Бесплатный фрагмент - Привет, Сочи, я люблю тебя

Однако я торжественно заявляю: будь эта история неправдой, я был бы глубоко разочарован.

Фредерик Бегбедер

***

Все эти истории — чистая правда.

Мы сами их выдумали.

Триста сорок метров

Алена Золотарева

Я выхожу без двадцати восемь, иногда спотыкаясь об Ольгино полотенце: она живет в соседней квартире и если она помыла подъезд, то тряпка будет лежать. Мне кажется, что это просто мокрая тряпка, что подъезда Ольга не мыла, но обозначила свое дежурство. Мама говорит, это челяба, дочь, взять с них нечего, мы сами там жили и знаем, как они селедку с чаем едят. Я тоже, помню, ела. Вкусно.

В подъезде обычно пахнет морилкой или сандалом. Если морилкой — значит, Коля-сосед что-то красит. Если сандалом — значит, у Оли муж запил. Все очень просто и понятно. Иногда мне не хочется это все понимать совершенно.

Я прохожу мимо трех пальм на углу, на одной висит такой то ли орех, то ли кокос, зеленый, висит он уже месяца два, я думаю, что это жёлудь, и он обязательно дозреет, и я его умыкну. Я ведь каждое утро прохожу мимо.

После пальм всегда звонит мама. Мама не звонит в двух случаях: мама потеряла зарядку или мама потеряла телефон. Мама звонит, потому что она может. Она рассказывает, как местный глава отправил фотографии в газету, что отремонтировал асфальт, а сам не отремонтировал, а фотографии так понравились, что приехало начальство «оттуда» с телевидением снимать репортаж и хвалить главу, ахахах, все очень довольны, что главу теперь не пускают на третий срок избираться. Иногда я думаю, что они там живут, в своей Нарнии, и ничего глобальнее кражи двух мешков цемента у Наденьки там случиться не может. Господи, прошу не счастья, а продленья.

На решетке вдоль дороги прикручено проволокой большое объявление: «Машины не ставить!», рядом стоят три машины, на двух из них написано, что они продажные. «Ты хоть слушаешь меня?» — спрашивает мама в трубку. И я киваю, как будто она меня видит.

Потом я вспоминаю, что надо сделать гимнастику для лица. Быстро растягиваю губы до ушей, выдвигаю шею, челюсти, вздергиваю брови. Именно в этот момент я встречаю Пашу. Паша очень крупный и полный, он программист, живет с мамой, сильно потеет и смущается от этого. Мы кормим его конфетами, за это нас гоняет начальник отдела кадров, мальчику сладкое нельзя, но мальчик конфеты любит, круг замкнулся. Паша вздыхает, что сегодня опять дождь, я снова киваю, собирая разогнанные и растянутые части лица назад к стартовой позиции.

Перед ступеньками на асфальте сидит Михаил в серой робе коробом, в каске, что-то режет или пилит, летят искры, все вибрирует от противного визга его болгарки. Михаила давно хочется убить или хотя бы закидать кирпичами, ему постоянно что-то заказывают резать или пилить, и если он не пилит, значит, идет дождь или Михаил пьет с мужем Ольги. Все на поверхности. Плавает и не тонет.

Я спускаюсь по ступенькам. Вокруг заросли кустов, травы, сосенок, милых игольчатых пупырышков. Когда Карина увидела, как я пытаюсь наковырять их, чтобы рассадить у мамы, она поперхнулась и объяснила, что это местный сорняк. Прости, мама. Живи без пупырышек. Ступеньки мокрые, под железными перилами бурлит река по сточным канавкам, я пробую перепрыгнуть, попадаю в самую середину потока, вспоминаю, что на работе есть сухие босоножки, и бреду дальше. Приходит сообщение от мужа: «Не промочи ноги». Молчание — золото.

Поднимаюсь по ступенькам, в кабинете вытираю ноги зеленым махровым полотенцем для рук, болтаю босыми ногами и пью свою вторую и последнюю чашку кофе за день. Еще никого нет на этаже, тихо, еще понедельник не надвинулся неотвратимо авралами и просроченными отчетами.

Пиар для Деда Мороза

Елена Логунова

Я уснула в четыре, а она позвонила без четверти шесть:

— Здравствуйте, Татьяна Ивановна! Извините, что звоню вам так поздно…

— Рано, — поправила я, проглотив ругательства.

— Зря проглотила: с ругательствами было бы доходчивее, — пробурчал мой внутренний голос.

Он оказался прав: без ругательств телефонная собеседница не поняла ни моих слов, ни моего настроения. Вибрирующим голосом с нарастающей нервозностью она продолжила:

— Случилось ЧП! Пропал мой товарищ, московский журналист!

— Простите, уважаемая! — перебила я, всё еще сдерживаясь. — А я-то тут при чем?

— Так ведь в справочнике для участников форума написано, что вы отвечаете за работу со СМИ!!!

— Но не в таком же широком диапазоне!

Я возмущенно фыркнула.

В мои обязанности действительно входила организация работы акул пера. Однако экономический форум, ход которого освещала почти тысяча журналистов, торжественно закрылся вечером, и я уже была вправе перейти от узкопрофессионального трудового подвига к широкомасштабным нетрудовым.

— Сколько лет этому вашему, пропащему?

— Тридцать, а что? Да это неважно! Важно, что в два часа ночи он ушел из ночного клуба «Снежинка» и до сих пор не вернулся в отель!

Я глубоко вздохнула. Потом медленно, с шипением, выдохнула сквозь зубы и плюнула ядом:

— Значит, тридцатилетний мужик, находясь в командировке в Сочи, после общего банкета ушел в одиночное плавание, и это, по-вашему, повод бить тревогу?

— Так ведь у нас с ним в десять утра самолет!!! Вот я вам и сигнализирую!

— Девушка, милая! Зачем мне сигнализировать? Я же не полиция! — проникновенно сказала я.

— В полиции со мной даже разговаривать не стали! Там бросили трубку! — слезливо пожаловалась милая, но несносная девушка.

Мое отражение в сумеречном зазеркалье покачнулось и мучительно зевнуло. В этот момент я как никогда хорошо понимала нашу полицию. Телефонную трубку хотелось не просто бросить, а прямо-таки зашвырнуть с балкона восьмого этажа в пучину моря. И поглубже!

— Поэтому, пожалуйста, позвоните им вы! — попросила плаксивая приставала.

Я вздохнула, всколыхнув занавеску:

— Девушка, да вы представляете, что мне скажут в полиции?

— Тогда позвоните в ФСБ!

— Девушка! Вы НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, что мне скажут в ФСБ!

— А к кому же тогда обращаться?! — голос в трубке превратился в визг и ушел в ультразвук.

Я поморщилась, потерла ухо и посмотрела в потолок.

Он был белый, как снег. Это подарило мне подсказку:

— Девушка, а вы попросите Деда Мороза! Пусть он вручит вам вашего потерявшегося друга в качестве досрочного новогоднего подарка!

— Вы с ума сошли? — тяжкое подозрение увело голос в трубке в глубокие басы.

— Да нет, наоборот! — хмыкнула я.

В мозгу у меня просветлело.

Делегация от одной северной российской территории в качестве рекламной приманки для журналистов приволокла с собой на форум в Сочи Деда Мороза. Идея оказалась весьма неплохой — я отметила это с особым удовольствием, так как организаторы флешмоба предварительно спросили у меня совета. А я сказала, что будет классно, и вот, пожалуйста, не ошиблась.

