Бесплатный фрагмент - Птица Сенмурв. Монастырь

Птица Сенмурв. Монастырь

Роман-гипотеза, попаданка во времени

Книга вторая

Огромная Птица с туловищем льва, крыльями орла и ликом прекрасной Девы веками сидит у корней Мирового Древа. Она стережет его плоды и караулит семена. Когда они падают, царственная Птица подхватывает их крыльями и разносит по всей Вселенной. Сеет. И нет начала и конца ее работе. Птица-львица, Царь-девица — вот, кто такая Птица Сенмурв.

Из авестийской древней легенды.

Краткое изложение Светланы Сорокиной

Часть I

…Есть свет внутри человека света, и он освещает весь мир. Если он не освещает, то тьма. Стих 29, Евангелие от Фомы Израильтянина (Дидим Иуда Фома)

Глава 1

«Кто я?» Софи случайно дает совет, как спасти замок. Знакомство с оруженосцем Виктора Альбиона. Как собрать мозаику, рисунка которой не знаешь?

1

Очнувшись, я увидела над собой какие-то лица: одно из них принадлежало монахине, другое — полной, пожилой женщине. Где я их видела? Возможно, во сне. Последняя кудахтала надо мной как курица и все время приговаривала:

— Миледи, госпожа Стефания, деточка, Вы слышите меня? Это я, Ваша кормилица! Наконец-то, она открыла глаза — обратилась толстуха к монахине.

— Слава Богу! Миледи, как Вы себя чувствуете?

— Мы так волновались, госпожа, драгоценная Вы наша! У Вас ничего не болит? У Вас большая шишка на голове. Осторожно, там компресс.

Пошевелив руками, согнув в коленях ноги и, почувствовав лишь боль от ушибов и резкую — в плече, я к радости обеих женщин, убедилась в том, что цела и невредима.

— Что случилось? Сколько времени я была без сознания? — задала банальный вопрос, как спасшийся после кораблекрушения. Действительно, у меня болела голова, и я не могла сообразить — где я и что произошло.

Женщины переглянулись.

— Лежите, госпожа, Вам нельзя подниматься! Милостью Божьей, эта минута отсрочена. — Монахиня обменялась быстрым взглядом с толстухой и перекрестилась.

— Вы правы, Матушка Тереза, чем позже она узнает, тем лучше, — закудахтала та.

Обмолвки и таинственность, с которой мои спасительницы переговаривались, мне не понравилась. Я задала вопрос в лоб:

— Выкладывайте все на чистоту, дамы. Ничего от меня не скрывайте. Что произошло, где я, кто вы и… Кто я?

Действительно, я ничего не помнила. Даже то, как меня зовут. Оглядевшись, поняла, что я в чьей-то небольшой, строгой спальне на узкой кровати, где на стене висело распятие. Я напрягала память: почему они называют меня Стефанией, госпожой, Миледи, почему это имя, титул у меня вызывают настороженность?

— Успокойтесь, дитя мое. Сейчас Вам лучше ни о чем не беспокоиться. Сутки Вы были без сознания, но все худшее позади. Вы, — дочь славного, Великого герцога Родзвильского, госпожа Стефания. Я Ваша духовная наставница игуменья Тереза, настоятельница монастыря Святой Екатерины, в котором Вы находитесь, а это… — она показала рукой на толстуху, но та уже не могла сдержать свой эмоциональный порыв и, сделав книксен, перебила монахиню:

— Ваша Первая фрейлина, преданная кормилица Кэтти, нянчившая Вас, госпожа с пеленок вот этими руками, — и она поднесла свои пальцы-сосиски к моему носу. — Вы часто меня называли с детских лет — Кормилица и…

— Но что все же произошло? Вы так и не объяснили мне, — не унималась я, кривясь от головной боли, при этом, все же пытаясь удовлетворить свое любопытство.

— Ах, голубка моя! — запричитала Кэтти — Все так быстро случилось, что мы ничего не поняли! Это был взрыв, ураган, все вместе! Что-то обрушилось на келью, и в яме под полом увидели тебя, деточка, засыпанную обломками досок, камней, без сознания. Балка зависла над Вами, мой ангелочек, и готова была вот-вот рухнуть и… Ох, ох, мне нужно сесть. — Кормилица замолчала и закрыла глаза. Матушка Тереза подставила ей стул и Мамия грузно опустилась на него как мешок с мукой.

«Как я ее назвала? — Поймала себя на мысли. — Кажется, я действительно знаю эту женщину» — довольная собой, отметила про себя первые проблески воспоминаний. Мои размышления прервала монахиня:

— Все действительно так и было. Скорее всего, это было пушечное ядро, угодившее в келью, но при этом, действительно, был, кажется, сильный ветер. — Наставница говорила спокойно, словно взвешивала каждое слово:

— Вы, Миледи, должно быть, шли подземным ходом ко мне в келью. — Она сделала паузу и, вздохнув, продолжила — Мы нашли Вас без сознания. Это правда. Хорошо, что вовремя убрали нависшую балку. Можно сказать, Вы родились второй раз. Сейчас наш город окружен войском графа, и Ваш бывший жених граф, требует… — игуменья набрала побольше воздуха в легкие, перекрестилась и закончила фразу:

— Вашей выдачи. В противном случае, Верхний и Средний город и Ваш родовой замок будут уничтожены, то есть, я хотела сказать, разрушены до основания. И… Но на все милость Божья. — Она перекрестилась и стала молиться. У меня было ощущение, что обе женщины что-то не договаривают. Но что?

В дверь постучали. Вошла молодая послушница и о чем-то шепотом сообщила настоятельнице. Сдержанная Матушка Тереза побледнела. Кормилица всплеснула руками, застыла на секунду и медленно прижала их к вискам:

— Нет! Этого не может быть сейчас! Я не отдам мою девочку! — и она заголосила, моля и попрекая Господа одновременно.

— Возьмите себя в руки! — прикрикнула на нее Матушка Тереза.

— Что она Вам сказала? — Я настойчиво посмотрела своей наставнице в глаза.

— Граф требует Вашей выдачи, Миледи. Немедленно. Если Вы через час не появитесь в Лесной таверне, где они в данный момент празднуют свою победу, то Ваш бывший жених прикажет разрушить замок и Верхний город.

— Но ведь в меня попало ядро! Романтическое приветствие от жениха. Как же, хоть и бывшая, но невеста, сможет показаться своему жениху? — пыталась шутить я, чтобы слегка разрядить драматичную обстановку.

— Узнаю мою воспитанницу! — Воскликнула радостно Кэтти. — Вы всегда, деточка, мыслили необычно. Всегда находили выход!

— Согласна, это прекрасная идея — подтвердила Матушка Тереза. «Что они в моих словах нашли оригинального?» — подумала я, но от вопросов решила воздержаться.

Дальше события развивались еще стремительнее. Настоятельница задержала уже уходившую послушницу:

— Кажется, сегодня утром мы подстригли юную монахиню, а ее косы были такого же цвета, что и волосы Миледи? Не правда ли, сестра?

— Совершенно верно, Матушка.

— Так принеси же их скорее! Пожалуй, принесите с кухни или зарежьте молоденькую свинью, только живо! Город в опасности!

Пока я раздумывала, что бы это все значило, Кэтти и Тереза уже давали распоряжения другим монахиням. Через несколько минут был доставлен гроб, туда уложили платье Стефании, очень красивое, с гербом герцога Родзвильского, вышитое шелком и золотом, которое Кэтти собственноручно набила паклей и частью туши свиньи. Сделали «куклу». Повар принес курицу с отрубленной головой, и Мамия испачкала платье и косы кровью несчастной птицы.

— Даже если покойницу и одели в новое платье, кровь от раны должна продолжать сочиться. Ведь пострадала голова, поэтому ее нельзя узнать! — Произнеся эту речь, кормилица перекрестилась. Изуродовав «голову», она отошла на несколько шагов, чтобы полюбоваться своим произведением. Вдруг спохватилась и… положила туда несколько больших камней, оставшихся от взрыва, предварительно замотав их в ткань.

— Теперь пирог готов! Хорош получился? — спросила она у окружающих, ожидая одобрения. Вместо этого игуменья подала знак. Вошли слуги с эмблемой герцога. В полной тишине пажи взяли гроб, водрузили его на плечи и молча, получив благословение Матушки Терезы, направились в подземный проход. Его уже успели расчистить к этому времени.

Так неожиданно я подсказала идею спасения города и своего родового замка.

Все участники этих событий обещали сберечь тайну, поклявшись на Библии и поцеловав тяжелое серебряное распятие, которое с трудом удерживала в руке хрупкая игуменья.

2

Для города Стефания стала святой и считалась погибшей за его свободу. Гроб с ее останками поверг всех в шок, даже графа. Слуги рассказывали, что он крепко выругался и сказал, что даже здесь, она оставила последнее слово за собой. Все же, как истинный благородный рыцарь, он сдержал слово и уехал, оставив Мавританский замок и город в покое. При этом передал соболезнование отцу бывшей невесты, Великому герцогу Родзвильскому.

Дочь герцога, вернее ее платье и косы монахини похоронили по завещанию, в особом месте возле тропинки, посадив там молодой дубок-прутик. Мамия рассказала мне по секрету, что там я встречалась со своим возлюбленным, при этом вопросительно смотрела на меня, ожидая моих воспоминаний. К сожалению, их не было.

— То место ваших тайных встреч. Недалеко от его охотничьего домика. — Она с интересом и с испугом, как мне казалось, наблюдала за моим выражением лица. Я же по-прежнему не могла ничего вспомнить.

Один раз мою обитель посетил даже Его Светлость Великий герцог — мой отец, но и это не помогло восстановить память. Он был очень красив, деликатен, но суров и сдержан в проявлении чувств, оставив после встречи неизгладимое впечатление. Особенно мне запомнились его белые кисти рук с длинными пальцами в перстнях, бородка клинышком и высокий открытый лоб.

Ночью настоятельница привела Феоду, мою крестную. Кажется, она была лесной жительницей. Под суконным плащом читалась стройная фигура и выглядывала длинная седая коса. Целительница посмотрела на меня пронзительным, но спокойным взглядом и сказала, что последнее испытание я выдержала с честью. Осталось выполнить главное.

— Сейчас, отдыхай, доченька. Пей эти травы, — мило посоветовала она, оставив пучок ароматных трав. Но какое испытание? Что важное я должна сделать? Этого Ведунья не объяснила.

Мне не разрешали выходить из кельи. Ведь для всех я была мертва. Заточение стало пыткой, но хуже дыбы и железного башмака было мое беспамятство. Так дальше продолжаться не могло. Я должна была что-то немедленно предпринять. Но что?

Матушка Тереза и Мамия посещали меня, вспоминая мое детство, юность. Называли имена, которые я должна была бы вспомнить, но все — без результата. Однажды кормилица принесла пушистого белого кота. Кэтти сказала, что с ним мне будет веселей в келье и, хотя она не знает его имя, возможно я вспомню. Перс был найден в заваленном туннеле. Испуганного и шипевшего, его достали из-под обломков.

Перебрав множество имен, кличек, я не назвала ни одну, на которую бы кот откликнулся. Он терся о мои ноги, мурчал, позволял брать себя на руки и гладить. В награду за свое терпение просил еду. Ел он за пятерых своих собратьев. Я назвала его Обжора. Было странное ощущение, что я хорошо знаю этого кота, а может быть, знала в прошлой жизни, до удара?

Единственным развлечением кроме Обжоры была Библия, которую принесла мне Матушка Тереза и узкое, но высокое, готическое окно с густым, кованым переплетом. Через него я могла видеть уголок монастырского сада, с вымощенными дорожками и фруктовыми деревьями. За ним открывался вид на огражденный вечнозеленой изгородью участок с лекарственными травами.

Отныне келья — моя резиденция и тюрьма. Часами сквозь узорчатую решетку я могла смотреть на подстриженные кусты, цветы, облака, слушать пение птиц. Наблюдать украдкой за работой монахинь в саду. В этом вытянутом оконном очертании помещалась маленькая часть большого мира, которым я могла любоваться.

Мне предстояло собрать мозаику, рисунка которой я не знала. С чего начать?

3

В следующий приход кормилицы, я попросила принести одежду, в которой меня обнаружили.

— Надеюсь, Вы не застирали платье до дыр и не выбросили его?

— Нет, моя госпожа, я ведь знаю, как Вы любите переодеваться в мужскую одежду.

— На мне была мужская одежда?

— Конечно, как обычно. Я аккуратно сложила костюм, зная, что Вы можете потребовать его в любую минуту, но время шло, и сегодня я собиралась отдать его в прачечную.

— Ни в коем случае. Принеси мне его, Кэтти.

Исследование костюма ни к чему не привело, но в расшитом кошеле, подвешенном к поясу, я нашла несколько серебряных и золотых монет, серебряный ключ с золотой ручкой, гребень, фиалковые леденцы и клок белой пушистой кошачьей шерсти. Она подозрительно была похожа на шерсть Обжоры. В кожаных, высоких сапогах — небольшой нож. К костюму прилагался дорогой кинжал, что наталкивало на размышления, но отнюдь не на воспоминания. Дополнительные расспросы кормилицы показали, что под обломками остался какой-то холщовый мешок, не представляющий никакого интереса, а так как он оказался слишком завален камнями, его не стали вытаскивать, — дабы не рисковать вызвать обвал.

Первым желанием было воспользоваться найденным костюмом и выйти за пределы кельи. Узнать, что происходит в городе и, возможно, вспомнить и понять — кто я?

Вероятно, по моим хищным взглядам на вещи и по тому, как я принялась рассматривать их пригодность и примерять, Кэтти догадалась о моих намерениях.

— Даже и не думайте, госпожа! Вас любой узнает в этой одежде. А Вы, душа моя, даже не помните кто Вы, и чья дочь… — Голос кормилицы дрогнул и она, зашмыгав носом, украдкой принялась вытирать глаза.

— Полно, Кэтти! Дочь герцога Стефанию похоронили. Вряд ли люди будут всматриваться в меня. Но ты права. Менее рискованно будет показаться на людях в монашеской одежде.

— Не нужно, деточка, Вам покидать пока эту келью. Пусть пройдет время. Кстати, Его Светлость герцог, обещали снова нанести визит. — Она забрала мужской костюм, сделала реверанс, и согласно этикету, не поворачиваясь ко мне спиной, стала пятиться к двери и вышла, еще раз поклонившись.

Задумано — сделано. На спинке стула висело приготовленное для меня монашеское одеяние, — ведь другие в монастыре не носили. Одевшись и кое-как справившись со сложным головным убором, я, как воришка, выскользнула из кельи. Пройдя запутанными длинными коридорами, крытой колонадой, наконец, вышла в сад, проскользнув под оплетенной виноградом аркой.

Монахини работали во фруктовом саду, собирали урожай яблок, груш и слив, подстригали вечнозеленую изгородь из тиса и приводили в порядок огород, находящийся за самшитовыми бордюрами. Солнце еще отдавало свое тепло, но холодный, порывистый ветер напоминал о том, что лето задерживается в гостях и хозяйка осень уже у порога.

— Сестра! Отнеси эту корзину! — Какая-то монахиня, окликнула меня, указывая на полную корзину румяных яблок. Пришлось подчиниться, чтобы не вызвать подозрений. Мощенная камнем дорожка вывела в обширный двор, с которого были видны здания монастыря и храм. Монахини прибирали подворье, пропалывали цветники. Тонкий аромат яблок и запах пыли витал в воздухе. В лучах светила она превращалась в шлейф из золотистой кисеи.

Благополучно пройдя мимо работающих, я оставила у ограды корзину, прихватив с собой несколько яблок. Сняла бесшумно засов на кованой калитке черного входа и вышла за пределы монастыря.

Вымощенная булыжником улочка стремительно увлекала вверх, к главной площади Верхнего города, где находились Южные ворота Замка. В ту сторону вверх и вниз шли рыцари с отрядами, ехали кареты с придворными, обозы с провизией, купцы с поклажами, знать с подарками, собиратели податей с тачками. Направлялись группы солдат и отдельные мастеровые. Шли бабы с корзинами, ехали горожанки с прислугой и крестьяне на телегах, понукая уставших лошадей.

На небольшой площади вся эта разномастная масса перемешивалась: перекрикивались извозчики, звенели шпорами рыцари, покрикивая на лошадей и слуг; ругались мастеровые, приглашали в свои лавки торговцы, скрипели колеса карет, ржали кони, громко стучали сапогами о мостовую солдаты, скрежетали их щиты и доспехи, смеялись девушки-служанки, и слегка шуршали шелковыми занавесками в каретах знатные дамы.

Подъемный мост через ров покоился на мощных цепях перед площадью, словно приглашая в замок, но шеренга стражников разрушала видимую легкость проникновения в него. С унынием посмотрев на закрытые дубовые ворота, обитые коваными листами с изображением герба герцогства, я невольно вздохнула. Впрочем, могла бы попасть туда совершено легально, если бы меня недавно не «похоронили». Кажется, я дочь Великого герцога? Впрочем, это нужно было еще вспомнить. А пока можно было походить по площади и прислушаться к тому, что говорят люди.

Может, что-нибудь натолкнет меня на нужные воспоминания?

4

— Пирожки с мясом, бобами, маком! Покупайте, пирожки горячие, хрустящие! — доносился откуда-то мужицкий голос.

