Бесплатный фрагмент - Пешешествия неофита

ПЕШЕШЕСТВИЯ НЕОФИТА В ПОИСКАХ СМЫСЛА ВЕЛИКОРЕЦКОГО КРЕСТНОГО ХОДА

ВМЕСТО ПРОЛОГА

— Вы идете в крестный ход?

— Нет, а это обязательно?

— Но Вы же православный. Все православные идут.

— А Вы тоже православный?

— Да.

— Почему тогда Вы без бороды? Разве православные мужчины не должны носить бороду?

— Ну, Вы тоже сравнили — бороду и крестный ход!

— Я просто хотел узнать, зачем Вы в него идете?

— Ну, не знаю. Просто иду и всё!

— А хотите узнать?

— А Вы сами ходили?

— И да, и нет.

— Как же это так?

— Тогда послушайте.

КАК ЭТО БЫЛО?

Странное дело, я родился и вырос на Вятке, а о Великорецком крестном ходе узнал уже взрослым, женатым человеком. Было это в начале 1990-х годов. Тогда мы с супругой Ириной и маленькой Настюшей жили в пригородном селе Кстинино в старом «поповском» доме с окнами на старинный Троицкий храм, широкими половицами и полом в полтора наката.

Построенный в центре села этот большой и просторный дом после революции 1917 года быстро привлек внимание новой власти. Отобрав его у семьи сельского священника, она устроила в нем сельсовет, куда приходили друзья, а в подвале — тюрьму, где ждали своей участи враги. Хотя еще недавно все они были односельчанами, прихожанами одного храма, братьями и сестрами.

Взяв в руки государевы вожжи, новая власть правила круто и решительно, ломая и строя, не жалея ни своих, ни чужих. Но когда со временем вожди состарились, запал прогорел, пропал страх, а вслед за ним из сельского магазина исчезли товары, никто не вышел на улицу, чтобы ее защитить. Измученные безденежьем селяне уткнулись в свои огороды, и все, что происходило за границами, никого не волновало.

Именно тогда на глаза мне попалась небольшая заметка о Великорецком ходе, которую сопровождала черно-белая фотография. На ней молодой священник в намокшем и отяжелевшем от дождя подряснике с крестом в руке шел во главе немногочисленной колонны паломников по раскисшей лесной дороге.

Увидев этот снимок, я буквально воочию ощутил, как повеяло другой жизнью — незнакомой, но глубокой и настоящей, в которой люди мужественно преодолевали посланные им испытания и точно знали, зачем и куда они идут. И мне тоже захотелось пойти с ними на небольшую реку с названием Великая, словно сошедшим со страниц древних сказаний и былин.

Тем временем приблизились сроки паломничества, а также конец учебного года (я работал в школе), посадка картошки, дела огородные. В завершение всего этого школьный завхоз привез и высыпал под наши окна две телеги неколотых дров. Поэтому, когда я вспомнил о крестном ходе, было уже поздно. Паломники снова ушли на Великую, а я со своими дровами и грядками остался на берегу. Что стало для меня первым открытием — оказывается, одного желания мало, нужна еще решимость. Причем за тебя никто этот шаг не сделает, и именно с него начинается твой крестный ход.

ПОЙТИ И ДОЙТИ

Почему люди решаются сделать этот шаг? Лично для меня до сих пор это остается загадкой. Но, думаю, что в целом, для многих моих сверстников, оказавших перед выбором — или цинизм постсоветской жизни или робкий шаг к православной вере — мой опыт был достаточно типичным.

Первый Великорецкий ход 1997 года стал для меня одной из первых встреч с православием. Причем не бумажным, а живым и деятельным, загадочным и динамичным. Отправившись в него с молитвой «Отче наш», к концу паломничества я уже знал наизусть тропарь святителю Николаю, вполголоса подпевал пасхальные песнопения и угадывал отдельные строки из акафиста. Не на словах, а на деле крестный ход стал для меня школой молитвы, о важности которой раньше я только читал, а теперь встал и пошел в первый класс.

Помню, этот ход ознаменовался еще одним важным открытием. Уже к концу первого дня пути, в Бобино, я почувствовал, что у меня… есть душа, и еще целых два дня мне придется тащить ее на Великую реку. Да, именно так — мое тогда еще молодое тело тащило душу, которая ныла и просилась домой. На каждом новом переходе она повторяла одно и тоже: «И что тебе дома не сиделось? Куда ты идешь, и главное зачем? В святцы захотел?».

Чтобы заглушить это нытье, я пытался отвлечься — смотрел по сторонам, заводил разговоры со знакомыми паломниками, что-то напевал про себя, но душа продолжала ныть. И тогда, где-то на третий день пути, я начал молиться. Просто шел и читал про себя «Отче наш», вслушивался в пение хора и чтение акафиста святителю Николаю. И ведь помогло! Сомнения на время молитвы отступали, идти становилось радостнее и легче. Я с завистью глядел на бабушек, у которых все было наоборот — молитва вела их немощное тело. Да так, что они обгоняли меня, молодого и здорового, но слабого духом. И это было вторым важным открытием.

Когда на стоянке перед Великорецким, я увидел храмы, за моей спиной словно выросли крылья. Последний переход я пробежал так скоро, что входил в село в первой группе паломников, и, гордый собственным достижением, сразу взял благословение у о. Геннадия Кочурова на обратный путь. Настроение было такое, что я кипел, сиял и лучился, как начищенный до блеска самовар, и щедро сам благословлял все вокруг — людей, леса, луга и птиц. От усталости не осталось и следа, и даже трудности обратного пути не испортили этой радости.

Помню, как наполненный ей до краев я вышел из автобуса и прямо «в чем покорил Эверест» — с загоревшим лицом, огромным рюкзаком, в походной одежде — зашел в магазин «Рассвет» и в удивлении замер. Здесь было все как всегда — все те же уставшие продавцы что-то лениво вешали, заворачивали и протягивали таким же уставшим покупателям, и даже кассир была все та же — уставшая и чем-то недовольная.

