Бесплатный фрагмент - Путь до неба и обратно

О книге

«Путь до неба и обратно. Откровения стюардессы» — это захватывающая история о жизни в поднебесье, становлении характера и поиске себя.

Дебютный роман автора — в прошлом девочки из глухой сибирской деревни, а затем бортпроводницы, облетевшей мир и ныне резидентки американского города — основан полностью на реальных событиях. Книга раскрывает подноготную небесной кухни и рассказывает о том, что пришлось преодолеть героине, чтобы осуществить свою мечту.

В центре повествования — разочаровавшаяся в жизни девушка, которая мечтает увидеть мир и выйти замуж. Но вместо этого прозябает в гражданском браке в глуши маленького поселка и вынуждена ходить на ненавистную работу. Героиня решает взять судьбу в руки и начинает действовать, чтобы устроить свою жизнь.

Этот роман — проникновенная история о внешнем и внутреннем преображении, духовном становлении и обретении силы над обстоятельствами. Также это увлекательная хроника закулисной жизни стюардесс и занимательная история о том, чему учит жизнь в небе.

Вы вдохновили меня написать эту книгу

Оль, я прочитала. Потрясающе легко пишешь… хотя и неудивительно… по-другому и быть не могло. Подсяду на твой блог.

А где продолжение? Оля, пиши! Весь мир ждет твоих романов.

Ну как можно было не дочитать такой рассказ? Просто на одном дыхании… Ну ты же знаешь: я твой фанат. Безумно нравится читать твои очерки, эссе. И еще раз спасибо тебе! Благодаря тебе я поняла, что быть девушкой, женщиной, девочкой — это прекрасно… Спасибо!

Олеся

Оля, я все прочитала, мне еще надо. Я твой фанат теперь.

Люблю твои большие и безумно милые зарисовочки… Очень интересно читать все твои заметочки.

Екатерина

Я в восторге от написанного тобой, тебе книги писать надо, еще и японский знаешь. Ты вообще умничка! Это же сколько времени и сил тебе понадобилось, чтобы его выучить! Ты большая Молодец!

Ольга

Твой блог стюардессы закрылся. Иногда заходила туда, читала путевые заметки. Заведи новый блог, не бросай писать… У тебя к этому талант!

Оля, у тебя дар писать! Ждем, ждем шедевры! Потом будем в очередь за автографом стоять.

Не могу оторваться, когда читаю, как ты пишешь. Твоя целеустремленность и женская мудрость покорят любого.

Ты как магнитик: прилипнув, оторваться уже невозможно! Пиши, пиши, пиши… Твой вечный читатель из Екатеринбурга.

Анастасия

Как здорово вы пишете, Ольга, с удовольствием прочитала вашу историю. Очень необычная у вас жизнь, и похоже, вас кто-то за руку ведет на встречу с самой собой. Спасибо за то, что делитесь. Вас очень интересно читать.

Оксана

Оля, у тебя с каждым разом постановка и конструкция фраз лучше и лучше. Ты и так всегда хорошо писала, а теперь еще интереснее. Так что с нетерпением жду твою первую книгу. Я лично обязательно ее куплю. Твой язык очень легкий, гармоничный и душевный. Если решишь когда-нибудь действительно писать, твои труды будут расходиться на ура!

Юлия

Благодарности

В самом начале хочу выразить благодарность всем, кто прямо или косвенно поучаствовал в написании этой книги.

Прежде всего, большое спасибо моим родителям. Мама и папа, у меня нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность. Вы помогли мне стать такой, какая я есть сейчас. Вы заложили тот фундамент, благодаря которому я имею возможность вести невероятно счастливую и полную чудес жизни. Я вас очень сильно люблю, всегда помню и скучаю.

Книги бы не было, если бы не мои друзья и читатели блога и на страничке в Instagram, которые всегда стимулировали меня своими просьбами поделиться опытом, задавали вопросы, давали идеи, советы и во многом поддерживали.

Отдельное спасибо моей любимой авиакомпании «Трансаэро», в которой я проработала пять лет. Именно она вдохновила меня на писательство и исполнила все мечты.

Я также благодарю своих отзывчивых и понимающих пассажиров, которые давали мне вдохновение и пищу для новых историй. Надеюсь, они простят, что иногда злилась и ругалась на них в рейсах.

Особое спасибо лайф-коучам и журналистам Анне Баганаевой и Екатерине Кеннеди за советы, поддержку и профессиональное участие в судьбе произведения.

Безгранично благодарна моему любимому мужу Алеку Тэгави за создание комфортных условий при работе над книгой, за веру в меня как писателя, идеи, вдохновение, заботу, любовь и поддержку во всем.

Спасибо Господу Богу за все, что Он для меня делает! И за те трудности и испытания, которые посылает, и за моменты радости и счастья, что делают мою жизнь интереснее, насыщеннее, ярче.

Предисловие

Идея написать книгу впервые пришла ко мне несколько лет назад, когда я четыре дня, зимой, находилась в командировке на Камчатке. Мои внутренние часы сломались из-за большой разницы во времени, и я лежала в темноте, тараща глаза в потолок. Очень хорошо помню небольшой двухместный номер и ту бессонную ночь, когда до утра ворочалась с боку на бок на крохотной скрипящей кровати отеля. По счастливой случайности я тогда заселилась в номер одна — в экипаже оказалось нечетное количество девушек, — соседняя постель пустовала, в комнате царил полумрак, горел только ночник над моей кроватью. Я сидела в ночной рубашке с всклокоченными волосами наедине со своими бредовыми идеями и черновиками, которые больше походили на записки сумасшедшей.

Тогда в моей голове начинал созревать план книги, и были сделаны первые наброски. Я даже название произведению придумала, которое звучало так: «Пособие для начинающих стюардесс». Я хотела поделиться с юными девочками всеми особенностями работы в небе и надеялась, что мой рассказ будет полезен тем, кто еще только раздумывает, а стоит ли вообще пробовать себя в этой профессии. Или для тех, кто уже одержим идеей летать, но не знает, с чего начать, не уверен, получится ли это у него. Но вскоре наступило утро, мы с коллегами отправились купаться в дымящихся паром горячих источниках, и новая жизнь с ее яркими впечатлениями отодвинули идею с книгой на задний план.

Второй творческий порыв неожиданно настиг меня на борту самолета спустя несколько лет, но тогда я уже была не стюардессой, а летела пассажиром. К тому моменту я приняла четкое решение уйти из авиации, окончательно уволилась, собрала все документы из двух авиакомпаний, в которых мне довелось поработать, и летела в Америку компанией British Airways. Я сидела в пассажирском кресле у аварийного выхода и наблюдала за работой своих иностранных коллег.

Рейс проходил тихо и спокойно, во всяком случае, так могло показаться человеку, далекому от авиации. Ведь когда сидишь в мягком кресле, наслаждаешься полетом и видами из иллюминатора, то не слышишь жалоб и недовольств других пассажиров, не замечаешь их странное поведение, не разнимаешь драки, не оказываешь медицинскую помощь, не бегаешь на каблуках взад-вперед на бесконечные просьбы. Некоторые люди вообще думают, что неадекватные пассажиры — это шутки или редкое исключительное явление, но я-то хорошо знаю, что скрывается за мнимым спокойствием и широкими, как взлетная полоса, улыбками бортпроводников, какие усилия и титанический труд экипажа за всем этим стоит. А потому сидела в своем креслице и тихо радовалась, что больше никогда не вернусь к работе в поднебесье.

За день до переезда в Америку я забрала свои летные документы и, пока сидела в аэропорту в ожидании своего стыковочного рейса в Чикаго, подсчитала итоговый налет за восемь лет. Стаж для пенсии и количество часов я налетала, поэтому из России уезжала со спокойной душой. В итоге в небе я провела четыре тысячи восемьсот тринадцать часов и двадцать шесть минут. Если перевести это количество в дни, то получается, что в небе я находилась двести дней своей жизни, что составляет семь месяцев непрерывного полета. И, выходит, я семьдесят четыре раза обогнула Землю вокруг экватора!

Когда тележка с аперитивом и закусками поравнялась с нашим рядом кресел, меня вдруг, словно вспышкой молнии, озарила идея написать книгу. Я достала из сумки блокнот с ручкой и стала судорожно, будто в лихорадке, выгружать свои мысли на бумагу. К концу обеда краткий план моего будущего романа, того самого, что вы держите сейчас в руках, был готов.

Однако между планом и готовой книгой лежала огромная пропасть, и только друзья помогли претворить замысел в жизнь. «Пиши, Оля, пиши!» — поддерживали меня знакомые и читатели микро-блога. Я послушалась их и написала историю о своей жизни, которая, по моему мнению, должна произвести впечатление на читателя. Во всяком случае, мне бы этого очень хотелось.

В основу произведения легли записи из дневника, которые я дополнила своими воспоминаниями и статьями из блога. Также в книгу включила путевые заметки из путешествий по разным странам и черновики, ранее не видавшие свет. Будучи стюардессой, я писала везде, где только мысль приходила в голову: на коленях в автобусе по дороге в аэропорт, в зале ожидания во время задержки рейса, на колесе стойки шасси, одновременно считая чемоданы пассажиров, в самолете на перевернутом подносе, том самом, на котором мы разносили еду и напитки в полете.

Я кропала на всем, что попадалось под руку: на салфетках с логотипом авиакомпании, подстаканниках, клочках бумаги, вырванных из рабочего блокнота, и даже на манжетах рубашки томатным соком.

Также сохранились письма поклонников и друзей, которые я вообще-то имела привычку удалять, но по какой-то причине некоторые из них уцелели, затерялись на самом дне электронного ящика, наверное, очень уж хотели попасть на страницы этой книги.

Пока работала над рукописью, перечитывала свою переписку с мамой, ведь именно с ней я делилась первыми впечатлениями от работы, многие из которых сейчас уже позабыты. Из ее посланий я черпала поддержку, силу идти только вперед и никогда не сдаваться.

Хочу предупредить, что некоторые моменты в моей истории — не самые радостные. Но я должна была о них рассказать, потому что именно те события навсегда изменили ход моей жизни. Да, время лечит, но даже сейчас, спустя много лет, я не могу спокойно писать о своем прошлом. Уже на первой странице я поймала себя на мысли, что мне очень тяжело и неприятно вспоминать все это. В какой-то момент мне стало казаться, что я издеваюсь над собой, загоняя в свою прошлую жизнь. Я переживала негативные эмоции настолько ярко, что даже тело реагировало чувством напряжения, сдавленности в груди, головной болью и подавленным состоянием. Каждый раз, когда я заканчивала писать, мне потом требовалось не менее часа, чтобы снова вернуть себя в свою комнату и в тот момент жизни, в котором я нахожусь сейчас, где у меня в общем-то все хорошо и я счастлива.

Каждый день я сознательно откладывала книгу на вечер, на завтра, на выходные, лишь бы не испытывать неприятные ощущения снова: слишком живо во мне отзывалось прошлое. Был даже соблазн отказаться от этой идеи с книгой, но я пересиливала себя и продолжала писать. Тем самым я повторно проживала свою жизнь, но уже более осознанно и последовательно. Сейчас, когда книга уже написана, я очень рада, ведь мне выпал удивительный шанс два раза пройти один и тот же путь.

Расскажу немного и о самом процессе написания книги «Путь до неба и обратно. Откровения стюардессы». За рукопись я в итоге взялась на тридцать первом году своей жизни, через несколько месяцев после переезда в Америку, и большую часть романа старательно писала в «Старбаксе» за чашкой ромашкового чая под шум работающих кофе-машин. Несколько раз в неделю я отправлялась в библиотеку, в парк или просто расстилала розовый плед на солнечной лужайке перед домом. Еще случалось мне писать в аэропорту, в самолете и даже в магазинах. Ну а летняя веранда с ее уютным плетеным креслом и круглым столом заменила мне рабочий кабинет.

Перед тем как приступать к писательству, я наряжалась в красивые платья, обязательно ставила на стол вазу со свежими цветами и фруктами. Эти ритуалы помогали мне не терять точку опоры в реальной жизни и подходить к процессу больше со стороны наблюдателя, зрителя в театре, нежели участника событий на сцене. Я словно брала интервью у прошлой меня, которая, по сути, уже совсем другой человек, и просто записывала, что она рассказывала и чем хотела поделиться.

Что ж, друзья, довольно вступлений, пора готовиться к взлету. Устраивайтесь поудобнее в кресле и можете не пристегиваться. Однако добавку обеда, пледы, подушки и фильмы не просите, сегодня я буду рассказывать кажущуюся невероятной, но очень даже реальную историю о жизни стюардесс и небесной кухне.

P.S. В целях обеспечения анонимности некоторые имена, названия, детали и обстоятельства были изменены.

Часть I. Путь к небу

«Здравствуй, дорогой дневник! Извини, что я так долго тебе ничего не рассказывала. Ах, если бы ты только знал, что творится у меня на душе. Я совсем запуталась и не знаю, что мне делать дальше, никак не могу решиться уйти от Игоря. Все вокруг говорят, что он мне не пара, ничего у нас с ним не получится, да я и сама это понимаю. Он никогда не станет целеустремленным взрослым человеком, берущим на себя ответственность за свою жизнь, но что-то меня все время останавливает. Страх?

Когда я с ним, мне хочется уйти поскорее домой, причем навсегда, а когда я оказываюсь дома, мне опять хочется к нему. Я каждый раз жду его звонков или того, что он ко мне приедет. Быть может, это просто от безделья или по привычке, но как от этого избавиться? Мне, как и любой другой девушке, хочется иметь семью, детей, а с ним этого никогда не будет, слишком несерьезный он, на уме только друзья, выпивка, развлечения и подружки. Поэтому если мы когда-нибудь и поженимся, то я буду думать, что лучше бы этой свадьбы никогда и не было.

Вот, у меня снова для тебя одни плохие новости. Папа по-прежнему не работает и пьет, воду горячую отключили, ванна протекает так, что топим соседей. Настроения никакого, скукота, денег нет, нечем заплатить долги уже третью неделю — жуткая нищета. Ты, конечно, думаешь, что я ужасная зануда, но дело в том, что я не могу больше никому обо всем этом сказать. Мама допоздна на работе, очень устает и ей не до меня, а об Игоре и говорить не стоит. Мы, впрочем, уже давно с ним друг другу ничего не рассказываем, а тем более о таких мелочах.

Сейчас, как обычно, снова почитаю «Идиота» и лягу спать. Дни-года бегут, а у меня каждый день похож на другой, так хочется что-то поменять, но что, не имея денег и хорошего парня?

Недавно мне исполнилось двадцать лет. Казалось бы, юбилей, круглая дата — танцуй, веселись, но у меня весь день было плохое настроение. Особенно грустно стало под вечер, когда я снова осталась одна. Наверное, я осознала, что прожила уже два десятка лет, молодость и юность уходят, а ведь так много хотелось бы еще сделать в жизни. Но вместо этого я топчусь на месте и не вижу выхода из этого болота.

Знаешь, а я верю в то, что где-то есть совсем другая жизнь, жизнь, в которой могу быть счастлива. Я вот очень хочу в других странах побывать, а еще квартиру… В городе, свою собственную, где я бы смогла делать ремонт, наводить порядок и уют. Я почти каждую ночь представляю и мечтаю об этом, хотя для кого-то быть замужем, свое жилье в центре цивилизации, вместе путешествовать — обычное явление, и они даже не задумываются над тем, как же им повезло в жизни. А я, представляешь, даже ни разу на самолете не летала.

Ну все, спокойной ночи. Пойду спать, а то завтра снова просплю лекции в институте. Обещаю, что скоро мы с тобой снова встретимся, а ты, пожалуйста, помолись, чтобы у меня все получилось».

Офисная жизнь

— Ларис, давай сбежим отсюда, а? Не могу я больше так жить.

— Оль, ну опять ты за свое. Сама подумай, куда мы пойдем, нас, таких новоиспеченных лингвистов, столько развелось… Это раньше закончить иняз считалось чем-то престижным и заслуживало уважения, а сейчас то же самое, что юрист, экономист или психолог, — никому не нужная шайка сомнительных специалистов. Да ты посмотри вокруг, нас же пачками выпускают десятки вузов города. Не-ет, в наше время хорошую работу без знакомств и связей диплом переводчика найти точно не поможет. Будем считать, что нам уже повезло, — вновь утешала меня напарница. — Ведь правда здорово, что нас с тобой вообще сюда взяли.

— А знаешь, я ведь мечтала работать в офисе и часто, будучи еще школьницей, представляла себя в образе успешной ухоженной бизнес-леди, занимающей престижную должность и с легкостью затыкающей за пояс коллег-мужчин. Красивая подтянутая супервумен на высоких каблуках, в обтягивающем черном платье, с безупречным макияжем и красным маникюром непременно должна была восседать в бархатном кресле чистенького рабочего кабинета, отдыхать в пятизвездочных отелях во время командировок, управлять роскошным автомобилем класса люкс и ловить восхищенные взгляды мужчин, — делилась я с Ларисой своими представлениями о красивой жизни. — Я надеялась, что знание иностранных языков даст независимость, поможет выбраться из той дыры, где я жалко влачила свое существование и, кроме густого дремучего леса да пьяных жителей, мало что видела в жизни.

Конечно, я лукавила насчет того, что ничего не видела. В то время как ребята из моего двора ссылались в деревни к бабушкам на все лето, мы всей семьей выезжали к морю на юг. Родители, оба, работали на железной дороге, и им полагался раз в год бесплатный билет на поезд в любую точку нашей необъятной страны. Быть может, сейчас это не бог весть какая поездка, люди привыкли отдыхать на Канарах, Мальдивах, Сейшелах, но в те, постсоветские времена курорты Ялты, Гурзуфа и Анапы считались большой роскошью, которую мог себе позволить далеко не каждый. К первому сентября подружки возвращались от бабушек с деревенским загаром «маечка», а я еще до самой зимы вспоминала соленый запах моря, глядя в зеркало на свою золотистую кожу.

На тех же льготных основаниях маме каждое лето выдавались путевки в детский оздоровительный лагерь, куда я с удовольствием отправлялась на все три смены. Мой старший брат терпеть не мог долгие отлучки от дома, предпочитая проводить каникулы с родителями на даче, а вот я, наоборот, от «загородной виллы» шарахалась, как от приведения. Мне не нравились все эти полевые работы, связанные с посадкой, окучиванием и копанием картошки, зато я очень любила такие детские тусовки, где собиралось много ребят и можно было найти интересные знакомства, друзей, узнать что-то новое. В общем, меня всегда тянуло в люди и на приключения. Я мысленно благодарила Бога, что родители не препятствовали событиям, обогащающим внутренний мир их непоседливой дочери, и освобождали меня от летней трудовой повинности работать на грядках кверху местом неудобосказуемым.

