Бесплатный фрагмент - Просто сложен город

ЗАТЯНУВШЕЕСЯ ПРОЩАНИЕ ОСЕНИ

Холодная долгая осень костром раздутым

(бордовые листья и трепет воспоминаний),

Ещё не покрыта снегом, что там, над нами,

Банальной бумажной розой цветёт как будто.

Скользит по брусчатке ветер, трезвит сознанье,

Пытаясь вовлечь нас в своё возвращенье…

Но словно в режиме всеобщего упрощенья,

Летим мы, почти не дышим, измучены снами.

Прошу, не дразните, свернитесь, огни рекламы!..

В суровом гуденье троллейбуса — редкие взгляды…

Смотрите, под самой крышей, луна — лампадой,…

А лучше — прологом ещё не написанной драмы.

Снег ждёт не дождётся, пока доживёт до точки,

Забывший про зиму, ноябрь, эпигон инертный,

Старательно сея, рисуя по окнам мольбертным

Последним дождём…

эти образы

близкие

очень.

МЕТРОНОМЫ КАЖДОДНЕВНОСТИ

Заведёнными игрушками поутру спешит народ.

Дым котельных завитушками вытесняет кислород.

Солнца шар восходит медленно… Миг, другой — и вот уж день

Серой тенью неприветливой в неприметной наготе

По снежку голубоватому ускользает, — не поймать.

Как ему невиноватому нас легко не замечать.

Суетливые движения, пусторечий трескотня…

Жизнь моя несовершенная состоит не из меня.

Адаптироваться выпало в этом мире нам с тобой,

Чтоб внедрившись в однотипие, в грёзах думать о другой —

Совершенной и «неправильной»… Вот и думаю, таясь,

Без эпиграфа, заглавия, всё выискивая связь…

Но старательно-подчёркнуто мне навязывают тень,

Чтобы я устал до чёртиков от уверенных людей,

Чтоб в несмелом пробуждении, по снежку да по свистку,

Создавалось убеждение, что я, дескать, не могу

Выходить из подчинения мной невыдуманных игр…

Ну, хотя бы «тем не менее», ну, хотя бы «наблюдение»,

«по наитию», «впритык»…

В ПОИСКАХ СВОБОДНОГО МЕСТЕЧКА

Науму Ковальскому всюду не рады,

На каждом шагу возникают преграды:

Где ростом не вышел, где слишком умён…

Меж тем проживает в Израиле он.

Езжай, говорят, ты, наш бохэр, в Россию,

Тебя там фанаты сочтут за мессию,

Пополни число дефицитных голов,

Славян просвещая… Всего-то делов.

И что же?.. Ковальский подался в Россию,

Верней — полетел бизнес-классом, красиво,

При шляпе хасида, «клубке» каббалы…

…и Та́ния в пальцах, а пальцы — белы…

Бродил по Москве он весь день тараканом.

А к вечеру был умерщвлён хулиганом,

Но… тотчас воскрес… у хирурга в руках

(хирург походил на Кота в сапогах).

Сквозь зубы спасённого лились нигуны…

Чуть позже Наум, с восхищением юным,

Катаясь в карете по всем округам,

Сказал, что Ковальский свалял дурака.

Ему предлагали местечко в Госплане,

Над площадью Красной на аэроплане

Летать да поплёвывать… «Как ты, готов?..»

Но… отбыл он в Штаты, без обиняков.

Уж там-то Науму найдётся местечко,

Где с пользой дадут ему вставить словечко…

Усиленно думал Наум про себя:

«Куда я, зачем я, мечты торопя?..

Кого просвещать, коль повсюду здесь наши?..

Вон, русские стали евреями даже…

Один ты остался, москвич-хулиган…

И то, ха-ха-ха, с окончаньем на «ан»…»

В РАСКРЕПОЩЕНИИ ДУШИ

Возникший невесть откуда,

Возможно из «параллельного»,

Худющий, как жердь, и высокий,

Парнишка танцует в парке.

То танцем покажет верблюда,

То странно растущее дерево…

А руки танцора и ноги —

Не гнутся, почти как палки.

И тут замечаю, надо же,

Печально, такое дело:

В движениях ограниченный,

Он гибче любого стебля.

Вот что-то играет на клавишах,

Вот ловит руками идею,

Что, вспыхнув зажёгшейся спичкою,

Из рук устремляется в небо.

А музыка, так, произвольная

(я не вдавался в тонкости),

Звуча приглушённо, грязненько,

Наверное, из мобильника,

Была для него…

Обезболивающим,…

Хотя, опуская подробности,

Как будто к кому-то привязывала…

Указывала на любимую?

Легко позабыв о будничном,

Проблемках, что взял на заметочку,

Я всё возвращался мысленно

К танцующему…

И потом… —

Торчал у окна до полуночи,

Считая себя одноклеточным.

Непросто расстаться с «бисером»,

Чтоб не сожалеть о том.

…ДЛЯ ЧЕГО-ТО

У каждого мира есть вход и выход.

А двери, как правило — неприметны.

Но если спонтанно возникла прихоть —

Найдётся и ключ, я уверен в этом,

А следом и дверь. Потяни за ручку.

И в сумраке синем с оттенком ночи

Тебя поприветствует друг нескучный —

Заливистый бронзовый колокольчик.

А дальше доверься экскурсоводу,

Что в образе света представ пристальцу,

Тебе воссоздаст прошедшие годы, —

Мистерию детства, без иллюстраций.

Без наводящих и расшифровок

Ты снова вернёшься в ту мимолётность

Меж экспонатов витрин и полок,

Пока незакрыто, пока свободно.

И то, что в жизни своей искал ты,

О чём страдал, проявить пытаясь,

Пронзит тебя не остывшим слайдом,

А ярким термином — «ирреальность».

Но нет, нельзя притвориться тенью,

Наивно прячась за поворотом.

И в рекуррентности направлений

Из сказки выйдешь ты…

для чего-то.

КОРЕЙСКИЕ НОСОЧКИ

(картинка)

Узкоглазому солнцу в России холо́дненько.

Через тучи, туманы, снежинки и ветреность,

Кореянки, укутав в меха свою родину,

В пантомиме шагов осторожны и медленны.

Говорят эти женщины голосом ласковым,

Увлекая прохожих корейскими песнями.

И внушаются женщинам грубые пасквили

Отстоящими в метре корейскими бесами.

Но, по счастью, ведомые псевдосближением,

Кореянки носочки продать нам пытаются,

Что из шерсти собачьей (в том схожи все женщины),

С многолюдных площадок теснимы китайцами.

…и картинка растаяла, будто и не было.

Или галки склевали её по кусочкам? Но

Посреди белоснежного великолепия

Очень просто свернуть нам за теми носочками.

В ТРАНСКРИПЦИИ

Лепниной гипсовой да синим хрусталём

Украшен сумрак ресторанчика российского.

А за портьерами, размытые, неблизкие

Плывут проекции неизъяснимым сном.

Вы уж простите, господа, мне мой каприз,

Что не участвую я в ваших обсуждениях

За круглым столиком под лампою сиреневой

Партерным зрителем с претензией на бис.

Неловко, знаете ли, мне сидеть средь вас,

Таких продвинутых в своём косноязычии,

И наблюдать, как в утончённой хаотичности

Под рюмку водочки вы входите в экстаз.

С большим старанием поддерживая темп,

Хочу я быть для вас слегка воспринимаемым,

А сам смотрю куда-то в сторону Германии,

Что через стол расположилась, между тем.

А там, в Германии, под шариками бра,

Шурша блестящими ликёрными конфетками,

Горланят «Panzerlied»*, вертясь на табуретках, и

Вот-вот поскачут…

девкам юбки задирать.

Ужель в отместку за проигранное мстят,

Что так ведут себя развязно и презрительно?..

И тут я встал неудержимым пьяным зрителем

И в три удара по врагу поставил мат.

Я был немало удивлён таким антре,

Когда никто не обратил на то внимания.

Лишь только что-то там плешивая Британия

Из центра зала прошипела о добре.

«Panzerlied»* — «танковая песня»; нем. военная песня

времён ВОВ

ИСТОРИЯ ДЯДИ ВАЛЕРЫ

У дяди Валеры есть маленький фотик,

Который кладёт он себе на животик

И ходит по городу, песни поёт,

Проворно снимая бегущий народ.

Забыв, что ему далеко за полтинник,

Он всех обгоняет ходьбою спортивной

И бесцеремонно берёт интервью

У о-ча-ро-ва-шек для «Фото-ревю».

В отдел бижутерии входит он мачо.

И вдруг у витрины встречает удачу:

Короткая юбка, открытая грудь

И взгляд, что способен любовь обмануть.

Добившись согласья на съёмку, манерно,

Берётся за фотик наш дядя Валера

И, силясь поймать ускользающий взгляд,

Спускает затворчик…

три раза подряд.

Да вот незадача — ломается фотик.

Тому откликается с болью животик…

Сползает гримаса с мужского лица…

И женщина зрит пред собою льстеца.

Смеётся она:

— Ну, вы, право, даёте!..

Зачем вам такой несерьёзненький фотик?

Купите зеркальный большой цифровик,

Ведь вы не чухан, а солидный мужик…

И, горем убитый, буквально на нервах,

Бредёт в мастерскую наш дядя Валера

Малюсенький фотик в ремонт отдавать,

Чтоб снова, как прежде, людей обгонять.

Но там, в мастерской, что на улице Правды,

Ему говорят:

— Починить бы мы рады,

Но браться за ваше, простите, говно —

Бессмысленно, сударь, и просто смешно.

Вон — урна при входе. Туда и отправьте.

Китайская гадость, сказать вам по правде.

Внемлите совету — купите у нас

Удобный японский всевидящий «глаз».

А что, и купил бы он камеру «Nikon»,

Да только мешает одна закавыка.

А именно то, что наш «дагерротип» —

Не-о-бык-но-вЕн-но прижимистый тип.

МОНОЛОГ НА ЛЕСТНИЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ

Вынимая газетку из ящика,

Инженер по фамилии Клодт

Раздражённо изрёк:

— Настоящее —

Не туда, куда надо идёт!

Достижения, завоевания… —

Всё под корень, до самой души!..

Победитель берёт подаяние.

Побеждённый — стать богом спешит.

Опускаются руки рабочие.

Даже разум стал скуп до идей.

И уводят лгуны…

обесточенных

С проторённых и верных путей.

Если б знал я ответ в этой сказочке,

Как упущенное наверстать…

Вот поэтому мне и не празднично

В Новый год перемен ожидать.

И, с газеткой скрутив своё мненьице,

Возмутившись, что лифт не идёт,

Неохотно направился к лестнице

Инженер по фамилии Клодт.

СОН ПРО «ПОКАЗАЛОСЬ»

Кто там ищет в России русских,

С погремушкой бродя по равнине?

Выбрит налысо, в брючках узких…

Не иначе герой былинный?

Кто там тенью стоит за ширмой,

Представляя себя скоморохом,

Пробиваясь сквозь все режимы

Одиноким болотным вздохом?

Кто там прячет в столбцах газетных

Зашифрованные посланья,

Через литеры, как через сетку,

Привлекая к себе вниманье?

Померещилось, нет — приснилось:

Тишина и… безмолвие спящих.

Даже Спасская чуть накренилась,

Став на время Пизанской башней.

Очуметь, как пластична воля

Тихо сдавшихся берендеев!..

Неужель отошли мозоли

В тщетных потугах за идею?

Неужели в победных маршах

Проросли семена забвенья?

Кто там шариком с башни машет,

Не узрев своего паденья?

…ПО ХОДУ МАРТА

Ещё вчера была метель,

Колючим снегом обжигая

Смешные лица пешеходов,

Невольно строящих гримасы.

И вот призывная капель

Гоняет мартовские гаммы,

Встречает тёплые восходы,

И оживляет иммортель

Весенним звуком ксилофонным.

Спешат троллейбусы наполнить

Себя бодрящей суетой

Самовлюблённых купидонов,

Благополучных и… не очень,

Забывших, собственно, об этом.

В моём проветренном пальто

Таятся «сны» Лотреамона

(в оригинале, между прочим),

Но я прочесть их не готов:

Увы, французским не владею.

К тому же мне мою идею

Осуществить мешает лень

В неудержимости фантазий.

…и город с семицветной грязью

Стремится выглядеть чужим,

Больным, с заимствованным смыслом…

Всё отвлекая нас на что-то,

Весенний варится компот.

В цукатном золоте ожив,

Спешат творцы, бледны и лысы,

Связать слова, мазки и ноты,

Заставив течь наоборот

Хмельное время. Позабыв

О нестыкующихся фактах

Проблемной жизни и вообще,

Шагаю я и…

не лечу,

Не знаю — радоваться или…

Бенгальский кот, слегка остыв,

Подслеповато смотрит как-то

В окно гостиной, смысл вещей

Не понимая и… согласный

С котом, считаю я напрасной

Всю эту дурь смятенных чувств,

Неизгладимых впечатлений.

ЧАПЕТО́Н ИЗ ТИШИНЫ

Довольно непростая ситуация:

Построен дом без звукоизоляции.

И в этот дом, что сдан три дня назад,

Вселился он — Семёнов Каллистрат.

Не первый год трудясь библиотекарем,

В литературах, в общем-то, кумекая,

Душою прикипел он к тишине.

А тут такое!!!.. — «рыцарь на коне»:

Фырчанье, топот, крики, стоны, бряцанье…

Довольно непростая ситуация.

И Каллистрат, смущён обманом стен,

Спешит в туалет… с расстройством в животе.

Ни Сен-Жермен здесь и… не Пикадилли,

Чтобы сквозь стены звуки проходили,

Не приводя соседей в дискомфорт:

Российская панелька, второсорт.

Дивана грохот, рокот холодильника,

Бесцеремонность старого будильника…

Беруши в уши? Нет, не вариант.

Полиция?.. Сомнительный гарант.

Трясясь в трамвае, будучи в прострации,

Чтоб записать себя на консультацию

К неврологу, Семёнов Каллистрат,

Взыгравшей в нём интенции — не рад.

И вот случилась тихая история:

Приехал друг к нему из санатория

И «капель пять швырнув за воротник»,

Не без волненья к стеночке приник:

— Ты, — говорит он, — съехал бы отсюдова

В какое-нибудь тихое Безлюдово…

— На кладбище… — последовал ответ, —

Смирился я. Спасибо за совет.

…И ТОЛЬКО ЧУВСТВА

Стихи, оставшиеся здесь,

В границах суетного мира,

Что ждёт вас — память иль забвенье,

Под листопад отцветших дней?

Стихи,… что времени волной

К утру сотрёт до штрих-пунктира

Назло цветам полиграфии…

И даже вечность перед ней,

Потупит взор, безмолвьем став.

В чём сущность жажды восклицанья?

Доколь в шкатулках драгоценных

Нам эти таинства хранить?.. —

Хранить и полнить, трепетать,

Непостижимо обретая

Иные свойства, где курсив их —

Всего лишь след, всего лишь нить?..

И миг придёт, сорвав с груди

Страстей теснящиеся рифмы.

И разлетятся, распадутся

Стихи на боль, а боль — на пыль.

Прервутся звонкие потоки,

Круги замкнутся, горький привкус

Оставив только по уходу

Да прогорающий фитиль.

Не перебросить, перейдя

В иную жизнь, слова, как мостик.

Стихи оставшиеся здесь

Не приумножатся тобой,

Мой друг словесности… Но всё ж,

Приди во сне, как раньше в гости,

И приоткрой, и покажи

Неизреченный мир иной.

ПОРТРЕТИК В РОЗОЧКАХ

Презри поверхностные строки,

Банальных рифм пустую связь.

Доколе пестовать без толку

В себе иллюзию, давясь?..

Скользя на уровне «открыток»

Под чушь заточенным пером,

До похвалы ты льстиво прыток,

Везде находишь свой укром.

И, помаленьку обрастая

Атласной тканью липких лент,

Вполне легко тебе представить

Свой триумфальный «секонд-хенд».

И дипломированный густо

Спекулятивными лито,

Царьком садишься ты за гусли

И на весь мир поёшь про то.

Да не́ дал бог тебе бензина,

Чтоб дозаправиться в пути.

Плаксиво вчитываясь в ксиву,

Ты ждёшь бенгальских конфетти…

Но на Парнас фуникулёры

Не забираются, дружок.

Угомонись под серым флёром

И не дописывай стишок.

В потоках зауми реченной,

Среди тусующихся масс,

Дотошный ритм нравоучений

Не веселит уж больше нас.

Ужель по-прежнему занятна

Твоя облайканная зель?..

…и тешишь ты себя, понятно,

Псевдооценками «друзей».

В ТЁМНЫХ КОРИДОРАХ

Есть люди-притворщики, типа актёры,

Что так в себе холят искусственный вид;

Лакеи, дворецкие и…

гувернёры,

Хотящие слиться с тобой, индивид.

А ты их уже посвящаешь в интимы,

Готовясь открыть недешёвый коньяк…

Нет-нет, это правда, совсем не противно

Творить им угоду, пусть даже «за так».

Не знаю, с чем связано это притворство:

Ни выгодных смыслов, ни тихих надежд…

Привычка поддакивать, видимо, просто?..

Должно быть привычка, характера брешь.

Но в этом, казалось бы, гладком изъяне

Есть что-то такое, что полнится злом.

Кромешная тьма с голубыми глазами

И простенький шифр с трёхзначным числом.

ОТКРОВЕНИЕ МОЛЛЮСКА

Неважно с кем, неважно где —

Благополучие главнее.

Проблемы мира — ахинея,

Когда хотя б три тыщщи в день,

Когда служебная среда

Закрыта наглухо от правды

И пыльный воздух бюрократный

Не гарантирует вреда.

Не стоит, право, утруждать

Себя внештатною наукой.

В часы комфортного досуга

Сподручней глупости внимать.

И, программируя игру,

Что шелестит за-ради блага,

Уже по ходу не заплакать,

Роняя золото на грудь.

Глядя с брезгливостью в глазах

На раздражителей покоя,

Отвлечься хочется нугою,

На шею галстук повязав,

И в бирюзе лагунных волн,

Моллюском в ракушку забившись,

Катать во рту, ну, скажем, вишню,

Жизнь поменяв на пропофол.

Чем протрезвиться, чтобы жить?

Лишеньем средства для прожива?

А на душе — совсем паршиво.

Виной тому — души ушиб.

ПЕРЕХОДЫ И ЗНАЧЕНИЯ

Горчично-жёлтыми тенями догоняем,

Стеклобетонными громадами тесним,

Спускаюсь в прошлое крутыми ступенями

Освободившейся затюлевой весны.

По обе стороны, болея прошлым веком,

Ютятся сталинки, стыдясь за свой ампир.

А вот, пожалуйста — «душистая» аптека

Стеклянным голосом взывает: «Потерп-и-и-и!..»

И я терплю, понятно дело: межсезонье…

Рождаться заново с годами всё трудней…

А жить-то на́до, чтоб придти поэпизодно,…

Глядя на то, как резво скачет воробей.

Безлистны ясени, лишь «котики» на вербах,

Под стать шмелям, сигнализируют апрель.

И чувства просятся излить себя неверно,

Отсуматошить их, неведомых досель.

И в ощущениях начавшегося лета,

Как будто заново найдя свою стезю,

Я предпочтенье отдаю приоритетам,

Что весом — с пёрышко, а ценностью — в слезу.

Великий принцип восприятия сезона

При неизменчивости кажущихся форм

Даёт мне право на ошибку вне резона

И…

соглашается со мною све-то-фор.

В пяти шагах от непроявленных историй,

Рассветных листьев и непойманных жар-птиц,

Иду пространствами пустых аудиторий,

Дивуясь мимикой отсутствующих лиц.

КОСМОДРОМЫ МОДЕРНИЗМА

Моё почтенье, архитектор Сомов.

Театр ваш похож на звездолёт.

Преобразуя камень в невесомость,

Легко вам знать — как жить наоборот.

Я изумлён фантазией поэта,

Бродя часы, лентяю не в пример,

По полю плит, почти инопланетных,

Превознося советский ваш модерн.

Конгломерат колонн и полуарок,

Соборных окон странные глаза…

…а позади…

нестройно, но попарно,

Кирпичной лентой вьются корпуса.

Там всё не так и… тайны там не будет,

Там умер бог, там выцвела душа.

И только здесь, шагнув из дымных студий,

Невероятно хочется дышать…

И… космос чёрный в звёздных ожерельях

Мне жжёт ладони, просит: «Дотянись…»,

Чтоб хоть на миг обжечься, не жалея,

Прервав антракт, отпущенный на жизнь.

ВЕСНА В СТАРОМ ГОРОДЕ

(апрельский этюд)

От суеты — к периферии

Нисходит тропки бахрома.

Под сладкий ход часов старинных,

Насторожённо задремав,

Стоят апрельские деревья:

В набухших почках зреет май…

А старики больны мигренью,

Весну ослабли понимать.

Они бубнят свои молитвы,

От солнца прячась по церквям,

И дела нет им до нехитрых

Задорных песен воробья.

А в окнах низких двухэтажек,

Где вьются саженцы для дач,

Выводят котики протяжно

Любовь, похожую на плач.

Но, будто радости не видя,

Блуждают тени во дворах…

Копя на власть свои обиды,

Преодолеть не может страх

Сутулый тип. Но без улыбок

Весенний день к душе не льнёт.

И слышу я, как кто-то хрипло

Перевирает анекдот.

И лишь надменные бояре,

Навозводившие дворцов,

Опять в счастливчиков играют

И… есть на что, в конце концов…

Им есть на что приободряться,

И чем на пальчиках блистать…

…и чувства пыльные томятся

В глухих комодах, перестав

Быть настоящими. Ещё бы!

Но вместе с тем — я не в тоске.

Вот жизнь бы только не прощёлкать,

В малозначительном броске.

Но мой апрель — всему подарок,

Без предпочтений и вранья.

Здесь, в старом городе, недаром

Свою весну встречаю я.

Дыши и ты, пока возможно,

Пьянящей магией весны,

Ведь в этих формулах несложных

Все неизвестные — ясны.

ПАРАЛЛЕЛЬНО С НАМИ

Кто-то проносится мимо…

Мне говорят, что — люди…

Те, что почти незримы,

Те, что почти повсюду,

Те, что себя не зная,

Явлены лабораторно,

Совести не внимая

Сущностью огнеупорной.

В призрачно-безыдейном

Их не назвать врагами:

Между камней — растенья,

Между растений — камни.

С наномозгами в сумках,

Тупо глядя на ноты,

Кто же вы, недоумки,

Тихие идиоты?..

Я улыбаюсь, зная

Этих адептов тени,

Что параллельно с нами —

Нами зовутся всеми.

КОГДА В ТЕБЕ Я ВИЖУ ПЕРЕМЕНЫ

Когда в тебе я вижу перемены,

То ухожу в тенистые сады,

Где, вдохновляясь тайной Мельпомены,

Совсем иною видишься мне ты.

Я там играю странные спектакли,

Придумывая акты на лету…

А что мне делать, собственно, не так ли,

Когда меня имеешь ты в виду?

Но все соотношенья не настроить

На ту волну, какую б я хотел.

И потому, наверное, не стоит

Искать в любви сомнительный предел.

В моём саду, скучая на скамейке,

Я стану мудрым, встану и… уйду

По узкой тропке, хитростью — в идейку

И, не играя, счастье обрету.

*********

Ты хочешь оправдаться пред народом,

Неся пургу под нервный кашлячок?..

И как всегда, с пугливеньким обходом…

И как всегда, под чёрный пиджачок…

Тебе не стыдно, бледный рептилоид,

Что миллион вопросов на сквозняк?..

Зато тебя престранно беспокоит

Утерянная «утка» натощак.

Ужель и вправду держишь за баранов

Ты свой народ?.. А впрочем, так и есть.

С его давно ослабленною праной

Легко тебе волнения отвесть.

И мне иной раз кажется, не скрою,

Что и тогда, когда нам будет «швах»,

Ты лишь поднимешь низенькие брови

И ровно скажешь: «смысл…

— в телемостах».

ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА БАБУШКА АГЛАЯ

Попала как-то бабушка Аглая,

Всемирно деревенский экстрасенс,

В больничку, от издёвок попугая,

Что, разозлясь, устроил ей коленц.

И там, в больничке, бабушка Аглая,

С сомнительным диагнозом «невроз»,

Лежала — месяц, людям помогая

Не впасть от наркоты в анабиоз.

Закрыты двери операционных,

Реанимационных и палат,

Поскольку найден путь традиционный,

Что, собственно, надёжней во сто крат.

Но…

бабушку Аглаю невзлюбили

Высокие больничные чины

И меж собой, конечно, осудили,

Решимости изгнать её полны.

Они купили бабушку Аглаю

За двадцать пять пакетиков лапши,

И оду ей, в угоду ей слагая,

С проблемой сей решили поспешить.

И вот, пяти годков по истеченью,

Старик главврач опасно заболел

И позабыв, в чём кроется леченье,

Найти ответ прислужникам велел.

И тут ему, как будто намекая,

Приходит слух, что где-то в Костроме

Живет такая бабушка Аглая,

Искуснейшая знахарка в стране.

Собрался он в дорогу, ехал долго

До бабушки Аглаи, только вот —

Всё как обычно, поздно и без толку:

Целительница больше не живёт.

ИДТИ И ВИДЕТЬ

Проверен на неудачу

Десятками скорых лет,

Идёт повзрослевший мальчик,

Не видя окружный бред.

Он выше приобретений,

Что можно пощупать, впав

В отброшенный образ тени,

В отсутствии личных прав.

Он смотрит на мир — по ходу,

Исполненный нужных чувств,

Стыдясь своего народа,

Прозревшего на «чуть-чуть»

(в похожести устремлений,

торопятся мертвецы

к бетонным своим селеньям,

простёртым во все концы).

Пахучий июльский воздух

Идущему — в добрый час!..

Ирисы, петуньи, розы

Нисходят к нему с террас…

Транзитным своим маршрутом,

Свернув на бульвар цветов,

Он верит в правдивость утра,

Но только не в бой часов,

Но только не в эти лица

С гуашью остывших глаз…

А время горит, дымится,

Но… не обжигает нас.

НЕ В ЭТОТ РАЗ

А в городе просто идёт дождь,

Триолями сыплет, дробит, стучит,

На тёплый асфальт нанося чертёж,

Похожий на небо, чей серый вид

Вгоняет в унынье. И как всегда,

Стремясь подпитаться от этих струй,

Тихонько вращая колки гитар,

Творцы начинают свою игру.

Но мне в этом творчестве места нет.

Спонтанен и волен мой дирижёр.

Как будто не слыша дождя, поэт

Смеётся в тональности «ля-мажор».

Осталось лишь грянуть раздольно — «А-а-а-х!!!..»,

И… плясом — в кадриль, развернув гармонь,

Чтоб пальцы, скучающие на ладах,

Пустились по кнопкам, как резвый конь!..

Посмотрим тогда, что ответит дождь…

«Пардон»?, «Я ошибся»?, «Сейчас-сейчас»?..

Но дождь доброй сотней унылых рож

Ответствует: «Полно… Не в этот раз…»

*********

Я лежу на раскладушке под берёзою в июле.

В листьях бронзово-зелёных солнце раннее живёт.

А вокруг мелькают птицы — настоящие певуньи.

И комарик не кусает. И мошка не достаёт.

И не верится, что где-то громыхает канонада,

Просыпается торнадо, погибают города…

И жужжит мне шмель на ухо: «Отдыхай, старик… Не надо

Раздраж-ж-жать себя тревогой, так как радость — не беда».

Слева — плюхаются волны, справа — сена стог высокий.

Пахнет клевером и мятой, да виолой голубой.

Но шуршит с особой грустью нам в ответ треста-осока,

Что и радость в этом мире перемешана с войной;

Что пройдёт ещё мгновенье и сиреневые тучи

Запоют холодным громом, отливая изнутри

Сверхбезудержным желаньем, предложив на всякий случай

Скрыться в доме поскорее, запершись замка на три.

Но не хочется мне верить ни в грозу, ни в эти тучи.

И, лежа на раскладушке под берёзою в тени,

Я в итоге заключаю, что мне здесь гораздо лучше

И меня не напугать им аллегорией войны.

НА БЕРЕГУ…

А волна набежит и… откатится,

Набежит и… опять назад.

Всё пройдёт, ничего не останется:

Ни отцветших картин, ни дат.

Что гудишь, планетарный боулинг?

Слишком тесно твоим шарам?

Так столкнутся они, тем более,

Что, по правде сказать — пора.

Загостились мы что-то, граждане,

Бесполезно топча пути.

А ведь надо нам всем и каждому

Просветление обрести…

Но природа не может эрами

О прозреньи напоминать,

Усыпать нам дорогу перлами

Да ответного блага ждать.

У неё, у природы, в общем-то,

Тоже сроки и циклы есть.

Но вожди, что парят над площадью,

Отдают не природе честь.

Отдают они честь Фантазии

И послушным её рабам,

Рычажками гремя унитазными,

Отправляя природу в спам.

А волна набежит и… откатится,

Набежит и… опять назад

Каракатицей чёрною пятится

И…

Архангелы в небе трубят.

СНОВИДЧЕСКИЕ ПОДВИГИ ТОВАРИЩА ПЭ

Заходит Пэ на «радио-шансон»

И, негодуя, рявкает бульдогом:

«Грязнить эфир вам больше — не резон!

Совсем рехнулись, да?!.. Побойтесь бога!

Даю вам шанс! Буквально со среды,

Минуя всех пиндосов и певичек,

Один лишь — смак, едрить вас раскудрить!..

И, чтобы там — ни турций, ни больничек!..»

Заходит Пэ в халате на «ЦТ»

И, открывая джин о ручку кресла,

Тихонько брызжет: «Я без карате.

Не бойтесь, с***. Мне не интересны

Все ваши «баксы» там, «зарубежи»…

Меня волнует — русская культура.

Даю вам срок, извольте поспешить,

Пока совсем не съехали вы сдуру».

Заходит Пэ не в Твиттер, а в Газпром

И начинает, прям-таки, с порога:

«Эй вы, мерзоты, кто ж вам дал добро

Пласты Земли пихать себе под локоть?!..

Вы кто здесь, ёксель-моксель, на земле?!..

Кем числитесь вы, вирусы-амёбы?!..

Иль я того, по старости ослеп?!..

Всё государству?.. Правильно!.. Давно бы…»

Заходит Пэ в аграрный комитет

И, подзывая пальчиком китайца,

Велит ему мгновенно дать ответ:

«И что с землёй?.. Чем будем мы питаться?..

Где фермеры?.. Гуляют по морям?..

Что-что?.. Ужель?.. И ро́дом все от туда?..

Ну что ж, коли́ мы дети «октября»,

Не худо бы вернуть её,…

Покуда…»

Ещё тот Пэ в три места заходил…

«Но вот куда?.. Любаша, Даша, Тоня…», —

Бубнил в подушку Пименов Данил,

Ловя глотки «холодного» в бидоне…

Он встал с кровати, глянул на часы,

Затем в окно, в открытую газету

И… расчесав кудрявые усы,

Пошёл…

за опохмелочкой к соседу.

*********

По полю шёл кудлатый странник,

Голодный, мокрый и больной.

Он нёс букетик расставаний

И солнце с летней тишиной.

Сходились облаком туманы,

Играли с холодом ветра,

Влетая в полые карманы

Больного странника. «Пора-а-а!..», —

Кричал он в медленное небо…

А в серо-синей высоте

Летела царственная лебедь,

Маня крылом своих детей.

Но лес ещё дышал зелёным,

Хоть постарел и был тяжёл.

И, вместе с лесом, белым лёном

Седело время. Странник шёл.

— Эй, кто ты, друг, — его спросили, —

Откель шагаешь и куда?..

— Да Август он, такой красивый, —

Шурша, ответили осины, —

— Идёт пока хватает силы

И… переходит в холода.

ПРИЁМНИЧЕК

Уймись, приёмничек, не стоит

Внушать мне псевдооптимизм.

И так ты нервы мне расстроил,

В сознанье дырочку прогрыз.

Я знаю, всё совсем иначе

На белом свете обстоит:

И твой счастливый мальчик — плачет,

И русский в клеть окна глядит,

И старики совсем забыты,

И этнос — в коврик: наплевать…

Довольно фальши!.. карты биты!..

Не вижу смысла продолжать…

Но я хочу поверить в чудо,

Что наш верховный — волонтёр,

Что патриарх не над Талмудом

Творит Любовь, рабам в укор,

И земли вспаханные — живы,

Где каждый волен и богат,

И не вскрывает в недрах жилы

За деньги избранный собрат.

И я, ища волну другую,

Через поток враждебной лжи,

Назло врагам не паникую…

Где правда, друг мой, подскажи?..

НЕ ВИДЕТЬ МИР

Не видеть мир и не пытаться видеть,

Попинывая глобус так и сяк…

Зачем живёшь, судьбы своей водитель,

Попав опять по глупости впросак?..

Кружить с антенкой… скучно до блевоты,

Ловить волну и тупо ей внимать.

А смысл-то… — во взгляде. Правда, вот он…

Осталось только зеркало достать.

Включи мозги, не парься на подсказках.

Ты разобраться должен в этом сам.

Иль ты не той фортуною обласкан,

Чтоб вспоминать ещё про небеса?..

Я удивлён, что вас ужасно много

И все вы — люди, господи прости.

Не видеть мир (о, как это жестоко!..)

И быть себе помехой на пути.

ВЕЧЕРНИЙ ЭТЮД. АВГУСТ

Ну, наконец-то!.. Первый ясный вечер.

Сидит за тюлем розовый кузнечик,

Глядит завороженно на закат,

Вернувшемуся лету о-о-о-чень рад.

И тишина. Безветренная тишь.

Кругом покой, куда не поглядишь.

Воспрял кипрей: верхушками маяча,

Ещё цветёт, ещё чего-то значит…

И даже стог соломы стал пушист.

За стогом ворон топчется, фашист.

В кустах — сорока, будто онемела,

Сидит одна, забыла что хотела.

А вот и утки: медленно плывут,

Озёрный холод ластами гребут,…

Но аккуратно, чтобы не вспугнуть

Уснувший ветер, прекративший дуть.

СОПРОВОЖДАЮЩИЙ ЖИВУЩЕГО

Кто это, кто это, кто это

Сопровождает живущего,

Как по канату идущего?,

Ходит по следу с термометром,

Дышит в затылок и шёпотом,

Прямо ему в подсознание

Чётко даёт указания,

Будто бы делится опытом.

Но подопечный — не чувствует

Мудрого сопроводителя,

Шумно храпит, ноги вытянув.

Мысли такой не допустит он,

Чтоб там какие-то призраки

Мозги ему компостировали,

Вещи за ним перестирывали

И не считались с капризами.

Да и вообще, что за мистика,

Сивой кобылы бредятина?..

Лучшее противоядие —

Это бутылка «игристого»!..

Можно чего и покрепче… Но,

Как объяснить неразумному,

Что его жизнь без изюминки

Скоро украсится трещиной,

Что без невидимой помощи

Данных нам небом наставников —

Как на мороз без подштанников?..

Кто ещё, кто ещё, кто ещё

Хочет не знать очевидного,

Прыгать до старости птенчиком

По полю минному в тренчиках,

Даже в момент чаепития?

В ПРИПОДНЯТОСТИ ДУХА

Спеши, электричка, спеши,

Пятёрка немецких вагонов;

«Сто пять», не сбавляя держи,

Пускаясь за далью в погоню!..

Нет-нет, пассажиры твои

Не будут особенно хмуры:

На скорости радость ловить

Азартно, легко и амурно.

Последний сойдёт пессимизм

И мысли очистятся ветром,

Когда ты стремительно — вниз,

С железнодорожным приветом.

А бусины станций — как сны,

А сны — как перронные миги.

А может быть, невыездным

Я жил, и будильник мой тикал,

Раскручивал времени ход,

Ослабшие ржавые стрелки…

И годы летели…

И вот…

Свершилась удачная сделка!

Спеши, электричка, спеши,

Свои полируя металлы…

Четыре часа — от души,

Стремительно-лёгким составом!..

По окнам всё лес да столбы, —

Одни только такты… А ноты?..

— Мотивчик?.. А стилем?.. Любым?..

Минутку терпения…

Вот он!..

Его уже кто-то поёт?..

И кто-то, смеясь, подпевает?..

А в небе летит самолёт

И, кажется, нас…

обгоняет.

*********

У вас претензии? С претензиями — к богу.

Совсем измучились, плешивый эгоист…

Венок на голову, на туловище — тогу,

А дальше, в общем-то — художественный свист.

И Флора с Фауной ответить вам не смогут…

И эта хищница, что жаждет озорства,

Не от претензии затачивает коготь.

Но если кинется — окажется права.

У вас претензии? С претензиями — к богу.

Создайте что-нибудь, хотя бы — пустоту.

Ведь для гармонии не требуется много

Амбициозности, чтоб прямо на ходу

Не скинуть звёздочки, не разглядев их строго.

СЧАСТЬЕ