становилась женщиной. Это, впрочем, оставалось формальностью, близкой к ненужной роскоши, ибо, независимо от характера удобств, стоявших на повестке дня, разницу мало кто заметил бы, благо движим бывал неразборчивым влечением и сумеречностью ума.

— Вы там никого не встретили? — невнятно осведомился Натоптыш, ущемленный в артикуляции сосанием пальца.

— Кого там встретишь, — Нестор бесшумно опустился на маленькое бревнышко. Всю жизнь он считал, что живет в духе — плохом ли, хорошем, но только не на земле. К вопросу Натоптыша он, казалось, не проявил никакого интереса, считая любое явление наваждением майя — как, впрочем, и было, он думал именно так и именно в этих выражениях, которых нахватался в незапамятные времена, когда все было иначе, но в сущности, с точки зрения майя, так же.

— Ааааа, — задышала Олег на манер недолговечного мужского оргазма. Она содрала пробку и теперь озиралась, ожидая мировых сотрясений, неизбежных при таком усердии.

— Один совался, глазел, — пробурчал Натоптыш.

И его слова тотчас же подтвердились. Кусты затрещали, и в Малый Радиус ступили два человека. Оба были одеты немногим лучше окруживших Колоду, но в то же время разительно отличались твердостью шага и решительностью в глазах. Они были примерно одинакового роста, один чуть поплотнее, в очках и, несмотря на погожий день, утепленный широким шарфом в крупную клетку. Второй, с лицом неприятным и вкрадчивым, держал в руках какие-то бумаги: по этому единственному признаку было ясно, что пришли люди важные и сильные.

Тот, что был в шарфе, взглянул на компанию, словно высеченную из дерева единым махом притупленного топора, и моментально приметил разные непрезентабельные подробности: шелушение век, подноготные яйца, набедренные вдавления, чечевичный запах, раздавленные мысли, водоплавающий взгляд, потрескавшуюся радужку.

— Ну и… — начал он грубо, но его спутник быстро переложил бумаги в левую руку, а правой придержал за рукав.

— Подождите, подождите, — сказал он быстро и вдруг широко улыбнулся, от чего парк мигом превратился в большой провинциальный театр. — Вы часто здесь бываете? — обратился он к сидевшим, кивнув на Колоду.

Гагарин, который уже пил одеколон, привстал, готовый брякнуть что-то неосторожное и бесшабашное, но Нестор плавно, и вместе с тем очень быстро сказал:

— Случается.

Это прозвучало настороженно, однако вежливо и с достоинством, с намеком на представление говорившего о такой вещи, как временной континуум.

— Ну все же? — не отставал человек с бумагами. — Каждый день? Каждую неделю?

Олег откашлялась.

— Тут всегда кто-то есть, — сообщила она с заискивающими нотками, шамкая и заранее оправдываясь. — Мы культурно сидим.

Очкарик в шарфе злобно вздохнул и начал переминаться, словно догадавшись, что выражение «культурно сидим» подразумевает для говорящего равную возможность «посидеть некультурно».

— Что ты мне этих показываешь, — вмешался он в назревающий диалог. — Вымести их отсюда к собакам. Здесь парк будет нормальный! Парк! — закричал он почему-то Натоптышу. — Вы что, не видите, что ведутся работы? Идет реконструкция! Здесь дети будут гулять! А ну…

— Сидите, сидите, мужики, никто вас не тронет, — быстро возразил второй, взял нервного товарища за талию и быстро повел из Радиуса. — Сидите, отдыхайте, ничего вам не будет! — крикнул он на прощание через плечо упиравшегося очкарика.

Нестор, глядя в землю, доброжелательно покивал. Олег завела руку за спину и выставила на свет бутылку, припрятанную при появлении чужаков. Она спрятала вино машинально, подспудно зная, что, коли уж решатся пришельцы отнять его и выпить сами, то никто и ничто не сможет им помешать. Да и прятать было бессмысленно, потому что и так все понятно. Натоптыш сидел, как мозоль, будто обитый каким-то быстро схватывающимся клеем столярного цвета. Гагарин томился, искоса поглядывая на вино.

— Начальство, — оскалилась Олег. — Дети у него будут гулять! Козел умственный.

Нестор задумчиво следил, как в тени, под лопухами, рвёт комаров. Наконец, он предложил:

— Давайте, что ли, пока они не вернулись.

И вынул из-за пазухи промышленный эквивалент откачанной крови. Малый Радиус ахнул, захваченный изобилием.

— Ну, — восхитился Натоптыш, — сегодня-то уж мы тебя, братка, послушаем. Сегодня ты будешь в ударе!

— Да, — согласился Нестор, почесываясь под шапочкой. — Мне пришел в голову героический эпос, я вам его перескажу. Давайте начнем с олежкиного, — и он кивнул на откупоренную бутыль.

Взволнованный Гагарин, не в силах сдержать свои чувства, заходил кругами, а на Колоде, словно опята, выросли подержанные пластиковые стаканчики.

Если бы какие-нибудь дети, случись им играть близ кустов, проявили достаточную усидчивость и слушали внимательно, то им бы открылись начала садово-парковой космонавтики. Потому что комментарии Гагарина, летевшие из кустов, были краткими, доходчивыми и познавательными.

— Ракетное топливо, — любовно сказал Гагарин, рассматривая стаканчик на свет. — Поехали!

Воображаемые дети, побросав игрушки и затаясь, слушали с открытыми ртами. Воображаемая песочница вымерла.

— Первая ступень пошла! — просто и буднично сообщил Гагарин. — Ускорение восемнадцать же. Вторая ступень пошла. Ускорение прежнее. Приступаю к состоянию невесомости. Вижу землю.

2

Человека с бумагами звали Взоров, человека в очках — Андрей Иваныч. Направляясь к строительной площадке, они прыгали по свежераспаханной дорожке и спорили.

— Андрей Иваныч, минуту терпения, — слова бежали из Взорова веселым и ласковым ручейком, словно специально пущенным для успокоения нервов. — Послушайте внимательно. Я поначалу и сам хотел их шугануть. Представьте: иду себе, и вдруг — мат, звон бутылок… противно просто. А вы же знаете, какой я бываю. Я, если что… В общем, сунулся к ним, за кусты, и тут меня как молнией озарило.

Андрей Иваныч влез сапогом в особенно неприятную лужу.

— Ты, Взоров, положительно рехнулся, — проговорил он с досадой. — Ну какие могут быть молнии? На кой они тебе сдались? Вырубим к дьяволу кустарник, поставим карусель, этих всех на хрен, пока не украли чего…

— Кустарник вырубим, — немедленно согласился Взоров и сделал с Андрей Иванычем виртуозную рокировку. — А с уродами — погодим. Мы их используем с выгодой для всех.