— Только вот… разочаровала меня офисная жизнь в первую же неделю, слишком далека оказалась от моих представлений о ней, — с грустью я продолжила описание своих размышлений Ларисе, — и дело не в том, что я всего лишь секретарь, будь я менеджером, переводчиком или еще кем-то из офисных служащих, думаю, дело бы это не меняло. Ведь я мир еще со школьной скамьи увидеть мечтала, по свету ездить, на других людей смотреть. Я и английский только из-за этого учила много лет в надежде хоть немного приблизиться к своей мечте, открыть лазейку в манящий мир заграничной жизни.

Телефонный звонок прервал наш разговор. Как правило, он служил сигналом прекратить болтовню и снова приступить к работе. Вообще удивительно, что коммутатор молчал вот уже десять минут, такие долгие паузы случались редко.

Я спешно протянула руку к дребезжащему аппарату и сняла трубку. Звонил по внутренней линии Роман Юрьевич — основатель фирмы, в которой мы работали. Генеральный директор коротко сообщил, что с минуты на минуту ожидает делегацию важных партнеров, после чего сразу же отключился. Я продолжала смотреть на трубку, из которой доносились короткие гудки, и соображала, что же от нас требует руководство.

— Вероятно, пора готовиться к чаепитию, — предположила Лариса, извлекая из шкафчика красивый заварочный чайник. Коллега застучала каблучками в направлении кухни, а я принялась сервировать поднос, раскладывая по вазочкам шоколадные конфеты, белый воздушный зефир, сахар и другие сладости для гостей.

«Стрелка на часах приближается к четырем часам дня, а у меня с утра еще и росинки во рту не было, — думала я, глядя на аппетитные угощения. — Вот как только у меня появятся деньги, перестану экономить на себе и начну ходить обедать в столовую, как это делают все остальные сотрудники офиса», — клятвенно пообещала я себе, сдерживая очередной приступ голода.

Я давно погрязла в долгах и ждала первой зарплаты. Когда бухгалтерия дружно отправлялась в столовую, я оставалась сидеть за рабочим столом. Если же, проходя мимо меня, эксперты по финансам начинали приставать со словами: «Пошли перекусим», я опускала голову и под жалобный аккомпанемент желудка отвечала, что у меня много работы и схожу позже. Даже комплексный обед был мне не по карману, так как я с трудом каждый день выискивала деньги на проезд.

В офис вихрем влетел запыхавшийся Иван Петрович:

— Оля, а ты подготовила документы для Романа Юрьевича, что я просил тебя вчера? Он всюду их ищет и не может найти.

Иван Петрович, личный водитель генерального директора, его помощник и завхоз офиса, выглядел, как обычно, обеспокоенно. Этот высоченный крепкий мужчина сорока пяти лет отроду был склонен к суете и мог поднять шум из ничего. Вот только пользы от такой суматохи было мало. Он вообще принадлежал к тому типу людей, которые ничего из себя не представляют, но любят напустить на себя важности.

Я тогда еще была слишком юна и плохо разбиралась в людях, но вскоре определила причину столь нелепого поведения взрослого мужчины. Это был маменькин сынок, который вырос без отца и всю жизнь прожил в деревне под чутким руководством матери. Высшего образования мужчина не имел, но чудом занял неплохую для его тогдашнего положения должность.

Вот не зря говорят: хочешь по-настоящему узнать человека — дай ему деньги и власть. Наш Иван Петрович быстро забыл, кто он и откуда. Получив в свое распоряжение автомобиль, приличное жалование и дорогой костюм, заместитель директора, вероятно, решил, что этого вполне достаточно для того, чтобы по праву считать себя высокостатусным альфа-самцом. В отсутствие руководства он важно царствовал в кабинете и лихо отдавал приказания новой молоденькой секретарше, спихивая свою работу на нее. Нередко случалось даже, что посетители, впервые пришедшие к нам в офис, сталкивались с этой «важной» особой и думали, что генеральным директором является как раз Иван Петрович. Но стоило появиться настоящему руководителю, как завхоз тут же делался ниже ростом, напыщенность улетучивалась, и на порицания босса он отвечал голосом провинившегося ребенка. Ничего плохого я об этом человеке никогда не думала, уж тем более не желала ему лишиться рабочего места и отправиться обратно к маме в деревню, но одного я никогда не могу стерпеть в мужчинах, особенно в таких больших и взрослых: когда они ленивы, боятся брать на себя ответственность, до крайней степени трусливы, но строят из себя смелых и сильных, прячась за хрупкие женские плечи.

— Я собиралась сделать это сегодня утром, но Роман Юрьевич остановил меня, сказав, что это вовсе не моя обязанность и дело было поручено выполнить вам, — не отвлекаясь от своих дел, попыталась оправдаться я перед завхозом, а про себя подумала: «В этом офисе начальников больше, чем подчиненных».

Иерархия офиса распределялась следующим образом: парфюмерной империей заправляли два генеральных директора — супружеская пара, — у которых были два помощника. Одного — Ивана Петровича — вы уже знаете, а про второго я решила не рассказывать вовсе, так как человек он достаточно спокойный и интеллигентный, знал свое дело и человеческих качеств на пути к звездам не растерял. Следующую ступень занимала директор офиса — пожилая женщина лет шестидесяти пяти, у которой тоже был заместитель. Каждому директору, по идее, требовалась своя секретарша, но, вероятно, руководство полагало, что со всеми их поручениями должна уметь справляться я одна.

Помимо этого в мои обязанности входило выполнять просьбы остальных сотрудников — отправлять их в командировки, бронировать отели, авиаперелеты и многое-многое другое.

Офис наш был небольшой и состоял из нескольких кабинетов. Как и в любой другой фирме, имелись бухгалтерия, кадры, юрист, менеджеры и рекламщики. В каждом отделе был свой старший, зарплата которого, конечно же, превышала зарплату коллег, но и ответственность тоже возрастала пропорционально жалованью, поскольку за работу всего участка приходилось отвечать ему. Была также в офисе кухня, учебный класс, переговорная комната и несколько кабинетов руководителей.

Мне сразу понравился отдел рекламы, такие чуткие и творческие люди в нем работали. До сих пор поддерживаем связь с девушкой, разрабатывающей рекламный дизайн логотипов компании и баннеров. Ох и доставалось же, однако, этой бедолаге на планерках!

Были хорошие женщины и среди менеджеров, всегда приветливо улыбались и поддерживали добрым словом. Сотрудники отдела трудились от рассвета до заката, занимаясь закупками, продажами и анализом выручки магазинов парфюмерии. А вот бухгалтерию я не любила. И вовсе не потому, что там работали плохие люди, — наоборот, вполне безобидные и милейшие. Дамы в круглых очках прекрасно вели финансовые дела фирмы и хорошо разбирались в хитросплетениях налогового законодательства, однако мне не нравилась их медлительность. Со стороны казалось, они только и делают, что неспешно ходят с кружками по коридору на кухню за кипятком, чем препятствуют моей быстрой ходьбе. Нет, они даже не ходили, а проплывали, словно груженые баржи, по одной и той же траектории изо дня в день. Конечно, меня это злило, ведь у меня-то не было времени даже на одну чашку чая за день, а вот барышни из расчетного отдела совершали церемонию чаепития сто раз на дню: сразу после прихода на работу, через час после начала рабочего дня, за час до обеда, через час после обеда, за два часа до окончания рабочего дня и перед тем, как уйти домой. Из кабинета чаевниц то и дело доносился запах жасмина, бергамота и ромашки, поэтому укротительницы цифр в моей памяти до сих пор ассоциируются с ароматами горячих напитков.

А как мне нравились наши уборщицы! Их было две, и обе — Татьяны, очень добрые и душевные женщины. Одна приходила утром, а другая — вечером. К той, что приходила на рассвете, я прониклась большей симпатией. Таня поведала мне, что работает актрисой в оперном театре, но поскольку зарплата у людей искусства очень мала, то приходится еще подрабатывать техничкой. Но женщине нравился такой вид дополнительного заработка, и однажды она сказала:

— Офис маленький, чистенький, уберусь быстренько с утра — и весь день свободна. Живу я близко, на проезд денег не трачу, официальный стаж для пенсии идет, да и платят здесь неплохо.

Когда Татьяна назвала мне размер своей зарплаты, то я почувствовала легкий укол зависти. Ведь я-то получала немногим больше, но работала без обеда с раннего утра до позднего вечера, а у уборщицы, помимо частичной занятости, еще и никакой ответственности: помыла спокойно пол и уже через пару часов пошла дальше заниматься своими делами. Сейчас если бы мне пришлось выбирать между прежней чистенькой работой офисного клерка и «грязным» трудом уборщицы Татьяны, я бы скорее выбрала второе. Ну а в самом деле: мой себе пол и ни о чем не думай. Но тогда я даже мысли такой допустить не могла, иначе что: получается, зря я столько лет училась, корпела по ночам над учебниками, засыпала под лампой, чтобы офисы намывать? Да и не могла я доставить такого удовольствия школьным учителям, которые только и делали, что говорили нам с подругой: «Будете полы в туалете мыть да кирпичи на заводе таскать, больше вы ни на что не способны». Я даже представляю лицо нашей учительницы по геометрии, нервной сухопарой женщины со злорадной ухмылкой на лице, как она сказала бы обо мне: «Вот, взгляните на нее! А я что всегда говорила?»

Ну уж нет, что это за специальность — пол мыть? Слишком унизительной мне казалась такая работенка и явно недостойной моего умнейшего сиятельства. А вот Татьяна вовсе так не считала, напевала себе под нос веселые мелодии, размахивая тряпкой из стороны в сторону. Офисная Золушка была очень творческой натурой: помимо ежедневных репетиций в театре, женщина шила, изучала иностранные языки, увлекалась путешествиями и фотографией. Пару раз, пока начальства не было в офисе, Татьяна даже приносила свою дорогущую профессиональную камеру и устраивала мне самую настоящую фотосессию в роскошном кабинете Романа Юрьевича. Только моя добродушная улыбка и скромный внешний вид совсем не вписывались в богатый антураж сердца офисной империи.

Также я сдружилась с инспектором отдела кадров — робкой и старательной девушкой Гульнарой. Обладательница красивого имени, которое с персидского языка по версии самой женщины восточной наружности переводится как «цветок граната», была очень ответственна и панически боялась начальства. Стоило хозяевам появиться в офисе, как девушка тут же скрывалась за дверью своего кабинета и больше из него не выходила до конца рабочего дня. Ну вообще-то руководство держало в страхе всех подчиненных, поэтому мы сочувствовали друг другу, если кого-то из коллег вызывали в главную резиденцию.

Но больше всего, конечно, мы трепетали перед женой генерального директора и одновременно его партнером по бизнесу — Виолеттой Марковной. При виде этой властной, решительной и твердой, как скала, женщины хотелось убежать как можно дальше из офиса, по меньшей мере, залезть под стол. А когда она звала меня к себе в кабинет, то всякий раз я отправлялась туда как на каторгу — на негнущихся ногах и с трясущимися руками. Ее короткая, небрежно брошенная фраза: «Ольга, зайдите ко мне!» каждый раз приводила меня в ужас, так как я понятия не имела, что могло прийти в голову начальнице на сей раз.

Виолетта Марковна — человек, любящий структуру и порядок во всем. Все доклады она просила делать четко, громко и лаконично. Ее стол располагался напротив стола мужа, и в первый мой рабочий день, когда я вошла в кабинет в отсутствие начальников, то не могла даже понять, за каким столом работает женщина, а за каким — мужчина. Меня попросили положить документы на стол Виолетты Марковны, но я растерянно застыла с папкой в руках посреди огромного кабинета с окнами в пол. Я искала глазами какие-нибудь статуэтки, фотографии детей в рамках, цветы — в общем, что-нибудь такое, чем обычно девушки украшают пространство вокруг себя и что могло бы указать на женское присутствие в этой комнате, но ничего не находила. Лишь кипы бумаг, файлы с договорами да канцелярские предметы хаотично были разбросаны на обоих столах. Пришлось вернуться обратно за дверь и уточнить у сотрудника, направо или налево я должна повернуть, войдя в кабинет. Бежевый брючный костюм с наглаженными стрелками, который по обыкновению носила Виолетта Марковна, совсем не подходил ее тучной фигуре, он делал ее еще круглее и полнил. Я ни разу не видела на ней какие-либо украшения, хотя смею предположить, что позволить она могла себе даже самые дорогие и изысканные ювелирные изделия. Водолазка и даже черные туфли были на ней мужского фасона. Макияж отсутствовал, впрочем, как и маникюр, короткие русые с сединой волосы собраны в тугой пучок на затылке, а коричневый кожаный портфель дополнял образ бизнесвумен.

Мы, конечно, никогда не знали подробностей личной жизни супружеской четы руководителей, но, честно говоря, я до сих пор недоумеваю, как мужчина может жить с такой женщиной, в которой нет ни малейшего намека на женственность, а сплошной набор мужских качеств. Скорее всего, она не была такой раньше, и наш директор когда-то женился на милой хрупкой девушке, развестись с которой сейчас не позволяют партнерские отношения в совместном бизнесе, долгие годы брака и наличие двоих детей, достигших недавно совершеннолетия.

А вот ее муж — Роман Юрьевич — мне всегда нравился: и как человек, и как директор. Он, в отличие от супруги, никогда не повышал голос на своих подчиненных, всегда проявлял самообладание и сохранял спокойный ум даже в самых непредвиденных ситуациях. Однажды мне пришлось в очередной раз задержаться допоздна в офисе, и он угостил меня яблоком, проходя мимо.

Наблюдая за Виолеттой Марковной, я вскоре пришла к выводу, что женщина и руководитель — вещи едва допустимые. Все-таки матушкой-природой в нас заложена мягкость, кротость, сострадание, милосердие, забота о ближнем, доброта, а для управления предприятием нужны иные качества характера. Конечно, можно в себе выработать жесткость, занять позицию лидера, властвовать над другими, держать в страхе своих подчиненных, как это делала Виолетта Марковна, но как-то я чувствовала, что это совсем не то, что именно мне нужно. Поэтому я навсегда распрощалась со своим желанием стать бизнесвумен. А кем тогда?

Было около девяти вечера, и в офисе уже никого не оставалось, лишь в кабинете бренд-менеджера Марины с вкусной фамилией Ягодная горел свет. Охранник, дежуривший у входной двери, лениво зевал перед своим крохотным телевизором размером с коробочку из-под конфет, которыми я потчевала важных гостей директора.

В последний раз я подошла к компьютеру, проверила корпоративную почту и, взглянув на экран монитора с новогодней заставкой падающего снега, разноцветных гирлянд елки и задорно танцующего снеговика, отключила его от сети. Затем выпрыгнула из коричневых стареньких туфлей в свои поношенные зимние сапоги, надела дубленку, погасила свет в зоне ресепшен и медленно направилась к выходу.

— Что, отстрелялся, боец, наконец, и тебя домой отпустили? — служитель офисного порядка нажал на кнопку блокировки входной двери. Полный мужчина в клетчатой рубашке и больших очках в темной оправе недавно оставил свою основную работу, вышел на пенсию и теперь неспешно подрабатывал охранником. Жалованье, которое он получал в белом конверте раз в месяц, его полностью устраивало: сиди себе у двери, смотри сериалы да впускай-выпускай иногда посетителей.

— Отпустили… — вздохнула я и попыталась улыбнуться седовласому мужчине в ответ.

Пластиковая дверь пискнула, я потянула ее на себя, и, по привычке сутулясь, скользнула на лестничную клетку.

Офис располагался на втором этаже многоэтажного здания в самом центре города. Как птица, вырвавшаяся на волю из клетки, я выпорхнула на безлюдную улицу, вдохнула морозный свежий воздух и помчалась вдоль трамвайных путей в сторону метро.

Была середина декабря. Стояли сильные морозы, мелкие снежинки кружились в свете фонарных столбов. Проходя мимо величественно-массивных колонн Оперного театра, я вспомнила, как на днях покупала в кассе театра билеты на балет по поручению начальницы для каких-то особо важных гостей, и с грустью подумала о том, что у меня нет даже возможности сходить в театр. А ведь я так люблю балет…

Я вдруг почувствовала, что живу не своей жизнью. Вернее, я делаю все, что хотела бы иметь сама, только почему-то делаю это не для себя, а для кого-то. Другие, но не я, пойдут в эти выходные на «Щелкунчика», заполучив самые дорогие места в партере, купленные мной. Посторонние люди получат письма и новогодние открытки, старательно подписанные моей рукой, которые я отправила от имени начальницы накануне. Для чужих гостей я каждый день сервирую стол дорогой посудой, подношу чай и кофе на серебряном подносе, закупаю лучшие угощения в самом престижном магазине города, давясь слюной каждый раз, когда прохожу мимо баснословных цен на деликатесы. Как-то странно все устроено в этом мире: вроде бы я и попала на праздник жизни, только не на свой.

Сняв варежку, я просунула озябшую руку в сумку и на ощупь вынула из пачки сигарету, а затем, щелкнув зажигалкой, поднесла язычок пламени к ее кончику. Выпустив толстую струю табачного дыма, я вспомнила о том, что еще совсем недавно студентка института наивно полагала, что как только она устроится на работу в офис, то непременно бросит курить. Вот прям с первого дня возьмет и откажется навсегда от этой пагубной привычки.

— В офисе уже не будет переменок, перерывов между лекциями и веселых компаний курильщиков, — тешила я сама себя, — там меня будут окружать серьезные и респектабельные люди, в обществе которых курить не подобает.

В своем резюме, которое я старательно рассылала по всем компаниям города, предлагающим должность офис-менеджера, секретаря или помощника руководителя, в графе «вредные привычки» я ставила прочерк, а на собеседованиях умалчивала о своей слабости, всякий раз отводя глаза в сторону, если работодатель спрашивал об этом.

Вообще-то мне редко задавали подобные вопросы. Да и в самом деле, глядя на меня, было трудно заподозрить такую скромную девушку в пристрастиях. Обычно люди удивленно вскидывали брови и восклицали: ты куришь? серьезно?

Мне льстили такой взгляд со стороны и благоприятное впечатление, которое я производила на людей. Да, с тех пор как меня взяли на работу в офис, я стала травить себя меньше, но никотиновая зависимость не хотела меня отпускать. Днем я стойко держалась, так как у меня не было возможности выходить на улицу, но стоило вечером вырваться из темницы офисных будней на свободу, как я первым делом закуривала, в очередной раз давая себе обещание, что эта сигарета точно последняя и с завтрашнего дня я непременно брошу. Конечно же мне самой не нравилась эта отвратительная привычка, отравляющая мозг и разрушающая мое без того слабое здоровье. Также я прекрасно понимала, что это совсем не то занятие, которое может украсить женщину, ведь все мы — будущие жены и матери, и к тому же у многих мужчин девушка с сигаретой в зубах вызывает лишь отвращение. В подтверждение этому я не раз слышала в их мужских разговорах между собой, что лучше поцеловать пепельницу, чем курящую женщину. К тому же я слишком люблю свободу, а оттого ненавидела ощущение зависимости вообще от чего-либо, а уж тем более от такого маленького и ничтожного предмета, как сигарета. Мне неистово хотелось освободиться от этого многолетнего никотинового рабства, но я не знала, как это сделать. Изо дня в день я давала себе одно и то же обещание — со следующего понедельника начать новую жизнь. Вот только понедельник наступал, а чудо никак не происходило. Думаю, всем курильщикам это чувство хорошо знакомо.

