Бесплатный фрагмент - Противостояние

Всегда нужно идти серединным путем между двумя крайностями, между добром и злом, между светом и тенью, ибо все в мире меняется со временем. То, что хорошо, становится плохим и, наоборот, зло оборачивается добром.

Иван Ефремов

ЧАСТЬ I СДВИГ

Глава 1. Хранитель

Защищают не грудью, защищают тем, что в груди.

Евгений Ханкин

1.

Я, как легавая, которая взяла след дичи. Только ведет меня не запах, а седьмое чувство, тот нарастающий трансцендентный призыв, который позволяет безошибочно определить, где находится очередной посягатель на Равновесие, насколько близок он к свершению своего замысла.

Незримый зуммер в мозгу пищит все сильнее, указывая направление. Это, как неодолимый позыв избавиться от грязи… сходить в туалет… чем ближе преступник, тем острее желание, с этим уже невозможно бороться, да я и не хочу…

Дождь усиливается.

Легкий влажный ветер с Амура освежает разгоряченную кожу лица, треплет волосы. Слева темная аморфная масса парка Динамо, справа — серые городские кварталы.

Шагаю по избитому тротуару улицы Маркса, обходя многочисленные лужи, еще сотня шагов…

Здесь!

Замираю на месте, внимая чувству охотника.

Высотка!

Он там, в трехстах метрах от меня.

Продираясь сквозь людской поток ночного города, сворачиваю к строению. Десятки взглядов скользят в сторону, смотрят сквозь. Полезное качество: меня хоть и видят, но как бы не замечают, словно я полузабытая тень неприятного сновидения.

Полупрозрачное облачко моего друга, потустороннего, нетерпеливо маячит впереди — он тоже чувствует.

Дверь в подвал. Замок сорван, как и ожидалось. Сквозь узкую щель приоткрытой створки сочится электрический свет.

Белек нетерпеливо просачивается сквозь бетонную стену и вновь появляется рядом через пару секунд. Призрачное тело играет перламутровыми переливами. Слышу его высокий возбужденный мыслеголос:

— Он там! Поторопись.

Внутренне улыбаюсь: попался, голубчик.

Бросаю взгляд на часы. До катастрофы две с половиной минуты, целая вечность, успею.

Осторожно приоткрыв тяжелую металлическую дверь (надо же, не скрипнула даже) ужом проскальзываю внутрь.

Низкий потолок, влажные бетонные стены, местами покрытые склизкой плесенью, холодный пол, усеянный мусором, затхлый спертый воздух с выразительным прелым душком…

Ступаю тихо, как кошка. Шаг, другой.

Вот он!

Маленький блеклый мужчина лет пятидесяти сгорбился у последней закладки. Все, взрывные устройства готовы. Он выпрямляется и скалится в пустоту. В обезумевшем взгляде жуткая смесь вселенской ненависти и горячего торжества.

Я уже видел этого типа сутки назад в своем сне-откровении, знаю, что будет дальше, чем закончится, если не раздавить этого тарантула. Сейчас подрывник сделает десяток шагов к своему опустевшему рюкзаку, достанет оттуда детонатор и нажмет роковую кнопку. Такова задумка безумца: сгинуть вместе с тысячами своих жертв. Он долго лелеял эту мечту, настолько слился со своим адским планом, что не мыслит существования после — готов расстаться с жизнью. Да, это не истеричный позер, жаждущий геростратовой славы, нет, этот тип по-настоящему ненавидит человечество.

Что же так искалечило его психику, превратило в лютого мизантропа? Я мог бы узнать ответ, погрузившись в память маньяка, вплоть до самого детства, но времени в обрез.

Незнакомец делает шаг и слышит жесткое:

— Стоять!

Ошарашенный, он цепенеет в шоке, словно подросток, которого застали за занятием онанизмом. Его растерянные блеклые гляделки шарят по сторонам, находят меня. Все, попался, змееныш. Он даже не пытается сопротивляться, бежать… Во взгляде обреченность, искры осколков вдребезги разбитой мечты. Боже, сколько раз я видел подобный взгляд, сотни раз, тысячу?

Наконец бледные губы неудавшегося «вершителя судеб» раскрываются. Слышу срывающийся возглас:

— К-как ты…

Подхожу к потрепанному рюкзаку и пинаю его в сторону, подальше от неудавшегося террориста:

— Все, «герой», отвоевался.

Собеседник пытается что-то сказать, но нерожденная фраза тонет в сдавленном всхлипе.

— Как же ты дошел до такого, «венец творенья»?

— Я…

— Знаю, слышал это сотни раз. Жизнь била тебя, жестоко, многократно… Вот и решил огрызнуться, погрозить пальчиком Богу, — я приблизился к нему на шаг и понизил голос до шепота. — Но, открою секрет: ты не один такой. Почти каждый проходит через муки, беспросветные страдания, если не в этой жизни, так в следующей. Но не все ломаются, далеко не все.

— Но почему так. За что?

Я криво усмехнулся:

— Нам ли судить Его замыслы? А ты не думал, что это проверка, испытание, ниспосланное свыше? И ты не прошел его, сдался, озлобился, ополчился на всех, решил уйти, но при этом громко хлопнуть дверью. Дурень, ты даже не представляешь, что натворил.

— Натворил? Но я ничего не успел…

— Я о твоей душе.

— Как? Ты хочешь сказать, что… — сгорбившийся человечек впервые взглянул прямо, глаза в глаза, булькнул горлом и замолк, сраженный пугающей догадкой. — Не может быть!

Вот она, причина рождения подобной гнуси. Безверие. Это насекомое, и другие, подобные ему, уверены, что живут единственной жизнью, после смерти — конец всего, пустота. Нет высших сил, дарующих и карающих. А если так — нет и справедливости, воздаяния, руки развязаны, твори, что вздумается. Грустно. Есть ли смысл разъяснять ему все это? Нет, пожалуй. Скоро сам все поймет, увидит, почувствует…

Я криво усмехнулся:

— Ты ведь не боялся, почти. Думал: терять уже нечего, все и так утрачено, хуже не будет; жаждешь смерти, покоя, небытия. Разочарую тебя, бедняга. Бытие безмерно сложнее, чем ты надеешься. Открою секрет: не видать тебе покоя, а смерти, как ты ее представляешь, вообще не существует, есть лишь переход в иное. Теперь ты понимаешь, глупец, почему я заговорил о твоей душе?

Человечек молча сглотнул и что-то просипел.

Он боится, но не верит мне. Бесполезно. Конечно, такое трудно принять со слов, пока не увидишь. Так, хватит болтовни. Пришло время кары. Я понизил голос:

— Не надейся, ты не умрешь сейчас, это произойдет… через пару лет. Хочешь увидеть, что ждет тебя после?

В глазах неудавшегося убийцы панический блеск рождающегося ужасного темного откровения:

— Нет!!!

— Поздно, приятель, ты зашел слишком далеко. Вот то, от чего не убежишь, не спрячешься. Смотри!

Кусок мира, который казался таким настоящим, незыблемым, вдруг растворяется, образуя рваную дыру в пространстве, сквозь которую преступнику открывается во всей своей пугающей неприглядности Нижнее царство мира мертвых. Уже не отвернешься, не закроешь глаза. Оно более, чем реально, прорывается к нам скрежетом, смрадом, токсичными флюидами страдания и безнадеги.

Пепельно-бледный, охваченный горячим ужасом, он не в силах оторвать взгляд от Инферно. Чувствую, как плавится его воля, корчится душа в осознании неотвратимости грядущего.

В следующее мгновение мужчину вдруг скрючивает, ломает, как пластилинового, и грешник падает на бетонный пол, корчась в конвульсиях. Глаза закатываются, угол рта повисает. Ему уже не подняться, во всех смыслах.

Пора заканчивать.

Закрываю портал, набираю номер экстренной службы и направляюсь к выходу. Моя очередная миссия выполнена.

2.

Все.

Как в доброй сказке: люди спасены, злодей повержен, рыцарь в сияющих доспехах удаляется.

Получилось. Как и всегда, между прочим. Ни одной осечки за всю мою недолгую жизнь. Сознание захлестывает волна блаженного удовлетворения, как в первый раз. Да, к этому невозможно привыкнуть.

Вроде бы пора уходить, но это еще не все — я должен проводить его. Это, как ритуал.

Первой появляется бригада саперов, чуть позже — пара усталых медиков на неотложке и наконец — полицейская опергруппа.

Суета бравых защитников общества собирает приличную толпу любопытных зевак. И так из раза в раз. Это неискоренимая извращенная тяга — жажда своими глазами увидеть трагедию, почувствовать близкое дыхание смерти, которая ищет не тебя — другого.

Противно.

Голоса людей в белом:

— Что с ним?

— Тяжелейший эмоциональный шок и, как следствие — правосторонняя гемиплегия.

— Паралич? Такое возможно?

— Как видишь.

— Это что же его так напугало?

— А бес разберет… не бери в голову. Одно скажу, теперь он лежачий до конца дней.

Вот он.

Встречаю потерянный, ошеломленный взгляд своей жертвы. Сломленного, как-то разом постаревшего мужичка на каталке уже заталкивают в машину неотложки.

Что ж, человече, каждому по заслуге. Гнилой зуб вырывают без жалости, чтобы избежать большего вреда.

Вот я тебя и вырвал.

Задрав голову вверх, смотрю на сверкающую стеклом и светом пятнадцатиэтажку. Первый этаж — развлекательный комплекс, заполненный под завязку (немудрено: пятница, конец недели, слегка заполночь — самое время оттянуться), остальное — жилые этажи. Сколько же народу хотел погубить этот гаденыш, тысячи? И ведь все рассчитал, грамотно сделал, паскуда: двенадцать закладок взрывчатки в подвале у шести главных несущих опор.

Что печально — он не исключение, а ужасающая закономерность. Каждый день веду охоту на подобных выродков, этой войне не видно конца. Откуда такие берутся, гниль человеческая? Как тараканы, сколько борюсь с ними, меньше не становится. Этот, правда, слабенький оказался. Стоило приоткрыть краешек нашей действительности, показать упырю его будущее, как «благородный мститель» тут же скис, поплыл…

Все они так… Почти никто не понимает, что ускользнуть не удастся: за любым злом, совершенном в этом мире, рано или поздно следует жестокое возмездие, там, откуда не убежишь. Это непреложный закон.

Я оглянулся на отъезжающую машину «скорой помощи». Несчастному открылась истина, с моей подачи. Теперь ему жить с этим страшным знанием, с трепетом ожидать конца. Да, порой ожидание казни страшнее самой казни.

Жаль ли мне его? Гм. Может и мелькнет в душе искра сочувствия, но стоит взглянуть на огромное здание, кишащее людьми и представить, что случилось бы с ними, если б мне не пришлось вмешаться, жалость улетучивается, как сигаретный дым на ветру. Что тут думать? Разве хирург сочувствует паразиту, извлекаемому из тела пациента? Он — враг, а от врага избавляются… и никаких терзаний.

Все верно. В бездну мораль, угрызения. Мое кредо — принцип наименьшего зла. Если встает выбор: гибель одного, или тысяч (а иногда и миллионов, такое бывало), тут и думать нечего, ответ очевиден. И плевать на сопливую достоевщину (стоят ли все жизни мира одной слезинки обиженного ребенка), чепуха! Эта вывернутая наизнанку логика — первый шаг к тухлому показному либерализму, в объятьях которого деградирует западный мир.

Ну что ж, дело сделано… прочь отсюда.

Я огляделся, прощаясь с городом. Искрящийся иллюминацией ночной Хабаровск почти не изменился после моего прошлого визита (Сколько лет прошло, пять, семь? Уж и не помню).

Опять!

Внутри все вскипает, тело мелко трясет, перед глазами желтая пелена. Начинается. Вновь слышу странный зов, который преследует меня уже неделю. С каждым днем он все сильнее, настойчивее, требовательней. Отчаянный ментальный вопль. Что-то должно произойти сегодня, через час, а может и раньше, нечто, напрямую связанное с моей нитью бытия. Медлить нельзя.

Снова открываю иное видение. Полис преображается. На широких улицах, среди вечно спешащих людей, мнящих себя хозяевами бытия, растут, парят, снуют разнообразные бесплотные потусторонние создания, маленькие и гигантские, добрые, злые, равнодушные…

Делаю шаг и… меня накрывает очередное видение.

То, что вижу сейчас — не настоящее, это будущее, худшее из возможных.

Западная Европа, Голландия, Амстердам — город, в котором бывал десятки раз, знаю и люблю эти места.

Яркий летний день. Духота…

Я на Даамстрат, у моста через канал. Вокруг — толпы улыбчивых иностранцев, каждый третий — турист. Город живет, дышит, купается в солнечных лучах… спокойный, расслабленный, уверенный в завтрашнем дне. Идиллия, реальное воплощение сытой западной мечты. Разве может что-то угрожать этому оплоту социальной стабильности?