— Леденцы! Леденцы мятные, во рту тают, пряники медовые, сладкие! Не проходите, леденец берите! — вторил ему звонкий, мальчишеский. Голос приближался и, наконец, передо мной вырос как из-под земли тоненький мальчишка в короткой курточке с плетеным подносом, держащимся кожаными ремнями на его шее и поясе.

— Матушка, откушайте леденец, Вы такой даже в Раю не попробуете! Мой отец их делает отменно, лучше всех!

— Неужто ли, лучше всех, хвастунишка?

— Истинно говорю! Вот те хрест! Эти леденцы все господа кушали, хвалили и еще заказывали! А дочь герцога Стефания — Карающий Ангел, присылала за ними чуть ли не каждый день. Попробуйте! Выбирайте — вот петушок, конь, кот…

— Уговорил, беру кота, и еще вот этот. А что, Миледи была сладкоежкой? Царство ей небесное! — Я перекрестилась, войдя в роль.

— Ха! Матушка, Вы разве не слышали, что народ говорит?

— Что же он говорит? Я ведь в монастыре живу.

Мальчишка оглянулся с опаской по сторонам и, приблизившись ко мне предельно близко, прошептал:

— А то и говорит, матушка, что Госпожа Молния, наш Карающий Ангел жива и ждет своего часа, чтобы вернуться. Я же думаю, долго ли такая сладкоежка сможет продержаться без моих леденцов? Скоро она придет за ними сама. Неожиданно, как молния, средь ясного неба. Ей богу придет! Я жду ее. — Глаза мальчишки сузились и загорелись бесовским огоньком.

Не желая того сама, я инстинктивно отстранилась от маленького продавца сладостями, поблагодарила, похвалила вкусный леденец и ушла.

Пробираясь по площади между рядами лавок с расставленными корзинами, мешками, телегами, проезжающими каретами, расхваливающими свой товар продавцами, горожанами и расхаживающими солдатами, я чуть не растянулась на каменной мостовой, зацепившись об огромную верейку с овощами. Сильные, мужские руки поддержали меня сзади и вновь поставили на землю.

— Осторожно, сестра — мягко сказал мужской голос рядом. — Негоже невесте Божьей лицом в грязь падать.

Оглянувшись, я поблагодарила своего спасателя, — им оказался высокий солдат с пшеничными усами и большими руками. Намереваясь идти дальше и, сделав шаг вперед, я согнулась и вскрикнула от боли, — нога явно была повреждена.

— Видимо, Отец небесный хочет, чтобы мы с Вами, сестрица, сегодня были неразлучны. Давайте, я Вам помогу. — Он подхватил меня на руки как пушинку и, пройдя несколько метров, усадил поудобнее на скамейке знакомого торговца. Властно, нарочито насупив брови и пытаясь казаться суровым, он приказал показать ему ногу.

— Чувствую, сестрица, из-за Вас в аду мне гореть! Разве мог себе представить, что буду монахине при всем честном народе ножку белую обнажать! — шутил он, улыбаясь в усы. Тем ни менее, солдат ловко делал свое дело. Неожиданно я вскрикнула, когда сустав встал на место. Пошевелив ногой, а затем, встав, от радости чуть не закричала, ведь я снова могла ходить!

— Не знаю, как благодарить Вас за свое исцеление!

— На все Воля Божья. — Скромно сказал мой новый друг. — Но если Вы помолитесь за меня перед Отцом Небесным, чтобы отпустил мои грехи, я буду очень доволен, сестрица. Так же, если Вам понадобиться чудодейственный бальзам для затягивания ран или ушиба — обращайтесь, я сам их изготавливаю по старинным рецептам.

Ненадолго задумавшись, словно смущаясь, он заговорил снова:

— Еще сестрица, у меня будет одна просьба.

— Да, я внимательно слушаю Вас.

— Если уж Вы будете за меня, раба грешного Филиппа молиться, то сначала помолитесь за убиенного моего господина, Славного рыцаря Виктора Альбиона. Еще за его любимую деву, госпожу Стефанию, дочь нашего Великого герцога, недавно усопшую. Если это так, прости, Господи, — солдат перекрестился.

— Да, конечно, я выполню Вашу просьбу, — поспешно ответила я, прикрывая свое лицо рукой, — но простите, я слышала, что в дочь герцога угодило ядро, когда она шла по подземному ходу. Разве не тело Миледи положили в гроб?

— То-то и оно, сестрица! — воскликнул, словно обрадовавшись солдат. Оглянувшись по сторонам, тихим голосом Филипп продолжил:

— Ходят слухи, что там, в гробу, — только ее косы. Тело же госпожи не нашли. Странно, однако, получается: ни его тела, ни ее тела найти так и не смогли. Оба в разное время исчезли в лабиринтах подземелья. Всякое в народе говорят. Дочь герцога Стефанию официально похоронили, а у моего господина даже могилы нет. Меня это тяжело удручает. — Филипп тяжело вздохнул. — Знаю, что они хотели бы лежать рядом. Очень друг друга любили. У них было Высокое чувство. Неземное. — Он перекрестился. — Помолитесь, за их души, сестра, где бы они сейчас не находились.

Глаза бывшего вояки стали влажными, а у меня сжалось сердце. Его рассказ настораживал и ужасал, вызывал удивление и восторг.

«Неужели он говорил обо мне, Стефании? Так вот, о чем умалчивали Мамия и Матушка Тереза!»

Глава 2

Сюрприз от герцога на дне сундука. Преображение кельи. Странный сон о Викторе и маге. Мамия устраивает праздник. Мистические узоры-символы в храме монастыря. Тайный кабинет настоятельницы. Серебряный ключ с золотой ручкой

1

Кормилица и монахиня во всем признались. Да, они не желали меня расстраивать после пережитого. Боялись, что вспомнив о смерти любимого, я еще больше буду потрясена. А поскольку голова их «ангелочка» продолжала болеть и память не вернулась, они решили, что не стоит опережать события. Теперь обе готовы рассказать о моем законном, но тайном муже, ребенке (оказалось, что у меня девочка!), объяснить, почему мой суженный погиб и все прочее.

После таких новостей, обрушившихся на мою больную голову, кто угодно бы сошел с ума. Только не я. Реакция была неожиданной даже для меня самой — я расхохоталась. Продолжалось это долго, до изнеможения, до коликов в боку. Игуменья Тереза молча, наблюдала эту сцену, а Мамия утешала, как могла.

Наконец я успокоилась. Матушка Тереза подала стакан воды.

— Мы боялись, что будет хуже, — вздохнула монахиня и перекрестилась, восславив Господа.

— Деточка, Вам уже легче, моя госпожа? — кудахтала кормилица, усаживая меня поудобнее и, подкладывая подушку под спину. — Какие ужасные условия в этой келье для моего ангелочка, — причитала она, адресуя замечания настоятельнице.

После хохота до слез я чувствовала себя опустошенной, обманутой. Будто в душе побывали воры и вынесли оттуда все ценное. Теперь не только разум, но и чувства были мне не подвластны.

Я смотрела в одну точку. Вернее, об этом узнала от Кэтти, продолжавшей меня тормошить. Время от времени, «выпадая» из реальности, я оказывалась в звенящей пустоте. Тогда звуки и все происходящее исчезало. Возможно, это странное состояние было спасением для моих израненных нервов. Неожиданно в ушах зазвенело и потемнело в глазах. Стало легко и безразлично…

— Очнитесь же, госпожа! — кричала Мамия мне на ухо. — Миледи нельзя оставлять одну, — кажется, кормилица обратилась к монахине. Ее голос доносился, словно из глубокого подвала и был едва слышен. Тяжелая «стена» навалилась на меня, мешая дышать. Я задыхалась.

— Откройте окно, пусть войдет свежий воздух! — Это голос Матушки Терезы.

— Деточка, очнитесь! Боже Всемилостивый! — Причитания Кэтти становились все четче. Струйка холодной воды потекла по моему лицу, кто-то мягко похлопывал по щекам. Я хотела сказать, что все хорошо, но не смогла. Наконец, собрав все силы, открыла глаза. Надо мной стояли Кэтти, Матушка Тереза и какая-то сморщенная монахиня.

— Слава Богу! Вы очнулись, моя птичка! Как же Вы нас напугали, госпожа! Вы потеряли сознание прямо у меня на глазах! Несколько дней находились в горячке! — Заплаканное лицо кормилицы склонилось ниже. Тереза читала «Благодарственную» Господу, а незнакомая монахиня поила меня каким-то отваром.

— Это сестра Кристина. Она целитель и знахарка, ее травяные сборы спасли не одну жизнь. Она присмотрит, за Вами, дорогая. Ей можно доверять. — Матушка Тереза

поцеловала меня в лоб и удалилась. Такая нежность с ее стороны была удивительна, и… неужели действительно было все так плохо?

— Отдохните, Кэтти. Уверена, Вы не покидали меня все это время.

— Меня отсюда никто не выгонит. Буду ночевать в этой тесной келье сколько потребуется, но не оставлю, Вас Миледи, моя голубка!

Мамия оказывается, была упряма. К утру у Кэтти болело все тело от ночного бдения на стуле. Почти насильно уложив Первую фрейлину Катарину на мою кровать отсыпаться, я, еще пошатываясь, вышла в сад, — прогуляться перед Утренней.

Свежий прохладный воздух наступившей осени приятно освежал. Слегка знобило, и чувствовалась сильная слабость, но близость природы всегда, как лучший живительный бальзам действовала на меня благотворно. Мысли стали упорядочиваться, в голове прояснилось. Реальность такая, какая есть. К ней нужно приспосабливаться. Еще — верить. Даст Бог, все вспомню. А если нет? Прочь мысли, разрушающие и вносящие хаос в душу! Как говорит Матушка Тереза — они от лукавого. Перекрестившись, я пошла по вымощенной дорожке вглубь сада.

Запах опавшей листвы, тонкий аромат хризантем, качающие своими головками анемоны, словно длинноногие барышни в чепчиках доказывали, что осень поселилась в саду. Облаченные в пурпур и золотую парчу деревья, горделиво выставляли свое убранство. Чопорно противопоставляли себя всеобщему ликованию красок самшиты и туи, вечнозеленые силуэты которых вырисовывались сквозь утренний туман.

«Вас не коснулось увядание» — проскользнула мысль, и сердце сжалось от грусти. Но странное интуитивное Знание подсказывало, что я всегда любила и ждала Осень, как давнюю подругу. Всегда, это время года дарило Возрождение.

2

После Утренней службы Кристина-Знахарка принесла свежий куриный бульон, овсяную кашу с медом и мелко нарзанными яблоками. Меня не нужно было уговаривать, — проснувшийся аппетит свидетельствовал о выздоровлении. Мамия ревностно следила за тем, чтобы было съедено все без остатка. Она не могла нарадоваться, когда принимала чистые тарелки. Даже Обжоре на радостях дала двойную порцию молока.

— Теперь, госпожа, Вы пойдете на поправку. Бог милостив и вернет Вам память.

— Если я, дочь герцога и «мертва», как Всевышний воскресит меня к жизни?

Кормилица всплеснула руками, и ее маленькие глазки округлились:

— Действительно, как? — наивно, но искренне произнесла она. — Никто не знает. Но я уверена, что Он все уладит прекрасным образом, — и она указала пальцем вверх.

«Прекрасным образом…» — повторила я про себя в раздумье, но неожиданно это предположение кормилицы, необразованной, но доброй женщины успокоило и вселило надежду.

Дни проходили не спеша, осененные светлой грустью. Ностальгия по летнему солнцу была лишь данью привычке. Прохладные дни давали энергию и вселяли жажду деятельности. Удручала лишь невозможность использовать их по назначению. Меня тяготило подвешенное состояние «между небом и землей». Стефания была мертва, а та, что была когда-то ею, не помнила, что она ею когда-то была. Парадокс и конфликт моего существования были налицо. За эти дни лишь несколько событий нарушили монотонное течение монастырской жизни: визит Великого герцога и …странный сон.

Его Светлость вновь посетил скромную келью монахини, которая была, как он считал, его дочерью. Они явно были обеспокоены моим здоровьем, однако герцог заметил, что я нахожусь в хороших руках и явно иду на поправку. Оглядев келью, он едва заметно сморщил нос, но, обратившись милостиво к игуменье, высказал предположение о том, что знакомые вещи с покоев его дочери, любимое кресло и безделушки, возможно, помогут воскресить ее память.

Матушка Тереза, насупив брови, заметила, что это не по уставу монастыря, но ввиду особых обстоятельств, пребенда — земля или деньги, получаемые духовными лицами для церковных нужд, допускается.

— Вот и хорошо — перебил ее Великий герцог. — Мы всегда знали, что можем рассчитывать на Вашу мудрость, милосердие и понимание, Достопочтенная. Кстати, кажется, монастырь хотел присоединить к своему саду небольшой участок земли, находящийся в моих владениях? Считайте, что он Ваш. А теперь, оставьте нас наедине.

— Дочь моя, — обратился он ко мне, когда все вышли. — Позвольте задать Вам вопрос не из праздного любопытства.

— Конечно, Ваша Светлость.

— Откуда у Вас эти браслеты? Очень давно, еще в юности, я видел такие в древней книге Магических Знаний и Заклинаний. Изображение их было точное и достоверное, как теперь понимаю. Им приписывали какие-то особые магические свойства, но что именно, уже не помню. Думаю, любой ценитель древностей, отдал бы за них полжизни или все состояние.

— Они были на моих руках, когда я пришла в себя в келье Матушки Терезы. Больше ничего не знаю. Но непременно Вам сообщу, Ваша Светлость, как только вспомню.

— Вынужденное Ваше пребывание в монастыре — временное. Лишения и неудобства, которые Вы терпите — так же. Согласитесь, лучшего места не найти для сложившейся ситуации. Когда Вы окончательно поправитесь, Дитя, мое, Мы найдем возможность вернуть Вам то положение в обществе, которое Вы заслуживаете. Распоряжения, относительно преобразования этой кельи я уже дал.

Откланявшись, он направился к выходу, но у самой двери остановился, словно о чем-то раздумывая и, оглянувшись, смотря мимо меня, тихо, но четко сказал:

— Мы должны просить у Вас прощение, дочь, моя.

— Но, … господин мой!

— Именно так. Вы просили Нашего благословения, а вместо этого Мы заперли Вас в башне. Конечно, Мы были в гневе, ведь Вы пошли против Нашей воли и сбежали с вассалом! Но если бы я, как отец, не препятствовал Вашей любви, возможно, Вы не исчезли бы из замка, и мне бы не пришлось хоронить Ваши косы, сударыня. Вы были бы здоровы и счастливы.

— Ваша Светлость! Все в прошлом. Вы не должны винить себя.

— Благородство и доброта всегда было отличительной чертой Вашей натуры, дорогая дочь. — Он еще раз поклонился легким кивком головы, а я сделала реверанс, как меня научила моя первая фрейлина.

Герцог сдержал свое слово. Через несколько часов под окнами кельи остановилась повозка, груженная доверху мебелью и тканями. Двое доверенных слуг герцога поспешили все быстро внести в мою келью, чтобы монахини не попадали в обморок, увидев их на территории женского монастыря. Настоятельница прикрыла рукой глаза на этот факт. Видимо, вожделенный кусок земли, на котором она сможет разбить травяной или фруктовый сад, перевесили на божественных весах строгие правила устава монастыря.

С азартом и радостью я принялась распаковывать ящики, развязывать мешки и открывать коробки с аксессуарами. Кэтти поспешила присоединиться, но скоро устала и, удобней устроившись с пушистым Обжорой в прибывшем, «домашнем» кресле, довольствовалась тем, что время от времени вставляла свои комментарии по мере обнаружения вещей с «историей».

— Эту серебряную шкатулку, инкрустированную бирюзой, лазуритом и сапфирами Вам подарил Ваш достопочтенный батюшка на пятнадцатилетие, чтобы Вы, мой ангелочек, складывали в нее свои драгоценности. Вместо этого, моя птичка, Вы хранили там наконечники от стрел, мешочек с порохом и еще, простите, не помню, какую-то гадость.

— А эту восточную кашемировую шаль с чудесной вышивкой Вам подарил индийский Махараджа с другими подарками из золота. Кстати, вон там, в той коробке один из них — золотой кувшин и два кубка. Но больше всего Вам понравился белый священный журавль, которого Вы приручили и кормили из собственных рук в своем саду. В самом большом сундуке Ваша одежда. Откройте его, дорогая. Надеюсь, Его Светлость приказали положить туда хотя бы одно приличное для Вашего титула платье?

На дне сундука под тяжелыми платьями из парчи и шелка я обнаружила несколько томиков книг, вероятно, любимых Стефанией. Среди них — великий французский поэт Пьер де Ронсар, знакомый и мне. Впрочем, не знать этого гениального поэта, — просто невозможно! Герцог оказался внимательным и любящим отцом. Улыбка умиления появилась на моем лице. Кэтти восприняла это по-своему:

— О, госпожа! Ваша улыбка подобна солнцу! Но потерпите еще немного, моя голубка, пока все не утрясется. Впрочем, а кто Вам мешает принарядиться в келье? Красивое платье всегда повышает настроение и спасает от хандры. Видимо, моему ангелочку надоела монашеская ряса!