«Однако не мешало бы поторопиться», — подумала я и перебежала дорогу на красный свет, не дожидаясь зеленого сигнала светофора. Электронные часы, расположенные на угловом от Красного проспекта здании, напомнили о том, что времени до отхода последней маршрутки оставалось совсем немного. Я быстро сбежала вниз по ступеням подземного перехода, на бегу опустила в турникет жетончик для прохода в метро, проскочила между металлическими ограждениями и вихрем влетела в последний вагон поезда.

Убийства на Забабурихе

Населенных пунктов с названием Двуречье в мире много: начиная от Месопотамии и заканчивая Камчатским краем. Сначала я планировала оставить в тайне географическое положение поселка, в который так спешила в тот вечер. Но потом мне все же захотелось рассказать читателю, в каких краях проходило мое детство.

А располагается наш поселок Двуречье в Новосибирской области, в тридцати восьми километрах от города. Образовался он в далеких тридцатых годах прошлого столетия как спецпоселение, основными предприятиями которого были кирпичный завод и железнодорожная путевая станция. Бабушки, всю жизнь прожившие в этих местах, сказывали, как раньше сюда не ходили даже электрички, а магазинов поблизости не было. Чтобы купить хлеба, жители поселка ехали сорок минут до ближайшего населенного пункта на лошадях. Порой зимой все дороги заметало снегом настолько, что из домов вообще невозможно было выбраться до самой весны, поэтому продукты приходилось запасать на зиму с лета.

Мы переехали в этот поселок в конце восьмидесятых, когда мне было три года, брату — четыре. Мама долго стояла в очереди, и, наконец, ей дали от железной дороги благоустроенную теплую трехкомнатную квартиру. Папа категорически отказывался переезжать из города в глухомань, куда даже автобусы не ходят, а мама, хоть и тоже выросла в городе, с радостью была готова оставить частный дом с печным отоплением. По ее рассказам, в таких условиях с маленькими детьми жить было невозможно. За водой нужно было ездить каждый день на колонку, а удобства располагались на улице. Мы с братом постоянно болели, и ждать другую квартиру, поближе к городу, больше не было ни здоровья, ни сил. Поэтому мы вскоре переехали в Двуречье вместе с бабушкой.

В это время на лошадях уже, конечно, не ездили и при необходимости пользовались электричкой, но привычка запасать продукты на зиму существовала в нашей семье все мое детство. С приходом осени на балконе выстраивались в ряд большие мешки с картошкой и капустой, каждый день прибавлялись коробки с овощами, соленья и варенья, а морозилка забивалась на зиму мясом. Мама всегда говорила, что если мы не сделаем все необходимые заготовки осенью, то перезимовать будет сложно. Вот так размеренно текла жизнь в нашем двуреченском краю.

Что же представляло собой это поселение?

Больше оно, конечно, походило на деревню с частными домами, оврагами и лесами. Правда, я никогда не была в настоящих деревнях, поэтому о сходстве могу судить только по рассказам других людей и книжным описаниям. Здесь на зеленом просторном лугу паслись коровы, ходили гуси, в деревянных сараюшках хрюкали свиньи, а во дворах домов бегали курицы и лаяли собаки, звеня железными цепями.

Мы жили на четвертом этаже новой пятиэтажки из красного кирпича с видом на лес и частный сектор. Рядом стоял еще один такой же дом, построенный несколькими годами раньше. На этом кирпичные постройки в поселке заканчивались, и даже школа, в которую мы с братом ходили, и та была небольшим деревянным домом с печным отоплением да туалетом на улице.

Располагается поселок близ реки с забавным названием Забабуриха, что впадает в Иню. В сущности, этот узкий ручеек и рекой-то сложно назвать — так, небольшая речушка. Будучи детьми, мы любили бегать по ней босиком и в жаркий летний день часто убегали поплескаться в прохладной водичке и позагорать на зеленой солнечной лужайке.

Мы закатывали по колено штаны и могли часами предаваться этой забаве — бегать по речке, шлепая босыми ногами по песчаному дну, брызгать друг на друга прохладной водой, выискивать самые глубокие места и собирать мелкие камешки, которые в силу своей детской фантазии принимали за драгоценные.

Еще мы любили строить шалаши из крупных листьев и веток деревьев в глубоких зарослях реки, пили холодную ключевую воду из колодца, требовали плату с сельских жителей за проход по мостику, когда они шли за продуктами в единственный магазин в поселке. В качестве билетов мы выдавали им только что сорванные с дерева сочные зеленые листочки, а они угощали нас пряниками и конфетами. Тогда мы были в таком возрасте, когда растения спокойно заменяли и денежные купюры: нарвал с дерева, сколько тебе нужно, и «купил», что захотел. Взрослые никогда не запрещали ходить на речку и в шутку спрашивали, за какой такой «бабурихой» мы с подружками моем свои велосипеды, плетем венки из одуванчиков и строим замки из песка.

Рядом с Забабурихой была большая гора — Громиха. Не знаю даже, кто ее так прозвал и почему, вероятно, из-за ее гигантских размеров. Зимой мы съезжали с нее на санках, а летом забирались наверх, смотрели на журчащую внизу речку и нежились в мягкой траве. Когда мы стояли на вершине Громихи, нам казалось, что становимся ближе к небу, облакам, звездам и солнцу. А завидев высоко за облаками быстро движущийся предмет, мы начинали прыгать, визжать и махать вслед руками. Ну а поскольку никто из нас тогда не летал и не видел самолет в натуральную величину, то это было настоящим событием. Хоть мы и слышали, что он на самом деле очень большой и вмещает сотни человек, но не до конца понимали, как эта крапинка в небе может перевозить такое количество людей.

Еще мы всегда гадали, видят ли нас сверху люди, как выглядят с высоты птичьего полета Забабуриха и Громиха. Каждый раз мы все хором кричали, задрав головы и воздев руки высоко вверх: «Самолет, самолет, забери меня в полет!» и повторяли фразу до тех пор, пока лайнер не скрывался из виду, оставив позади себя белую полосу.

Были и мистические легенды и истории, ходившие вокруг Забабурихи и Громихи. Однажды, ранней весной, когда река разлилась в полноводье, мы собрали небольшую экспедицию и отправились на самое настоящее расследование о длинной серии убийств. С напарниками по раскрытию преступления мы где-то раздобыли следующий реквизит: ржавый компас, армейскую фляжку для воды, старые, почерневшие от времени карманные часы на тонкой серебряной цепочке, а также взяли с собой на всякий случай блокнот с карандашом для записей, фонарь и складной ножечек. Вероятно, одним только нам тогда было известно назначение всех этих предметов.

Затемно я вернулась домой, промокшая до нитки, грязная, замерзшая и полная впечатлений. Весь вечер я взахлеб рассказывала маме на кухне об убийце, который насиловал местных женщин, убивал их, а потом сбрасывал трупы в глубокие темные воды Забабурихи. Поражаюсь маминой актерской игре, ведь она ни разу меня не прервала, не сказала, что ей некогда слушать детскую чепуху, наоборот: задавала уточняющие вопросы, помогающие пролить еще больший свет на всю эту историю, и кормила вкусными свежеиспеченными пирожками с капустой и яблоками. «Какого цвета, говоришь, были волосы у убитой?» — спрашивала она, прекрасно зная о моей бурной фантазии и склонности придумывать себе разные приключения, а я тогда подумала о том, что будь я журналистом или репортером, то непременно бы написала в газету следующую заметку:

«Внимание, сенсация! Свежие новости! На днях группа детей раскрыла серию жестоких преступлений и вышла на след убийцы, сбежавшего из тюрьмы прошлой зимой. Бывший заключенный долгое время прятался в лесу, где выкопал землянку, обеспечив себя всем необходимым для жизни и расправы над несчастными жертвами. В зарослях реки Забабуриха были найдены волосы, очевидно, принадлежавшие убитым женщинам, следы крови на деревьях и остатки обгоревшей женской одежды на месте, где когда-то полыхал костер. Убийца сжигал вещи, тем самым избавляясь от улик, а тела сплавлял в воду вниз по течению. Также детям удалось установить точные даты убийств, которые преступник вырезал ножичком на коре березовых стволов, используя римские цифры и загадочные символы. Отважные дети проявили смекалку и смогли расшифровать имена убитых, а также не побоялись даже спуститься в жилище убийцы, чтобы выяснить подробности жизни и быта кровожадного маньяка».

Далее бы следовали фотографии землянки и ее внутреннего убранства: печь-буржуйка, на полу валяются фуфайка, покрытая белыми разводами влажной плесени, стоптанные кирзовые сапоги с застывшими кусками глины, огарок свечи, на стене висит большая кастрюля, чугунная сковорода, вилы, топор, в углу — кровать с ржавой железной сеткой, из которой в разные стороны торчат пружины.

Я представляла, как после этого нас наградят медалями за доблесть и отвагу, поместят фотографии на школьной доске почета и, конечно же, расскажут по телевидению в свежем выпуске вечерних новостей на первом канале.

Темная фигура на кладбище

Каждый вечер я думала лишь об одном: успеть на последнюю маршрутку, которая в полдесятого отправлялась из города. Совсем подходящие мысли для молодой девушки, не правда ли? Несколько месяцев назад я получила диплом, к которому так долго шла, и теперь, вместо того чтобы наконец вздохнуть и порадоваться жизни, свободной от лекций, учебников, оценок, экзаменов и стрессов, я нашла себе иной повод для беспокойства.

Все дело в том, что меня постоянно преследовал один и тот же страх — опоздать на последнюю маршрутку. Ведь я хорошо знала, каково простоять час на морозе в ожидании автобуса, который мог прийти, а мог и не прийти вовсе. Да и дорога от автобусной остановки до дома была совсем неблизкой. К тому же она пролегала вдоль глубоких оврагов, лесов, полей и заброшенных гаражей. Быть может, если бы там был хоть один фонарь, то было бы не так страшно, а пробираться в потемках по скользкой дорожке — занятие, скажу я вам, не из приятных.

Еще добавляло страха воспоминание о том, как однажды мы с подругой, ученицы стредних классов, возвращались домой после школьной дискотеки. Возле нас остановилась машина, полная пьяных мужиков. Они настойчиво предлагали подвезти нас до дома, медленно ехали рядом и отпускали в наш адрес фразочки типа: «Эй, детка, не хочешь поразвлечься?» или «Садись, покатаемся». Когда мы в очередной раз отказались садиться в их авто, мужчины стали звереть и выходить из себя. Ничего другого не оставалось, как спасаться бегством. Я схватила Женьку за руку и поволокла ее по сугробам к оврагу, куда машина не могла проехать. Бегала я очень хорошо, к тому же, прекрасно знала здешние места, вот только водитель иномарки сдаваться не собирался и прибавил газу вслед за беглянками. Тогда я впервые испытала настоящий взрослый страх, страх быть убитой или изнасилованной. А что если маньяк из землянки у речки Забабурихи не такой уж вымышленный? Детство закончилось, поэтому в борьбе за честь пришлось удирать так, что даже машина догнать не смогла.

Той самой дорогой я проходила более десяти лет: сначала в школу, что находилась в соседнем поселке, а затем ездила пять лет в город в институт. Тогда еще не было маршруток, и единственный способ выбраться из нашей дыры — это автобус, который, правда, постоянно ломался и ходил по расписанию, известному только одному Богу. Ах да, еще кондукторшам. Сборщицы платы за проезд были точной копией друг друга и считали обязанностью нести красоту в мир немыслимо ядовитыми цветами длинных искусственных ногтей, помады цвета фуксии и голубых теней. На их плечи спадали обесцвеченные локоны, а на груди висела сума для денег, из которой длинной лентой до самого пола свисали билетики. Дамы, точно сговорившись, уверяли, что расписание у маршрута, конечно же, есть, проблема только в том, что из-за мороза автобус не всегда заводится, а если все-таки ему удается выйти из гаража, то по пути он может сломаться.

— А что вы хотите, это Сибирь! — кондуктор пыталась утихомирить разъяренную окоченевшую толпу людей, врывающихся в автобус с такой скоростью и напором, что всегда кто-то оказывался затоптанным в ногах пассажиров. — И это не наша вина, что предыдущие два автобуса не завелись, мы приехали строго по расписанию, — оправдывалась на весь автобус женщина.

Каждый мечтал занять себе местечко в «лоховозе» — так в нашем народе называли этот автобус. Ехать целый час, стоя на одной ноге, и чувствовать себя самой настоящей селедкой, зажатой в банке, никому не хотелось. Думаю, не стоит и упоминать, что места пожилым и инвалидам никто, разумеется, никогда не уступал. А если в автобус входила беременная женщина, пассажиры как по команде сразу впадали в глубокую спячку. Это пренебрежение к старикам так озлобило немощных ездоков, что нередко можно было получить костылем по голове или удар в плечо от хрупкой с виду седовласой старушки в платочке.

— Куда прешь, бабка? — часто звучало в автобусе. — Дома сидеть в таком возрасте надо, а не по рынкам таскаться.

Наверное, если бы я тогда читала по утрам молитвы, то все бы они были обращены к Господу с одной лишь просьбой — послать мне вовремя автобус и местечко рядом с печкой.

Я вошла в теплый, ярко освещенный вагон пригородной электрички, ощущая себя эскимо. Пальцы на ногах щипало от мороза, руки почти не шевелились. Вагон был пуст, лишь несколько человек со скучающим видом ждали отправления поезда. «В столь поздний час нормальные люди дома сидят», — с досадой подумала я и плюхнулась на скамейку рядом с мужчиной, читавшим газету.

Вообще я всегда старалась занять место рядом с прилично одетыми особями мужского пола: так я чувствовала себя в безопасности и надеялась, что в случае, если на одной из станций войдет пьяная компания дебоширов или бродяг, что нередко случалось за время предыдущих поездок, меня будет кому защитить. Конечно же, такое соседство вовсе не гарантировало, что мужчина отважно бросится спасать беззащитную девушку, но во всяком случае у меня была надежда безопасно доехать до дома.

Состав тронулся, и я стала тихо оттаивать у печки. Это была последняя электричка из города, а вместе с ней и моя возможность попасть в тот вечер домой. Несмотря на всю спешку и старания, на маршрутку я опоздала, а автобус так и не пришел. Промерзнув до костей, мне не оставалось ничего иного, как воспользоваться самым крайним вариантом — железной дорогой.

Сорок минут пути пролетели незаметно, я согрелась и даже немного почитала роман Юлии Шиловой. В последнее время я подсела на ее книги и всегда в сумке держала томик криминального чтива. Вот умеет же автор выдумать истории, которые так близки мне. Ее героини всегда несчастны и бедны, а в поисках лучшей жизни и обретения финансовой независимости пускаются в самые сумасшедшие авантюры, которые впоследствии оказываются ловушками мошенников. Я всегда с большим любопытством следила, как они выпутываются из этих криминальных историй, обретают свободу, богатство, любовь, счастье.

Однако страшное приключение поджидало в тот вечер меня саму. Из динамиков послышались треск и шипение — мужской голос объявил мою станцию. Я сошла на платформу и посмотрела вслед электричке, она быстро набирала скорость, оставляя позади себя вихрь снега в свете сигнальных фонарей. По второму пути тепловоз протягивал цистерны, поэтому мне пришлось подождать его, чтобы перейти через рельсы. Когда состав скрылся в тумане морозной дали, я осталась стоять на перроне одна, лишь серебристая луна да блестящие звезды в черном небе были моими спутниками.

Ночь глубоко холодела. Все дороги были заметены, и мной овладело чувство, что это конец — не добраться мне до дома сквозь непроглядную тьму, густой лес и кладбище. Захотелось упасть в сугроб и закрыть глаза, чтобы больше их никогда не открывать. Страх сковал все мое существо, мозг перестал соображать, но какая-то неведомая сила подхватила и понесла по снежным заносам в сторону этого самого кладбища и леса. Вероятно, на этом скорбном пути за мной из мрака бесконечности следил мой ангел-хранитель.

Окруженная крестами, надгробиями и венками, я пробиралась по сугробам вдоль мест захоронения, закрывая лицо от мороза и ветра белой пушистой варежкой. Теплое дыхание согревало нос и щеки на мгновение, но увлажненные волоски шерсти тут же превращались в сосульки и больно царапали кожу. Я старалась не смотреть в сторону могил, но один раз взгляд все-таки невольно скользнул по венкам и цветам на одном из холмиков. Они торчали из сугробов и наводили еще больший ужас на мою истерзанную страхами душу. Неизбежность конца, мгновенный переход от жизни к смерти — вот каково человеческое существование. Я бежала, задыхаясь, неслась, не помня себя, по снегу, по равнине, в пространство. Мне мерещилось, что мертвецы гонятся за мной по пятам, что даже цветы кинулись с могил вслед за покойниками.

В бледном свете луны я всмотрелась в фотографию молодой красивой женщины, прочла фамилию и вычислила возраст покойной по дате рождения и смерти, выгравированной на надгробной плите.

«Интересно, отчего умерла эта девушка? — подумала я. — Умерла она своей смертью в результате болезни или это был несчастный случай… или убийство с целью ограбления?» Холодок пробежал по моей спине, и я перешла на бег.

Слабый свет луны рисовал на белом снегу узоры зловещей тени, падающей с окружающих меня сосен. Длинные полы дубленки путались в ногах, что еще больше замедляло скорость на заметенной тропинке. В ложбинах ветром намело такие сугробы, что я утопала в них чуть не по пояс и с трудом прокладывала себе дорогу, расталкивая снег коленями. Да, зимы в Сибири суровы.

Выбравшись из лощины, я попала на дорогу, где снег лежал лишь тонким слоем. Там была гололедица. Моя задача усложнилась — теперь я еще могла упасть.

Где-то далеко, по смутному, озаренному луной лесу, прогрохотал поезд, он отчаянно свистел, точно безымянный железный зверь заблудился в ночи. Вся дрожа, я прислушивалась к этому свисту и думала: как хорошо было зимой в детстве засыпать под этот шум поездов за лесом. Бабушка гасила на ночь свет в детской и оставляла дверь чуть приоткрытой. Засыпая, я с радостью думала о том, что скоро она снова вернется и разбудит нас с братом в школу. Да, учиться до пятого класса я очень любила, но потом начальная школа закончилась — и началась взрослая жизнь в большой школе, до которой нам было так тяжело добираться в соседний поселок.