И вдруг…

В секунды все затягивает мраком: людей, дома, проспекты, поток автомобилей, воду канала… Кажется — даже воздух стал темнее, гуще. Разгоряченная от июльской жары влажная кожа чувствует ледяное дуновение. Горожане замирают, опасливо озираются, обращают тревожные лица вверх.

Что это?

Смотрю в небо и не узнаю Солнца. Привычная родная звезда умирает, стремительно остывает. Сейчас это уже не оплот света, рождающий жизнь, а тусклое темно-багровое светило, дающее тысячекратно меньше энергии, чем раньше. На него можно смотреть не щурясь, без опаски. С каждой секундой оно все темнее.

Небо быстро чернеет, все больше звезд проявляется на его антрацитовом бархате.

Градус людского напряжения накаляется, вот-вот перерастет в панику… И тут звенящую тишину нарушает уверенный мужской голос рядом: «затмение», и сразу же вздохи облегчения вокруг, нервные смешки. Народ по-прежнему невозмутим.

И вдруг чувствую ледяное дуновение смерти. Секунда и… крики… паника… грохот сталкивающихся автомобилей…

Смотрю вокруг. Боже! Улицы усеяны человеческими (и не только) трупами. Люди падают замертво один за другим, словно некая злая сила высасывает из них жизнь за мгновения.

На это больно смотреть. Задыхаюсь от полного бессилия, невозможности помочь. Чудовищный процесс тотального умерщвления идет лавинообразно, по нарастающей. Несколько минут, и город мертв. А только ли он? Как бывает в подобных видениях, откуда-то извне приходит неколебимая уверенность — на всей планете не осталось ничего живого: ни человека, ни растения, ни бактерии…

Глобальный катаклизм.

Источник тепла сгинул, последствия не заставляют себя ждать. Все развивается слишком быстро, вопреки всем законам физики. Мир охватывает жестокий космический холод. Реки и каналы промерзают до дна, даже бескрайние воды океанов превращаются в лед, целиком, от полюсов до экватора.

Температура приближается к абсолютному нулю. Повинуясь стремительному охлаждению, газы атмосферы переходят в жидкое состояние. Этот студеный дождь — знак окончательной гибели планеты. Сначала крупными каплями на ледяную поверхность падает конденсированный кислород, затем — азот, иные газы…

Все, Земля мертва. Но это только начало. Катастрофа продолжается, ее масштаб всеобъемлющ.

Мгновенно перемещаюсь в дальний космос и вижу, как в бесконечной дали, одна за другой гаснут звезды, остывая, коллапсируя, превращаясь в глыбы мертвой материи. Млечный путь тускнеет, растворяется во тьме. Пара часов, и во Вселенной не остается ни одной лучащейся галактики, квазара, иного объекта, только обледенелые шары вещества. Это необратимый процесс.

Мрак воцаряется в мирах.

И вот, последний акт трагедии — исчезает важнейшее свойство сущего — движение. Трупы бывших звезд, планет, астероидов и иного космического мусора замирают на месте, останавливаясь на веки, прекращают свой бег даже элементарные частицы, кварки, электроны… Вот он — абсолютный ноль во вселенском масштабе.

Внутренняя дрожь пробирает до глубины души: передо мной пустое статичное Мироздание, принявшее окончательную смерть. Возврата не будет, во веки веков…

Финита…

Прихожу в себя и жадно вдыхаю, словно все это время находился под водой. Внутренняя дрожь постепенно стихает.

Что это было?

Меня часто посещают вещие видения о бедствиях, но гораздо более скромного масштаба — нашего, человеческого, не выходящего за пределы планеты. Всегда известно, где произойдет катастрофа и когда, с точностью до секунды. Именно это и позволяет предотвращать их. Подобное же — впервые. Не знаю, что и думать…

Внутри зреет нехорошее предчувствие.

3.

Довольно. Пора валить отсюда.

Призываю транспортника. Пара секунд, и передо мной появляется светло-кремовое существо, напоминающее огромное чечевичное зерно. Слышу его мыслеголос:

— Куда на этот раз, чистильщик?

Пытаюсь отбросить мысли об увиденном только что. Надо заниматься только тем, что в силах изменить. Сейчас меня интересует странный внутренний зов. Делаю шаг вперед, вплотную, так, чтобы тень прибывшего соприкоснулась с моим ментальным полем:

— Чувствуешь это?

— Да. Сущее требует, чтобы ты спас ее, немедленно. Это не то, что обычно, это особое…

— Ее?

— Сам увидишь.

Вот так всегда. Мои действия предрешены. Я, словно крохотное, но полезное колесико в непостижимом часовом механизме Вселенной, слышу глас Мироздания, выполняю то, что необходимо Ему. И так всю жизнь. Никакой свободы выбора.

Протягиваю руку сквозь дымчатое тело собеседника. Задаю главный вопрос:

— Ты знаешь где это?

— Да.

— Тогда не медли, дружище. Отправляй меня туда, как можно ближе.

Потусторонний ширится, обволакивая мое тело, словно кокон. Белек рядом, прячется под мышкой. Транспортник замирает на секунду, и… все взрывается.

Через мгновение нас грубо вышвыривает на людные улицы Москвы. Падаю с метровой высоты, обдирая ладонь о мокрый асфальт. Мягкая посадка, чтоб его…

В тот же миг уши разрывает истеричный визг тормозов. Мчащийся прямо на меня черный седан останавливается всего в полуметре. Опускаю глаза от слепящего света фар. Перегретые от экстремального трения шины исходят густым пахучим паром. Из окна салона слышится срывающийся крик водилы:

— Ты куда прешь, лунатик?! Уже нализался? Вали отсюда, живо!

Похоже, он серьезно напуган.

Пробормотав дежурное извинение, удаляюсь на тротуар, умело ввинчиваясь в равнодушный безликий людской поток.

Надо же, а в столице лишь ранний вечер. Никак не могу привыкнуть к разнице в часовых поясах.

Снова зов!

Чувствую, объект совсем рядом.

Метро.

Часики тикают, надо спешить. Срываюсь с места, ныряю в разверстый зев подземки. Прыгая через три ступеньки, быстро спускаюсь к кассам. Перехожу на бег. Нет времени стоять в очереди за проездной карточкой. Не снижая скорости, нагло нарушаю правила, легко перепрыгивая через платный турникет. У пухлой дежурной дамы в застекленной будке никакой реакции. Меня словно не замечают. Так и есть.

Двухсотметровый бросок к перрону и… ничего.

Я ошибся? Исключено.

Закрываю глаза и включаю седьмое чувство на максимум. Однако! Я не просто чувствую — вижу. Невысокая стройная девушка лет двадцати. Оранжевые кроссовки, голубые джинсы, канареечная ветровка, на голове, словно пожар — густая грива ярко-рыжих волос до плеч. Какая пестрая… девочка-праздник.

Она не тут пока. Но скоро будет.

Выходит, Провидение призвало меня не к объекту, а к месту некоего события.

Жду.

Глава 2. Обреченная

Не все, что происходит, происходит от судьбы. Кое-что находится и в нашей власти.

Карнеад

1. Червь

— Уф-ф… да чтоб их… в преисподнюю… — Семен Петрович проснулся от очередного кошмара.

Сердце колотилось в груди, как канарейка в тесной клетке, липкий холодный пот покрывал все тело, во рту металлический привкус.

Он мысленно вернулся к сновидению, что там было? Опять зал суда, суровый непримиримый судья, нависающий, словно утес, безликие молчаливые присяжные, уже готовые вынести обвинительный вердикт, ненавидящие глаза толпы присутствующих, и он сам, на месте подсудимого, за железными прутьями решетки.

Всегда одно и то же. Сколько можно?

Взглянул на часы: без четверти шесть, рано, но что-то подсказывает — заснуть больше не удастся.

Все тело ломит, кости ноют, застарелый геморрой горит огнем, затылок раскалывается от боли…

«А что ты хотел в семьдесят восемь?» — мысленно сказал он себе и потянулся за автоматическим тонометром.

Ого! 175 на 100, высоковато даже для старика. Он достал из прикроватной тумбочки блистер с розовыми таблетками, выковырял сразу две и отправил их в рот. Хороший препарат, через полчаса полегчает. А остальное терпеть можно.

Мужчина, кряхтя, поднялся с постели и вдруг загадочно улыбнулся, как заговорщик, скрывающий жуткую тайну.

Да, сегодня особый день, тот самый, когда ему плевать на гипертонию, диабет, артрит и массу других болячек. Как долго он ждал этого… ровно четыре недели. Наконец-то…

С раннего детства Семен Петрович Промозглый был законченным латентным социопатом. Выраженный интроверт, он боялся людей и одновременно ненавидел их. Глубоко внутри, в подсознании, постоянно жила животная тяга к убийству, она была, словно отдельное самостоятельное существо, которое не подчинялось ему, наоборот — пыталось повелевать. Когда это началось, что явилось причиной — кто знает? Он был таким, сколько себя помнил, всю сознательную жизнь.

С детства маленький Сема научился противостоять этой побуждающей силе, говорить ей «нет», загонять поглубже. Да, мальчик был далеко не глуп, понимал, чем чревато потакание своим внутренним желаниям, что его ждет в этом случае. Он привык маскироваться, сливаться с массой обычных людей, которых так презирал.

Правда однажды, в тринадцать лет, Семен чуть не прокололся. Это случилось в детском летнем лагере, когда он, впервые в жизни, оказался наедине со своей не по годам развитой сверстницей. Леночка… да имя врезалось в память на всю жизнь. Пригласившая его к себе девочка, точнее, начинающая зреть девушка, имела свои планы — сблизиться с парнишкой, на которого положила глаз. Но у юноши не было мыслей о поцелуях, в его голове пульсировало вдруг поднявшее голову побуждение: «Убей! Придуши девку!». Грех не воспользоваться: они вдвоем в свободной комнате, свидетелей нет… Он уже сделал шаг вперед, потянулся к намеченной жертве и… в комнату без стука вошла вожатая.

Да, в тот раз ему сказочно повезло, пронесло. Подросток был на волосок от крушения. С тех пор он дал себе слово: не позволять гадине, что сидит у него в мозгу, управлять собой, прижать ее.

Получилось. Хотя, только дьяволу известно, каких усилий это стоило, скольких бессонных ночей, нервных срывов, удушающих депрессий. Тем не менее большую часть своего долгого существования (только так это можно назвать), в течение многих десятилетий, Семен Петрович вел жизнь обыкновенного, ничем не примечательного серого человека. Труднее всего было вначале. Затем он свыкся, полностью подавил то жгучее желание, что просилось наружу, был подобен алкоголику, бросившему пить. Бытие потихоньку налаживалась. Было время, когда он и сам почти поверил, что вполне нормален.

Мужчина вел жизнь затворника — ни друзей, ни девушек (упаси боже, он прекрасно понимал, чем может закончиться свидание с подружкой, останься они вдвоем). Одиночество, его это устраивало.

Так бы и продолжалось, но старость берет свое, воля с возрастом слабеет, уже не может сдерживать кровожадного монстра, затаившегося в подсознании. Кризис был неминуем.

Впервые это произошло почти два года назад, когда ему было семьдесят шесть. Его истинная суть неожиданно вырвалась наружу, словно огнедышащий дракон из подземелья, вмиг подчинила себе человека. В тот день пенсионер впервые отнял чужую жизнь.

Все, он капитулировал.

С того времени это повторялось с завидной регулярностью — раз в 28 дней, в полном соответствии с лунным циклом. Всякий раз, когда прибывающая луна начинала расти в объеме, Семен Петрович чувствовал нарастающую с каждым днем исступленную первобытную тягу, которая достигала пика в полнолуние. В этот день он уже не мог думать ни о чем, кроме убийства. В считанные минуты этот человек преображался внутренне, перекидывался подобно оборотню, и выходил на охоту.

Сегодня тот самый день.

Растягивая удовольствие предвкушения, Семен Петрович неторопливо позавтракал, вальяжно накинул старенький плащ мышиного цвета, обулся и, тихонько насвистывая что-то жизнерадостное, отправился в каменные джунгли просыпающегося города.

Подземка — вот территория хищника, его личная вотчина, то место, где он, наконец-то, свободен быть самим собой, настоящим.

Поиск.

Его жертвы всегда похожи — это броские, ярко одетые симпатичные девушки субтильного телосложения (точь-в-точь — незабвенная Леночка).

Сегодня не везет. Он никак не может найти ту самую, единственную. Десять часов бесплодных поисков. Уже побывал на кольцевой, синей и красной ветках, дважды успел перекусить и отдохнуть в кафе (не молодой, силы не те), сейчас очередь оранжевой. Станция Октябрьская.

Мужчина медленно тащится по перрону. Его уже начинает потихоньку трясти от безысходности. Если сегодня этого не произойдет, он просто взорвется от распирающего изнутри напряжения. Тлеющий уголек надежды затухает с каждой минутой.

И вдруг…

Краем глаза престарелый убийца замечает знакомый образ.

Она! Та самая. Кричаще одетая стройная девочка, судя по всему — студентка, ну и внешность, красотка. Ждет электричку, стоит на самом краю перрона, как по заказу.