Подсмыкивая подол облегченного летнего одеяния, белобородый Дед с посохом полдня таскался по пляжу, позируя перед камерами, фотографируясь с народом и терпеливо мотая на седой ус детские и взрослые просьбы и пожелания.

Я, кстати, тоже не удержалась и попросила доброго Дедушку подарить мне разовую порцию счастья в личной жизни. Небольшую такую. Легкоусвояемую.

Хм…

Я вынула заострившийся взор из туманных глубин мутного гостиничного зеркала и перевела его на кровать.

Относительно небольшая и легкоусвояемая порция счастья в личной жизни тихо сопела в подушку.

Я аккуратно выключила отчаянно взрыдывающий мобильник и сосредоточенно потрясла мускулистое плечо:

— Эй, как там тебя…

— М-м-м-му, — невнятно отозвалось счастье.

— Му-Му так Му-Му, — сговорчиво согласилась я. — Слышь, Му-Му? Ты не помнишь название того ночного клуба, где мы с тобой познакомились? Это, часом, не «Снежинка» была?

— Угум, — интонация определенно была положительная.

— А ты журналист из Москвы, да?

— М-м-м-да-м-м…

Так.

Я секунду подумала и включила лампу. Сонное счастье протестующе застонало, но мне необходим был свет, чтобы найти записную книжку, а в ней — нужный телефон.

— Аллё, девушка? — сначала я позвонила на последний входящий номер. — Запишите телефончик. Плюс семь…

— А там кто? — плакса перестала реветь — обнадёжилась.

— Да Дед Мороз, кто же еще! Объясните ему ситуацию, попросите к девяти утра вернуть вашего мужика в отель, и добрый Дедушка все устроит в лучшем виде. Скажете ему, что вы от меня!

Я не зря уже много лет курирую «смишников» — непререкаемые командные нотки в голосе выработались.

— Хорошо, — растерянно пролепетал плаксивый голос и уступил место длинным гудкам.

Не теряя времени, я быстро настучала нужный номер из записной книжки и, нетерпеливо дождавшись, когда в трубке прорежется сонный голос пресс-секретаря делегации той самой северорусской территории, четко и внятно сказала:

— Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты!

— Это хто? — хрипло изумилась трубка.

— Это я, ваш добрый ангел!

— Это ты-то ангел?! — хрипы в трубке окрепли: меня узнали.

— Ну, ангел, не ангел…

Я коротко оглянулась на разворошенную кровать и вернула в голос чудодейственные командные нотки.

— Ты не ори, ты сначала послушай! Я вам с Дедом Морозом шикарный пиар организую! Сейчас тебе позвонит одна московская журналистка, у нее к Дедушке будет деликатная просьба. Выслушай, не перебивая, и обещай, что непременно исполнишь! А с журналистки за это потребуй хвалебную публикацию в федеральном СМИ!

— Публикация — это здорово, но ведь мы чудес не делаем, — засомневался мой собеседник.

Я вздохнула:

— Это ВЫ чудес не делаете, а МЫ — запросто! И днем, и ночью… Короче, твое дело поговорить с милой девушкой, а там ложись спать, не тревожься, утро вечера мудренее. Будет ей чудо.

Я снова выключила мобильник и обменялась понимающим взглядом со своим отражением в зеркале.

— Не слишком ли много ты работаешь? — сочувственно спросило оно меня.

— Нормально, — мужественно ответила я. — Мы ж рождены, чтоб сказку сделать былью!

И вернулась в постель.

Часы показывали только шесть с минутами, и еще пару часов переходящий подарок от Деда Мороза по праву был моим.

Гроза

Кристина Мруг

На медосмотре самостийной диспансеризации доктор с многообещающей фамилией Гроза.

Сразу в голову — бабах! И гром, и молния. И страх. Немного литературных образов Катерины с Кабанихой, и заключительный, вполне ритмичный Та-та — Тандер Имеджин Драгонс (Thunder Imagine Dragons).

Решила улучшить статистику сочинцев, когда-либо принимающих царицу бальнеологии — Мацесту. Минутка пропаганды профилактики здоровья и замечательного курорта. Хотя лучше один раз увидеть. Статистика последняя гласит: полторы тысячи процедур отпускает сочинский бальнеологический храм в день. Чуть больше половины страждущих санатории на лечение поставляют. Остальные — амбулаторные пациенты. То есть едут со всей страны специально. Только нас, местных, от силы два процента от общей массы ванных почитателей наскребается. Здоровые мы и гордые все. Сапожники без сапог. Курортники без курорта.

А я уже два года кружу вокруг здания с колоннами, к бюсту Подгурскому приглядываюсь, на пахучем сероводородном источнике иногда бываю. Но после Грозы все, назад пути нет.

У Мацесты, чтобы ванны там радоновые или какие другие назначили, все серьезно: полный чек-ап необходим для санаторно-курортной карты. Перед Грозой в начале мая все совпало: пост от алкоголя и мяса к концу подходил, традиционное шальное весеннее обострение наступало на горло, и четкий регламент — без карты и направлений никакой тебе, девушка, бальнеологии. Даром, что местная. Раз уж попала в лапы эскулапов, то по полной программе — сдай все анализы, просвети свой организм на предмет неожиданных образований вдоль и поперек.

Гроза — уже совсем дедушка, далеко за семьдесят, гинеколог и узист по совместительству всех органов сразу. Обстоятельный. Захожу, топчусь у двери, как всегда в кабинетах врачей.

— Что-то страшно мне к вам, с вашей-то фамилией. А других специалистов сегодня нет, — опасливо тараторю, топчусь у дверей.

— А у тебя как инициалы?

— Мруг Ка. Вэ.

— Ха-ха. Не бзди, не умрешь, Мруг Ка. Вэ, располагайся. На УЗИ у меня еще никто не умирал. После тебя есть кто в очереди?

— Нет, никого.

— Тогда торопиться некуда. С чувством, с толком, с расстановкой будем действовать. Не так, как пономарь. Грибоедова-то читала? — просматривает направления. Сопит. Ответа не ждет.

— Девушка ты видная, щитовидка, понимаю, желудок, селезенка, но зачем тебе печень-то смотреть?

— Ну, так под сорок уже, употребляю же иногда, доктор. Живой человек. Работа нервная, телевидение. У нас долго не живут. Да и питаемся правильно через раз.

Гроза напрягается. Не ожидал таких откровений. Строго:

— А как часто употребляете? — читает в карточке — пауза, — Мруг Ка. Вэ?

— Да стыдно признаться, но на выходных бывает.

Молчит, водит своей палочкой, в монитор пялится, записывает.

— Доктор Гроза, а вы откуда? Местный? — пытаюсь разрядить обстановку.

— Ха, какой я местный, на меня посмотри, все сосуды от мороза за сорок лет в Норильске полопались. Год как переехал, северная пенсия, квартира — хоромы, думал, ну у моря в сказке, как Айболит в Африке, поживу. Работать — ни за что. Надоело, устал, на покой… Только недолго я тут на берегу гальку перебирал. Тяжело мне в ваших субтропиках и без работы я не могу ни дня. Вот, развлекаюсь тут с вами.

— А знаешь, Мруг Ка. Вэ., — заговорщически так из-под маски. — Мне должность намедни предложили в родной поликлинике. Там и парковка, и кабинет, и все врачи-сестрички родные. Как думаешь, вернуться? Там же всех мамочек знаю, двадцать тысяч будущих норильчан через меня прошли.

