Бесплатный фрагмент - Р. В. Иванов-Разумник. Свой путь в иллюзионе самосознания

ОТ АВТОРА

В предисловии к нашей первой книге о Р. В. Иванове-Разумнике (1878—1946) мы отмечали, что пик интереса к его персоне пришёлся на последнее десятилетие ХХ века. Объявленный и реализуемый тогда большой пересмотр в значительной степени определял результаты любых исследований, посвящённых «изъятым» из интеллектуального и культурного пространства в предшествующий период.

Р. В. Иванов-Разумник, конечно, не был исключением из общего правила.

В одном из исследований по истории философии мы обнаружили тезис о его новаторстве в понимании феномена интеллигенции, а также смелое утверждение о том, что как социальный и экзистенциальный мыслитель, Иванов-Разумник в идейно-теоретическом осмыслении смысложизненных вопросов превзошёл своих идейных предшественников в лице Герцена, Михайловского, Шестова.

Что ж, философам видней…

Мы предлагаем читателю своего рода коллективный портрет, на котором Иванов-Разумник — один из участников широкой дискуссии о существе общественного прогресса и роли в нём интеллигенции, как особого социального феномена.

В полемический круг включены как самостоятельные произведения, посвящённые проблеме интеллигенции, а также вопросам индивидуализма и мещанства, вышедшие в свет в то же время, что и работы Иванова-Разумника, так и критические отклики на его произведения, оперативная историография, в рамках которой были предприняты первые попытки определения качества и статуса «нового мировоззрения» и, в частности, «нового» взгляда на интеллигенцию.

ГЛАВА 1 «ЛЮДИ-ЧЕЛОВЕКИ» ИЛИ КОНЦЕПЦИЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ Р. В. ИВАНОВА-РАЗУМНИКА

Все многочисленные труды Р. В. Иванова-Разумника, и общественно-политические, и литературно-критические, существовали вокруг и ради иллюстрации, повторения и подтверждения ограниченного ряда социально-философских идей, изложенных в двух главных и ранних его книгах «Истории русской общественной мысли» (1906 г.) и «О смысле жизни» (1908 г.). Этот факт показателен, поскольку главные книги были написаны не к концу жизни и даже не в зрелом возрасте, а в молодости, к тридцати годам, а в них в неизменном виде были отражены идеи ещё более раннего периода.

Мировоззрение Иванова-Разумника базировалось на комплексе идей, свойственных ещё просветительскому гуманизму. Это объективно позитивистская, антропоцентристская, индивидуалистская модель понимания исторического прогресса и общественных отношений. Вместе с тем, в его мировоззрении просматривается идеалистическое начало в придании идее индивидуализма высшего духовного смысла и смысла человеческой жизни, в выделении интеллигенции как безусловного носителя высших идеалов и мещанства как столь же безусловного носителя низменных начал.

В целом, мировоззренческая конструкция Р. В. Иванова-Разумника — идеалистические ожидания на позитивистских основаниях.

В основе всех умопостроений Иванова-Разумника — вопрос о смысле жизни и индивидуальности в поисках этого смысла. Он выстраивал свою, как ему казалось, универсальную и отличную от прочих концепцию. Иванов-Разумник полагал, что всякая теория прогресса есть, в конечном счёте, ответ на вопрос о смысле жизни.

Его интересовало не только, в чём смысл существования каждого отдельного человека, но и всего человечества, и в каком соотношении; как может быть объяснено, «мировое зло» с его явной бессмыслицей; как современный человек может оправдать окружающие его «безумие и ужас» при том, что оправдано, по Иванову-Разумнику, должно быть всё окружающее.

Все возможные варианты, пути поисков свелись у автора к несложному набору: Бог, Человечество, Человек.

Первая — мистическая теория прогресса, где цель исторического процесса трансцендентна. Понимал эту теорию Иванов-Разумник следующим образом.

Миром и историей правит «абсолютный разум», который есть мощное объективное выражение Добра. Зло же имманентно истории. Люди борются, страдают, умирают для осуществления некоего премирного плана Создателя мира. Следовательно, абсолютный смысл и значение имеют и жизнь человека, и жизнь человечества.

Теорию трансцендентного Иванов-Разумник отвергал, так как не находил в ней удовлетворительного для себя ответа на вопрос, чем могут быть оправданы человеческие страдания не с номинальной, а с феноменальной точки зрения, и как примирить Абсолютный Разум и Добро с безвинной человеческой мукой. Вопросы он задавал вслед за Иваном Карамазовым, ответы искал у С. Булгакова и В. Соловьёва. Первый из ответов, о том, что Богом человеку дана свобода выбора добра и зла его не устраивала, потому что такой свободы лишён, например, затравленный собаками зверя-помещика ребёнок. Второй — о невозможности индивидуализировать проблему зла и об иррациональности частных, взятых в отдельности случаев — тоже, поскольку не доказана разумность зла, в общем. Третий ответ — о том, что все тайны бытия раскрываются только в области трансцендентного сознания, за чертой земной человеческой жизни, — удостоился участи двух предшествующих. Иванов-Разумник сообщал читателю, что, как Иван Карамазов, от высшей гармонии отказывается, ибо она не стоит слезинки замученного ребенка, и от себя добавлял, что вера — дело необязательное, и что религиозное сознание велит идти против эмпирической очевидности, которой он жертвовать не станет.