«Умница», — старик тепло смотрит в спину юному созданию, почти любит ее. — «Идеальная позиция».

Он привык быть незаметным, сливаться с людскими массами, его будто не существует. Сколько раз проделывал ЭТО, никто не обратил внимания. Да и кому это нужно? Отстраненные равнодушные москвичи, погруженные только в свои заботы, им все равно.

Из тоннеля слышится предупреждающий гудок, частый стук колес пассажирского состава.

Пора!

Убийца тихо подходит к жертве со спины, встает к ней вплотную, сзади. На лице — безумная ухмылка маньяка. Он замирает, в ожидании сладостного чувства свершения, по силе подобного оргазму (которых он давно не испытывал).

Вот он — момент истины.

2. Фатум

— Классно погуляли, — разрумянившаяся Светка с наслаждением втянула ноздрями свежий весенний воздух и встряхнула рыжими кудрями. Мелкие капельки изморози слетели с волос, образуя над головой девушки легкое облачко, как нимб у святого.

— Да ладно, — подруга Ирина снисходительно хмыкнула, жадно затянулась «раковой палочкой» и дохнула сизоватым дымком, — поверь, здесь есть места и покруче.

— Тебе виднее, ты уже на пятом курсе, а я чуть больше года в Москве. Мне тут все в диковинку, любая мелочь. Кафетерий — просто прелесть: уют, полумрак, тихая музыка… А кофе — обалденный… я такого в жизни не пробовала.

— Ладно кофе, не в нем счастье, сердцеедка. Ты ведь заметила, как красавчик у окошка пялился на нашу принцессу? Признайся, он тебе тоже приглянулся?

Света звонко захохотала и прищурила голубые глазищи:

— Да ну тебя, сводница, на уме одни парни. Я на втором курсе всего, мне не до этого, учиться надо. Вот когда получу диплом, тогда и об амурных делах подумаем.

— Дурилка ты. Одно другому не мешает. Кстати, тут неподалеку неплохой ночной клуб, через часок открывается. Пойдем? Оторвемся по-взрослому. Решайся, зануда.

— Нет, Иришка, ты же слышала. К тому же, одета я не по сезону, — Светка зябко закуталась в ярко-желтую ветровку, — а тут дождь вот-вот ливанет. Пора в общагу.

Собеседница отвела взгляд в сторону и разочарованно швырнула окурок на мокрый тротуар:

— Да-а, Кинчева, всегда с тобой так. Конец недели — а ты, как затворница. Как знаешь, неволить не буду. Дуй, грызи гранит науки. А я — в загул, сейчас наши подтянутся.

— Ладно, не дуйся.

— Тебя проводить?

— Зачем? Тут до метро три минуты пешком.

— Давай, до встречи.

Быстрая ходьба разогнала кровь, согревая тело. Вот уже огромная буква «М» над головой. Станция Октябрьская.

Перед входом вдруг налетел ледяной порыв ветра. Девушку пробрало до самых костей. Откуда-то изнутри накатило иррациональное чувство смертельной опасности, к горлу подступил шершавый ком дурноты. Захотелось спрятаться, как в детстве, уткнуться лицом мамочке в грудь.

«Ух-х… дьявольщина… Что это я? Как маленькая», — юная студентка глубоко вздохнула, отгоняя прочь дурные мысли и решительно засеменила вниз по лестнице.

Несмотря на начинающиеся выходные, народу в вестибюле было на удивление мало.

Сунув в прорезь турникета студенческую проездную карточку, Света изумленно уставилась перед собой: выдвижные дверцы автомата не желали открываться.

«Что за фигня?» — она знаками обратилась к апатичной дежурной за стеклом, жалуясь на проблему. Та холодно взглянула на непослушный аппарат, широко зевнула, дернула какой-то рычажок у себя в будке, и через секунду проход открылся.

Вперед.

На перроне людно. Похоже, электропоезд вот-вот прибудет.

Она встала у самого края и нетерпеливо посмотрела направо, в темнеющее горло тоннеля. Словно услышав ее зов, оттуда рыкнул гудок прибывающего состава.

Приближающийся стук колес. Вот уже виден свет фар во тьме, еще пять секунд и…

Боже… опять это… жуткое предчувствие неотвратимого… сзади… Она оцепенела в ужасе, не в силах обернуться, закричать…

Нависающая тень со спины. Сухая, костистая, словно лапа вороны, рука, мягко ложится на плечо обреченной девочки и резко толкает ее вперед, вниз, на рельсы.

Последнее, что видит несчастная: надвигающееся на нее рыло металлического чудовища.

3. Попытка №1

— Классно погуляли, — Светка жадно втянула ноздрями свежий апрельский воздух и встряхнула рыжими кудрями. Мелкие капли изморози слетели с волос, образуя над головой девушки легкое облачко, как нимб у святого.

— Да ладно, — жгучая брюнетка Ирина с наслаждением затянулась «раковой палочкой» и дохнула сизоватым дымком, — это все цветики. Знала бы ты, какие здесь есть места…

— Тебе виднее, ты уже бывалая, а я чуть больше года в столице. Мне здесь все в диковинку, любая мелочь. А кафетерий — просто прелесть. Я такого кофе в жизни…

Звон в голове, в животе холодный вакуум.

«Что со мной?».

Подруга глухо бормочет что-то, словно в другом мире. Светлана вдруг вздрогнула и выдохнула:

— Я в общагу.

Собеседница швырнула окурок на мокрый тротуар, взяла подругу под локоть и с тревогой прошептала:

— Что с тобой, Кинчева, на тебе лица нет, того и гляди — в обморок грохнешься. Пошли, провожу.

— Не стоит. Я в порядке уже. Тут до метро три минуты пешком, а у тебя встреча скоро.

— Подождут. Не возражай, умирающий лебедь, потопали.

Станция Октябрьская.

Перед самым входом в подземку вдруг налетел ледяной порыв ветра. Пробрало до самого сердца. Откуда-то изнутри дохнуло иррациональное чувство тревоги, голова снова пошла кругом.

— Что, опять? — Ирина приобняла девчушку за плечо. — Держись за меня, дыши глубже. Так, вестибюль. Вот блин, и присесть-то негде. Давай постоим, передохнем.

Минут через пять стало легче.

— Ну что, отпустило? — подруга широко улыбнулась. — Да, щас хоть на человека похожа, а была бледная, как простыня в морге. Ну как, идти сможешь, бедолага?

Рыжеволосая вымученно улыбнулась:

— Да, спасибо, Ириш, дальше я сама.

— Уверена?

— Да. Иди уже. Пока.

После странной заминки у турникета появилась твердая уверенность: что-то не так.

На перроне было людно, не протолкнешься. Судя по всему, электропоезд вот-вот прибудет.

Девушка глубоко вздохнула, встала у самого края и нетерпеливо посмотрела направо. Через мгновение из тоннеля донесся стук колес приближающегося состава.

Невысокий, глубоко пожилой мужчина в потрепанном сером плаще пристроился сзади. Он чуть слышно выдохнул и задержал дыхание, оцепенев в трепетном ожидании. Тонкий язык, похожий на змеиный, нервно облизал бледные губы. Возбужденный взгляд тихого серийного убийцы уперся в спину будущей жертвы.

Справа дохнуло теплым ветром с запахом креозота и рявкнул предупреждающий сигнал локомотива.

Маньяк подобрался. Сухая, костистая, словно лапа вороны кисть потянулась к плечу студентки и…

Невесть откуда взявшийся молодой человек лет тридцати пяти в бордовой куртке сильной рукой рванул старика за ворот и развернул к себе, лицом к лицу. Бледная, изрезанная глубокими морщинами физиономия престарелого отморозка содрогнулось от ужаса. В жестком стальном взгляде незнакомца он увидел свою судьбу.

Человек в куртке скривился и словно выплюнул:

— Что ж ты творишь, убожище? Головой двинулся? Говори, это в первый раз?

Молчание.

Парень вгляделся в тусклые глазенки социопата и отшатнулся. — Охренеть! Двадцать три, двадцать три смерти на тебе. И всех — на рельсы. Нашел забаву, ублюдок!

— Я…

— Молчи, червь. Поговорил бы я с тобой, да ни к чему это. Погоди, — ищущий взгляд молодого человека проник в самую душу преступника, достиг дна, — вот она, причина. Ладно, попробуем.

Незнакомец прижал ладонь ко лбу старика и закрыл глаза, выжигая корень зла из подсознания преступника. Убийца вздрогнул, обмяк и через секунду тихо осел на настил перрона в глубочайшем беспамятстве.

Готово.

— Что за день такой? — досадливо бросил парень и шагнул в сторону. — Одни психопаты кругом, куда ни плюнь, — он чертыхнулся, провожая глазами уходящую электричку.

Под мерный стук колес Светка быстро успокоилась. Казалось, что-то страшное пронеслось мимо. Она вяло улыбнулась, чувствуя ватную усталость во всем теле. Домой, в постель и спать, спать…

Время пронеслось незаметно. Не успела глазом моргнуть, а уже Коньково, ее станция. Отсюда два шага до общежития.

Выйдя на поверхность, девушка жадно вдохнула зябкий воздух. В голове прояснилось, все чувства вдруг обострились до предела, как в детстве. Может эти краткие мгновения и есть — настоящее счастье?

Светофор. Как долго горит красный, целую вечность. Когда спешишь, секунды тянутся, как сгущенное молоко.

Дождавшись зеленого, второкурсница первой ступила на «зебру».

Шаг, другой…

Женский захлебывающийся вопль сзади:

— Девушка! Назад!!!

Она испуганно оборачивается на крик и краем глаза видит, как, совершенно бесшумно на нее несется огромное серебристое авто, на месте водителя крашеная блондинка лет сорока, оживленно разговаривающая по мобильному телефону.

«Мамочки! Эта балаболка не замечает ни меня, ни сигнала светофора!».

Удар!

Она совершено не чувствует боли (словно наблюдает за собой со стороны), лишь долгий полет, кажется — к самому небу. Затем бесконечный миг неподвижного равновесия, и, наконец, гравитация берет свое, она стремительно падает вниз, все быстрее, к беспощадной косной поверхности асфальта, в смерть…

Последнее, что видит несчастная — ее собственные кроссовки, отлетевшие на тротуар при столкновении.

4. Попытка №2

В голове легкий шелест, напоминающий раздражающий белый шум в телевизоре. Светка растерянно хлопает глазами, озирая кварталы, будто видит их впервые. Похоже, она отключилась на миг, потеряла ориентацию в пространстве и времени.

Девичий голос, звонкий, тревожный, знакомый. Постепенно до нее доходит смысл слов:

— … как кукла, глаза стеклянные, — Ирина помахала узкой ладошкой перед ее лицом. — Ну, наконец-то, очнулась вроде. Что это было, Светуль? Как состояние?

— Н-не знаю…

Брюнетка ласково коснулась ее щеки:

— Холодная, как русалка. Ну и напугала ты меня, Кинчева. Думала — прямо здесь грохнешься.

Девушка быстро приходила в норму:

— Да ничего, забей. С кем не бывает…

Подруга вдруг взъярилась:

— Забей? Ты когда ела последний раз, аскетка? Завтракала хоть?

— Н-не помню.

— Во-во, дурында. Я тебе предлагала пирожное в кафетерии? Почему отказалась? Организм молодой, растущий, любви жаждущий, за ним следить надо. Признавайся, может, болеешь чем?

— Да ладно, не зуди, — она уже совершенно оправилась. — Я в полном порядке. И диагнозов никаких не имею.

— Иш ты, в порядке она… — товарка досадливо чертыхнулась и потянулась дрожащей рукой за сигаретой. — Короче, всех побоку, загул отменяется, едем в общагу.

— Ну уж нет! Не позволю, чтобы из-за такого пустяка твой вечер накрылся. За меня не переживай. Одна доеду.

— Пустяка? Меня от испуга чуть кондрашка не хватила.

— Да ладно. Я в норме, честно.

— Уверена? — в голосе Ирины звенели нотки надежды. Уж очень ей хотелось сегодня гульнуть по-взрослому.

— Абсолютно. Ладно, забудь, прошло — и не было. Со мной все окей, — для убедительности Светка развела руки в стороны и бодро отбила чечетку. — Все, вали, наслаждайся.

— Ладно, только дай слово: как только придешь домой — подкрепись основательно.

— Клянусь!

На перроне метро было людно. Похоже, электропоезд вот-вот прибудет.

Она встала у края и нетерпеливо посмотрела направо. Через мгновение из тоннеля послышался шум приближающегося состава.

Невысокий мужчина лет семидесяти пяти в старом засаленном сером плаще пристроился сзади. Желтая сухая лапа в старческих пигментных пятнах потянулась к узкому плечу студентки…

Еще мгновение, и…

Молодой человек в бордовой куртке в два прыжка оказался рядом с убийцей, резко рванул старика за ворот и развернул к себе, лицом к лицу. Бледная, изрезанная глубокими морщинами физиономия престарелого психопата исказилась от досады. Так смотрит хищник, упустивший жертву. Из горла вырвался сдавленный хрип.