— Веееернуться? В Норильск?! Хотя, наверное, надо жить там, где были счастливы.

Гроза маску свою защитную снял, заулыбался… Совсем не Гроза, ясное солнышко в глазах.

— Да, там я был счастлив.

— Так, что тут у нас — диагноз по моей части, Мруг Ка. Вэ.: пить и жрать дальше вам прописываю сколько влезет, запаса внутренней прочности на 60 лет вперед. И напишите мне список, что употребляете, тоже буду такие напитки принимать! Или ты меня обманула, одну святую воду пьешь!

Смеемся.

— Доктор, так вы никой ни Гроза, вы Облачко с ангелом!

— Рано, мне, Мруг Ка. Вэ., на облачко к ангелам, мне еще в Норильск! Там моя жизнь. Помогать расти новым норильским жизням.

Как-то так, разные истории у новых сочинцев.

В родительском саду

Анна Петросян

Поздней осенью мама шла (и ходит до сих пор) чистить сад и огород. От остатков ботвы и колючек. Делала костры. Меня брала с собой. Орудовала топориком, ножовкой, секатором. Плющ такой живучий и крепкий, колючки «колбаски» оплели все заборы.

— Балигас (лапочка на армянском), принеси грабли и спички, пожалуйста, — стирает пот со лба.

Мама трудится всегда на пределе сил, а я — в полсилы, больше созерцаю и дышу осенними ароматами. Вот с гор подул прохладный ветерок. И нос уловил сладкий запах влажных цветов медуницы и горьковатый — каких-то знакомых трав — мяты, мелиссы, полыни. Голова кружится от легкости и умиротворения. Сижу или полулежу возле куста орешника. Часто в детстве представляла себя белкой, зарывшейся в сухие листья у корней деревьев или под ёлками. Там так уютно.

Весь сад в дыму. В кострах трещат масличные листья и сухие ветки. Ветер направляет дым то с гор к морю, то обратно.

Без перчаток, одетая очень легко, мама продолжает чистку. Скоро зарядят осенне-зимние дожди, поэтому надо поторопиться и подготовить сад к зиме и весне. У печки ее ждет тесто на хлеб. Сейчас мы возьмем инвентарь, соберем тряпки и пустимся в обратный путь. Почему так эпично? Потому что у нас очень большой сад, и от кухни до последнего ряда орешника довольно далеко. Чистим обувь у калитки на границе фруктового сада и приморской части участка.

Иду в дом делать уроки или читать, мама принимается за тесто. Иногда просит меня смазать формы подсолнечным маслом. Она с тестом на «ты». Папа обожает домашний хлеб. Газовая духовка давно не работает, поэтому хлеб пекут в печке, причем не в духовке, а в самом основном нутре, убрав прежде основные угли. Если папа дома, он вынимает жар на большой металлический совок, но чаще мама все делает сама.

От белого хлеба (маминого горячего живого) женская часть нашей семьи неумолимо пышнеет. Но удержаться от теплой корочки с маслом и вареньем из инжира невозможно. В саду аромат от костров затихает, его сменяет хлебный дух. Запах слышен на весь поселок. И на кусок мягкой булки всегда есть желающие, ценители, так сказать. Из шести буханок в этот же вечер разлетаются и съедаются четыре. Еще одну мама отправляет бабушке с дедушкой, последняя остается на следующий день.

В сумерках во дворе начинает пахнуть морем и влагой — ветер снова сменился. И кажется, ночью будет дождь: звезд не видно.

Стемнело. Скоро с работы приедет папа. Зажигаются в окнах огоньки. Доносится шум моря. Где-то в начале улицы Майской (ближе к трассе) лает собака. Ей лениво отвечают несколько голосов у реки. Завтра воскресенье, значит, можно лечь поздно. И долго читать, рисовать, мечтать, вспоминать и ощущать день, который не повторится, но сохранен где-то внутри навсегда.

Записки Олимпиады. «Русские горки»

Анна Балобан

Гриша вытащил ключи из замка зажигания, вышел из машины и исподлобья посмотрел на меня. Прожекторы с трамплинов освещали нашу улочку, и, несмотря на полный мрак в округе, я разглядела Гришино лицо. Гладко выбритый мужчина за сорок с восточным разрезом глаз невероятной красоты стоял передо мной смущенный, как мальчишка.

— Пойдемте в дом, — сказала я, — пока тропинку не замело.

— Я расчищу, если надо, — пробормотал Гриша, — а ты одна?

— Нет, дети спят уже. Пойдемте, не волнуйтесь, Вы у меня четвертый. — Услышав это, Гриша сначала удивился, затем обрадовался, но сочувственно прошептал: «Прости, девочка, я не со зла…»

— Все нормально, проходите на кухню — я жестом указала, куда идти, и заперла дверь (ветер ну улице дул с такой силой, что запросто мог ее открыть).

— Чай, кофе или что покрепче? Чача есть.

— Я за рулем, — улыбнулся Гриша.

— Да ладно? За руль Вы сегодня ночью точно не сядете, но как хотите.

— Ну давай чачу, только немного. Ты первых трех тоже чачей поила?

— Нет, — засмеялась я, — первому я чуть не сломала спину… ломом…

— Ооо, серьезно. А ты у меня первая.

— Надеюсь, что последняя. — Я снова рассмеялась и налила нам с моим ночным гостем по пятьдесят. — Надеюсь, мы оба друг у друга последние. — Я подняла рюмку.

— За это и выпьем! — поддержал меня Гриша. — У тебя есть телефон? У меня батарейка села, надо жене позвонить.

— А жене-то зачем? Телефон есть, но стоит ли ей сейчас звонить? Лучше начальству звоните, пусть приезжают, а я участковому позвоню.

Минут двадцать мы с Гришей вели телефонные переговоры. Вернее, мне хватило двух, а он очень долго кому-то дозванивался и объяснял, где он, и что случилось.

— Расскажи про первого. — Попросил Гриша, возвращая мне телефон. — Этих, — он ткнул пальцем в мой мобильник, — долго ждать.

— Расскажу. Видишь елки за окном? — я одернула занавеску и указала в сторону беседки.

— Ага.

— Это было прошлым летом. Моему мелкому исполнился месяц, и мы приехали сюда дышать свежим воздухом.

— Ну да, — одобрительно кивнул собеседник, — здесь все лучше, чем в Адлере и Сочи, там от этой стройки вообще дышать нечем.

— Да. Так и есть. В общем, под елками у нас днем тень, и отсюда, из кухни, их хорошо видно. Я малыша спать укладывала в коляске там, а после шла готовить. И вот стою я, чищу морковь и вижу, как с трамплинов несется Камаз прямо на меня, то есть на окно, то есть на елки. Я оторопела. Он снес забор. Хорошо, тот не разлетелся, а просто упал под весом машины, но все же помог затормозить. Кабина повисла над лавочками и столом в полутора метрах от коляски с ребенком. Еще секунду я стояла как вкопанная. Дыхание перехватило, я не могла издать ни звука. Выбежала на улицу, подбежала к ребенку — он спал — я откатила коляску к крыльцу. Там же, в углу, стоял лом. Я взяла его и одним прыжком, как Елена Исинбаева на пике карьеры, влетела на стол за елками. Не знаю, зачем, но я стала бить по водительской двери. И кричать. И снова бить… Водитель — Рустам, кажется, — просил меня успокоится, отойти. Говорил, что все починит, все исправит. От греха меня отвел плач сына. Лом улетел в малинник, я кинулась к дитю. Дальше все как во сне: полиция, рабочие, эксперты, соседи, сочувствие, крики. Помню, как Рустам подошел ко мне, встал на колени и плакал: «Доча, прости, у самого дома шестеро, я же случайно, тормоза, понимаешь, а у вас поворот такой, я не специально…»

— А забор починил? — поинтересовался Гриша.