За несколько дней крестного хода я настолько привык к другой, новой жизни, что видеть это было неприятно и печально. Оказывается, пока я, стиснув зубы, тащил себя на Великую реку, здесь ничего не изменилось. Словно я снова вернулся в начало июня, когда думал над тем, пойду ли на Великую реку? И это утвердило меня в решимости отныне, каждый год, обязательно идти крестным ходом. Пусть хотя бы несколько дней в году, думал я, но обязательно буду жить той самой новой жизнью!

ПРЕОДОЛЕТЬ СЕБЯ

Наступил новый год, и незаметно приблизилось время Великорецких торжеств. По наивности я думал, что, если с первого раза смог пройти весь путь, то уже всего достиг и легко смогу повторить прежний успех. Но Бог не дал мне закоснеть в гордости. Произошло это так.

Как не пугали меня друзья, первый раз на Великую и обратно я пришел без единой мозоли, и затем целый год без устали нахваливал старые отцовские кроссовки и раздавал советы бывалого паломника. Заслуженные кроссовки с почетом стояли в прихожей и всем своим видом внушали уверенность в том, что за ноги во время нового паломничества я могу совершенно не беспокоиться.

В итоге, отправившись в путь и натерев себе все, что возможно, походкой подстреленного пингвина я дошел до Великорецкого и, доковыляв до игумена Тихона Меркушева, который в том году впервые возглавил паломничество, смущенно попросил разрешения выйти из крестного хода. Улыбнувшись в рыжую бороду, отец Тихон спросил: «Может к утру пройдет?». «Нет, нет! — решительно замотал я головой, уже размечтавшись о том, как вечером в кругу семьи буду пить чай с вишневым вареньем, рассказывая о трудностях крестного пути.

Спустя пару часов, я уже мчался в попутной машине в сторону Вятки, стараясь не думать о том, что сошел с дистанции. «Ну, ничего, ничего, — успокаивал я себя. В следующий раз обязательно схожу туда и обратно, а сейчас можно и отдохнуть».

Наступил следующий день. По привычке я проснулся ни свет, ни заря и сразу почувствовал, что абсолютно здоров. Всего за одну ночь из подстреленного пингвина я превратился в борзого скакуна! Это казалось невероятным. Ни одной мозоли! Я буквально вывернулся наизнанку перед зеркалом. Ну, хотя бы в одном месте что-нибудь вспухло бы или покраснело? Нет, здоров! Абсолютно здоров! И тут мне стало невероятно стыдно за свое малодушие. «Эх! Надо было остаться на Великой и переночевать, — думал я. — Сегодня бы шел со всеми в обратный путь! Кстати, а где они сейчас?».

Я стал лихорадочно вспоминать, где в этот час могут идти паломники. После чего в течение всего дня, стоило только мне посмотреть на часы, как невидимый диктор докладывал: «13.00 — идут по Медянскому бору. 16.00 — вошли в Медяны. 20.00 — пришли в Мурыгино». Впечатление было таким, словно меня разорвало на две части, одна из которых уже пришла домой, а другая все еще шла крестным ходом.

Не вынеся этого разделения, утром следующего дня я отправился к новому мосту, чтобы встретить паломников и пройти с ними хотя бы несколько километров по городу. Когда приблизилась колонна, все крестоходцы, включая старушек и маленьких детей, показались мне былинными богатырями. Уставшие, но по-прежнему собранные и сосредоточенные, они проходили мимо, а я по-прежнему стоял на обочине и не решался войти в колонну, считая, что, сбежав из Великорецкого, не имею права быть причастным к подвигу этих людей. Неожиданно со мной поравнялась пожилая женщина, которая несла несколько бутылей святой воды. Чтобы хоть как-то искупить свое малодушие, я предложил ей помощь. Она согласилась. Я влился в колонну и так с бутылями и всеми крестоходцами пришел в Серафимовский собор.

Путь был завершен, и все же, с моей точки зрения, он не был успешен, поскольку я сошел с дистанции, пропустив его добрую половину. Я по-прежнему мерил крестный ход километрами и ругал себя за малодушие. Но не потому, что оно глубоко угнездилось в моем сердце, а потому что оно было причиной моего неуспеха. Я думал, что, если не смог пройти весь путь, значит, этот ход — «несчитовый». В следующем году, хоть на карачках, но проползу весь путь. Вот увидите!

ПОТРУДИТЬСЯ, ПОМОЛИТЬСЯ

Однако в следующем году из-за занятости на работе мне снова не удалось пройти весь ход целиком. Тогда, преисполнившись энтузиазма, я решил, что обязательно отправлюсь в обратный путь, а пока провожу паломников до села Бобино. Сказано — сделано. Накануне, на семейном совете, было решено, что на проводы крестного хода со мной отправиться дочка Настя, второклассница, и мы вместе будем молиться о маме, которая ожидала малыша.

К этому времени у меня уже появились знакомые крестоходцы. Один из них посоветовал в пути держаться ближе к иконе и певчим, чтобы «молитва постоянно звучала в голове, потому что так легче идти». Но осуществить это не удалось, так как мы с дочкой попросту не успевали за головой крестного хода, бодро срывавшейся с каждого привала, задавая всем тон и темп. Несмотря на то, что мы старались изо всех сил.

Из-за этих рваных перебежек дорога до Бобино, на этот раз, показалась особенно трудной и бесконечной. Последние километры дочка почти поминутно спрашивала меня, скоро ли мы дойдем. Из-за чего под конец дня я начал чувствовать себя, если не мучителем собственного ребенка, то явным неадекватом, совершенно сбрендившим на религиозной почве, и был несказанно рад, когда на горизонте показалось село Бобино и его обитатели.