Андрей Иваныч торопился на звук бульдозера.

— Чучел наделаем? — насмешливо спросил он у Взорова. Но тот вместо естественной улыбки довольно просиял:

— Почти в точку, Андрей Иваныч! Есть в вас нечто… отвечающее положению… нюх, понимаете.

— Ну, спасибо тебе, Взоров, — усмехнулся Андрей Иваныч. — Наложил резолюцию.

— Я не то хотел сказать, — тот прижал бумаги к груди. — Вы меня неправильно поняли, Андрей Иваныч. Никто и никогда не сомневался… Но слушайте дальше. Как вам понравилась эта компания? Редкостные уроды, вы согласны?

Андрей Иваныч сдвинул кепку и крякнул.

— Таких, не дай бог, во сне увидишь…

— Вот именно! — Взоров понизил голос, как будто намеревался выдать серьезный секрет. — Мы ведь там Луна-парк поставим, да?

— Ну да, — озадаченно подтвердил Андрей Иваныч.

— И отлично. Я предлагаю послать чехов к черту.

— Не понял, — нахмурился начальник Взорова. — Как это — послать чехов? С какой стати? Да у меня и полномочия не те…

— Так не совсем послать, — объяснил тот. — Совсем и не надо. Горки там, колесо, карусели — пускай они ставят. А мы сэкономим на Пещере Ужасов. Помните, запланирован такой аттракцион? Я, когда мальчишкой был, ходил однажды. И, честно признаюсь, разочаровался. Посадили нас в вагонетку и погнали через какой-то коридор, а в коридоре всего-то и страхов, что два скелета с зеленой подсветкой, руки тянут — ну, ряженые, нанятые за рупь, да мочалки с потолка свисают, по мордасам хлещут. И все Ужасы. А встанут они нам — городу то бишь — в изрядную копеечку. Чехи, конечно, заартачатся, но мы, я думаю, сумеем настоять. Не захотят же они лишиться всего подряда! Поломаются, поломаются — и пожертвуют этой дурацкой пещерой. Нам же от этого прямая польза, всему коллективу премия. Намного дешевле же выйдет, подумайте сами.

Андрей Иваныч, пренебрегши на миг зовом бульдозера, остановился.

— Что ты за хреновину порешь, Взоров? — спросил он недовольно. — За что премия? При чем тут пещера?

— При том. Вы же сами сказали, что не дай бог, приснятся. Обнесем их, пока не выстроили балаган, фанерными щитами, создадим интим…

Начальник захохотал и покрутил пальцем у виска:

— Ты, мил человек, вконец ополоумел. Не похмелился? Или, наоборот, похмелился? Ну-ка, дыхни!

— Чего дышать-то, Андрей Иваныч, — улыбнулся Взоров. — Похмелялись-то мы вместе.

Андрей Иваныч погрозил ему пальцем:

— Ты не зарывайся! Вместе… Ты, я вижу, где-то еще добавил! По-твоему, они согласятся сидеть пугалами и людей стращать?

— А почему бы им не согласиться? Согласятся. Их же даже наряжать не надо. Все оставим, как есть. Представляете — иностранцы какие зайдут! Реклама, шум, валюта!

Взоров немного подумал.

— Можно и вообще ничего им не говорить. Они, небось, и не заметят, что вокруг что-то происходит. Будем их прикармливать по чуть-чуть, чтоб не расползлись, и все дела.

Андрей Иваныч молча смотрел на Взорова.

— Наших-то не удивишь, — сказал он в конце концов. — Наши такое каждый божий день видят. А на иностранцев надеяться…

— Не надо никого удивлять, — возразил Взоров. — Надо напугать и позабавить. Напугать — с этим все ясно, испугаются. Вот вы бы, Андрей Иваныч, встретили такое чучело в подворотне, при вывернутой лампочке — каково бы вам стало? У наших-то как раз и сработает этот рефлекс. А после они порадуются остроумной выдумке. Согласитесь, что такого еще нигде и никогда не было.

— То в подворотне, — сопротивлялся его собеседник. — Люди же в парк придут, отдохнуть, развлечься… Это получается как-то не по правилам, нечестно?

И он замолк, сознавая, что его доводы неубедительны.

— Да ну тебя, Взоров, — Андрей Иваныч в сердцах махнул рукой. — Черт знает, что сочинил. Кто нам разрешит, ты об этом подумал?

— Так мы же поделимся, — развел руками неугомонный Взоров. — С теми, кто разрешает.

— Шкурой неубитого медведя, — проворчал начальник. Он посмотрел на часы: — Мы с тобой здесь уже не знаю, сколько стоим, как два дурака. И работа стоит. Пошли в контору.

Он повернулся и пошел к вагончику-бытовке, оборудованному под штаб, вокруг которого толпились другие вагончики, из иных тянуло дымком. Взоров не сдержался и ликующе подмигнул удаляющейся спине. Он знал, что его взяла. Командира зацепило. Командир был мужик, который своего не упустит.

— Андрей Иваныч! — закричал он, желая выковать железо горячим. — Я сгоняю обратно, хорошо? Потолкую с честной компанией. А то действительно — сегодня они здесь, а завтра там. Мы их застращали…

— В контору! — зарычал Андрей Иваныч, не оборачиваясь. Взоров сообразил, что допустил оплошность: командиру нужно было обмозговать пещерную перспективу. Перепрыгивая через ямы, он поспешил вдогонку.

3

Порывшись в складках, Нестор вынул неожиданные вещи: очки, растрепанный землистый блокнотик и толстый стержень для шариковой ручки.

— Давай свой эпос, — пригласил его сонный Натоптыш, который сидел, приобняв Олега. Олег сокрушенно и бессмысленно улыбалась, глядя на камушек.

— Ты не очень длинно, писатель, — предупредил Гагарин, плававший в невесомости но уже предчувствовавший неизбежный спуск через плотные слои атмосферы. Нервничая от этого предвидения, он мерил Радиус разнокалиберными шагами. Иногда он присаживался на Колоду, но тут же вскакивал.

— Тут кратенько, — успокоил его Нестор.

Он был философом, обладая отрывочными и неожиданными познаниями, о происхождении которых его никто и никогда не спрашивал. Да и сам он, можно сказать, уже позабыл об этом происхождении — оно, во всяком случае, виделось ему в некотором потустороннем свете, отделенное годами, спрессованными в одну большую эпоху. И космически-пространственным, если такое возможно, аналогом этой эпохи была, без сомнения, черная дыра, вмещавшая многое, но безнадежно непроницаемая для познавательного ознакомления.