Мужчина в куртке скривился от омерзения, словно смотрел на огромного паука, и процедил сквозь зубы:

— Опять ты? Как по расписанию. Поговорил бы я с тобой, да времени в обрез. Получай!

Парень прижал ладонь к темени старика. Маньяк тихо засипел, конвульсивно дернулся, и через секунду кулем повалился на настил перрона в глубоком забытьи.

Этот уже не навредит.

Ей повезло: справа, у входа в вагон оказалось свободное местечко. Светка присела и блаженно отвалилась на спинку кресла. Только сейчас она поняла, насколько устала. Под мерный стук колес девушка окончательно успокоилась. Казалось, что-то страшное пронеслось мимо. В каком-то оцепенении она гипнотизировала цветную схему метрополитена на противоположной стене.

Тук-тук, тук-тук…

Она даже задремала на минутку под мерный стук колес. Вот и ее станция. Отсюда до родного общежития не больше десяти минут пешим ходом.

Выйдя на поверхность, юная студентка жадно вдохнула зябкий вечерний воздух и… чуть не брякнулась на тротуар, споткнувшись о некстати подвернувшийся тяжелый деревянный брусок. Откуда берется этот хлам в городе? Здесь не лесопилка.

Дождавшись зеленого знака светофора, Света нетерпеливо ступила на «зебру» и снова чуть не растянулась на асфальте: кто-то грубо схватил ее за плечо и с силой рванул назад.

— Что за… — в полном смятении испуганная девушка оглянулась, встретив горячий взгляд блондинистого мужчины в плотной бордовой куртке.

В то же мгновение, дыханием рока за спиной прозвучал звук бешено пронесшегося автомобиля.

Послышались возмущенные вопли, кто-то смачно выматерился, проклиная безумных убийц на колесах.

«Боже! Если бы не он… мамочки…», — внутри что-то екнуло, ноги стали ватными.

Она с трудом разлепила губы и пискнула, словно мышка:

— С-спасибо… вам…

Молодой человек непроизвольно дернул шеей, поймал ее взгляд. Глаза, серые, стальные, кажется, смотрят в самую душу. И голос, тихий, низкий, с хрипотцой:

— Прошу тебя, девочка, будь предельно осторожна. Сегодня особый день, — незнакомец легонько встряхнул ее. — Эй, ты слышишь меня?

— Да, конечно.

— Хорошо.

Пятисекундная пауза.

— Теперь иди, — он мягко подтолкнул ее к переходу.

«Надо же, а он не промах — сразу на „ты“», — она шустро перебежала проезжую часть. — «Гм, особый день. Что это значит?» — девушка оглянулась, но парень исчез, словно и не было.

Через четверть часа она была уже в родном общежитии, 3-й этаж, комната №312.

Пусто, тихо. Ее соседка по жилью, отчаянная однокурсница Жанна наверняка уже зажигает вовсю со своим очередным бойфрендом в каком-нибудь злачном местечке.

«Ну и прекрасно», — больше всего Свете хотелось сейчас одиночества и покоя. — «Чаю с бутерами и — спать».

Она сбросила куртку, быстро переоделась в домашнее и пошлепала к кухонному столику. Босая нога вступила в приличную лужу разлитой на линолеуме воды.

«Вот Жанка, свинья! Вечно нагадит и не приберется», — чертыхнувшись, девушка схватила влажную вилку шнура электрочайника и сунула ее в розетку.

В миллионную долю секунды электрический разряд прошел от сети через тело несчастной, закончив свой путь в так неудачно подвернувшейся луже. Случилось невероятное: ток, напряжением всего в 220 вольт убил девчонку наповал.

5. Попытка №3

Ирина ласково коснулась ее щеки:

— Холодная, как ледышка. Ну и напугала ты меня, рыжая. Думала — прямо здесь грохнешься.

Светка быстро приходила в норму:

— Да ничего, забей. С кем не бывает.

Подруга друг взъярилась:

— Забей? Ты когда ела последний раз? Завтракала хоть?

— Да ладно, не зуди, — девушка уже совершенно оправилась. — Поверь, я в полном порядке, будь спок. Давай так: я — в общагу, а ты отдыхай, за меня не волнуйся.

— Уверена?

— Слово будущего врача. Я слышала, такое иногда бывает у субтильных девушек, вроде меня. Называется «спонтанная гипогликемия», это, когда глюкоза в крови вдруг падает.

— И что делать в таком случае?

— Съесть что-нибудь сладенькое. У тебя найдется пара конфет, или что-то типа того?

Ирина покопалась в сумочке:

— Конфет нет, шоколадка подойдет?

— Это даже лучше, там еще и кофеин. Давай, — Светка ловко вскрыла хрустящую обертку и откусила приличную порцию батончика. — Вот, теперь ты спокойна, мать Тереза?

Пауза.

— Ладно, припадочная, уговорила. Дуй прямо домой. Может тебя проводить все-таки?

— Ни в коем разе. Шоколадку будешь? Мне достаточно.

— Оставь себе. Пока.

— Удачи!

Может, подействовало сладкое, а может — сила самовнушения, но через пару минут ей действительно полегчало, сознание просветлело, тело налилось энергией. На фоне легкой эйфории, девушка и не заметила, как оказалась на краю перрона подземки.

Через пару секунд из тоннеля прозвучал гудок приближающегося состава. Вот уже виден свет фар во тьме…

Хлипкий пожилой мужчина в изношенном грязно-сером плаще пристроился сзади. Сухая костистая кисть потянулась к спине девушки, все ближе… Старик оскалился в возбуждении и… тут же скривился от боли. Стоявший рядом парень в бордовой куртке рванул его за плечо и развернул к себе, лицом к лицу.

Молодой человек прожег его ненавидящим взглядом, презрительно сплюнул и прошипел:

— Поговорил бы я с тобой, гнида, да времени в обрез. Больше никого не толкнешь. А сейчас потерпи.

Он крепко прижал ладонь к плешивой голове старика. Убийца хрипло выдохнул, закашлялся, вздрогнул, и через секунду потерял сознание, тихо опустившись у мраморной колонны, рядом с мусорной урной.

Самое место.

Светка присела на свободное сиденье в вагоне электрички и блаженно отвалилась на спинку кресла. Ну и денек. Намоталась, хватит. Поскорее бы в постель.

Вот и Коньково, пора на выход. Четверть часа ходу и она в родной уютной комнате.

Выйдя на поверхность, девушка жадно вдохнула зябкий воздух и задохнулась от какого-то иррационального пугающего, но сладкого предчувствия.

Дождавшись зеленого, она первой ступила на «зебру» и чуть не шлепнулась попой на бордюр: кто-то сильно схватил ее за плечо и рванул назад. В полном смятении девчонка оглянулась, встретив горячий взгляд мужчины в бордовой куртке.

В то же мгновение, дуновением смерти за спиной прозвучал звук бешено пронесшегося автомобиля.

Послышались возмущенные вопли прохожих:

— Куда прешь на красный?!

— Дура безмозглая, накупят права и летают, как бешеные…

И тихий мужской басок:

— Баба за рулем — убийца, или самоубийца…

Шок.

«Боже! Если бы не он… мамочки…», — внутри что-то екнуло, ноги стали ватными.

Она с трудом разлепила губы и пискнула:

— С-спасибо… вам…

Парень тряхнул светлыми волосами и выдохнул:

— Прошу тебя, будь предельно осторожна. Ты слышишь меня?

— Да, конечно.

— Хорошо. Удачи.

«Надо же, а он не промах — сразу на „ты“», — она шустро перебежала проезжую часть.

Небольшой вечерний моцион, и спасенка в родном общежитии, 3-й этаж, комната №312.

Дома никого. Ее соседка по жилью, однокурсница Жанна наверняка уже вкушает лихие прелести студенческой жизни.

«Вот и чудненько», — больше всего девушке хотелось сейчас одиночества и покоя. — «Чаю с бутербродами и — спать».

Она быстро разоблачилась и пошлепала к кухонному столику. Босая нога вступила в приличную лужу разлитой на линолеуме воды.

«Вот Жанка, неряха! Никогда за собой не прибирает, как дитя малое», — чертыхнувшись, она схватила влажную вилку шнура электрочайника и… присела в ужасе от грохота. Распахнув ударом ноги запертую на хлипкую задвижку дверь, в комнату ворвался уже знакомый мужчина, спасший ее на переходе. Рожа перекошена, как у эпилептика, глаза горят:

— Стой! Брось провод, живо! Так, хорошо. Теперь убери ногу с лужи, пожалуйста.

Перепуганная девчушка повиновалась беспрекословно.

— Сядь.

Она присела на краешек дивана.

Парень ловко скинул обувь и кивнул на старенький венский стул:

— Ты позволишь?

— С-садись.

— Уфф… — молодой человек шумно выдохнул, судорожно сглотнул, адреналиновый румянец стремительно сходил со щек. — Мне кажется, нам надо поговорить.

Глава 3. Встреча

У судьбы нет причин без причины сводить посторонних.

Коко Шанель

1.

Увидев своего недавнего спасителя, хозяйка слегка расслабилась. Первоначальный страх стремительно уходил, сменяясь праведным гневом потревоженной хозяйки:

— Поговорить?! Ты вламываешься в мое жилище, как к себе домой, крушишь тут все, как берсерк, пугаешь меня до смерти, и это все ради единственной цели — поговорить? Ненормальный! Не мог выбрать способ попроще? Постучаться, например.

— Я…

— Конечно, я тебе благодарна, ты спас меня там, на переходе, если б не ты… кто знает… Еще раз — спасибо. Но разве это дает тебе право превращаться в дикаря?

Да реакция этой незнакомки понятна. Кому понравиться такое? Но как объяснить ей, что у меня не было иного выхода. Она, в очередной раз была на волосок от смерти. Еще секунда, и… Тут уж не до манер. Сказать правду? Ха! Ни за что не поверит, да еще за безумца примет. А ведь придется открыться. Не зря же нечто привело меня к ней, не просто так я столько дней слышал этот зов. Эта девочка непроста, очевидно — наши судьбы сплетены. Мир чего-то ждет от меня. Только вот — чего? И какова ее роль в этом?

А она красавица. Не только телом, но и внутренне. Давно не видел такой чистой ауры. В былые времена такие девы становились святыми… или их сжигали на костре… Стоп! Что это, там, внутри ее тела? Мутная живая дрянь. Кто же ее так? Да, теперь все ясно.

Пауза затянулась. Мое молчание страшит ее. Беднягу даже стало слегка потряхивать. Маленькая, хрупкая, как испуганный котенок. Надо успокоить, расслабить. Ладно, Антошка, твой выход. Голос тихий, размеренный, релаксирующий:

— Конечно, ты права. Я постараюсь все объяснить, но для начала давай познакомимся. Я — Антон.

— Света.

— Учишься?

— Да, в медицинском.

— Прекрасно. Прошу прощения за случившееся, поверь, другого пути не было. Я спешил. Еще мгновение и…

— И что?

— Тебя бы не стало.

Девушка совершенно успокоилась. Подтянув голое колено к груди, приобняла его руками. На пухлых губах лукаво-кокетливая улыбка:

— Да-а, так ко мне еще никто не подкатывал. Креативный малый. За фантазию — зачет.

Она это всерьез? Да, женщина остается женщиной в любой ситуации. Одно радует: судя по речам, спасенная окончательно успокоилась.

— Ты очень привлекательна, но поверь, меня привела к тебе вовсе не любовная горячка.

Проследив за моим взглядом, будущая медичка вдруг оцепенела в смущении, на щеках мгновенно выступил румянец. Только сейчас она поняла, что находится перед незнакомым человеком в совершенно неприличном виде — в трусиках и лифчике. Охнув, она метнулась к одежному шкафу, стремительно накинула на себя простенький короткий халатик и снова опустилась на диван с невозмутимым видом. А девчонка-то — кремень. Легко овладев эмоциями, она тут же перешла в нападение:

— Знаешь, не исключаю, что подобная тактика срабатывала с другими дурехами, но меня этим не проймешь.

Она опять о своем, мать твою…

— Светлана, поверь, когда я говорил о смертельной угрозе, не врал. Позволь, докажу?

— Валяй.

Я стянул носок, ступил босой ногой в злосчастную лужу и сунул влажную вилку аппарата в прорези розетки. Удар электричества скрутил меня в конвульсии и швырнул на пол.

Ух-х, прилично шибануло. Нос уловил легкий запах озона.

Целая секунда ушла на то, чтобы восстановить контроль над телом. Я с трудом поднялся и опустил седалище на стул. Голос сипел, как у простуженного:

— Теперь веришь?

— Господи, а если бы я… — собеседница резко побледнела. Было видно, что в ее сознании сейчас полный кавардак. — Выходит — не врал? Погоди, но почему ты жив?

— Во-первых, меня не так просто убить, во-вторых, при ампераже этой сети, 220 вольт для большинства людей не смертельно. Но ты бы умерла, однозначно.

— Почему.

— Фатум, рок. Некая могучая сила жаждет твоего уничтожения. Но об этом чуть позже.