— Починил. Не он, фирма оплатила. Вместо старого каштанового собрали что-то из обрезков. Но мне все равно было, я понимала, что до Олимпиады два с половиной года, трамплина еще не видно.

— Две пули в одну воронку не бьют! — усмехнулся мой гость.

— Три бьют, — ответила я. — Второй и третий влетели сюда же. — Мы оба залились смехом.

— Видишь, а я не как они, я тебе ворота снес, я тебе новые поставлю. Сам поставлю, честное слово.

Мы с Гришей долго беседовали о стройке, Олимпиаде, зарплатах и прочих прелестях жизни. Спустя час приехал участковый, еще через час Гришино начальство. Пили чай, составляли протокол, обсуждали новые ворота, вместо которых сейчас у меня во дворе красовался перевернутый Гришин Камаз. К утру его почти полностью замело снегом. Но, пока его не увезли, мы с детьми придумывали истории, как будто это Оптимус прайм, на которого напали Десептиконы, и теперь лежит у нас во дворе и ждет, когда за ним приедут Автоботы.

— Четыре Камаза в копилке — олимпийский рекорд! — заключил участковый, подавая мне протокол на подпись.

— Олимпийский, — подтвердила я.

Мы обменялись номерами телефонов с Гришей и его начальником, я получила расписку о том, что ворота будут восстановлены. Гриша, как и обещал, сделал их сам. Его компания не стала возмещать убытки в связи с тем, что машина была исправна, а водитель спускался на недопустимой скорости. Но об этом я узнала после, а пока прожекторы с трамплинов освещали мой двор — Оптимус прайм лежал неподвижно, пытаясь спрятаться от врагов под снежным покровом. А я, выпуская сигаретный дым, смотрела, как он тает под светом все тех же прожекторов, и ждала окончания Олимпиады.

Выйти замуж в Адлер

Елена Подсадняя

Искал на сайте знакомств проституток, а нашел жену.

Когда женщине исполняется 39 лет, она не слушает свою ополоумевшую тетушку, приехавшую из Москвы с новым мужем с сайта знакомств. Она лениво записывает название сайта, бумажку эту, конечно, теряет, но все-таки регистрируется первый и последний раз в жизни, не зарекаясь, после трех звонков той же тётушки, желающей осчастливить всех. И, вполне естественно, про сайт этот вспоминает тоже только по звонкам той же пожилой новобрачной.

Это я, да. Ни к чему в своей жизни я не отнеслась, по-моему, так равнодушно, как к этой затее. Ведь в самом деле, кто там сидит, на этих сайтах, понимаешь сама, да, они же проституток там ищут, горячо доказывала я одной знакомой, психологу и одинокой матери, она поддакивала и тщательно изучала всех кандидатов с сайта по фотографиям. Заходили ко мне на страничку исключительно инфантилы. А чего, спрашивала подруга, ты сама не ищешь? Села, ручки сложила, а там база мужиков, понимаешь? Ищи без наколок, не лысого и в одежде. Я покивала и начала искать.

Я заходила на странички, изучала все подписи и записи, гордо и молча выходила и снова искала.

Лев был лыс, с татуировками, загорелый и голый по пояс. «Бинго!» — сказала психолог.

Через неделю он приехал «сходить в кино». «Мам, — сказала я, усаживаясь в такси, — это явно на одну ночь». «Может, и на две», — ответила мама, глядя на фотографию.

Еще через неделю Лев явился знакомиться с тещей. В руках у него была пальма и соленая рыба. Он спилил трухлявую мамину грушу, пожарил жестчайшую курицу с чесноком, собственноручно посадил пальму в коричневый горшок. «Вот, — сказала мама, — это я понимаю — всё серьёзно».

Спустя месяц после знакомства с потенциальной тёщей я получила официальное предложение выйти замуж, с кольцом, на берегу моря, с алой розой на льду, как драматично, перестань кривляться, и притворными мамиными удивлениями. Размер кольца жениху сообщила она.

Когда приехали знакомиться родители жениха, они все просто тихо пробовали настойки и играли в карты. Ночью пешком сходили в гостиницу, выпили водки, договорились о банкете.

Всё время до свадьбы я пыталась доказать будущему мужу, что жениться нам не обязательно, что мы люди взрослые уже, к чему это всё, и эти туфли мне жмут, а эти давят, и платье я сама закажу, никаких свидетелей в загсе, мы же совсем друг друга не знаем, к черту конкурсы. Заявление в загс подавал мой начальник, искренне уверенный, что мы одумаемся и останемся оба на моей малой родине.

В загсе не было света, нас расписали в полной тишине, на свадьбе никто не подрался, вальс мы отработали без сбоев.

Когда меня спрашивают, как взрослая женщина при должности и авторитете все это бросает и едет жить на море, я честно отвечаю: меня муж взял за шиворот и женил на себе. И в кино мы на первом свидании так и не дошли.

Забытое место за горой

Илья Неделько

Странная штука память. Форматирование жёсткого диска головы проходит с завидным постоянством. При этом часто затираются файлы, которые ну вот прямо грех удалять. То ли недостаток глицина в крови, то ли внутричерепное давление, в общем, совсем непонятно.

Но иногда сквозь толщу головной коры всё же всплывают интересные истории, которые хочется увековечить. Вроде, было, прошло, забыто, а — нет. Возьми и появись снова, как будто вчера всё было. Имена, люди, эмоции — собственно, как и положено хорошим воспоминаниям.

На Аибге в пограничной зоне мне посчастливилось побывать несколько раз. Причем совершенно в разных местах этого уютного уголка, ещё тогда без намека на Олимпиаду и всяческие прелести 2014 года. Прелести, конечно, уже были, но всё же не совсем олимпийские. Воздух был чище, природа милее, солнце ярче (дальше по плану старческое брюзжание), в общем не то, что сейчас.

В самом посёлке с одноименным названием был дважды и оба раза по роду профессиональной деятельности. Занесло, так сказать, на УАЗике. Другие четырехколесные туда не ездили — за исключением иностранных аналогов, на них тоже приходилось месить глину высокогорной округи.

Для тех, кто не в курсе: село возникло в 80-х годах XIX века на месте абхазского аула Айбога. Основатели — поселенцы из Белоруссии. Жили они все припеваючи до развала Советского союза. Уже после посёлок формально был разделён по реке Псоу. Часть осталась в России, а часть ушла в Абхазию. Потом из более чем тысячи жителей осталось человек 70 (в 2012 году, по крайней мере). От былого величия сохранились магазин да монастырь в нескольких километрах от села.