Он помнил лишь, что все началось с некрасивого поступка. В недостижимо далеком существовании, по ту сторону черной дыры, Нестор ехал в метро. Он читал книгу, когда с конца вагона стал двигаться попрошайка, пищавший «люди-добрые», а Нестор, стоявший дальше и державшийся за поручень, тоже пошел вперед — просто, чтобы встать возле дверей, где удобнее. И вдруг он напоролся на протянутые пятьдесят рублей. Богатый филантроп, не разобравшись, перепутал фигуры и принял Нестора за попрошайку, протрубившего денежный сбор. Будь в пальцах у того добряка не пятьдесят рублей, а меньше, Нестор прошел бы мимо, но это были целые пятьдесят рублей, и он, словно действуя по чужой, властной указке, взял. «Не впрок тебе будет», — прошипело Нестору в спину. И вышло по слову тому. С этого сглаза, порчи, наговора, равно как и с допущенного греха, началось быстрое падение Нестора.

С тех пор он много раз думал о Страшном Суде. Зная о том, что рай и ад — это одно и то же место, он не боялся Суда, он страшился девяти и сорока дней, об одном лишь мечтая: чтобы они поскорее прошли, и наступила определенность — навсегда.

Но жил, пробуждаясь изо сна в сон.

— Ты умный, паря, — уважительно сказала Олег, и язык ее плохо ворочался.

— Из сосуда вытекает то, что в нем, — скромно объяснил Нестор. — Это сказал Пророк Магомет.

— Здорово он сказал! — причмокнул Натоптыш. Послышались и другие одобрительные рыки.

Нестор разложил на колоде блокнот, нацепил очки. На какое-то время он задумался, припоминая начало, где все слилось; из непонятного бледного пузыря вырос трамвай, в нем ехал Нестор; он радостно смотрел на рюмочные, вот-вот готовые открыться. Утро было такое хорошее, что хотелось немедленно добавить красок родным местам, приблизить их, рассмотреть сквозь напряженно дрожащую многоградусную призму. Тогда отпечатается все — и дерево, и метро, и бульвар со скамейками.

А потом все происходившее стало настолько ужасным, что не только не забывалось, но даже не запоминалось.

Нестор откашлялся:

— Тут, значит, набросочек, — сказал он застенчиво и хрипло. — Сочинилось на отдыхе.

И объявил уже торжественно:

— Психологически-героический эпос: «Трехстаканная проба, или Судьба человека». Это про то, как одного друга лечили от водки, — пояснил Нестор.

Он начал читать, запинаясь и с трудом разбирая свои же строчки, которых было немного:

— «Психолог подал Ивану стакан и спросил, пуст он или полон. „В нем половина, — сказал психолог. — Все зависит от точки зрения“. „Да не будет тут половины, — прикинул Иван. — Тут треть“. Внутренне корчась от хохота, психолог принес новый: а этот? „И здесь недобор“, — возразил Иван. „А как же нужно?“ „Нужно доверху“. Психолог подал ему третий стакан: а теперь? „Теперь он полный, — довольно сказал Иван, выхлебнул содержимое и закричал: — Так это вообще вода, ах ты фашист!“ И пошел врукопашную.»

Нестор немного посидел молча, глядя в текст, а потом снял очки. Он слегка волновался. Где-то очень глубоко еще хранились отпечатки невероятных событий: чтений и бдений, заздравных тостов, бессмысленных дискуссий.

Малый Радиус отнесся к прочитанному серьезно.

— Правильно, — сказал Гагарин. — Эти доктора ничего не умеют. Мне, было дело, вышили целый крест на жопе из таблеток, под шкуру загнали, и гипнозом лечили. Доктор спрашивает: а теперь тебе хочется пить? Нет, говорю, совершенно не хочется! До того, что даже выпил бы!

— Крест — это фуфло, — махнула лапой Олег. — Его надо лимонами вытравливать. Кило лимонов надо съесть.

— Вырезать на хер, и все дела, — возразил Натоптыш. — Если кто-то зашил, найдется и тот, кто распорет.

Гагарин нервно обошел Колоду.

— Литература — святое дело, — пробормотал он. — Вижу, вижу землю, ё-моё.

— Чего ты суетишься? — посочувствовал Нестор, повернувшись к нему вполоборота. — Ляг, полежи, легче будет.

Гагарин немедленно лег в сторонке, прикрыл глаза и начал думать о настойке боярышника, до которой ему не хватало полутора рублей. Внутри клубилось. И он, пока из него тянули жилы, начал бешено зарабатывать астральные очки.

Нестор бесстрастно посмотрел на него:

— Надежда есть желание в той или иной мере беспочвенное, — изрек он смиренно и пощупал сдачу в кармане. Она была. Но Нестор научился терпеть.

Кусты сию секунду зашуршали, и на поляну вышел тот самый деятель, которому не давало покоя их вынужденное соседство. На сей раз он пришел без бумаг и сразу же выставил ладонь:

— Чу-чу-чу, — застрекотал человек с явным намерением успокоить жителей Радиуса. Тех уже разметало в разных позах, и только Олег приподнялась на локте.

— Чу, — повторил Взоров. — Граждане, у меня до вас дело. Мы все это, — и он показал рукой на кусты, — нынче вырубим, потому что проект. Но у меня к вам просьба не разбегаться, вы можете нам понадобиться. Может быть, и не понадобитесь, но хочется, чтобы вы были поблизости на случай чего.

Гагарин прикрылся полой, пытаясь спастись от любых, даже малейших, содроганий души. Натоптыш сделал попытку привстать, но не смог.

— Че ты хочешь-то, — испуганно спросила Олег. На ее лице уже давно подрагивало затравленное выражение.

— Да ничего, — улыбнулся Взоров. — Вы же местные, верно? Бываете здесь часто… А у нас сторожей не хватает. Пока тут сторожить особо нечего, но скоро ситуация изменится. Мы здесь щиты поставим, высокие, — Взоров показал рукой, обещая, что щиты будут в полтора человеческих роста. — Вместо кустарника. Никто вас не увидит.

— Мы всегда пожалуйста, — откликнулся Нестор. — Хорошим людям — отчего не помочь. А вы нас что же, оформлять будете?

— Ну, нет, — Взоров стал чуть серьезнее и грустнее. — Оформить вас смета не позволяет, — соврал он. — Но поддержать материально — поддержим.

И он, чтобы доказать добрые намерения строителей, полез за пазуху и выцарапал из бумажника две купюры в десять рублей, которые только что передал ему Андрей Иванович, взявший деньги из какого-то аварийного фонда.