— Но… как? Как ты узнал? На переходе, здесь… Не понимаю… невозможно…

Наконец-то, заговорила по делу. Она готова. Самое время начать конструктивный диалог.

— Хороший вопрос. Ты, как и практически все люди, многого не знаешь о нашем мире. И не узнала бы никогда, если бы… Короче, уверен, мы встретились неспроста, а значит, ты имеешь право на правду. Я готов ответить на все. Но тут в двух словах не объяснишь. Разговор будет долгим, если ты не против.

— Чего уж… Теперь я сама от тебя не отстану, пока не расскажешь. Заинтриговал, — она скрестила руки на груди. — Впереди выходные, толкуй хоть всю ночь. Завтра высплюсь.

— Тогда начнем. Обязан предупредить, почти все, что услышишь, будет казаться невероятным, немыслимым, но каждое свое утверждение я могу доказать, наглядно.

— Извини, — девушка шагнула к холодильнику, — я голодна, как медведь после спячки. Ты есть хочешь?

— Нет.

— Ну а я перекушу. Обойдемся без чая, — она бросила досадливый взгляд на злополучный чайник, достала сыр, колбасу, майонез, хлеб, присела за стол и потянулась за ножом.

— Стой! — в один прыжок я оказался рядом и мягко перехватил ее руку. — Позволь, сам тебе приготовлю…

— Да что за паранойя?! — хозяйка экспрессивно отшвырнула в сторону режущий инструмент. В ее глазах играли искры легкого бешенства. — Что тут происходит, в конце концов?!

— Светлана, милая, — я старался говорить максимально доверительно, — гарантирую, скоро ты все узнаешь. Не пыли, присядь, успокойся. Вот так. Прекрасно. Теперь внимай. Я — не совсем обычный человек, гм, скорее — совсем необычный.

— Инопланетянин, — собеседница хихикнула, — человек-чайник?

— Шутишь — это хорошо. Короче, регулярно, почти каждый день мне приходят вещие видения катастроф, несчастий, короче — неприятных событий разного масштаба, которые должны произойти на следующие сутки. Если не вмешаться, погибает множество людей.

— Может ты шизофреник, Антоша, а твои видения — обычный бред? Как тебе такая версия?

— Да? Тогда почему же каждый раз, появляясь на месте события, я убеждаюсь в его реальности? Все происходит в точности так, как мне привиделось, до мелочей.

— Даже так?

— Именно. Ты не дала договорить. Так вот, моя основная функция, призванье — предотвращать все эти трагические случаи, гасить их в зародыше, пресекать первейшую их причину, самое начало. Конечно, понимаю, всех бед не предупредишь, в мире каждую секунду кто-то гибнет. Но я работаю только по своим случаям, тем что вижу в… грезах. Держи, — я протянул ей здоровенный бутерброд.

Оголодавшая студентка с жадностью впилась зубами в «деликатес», прищурилась от наслаждения, хмыкнула и промычала что-то с набитым ртом.

— Что?

Ей понадобилось секунд тридцать, чтобы прожевать и вернуть себе способность членораздельного общения:

— Интригует, говорю. Но все это — только слова. Ты обещал доказательства, Холмс.

Конечно. Она не верит. Считает меня шутом… или психом. Чему тут удивляться? Нормальная реакция. Что ж, Антошка, если решил открыться, делай это до конца.

— Изволь. Если не струсишь, могу показать тебе одно из событий, пожалуй, самое грандиозное, из тех, что мне удалось предотвратить, которое могло сгубить немалую часть человечества. Картинка будет транслироваться непосредственно тебе в мозг. Не бойся, это не опасно. Сначала ты увидишь мой пророческий сон, то, что должно было произойти, затем — то, что случилось в действительности. Готова?

Света откусила еще кусок:

— Такое возможно? Фантастика какая-то. Ладно, валяй. И, на будущее — я не трусиха.

— Хорошо. Сначала закончи с едой, проглоти, мало ли… Так. Теперь закрой глаза. Поехали.

Холод.

Ветер. Студеный, влажный…

Тяжелые сизые валы вод фьорда разбиваются об отвесные каменистые скальные массивы.

В сознании у девушки некий бестелесный гид, который шепчет, комментирует. С его подачи она уже знает, что это юго-западное побережье Норвегии.

Прямо под ней, в широкой лощине — небольшой городок, Ставангер. Картинка приближается, смещается на окраину поселения. Там, на отшибе, за высоченным металлическим забором масса уродливых нагромождений. Это военная авиабаза США. Но здесь не только авиация. Сердце базы — засекреченная лаборатория, специализирующаяся на бактериологическом оружии. Это мрачная слепая бетонная коробка без окон, расположенная рядом с аэродромом.

Картинка все ближе. Лязг автоматических запоров, массивная чугунная дверь лабораторного блока медленно ползет в сторону, и наружу выскакивает невысокий мужчина. Следом за ним — полдюжины военных в противогазах и ярко-оранжевых антибактериальных костюмах. Петляя, словно заяц, избегая выстрелов, беглец несется к ближайшему небольшому самолету, проникает внутрь… Взлет.

Через четверть часа авиетка уже на Гардермуэне — государственном аэропорте Осло — столицы страны. Убегая от погони, мужчина торопливо выскакивает наружу, загнанно озирается по сторонам и лихо поднимается по трапу уже готового к взлету авиалайнера. Ему препятствуют, но американец грубо отшвыривает заполошных стюардесс и проникает внутрь. При попытке выставить непрошенного гостя, лаборант выхватывает пистолет и приказывает взлетать.

Полет. Рейс: Осло — Москва.

Внутри напряженная тишина. Пассажиры-заложники притихли, словно мышки. Беглец аномально бледен, его колотит в лихорадке. Неожиданно он громко чихает, еще раз…

Наблюдательница чувствует, знает: в эти секунды миллиарды новейших сверхагрессивных бацилл разносятся по салону, заражая каждого, кто умеет дышать.

Приземление в Шереметьево.

Их уже ждут. Прибывший самолет окружен двойным кольцом российского спецназа, неподалеку — пара снайперов. Бесполезная акция… заразу уже не остановить…

Перепуганные, но счастливые пассажиры покидают транспорт. Каждый из них — биологическая бомба. В салоне остается только остывающий труп невезучего микробиолога.

Через день в столице отмечаются сотни вспышек неизвестного инфекционного заболевания летальность которого достигает 30 процентов. Вакцины от него еще не существует, антибиотики не действуют. Через неделю эпидемия охватывает европейскую часть России, через две — Сибирь, Европу и Иранское нагорье. Через месяц в пламени пандемии пылает вся планета. Повальный мор уносит десятки миллионов жизней, но это только начало.

Все обрывается. Секундная темнота, и на сей раз Света наблюдает то, что произошло в действительности.

Преследуемый погоней, мужчина выбегает из лаборатории. Вот он уже в самолете, полет над гористой местностью Норвегии. Курс: ост-ост-норд, на Осло.

Неожиданно, словно материализовавшийся призрак, в кресле второго пилота появляется человек. Это Антон. Не говоря ни слова, не давая инфицированному опомнится, он рубящим движением ребра ладони ломает тому гортань и, не обращая внимания на жуткие хрипы умирающего, направляет летательное средство в крутое пике.

Секунда, и каратель исчезает.

Самолет камнем падает на голые безлюдные скалы и мгновенно взрывается. Мертвое тело, вместе с миллиардами затаившихся в нем бактерий, сгорает в темно-оранжевом пламени.

2.

Медленно, медленно она приходит в себя, распахивает огромные глаза и шепчет одними губами:

— Офигеть…

Пауза.

— Но как?! — девушка уже кричит. — Как такое возможно?! Ты появляешься, исчезаешь… как телепорт хренов. И… твои видения… такие четкие, детальные… Откуда такое берется?

— Трудно сказать. Точно знаю одно: мир живой, это сложнейший организм, имеющий свой собственный сверхразум.

— Сверхразум? Ты говоришь о Боге?

— Гм, — я смахнул крошки от уничтоженного бутерброда и отправил их в рот, — пусть будет так, если это поможет твоему пониманию. Хотя, правильнее сказать, это воля Вселенной, некий принцип самоорганизации, который регулирует все сущее, поддерживает великое равновесие. Он двояк, как полушария мозга, имеет светлое и темное начала, они самодостаточны, но едины. И, как я полагаю, иногда, очень редко, они создают себе помощников, манипуляторов.

— Таких, как ты?

— Да. Я — инструмент, наделенный некими способностями, пытающийся препятствовать деградации окружающего.

— Мать твою… как архангел Гаври…

— Прекрати нести чушь. Знаешь же: я — человек. Рожденный. Хочешь, пупок покажу?

Девушка вдруг смутилась:

— Не стоит. На сегодня достаточно обнаженки. Погоди, судя по твоим словам, ты порядком насолил многим гадам. А ведь криминал — это серьезно. Эти люди мстительны, жестоки. Неужели никто из них не пытался свести с тобой счеты?

— Это не так просто. Во-первых, практически для всех я — инкогнито. Во-вторых, могу постоять за себя.

— Инкогнито? — собеседница таинственно прищурилась. — Как ниндзя, крадущийся в ночи. Человек-невидимка. Так ты вообще неуловим?

Вот зануда…

— Может, хватит обо мне? Есть другие вопросы?

— Конечно. При чем здесь я?

Я бессильно вздохнул и сгорбился, опершись локтями о стол:

— Для меня это загадка, пока. Что-то тянуло меня к тебе, сильно, неодолимо. А когда я, наконец, нашел рыжеволосую студентку, она вдруг начала умирать.

— Что?!

— Ты погибала три раза. По-настоящему. Мне пришлось трижды перекраивать реальность, чтобы спасти тебя.

— Бред!

— Опять нужны доказательства?

— Да.

— Как знаешь. Но обязан предупредить: тебе это не понравится, однозначно.

Девушка снова переместилась на диван, откинулась на спину, закрыла глаза и бросила:

— Давай уже, не томи.

Пошла трансляция.

Какая живая у нее мимика. По реакции студентки я могу догадаться, что происходит в ее сознании в данный момент, какую минуту прошлого переживает. Вот она прощается с подругой, заминка у турникета, перрон… Жуткий оскал беззвучного вопля — первая гибель под брюхом электрички. Дальше… завороженное оцепенение — полет от удара автомобиля и хрусткая встреча с асфальтом. И наконец — тоническая судорога, как у эпилептика — удар электрического тока.

Все.

На этот раз она пришла в себя довольно быстро, испуганная, подавленная:

— Господи… мамочки…

Да, не каждый выдержит взгляд в лицо смерти, да еще и три раза. Молодец.

Чувствую ее эмоции и неожиданно поддаюсь импульсу: сажусь рядом, приобняв собеседницу за плечи, слегка покачивая, как ребенка:

— Тихо, тихо, не бойся, это прошлые реальности, они не вернутся.

Она всхлипнула и подняла на меня глаза:

— Точно?

Я отвел взгляд и слегка отстранился:

— Понимаешь, прошлое уже не опасно.

Сильная девочка. Минута, и она вновь в порядке:

— Выходит, ты даже во времени можешь перемещаться?

— Нет, конечно. Если не ошибаюсь, такое в принципе невозможно. Но я могу локально воздействовать на небольшой фрагмент реальности, скажем — вокруг тебя, изменять его. Кстати, это довольно энергоемкое занятие. После трех попыток я выжат, как губка.

— Бедолага. Выходит, я тебе трижды обязана?

Я отвел взгляд:

— Сейчас не об этом думать надо. Что было — прошло, но это не значит, что все кончилось.

— Ты о чем? — в ее шепоте зазвенели нотки приближающейся истерики. — Говори!

Я повысил голос:

— Успокойся! Пока я рядом, тебе ничего не грозит, а я не уйду, пока все не исправлю.

— Даешь слово?

— Клянусь. А теперь слушай внимательно. Скажу прямо, без сюсюканий. Внутри тебя, в самой сути твоей, серый знак рока. Это что-то вроде проклятья, только в тысячи раз сильнее, поскольку наведено не человеком, а высшими стихиями. Именно этот знак ломает твою судьбу, заставляя умирать. И это будет продолжаться снова и снова, сколько бы я ни пытался спасти тебя.

— Боже! — слезы градинами хлынули из глаз приговоренной. — Это все, конец? Выхода нет?

— Ты чем слушаешь? Есть, конечно. Я могу помочь, но не волен сделать это без твоего разрешения.

— Ты о чем?

— Я попробую вытянуть из тебя эту дрянь, если позволишь.

— Конечно! — ее голос сорвался, во взгляде появилась робкая надежда. — Тут и думать нечего. Я согласна.

— Раздевайся, полностью. Ложись.

Девчонка выполнила все беспрекословно (и куда подевались дамские заморочки о домогательстве?).

Я присел рядом, на краешек дивана и положил ладонь на живот, в области солнечного сплетения. Закрываю глаза, включая шестое чувство. Вот она, тварь. Крепко сидит, расползлась корнями во все стороны, как раковая опухоль. Вырывать придется с болью.