Поравнявшись с частным сектором, я старалась ступать как можно тише, но скрип снега под сапогами громким эхом отражался в ночной тишине морозного воздуха. Мне казалось, что мои шаги слышны за версту и непременно привлекут внимание убийцы. Сию минуту, как я это пишу, шум проехавшего мимо моего дома грузовика очень испугал меня. Мне показалось, что я все еще на том кладбище, где так боялась произвести малейший звук. Уже давно остались позади станционные фонари, и свой путь приходилось прокладывать на ощупь в кромешной темноте. Я пыталась успокоить себя тем, что в такой мороз ни один маньяк или грабитель не додумается выйти на улицу в поисках своей жертвы. Даже собаки, которые обычно заливались громким лаем, заслышав шаги прохожих, сейчас прятались в своих будках и не издавали ни звука. Однако я же помнила, что в поселке живут алкаши и наркоманы, которые во времена моего детства воровали, дрались и даже убивали.

Когда вдали показались огни пятиэтажных домов, на смену страху пришло чувство безопасности. Я ощутила неизъяснимый прилив бодрости, какой пробуждает в человеке надежда. От этого сознания кровь быстрей потекла в жилах, почти вприпрыжку я побежала еще скорее. Я не сводила взгляда с родного дома. Там была жизнь. Теперь мне казалось, что все самое страшное позади. Не будет больше ни ночи, ни зимы, ни вьюги. Обычно в этом месте мама говорила: «Теперь уже до дома рукой подать». Действительно, оставался последний марш-бросок — спуститься вниз к Забабурихе, перебежать перекинутый через нее деревянный мостик, тот самый, на котором двадцать лет назад мы так любили играть с братом. Теперь он уже сильно обветшал: перила покрылись ржавчиной, в нескольких местах доски прогнили и образовали зияющие дыры в пропасть. Стоило шагнуть на мост, как вся конструкция начинала сильно раскачиваться из стороны в сторону, отчего путник терял равновесие и рисковал оказаться в реке.

Ночь. Лес. Мороз. Одинокая темная фигура продолжала карабкаться в гору, пробираясь по сугробам все ближе к заветной цели вопреки всему: обстоятельствам, гололеду, непогоде, своим страхам, опасностям, подстерегающим каждый шаг на пути. И лишь потом, спустя много лет, глядя на все это через призму своего опыта, я пойму, что именно такой и была вся моя жизнь, начиная с раннего детства. Ничего мне не давалось легко или просто так. Всегда борьба, бесчисленные попытки, преодоление себя и своих страхов. А победа над страхом всегда дает нам силу и рождает отвагу.

О, это ты!

Я открыла ключом тяжелую входную дверь и вошла в длинный узкий коридор квартиры. В нос ударил запах дыма папиных сигарет. Хоть я сама и курила, но меня всегда раздражало, что он дымил прямо на кухне и игнорировал просьбы домашних выходить на балкон. В тот вечер я как никогда была рада чувству безопасности и разливающемуся по телу теплу, поэтому на смог даже внимания не обратила. Отмороженные конечности сразу начало щипать так, словно кто-то ножом медленно снимал кожу с самых чувствительных участков: пальцев ног, рук, носа, щек и коленей.

Я, насколько это возможно бесшумно, проскользнула в ванную комнату мимо закрытой двери родительской спальни и залезла под горячий душ. Мама всегда говорила, что нельзя сразу опускать отмороженные ноги в горячую воду, что это может лишь усугубить ситуацию, лучше надеть шерстяные носки и подождать, когда они сами отойдут. Однако ждать я не могла, от холода трясло так, что зуб на зуб не попадал.

По мере разбухания посиневших пальцев в горячей воде я проклинала злую начальницу во всех своих бедах. Ведь это она послала меня на почту, чтобы отправить гору писем, а потом еще оставила дежурить в офисе до девяти часов.

— Конечно, им-то что, можно и до глубокой ночи в офисе сидеть, — размышляла я, — они живут в центре города, разъезжают на навороченных джипах и в два счета добираются до своих квартир, а я голодная-холодная должна скитаться по лесам и сугробам из-за прихотей этих богачей. И ведь она ни разу не поинтересовалась, как я буду добираться домой по такому морозу, обедала ли я сегодня, и вообще, может, я плохо себя чувствую, и не могу задержаться на работе до позднего вечера. Нет, всех этих больших боссов интересуют только деньги, жажда наживы и личная выгода. Быть может, они даже специально находят себе таких несчастных людей, которые готовы исполнять все их указания, лишь бы не потерять работу и не остаться на улице с кредитами и долгами. Для них мы что-то вроде куска пластилина: живем в страхе бедности, и из нас можно лепить что угодно.

Я выключила воду, завернулась в махровый халат и надела теплые носки. Затем прошлепала на кухню и сделала горячий чай с лимоном. Остывшая порция моего ужина ждала в сковороде на плите. Я поставила разогревать картошку и пошла в свою комнату. Из-под закрытой двери виднелась узкая полоса света. Это могло означать только одно — он еще не спал. Ждал ли он меня? Вряд ли. Просто в очередной раз завис в своем виртуальном мире игр, музыки и онлайн-друзей.

Распахнув дверь, я снова увидела картину, которую наблюдала каждый день вот уже второй год: несобранный диван, под ним куча пластиковых пивных бутылок «Очаково» и он, сидящий за компьютером в углу.

— О, это ты! — сказал он, небрежно снимая с головы наушники. — Что-то ты сегодня опять поздно.

— А ты ждал кого-то еще? — окрысилась я и нырнула за пижамой в платяной шкаф — ровесник моей бабушки. Он что-то буркнул себе под нос, но я его не расслышала из-за протяжного скрипа дверцы.

В тот день я молчала, так как не было больше сил спорить, ругаться и доказывать, что это он, а не я, должен работать с утра до ночи и содержать семью, вместо того чтобы играть в компьютерные игры, попивать пиво и переписываться с подружками в интернете, за который, кстати, тоже платила я. Читать нотации о том, как это некрасиво и неприлично — сидеть на шее у женщины и ее родителей, что нужно срочно искать работу, ставить цели и зарабатывать деньги, мне порядком осточертело. Да и к чему? Это все равно бесполезно. Он в очередной раз скажет, что не собирается работать на какого-то дядю и хочет придумать свое дело в интернете, которое будет приносить ему хороший доход.

Почему он меня не встретил после работы? На этот вопрос я не могла ответить даже самой себе. Вероятно, потому что не любил, а еще был слишком безответственным, мог с легкостью проспать или просто забыть, засидевшись за компьютером с очередной кружечкой пива.

В первый год нашей совместной жизни я верила ему, надеялась, ждала, но в тот вечер, о котором сейчас рассказываю, я дошла до той точки, когда вполне трезво понимала: чтобы зарабатывать деньги, нужно РАБОТАТЬ, а не спать до обеда и бездельничать, живя в мирке, который он сам себе создал.

В тот момент мне хотелось, чтобы рядом был сильный, решительный мужчина, способный взять ответственность не только за свою жизнь, но и за мою. Чтобы обнял, пожалел и сказал, что мне больше не нужно вставать завтра в шесть утра и снова тащиться по морозу в город. Что он позаботится о нас и сделает все возможное, лишь бы я улыбалась и была счастлива.

Но он никогда так не говорил, да и, думаю, не сказал бы. Однако моя наивная душа втайне продолжала надеяться и ждать чудес.

С Андреем мы познакомились на свадьбе у подруги, с которой вместе учились в институте. Он был другом жениха, ну а я — свидетельницей со стороны невесты. Не могу сказать, что между нами вспыхнула сильная любовь, больше дружеский союз, основанный на взаимной симпатии. Нам было интересно вместе проводить время — гулять, ходить в кино, болтать по телефону до рассвета, ездить в гости к друзьям. Наши отношения неправильно начинались изначально, и будь я мудрее тогда, то этого сожительства бы не допустила. Не было никаких красивых ухаживаний, завоевываний, героических поступков, предложений руки и сердца не то что стоя на одном колене, а даже и на двух ногах, но почему-то я быстро согласилась переехать жить к нему в квартиру, которую он тогда снимал в одном из престижных районов города. Возможно, решающим толчком послужило то, что я недавно рассталась с парнем, с которым встречалась почти пять лет. Дома одной мне было тоскливо, а у родителей поддержки я не находила. К тому же мне опостылела та дыра, в которой я жила, дорога в институт отнимала много энергии и выматывала, совсем не оставляя сил на изучение иностранных языков и сдачу экзаменов, а тут такой шанс — пожить в городе, да еще рядом со станцией метро. Андрей тоже на тот момент не так давно расстался с девушкой, с которой прожил несколько лет, до сих пор ее любил и часто — по пьяни — мне говорил об этом. Я злилась, обижалась, но почему-то терпела такое его недостойное поведение. Так вот встретились, что называется, два одиночества и стали устраивать свой совместный быт.

Мы редко ругались и в глазах знакомых больше походили на брата с сестрой, живущих под одной крышей. Да, были общие интересы, но вот только цели наши совсем не совпадали. Андрей никогда не работал и последний год жил на широкую ногу на деньги, вырученные от продажи бабушкиной квартиры, а я тогда была студенткой последнего курса и готовилась к выпускным экзаменам. У меня впереди столько было планов на жизнь: путешествия, покупка квартиры, машины, хорошая работа, пышная свадьба, дети, дом — полная чаша. Однако Андрей никогда не скрывал, что жениться в ближайшее время не собирается, впрочем, как и работать. А я, вместо того чтобы бежать от него как можно дальше и не затягивать отношения, вцепилась в парня мертвой хваткой так, будто других мужчин на свете не существовало.

Свиданиям с парнями и их красивым ухаживаниям я предпочитала заниматься садомазохизмом — трепать нервы себе и своему партнеру. Стоило оставить сожителя в покое и заняться, наконец, своей жизнью, но нет же, я каждый день пыталась образумить несерьезного и неприспособленного к жизни мужчину. Любимым моим занятием было искать для него работу, обзванивая кучу объявлений в газете, и пытаться убедить молодого человека в том, что нам нужно узаконить отношения. Признать тот факт, что я снова ошиблась и нам с этим мужчиной не по пути, мне мешала неуверенность в себе. Страх, что уже слишком поздно, что навсегда останусь одна, ведь все подруги уже счастливо устроили свою личную жизнь, а мне никак не везло. Да и жаль было потраченного времени и вложенных в эти отношения сил, так и продолжала плыть по течению своей несчастной жизни.

А тем временем счет в банке таял на глазах, и платить за «однушку» Андрею было нечем. Тогда он вынудил меня взять кредит, сказал, мол, ты тоже уже почти год здесь живешь, но ничего не платишь, пора и тебе вложить какую-то часть денег. Я, наивная девочка, продолжающая верить, что он вскоре найдет работу, сколотит деньги и мы рассчитаемся с банком, поплелась в сберкассу. В анкете я нагло врала о том, что работаю секретарем на полставки в крупной компании, название которой увидела на вывеске по пути в банк, а зарплата у меня вполне достойная. И когда я только научилась так искусно врать? В итоге кредит одобрили по самой невыгодной процентной ставке, и мы рассчитались с хозяином квартиры за предыдущий и следующий месяцы. Я понимала, что ситуация принимает серьезный оборот и Андрею нужно немедленно искать работу, но вот его это, кажется, совсем не волновало. Проблемы росли как снежный ком, а он продолжал спать до обеда и сидеть за компьютером.

Когда пришло время вносить первый платеж по кредиту, ничего другого мне не оставалось, как отправиться в ближайший продуктовый супермаркет и проситься на работу кассиром. В то время как мои подруги готовились к окончанию последнего курса института и госам, писали дипломные работы, я сидела по двенадцать часов в день за кассой. Работала я шесть дней в неделю, а в единственный выходной лежала дома пластом. Над моим дипломом иняза, о котором я столько лет мечтала, черной тучей замаячила угроза. Зато у меня появились необходимые средства для оплаты кредита. Пару раз я даже стырила деньги из кассы, над которой висела камера. Считала ли я это преступлением? Конечно да, но, когда тебе без конца звонят из банка с просьбой срочно погасить кредит, — еще и не на такое пойдешь. Да и надула я не бедных старушек, а сытых богачей, — они часто сами оставляли сдачу и доверху набивали багажники своих иномарок изысканными деликатесами, которые старушки в глаза никогда не видывали. Напротив, скромным покупателям-пенсионерам я искренне сочувствовала и втихаря предоставляла небольшую дополнительную скидку, незаметно сканируя штрих-код своей карты сотрудника.

Далее вспоминается вся последующая цепь событий: переезд обратно к моим родителям в ту же самую дыру, из которой я когда-то бежала, только уже с кредитом и здоровым мужиком на своей шее, — долгий поиск хоть какой-либо работы, так как кредиторы не давали мне покоя и звонили день и ночь, — устройство в тот самый офис, о котором читатель уже знает из первой главы.

Привести Андрея в квартиру своих родителей было самой большой глупостью, какую только может совершить женщина. Конечно, нужно было оставить его одного самому разбираться в своих проблемах, долгах, нежелании работать, жениться и брать на себя ответственность. Но ведь я, девушка честная и порядочная, не могла бросить человека в беде, всегда думала, как он там, «бедненький», без меня будет. Да и потом, друзья должны помогать друг другу, выручать в беде, подставлять свое плечо. А вот как буду чувствовать себя я с таким «другом» не только на плече, но и на шее, мне в голову не пришло. Поэтому и взвалила на себя весь этот неподъемный груз, превратившись в нервную злую тетку, лишив себя возможности наслаждаться своей красотой и молодостью. А ведь мне тогда было всего двадцать два…

Сейчас, в век интернета, юные невесты могут почитать советы и послушать лекции ведических мудрецов о том, как правильно начинать отношения, какие этапы должны пройти влюбленные, прежде чем совершить такой серьезный шаг, как женитьба и рождение детей. Мне очень нравится пример на эту тему одного из лекторов о том, что мы тратим по пятнадцать лет, а то и больше, на то, чтобы стать хорошим врачом, инженером или переводчиком. А сколько времени мы тратим на то, чтобы изучить, за кого стоит выходить замуж, как быть хорошей женой и мамой, выстраивать отношения со своими родителями, родственниками мужа, уметь сохранить свой брак в кризисные моменты жизни? И ведь как раз в семье кроется один из основных секретов женского счастья, а не в карьере и высокооплачиваемой работе, как я полагала раньше.

Это мужчина реализуется во внешнем мире и в достижениях, а женщина — внутри, то есть в семье. У меня есть масса примеров умных, образованных москвичек с двумя красными дипломами о высшем образовании, высокооплачиваемой работой, но вести хозяйство, быть интересной своему мужу они — увы! — не умеют. И, к сожалению, все их профессорские степени, знания, золотые медали, награды и регалии не помогают сохранять семьи в нужный момент.

С другой стороны, есть примеры девушек, которые вышли удачно замуж и счастливы в браке уже много лет. И вот парадокс: у них нет за плечами престижных столичных школ и заграничных ВУЗов, но они обладают женской мудростью, которой мне пришлось у них учиться и учиться. И да, они такие рукодельницы, очень творческие и интересные женщины, что, кажется, я прекрасно понимаю их мужей. Конечно, я не ратую за то, что женщина должна быть необразованной, сидеть дома и ничем не заниматься, как раз наоборот — учиться, развиваться и реализовывать свои таланты в любимом деле ей просто необходимо, только приоритеты уметь правильно выстраивать.

Но ничего этого я тогда не знала, интернета у меня не было, о существовании женских тренингов и курсов личностного роста я даже не подозревала. Не было у меня и удачных примеров среди родственников, на кого можно было бы ориентироваться и брать пример, а наоборот — одинокие и по-женски несчастные бабушки и тети.

Но именно те мои ошибки помогли мне стать той, кто я сейчас. Я позволила, наконец, себе быть любимой, перестать делать все сама, довериться миру и принять надежную защиту сильного уверенного в себе мужчины. Но путь к этому счастью был долог и тернист.

Больница

Будильник трезвонил так, что мне показалось, будто сирена пожарной машины стоит под ухом. Я отключила звук телефона и с головой залезла под одеяло. Вылезать из теплой постельки совершенно не хотелось, а уж тем более снова ехать на работу: слишком мало времени прошло после вчерашних походов по лесам и кладбищу.

Тело знобило, а в голове возник образ Виолетты Марковны с ее бесконечными поручениями и замечаниями. Я представляла, как она снова заставит меня дежурить до ночи, и от этого начинало колотить мелкой дрожью. Мысли о том, что еще может взбрести начальнице в голову на этот раз, вызвали жар. Перед глазами все поплыло: образы, места, люди. Вот я стою с фиолетовой лейкой и поливаю цветы в офисе, а потом я оказываюсь у кассы Оперного театра и робко протягиваю кассирше деньги за четыре самых дорогих билета в партере. А вот я без оглядки бегу мимо кладбища, крепко сжимая сумку озябшей рукой. Навстречу мне идет бухгалтер Татьяна Михайловна с огромной кружкой ароматного чая и аппетитным бутербродом с копченой колбаской и сыром. Она протягивает мне бокал, но почему-то я не пью из него сама, а приземляю на красивый поднос и мчусь к гостям Виолетты Марковны. А потом снова появляются гигантские чертежи, которые мне велено отсканировать на принтере, я бегу к копировальной машине, не имея ни малейшего представления, как вместить эту громадину на стеклянную поверхность аппарата размером с альбомный лист. А вот я мою за гостями посуду и роняю на пол любимую чашку директора. Осколки, словно в замедленной киносъемке, разлетаются по дорогому паркету, остатки недопитого кофе выплескиваются на белоснежный кожаный диван, но мне некогда их собирать — звонят одновременно все телефоны в офисе, факс издает непрерывный сигнал «примите меня», бумага шуршащей лентой спадает на пол, входную дверь кто-то пинает ногой и громко кричит. Куда подевался охранник? Почему он не слышит? А затем все исчезает, и я проваливаюсь в черную бездну.

Очнулась я в большой светлой комнате с капельницей, из которой в мою кровь медленно попадали лекарства. Все тело горело, голова казалась тяжелой, как большая медная чаша, пахло спиртом и хлоркой, а пронзительно-яркий свет слепил глаза. Я ждала, что сейчас кто-нибудь войдет и объяснит мне, что происходит, но никто не появлялся. Тогда я попыталась встать, но покосившись на проводки капельницы и ленту, которая удерживала на месте иглу, снова приняла лежачий вид. Когда раствор весь перелился в вену, в палату наконец вошла женщина в белом халате и высоком белом колпаке. Привычными движениями уставшая медсестра быстро вынула иглу, подхватила капельницу и направилась к выходу. Я приподнялась на кровати и еле слышным голосом попросила попить. Язык, точно сухое, шершавое постороннее тело, не повиновался мне.

Через пять минут работница этого заведения снова вошла в палату с недовольным лицом и протянула мне граненый стакан теплой воды. Я с трудом сделала несколько глотков, горло адски болело, и глотать было нестерпимо больно.

— У меня ангина? — все так же тихо спросила я медсестру.

— Завтра с утра врач осмотрит и поставит точный диагноз. Пока вас доставили к нам на скорой с подозрением на менингит. — Вставать вам нельзя, лежите спокойно, отдыхайте. С этими словами Вера, так звали медсестру, погасила свет и вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.

«Ну и ну, — подумала я, — вот это меня угораздило».

Действие лекарства подействовало, жар понемногу начал спадать. Я укрылась накрахмаленной, словно жесткий лист бумаги, простыней и снова провалилась в глубокий сон.

Наутро в палату вошел врач, сел на краешек моей кровати, долго изучал историю болезни, поправляя свои большие очки и хмуря брови. Затем он меня послушал, потыкал в горле холодной железной палкой и принялся что-то строчить в карте.

— И где же ты так умудрилась простыть? — поинтересовался он, глядя на меня из-под очков.

— На остановке долго простояла, на морозе, — чуть слышно призналась я доктору.

— Я ознакомился с предыдущими записями о болезнях в твоей книжке. Беречься тебе надо, молодая ведь еще, а вся больная, вон карточка какая толстая.

Доктор сочувственно покачал головой, положил мою карту на тумбочку, дал указания медсестре насчет лекарств и вышел из палаты.

Слава богу, ничего серьезного у меня не обнаружили, оказывается, это острая ангина дала такую высокую температуру. Неделю я пролежала в закрытой инфекционной больнице, куда не пускали никого, даже родителей. По соседству лечились пациенты с туберкулезом и СПИДом. Во время дневных прогулок я боялась даже смотреть в их сторону, на их больные обреченные лица. Мне ставили уколы и давали несколько таблеток в день, на этом лечение заканчивалось. Температура больше не поднималась, горло болеть перестало на второй день, поэтому я просто отдыхала, высыпалась и набиралась сил.

Требуются юноши и парни на должность бортпроводника

С первых дней в офисе у меня возникло ощущение мыши, попавшей в мясорубку. Казалось, руководство давно позабыло про трудовой кодекс и положенный сотрудникам час на обеденный перерыв, что их секретарь тоже человек и ему иногда хочется кушать и отдыхать. Я работала по десять часов в день без обеда и отдыха, но предъявлять претензии кому-либо не смела. Вот и довела себя до болезни.

Когда я выписалась из больницы и вышла на работу, то тем же утром прямиком направилась в кабинет директора.

— Больше так работать не могу. Или ищите помощницу, или я вынуждена уволиться. — Взгляд директрисы скользнул по голубенькому больничному, что я держала в руке.

После этого руководство приняло, наконец, решение взять мне в помощницы еще одного секретаря, или, как модно говорить в современном мире бизнеса и деловых людей, офис-менеджера.

Много оказалось желающих на эту должность. Девушки, так же как и я два месяца назад, записывались на собеседование и приезжали в назначенное время заполнить анкету соискателя. Интервью с кандидатками проводила менеджер по персоналу, и после его окончания она передавала мне опросный лист, чтобы я подшила документ в папку «архив». Девушке говорили, что ей перезвонят в случае успешного прохождения, но я-то знала, что она кастинг не прошла, раз заполненную анкету бросили мне на стол. Я даже видела сразу по лицу нашего менеджера, что девушка ей не понравилась еще до начала собеседования, но она все равно предлагала ей заполнить анкету — просто для галочки, ведь все компании теперь соблюдают эти формальности. Вероятно, мое резюме тоже бы отправилось в синюю папку, где хранилось все старое и ненужное, однако в тот день, когда мне было назначено явиться на собеседование, менеджер по персоналу отсутствовала по каким-то причинам в офисе, и мной занималась сама директор. Думаю, только благодаря такому удачному стечению обстоятельств я пробилась в компанию, торгующую элитной косметикой. Для меня это уже было второе собеседование, за неделю до него я ездила в крупную строительную компанию, из которой мне так и не перезвонили. В общем-то я иного и не ожидала: всем нужны были люди с опытом, и именно на этот пункт в первую очередь обращал внимание работодатель. А я только закончила институт и о работе в офисе толком ничего не знала. У меня даже книжки трудовой не было.

Директор фирмы косметических товаров, куда я пришла устраиваться ясным октябрьским днем, никаких анкет мне не давала, а просто начала со мной беседовать, задавая простые и понятные вопросы. Я честно призналась, что опыта работы в офисе у меня нет, и вкратце рассказала о подработках промоутером, интервьюером, официантом и кассиром во времена своего студенчества. Пожилая женщина прониклась моей искренностью и уже через пятнадцать минут спросила, смогу ли я на следующий день выйти на работу. Никаких «мы вам перезвоним» или «звоните сами на следующей неделе, узнавайте результат» мне не сказали. Паспорт со штампом городской прописки также никто не требовал, а диплом об окончании института так и пролежал все собеседование в сумочке. «И чего я так переживала за эти оценки на экзаменах? По-моему, до них вообще никому дела нет», — усмехнулась я про себя уже в автобусе по дороге домой. Я не могла поверить, что меня вот так просто, безо всяких сложностей приняли на работу. Поскольку я тогда не знала о высоком конкурсе, то решила, что компании просто действительно нужен секретарь, а не потому они устраивают бесконечные собеседования, чтобы менеджер по персоналу жалованье свое тем самым отрабатывал.

Увидев Ларису среди претенденток на роль своей помощницы, я убедила менеджера по персоналу взять именно ее.

— Что-то мне внутри подсказывает, что она хорошо подходит на должность второго секретаря, — сказала я ей, когда мы встретились в обед на кухне.

— Да, девушка мне тоже сразу понравилась, — ответила она, — но меня смущает, что у нее совсем нет опыта. Да и живет далеко от города.

Я не стала рассказывать менеджеру, что если бы она в тот день собеседовала меня, то мы бы с ней сейчас так мило не пили чай за одним столом, и пообещала быстро ввести Ларису в курс дела, рассказать о должностных обязанностях, которые к тому времени освоила сама.

Так в нашей фирме появилась Лариса, а у меня — время на полноценный обед в столовой. Девушка была мила, общительна, со вкусом одета. Она тоже закончила факультет иностранных языков, только вторым языком у меня был японский, а у нее — немецкий. Мы с ней сразу подружились и в отсутствие начальства болтали о своем, о девичьем, мечтали о красивых путешествиях в другие страны и надеялись на светлое будущее вдали от офиса и Виолетты Марковны.

Моя коллега хоть и была одного со мной возраста, но год назад вышла замуж, и, конечно, я завидовала, всякий раз видя, как муж забирает ее на машине с работы. Женственность в ней проявлялась во всем — в походке, умении подбирать одежду, носить украшения и даже в строгом офисном костюме с белой блузкой и изящных остроносых лодочках.

Рядом с ней я чувствовала себя неотесанной дикаркой: мне нечего было носить, брюки уже совсем затерлись, а трикотажный джемпер давно потерял форму. Другой более-менее подходящей для офиса одежды у меня не было. Ах, как же мне тоже хотелось ходить на каблучках, носить юбочку с капроновыми колготками, а поверх накидывать норковую шубку с капюшоном, чтобы добежать до теплой машины супруга. Чувствовать себя любимой, защищенной, желанной — и никаких шерстяных колготок, шапок, шарфов, варежек, носков и отмороженных пальцев!

Однако в отличие от замужних девочек из тогдашнего окружения моя личная жизнь никак не хотела складываться. До Андрея я встречалась с другим парнем, первая любовь и все, как это обычно бывает, — прогулки до рассвета, признания в любви, любование луной и звездами. Мне тогда было семнадцать, а Игорю — девятнадцать, и каждый год мы ждали лета, чтобы сыграть свадьбу, но листва на деревьях вовсю зеленела, а день свадьбы по-прежнему никак не приближался. Я закончила школу, поступила в институт, старалась прилежно учиться и терпеливо продолжала ждать то самое призрачное лето, когда, наконец, состоится наш союз. Вот тогда я и стала вести дневник и изливать на белый лист бумаги свои переживания. В конце концов, я повзрослела, розовая пелена спала с глаз, и стало совершенно очевидно, что Игорь не женится на мне, а будет продолжать развлекаться с друзьями и вести разгульную жизнь.

Хоть он никогда мне не признавался, но я подозревала, что вовсе не одна-единственная у него подружка, вот только уйти смелости не хватало. Слишком была привязана к нему, слепо хранила верность и верила каждому слову.

Прозрение наступило после известия о прерванной беременности молоденькой девочки-школьницы, о его связи с которой я случайно узнала в разговоре с подругой. Самое обидное было то, что все вокруг знали об их отношениях. Как оказалось, Игорек давно водил меня за нос, а я продолжала грызть гранит науки и не видела ничего дальше своих японских иероглифов.

Не буду рассказывать, как тяжело и болезненно я переживала этот разрыв, но спустя несколько месяцев я снова наступила на те же самые грабли, когда умудрилась вляпаться в очередные бесперспективные отношения с Андреем, которые сейчас принято называть гражданским браком. Но будем смотреть правде в лицо — никакой это вовсе не брак, а самое натуральное сожительство. Это не что иное, как союз женщины с низкой самооценкой и мужчины с низким уровнем ответственности. Перевести мужчину из такого союза в законные отношения спустя годы сожительства практически невозможно.

— Что тебе даст этот штамп в паспорте? — любимый вопрос мужчины, не готового взять на себя ответственность.

— Многое даст, а если для тебя нет никакой разницы, так тем более женись, в чем проблема? — недоумевает женщина.

Вот и Андрей не собирался вести меня в ЗАГС. Прям как в свое время пел Аркадий Укупник: «Я на тебе никогда не женюсь, я лучше съем перед ЗАГСом свой паспорт, я улечу, убегу, испарюсь, но на тебе ни за что не женюсь». Так и продолжали мы жить: он пребывал в иллюзии, что свободен, а я — в иллюзии, что замужем. Когда его спрашивали, женат ли он, ответ был: «Холост». Меня эта ситуация доводила до бешенства и отчаяния. Как смел он говорить, что холост, живя на моей территории? Я стираю, готовлю, покупаю продукты и выполняю все функции жены, а он при этом холост. Значит, не уверен, что именно я достойна стать дамой его руки и сердца, присматривается к другим женщинам, воруя мои драгоценные юные годы жизни. Я была в бешенстве из-за уязвленного самолюбия, переживала, злилась, но этот проклятый страх снова остаться одной был сильнее меня.

Так вот и жила, чувствуя себя самой несчастной девушкой в мире, закапывая свои мечты, таланты и надежды все глубже в землю. На работу ходила, словно робот, а возвращалась домой с отвращением. Я ненавидела поселок, где так бесцельно проходила моя жизнь. Мне было очень плохо среди этой бедности и грязи.

Но не зря говорят, что есть Бог на свете, и он всегда помогает тем, кто верит в него.

Завершающим звеном в цепочке моих офисных будней стало заявление Марковны о том, что все новогодние праздники нам с Ларисой придется приезжать в офис и по очереди дежурить.

— Но… Как? Зачем? Весь офис отдыхает до десятого января, что нам здесь делать? — подмывало меня спросить эту железную леди, да только мои возмущения так и остались висеть в воздухе.

И вот из-за этого ее: «А вдруг кто-то важный придет или позвонит» я вставала рано по утрам и тащилась на ненавистную работу по сорокаградусному морозу в город.

А в это время во всех домах стоял запах мандаринов, счастливые люди проводили праздничные выходные дома в кругу семьи, доедали салат оливье и смотрели новогодние передачи по телевизору.

В офисе никого, кроме меня, охранника и пары менеджеров, не было. Я рассматривала красивые свадебные фотографии счастливых подруг во «ВКонтакте» и думала о том, что жизнь явно несправедлива ко мне. Кому-то перепали бонусы в лице хороших мужей и счастливой семьи, кто-то получил в наследство квартиру, на которую мне, видимо, придется пахать всю жизнь, да еще и детям долг оставить. Другим повезло с богатыми родителями, которые покупают своим отпрыскам машины и обеспечивают всем необходимым, что только их чадо пожелает, а что же досталось мне? Как вышло, что при распределении благ в этом материальном мире для меня у судьбы ничего не нашлось? Слезы обиды душили меня, жгли сердце и терзали израненную душу.

Спустя много лет я научусь переходить из позиции жертвы в позицию хозяина своей судьбы. Вместо вопроса: «За что?» я буду задавать вопрос: «Для чего мне это?». Научусь благодарить за все уроки и принимать их со спокойной душой и сердцем, что на все воля Божья. Но до этого момента был долгий путь. И, к счастью, Бог всегда милостив даже к таким заблудшим душам, как я.

Угасал еще один бесконечный рабочий день в бездушной, стерильной обстановке офиса. Я сидела за компьютером, обхватив голову руками, словно пыталась закрыться от окружающего мира, жестокого и несправедливого. Неожиданно буря во мне стихла, а на смену ей пришли тишина и спокойствие. Я открыла сайт «Работа» и вошла в рубрику «работа для всех». Во время студенчества я часто находила там различные подработки в качестве промоутера или домашнего репетитора английского языка. «Может, и на этот раз что-нибудь интересное найдется», — кнопкой мыши я кликнула на объявление, которое сразу привлекло мое внимание.

Текст объявления помню по сей день, словно это было не восемь лет назад, а вчера.

«В связи с расширением самолетного парка авиакомпания „Сибирь“ примет на работу юношей и девушек на должность бортпроводника. Обучение за счет авиакомпании, срок обучения — три месяца. Требования: хорошее здоровье, возраст до двадцати семи лет, высшее образование, знание английского языка, рост не ниже ста шестидесяти пяти сантиметров, отсутствие татуировок и шрамов на видимых частях тела, наличие военного билета (для парней)».

В графе зарплата значилось: «Не указано».

Вот это да! От радости я подпрыгнула на стуле. Раньше на эту работу просто так, с улицы, невозможно было попасть, позвонив по объявлению. Только если твой папа пилот или тетя — стюардесса, в общем, не иначе как наличием связей в авиационных кругах или состоятельных родителей, готовых выложить кругленькую сумму за дорогое обучение, особенно если их наследник планирует летать не только на внутренних линиях, но и международных.

Ни того ни другого у меня, конечно же, не было. Так же как не было и здоровья, о чем свидетельствовала моя медицинская карта с кучей диагнозов, недопустимых для работы в небе. Зато была мечта. И еще огромное желание победить свою плохую судьбу, вырваться из нищеты и увидеть мир. Но достаточно ли этого?

Вся страна продолжала гулять, веселиться и отмечать праздники, я же с нетерпением ждала их окончания. «Это ж надо было придумать столько дней отдыха, — негодовала я, — да за это время спиться можно!»

На дежурство в офис я летела как на крыльях, предвкушая скорые перемены в своей жизни. Мороз меня больше не волновал, безделье Андрея, дальняя дорога в город и отсутствие транспорта — тоже. На работе я больше не задерживалась, в положенный час быстро одевалась и убегала домой. Меня словно уже не существовало в этой реальности: голова была занята мыслями о красивой форме стюардесс, поклонниках и дальних странах. Ничего прежде так не зажигало мое сердце, как эта надежда пройти кастинг и пробиться туда, куда простым смертным вроде меня путь был строго воспрещен.

Долгожданный понедельник наконец настал. Я пришла на работу раньше обычного и продумывала план, как бы мне слинять минут на двадцать из офиса, чтобы сделать жизненно важный звонок. Я не могла звонить со своего рабочего места и интересоваться другой вакансией: вдруг кто-нибудь из сотрудников подслушает, весть быстро разлетится по офису и дойдет до руководства. Конечно, хотелось пойти написать заявление на увольнение в тот же день, но сжигать мосты, не построив новых, я не могла. Такая безответственность точно не была моей чертой характера.

Несколько раз я брала трубку радиотелефона и пыталась уединиться на кухне, но стоило мне набрать заветный номер, который я уже успела выучить наизусть, как в кухню за чаем входила одна из бухгалтеров. Тогда я отправилась в туалет, но кафельные стены санузла отражали такое звонкое эхо, что, казалось, меня будет слышно в приемной Виолетты Марковны. А к тому же по соседству был кабинет менеджеров, дверь в который никогда не закрывали. Ничего другого не оставалось, как воспользоваться крошечным помещением, где хранились швабры, тряпки, лейка для поливки цветов, бытовая химия и прочие хозяйственные принадлежности. На цыпочках я проникла в главную резиденцию уборщиц Татьян и в темноте набрала нужный номер. На том конце провода — короткие гудки. Вероятно, не я одна ждала этого понедельника и мечтала заполучить лакомую вакансию. Ну ничего, я же терпеливая, а к тому же настойчивая. Буду набирать номер до тех пор, пока не ответят.

— Ах, вот ты где! А я тебя всюду ищу, — через узкую дверь просунулась голова Марины Федоровны. — Пойдем скорее со мной, у меня к тебе важное поручение.

Не знаю, куда в такие моменты уходит человеческая душа, но вариант с пятками мне тогда был ближе всего. Я молча засеменила вслед за директором офиса в надежде, что она не будет спрашивать, зачем я закрылась в темной подсобке. И снова водоворот офисной суеты подхватил меня и понес на гребне своей высокой волны все дальше от моей мечты в бездну.

Только после обеда мне удалось ненадолго вырваться на свободу из лап хищного офиса и пойти в столовую. Первым делом, оказавшись на улице, я достала из сумочки — нет, не сигарету, а мобильный телефон. На этот раз удача улыбнулась — я дозвонилась с первого раза.

— Добрый день, Виктория, я насчет вакансии бортпроводника… — в третий раз уже, будто скороговоркой, выпалила я. — Мне сказали, с вами можно поговорить по этому вопросу.

Немного помолчав, обладательница приятного женского голоса стала расспрашивать меня о возрасте, росте, уровне владения английским, образовании, опыте работы и т. д. На все вопросы я отвечала правдиво, за исключением одного.

— Ольга, а как у вас со здоровьем? — спросила сотрудница отдела кадров. — Часто ли болеете, были ли серьезные заболевания, аллергии, травмы, операции, переломы, ушибы…

— Нет-нет, никаких операций и переломов не было. Болею редко, максимум раз в год — ничего особенного, ОРВИ или ОРЗ, — напропалую врала я.

Этот ответ я подготовила заранее и отточила его в своей голове настолько хорошо, что звучал он более чем правдоподобно. Я даже сама начинала в это верить, уж больно уверенно выдавала я себя за этакого сибирского упитанного здоровяка. Вообще заметила странную вещь: когда людям говоришь неправду, они в нее охотнее верят. А вот за правду еще и постоять придется, и аргументы найти, и доказательства предъявить. Вот и думаешь порой, а стоит ли ее вообще рассказывать, правду, или лучше поберечь свои нервы, оставив при себе.

И вот чего точно делать не следовало — так это рассказывать о своих болезнях менеджеру по персоналу. Ну к чему им знать о перенесенной в детстве операции, переломе руки, хроническом гайморите, пиелонефрите, какой-то непонятной опухоли в голове, аллергиях, низком гемоглобине, слабом иммунитете и бесконечных походах по врачам?

В телефоне послышался шелест бумаги, сотрудница отдела кадров что-то писала — вероятно, вносила в анкету первичные сведения о будущем кандидате в бортпроводники.

— Ну пока вы нам подходите, Ольга. Я вас тогда записываю на ближайшее собеседование. В четверг к десяти утра сможете приехать в аэропорт Толмачево? — спросила Виктория.

— Конечно, в любое время могу приехать, какое скажете, — ответила я, совершенно забыв о том, что в это время я вообще-то должна быть в офисе и заполнять рабочий табель сотрудников.

— Ну вот и отлично, тогда ждем вас. На проходной назовете охраннику свою фамилию, и он вас пропустит на территорию главного здания.

— До свиданья, — еле удерживаясь от радостных визгов и желания закричать, сказала я и захлопнула крышку своего крошечного серебристого «Самсунга».

Не помню, как я долетела до столовой, как стояла в очереди с подносом в руках, что вообще ела. Внутренняя часть меня кричала, ликовала, танцевала сальсу и отбивала чечетку, а внешняя же сияла, расплывшись в блаженной улыбке до ушей. Радость не покидала меня даже в те моменты, когда приходилось идти в кабинет Виолетты Марковны. В один миг вся важность этой работы куда-то испарилась, появились нотки безответственности и пофигизма. Что-то внутри подсказывало: недолго мне осталось терпеть офисные будни и жить чужими желаниями.

Первая встреча со стальными птичками

Маршрутка въехала за шлагбаум на территорию аэропорта, сделала большой круг и высадила нас на площади. Я стояла перед огромным зданием аэровокзала и не имела ни малейшего представления, где искать проходную, о которой говорила по телефону менеджер Виктория. За вокзалом виднелось летное поле и несколько белоснежных хвостов самолетов. Один из них катился по аэродрому, был слышен мощный шум работающих двигателей, ощущалась вся мощь этой громадной машины.

Я впервые в жизни увидела так близко настоящий самолет и оценила его размеры. До этого ни разу в жизни не летала, никого не встречала в аэропорту и не провожала, а потому стальных птичек могла наблюдать только высоко в небе за облаками или по телевизору. Женский голос без конца объявлял о прибытии и отправке рейсов, люди бежали к ожидавшим их такси, волоча за собой огромные чемоданы на колесах. Ветер сдувал с них капюшоны и шарфы, в которые они пытались спрятаться сами и кутали своих детей. Маленькие детки сидели на руках у родителей и ревели, а те, что постарше, держали за руку своих мам и пап и бежали вслед за ними по снегу к машинам, стойко перенося суровый январский мороз.

«Такая погода, видимо, только у нас, в Сибири, а там, откуда они все прилетают, вероятно, ходят без шапок, в легких курточках или вообще в сланцах и шортах», — мечтательно думала я, озираясь по сторонам. Я пыталась выцепить из этой толпы хоть кого-нибудь, кто может помочь найти мне нужную проходную с охранником.

— Извините, а вы случайно не подскажете, как пройти к офису авиакомпании «Сибирь»? — пристала я со своим вопросом к девушке в длинной дубленке темно-шоколадного цвета и капюшоне.

— Ой, а я сама здесь впервые и тоже его ищу. Вы случайно не на собеседование идете?

От радости, что нашла единомышленницу, я чуть не захлопала в ладоши.

— Да, на собеседование. Мне к десяти назначили, — сообщила я.

— Надо же, как здорово, что мы с вами встретились. А меня Машей зовут, — девушка дружелюбно улыбнулась.

— Оля, — протянула я руку в белой пушистой варежке и тоже попыталась улыбнуться в ответ неподвижными от мороза губами.

Пока мы отыскали нужную нам проходную, настолько успели подружиться с Машей, что стали рассказывать друг другу о личной жизни, кто с кем и где живет, где учился, где родился, работал и даже обменялись телефонами. Девушка оказалась очень открытой и легкой в общении. «Мой типаж», — подумала я. Не люблю закрытых людей: они до того замкнуты, что порой не знаешь, с какой стороны к ним подойти. Приходится гадать, что у них на уме, переживать, вдруг им что-то в тебе не нравится и от этого они молчат, да и вообще мне с ними очень скучно, рассказывают о себе мало и выглядят как-то подозрительно.

— А я вот не работаю уже полгода, — грустно сказала Маша. — С такой специальностью, что я получила в университете, устроиться без связей почти невозможно, карьеру не построишь, а работать за копейки на нелюбимой работе не хочется. Вот, думаю, может, небо — мое призвание. Только с английским у меня проблемы, а там, говорят, жесткие требования к знанию языка. А у тебя, Оль, как с английским? Не переживаешь, что не пройдешь?

— У меня диплом иняза, и английский — это единственное, за что я могу быть спокойна. Я больше переживаю, что по здоровью не пройду, — честно призналась я своей новой подруге. — А еще боюсь, вдруг на самолете не смогу летать, слышала, некоторых девочек мучают головные боли в полете, в обморок падают, кровь из носа идет. Вроде на земле прекрасно себя чувствуют, а стоит самолету взлететь, так начинается резкое ухудшение самочувствия.

— А что, ты совсем ни разу не летала, даже в детстве? Я вот летала, когда маленькая была, правда, плохо помню свои ощущения, но точно запомнила, что мне очень понравилось. Разглядывать в иллюминатор малюсенькие домики, ночные города, речки, похожие на тоненькие ниточки, горы, облака пушистые. Часто я любовалась стройными стюардессами в голубой форме, их красивыми улыбками, вежливым отношением к пассажирам. А еще любила спать в самолете, и еда у них вкусная, — Маша расплылась в улыбке. Похоже, мысли о еде и сне не только у меня вызывали трепетные и нежные чувства.

— А знаешь, мне рассказывали историю, как одна девушка заплатила много денег, отучилась на стюардессу, а летать не смогла. У нее, оказывается, была клаустрофобия, самолет ей казался тесным закрытым пространством, в котором она не могла находиться. Вот и такое бывает, — подытожила моя собеседница.

Я вспомнила о своей клаустрофобии, паническом страхе застрять в лифте или оказаться в темной пещере. Мне не раз снились сны о том, как я ползу по какому-нибудь узкому лазу, заваленному камнями, дышать становилось тяжело, в глазах все темнело. При этих воспоминаниях я вновь ощутила сдавленность в груди.

«Куда меня вообще несет? — с ужасом подумала я. — Может, пока не поздно, бежать отсюда, а то подпишу контракт на обучение, а летать не смогу, кто будет выплачивать за меня неустойку авиакомпании? Мало мне долгов! А если в обморок падать буду в полете или, чего доброго, кровь из носа польется, ведь у меня и без полетов слабость и давление низкое. Ну уж нет, назад дороги нет, теперь только вперед и будь что будет, другого шанса вырваться из этого болота мне никто не предоставит», — твердо решила я и переступила ограничительную линию под поднявшимся шлагбаумом проходной.

Собеседование

Четыре пары глаз сверлили меня, следили за каждым движением, сканируя очередную кандидатку в бортпроводники. Члены комиссии вслушивались в каждое сказанное мною слово и фиксировали ответы у себя в тетрадях. Как ни странно, я почему-то совсем не волновалась, чувствовала себя уверенно и спокойно. Не было уже того мандража, который я испытывала, дожидаясь своей очереди в коридоре. На собеседование в тот день пригласили около тридцати человек, и все ребята жутко нервничали. Я была семнадцатая в списке. Те, кто заходил в кабинет до меня, кое-что успели рассказать, поэтому до начала беседы я уже имела представление, о чем могут спросить на интервью.

Наверное, выдержав все экзамены и защиту диплома в институте, перестаешь бояться чего-либо и даже на самых жутких собеседованиях чувствуешь себя уверенно. Никогда не забуду того страха, когда нужно было стоять за кафедрой и вещать на японском языке перед огромной аудиторией на тему, в которой я едва ли сама что-то смыслила. После каждого вопроса комиссии хотелось провалиться под землю, стать невидимкой или раствориться в воздухе — в общем, воспользоваться любой волшебной техникой исчезновения. Но я продолжала стоять на всеобщем обозрении и силилась со своим страхом вымолвить хоть единое слово, то краснея, то бледнея.

На вопрос, почему я хочу работать стюардессой, я, конечно же, как и все, отвечала, что с детства мечтаю о путешествиях, нравится работать с людьми, помогать, заботиться о них. Что меня совершенно не пугает отсутствие выходных дней и праздников, личная жизнь вообще не интересует, детей нет и рожать в ближайшие десять лет точно не собираюсь. На вопрос о желаемой зарплате я назвала какую-то совсем смешную цифру. Во-первых, я не знала, сколько получают стюардессы, а во-вторых, побоялась, вдруг комиссия еще заподозрит, что я из-за денег в компанию пришла, а вовсе не из-за любви к людям и самолетам, о которой так красиво вещаю. Первым порывом было сказать, что я готова летать бесплатно, лишь бы меня только взяли на работу, и это было чистой правдой. Вот только не совсем поняла, понравился ли мой ответ о зарплате комиссии, их лица не выражали никаких эмоций, в комментариях они также были очень сдержанны.

— А как у вас с английским? — задала мне вопрос пожилая блондинка в очках.

Ну наконец-то! Этого вопроса я ждала больше всего, так как знала, что даже если на всех остальных провалюсь, здесь уж точно смогу блеснуть по полной.

Приемная комиссия состояла из начальника службы бортпроводников — мужчины лет сорока, двух его заместителей и старшего менеджера по сервису. Поговаривали, что все они когда-то тоже были бортпроводниками, а после выхода на пенсию стали взращивать новое поколение небесных фей. Глядя на этих пожилых тетушек, верилось с большим трудом, что они когда-то тоже были молодыми, как и мы сейчас, мечтали о работе в небе, красивой жизни, романтике и дальних странах. Не было больше в их глазах блеска, похоже, вся радость полетов давно осталась в прошлом и стерлась из памяти.

Все три женщины были очень низкого роста. Они едва дотягивали до моего плеча, даже на высоких каблуках, от этого становилось еще более непонятным, как они могли летать, коль требования к стюардессам — рост не ниже ста шестидесяти пяти сантиметров. Позже я узнала, что требования к стюардессам за последние двадцать лет изменились. И если раньше они летали на маленьких самолетах, то такая каланча, как я, им явно не годилась. А вот для полетов на современных дальнемагистральных лайнерах требовались уже девушки значительно выше.

— У меня иняз, — уверенно и громко отчеканила я и стала наблюдать за реакцией судей.

Лица их заметно переменились, даже немного смягчились, словно я сказала какое-то волшебное слово.

— Такие люди нам в компании нужны. А какие языки вы, Ольга, знаете? — выступил с вопросом начальник службы, хранивший до этого момента молчание.

— Английский, японский, болгарский и польский, — с гордостью ответила я, в очередной раз радуясь, что выбрала в свое время иняз. — Правда, польский был на последних курсах института, поэтому его я знаю не так хорошо, как другие, но сказку «Репка» рассказать смогу. К слову сказать, польский язык очень интересен… — продолжала я заливаться соловьем перед комитетом почетных жюри. — В нем есть особая категория слов, которая называется ложными друзьями переводчика. Представляете, несколько раз я поленилась заглянуть в словарик и в результате при переводе получилась полная чушь. Так, например, «пушка» — это «банка», «люстра» — «зеркало», а польское слово «неделя» в русском языке обозначает «воскресенье». И много других интересных примеров.

Члены комиссии переглянулись, и едва заметная улыбка скользнула по их лицам. Но мне этого хватило, чтобы понять: я им понравилась. Это придало уверенности, и я продолжила рассказ о языке поляков, радуясь тому, что удалось приспособить никому прежде не нужные знания.

По правде говоря, польский я знала отвратительно. Его стали преподавать на пятом курсе, как раз когда я начала встречаться с Андреем. Мы часто отправлялись гулять по ночному городу, прихватив по бутылочке пивка, а утром я не могла встать на учебу. Но прогуливала я тогда не только польский, а вообще все предметы. Я по нескольку недель не появлялась в институте, и в один прекрасный момент преподавательница по японскому языку попросила меня остаться в кабинете после занятий.

Передо мной поставили четкое условие: либо я самостоятельно наверстываю всю программу учебного года — и меня допускают к госам, либо остаюсь на второй год. До выпускных экзаменов оставалось чуть больше месяца, и преподаватель открыто заявляла, что даже если я буду стараться изо всех сил, сдать все долги и изучить пропущенный материал нереально. Такая же ситуация была и со всеми остальными предметами. Поэтому заботливый педагог предложила дождаться следующего года и с первого сентября снова начать обучение.

Я была в панике и еще год терять не собиралась. Мне нужно было во что бы то ни стало закончить институт и устроиться на хорошую работу. Деньги на обучение моей маме доставались с большим трудом, и платить еще за один год она точно не сможет. Также я прекрасно понимала, что если уйду в академический отпуск, как предлагала преподавательница, то, скорее всего, через полгода не вернусь к учебе, языки забудутся, институт навсегда заброшу. Да и в чужой группе мне совсем учиться не хотелось, к своим-то ребятам уже привыкла за пять лет. Тогда я приняла волевое решение наверстывать материал и сдавать все долги, чего бы мне это ни стоило.

Тот случай научил меня важному принципу: упорно добиваться всего, чего ты хочешь, и доводить задуманное до конца.

Похожая ситуация случилась со мной и в школе. В середине одиннадцатого класса маму вызвала к себе в кабинет директор школы и обрисовала картину моей неуспеваемости во всей красе. Бедную уставшую женщину пугали тем, что ее непутевая дочь, скорее всего, не сдаст выпускные экзамены и останется на второй год. Внимательные учителя рассказали маме, что уроки я прогуливаю из-за своей первой любви Игоря, который приезжает за мной в школу на вишневой «девятке».

— Вы в курсе, что она на уроках почти не появлялась последние полгода и скатилась на двойки? — завуч трясла перед мамой какими-то бумажками и грозила исключить нас из школы вместе с Женькой, той самой, с которой удирали от пьяных мужиков после дискотеки.

— Они связались с плохой компанией старших мальчиков и распространяют наркотики по школе, — вставила свои пять копеек классная руководительница. — Выпускные экзамены на носу.

— Немедленно принимайте серьезные меры, иначе ее даже грузчиком на кирзавод в вашем селе работать не возьмут, — вынесла вердикт глава школы.

Мама в очередной раз почувствовала пренебрежение учителей к нам, сельским жителям. Она и раньше не раз замечала на собраниях некое высокомерие, превосходство и надменные взгляды состоятельных разодетых родителей по отношению к ней. Почему-то их детям, даже если они совсем плохо вели себя и учились, никогда не говорили ни о кирпичах на заводе, ни о полах в туалете. Теперь я понимаю, почему мама больше всего в жизни ненавидела ходить на родительские собрания ко мне в класс.

«Если ты сдашься сейчас, ты будешь убегать от трудностей всю жизнь», — сказала мне вечером мама, когда я со слезами просила забрать документы из этой школы. И я осталась, я боролась, победила и окончила школу.

Надо отдать должное моим родителям: меня никогда не били и не ругали, всегда считали взрослой, вполне самостоятельной и не по годам умной девочкой. Наверное, именно это и научило меня быстро принимать решения, справляться с трудностями и брать ответственность за свою жизнь. Никто никогда не проверял мои уроки, не обещал наград за хорошие оценки в школе и не наказывал за плохие. Меня тошнило от той системы, которая была принята в семье моих обеспеченных подруг — получать деньги за пятерки. Я всегда понимала, что в первую очередь учусь для себя, и эти знания пригодятся в жизни мне, а не родителям, которые давно прошли через все это и выучили свои уроки.

Школу я закончила с тройками в аттестате, четверки были лишь по ОБЖ, физкультуре, русскому и литературе. Геометрию я вообще сдала только со второго раза, и то маме пришлось прийти на пересдачу экзамена вместе со мной. Сейчас смешно вспоминать, а тогда это был для мамы позор — из отличницы дочь превратилась чуть ли не в самую отстающую в классе. Правда, я до сих пор не пойму, зачем выбрала предмет, который и не любила и не понимала одновременно. Вероятно, все выбрали — и я за ними, а может, потому что мои любимые предметы были и без того включены в перечень обязательных.

Не было мне обидно, что такая талантливая и способная девочка с позором выпускается из школы, хотелось скорее убежать оттуда и забыть все как страшный сон, но вот итоговую тройку по английскому я до сих пор простить не могу. Весь класс понимал, что лучше меня английский не знал никто. Я даже в восьмом классе прошла конкурс по обмену студентов, а любимицы нашей англичанки с треском провалились на первом этапе. Я же дошла до конца и должна была ехать на год учиться в Штаты, жить в американской семье. Только подумать, ведь я могла здесь оказаться шестнадцать лет назад, но судьба распорядилась иначе.

Как я уже говорила, здоровьем я никогда не блистала в детстве, а посему американские родители, вероятно, побоялись взять себе на воспитание болезненного ребенка, ведь медицина здесь — далеко не дешевое удовольствие. Но я тогда получила колоссальный опыт, погрузилась в языковую среду и внутренне готова была к «побегу» еще с тех самых детских лет. Хорошо помню сотни заполненных анкет, собеседования, тесты по грамматике, аудирование, сочинения. Помимо знания самого языка принимающую семью интересовал до мельчайших подробностей мой быт: размер одежды, обуви, цвет глаз, волос, кожи, как я провожу каникулы, сколько у меня друзей, есть ли братья, сестры, домашние питомцы, умею ли кататься на велосипеде, плавать, играть в баскетбол, какие отношения с родителями, родственниками и т. д. Было так волнительно, мне нравилось предаваться мечтам и размышлениям: куда же я попаду: в городскую квартиру или куда-нибудь на ферму? Интрига сохранялась до конца последнего этапа отборочного тура. Меня также волновало, будут ли в принимающей семье другие дети, буду ли я дружить с ними, как приду в новый класс, где никто не говорит по-русски? Я не спала по ночам, прокручивая все эти картины в своей голове, и была несказанно рада, когда посреди уроков физики или химии в класс входила учительница по английскому и снимала меня с нелюбимого предмета. Вся школа знала, что меня готовят к очень важному, последнему отборочному туру. В конкурсе участвовали несколько тысяч учеников из разных школ, а поехать в Америку должны были лишь тридцать человек.

В конце одиннадцатого класса классная руководительница собрала нас всех и торжественно объявила итоговые оценки по английскому. Острое лезвие ножа больно полоснуло мое сердце, глубоко ранив детские мечты и еще не окрепшие надежды. У неспособных к языкам городских ребят красовались в аттестатах четверки и пятерки, а мне поставили трояк. Слезы обиды душили, ком подступил к горлу. Но такова жизнь, и против системы не попрешь. Я молча стерпела этот позор и проглотила несправедливость.