Из под полы, сверкая, глядел глаз Гагарина.

Олег протянула руку.

— Подождите, — Взоров чуть отвел деньги. — Кто у вас будет за старшего?

Натоптыш недоверчиво хохотнул:

— Какой у нас старший, ты что.

Олег, боясь за бумажки, быстро указала на Нестора:

— Вот он будет старший. Он умный, падла… грамотей, много книжек прочитал, писателей разных.

— Серьезно? — вскинул брови Взоров, притворно обрадованный. — Но как же вы, так сказать, совмещаете…

Нестор помолчал.

— Сон ученого лучше, чем поклонение невежды, — изрек он степенно. — Так, если верить Шихаб-ад-дину, сказал Пророк Магомет. А я, между прочим, давнишний любитель эзотерики и алхимии.

На сей раз чувства Взорова были искренними, он оторопел. Секундой позже он шагнул к Колоде и вежливо передал Нестору двадцать рублей. Тот взял их без слов и так же, ничего не говоря, стал медленно вертеть в пальцах. Деньги были настоящие. Нестор смотрел на них равнодушно, зная о непредсказуемом денежном нраве. Сейчас их нет, через минуту они есть. И наоборот. Ничто не ново.

— Ну, если мы тут по чуть-чуть, — Натоптыш выкатил глаза и щелкнул себя по горлу. — Ничего?

— Натужное свинство приветствуется, — вырвалось у Взорова. Слава Богу, его поняли не вполне, уловив одно только разрешение.

Гагарин уже сидел.

— Вы отдыхайте, отдыхайте, — встрепенулся Взоров. — Лежите. Мы сейчас быстренько разберемся с кустарником и притащим щиты. Пошумим чуток, но это недолго.

Нестор тяжело встал.

— Не беспокойся, начальник, — его качнуло. — Мы никуда не денемся. Мы сейчас проветримся и вернемся.

…Возле волшебного подвальчика, ступени которого вели в таинственную сокровищницу, они долго подсчитывали мелочь. Монеты соскальзывали с задубевших, отлакированных ладоней.

Внутри, за стенкой, тихо работал телевизор, Натоптыш прислушался.

— Там пиво рассказывает про себя, — поделился он со спутниками. — У меня, говорит, миллион друзей.

Нестор проковылял к прилавку и вперился взглядом в лоснившиеся ряды:

— Нам, пожалуйста, дайте такого, от которого просыпаются.

4

Человеку, сбрившему пятидневную щетину, становится лучше, как бы худо ему не было.

Нестор прикинул: пива осталось на три сдержанных присоса.

Он озабоченно вздохнул, отложил рыжий станочек и привалился к высокому щиту, глядя в сумеречное небо, распростертое над Малым Радиусом. На щеках пылилась ржавчина вперемешку с остатками шерсти.

Стояла зима, пусть и теплая; Взоров выдал им старые, но вполне приличные спальные мешки.

— Рельсы эти сучьи, — ныла Олег. — На хрена они проложили рельсы. Спотыкаться в темноте? Костей не соберешь!

— Ну, нас поддерживают все-таки, — буркнул Натоптыш. И был совершенно прав: их исправно прикармливали, хотя и не баловали. Но им хватало, благодаря способности Гагарина изготавливать недорогие смеси, которые даже в малых дозах оказывали воздействие, близкое к парализующему.

Гагарин с трудом поднял руку и качнул гирлянду синих лампочек. Те не горели.

— Вот понатаскают добра, — сказал он встревоженно, — понатаскают столько, что не укараулишь. Еще отвечать за него придется.

Олег попробовала встать, но у нее не разгибалась одна нога, а вторая подвернулась.

— Старшой, — позвала она. — Расскажи нам умное.

Нестор задумчиво смотрел в земляной пол Радиуса. Вокруг что-то происходило, но вокруг постоянно что-то происходит. Не следует испытывать судьбу, не нужно искать от добра добра, надо жить. Лучше быть за оградкой, чем бедствовать, окруженным врагами, где лук, чеснок, лай-лай-лай разноцветных ларьков. Лишившись полюбившейся спальной скамьи, он неизбежно, по причине неспособности одолевать крупные расстояния, сместился бы в торговую зону, лежал бы на ящиках, был бы бит.

Натоптыш терзался и ерзал, не понимая повода. Вдруг простота решения дошла до него, и он помочился на пол. А Нестор порылся под шапочкой, не без труда отделив от черепа ее височную долю. Провел рукой по слабо выбритому подбородку и осторожно потянул из пивной бутылки.

— Со мной был Апокалипсис, — признался он будничным тоном.

— Хорош про бога, — возразил Гагарин на всякий случай. Слова он не знал, но попал в точку. — Я видел, там никого нет. Давай про докторов.

— Это про докторов, — пожал плечами Нестор и запрокинул голову, чтобы посмотреть, на месте ли луна. — У меня были последовательные апокалиптические переживания…

Гагарин открыл было рот, но его одернула Олег:

— Не мешай человеку, ты! Не видишь, что ли, что у него там портвей прививается, внутри.

— Да, — продолжил Нестор. Он медленно прилег. — Лечился я от Зверя. И наступило тысячелетнее царство Божие, дарованное мне доктором, который сковал Сатану. У него еще имя было… точно белье отжимают… Вышел я на бульвар, и вот, пожалуйста: по левую руку — Гог, по правую — Магог. Между прочим, градация… (Гагарин в негодовании покачал головой) … градация предупреждений в вытрезвителе, их три штуки, напоминает градацию подозрений в ереси. Об этом написано в книге Шпренгера и Инститориса «Молот ведьм».

— Вот книжек-то прочитал, — вздохнула Олег, всякий раз поражавшаяся знаниям Нестора.

— Легкое подозрение соответствует первому предупреждению в милиции. Его древний аналог — всенародное отречение от ереси в церкви. Сильное подозрение — это когда тебе пригрозят принудительными работами, оно же — каноническое очищение… Сильнейшее подозрение — это сами принудительные работы и костер. Меня приговорили к недопущению в аптеку за боярышником…

Нестор примолк, потому что внезапно вздремнул. Натоптыш, кряхтя, выпростал ногу и пихнул его в бок.

— В чем беда инквизиции? — встрепенулся Нестор. — В том, что ведьмы действительно были… Но после долгой завязки… кто понимает, тот знает… что и в зависимости есть освобождение… Спиртное сродни абсурду, так как дозволено, однако карается; наркотик не абсурден.