С этим нельзя было, не согласится, но моя улыбка стала, вероятно, еще шире, когда, порывшись в сундуке, я нашла добротные кожаные сапоги, мужской костюм и большой, с дарственной гравировкой мушкет с порохом в придачу. К нему прилагалась сошка с упором, пыж и кожаная тугая подушечка, пристегивающаяся к плечу, для смягчения отдачи от оружия.

Кормилица светилась от счастья, наблюдая за моей реакцией. Посмотрев в ее сторону и, представляя, как надеваю новый мужской костюм, заряжаю мушкет, я задумчиво произнесла:

— Верно! Платье монахини не для меня! Почему бы мне действительно, не принарядиться? И аксессуары к нему — королевские, — поглаживая рукоять оружия, проговорила я. Неясный план зарождался в моей голове. Спасибо Его Светлости!

3

Матушка Тереза прислала мне в помощь молодую, но сильную послушницу и скоро келья приобрела воистину, царский вид. На стенах появились любимые мною гобелены. Потолок задрапировали золотистым шелком, как и одну из стен. Сверху спускалась роскошная люстра со свечами. Несколько напольных серебряных подсвечников и канделябров я расставила в разных местах кельи. Кровать с балдахином, самая узкая из замковых, если верить комментариям Кэтти, занимала почти всю келью. Пол застлали небольшими персидскими коврами. С трудом удалось втиснуть Венецианское кресло, резной табурет c кожаной обивкой, божественный стул Строцци и маленький столик из красного дерева. На нем едва смогли разместиться несколько шкатулок, песочные часы и овальное серебряное зеркальце.

Сундук с платьями пришлось выставить в коридор и поставить возле двери. Получилось уютно и роскошно.

Кормилица — моя Первая фрейлина, ликовала и радовалась больше, чем я. Она наконец-то почувствовала себя в домашней обстановке. Более того, преображение моей обители вдохновило ее на новую идею. Тут же Мамия «выдала» ее настоятельнице, зашедшей узнать, нужно ли что еще. Выставив гордо подбородок, Кэтти сообщила, что поскольку она находится при мене и лишь изредка наведывается в замок, ей понадобится соседняя келья. Конечно же, комнату надо обставить по ее «скромным» потребностям. Впрочем, много осталось вещей, не вместившихся в мою обитель. Она привезет лишь самые необходимые — кровать, стол, маленькую чугунную печку, на которой можно разогреть чайник. Поставит второе, не вместившееся кресло, да еще пару незначительных вещиц.

Широкие брови настоятельницы взметнулись вверх, губы сжались в тонкую полоску, а накрахмаленное сооружение на голове, казалось, взлетит к небу от той волны негативной энергии, которая поднималась в ней спиралевидным тайфуном. Вероятно, Матушка Тереза переживала битву с самой собой. Кэтти, я и послушница замерли, ожидая ее решения.

Резко развернувшись, Святая Тереза направилась к выходу. Уходя, она что-то ворчала себе под нос о сдаче монастыря внаем для отпрысков королевских кровей. Победил здравый смысл и будущий цветущий садик на дополнительной территории. Возле двери игуменья остановилась и, оглянувшись, милостиво бросила через плечо, как бросает золотой королева нищим:

— Я распоряжусь на счет кельи — нехотя, но с достоинством произнесла настоятельница и удалилась своей стройной походкой. — Мы облегченно вздохнули.

— Кэтти! — обратилась я к кормилице с укором.

— Знаю, знаю, дорогая! Я не должна была просить об этом. Но в мои годы я не могу спать на кресле, как кот и, должен же кто-то позаботиться обо мне!

Теперь это был укор мне. Скоро я с благодарностью вспоминала предусмотрительность Мамии.

В тот вечер, наконец, выпроводив кормилицу отоспаться в замок, я осталась в кельи одна. Уговорить было Кэтти не сложно. Ведь она скоро надолго поселиться здесь по соседству.

Наглухо закрыв единственное окно из круглых полупрозрачных стекол, я зажгла свечи в канделябрах, и достала потрясшее меня оружие. Сапфиры и рубины, как капельки крови и воды играли множеством оттенков, переливаясь при отблесках свечей на деревянной рукояти. Сама она была сделана из дорогого дерева и инкрустирована золотой ажурной пластинкой, на которой была выгравирована надпись: «Доблестному, Славному рыцарю Виктору Альбиону от Его Светлости Великого герцога Родзвильского Мак-Грегора за отвагу и верность».

«Так вот чье это оружие! — Подумала я. — Герцог признает свою ошибку, и подарил его бывшей возлюбленной и супруге Виктора. На память. Возможно, этот мушкет был найден на месте смерти рыцаря в подземном ходе, и его передали герцогу. Кажется, тот солдат Филипп на площади перед замком сказал, что Виктор и Стефания в разное время исчезли в лабиринтах подземелья. Значит, тело его не было найдено.

Стефанию официально похоронили. Вернее, похоронили косы юной монахини и куклу, которую соорудила Кэтти и Матушка Тереза. Сама Стефания исчезла в лабиринте. Ее ждал граф в таверне. Как же она называется? Таверна находится в лесу… «Лесная таверна»? Кажется, название что-то напоминает. Впрочем, оно весьма банально. Да. С дочерью герцога что-то случилось. И вот тут находят меня без сознания в подземелье после попадания ядра в стену часовни. Дальше я все помню. На первый взгляд — логично. Значит, пока я — Стефания и это оружие моего возлюбленного? Возможно, герцог хотел, чтобы я вспомнила этот мушкет, свое чувство к его обладателю, чтобы пробудить мою память. Очевидно одно — он знал, что я буду рада оружию и смогу при случае себя защитить. Тогда напрашивается вопрос — от кого?»

Вновь и вновь мысленно я прокручивала все пережитое, увиденное и услышанное за это время. Перебирала в уме все возможные варианты на тему: кто я и как оказалась в подземелье. В результате вопросов было больше, чем ответов. Наконец, устав, взяла наугад одну из книг, переданных герцогом для его дочери. Это оказался томик стихов менестрелей двенадцатого века. Прекрасные песнопения любви и восхищения Дамой сердца постепенно успокоили меня.

Было поздно. Нехотя я встала, затушила свечи и впустила лунный свет. В зеленоватом мерцании комната казалось воистину королевской, и ее маленькие размеры были почти незаметны. «Откуда у меня такая любовь к роскоши?» — спросила мысленно себя, удобней устраиваясь на мягкой перине и укрываясь пуховым одеялом. — Впрочем, разве для красивой девушки это не естественно?»

Обжоре новая постель так же пришлась по вкусу. Он уже мирно похрапывал у меня в ногах, свернувшись клубочком. Улыбаясь за долгое время, я провалилась в сновидения.

Сон приснился тревожный. Мои пальцы с жадностью и удовольствием ласкали деревянную рукоять и дуло мушкета, золотую табличку с надписью. Я хотела насладиться тонкой работой сполна и, наклонившись, с наслаждением втянула ноздрями запах эбонитового дерева. Оружие принадлежало моему любимому, стоявшему рядом со мной и с улыбкой, посматривающего на мои действия.

— Не хотите ли, Миледи, откушать это блюдо? — Подшучивал он надо мной. Это меня слегка злило и забавляло.

— Почему бы и нет, сударь? — Засмеялась я в ответ и здесь же легко зарядила оружие порохом, вставив пыж, будто всю жизнь только этим и занималась. Виктор подбрасывал вверх деревянные палки, бруски, а я на лету стреляла в них, причем на некоторых, уже было по нескольку отметин. Неудобство было в том, что мушкет был громоздким, тяжелым, и его нужно было каждый раз перезаряжать. Мой друг с восторгом подбадривал меня, и когда почти весь порох был израсходован, страстно заключил в свои объятия. Мы целовались стоя на берегу реки. Руки переплетались в созвучии страсти. Просторы лугов и полей окружали нас щедрой красотой. Вдруг, Виктор с ужасом произнес:

— Где Ваши браслеты? Вы должны были их хранить, как зеницу ока, Миледи!

Я с ужасом посмотрела на свои руки — на них не было прекрасных, старинных браслетов!

— Неужели это снова проделки трех ведьм? — закричала я вне себя. И вдруг, непонятно откуда услышала отвратительный, хриплый хохот:

— Ха-ха-ха! — от этого льдистого смеха мурашки выступили у меня на коже. Вслед за ним раздался голос, вспарывающий душу невидимым кинжалом. — На этот раз Я, собственной персоной Великий Маг Тьмы, Достопочтенный Колдун Зарра-Мошь собираюсь завладеть тем, что по праву принадлежит мне!

— Виктор! Он только собирается ими завладеть! Это всего лишь обман зрения. Галлюцинации. Браслеты на мне, я уверена в этом. — Постепенно успокаиваясь, на ощупь, осторожно за спиной у Виктора засыпала порох и быстро протолкнула пыжом. Любимый придвинулся ко мне вплотную, прикрывая мои действия. Улучшив момент, продолжая разговаривать с Магом, я внезапно выстрелила в то место, откуда слышался голос.

— Ха-ха! Неплохо, графиня, неплохо, но в меня не так-то просто попасть! — услышала отвратительный голос из другого места. Быстро перезарядив оружие, повторила попытку:

— Получай! — закричала я, резко переставив сошку с мушкетом в другом направлении. Повинуясь интуиции, рассчитала цель по передвижению голоса и выстрелила.

— Ох! Тварь! Берегись меня! — Взвыл голос Мага и сильный колючий ветер пронесся мимо. В долю секунды я увидела искаженное от боли лицо, показавшееся мне знакомым. Где я могла уже видеть его?

Браслеты снова были на моих запястьях. Виктор нежно взял мои руки в свои и поочередно поцеловал:

— Береги их. Помнишь, что говорила тебе Феода? — Закивав усиленно головой, я прикусила губу, чтобы не всхлипнуть, от пережитого. Сейчас мне нужна была только нежность, и я уткнулась Виктору в плечо. Он по-отечески обнял меня.

— Маг попытается преследовать тебя, но ты выстоишь. И еще — если мы расстанемся по какой-либо причине, я хотел бы, чтобы оружие было у тебя…

После этих слов в ужасе я проснулась. Сразу посмотрела на свои руки — браслеты были на них. Облегчено вздохнув, — снова ощутила то щемящее, бесконечное чувство любви, которое испытывала во сне. Рядом с кроватью лежало оружие. «…Если мы расстанемся по какой-нибудь причине…» Что это было? Фантазии моего мозга, всего лишь сон? Или Виктор был мужчиной, которого я действительно любила? Значит, мое имя — Стефания?

Остатки ночи я пролежала с открытыми глазами, повторяя на все лады имя, которым меня называли. Вспоминала герцога Родзвильского, называла его мысленно «отцом», но это ничего не дало. Впрочем, кормилица, Святая Тереза, казались мне знакомыми людьми. Их лица я словно уже где-то видела.

Пытаясь хоть что-нибудь вспомнить, вновь и вновь перебирала знакомые имена. Виктор…

4

Утренняя звезда сияла на небе завораживающе и любвеобильно. Казалось, в этой предрассветной дымке, окутывающей землю сизым покрывалом, она молила о счастье и всепоглощающей радости для человечества. Ее пульсирующая благодать была похожа на биение сердца любимого человека. Высокое стрельчатое окно, обрамленное слабым зеленоватым свечением зари через круглые стекляшки, было достойной рамой для ее посланий. Закрыв створку окна, я опустилась бессильно на кровать.

Во мне что-то изменилось после этого сна. Я поняла, что любила и была любима. Эти чувства нельзя импровизировать даже во сне. Нужен реальный опыт. Но почему Феода из сна сказала, что я должна беречь и не снимать браслеты? Кажется — это моя крестная, лесная целительница. Она приходила ко мне, когда меня извлекли на свет из-под завала. Красивая, с царской внешностью женщина сказала что-то насчет испытания, которое я выдержала с честью, но главное, по ее мнению, — впереди. Что она имела в виду? Новое испытание? Тогда что я сдала «на отлично», какой экзамен, и почему она об этом знает?

Скоро золотистый рассвет. Под окном в темно-розовой мгле спит сад. Давно закончилось ночное Бдение в храме. Нужно было вылезти из теплой кровати, умыться холодной водой из кувшина и надеть монашеское одеянье. Затем обязательная молитва на коленях и чтение Библии в келье.

Утренняя служба — начало нового дня. Опаздывать нельзя. Да и настоятельницу не стоило огорчать. Я уже полюбила проделывать этот путь под звон колоколов — сначала длинным коридором, потом лестницей на второй этаж и через хоры спуститься в храм, где проходила служба. Если погода стояла хорошая, можно было пройти через монастырский двор или сократить путь через сад и подняться по широкой каменной «Лестнице монашек».

В храме монастыря, построенном в двенадцатом веке монахами-цистерцианцами, меня всегда привлекали большие витражные окна. В причудливых металлических переплетениях перегородок между стеклами, я видела странные мистические узоры-символы, заставляющие мой мозг работать в данном направлении. Каменный пол на балконах хоров второго этажа, подобно римским мозаикам, так же был вымощен мелкими цветными камешками, узоры которых слагались в большие надписи, непонятные картинки, символы и цифры. Я рассмотрела Солнце, Луну, число «пять» в зодиакальном круге, символическое изображение Сатурна, Юпитера, рисунки и еще какие-то знаки. Таинственные послания монахов — их приемникам. Что значат эти надписи и что думает по этому поводу настоятельница монастыря?

Кстати, почему мне понятны некоторые символы? Значит, «в прошлой жизни» я была образованным человеком? Моя память причудливым образом сохраняла отдельные знания.

Придя раньше на службу, я остановилась на балконе второго этажа, чтобы лучше рассмотреть витражные узоры окон и еще раз внимательно — пол. Внизу уже молились две монашки, еще одна стояла на хорах и тщательно, поддавшись вперед, как и я, рассматривала узор пола. Почему-то мне не понравилась ее спина, осанка. Что-то было отталкивающее в этом силуэте. Затем монахиня выпрямилась. Ее лицо было повернуто в сторону окон, и абрис профиля был едва различим в полумраке утра. В храме еще не зажигали свечей. Зал освещали только лампадки у алтаря. Но даже при слабом освещении мне показалось, что я уже где-то встречала это грубое лицо.

Смутное чувство тревоги неожиданно закралось в душу. Во время службы я глазами искала поразивший меня силуэт, но монахини не было видно. Впрочем, за одинаковым одеянием и вниз опущенными лицами в молитве, все служительницы Божьи — на одно лицо, включая меня.

После Утреней, войдя в свой отсек здания с сада под круглую арку, еще с порога, я заметила суету в коридоре. В соседней келье Мамия уже наводила порядок на свой лад. Две послушницы расставляли мебель, завешивали тяжелым, бархатным занавесом цвета вишни окно и стелили роскошные ковры на пол. В углу стояла обещанная небольшая круглая печка на гнутых ножках, покрытая затейливой резьбой, словно кружевом. Сделав реверанс, как и полагается Первой придворной даме по протоколу, Кэтти через секунду снова стала прежней Мамией.

— Моя птичка, Вам нравится новое жилище Вашей старой кормилицы? — Не дав мне даже промолвить слово, энергичная женщина продолжала фонтанировать:

— Разве не хороша эта походная, ажурная печка самого шаха? На нее можно поставить чайник или кофейник. Ее мне уступил рыцарь Гир, привезший это сокровище из похода на Восток. А этот индийский чайник я обменяла у его любимой жены на свою чудесную иранскую шаль. Посмотрите на это покрывало, моя рыбка — кашемир, вышитый цветной шерстью и серебряной нитью. А какое оно теплое и легкое!

— Кэтти, немедленно замолчите! Иначе я уйду! — Грозный окрик возымел должное действие, и поток ненужных слов прекратился. Но кормилица не обиделась, а засияла от счастья:

— Узнаю Ваш строгий нрав, моя госпожа! — И она сделала реверанс.

Войдя в свою келью, я застыла от неожиданности, — меня ожидал царский завтрак. Без моего ведома Мамия распорядилась, чтобы нам готовили отдельно, но это противоречило уставу монастыря, моему желанию и вызвало бы негодование Матушки Терезы. Войдя вслед за мной, Кэтти виновато потупила взгляд и сделала книксен. Она стояла, опустив голову и ожидала моего гнева.

— Как Вы это объясните, Кэтти?

— Простите, госпожа, но я хотела отметить Ваше возвращение. После того как мы Вас нашли, и Вы лежали в обмороке… Потом Ваши похороны… Снова горячка… Наконец, Вы постепенно возвращаетесь. Мне хотелось в достойной Вашему титулу обстановке, приветствовать Вас, госпожа и красиво накрыть стол для дочери Великого герцога. Вы всегда были сладкоежкой… Я привела сюда свою кухарку Агифу, и даже платье Ваше любимое приготовила для такого случая. Платье это Вы надевали… — От волнения Мамия говорила обрывисто, комкая слова.

Мне стало жаль ее. Ведь как бы там ни было, она любила свою госпожу и старалась угодить ей. К тому же яства, находившиеся на двух маленьких столиках, накрытых белыми скатертями, были так аппетитны внешне и вкусно пахли, что я сменила гнев на милость:

— Хорошо. Обсудим этот инцидент позже, а сейчас… — я сделала страшное выражение лица, чтобы разыграть кормилицу, затем, рассмеявшись, сказала:

— Не пропадать же таким блюдам! Обжора все равно их все не съест! Ведь так, котик? Мамия, помоги мне раздеться.

Скоро наше маленькое общество, состоящее из Кэтти, меня и кота, наслаждалось отнюдь не монашеской трапезой и веселилось, как могло. Восседая на мягком кресле в парчовом платье и поглощая ванильно-маковые кренделя с медом, я понимала, что разговор на тему устава монастыря будет, пожалуй, отложен до неопределенного времени. В конце концов, монастыри всегда принимали в своих стенах отпрысков королевских кровей, и даже в тюрьмах для них делали поблажки. Да, я люблю красивые вещи, вкусно поесть, но это еще не означает, что я плохая христианка. Да, я большая сладкоежка, но при этом могу искренне молиться несколько часов подряд, выстаивая всю службу, принимать смелые решения, быть бесстрашной и милосердной.

— Мамия, подай мне еще тот медовик, восточные сладости, халву и пудинг с фруктовой цедрой. Да налей еще розового вина в бокал. Этот виноград растет на холмах герцога? Никогда ничего подобного не пробовала! Пробовала, говоришь? И говорила то же самое? Удивительно! Мамия, как ты думаешь, когда разойдется по швам это великолепное платье на мне? Я столько съела! Кажется, пора расслабить шнуровку.

— Вы всегда любили повеселиться, моя голубка, и вкусно поесть!

— Почему же я не толстая, как бочка?

— Что Вы, что Вы, госпожа! — Кэтти, рассмеявшись, замахала руками. — Вы всегда знали меру, ели, как птичка, но часто и лишь тогда, когда были голодны, за исключением сладостей — с лукавой улыбкой поведала кормилица. Задумавшись, она продолжила:

— Всегда росли как мальчик, о котором мечтал Ваш отец Великий герцог. С детства, как я ни была против, Вы скакали на лошади, умели метать ножи, а с пятнадцати лет уже стреляли из арбалета, мушкета и учились владеть копьем и мечом, как настоящий рыцарь. Вы могли кушать сколько хотели, и при таком образе жизни, Вам не грозила толстая талия. Ваша талия всегда была самая тонкая во всем герцогстве! В восемнадцать, на следующий день после Белого бала Дебютанток, герцог приставил к Вам лучшего учителя, — своего вассала, дабы научить свою дочь владеть мечом. Вы помните его? — Мамия выделила последнее слово интонацией. Я сразу поняла о ком шла речь. Хмель быстро развеялась. В голове прояснилось.

— Это был рыцарь Виктор Альбион? — тихо спросила я. Кэтти едва заметно кивнула головой.

— Он мне приснился этой ночью. Действительно, во сне он учил меня метко стрелять из своего оружия.

— От себя не уйдешь, дорогая, — всхлипнула кормилица, утирая носовым платочком глаза. Пока Вы, моя голубка, не вспомните все, знайте и привыкайте, что его больше нет среди нас.

— Начали со здравия, кончили за упокой. Аминь. — Улыбнувшись, я попыталась взбодрить Кэтти. Но старушка, захмелев, всхлипывала, вспоминая былые годы. Пришлось проводить ее и уложить в кровать. Скоро пришла послушница, приставленная настоятельницей к дамам, — убрать со стола и сделать уборку в кельях.

Лежа под королевским балдахином, я вспомнила рассказ Мамии о детстве дочери герцога, о ее страсти к оружию и снова вспомнила свой сон. В голове засела главная мысль: «Учитель боевых искусств — рыцарь Альбион? Вот как у них все начиналось…»

5

Матушка Тереза к моему удивлению не слишком была огорчена выходкой Мамии. Ограничившись лишь замечанием и, посоветовав мне все же посещать трапезную, она заметила, что здоровая пища монастыря пойдет лишь на пользу. Кэтти все же продолжала баловать своего «ангелочка», время от времени устраивая «посиделки» с чаем, пирогами, вином и сладостями. Для этого она оставила при себе свою кухарку, ссылаясь на специальную диету, прописанную ей лекарем. «Скудное» питание монахинь раз в день и лишь «заморить червячка» на ужин — вселяло в любящую поесть Кэтти панику.

Просторная каменная трапезная, хорошо освещенная высокими окнами и настенными канделябрами, с длинными дубовыми столами, покрытыми льняными скатертями, — была уютной. Здесь пахло свежеиспеченным хлебом, тмином и клюквенным компотом. С молитвой простая пища казалась намного вкусней, чем более изысканная в обычной обстановке. Строгий, но семейный дух витал здесь.

Игуменья Матушка Тереза восседала за коротким, дубовым столом, образующим «верхнюю перекладину» буквы «П» Кириллицы. К нему перпендикулярно примыкали два других, — длинных. За спиной настоятельницы монастыря на стене было изображение Пречистой Девы с младенцем и святого Иосифа, что придавало особый камерный шарм зале. Матушка читала из Евангелия и благословляла пищу, дарованную Отцом Небесным, потом все приступали к трапезе.

Во время всего приема пищи по очереди читались молитвы и Евангелие. Монахини хранили молчание, лишь принятыми знаками обозначая просьбы. Подать хлеб — пальцем «рисовался» возле тарелки круг, а полу сжатый кулак с отверстием, символизировал кувшин. Были и другие знаки, которые быстро усваивались.

Сначала я присматривалась к соседкам, к их манерам вести себя за столом. Некоторых уже встречала во время служб в храме или среди работающих в саду. На кухне находились постоянные поварихи, а прислуживали в трапезной в очередном порядке послушницы и только подстриженные христовы невесты. Меня в этот список не включили, опасаясь, вероятно, разоблачения дочери герцога. В саду же я могла работать столько, сколько хочу и когда захочу, так как свежий воздух и труд, по словам настоятельницы, способствовали бодрому духу и здоровому телу.

В мастерских монахини и послушницы шили одежду и пряли, занимались ткачеством, вышивали шелком, серебром, плели тонкие кружева для придворных дам. Черную работу — мытье полов, стирку, прополку сорняков, уборку загонов для скота и даже колку дров и работу на маслобойне, настоятельница поручала вновь прибывшим послушницам, дабы испытать их силу веры.

Помогали делать тяжелую работу семьи, нашедшие кров в стенах монастыря. Обычно это были погорельцы, обездоленные, перебежчики с других владений и даже сбежавшие с тюрьмы или с принудительных каторжных работ люди. И лишь самые проверенные временем монахини допускались в святая святых, Храм Разума и Духа — Библиотеку. Там хранились ценные рукописи, книги, манускрипты в металлических обложках, пергаменты, старинные Евангелии в кожаных переплетах с золотыми тиснениями, летописи, ветхие карты и таблицы по астрологии. Монахини вели учет, переписывали книги, рукописи и выдавали книги для чтения. Мне посчастливилось попасть туда.

После трапезы, с легкой дрожью в предвкушении нового, я пересекала монастырский двор по направлению к Храму Знаний. На середине пути услышала быстрые шажки по вымощенным каменным плитам, — меня догнала сестра Беттина, с которой мы успели познакомиться. Девушка поинтересовалась, чем я занимаюсь, как долго в монастыре и почему она меня раньше не видела. Матушка Тереза, проходя мимо, пришла на помощь:

— Разве словоблудие не грех, разве вы не давали обет, Беттина? А Вы, сестра Стефания, поспешите! В Библиотеке Вас ждет большая работа.

— Простите, Матушка Тереза, — смущено пролепетала юная монахиня, потупив взор. — О, теперь мне ясно, сестра, почему так редко Вас вижу! — шепотом сказала она, когда настоятельница отдалилась. — Мое почтение, и не смею Вас дальше задерживать.

— Поспешите, сестра, я направляюсь именно туда, и мне понадобится Ваша помощь. — Оглянулась игуменья. Матушка Тереза казалась строгой настоятельницей, не терпящей промедлений и непослушания подопечных. Засеменив покорно за ней, я вызвала восхищенные и завистливые взгляды монахинь. Так я попала в число «избранных», сама того не желая.

Библиотека находилась под стрельчатыми сводами каменного потолка, в правом крыле двухэтажного здания с башнями, к которому вели широкие, отполированные временем гранитные ступени лестницы времен монахов-цистерцианцев. Массивная деревянная дверь, оббитая листовым железом с элементами грубой ковки и накладными металлическими украшениями — символами того периода, отделяла эту часть здания от всего мира.

Я зашла. Меня плотно окутал полумрак, гарь от свечей с примесью запаха пыли, старых книг и благовоние мирра. Таинственность господствующей тишины, мерцание синего, розового, зеленого света из высоко расположенных стрельчатых окон с витражами — первое впечатление, полученное мною в вековом духовном Хранилище. Здесь накрывало капюшоном странное чувство. Казалось, что духи первых монахов неслышно витают поблизости, сторожа Знания.

В открывшейся взору комнате на первый взгляд, не было ничего особенного. Но детали обустройства выдавали огромную любовь настоятельницы к Библиотеке. Шкафы, узкие столы вдоль стеллажей были отданы под книги. Кожаные, тканные, бархатные и позолоченные корешки книг аккуратно выстраивались в строго отведенных для них местах под указанными сверху латинскими буквами и цифрами. Столы для чтения в ряд по центру с простыми скамьями покоились на персидских, потертых коврах. На столешницах темного дерева стояли чернильницы, лежали перья и бумага. Статуя из ореха Святого Луки с глубокими трещинами, украшала свободный угол комнаты. Состаренное временем готическое дубовое кресло, оббитое зеленым бархатом, предназначалось для знатных персон, а резная деревянная скамья с заботливо разложенными на ней подушечками — для немолодых монахинь, посещающих Библиотеку.

Сильный запах сандала, курящаяся кадильница, чей аромат ладана перемешивался с запахом ветхой бумаги, сразу же поразили мое обоняние. Только здесь, как и в храме нарушалось табу на ароматные вещества. Монахини, не имевшие право пользоваться благовониями по уставу монастыря, могли наслаждаться ими в Храме Знаний. Запахи ароматных масел защищали древние манускрипты от ветхости, считала настоятельница, а ладан — от злых духов.

Особую атмосферу создавали цветные «зайчики», — размытые пятна света, исходящие от витражей, путешествующие по помещению. В сочетании с чудесной смесью запахов и едва слышным шелестом страниц фолиантов, — во всем монастыре не было помещения таинственнее и необычней.

Первая комната, как выяснилось, была доступна всем желающим монахиням и гостям. В ней можно было читать тексты — труды монахов, философов, теософов, путешественников, травников, не противоречащих христианским догмам. Так же можно было написать письмо, выписать цитаты из текста или записать собственные мысли.

Из первой комнаты просматривались через арочный проем, отделанный грубым камнем времен основателей монастыря, две других залы скриптория. Там за столами работали монахини. Вход в эту часть Библиотеки был запрещен. В последней комнате вырисовывались еще две двери.

Игуменья сразу предложила последовать за ней во вторую залу. В скриптории работали постоянные писцы, как я и ожидала, — уже немолодые монахини лет тридцати пяти, восьми. Скрупулезно переписывая пожелтевшие страницы старинных книг, они таким образом продлевали их жизнь. Время от времени монахини отрывались от работы, чтобы обслужить вошедших в первой зале.

В третьей, последней, более уютной и меньшей по размеру, находились пожилые «ученые» монахини лет сорока, пятидесяти, одетые во все черное. Они делали переводы с других языков, переписывали ценные манускрипты и вели летопись монастыря.

Две двери, просматривающиеся в анфиладе комнат с порога, вызвали мое любопытство. Заметив это, игуменья объяснила, что одна из дверей ведет на винтовую лестницу в башню и вниз — в подземное хранилище, а другая — в кабинет Заведующей Библиотекой. Ее дверь отличал крест, инкрустированный серебряными мелкими пластинками.

Благославляя по ходу движения, вскакивающих с места монахинь и целующих ее перстень-шкатулку с частичкой мощей Святой Катарины, Матушка Тереза уверено направилась к двери с крестом. Предварительно постучав три раза и дождавшись, когда оттуда послышалось «Божьей милостью!», она толкнула дверь. Мы вошли. Узкое окно из толстых круглых, рельефных стекляшек наполовину было закрыто ставнями. Вдоль стены — шкафы с редкими рукописями и столы, заваленные каталогами, тетрадями, журналами и книгами. Маленькая комнатка была скромна и плохо освещена. Впоследствии выяснилось, что по причине усталости глаз, Заведующая Матушка Анна болезненно реагировала на свет.

Меня представили. Настоятельница лестно отозвалась о моих знаниях. Из ее рекомендации, я узнала, что знаю многие языки и даже арабский и персидский. Отныне мне будет поручен перевод отдельных книг. Завтра сразу после Утренней, я могу приступать к работе. «Завтрак в Трапезной отменяется?» — подумала я, но к счастью — промолчала.

На этом осмотр Библиотеки не был закончен. Справа от арочного проема в углублении комнаты за столом «ворон» была еще одна скрытая от глаз дверь. Она была замаскирована книжными стеллажами. Матушка Тереза достала кольцо с тремя ключами, висящими у нее на груди на шелковом шнурке и, взяв один из них, открыла ее.

Передо мною оказалась просторная комната, напоенная запахами розмарина, шалфея, душицы, мирры, розового масла и еще каких-то редких растений. В ней все было упорядочено. На полках шкафов стояли толстые, ветхие фолианты в кожаных переплетах с тиснением, бесценные пергаменты с древними текстами. В маленьком шкафу за круглыми, рифлеными стеклами находились пузырьки с драгоценными маслами. Я поняла, откуда доносился этот сногсшибательный букет ароматов!

— Сюда могут входить лишь я и Заведующая. Здесь собрано настоящее сокровище монастыря. Каждая книга стоит целого состояния.

— Благодарю Вас, Матушка, за высокое доверие, оказанное мне, — поспешила я поблагодарить настоятельницу.

— Это лишь Знак того, как я отношусь к тебе, дочь моя. Ведь нас соединяет тайна, которую Вы, Миледи, в свое время доверили мне. — Поскольку мое лицо не отразило никаких воспоминаний, Святая Тереза поднесла к моим глазам связку из трех ключей, держащих в руке:

— Вот ключ — от данной сокровищницы библиотеки. Этот, с ручкой в виде грифона — от тайной двери подземного хранилища с запретными для чтения книгами. А этот старинный, ржавый ключ с серебряными, выгравированными узорами — от сундука… — Настоятельница сделав паузу, внимательно, чуть с хитринкой посмотрела на меня и тихим голосом продолжила: — который так же находится за тайной дверью, в сердцевине замка Великого герцога. У Вас, Миледи, должен быть серебряный ключ с золотой ручкой.

— Да. У меня, действительно, есть такой, а как Вы узнали?

— Повесьте его на крепкий шнур и храните у себя на груди. Пока могу сказать, что он представляет собой огромную ценность. Но всему свое время.

Еще раз, поблагодарив за доверие настоятельницу, я вышла из комнаты, с облегчением проскользнув мимо «ворон» — монахинь в черном, с которыми мне (о, ужас!) предстояло скоро работать.

Глава 3

Знакомство с «воронами». Перевод с персидского. Тревожное сообщение Беттины. Кто был в Библиотеке? Полет топора, расшифровка фолианта. Кэтти и кот спасают хозяйку.

1

На следующий день после Утреней службы я все же вернулась в свою келью, где меня ждала чашка горячего бульона с пирогами, благодаря Кэтти. Она по-прежнему считала, что монашеская еда не для благородных кровей девушки. «Зачахнуть можно или превратиться в засохшую селедку» — говорила Мамия, подкладывая мне горячих пирожков с индюшатиной. Наевшись, накормив Обжору, и выслушав пожелания кормилицы меньше «кроптеть» над книгами, а больше гулять в саду, я направила свои стопы в Хранилище Разума.

«Вороны» давно были на месте и сурово, но молча, встретили мое появление на их территории. Не решаясь с ними заговорить и, вовремя поняв, что мне никто ничего не объяснит, уверенно подошла к двери Заведующей Библиотекой. После краткой молитвы услышала ответ: «Аминь», что означало «Можно войти».

Матушка Анна встретила меня с едва заметной улыбкой в уголках губ. На ее столе лежал уже ждавший меня фолиант в роскошном, но потертом временем переплете.

— Настоятельница просила передать этот ценный экземпляр Вам, сестра. Начните переводить прямо сейчас. Я приготовила словари и книги, которые могут пригодиться для работы. — Рядом лежала приличная горка книг. — В конце дня верните их сюда, а фолиант — мне в руки. Все ясно? — Строго спросила она.

— Позвольте поинтересоваться на каком языке книга?

— Разве Матушка Тереза Вам не сказала? На персидском.

Пока я стояла в шоке с открытым ртом, Заведующая нагрузила меня книгами и направила к двери, благословляя, оставив себе древний фолиант, который с благоговением вынесла из кабинета вслед за мной. Представив меня монахиням, она потребовала бдительности по отношению к ценным книгам и, тяжело вздохнув, ушла, словно оставляла своих детей с незнакомыми няньками.

Ученых «ворон» было четыре. У каждой было свое имя. И если внимательно к ним присмотреться, то Маралина отличалась от бледной Сары большей близорукостью, моложавостью и худобой. Глория была более приветливой и миловидной. Круглые ямочки украшали ее щеки. Зато Финелия, самая старшая, производила мрачное впечатление нелюдимой, непроницаемой и неразговорчивой особы с линзами на носу. Позже я узнала, что она еще плохо слышала на одно ухо.

Монахини явно были недовольны, что в их привычную жизнь пытается проникнуть кто-то чужой, пятый. Они недоверчиво, действительно, как вороны, косились на стопку книг с персидской вязью на обложках. Делать нечего и, сжав зубы, я открыла тяжелый фолиант.

Полистав желтые, ветхие страницы, увидела старинные карты неба, какие-то таблицы, цифры, графические рисунки Зодиакальных созвездий в виде их образов и письмена — пластичную вязь, больше напоминающую витиеватые узоры вышивки, складывающиеся в текст. Увы, мне он был недоступен. Даже если и знала когда-то персидский, то наверняка не могла вспомнить, как и все остальное.

Тем не менее, я словно вдохнула воздух, напоенный узнаваемым ароматом. Откуда-то были знакомы эти астрологические значки, символы, таблицы. Однако тексты были неподвластны моему пониманию. Пришлось взять словари. В одном из них, найдя алфавит, я погрузилась с головою в его изучение. Скоро помещение исчезло, а золотистая вязь слов стала проступать, словно ее кто-то развешивал в воздухе, как гирлянды.

Неизвестно сколько прошло времени, но чья-то рука на моем плече, заставила меня вздрогнуть. На столе горели свечи, за окном было уже темно. Все монахини с изумлением смотрели на меня, а Глория обращалась, видимо, не в первый раз:

— Слава Пресвятой Деве Марии, Вы очнулись, сестра! Заведующая просит всех сдать книги. Она закрывает свой кабинет.

— Глория, что случилось, надеюсь, я не уснула?

— Вы странно себя вели, сестра. — Монахиня переглянулась с остальными, как бы ища их поддержку или безмолвное разрешение вести дальнейшую беседу.

— Что Вы имеете в виду?

Вмешалась Маралина. Она поправила одно стекло на носу, служившее ей лупой и, выпрямившись, строго сказала:

— Одно из двух, сестра — или гордыня переполнила Ваш разум, и Вы стали вульгарно похваляться своим знанием персидского языка, или Вы осознано мешали нам работать. То и другое является грехом, а работа здесь требует особой чистоты души, духовной сосредоточенности и покоя, — сказав это, она гордо отвернулась, показав, что говорить больше не о чем.

— Простите, я не хотела вам мешать и вообще, не могу понять, что со мной произошло.

— Вы действительно, не понимаете, в чем дело? — Глория долгим взглядом уставилась на меня, пытаясь понять искренность моего недоумения. Вероятно, она была удовлетворена исследованием, потому что, наконец, тихо ответила:

— Вы уже пол часа, если не больше, с закрытыми глазами читаете монотонным голосом какие-то тексты на персидском, как я смогла догадаться. Впрочем, не буду утверждать, так как этот язык лишь пыталась когда-то изучать. В любом случае это не допустимо, потому что тишина — главное правило Библиотеки.

Впав в транс, я что-то читала на персидском?! Значит, права была Матушка Тереза, когда уверяла меня в знании восточных языков. Что еще скрывает моя память? Попытавшись загладить свою вину перед «воронами», и сдав книги, я поспешила к Вечерней службе, которая уже заканчивалась.

Направляясь к трапезной после вечерней литургии, меня снова догнала молодая монахиня Беттина, — моя новая знакомая.

— Сестра Стефания! Обождите меня! — Немного запыхавшись, с легким румянцем на щеках и улыбкой во весь рот, эта милая девушка покоряла своей жизнерадостностью и непосредственностью.

— Я увидела Вас на службе и решила, что в трапезной мы можем сидеть рядом. Так удастся обмолвиться несколькими словами в начале или в конце трапезы, хотя разговаривать строго запрещено. Однако, вечера уже холодные. — Она поежилась. Мне не слишком хотелось общаться с этой девушкой, но монахиня была видимо, другого мнения. Ее бесцеремонность, открытость и наивный нрав ребенка были ошеломляющи. Пользуясь правилом — «не в стенах монастыря говорить можно», если есть необходимость, она явно трактовала его по-своему. Без паузы, Беттина переходила от одной фразы к другой — описанию состояния или явления, не связанных друг с другом.

— Холодно. — Констатировала она повторно этот факт, едва поспевая за мной. — Может быть, Господь смилостивиться и пошлет теплую зиму? А трудно работать в Библиотеке и читать умные книги? Догадываюсь, как сложно! Ой, я так хочу на Рождество много миндально-кремовых пирожных, яблочный пирог и красивую, музыкальную шкатулку для маленьких «секретов». — Она мечтательно закрыла глаза. — А какие книги находятся в Библиотеке? Меня недавно спрашивала какая-то новенькая монахиня. Ну, очень неприятная. Прости, Господи! У нее такие грубые, как у мужчины руки с волосами и плохие глаза — жгучие. Вспомнив о вас, Стефания, я сказала, что даже новенькие монахини, если они очень знающие, могут там работать. Но только настоятельница монастыря может решить этот вопрос. Ведь так, сестра?

Заверив Беттину, что она абсолютно права и, устав от ее болтовни, после церемонии мытья рук, я заняла место за столом. Девушка села рядом, продолжая шепотом о чем-то говорить. Наконец она замолчала, так как настоятельница стала читать молитву. Благословив пищу, Матушка Тереза села за стол, а вслед за ней и монахини.

Запахи горячей еды щекотали нос. Фасоль в соусе, грибы в растительном масле, соленые орешки, маринованная вобла с чесноком и клюквой, гречневая каша и пирожки с капустой показались мне необыкновенно вкусными. Травяным чаем, где явно ощущалась мята, мы завершили трапезу. Как позже я узнала, мята всегда была главной составляющей вечерних напитков, чтобы Инкуб — демон в образе обольстительного мужчины не являлся монахиням во сне.

После повечерия меня ждала заботливая Мамия, — так же с приготовленным ужином. Поскольку в монастыре полагалось вкушать пищу до наступления темноты, а осенью темнеет рано, то кормилица Стефании решила, что не будет грехом нарушить устав и перекусить еще разок позже:

— Я сама отчитаюсь перед Господом, когда Он меня призовет, но моя птичка, не будет голодать! Да и какая же Вы монахиня, госпожа! Ведь не было пострига, а значит, и греха нет!

Доводам Первой фрейлины противостоять было невозможно. Как я не отказывалась, но не устояла против маково-медового кренделя с чашкой теплого молока перед сном.

2

Засыпая, вспоминала вязь персидских слов в словаре, а во сне «читала» фолиант, отмечая любимые места и явно понимая его содержание. Книга называлась «Тайны звездного неба». Это был перевод персидского ученного, его исследований другого мудреца (язык не известен, возможно, — с китайского), жившего до Рождества Христова. Проснувшись, я еще помнила содержание сна — подробность текстов, и не могла дождаться, когда снова окажусь в Библиотеке.

Поприветствовав короткой молитвой «ворон», я с жадностью открыла старинную книгу. Каково же было мое изумление, когда я не только смогла перевести ее название, но оно совпало с названием фолианта из моего сна! Персидский ученый действительно, перевел этот труд, написанный в 2737 году до нашей эры. Дальше — лучше! Войдя в «двери» старинного фолианта, я словно вплыла в знакомое озеро, где каждая кувшинка была узнаваема, и красотой этих дивных растений можно было наслаждаться сколь угодно долго. Текст уводил в свои подземелья, наполненные сокровищами. Название им было — Знание.

Забыв о еде, молитвах и сне (словарь с выписанными словами мне разрешили носить в келью), я открывала для себя знания древних. Ученый рассуждал о трех ликах Зервана, как я поняла, — о настоящем, прошлом и будущем. Размышлял о Пустоте, Великом Пути (цзянь), ссылался на первого правителя Поднебесной Мудрого Фуси, почившего в год написания книги. Именно ему, вану, принадлежит создание триграмм.

«Глядя вверх, наблюдал образы (сян), исходящие от Неба. Глядя вниз, наблюдал способы (фа) их проявлений, исходящие от Земли. Наблюдал узоры (вэнь) птиц и зверей. Следовал земным порядкам (и). То, что близкое, находил в себе. То, что далекое, находил у других существ. Исходя из этого, он изобрел восемь триграмм (гуа), которые показывают сполна добродетели (дэ) просветленного духа и располагают по родам свойства тьмы вещей».

Философ писал: «Понять лики Зервана, то же самое, что в Даосских текстах китайских мудрецов «одним ключом отомкнуть три заставы». По его мнению, Пустота — абсолютная, неисчислимая дистанция, пауза, отсутствие и одновременно необходимая гармония для средоточия сущего. Это философия «двойного забытья — недостижимо-уединенная предельность человеческого существования».

Далее, другой ученый Х века, писал на ту же тему — о влиянии древнего даосизма и древних культур на чаньских учителей. «Чаньский гунъань сводится к парадоксальному, абсурдному утверждению подобного, заведомо неподобного». Такое высказывание Учителя заставало собеседника (ученика) врасплох и требовало от него лишь подсказанный интуицией точный ответ. Форма «священной загадки», решение которой объявлялось делом «жизни и смерти». Гунъань — объясняет ученый, — это метафора инициации-испытания — прохождения через лабиринт подземелья, где человека на каждом шагу подстерегает смертельная опасность. Пройдя «три заставы», человек выходит на Путь прозрения. В результате — появляется Высшее сознание.

После этого, более позднего текста снова шли размышления древнего философа в переводе персидского ученого. Он говорил в них о том, что каждый должен «освободить в себе Творца, Создателя, Ахуру Мазду. У каждого есть его тропа или хотя бы след». Эти тексты были переплетены вместе, как единое произведение. Они действительно, хотя и были сложными, но, дополняли один другого.

Однако странное чувство заставило меня отложить книгу, — я больше не могла переводить. Не от усталости, нет. Что-то сковало меня изнутри. Я сидела, уставившись в одну точку, словно пережила потрясение. Перед глазами, как из сновидений всплыли какие-то подземелья лабиринта. Яркие, реалистические картинки сменялись одна другой.

Встряхнув головой и, заставив себя улыбнуться, вспомнила совет Кэтти «не кроптеть над книгами». «Кажется, Мамия была права — нужно больше гулять в саду и спать по ночам» — сказала я себе мысленно, отодвигая пожелтевшие страницы.

Оглянувшись, поняла, что в Библиотеке давно никого нет. Свечи потушены, при входе оставлен лишь фонарь. Стояла глубокая ночь. «Скоро в три часа ночное Бдение, а там Утренняя, — подумала я, оценив ситуацию, — но почему Заведующая не забрала у меня фолиант? Решила, что буду работать тут очередную ночь? Нет. Больше не могу. Уже больше двух недель я не высыпаюсь. Придется забрать книгу с собой».

Прикрыв плотно двери Храма Знаний, я подумала, что Заведующая придет после меня перед Бдением и запрет дверь. Однако все вышло совсем не так, как я ожидала.

3

Серое, хмурое утро не давало бодрости и не настраивало на оптимистический день. Ощущение чего-то неприятного, липкого не покидало меня. Интуиция не подвела. Сразу после Утренней, меня вызвали к Заведующей Библиотекой. Там уже сидели «вороны». Они были мрачны. Матушка Анна со строгим выражением лица о чем-то спрашивала монахинь. В глаза бросался беспорядок, который был в Библиотеке: повсюду валялись книги, рукописи, некоторые канделябры были перевернуты, шкафы открыты, старинные пергаменты как осенние листья лежали под ногами. Беспорядок впечатлял. Монахини со второй комнаты пытались все это прибрать и расставить по местам.

— Что случилось? — спросила я, подстегиваемая плохим предчувствием. Заведующая Матушка Анна, нахмурив брови, внимательно посмотрела на меня:

— Сегодня ночью кто-то устроил кощунственный беспорядок. Вы уходили последней, сестра Стефания, и какой был час? — Строго спросила Заведующая.

Выслушав меня, Матушка задумалась:

— Вы нарушили порядок, взяв книгу с собой и, вынеся ее из Библиотеки. Но, учитывая, что не пропала ни одна книга, могу предположить, что вор не нашел то, что искал. Возможно, дело именно в той книге, которую Вы переводите, сестра. Значит, нарушив правила, что не допустимо, Вы все же спасли ценную книгу.

— Безусловно, на то была Воля Божья, и Стефанией, возможно, руководил Святой Дух? — неожиданно вступилась за меня Глория. Заведующая, сжав губы, презрительно посмотрела на монахиню, словно та расстроила все ее планы. Однако справедливость восторжествовала и «приговор» был смягчен. Впредь, никто не должен покидать Библиотеку, если она открыта. Матушка Анна не снимала вину и с себя. Книги должны оставаться в лоне Святилища Разума на своих местах, а ценные, необходимо было отдать ей в руки.

Стоя на пороге своего кабинета, перед тем как захлопнуть дверь, она произнесла:

— Нам следовало бы подумать над тем, чтобы установить ночное дежурство в Библиотеке, — ведь все равно кто-нибудь желает остаться доделать работу. Да, еще, пожалуй, не стоит выносить сор из избы. Думаю, если настоятельница монастыря узнает о случившемся, она будет очень недовольна. — Строго смерив взглядом в смирении застывших монахинь, она, наконец, с удовлетворением хлопнула дверью.

После ее ухода работа не ладилась. Все делали вид, что очень заняты, но было заметно, как украдкой монахини молились, бросали друг на друга сочувствующие взгляды, а иногда сосредоточенно о чем-то думали. Всем хотелось обсудить происшествие, но никто не решался начать первым. Не выдержав, я тихо произнесла, нарушив тишину:

— Конечно, вы считаете виновной меня.

— Пока мы работали сами, никто Библиотеку не обыскивал — сквозь зубы произнесла, побледневшая Сара.

— Не кажется ли вам это странным?

— Она права. — Снова встала на мою защиту Глория и ямочки на ее щеках углубились. — Все дело в книге. Искали, кажется, именно ее.

— Нужно вспомнить: кто-нибудь рассказывал о переводе с персидского фолианта, если да, то кому? — Маралина внимательно смотрела на нас, прищурив глаза через одно стекло, едва держащееся на носу при помощи проволоки. Она что-то знала или просто хотела напомнить всем о нашей бдительности. Молчавшая до сих пор Финелия, бесстрастно, все с тем же непроницаемым выражением лица, тихо сказала «в сторону», — как подает реплику для публики хороший актер:

— Накануне настоятельница в трапезной справлялась у Заведующей, как продвигаются дела у «новенькой», удается ли ей перевод с персидского. Добавила, что это древний фолиант не имеет цены, а поэтому с ним нужно очень осторожно обращаться. Перевод так же будет дорого стоить. — Она бросила, наконец, поверх линз быстрый взгляд на застывших сестер. Ее тонкие губы превратились в щель. — Если я это слышала, возможно, и другие так же?

Неожиданно меня осенило, и я вспомнила:

— Конечно! Недавно молодая монахиня Беттина, что-то говорила о новой появившейся здесь монахине, интересовавшейся книгами Библиотеки. Кажется, она упомянула одну существенную деталь — ее поразили грубые руки. — Внимательно слушающие меня «вороны», тут же, как по команде посмотрели на свои руки: кто-то мельком, незаметно, а кто-то демонстративно, показывая нежную белизну кожи. Они явно были вне подозрения.

Сара о чем-то сконцентрировано думала, уставившись на кончик своего пера, затем, медленно подняв на меня взгляд, проговорила приглушенным голосом:

— Возможно, я ошибаюсь, но когда Заведующая настежь открыла дверь в свой кабинет и до того момента, пока она ее прикрыла, я увидела,.. Мне показалось… — Она замолчала, в волнении поправляя головной убор. Все взгляды были прикованы к ней.

— Что же ты увидела, Сара? — не выдержала эмоциональная Глория.

— Мне показалось, то есть, сначала я думала, что ошиблась, но теперь уверена: стул был перевернут, теплый плед валялся на полу, как и книги. В кабинете Заведующей так же кто-то побывал. — Монахиня победоносно осмотрела присутствующих, но в ее взгляде, на самом дне залегла грусть, и отразилось эхо страха.

— Она вышла позже обычного и вид у нее был не лучший. — Задумчиво произнесла Маралина. — Стефания, ты сказала, что ушла, не дождавшись Заведующую? — Первый раз мне одна из «ворон» сказала «ты».

— Так и было, сестра. Решив, что Матушка зайдет перед ночным Бдением в Библиотеку, чтобы проверить все и закрыть входную дверь, я ушла, так как хотела, наконец, выспаться.

— Сколько времени оставалось до ночного богослужения?

— Это было перед самым Бдением.

— На самом деле Заведующая никуда не выходила из своего кабинета? Ведь так? — Озвучила шепотом Глория вопрос, безмолвно повисший в воздухе.

— Похоже на то. — Сара побледнела. — Кто-то пришел сразу после Стефании и зашел в кабинет Заведующей. Наверное, она спала, тогда ее ударили по голове, чтобы найти в кабинете то, что искали. Стефании повезло. Ведь на нее так же могло быть нападение.

— Второй вариант — Злой наговор, чародейство слуг Сатаны, наславших сон на Заведующую. Ведь я не заметила у нее синяков или царапин на лице — Осторожно высказала предположение Финелия. — Конечно, есть третий вариант, но безоговорочно нами отбрасывается по той причине, что репутация Матушки Заведующей и ее святость вне всяких подозрений. Слава Богу! Как бы там ни было, сестры, давайте помолимся за ее здравие и сохранность Библиотеки.

«Что же в этой книге еще, кроме интересного философского содержания? Почему за ней охотятся и действительно ли это так?» — эти мысли не оставляли меня в покое. С двойным усердием я принялась за работу.

4

По-прежнему допоздна работая в Библиотеке, я заметила, что недавнее происшествие заметно повлияло на обычные правила. Например, стали даже днем закрывать входную дверь. Неохотно впускали монахинь, жаждущих знаний. «Вороны» стали незаметно присматривать за Библиотекаршей и друг другом, дабы сон не сморил их. Оставаться дежурить решили не по одной, как это предполагалось раньше, а по двое. Для того чтобы предотвратить дьявольское наваждение сном. Другими словами, — если одна начнет засыпать, другая должна ее растормошить и привести в чувства. Конечно, никто не признался, что так было просто более безопасно. Молиться стали сообща, часто прерывая работу.

Ценный фолиант я теперь оставляла за потайной дверью в кабинете настоятельницы монастыря, которую каждый раз торжественно открывала и закрывала на глазах «ворон» сама Заведующая. При этом каждая из них, не сговариваясь с другими, крестилась. Эта тайна не была таковою, но монахини чувствовали свою причастность к ней.

Работая над переводом рукописи, я, кажется, нашла что-то интересное:

«На стыке смены двух фаз мир размыкает кольца. При следующем положении светил, находящихся в Стрельце и Козероге, когда Юпитер в соединении с Солнцем и связан Восходящим кармическим Лунным узлом с Ураном… Возможность избранной Девы, рожденной… и предназначенной для этой миссии… включиться в поток и попасть в колодец Времени. — Читала я судорожно, стремясь постичь суть. Не совсем понимая, но больше постигая интуицией, — я приблизилась к разгадке, тайне человечества. — Когда спираль времени закрутится… Между двумя ритмами времени, словно жерновами, проскользнет, взлетит и опустится Птица-Львица, Царь-Девица Сенмурв, да будет с ней поводырь. И сможет Девица постичь Три Лика Зервана».

Дальше шло подробное описание рожденной Девы, птицы Сенмурв и рисунок, на котором была изображена эта фантастическая птица — с орлиной головой в короне, телом льва и большими крыльями.

«Острый взгляд, резкие обороты речи, быстрая реакция, гордость и выносливость. Стремление достигнуть Вершины. Ум острый и быстрый. Прямолинейность, от которой многие бегут, так как она больно ранит. Если умеет владеть оружием, то владеет им в совершенстве. Гигантские, нечеловеческие силы, позволяющие выжить в любой ситуации. Чувство предвидения и предупреждения опасности. Необыкновенная интуиция и умение моделировать любые события, особенно если это касается серьезного выбора для других».

Было над чем задуматься. Передо мной лежало описание характера (судя по всему, птица Сенмурв — это тотем) и положение планет в момент рождения этой самой Царь-Девицы Львицы-Птицы, способной пересечь границы времени и одновременно увидеть прошлое, настоящее и будущее. Описывались «инструменты», способствующие ее наилучшему состоянию и продвижению в «колодце». Вернее, это был рисунок, обозначающий Юпитер, Солнце, стоящее на завитке Восходящего кармического Лунного узла, Урана, завиток которого соединялся с завитком того же Лунного узла, рядом восседала Белая Луна на своем кресте-троне в королевском градусе, все это — на прямоугольном Солнце (этой планеты я не знала, кажется, ее еще не открыли).

Затем шло число «1», «5», «2», «+», «9» и рисунок двух «С», повернутых друг к другу в разных направлениях. Затем снова «+» и нарисован символ Знака Близнецов. Чтобы это могло значить? Что обозначают два «С» — два разомкнутых круга — два ритма времени, или инструменты — тогда какие? Кажется, я уже видела эти изображения, но где? Далее следовали чертежи, рисунки карт неба, натальных карт, какие-то объяснения и еще что-то и, наконец, снова — важная информация в стихах:

«Лишь только век Х укажет точно Птицы след и дату Времени-колодца, ее прилет, ее отлет и приземление поймет».

Цитата заставляла размышлять. Ребус стоил того, но нужно ли это было мне? Кстати, — отметила я себе в журнале, — «необходимо просмотреть все рукописи, относящиеся к десятому веку». Может быть, есть какие-нибудь труды или хотя бы размышления на этот счет?

Отдав фолиант Матушке Анне и, постояв, немного при «ритуале» поглощения его потайной комнатой, я направилась в свою келью, захватив лишь толстый словарь. На удивление еще было не поздно, а свежий осенний воздух, запах прелой листвы, дыма костра, доносившегося от домиков для беженцев и тонкий запах хризантем в саду, неумолимо звали наслаждаться красотой природы.

Замедлив шаг, я решила прогуляться по саду. Пересекая двор, вдруг услышала приближающийся высокий звук, будто кто-то рассекал со скоростью воздух. Не успев что-либо понять, и неожиданно для себя самой, я молниеносно сделала сальто назад, встав в боевую позицию на согнутых в коленях ногах. В ту секунду, когда мое тело делало изгиб в воздухе, подо мной пролетел небольшой топорик с остро отточенным лезвием. Мне стало жутко при мысли… Впрочем, не стоило думать что было бы, если бы…

Из-за угла строения выбежал перепуганный мужичок и бледная послушница. Он стал причитать, извиняться, объясняя, что сам не понимает, почему топор выскользнул из рук с такой силой и полетел непонятно куда (оказывается, в меня). Ведь он хотел только помочь монахине наколоть дров. Стоявшая рядом сестра осеняла себя крестным знамением и от ужаса не могла говорить.

Пришлось взять ситуацию в свои руки, ведь огласка не принесла бы пользы для дела, а лишь спугнула бы виновника. Своим «звериным» чутьем я угадывала связь между разгромом в Библиотеке, беспробудным сном Заведующей и этим необъяснимым целенаправленным, как мне показалось, полетом топора.

Приятным в этой ситуации было то, что оказывается, я не только умею заряжать оружие, знаю персидский, разбираюсь в астрологии, но и превосходно могу сделать сальто!

Что еще умею, и что скрывает от меня мое тело?

5

Ночь преподнесла новый сюрприз и размышления. Долго ворочаясь в своей роскошной кровати на шелковых простынях и не в силах заснуть, я вспоминала изображения планет и рисунки в книге, предполагая, что бы это могло значить. Впрочем, с числами все более или менее было ясно:

«1» — символ Солнца, Бога Отца, Святого Духа, вбирающего в себя все и вся. Означает активное начало, открывающее нечто новое — временной цикл, действие, творческое накопление и прочее. Число единого сознания.

«5» — число Юпитера, царя богов, число Жизни. Изображалось пентаграммой в виде пятиконечной звезды, символизирующей внутренние связи между пятью стихиями. Содержит Ян-энергетику, — активная планета, заставляющая мыслить человека масштабно, на общее благо, следовать Закону.

И, наконец, число «2». Его энергетика — Инь, женская. Это число Луны, Матери Божьей, Вселенская Душа. Два делиться, рождает, как женщина — сыновей. Уж не близнецов ли, как в греческой мифологии — Кастос и Полос? А может быть дочерей, наделенных сильных, творческим духом? Единство, разделенное на две половинки: один плюс один. Запись «1+1» дает более творческое определение.

Все три числа до «плюса» (1, 5, 2 +9) в сумме составляют число планеты Уран — «8». Оно всегда у меня ассоциируется с Розой Ветров, с восьмью сторонами света. Это число Луны, умноженное на само себя три раза — Хварна Небесная. Высшая Гармония. Начало Дэн — в китайской мифологии. В то же время «8» — это два числа «4», символизирующее Прошлое, Настоящее и Будущее, дает ключ к четвертому измерению — Вечности, позволяющему жить в любом времени. Восемь — число, в структуру которого заложен закон Преображения, выход из линейного, однонаправленного времени.

Восьмиконечную звезду в гороскопе можно рассматривать по-разному — по кругу или через внутренние связи. В зависимости от этого, она дает ступенчатое накопление и, — внезапный переворот, или ряд переворотов-скачков в жизни человека.

«9» — символ Нептуна. Мистическое число таинства, зазеркалья, тонких энергий. Олицетворяет полную мировую гармонию.

Вновь и вновь мысленно передо мной возникал образ птицы Сенмурв. Кто она, Девица, способная проникнуть через колодец Времени? Может быть, именно по этой причине кто-то ищет эту книгу? Где все-таки я видела изображение двойного «С»?

Как в Зазеркалье эта буква рождала свое отображение. Что это, магический знак, или схематическое изображение чего-то другого? Зодиакальный Знак Близнецов так же изображается двумя вертикальными дугами в. Он символизирует две одинаковые половинки — близнецов и непостоянную, всегда подвижную и меняющуюся стихию Воздуха. Так же этот Знак несет более сакральную информацию, говорит о связи небесной «пуповиной» со своей половинкой. Что же имел в виду персидский философ, изображая Знак Близнецов?

Наконец, измученная вопросами, на которые не могла получить ответы, я сладко уснула, обняв мурлыкающего кота. Сколько времени спала, не знаю. За окном стояла ночь. Проснулась же от того, что Обжора, стоя у изголовья кровати, на кого-то страшно рычал, шипел, издавая душераздирающие звуки. Его шерсть стояла дыбом, а спина была выгнута дугой. Кто-то стоял за дверью или желал проникнуть в мою комнату.

Пытаясь встать, я почувствовала, что мое тело не слушает меня, — его словно сковало льдом, или оно было опутано тяжелыми оковами. Я не могла пошевельнуть пальцем. Крикнуть так же не могла. На груди будто лежал огромный камень. Ощущение чего-то липкого, страшного и непонятного надвигалось на меня. Кот, всматриваясь в темноту, орал все страшнее, перемежая крики с шипением. Мне ничего не оставалось, как читать «Иисусову молитву».

Неожиданно за дверью послышался какой-то шум, стук, крик. Дверь открылась и вошла растрепанная Кэтти в ночной рубашке, с кочергой, с округленными глазами. При свете луны было видно, что руки ее дрожали. Ей едва удалось зажечь свечу. Сделав кое-как реверанс, Мамия подошла ко мне и спросила, все ли со мной в порядке. Теплая рука кормилицы легла на мой холодный лоб, покрытый капельками пота. Пытаясь сказать слово, я лишь смогла открыть рот, как рыба. Всплеснув руками и выкрикнув: «О, Боже!», — Кэтти ненадолго выскочила из комнаты.

Скоро возле моей кровати кроме Кэтти собрались Матушка Тереза и целительница Кристина. Они полушепотом о чем-то говорили. До меня доносились отдельные слова:

— Вероятно, это была колдунья или женщина-маг, — едва слышно сказала Кристина. — Как Вам удалось расстроить его планы? По голове поленом? И кочергой? — Она сдержала смешок.

Настоятельница расспрашивала Кэтти, как выглядела монахиня возле моей двери, но кормилица от волнения не могла вспомнить деталей. Наконец, Святая Тереза повесила мне на шею амулет с частичкой мощей Святого Стефана, зажгла в кадильнице ладан, и с Кристиной принялись «отчитывать» меня молитвами. Кэтти своими словами просила Пресвятую Богородицу заступиться. Втроем возле моей кровати они читали всю ночь.

Отзвенели колокола к Утренней. Закончилась служба в церкви. Настало утро. Ярко засияло солнце, осветив мою келью. Только тогда молитвы женщин возымели действие. «Оковы» стали словно спадать, на груди «камень» становился все легче и легче. Наконец, я смогла вздохнуть полной грудью и поблагодарить своих спасителей. Слезы облегчения непроизвольно текли из моих глаз в два ручья. Мамия утирала их своим батистовым платком с кружевами.

— Благодарите, Миледи, Бога, ангела Хранителя и Кэтти! — сказала Матушка Тереза, воздев руки к небу и воздавая хвалу Всевышнему.

— Благодарите, госпожа своего кота! Он так кричал, что я почувствовала беду и встала с постели — добавила Кормилица. Затем, оглянувшись на молчавшую предосудительно Терезу, продолжила — Ну, конечно, — Пресвятую Деву, к которой я сразу обратилась за помощью и всех святых!

— Кто стоял за дверью, Мамия? — не выдержав, поинтересовалась я. — И как тебе удалось расстроить злодейство?

— В последнее время я плохо сплю, птичка моя. А все потому, что Вы, госпожа, непомерно себя утруждаете работой в Библиотеке. Так вот, только я стала засыпать, как услышала страшный крик Обжоры. Будто ему не дали мясо, наступили на хвост или он увидел огромного пса! «Что-то здесь не так» — подумала я и, взяв кочергу и прихватив полено, тихо вышла из комнаты. Возле Вашей кельи, Миледи, при слабом свете луны, увидела фигуру какой-то монахини. Она своими костлявыми руками делала пассы в сторону Вашей спальни. Я сразу поняла, что она посылала проклятья и производила какие-то заклинания. Это на моего-то ангелочка! Видя все это безобразие, я не растерялась и огрела ее кочергой. Монахиня убежала, а вслед ей полетело еще и полено.

— Кэтти, не уж-то Вы способны на такие экстремальные меры?

— Ради Вас, моя рыбка, я готова на все! Не только на эти экс… р-р… меры, о которых Вы сказали. Прости меня, Господи.

— Что же было потом?

— Ничего особенного, если не считать Вашего состояния! Все же эта дьяволица успела сделать свое злое дело. Но я хорошенько ее поколотила, и нечисть убежала, оглядываясь. Видимо, боялась разоблачения — заключила Мамия.

— Вы не испугались, Кэтти? — Уважительно спросила я кормилицу, неожиданно открыв в ней сердце храброго воина.

— Я?! — Ну, разве что самую малость, и уже после того, как прогнала эту погань. Впрочем, на мне всегда защита — медальон с изображением Святой Катарины, в котором хранится ее волосок, купленный за золотой у одного монаха на ярмарке и сухой цветок Остролиста. Эти амулеты еще никогда не подводили меня!

«Как же эта женщина беззаветно любит меня» — подумала я, вспомнив, как дрожали руки кормилицы.

Матушка Тереза, все это время внимательно слушая воспоминания Кэтти, сидела нахмурившись. Улучшив момент, она спросила:

— Вы не успели рассмотреть лицо этой монахини?

— Нет. Было темно.

— Кажется, Вы что-то сказали, о ее руках, Кэтти. Вспомните, Христа ради! Это очень важно.

— Да. Они сразу обратили на себя мое внимание даже при слабом лунном свете. Ужасно костлявые, грубые, большие руки, похожие на мужские и,.. блеск глаз в темноте. Полные ненависти глаза, — тихо произнесла Мамия, поежившись.

«Жгучие глаза» — всплыли в памяти слова молодой монахини.

— А что за книга лежит на столике? — Этот вопрос игуменьи был адресован мне.– Кажется, я чего-то не знаю? По-моему настало время все рассказать. Не так ли, сестра Стефания?

Отпустив Кристину и Мамию (последняя удалилась только для того, чтобы приготовить чай), настоятельница внимательно и как мне показалось, с иронией, выжидающе смотрела на меня. Пришлось рассказать о всех событиях в Библиотеке, начиная со встречи с Беттиной, — молодой монахиней и, заканчивая полетом топора в моем направлении.

— Было ли еще что-нибудь, может быть, что-то незначительное? — Лицо Матушки Терезы уже не казалось ироничным, а было обеспокоенным, если можно было так сказать. Потому что эта мужественная женщина всегда умела владеть собой.

— Я рассказала все, включая суть перевода с фолианта, показавшийся мне важным. Впрочем, был еще сон. Очень реальный. — И я поведала содержание сна, в котором некий маг-чародей пытался похитить браслеты. Святая Тереза задумалась.

— Зарра-Мошь. С этого надо было начинать — тихо сказала она. — Покажи, пожалуйста, эти браслеты.

Внимательно рассмотрев два браслета на моей руке, она спросила, не помню ли я, как они у меня появились. Услышав ожидаемый отрицательный ответ, Матушка посоветовала не снимать браслеты и ладанку с мощами Святого Стефана.

Освободив на день меня от работы в Библиотеке и, приставив ко мне травницу Кристину, настоятельница поспешно удалилась.

Глава 4

Астрариум, тайны крипты Библиотеки. Загадки рукописей монахов цистерцианцев, Птица Сенмурв. Монахиня с мужским голосом

1

Длинный дубовый стол настоятельницы в ее потайном кабинете, был не только заполнен аккуратными стопками книг, но и приятными безделушками — кристаллами драгоценных и полудрагоценных камней, минералами, чучелом черепахи, большими раковинами, морской галькой и кораллами. Так же на нем находился прибор для письма из слоновой кости, серебряный кофейный сервиз на подносе и деревянная шкатулка из эбенового дерева, инкрустированная перламутром. Стопку листов бумаги прижимала статуэтка негритенка из черного базальта в золоченом тюрбане, а с другой стороны стола ее уравновешивал сидячий ангелочек из белого мрамора приличных размеров. Данное собрание заморских вещей выдавало в Святой Терезе человека, интересующего дальними странами, природой и любящего не только экзотические предметы, но имеющего к тому же, вкус.

Матушка восседала за столом на резном кресле работы итальянских мастеров, а я разместилась на не менее красивом венецианском табурете напротив. Она держала мой перевод и быстро, веерообразно пролистывала вперед от последней страницы.

Взгляд монахини был сосредоточен. Лишь уголки плотно сжатого рта пытались подпрыгнуть вверх, тщетно сдерживаемые волей их обладательницы. Только по этой ускользающей улыбке, скорее, намека на нее, можно было определить, что настоятельница довольна проделанной работой.

— Благодарю Вас, Миледи. Вы превзошли себя, дочь, моя. Не сомневалась, что вспомните персидский. Ведь наши привычки и память тела сохраняются независимо от того, помним мы об этом или нет. Но я хотела поговорить не о Ваших привычках, Миледи. Кто-то интересуется не только этим фолиантом, в котором скрыта важная информация, но и необычными браслетами. Возможно, на Вас снова будет совершено покушение. Нужно быть ко всему готовой. Судя по тексту в этой книге, две «С», изображенные в разных направлениях друг от друга, — нечто иное, символы, но не планеты. Может быть, это два разомкнутых браслета? — Вскинув голову, Матушка Тереза застыла, всматриваясь куда-то в невидимую даль на стене. Затем продолжила:

— Феода, Ваша крестная, Миледи, как-то сказала, что браслеты — один из инструментов любой ведуньи. Возникает вопрос — действительно ли в книге на персидском, философ имел ввиду браслеты? Второй вопрос — какие браслеты надеты на Вас, Миледи? Его Светлость герцог, с Ваших слов, видел когда-то похожие запястья в старинной книге о магии, ведь так? Думаю, что мы больше сможем узнать об этом в записях, переписанных с рукописи Х века монахами-цистерцианцами. Если я не ошибаюсь, именно на этот век в персидской книге дается ссылка.

— «Лишь только век десятый укажет точно Птицы след и дату времени-колодца, ее прилет, ее отлет и приземление поймет» — процитировала я на память, чем приятно удивила настоятельницу и вызвала ее улыбку, как знак одобрения.

— Фолиант нужно спрятать в надежное место. Ну, а рукопись монахов будет для Вас интересна, Миледи?

— Надеюсь, что она не на китайском языке? — пошутила я.

Святая Тереза достала связку из трех необычных ключей. Посмотрев лукаво на меня, она загадочно сказала:

— Придется, дочь моя, посвятить Вас еще в одну тайну. — Взяв фонарь, она шагнула к стене, находящейся за письменным столом, и направилась к левому углу. Отодвинув одну из книг на стеллаже, настоятельница протянула руку и нажала на каменную кладку. Стеллаж оказался дверью, в которую мы вошли.

Зажженный фонарь был очень кстати. Мы вышли на винтообразную лестницу и стали спускаться вниз. Настоятельница объяснила, что это тайная лестница, параллельная основной, на которую выход с торца последней комнаты (дверь находится рядом с дверью Заведующей Библиотекой).

— Тот, кто спускается по этой лестнице, не пересекается с другим человеком, идущим по параллельной лестнице. Эта уникальная конструкция построена гениальным инженером Леонардо да Винчи. — Матушка Тереза подняла фонарь выше и осветила им узкий пролет. — Лестница ведет в крипту — подземную часовню, где находятся главные сокровища монастыря.

Наконец, мы оказались на маленькой площадке. Внизу еще оставалось два пролета до крипты. Игуменья остановилась. В стене находилась арочная ниша с барельефом Святой Катарины Александрийской, рожденной Доротеей в 294 году. В руках она держала книгу. Эта святая происходила из аристократической семьи. Она была образованной, знала много языков и обладала многими знаниями.

Моя духовная наставница поведала мне, что Великомученица не отреклась во время страшных пыток от христианской веры. После обезглавливания, ангелы перенесли ее не тлеющее, источающие миро тело целиком на вершину горы в Синайской пустыне близ мужского монастыря. Монахи нашли его на самой вершине и приняли, как Знак. С тех пор гора и монастырь носят ее имя.

— Заметила ли ты, дочь моя, что на иконах с изображением Святой Катарины, она всегда сидит за прялкой? А возле нее лежат книги и символ просвещенного разума — астрариум. Мало кто знает, что святая покровительствует не только портным и швеям, но и женщинам, жаждущим Знания.

— А я все вспоминала, как называется этот прибор. Благодарю Вас.

Матушка Тереза усмехнулась. Она подобрала одной рукой подол своей длинной рясы и, посмотрев внимательно на меня, произнесла:

— Однако Знания, имеющиеся в книгах, могут быть пагубны для некоторых умов. Поэтому в Библиотеке именно Святая Катарина охраняет этот вход. Прошу сюда. — С этими словами настоятельница повернула книгу на барельефе в сторону. Раздался звук медленно открывающейся тяжелой двери. Арка-дверь с изображением святой не спеша отъехала, предоставляя нам возможность войти в тайник.

В узком проходе оказалась еще одна дверь. Игуменья достала тайные ключи и одним из них — с головой грифона, открыла ее. Осветив комнату свечами, я поняла, что это сухое, каменное, хорошо вентилируемое большое помещение, как нельзя лучше подходит для хранения книг, и, как я узнала позже, чтение которых было не желательно по разным причинам. Некоторые из них представляли редкие, ценные экземпляры, стоимость которых не исчислялась деньгами. Другие книги были греховны. Третьи — сомнительны, так как содержали возмутительные научные знания или философские размышления.

Пока настоятельница искала нужную книгу, у меня была возможность просмотреть названия и даже пролистать некоторые из них. Так мне посчастливилось держать в руках книги-легенды, о которых я знала лишь понаслышке: «Перистефанон» — книга о венцах, Аврелия Пруденция Клеменса из Испании, умершего в четыреста десятом году, поэта, автора несравненных аллегорий и римского хроникера; «Утешения философией» — бесценный труд христианского философа и римского государственного деятеля, почившего в пятьсот двадцать четвертом году, чьи переводы Аристотеля в неоплатоническом духе оказали влияние на развитие философской концепции средневековья. Его имя, ласкающее слух всех людей разума и знаний — Боэций Аниций Манлий Торкват Северин.

Мои пальцы ласкали страницы знаменитых «Сумм» Фомы Аквинского, жившего в тринадцатом веке и «Универсального доктора» Алана Лилльского, цистерцианца, величайшего философа и поэта той же эпохи. Дух захватывало, кода я прикасалась к пожелтевшим страницам «Подражания Христу» Фомы Кемпийского — бенедиктинского писателя-схоласта и к творениям графа Великого Альберта Больштедтского — неподражаемого теолога и философа, доминиканца тринадцатого века, а перевод на латынь двенадцатого века трактатов по арифметике и алгебре Аль-Хорезми Мухаммеда Бен Муссы восьмисотых годов — потряс.

Слегка шокировал большой шкаф с книгами о магии, заклинаниях, так же я заметила допросы инквизиции, заговоры от болезней, различного рода гадания и прочие, не допустимые в монастыре книги. Рядом стоял ни меньших размеров шкаф с книгами по астрологии.

Увидев, что именно привлекло мое внимание, Матушка Тереза, продолжая перекладывать увесистые фолианты, сказала спокойным голосом:

— Не стоит удивляться, дорогая. Любой монастырь имеет подобные книги, но доступ к ним — избранным. Лишь стойкие в вере, обладающие не только глубоким умом, здравым смыслом, но и мудростью, могут читать эти мерзкие книги по мере необходимости. Иначе как узнать замыслы неприятеля и вид оружия, которым он пользуется? Звезды же — персты Божьи. Воскресение Господне, праздник Святой Троицы и другие высчитываются по точным градусам Солнца и Луны. Ведь каждый раз Господь указывает иное время. Дабы помешать Князю Тьмы вмешаться в ход проведения Священных празднеств.

Матушка взяла в руки Эфемериды с указанием градусов планет и вздохнув, произнесла:

— Движение светил и созвездий, сияющих на небе по воли Всевышнего, указывают путь земной простым смертным. Знать свою дорогу по жизни, то есть иметь гороскоп не обязательно, если вера сильна. Если нет, помогут Знания избежать ошибок, понять свое предназначение. Опять-таки, смотря в каких руках, находятся подобные книги и таблицы, а так же важно, как трактовать гороскоп. Ведь многие забывают о силе слова и ответственности. Возвеличивая гордыню, расшифровывают неправильно натальную карту и роют себе путь в ад. Поэтому церковь запрещает иметь эти сведения, ибо больше вреда от плохих астрологов, чем пользы. Многие монахи, посвященные в эту тонкую науку, сами предпочитают вести сложные математические расчеты и с помощью Духа Святого трактуют гороскопы, когда это жизненно необходимо. «Verum index sui et falsi», — подвела итог игуменья.

Пока я слушала, обычно не разговорчивую настоятельницу, подошла к другому стеллажу. Там были книги о грехе. На латыни, греческом, санскрите, французском и других языках — тома о наслаждениях, о пороках, о первородном грехе — совокуплении мужчины и женщины, анатомия обеих полов, индийская икона сидящей Богини с подогнутыми крест на крест ногами и, … о ужас, — с открытым женским, греховным органом! При этом самое невероятное было то, что она слегка улыбалась и показывала пальцем на вагину, как бы говоря — вот центр мироздания! Я быстро захлопнула книгу. Возможно, мне все это показалось, а ее улыбка и указательный палец говорили о содомском грехе?

— А вот эти книги даже тебе, дочь моя, не следует смотреть. Монахини ни в коем случае не должны знать об их существовании, как, впрочем, и об остальных в этой комнате, — добавила моя духовная наставница.

— Матушка! Но ведь эти книги…

— Предугадываю твои слова — мерзость распутства, Содом и Гоморра! Однако часто монахини должны окунаться в грязь этого мира, чтобы спасти падших. Задумайся над этим.

Смиренно потупив глаза вниз, я отошла от «порочного» стеллажа.

— Подойди сюда, дорогая. — Торжественно произнесла Святая Тереза, спустя какое-то время. Даже при слабом свете свечей было видно, как сияют ее глаза. — Я открою тебе еще одну тайну.

Игуменья поднесла к нише фонарь и, сняв горку каких-то холстов, бумаг, открыла красивый расписной сундучок, инкрустированный полудрагоценными камнями:

— Здесь находятся три тайных «черных жемчужины», дополнительные к известным всему Христианскому миру четырем «белым» Ты знаешь только четыре Евангелия. Ведь так? — Я утвердительно закивала головой. Напряжение и мое любопытство нарастало. Настоятельница открыла тайный замок сундучка, находящегося где-то внизу и медленно, словно она была хрустальная, подняла крышку.

— Здесь находятся еще три Евангелия, непознанные миром.

— Всего должно быть двенадцать, не так ли? — разволновавшись, спросила я почти шепотом. Пришла очередь удивляться настоятельнице. — Я размышляла над этим, Матушка. Ведь данные Христианскому миру четыре Евангелия — книги самых ярких представителей четырех Стихий: Земли, Воздуха, Огня и Воды. Они образуют крест. Именно поэтому они оставлены людям. Дабы каждый христианин мог увидеть события тех времен глазами представителя своей стихии. А ведь всего знаков Зодиака, как известно — двенадцать.

— Значит ты, Сестра Стефания, считаешь, что каждый Апостол должен был написать от своего Знака Зодиака Евангелие? — Святая Тереза, посмотрела на меня заговорщицки, помолодев лет на десять, а потом добавила с улыбкой:

— Мой друг Великий Леонардо так же говорил об этом.

— Но это же святотатство! — поддела я с улыбкой Святую Терезу.

— Молчи, дочь моя, молчи! Еще не пришло время! Прости, Господи, нас грешных! — Она перекрестилась. — Но я мечтаю достать для нашей Библиотеки остальные «черные жемчужины».

— Еще пять тайных, черных жемчужин? — С пониманием, сладостно спросила я, прикрыв веки. — Что хранят они? Мне можно будет почитать, те, что в сундучке, Матушка?

— О-о, как много сразу вопросов. Отвечу на последний — святые тексты не должны покидать это хранилище. Пока нельзя. Подержать в руках, ощутить их святость, неведомое и знакомое одновременно — можно. Еще здесь находятся самые ценные, древнейшие рукописи, вернее — их копии с греческих манускриптов. Это полный Ефраимский Кодекс, — с оригинала святого писания. Состоит из 346 с половиной листов, 199 из которых относятся к Ветхому Завету и 147 с половиной — к Новому. К ним прилагаются два ценнейших документа — «Послание Варнавы» и «Пастырь Ерма». Им нет цены.

Она достала заветные пергаменты. С замиранием сердца я прикоснулась к ним. Энергия древней, священной земли обдала мое лицо солнцем, вкусом оливок, хлеба, запахом рыб, болью и невидимым светом. Закрыв сундучок, Матушка Тереза, продолжила перебирать книги, как ни в чем не бывало.

«Как она может, после этого, так спокойно, будто ничего не случилось, вести себя?» — подумала я.

Неожиданно игуменья застыла на месте, сосредоточенно о чем-то думая. Затем, бросив на меня быстрый взгляд, спросила:

— Вы полагаете, дочь моя, что «Откровения Святого Иоанна Богослова» относятся так же к Водной стихии?

— Более того, Матушка. Только святой под Знаком Скорпиона мог получить от Духа Святого Божественное видение, касающееся судьбы человечества через многие века. «Ключи», на мой взгляд, лежат в четырех Евангелиях на поверхности. Нужно только уметь «слышать» и «видеть». Ведь об этом говорил Христос. Разве в Евангелие от Иоанна не сказано… — быстро взяв, тут же лежавшее Евангелие и, найдя нужную страницу, я процитировала: «Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец не был тут с ними, когда приходил Иисус». Только представитель переменчивой стихии Воздуха мог сомневаться и постоянно перемещаться. Его не было там.

Настоятельница словно не услышала мои слова, но, тяжело вздохнув, продолжила перекладывать книги.

— Есть еще вопросы, которые мучают меня. И… раз мы оказались в таком необыкновенном, тайном месте, где сама атмосфера настраивает на откровения, позвольте спросить и не сочтите мои слова крамольными, — я с волнением посмотрела на настоятельницу.

— Спрашивай, дочь моя.

— Вы сказали, что Леонардо да Винчи, Ваш друг, так же знал об этом, то есть, предполагал. Не говорил ли он что-нибудь еще? Например, о Евангелии от Иоанна? Ведь на его знаменитой картине «Тайная вечеря», склонившийся к Учителю Иоанн, «… которого любил Иисус, и который на вечери, приклонившись к груди Его, сказал: Господь! Кто предаст Тебя?» — стих 21.20 от Иоанна, — слишком напоминает девушку. Свидетель же Апостол Лука в Евангелии, стих 24.10 говорит, что женщины, возвратившись от гроба, возвестили ученикам Христа и всем остальным о его воскрешении. «То были Магдалина Мария, и Иоанна, и Мария, мать Иакова и другие с ними, которые сказали о сем Апостолам». Что если в борьбе за власть было принято старейшинами убрать одну букву? На самом деле не Иоанн, а Иоанна — любимая ученица Христа? Ведь «изменили» же пол Марии Клеопе, о которой сказано в Евангелии от Иоанна, кстати, больше говорившего о женщинах, чем другие Апостолы. Так вот, от Иоанна в стихе 19.25 можно прочесть: «При кресте Иисуса стояли Матерь Его, и сестра Матери Его Мария Клеопова, и Мария Магдалина». В стихе 24.18 «Один из них именем Клеопа, сказал Ему в ответ…». Мария Клеопова — уже стала мужчиной!

Значит, Великий Леонардо так же считал, что должно было быть Евангелие от женщины?

— В разговоре Да Винчи не раз намекал на это и даже больше… Ты говорила, что число Луны, число женщин — «два»?

Я обомлела и осталась стоять недвижимой, почти, как соляной столб:

— Матушка!? Неужто было два!?

— Тише! Тише. — Игуменья приложила указательный палец к губам. — Даже когда никто не слышит, нельзя произносить такую ересь вслух! Дух Святой — повсюду! — и, набрав побольше воздуха в легкие, Святая Тереза что было сил сдула пыль со старинного пергамента, который держала в руках.

Наконец она нашла нужную рукопись, уложила заботливо персидский фолиант в большой кованый сундук с книгами, и мы смогли покинуть странный тайник Библиотеки — главное сокровище монастыря.

2

Продолжая работать над тайной «колодца-времени», связанного с рождением Птицы-Львицы, Девицы-Сенмурв, я окунулась в чтение записей монахов Х века. Впрочем, сам оригинал куда-то исчез, а передо мной была переписанная рукопись монахов-цистерцианцев ХII века. В ней рассказывалась история создания ордена, основанные монастыри братьями, их подвиги во имя веры, «скромные заслуги» перед Господом, а также открытие Всевышним некоторых тайн во имя Его Славы. Именно это меня заинтересовало.

Писавший монах (имя его неизвестно, так как он скромно подписывался рабом Божьим), ссылался на важный источник знаний — книгу, переведенную персидским ученым, с указанием первой части даты рождения Девицы-Сенмурв. Именно ей позволит Господь выполнить важную миссию для человечества. Я прочла:

«Великая честь предоставляется монахам нашего аббатства расшифровать вторую часть даты рождения Перелетной Птицы-Девицы и приоткрыть тайну этого события для посвященных, дабы в будущее внести ясность». Далее монах писал, что без персидского фолианта нельзя будет понять то, о чем он напишет. Ибо силы Тьмы так же попытаются узнать тайну.

На минуту отстранив рукопись, я снова вспомнила последние, странные события в Библиотеке и ночью в моей келье. Посмотрела на монахинь, — они были заняты работой. Все было как обычно. Сон, вызванный чародейством, никого не одолевал. Успокоившись, продолжила чтение. Решивший остаться безымянным монах писал:

«Шифр чисел первой части сложения — есть день Благодатный рождения Звездной Девы. Число после знака, символизирующего крест, говорит о числе месяце Чистой Девы. День и месяц ее рождения важен для людских душ. Рождественская Звезда над Вифлеемом возвестила о новом времени, открыв ворота человечеству, украшенные двумя Рыбами. Птица споет песню, восславив бытие — прошлое, настоящее и будущее. Слава Деве и Сыну Ее, Иисусу Христу! Как две луны мелькнули во мраке браслеты-Рыбы. Золотая и серебряная. Один из волхвов Бальтазар положил их перед Пречистой Девой Марией. И осенила улыбка ее пещеру, ибо поняла Она, что это не только Знак нового летоисчисления и новой эпохи, но инструмент. Возможно, именно в нем спасение человечества и милость ее сына. Открыл мне эту сцену Господь так ясно, словно сам я присутствовал при этом. Аминь».

Ощутив почти божественный экстаз при описании монахом-писцом этого видения, машинально я посмотрела на два своих браслета, и «мурашки» побежали по коже. Неожиданно я почувствовала нечто особое… Не смея думать об этом, все же подумала и трепетный, священный ужас охватил меня.

Закрыв глаза, усердно принялась молиться. Ведь само кощунство была мысль, а если это правда и, не зная того, я посмела прикоснуться к святыне… Что ждет меня за этот грех?

— Что Вас так повергло в молитву, сестра? Да и лицо Ваше белее мела… — Сара с интересом смотрела на меня. Закончив молиться, и не в силах работать дальше, я сидела не шевелясь, с закрытыми глазами.

— Верно. Сестра, даже перевод с персидского, Вас так не утомлял. Что случилось? — Глория с наивностью ребенка так же уставилась на меня. Она была озадачена. Финелия фыркнув, продолжила работать. Маралина отложив свою рукопись, сочувственно посмотрела на меня, подведя итог:

— Нужен просто отдых и не только Вам, сестра.

— Вы не понимаете. Браслеты-Луны, золотая и серебряная. Они символизируют двух Рыб! Мужскую и женскую энергетику. Мертвая и Живая вода… Две тысячи лет под Знаком Рыб. Христианство… Золото и серебро — Ветхий Завет и Новый Завет. Символ смешения добра и зла, тайны, иллюзии, и — взлет человеческой мысли! Ведь это так… И это время будет длиться пока не наступит следующая эра Водолея в двадцать первом веке. Главное, — благодаря святому инструменту, у человечества есть шанс!

Монахини переглянулись. Даже обычное презрение Финелии куда-то испарилось, и она с удивлением посмотрела на меня из-под линз. Никто ничего не понял. Поняла бы только Матушка Тереза. Взяв себя в руки, перекрестившись и успокоившись, я уверила монахинь, что все в порядке, у меня хорошее самочувствие. Мне хотелось продолжить чтение.

Монах писал загадками, но что-то обрисовывал цельно и точно, вписывая в витиеватую ткань повествования. Можно было прочесть понятную фразу «о веке грядущем», но — «управляющим одиннадцатью Единорогами и десятью Солнцами». О «веке двух Лун и Единорога, вышедших замуж за ничто или Zerro» — понять было сложнее. На первый взгляд — сущая белиберда, но нетрудно было догадаться, что речь идет о двадцать первом веке. Одиннадцать Единорогов и десять Солнц не что иное, как число двадцать один. Нужно было просто сложить. Единица — символ Солнца, а еще этой цифрой обозначали Единорога. Образами важно было отвлечь мысли читающего.

«Две Луны, вышедшие замуж за ничто» — число двадцать. К ним — Единорог. Число два в астрологии символ Луны и женского начала. Если добавить к ней ноль и один — получалось число двадцать один. Все просто. Пишущий монах давал это число в разных вариантах для того, чтобы одновременно запутать и наверняка дать понятное разъяснение. Такая трактовка соответствовала даосским старинным текстам. Ведь он знал: кому нужно понять — поймет. «Имеющий уши да услышит» — говорил Иисус Христос.

«В век следующий Птица летит, стремительно падая вниз сквозь колодец-спираль, считая пролеты. Пятнадцать — число их. Лишь следует ей воды зачерпнуть родниковой с жемчужиной редкой. За массы воздушные легкие, светлые несут ответ Близнецы, а может не прав я? Кто тайну их отгадает? Постигнуть в себе самого себя, — кто смог? Лишь тот, кто вернул Небесам сокровенное — сможет. Тот рад лицезреть три Лика Времени. Ему одному дано их познать. Одновременно увидеть. Аминь».

Пожалуй, монах так и не смог до конца распутать этот узел. Знаки «плюс» и Зодиакальный «Близнецы», был не понятен ему, так же, как и мне. Или это новая его ловушка? «Летит», «падая»? «Вода», «жемчужина», что имел он ввиду? «Три Лика Времени»… Было над чем задуматься. Нужно было срочно найти настоятельницу.

3

Я нашла Матушку настоятельницу на заднем дворе в конюшне. Она принимала роды у лошади. Жеребенок уже родился и мокрый, лежал возле матери, пытаясь встать на слабенькие ножки. Его поддерживала Кристина-Знахарка, обтирая чистым полотенцем. Игуменья с умилением наблюдала эту сцену. У Матушки Терезы была завидная энергия. Все монастырское хозяйство она должна была держать под контролем сама и всюду успеть.

— Смотри, дочь моя, разве это не чудо Господне? Истинно говорю — чудо!

— Вы были правы, Матушка, в книге монаха-цистерцианца говорится о святых браслетах. Но в ней больше загадок, чем ответов. Без Вашей помощи мне не справится.

Святая Тереза быстро поняла суть вопроса, насторожилась и почему-то спросила ношу ли я, одолженную ею на время, ладанку с мощами Святого Стефана. Услышав утвердительный ответ, она успокоилась и пригласила для беседы в свой потайной кабинет. Подарив на прощание улыбку и благословение новорожденному, оставив его заботам Кристины и послушницы, Матушка быстрым шагом направилась в Библиотеку. Лицо ее казалось озабоченным, а брови сдвинулись к переносице. До Храма Знаний мы дошли молча, и я едва поспевала за ней.

Проходя мимо «ворон», мы заметили легкое возбуждение, носящееся «в воздухе».

— Что-то случилось? — спросила настоятельница спокойным голосом.

Маралина поправила сползшее стекло на носу и важно сказала, предварительно кашлянув, словно проверяя свой голос:

— Могло бы случиться. Если бы не бдительность сестер и не сила молитвы и нашей Веры, Матушка настоятельница.

— Что же произошло, сестра Маралина?

— Вы, как человек не только Божий, но и образованный знаете, как труден перевод. Я была поглощена своей работой, но Дух Святой заставил меня отвлечься и в этот момент…

— Все услышали, Матушка, как в первой комнате мужской, хриплый голос спросил обслуживающих посетителей монахинь, где раздел древней философии и раздел научных трактатов давних веков эпохи Готики. Потом услышали женский крик и грохот. — Эмоционально и быстро заговорила Глория. Ей вторила Сара, перебивая, подругу и, не давая сказать ни Маралине, ни Глории. Даже Финелия, глуховатая на одно ухо, услышала, как падала в обморок молодая монахиня, опрокинув скамью и, сбросив на пол книги. Все это произошло в мое отсутствие.

Мы вернулись в первую комнату, где чуть живая, тихо сидела в кресле юная монахиня с бледным лицом.

— Расскажи, что ты видела, сестра Сабина или, правильнее — кого? — попросила ласково ее Матушка Тереза. Бедная девушка была так напугана, что едва могла говорить.

— Дайте ей стакан воды, кто-нибудь, — попросила игуменья. К счастью, в кувшине на столе еще была вода, — обычно монахини, поглощенные работой, за этим не слишком следили.

Обступив плотным кольцом пострадавшую, все присутствующие в Библиотеке за исключением Заведующей (она пришла позже), с нетерпением приготовились слушать ее рассказ.

— Бог свидетель, я сама не поняла кто это был. Возможно, сам Нечистый! — Слезы, наконец, потекли у перепуганной девушки в два ручья. Она осеняла себя крестом и, насилу успокоившись, продолжила рассказ:

— Вошла монахиня, но меня сразу поразили ее глаза. Словно два огня или угля. Она сверлила меня ими будто на сквозь, и я чувствовала, что теряю волю. Как завороженная, я смотрела на нее. Посетительница что-то спросила о книгах, и мне послышался мужской голос, но в голове звучал другой вопрос: «Где персидский фолиант? Покажи его!» — Он словно приказывал. Это был тот же голос посетительницы. С трудом я оторвала взгляд от сжигающих глаз и мысленно осенила себя крестным знамением. Когда нечаянно посмотрела на кисти ее рук, то увидела мужские, волосатые, большие руки и, закричав, потеряла сознание. Очнувшись, первое, что подумала, — «мне привиделось», но напарница сестра Надин, сидевшая за столом и, будучи занятая переписыванием священных текстов, подтвердила, что она так же услышала низкий, мужской голос, но подумала, что он принадлежит пожилой монахине. Поэтому не удивилась, пока не услышала мой крик.

— Услышав крик, я увидела, что Сабина смертельно побледнела и стала падать. Увы, не успела ее поддержать. Монахиня посетительница, поспешно ушла, едва прикрыв за собой дверь, и это меня удивило. Пришли на шум сестры-переводчицы с соседней, смежной залы и помогли привести Сабину в чувство. Они так же могут засвидетельствовать. Остальное Вы, Матушка, знаете. — Тяжело вздохнув и, перекрестившись, Надин почти упала от бессилия на свое место за рабочим столом.

Переглянувшись, мы с настоятельницей, словно прочли мысли друг друга — снова грубые, мужские руки! Тот, кого увидела молодая монахиня Беттина, тот, кто чуть не напал на меня ночью в келье, тот кто был сегодня здесь и хотел отыскать фолиант — одно и то же лицо. «Летающий» топорик и наваждение сном в Библиотеке, возможно так же его проделки. Или — ее?

Успокоив Сабину, Матушка Тереза попросила меня следовать за ней. Затворив дверь тайного кабинета, она перекрестила вход, пространство кабинета и себя. Наконец, опустилась в кресло, пригласив присесть и меня. Настоятельница запрокинула голову на спинку и закрыла глаза. Здесь она чувствовала себя в безопасности.

— Слава Богу. — Вздохнула игуменья. — Сегодня пронесло. Что будет завтра? Ведь он или она, хотя, очевидно — оно, так как это отродье адского племени, не остановится и попытается снова украсть фолиант или его перевод. Вероятно, это существо Тьмы интересует то же, что и нас, — загадки фолиантов.

Задумавшись, она потом с минуту наслаждалась отдыхом. Впрочем, по тому, как подрагивали ее ресницы и двигались под веками глазные яблоки, нетрудно было догадаться, что мозг этой незаурядной женщины напряженно работал. Просто, расслабив тело, лучше начинает соображать голова. Знаю. Проверено.

Наконец, настоятельница захотела знать, что нашла я и какие у меня вопросы. Едва дождавшись разрешения, как фонтан, который закрывали до поры до времени ладонью, я могла выплеснуть радость своего открытия:

— О, Матушка Тереза! Найдено подтверждение Вашим словам. В рукописи, действительно, говорилось о браслетах — «Как две луны мелькнули во мраке браслеты-Рыбы. Золотая и серебряная». Разомкнутые браслеты, действительно, похожи на Зодиакальный Знак Рыбы. Ведь новая эпоха от Рождества Христова в астрологии символизирует именно двух Рыб, и продлится два тысячелетия. Эпоха мракобесия и просвещения, забвения и открытий. Эти браслеты существовали реально. Они были подарены на Рождество одним из волхвов Пречистой Деве Марии. Браслеты — инструмент для спасения человечества, когда придет время. Богородица знала это! Впрочем, пишущий монах не скрывал, что это было видение, хотя и очень реальное. Как знать!

Игуменья внимательно следила за моим словесным излиянием. Затем сказала тихим голосом:

— Покажи, дочь моя, свои украшения на руках, еще раз, пожалуйста.

Сделав это с замиранием сердца, и вновь с предчувствием мне непонятным, я посмотрела на свои браслеты, затем снова на игуменью.

— Что Вы хотите этим сказать, Матушка Тереза?

— Браслеты-Рыбы: золотая и серебряная. — Последовала длительная пауза. Первой не выдержала я:

— Уж не думаете ли Вы, что эти браслеты на мне… — те самые?

— Все может быть. Только зачем нечисти за обыкновенными охотиться? Если к тому же они являются тем святым «инструментом», способным перенести сквозь колодец времени Птицу-Девицу, тогда многое становится понятным.

— Меня мучает вопрос — как они оказались на мне и не свершаю ли я святотатство, нося их, Матушка? Впрочем, не думаю, что это те самые браслеты.

— Возможно, именно они защищают тебя все это время и, думаю, Пречистой Деве так угодно. А что было сказано о Девице-Птице Сенмурв? — поинтересовалась настоятельница.

— Сложением цифр до плюса и после него, я определила день и месяц рождения Птицы Сенмурв. Число то же, что и у Девы Марии — 8.09, то есть, восьмое сентября. Однако эту дату знают все, и здесь нет ничего необычного. Совпадение? Это странно. Мне удалось расшифровать из какого века Птица. Она, вероятно, рождается в двадцатом столетии и с двадцать первого, летит: «…стремительно падая вниз сквозь колодец, считая пролеты. Пятнадцать — число их…».

— Значит, с двадцать первого века — в шестнадцатый? Пролетов пятнадцать, если считать от Рождества Христова. Тогда следующая остановка — шестнадцатый пролет, вернее, платформа для приземления. Ведь так? Если мне память не изменяет — это наш век, дорогая? Что же она здесь забыла? — Прищурив смеющиеся глаза, Святая Тереза внимательно смотрела на меня из-под ресниц. Морщинки ее разгладились, и на скулах появился легкий, персиковый румянец. От этого взгляда сразу стало легко на душе и вся тяжесть последних дней, переживаний — мгновенно улетучилась. Воистину — волшебство!

Мы проговорили еще около часу. Знак Близнецы оставался загадкой, так же, как и точная дата рождения Девицы-Птицы. Непонятной оставалась метафора монаха-писца о родниковой воде «с жемчужиной редкой».

Что Птица Сенмурв должна взять из нашего века? Если только все эти загадки — не сплошная метафора. Главное — возможен ли временной колодец?

Часть II

Глава 1

Кэтти сердится. Маркиз-монахиня едет на бал-маскарад. Казус «маркиза» в «Официальном бранле». «Маркиза» сватают, как трудно быть мужчиной. Подсказка от сплетниц. Танец со свечой и поцелуй юной графини.

1

Заведующая Библиотекой чуть ли не насильно заставила меня уйти из Храма Знаний. Ее аргументы были как скрижали:

— Перевод за короткий срок двух книг солидных размеров, заслуживает нашего уважения и поощрения, сестра Стефания. Сейчас же Вам нужно направить свое внимание на что-нибудь другое, развеяться. Лучший способ отдыха — это работа в саду или на нашей маленькой ферме. Матушка Тереза предоставила Вам выбор. Впрочем, Вы можете просто выспаться. Господь отметит Ваши старания на ниве Знаний.

Все мои уверения, что я не устала, что для меня радость работать здесь и прочее, не возымели хоть какого-нибудь отклика в душе Матушки Анны. Она была непреклонна. Попрощавшись с монахинями, я подумала, что буду скучать за ними. Уже собравшись уходить, заметила, что Глория подает мне знаки. Я попросила ее проводить меня до двери, и мы вышли из комнаты.

— Не подумайте, сестра, что мы виноваты в этом. Настоятельница рекомендовала Заведующей дать Вам отдых, я сама слышала.

— Конечно, я сразу поняла, откуда ветер дует! — смеясь, ответила монахине. Та сделала лицо еще более таинственным, оглянулась и прошептала:

— Будьте осторожны, сестра. «Оно» за Вами следит! Я чувствую это, но «Оно» — не сильнее Вас, потому что за Вами я ощущаю огромную Высшую Божественную Силу. Знайте это! — Она сжала крепко мою руку и, прошептав: «С Богом», поспешила обратно.

— Благодарю, Глория! — Только и успела сказать ей вслед.

Кэтти и Обжора были рады моему возвращению. Теперь они будут видеть меня чаще. По этому случаю кормилица распорядилась на счет ужина. Она заказала своей кухарке мои любимые блюда, включая фруктово-ореховый и молочный десерты. Кот терся о мои ноги, просился на руки и мурлыкал.