Бесплатный фрагмент - Проводник

ПРОВОДНИК (пробуждение силы)

Только для женщин…

Одной бессонной ночью Жрица почувствовала его. Рядом, в темноте, был кто-то. Кто-то осязаемый, из плоти и крови. Но ни разглядеть, ни нащупать не удалось бы. Она не пыталась, но знала.

Вчувствовалась в себя. Где страх? Ночь, тишина, кто-то рядом. По всем канонам она должна была дрожать от страха и судорожно всматриваться в темноту. Но этого не было. Было спокойствие и понимание, что так надо.

«Я Проводник, — почувствовала импульс в голове, — я покажу. Идем».

Встреча 1. Заяц

Путь вился впереди тоненьким журчащим ручейком, который начался сразу у кровати и потек, потек куда-то, извиваясь шустрой змейкой.

Жрица не заметила, как сменилась обстановка. Босые ноги только что шли по мягкому привычному ковру — и уже погружаются в прохладные, влажные от росы травы. Ярко светит луна, но вокруг темным-темно. Лишь ощущение Проводника сзади да серебристая змейка ручейка впереди.

Безветрие. Тишина. И звезд на небе нет. Лишь луна.

Она подошла к высокой круглой горе — каменной, холодной, голой. Змейка ручейка заползала внутрь — в пещеру. И продолжала так же светиться холодным лунным светом.

«Заходи, не бойся», — подбодрил Проводник. А было, и правда, боязно: таким холодом, равнодушием, неприятием веяло от горы.

«У тебя есть разрешение. Заходи».

Слово «разрешение» оказалось магическим ключом. Жрица расправила плечи и пошла за водами в полную тьму.

Шаг, шаг, еще шаг. Под ногами влажная шершавая поверхность, по стенам мерцают всплески света. Впереди… Есть ощущение, что свод пещеры абсолютно круглый, а в центре кто-то или что-то есть. Нужно идти к центру. Там видно будет.

В руке появился факел, светящийся мерным фосфоресцирующим светом. И четкое знание: он от Проводника. Хотя никто не давал, он сам появился. Свет лился где-то на метр вперед. Шаг, шаг, еще шаг. Внутри будто маячок указывает — центр пещеры. Что же там? Тянет, как магнитом. Чувствуется присутствие кого-то живого — его страх, сильный-сильный страх. Кто же ты?

Неожиданно в свет факела вынырнул заяц. Обыкновенный русак, еще малыш, правда. Уши сложил, дрожит весь — прямо бьет его дрожью сильной. Косыми глазами зыркает и тут же взгляд отводит, будто боится, что даже за взгляд пострадать можно…

«Кто это?» — она мысленно спрашивает Проводника.

«Заяц», — звучит ответ, дразнящий своей очевидностью.

«Зачем я здесь?»

«Для разговора».

«С тобой?»

«С ним».

Жрица наклоняется к зайцу, а затем садится на корточки. И задает вопросы, будто с человеком разговаривает. Знает: сейчас именно так надо.

— Кто ты?

— Я не знаю.

— Что с тобой происходит?

— Я боюсь.

— Чего боишься?

— Что меня прогонят…

— Кто прогонит?

— Пещера.

— Какая она, пещера?

— Сильная. Всемогущая. У нее власть. Она решает.

Неожиданный поворот. Она поднимает глаза вверх и тонет взглядом в черноте. Такая может прогнать, да. Это чувствуется. Но надо сначала зайчишку успокоить, потом с пещерой решать.

— Я к тебе пришла, малыш. Меня зов привел. Я давно искала тебя, да не знала, где ты, кто ты…

Заяц, широко открыв глаза, слушал, каждое слово впитывал. А Жрица продолжала.

— Знаешь, для чего я здесь? Чтобы тебя никто, никогда и нигде не посмел испугать. Я не буду тебя пугать и никому не позволю. Я знаю, каково это — бояться. И знаю, каково это — чувствовать себя ненужной. И я никогда, ни одному существу не пожелаю хоть на минуту почувствовать себя не нужным. Ты нужен мне! Слышишь? Ты мне всегда был нужен, — Жрица говорила и чувствовала: так и есть, всегда был нужен. Она протянула руки к зайцу, и тот, повинуясь робкому порыву тела, качнулся к ней, приник, прижался, замер.

Она сидела на полу и гладила его мягкую шерсть. Гладила, гладила, гладила.

— Я возьму тебя к себе, хочешь? — вдруг вырвалось. — Я буду тебе мамой, буду любить тебя — крепко-крепко. Я буду баюкать тебя. Я буду радоваться твоему присутствию. Я буду улыбаться тебе, ловить твой взгляд, целовать твои нежные ушки… Я буду защищать тебя. Буду любить тебя. Буду самым близким человеком тебе. Всегда. И никогда не отвергну. Никогда не оставлю.