А ещё именно здесь мне посчастливилось познакомиться с семьёй Махлюковых. Кстати, тоже белорусы, те самые потомственные переселенцы. Дядя Витя и тётя Оля поселились вдали от городской суеты давно и обитали в гармонии с природой уже много лет. Хозяйство вели, гостей встречали, бывали здесь и известные люди. А их они потчевали местными самостоятельно выращенными и приготовленными продуктами. В том числе и местным самогоном. Кстати, достаточно серьёзный экологически чистый продукт. Назван в честь бывшего министра чрезвычайных ситуаций господина Шойгу. Кстати, он тоже бывал в здешних краях. И характер у напитка подстать — крепкий, и уверенно бьёт в цель. Делают «шойговку» из диких груш и яблок, а настаивают на травах и ягодах.

Дорога к хутору Махлюковых, мягко говоря, не очень. Ехать недолго. От посёлка всего около 2 километров. Внизу отвесный обрыв, поросль колючек и живой забор из многолетних деревьев. В общем, для водителя без опыта — совсем не приятный сюрприз, и это в сухую погоду. Ну, а если дождик (сочинцы знают, какие здесь бывают дожди), то держись. Собственно, свидетельства слов здесь же в обрыве: сразу несколько машин, которые в тот или иной период занесло на грунтовой дороге.

— Бывало всякое, — рассказывал дядя Витя. — Я и сам как-то тут промахнулся на своей мотоциклетке. Ну, так пока вот туда-сюда в себя приходил, осмотрелся, отряхнулся — гляжу: медведь. Косолапый на меня смотрит, а я на него. И здоровый такой, смотрит на меня совсем недобро. А тут еще смеркалось, как назло. В общем, благо, штаны чистыми остались. Я мотоциклетку под мышку и дёру, что есть сил. Еле ноги унёс.

Как дядя Витя нёс мотоциклетку под мышкой, он не уточнил, да и мы с друзьями уточнять не стали. Хорошо же тут, хоть и немного страшно. Да и что тут такого-то «мотоциклетка под мышкой». Белорусский мужик — он же почти как русский, чего только не сделает. Богатыри-то в сказках они тоже только с виду простыми были, а варягам-то хвосты нет-нет, да накручивали.

— Раньше и охота здесь была, и рыбалка, — рассказывает дядя Витя. — А сейчас нельзя: Национальный парк всё же. И мы здесь как часть природного достояния. Бывало, такую форель раньше поймать можно было — прям в полруки. Рыба вырывается, трепещется, а ты её подсаживаешь и, собственно, готово. Вот там в стороне под водопадом почти.

Водопад, к слову, здесь действительно водопад, в прямом смысле этого слова. Называется Безымянный, иначе Untitled по-забугорному. Считается одним из самых высоких каскадных водопадов в Европе. Ну любят у нас, чтобы было больше, длиннее и выше, чем там, у них. У нас вот оно — своё.

И так задушевно за этими рассказами коротаешь вечерок здесь на хуторе Махлюковых, что и не знаешь, то ли реальность это, то ли галлюцинации от «шойгувки». Хотя вряд ли галлюцинации — напиток же экологически чистый, а значит только для пользы, только для здоровья.

Но мистическое здесь действительно что-то есть и в самом месте — и в настроении, и даже в воздухе витает какая-то таинственность. Неподалеку от хутора есть мужской монастырь, гостей там не жалуют. Мужчин пускают, но редко. Женщин — никогда. Тайна за семью печатями. Хотя, наверное, так и должно быть в таком месте, где ищут покой и уединение. В месте, где летом слышен лишь шум реки и листвы на ветру, а зимой шуршание снега.

Говорили тогда, что посёлок тихо умирает. Городские сказали бы, что виной упадка — экономика и неэффективное использование природных ресурсов. У местных на этот счёт своё мнение. Все почти в один голос утверждали, что проклятье на селе. А всё из-за того, что в 2006 году здесь собирались восстановить храм и даже камень заложили. Но землю под ним слили предприимчивому инвестору. Инвестор, как это часто бывает, оказался не очень набожный, и будущую святыню снесли под ноль.

— Говаривают, что после этого место проклятое и не жить здесь людям. И монахи так говорили. Умирать будет посёлок… И пока храм не восстановят, ничего здесь не будет, — рассказывала супруга дяди Вити.

Может, и домыслы это и суеверия, но картина в поселке была, и правда, невесёлая. Разрушенные пустые дома, в разбитых окнах которых гуляет ветер и продолжает по частичке уносить в историю и затирать в памяти людей файлы о некогда процветающем селе. Нарушают идиллию забвения лишь изредка, как лешие из-за деревьев, выплывающие в зелёнке пограничники. Охраняют и стерегут покой тех, кто за горой…

Пару лет назад попал на Красную Поляну со всеми вытекающими: подъемник «Розы», ошеломляющие виды, постолимпийская цивилизация во всём. И, стоя там на вершине, на фоне макушек горных шпилей в какой-то момент перед глазами всплыл образ. Здесь и зеленая лужайка, и небольшой деревянный домик. Неспешно топчутся по траве куры, а в пруду плещутся утки. В воздухе витает запах опавших кислых яблок и свежих лесных грибов, а где-то неподалёку гремят каскады Безымянного. В небольшой просто сколоченной беседке за столом сидят дядя Витя и тётя Оля. Такие же весёлые, в резиновых калошах, которые спорят, как будто им по 20 лет. И так же с любовью смотрят друг на друга. К ним вновь приехали гости, и они вновь рассказывают историю поселка Аибга, хутора Махлюковых, их собственную историю, историю жизни.

И как-то затихло всё в этот момент. И файлы на жестком диске стали сами собой восстанавливаться. Один за другим стал всплывать образ, очередная история… История за горой. Здесь подъемники, казино, отели, тысячи и тысячи туристов, дорогие машины, шумы новоевропейского курорта. Ну как мы любим: длиннее, выше и больше, чем там, у них. А за горой дядя Витя с мотоциклеткой под мышкой, разрушенный храм и чья-то уже забытая история, стертая на жестком диске навсегда. А было ли это на самом деле?

«Смотри!!! Пальмы!!!»

Алла Кожевникова

Мое знакомство с городом Сочи началось в далеком 1988 году. А если быть точнее: 8 августа 1988 года. Дата точная, так как свадьбу собственную не забудешь и свадебное путешествие из далекой Киргизской ССР в Сочи, которое оставило неизгладимые впечатления, тоже не забудешь. Это потом уже все казалось обычным после переезда через 6 лет. А тогда это была «феерия» восторга и радости. Ну, начну сначала.

Говорят, театр начинается с вешалки. А курорт, наверное, с железнодорожного вокзала, автовокзала или, как в нашем случае, со старого аэропорта в Адлере. Помню, как сейчас: рейс прилетел на рассвете. Пассажиры и супруг мирно дремали в ожидании, когда же нас на мини-автобусах перевезут от трапа самолета в здание аэропорта. И только я все вертела головой вокруг себя, мне все было интересно. Для меня, конечно, все было в диковинку, так как раньше я никогда не была на море. То есть в субтропических местах, так скажем. Вначале меня привлек внешний вид сочинцев, мне было невдомек, что на них надето, — какие-то штанишки с яркими рисунками и майки. Потом, конечно, и мы с супругом тоже облачились в такой же наряд. Ну, как я уже выше описала, наш мини-автобус медленно катился от трапа к зданию, все дремали, я продолжала с большим интересом рассматривать силуэты в предрассветной мгле. Я никак не могла понять, что же находилось вблизи здания. Но когда автобус подъехал ближе и его фары осветили те силуэты, которые я тщетно пыталась рассмотреть, то я вскрикнула на весь автобус: «Смотри!!! Пальмы!!!» Никогда раньше не видев эти деревья в натуральном виде, я была поражена их красотой. Ну а пассажиры, ехавшие тут же вместе со мной, стали оглядываться на меня, кто-то улыбался, кто-то встрепенулся и проснулся. И только мой супруг смеялся от души надо мной и потом долго напоминал мне о первом моем знакомстве с городом Сочи.