Он встал на четвереньки и в отчаянном рывке пополз к скамейке, которую все признавали его неотъемлемой собственностью. Взоров лично перетащил ее с детской площадки, где она оставалась одна, все прочие куда-то увезли, предполагая в будущем заменить их новыми, с чугунными витыми украшениями.

Жители Радиуса, пережившие беззаботную осень, теперь уже почти не покидали своего пятачка. Существование на дотацию развратило их, все обленились. Взоров снабжал их не только деньгами, но и, случалось, натурпродуктами; велфэр был мизерный, но жизнь приучала экономить, так что каждый дар, каким бы он не был, размеренно высасывался до капли как в буквальном, так и в умозрительном смысле.

Временами отлучались, конечно.

Бывало и наоборот: Взоров, утомленный трудами, присаживался, гладил Колоду, беседовал.

— Что вы за человек, Нестор? — спрашивал он. — Ведь вы же интересный человек, образованный.

— Я дважды образованный, — отвечал ему Нестор. — В научном понятии. У меня два высших образования, было. А так — так я еще больше раз образовался.

Однажды Взоров предупредил:

— Скоро, граждане, здесь будут разные дела… вы не пугайтесь, но если кого увидите, то хорошо бы, чтоб вы не лежали вповалку, а что-нибудь поделали… ну, поговорили там, подвигались чуть-чуть. Пошевелите слегка руками, ногами…

К его пожеланию отнеслись послушно и равнодушно.

— Это мы попробуем, — обещал Гагарин.

Одновременно Малый Радиус внимал Нестору, который лежал на спине, сомневался в звездах и рассказывал нечто, ни к кому отдельному не обращенное:

— Я замечаю, что философские камни для сатанинского делания разбросали повсюду. Эволюцию высокой мысли хорошо видно по смыслу, которым наделяется слово Компост. Если раньше это была смесь алхимических ингредиентов, наполнявшая Философское Яйцо, то теперь — известное дело, что. Это прямой результат проекции общедоступного философского камня, имя которому — говно. И что такое мытье рук? Та же алхимия. Разделение путем объединения начал двух влажных субстанций, результат — очистка, пурификация…

— Старшой, — возмутилась Олег. — Че ты гонишь нам такое непонятное? Давай про наше, родное! А то сошлем тебя… на сто первый километр пениса.

Но Нестор опять заснул, и во сне купил белоснежный арбуз с синими полосами, и уехал на дачу.

А Взоров облегченно вздохнул и выдал Гагарину пятьдесят рублей. Втрое больше он оставил себе, не рискуя ничем, благо его поднадзорные знать не знали, что давным-давно оформлены и зачислены в штат разнорабочими сторожами; комбинация вышла сложная, так как без паспортов; пришлось искать на стороне какие-то мертвые души, согласные числиться, но дело удалось, и получились четыре маленькие зарплаты. Олег опрокинулась и лежала без чувств, Нестор спал, в поход пошли Гагарин и Натоптыш.

Перед аптекой они кутнули: зашли в кафе, где на витрине красовалось предупреждение: «В нашем кафе вы можете отметить любой праздник!»

— Мы хотим ответить у вас праздник, — объявил Гагарин с порога.

— Пожалуйста, — насупилась женщина за стойкой. — Какой?

— Любой. Два по сто.

— Вот взять эту водку, — сказал Натоптыш, и взял, и посмотрел в пустой стакан. — Что в ней русскому? Сделать так хорошо, чтобы потом было много хуже. Это не потому, что он не умеет просчитать наперед, все давно просчитано. Просто очень хочется гармонии — вот ведь воля! Какая, скажи, должна быть воля, чтобы не побояться и сделать хоть ненадолго, но по-своему? А? Ты мне скажи?

— Молчи, — тихо сказал Гагарин. — Чего ты орешь? Сейчас выкинут.

Натоптыш прикрыл глаза.

— Нестор мне на это сказал, что не знает, чья это воля. Но это, говорит, уже другая материя. Доходит?

— Ты больше его слушай, — хмыкнул Гагарин.

5

Наступила весна. Вид мимоз вызывал желание заварить их и прополоскать горло.

Малый Радиус преобразился, но в нем теперь круглые сутки царил полумрак, и новшества, всегда подозрительные и настораживающие, смягчались в потемках. Надстроили купол, против которого Нестор осмелился выразить невразумительный протест, ибо любил созерцать светила. Но протест был робок и вял, купол остался.

Щиты, давно превратившиеся в ладно подогнанные стены, раздвинули там и тут, продолжив Радиус в узкие коридоры. Один коридор, выстланный рельсами, приводил в Радиус, второй — выводил из него. Появились кривые зеркала, мутные фонари, нелепые куклы и прочие предметы, нагнетавшие похоронное настроение. Навесили шторки, прикрывавшие выход и вход; прорубили дверцу, через которую обитатели Радиуса могли выходить, когда на то была надобность.

Они, однако, выходили все реже. Взоров повысил им оклад, улучшил довольствие, вручил ключи от служебного биотуалета, что стоял рядом, впритык. Иногда им случалось забыться, и это удобство не спасало от бед; Взоров, впрочем, их не ругал, приветствуя миазмы в их разумной концентрации.

Олег почти не вставала, и ее, по приказу Взорова, перенесли от Колоды поближе к путям, чтобы различать. Гагарин, теперь уже бесконечно и безнадежно удовлетворенный, так и не смог избавиться от старой привычки расхаживать взад-вперед; он бродил, шатаясь и выпрастывая руки; останавливался, разбрасывая односложные реплики. Что касается Натоптыша, то он, по состоянию своему, был ближе к Олегу, но не лежал, а сидел сущим Буддой, вселившимся по любви к живому в большую гориллу, скаля желтые зубы и подобный сумрачному сгустку; ему отвели место близ выхода, пообещав небольшую подсветку, чтобы бросался в глаза уже при въезде в Радиус; Натоптыш не старался вникать во все эти затеи, ему было наплевать на подсветку, рельсы, купол и даже самую Колоду; Нестор подносил ему, чем Бог послал, а до ветру тащил за воротник. Сам Нестор, оказываясь снаружи, не признавал парка, захваченного странными сооружениями: в ясные дни он, конечно, определял Колесо Обозрения, карусель и гнусного резинового исполина с затычкой в заднице, предназначенного для детских прыжков, однако картина не задерживалась в его неизменно деятельном сознании, так что ночами, когда она менялась и мир наполнялся причудливыми силуэтами, Нестор пугался и спешил обратно, к скамейке, где можно подумать, а лучше — забыть.

Теперь он все больше рассуждал в пустоту.