В какой-то момент заяц оказался у нее на коленях, расслабил ушки, дрожь прошла, уснул. А Жрица сидела и тихонько пела ему колыбельную — голос грудной, из души идет, и столько любви в нем, столько тепла безмерного…

Наклонилась она к зайцу, поцеловала одно мягкое ушко, другое:

— Спи. Я теперь всегда рядом, — прошептала.

И вдруг заяц встрепенулся, спрыгнул с ее коленей, а на коленях… девочка махонькая лежит — младенец совсем, в одеяло завернутая.

— Берег ее все это время? — догадалась Жрица, но у зайца всё же спросила. — Спасибо, что сберег, поклон тебе низкий.

— Тебе поклон, что пришла, что вернуть ее себе решила, — вдруг почувствовала она ответ от зайца.

И Проводник сзади усмехнулся, поддержал: «Мудро поступаешь, так и дальше делай».

— Ну что, заяц, выведешь нас отсюда?

— Я бы вывел, да пещера не выпустит…

— Пещера?

И повинуясь внутреннему зову, Жрица задает вопрос сводам пещеры:

— Кто ты?

— Я та, которая решает.

— Что решает?

— Принять или не принимать.

— Тебе дано на это право?

Тишина.

— Ты хочешь решать?

Тишина.

— Кто заставляет тебя решать?

Стон:

— Жизнь заставляет…

Она чувствует, что узел затягивается. Заяц снова подрагивает от страха, и малышка на руках ворочается во сне беспокойно. А пещера… Оставаясь пугающей, вдруг становится беспомощной.

— Сколько тебе лет, пещера? Выйди. Покажись.

Из глубины и темноты выходит женщина. Мать. С округлым животом, в котором есть жизнь. Смотрит в глаза, заслоняясь от яркого факела. Опускает голову. Сзади что-то подсказывает Проводник: «Это лишь импульс. Образ. Мысль, не оформившаяся в слова». Но вопрос тут же вырывается — по наитию, из сердца Жрицы:

— На самом деле сколько лет? Покажись. Я не буду тебя осуждать.

И вот женщина стремительно уменьшается в росте, молодеет, превращается в девушку, потом в девочку… И вот уже стоит, заслоняясь от факела, малышка трех лет — беспомощная, растерянная, заплаканная.

— Солнышко, это тебе решать приходится?

Слезы ручьем текут по щекам девочки. Она молча кивает и ничего не говорит.

— Моя ты хорошая… Сама дитя, не повзрослела совсем, а судьбу других определять вынуждена. Сложный выбор пред тобою, но он может стать легче. Хочешь глянуть, кто у меня тут? — Жрица улыбается и приседает, чтобы девочка могла увидеть младенца.

Во все глаза девочка смотрит на невинное дитя. И слёзки одна за одной капают.

— Это про нее ты решаешь, догадалась уже? Ее оставить или прогнать. Дать увидеть свет Божий или уйти во тьму. Решила? Что скажешь?

Девочка ничего не сказала. Она просто протянула руки, взяла спящего младенца и прижала к груди. Мягкое сияние пошло от них во все стороны. Оно росло, ширилось, освещало своды огромной пещеры, и всё вокруг стремительно менялось. Стены, своды, пол покрывались нежными белыми цветами. Мерцающий золотистый свет перетекал от лепестка к лепестку, искрами перелетал с пестика на пестик, с тычинок на тычинки… Ни капли тьмы не осталось ни в одном уголке, золотистая пыльца мягким облаком опускалась со сводов вниз, покрывая девочку с младенцем. И в этом теплом, сотканном из любви и энергий женских, облаке девочка начала меняться: на глазах расти, расцветать, наполняться зрелой сочной плодородной женственностью — теперь уже своей, глубинной, настоящей. Когда женщина достигла возраста своего материнства, процесс остановился. Поднесла она пробудившуюся малышку к груди: «Иди к маме, моя хорошая», — прикрыла одеялком и принялась кормить, напевая. И столько любви, столько нежности, столько тепла было в этом действе.

Жрица стояла и смотрела, как завороженная. А внутри растекалась любовь, нежность, тепло. Она теперь точно знала: она нужная, она любимая, она в безопасности.

Золотое облако вокруг кормящей матери заколыхалось, заблестело, стало на мгновение непроницаемым пологом, а потом рассеялось. И на месте матери с ребенком оказался белый нежный цветок с золотистыми тычинками. Он медленно и плавно поднялся, подлетел к Жрице, и она впустила его в свое лоно. Цветок был теплым, нежным и сильным. Он начал вращаться по часовой стрелке, раскручивая пространство, расширяя энергию, становясь все сильнее, покрывая собой широкие просторы.

Жрица впитывала новые ощущения. Мир стал ярче, шире, он восхищался ею, манил ее, играл с нею. И она с радостью принимала эту игру. Она была теперь готова. Первый шаг сделан. Остальные впереди.

— Пойдешь со мной, заяц? — и они пошли вместе за зовом Проводника.

Встреча 2. Кошка

В этот раз Проводник позвал ее за собой ранним утром. Сельская дорога, полуразрушенные дома, все ветхое, заброшенное, без крепкой заботливой хозяйской руки.

«Ищи, — тихая подсказка в голове, — она где-то здесь».

Кто «она»? Кого искать в этом запустении? Но вопросы лишь помешают, собьют со следа.

Жрица мягко ступала по земляным тропам. Знала: спугнуть нельзя. И так мало шансов. «Ищи, сегодня есть шанс», — голос Проводника успокаивает, снимает тревогу. Вот за углом мелькает маленькая тень. Какое-то животное — одичавшее, испуганное, изможденное… Кошка! Это точно кошка. Четырехцветная. Такие счастье, говорят, приносят.

Только вот в этой кошке счастья не сыщешь, в ней и от кошки мало осталось: без присущей этим животным грации, без плавной медлительности, без сочащегося удовольствия и неги в каждом движении, в каждом миге существования. Забитый испуганный зверек. Шерсть дыбом, в глазах истерика, на морде полуоскал. Вот-вот зашипит дико и скроется, спрячется, затаится. А если не успеет, то в ход пойдут зубы и когти. Защищать ей есть что — одна из девяти жизней осталась, последняя. Жрица это точно чувствует.

«Проведи меня, кошечка, — прошептала Жрица. — Покажи мне, когда ты стала такой».

Кошка внимательно взглянула на Жрицу и побежала вперёд. Ее тропки были извилисты и скрытны, проложены меж мирами, будто длинной тонкой нитью простегивали пространство и время.

Стежок, ещё стежок — и они совсем в другом месте. Нет, в том же. Просто много лет назад. Дома еще не заброшены, сады не запущены. Кое-где на лавках сидят дородные бабки, плюют семки. Вот по дороге едет на велосипеде жилистый загорелый до черноты дед в облаке перегара. Вот мальчишки швыряют камни… в котенка четырехцветного. А к хвосту консервная банка привязана. Котенок сжался весь: бежать страшно, остановиться еще страшнее…

Кошка встала на обочине, густые почти сухие слёзы из глаз так и выступили. Когти выпустила, шерсть дыбом, зрачки — узкие щелки, рычит утробно. Но стоит.

«Давай. Не бойся. Сейчас ты уже не котенок. Я с тобой. Я за тебя», — шепчет Жрица, и кошка летит вперед, с прыжка цепляется когтями за самого шумного мальчика и рвет, рвет, рвет… Прыгает от одного к другому — на всех ее ярости в избытке.

Секунды — и мальчишек словно ветром сдуло. Кошка села прямо посередине дороги и начала вылизываться. Жрица подошла к котенку, освободила его хвостик, устроила на ручках, погладила. Теперь она точно чувствовала: у кошки в запасе две жизни.

«Хороший котя, хороший, — гладила она маленький четырехцветный комочек, и тот постепенно расслаблялся, щурился, сопел довольно. — Иди к кошке, она тебя отвоевала. И больше никогда не бросит. Ты очень важная часть ее — ты ее жизнь».

На этих словах котенок засветился и превратился в маленькую звёздочку.

Жрица сложила ладошки и нежно подула на звёздочку, и та, мерцая, полетела к кошке, впиталась в нее, растворилась.

Кошка будто этого и ждала. Встала, вытянула хвост трубой и вперед пошла — по тропкам извилистым, исчезающим.

Стежок, еще стежок… И вот они у дороги. Просторная, широкая трасса, идущая сбоку деревни. Кошка садится у обочины и смотрит в поле, будто ждет чего.

«Следи внимательно, нужна будет твоя помощь», — слышит Жрица Проводника и внутренне собирается.

Издалека, откуда-то из подсолнухового поля, слышится лай собак и улюлюканье мальчишек. А слева по трассе мчится фура — далеко еще, но нетрудно предугадать, что встреча неотвратима.

Первой из подсолнухов выскакивает кошка — еще мелкая, но уже постарше недавнего котенка. А вслед за ней — остервеневшие, раззадоренные мальчишками собаки.

«Да что ж они ее травят, изверги!» — гнев мощным вулканом разрастается внутри Жрицы, и резким рывком она бежит к собакам.

— Пшли прочь! Быстро! — и столько силы, столько мощи в этом голосе, что его невозможно не услышать, невозможно ослушаться. Собаки будто на огненную стену натолкнулись: поджав хвосты, заскулили, попятились.

А их жертва с круглыми плошками-глазами смотрит на дорогу, по которой с грохотом проносится фура. И на которую пришлось бы выскочить ей, прямо под колеса, не останови Жрица псарню.

Старшая кошка неторопливо подошла к младшей. Лизнула, принюхалась, муркнула. И Жрица почувствовала: уже три жизни у нее! Еще одна вернулась…

Забрав с собой еще одну маленькую звёздочку, Жрица и кошка двинулись дальше. Стежок, ещё стежок. Травля, атаки, угрозы, бойкоты, издевательства… Жизнь за жизнью они возвращали кошке. И каждый раз спасали маленький четырехцветный пушистый комочек, совсем не ожидающий чьей-то милости, никогда не видевший заботы, защиты.

И с каждым разом кошка все больше преображалась. Сначала шерсть улеглась, стала мягкой и блестящей. Затем дикий затравленный взгляд стал открытым, чуть даже дерзким, кошачьим. Вернулись грация, игривость, повадки… И самой последней проявилась неподдельная кошачья ласковость, нежность — та любовь благодарной кошки, которую ни с чем не спутаешь.

И вот сидят уже Жрица да кошка на облезлой лавке у заброшенного дома. Жуют один мякиш на двоих, молоком запивают. Кошка ласковая, нежная, преданная взбирается на коленки, заглядывает Жрице в глаза, дотрагивается влажным носиком носа, трется лбом о лоб… А потом спрыгивает, а на коленках у Жрицы девчонка-трёхлеточка сидит, в глаза глядит да игриво улыбается.

Жрица обнимает ее порывисто:

— Вернулась ко мне?! Спасибо! Я так тебя ждала, так искала!

Кошка сидит в это время, умывается, будто и дела ей нет, да сама с любовью на девчушку поглядывает.

— Спасибо, что сберегла ее, — шепчет Жрица кошке. — Век помнить буду, век почитать. Мой дом — твой дом. Пойдешь со мной?

Кошка согласна, кошка уже все решила, хотя виду не подает — вылизывается дальше. Жрица гладит по голове девчушку:

— Лапушка моя, я никогда тебя больше без защиты не оставлю. Уж теперь я постою за тебя, всегда найду силы. Ты для меня — на первом месте.

Девочка смотрит на Жрицу, щурится довольно, улыбается, ручками волосы гладит.

— Пойдешь в мой внутренний мир? Он твой, как и мой. Я очень хочу всегда быть с тобой рядом! — Жрица обняла маленькую крепко-крепко.

На этих словах девочка улыбнулась и превратилась в яркую желтую кувшинку. Цветочек взлетел, завис в воздухе, закружился… И так, кружась, раскручивая потоки пространства, растворился в теле Жрицы, расположившись чуть ниже пупка.

Жрица глубоко вдохнула, медленно выдохнула, и так хорошо ей стало! Мягкая, ласковая, игривая, творческая, созидающая, берущая и дающая энергия плескалась внутри и побуждала танцевать.

Не отказывая себе, Жрица начала медленный, все ускоряющийся танец. Ритм, движение, сила поглотили ее, а цветок внутри вторил ее движениям, расцветал, раскрывался, наполнял всю ее суть дивным ароматом.

Часы летели, как минуты, а энергия все прибывала. Сначала бурная и неуемная, потом спокойная и уверенная…

И лишь под утро Жрица и ее кошка, счастливые и расслабленные, отправились домой.

Встреча 3. Собака

Ей приснилось, что она щенок, которого хотят утопить. Маленький, слепой бутуз, даже не пробовавший молока мамки… Все слышит, все чувствует, все понимает. И в сердце зарождается большой-большой голод — великая черная пустота, которую не утолить.

«А этого давай оставим», — вдруг услышала Жрица маленькими щенячьими ушками и проснулась. Она знала: где-то рядом Проводник. Пора в путь.

Город. Нет, городок.

Сухой, бетонный, пыльный.

Здесь давно нет дворников, метущих дорожки в пять утра.

Здесь давно высохли старые деревья, а новые не насадили.

Прямо посередине узкой дороги размеренно бежит собака.

Бока впали.

Ребра торчат.

Морда опущена вниз.

Судя по всему, кормящая. Или только родила.

«Иди за ней», — голос Проводника вторит мыслям Жрицы.

Еще немного пробежав, собака свернула куда-то во дворы. Попетляла меж погребов, побежала к гаражам. Там в маленьком закутке в коробках пищали щенки — четыре маленьких карапуза. Как из недавнего сна. И, похоже, они были еще ни разу не кормлены.

Собака подошла, глянула равнодушно и легла в сторонке. На Жрицу посмотрела с подозрением, но не зарычала.