Все подходили ко мне и спрашивали, как так могло случиться, чем я не угодила классухе. Я старалась быть сильной и отшучивалась, мол, мне все равно, хоть бы и двойку поставила. Глаза щипало от слез, но никто их не увидел, так же как и не подозревал, что творилось в моей юной душе, и только я одна знала, что когда-нибудь заставлю взять их свои слова обратно: и про поломойку в туалете, и про кирпичи на заводе таскать, и про наркотики, которые мы с Женькой якобы распространяли по школе. Если бы только они увидели меня позже! Всю мою головокружительную географию полетов, путешествия, о которых они и их дети могли лишь мечтать, десятки сертификатов, свидетельствующих о моем постоянном развитии и интересу к жизни, сотни друзей из разных городов и стран, американского жениха, просторный дом с камином, где я сейчас живу, наш цветущий зеленый сад, места, в которых я бываю и интересных людей, с которыми имею возможность общаться.

Получив злосчастный аттестат, передо мной встал вопрос, куда идти учиться дальше. Естественно, путь в вуз с таким баллом был заказан. С моими трояками — в лучшем случае ПТУ. Вероятно, я бы туда и поступила, если бы не была уверена, что способна на большее и смогу всем доказать это. К тому же бабушка мне с детства говорила, что без высшего образования меня даже в жены никто не возьмет. А выйти замуж я хотела всегда.

Все лето я изучала справочник для абитуриентов, поступающих в вузы. Все, что связано с точными науками, я быстро перелистывала: душа тянулась к гуманитарным. А вот мой коварный умишко шептал, что инженеру, архитектору или программисту легче устроиться на высокооплачиваемую работу. Тогда я еще не знала, что стоит как раз прислушиваться к голосу души, и укоряла себя за то, что так плохо закончила школу.

Те, кто так же как и я не знал, куда поступать, шли учиться на экономистов, психологов и юристов. Моя одноклассница поступила на юрфак только потому, что мама ей всю жизнь талдычила: «Хочешь на хлебушек не только маслице намазывать, но и икорку, иди в юридический, адвокаты вон какие деньги зашибают». Тихая девочка боялась ослушаться строгую мать, день и ночь зубрила историю, политический строй, экономику, социологию. Кажется, все в классе понимали, что юрист из нее никудышный, и тихонечко посмеивались. Однако на юрфак однокашница поступила. Дисциплины и предметы давались студентке с трудом, несколько раз ее отчисляли за неуспеваемость. Через восемь лет она все-таки каким-то чудом получила диплом, но по специальности не работала ни минуты в своей жизни. Мама пристроила дочь к себе на предприятие, а иначе не видать горе-юристу не то что икры — хлеб с маслом бы праздником казался.

Что касается меня, то до сих пор продолжаю бесконечно благодарить Вселенную за плохой аттестат: хоть здесь она меня уберегла от очередной ошибки в жизни и тем самым не позволила уйти еще дальше в дебри от самой себя. Ведь даже при всем желании я бы не смогла поступить на техническую специальность со своими трояками по алгебре и геометрии. Поэтому факультет я выбирала по принципу: «Что лучше всего знаю, туда и пойду».

Столько раз я слышала, что у девочки — то есть у меня — способность к изучению языков. Я, конечно же, не воспринимала свой дар как нечто особенное, мы почему-то так устроены, что редко ценим то, что дается нам легко. Однако мне всегда нравилось играть со словом и языком, читать книги, писать от руки. А когда все это стало мне доступным еще и на иностранном языке, то удовольствие и радость испытала вдвойне. До сих пор иногда читаю записи в дневнике, сделанные в детстве на английском. Их даже интереснее читать, нежели родной язык. Я часто просматриваю свои заметки и, если вижу на странице иностранные буквы, непременно читаю: значит, что-то очень личное и секретное прячется за ними, такое, что никто кроме меня прочитать не должен.

Так я оказалась на отделении иняза. Душа ликовала, а ум довольно потирал ручки.

— Ничего не пойму, — недоумевала преподавательница группы английского — базового, куда меня направили учиться согласно плохой оценке в аттестате. — Вы свободно, не хуже меня, говорите на английском. Я даже не стану выяснять причину, по которой вы оказались в группе для начинающих, нет никакого смысла вам здесь оставаться.

Я собрала свои вещи и покинула класс, не дожидаясь перерыва.

В группе для продолжающих я была одной из лучших. Наш преподаватель, заведующий кафедрой, не раз хвалил меня, и до конца обучения мы вспоминали тот смешной случай, когда я ввалилась посреди занятия в класс, а ему потом всю перемену пришлось выяснять в учебном отделе, кто устроил эту путаницу.

***

— Нет, Ольга, «Репку» мы слушать не будем, а вот этот отрывок нам почитайте, пожалуйста, — с этими словами заместитель начальника службы бортпроводников подошла ко мне и протянула небольшую книжечку на пружине.

— Attention, attention! This is an emergency announcement! I repeat, this is an emergency announcement… — с выражением начала я читать текст аварийной информации при подготовленной аварийной посадке самолета на воду. Мой голос был четким, уверенным, громким.

— Ладно, достаточно, — прервала меня брюнетка сурового вида. Из присутствующих в кабинете дам она была самой строгой, казалось, женщина просто ненавидит всех начинающих стюардесс, а может, просто завидует, ведь у нас-то все впереди, жизнь только начинается, и ждет много интересного.

— Теперь скажите нам что-нибудь по-японски, никто из нас, правда, этот язык не знает, и мы ничего не поймем, но хочется просто послушать, как звучит японская речь.

— Ватакуси о намаэва Орига дэс («Меня зовут Ольга»), — начала я рассказ о себе, который знала назубок.

Мое японское представление явно впечатлило членов комиссии, они стали обсуждать между собой, как можно было выучить такой сложный язык и вообще как можно знать в совершенстве несколько языков сразу.

От совершенства я была, конечно же, очень далека, я и сейчас далека от него, хотя уже живу в американской семье. Каждый день я оттачиваю разговорную речь, но мой акцент и шероховатости в произношении слышны носителю языка за три версты. Разубеждать комиссию я, конечно же, не стала.

— И последний вопрос, Ольга: как ваши родители отнеслись к столь смелому решению летать? Ведь наверняка ваша семья смотрит телевизор и видит в новостях, как часто самолеты падают… Вы, кстати, как вообще полеты переносите?

— Я несколько раз летала, когда маленькая была, поэтому плохо помню свои ощущения, но точно помню, что мне очень понравилось в самолете, — я судорожно соображала, что еще сказать, и вдруг вспомнила рассказ Маши. — Любила разглядывать в иллюминатор малюсенькие домики, ночные города, речки, похожие на тоненькие ниточки, темные горы, облака пушистые. А еще красивых стюардесс в форме небесно-голубого цвета…

ВЛЭК — самое страшное слово для бортпроводников

С добрым чувством надежды на лучшую жизнь я заявилась после обеда на работу. Яркое зимнее солнце, наконец, заглянуло в окна нашего офиса. Настроение было отличное, и почему-то я была уверена, что мне вскоре перезвонят из авиакомпании.

Так оно и случилось. В понедельник позвонила сотрудница отдела кадров и сообщила радостную новость: «Ольга, поздравляем, вы прошли собеседование. Ждем вас в учебном центре». Она также спросила, как скоро я смогу уволиться с работы, пройти комиссию и приступить к учебе.

От радости и волнения я настолько растерялась, даже не нашлась сразу, что ответить. Благо, девушка сама обозначила временные рамки и сказала, что следующая группа садится на обучение в начале марта. «Йееес, я сделала это!» — ликовала я и сунула мобильный в сумку. Я стала подсчитывать дни. Выходило, что у меня оставалось ровно полтора месяца на то, чтобы пройти комиссию и навсегда распрощаться с офисной жизнью.

Как оказалось, пройти собеседование — полбеды, ведь на шаг от мечты меня отделяла еще комиссия. Все люди авиации проходят ВЛЭК (врачебно-летная экспертная комиссия), где проверяют настолько дотошно, что и здоровому человеку пройти ее сложно, а что уж говорить обо мне — гнилуше, как меня в шутку называла мама. Но я решилась идти до конца, договорилась со своей напарницей, что буду приезжать в офис к двенадцати и оставаться дежурить до позднего вечера.

Стоматолог

Каждое утро я вставала в пять утра и, пошатываясь спросонья, отправлялась в поликлинику. Хочешь не хочешь, а медкомиссия является первой ступенькой на пути к профессии стюардессы. Начала я с самого страшного — стоматолога. Я понимала, что с дырками меня точно не допустят к полетам. Ровно как и с кариесом. А ведь я много лет обходила «кабинет пыток» стороной и последний раз у зубного врача была еще в школе.

Попав на прием, я с порога заявила, что прохожу комиссию на бортпроводника и мне во что бы то ни стало за три недели нужно залатать все дыры. Помню, как Дмитрий, так зовут врача, тщательно исследовал мой рот и схватился за голову. Помимо десятка кариозных монстров несколько зубных нервов требовали удаления. А к профессии бортпроводника не допускаются люди даже с одним больным зубом.

Так начался мой трехнедельный «релакс» в стоматологическом кабинете, ослепляющем чистотой и ярким светом ламп. Без пятнадцати восемь я прибывала в поликлинику и, минуя длинные очереди регистратуры, крики детей, доносившиеся из других кабинетов, радостно запрыгивала в удобное кресло, держа в руке носовой платочек, который всегда брала с собой на прием к доктору. Это был молодой человек лет двадцати восьми в длинном белоснежном халате с красивыми добрыми глазами. Мне впервые довелось лечить зубы у мужчины, но с первых же минут я поняла, что эта профессия больше подходит именно представителям мужского пола, и к женщинам-стоматологам я с тех пор ни ногой. Его спокойствие и уверенность внушали доверие и ощущение того, что я в надежных руках, даже свист бормашины совсем не пугал. На маленьком прозрачном столике стояли скляночки, издающие разные запахи, все инструменты были красиво упакованы в специальную бумагу темного цвета и сложены по отдельным ящичкам. А как я радовалась каждому залеченному зубу, словно гора с плеч сваливалась.

Когда я через месяц явилась к стоматологу на ВЛЭК, то вопросов у него к моим зубам не возникло. Поскольку у меня было все в порядке, то врач просто визуально осмотрел и отметил в карте зубы, где стоят пломбы, выписал заключение «здорова», и я тем самым приблизилась еще на один шаг к небу.

С тех пор, вот уже девять лет, визит к самому страшному врачу для меня превратился в праздник, больше похожий на встречу с близким другом. Они вместе с ассистенткой расспрашивают меня о том, где я была за этот год, что видела, кого встретила, оправдывая свое любопытство тем, что они сидят тут, в этом кабинете, много лет и им очень интересно узнать, что в мире творится. Ну а я такая болтуша, что даже с открытым ртом умудряюсь рассказывать истории, приключившиеся со мной за время полетов.

Терапевт

— Вы в курсе, что вы не годны к работе бортпроводником? И что вас вообще всех туда несет? Вы думаете, там романтика, красота полетов, о которой в фильмах показывают, а я тебе вот что скажу: спустишься с небес вся в болячках да с подорванным женским здоровьем, а ведь тебе детей еще рожать. С таким прекрасным образованием, как у тебя, можно хорошую работу и на земле найти, замуж спокойно выйти, семью создать. Нет же, летать им всем подавай. Вот попомнишь еще мои слова, — читала нравоучения терапевт. Врачиха машинально схватила клей и стала нервно подклеивать анализы в мою карту. Даже беглого взгляда на ее злое лицо хватало, чтобы понять: лучше молчать.

ВЛЭК — дело серьезное, и подхода требует соответствующего. Помимо зубного врача я сдала с десяток различных анализов, собрала все справки, прошла нарколога, психиатра, потратив на все это кучу нервов и времени. Я изо всех сил карабкалась к своей мечте.

Анализ крови показал, что у меня очень низкий гемоглобин и уровень сахара. Проблему с глюкозой я решила на пересдаче двумя сникерсами, которые проглотила по пути в лабораторию, а вот вопрос с железом так просто не решался. По летным нормам показатель должен быть не менее ста двадцати, у меня же первый раз оказалось сто двенадцать, а во второй и того меньше — сто десять. Врачиха утверждала, что у меня анемия и что летать с таким диагнозом противопоказано. Я и сама знала о своем недуге. Ну откуда у человека, проводящего весь световой день в стенах крошечного офиса, могли быть хорошие показатели? У меня не было ни денег, ни времени на полноценное питание, а что такое гулять днем на свежем воздухе, я вообще давно забыла.

Я стояла, смиренно опустив глаза в пол, а про себя думала: что ты мне тут, тетенька, ерунду рассказываешь, пробовала я уже и работу хорошую найти, и замуж выйти много лет пыталась, и здоровой быть не удается.

— Ты чего там опять ругаешься, Петровна? — дверь отворилась, и в кабинет заглянула другая врач.

— Ох, Лен, что-то я так устала сегодня… Много их еще там, в коридоре, сидит?

— Много, но ты устрой себе перерыв, приходи ко мне чай пить, у меня сегодня нет никого, зато есть вкусные конфеты, — Елена расплылась в широкой улыбке и подмигнула коллеге глазом. — Их вон сколько, а ты одна, беречь себя надо, — с этими словами врач захлопнула дверь, и я снова осталась наедине с терапевтом, в руках которого находилась моя дальнейшая судьба.

Женщина немного подобрела после короткого диалога с коллегой, видимо, уже предвкушая чаепитие, и ей не терпелось поскорее от меня избавиться. «Вовремя ты, Ленка, заглянула в кабинет со своими конфетками», — подумала я, в то время как Петровна выписывала направление на повторный анализ крови со словами: «Я даю тебе еще один шанс». Сладости и женская улыбка спасли мне жизнь.

Иного выхода, кроме как искать того, кто сможет написать мне эту злосчастную справку, не оставалось. К счастью, моя подруга работала в поликлинике секретарем и договорилась об этой услуге с медсестрой за шоколадку.

— Вот, это другое дело! — похвалила меня терапевт через неделю — ведь можешь быть здоровой, когда захочешь, — и стала листать мою медицинскую карточку. — Что-то вы совсем мало болели, может, у вас в другой поликлинике еще история болезни имеется? Не переезжали никуда за последние годы? — прищурившись, задала мне вопрос женщина, пристально глядя в глаза.

— Нет, я всегда в одном месте наблюдалась, просто редко болею и к врачам почти не хожу, — врала я. Ну не могла же я рассказать, что вырвала все листы из карты, на которых красовались мои хронические болячки. В пожелтевшей книжечке я оставила всего несколько страничек с диагнозами ОРВИ и ОРЗ еще со школьных времен.

— Тогда поставьте внизу подпись, что вся сказанная вами информация верна, в случае предоставления ложных данных ответственность за свое здоровье будете нести только вы.

Не веря своему счастью, дрожащей рукой я вывела свою фамилию под заветным заключением: «ГОДНА К РАБОТЕ БОРТПРОВОДНИКОМ» и поспешила к выходу, пока врач не передумала.

Хирург

Я босиком стояла на ледяном бетонном полу в центре кабинета и дрожала от холода. Руки разведены в стороны, ноги — на ширине плеч. Казалось, на моем теле не оставалось ни единого участка, куда бы не заглянул пожилой очкастый мужчина иностранной наружности с явно выраженным акцентом. Мне пришлось преодолеть еще один барьер и раздеться догола. Хорошего, конечно, мало, особенно учитывая, что дверь в кабинет то и дело открывалась, и за ней мог появиться кто угодно — хоть пилот, хоть просто посторонний. Хирург попросил несколько раз наклониться и достать кончиками пальцев до пола. Что-то там пробормотал про мой кривой позвоночник, а затем спросил, есть ли у меня тату. Он что слепой, негодовала я. Где они могут скрываться, если перед ним — обнаженное тело? А сама мысленно вознесла благодарность Вселенной, что на мне, шестнадцатилетней, в тот день закончилась краска, и татуировщик сказал приходить на следующей неделе. Моя подруга наколола себе розочку, и я тоже была близка к тому, чтобы перенести на свою лодыжку понравившийся узор из каталога. Через неделю я в корне поменяла свое мнение, решив, что татуировка — совсем не то, что красит женское тело. И сейчас хирург бы не допустил летать с наколкой на видимой части тела, пришлось бы долго и болезненно сводить.

Я продолжила выполнять еще целый ряд манипуляций: двадцать раз присела, сжала поочередно каждой рукой динамометр для измерения мышечной силы кисти руки, нагнулась в разные стороны, раздвинула ягодицы, чтобы врач убедился в отсутствии геморроя, затем встала на весы и, наконец, запрыгнула на площадку ростомера. Глядя на мои босые ноги, седеющий мужчина в белом распахнутом халате ругался, почему не беру с собой на прием тапочки, и попутно быстро записывал показания результатов в медицинскую карту.

Когда я выпрямилась и встала спиной к вертикальной стойке, прикасаясь к ней затылком, ягодицами и пятками, хирург швырнул мою карту на стол и заявил, что мой рост не соответствует весу по формуле «высота минус сто десять». Выходило, что масса моего тела должна быть шестьдесят восемь килограммов, но стрелка весов предательски закачалась на цифре «пятьдесят четыре».

— Мне вот интересно, что ты ешь и ешь ли вообще? — врач смотрел на меня из-под своих круглых очков. Окуляры были настолько большими, что казалось, его лицо — это просто рама вокруг них.

— А я вот думаю, ваши весы обманывают, — робко пыталась я оправдаться, — дома утром взвешивалась, и было пятьдесят девять килограммов.

— Да будет тебе известно, деточка, мой прибор самый точный, он до грамма определяет вес. А тебе я бы посоветовал поискать другую работу, нечего тебе в небе делать. Ты, вероятно, не совсем понимаешь, куда идешь, так вот послушай мудрого доктора. Для такой работы лошадиное здоровье нужно, это тяжелый физический труд. Может, ты книг начиталась, думаешь, тебя ждет романтика, горы золотые, страны экзотические. Да ты хоть знаешь, сколько дверь в самолете весит, ты ведь не сможешь ее закрыть и пробкой вылетишь из самолета вместе с ней!

Дальше уже не было ни сил, ни желания слушать «мудрого» хирурга. Я стояла перед ним абсолютно голая, незащищенная и уязвимая. Во мне все кипело и бурлило: какого черта они все твердят одно и то же? Раз пришла сюда, значит, мне это зачем-то нужно. Или им за это доплачивают? Слезы покатились из глаз.

Вот не зря говорят, что слезы — самое сильное оружие женщины. Именно это меня и спасло в тот момент. Мужчины по природе своей защитники, природа поручила им оберегать слабых, а раз женщина плачет, значит, ее нужно спасать. И не важно, что этот мужчина — доктор.

— Что, так сильно летать хочешь? — голос врача заметно смягчился.

Я молча кивнула, растирая по лицу рукой слезы. Луч надежды снова блеснул в глазах.