Гагарин на минутку останавливался, чтобы послушать. Нестор, когда замечал его, прихватывал за одежду и делился снами. Сны его часто перетекали в открытия, и наоборот.

— Вчера мне открылись причины страдания Человечества, — сообщал Нестор, сосредоточенно копая себя под шапочкой. — Оно поступило весьма опрометчиво, когда открыло, что Земля — круглая.

Слова выходили из Нестора сами собой, выстраиваясь в складные, почти литературные обороты. Случалось, что он догадывался, в чем дело: два высших образования, потерявшие терпение в душном зиндане души, расправляли крылья и мелкими порциями вылетали на волю, безвозвратно растворяясь в эфире.

— Люди, узнав про такое, придумали глобус. Вот в глобусе — вся беда. Из практики, например, вуду известно, что если ты хочешь досадить врагу, надо вылепить фигурку и надругаться.

Гагарин уходил, и Нестор обращался к молчавшему Натоптышу:

— Теперь остается подсчитать, сколько глобусов наделало Человечество, и проследить судьбу каждого. Я уверен, что многими из этих вредных и опасных предметов играли в футбол; иные сгорели, иные отправились на помойку… Мне, значится, приснилось, как я раскручиваю один такой глобус и мысленно прицеливаюсь, вонзаю в разные страны отравленные шипы. Всего-то и делов, что нашептать и ткнуть.

— Тебе, старшой, давно пора лечиться, — так, бывало, стонала Олег, и в стоне ее прорывалось то недовольство, то сострадательное блаженство.

— Я представил себе арбузы, — упрямо бубнил Нестор, — расписанные под глобусы с целью наращивания их продажной стоимости, с Северным Полюсом на вырез… Мне часто снятся арбузы. Потом я уже совсем погрузился в сновидение, где все бывает, и даже Земля, если повезет, оказывается плоской.

В его голове шел уже не внутренний монолог, но галдел птичий базар.

Утомленный автономными построениями, которые сами рвались наружу из Нестора, он замолкал.

Однажды утром Малый Радиус был отчасти разбужен грохотом и визгом.

Нестор сел, как лежал, с вытянутыми по швам руками, не помогая себе в подъеме и подобный заводной кукле. Он успел заметить, как сонную площадку пересекла повозка, заполненная какими-то незнакомыми людьми и управляемая машиной, которая напоминала автопогрузчик. В повозке весело кричали. Вспыхнули лампочки, мигнула подсветка, обозначая полумертвую груду Натоптыша. Олег чуть дрогнула и протянула к повозке руку. Кто-то радостно взвыл. Малый Радиус заиграл огнями, из динамиков под куполом раздался дьявольский хохот. Потом обвалилась тьма, и Нестор прислушался к стуку удаляющихся колес. Не успел он сойти со скамьи и наведаться к особой кладочке, где маленькие флаконы, как шторки взвились, и в Радиус ворвались новые гости. События повторились; на сей раз, правда, поезд едва не налетел на Гагарина, и сбил бы его с ног, не вспомни тот о насыпи с путями, по которым раньше часто ходил. Гагарин, маша руками, отпрыгнул; его прыжок вызвал общий восторг. Нестор всмотрелся в легион неразборчивых лиц, сливавшихся в болотное пятно, которое то тут, то там пузырилось.

— Уйдите, уйдите, — завывала с земли Олег и перекатывалась с боку на бок.

Потом, когда пообвыклась, она стала выпрашивать рубль, употребляя рубленые, бесхитростные фразы.

Автопогрузчик победно свистел, в повозке же ликующе шарахались.

В промежутках, когда все затихало, Нестор, который был немного взволнован, успокаивал Гагарина, говоря, что Иезекииль один узрел подобие Господа и другие фантастические образы, но какой ценой!

— Он еле упросил Бога дозволить ему печь лепешки не на людском дерьме, а на коровьем, — втолковывал Нестор. — Наберемся смирения.

— Какие образы, — не соглашался Гагарин. — Это суки какие-то!

Они смутно догадывались о своем участии в каком-то мероприятии, однако не питали интереса к тому, что нынче модно именовать обратной связью. Между тем, впечатление, которое они производили на отдыхающих, было именно тем, на которое некогда сделал ставку Взоров: веселое недоумение, смешанное с гадливой дрожью.

— Может быть, это жмурки какие-нибудь? — раздумывал Гагарин.

— Хорошее название для игры, — просыпался Натоптыш. — Мы все в нее играем.

А Нестор, соглашаясь, вспоминал уже Иеремию, где Бог готовит очередное, в людском понимании, злое дело, и говорит: «Вот, Я буду наблюдать за вами к погибели, а не к добру».

6

Андрей Иванович шагнул вперед и похлопал маленький паровоз по сверкающему боку. Тот был совсем как настоящий, разве что электрический, гораздо мощнее и тише прежнего. Особенно в нем радовало то, что паровоз изготовили на отечественном заводе, который, сверх того, был свой, родной и находился неподалеку. И обошелся гораздо дешевле чешского, так что чехов, и без того униженных, в очередной раз ткнули носом в воображенную лужу. Теперь паровоз мог вытянуть не одну, а сразу две или три тележки; это новшество сокращало очередь и умножало доходы. Доходы же были и прежде немалые, ибо новый аттракцион пользовался бешеным успехом. Настолько большим, что нынче ожидался мэр со своим семейством. Мэр, впрочем, был рад не только затейливому увеселению, но и тому, что через многих родственников поучаствовал в подряде на паровоз, и несколько нажился — капля в море по сравнению с другими проектами и заказами, но копейка рубль бережет, да и выборы приближались, и мэр, бесконечно довольный общим положением дел, решил попозировать перед камерами, а заодно посмотреть на диковины знаменитой Пещеры.

— Труппа сыта? — строго спросил Андрей Иванович, отступившись от паровоза.

— Не очень, — хохотнул Взоров. — Их надо держать в узде, а то спят, неинтересно.

— Пахнет там сильно? — допрашивал шеф далее. — Может, побрызгать им чем-нибудь?

— Нет-нет, — Взоров решительно отклонил это предложение. — Они пьют такое, что там сформировался неповторимый букет. Уникальная гамма. Неосторожное вмешательство все испортит.

— А с телевидением ты поговорил?

— Давно поговорил. Мышь не проскочит. Никаких съемок, только снаружи.

Андрей Иванович выразил ему неохотное — такой уж он был строгий человек — одобрение. Он трясся за свое ноу-хау и с некоторых пор вообще полагал, будто сам выдумал всю затею. Он прохаживался возле паровоза и думал, о чем бы еще спросить.