Два дня спустя, я отправился в Великорецкое, чтобы присоединиться к паломникам и пройти с ними хотя бы обратный путь. Теперь я шел один и уже не отставал от головной группы. Идти с молитвой было, действительно, легче. Тем более что, в отличие от меня, свеженького, крестоходцы устали и теперь уже не так рвались вперед.

Сам вид этих собранных и молчаливых людей с обгоревшими на солнце и обветренными лицами внушал уважение. Многие из них были сама сосредоточенность — ни одного лишнего слова, жеста или даже шага. На привалах бывалые крестоходцы были все также скоры и собраны. Пока священники молились, сопровождавшие их паломницы в два счета, выверенными движениями постилали на траву клеенку, на которой, как на скатерти самобранке, тут же появлялись бутерброды, печенье, огурцы, помидоры и даже горячий чай. Только тогда, в краткие минуты отдыха, они позволяли себе поговорить. Причем не о пустяках, а непременно о чем-то духовном — о том, «как важно принять Великорецкую традицию из рук бабушек, которых с каждым годом становится все меньше», «как умилительно идут крестным ходом дети», «какие молодцы родители, взявшие с собой в путь грудного младенца» и т. д. Едва ли не постоянно звучало «спросите у батюшки», «как батюшка благословит», «что скажет батюшка».

Звучал сигнал подъема. В мгновение ока, скатерти убирались в рюкзаки, и головная группа, восстав и воспев, устремлялась в путь. Певчие перед иконой, священники за иконой, а за ними, ровными рядами, паломники и паломницы. Каждый на своем месте, и, чтобы его занять, приходилось потолкаться. Конечно, не между собой, а с другими крестоходцами, случайно оказавшимися в передовой шеренге. Где-то в начале пути довелось испытать это и мне, и, хотя знакомый священник объяснил соратникам, что «пихать его надо, потому что он свой», я все же старался в первые ряды не лезть.

Наконец, на горизонте показалось Мурыгино, и мне вспомнилось, как два года назад, не зная, «где главу приклонить», я напросился на чей-то сеновал, где к тому времени уже лежало и сопело два десятка паломников. Втиснувшись между чьими-то сапогами и рюкзаком, я просто упал на доски и уснул, даже не сняв обуви. И вот теперь снова надо было позаботиться о том, где упасть. Словно прочитав эти мысли, ко мне подошел знакомый и предложил пойти с ним, поскольку его друг-крестоходец решил уехать в Киров, и в доме, где они прежде всегда останавливались, освободилось место.

После молебна мы отправились на ночлег. Я уже приготовился снова лезть на сеновал, но, оказалось, что этого делать не надо. «Сеновал» оказался вполне крепким домом с большим огородом и баней, которая издали приветливо встретила нас запахом березовых веников.

Поймав мой уставший и удивленный взгляд, знакомый разоткровенничался: «Дело в том, что перед началом паломничества мы всегда выезжаем на маршрут, чтобы решить проблему с ночлегом. Обычно едем с другом. Приезжаем в село. Выбираем дом. Конечно, хозяева хотят подзаработать, и это нормально. Ну, пустили бы они человек десять, по полтиннику с человека. А мой друг, бизнесмен, даст им тысячу рублей, и весь дом в нашем распоряжении! Могут и стол накрыть, и баньку затопить. Кстати, как тебе банька? Правда, хороша?».

В общем, в ту ночь я спал в отдельной комнате, на широкой семейной кровати и приятно поскрипывал новеньким накрахмаленным бельем. А что? Имею право! Все оплачено! А по улицам Мурыгино в поисках ночлега еще долго ходили уставшие паломники, у которых не было друга бизнесмена.

Утром мы продолжили путь. Колонна шла через Гирсовский бор, берегом реки Вятки. Утреннее солнце купалось в верхушках сосен. Пахло ладаном и сырой землей. Чудотворная икона покачивалась на плечах батюшек, и все дальше и дальше уходила вперед. Я намеренно отстал и теперь шел один, не с головной группой.

Прошедшая ночь совершенно выбила меня из колеи. Не потому что я не выспался. Напротив, выспался я превосходно! Банька была горячей, ужин плотным, а постель мягкой. Но именно это и пугало. Точнее, лишало мое паломничество смысла. Ведь я шел, чтобы потрудиться и помолиться, и вдруг — бац! — попал в санаторий. Мне бы принять эту ночь как дар Божий, но я был полностью сосредоточен на своем «суперплане», который теперь, по моему разумению, потерял всякий смысл.

Я специально отстал от головной группы, поскольку снова слышать высокие и правильные слова о «величии Великорецкой традиции» мне было невыносимо. Я знал и видел, как произносившие их люди ночевали в соседнем коттедже, также предварительно оплаченном накануне паломничества, но это их ничуть не смущало. Все такие же собранные и целеустремленные, плотными рядами они шли за иконой в свой «последний и решительный бой». Не обращая внимания на высотные дома и трубы областного центра, которые уже появились на горизонте.

Пять лет спустя, видимо, чтобы я не забыл той памятной ночи, Бог показал, как могло быть иначе, если бы не Его дар и Его милость. Тогда моя супруга Ирина впервые пошла в крестный ход, и я пообещал встретить ее в Бобино и разместить на ночлег. Почти весь, не переставая, лил дождь. Поэтому паломники решили сократить число стоянок, пришли в село раньше обычного и быстро разошлись по домам.

Приехав в Бобино, я обнаружил Ирину в центре села в компании еще трех таких же начинающих паломниц, из-за чего она наотрез отказалась идти в приготовленное место. «Ну, сам подумай! Как я могу их бросить?» — спросила Ирина, показывая на своих новых подруг. Делать было нечего, и мы пошли по селу в поисках ночлега. Через полчаса нас было уже десять человек, поскольку, заметив компанию во главе с человеком в подряснике (я уже был священником), все бедолаги с надеждой присоединялись к нам. Впрочем, безуспешно, так как, скитаясь от дома к дому, мы везде получали отказ. Иногда хозяева приглашали нас пройти в дом и самим убедиться, что мест нет. Однако мы и сами это видели, и уже были готовы притулиться где угодно, лишь бы спрятаться от бесконечного и нудного дождя.

Так продолжалось около часа. И все же, когда в большинстве домов уже погас свет, нам удалось найти подходящий дом, расположенный на самой окраине села. Нас приютил Владимир Михайлович Кудрявцев, в доме которого, на полу в коридоре и сенях, нашлось место для десяти уставших и замерзших паломниц. Некоторое время спустя, я снова приехал в Бобино, чтобы еще раз поблагодарить этого доброго человека, и именно с этой встречи началась история деревянной Никольской церкви, что затем была возведена в селе при активном участии хозяина дома.

Все это случиться через пять лет, а пока уставший и опечаленный крахом своего «суперплана» я шел и думал о том, что в следующий раз не дрогну и обязательно пройду весь путь. От начала и до конца. Как положено.

КРЕСТНЫЙ ХОД КАК ПРОТЕСТ

Наступил 2000 год — юбилейный для Великорецкого паломничества. На этой волне с ним стали происходить удивительные изменения. Буквально на наших глазах оно значительно выросло и помолодело. Каждый год в него вливались сотни новых трудников, которые с замиранием сердца слушали рассказы бывалых ходоков о том, как еще недавно власти гнали их и преследовали, не давая пройти на Великую реку.

В ту пору я нарабатывал материал для кандидатской диссертации по теме хрущевских гонений. Со страниц документов вставала, действительно, неприглядная картина, в свете которой крестоходцы казались героями своего времени. Позже писатель Владимир Крупин посвятил им слова, помещенные на памятном кресте, установленном на вершине Великорецкого холма: «Поклон вам, воины Христовы, сохранившие для нас великую святыню — Великорецкий крестный ход». Лучше не скажешь. Вместе с тем, нельзя было не заметить, что многолетнее хождение на реку Великую без утраченной святыни и участия духовенства имело свои печальные результаты.

Во-первых, в сознании многих людей крестный ход отделился от самой чудотворной иконы и приобрел самодовлеющее значение. Являясь вызовом советской действительности, он стал восприниматься как протест и только, без отношения к самой чудотворной иконе, ее истории и чудесам. Если бы паломникам сказали, что чудотворный образ больше никогда не пойдет на Великую реку, они, скорее всего, ответили бы, что это не так важно. Потому что, с иконой или без нее, они все равно отправятся в паломничество. Словно не святыня освящает ходоков, а, наоборот, их шествие, потертости и мозоли придают иконе величие и святость.

Так среди участников крестного хода стали появляться казаки с малоизвестными, а то и вовсе неканоничными иконами; старцы в инвалидных колясках, пророчащие о близком конце света; фотографы, специализирующиеся на уставших бабушках, грязи и покосившихся домах; экстрасенсы, крепкие мужчины в камуфляже и другие персонажи.

Если обычные паломники берут в путь иконы и молитвословы, то эти — флаги, плакаты и листовки и собирают единомышленников через интернет, называя крестный ход «полевым выходом». Завидная мечта такой группы — пойти в голове колонны и развернуть транспарант типа «православие или смерть». С таким расчетом, чтобы многотысячная колонна паломников оказалась идущей за этим транспарантом. После чего сделать несколько снимков и выложить их на своем сайте. Если же попутно удастся раздать несколько тысяч листовок, то «полевой выход» можно считать успешным.

Понятно, что к крестному ходу все это не имеет никакого отношения, о чем твердо и ясно сказано в его Уставе. Однако деятели не унимаются и не собираются упускать шанс заявить о себе. Когда же несколько лет назад один из священников попросил, чтобы они свернули свои плакаты и перестали раздавать листовки, то в ответ услышал: «Нам попы — не указ. На Великую ходили как с попами, так и без попов. Это народная традиция, и ты ее не приватизировал. Поэтому указывать нам не можешь. Так что иди своей дорогой!».

Причем это касается не только мужчин. Однажды, перед началом паломничества, мне довелось встречать поезд «Вятка», который с рюкзаками, ковриками и иконами, казалось, собирался целиком оправиться в крестный ход. Увидев трех женщин лет пятидесяти, предложил их подвезти до Серафимовского храма. Они с радостью согласились.

Только отъехали от вокзала, попутчицы завели разговор о новых паспортах и ИНН. Словно, хотели проверить, «настоящий» ли батюшка их везет? Попытался возразить и в ответ сразу получил: «А вы почитайте вот это… Старцы говорят… Да мы сами эти шестерки видели!». Понял, что спорить бесполезно. Еду, молчу, и они тоже молчат. Так, молча, доехали до храма. Молча достали рюкзаки из багажника. Молча простились. Словно, кроме как о новых паспортах, и поговорить не о чем.

Складывается впечатление, что, привыкнув с советских лет против кого-то бороться, некоторые прихожане никак не могут от этого отвыкнуть. Жизнь, в самом деле, несовершенна. Но, если одни считают причиной тому собственное несовершенство, то другие, как пионеры, «всегда готовы» против чего-то сражаться — новых паспортов и ИНН, демократии и русофобии, ювенальной юстиции и дальше по списку. Забывая, что к Великорецкой традиции это не имеет никакого отношения, и «подателю сего» надо не в крестный ход, а на баррикады.

Вместе с тем, надо понимать, что крестный ход всегда будет привлекать таких людей, так как является вызовом этому миру. Поскольку же новоначальные христиане стоят на ногах нетвердо, их легко сбить с верного пути. Поэтому так важно, чтобы вовремя нашелся человек, способный это объяснить.