Активирую силу. Астральная тень моей руки погружается в тело «пациентки», превращаясь в бесформенный сгусток светлой энергии. Поехали. Сначала корешки. Выжигаю их нещадно, так, чтобы не осталось ни крохи. Прекрасно, с этим покончено, теперь сам знак. Охватываю его, сжимаю. Сопротивляется, гаденыш. Клацает холодной пастью. Боль! Ничего, и не такое терпели. Тяну призрачную погань на себя. Чувствую его запредельную ненависть, рожденную бессилием. Готово! Не тут-то было: осатанелая сущность плюет в меня какой-то дрянью, деструктивной, высасывающей жизнь, разъедающей саму душу… Я и так уже вымотан, а тут такое… На пределе сил тянусь в мертвенное Запределье и швыряю туда смертоносную бестию. Так, с этим покончено. На грани забытья, стряхиваю с себя жгучую субстанцию.

Все! Угрозы нет.

Мир плывет, туманится. Как за последнюю соломинку, цепляюсь взглядом за распахнутые глаза спасенной:

— Готово… теперь ты… в безопас…

Мрак.

3.

Кругом враждебная сизая мгла. Влажно, душно, как в тропиках. Густой тяжелый воздух насыщен тонкой липкой изморозью. С трудом вдыхаю эту вязкую ртутную смесь и захожусь в приступе жестокого кашля: гортань перехватывает от токсичных паров аммиака и еще чего-то сернистого.

С трудом подавляю истерический пароксизм тела и вдруг понимаю: я же во сне, здесь можно не дышать.

Горизонта не видно, все в тумане. Под ногами мертвый бесплодный каменистый грунт. Кругом, как кривые зубы титана, торчат разновеликие глыбы черного базальта, по их острым граням изредка пробегают синеватые электрические искры.

Над головой низкая довлеющая субстанция, грязно-охряная, вязкая, трепещущая, движимая своей тупой квазижизнью. Ее поверхность обильно усеяна бурыми пустулами, которые зреют, вздуваются, превращаясь в свисающие бульбы синеватых гнойников, изредка они прорываются, извергая вниз отвратительную густую белесую слизь. В местах разрыва образуются зияющие язвы-дыры, сквозь которые смотрит пугающая голодная чернота.

Мерзость!

Прочь отсюда.

Опускаю взгляд и делаю первый шаг. Через минуту понимаю, насколько трудно двигаться в этой проклятой Небесами местности. Камушки, камни, глыбы, скалы сплошь покрывают землю, смыкаясь, преграждая путь. Приходится продираться сквозь эти безжизненные минеральные завалы. Это изматывает, высасывает силы.

Мои внутренние часы шалят. Не знаю, сколько прошло времени: пять минут, или час.

Избавление приходит неожиданно. Я, изможденный, отчаявшийся, весь измаранный зловонным «небесным» гноем, спотыкаюсь об очередное каменное препятствие и падаю в неожиданно разверзшуюся бездну.

Тьма, абсолютная, всесильная, ласковая. Ей что-то надо от меня. Я продолжаю бесконечное падение и слышу Ее вкрадчивый шепот. Чего Она хочет? Не понимаю.

Удар!

Погружаюсь в ледяную воду и замираю от наслаждения: наконец-то вся тошнотворная погань смыта с тела.

Свет вдали.

Я плыву навстречу манящему сиянию, погружаясь все глубже. Вот уже крохотная звездочка превращается в слепящий поток. Это край, граница. В центре каменистой стены морского склона — окно в иной сияющий мир. Оно затянуто тонкой прозрачной мембраной. Как устранить преграду? При мне ни ножа, ни иного острого предмета. В два гребка приближаюсь вплотную оттягиваю фрагмент трепещущей перепонки на себя и рву ее зубами.

Получилось!

Меня, вместе с потоком воды выносит в страну света. Она подо мной. Я стою на устланном лишайником высоком утесе и смотрю вниз. Там, посреди непроходимых фиолетовых джунглей — шахматы. Огромное, идеально плоское пространство разграничено черными и белыми клетками, их не 64, гораздо больше. Гигантские фигуры совершенно незнакомы мне. Что-то внутри подсказывает, что эта партия идет давно, с самого начала времен. Позиция незримых игроков совершенно равна, судя по всему, дело идет к ничьей.

Но вдруг…

Одна из слабейших фигур белых трансформируется в нечто грозное, дышащее холодной мощью. Своим появлением этот новый персонаж тут же меняет соотношение сил. Он нещадно разит соперников черной армии направо и налево, сокрушая строй, прорывая оборонительные линии. Отряды белых послушно следуют за ним, нанося непоправимый урон противнику. Ситуация на доске меняется кардинально. Вижу: еще немного, и этот прорыв перерастет в кровавую рубку, избиение. Белые торжествуют. Исход партии очевиден.

И тут…

В самом сердце орды черных происходит нечто, вроде локального землетрясения. Клетчатая земля взбухает, трескается, и из зияющей бездны, окутанное серными парами, выползает на поверхность призрачное существо, напоминающее сотканного из темного дыма нетопыря. Чудище взлетает и пикирует на героя белых, охватывая его коконом бесплотных силовых полей, нейтрализуя врага. В тот же миг вдохновленная армия черных бросается в контратаку, не жалея себя, нещадно кромсая силы белых. Они стремительно теснят противника к исходным позициям, но битва продолжается.

Что будет дальше? Мне не дано узнать.

В мгновение я поскальзываюсь на влажном лишайнике и камнем падаю вниз, прямо на глянцевую твердую клетчатую поверхность.

Удар!

4.

А-а!!! — я просыпаюсь в холодном поту. Сердце колотится с частотой пулемета.

— Тихо, тихо, — теплая нежная ладонь на лбу, — это кошмар, всего лишь дурной сон, не бойся.

Открываю глаза. Надо мной узкое бледное лицо в ореоле пламенно-жгучих волос. Ярко-синие глаза высасывают остатки почти забытого страха, гарантируют покой, защищенность.

Еще секунда, и я вспоминаю все.

— Света?

— Да, это я, дурачок. Успокоился?

— Да, — еще секунда, и я полностью овладеваю собой. — Гм, выходит, я вырубился?

Девушка лукаво улыбнулась и слегка отстранилась:

— Еще бы… После того, как ты избавил меня от этой мерзости, потратил столько сил, что отключился в секунду. Я всерьез испугалась. Мало ли… вдруг ты диабетик… или еще что… была уверена, что ушел в кому. Вызвала «скорую». Врачи посмотрели тебя, послушали, пощупали, сделали кардиограмму, анализ крови (экспресс-метод, представляешь, результат за минуту), и заверили, что это здоровый глубокий сон. Ну, я успокоилась, будить не стала, разумеется, хотела раздеть тебя, но не рискнула, так и спал, в штанах. А пока ждала, саму сморило. Прямо тут, на диване.

— Рядом со мной?

— Да, представляешь. Подумай, ходок, ты сегодня провел ночь в одной постели с девушкой, — Светка сдержанно хихикнула. — Теперь обязан на мне жениться.

— Разумеется, если такая красавица даст согласие.

Хозяйка смущенно отвела глаза. На бархатных щечках полыхнул румянец. Я, как откровенный садист, приготовился наслаждаться неловкой паузой. Не тут-то было, девчонка нашлась в секунду:

— Да и ты не зауряд, согласись. Красоток в Москве хватает, а вот супермены в дефиците.

Слышу ментальный голос Белька:

— А она запала на тебя, ловелас. Осторожнее… разобьешь этой фее сердечко…

— Умолкни, соглядатай…

Хозяйка вдруг оживилась:

— Представляешь, я никогда не верила в подобную чертовщину, но после вчерашнего… короче, ты перевернул мое мировоззрение с ног на голову.

— Скорее, с головы на ноги, то есть в верное положение. Теперь ты знаешь правду о мире, точнее — маленькую часть правды.

— Хочу знать все. Расскажешь?

— Тебе — да. Повторяю: не зря же нас с тобой свело нечто.

Студентка вальяжно откинулась на спинку дивана, бесцеремонно придавив мою ногу:

— Так, у меня вопрос…

— Стоп! Извини за бестактность, но я голоден, как кот после мартовского загула. Может сначала…

— Вот я дура! — Света заполошно метнулась к холодильнику и… смущенно замерла:

— Гм, хочешь яичницу из двух яиц?

Привстав, я бросил взгляд внутрь камеры с лампочкой. Негусто. Кроме пары яиц, там наблюдался крохотный обрезок краковской колбасы, остатки сливочного масла в фольге, опустошенная банка из-под майонеза и скрюченный брусочек высохшего сыра. Вот она, наглядная иллюстрация расхожей байки о нищих студентах.

— Ладно, не суетись, скоро все будет. Только загляну в ванную… Где тут ближайший супермаркет?

— От выхода — прямо, вдоль трассы, через пару кварталов. — Погоди, деньги дам.

— Чего? — я так зыркнул на девчонку, что та смущенно притихла.

5.

От свежего апрельского воздуха слегка закружилась голова. Хороший райончик, зелени много, чисто, не пыльно.

Солнце жарило вовсю, как на светлую Пасху, озаряя всерождающее торжество весны. Асфальт давно просох от вчерашнего дождя, но в мелких выемках у тротуарных бордюров еще поблескивали крохотные продолговатые лужицы.

Растянув губы в глупой непроизвольной улыбке, я двинул в недолгий путь. Справа — парковые насаждения, слева — шумное шоссе. Три минуты моциона — пройден первый квартал.

Дежавю.

В памяти вспыхивает вчерашний вопрос моей новой знакомой: «Так ты вообще неуловим?».

Я тоже так считал, до недавнего времени.

Это случилось примерно месяц назад, в Калининграде, после того, как я зачистил там (в самом грубом смысле этого слова) местную сеть наркотрафика. В процессе операции не ел сутки. Закончив, решил наведаться в местный супермаркет (как и сегодня).

Пять минут пешком по обледенелому мартовскому тротуару.

Еще триста метров…

Внутри тренькает звоночек тревоги. Я всегда чувствую опасность, это одно из полезных свойств Хранителя, дарованных свыше. Угроза совсем рядом. Это не местные хозяева улиц, не залетная гопота, профессионалы. Возможно, отставники из спецслужб. Четверо. Пятый в отдалении.

Что ж, ребятки, поиграем.

Не сбавляя хода, с беспечным видом продолжаю путь. До универсама минута ходьбы. Сворачиваю направо, на асфальтированную пешеходную дорожку, идущую сквозь заросли ясеней.

Идеальное место для засады.

Впереди вырастают две крепких фигуры в штатском. Оглядываюсь — сзади еще двое. Лица рубленые, взгляд холодный, уверенный. Натягиваю растерянно-испуганную мину:

— Вам чего, ребят?

Никакого ответа, только синхронное движение навстречу.

— Деньги нужны? — торопливо достаю бумажник. — Вот, возьмите.

Молчание.

Делаю шаг назад, и тут же получаю удар кастетом в затылок. Падаю вперед, на ладони, пытаюсь подняться… звук хлопка и легкая боль в бедре. Скашиваю глаза: в ноге торчит пуля-шприц. Это пятый, прятался в кустиках, подлюка, и выстрелил в нужный момент. Транквилизатор быстро попадает в кровь, разносится по организму. Чувствую мягкий окутывающий дурман, и мгновенно перевожу организм в режим детоксикации. Клетки печени с бешеной активностью приступают к обезвреживанию зелья. В голове проясняется, но не подаю признаков активности, продолжаю притворяться спящим.

Возбужденный шепот надо мной:

— Готов голубчик.

— Это точно он?

— Да.

— Тащим к тачке.

— Полковник, вязать его?

Хриплый низкий голос:

— Закрой хайло! Говорил же — никаких имен и званий, идиот! Браслеты нацепи и в багажник. Не нравится мне это.

— Что именно?

— Слишком все просто вышло. Подозрительно это. Я ждал от него большего.

Открываю глаза. Темно, слышу мягкий рокот работающего двигателя, чувствую движение.

Так, теперь можно подумать.

Очевиден вывод: это не случайное нападение, охотились именно за мной. Неприятный факт. Я практически невидим для криминала и спецслужб, в их базах данных нет ни байта информации обо мне. Хранителя Антона просто не существует. Посягательства со стороны человека исключены. Но сегодня это случилось, впервые. Вопрос: а) как такое возможно? б) что они хотят от меня?

Ладно, напросились. Решено, продолжу прикидываться дураком, пока не получу ответы.

Остановились. 36 минут езды. Далековато.

Створка открывается, мое «безвольное» тело перекладывают на медицинскую коляску, прикрывают простынкой и везут куда-то.

Однозначно — это клиника. Запах больницы ни с чем не спутаешь.

Катят долго. Очевидно — крупный медицинский центр, возможно — с научным блоком.

Остановились. Тихий шелест уходящей в стену дверной заслонки, еще пара движений и простыню срывают.

Голос полковника:

— Вот он, сер.