— Мудрец живой? — осведомился он, не придумав ничего лучшего.

— Относительно, — вздохнул Взоров. — Живой, если это жизнь. Мы им подсунули диктофон, кое-что записали. Будем врубать по трансляции отдельные фразы, которые пожутче. Что-нибудь готическое, про бога и привидений. У него такое иногда прорывается.

Андрей Иванович мялся. Видно было, что его гложет нечто сокровенное.

— Может быть, — решился он, — их того… полечить надо? Здоровье-то не бесконечное.

— Согласен, Андрей Иванович, — Взоров сочувственно кивнул. — Конечно, надо. Но это дело долгое, серьезное и, боюсь, бесперспективное. Кто их возьмет? Таких-то. И полиса ни у кого нет.

— Полюса нет, — задумчиво подтвердил Андрей Иванович и посмотрел на часы. По случаю мэра он вырядился в выходной костюм, который сидел на нем, как фабричная упаковка.

— Мы что-нибудь придумаем! — обнадежил его Взоров, и тот, зная, что придумывать собеседник горазд, выкинул из головы гуманные, а потому неизбежно расплывчатые мысли.

Андрей Иванович медленно обошел паровоз, делая это, наверное, в сороковой раз. Он вообразил себе мэра и чуть не растрогался. Мэр обещал быть с многочисленным семейством — спесивой супругой, состоявшей в совете директоров десяти заводов, и тремя даровитыми дочками, которые, как многие знали, — к двенадцати, четырнадцати и шестнадцати годам соответственно — уже освоили маркетинг, веб-дизайн и международное право, приобретя эти знания в Кузнице Кадров.

Андрей Иванович был знаком с мэром лично и жал ему, помнится, руку. В нагрудном кармане пиджака у Андрея Ивановича скопилось восемь отрезков от ленточек, перерезанных при открытии разнообразных строительных объектов. От мэра ему хотелось не столько наград, сколько сопричастности. В глубине души он волновался: что, если градоначальнику захочется выступить с речью? Трибуны-то и нет! Правда, мэр специально предупредил, что речей не будет, а будут сплошные увеселения, но прихоти начальства, и это Андрей Иванович, усвоил давно, непредсказуемы. Все-таки надо было соорудить хоть какой-то помост. Но теперь уже поздно. Или нет?

Направляемый заботой, Андрей Иванович рассеянно пошел от паровоза, углубляясь в зону развлечений, которые еще не проснулись от короткого летнего сна. Лето шло уж вторую неделю, дыша сиренью. В парке душа и взор отдыхали, освободившись на время от пыльных дорог и стоячего зноя. Птицы свистели, утренние улитки уже спешили скрыться в траве и кустах, зная о скором наплыве посетителей. На маленькой площадке, покрытой свежим асфальтом, дремал телевизионный автобус.

Синий купол Пещеры Ужасов, расписанный харями, заставил Андрея Ивановича замедлить шаг. Забыв на минуту про помост и двигаясь на цыпочках, он подошел к шатру и приложил к стене ухо. Внутри царила степенная тишина. Андрей Иванович проделывал это каждое утро, сомневаясь в живучести тех, кто в шатре. Они же исправно доказывали необоснованность его сомнений.

С мэром предстоял очень серьезный разговор. Андрей Иванович подумывал о заграничных гастролях. Идея, разумеется, принадлежала Взорову, которому давно хотелось раздвинуть тесные парковые границы. «Они и не поймут, — насмешничал Взоров. От смеха и предвкушения он съеживался и словно скручивался в жгут, пробираемый алчным ознобом. — Мы им не скажем. Погрузим и свезем. Хотя бы и в цирк продадим, правильно?»

Не доверяя себе, Андрей Иванович вжался покрепче и теперь различил невнятное бормотание. Слов он не разобрал, но это и не входило в его намерения.

Не входило это и в намерения тех, кто скрывался внутри. Малый Радиус спал, и только Нестор, привалившись к Колоде, перебирал заскорузлый блокнот. Под впечатлением от этого предмета он думал вслух:

— Что такое автор? Это Бог. Он, движимый духом, то есть вдохновением, которое он сам, посылает в мир себя же, своего сына, то есть вещь, которая тоже он. Вещь казнят, и автор молчит. Но она, бессмертная, воскресает в каком-нибудь хвалебном обозрении и возносится к Богу обновленной отзывами. Поэтому всякий, кто ищет божества, должен прочесть книгу автора. Да это, может быть, и не я все пишу. Ничего не помню.

В полумраке смутно виднелись колбасно-сосудистые изделия, сплошь покрывавшие колоду: пустые сосуды и ошметки неправдоподобной колбасы.

— Че ты сипишь, — простонал с пола Гагарин, и ему вторил ворчаньем Натоптыш, который так и сидел, все больше похожий на языческое изваяние.

Нестор взялся за голову и сдавил ее с северо-востока на юго-запад.

— Не хочешь — не слушай меня, — произнес он с досадой: не от обиды, но раздраженный вмешательством в свои мысли. И его воображение мгновенно разрешилось образом Царя, который читает послание Иеремии и швыряет в огонь кусочек за кусочком.

Отождествившись с Иеремией, Нестор плавно повалился на бок.

Он чувствовал себя неважно.

Все чаще случалось, что Нестор посещал свой собственный аттракцион, тогда как мелкие бесы, мелкие же ангелы и обрывки разложившихся сущностей тоже, вероятно, занимались своими обыденными делами, но Нестор пугался, проходя через их строй и пытаясь иных уловить — при том, что потустороннее общество, в которое он попадал, нисколько не желало ему зла и даже не подозревало о его присутствии, обосновавшись в Малом Радиусе его головы близ Колоды, именуемой мозговым стволом. А иногда сквозь его голову тоже проносились веселые поезда с теми же ошметками душ, которые, конечно, не удостоились Света, но и в нижние пределы пока не отправились, и вообще заслуживали некоторого снисхождения — а значит, имели право время от времени развлекаться. Этих не успевал рассмотреть сам Нестор; они же, пронзая слои сознания, отчасти влияли на его странные и пока не познанные аспекты. Бывало, что он вдруг вскакивал и судорожно хватался за вещи, которые всегда презирал, то есть за самую обыденную реальность: стены, ту же Колоду, кирпичи; однако реальность-то его и подводила. Она оборачивалась вероломной каруселью, и Нестор падал.

Внешний и внутренний Радиусы все чаще и все прочнее накладывались один на другой. Это происходило не только с Нестором. Незваные экскурсанты с воем и визгом съезжали с извилин его сослуживцев, принимая мозговые выпуклости за ледяные горы.