Путешествие наше прошло замечательно. Эти 10 дней пролетели незаметно. Я была в восторге от всего, что видела вокруг: необычайно красивых мест. Было много всяких случаев: и смешных, и курьезных. Но до сих пор, находясь уже здесь и проживая в городе Сочи, я не перестаю любоваться пальмами, которые так поразили меня при моем первом знакомстве с городом Сочи.

Нежное сердце

Александр Минасян

Мужик был лет тридцати-сорока, что называется, в теле, такой довольно крупный, как сейчас говорят, брутальный, но манера поведения, разговора отличалась какой-то мягкостью, предупредительностью, что не очень вязалось с внешним обликом. И голос ласковый, и немного грустная и виноватая улыбка, когда поглаживает, слегка касаясь, себя по груди. Но произносит даже как бы с гордостью:

— У меня сердце нежное, девичье! От восемнадцатилетней девушки мне пересадили. Погибла, бедняжка, в автомобильной аварии.

— А где операцию делали, у Шумакова?

— Сам Валерий Иванович меня и оперировал. Я давно в листе ожидания стоял. Ну вот, год назад прооперировали. А я уже почти и не ходил к тому времени. Вот посмотрите, у меня все бумаги с собой…

Он раскрывает толстенную папку, достаёт кучу бумажек: выписки, рентгенограммы, кардиограммы, анализы… Просматриваю все бегло. Да, вот и самая главная, на бланке клиники и за подписью, в том числе и профессора Шумакова, — выписка с подтверждением произведённой трансплантации сердца по поводу редкой формы миокардиопатии.

— И чем я могу быть вам полезен?

Мягко улыбается, но в глазах печаль и тревога.

— Понимаете, мне обязательно нужно каждый день принимать препарат «Сандиммун», обязательно! Валерий Иванович нам всем, кому пересадки делали, и почек, и особенно сердца, перед выпиской лично наставления давал, как нам вообще дальше жить и что делать. Мы почти все друг друга знаем, переписываемся, делимся новостями, поддерживаем друг друга. И самое главное: если что, делимся лекарством. А особенно важно не пропускать приём нам, тем, кому сердце пересадили. При пересаженной почке это даже не так критично, поэтому Валерий Иванович предупреждал, если лекарства вдруг не достанете, те, которые с пересаженной почкой, должны отдавать в безвыходной ситуации нам, которые с пересаженным сердцем. До сих пор мы всегда получали лекарство в его клинике, но вот сейчас препарата нет ни в Москве, ни в других городах, ни у знакомых, нигде… У меня осталось на два дня, и что я буду делать дальше, не знаю. Вы моя последняя надежда. Это меня к вам из газеты прислали, я ходил сегодня в редакцию газеты, хотел через них объявление дать, вдруг у кого-то есть… Они мне и посоветовали к вам обратиться, и адрес дали… Можете помочь? Пожалуйста…

Смотрит с такой надеждой… Ни секунды не могу я его томить и сразу уверенно отвечаю:

— Можем. Не волнуйтесь, это лекарство у нас есть. Посидите тут, я сейчас принесу.

Это теперь в аптеках есть всё, что угодно, а тогда, в средине девяностых, все прекрасно помнят, не то что редкого заграничного иммунодепрессанта, но даже парацетамола порой было не достать. И наша благотворительная организация «Каритас», которая работала в Сочи, была одним из тех тоненьких ручейков, которые давали возможность нуждающимся в лекарствах больным их получить. Лекарства мы получали от благотворительной организации из Италии.

Большие картонные коробки присылались по почте по несколько штук ежемесячно, и именно на мне лежала обязанность всё рассортировать и разложить (ну и раздать, понятно). Много чего мы передавали в городские больницы, а ещё больше раздавали больным, которые, прослышав про нас, приходили с просьбами каждый день. Понятно, что, кроме этого, и других дел было невпроворот, но долго рассказывать. И вот незадолго до этого случая появилась в местной газете статья с описанием нашей деятельности, мол, какие мы хорошие. А название и адресок, значит, запомнили.

Разбирая и сортируя лекарства из посылок, я отлично помнил и весь ассортимент, и что где лежит на складе. Поэтому сразу уверенно нашёл полку, на которой, среди прочего, стояли две большие коробки «Сандиммуна», настоящего, швейцарского, фирмы «Сандоз». А я ещё думал, смогу ли найти ему применение… Вот он и лежал, дожидаясь своего часа. И дождался.

Принёс лекарство, выложил перед ним на стол. Видели бы вы его глаза! Но сразу и тревога:

— А сколько я должен заплатить? Я знаю, лекарство дорогое.

— Нисколько. Мы помогаем безвозмездно. Забирайте, я думаю, на полгода вам хватит.

— Ну что вы! Я сегодня же ещё знакомому отправлю в другой город. И что, вот просто так можно идти? А расписаться нигде не надо?

— Не надо (формальности, и правда, у нас были сведены до минимума). Но если вы не торопитесь, я попрошу вас задержаться ещё на пару минут. Разрешите, я вас послушаю?

Это у меня уже терапевтический зуд проснулся. Первый раз в жизни буду слушать пересаженное сердце!

— Конечно, доктор, конечно! Пожалуйста.

Широкий длинный шрам через грудную клетку. Приложился фонендоскопом, прошелся внимательно по всем точкам… Ну что? Тоны сердца слегка приглушены, ритмичны. Вот, пожалуй, и всё, что услышал, ничего особенного. Сердце как сердце.

— А скажите, как вы оцениваете эффект от операции, насколько хорошо вы себя сейчас чувствуете?

— Ну что вы, доктор! После операции я фактически заново родился! Сейчас даже одышки практически нет, а ведь шаг не мог сделать! И знаете, доктор, что я заметил? Я другой стал какой-то, внутри изменился. Не знаю, добрее, что ли. Мягче. Я так думаю, это её сердце меня изменило. Я часто думаю о ней. Вот её нет, а сердце живёт! Удивительно это.

Он ещё раз тепло поблагодарил, пожали мы друг другу руки, я предложил ему ещё обращаться, если понадобится помощь, но больше он не приходил…

А в памяти у меня остался со своей ласковой, немного виноватой улыбкой, когда произносил с некоторой даже гордостью, приложив руку к груди: «У меня сердце нежное, девичье».

Его звуки

Людмила Павличенко

Орган у нас в Сочи маленький — 3 мануала. А самые большие, оказывается, в Америке: от 7 до 9!

На органном концерте я не впервые и заслуженного артиста Кубани Михаила Павалия знаю! Вот выходит он в черной рубашечке, ничем не примечательный, разве что выражение лица странноватое. Вроде, он уже в раже и нас, зрителей, не видит, а советуется насчёт исполнения с Бахом и Бетховеном.

И проскальзывает на скамеечку так привычно, быстренько, лёгонько, чтобы ничего не задеть и Орган не разбудить раньше времени.

Павалий по лавочке ерзает, ножки в неновых туфельках вправо-влево быстро переставляет, потому как на Органе и руками и ногами одновременно играть надо. И… поехали… Фуги, хоралы, менуэты, молитвы.

«Аве Марии» — настоящие и поддельные.

Репертуар знакомый, даже подпеваю…

И, как всегда, незаметно ломаюсь, минут через 20.

А у Павалия, как у святого, лик светится, когда кланяется, и властвует он над чувствами моими…

Плачу, не в первый, надеюсь, что и не в последний раз…

Играет, играет Орган…

***

Дождь не состоялся, слава Богу…

Краски осени переливались от желтого до багряного, небо синело сквозь облака, солнечные лучи грели сквозь стекло.

Местные знают, как ходит у нас транспорт: не как нам удобно, а как идет дорога-серпантин. Проехала практически полгорода. Но сегодня это не раздражало… любовалась необыкновенно красивыми пейзажами, домиками в горах.

Радовалась, что я в Сочи, в этой красоте навсегда.

В автобус забежали девчонки из школы на повороте, глазищи у всех иконописные, и так спокойно, радостно на душе от их щебета и красоты.

Я люблю Сочи, понимая, что никогда не стану ему родной и никогда не пойму его до конца.

Те, кто приехал с малышами, могут проникнуть в тайну города через своих детей. Ведь те пойдут в садик, потом в школу, наберутся от местных понятий, словечек, духа сочинского и приведут в этот мир родителей…

А я буду любить город, даже не мечтая стать своей.

Сосед. Строитель Егор

Сергей Швец

Строительство в Сочи и строитель Егор — это синонимы: талантливо безобразны и вызывающе беспечны. Он олицетворял собой ментальность своевременной застройки. Он был порождением её. Она, сочинская застройка, сотворила его. Точнее, его появление в Сочи. Она, мать её стройка, дала ему возможность встать тут на ноги и научила его жить и приспосабливаться, и так же жить одним моментом, как и сама тут!

Да, не удивляйтесь, раньше у Сочи была монументальность, а сейчас она превращается в моментальность. Здания появляются моментально. Моментально продаются, моментально строятся новые. Какого-то конкретного, пусть даже генерального, плана застройки нет. Застройщики ловят момент, когда можно собрать денег, построить, не построить, уже не важно, но есть повод у них с этими деньгами быть счастливыми в определенный момент своей жизни. Какая-либо стратегия развития и просто будущего у них отсутствовала, она просто не вписывалась в реалии. Впрочем, так же, как и у Егора отсутствовала стратегия завтрашнего дня.

Например, он так отмечал день рождения дочери, что проспал важнейший момент встречи жены с ребенком у роддома. Нет, он, конечно, готовился. Обратился ко мне, говорит, помоги, организуй встречу ребенка, ну, там шарики воздушные, аниматоров. Он даже заплатил. И они встретили, но не его Светлану, а другую. В этот день выписывались аж две девочки Светы, одной из них повезло больше. А ведь я ему напоминал о стратегии, говорил, хватит отмечать, подумай о завтра, тебе жену забирать, но его завтрашний день растворился в сегодня.

Он купил квартиру по ипотеке, но не по стратегическим расчетам, а по зову сердца. Он приехал с риелтором на объект смотреть двушку, но по соседству была прекрасная 4-комнатная на 98 квадратов. Я ему говорил:

— Бери двушку, подумай, чем ты будешь платить завтра за 4-комнатку?

— Нет, ну ты бы видел эту красотулечку! Хочу только её… — ответил, не раздумывая, он мне.

И что? Меньше чем через год отдал её банку, не потянув выплаты.

У него притом, что он неплохо зарабатывает прорабом, до сих пор нет своего жилья, то есть своей жизненной инфраструктуры, впрочем, опять-таки можно провести аналогии со строительством в Сочи.

Аутентичные приметы южного курорта на примере трасс: раньше их рассекали тонированные «Жигули», потом пыльные Камазы, а сейчас блестящие иномарки. Эволюция налицо! А чтобы современным дорогим машинам ездилось в Сочи, позаботились об инфраструктуре, построили дороги и развязки. В архитектурном плане что-то сбилось с инфраструктурой. Дома появляются, инфраструктура нет. А зачем, ведь появляются не новые районы, а точки на карте города.

Раньше Сочи вообще был как теремок, был не низок, не высок. А потом началось точечное строительство. И даже не точки, а такие восклицательные знаки из стекла и бетона.

Сам Егор был строителем, но не в высоком понимании этого слова, а простым бетонщиком, конъюнктурщиком, делал то, что надо было делать. Заливал бетоном город, строил эти невзрачные коробки. Как-то мы с ним проезжали мимо санатория имени Орджоникидзе, и я спросил его:

— Почему сейчас не строят такие красивые здания, как эти?

— А на хрена? — ответил он мне. — Ты знаешь, сколько геморроя с ними. Непрактично. Здание должно быть удобным в строительстве и предсказуемым в эксплуатации. Построил — продал, построил — продал.

Да, сейчас никто не строит в Сочи для души, для красоты. Строят только для продажи.

Эх, ладно о стройке, давайте о соседе. Рассказ ведь так и называется: «Мой сосед Егор». Так вот о нём и обо мне, его соседе, немного поподробнее.

Странное это слово — «косяк». Орнитологи, они, конечно, представят себе стаю летящих журавлей. Строители вспомнят про дверной проём, наркоман — про забитую неполноценным табаком папироску. А я вот с детства ассоциирую слово «косяк» с непредвиденной неудачей. Ну вот, например, хотел чего-то очень-очень, а тут бац, и на тебе, не получилось. Или: извини, братан, вот так вот получилось, а ведь вроде старался.

«Эх, косяк!» — произносишь ты в сердцах, когда что-то вышло не так, как будто только что тебя облепил сверху птичий косяк, или стукнулся своей башкой о дверной косяк, или накурился того самого, что потерялся на время. Я не буду искать причину этого выражения на неудачу, просто скажу, что мой сосед Егор — это Человек-Косяк. Всё у него не по-человечески. Вроде, как бы и старается.

Как часто я произносил фразу:

— Послал же Бог соседа! И было, за что!

Мы жили с ним балкон в балкон в старой пятиэтажке в районе Сберкассы. И он, и я снимали квартиры, были почти ровесниками, но я в разводе, а он недавно второй раз женился. На фоне общей пагубной привычки курения табака мы с ним и подружились, вместе курили на балконе — он на своём, я на своём. Общались. Сначала пока дымились сигаретки, а потом уже просто: в подъезде, на улице и даже дома. Забегали нет-нет друг к другу в гости.

Что могу сказать? Неплохой он парень, этот Егор, но какой-то непутёвый, безалаберный к жизни человек. Попробую немного рассказать.

Однажды вечером, вернувшись домой из магазина, я удобно расположился в мягком кресле перед телевизором, готовился смотреть футбол. Открыл пиво и офонарел от неожиданности.

Офонареешь тут, когда к тебе на балкон сначала залетают чьи-то вещи, а потом перелезает голая девушка. Ну как голая? Она, конечно, была, в каких-то там семейных мужских трусах, но на голое тело. Правда, мужские трусы на красивом женском теле — это не тестостерон. Вот то ли дело красивые, да впрочем, любые женские трусики на женском теле. Для нас, мужчин, практически это обнаженная женская натура. Трусов на раздетой девушке мужики обычно уже не замечают. Вот красивое платье на теле мы замечаем, любуемся. А трусики, какими бы шикарными и фильдеперсовыми ни были, ими не хочется любоваться, их хочется поскорее снять! Нам даже не надо проявлять фантазии, что там под ними, мы просто априори их уже не замечаем.

