Бесплатный фрагмент - Пуховые носки

«Позвонит — не позвонит, накажут — не накажут…» Я медленно возвращаюсь из школы, обдумывая, чем может закончиться прогул урока сольфеджио. Вот снова пропустила занятие по музыке. Пришла к классу, стучу — ответа нет, толкнула дверь — закрыто. Всегда нарядная с рыжими аккуратно завитыми локонами Алла Марковна опаздывает.

Я знала, что учительница скоро придет, но ждать не стала. Теперь-то уж она наверняка позвонит и сообщит об этом маме. Мама в свою очередь будет стыдить: «Ира, ну как же так? Музыка — это так прекрасно. Умение играть на фортепиано сделает тебя более образованным человеком! Я так люблю петь, и мне хочется, чтобы ты мне аккомпанировала».

Что касается меня, то музыку я люблю слушать, а никак не играть, особенно скучные гаммы. Вот Beatles на катушках-бобинах отцовского магнитофона «Орбита» могу включать хоть сто раз: катушки медленно крутятся, и звучит песня We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine — сразу хочется улыбаться и танцевать. Или даже взять классику, например, «Лунную сонату» Бетховена, шуршащую из пластинки, крутящейся под ножкой проигрывателя — слушаю без всяких возражений.

А еще я думаю, что мне не везет с учителями. Да, наверное, поэтому я разлюбила играть на фортепиано или не полюбила вовсе. Если совсем честно, мне намного больше нравится рисовать. Вот бы ходить в художественную школу вместо музыкальной! А так рисую я дома сама или с Ирой Фоменко в редколлегии.

Мы с ней — подруги и тезки. Это значит, что у нас одинаковые имена. (Правда, моя бабушка Аня всегда называет меня Ляля.) Моя подруга Ира — отличница, умная и серьезная. Я тоже умная, но, наверное, не совсем серьезная, в то же время в редколлегии именно я отвечаю за плакаты и стенгазеты класса. Вчера вот рисовали у нее дома, потом котлеты ели с картофельным пюре и солеными дачными помидорами. Вкусно готовит ее мама! Хотя моя мама говорит, что все дело в том, что это в гостях всегда вкуснее.

Ой, нам же с ней надо еще заканчивать плакат к дню 7 Ноября. Ленты и гвоздики готовы, нужно еще поздравительную надпись дорисовать. Ничего, мы успеем!

                                                   * * *

Теплый и солнечный день сегодня. Как же приятно двигаться в густых, словно молочных, столпах света, нарушать их ленивую пыльную неподвижность.

Взгляд скользит по дороге, по желтым листьям-сердечкам, словно покрытым воском. Их рассыпали гиганты-тополя, растущие вдоль дороги.

Мне хочется пошуршать и поиграть сухой листвой, подцепив ее туфлями, подкидывать в воздух. И я схожу с подметенного тротуара и иду по земле под деревьями. Здесь охристых тополиных листьев — по щиколотку. Их желтизна разбавлена то тут, то там кленовыми, красно-бордовыми мазками. Откуда они прилетели, интересно?

Медленно пробираюсь сквозь шелестящий покров. А вы говорите — гаммы. Вот самая приятная музыка.

Ясное дело, голубые новые туфли и серо-сиреневые колготки после этого станут грязными, но ругать меня за это, скорее всего, не будут: родители уже знают о моей привычке таскаться по листве и лужам. Плюс я и сама могу постирать и почистить свою одежду — не маленькая.

Поднимаю резной кленовый лист с темными коричневыми прожилками. Цвет — просто заглядение: глубокий, насыщенный красно-бордовый. Надо забрать с собой — этот лист будет напоминать мне о солнечном октябрьском деньке темными зимними вечерами. Отличная находка для гербария!

Обычно полпути домой мы идем вместе с Ирой. На развилке останавливаемся и болтаем, иногда находятся и другие развлечения. Вот вчера рвали ягоды боярки — алые, запыленные, они как раз поспевают к октябрю. Мыли их на колонке прям в моем гипюровом черном фартуке, как в дуршлаге. Потом, разумеется, ели. В боярке полно мелких косточек, как ни откусывай — непременно попадают в рот, и приходится их выплевывать. Каждый раз после такого обеда в животе «начинают петь петухи».

Сегодня я иду одна, а Ирка уже дома: уроки делает или котлеты вкусные доедает.