Однако Нестору, в отличие от остальных, не чуждо было детское любопытство. И за прошедшие месяцы в нем исподволь вызрело желание разобраться.

С усилием поднявшись, он взялся, наконец, осуществить свой план — мирный, безобидный, изначально доброжелательный к неизвестным сущностям, которым Нестор не желал вреда, но лишь хотел включить их в систему своих философских координат.

Он приковылял к Натоптышу, который смотрел прямо перед собой и улыбался. Попытки вступить с Натоптышем в разговор закончились неудачей. Ею же закончились усилия, приложенные Нестором, чтобы сдвинуть его с места и пересадить на рельсы. Натоптыш сидел, как влитой; Нестор повел носом, боясь учуять запах разложения, но этот запах, если и был, бесследно терялся в других, сильнейших.

Тогда внимание Нестора переключилось на Олега. Олег спала близ путей; Нестору не составило особого труда подтащить ее к выходу и положить на рельсы. Этого, как он предполагал, было достаточно, чтобы штука, ежедневно проносившаяся через Малый Радиус, притормозила и сделалась доступной предварительному осмотру.

Гагарин прекратил свои метания и остановился, следя за манипуляциями Нестора. Тот крякнул, выпрямился и пошел обратно к Колоде, чтобы занять место. Устроившись, он взболтнул содержимое стаканчика, оставшееся с ночи, понюхал и проглотил.

— Печь испытывает крепость лезвия закалкою; так вино испытывает сердца гордых — пьянством, — сказал Нестор сдавленным голосом. — Книга Сирах.

— Откуда там вино? — подозрительно спросил Гагарин.

— Вино есть аллегория, — объяснил Нестор. — Боярышник — это тоже вино.

— Рехнулся ты совсем, — махнул рукой тот. — Какое же это вино.

И Гагарин замолчал, привлеченный какими-то событиями, что творились по углам и были недоступны непосвященным. Нестор, легко перевалившийся в Малый Радиус сознания, спроецировал внутреннюю картину вовне, и все в очередной раз смешалось — так, что уже было не разобрать, где наружное, тварное, а где сокровенное, вечное.

Олег лежала кулем, проседая на шпалы корпусом. Нестор ждал. Его созерцательный интерес настойчиво продирался сквозь напластования странных картин: так пробивается цветок, подозревающий, что душный асфальт не бесконечен, и будет солнце.

Наконец, послышалась праздничная музыка, донеслись какие-то голоса. Нестор слышал их словно через подушку. В нем мелькнуло желание выбраться наружу и посмотреть, но оно тут же сменилось чем-то другим — может быть, мыслью, а может быть, чувством. «Что внутри, то и снаружи», — подумал вскоре Нестор, приспосабливая к современности древний постулат. Он чуть напрягся, потому что расслышал лязг и стук. Подавшись вперед, он стал всматриваться в проем, завешенный шторками. Неожиданно вспыхнули лампочки, зашипели динамики, а стены вспыхнули зеленоватым светом аквариума.

Шторки, как бывало всегда, разошлись, и в Малый Радиус ворвалась машина, доселе невиданная. Нестор, прищурясь, смотрел на паровоз. Тот же, из-за отсутствия машиниста к торможению неспособный, помчался через площадку и на полной скорости врезался в живое заграждение. Благо скорость была невелика, он сразу остановился и сдал назад; заграждение дернулось и разразилось руганью.

Цель была достигнута, поезд стоял. У выхода, не дождавшись его, сидела и улыбалась неподвижная горилла. В повозках виднелись какие-то рожи. Нестор, надеясь ничего не пропустить, заковылял к путям. Он строго улыбался, чем хотел показать, что все, что ему нужно, это просто разобраться в происходящем.

В повозке стала подниматься высокая фигура в чистенькой голубой каске. Встававший был одет в темный костюм; из нагрудного кармана торчали ножницы и хвостик ленточки. Мэр вытянул руку, показывая пальцем не на Нестора, но на что-то другое, определившееся за его спиной.

Там был Гагарин, который, питая к происходящему вовсе не то, что положено испытывать естествоиспытателю, подкрался сзади, готовый разрубить узел единым махом. Ему давно надоела дьявольская карусель, которая все чаще вырывалась из плена сознания и воплощалась в малопонятные события. Демоны заслуживали наказания. Он замахнулся, метя в их предводителя. Нестор успел разглядеть в его руке один из черных кирпичей, служивших стульями.

Голубая каска, хотя бы и прикрылась ладонью, была превосходной мишенью.

— На! — крикнул Гагарин, бросая кирпич.

Мэр, не желая верить, отпрянул.

И Нестор, будто в остановившемся кадре, одновременно увидел растопыренную пятерню, снаряд, испуганные глаза под каской и даже пунктир траектории.

Он пошатнулся, успев зафиксировать ту же картину во Внутреннем Радиусе, но не успев пожалеть, что до смерти напугал кого-то из местных.

© октябрь — ноябрь 2002

Утиль Нестора

— Словами Маяковского скажи — ведь если звезды зажигаются, то значит, это кому-нибудь нужно?

— Я скажу тебе своими: нет, ни хрена не нужно.

И с неба упала бесхозная звездочка.

— Однако все ненужное, что валяется попусту и лишь засоряет ландшафт, нуждается в активной, то есть самоуправной, утилизации, — развивал свою мысль Нестор, существо без паспорта, жилья и — в силу количества и состава выпитого — без права на самую жизнь. Сказав эти слова, он тяжело нагнулся, подобрал звездочку и сунул ее в пакет для сбора кому отходов, а кому и доходов. Пакет был полон.

— Получается, все-таки нужно, — не отставала от него Олег, когда-то существовавшая в качестве женской особи, но после пары лет добровольной и недурственной жизни на свалке приобретшая половую неопределенность.

Поговаривали, что у нее был сынуля от Нестора, некто Натоптыш, хотя Натоптыш был старше Нестора и Олега.

— Может быть, это я твой сынуля, — сказал шагавший рядышком Гагарин, фигура из той же компании, и это было вполне вероятно и возможно; нельзя исключить, что и сам Нестор пришелся бы сынулей любому из них, но дело не в этом, а в том, что разговор об отцовстве не заводился вообще. Они настолько сжились и слиплись на манер своей одежды, что трансформировались в единый организм, где Нестор обычно играл роль распадающегося мозгового вещества. И думали заодно, обо одинаковом.

— Утиль, — указал Гагарин, хотя и без него было видно и заранее знамо, что — Утиль.

Они без всякого лукавства называли явление положенным именем без лишних изысков и просто констатировали постоянство бытия.