Тягучий тихий тенорок:

— Ты остаешься, остальные — вон! Объект — к аппарату.

Слышу удаляющийся тяжелый топот ног в кованых ботах и звук закрываемой двери.

С меня снимают наручники, раздевают по пояс, пересаживают в кресло, напоминающее стоматологическое, и тут же фиксируют предплечья к подлокотникам.

— Доктор, будите его.

Чувствую укол в вену. Через пару минут включаю дурака: слегка потягиваюсь и растерянно хлопаю глазами, шаря по сторонам непонимающим взглядом:

— Где я? Кто вы?

Я в просторной, ярко освещенной комнате без окон, уставленной разнообразными мудреными аппаратами. Вероятно — медицинская научная лаборатория.

Кроме меня здесь трое: коренастый мужчина, голос которого я слышал при захвате — наверняка полковник, пожилой человек в белом халате с испуганными глазами и тощий тип с липким любопытным взглядом, этот — главный, несомненно. Он и начинает:

— Очнулся?

— Хм, да. Кто вы?

Он отвечает вопросом на вопрос:

— Антон Костровой?

Мать твою! Мою фамилию не знает ни один человек на планете. Она была стерта отовсюду, со всех возможных носителей. Немыслимо! Эта комедия перестает мне нравиться.

Молчу, держу паузу.

Шеф кривит губы:

— Что ж братец, твоего ответа и не требуется, сами узнаем. Доктор, включайте аппарат.

Все! Больше тянуть нельзя. Не знаю, что там у них за чудо техники, но рисковать не стоит.

С усилием рву путы скотча, стремительно перетекаю в боевую позу и вижу, как в руках полковника оказывается пистолет. Ловок, служивый. Черное дуло смотрит мне в лоб:

— Не шали, гаденыш!

Сделать психообработку не успею, палец вот-вот нажмет на курок. Да, пуля быстрее, не поспоришь. Не хотел я напрасных жертв, но выхода нет. Движение бровью, и под бравым воякой разверзается портал в лимб. Его земной путь окончен.

Межпространственный зев тут же схлопывается.

Бросаю взгляд на человека в белом. Перепуганный до смерти бедняга падает на колени и вопит:

— Я тут ни при чем! Я лишь оператор ментосканера. Они меня заставили.

Да, вижу, он невиновен. Что ж, пусть поспит пока.

Остаюсь один на один с главарем. Его взгляд потух, в глазах обреченность. Разочаровал. Не думал, что так быстро сломается. Хотя… при такой эффектной демонстрации силы, которую я применил, большинство спасует.

Мне нужны ответы. Начнем:

— Ну, упырь, говорить будем, или отправишься следом за своей шестеркой? Предупреждаю: ложь за версту чую.

Он держится секунд десять, не более. Наконец тонкие бледные губы приходят в движение:

— Скажу, все скажу…

— Уже лучше. Тогда отвечай. Первое: на кой ляд вы все это затеяли? Второе: кто за этим стоит?

Мужчина зачастил:

— Поймите, я лишь исполнитель. Было задание… за очень солидную сумму… Необходимо было убедиться, что вы — именно тот, кто надо: Антон Костровой.

— Откуда, мать твою, узнали обо мне?

— Сообщил заказчик. Он переслал мне электронный оттиск — копию профиля вашего биополя. Знаете… эти штуки… биополя, как отпечатки пальцев, у каждого индивидуальны, — он вдруг встрепенулся, словно вспомнил что-то, в глазах появился проблеск надежды. — Поверьте, мы бы не причинили вам вреда. Лишь сверили бы в ментосканере ваши показатели с эталонными и отпустили бы…

— Не понимаю, на что вы надеялись? Разве этот… некто не предупредил о моих способностях?

— Да, он говорил. Хоть это и невероятно. Здравый смысл… отвергал… Конечно, мы боялись, но не могли отказать.

Вот оно! Как и предполагал. Ну а теперь — главный вопрос:

— Кто он? На кого работаешь?

— Не имею ни малейшего понятия. Ни имени, ни адреса, ни контактов, клянусь. Он всегда сам связывался со мной, в одностороннем порядке.

Я погрузил взгляд в его блеклые гляделки, в самую суть личности:

— Твое впечатление о нем. Самое главное.

Пауза.

— Я…

— Говори!

— Я уверен, что это — не человек. Нечто чужое, далекое и… беспощадное…

Достаточно. Это я и хотел услышать. Все встало на места. Только высшие силы имеют доступ к данным обо мне. М-да, не нравится мне это. Что-то грядет… знать бы…

Ладно, пора линять.

Наскоро стираю «шефу» память обо всей этой истории и спешно покидаю клинику.

Уфф… Вздрагиваю и выныриваю из воспоминаний в реальность. Слышу голос бесплотного друга:

— Ты где витал? Напугал меня.

— Все норм. Это прошлое…

Отрываю пришибленный взгляд от асфальта. Супермаркет в двух шагах.

Несмотря на груз продуктовых сумок, обратный путь показался гораздо короче. Я бодро шагал по тротуару, задрав нос кверху, любуясь причудливыми формами белых разлапистых облаков, щурясь от слепящих лучей дневного светила. Погодка прекрасная, но ненадолго: с запада надвигался темно-сизый фронт тяжелых грозовых туч. Далеко еще, время есть, но к обеду наверняка будет буря.

Вот за поворотом уже показалась утопающая в зелени верхушка знакомой девятиэтажки…

И вдруг…

Небо…

Исчезают облака, словно и не было. Опустевший свод меняет окраску с нежно бирюзовой на отвратительную светло-желтую. Прохожие превращаются в долговязых темно-синих монстров, похожих на гипертрофированных двухголовых богомолов. Смотрю на себя… Мать честная! Я — один из них.

Ошеломленный, трясу обеими головами, может померещилось? Нет, все по-прежнему: мир разумных насекомых под бездонным куполом цвета мочи.

Оглядываюсь по сторонам. Твари проходят мимо, не замечая перемен. Очевидно — их вижу только я.

Встревоженный, выбитый из равновесия, продолжаю путь. Когда подхожу к порогу общежития, все восстанавливается: яркое солнышко ликует в лазурных небесах. Вокруг — люди.

А может и не было ничего?

Или это знамение, намек на нечто…

6.

— Хозяйка, принимай товар! — гоня прочь тревожные мысли, натягиваю на физиономию широкую улыбку, осторожно толкаю ногой незапертую дверь и протискиваюсь внутрь с двумя пакетами разнообразной снеди. — Сегодня пируем.

Девушка взвизгнула от восторга и метнулась сервировать стол.

— У тебя сковородка есть? — я извлек добрый кусок свиной вырезки. — Это недолго.

Через четверть часа в меру прожаренные румяные стейки исходили парком на большой тарелке.

— Боже, какой запах! — Света подцепила вилкой здоровенный кусок. — Щас язык проглочу.

Мы оба настолько оголодали, что трапеза проходила без светских разговоров, стремительно, в полном молчании. Отдавая предпочтение мясу, мы не забывали уделять внимание фруктовой нарезке и иным съедобным аксессуарам.

Уже через десяток минут моя знакомая тяжко отвалилась на спинку стула и выдохнула:

— Уфф, больше не могу. Сейчас лопну. Спасибо. Очень вкусно.

— Да, я тоже кажется, переел.

— Поехали на диван, переваривать?

— Угу.

Минут через пять, сыто вздохнув, девушка промурлыкала:

— Супергерой, да еще и готовить умеешь, надо же…

— Не преувеличивай.

— Да, еще вчера хотела спросить: как ты умудрился просочиться через вахту. Это же невыполнимая миссия. У нас тетя Зоя дежурит, настоящий цербер, никого не пускает.

Я тихо улыбнулся:

— Она не видела меня.

— Как?

— Ну… точнее — не обратила внимания. Не заморачивайся, это не интересно.

Словно вспомнив о чем-то, она вдруг оживилась:

— Слушай, Антон, а эти твои… способности… они всегда были у тебя, с рождения, или как?

Я поднялся, наливая себе квасу:

— Это длинная история, подруга. Тут в двух словах…

— А я не спешу никуда, сегодня суббота. Сам же сказал: мы неспроста встретились, так что должны знать друг о друге, — она тоже вскочила и заглянула в полупустой продуктовый пакет. — Ух, ты и кофе купил? Бли-ин, у меня джезвы нет.

— Посмотри там, ниже.

— Офигеть! Медная. Бросай свое шипучее пойло, щас сварганю напиток богов.

Колдуя у плиты, девчонка опять завела свою песню:

— Ну, чего молчишь? Давай, вещай.

— Может, сначала дверь починю? Я купил комплектующие.

— Одно другому не мешает. Сейчас — кофе. А потом: чини и рассказывай. Как ты стал таким?

Господи, она не угомонится, пока не узнает обо мне всю подноготную. Однозначно. Да, тут проще отдаться, чем сослаться на головную боль…

Глава 4. Реверс

Будущее может и не стать настоящим. Настоящее сразу становится прошлым. Лишь прошлое — настоящее.

Ашот Наданян

1.

«С рождения?». Пустой вопрос. Разве может кто-то помнить себя с рождения, или, хотя бы — в первый год жизни? Не знаю таких.

Первое детское воспоминание. Мне не больше четырех лет. Горница бревенчатой деревенской избы, низкий потолок, скобленый дощатый пол, белая штукатурка стен. Хилое пламя керосиновой осветительной лампы разрывает густой вечерний полумрак. Мама штопает старые шерстяные носки, отец курит на веранде. Я затаился в углу, заворожено любуясь новым подарком родителей — набором цветных карандашей (особенно меня очаровал малиновый). Тетрадка с первыми рисунками лежит рядом. Мама напевает под нос какую-то старинную песенку, не смотрит на меня.

Но я чувствую внимание других, иных. Они тут, рядом. Тихие, привычные.

Сколько помню себя, всегда видел обе половины мира живых — и нашу материальную обитель, и параллельную нам реальность потусторонних. Мне не казалось это чем-то необычным. И это объяснимо. Читал как-то (уже будучи взрослым), что дети, тяжело больные с рождения, не могут объяснить врачу, что их тревожит, ведь они не ведают, что такое здоровье, свыкнувшись со своим болезненным состоянием, они непроизвольно считают его обычным. Так было и со мной. Изначально воспринимая и материальное, и запредельное, не зная иного типа чувствования, я считал это нормой. Человек привыкает ко всему.

Это вѝдение трансцендентного, которое позднее я назвал шестым чувством, было неотъемлемой частью моей природы. Играя на улице с друзьями, общаясь дома с родителями, я не сомневался в своей нормальности, был уверен: все они видят то же, что и я.

Мир наших бесплотных соседей так же обширен, как наш, не менее разнообразен. Там не увидишь человекоподобных теней, которых так любят изображать в мистических книгах и кинофильмах. Призраков и привидений не существует, знаю точно (соседи — не наши производные, они сами по себе), бесплотные создания не могут иметь таких сложных форм, ведь у них нет тела. Чаще они округлы, овальны, или вообще аморфны. Исключение — растительные существа (составляющие большинство призрачных), они совершенно неподвижны, прикреплены к чему-либо и обладают неким подобием формы.

Потусторонние во многом схожи с нами. «Нежить» — неудачный термин. Они живы, еще как живы. Некоторое из видов даже наделены разумом (как мой Белек). Разница лишь в том, что они не имеют материального тела. Их тела — композиции полей, которые тоже подвержены разрушению временем. Да, они смертны. После кончины души бесплотных, как и наши, попадают в мир мертвых, откуда, через некоторое время, возвращаются в процессе перерождения.

Люди, верящие в существование иных, боятся их. А зря. С высоты опыта нескольких десятилетий общения с ними, могу заверить: подавляющее большинство бестелесных существ совершенно безопасны. Некоторые равнодушны к нам, другие любопытны, даже дружелюбны. Конечно, порой среди них встречаются выродки, способные натворить бед, именно они являются причиной того, что в народе называют проклятием или порчей. Но таких монстров мало, не больше, чем серийных убийц-психопатов среди людей. Да, в этом смысле мы ничем не лучше их.

Мне приходилось встречать таких тварей. Впервые это произошло, когда маленькому Антошке было около пяти. Летнее утро. Родители работают в огороде. Я дома один, больной, в постели — накануне напился ледяного молока, результат — ангина (впоследствии заметил, что эти паразиты любят нападать на более беззащитных, ослабленных болезнью). В ногах дремлет Барсик — наш кот.

И тут…

Сначала — запах. Перед появлением подобных всегда ощущаю тонкие миазмы чего-то, чему нет аналогии среди земных ароматов. Что-то чуждо-терпкое, что рождается не в рецепторах носа, а в самом мозгу. Тогда, в первый раз, я не чувствовал опасности, только любопытство.

И вдруг, прямо сквозь стену напротив, из-под потолка выползает мерзейшее чудище, крупный клубок замысловато переплетенных живых темно-серых жгутов. Несмотря на бесплотность, он кажется безмерно массивным, неотвратимым. Монстр приближается. Я смотрю на инфернальное воплощение изначального зла и понимаю в ужасе, что эту тварь ни задобрить, ни уговорить, ни подкупить, она жаждет только одного — наслаждаться запредельными страданиями жертвы.