Лично со мной такое произошло в паломничестве 2000 года. Тогда я был увлечен старым гимном «Боже, царя храни!» и на обратном пути, где-то под Медянами, сподвиг нескольких крестоходцев петь этот гимн. Идем, поем. По ходу дела к нам присоединяются другие паломники. Хорошо! Уже невольно хочется перейти на строевой шаг. Вдруг с нами поравнялся священник. Идет рядом, слушает. Дослушал и говорит: «Хороший гимн. Только петь его здесь не надо, потому что это не демонстрация, а крестный ход. Давайте, лучше вместе споем тропарь святителю Николаю!». Начал, и мы за ним подхватили. Спасибо, что объяснил, а то бы я до сих пор путал крестный ход с демонстрацией.

ОБЕТ ИЛИ ОБЕД?

В противовес этому, набирало силу другое отношение к крестному ходу, которое талантливо и масштабно получилось отразить в документальном фильме «Обет» режиссера Марины Дохматской и ГТРК «Вятка». Как известно, у кино — свои приемы, один из которых заключается в том, что оно обязательно должно произвести впечатление, чем-то поразить зрителя. В данном случае «оружием массового поражения» было избрано само Великорецкое паломничество — самое древнее из ныне существующих (ему более 600 лет), самое массовое (насчитывающее десятки тысяч паломников), самое продолжительное (более 150 км. пути), самое многострадальное (в 1959 году его «закрывали» на всесоюзном уровне) и одно из наиболее известных Православной России.

На экране мы видели все тоже «самое-самое». Уставшие от столичной суеты москвичи целыми вагонами с рюкзаками и палатками высаживались на кировском вокзале. Многотысячная колонна паломников переходила реку Вятку по мосту, над которым парил вертолет съемочной группы. Пожилая паломница вспоминала, как в былые годы плохие милиционеры отлавливали хороших паломников по лугам и лесам. Губернатор — коммунист дарил церкви колокола. Внимающий ему настоятель многозначительно молчал. Американский профессор увлеченно размышлял о русской соборности. Паломники наперебой рассказывали о чудесах и о том, что уже начали считать дни до нового паломничества. В душе зрителя рождалось, крепло и, под конец фильма, вырывалось из груди: «И я тоже хочу! Я должен попробовать!». Благодаря чему в крестный ход каждый год вливалось несколько тысяч новых участников.

Мне запомнилась встреча, которая довольно точно передает настроение тех благословенных лет. Она произошла во время паломничества 2000 года, которое мне посчастливилось пройти от начала и до конца. Утром второго дня пути, за Бобинским волоком, на подходе к селу Загарье, в колонне паломников мне попалась на глаза довольно многочисленная группа школьников, на вид 11 или 12 лет. После большого перехода и бессонной ночи они сильно устали и понуро брели по полевой дороге, окутанной холодным, сырым туманом.

— Как вы оказались в крестном ходе? — спросил я.

— Учительница предложила, родители согласились, вот мы и пошли, — был ответ.

— Где же вы ночевали?

— Нас одна бабушка пустила на сеновал.

— А родители идут с вами?

— Нет, только классный руководитель Мария Ивановна.

Дети показали на девушку двадцати лет, с огромным рюкзаком за спиной, который ее едва ли не перевешивал назад.

— Это она рассказала нам про крестный ход.

Бедная Мария Ивановна, а точнее просто Маша, стояла, чуть покачиваясь от усталости, и только улыбалась в ответ. Не в силах объяснить, как все это произошло, и предугадать, что с ними будет через час пути.

— А не боитесь? Путь-то дальний! — не унимался я.

— Нет! Не боимся, — отвечали школьники. — Мы уже не раз ходили в поход. И на этот раз дойдем!

Понимали ли дети, чем паломничество отличается от обычного похода, и понимала ли их учительница, какую ответственность взяла на себя? Этого я не знаю. В конце концов, молодожены, как правило, также мало что знают о семейной жизни, однако это не повод не вступать в брак. Не войдя в воду, плавать не научишься. Тут главное — захотеть. Без чего не будет ни семьи, ни крестного хода.

Так на рубеже веков тысячи людей захотели принять участие в Великорецком паломничестве, и не нам судить, какими путями Господь привел их на святое место. Однако мало создать семью, надо ее сохранить. Мало креститься, надо жить церковной жизнью. Мало пойти в крестный ход, надо научиться в него ходить. Причем делать это осознанно, в здравом уме и твердой памяти, стремясь, чтобы твой ход был крестным не только на словах, но и на деле.

Вскоре стало очевидно, что идея паломничества, как исполнение обета, данного вятчанами при перенесении чудотворной иконы в Хлынов (Вятку, Киров), не может исчерпать всех его смыслов. Обет был дан хлыновцами, но на реку Великую шли не только они. В 2000 году по благословению патриарха Алексия II Великорецкий крестный ход стал Всероссийским. После чего с каждым годом число иногородних паломников стало расти в геометрической прогрессии. Словно, каждый, вернувшись домой, брал за руку двоих и вел за собой.

Областные власти всячески поощряли эту тенденцию, поэтично называя Великорецкий крестный ход «визитной карточкой Кировской области». Затем в кулуарах стало звучать слово «бренд». При этом его планку приходилось с каждым годом поднимать все выше и выше, изыскивая все больше средств для того, чтобы принять, разместить и прокормить растущую армию паломников, обеспечить их безопасность, медицинское обслуживание и т. д.

Впрочем, к хорошему привыкается быстро. Поэтому, получив бесплатную кашу и хлеб, многие паломники роптали: «А где компот? В прошлом году был. Почему в этом не наливаете?». Как в известном фильме про тунеядца Федю. Слышать это было горько и хотелось в ответ сказать: «Пожалуйста, определитесь, что это — турпоход или паломничество, обед или обет?».

Однако с «концепцией обета» тоже все было непросто. Во-первых, потому, что священники не могли сдвинуть чудотворный образ с места, пока не пообещали ежегодно приносить его на место паломничества. А раз не было чуда, то не было и обета, без которого паломничество перестает быть соборным деланием, и его общий смысл распадается на тысячи индивидуальных смыслов, которых у каждого паломника за плечами целый рюкзак.

Во-вторых, во всем этом было нечто такое, с чем сердце не могло согласиться. Особенно с рассказом о том, как однажды хлыновцы поленились исполнить обет и не пошли на реку Великую, за что тут же были наказаны морозами, внезапно ударившими в начале июня и чуть было не погубившими все посевы. Означало ли это, что, если в наши дни они не пойдут в крестный ход, Бог разрушит их бизнес, уволит с работы, пошлет плохого начальника, болезни или другие несчастья? Да и надо ли представлять Бога настолько мелочным и мстительным?

Тогда, в дни паломничества 2000 года, ответить на эти вопросы я не мог. Мысли, как пчелы, роились в голове, и по мере приближения к Великорецкому смысл паломничества все больше ускользал от меня и дробился на тысячи маленьких смыслов. В итоге, я вернулся к тому, с чего начал — просто надо пойти и дойти! Когда же это было исполнено, и я снова без единой мозоли возвратился домой, то неожиданно понял, что больше в крестный ход не пойду, так как не вижу в этом смысла.

Сегодня я понимаю, что это было ошибкой, о причинах которой отец Александр Шмеман с сожалением писал: «В наше время в центре религиозной жизни стоит не истина, а религиозное чувство. Оно, а не истина признается главной ценностью, по которой мерится все. И в церковной жизни, и в богослужении все расценивается в зависимости от того, что „я“ хочу получить от них, что „мне“ представляется существенным, что „я“ люблю в них».

Добавлю, что, когда мы этого не получаем, то часто «с водой также выплескиваем и ребенка» — перестаем ходить в церковь, исповедоваться и причащаться, жить церковной жизнью. Словно говорим себе, что «это не работает», и потому тратить время на это не надо, лучше увлечься чем-то другим. Однако со временем «другое» также надоедает и обесценивается. А все потому, что нам была дорога не истина, а религиозное чувство, которое, как и все другие чувства, зависит от гормонов, а они не вечны. Поэтому все, что нас волновало и вдохновляло, в среднем, через три или четыре года перестает волновать и вдохновлять.

Примерно также произошло и со мной. Как мотылек из темноты стремится к свету, так я четыре года подряд рвался на Великую реку, и вдруг этот свет погас, и я опустил крылья. Конечно, на глубине души я понимал, что вовсе не крестный ход утратил Богом данные ему смыслы, но рухнули, обесценились, исчерпали себя мои фантазии, которые, по гордости, я считал таковыми. Понимал, но прорваться сквозь свои фантазии к подлинному смыслу паломничества мне еще не хватало ни знаний, ни сил, ни духовного опыта. Для этого необходимо было не только время, но нечто большее.

КАК ЗДОРОВО, что все мы здесь!

Прошло десять лет, прежде чем, я дерзнул вернуться к этой теме. Все это время в крестный ход я не ходил, но со стороны внимательно наблюдал, что с ним происходит.

Внешне все выглядело вполне благополучно. Число крестоходцев с каждым годом увеличивалось и в итоге достигло 40 тысяч человек. Теперь на реке Великой их встречал уже не приход, а мужской монастырь во главе с игуменом Тихоном, некогда водившим крестоходцев. Братия монастыря при участии областных властей трудилась над восстановлением Великорецких храмов. В первую очередь, Никольского собора — главной святыни обители. Сменились три губернатора, и каждый из них в меру сил этому помогал.

В ноябре 2008 года Великорецкая икона в третий раз посетила Москву. Специально к этому визиту епархия издала большую книгу, которая обобщила все, что на тот момент было известно о вятской святыне и крестном ходе. Отныне не только летом, но в течение всего года на реке Великой можно было встретить паломников, география которых ширилась с каждым годом.

Все это радовало, но заданных выше вопросов не отменяло. Напротив, с каждым годом нарастало ощущение, что проблемы усугубляются, и даже принятие Устава Великорецкого крестного хода, важного и нужного документа, не помогло их разрешить. Потому что для этого требовалось не столько грамотное администрирование, сколько богословское осмысление крестного хода, а этого как раз и не было. Казалось, единственное, что всех волновало — сколько человек в новом году собирается отправиться на Великую реку, и что собираются придумать организаторы для того, чтобы облегчить их путь?

Главные вопросы все также оставались без ответа, в отсутствие которых крестный ход неизбежно сбивался с пути. Уже невооруженным взглядом можно было заметить, что значительная часть крестоходцев никак не связывает свой путь со святыней. В частности, многие брали с собой в путь не Великорецкий образ, а другие иконы.

Как-то раз, поздним вечером, я шел берегом реки Великой и буквально наткнулся в тумане на чудотворный образ, который в полном одиночестве лежал на аналое посредине поляны, и рядом не было ни души! На следующий возле источника, по преданию забившего на месте явления чудотворной иконы, собрались тысячи людей. ОМОН еле сдерживал ликующее людское море. Однако, приглядевшись, можно было заметить, что причиной их ликования была не сама икона, а падающие на их лица капли святой воды, яркое солнце, общая восторженная атмосфера и т. д. и т. п. По окончании шествия икону снова возложили на аналой, праздник закончился, и люди вскоре разошлись, оставив святыню одну на опустевшей поляне.

Не только в Великорецком, но даже в Никольской надвратной церкви Трифонова монастыря, где сегодня пребывает список с чудотворной иконы, в течение года к ней не выстраивается очередь. О чем протоиерей Андрей Дудин однажды заметил: «Наши отцы, в том числе те, что каждый год идут крестным ходом, везут прихожан за тысячи километров в Дивеево, Оптину, Лавру, сами едут в Бари и на Афон, но почему-то не к Великорецкой иконе. Почему бы не привезти и не послужить перед святыней? А мы еще удивляемся, почему Господь отнял и вновь не явит нам чудотворный образ, обретенный на реке Великой! Потому и отнял, что мы к нему равнодушны, и пока не преодолеем этого равнодушия, не явит его вновь».

Может сказано слишком резко? Однако Вы проверьте себя и, для начала, попробуйте вспомнить, сколько житийных клейм имеет Великорецкая икона и каким страницам жития святителя Николая они посвящены? Вспомнили? Было непросто? А ведь Вы, наверняка, не раз прикладывались к ней в крестном ходе. Кто-то скажет: «Я не искусствовед. Зачем мне это знать?». Тем не менее именно эти клейма являются отличительной чертой Великорецкого образа. И, если его обретение совершилось по воле Божьей, значит, подобная программа иконы также была дана неслучайно.

Какой в этом смысл, и какое отношение имеет к крестному ходу? Ответы на эти вопросы еще впереди, а пока, положа руку на сердце, следует согласиться с тем, что в современном паломничестве чудотворная икона занимает куда более скромное место, чем все «ахи» и «вздохи» по поводу того, «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались».

Складывается впечатление, что для значительной части паломников именно это и является главным смыслом Великорецких торжеств. «Хорошо нам зде быти!» (Лк. 9:33). Действительно, в Великорецком очень хорошо. Величие праздника, возвышенный строй богослужения, красота природы, вдохновленные лица людей, всеобщее ликование — все это, в самом деле, не может не тронуть сердце. Неслучайно, для многих путь в Церковь когда-то начался именно с приезда на святое место, в чем нет ничего плохого. Главное, чтобы за всеми этими восторгами не терялся смысл древней традиции. Иначе бывают случаи — и смех, и грех.

Например, накануне крестного хода в епархиальном управлении раздается звонок из Москвы. Звонят из туристического агентства, интересуются крестным ходом. Оказывается, уже в течение нескольких лет это агентство «продает путевки» в Великорецкий крестный ход — бронирует для москвичей билеты на кировский поезд, помогает собраться в дорогу, страхует от укусов клещей и т. д. Что, действительно, необходимо, и мы этой помощи рады.

— У вас такой замечательный праздник! — говорит девушка на другом конце телефона. — И ваш крестный ход также всем очень нравится. Раннее лето, нетронутая природа, а как птицы утром поют! Так романтично! Я сама в прошлом году ходила, и многие мои знакомые тоже засобирались. Так, вот, некоторые спрашивают, где там можно байдарки оставить?

— Не понял, — удивляюсь я, ошеломленный таким вопросом. — Какие байдарки?

— Дело в том, — ничуть не смутившись, продолжает агент, — что наши клиенты хотят побывать на празднике, а затем спуститься по реке на байдарках к областному центру.

— Может, им в какие-то другие дни на байдарках поплавать?

— Я все понимаю, — не уступает агент. — Но Вы наших клиентов тоже поймите — путевка у них одна, а им хочется и крестным ходом пройти, и на празднике побывать, и на байдарках поплавать, и рыбы наловить. Там ведь есть рыба?

Сижу и молчу, а сам думаю: «Может, все же не надо туристическим агентствам продавать такие путевки? Чтобы паломники шли в крестный ход не за рыбой и необычными впечатлениями, а за чем-то другим».

Или другой случай. Знакомая паломница рассказала, как несколько лет назад крестным ходом шла группа молодых мужчин… с футбольным мячом. Идущие рядом удивлялись: «А мяч-то вам зачем?». Но те лишь улыбались и ничего не отвечали. Наконец, на одном из привалов, приметив широкую и ровную поляну, мужчины не выдержали, соорудили спортивную площадку, достали мяч и устроили футбольный матч, крикнув в спину уходящим паломникам: «Вы идите, а мы вас догоним!». Опытные крестоходцы пытались их остановить, но тщетно. Закончилось все тем, что, закончив игру, футболисты бросились догонять паломников и заблудились. В итоге, через несколько переходов, им все же удалось воссоединиться с колонной, но в футбол в пути больше они уже не играли.

О том, что стремление объединить в крестном ходе «все и вся» должно иметь разумные пределы, говорит история, которой я лично стал свидетелем в 1998 году. В тот год мы впервые шли с новым провожатым, и он в поле свернул не на ту тропинку, а за ним еще несколько тысяч человек. Шли, шли и зашли в болото. Священники остановили колонну и предложили несколько минут отдохнуть, пока удастся найти нужный путь. Присели и мы. Вдруг слышу, как рядом зазвучала английская речь. Это разговаривали два американских журналиста, приехавших за русской экзотикой и уже весьма измотанных. Я прислушался и не смог сдержать улыбки.

Помнится, один из них спрашивал:

— Не пойму, если ходят уже шестьсот лет, то почему не знают дороги? Почему нет указателей и, вообще, никакого сервиса — кафе, телефонов, гостиниц?

Второй сначала молчал, а затем глубокомысленно изрек:

— Думаю, что они, — он кивнул на сидевших неподалеку священников, — специально завели колонну в болото, чтобы усилить наши страдания.

Коллега понимающе кивнул головой.

— Однако время уже позднее. Солнце скоро сядет. Пора бы им поторопиться и вывести нас из леса!

Дорогу мы, конечно, нашли, с небольшим опозданием пришли в Монастырское и затем в пути не раз подтрунивали над заморскими гостями. Хотя в чем-то они, в самом деле, правы. Ведь, если всем налево и направо рассказываешь о том, как давно ходишь на Великую реку, дорогу знать обязан.

Возможно, кто-то скажет, что все это характерно для начинающих паломников. Однако это не означает, что на пути у паломников со стажем нет своих искушений.

ПИЩА ДЛЯ ГОРДЫНИ

По сути, у всех паломников искушение одно и тоже: быть в крестном ходе и, одновременно, оказаться вне его — в турпоходе или многодневном марафоне, на народном празднике или баррикадах, на дружеском пикнике или слете единомышленников с целью «пойти и дойти», «преодолеть себя», «пережить незабываемые моменты», «приобрести яркие впечатления», «сделать классные фотки», «завести новых друзей», «познакомиться с будущем мужем или женой», «исполнить древний обет», «доказать идентичность» и т. д. и т. п.

Вся эта разноголосица смыслов мне известна не понаслышке. Как правило, у простака они проще, а у образованного человека на порядок сложнее. При этом не надо думать, что с завершением пути битва за твою душу заканчивается. Ничуть! Напротив, именно тогда и разгорается главный бой.

Причем это происходит не сразу. Не тогда, когда ты под праздничный звон колоколов вместе с другими паломниками входишь в Великорецкий град или возвращаешься в родной город. В эти минуты на тебя камнем наваливается усталость, и тобой овладевает лишь одно желание — поскорее снять рюкзак и просто посидеть, полежать, отдохнуть, поспать.

Однако тот, против кого ты сражался, никуда не исчез, и, если он не смог справиться с тобой в открытом бою, то сейчас непременно попробует сделать это снова. Потому что, на самом деле, твой крестный ход не окончен. Просто пока еще ты об этом не знаешь.

Проходит день или два. Силы потихоньку восстанавливаются, и ты начинаешь все чаще в мыслях возвращаться к пройденному пути, считая его не просто завершенным, а достойно завершенным.

Оружие, которым в эти минуты могут сражены многие, в том числе опытные паломники — самая обыкновенная лесть, цель которой — родить горделивое чувство победителя, одолевшего все трудности пути. Как известно, гордость — мать всех пороков и поэтому проявляться может по-разному. Перечислять их нет никакой необходимости. Важно понять ее главную цель — оскудение любви. Поскольку ты оказываешься в плену у собственного религиозного чувства, подсев на которое, как на наркотик, ты неизбежно становишься рабом собственной страсти невнимательным к другим людям.

Несколько лет назад в день проводов крестного хода ко мне подошел мужчина в одежде паломника с фотоаппаратом в руках. Мы оба ждали тот волнующий момент, когда крестный ход, повернув на улицу Казанскую, начнет подниматься к Спасскому собору. Снимок обещал быть удачным. Ярко светило солнце, и вообще погода была на редкость праздничная. Видимо, от избытка чувств мужчина обратился ко мне с такими словами:

— Сегодня иду в крестный ход. Как хорошо! В прошлом году мы ходили вместе с женой, и она всю дорогу ныла. Так толком и не помолился. В этом году жена снова просилась пойти со мной, но я твердо решил, что оставлю ее дома и пойду один. Наконец-то, помолюсь! Как Вы думаете, каким будет этот ход?

Возможно, мужчина спрашивал про погоду, но я неожиданно для самого себя ответил:

— Думаю, что Ваш крестный ход был в прошлом году, когда Вы шли вместе с женой. А сейчас для Вас будет просто поход за молитвенными переживаниями.

Мужчина был явно озадачен таким ответом и уже не так весело спросил:

— Что же мне делать?

— Постарайтесь меньше думать о себе. Вспомните кого-то, кому особенно нужна Ваша помощь и помолитесь о нем. Словом, идите не для себя.

Не знаю, запомнил ли паломник эту встречу, но я запомнил. Не то, что бы она переменила мое отношение к крестному ходу, но приоткрыла какую-то новую дверь. Постепенно я стал понимать, что верное понимание Великорецкого паломничества не может быть основано только на личных переживаниях и планах. Есть некий объективный смысл — Божий Дар, который дан свыше, и ты должен прорваться к нему. Должен научиться не путать его с яичницей из собственных мыслей и желаний.

Что для этого необходимо?

НЕ ДЛЯ СЕБЯ

Прежде всего, надо оторвать взгляд от «себя любимого» — своих переживаний и своих ног; дороги, по которой идешь; километров, которые предстоит пройти. Надо поднять глаза и постараться увидеть не себя-героя и не многотысячную колонну паломников, а людей, у каждого из которых свой путь. И потому, для начала, научиться не приставать ко всем с вопросом, идут ли они в крестный ход? Ведь у каждого из них есть свои причины идти или не идти, и никто не обязан ничего тебе объяснять и тем более оправдываться за свое решение.

Тогда к тебе придет понимание того, что главный дар крестного хода — не твои личные восторги и переживания, а люди, которые идут рядом и, возможно, нуждаются в твоей помощи. В свете этого весь твой путь зазвучит по-другому, и даже помощь областных властей наполнится подлинно христианским смыслом заботы о людях.

Только так, оторвав взгляд от себя, можно заметить чудотворный образ Святителя Николая, идущий впереди колонны паломников. Мы настолько привыкли под словом «образ» разуметь только икону, что забыли его другое, более глубокое значение, созвучное словам «образец» и «образование».

Вглядитесь в клейма Великорецкой иконы, которые раскрывают для нас образ святителя Николая и, прежде всего, его великое милосердие к ближним — вот он является во сне царю Константину, повелевая освободить из темницы невинных воевод; спасает Димитрия со дна моря; помогает морякам не погибнуть в буре; избавляет от казни трех оклеветанных граждан; возвращает отцу пропавшего сына.

Также ярко и убедительно добродетели святителя Николая раскрываются в акафисте, в основу которого положено житие святого, что роднит его с житийной иконой. С той разницей, что акафист рассказывает о святителе не красками, а возвышенным языком поэзии. Даже, когда чудотворная икона ушла далеко вперед, благодаря акафисту она рядом, и мы можем видеть духовными очами самого святителя Николая.

Сопоставив акафист и икону, нетрудно заметить, что из всех трудов и подвигов святителя Николая неведомый автор иконы избрал те, что научают милосердию. Причем было это в те далекие времена, когда предки вятчан без устали грабили соседние земли, за что заслужили от современников название «жестокосердных». Именно тогда Господь послал им чудотворный образ святителя Николая, который научал их милосердию. Подобно тому как сам святитель научился ему у Христа, подражая кротости, воздержанию и человеколюбию Спасителя.

ПУТЬ КО ХРИСТУ