Вторая — позитивная теория прогресса также подвергалась беспощадной критике.

Эту теорию, по мнению Иванова-Разумника, исповедовала значительная часть интеллигенции — большинство русского культурного общества. При всех различиях в мировоззрении под эту формулу одинаково подходили и народники семидесятых, и толстовцы восьмидесятых годов.

Сущность позитивной теории виделась Иванову-Разумнику в признании целью исторического прогресса грядущих человеческих поколений. Поколение живущих борется, умирает, страдает за счастье своих далеких потомков, каждое поколение смертно, но человечество в целом бессмертно и движется к золотому веку. Только на этом пути живущие — лишь средство для блага грядущих поколений, чего принять нельзя. И потом, «то, что позитивизм — так считал Иванов-Разумник, — называет человечеством, есть повторение на неопределенном пространстве и времени и неопределенное количество раз нас самих со всей нашей слабостью и ограниченностью. Имеет наша жизнь абсолютный смысл, цену и задачу, её имеет и человечество; но если жизнь каждого человека, отдельно взятая, является бессмыслицей, абсолютной случайностью, то также бессмысленны и судьбы человечества».

Представленные теории нехороши, потому что «недостаточно выдвигают на первый план» живую, страдающую человеческую личность, и потому что обе они построены на почве универсализма и не индивидуализируют поставленные человеческим сознанием проблемы.

Иванов-Разумник, одинаково отрицая и позитивную, и мистическую теории прогресса, указывал третий возможный путь раскрытия смысла жизни — путь имманентного субъективизма. Он полагал, что это вполне последовательно и преемственно развивающееся мировоззрение, которое элементами присутствует и в трансцендентном идеализме Канта, и эмпириокритицизме Авенариуса, и в «имманентной школе» Шуппе, Шуберт-Зольдерна, и у Джемса и Виндельбанда, и др.

В русской литературе начала имманентного субъективизма Иванов-Разумник отыскал у А. И. Герцена, в его философии истории увидел хоть и не окончательное решение вопроса о смысле жизни, но уже верный путь. Так или иначе, имманентный субъективизм присутствовал, по его мнению, у Н. Михайловского, Г. Успенского, Пушкина, Тургенева, Чехова, Достоевского, Толстого, Андреева и др., вообще — в русской литературе.

Во-первых, поиск выводился им из области научного познания в область интуитивного творчества.

Наука не может завладеть всеми внутренними переживаниями человека, не может упразднить все вопросы о цели и смысле и заменить их вопросами причинной последовательности. К тому же, науке нечего делать там, где имеет место «чистый случай», к которому нельзя предъявить вопрос «почему». И, наконец, объективная целесообразность — это иллюзия, лежащая за пределами нашей познавательной способности и, следовательно, за пределами научного познания.

Во-вторых, он вовсе отказывался от попыток найти объективный смысл жизни, в особенности, вне логики веры, ибо смысл жизни исключительно субъективный, другим быть не может.

Кроме того, будущее не может рассматриваться как цель.

Целью является каждый данный момент, в настоящем. «И если в каждый данный момент в моём „я“ пересекаются цель, следствие, средство и причина, то мне, для сознания осмысленности своей жизни, остаётся только и в каждый данный момент и в ту сумму их, которая зовётся моей жизнью, вместить ряд наиболее полных, широких и глубоких переживаний».

Искать объективного смысла значит убегать от жизни, тогда как мир нужно просто принять во всей его сложности.

Всю философию имманентного субъективизма Иванова-Разумника можно выразить коротенькой формулой: Всякий человек-самоцель — это принцип этического индивидуализма. В полноте всех переживаний человека и заключается смысл его жизни; другого не было, нет, и не будет.

Совершенно очевидно, что предложенная Ивановым-Разумником мировоззренческая схема не могла не вызывать вопросов и в чистом виде могла быть использована для оправдания любых деяний и любых переживаний. Автор концепции не мог не понимать, что она нуждалась в ряде смысловых ограничений, в необходимости прописать все «можно» и «нельзя». Он не просто делал все необходимые оговорки, но и предусмотрительно вывел её в пространство, где всякая критика просто лишена смысла.

Иванов-Разумник дистанцировался от идеалов гедонизма и утилитаризма. Его имманентный субъективизм не числил ни удовольствие, ни счастье среди целей жизни. Полнота бытия или, как выражался Иванов-Разумник, «жизнь всеми фибрами души и тела, жизнь во-всю» как критерий субъективной осмысленности жизни противопоставлялась гедонистическому идеалу «атараксии», то есть душевного и телесного покоя, отсутствия страданий.

«Живите всеми струнами души; расширяйте жизнь, а потому дорожите социальным чувством; углубляйте жизнь — а потому проникайте в глубь научного и художественного творчества.

Живите во-всю, живите всем: и борьбой за великие субъективные идеалы, и шумом валов моря, и исканием, и творчеством, и переливом голосов леса, и яркими радостями, и острыми печалями <…>

Живите такой полной жизнью, чтобы, если понадобится, не жаль было завершить её гибелью за великие субъективные идеалы человеческой правды, человеческой справедливости, во имя великого чувства социальности».

Отдельно оговаривалось то обстоятельство, что имманентный субъективизм соединяет признание величайшей ценности человеческой личности с величайшей социальной активностью. Жить во-всю — не значит жить для себя, и это не рецепт для крайнего индивидуалиста. В имманентном субъективизме, настаивал Иванов-Разумник, вопреки утверждениям «объективных» позитивистов нет места ни антисоциальности, ни антидемократичности.

В формулу «человек-самоцель» вписывалась идея утверждения чужого «я» именно потому, что человек — цель и средством быть не может.

В этом же контексте рассматривался вопрос о социальной и политической активности.

Во имя субъективного идеала необходима борьба за социальное и политическое освобождение тех классов и слоёв общества, которые являются средствами для других общественных групп, играющих роль цели, «пусть погибнет мир, но да буду я, говорит подпольный человек; <…> пусть погибну я, но да будет мир, говорит надпольный человек. И в этом — величайшее утверждение личности человека, величайшее проявление этического индивидуализма: кто душу свою погубит, тот спасёт её».

Выступление против позитивистского видения смысла в будущем устроении человечества не означало ни отрицания прогресса и связи времен, ни самой необходимости заботы о грядущих поколениях.

Иванов-Разумник пояснял: «Цель в настоящем; из этого вовсе не следует, что прошлое нам не нужно, а будущее не существенно. Моя жизнь объединена единством сознания, моё я сознает себя в прошлом и предвидит своё будущее; каждый данный момент тут же делается моим прошлым и тут же заменяется будущим. Таким образом, и с прошлым и с будущим моё настоящее связано самой тесной, самой неразрывной связью, я учусь у прошлого и я творю своё будущее. Я являюсь в то же время звеном бесконечного телеологического ряда <…> точкой пересечения причин и следствия, средства и цели».

Несмотря на отсутствие объективной цели жизни человечества, она есть именно прогресс, потому что каждое звено телеологического ряда в процессе жизни оценивается с точки зрения субъективного идеала, то есть прогресс — это постепенный и бесконечный рост индивидуальности и в широту и глубину.

В борьбе за субъективные идеалы, влекомая могучим чувством социальности, неизбежно прогрессирующая, индивидуальность, вкупе с подобными себе также неизбежно будет заботиться о благе будущих индивидуальностей. Следовательно, раньше или позже будет побеждено всё социальное зло, уничтожены все болезни, все, зависящее от человека горе на земле. И это, настаивал автор имманентного субъективизма, не идеализм, потому что говорил об уничтожении той части зла, которая зависит от человека, но Иванов-Разумник оставил место для случайности, зная, что всегда были и всегда будут бессмысленные безвинные человеческие страдания, и мать не один раз будет рыдать, например, над трупом утонувшего ребенка. Самого себя он тоже видел носителем безвинного человеческого страдания, и на его голову падали тяжёлые удары случайности.

Ещё и ещё раз имманентный субъективист Иванов-Разумник объяснял своему читателю, что принять мир для него — не значит полюбить его любовью подпольного человека, с надрывом и скрежетом зубовным, слагая гимны «уродству, разрушению, безумию, хаосу, тьме» или стать «по ту сторону доброго и злого». Просто принять как факт его неизбежность, не рационализируя, и при этом жить «полной грудью», создавать себе смысл жизни, так как только от человека зависит расширить свой мир до вселенной или низвести его до комочка грязи. Истинный этический индивидуалист в утверждении своего и чужого «я» приходил от человека к человечеству и ко вселенной, к космосу, к космической жизни.

Важно, что и «этический индивидуализм как утверждение своего и чужого «я», и «могучее чувство социальности», и «вселенское чувство», и творческие порывы относились Ивановым-Разумником к ряду объективных фактов психологии.

Это как раз тот инструмент, с помощью которого имманентный субъективизм делался неуязвимым для любой критики.

«Для нас же этический индивидуализм есть не безусловная нравственная норма, но лишь несомненный психологический факт, проявление непосредственного чувства. <…> зиждется на почве психологии, а не логики <…> он объединяет только тех людей, непосредственное чувство которых обще в признании человека самоцелью».

Полнота жизни в том виде, в каком её себе представлял Иванов-Разумник — в мировоззрении человека, поэтому, с одной стороны, имманентный субъективизм «не есть путь для немногих; по этому пути идёт, кто хочет; по этому пути могут идти все люди, всё живое, существующее в мире». Более того, имманентный субъективизм не противостоит ни вере в трансцендентное, ни позитивной теории прогресса: «услаждайтесь, верьте, <…> если не можете жить без веры. Верьте, но при этом живите полной жизнью».

С другой стороны, не свойственный «подпольной психологии» имманентный субъективизм не может быть навязан, и «подпольный человек» предоставляется самому себе. “ <…> да погибнет мир, но да буду я <…> так говорит подпольный человек. Может ли он так говорить? Смеет ли он так говорить? Да, может; да, смеет <…>, с идеей может бороться только идея». Могут ли в своих интересах философию имманентного субъективизма использовать «стада жвачных двуногих»? Конечно, могут, ибо «нет ни одного учения, ни одной системы, ни одной теории, ни одного верования, которых не могли бы запятнать своим признанием и сочувствием разные человекоподобные».

Указания типа «жвачные двуногие» или «разные человекоподобные» имеют особое значение.

На дихотомии «человек — человекоподобный», в ином выражении «интеллигент — мещанин» или «надпольный человек — подпольный человек» основывались представления Иванова-Разумника о субъектах и содержании исторического прогресса.

Следует подчеркнуть, Иванова-Разумника интересовала только та составляющая прогресса, что называется духовным развитием. Вопрос об этапах материального роста оставался за скобками философского осмысления, но разрабатывался в числе сопутствующих прикладных.

Явление интеллигенции — в центре внимания Р. В. Иванова-Разумника. В своих умопостроениях он следовал, о чём информировал читателя, за П. Л. Лавровым, впервые в русской литературе высказавшем идею противопоставленных сил общественного развития в книге «Исторические письма». У Лаврова работала антитеза «критически мыслящие личности — дикари высшей культуры». Иванов-Разумник оперировал терминами «интеллигенция», «мещанство», понимая их как категории этические, не социальные.

Итак, согласно пониманию Ивановым-Разумником содержания исторического прогресса как умственного и нравственного развития личности при воплощении истины и справедливости в общественные формы, интеллигенция — это как раз та общественная группа (критически мыслящие личности), которая отличается творчеством новых форм и идеалов, направленных к физическому и умственному, общественному и индивидуальному совершенствованию и освобождению личности, то есть превращению процесса в прогресс. Но не только творчество в указанном направлении, но и активное проведение своих идеалов в жизнь отличает интеллигенцию. Иными словами интеллигенция — по определению, коллективный носитель мировоззрения имманентного субъективизма или, в вариации, мировоззрения индивидуализма.

Интеллигенция — внеклассовая и внесословная группа, так как она — категория этическая, преемственная, потому что объединена она непрерывно развивающейся общей идеей, и социологически, этически — антимещанская (социологически мещанство определялось так же, как и интеллигенция). «Творчество русской интеллигенции состоит в её «борьбе за индивидуальность», за широту, глубину и яркость человеческого «я», <…> активность её характеризовалась борьбой за личность, борьбой политической и социальной, <…> направление активного творчества определялось принципом «человека-цели».

Иванов-Разумник замечал, что составленное им определение количественно значительно суживает группу интеллигенции, но в этом и его сила, потому что таким образом качественно повышается её ценность, и интеллигенция выделяется из общего числа людей с условной суммой знаний, то есть из общей массы культурного общества, которое, кстати, этически может противостоять интеллигенции.

Термины «культурное общество», «культура» тоже требовали пояснения. Их Иванов-Разумник расшифровывал так же, как и Лавров.

«Культурный человек» — понятие более широкое, чем «интеллигент». Далеко не всякий культурный и образованный человек может быть причислен к интеллигенции. «Иной автор многочисленных учёных трудов может оставаться фетишистом культурного быта, тогда как далеко выше его <…> стоит какой-нибудь полуграмотный ремесленник, работающий в немногие часы досуга над своим развитием». Культурность, подобно образованности, есть только внешний формальный признак, не определяющий внутреннего содержания.

Вообще, культура, как полагал вслед за Лавровым Иванов-Разумник, — это зоологический элемент в жизни человечества. Как только работа критической мысли обусловила общественную жизнь требованием науки, искусства, нравственности на почве культуры, началась цивилизация. Далее следовало значительное для понимания того, как видится ход исторического процесса-прогресса автору имманентного субъективизма, замечание: «Многое из того, что для предыдущего поколения является результатом труда критической мысли, для последующего поколения оказывается уже привычным „зоологическим элементом“ <…> И так повторяется в каждом поколении; в таком последовательном замещении культуры цивилизацией и заключается задача прогресса».

Замещение, о котором шла речь, процесс конфликтный; по аналогии с физической химией, процесс и среда обозначаются взаимно-противоположно и находятся в состоянии борьбы. Если сила, которая борется за осуществление прогресса — это интеллигенция, то настроения среды — мещанство. Определяя мещанство, Разумник указывал на своих предшественников в разработке этой темы.

Термин стал популярным на рубеже XIX — XX вв. с лёгкой руки Горького, которого упрекали, даже Михайловский, в том, что сословному термину придано внесословное этическое значение, но до Горького, антимещанство в том же, что у Иванова-Разумника, смысле, проявилось в мировоззрении Герцена, в этическом контексте понятие употреблялось уже у Писемского и Ткачева.

Мещанство, в противоположность интеллигенции, характеризуется отсутствием творчества, активности. Мещанству дороги старые трафаретные формы и они являются его знаменем. «Мещанство — это трафаретность, символ веры мещанства и его заветнейшее стремление — это „быть как все“; мещанство как группа, есть поэтому та „сплоченная посредственность“ <…> которая всюду и всегда составляла толпу, доминирующую в жизни». И в образованном обществе мещанство составляет большинство. Иванов-Разумник был вполне согласен с Лавровым, утверждавшим: «они располагают капиталами, они составляют большинство в коллективных управлениях и в законодательных собраниях, они руководят не малой долей прессы, они имеют места и на кафедрах, и в ученых обществах, и в академиях <…>», поэтому термин «мещанство» замещался иногда термином «общественность». В него был заложен принцип примата общества.

Из интернационального явления интеллигенции Иванов-Разумник выделял явление национальное — русскую интеллигенцию, которая формировалась в особых исторических условиях.

Кроме общей идеи борьбы за индивидуальность, её с середины XVIII века преемственно связывало общее действие — борьба за освобождение. «Эта вековая эпическая борьба спаяла русскую интеллигенцию, как огонь закаляет сталь; эта борьба выковала из русской интеллигенции, такое оружие, какого нет, и не могло быть в иных странах, у других народов». Иными словами, условия абсолютизма сформировали особую, героическую физиономию русского индивидуализма.

История русской интеллигенции — это «полуторастолетний мартиролог, это история эпической борьбы, история мученичества и героизма». В связи с особыми условиями существования русской интеллигенции находится и русская литература, почему, собственно, историю русской интеллигенции, то есть историю общественной мысли, еще точнее, философию её истории, Иванов-Разумник посчитал возможным рассматривать в отражении русской литературы. Он полагал, что в серой и слякотной, насильно погашенной общественной жизни русской интеллигенции только в литературе возможно было движение вперёд. Отсюда громадное этическое значение её, столь ненавистное многим «учительство» и, с другой стороны, строгое и бескомпромиссное, требовательное отношение к ней самой. Для истории русской интеллигенции Пушкин или Чехов имеют, поэтому не меньшее значение, чем Пестель или Бакунин.

Концепция интеллигенции-носителя идеологии индивидуализма была представлена в обширном труде «История русской общественной мысли», а философия имманентного субъективизма — в книге «О смысле жизни», вышедшей позже. В части идейной книги различались только терминологией, которая в работе «О смысле жизни» специфически философская. Индивидуализм тождествен имманентному субъективизму и так же, как в случае с имманентизмом, снабжён необходимыми смысловыми оговорками.

Индивидуализм, признавая человеческую личность первой и главной ценностью, признавая, что главным критерием всех поступков и мировоззрения должно быть благо реальной человеческой личности, предполагает, однако, гармоничное сочетание идеи примата личности со всеми прочими элементами мировоззрения, но никак не деспотическое подчинение всего другого человеческой личности как самодержавному идолу. Индивидуализм — не идолопоклонство. Сам термин «индивидуальность» снабжен пояснением. Под индивидуальностью понимается сумма всех типично общечеловеческих (читай — лучших в общепринятом гуманистическом понимании) черт, при неизбежной яркости и характерности некоторых из этих черт.

Истинный индивидуализм — такое мировоззрение, которое, ставя личность превыше всего, признает, что общество является не ограничением, а напротив, восполнением человеческой личности. Для того чтобы совсем очистить термин, Иванов-Разумник его дробил, вводя понятия социологического индивидуализма, которому противоположна общественность, этического индивидуализма — примата личности вообще, эстетического индивидуализма — примата личности художника, то есть формулы «искусство для искусства». Далее следовали индивидуализмы со знаком «минус». Ультраиндивидуализм — как раз поклонение личности как самодержавному идолу, и анти-индивидуализм — порабощение и подчинение личности кому бы то и чему бы то ни было.

Вне всякого сомнения, «имманентный субъективизм» — понятие куда более экономичное, и универсальное. «Интеллигенция» при всех усилиях Иванова-Разумника — термин, несущий социальную нагрузку, «имманентный субъективист» — действительно бессословное явление.

***

В заметке «От автора» автор исследования об истории русской интеллигенции писал: «Не претендуя на полноту исследования, автор тем в большей степени не претендует и на объективность его. Читатели сами увидят, какой из современных общественных групп принадлежат все симпатии автора, которому было трудно, если не невозможно избежать субъективного освещения изучаемых фактов из жизни русской интеллигенции».

Интеллигенция, по идее Иванова-Разумника, развивалась и шла вперёд в борьбе, во имя личности и во имя индивидуальности, со средой — мещанством. Составить историю русской общественной мысли и философию истории русской интеллигенции — значит изучить приливные и отливные волны этой борьбы и проследить за сменой и преемственностью теории и мировоззрений в контексте развития и утверждения идей индивидуализма.

Тем или иным решением проблемы взаимоотношений личности и общества характеризовались этапы борьбы («ариаднина нить» при изучении исторического процесса, в том числе истории русской интеллигенции.) — то захлёстывала волна мещанства, оставляя островки носителей индивидуальности, то эти волны отступали, и корабль общественной мысли держал курс к индивидуальности.

Согласно схеме Иванова-Разумника в России интеллигенции как общественной группы, самостоятельного явления не было до середины XVIII века, были лишь отдельные «интеллигенты» своего времени и стихийная борьба с насилием. Первым толчком к образованию внесословной и внеклассовой интеллигенции стала петровская революция, сделавшая русскому дворянству прививку европейского просвещения. При всей поверхностности первоначального восприятия начиная с петровской эпохи число отдельных «интеллигентов» измерялось уже не единицами, а десятками и сотнями, а с екатерининской эпохи начался тот рост общественного самосознания, который составляет, по Иванову-Разумнику, «душу живу» каждого народа. Особо подчеркивался тот факт, что это явление не связано с личностью Екатерины, потому что автор не признавал роль личности в истории настолько существенной, чтобы ею объяснять начало новой значительной эпохи.

Для развития интеллигентского индивидуалистического сознания екатерининские времена важны постановкой самого вопроса о личности. Впервые официально были провозглашены, например, в знаменитом «Наказе», права человека. Правда, на протяжении всего XVIII века речь шла об абстрактной, а не реальной личности, что было уделом всех, и не только русских, общественников, а в России положение усугублялось крепостным правом, отсутствием внешней свободы личности.

Что касается формирования интеллигенции, то начало её концентрации как проявительницы общественного самосознания связано с зарождением русской журналистики и выступлением таких общественных деятелей, как Новиков и Радищев. Иванов-Разумник писал: «Как бы то ни было, но сословное большинство интеллигенции не внесло в неё сословных и классовых интересов; права человека стали основой работы этой интеллигенции; В России это неизбежно должно было свестись на борьбу с фактом, наиболее нарушающим права человека: в области социальной — с крепостным правом, в области политической — с самодержавием». (Здесь же он говорил и о том, что не только русская государственность несла в себе антииндивидуалистические начала, но и русская православная церковь.)

Источниками вдохновения народившейся интеллигенции в XVIII веке были, по мнению автора, теория утилитаризма Бентама и его книга «Опыт о просвещении» и «Основы естественного права» Фихте.

Но кроме этого течения общественников, характеризуемого малым интересом к реальной личности, признанием человека за некий интеграл, а величайшим идеалом — благо общества, было другое, развивающееся параллельно в художественной литературе. Главным представителем его был Г. Р. Державин, в поэзии которого впервые проявился интерес к реальной человеческой личности в ее непосредственных чувствах — боли и радости, страданиях, наслаждении, трепете перед смертью.

Два описанных направления русского индивидуализма развивались на фоне сплошного литературного мещанства псевдоклассицизма и пока не стремились к синтезу.

(В первом издании «Истории русской общественной мысли» упоминалось о попытках такого синтеза в XVIII веке в масонском русском движении. Но группа масонов была столь немногочисленной, что и попытки остались единичными. До пятого, последнего издания масонский сюжет не дожил.)

В XIX веке проблемы индивидуализма и общественности окрепли и выросли, заполнили весь его своим содержанием и борьбой с мещанством.

В сентиментализме развивалась идея этического индивидуализма, которая выразилась в интересе к человеческой душе (переживаниям, чувствам), в признании человеческого достоинства в каждом индивидууме. В качестве примера назывались произведения Карамзина «Бедная Лиза» и «Письма русского путешественника» в той их части, где была оформлена идея о том, что личность выше общества, выше народа, выше национальности — «всё народное ничто перед человеческим» и «главное быть людьми, а не славянами».

Но, поскольку в настроениях Карамзина не было ни революционности, ни антицерковности, ни антигосударственности, душа его как полагал Иванов-Разумник, была неглубокой, а сентиментализм — оказался явно регрессивным движением в области интеллектуального развития русской интеллигенции. В регрессивном разделе творчества Карамзина — его призыв к самосовершенствованию, постепенство.

Противостояние этой идее — одна из констант мировоззрения Иванова-Разумника. «Проповедью самосовершенствования как панацеей от всех социальных зол Карамзин толкнул сентиментализм на путь этико-социологического номинализма и крайнего индивидуализма, ибо только крайнее презрение к общественности и своеобразное идолопоклонство перед личностью могут привести к мысли о возможности общественно-политической эволюции путем усовершенствования отдельных индивидов».

В сентиментализме в самосознании русской интеллигенции вырабатывалось этическое антимещанство — во вражде к регламентации и шаблону. В нем же обозначилась новая крайность: раскол в сознании — он легко мирился со всеми недостатками мещанских форм культуры, обходил общество, интересуясь только личностью, «что человеку занимательнее самого себя?»

За выродившимся к первому десятилетию XIX века в сладкие слезы и тихую меланхолию, то есть в литературно-этическое мещанство сентиментализмом должен был последовать романтизм, как это было в Европе. Главная характеристика его — стремление «за пределы предельного», разрыв с житейской обыденностью, а значит, с духовным мещанством. К романтизму Иванов-Разумник причислял и мистицизм, называя его религиозным романтизмом. Особенно важно как ему казалось, что разрывая с обыденностью, романтизм неизбежно должен был порвать и с обыденностью общественно-политической, и поэтому неизбежно же должен был сделаться революционным, так же, как он обратился в либерализм и в крайнее революционное течение в европейской общественной мысли — от Гофмана через Байрона к Гюго.

Но в России развился лишь псевдо-романтизм, который не стремился за «пределы предельного», поэтому у Иванова-Разумника он подвергся уничтожающей критике.

В общественно-политическом контексте романтизм приобретал иногда даже реакционное звучание и стоял на страже заветов старины, охранял «порядок ” существующего строя и догмы мещанской морали. Для Жуковского, например, декабристы — «сволочь», «шайка разбойников», «мелкая дрянь». Пушкин в своем псевдо-романтизме был слишком реалистичен, без единого атома мистического настроения, а декабристы переоценивали роль личности в истории.

Но: в эпоху псевдо романтизма проявилась линия эстетического индивидуализма (в поэзии Жуковского), третья составляющая индивидуализма; таким образом, оказались проявленными все три индивидуализма — индивидуализм этический, эстетический, социологический, а в движении декабристов осуществилась попытка синтеза идей о благе реальной личности и правах человека — абстрактного и конкретного «я». В борьбе за политическое освобождение для социального переустройства — связь декабризма со всем последующим развитием русской общественной мысли.

Вообще, декабристы — первая подлинная интеллигенция. В движении декабристов была первая попытка перехода от теорий к практике, от мечтаний к действию. И в этом, к слову, Иванов-Разумник увидел связь между 1825 и 1905 годами.

Все три рода индивидуализма соединились в творчестве Пушкина, и оно явилось заключительным аккордом всей первой четверти XIX века.

Во второй четверти XIX века русская интеллигенция столкнулась с колоссальной реакционной силой — с системой официального мещанства правления Николая I. Узкое и плоское мещанство, стремление поставить всех в одну шеренгу, выкрасить в общий серый цвет — такие характеристики николаевской эпохе давал Иванов-Разумник. «Теорию официальной народности» он называл главной чертой, характеризующей положение русской жизни этого времени. «Теория эта под флагом „самодержавия, православия, народности“ проводила контрабандой совершенно другие понятия — полное подавление личности, провозглашение беспредельной власти государства».

Система разгромила интеллигенцию 1820-х годов, нанесла смертельный удар русскому либерализму и попытке синтеза личности и государства, во внешних формах жизни русского общества она окончательно закрепила бюрократический строй. В эту эпоху господствовали приниженная пошлость и сервилизм раскаявшихся либералов. Система «официального мещанства» полновластно царила целую четверть века. Началом ее конца стал 1848 год. Февральская революция, потрясшая Европу отразилась в России усугублением системы, террором — бесполезным и излишним.

«Титаны» своего поколения погибли в борьбе с «торжествующим мещанством». Гоголь погиб побеждённым, затянутым в мещанское болото.

Гоголь волей Иванова-Разумника определен туда за то, что искал правды в историческом христианстве и согласно религиозным убеждениям развивал идею самосовершенствования.

Особо подчеркивалось, что «чёрствый» и рассудочный Гоголь никогда не был мистиком.

Ивановым-Разумником изображалась картина следующего содержания: «Крайняя индивидуалистическая теория самосовершенствования и аскетизм на религиозной почве не спасли Гоголя от болота мещанства. „Позаботься прежде о себе, а потом о других; стань прежде сам почище душою, а потом уже старайся, чтобы другие были чище“ — такова теория самосовершенствования у Гоголя <…> крайний индивидуализм этой теории переходит в свою противоположность и в духовное мещанство <…> крайности сходятся. От этической нормы „человек-цель“ незаметно переходит к принципу „я-цель“, из чисто этического принципа <…> делает общественную программу, и вот отчего теория эта почти неизбежно сопровождается теорией постепенства и малых дел».

Эпоха официального мещанства создала поколение типичных мещан, и создала феномен «лишних людей», задыхающихся в раздвоенности между реалистическими тяготениями и романтическими порывами — злейших врагов мещанства с мещанскими черточками характера. Лишние люди — слабые люди. Они не ведут, но только пробуют и стушевываются — активная слабость. Тем не менее, бессознательно, они сыграли значительную роль в эволюции русской общественной мысли как передаточная инстанция в пропаганде идей лучших людей 1930-1940-х годов, подготовляли почву для идей эпохи «великих реформ» и новые кадры будущей разночинной интеллигенции. Они — искупительная жертва русской интеллигенции системе официального мещанства. После 1861 года лишние люди мало-помалу обращались в «кающихся дворян».

В процессе сопротивления официальному мещанству русская интеллигенция становилась бессословной не только по духу, но и по составу. Народился «разночинец». Разночинцами были Полевой, Надеждин, Белинский. Именно в эту эпоху формировались Герцен и Бакунин. 1830—1840 гг. — новое зарождение русской интеллигенции после разгрома 1820-х гг., новая блестящая страница. Тридцатые годы стали временем упорного, настойчивого и кропотливого изучения тех источников, в которых можно было искать живую воду просвещения. В интеллигентских кружках изучалась и разрабатывалась научно-философская мысль Запада: Фихте, Шеллинг, Шлегель, Кант, Гегель. Знаменем интеллигенции стал философский романтизм. Время «великого учения» характеризуется постановкой проблем на новом уровне — задачей выработать цельное мировоззрение, «единой, всеобнимающей идеи», соединить интересы отечества с судьбами человечества, стремление к политической свободе — с борьбой за социальное освобождение; сохранить широкое и общее мировоззрение и дать в нём видное место отдельному единичному человеку.

Очень подробно и очень по-своему Иванов-Разумник описывал пути духовных исканий Чаадаева, Белинского, Станкевича, западников и славянофилов, и др.

Он выводил, что православно-словенская философия вытеснялась в славянофильстве шеллингианством, что западники заполняли философские формы общественным содержанием, что Белинский пришел к философскому, социологическому, этическому и эстетическому индивидуализму и сделал попытку сочетать индивидуализм с общественным сознанием, что фихтеанство в русском варианте привело интеллигенцию к мещанству самосовершенствования, а гегельянство, в котором она искала спасения — к антииндивидуализму, на чем философский романтизм и исчерпался. Постепенно выродились в консерватизм и либеральное доктринерство западники и славянофилы, и погибли, наконец, под ударами зародившегося русского социализма.

Народничество Герцена — новый этап и новая ступень в развитии русской общественной мысли, конец великого раскола интеллигенции.

Герцен возглавил движение навстречу эпохе 1860-х гг. В Герцене Иванов-Разумник нашёл все основополагающие пункты для своего «имманентного субъективизма», его мировоззрение он считал единственным, соединяющим в себе величайшую общественность с безусловным индивидуализмом.

Особенно в народничестве Герцена его привлекала идея о возможности, в силу исторических обстоятельств, для России особого, не мещанского пути развития. Правда, Иванов-Разумник считал ошибкой, что Герцен искал антимещанства, хотя понял, наконец, свою ошибку, в крестьянском тулупе. Искать его следовало не в классе или сословии, которые всегда «толпа», а в наиболее антимещанской в мире русской интеллигенции, которая есть цвет своего народа.

Антимещанство русской интеллигенции он объяснял особенностями социального строения России. В ней не было буржуазии как экономической и политической силы, и значит, интеллигенция не была по происхождению буржуазной.

Особый антимещанский путь развития России у Герцена мог иметь в основании синтез народного русского быта и науки запада. В этом пункте мировоззрения Герцена Иванову-Разумнику виделся органический синтез (не механическое смешение) славянофильства и западничества.

Социалистическое народническое учение Герцена стало новой ступенью в развитии русской интеллигенции. В 1860-х гг. она вошла, окончательно оформившись как внеклассовая и внесословная по своему составу (главный персонаж — разночинец), социалистическая в своём большинстве. К этому времени относится и возникновение самого термина «интеллигенция». Отныне борьба за интересы народа, за его освобождение и счастье велась под знаменем социализма.

Следует уточнить, что под 1860-ми гг. понимался период от 1856 до 1866—68 гг., до выстрела Каракозова и последовавшей за ним жесточайшей реакции. На 1861 год пришёлся апогей влияния Герцена, после чего его популярность стала клониться к упадку. Властителями умов в 1860-х были Герцен, Чернышевский и Добролюбов, во второй половине — Писарев.

Внешняя сторона развития русской интеллигенции — борьба разночинца за идейную гегемонию, скорая победа и стремительный идейный крах; путь от либерализма к революционности и падение в «писаревщину», выродившуюся в нигилизм — мировоззрение «кающихся дворян».