— Ладно, кости есть — сало нарастет, но имей в виду, через два года вес не наберешь — спишу на наземный труд. На этой торжественной фразе хирург шлепнул печать в мою карту и ровным каллиграфическим почерком вывел заключение: «ГОДНА К РАБОТЕ БОРТПРОВОДНИКОМ».

На прощание мужчина давал рекомендации об ортопедических стельках, в какой аптеке лучше покупать и как исправлять плоскостопие.

— Иначе ноги будут болеть так, что ходить в рейсе не сможешь не то что на каблуках — босиком ступить больно будет, — говорил он, повернувшись ко мне спиной и моя в раковине руки с мылом.

Я, конечно же, его уже не слушала, быстро натягивала шерстяные колготки и лишь поддакивала. Два года… это же такой огромный срок, конечно, я столько летать не буду и к вам больше никогда не приду, подумала я и закрыла за собой дверь.

Лор

Выйдя от врача, первое, что всякий раз видел будущий бортпроводник, — толпу коллег в коридоре, ожидавших своей очереди. Услышав скрип открывающихся дверей, люди подскакивали со своих кресел с воскликом: «Ну, рассказывай!»

В этот раз мне повезло: было обеденное время, и в коридоре никого не оказалось. Я опустилась на кожаную скамью и стала изучать свою карту. Оставалось пройти окулиста, невропатолога и лора. Зрение у меня хорошее, поэтому за глазного врача я не переживала, с невропатологом сталкиваться вроде не приходилось, а вот от мысли о встрече с лором спина покрывалась потом.

Я каждый год лежала с обострением гайморита в больнице, несколько раз мне протыкали нос, удаляли аденоиды, а в последний мой заезд в лор-отделение даже настаивали на операции по исправлению носовой перегородки. Заведующий клиникой, рыжебородый доктор, вызвал мою маму в кабинет и долго убеждал согласиться на эту операцию, аргументируя тем, что все мои проблемы с носом исключительно из-за кривой перегородки.

Я каждый день наблюдала пациентов после операции, они ходили по отделению с марлевыми кляпами на носу, и казалось, что у каждого второго человека на земле проблема с этой проклятой перегородкой. Посоветовавшись с мамой, мы решили не отдавать меня под нож, и не потому что операция стоила десять тысяч — деньги немаленькие по тем временам, — а как-то мы интуитивно чувствовали, что причина моего заболевания вовсе не в этом. Ну и, в конце концов, жили же люди как-то раньше со своими кривыми носами.

С одной стороны, я понимала всю серьезность своего положения: мне нельзя было летать с гайморитом. Во время обострения болезни не то что летать — ходить было больно. Налицо были невозможность наклонить голову, температура и все сопутствующие симптомы. Но я приняла решение стать стюардессой даже ценой своего здоровья.

Все те месяцы, что я моталась по врачам и проходила комиссию, мы перезванивались с Машей, той самой, с которой познакомились на собеседовании, и делились друг с другом успехами и неудачами. У Манюни были проблемы по неврологической части. В детстве она не хотела идти в школу и соврала родителям, что упала с качели и сильно ударилась головой. Врачи отстранили ее от уроков на две недели и выписали справку с диагнозом «сотрясение мозга». Конечно же, девочка была абсолютно здорова, смотрела телевизор, спала, кушала всякие вкусности, но вот диагноз в карточке остался.

Перед тем как начать проходить комиссию, мы договорились вырвать листы из карты с плохими диагнозами, но вот этот лист Маша почему-то не заметила. Невропатолог ни в какую не хотела пропускать девушку с диагнозом «сотрясение головного мозга». Тогда подруга рассказала обо всем родителям, хоть и пришлось сознаться в обмане. В дело вмешался папа, он приехал во ВЛЭК вместе с дочерью и стал убеждать врачей, что это вымышленный диагноз и никакого сотрясения у ребенка на самом деле не было. Вероятно, на врачей подействовали доводы взрослого мужчины, и они согласились дать Маше шанс. Девушку направили в центральное невропатологическое отделение города и сказали, что если там они обследуются полностью и привезут заключение «здорова», Машу пропустят дальше. Делать ничего не оставалось, как выложить кругленькую сумму и добыть необходимую справку. Эх, чего только не сделаешь ради мечты!

— Маша, а лора ты уже прошла? — спросила я подругу, когда она закончила свой рассказ о невропатологе.

— Да, прошла! Там в общем-то ничего сложного, просто снимок гайморовых пазух сделать нужно, пройти проверку вестибулярного аппарата, слуха и нюха. Думаю, у тебя с этим тоже проблем не возникнет.

— А вот как раз с этим у меня большая проблема, — я вкратце рассказала Маше историю своих злоключений с носом. — А может, ты за меня снимок сделаешь? — робко попросила я будущую коллегу.

Мы договорились с подругой встретиться на следующий день во ВЛЭКе. Я передала Маше свое направление, карточку и стала дожидаться спасительницу за дверью. Я надеялась, что лор взглянет на хороший снимок гайморовых пазух и не будет тщательно меня досматривать.

Через два дня я, радостная, прискакала в поликлинику за снимком. Медсестра вынесла карту, внутри которой виднелось глянцевое изображение. Я осторожно взяла в руки черно-белый негатив и, повернув его к свету, стала разглядывать. Не знаю, как врачи определяют что-то по этим размытым светлым и темным пятнам, лично я ничего не поняла, но поскольку была уверена в здоровье Машиного носа, сунула снимок обратно в карту и стала подниматься по лестнице на второй этаж к лору.

Медсестра попросила подождать пять минут у кабинета и сказала, что меня пригласят. Я стала перелистывать карточку, пытаясь унять волнение. На последней странице с записями я увидела строчку, которая повергла меня в ужас. В голове все помутнело, строчки поплыли перед глазами. Не помня себя, я слетела по лестнице вниз и быстро набрала номер Маши.

В трубке послышались длинные гудки, очевидно, безработная девушка спала в столь ранний час и не хотела отвечать. Я продолжала звонить до тех пор, пока на том конце не раздался сонный голос Маши.

— Алло, — моя будущая коллега зевнула в трубку, — что случилось? Ты забрала снимок?

— Маша, ты можешь себе представить, у тебя обострение хронического правостороннего гайморита и сильное искривление носовой перегородки, — ошарашила я девушку страшным диагнозом.

— Что? Как такое возможно? Я два дня назад делала фото, и ничего подобного у меня не было. Мне очень жаль, прости, что подвела тебя.

— Ладно, буду думать, что делать дальше, ты здесь ни при чем. Извини, что разбудила, и спасибо, что хотела помочь, — грустно сказала я и отключилась.

Хотелось ввалиться в лабораторию, схватить медсестру за шиворот халата и потребовать у нее объяснение, как может такое быть, что абсолютно здоровому человеку приписывают гайморит и искривление перегородки последней степени.

Расстроенная, я отправилась в офис, надеясь, что по пути что-нибудь придумается. В метро я перебирала всех знакомых, кто точно никогда не сталкивался с болезнями носа. Вспомнила свою одноклассницу Иришку, которая болела редко и никогда не была в кабинете лора.

Ира Шадрина была самой маленькой по росту девочкой в классе. В старших классах мы очень хорошо дружили и часто ходили друг к другу в гости после уроков. Одноклассница была похожа на куколку — очень хороша собой, русые длинные волосы, голубые глаза и белоснежная кожа. После окончания школы наши дорожки разошлись: Ира поступила в техникум, а я — в институт. Появились новые интересы, друзья, встречаться мы перестали и лишь изредка перезванивались.

— Ира, привет! Слушай, ты же никогда не болела никакими синуситами или гайморитами? — прямо в лоб я задала вопрос когда-то близкой подруге.

— Не-а, — уверенно ответила подруга. — У меня с горлом были несколько раз проблемы, а от соплей и насморков Бог уберег.

Я быстро пересказала Ире историю со снимком и попросила ее об одолжении. Девушка несколько минут колебалась, высказывала опасения, что нас спалят и вообще с позором прогонят из больницы. Я же в свою очередь всячески пыталась уговорить паникершу, заверяя, что никто ничего не заподозрит, а если вдруг обман и раскроется, то выхода у меня все равно другого нет.

Дорогой читатель, если ты уже заскучал, прости меня за занудство и рассказы о походах по врачам. Тот отрезок времени настолько засел в моей памяти, что я просто не могу о нем умолчать. Первая комиссия запомнилась на всю жизнь, а случай со снимками до сих пор продолжает оставаться для меня большой загадкой. Но вернемся снова к брошенной нити нашего повествования.

Я взяла у секретаря ВЛЭКа повторное направление на снимок, сетуя на свою девичью память, мол, не знаю, куда сунула бумажку, всю сумку перерыла, а найти не могу. Медсестра без лишних объяснений выписала новое направление в рентген-кабинет, и я поспешила на встречу с Ирой.

Вышла из кабинета одноклассница полная новых впечатлений, особенно ей льстила роль будущей стюардессы.

— Ты знаешь, врач пока настраивала оборудование, расспрашивала, на каких линиях я планирую работать, насколько хорошо знаю английский язык, боюсь ли летать и все такое. Я вспомнила все, что ты мне рассказывала об этой работе, и передала все слово в слово. Думаю, у нее не возникло ни малейшего подозрения, что я ее обманываю. Вот только в конце она спросила: «А что, с таким маленьким ростом тоже в стюардессы берут? Я думала, только высоких набирают для этой профессии».

К счастью, Ира быстро нашлась что ответить:

— Да, мой рост небольшой, но я на каблуках высоких всегда хожу, члены комиссии не заметили, что я на самом деле ниже нормы на десять сантиметров.

Конечно, если бы медсестра знала, что каблуки на собеседовании не прокатывают, то могла бы и заподозрить неладное. Но работница поликлиники понятия не имела, что девочек просят разуться и измеряют рост без обуви.

Через два дня я вновь явилась в учреждение за результатом. На этот раз, прежде чем сразу идти в кабинет к лору, я открыла карту и решила убедиться в «своем» здоровье. Вероятно, если бы в тот момент я не сидела на стуле, то с грохотом повалилась бы на пол от прочитанного.

«ОБОСТРЕНИЕ ДВУСТОРОННЕГО ХРОНИЧЕСКОГО ГАЙМОРИТА. ИСКРИВЛЕНИЕ ПЕРЕГОРОДКИ».

— Ира, ты представляешь что? — мой голос срывался в истерическом крике. Я выскочила на улицу, выкурила подряд две сигареты, прежде чем смогла набрать номер подруги и заново обрести дар речи.

В трубке послышался легкий смешок.

— Что, у меня гайморит? Ха-ха-ха… Прикольно, расскажу сегодня девчонкам в отделе, что у меня не просто гайморит, а двухсторонний, да еще и нос кривой.

На работе я места себе не находила, все валилось из рук, настроение было наипакостнейшее. Еще и Виолетта Марковна словно с цепи сорвалась: весь день была не в духе, вызывала всех сотрудников поочередно к себе в кабинет с отчетами, приправляя беседы криками. Дома я, как обычно после работы, отогревалась за чашкой чая на кухне и весь вечер жаловалась маме на свою горькую долю, во всех подробностях рассказывая ей о своих хождениях по мукам.

— Ну может, пора бросить всю эту затею, доченька? Наверное, не стоит тебе летать, поэтому ничего не получается. Ты же знаешь, все, что ни делается, — к лучшему. — Это мамина любимая фраза, которую она говорит при всех жизненных неудачах.

— Да как бросить, как бросить после всего того, что я уже прошла? Я же мысленно давно там, в небе… Я просто не смогу теперь жить как прежде. А что если самой попробовать сделать этот снимок? Мне теперь даже интересно стало, что же у меня там обнаружится, если уж у здоровых людей гаймориты находят и носы кривые. — На том и порешили.

Я в третий раз явилась к секретарю ВЛЭКа и стала заливаться горючими слезами, какая я Маша-растеряша, посеяла где-то направление.

— Сама не знаю, что со мной происходит, раньше никогда такого не было. Наверное, перенервничала из-за всех этих походов по врачам, лечение зубов тоже сильно подкосило. Это точно от усталости и недосыпания. Я ведь еще и работаю до позднего вечера, живу далеко. Решила пока не увольняться, боюсь в итоге совсем у разбитого корыта остаться, — честно призналась я сотруднице авиационной поликлиники.

— Ну что же вы так убиваетесь, не стоит оно того. Ох, девочки, я понимаю, была бы на самом деле работа приличная, а то ведь ничего хорошего, — с этими словами секретарь протянула мне заветный листочек. Это был мой последний шанс.

Я уверенно зашагала к рентген-кабинету. В детстве у нас с братом были игровые приставки, и мы часто играли в «Марио», «Контру», «Танки» и другие бродилки-стрелялки. Вот в тот момент, пока я шла до кабинета по коридору больницы, чувствовала себя отважным героем той самой виртуальной игры, который дошел до последнего уровня и готов сразиться с главным врагом.

Не смогу передать словами, что я испытала, когда на следующий день прочитала в карте заключение рентген-врача: «ПАЗУХИ НОСА ЧИСТЫЕ, ПЕРЕГОРОДКА НЕ ИСКРИВЛЕНА»!

Не веря своему счастью, я поскакала в кабинет лора. Меня усадили в железное кресло, пристегнули и стали быстро крутить по очереди в обе стороны. Во время этого нужно было сидеть с закрытыми глазами и делать быстрые наклоны туловища вниз-вверх. Я никогда не любила карусели, у меня сразу начинала кружиться голова и появлялась тошнота. То ли дело качели: летай себе то вверх, то вниз, рассекая ногами воздушное пространство, словно летящая в небе птица. Вот если бы мне предложили забраться на качели, то я бы могла качаться хоть до утра, а в этой крутилке мне мигом поплохело.

Во-первых, я ничего с утра не ела, и от голода мутило еще до кручения, во-вторых, я сразу вспотела, так как на мне были надеты водолазка, жилет из овечьей шерсти, поверх вязаная кофта, теплые колготки, плотные брюки, высокие сапоги с мехом и шерстяные носки. Все-таки зима на дворе, а особенно крепчал мороз по ночам, поэтому в пять утра, когда я выходила из дома, столбик термометра опускался и до сорока градусов. Ну и замороженный зуб начал как раз отходить к тому времени и предательски ныл.

После нескольких наклонов голова зверски кружилась, а содержимое желудка нещадно просилось наружу. И когда прижимаешься к коленям и резко выпрямляешься, создается впечатление, что ты кружишься не по кругу, а во всех направлениях. Мне стало казаться, что я кручусь то вниз головой, то вбок. Вот это было реальным испытанием, к которому мой вестибулярный аппарат явно не был готов. Мне хотелось закричать: «Стоп! Прекратите!» Но вместо этого я изо всех сил вцепилась в стальной поручень кресла и продолжала выполнять указания. Мне показалось, пытка продолжалась целую вечность. Но вскоре мне велели встать, открыть глаза, достать кончиком указательного пальца до носа и определить, в какую сторону меня крутили. А те несколько шагов, которые необходимо было пройти вперед, показались мне долгими, как дорога к несбыточному счастью.

Комната, в которой я находилась, летала вокруг меня с такой скоростью, что я не успевала и глазом моргнуть, как окно снова сменялось дверью, дверь — письменным столом, а стол — двумя изуверами в белых халатах. Врач и медсестра лор-отделения стояли рядом со мной и тщательно осматривали. Руки мои дрожали, пот градом стекал по вискам и лбу. Я с трудом стояла на ногах, готовая в любой момент грохнуться на пол, но нужно было идти вперед. Несколько раз во время вращения стула я схалтурила и приоткрыла глаза в положении тела внизу, врачи не заметили, а меня перестало так сильно выносить в неизвестном направлении. Эта небольшая хитрость также помогла понять, в какую сторону меня крутили.

Записав в карточке заключение: «Тремор рук. Обильное потоотделение», мне сунули под нос вату и попросили определить, чем она пахнет. Может я еще не отошла от предыдущего испытания или у меня совсем не работает нюх, но я совершенно не почувствовала никакого запаха. Однако я вспомнила рассказы тех, кто уже побывал в этой камере пыток, что после проверки вестибулярного аппарата дают понюхать нашатырный спирт. Я думала, что это такая мера привести человека в чувство, а оказывается — очередная проверка.

«Спирт», — неуверенно произнесла я, борясь с приступами тошноты. Мне вдруг подумалось: а что если они чередуют запахи и не всем дают нюхать одну лишь огненную жидкость?

Никакого ответа не последовало, но, похоже, я угадала, иначе бы мне снова сказали, что я не годна к работе бортпроводником из-за отсутствия нюхательной способности. Врач молча продолжала писать что-то в карточке. Затем она встала из-за своего стола и велела мне отойти к окну.

— Двадцать два… — шепотом стала называть женщина различные числа, удалившись от меня на максимальное расстояние, насколько позволял кабинет. Делала она это достаточно громко, поэтому я уверенно повторила все сказанное вслед за ней.

Далее меня посадили перед каким-то аппаратом, надели наушники, а в руки дали пульт с кнопочкой. Задание — если услышу какой-то звук, нужно нажать кнопку. Послышались звуковые волны различных частот: что-то пищало, что-то гудело, а что-то давило на уши.

На этом мои приключения с врачами закончились. Осталось пройти несколько формальностей, поставить главную печать у председателя комиссии и получить заветную справку. И когда заключение было у меня на руках, это был самый счастливый день за все мои двадцать два года. Я спускалась по лестнице к выходу и плакала от радости, что мечта сбылась. А еще понимала, что обратного пути нет!

В тот же день я написала заявление на увольнение с работы, отработала положенные две недели и навсегда распрощалась с офисной жизнью.

Курсы бортпроводников

Наступил март. Морозы спали, солнышко стало выглядывать чаще и даже пригревать. Все жители поселка с нетерпением ждали потепления. Я открыла форточку, за окном стучала капель. Ах, весна!

Пахло теплом и снегом, весенним душистым снегом. В комнату лилось солнце, и мне казалось, что через эту широкую золотую полоску от Бога спускались ангелы. Ангел нашептывал мне, что моя жизнь скоро перевернется.

Каждый день я ездила в аэропорт на учебу и осваивала будущую профессию. Вставать приходилось еще раньше, а добираться до работы дольше, но меня это не напрягало, а было даже в радость. Я словно на крыльях счастья летала в учебный центр авиакомпании «Сибирь». Через три месяца я стану стюардессой и отправлюсь в свой первый рейс.

Вот пишу эти строчки, и мурашки бегут по коже, будто все, что я описываю здесь, происходит со мной заново. Я была так молода, полна надежд и розовых мечтаний…

В кафе тихо играет музыка, официант подходит к моему столику, ставит чашку ароматного ромашкового чая с горячим круассаном на блюдечке, улыбается и желает приятного вечера. Сегодня хорошая теплая погода, пятница. Посетителей мало, столики пусты, я могу спокойно почитать свой дневник и вновь погрузиться в воспоминания.