                                                   * * *

На мне зеленое шерстяное пальто, сшитое из шероховатой ткани, сплошь покрытой мелкими темно-зелеными и желтыми узелками. Называется эта ткань смешным слово «букле». Мама говорит, что boucler — это французское слово, и переводится оно как «завиток», и что ткань эту ввела в моду Коко Шанель. Вообще-то ее звали Габриэль, а Коко — прозвище, оно означает «Петушок». Она песню про петушка любила петь. Коко была француженка, жила в Париже и стала законодательницей мод. Вы наверняка слышали о духах «Шанель №5». У мамы есть такие, хотя достать их здесь, в Казахстане, трудно. Коко также придумала маленькое черное платье. Жаль, что его у мамы нет. Да много чего интересного Шанель сделала модным. Жемчужные бусы, например, гипюр — недорогое кружево, вытканное на фабриках, а не вручную. Из гипюра как раз и шьют черные и белые фартуки для нашей школьной формы. А еще (самое невероятное) Коко ела устриц и лягушек, ведь во Франции это принято. Хотя про поедание лягушек я сомневаюсь.

Пальто досталось мне вовсе не от Шанель, а по наследству от выросшей из него дочки знакомой мамы. Мне нравится его цвет — напоминает о лете, и глаза у меня тоже зеленые. Пальто не теплое, в сырую прохладную погоду и в дождь я слегка в нем мерзну, но мне нравится немного дрожать и ежиться.

Сегодня пальто нараспашку — вот уже как неделю стоит бабье лето. Так называются неожиданно теплые и сухие дни в середине или конце октября. Баба Аня о бабьем лете говорит, что это последнее тепло года: «За ним жди холодный дождливый ноябрь, а потом и морозная зима не за горами».

Зимой придется надевать целую гору теплой одежды: шапки, варежки, теплые колготки, гамаши, сапоги. А еще это значит, что баба Аня скоро начнет вязать для меня новую пару теплых шерстяных носков.

— Зимой ноги всегда должны быть в тепле, — напоминает она каждую осень, ведь холода не за горами.

Тогда глаза ее грустнеют, задумавшись, она вспоминает:

— Во время войны голод был, мы — дети — ходили поздней осенью на колхозные поля собирать остатки мерзлой картошки. Твердую землю копали палками. Уже и мороз, бывало, стоял, и снег лежал, а мы — в резиновых галошах на босу ногу. Старые носки-то давно износились, а новые связать было не из чего. До слез холодно, плачем, но что поделаешь — откапываем замерзшие клубни. Насобираем несколько картошин, отварит их мать, натолчет, скудно плеснет ложку постного масла — вот и ужин для пятерых детей. А иногда и так спать шли. Шурка, самый младший, очень плакал от голода, а живот у него раздут был, как мяч. Ох и страдал он, бедный! До сих пор тяжело подумать, в каких страданиях прожили мы войну.

Девочка-подросток, скуластая, с грустными серыми глазами — в начале войны ей было всего 12 лет, как мне сейчас… В груди у меня сдавливает, я представляю ее — изголодавшуюся, уставшую от необходимости искать мерзлую еду и нянчить младших детей.

Замечая мое смятение, бабушка гладит мои ладони сухими изрезанными морщинами пальцами: «Не грусти, Ляля, война давно закончилась. Все хорошо: и носки есть из чего связать, и еды вдоволь! Пойдем пить чай с абрикосовым вареньем!

                                                   * * *

Сегодня утром на полпути в школу мне встретилась баба Аня. Мы живем по соседству, часто видимся, и время после школы я обычно провожу у нее. Интересно, куда это она направляется так рано? Ах да, она упомянула, что поедет на Зеленый базар — купить какую-то особую шерсть на носки и рукавицы. Жаль, что у меня школа и я не смогу отправиться с ней на рынок, ведь поездки туда — увлекательное путешествие.

Ехать нужно на троллейбусе долго — 20 остановок. Мне нравится ездить на «рогатом». Он пробирается через центр, то ускоряясь, то замедляясь, рывками, потом плавно, а ты сидишь в нем, словно в батискафе, смотришь сквозь большие окна на проплывающие мимо здания: вот каскады с водой на выставке ВДНХ, затем гофрированные и мозаичные крыши или фасады зданий разных «дворцов» — Дворец спорта, Дворец пионеров, Дворец республики. Однако они совсем не похожи на настоящие дворцы из прошлого или из сказок. Ни принцессы в них не живут, ни короли, ни драконы. Хотя, пожалуй, один король все-таки найдется. Это гостиница «Казахстан». Как раз здание гостиницы и появляется в окне, когда троллейбус, свернув с улицы Абая, едет по улице Ленина. Это самое высокое здание в городе, в 26 этажей и в «короне».

За «Казахстаном» вдалеке можно разглядеть зеленую бархатную гору Көк-Тобе, на плоской вершине которой стоит телевизионная вышка и есть смотровая площадка с видом на наш город. Город с замечательным и добрым названием — Алма-Ата. Весело спешат по толстым натянутым канатам красные воздушные трамвайчики то вверх на вершину Кок-Тобе, то вниз к ее подножию. Если смотреть еще дальше — видишь синие горы Заилийского Алатау. Они очень большие и красивые, а их вершины даже летом покрыты снегом.