Паника захлестывает сознание, в оцепенении я забываю дышать. Кажется — все… конец. Откуда-то приходит знание, что контакт с этим исчадием хуже смерти, намного хуже.

Но… меня спас кот.

Внешне Барсик вроде бы ничего не сделал. Он не стал шипеть, выгибать спину… просто прямо взглянул на врага и прищурился. Ментальный удар, страшный по силе. Секунда, и то, что ввергло меня в ужас рассыпается на отдельные змеевидные части, которые истончаются, тают и… растворяются в небытии. Последним исчезает запах. Я, наконец-то, делаю вдох и чувствую теплую влагу в промежности.

Кошки… Тогда я еще не знал, что эти чудные зверьки — непобедимые бойцы в мире потустороннего, способные одолеть любую агрессивную нежить. Люди знали это с древнейших времен, в Египте им поклонялись тысячелетия. Не зря в народе говорили, что той хате, где живет кошка, не грозит нечистая сила.

Уже тогда я умел читать движения воли другого существа. Я запомнил победоносный прием кота-защитника, это впечаталось в мою память напрочь, на уровне инстинкта. Впоследствии, встречая хищных соседей, я неоднократно успешно применял ментальный удар, более того усовершенствовал технику своего пушистого спасителя, усилил его. Учитывая мои способности, полагаю, я — единственный человек, способный на такое.

2.

Жизнь шла своим ходом.

С годами мой детский разум эволюционировал. Я смотрел, наблюдал, анализировал. В какой-то момент наивная убежденность в том, что я — рядовая единица большой людской общности, пошатнулась и, в один осенний день — исчезла, сошла на нет. Это произошло одномоментно, мгновенно. Словно некая пелена приторного дурмана спала с сознания и мне открылась истина: Антоша Костровой — не такой, как все, другой, совершенно непохожий на сородичей. Глядя на себя со стороны, я убеждался в этом ежечасно. Это сквозило во всем: в движениях, повадках, взглядах, помыслах, пристрастиях и, главное — в поведении, как дома, так и на людях, особенно со сверстниками.

Уверен, мама догадывалась о некоторой аномальности своего сына, но молчала.

Чаще всего тайна раскрывается волей случая. Так и произошло.

Меня выдал один из растительных иных, живший у нас дома. Багровое толстое тело, напоминавшее упавшее бревно, вытянутое от стены до стены, располагалось как раз поперек дверного проема моей спальни. Я знал, что легко могу пройти сквозь бестелесное существо, но каждый раз, выходя из своей комнаты, почему-то поднимал ногу, перешагивая невидимое для остальных создание. Это не могло остаться незамеченным. Однажды мама поинтересовалась: зачем я делаю так?

Я немного смутился (в те времена мальчик Антошка еще верил, что остальные тоже видят потусторонних) и выдавил:

— Мам, ну посмотри, — и показал пальчиком на тихого обитателя, — просто не хочу его беспокоить.

— Кого?

Пуза.

— Ну-ка, присядь, сынок.

Да, это был тяжелый разговор, результат которого шокировал обоих: мою мать, узнавшую вдруг невероятное о своем сыне и меня, открывшего страшный факт — остальные не видят целую половину мира.

К чести родительницы, она стоически приняла удар. Выслушав меня, мама как-то сникла и прошептала:

— Я ждала подобного, но не в такой степени.

— Ты о чем?

— Тошка, сыночек, в нашем роду это встречается, через поколение (иногда и чаще). Твоя бабушка была ведуньей, она могла исцелять, предсказывать некоторые вещи. Но ты… — она обняла меня, прижала к себе. — Пойми, пойми, милый, никто и никогда не видел их. Ты — первый. И это пугает меня.

Будучи завсегдатаем сельской библиотеки, я много времени проводил дома, читая запоем, постигая мир глазами людей. Это было восхитительно. Я был влюблен в астрономию, биологию, историю… Значительно позднее открыл для себя художественную литературу. Родители сначала восторгались моими увлечениями, но в какой-то момент их стала тревожить маниакальная погруженность сына в мир книг.

Конечно, были и внешние интересы. Мне нравилось играть с пацанами в футбол, воровать с ними яблоки в соседских дворах, проводить долгие летние дни на реке… Но, при всем этом, я не чувствовал себя частью мальчишеского братства, всегда был немного в стороне. Их простые интересы, незатейливые увлечения казались мне бледными, примитивными, скучными (а как еще мог смотреть на это мальчик, увлекавшийся в то время теорией эволюции звезд?). Между нами всегда была дистанция, и это объяснимо: детское общество остро чувствует инаковость, оно инстинктивно сторонится «чужака», а порой и отторгает его.

Ненормальный, изгой, урод — такие мысли порой точили мои чувства, но чаще я плевал на них, меня почти не трогало мнение других. В те времена я был выраженным интровертом, погруженным в себя и, в большей степени — в мир знаний.

Несмотря ни на что, меня устраивала эта жизнь, не желал бы другой. Думал — так будет всегда, наивный. Но когда мне было около двенадцати, начались перемены.

Сначала был звук Гармонии (так я назвал его). Каждое утро, за несколько секунд до пробуждения, в моем погруженном в сон сознании начинала звучать божественная мелодия, музыка сфер. Моя душа восторженно трепетала в полном единении с этим чудом. Просыпаясь, я пытался вспомнить мелодию, рисунок звуков, но тщетно, эта тайна каждый раз стремительно ускользала, покидая память. Уверен — то был первый знак воздействия высших сил. Это очевидно, ведь мой детский мозг не был способен создать подобное, а иные источники звука (телевизор, радио) отсутствовали в глухой деревне начала 60-х прошлого века (да, да, мне около шестидесяти, но, став Хранителем, я стал стареть значительно медленнее большинства; несмотря на дату рождения, в действительности, биологически, мне сейчас около тридцати пяти).

Затем пришли кошмары, о которых стоит сказать особо. Сны, ужасные, темные, необъяснимые, беспощадные, удивительно яркие, выпуклые, красочные. Они терзали мою душу почти еженощно (Потом, значительно позднее, я узнал, что большинство людей посещают черно-белые сновидения. Это поразило меня, поскольку не видел подобного ни разу).

Часто это было нечто, вроде многослойного бреда. Почти всегда сон начинался светло, радужно, но в какой-то момент все вдруг менялось. Розовый мир смазывался, блек, уступая место мрачному пугающему окружению, которое буквально сочилось надвигающейся угрозой. Я пытался выбраться из этой западни, выпутаться, как мотылек, попавший в паутину. Тщетно. Затем появлялось это — нечто бесплотное, аморфное, ползучее, то, страшнее чего не существует, инфернальное воплощение чуждого нечеловеческого зла. И начиналась бесконечная, рождающая ужас борьба-погоня. Я пытался убежать, спрятаться, но монстр неизменно находил меня, и все начиналось сначала. Несчастный мальчишка был подобен мухе в банке с тарантулом: ни малейшей надежды на выход. В самый последний момент, когда уже казалось — все, конец, я вдруг вспоминал, что это сон, судорожно, отчаянно пытался проснуться и… добивался этого. Лежа в мокрой от пота постели, с колотящимся сердцем, смотрел в незашторенное окно, на ущербную луну и шлепал босиком на кухню, попить воды, открывал кран и вдруг видел, что преследующее меня чудище притаилось под столом. В этот миг понимал: мне лишь приснилось, что я проснулся, это обман, кошмар продолжается. Окружение смазывалось, я вновь оказывался в сумрачной зоне и погоня начиналась сначала. Я бежал снова, силился стряхнуть с себя холодные объятья морока, через некоторое время снова «просыпался», как казалось, но выяснялось, что это очередной пласт бесконечной грезы. Я был подобен утопающему, стремящемуся добраться до спасительной водной поверхности, которого снова и снова накрывает очередная морская волна. Это было по-настоящему страшно. В такие минуты порой казалось, что мира живых вовсе нет, он мне приснился, а единственное настоящее — нескончаемый ад тяжкого сновидения. Но, в конце концов, минуя пять или шесть слоев квинтэссенции паники, я просыпался в действительности.

Эти сны могли отличаться в мелочах, но неизменным было одно: жуткое чувство тщетности борьбы, безысходности, безнадеги, полной уверенности в том, что тебя настигнут, рано или поздно, и тогда… с тобой случится нечто… ты просто не проснешься, сгинешь.

Сколько раз, трясущийся, задыхающийся, покрытый липким потом, я вскакивал посреди ночи с постели и искал мнимую защиту в кровати своих родителей, между двумя теплыми родными людьми (и это в подростковом-то возрасте).

Мне было страшно засыпать. Измученное сознание боялось очередной порции ужаса, протестуя, оно выдавало порой необъяснимые фокусы. Иногда, например, когда дрема уже смыкала веки, я вздрагивал в страхе: мне казалось, что я перестал дышать.

Все это было неспроста. Сейчас я понимаю, что то была мучительная метаморфоза превращения личинки Хранителя в его куколку. Что-то всесильное, равнодушное, нещадно ломало мое естество, преобразуя по своему желанию.

Родители были встревожены не на шутку. Зная мою тайну, они трезво рассудили, что медицина тут не поможет. Был единственный выход — знахарки, ведуньи.

Не помню, к скольким бабкам возила меня мать. Но то все были пустышки. Я видел насквозь этих напыщенных жаб. Обычные жадные тетки, нашедшие подлый способ обогащения за счет горя других.

С каждым месящем я видел, как тухнет надежда в глазах моей родительницы.

Но вот однажды…

3.

О ней мало кто знал, потому, что она не афишировала себя, говорила: кому действительно надо — найдут. Все, кто посещал эту женщину, отзывались о ней с восторженной благодарностью, пряча в глазах потаенную тень страха.

Она требовала называть себя просто — Полина. Именно так, не баба Поля, не матушка Полина.

До сих пор до мелочей помню то место.

Далекое захолустье. Старая бревенчатая изба на окраине леса, вдалеке от унылой умирающей деревеньки. Густая трава, вытоптанная ногами многочисленных визитеров.

Первое, что бросилось в глаза — немалая очередь. Мы прождали более трех часов, пока не настал наш черед.

Отворив скрипучую дверь, я распахнул глаза, привыкая к полумраку. Ничего особенного, обстановка обычной крестьянской хаты, только нет образов в красном углу.

Хотя… Меня откровенно удивило, что внутри совершенно нет потусторонних, даже растительных.

Я обратил взгляд на хозяйку и понял, что ошибался. Крохотная сгорбленная дряхлая бабка почти полностью утопала в глубоком засаленном кресле. И… в ней поселился иной. Полупрозрачное бледно-сизое червеобразное существо крепилось нижним концом к сердцу. Его тело поднималось вдоль пищевода, выходило из затылка наружу и укутывало голову ведуньи, подобно чалме.

— Здрава будь, Полина, — мама поклонилась и попыталась перекреститься, но старуха так зыркнула на гостью, что родительница оцепенела, не закончив движение. — Умоляю, помоги. У нас тут…

— Вижу, — перебила хозяйка. — Оставь нас.

Робко пятясь, мать тихонько притворила дверь.

Знахарка обратила взгляд потухших выцветших глаз на меня, судорожно взялась за горло, словно при приступе удушья, затем резко выдохнула:

— Ты! Малец, хоть представляешь, что ты такое?

Удивительно, но мне было легко с ней общаться: ни страха, ни почтения, только удивление, рождающее любопытство.

— Нет. Потому и пришел. Может, объясните?

— Ты видишь…

— Знаю. Это всегда со мной было. Кстати… — я замялся, — у вас… на голове… Я могу прогнать его… легко…

— Даже так? Гм, силен пацан… Уже умеешь бить нежить?

— Кот научил.

Пожилая женщина вдруг всхлипнула и мелко затряслась. Только через секунду я понял: она смеется. Спустя минуту, утробно хрюкнув, ведунья понизила голос:

— Не надо, не трогай его, — она показала глазами вверх, на бесплотную «чалму». Конечно, я не вижу его, как ты, но чувствую, а главное — слышу. Сама я — никто. Это он все знает, он предвидит, исцеляет. Я — лишь проводник его силы.

— Странно. И он не требует ничего взамен?

— Ха! Наивный малец. Я плачу своей жизнью, он питается этим. Как думаешь, сколько мне лет?

— Ну… за семьдесят, может больше.

— Тридцать восемь. Остальное съел он.

Я в смятении отступил на шаг:

— Почему вы не хотите избавиться от… этого? Это же упырь, паразит.

Женщина молчала более минуты. Затем ее сморщенные губы разомкнулись:

— Какой от меня толк без него? Одна, без семьи, без цели… Люди — вот главная ценность. С его помощью я спасаю их, и буду это делать, столько времени, сколько отмерено. Это моя стезя, малец, — она тихо вздохнула. — Но довольно обо мне, не затем ты пришел. Слушай.

Я напрягся, затаив дыхание.

Старуха возвысила голос: