Бесплатный фрагмент - Пятёрка

Пролог

Их было двое. Двое маленьких девятилетних защитников. Они сидели чуть в сторонке от всех, прижавшись плечиками друг к другу. Волосы прилипли к вспотевшим лбам. Тяжёлое дыхание. Казалось, они уже с трудом могли держать прямо головы, облачённые в пластмассовые шлемы с решётчатыми железными масками.

— Думайте! Думайте, Вадик, Матвей! — сквозь гул сотен голосов разносился обращённый к ним мягкий, но повышенный голос. — Работаем в средней зоне! Разрушаем атаки! Встречаем их в средней зоне, а не в своей! Ну?

— Понятно! — отозвался один.

— Да, поняли! — поддержал другой.

— Смена! Пошли! Давай-давай!

— Раз-два, встали! — поднялся первый и потянул за собой второго.

В их распоряжении оставалось всего две минуты. Продержаться. И тогда они — чемпионы… Вжик-вжик — перемахнув через борт легко, словно взрослые, засверкали лезвиями коньков, оставляя на льду полоски следов.

Их первый всероссийский турнир. И соперник попался крепкий. Это они поняли, пытаясь отыграть две шайбы, что пропустили в первые десять минут игры. Отбились. И даже вышли вперёд. А поскольку в нападении у них сегодня не совсем ладилось, решено было играть на удержание счёта.

У них, как у взрослых, настоящая форма — с номерами и фамилиями. Матвею Захарову нравилась троечка, и они вместе с папой выбирали цифру — 33. Солидная цифра. Защитник Вадик Сметанин в качестве номера выбрал год своего рождения — 82. Он знал, так делают часто.

Шайба выскочила из зоны атаки; пошли вперёд, нажимая, соперники.

— Вадим, откатывайся! — командовал со своей стороны площадки Матвей, зная, что напарник и за снаряд успеет побороться, и приём провести, и атаку начать, если получится. Но рисковать нельзя. И вкатился в свою зону, стараясь контролировать нападающих и страховать одновременно товарища. Мельком бросил взгляд на табло — чуть больше минуты.

В хоккее это много.

— Матвей! Держи его!

Всего лишь на секундочку отвлёкся, а друга уже завалили у борта, шайбу отобрали и не давали подняться. Но Вадик такой — он на помощь позовёт.

Время-время…

Матвей спиной двинулся к своим воротам. И вдруг понял, что дело плохо. Выход два в одного. И вратарь за спиной. А рама-то большая, прямо как в футболе. Они не проиграют, если им сейчас забьют. Но будет неприятно.

Как папа учил? Два в одного… Пас! Будет пас. Как их обмануть и не оказаться самому обманутым?

— Матвей, в стороночку! — это он вратарю обзор загородил.

Ага. Чуть вправо. Вот! Сейчас будет скользящий пас…

— Матвей! — а это уже Вадик.

Сумел выбраться. Спотыкаясь и падая, всё-таки догнал игрока с шайбой и, стоя на коленях, умудрился дотянуться клюшкой до его клюшки и зацепить её. Пас не состоялся.

Матвей со снарядом.

Кто сказал, что будет легко?

Вадик поднялся. Он уже готов.

— Наперёд! — скомандовал ему мальчик и сделал быструю передачу в борт, предварительно просчитав в уме, куда отскочит шайба и успеет ли к ней Вадим. — Давай, пошли!!!

Не откликнувшись и оставляя позади двоих чужих нападающих, увлекая за собой всех своих, на хорошей скорости, чем всегда отличался, заскользил в зону атаки.

Закрепиться там и, может, забросить ещё…

Его встретили на синей линии. Но Вадик цепкий, не так его просто обокрасть.

— Вадик! — Матвей стукнул дважды клюшкой об лёд в полной готовности принять снаряд.

— Держи её! — Вадик выцарапал шайбу и оттолкнул коньком в сторону напарника. Развернулся, чтобы убедиться, что она у него. — Отходи…

Тот уверенно откатился на красную линию и поднял вверх левую руку, давая понять, что контролирует ситуацию. Тянуть время. Держать снаряд. Но соперник тоже не глуп. Атаку можно провести и за оставшиеся семнадцать секунд. А они просто так не сдадутся.

Вот так. Вадим уже подсказывает из-за спины:

— Забрасывай! Не успеют! Чуть-чуть осталось!

Последовал совету. Собрал остатки сил и запустил шайбу к чужим воротам. Чтобы начать заново, сопернику надо за ней вернуться…

Финальный гудок… И вместе с ним — победа… Первая…

…Год четвертый. Развал

«ХК Уралец»

Он уже и забыл, как это — наблюдать со стороны за работой отца. С тех пор, как он в команде, только и тренировался, совершенствуя мастерство. Папа за сыном следил и гонял как сидорову козу, а вот сын за отцом не смотрел — некогда. Только что-то из детства помнил, короткие отрезочки событий. Они приходили вместе на стадион — по субботам и воскресеньям, когда у Матвея не было занятий в школе. Девятилетний мальчишка садился на скамейку за бортом, смотрел, как папа старательно завязывает шнурки на ботинках, потом берёт клюшку с крюком на левую сторону, выходит в калитку, обязательно делает круг по площадке и лишь после этого даёт свисток к началу тренировки.

Папа тренировал тогда старший год в хоккейной школе клуба «ХК Уралец». Он их вырастил, выпестовал, и теперь кое-кто из них играет под его руководством в основной команде. Здесь же и он, Матвей. Но сегодня он приболел и будет наблюдать за тренировкой из-за борта, словно его здесь нет.

Вот отец накрепко затягивает шнурки. Кто же отучит его, в конце концов, заматывать их вокруг ноги?! Знает, что нельзя, а всё равно делает — вполне сознательно.

Матвей улыбнулся самому себе и ткнулся носом в левое плечо, продолжая наблюдать за фигурой отца. Тот поднял поседевшую голову и повернулся к сыну, подмигнул чёрным глазом и взялся за клюшку. Да, Матвей иногда замечает, что он дышит тяжело. Надо настоять на обследовании.

Сделав круг, тренер затормозил у красной линии, подняв коньками ворох снежинок, и поднёс к губам свисток, шнурок которого замотан на двух пальцах правой руки — указательном и среднем. Дан сигнал к началу тренировки.

У отца много забот и хлопот. Ребята все довольно опытные, но нет уже в команде того духа, который присутствовал здесь пару лет назад. У кого-то со здоровьем проблемы, кто-то никак себя в игре не найдёт, случается такое; а кто-то просто вредничает…

— Чикаев! Опоздун и опозданец! — тренер живо зацепился взглядом за высокую фигуру, замаячившую на пути к раздевалке. — Дополнительный час!

— Кудинов! — повернулся корпусом к двигавшемуся вдоль борта хоккеисту. — Работай! Работай ногами! Скорость!

— А ну на лёд, зелёные! — тоном, не терпящим возражений, обратился к мальчишкам, хихикавшим у скамейки для запасных. — Малы ещё, чтоб отдыхать! Хохочут! О хоккее на работе надо думать, а не о девочках! Пошли!

— Вадик! Ну, кто делает так, а?! Тебя за это живо на неделю оштрафуют! — возмутился, приметив недисциплинированную игру. — Тебе это надо?!

— Чикаев, быстрее! Крикните там этому копуше: если не появится через минуту, ещё полчаса накину! — раздражённо бросил в сторону раздевалки.

— Отрабатываем два в одного! Игорь! Егор! — короткий свисток к началу действия.

Отец непрестанно жестикулировал руками, а клюшка была ему вместо указки. Молодых мальчишек он подгонял ею обычно, похлопав их по пятой точке. Ну, и сам, конечно, делился большим игровым опытом с хоккеистами, активно используя клюшку. Короткий мощный щелчок Матвей унаследовал от отца.

Вот он возмущается. Один из новобранцев неправильно откатывается назад. Отец в шоке. Парень пришёл в клуб не из нашей хоккейной школы. Там, где он играл, его даже толком отходить не научили. И при этом он ещё умудрился почти весь первый круг чемпионата в основе поиграть.

— Смотри! — сам решил взяться за дело, — Едешь и… раз — влево! и раз — вправо! Разве трудно?! Давай!.. Стой-стой! Пошёл вперёд! Разворот! Отходи! Нет, ну!.. — приблизился к парню, взял его за локоть. — На тебя идёт соперник! Что он будет делать? Правильно, обводить!.. Ты должен в сторону идти, наперерез! Что непонятного?! У тебя задача не дать ему себя обвести!.. Давай ещё раз!

Объясняет прямо как Матвею когда-то. Только раньше отцовские воспитанники едва доставали макушками его плеча, а теперь наоборот — папа смотрит снизу вверх на рослых подопечных.

А вот и Чикаев, наконец, из раздевалки показался. Заработал себе дополнительные полтора часа тренировок. У отца с опозданиями строго, поэтому они редки. А если уж быть совсем честным, папа и Колька Чикаев недолюбливают друг друга. И дело, в общем, в них обоих. Николай со своими утончёнными аристократическими замашками считает себя исключительной личностью, и ему мало быть центральным нападающим четвёртого звена. Кроме того, у Матвея есть сестра-двойняшка Ольга, которую Колька умудрился околдовать своими чарами. А отцу это не по душе вдобавок к тому скептицизму, с которым он относится к Чикаеву как к человеку.

Ощущение, что они друг другу мстят. Николай требует перевести его в первую «тройку», а папа заставляет его пахать как проклятого.

— Матвей, дай-ка воды… — подкатил к борту отец, тяжело дыша и потирая ладонью грудь.

— Может, отдохнёшь? — не вставая, сын протянул ему бутылочку минералки со слабым газом.

Тот отмахнулся, глотая воду.

— Явился?! Не прошло и полгода, Чика!

— Виктор Анатольевич, язвите! — отозвался тот, застёгивая шлем на ходу.

— Коль! Ни стыда, ни совести! — парировал тренер, прислоняясь к борту поясницей и продолжая держать руку у груди. — Ты опаздываешь на третью подряд тренировку. Давай все мои лучшие парни будут дурной пример вон, зелени, — кивнул на молодых, восемнадцатилетних, — подавать. Тебе самому, что ли, хочется лишние силы тратить?

— Да, я смотрю, это у вас нервов через край, если на такую ерунду внимание обращаете, — медленно опустил и поднял ресницы, глядя ему в глаза.

— Послушай, друг! — он чуть повысил голос. — Я всё понимаю, но совесть тоже надо иметь! Ты с главным тренером разговариваешь. Моё терпение кончилось. С этого дня ты будешь в дубле выступать. Всё.

Чикаев брезгливо фыркнул:

— Тренироваться тоже с ними? Можно идти обратно в раздевалку? — и стал теперь уже расстёгивать ремешок под подбородком.

На этот раз не выдержал Матвей. Поднявшись с лавочки, он обратил на себя их внимание.

— Коль, будь добр, не хами, да? — и коснулся плечом отцовского плеча.

Тот снял шлем с кудрявой головы и пригладил волосы, которые до сих пор выбивались из-под него — так модно в нынешнем хоккее.

— Вы, Виктор Анатольевич, приняли стопроцентное решение? Или у меня есть ещё шансы остаться под вашим руководством? Не нужно идти к начальству? — и многозначительно двинул чёрной изогнутой бровью.

— Чика… Заколебал… — у Захарова-младшего с трудом хватило сил удержаться от нецензурной лексики. — Если хочешь остаться в команде, вопросы надо решать тут, внутри неё. Менеджер тебе не поможет, — и повернулся к отцу.

Его было не узнать. Он побледнел, вцепившись рукой в край борта так, что пальцы побелели. Другую руку он крепко прижимал к левой стороне груди.

— Пап! — Матвей живо перескочил через борт, оказавшись на льду, подхватил его подмышки. — Что?! Сердце?!

— О-ой! Прихватило! — еле выговорил тот.

— Помоги! — парень бросил отчаянный взгляд на Чикаева, и тот, испуганно хекнув, поспешил на помощь. — Врача! Вызовите «скорую»!

На стадионе поднялась лёгкая паника. Матвей с Николаем на этот раз действовали, не сговариваясь, согласованно и организованно. Усадив Виктора Анатольевича на скамейку, один раздобыл воды, второй быстро обшарил карманы отца в поисках таблеток. Руки дрожали. Матвей боялся отвести взгляд от его лица. Наконец, вытряхнул на ладошку маленькую красную капсулку и вложил её в посиневшие губы отца. Потом, придерживая его голову, дал запить. Коля расстегнул на тренере замок спортивной куртки, чтобы дать ему возможность дышать глубже.

— «Скорая» едет! — раздался за спиной Матвея голос, и легла на плечо в знак поддержки рука товарища по звену.

— Пап, потерпи немножечко! «Скорая» уже едет! — громко сглотнул и подбадривающе вложил руку в ладонь отца. Тот крепко сжал её. Нестерпимо больно. Матвей чуть не вскрикнул, только издал лёгкий стон. Как ему, должно быть, плохо!

— Оля… — прочитал по его губам Матвей и почувствовал, что папа ослабил захват, глубоко задышал.

— Всё будет хорошо, пап! Терпи!

…В больничном коридоре тихо. Изредка шаркают тапками врачи. Холодный матовый свет. За коридорным квадратом окна — пасмурное осеннее небо, и на его фоне — ветка канадского клёна с остатками листьев бурого цвета.

Матвей был не один. Рядом с ним врач команды и генеральный менеджер, тут же прилетевший в госпиталь, как только ему сообщили о ЧП. Подбадривают. Просят не молчать, если что-то будет нужно. Он хоть и знает, что папе уже лучше, но всё равно душа не находит покоя. Как сказать о случившемся сестре?.. Ему не сидится на месте. У самого уже от волнения сердечко покалывает. Подошел к окну и прислонился лбом к стеклу. Холодное. Голова гудит, кругом идёт и мысль только: папа, папа…

Вот они, красавцы! Две фигуры в белых халатах, кое-как наброшенных на плечи. Спешат из противоположного конца коридора вечный юноша, узколицый Игорь Кудинов и невысокий по хоккейным меркам, но похожий на маленький танк Вадик Сметанин — самый лучший партнёр на свете.

— Ну, как?.. Ему лучше?.. Он в реанимации?.. Ольге сказал?.. Что-нибудь нужно?.. — посыпались вопросы. Матвей лишь успевал кивать или отрицательно мотать головой. Не выдержал. По щекам слёзы поползли.

— Держись, — выдохнул Игорь, приобняв его за плечи, и сам потёр под носом. — Чика не звонил?

— Звонил, — громко вздохнул парень, утираясь рукавом, как в детстве.

— Егор обещал подъехать, — Вадим потрепал его коротко стриженую макушку. — А Ольге я сам скажу, ладно?

— Если Чика не опередит, — шмыгнул носом Кудинов. — Давай-ка быстро, пулей…

— Держись, — он похлопал напарника по плечу, и это уже неоднократно звучавшее слово в этот раз было не просто словом, а чем-то вроде глотка свежего воздуха. Словно теперь всё от него самого зависит, как он себя поведёт. Матвей проводил его взглядом.

— Присядь, — Игорь подтолкнул его к стулу. — На водички… — достал откуда-то минералку. — Не торопись…

— Не могу успокоиться, Кýда, — прерывисто вздохнул.

— Угу, — угукнул тот, что-то вспоминая. Он не понаслышке знал, что это такое. Потом опустился рядом и попытался подбодрить: — Говорят, положение устаканилось?

— Более или менее, — кивнул. — Что ж теперь будет?.. — вопрос в пустоту, на него он не ждал ответа.

Кудинов пожал плечами, потом чуть улыбнулся:

— Он боец, он выберется…

Год первый. Мы вместе

Егор Ларионов

Сегодня 23 августа 1999 года. Ровно месяц прошёл с того момента, как я стал Наташкиным мужем. Она не простила бы мне, если б я забыл. Поэтому чуть свет выбираюсь из-под одеяла и бегу на рынок за её любимыми ромашками. Сонно тащатся по маршрутам автобусы, даже ветер не слишком охотно заигрывает с листвой. Мы живём в самом зелёном райончике города, все так его и называют. Здесь много парков, аллей, садиков.

Иду по цветочным рядам. Всего-всего полно, только ромашек не вижу. Глаза разбегаются. Все жаждут заполучить первого покупателя, зазывают. А я только в затылке чешу. Неужели придётся бежать куда-то ещё? Нет! Вот они. Нашёл-таки у какой-то бабульки. Прикинул и решил взять всю охапку.

— Это кто такая счастливая? — улыбнулось сморщенное личико с добрыми выцветшими глазами.

— Жена, — пропыхтел я, подхватывая цветы подмышку. Иначе нести их было неудобно, я рисковал растянуться на асфальте.

Обратный путь занял пятнадцать минут. Ленивый толстый кот нашей соседки с первого этажа нежился на подоконнике в солнечном свете. Потянулся. Зевнул… Теряя мелкие цветочки, я поднялся по ступенькам на свой третий этаж и кое-как попал ключом в дверь.

Наши окна выходили на запад. Но солнце в спальне обязательно присутствовало и утром, отражаясь от стёкол дома напротив. Я шагнул в комнату через порог и не смог не улыбнуться. Наташка, как и тот кот, вытянулась поперёк кровати, а, услышав шаги, потянулась и, повернувшись ко мне, зевнула, прикрывая рот ладошкой.

— Можно я угадаю, где ты был?

— Угадай, — я продолжал стоять за шкафом, высунув только нос.

— Пахнет мокрой травой, — она перевернулась на спину и, раскидав по подушке волосы, прикусила свой указательный пальчик. Что-что, а флиртовать она умеет, в этом я убедился ещё в первый день знакомства.

— Тебя не проведёшь, — улыбнулся я и зашелестел своим подарком. — Это тебе, — и, вручив ей цветы, чмокнул в нос.

— Фотографируй меня скорее! — сияла она. — Это моё самое лучшее утро на свете!

Подарить любимой самое лучшее утро! Я уже жил не зря. Она невероятно фотогенична. То изогнёт домиком бровки. То невинно хлопнет пушистыми ресничками, и озорно засверкают золотисто-карие глаза. То растреплет волнистые волосы или сунет нос в жёлтые солнышки, обрамлённые сотнями лепестков. То выставит кокетливо гладкое плечико с голубой бретелькой-бантиком… Уже не до фотографий.

— Ай, Егор! — она стала прятать от меня ромашки. — Ты же их помнёшь! Ну!.. Смотри, что ты наделал! Постель в зелёных пятнах!

— Я все постираю, — мурлыкнул ей в ушко, заставляя выпустить цветы из рук. — Я же у тебя Золушка, — и потёрся небритой щекой о её шею. Наташка передёрнулась и, выдворяя меня с этой нежной территории, прижала голову к плечу.

— Ларионов, я люблю, когда ты небритый, но только если твоей щетине хотя бы два дня. Ты почему-то об этом забываешь, — она уже смирилась, что мокрые цветы раскиданы по постели и теперь переключилась на мою персону. Видимо, я чересчур рьяно бросился показывать, как сильно и нежно люблю её. Как обычно, забылся.

— Прости, — я сложил покаянную голову у неё на груди. Она запустила пальцы в мои короткие волосы и стала делать массирующие движения.

— А ты купишь мне мороженое? — детский вопрос.

— Моя сластёна! — я свалил её прямо в ромашки.

— Егор! Что ты делаешь? Мы их раздавим! — засопротивлялась.

— Я тебе ещё насобираю!

…Это был последний полноценный день, который мы могли провести вместе перед сборами. Завтра вечером мы отправляемся с командой за город. Закончилось межсезонье, пора приступать к тренировкам. Я уж и забыл совсем о работе, очень бурным получился у меня отпуск. Подготовка к свадьбе, само празднество, путешествие на море. Все это отняло столько сил, что, наверно, я был бы непрочь отдохнуть ещё с месяцок.

Что происходит в команде, мне неизвестно. Понятно, что кардинально меняют состав, но что и как — для меня тёмный лес. Я выпал из реальности. Для меня не существует хоккея уже целый месяц. Мне 22 года, из них пятнадцать я занимаюсь хоккеем, он стал моей болью и радостью, выработался рефлекс: когда я слышу это слово — хоть даже в сотый раз в какой-нибудь глупой рекламе, — неизменно поворачиваю голову… И тут такое: другая болезнь — жена.

Но теперь нужно возвращаться в привычную колею. Это примерно, то же самое, что поставить на место вывихнутый сустав.

Три недели сборов. И из них лишь три ночи в постели с женой. А потом две выездных недели. Расписание я уже видел. Я уезжаю завтра вечером. И нам надо прожить эти сутки так, словно завтра ничего не будет.

— Чем мы сегодня займёмся? — Наташин носик коснулся моей щеки, и она чмокнула меня в небритый подбородок.

Я взглянул на наручные часы. Ого! Мы провалялись в кровати почти до полудня. Да и не хотелось вылезать. Лежать бы ещё и лежать.

— Ну, для начала устроим постирушки, — я взял с подушки цветок и вставил в её волосы. — Я же обещал. А потом совершим бартер: я тебе ведро мороженого, а ты мне печёную курочку. Хорошо?

— Ладно, — согласилась. — А потом?

— Хочешь, сходим в кино?

— Не хочу, мы там позавчера были, — тихонько фыркнула.

— Тогда сама придумай.

— И придумаю. Мы пойдём выбирать чайник, ты же мне вчера спалил чайник, дорогой, — это она ко мне обратилась, а не определила стоимость посудины. Да, спалил. Поставил на плиту и забыл о нём. Так сама же виновата. Кто просил спинку потереть? И насколько это затянулось?

— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, — я вздохнул.

— А теперь иди бриться! — она чмокнула меня в нос, и я встретился взглядом с её шаловливыми глазками. Потом подскочила резво, стащив с меня одеяло, и, кутаясь в него, побежала из комнаты. Через полминуты хлопнула дверь в ванную.

Просто чудеса женской логики. Не перестаю удивляться. Отослала меня бриться, а сама заперлась в ванной. Да и совершенно не хочется, если честно, брать в руки станок. Лучше чай согрею в кастрюле, пока она там чупахтается. Желудок уже начинал гневаться, требуя чего-нибудь принять.

Я приготовил Наташины любимые горячие бутерброды с колбасой и расплавленным сыром. Первое время я совал в них веточку укропа или петрушки, но она начинала плеваться при одном их виде. Мои доводы об их полезности не имели действия. Жена заявляла: что полезно, то не всегда вкусно. Мёд она тоже не ела. И малиновое варенье. Да и вообще всё, что пахло малиной. Говорит, в детстве перекормили.

Она снова захлопала дверьми. Загремела какими-то тюбиками. Я терпеливо ждал, когда она изволит явиться в кухню. Включил телевизор, мирно до этого времени дремавший на холодильнике, и стал размешивать сахар в чашке.

— Эй, жена моя, природная, — именно это слово означало в переводе с латинского её имя, — потом намажешься своими мазилками! Я уже всё съел!

— Иду-иду! Сейчас цветы куда-нибудь поставлю! — раздалось в ответ. Следующие минут десять она металась по квартире в поисках вазочек и банок. На моё предложение сунуть всю охапку в тазик, справедливо заметила, что в тазике я буду сегодня стирать. Наконец, когда я уже почти допил свой чай, пришла ко мне и опустилась рядом на мягкий диванчик, устало вздохнула и положила голову мне на плечо.

— Твой чай уже остыл, — я повернул к ней лицо, ткнулся носом в ароматные влажные волосы.

— Ну и пусть. А что ты смотришь? Новости? — взяла с тарелки бутерброд и уставилась в телевизор. — Я забыла тебе сказать… то есть не успела. Тебе звонили.

— Кто? Когда? — я забросил её ножки к себе на колено и откусил от предложенного бутерброда. — Давай ешь сама.

— Сегодня утром, когда ты убегал. Виктор Анатольевич.

— И чего ему не спится… — я пожал плечами и потёрся носом о щёчку жены. — Сказал что-нибудь?

— Да ничего. Велел напомнить, что на работу завтра. Ты уже весь, наверно, чешешься оттого, как хочется в руки клюшку взять. Устал от меня, да?

— Да вообще надоела ты мне до изжоги! — подтвердил я шутливо, но она, как водится, обиделась, отвернулась, засопела. Я ухмыльнулся, молча встал, чтобы помыть за собой чашку. — Давай быстрее сушись, одевайся, пойдём за чайником.

— Не пойду я ни за каким чайником! — даже не посмотрела в мою сторону. — Сам иди!

Я отодвинул занавеску на окне в угол, распахнул пошире створку. Тёплый ветерок. И жёсткий голос жены:

— Закрой окно! Я мокрая! Меня продует!

— Мокрая… продует… — я передразнил её, отобрал у неё бутерброд и подхватил на руки. Она взвизгнула. Взял её поудобнее и высунул ножки в окно.

— Ай-ай-ай! Дурак! Поставь меня на место! — вцепилась в мою шею и замахала ногами так, что чуть не слетели тапки. — Пусти меня, Егор! Я боюсь!

Потрепав ей нервишки, стараясь не задеть горячую кастрюлю, вернул её обратно в квартиру, но на пол не опустил. Упали тапки. Замечательный финал.

— Идиот! — стала вертеться и всё-таки плюхнулась на пол. Но и дальше я её не отпустил.

— Сама ты дурочка. И шуток не понимаешь, — спеленал её по рукам, чтоб не брыкалась. — Чего вредничаешь?

Пыхтит. Уворачивается. Не даётся.

Кое-как вымудрился чмокнуть капризную в нос. И поспешил ретироваться.

…Несколько часов я пытался заслужить прощение, сидя в ванной возле древней стиральной машинки, а потом ещё и собственноручно готовя в духовке курицу. Потому что Наташка отказалась меня кормить, а есть всё равно хотелось. А когда я, наконец, весь взмыленный приволок ей из магазина килограмм мороженого, смягчилась и даже разрешила поцеловать себя в щёчку.

За чайником мы всё-таки пошли, долго спорили в магазине: ей хотелось эмалированный с розовыми цветочками, я настаивал на обычном — алюминиевом. В конце концов сошлись на компромиссе и сделали посудной лавке двойную выручку… На полпути домой попали под дождь. На удивление тёплый, летний, солнечный. Спрятались под деревом в знакомом парке.

— Всё равно мой чайник лучше твоего! — весело заявила жена, держа меня за руку и толкая бедром в бедро.

— Это чем же? — парировал я.

— Всем!.. Я промокла! А ты похож… — замолчала подленько.

— На кого?! — метнул на неё взгляд. Волосы взъерошил ветер. На носу повисла дождевая капелька. Глаза шаловливо сверкают. Мокрое платье облепило тело, выставляя все округлости напоказ. Я обнял её за талию и прижал к себе, пытаясь отодрать подол от бёдер и одновременно оглядываясь вокруг, не видит ли её кто. — Ну? На кого?

— На мокрого павлина, — выдала и уткнулась носиком мне в плечо, обняла за шею рукой, в которой держала чайник, и я почувствовал спиной приятный холод.

— Да ты тоже… цыплёнок лохматый… — я чуть запнулся, выбирая слово поаккуратнее, чтобы вновь не навлечь на себя гнев.

— Что ты там делаешь? — она, видимо, почуяла, как отстаёт от кожи не без моей помощи мокрая ткань.

— Ничего, — обнял ее обеими руками, и она, чуть пискнув, подалась вбок, отстраняясь от моего чайника. — Холодно?

— Да… Егор… — и указала куда-то за мою спину.

Я обернулся. Кто-то пришпилил на ствол дерева объявление о наборе мальчиков в школу «ХК Уралец». Сине-красные буквы и картинка, изображающая двух маленьких хоккеистов.

— Когда ты играешь в хоккей, ты про меня забываешь, — погрустнела и шмыгнула носиком.

— А когда я с тобой, забываю про хоккей… — специально произнёс это еле слышно, чтоб кое-как можно было разобрать сквозь шум дождя. Но она поняла.

— Это дурацкая работа, Егор! Если бы ты просто играл зимой, вечером, два часа в день… а то… Я не вижу тебя…

— Это больше, чем работа, — отозвался я как-то отрешённо. Почему-то когда она начинала этот разговор, между нами включалось непонимание. — Давай не будем…

Наташка вздохнула громко, как только могла, и повернулась ко мне спиной. Даже не ко мне — к объявлению. Чайники звонко ударились друг о друга. Мы, наверно, странно выглядели со стороны.

— Я боюсь твоих синяков, рубцов, шрамов. Не тех, что есть, а тех, что будут… — объяснила.

— А разве они не украшают твоего любимого мужчину? — попытался пошутить я.

— А разве они не треплют нервы твоей любимой женщине? — тихонько раздалось в ответ.

Я помолчал немного, глядя на солнечный ливень.

— Ты же знаешь, сладкая, кроме тебя и хоккея у меня нет ничего. Хоккей — не работа, это образ жизни. Я дышать перестану, если с ним завяжу. Если б даже хотел всё бросить, не смог бы…

— Ты больной, — натянуто улыбнулась.

— Я счастливый! — расплылся в улыбке я.

Остаток дня прошёл в какой-то наэлектризованной тишине. Наташа от меня не отходила, всё льнула ко мне и даже согласилась, что воду мы станем кипятить в моём чайнике. Я, наверно, в жизни так ещё не ненавидел хоккей. За то, что люблю его и, может быть, даже… больше, чем жену. Я хотел на сборы, рвался туда, но именно поэтому сейчас тихо страдал мой самый родной человечек.

Помню книжку, где героине предстояло расстаться на время с другом. Он уезжает, а она знает, как это: «неделю умираешь, неделю просто больно, потом начинаешь забывать, а потом кажется, что ничего и не было, что было не с тобой» … Но у нас до этого не дойдёт. Я буду постоянно о себе напоминать. Звонками, сообщениями и побегами из лагеря. Уверен, там меня поймут.

Следующий день тоже пролетел незаметно. Наташа встала рано и, когда я проснулся, уже успела перегладить кучу белья. На обед приготовила рыбу в тесте, которую я выпрашивал уже неделю. Улыбалась, а глаза подозрительно блестели. Плакала?.. Потом смотрели какой-то фильм, но я даже не понял, о чём он. Потом валялись в кровати, фотографировали друг друга, я, как стихоплёт, сочинял ей какие-то строчки. А около пяти часов вечера позвонил мой одноклубник Игорь, живший неподалёку. Обещал за мной заехать.

Наташа не стала выходить к машине. Обняла меня на пороге, и я увидел на щёчке влажную дорожку.

— Это что ещё такое? — грозно взглянул на неё.

— Я не буду больше! — утёрлась ладошкой поспешно.

— Я приеду на выходных. А может, раньше вырвусь, — сменил гнев на милость. — Я люблю тебя…

— И я… — замолчала, набрав воздух в лёгкие.

— Люблю, — повторил я, чмокнул её в губки и закрыл дверь.

«ХК Уралец». Сборы

Тренировочная база команды находилась за городом. Включала в себя крытый каток с искусственным льдом, два спортзала — тренажёрный и игровой — и «казарму». Так хоккеисты прозвали помещение, где им приходилось есть и спать. Давным-давно, когда еще только был создан клуб, оно действительно было похоже на казарму с двухъярусными койками. Все спали в одном месте. Вернее, не спал никто. Хохотали, травили байки. Позднее провели ремонт, и в этом крыле здания появилось множество маленьких комнат. А прозвище осталось.

Посёлок, где расположена база, небольшой, аккуратный. Домов мало. И кроме речки с песчаным пляжем, ходить здесь некуда. За ребят переживать не приходилось — далеко не убегут.

Игорь и Егор отметились, показавшись тренерам, и стали заселяться. Егору было в принципе всё равно, с кем ему жить, поэтому против Игоря не возражал. Оба в команде играли уже два года, с тех пор, как Ларионов закрепился в основе и как Игорь приехал из другого города. Друг друга знали хорошо, доверяли. Не сказать, чтоб они были друзьями, но хорошими товарищами. Никогда еще они не сближались настолько. Теперь посмотрят, что из этого выйдет.

— Ты как, ужинать будешь? — Игорь бросил сумку на пол и задвинул в угол за тумбочку. Он был среднего роста, худой. Но крепкий. Лицо сужалось к подбородку. Тонкий нос немного втиснут в лицо. Серьёзный шрам от рваной раны протянулся от правого уголка губ наискось до полщеки. Глаза восточные, цвета молочного шоколада, с чуть приспущенными ресницами. Шатен с аккуратно постриженными волосами — чтоб не мешались, не лезли в глаза и в то же время выбивались завитушками из-под шлема.

— Мы же только из дома, — ухмыльнулся Егор и зевнул, усаживаясь на кровать.

— У меня бездонный желудок, — отозвался тот. — Сколько бы ни съел, всё равно голодный.

— На меня, конечно, тоже иногда жор нападает, но сегодня я сыт. Если только вечером соку попить…

— Так до вечера ещё далеко. Чем заняться?

— Вещи разбирай, — и упал на кровать. — Кстати, надо будет с ребятами познакомиться потом. Как думаешь?

— Ещё не все собрались, — вздохнул. — Пошли купаться?

— Идём…

…После длительного межсезонья предстояла долгая и мучительная работа. Много ребят ушло, ещё больше пришло. От прежнего состава осталось ровно десять человек, среди которых четверо, кто большую часть прошлого года просидел в запасе. Остальные друг с другом на поле светились редко. Несыгранность. Её предстояло ликвидировать.

Первое, что на утренней тренировке спустя несколько дней заметили Игорь и Егор, не видно зелёных. Да это обычное дело. Юнцов старшего года команде представляют через некоторое время после начала сборов. Их ведь тоже сначала смотрят, потом вырывают из рабочей обстановки и суют сюда: из огня да в полымя. Чтоб остыть не успели.

Тренер Виктор Анатольевич Захаров работал в команде третий год. Тогда у клуба возникла закономерная, как смена времен года, проблема смены тренера. Среди рассматриваемых кандидатур был Захаров. Свой, доморощенный. Его воспитанники никогда не привозили с соревнований место ниже третьего. Вопрос тогда отпал сам собой. С ним заключили двухлетний контракт, и ситуация странным образом стала преображаться. Установились жёсткий график, строгая дисциплина, повысилась результативность. Все это время Виктор Анатольевич просеивал состав. И вот что вышло — десять человек.

— Вас самого не пугает? — улыбнулся Егор. Он стоял на льду, облокотившись на борт, а Захаров в полуметре сидел на скамеечке и зорко следил за подопечными чёрным взглядом. В ответ он стрельнул в него глазами и загадочно двинул бровями. — Значит, не пугает.

— Открою тебе секрет. В этом году мы взяли курс на омоложение состава, — отложил планшетку.

— А неопасно это? — стал нахлобучивать шлем на голову.

— Я много об этом думал. Будем расставлять акценты.

— Один из них — на защиту. Угадал?

— Да. Я понимаю, что всем моим задумкам сбыться сразу же не придётся. Но надо пробовать. Всё правильно рассчитать. И как минимум повторить наше четвёртое место.

— Но у нас даже ни одного цельного звена не осталось…

— Егор, потерпи до обеда, на собрании все скажу. Не знаю, будешь ли ты доволен моим решением, но в этом году придётся потеть.

— Да? — обрадовался тот. Он ждал этого момента. Наконец-то, сможет выкладываться в полную силу. Он как тот патрон в обойме, чья очередь подошла выстреливать.

— Погоди радоваться. Жена твоя мне спасибо не скажет…

Ларионов удивленно распахнул длинные ресницы. Что он имеет в виду?

А дело вот в чём. Этим терминов в русском хоккее почти не пользуются, хотя явление существует и прогрессирует. Чекинг-лайн. Дословно: «нахальная линия». Это звено, обычно последнее, выходит на лёд, чтобы не дать сопернику развернуться. Потолкаться, подраться. Это сила и мощь команды. На западе в его задачу не входит забивать. Но там и хоккей совершенно другой. А Захаров решил соединить всё лучшее, что у него есть, в чекинг-лайн. У него четвёртое звено станет и силовым, и забивающим не меньше остальных. А играть там будут Егор и Игорь.

Состав расположился на полу в тренажёрном зале. И оба парня удивлённо переглянулись. Сейчас каждый понял, что именно на него ложится вся ответственность. Но первое впечатление быстро вытеснилось другой мыслью.

— А партнёры? — Ларионова не совсем устраивала такая расстановка событий. Это объяснялось его обычной корректностью.

— Мы их утвердим по ходу сезона, — Захаров вскинул на него взгляд. — Ставку я делаю на вас двоих, на ваши быстрые ноги и умные руки. Обещаю, что забияк в звене у нас будет хватать. Да, Игорь?

Тот смущённо опустил свои шоколадные глаза и почесал нос. В отличие от Егора он напротив славился горячим темпераментом.

— Но мы с Егором в совершенно разный хоккей играем! — попробовал протестовать. Не против Ларионова, а против разницы.

— Кудинов, ваше дело играть и постараться это делать качественно. А кого и куда ставить, я сам чувствую.

— Это какая-то игра ва-банк, — улыбнулся недоверчиво уголком рта Егор, но серые глаза смотрели серьёзно.

— Это стратегия, — тренер пожал плечами.

— Интересная стратегия, — двинул бровями Кудинов.

— Давайте договоримся так. Как в армии. Приказы не обсуждаются.

— Выполняются, — шмыгнул Игорь, — а потом обсуждаются.

— Извини, я забыл, что ты играл в «армейцах».

Повисла на секунду тишина. Парни вновь переглянулись.

Игорь подумал, что из Егора выйдет толк.

Егор подумал, что толка не будет.

И началась притирка. Страшное дело. Егор, человек мирный, не любящий ссор и скандалов поначалу не сомневался в том, что всё сложится по-хорошему. И они действительно сошлись. Нехорошо лаяться, когда живёшь в одной комнате.

На льду же и в игровом зале обстановка стояла другая. Егор оказывался быстрее, а Игорь за ним не поспевал. Но Игорь, в свою очередь, проявлял приобретённую с годами мудрость, чего не хватало Егору. Эта разобщенность не давала им покоя, они стали воевать. Уже через два дня между ними возникла первая потасовка.

— Куда ты летишь?! Что ты делаешь?!

— Я не виноват, что ты не успеваешь за мной!

Они стояли в разных углах площадки, повернувшись друг к другу. Мимо шныряли одноклубники, и они старались заглушить этот шум голосами.

— Ты не виноват?! — рявкнул. — Да, не виноват! Надо уметь подстраиваться под партнёра!

— То же самое тебе хотел сказать! — парировал Егор. — Булками своими шевели шустрее! — и двинулся назад к напарнику. По пути поддел клюшкой чей-то шлем и доставил на скамейку запасных. Тут же получил черенком по пятой точке от подъехавшего Игоря. С разворота треснул его локтем в грудь — не специально, а скорее по инерции.

— Полегче! — оттолкнул его тот.

Перебранку прервал Захаров. Они поражались его способности наблюдать за всеми сразу. Он видел всё и всех, зная, к кому какие меры применить. И теперь не растерялся, решив установить ограничительные рамки. Отныне именно Егору полагалось подстраиваться под Игоря, а не наоборот. И объяснялось это всё тем же моментом — скоростью. Догнать Кудинова он сможет всегда, страховать его теперь вошло в его обязанность.

— Но я же не могу его ждать! — лицо его приняло отчаянное выражение.

— Сможешь! — отрезал тренер. — Если уходишь в отрыв, действуй сам по обстоятельствам, не жди. А если встречают в зоне, тут твое дело какое?

— Шайбу не потерять, — протёр запотевший визор.

— Ну и всё. Предельно просто. Что непонятного?

— То, что мы не понимаем с ним друг друга! — настаивал Кудинов. — Не можем вместе играть!

— Он хитрить совсем не умеет! — поддакнул Ларионов. — Всё читается легко!

— Егор! Раз легко читается, грех тебе жаловаться на непонимание! Всё! Закрыли этот вопрос! Добиваетесь, чтоб я вас развёл?! Не будет!

— Виктор Анатольевич! — хором.

— Полчаса! — Захаров накинул время и указал им на площадку, взялся за клюшку и перекинул ногу через борт.

— Но… — снова вместе.

— Час? — словно спрашивая их, мило улыбнулся. — Давайте-давайте! — и нетерпеливо стал их подгонять легонько черенком. — Сейчас потренируем оставление. Посмотрим, что получится.

— У нас звена нет, — недовольно напомнил Егор.

— Вдвоём на вратаря пойдёте, — невозмутимо ответил тренер. — И будете это делать до тех пор, пока не начнёт получаться. В ваших интересах научиться до старта чемпионата, иначе будем играть в три звена.

Игорь раздражённо фыркнул и поехал отбирать шайбу. Не предупредив Ларионова, стал разгоняться от ворот, но Егор вовремя сориентировался. Достигнув синей линии, получил снаряд, вошёл в зону, оставил и прорвался к воротам. Подоспевший Кудинов сходу нанёс удар, угодив в щиток вратаря. Находившийся неподалёку Егор приподнял отскочившую шайбу на крюке и перебросил через вытянутую ногу голкипера. Гол.

— Это случайно вышло! — замахал руками Игорь в ответ на укоризненный взгляд тренера.

— А мне кажется, вполне закономерно. Пробуйте дальше.

— Но, Виктор Анатольевич!..

— Что — Виктор Анатольевич?! Не жалуйтесь на непонимание! Я вижу, что у вас всё хорошо выходит, чего вредничаете?! Не отнимайте у меня время, вы команду задерживаете!

Тот издал безысходный полурык-полустон:

— Заберите его в первую «тройку»!..

— Фу, да не ори ты! Достал уже! — Егор швырнул в него перчаткой. — Хватит пререкаться! Давай работать!

Захаров отвернулся от них и улыбнулся сам себе. Успел уже за прошедшие пару лет изучить характеры этих ребят. Оба отличаются потрясающей работоспособностью. Но Кудинов слишком шумный, он никогда не молчит, если ему что-то не нравится. Этакий борец за справедливость. В своих начинаниях обычно идёт до конца. Если на пути у него не встанет ещё более сильный характер, каковым является Егор. Удивило сегодня тренера его поведение: Ларионов изменил себе, вступив с ним в перепалку. Для него не существует в хоккее «не могу» и «не получается». Он просто стёр их своим трудом. Он действительно не умеет всего, но у него манера такая — чистый хитрый хоккей. Один для другого — хорошее дополнение, но чтобы понять это, им нужно время.

Матвей Захаров

Пришёл домой, бросил клюшку под порогом и протопал мимо кухни в ванную.

— Здороваться не учили?! — девчоночий голосок.

— Отвали! — он сосредоточился на своём отражении в зеркале. Иссиня-чёрные глаза, зрачок почти не отличить от радужной оболочки. Брови домиком от природы. Перебитый нос, из-за которого в скором времени предстоит пережить операцию. Буквально два дня до неё осталось. Но его интересовала нижняя часть лица — щёки и подбородок. Принялся ощупывать себя руками, пытаясь что-то обнаружить. Наконец, улыбнулся и мысленно поздравил себя. С сегодняшнего дня будет бриться по-настоящему, не то, что раньше — махнул два раза и готово. — Оль, ты мои джинсы постирала?

— Сам стирай! — отозвалась сестра. — Я тебе не домработница! Иди обедать!

Матвей умылся и утёрся чистым полотенцем. Погасил свет в ванной и отправился в просторную кухню, откуда пахло жареным мясом. Ольга научилась готовить в раннем детстве, когда они остались без мамы, и делала это превосходно.

— Почему ты один сегодня? Где твой товарищ? — сестра, похожая на него один в один, поставила перед ним жаркое и вручила вилку, опускаясь рядом на табуретку.

— Некогда ему, — посмотрел на неё внимательно, а потом воткнул вилку в ароматный свиной кусочек. — 1 сентября папа объявит на тренировке, кого из нас вызовут в первую команду. Наш мужик, — имел в виду своего наставника, — боится, что нашу пару разломают.

— Есть основания так думать? — приятный низкий голос, выдающий хозяйку за умную и в то же время развязную.

— К сожалению, есть, — он замолчал, продолжая работать вилкой. Неожиданно увидел на холодильнике старый фотоальбом и громко стукнул по столу рукой. — Опять смотрела?!

— Не ори! — взяла на тон выше него и вскочила из-за стола, сдёрнула альбом и унеслась в комнату.

— Я сожгу на фиг эти фотки! — рявкнул вслед Матвей.

— Не имеешь права! Это папина память! — раздалось в ответ.

— Вместе с ними вся ваша память сгорит!

— Это же мама! — попыталась воззвать к его разуму Ольга.

— Мама?! — он чуть не опрокинул стол на себя.

— Да что она плохого сделала тебе, что ты её ненавидишь так?! — топнула ножкой, стоя в дверях.

— Что плохого?! Она меня бросила! И отца! И тебя, между прочим! Хоть раз она вспомнила про нас за десять лет, а?! За что её любить?!

— Замолчи! — прожигающий взгляд. — Ты ей должен быть благодарен за то, что она тебя родила и выкормила!

— А потом наигралась и бросила?! — перекрыл её голос своим басом. — Не надо её оправдывать!

— Я не оправдываю! Говорю, как есть!

Матвей пропыхтел что-то в ответ, а потом выдал:

— Не думал говорить ни тебе, ни отцу тем более. Десять лет молчал… Я видел, как она сбегала! При мне записку написала, в конверт сунула и унеслась! Сказала только, что котлеты в холодильнике!

Сестра округлила чёрные глаза. В ответ Матвей ещё громче продолжил:

— Даже в комнату ко мне не заглянула!.. А что я должен был сказать?!

— Ты был дома?

— Тренировку отменили, поэтому я раньше пришёл.

Ольга прерывисто вздохнула и, закрыв глаза, стала опускаться на стул. Матвей замолк, громко сопя. В прихожей хлопнула дверь.

— Всё, успокойся. Пап?

— Привет, — в проёме в одном ботинке показался отец. — Ну, вы и шумите тут, аж в подъезде слышно. Что опять не поделили?

— Да так, она мои штаны отказывается стирать.

— Сам можешь это сделать? Ну и всё. У Оли без твоих штанов дел хватает. Да, дочь? — наконец, прошёл в кухню и потрепал девочку по макушке. — Чего такая грустная?

— Устала, — отмахнулась та и, подскочив, выбежала в коридор.

Захаров-старший удивлённо посмотрел на сына и пожал плечами. Матвей вновь взялся за вилку, но прежнего аппетита у него уже не было. Несколько минут отец затратил на то, чтобы помыть руки и переодеться. Трубку радиотелефона он принёс с собой в кухню. Вскоре приковыляла сестра и тоже без особого аппетита стала ковыряться вилкой в тарелке.

— Чем занималась сегодня? — папа примостился во главе стола и щёлкнул её по носу.

— Тетрадки купила к учебному году. Обед готовила. Пап, ты пойдёшь со мной на 1 сентября?

— Ой, солнышко, не могу. 1 сентября я старшему году объявлю, кого берём к себе.

— Неужели это кто-то другой не может сделать?! — она бросила вилку. — Ты никогда не можешь!..

— Ну, тихо-тихо. Попробую, конечно, вырваться…

— Вон, пускай Матвей объявит! — и подпёрла щеку ладошкой, — А-а! Ну да, ты тоже не можешь! У тебя операция послезавтра! — отщипнула крошку от его куска хлеба.

Матвей легонько стукнул её по руке:

— Не трогай!..

— А-а, вот в чём дело! — дошло до Ольги. — Это из-за операции ваш тренер боится, что вас с Вадиком разлучат, да?

— Кстати, пап? — сын выгнул брови. — Скажешь мне?

— Нет, это секрет, потом всё узнаешь, вместе со всеми, — отказывался говорить отец.

— Вместе со всеми не получится, — состроил симпатичную мордашку и дважды быстро хлопнул ресницами. — Ага?

— Угу! — иронично кивнул тот. — Ешь молча!

— Когда я ем, я глух и нем! — вспомнила Оля.

— А после вкусного обеда вытри руки об соседа! — он провёл левой лапой по сестрёнкиной майке.

— Ну, пока, я знаю, ты их иногда о скатерть вытираешь!

Отец улыбнулся. Одинаковые с виду, внутри они разные. Они лишь последние года два живут более или менее мирно. Ругаются страшно, обзывают друг друга, но хотя бы перестали драться. Пока они росли, замучился покупать им куклы и машинки, которые детки ломали друг другу в отместку за какую-нибудь шалость. Теперь проблемы выросли: Ольге подавай дискотеки и кафе, Матвей её одну не отпускает, так и ходят вдвоём, а он, Захаров-старший, ночами не спит, дожидаясь сорванцов. В сентябре им исполнится восемнадцать. Оля поступила в университет, Матвей учиться не захотел и, если ничего не сделать, его заберут в армию. Хотя, наверно, после операции будет отсрочка.

Матвей прищурил один глаз, соображая, как бы похитрее подкатить к папе, чтоб вызнать у него информашку о том, кого берут в команду. Сверстники уже несколько дней пристают к нему с расспросами и почему-то уверены, что Матвея обязательно заберут в основу. Сам не раз слышал за спиной: «Конечно, у него там папа!» Неприятно. Хотя ему действительно есть смысл надеяться — не зря же они с Вадимом первая пара защитников. Много лет они уже играют вместе, лучше их, конечно, не разлучать — их тренер в этом не раз убедился. Что предпримет отец?

— Папа… Пап, ну, скажи! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!!! — и потёрся головой о его плечо, как кот.

— Матвей, перестань! Чего как маленький? — отец отстранился и взял в руки телефон, стал набирать цифры.

— А кому звонишь? — полюбопытствовал парень.

— Доктору твоему. Завтра после тренировки сразу в больницу ляжешь. И никаких отговорок, ясно? Здоровье прежде всего.

Матвей громко вздохнул, но покорно склонил голову. Отца не сломить. Если уж сказал, то сделает. Очень не любит, когда его не слушают, особенно если это собственные дети.

Но вопрос так и продолжал вертеться на языке, не давая покоя. Возьмут его, Матвея, или не возьмут? Придётся ждать 1 сентября. Как минимум на неделю освободят его от тренировок в хоккейной школе, и это существенно осложняет ситуацию. А хочется…

Пока папа говорил по телефону, парень вымыл свою тарелку — каждый убирает за собой — и стал наливать всем чай. За стол они всегда садились всей семьей — маленькая традиция, заведённая когда-то отцом. Часто в их доме бывали гости. Особенно любил захаживать Вадим. Придёт, сядет и смотрит на Ольгу с открытым ртом. А та ему глазки строит.

— Уберись, пожалуйста, в своей комнате. Я тебя уже неделю прошу. Неужели самому приятно в грязи жить, а?

— Уберусь, — фыркнул. — Ты у нас совсем плохая стала, от рук отбилась. Обленилась…

— Да? Я, между прочим, учусь и танцами занимаюсь. У меня времени мало. Хватит на мне ездить!

— Вы можете хотя бы за столом посидеть спокойно? — вмешался отец. — Мне на работе вот этой грызни хватает, еще вы ругаетесь. Я устал. Матвей, не задирайся…

Тот дёрнул щекой, словно это нервный тик, отхлебнул напиток из кружки и стал выбираться из-за стола. Да ну их, пусть вдвоём сидят. Ополоснул посудину и, напевая песенку, двинулся в свою комнату. Захватил с собой перемотанные лентой клюшки, чтоб семейство не ругалось, и сунул их за дверь… Да, пожалуй Ольга права, надо ликвидировать это безобразие. Шкаф распахнут, одежда на полках перевёрнута. Диски и кассеты валяются по углам. Сорвать с обоев эти дурацкие постеры со смазливыми девчонками в коротких юбках. Надоели… И принялся за дело. Увидел, как сунула нос в проём Оля, показал ей язык, и девочка живо испарилась. Матвею нравилось её донимать и обижать, но попробовал бы это сделать кто-то другой. Ох, не сносить ему головы!

Старые вырезки. Хранятся в отдельной коробочке под кроватью. Она уже покрылась пылью. Олимпиады, чемпионаты мира, НХЛ… Как это всё далеко и нереально. Он всего лишь воспитанник хоккейной школы, чья первая команда выступает в Младшей лиге. И хотя есть у «ХК Уралец» неплохие возможности и, самое главное, шансы на выход в лигу Старшую, всё равно кажется, что попасть в лучший состав страны, каким является сборная, рядовому парню никак не получится.

Вздохнул. Для начала надо вообще хоть куда-нибудь попасть. Жить сегодняшним днём — такая у Матвея установка. А завтра будь что будет. Задвинул коробку назад. Соль на рану. Почему они не живут где-нибудь в большом городе, чья команда играет в Российской лиге? Тогда был бы стимул, а так — кажется, что он просто теряет время. По ночам смотрит в окно и мечтает, как наденет свитер любимого заокеанского клуба… Папа обычно предупреждает: «Смотри, не замечтайся!» Это, конечно, хорошо, когда играешь ради цели, но нельзя забывать о том, что играть надо и ради игры тоже. Иначе добьёшься, в конце концов, вожделенного, а потом разочаруешься. Или ещё хуже — поймёшь, — что ничего ценного-то в памяти не осталось.

— Пап! Ну, скажи хотя бы сколько человек ты вызовешь? — Матвей увидел в дверях отца, уронил на пол книжку и снова хитро состроил невинную физиономию.

— Много, сынок! — ответил тот, прислоняясь плечом к косяку. — Что с Ольгой? Она себя ведёт как-то подозрительно… И не хитри, у тебя глаза хоть и чёрные, а всё равно по ним всё читается.

— Да, — отмахнулся. — Опять смотрела мамочкины фотографии…

— Ясно. Из-за этого поругались, — опустил голову. — Оля, иди сюда, пожалуйста.

Та не заставила себя долго ждать и вскоре материализовалась в дверях.

— Сели оба! — скомандовал папа, указывая пальцем на кровать. Сам взял стул, скинув с него Матвеевы шмотки, и сел перед ними. — Ну, в чём дело опять? Оль… — тронул дочку за нос.

— Ни в чём, — блестящими глазами глянула в окно.

— Хватит. Я вам на эту тему налагаю запрет. Вы уже достаточно взрослые, чтобы каждый по-своему оценивать её поступок. Я знаю, что мнения у вас разные, но не надо друг на друга прессинговать. Договорились? Матвей…

— А чё — Матвей?! — возмутился парень.

— Ничё! — тихонько толкнул его в лоб. — Сам знаешь…

Матвей родился раньше Оли на двадцать минут и с детства считал себя главнее. Сестрёнка, впрочем, подобного первенства не отрицала и во всяких начинаниях его поддерживала, но если он начинал давить, то тут же разгорались скандалы.

— Ладно, — скрючил мину мальчишка. — И вообще — она начала…

— Да неважно, кто начал! — повысил голос. — Просто забудьте про неё, для нас этот человек не существует.

— Пап, для тебя, может быть, и не существует, а нам она — мама! — отчаянный Олин взгляд.

— Какая она тебе после этого мама?! — кое-как сдержанно прошипел брат. Хотел еще что-то сказать, но примолк.

— Тихо! — папа взял дочку за руку. Оля все эти годы тоскует по матери, ей не хватает женского тепла. Хотя он, как мог, старался не обделять детей вниманием. Но всё равно чего-то не додал. Пример тому — сын, выросший таким агрессивным ёршиком. По делу и без дела распускает кулаки. Ему и нос-то сломали в какой-то драке на дискотеке года два назад. На операции Захаров-старший настоял — потому что сын начал задыхаться. — Всё, успокоились и забыли, — пересел поближе к Оле и обнял её за плечи. — Прожили без неё десять лет, а теперь и нечего о ней вспоминать. Хорошо? Оль?

— Я так не могу, — хлюпнула носиком.

— Смоги! Мы же с папой можем! — огрызнулся Матвей.

— Тс-с! — папа приложил палец ко рту, а потом чмокнул дочку в висок. — Не шуми. Лучше готовься морально к событиям, которые тебе предстоит пережить.

Тот фыркнул и, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, принялся рьяно за уборку.

«Олимпия», 3 сентября 1999 года, №33

«ХК Уралец» пополняет ряды призывниками»

Чуть больше недели назад хоккейная команда нашего города начала подготовку к новому сезону.

По итогам прошлого чемпионата «ХК Уралец», сделав колоссальный рывок, наконец, выбрался из трясины аутсайдеров, где беспомощно барахтался последние несколько лет. Заняв четвёртую позицию в протоколе турнирной таблицы, клуб не собирается останавливаться на достигнутом и на этот раз ставит себе задачей-максимум выход в Старшую лигу.

Вот только претворять мечту в реальность станет не прежний состав, как предполагалось ещё в начале лета, а молодые неопытные воспитанники нашей хоккейной школы. Остаётся лишь надеяться на интуицию и трезвый ум Виктора Захарова, сделавшего столь решительный и одновременно опасный шаг в сторону «озеленения» команды. Признаться, выглядит это дело шатко и может даже оказаться безнадёжным. Впрочем, сам тренер так не считает:

— Всё на самом деле не так страшно, как представляется на первый взгляд. Да, у нас просматривается много молодёжи и пока никому из них место в основе не гарантировано… Ну, а когда ещё омолаживать команду? Весной у нас закончили карьеру аж четыре хоккеиста. Опыт — это ведь ещё и возраст. Пока ещё есть, кому делиться с мальчишками опытом, и это надо использовать. Что мы и делаем.

1 сентября Виктор Анатольевич огласил список ребят, которых собирается вызвать на взрослые сборы. Счастливчиков оказалось семеро. Среди них перспективный вратарь Андрей Спешилов и заметная пара защитников — Вадим Сметанин и Матвей Захаров. Последний, кстати, приходится тренеру сыном и намерен задержаться в составе надолго. Парень не присутствовал на льду, когда отец назвал его имя. О случившемся ему сообщил друг и напарник Сметанин по телефону. Реакция незамедлительна:

— Лет через пять мы с тобой будем шведов под Полтавой бить!

Захаров-старший прокомментировал игру сына неохотно и крайне скупо, сказав лишь, что Матвей горяч и агрессивен.

Ещё четверо ребят представляют собой этакую «звёздную», сыгранную годами «тройку» Степанов — Илюшин — Зайцев и обладателя звания лучшего бомбардира среди сверстников в команде Артёма Иванникова. Артём, к слову, не достиг даже семнадцатилетия.

Неожиданным приятным сюрпризом станет для болельщиков появление в воротах «ХК Уралец» прежнего голкипера Александра Илясова, у которого возникали проблемы с контрактом. Вопреки ожиданиям, это препятствие устранилось. И теперь можно говорить, что на вратарской линии у команды всё в порядке. Впервые цвета нашего клуба будет защищать легионер из Италии Пьетро Карпано.

Вадим Сметанин

У нас сегодня выходной. Я просыпаюсь дома в своей кровати. На часах одиннадцать утра. Наконец, выспался. На базе это почти невозможно. Со мной в комнате живёт Матвей, а он не может вести себя спокойно. У него язык как лопата, всё время говорит-говорит-говорит… А когда уснёт, начинает храпеть. А ещё он высокий, ноги у него на кровати не умещаются и приходится подставлять стул; так он из спинки уже все деревяшки высадил. Спать в комнате можно, только если накрыть голову подушкой.

Семья у нас огромная. Только сегодня все отчего-то ходят на цыпочках. Неужели из-за меня? Надо вставать.

— Привет всем! — ору громко и один раз. Чтоб все слышали и потом не высказали недовольство, что забыл кого-то поприветствовать. Возле порога папа клеит маленькие сандалики. Из кухни пахнет чем-то печёным, это бабушка делает оладьи. Дед поливает из детской зелёной лейки цветы на подоконнике в зале. Из родительской спальни слышатся вопли. Я прислушался. Это мои шестилетние сестренки-близнецы Сашка и Наташка спорят, у кого из них на платьишках больше цветочков. Мама забрасывает бельё в стиральную машину.

— Да выброси ты их, — советует дед отцу, кивая на сандалики.

— Ну да! Саня их два дня не носила! — крутит пальцем у виска.

— Дед! — окликает его бабушка. — Уже неделю тебя прошу банки в погреб опустить! Сделаешь, а?!

— Вон, Вадик опустит, — увильнул дед.

— Ну да! Давай он свалится, — подключилась мама, — а ты пойдёшь в хоккей играть. Пойдёшь?

— Мама! — приближающийся вопль и топот ножек. — Она меня за волосы дёргает!

— А она меня за пальчик укусила!

— А она…

— А она…

— Тихо! — папа напомнил, кто тут глава семьи, и на секунду повисла тишина. Все стали расходиться. Только маленькие, заметив меня, живо и организованно переключили всё внимание на мою персону. Две бандитки, от которых я попытался скрыться на улице, а потом в дедовом сарайчике, но манёвр мне не удался. Оставалось только защекотать их, чтоб отвязались.

В полдень у нас состоялся завтрак. Маленькие шумели, ругались. Я не выдержал и прикрикнул на них. Они вообще не слушают никого, кроме меня. Слишком их избаловали родители. Я двенадцать лет был единственным ребенком в семье, и мне никогда не позволяли делать того, что позволяют им. Сегодня я не намерен весь день слушать их вопли, поэтому надо бежать отсюда, сломя голову.

Звоню Матвею. В это время на колени ко мне пытается забраться Сашка. Я различаю их лишь по манере поведения. Так вот Саня у нас невероятно любвеобильная, её хлебом не корми, дай кого-нибудь почмокать или погладить. Наташка более сдержанна, чтобы завоевать её сердечко, надо добиться её расположения. Вот сейчас, услышав, кому я собрался звонить, Саша прилетела в комнату растрёпанная, в одном носочке, второй торчит из кармана. Она обожает Матвея и, когда он приходит ко мне в гости, отбиться от неё нереально. Ещё этот болтун обещал ей на ней жениться, когда подрастёт. Саня теперь ходит в невестах.

Трубку сняла Оля. Я не видел её уже полтора недели и, только услышав её голос, понял, как сильно соскучился. Поначалу я хотел сразу позвать товарища куда-нибудь погулять, но теперь подумал, что неплохо бы заглянуть к нему домой. Хотя я уже так промозолил глаза Виктору Анатольевичу!.. Оля сообщила, что братец ещё спит, но я могу прийти, тогда он быстрее проснётся.

Недолго соображая, я взял Сашку подмышку и оттащил к маме. А потом бросился одеваться, пока сестрички не успели сесть мне на хвост. Через десять минут я уже во весь опор летел из родного дома к автобусной остановке.

…У Захаровых было тихо. Дверь мне открыла Оля. Выглядела она бодренько — глаза блестят, улыбается. Я прислонился плечом к косяку и заулыбался как дурак, даже поздороваться забыл.

— Чего встал? Проходи! — втащила меня в прихожую за воротник, и я по инерции обхватил её за талию. — Ну! — ударила меня по рукам.

— Соскучился! — только крепче сжал её в объятьях и чмокнул в щёку, а она принялась вертеться, делая вид, что хочет освободиться. Но я-то знал, что ей нравится. И всё же отпустил. — Как у тебя дела? — стал снимать кроссовки.

— Хорошо. Хоть нескучно одной. Я же целую неделю одна жила. Папа, правда, иногда ночевал… А ты как?

— Какое-то у меня двоякое впечатление от дома. Все орут, носятся, как угорелые… Где твой братан?

— Обнимается с холодильником, — стрельнула в меня глазками. — Может, хочешь есть?

— Нет, спасибо, если только чаю…

— Идём, — и потащила меня за руку в кухню. Здесь и собралась вся мужская часть семейства. При отце Оля обычно на меня внимание не обращала, и моё самолюбие от этого немножко страдало. Я знал, что дядя Витя меня ценит как Матвейкиного друга, и соответственно хотел большего — чтоб меня считали достойным быть рядом с Олей. Я делал уже немало попыток подружиться с ней поближе, только она это всерьёз не принимала.

Я поздоровался и плюхнулся за стол, взглянул на товарища. Глаза узкие с пожелтевшими синяками, на носу пластырь, на щеке отпечаток от подушки. И как с таким чудищем на улицу выходить? Этот вопрос я озвучил, а в ответ получил от Матвея по уху… Его выгнали из больницы на третий день после операции, когда он разбил футбольным мячом окно в кабинете главврача. Он тут же явился на базу и поставил на уши весь состав. У Матвея вообще шило в одном месте, постоянно крутится, вертится, никому покоя не даёт. Таких в основном составе, я заметил, немного. Кудинов с Ларионовым, которые шпыняют друг друга на площадке, а достаётся всем, куражистый вратарь Илясов — все старожилы, и новоприбывший итальянец Пеьтро, невероятно шумный. Кстати, он неплохо говорит по-русски, он ровесник Игоря и будет играть центровым в четвёртой «тройке». Уже показал свой горячий характер, заявив дяде Вите, что для него четвёртое звено — это очень мало, что он легионер и приехал в Россию за тем, чтобы много играть и забивать. Тот, в свою, очередь, заявил, что у него в команде все звенья первые.

— Вы, если гулять соберётесь, недолго. В восемь вечера надо быть на базе, — предупредил нас Захаров-старший. — Тебе когда повязку менять? — стал подниматься из-за стола.

— Да вечером и поменяю, когда приеду, — прогнусавил Матвей, уже нашедший общий язык с врачом команды.

Дядя Витя потрепал меня по макушке и отправился отдыхать. Впрочем, сложно назвать отдыхом то, что он сейчас будет выдумывать и чертить в своём блокнотике новые комбинации и перестановки в звеньях, вырабатывать стратегию… Такова роль тренера.

Оля налила чаю и присоседилась рядом, как обычно состроила глазки, и меня посетила мысль, что она сейчас замурлычет. Ей, что ли, доставляет удовольствие мучить меня? Мол, смотри, но не трогай. Вот кому от всего этого спектакля действительно весело, так это Матвею. Каждый раз забавляется, а потом ещё и сам мне нервы треплет. Стоит сказать ему спасибо хотя бы за то, что не вмешивается в мои дела, наблюдает за всем со стороны. Только потом даёт свою нелестную оценку.

— Ну, как дела? — решил я пока не зацикливаться на Оле и поинтересоваться о том, что думает по поводу нашей игры дядя Витя.

Матвей пожал плечами, мелкими глотками отпивая чай из кружки. Ему необходимо было делать маленькие перерывчики, потому что дышать приходилось ртом.

— Хреновый из тебя разведчик, — вздохнул я.

— Да просто папа — партизан, — покачала головой Оля. — А что, вы уедете, и я опять не увижу вас целую неделю?

— Почему же? — отозвался Матвей. — Ты можешь приносить нам передачки и передавать через маленькое окошечко, а ещё тебе могут разрешить общаться с нами через сетку, а… — не успел договорить, схлопотав по макушке от сестры. — Ой, баран! Чего глупые вопросы задаёшь?! Ты ж папина дочка, тебя всегда на базу пустят! — на этот раз получил по спине полотенцем.

— Ещё? — мило улыбнулась Оля.

— Тихо ты! — я остановил её, взяв за руку. — Ведёте себя, как мои маленькие… Оль… — и укоризненно взглянул на неё. Она что-то пропыхтела себе под нос, а потом, неожиданно прижавшись плечом к моему плечу, пожаловалась:

— А он меня обижает…

— Кто бы говорил! — помедлив секунду, ухмыльнулся я.

— Вот видишь, Вадик, кто у нас в доме хозяин. Так она и воспитывает нас с отцом. Вечно тычет носом в грязные носки и орудует полотенцем, если ей чего-то не нравится!

Та уже собиралась возмутиться, но я вовремя сориентировался и закрыл рукой ей рот. Она только хлопнула глазами и даже не стала кусаться.

— Ладно! Я не скажу вам… — встала, не договорив, и стала натягивать кроссовки в прихожей. Мы видели её в проём из кухни и, переглянувшись, хором задали вопрос:

— Что ты нам не скажешь?

Открыла входную дверь и переступила через порог. Если честно, я подумал, что не скажет, куда она собралась. Впрочем, она никогда не докладывает.

— Не скажу, что папа думает с вами сделать! — и, хлопнув створкой о косяк, ринулась наутёк. Мы сначала кинулись её догонять, но застряли в проёме, а потом она была уже далеко.

— Коза! Поймаю, уши отрежу! — проорал ей вслед Матвей.

— Жестокий! — только и вымолвил я.

Вечером мы снова на базе в своей маленькой комнатке. Днём погуляли по городу в тех местах, где не слишком много народу, чтоб людей не пугать видом моего напарника. Прибывают потихоньку из дома наши ровесники, с которыми мы много лет играли бок о бок. Там, в нашей юношеской команде, очень долго шёл процесс естественного отбора, тренер нас порой в такие пекла бросал, откуда опытным игрокам не всегда с честью выбраться удаётся. Похоже, Виктор Анатольевич следил за нашим годом довольно пристально, раз вызвал на сборы поголовно всех самых забивающих. Ну, мы-то с Матвеем к ним не относимся, мы же всё-таки защитники. Но и у нас по десять голов за сезон порой положить получалось.

Сегодня нам сообщили, что в предстоящем в скором времени товарищеском матче мы обязательно примем участие. Все семеро. И вратарь Андрей Спешилов в том числе. Проверка на вшивость. Остаётся лишь гадать, как нас определят на эту игру — одним звеном, как мы выходим на лёд обычно, или всё же раскидают кого куда. Думаю, впрочем, что нам с Мотькой волноваться не надо. Или стоит? Хотя бы ради приличия…

От Виктора Анатольевича никогда и ничего раньше положенного времени не добьёшься. Для многих его чудачества порой не просто неожиданны, а кажутся вообще фантастическими. Мне кажется, что команду и игроков надо подготавливать заранее, а не обрушивать на их головы свои соображения в последний момент. Хотя в случае Кудинова с Ларионовым и это не помогло. А мы вот пребываем в неведении. Только Матвей настроен воинственно, все над ним так и похохатывают, мол, собрался шведов под Полтавой бить. Слышал я такие настроения, что его тут кое-кто считает папиным сынком. Ну-ну, посмотрим…

Кстати, вначале почему-то за Матвея принимали меня. Ну, уж не так мы с ним и похожи, чтоб нас путать. Да, оба тёмненькие. Но я на полголовы ниже и плотнее намного. Но Виктор Анатольевич в первый день тренировок со мной действительно носился как курица с яйцом, не зная, кому из опытных меня доверить в напарники. Пока Матвей отсутствовал, я был седьмым-лишним. Правда, Ларионов подмигнул мне: не лишний, мол, а запасной.

С одной стороны привычные упражнения, наказы, теоретические занятия, с другой — новый коллектив, новые манера игры и концепция команды. Во всё это мне предстоит вписаться. Удивительно выходить на лёд на утреннюю тренировку и слышать не привычный мягкий говорок наставника, а твёрдый, не терпящий возражений голос Виктора Анатольевича. Удивительно сознавать, что здесь мне уже не прощают детских погрешностей, что мой первый учитель, говоря об этом, был прав. Границы моего хоккейного мира расширились. Я понял, что взрослею, что если не повзрослеет и моя игра, меня отсюда вытеснят, и кто-то более умелый займет моё место в команде.

… -Эй! — Матвей оторвал меня от мыслей. — Ты не спишь?

— Нет. Рановато ещё вообще-то спать, — отозвался я неохотно и перевернулся на другой бок, чтобы лучше видеть его.

— Знаешь, что я выяснил?.. — и выдержал театральную паузу. — Что у нас в составе только ты умеешь играть в шахматы…

— Тьфу! Я думал что-нибудь интересное! — я ухмыльнулся.

— Серьёзно! — заверил он, потом помолчал и сменил тему: — Папа Ольке звонил. Завтра после обеда она приедет… — и замер, контролируя мою реакцию.

— Ну и что? — я лениво хлопнул ресницами.

— Даже не обрадуешься? — насторожился товарищ.

— Матвей! Сам посуди, сколько я за ней ещё ходить буду?! — раздраженно бросил я. — Не хочет, не надо, — это я, конечно, лукавил. Знал, что он ей передаст. — Третий год она меня динамит. Думаешь, мне не надоело?..

— Интересно рассуждаешь! — презрительно фыркнул он.

— Я бы посмотрел, как ты на моём месте рассуждал! Всё, отстань! — я лёг на спину, уставился в потолок. — Давай останешься на той же позиции, где и всегда. Смотри и не лезь. Я ей ничего плохого не сделал. Пока она одна меня терзает!

— Всего истерзала! — пихнул меня в плечо несильно. — Да брось ты, я ж это так — для приличия… Как там моя невеста?

— На целый сантиметр выросла, — буркнул я.

Он посидел с полминутки молча. Потом встал и вышел, негромко хлопнув дверью. Обиделся. Ну, и нечего было заводить этот дурацкий разговор. Это моё дело, когда, как и с какого боку подъехать к Ольке. На самом деле я, конечно же, не собираюсь отступать.

В этом вся моя натура — в невероятном упрямстве, которое все называют ослиным. Как выражается мой тренер, цели, которые я ставлю, падают передо мной с грохотом одна за другой. Их особенность в том, что не такие уж они и большие, в каком-то смысле одноразовые. Мне важно не то, что будет через год или месяц. А то, как я поведу себя завтра.

А назавтра у меня уверенный настрой.

Травма

Хоккей — вид спорта психологический. Сразу видно, кто есть кто. Невозможно играть, боясь синяков и ушибов. Испытываются те же ощущения, что и в тот момент, когда впервые встаешь на коньки и боишься упасть. Но не бывает так!

Жёсткий ты игрок или корректный, играешь на команду или проявляешь яркую индивидуальность, лидер ты или помощник лидера, борешься до конца или бросаешь начатое дело на полдороге. Можно родиться талантливым хоккеистом, а можно много работать и стать мастером. Это тоже говорит о твоём характере… Ловкие руки, быстрые ноги, работа корпусом, логическое мышление — здесь ценится всё. При всём уважении к другим видам спорта игра для настоящих мужчин — это хоккей.

«ХК Уралец» начал сезон в середине сентября. Виктор Захаров подошёл к комплектации команды творчески. В нескольких товарищеских матчах просмотрел почти тридцать игроков, пытающихся закрепиться в основе. В том числе всех семерых мальчишек, из которых отказал только одному — Артёму Иванникову. Сложно было сказать парню «нет», но дело вовсе не в его игре. На самом деле лучший снайпер своего года во взрослой команде немного потерялся. На общем фоне его игра выглядела разорванной, спонтанной. Нехватка мастерства читалась явная, хоть он умудрился начать две результативных атаки. Тренер велел парнишке подрасти на годик, а потом обещал вызвать его в команду снова.

Звено воспитанников провело предварительные игры с хорошим настроем, продемонстрировав слаженный комбинационный хоккей. Опытные соперники с небольшим удивлением встречали масочников, но хитрые попытки обыграть их на классе реализовались лишь однажды, да и то сам Матвей срезал шайбу в ворота. Виктор Анатольевич сына, конечно, по головке за это не погладил, но, понимая, что кто угодно мог оказаться на его месте, наказывать не стал.

Тем не менее, тренер решил их разлучить, добавив к юношеской «тройке» пару более опытных защитников. Дело здесь снова было не в том, что ему не нравилось взаимодействие между ними. Наоборот. На их примере детей можно учить! Остается только гадать, как удалось добиться их первому наставнику такого школярского исполнения?! Двумя линиями выходят на ворота, отходят своевременно и по возможности все вместе. Этакая пружинка, которая сжимается и распрямляется в нужный момент. Годами сыгранная «пятёрка», годами отработанные комбинации. Они знают, что всегда могут понадеяться друг на друга, что всегда рядом кто-то есть.

Но так нельзя. Они вышли на другой уровень, где, чтобы выступать вместе, им нужно больше опыта. Пусть набираются его отдельно друг от друга. Им нужны напарники, которые не растеряются в непредвиденной ситуации и не позволят растеряться им… Если хоккей станет делом их жизни, им непременно придётся сталкиваться с новшествами, их будет немало. Надо привыкать уже сейчас… И Захаров осуществил свою задумку, определив Матвея и Вадима к «тройке» Кудинов — Карпано — Ларионов. Получился харáктерный миниколлектив, который с первой своей минуты появления на льду выделился особенной тактикой. Роль явного лидера взял на себя легионер, за ним она и закрепилась впоследствии. До голов оказался жадный, бросал любые шайбы — удобные, неудобные. Даже в тот момент, когда на нём висят хоть втроём, а напарники открыты. Но и забивал стабильно — по голу в матче… Не занимать звену было и задиристости. Игорь, Пьетро и Матвей с головой оправдывали своё формальное название «чекинг лайн», да еще их компанию разбавлял настырный Сметанин. Выбивался из общей картины один лишь Егор — юркий, несмотря на довольно высокий рост, хитрый, быстрый и во всех отношениях правильный.

Как Виктор Анатольевич и обещал Пьетро, у него в команде царило равноправие звеньев. Он давал возможность играть всем одинаково. Расставил своих подопечных таким образом, чтобы в каждой из «пятёрок» находился как минимум один хоккеист, способный взорвать игру в самую нужную секунду. Чаще всего им оказывался центрфорвард, ведь очень важно выиграть вбрасывание и вовремя оказаться там, где тебе и положено.

Совершенно новая команда «ХК Уралец» уже на старте чемпионата обескуражила всех. Бросалось в глаза большое количество масочников — до 18 лет игрокам положено быть в железных решетках на лицах, вратарь Спешилов — его тренеры принялись наигрывать уже во второй встрече, давая отдохнуть основному голкиперу, необычные сочетания хоккеистов — тех, кого раньше и представить рядом друг с другом было нельзя… На удивление всем состав этот заиграл и выдал неплохую десятиматчевую серию: семь побед, одна ничья, два поражения. И во второй половине октября команда значилась на второй строчке турнирной таблицы.

Коллектив готовился к трудной встрече, по счёту тринадцатой, и особо суеверных число это настораживало. Перед началом утренней тренировки бодрствовал больше остальных неугомонный итальянец. Не успев появиться в раздевалке, оповестил, что для тринадцати игроков сегодняшний матч будет тринадцатым. Ларионов пришёл невыспавшимся, весь какой-то настороженный, подозрительный. Потом признался тренеру, что у него нехорошее предчувствие. Тот пожелал ему типун на язык, но тоже призадумался. Обладая развитой интуицией, он и сам чувствовал надвигающееся событие. Но что это — грядущее поражение?

Наверное, первый раз за несколько лет собрался такой коллектив, где атмосфера стояла доброжелательная. Раньше обязательно в команде находились один-два парня, а то и больше, способные посеять раздор. С приходом Захарова на пост наставника это явление было искоренено. Тем не менее, потасовки иногда вспыхивали, виной тому — непонимание. Может, Захаров с Ларионовым почуяли приближение разлада?

…До игры оставалось около часа. Команда уже расположилась в раздевалке, готовясь к матчу. Тренер прошелся из одного конца помещения в другой и отметил, что чего-то не хватает. Хохочет Пьетро, рассказывая на ломаном русском историю, которую все уже не раз слышали, о том, как он впервые приехал в Россию. Уже никому не смешно, всем она надоела, и без особой вежливости Кудинов просит его заткнуться. Сам Игорь аккуратно заматывает крюк белой лентой, и все его внимание сосредоточено на клюшке. Карпано обижается и, замолкнув, начинает разглядывать свои коньки. Его хватает ровно на минуту, и он тут же, прислушавшись к другой беседе, поддерживает Матвея. Тот в свою очередь, общаясь с ровесниками, украдкой поглядывает на отца: как бы сделать так, чтоб поняли рассказ все, кроме него. Не иначе, как опять вспоминает какую-нибудь девицу. Ну, точно! До тренера долетают слова:

— …стоит. А Вадик так подленько подкатывает: «Девушка, — и паузу выдерживает, — а вы где такие кривые колготки купили?..»

Общий смех. Виктор Анатольевич и сам закусил губу. Бросил взгляд на Сметанина — смеётся. Удивительный паренёк. Несмотря на своё природное обаяние, на то, что люди к нему так и тянутся, он выбивается из массы. Из друзей у него только Матвей, а в остальном он одинок. Говорит мало, но этот пробел в их паре с лихвой компенсирует Матвей.

Так чего же не хватает? Пьетро, Игорь, Матвей, Вадим…

— А где Егор? — обратился к ближе всех сидящему Кудинову.

— Егор? — глазки забегали. — Вроде в туалете…

— Игорь! — поймал его тренер на вранье — сразу понял, что он не напарника ищет взглядом, как пытался показать, а быстро соображает, что ляпнуть.

— На трибуне с женой, — неохотно признался тот. — Позвать?

— Давно уж пора! — обернулся на вход, откуда чуть не по-пластунски подбирался к своему месту Ларионов, — Я всё вижу! А сказать нельзя было, что по жене соскучился?

Тот приготовился к выговору.

— Я бы отпустил тебя до игры, — не оправдал тренер его предчувствия, и парень виновато заулыбался. Виктор Анатольевич усмехнулся. Егор весь — от пяток до макушки — не такой, как его партнёры. Виноватость только на его лице и можно прочитать. Он выделяется даже цветом волос — он русый, остальные тёмненькие, глаза серые, у остальных тоже тёмные. Ресницы мохнатые, как у девчонки. Изогнутые брови прямо-таки летят к вискам. Аккуратный прямой нос и упрямо приподнятые уголки губ. Кажется, что он всегда улыбается.

— В следующий раз буду иметь в виду.

— Ну, давайте, поторапливайтесь уже! — в этот раз наставник обратился ко всему коллективу. — Чья очередь сегодня первыми на лёд выходить?

— Степанов — Илюшин — Зайцев, — ответил стройный хор.

— Правильно, — удовлетворённо мурлыкнул. Иного ответа он и не ожидал. Значит, ему удалось воспитать своих птенцов так, чтобы каждый знал — кто, где и когда. Они не механическую работу делают — вышел — отыграл — забыл, — они готовятся к игре как китайцы к чайной церемонии. Для них каждый матч — событие.

Матвей подбирается к Саше Илясову. Вратарь только что получил в руки наточенные коньки и уже тихонько ругается — слишком острые. Недолго думая, Саша начинает тупить их об скамейку. А Матвей тут как тут:

— Сань! — прокашлялся.

— Чего? — поднял на него смуглое небритое лицо с яркими голубыми глазами.

— Ты нам ещё свой прогноз не обнародовал! — шмыгнул носом.

— Ой! Позолоти ручку, всю правду скажу! — закривлялся голкипер, а потом сразу посерьёзнел. — Иди отсюда, настроения нет! — и снова стал возить коньком об лавку.

— Сань! — Матвей приземлился рядом. Подлизываться он умел. — А для этого есть специальная резиночка! — указал на лезвие.

— Да? — слово получилось расплющенным «дэ».

— Да! — то же самое, только с утвердительной интонацией. — Я по телику видел!

— Иди, не мешай, — отмахнулся Илясов.

— Кто сегодня отличится? — не отставал от него парень. Придя в команду, он узнал, что Саша славится не только своей отменной игрой в воротах, но и тем, что может грамотно предсказать, кто сегодня отличится. С этим вопросом и пристаёт к нему теперь Захаров-младший, сменив на этом посту одного из тренеров.

— Да не ты, — бросил ему в лицо. — Вон — Егор, его сегодня муза посетила в лице жены, он сегодня вдохновлённый!

Матвей переглянулся с Егором, и тот двинул бровями — факт.

— И всё? — не унимался мальчишка.

Илясов не стал отвечать. Молча поднялся и прошёл чуть дальше на свободное место, нашел выемку в скамейке, вставил туда лезвие и снова принялся за дело.

— Саш, а как ты это делаешь? — словно не понял Матвей.

— Захаров, иди сюда! — окликнул тренер сына, указав пальцем на его место. — Сейчас, как в армии, будешь на время одеваться, если рот не закроешь.

— Все, молчу как рыба! А… — хотел ещё что-то спросить у Саши.

— Заткнись! — швырнул в него перчатку Илюшин — один из масочников — рыжий веснушчатый пацан. — Моть! Язык как лопата!

…На стадионе обычно устраивали целое светопредставление, когда на лёд выходили игроки домашней команды; объявляют всех поимённо — местные «звёздочки». Сегодняшнее начало матча не стало исключением. Друг за другом выскочили из раскрытого борта и выстроились на синей линии, освещённые разноцветными лучами прожекторов. Прослушали гимн. Капитаны обменялись вымпелками и рукопожатиями, поприветствовали главного судью.

Волнение — обязательный атрибут перед каждым новым стартом — исчезло в тот же миг, когда главный арбитр произвёл первое вбрасывание. Но на скамейке «ХК Уралец» сегодня было жарче, чем на льду. Даже на лавке хоккеисты отдавались игре сполна, всей душой болея за звено, находящееся на площадке. Команда отличалась от других тем, что очень шумно себя ведёт.

С самого начала всё пошло не совсем так, как нужно. Объяснялись неудачи не только тем, что соперник сильнее и крепче, но и собственными ошибками — прежде всего в обороне. Тренер хмуро наблюдал за подопечными, приберегая советы напоследок. Он не спешил. Да и Саша Илясов пока не позволил в себе ни разу усомниться. Да и насчёт Ларионова вратарь напророчил — Егор в атаке был неудержим, то и дело заставляя голкипера соперников отбиваться от его ударов.

Время шло, а на табло светились нули. Ни одну из команд такой «сухарик» не устраивал. Захаров вооружился планшеткой и фломастером. Но, пока ещё не сообразив, что предпринять в атаке и кого кинуть в бой, подбодрил сына, выглядевшего сегодня не слишком убедительно:

— Всё нормально! Только чуть раньше их встречай! Не бойся! — хлопнул парнишку по плечу и переключил внимание на Вадима. Тот выглядывал на него из маски вопросительно-требовательным взглядом. Оценить его игру? — Всё в порядке, Вадик! Только поувереннее! Работайте больше в средней зоне, не бойтесь их встречать! Отдыхайте!

К середине второго периода хитрый Ларионов оформил дубль, и «ХК Уралец» повёл в счете. До конца двадцатиминутки прессинг на ворота Илясова усилился до такой степени, что довёл защитников до отчаяния. Кое-как дотерпев до перерыва, состав вздохнул с облегчением и отправился отдыхать положенные четверть часа.

Дав пять минут ребятам отдышаться, Виктор Анатольевич приступил к разбору полётов. Довольно сдержанно пояснил Пьетро, который и стал для него основным объектом, что он по своей горячности выбивается из общей картинки звена, что он порой не просто не помогает напарникам, но даже мешает. Он и в самом деле сегодня не был на себя похож, метался бесполезно по площадке, путаясь у ребят под ногами; благодаря его нескладным действиям захлебнулось несколько намечавшихся контратак. В ответ Карпано промолчал, приняв критику на удивление спокойно.

Тренер пожурил защитников, которые опасались сегодня помогать в атаке форвардам и катались в основном на своей синей линии. Голов могло быть больше, если бы они своевременно оказывались там, где им и положено, а не глубоко в обороне.

Время, отведённое на передышку, быстро растаяло. Друг за другом змейкой парни отправились на лёд. Вадим шёл вслед за Матвеем и, потрогав его за плечо, спросил:

— А Оля здесь?

— На трибуне, — кивнул товарищ, чуть повернув голову. — А что?

— Просто спросил, — пожал плечами мальчишка.

— У тебя ничего не бывает просто! — хихикнул тот. — Раз уж ты шнурки на коньках морским узлом завязываешь!..

— Иди давай!.. — чуть повысил голос Вадим, уже укоряя себя за то, что посмел заговорить с другом. Он ещё что-то пытался сказать, но Вадик отключил слух.

В первую же свою смену номинальное четвёртое звено умудрилось провести неплохую атаку и закрепиться в зоне соперника. Но из-за очередной ошибки Пьетро снова был упущен голевой момент, а шайба оказалась выброшенной за линию. Пришлось за ней возвращаться. Так как ближе всех к ней находился Сметанин, он и ринулся за снарядом наперегонки с одним из хоккеистов противоположного стана. Успел первым настигнуть шайбу у самого борта и даже вышвырнул её сходу подальше от ворот, но через мгновение оказался сам впечатанным в борт. Всё произошло меньше, чем за пять секунд.

Успевший уже заскочить на скамейку запасных Матвей оглянулся на звук удара и увидел, что Вадим, скорчившись, лежит неподвижно на боку и держится за локоть.

Судейский свисток. Нужен врач. Это серьезно…

«Олимпия», 29 октября 1999 года, №45

«Кровавое воскресенье»

Воскресная игра «ХК Уралец» выдалась для команды богатой на неприятности. Обычно матчи с «Радиатором» заканчиваются для Захарова и его подопечных поражениями, причём нередко разгромными. На этот раз история обещала сложиться по-другому. Не желала наша хоккейная компания в очередной раз становиться мальчиками для битья. И совсем скоро после стартового свистка «Радиатор» уже пропустил шайбу от Егора Ларионова. А в начале второго периода Егор умножил преимущество в два раза. Счёт, таким образом, продержался до конца матча, а ворота Илясова остались в неприкосновенности.

Игру комментирует Виктор Захаров:

— Не уступить сегодня «Радиатору» было делом принципа. И мы изначально рассчитывали заполучить ничейный результат. Ребятам пришлось тяжело, все устали, Саша Илясов буквально в мыле… Нельзя сказать, что я доволен. Результатом — да, но не манерой нашей игры. Много осторожничали, от ворот почти не отходили, отсюда и бросков меньше, чем всегда, и соответственно реализация ниже.

Победа в матче стала лишь горьким утешением событиям, что произошли в третьей двадцатиминутке. Самый габаритный хоккеист Младшей лиги Владимир Зайкин из «Радиатора» весом почти 120 килограммов так размазал по стеклу Вадима Сметанина, что тот уже не смог подняться со льда самостоятельно. Позднее выяснилось, что у 17-летнего защитника перелом руки, и теперь Вадим выбывает из состава на шесть недель. Сам пострадавший уже пришел в себя и находится в боевом настроении, не собираясь никому уступать своё место в команде.

Не прошло и пары минут после того, как увели со льда травмированного Сметанина, а возле ворот «ХК Уралец» уже вспыхнула потасовка. Все тот же Зайкин атаковал голкипера Илясова, что вообще запрещено правилами. Грудью на защиту Александра и последнего рубежа смело кинулся Игорь Кудинов. Он-то и ушёл в итоге с площадки весь в крови и лишённый права выступать до конца игры и в двух следующих матчах. Зато изрядно потрепал Зайкина за всё, что тот успел натворить.

Ну, и, наконец, хорошие новости. Совсем скоро форму «ХК Уралец» примерит на себя один из самых забивающих игроков нынешнего чемпионата Николай Чикаев. Напомним, что весной Николай и его клуб «Сталь» были исключены из Старшей лиги за неимением стадиона, соответствующего требованиям. Сегодня «Сталь» занимает первую строчку турнирной таблицы, доказывая хоккейному руководству, что она достойна выступать там, где ей и положено. За Чикаева «ХК Уралец» отдаёт «Стали» своего капитана — Семёна Корнилова.

Чикаев

Его уже вызывали несколько дней назад к начальству. Чтобы оповестить о том, что его персоной интересовался «ХК Уралец», и возможно в скором времени состоится сделка между клубами. Николай не стал заламывать руки и причитать, как делали некоторые его бывшие одноклубники и друзья, которым не хотелось, и тем не менее пришлось расстаться с командой. Он прикинул, что к чему, и счёл такой расклад выгодным для себя.

Он был воспитанником «Стали» и не относился к тому разряду хоккеистов, которые рождаются талантливыми. Но он любил хоккей и больше всего на свете хотел стать прославленным игроком какого-нибудь великого клуба типа ЦСКА или «Динамо», нет принципиальной разницы. И он работал — много и усердно. В основной состав «Стали» он попал три года назад, когда ему было 21, когда некоторые его ровесники, с которыми он вместе начинал, уже успели поиграть тут по четыре сезона. Но закрепиться в составе Николай не смог, не успел, хоть и проявил себя с лучшей стороны. Его отдали другому клубу, где он быстро нашёл своё место, вскоре стал одним из лидеров. Но обстановка в команде оставляла желать лучшего, то и дело возникала угроза развала целой системы. Коля понял, что отсюда надо бежать и стал стараться ещё больше — чтобы заметили. Не хотелось ещё и вылететь в Младшую лигу, а над этой пропастью и балансировал клуб.

Спасение пришло неожиданно. Оттуда, откуда он и не ждал. Ему позвонили из «Стали» в начале прошлой зимы. Слишком уж хотелось ему удрать из этой дыры, поэтому он и не вспомнил, что у родного клуба тоже целый букет проблем, одна из которых — маленький стадион. Приехав домой, Николай выдал результативную серию игр, а потом решил немного передохнуть и подумать.

Его стараниями «Сталь» заметно продвинулась с двенадцатого места на восьмое. Тем не менее первой команда уже не будет. Так и нечего стараться. В следующем году можно будет начать всё сначала. Если, конечно, судьба ему снова не улыбнётся и пошлёт спасение в лице команд из Воскресенска или Челябинска, которые то и дело курсируют между Старшей и Российской лигами.

Но тут-то и грянул гром. Случилось то, чего он больше всего и опасался. «Сталь» со своим итоговым шестым местом вылетела в Младшую лигу, а Чикаева никто к себе так и не позвал.

Теперь, если даже и выиграет «Сталь» чемпионский титул — да хоть десять раз подряд — обратно её не пустят, пока не построится большой стадион. Колю такая расстановка дел не устраивала. Время тикает, годы уходят, а хочется ещё много успеть. И предложение «ХК Уралец» не самое плохое. Вроде у них крепкое финансирование. Там выступает Кудинов, с ним он с детства знаком — жили в одном дворе, но играли, правда, в разных командах. И самое главное, у них есть шансы прорваться наверх. Кто знает, может, его-то, Николая, им как раз и не хватает?

Он устал после долгих сборов. Думается, в новом городе ему придётся провести не меньше полугода. Жить пока он будет на базе. Соответственно и вещей требуется пока не так много. То, что понадобится в первое время, уместилось в два баула. Николай проволок их по вагону в своё купе и кивком поздоровался с молодой девицей, что меняла подгузник ребёнку прямо на столе. Не успел устроиться, а в проёме уже появился, видимо, её подпитый муж и мутным взглядом уставился на парня:

— Это кто у нас такой? И что он тут делает?

— Трамвай жду! — бросил Коля, запихивая клюшки на третью полку. Но они туда лезть не собирались, тут же выпали обратно, чуть не ударив его по голове.

— Хоккеист? — заинтересовался собеседник.

— Хоккеист, — утвердительно кивнул тот.

— За «Сталь» играешь! — обрадовался парень.

— Уже нет, — и воткнул, наконец, свои дровишки на место.

— Жалко, — на этом вздохе знакомство и закончилось.

Ехать предстояло ночь. Поезд прибывал в город в семь утра. Мокро, холодно. Да ещё возникла какая-то неурядица с человеком, что должен встретить Николая на перроне. Ему пообещали, что всё будет в порядке, а он лишь фыркнул в ответ. Ещё бы! Попробовали бы его не встретить!

Лезть пришлось на вторую полку, потому что пьяный паренёк оказался не в силах туда забраться и свернулся калачиком на Колином месте. Как только голова коснулась подушки, Чикаев уснул. Но ненадолго. Заорал дурниной реёенок, не желая угомониться. Счастливые родители и качали его, и баюкали, и трясли погремушками — даже папаша, который в минуту протрезвел от душераздирающего вопля, но не помогало. Коля уже пробовал накрыть голову подушкой и затыкать уши, но тоже безрезультатно. К тому же в купе стало холодно, и к нему уже не ёел сон. Зуб на зуб не попадал. Свернувшись калачиком под одеялом, он тёр замерзающий нос и смотрел в окно на чёрные страшные степи. Ноябрь. Самый нелюбимый месяц…

В третьем часу ночи дверь купе отъехала в сторону и на пороге возникла бабка в мокрой шляпе с собачкой подмышкой. Николай долго маялся, пытаясь угадать породу и, наконец, понял, что это пекинес. Между ней и юной мамочкой тут же началась грызня. Бабка попросила заткнуть малыша, на что девица ей ответила, чтоб убрала под стол блохастую псину. А дальше — дым коромыслом — да всё по той же теме — «отцы и дети». И так до самого утра.

Наконец, состав начал тормозить. Их вагон был одним из последних, поэтому и остановился почти у самого перрона. Чикаев сошёл с поезда в темноту и холод. Ну, и где встречающие? Никого вокруг. Вон только идёт навстречу парнишка в спортивном костюме со щенком на поводке.

— Чика? — знакомый голос.

Коля присмотрелся. Ну да! Это же Игорь!

— Здорово! — неожиданно обрадовался путешественник.

— Привет! — Кудинов переложил поводок из правой руки в левую и пожал протянутую ладонь. — Я за тобой…

— А почему не сами? — шмыгнул носом и передал ему клюшки. — Не ожидал тебя увидеть сегодня.

— Да я сам вызвался. Мне все равно с утра надо Миро выгуливать… Сам ведь знаешь, как не хочется вставать в такую рань, вот никто тебя встречать и не хотел. Давай помогу?

— Я сам, спасибо. Как его зовут, говоришь?

— Миро, — Игорь застегнул до конца воротник. — Он полуволчонок, — и поймал на себе удивлённый взгляд. — Помнишь, у меня в Сибири брат? Вот, а у него отец егерь. Я был у них в конце лета, и вот тогда он его из леса принёс…

— Когда он вырастет, как ты жить-то с ним будешь?

— Ну… Книжки всякие читаю. Он добрый.

— Но он — хищник, — напомнил Коля.

— Собаки тоже хищники, — отозвался Кудинов. — Ты как, есть хочешь? Спать? На тренировку пойдёшь?

— Я не спал всю ночь, не мешало бы.

— Ладно. Оставлю тебя отдыхать с Миро, а вечером отвезу тебя на базу. Угу?

— Я с ним не останусь, — встал на месте Коля.

— Ну, как хочешь. Значит, поедем вместе? — обернулся на него.

— Да, лучше так, — снова пошёл. — У тебя машина?

— Да, «семёрочка». Может, всё-таки помочь?

— Да не надо, — отказался от помощи тот, хотя и нуждался в ней. — А далёко ещё?

— Машина на остановке. Чуть-чуть осталось. Миро, идём, — потянул поводок на себя, и щенок неохотно засеменил вперёд, бросив свое занятие обнюхивать пустой пакет из-под орешков.

— Ты один живёшь? — поинтересовался Николай.

— Пока да, — не совсем определённо ответил тот.

— Что значит — пока? Временно?

— Думаю жениться скоро, — взглянул на него.

— А-а! — протянул Николай, опуская сумки у тёмно-синего автомобиля. — Местная?