Ладно, увлёкся, вернемся к развернувшимся событиям.

У неё была сладкая фигура и аппетитные формы, а наше незнакомство с ней добавляло сексапильности ей и тестостерона мне. Но вот только неожиданность её появления добавила горечи в восприятие чуда.

— Трусы, — произнесла она, быстро забегая ко мне внутрь комнаты, оставив на балконе то, что залетело туда до неё.

— Что трусы? — спросил я, так как тоже был в одних трусах и не понимал, о чем речь.

— Звони Егору, скажи, чтоб трусы скорее спрятал.

— Какие трусы? — ещё больше запутался я.

— Женские трусы, мои трусы у себя в ванной, — взволнованно объяснила она, — пока не спалили…

Я кинулся к телефону и набрал быстро соседа. Но абонент был вне зоны доступа. Я вышел по пояс через балкон и покричал его, из комнаты на свежий воздух лета вышла его жена Ира.

— Привет, Серж! Чего раскричался?

— Егор дома? — спросил серьёзно я, как будто собрался требовать долг, который, кстати, за ним и водился.

— Чего хотел? — ставя защиту супругу, спросила она.

Поняв, что может и не позвать, я заулыбался и продолжил:

— Да так, давно не пили, дай, думаю, приглашу его футбол посмотреть, пивка попить…

— Ты знаешь, лично я не против. Сейчас как раз сериал по телевизору начнется, вот я его к тебе и отправлю.

— А может, позовешь, мы тут с ним договоримся, — продолжая улыбаться, сказал я.

— Что тут договариваться, сейчас из туалета выйдет, я к тебе его и пошлю.

— Ладно, — сдался я, — пусть позвонит, перед тем как идти.

С этими словами я вернулся в свалившуюся на меня реальность, то есть к той самой даме в трусах, которая почему-то до сих пор продолжала находиться не в одежде, но с надеждой заполучить свои труселя обратно.

— Ну как? — спросила она меня.

— Никак, — ответил я.

— Одежду мою, пожалуйста, с балкона принеси, — попросила она меня, видно вспомнив, что на ней нет ничего, кроме чьих-то мужских трусов.

Я подал то, что насобирал на полу, и она начала быстро одеваться, как будто её кто-то вот-вот спалит. С отрешенным видом она посмотрела на меня, вопрошая взглядом каких-то успокаивающих речей. Я тоже подумал, что мне что-то нужно сказать, чтоб вывести её из ступора.

Я не нашел ничего лучшего, чем:

— Дааа, попала ты сегодня не по-детски…

— Не то слово.

Я промолчал.

— Хреново, — вздохнула она. — Егору хреново будет, мне то что, трусов не жалко, ему влетит.

— Ты бы лучше о себе подумала, лазишь тут на пятом этаже. А если бы вниз сорвалась?

— Вариантов не было. Ты его бабу видел? Если бы она меня застукала, то сама бы с пятого этажа сбросила бы. Какая она здоровенная! Ты её видел?

— Чего же не видеть?! Видел, — сказал я и только сейчас подумал о последствиях незнакомой верхолазки.

Жена у Егора по сравнению с ним, щупленьким и невысоким, действительно была очень крупной, ростом не меньше 180, весом, наверное, под 80 или 90. Мощная, но не толстая, живот не висел. Она была родом из украинского села, а познакомилась с мужем в Москве, на стройке, работала с ним вместе на одном объекте маляром-штукатуром. Егор тогда жил с другой бабой, пусть не с москвичкой, но твердо стоящей на финансовой почве двумя стройными ногами. Она даже почти насобирала денег на нормальную квартиру, как вдруг служебный роман поборол рациональные потуги его разума. Егор закрутил с Ириной, уступающей его сожительнице и в красоте, и во вкусе и даже, как говорили в советское время, в кругозоре. Единственное, в чем не уступала украинская дивчина своей законной сопернице, так это в росте и в весе. Кто знает, может быть, это и явилось решающим фактором для Егора, с кем жить, а кого оставить. Как вы поняли, они вместе покинули Москву в сторону Сочи и стали моими соседями.

И как писал, ну ладно, не писал, а пел Фредди Меркури: «Продолжение продолжилось продолжаться», ну или «шоу продолжалось», не важно, интересное захотело снова навестить меня. В мою дверь поступил настойчивый звонок. Я открыл её и увидел на пороге своего счастливого соседа.

— О! Привет, Серж! Я к тебе, ты звал?

— Звал. А ты что не позвонил? Я по делу.

— Какому?

— Трусы твоей мадам у тебя в ванной остались.

— А, трусы? Так я их спрятал, в мусорку, не найдёт, я под самый низ всего мусора запихнул.

— Как запихнул, — возмутилась из-за моей спины его подруга.

— Да ладно, расслабься, я тебе новые куплю, самые-самые дорогие, всё нормально, деньги есть! — забаблил Егор предложением.

Девушка собралась было и дальше возмущаться, но он обошел меня, подошел к ней и обнял её со стороны спины, обхватив груди руками.

Я для приличия показал смущение и объявил, что пойду перекурю на балкон. Выйдя на переделанную под жилое пространство площадь, я взял сигареты, зажигалку и высунулся в окно, где столкнулся с дымящей на соседнем балконе Егоровой супружницей.

— Ну что, Серж, у тебя, смотрю, кто-то появился?

— С чего ты взяла? — спросил я.

— Да вещи тут на твоём балконе были разбросаны. Что, не дотерпел, прям тут её?

— Скажешь тоже, — сначала всё отрицая, произнес я, ну а потом, вспомнив про конспирацию ейного мужа, уже добавил. — Ну да… было дело…

— Хорошенькая? — продолжила она дознание.

— Неплохая.

— Главное, чтоб хозяйственная была, готовила вкусно, стирала, убирала. Тебе ведь, холостому, хозяйка нужна. Ну и чтоб в постели понимающе относилась, — разложила по полочкам Ирина.

— Таких не бывает…

— Поверь, бывает, посмотри направо, — важно заявила она.

— Ты что ли? — заигрывающе спросил я.

— А то, — заулыбалась соседка Ирка.

— Ну как готовишь ты, я знаю, что в доме порядок, видел, неужто и в постели звезда?

— А то! Ещё какая!!! Хочешь проверить? — заулыбалась она.

— Так, Ирина Петровна, не вгоняйте меня в краску, — быстро ответил я, затушил сигарету, и сказал. — Ладно, пойду, футбол уже начался.

Вернувшись в комнату, мой взгляд не обнаружил там ни Егора, ни его девицу, зато мой слух обнаружил характерные сладострастные звуки из ванной. Дверь была закрыта изнутри. Я понял: Егор не остановится ни перед чем. Мою квартиру использовали, как и моё радушие, гости чувствовали себя как дома. Чтобы не вдаваться в ненужные эротические фантазии, я снова вышел на балкон, где меня снова ждала встреча с массивной навязчивостью по имени Ирина.

— О, Серж, хорошо, что вышел. Не стала кричать, там Егора начальник к телефону, пусть зайдет срочно перезвонить.

— Хорошо, — машинально ответил я и вернулся внутрь квартиры, где продолжались проявляться стесняющие воспитанного человека звуки из туалета. Я был не стеснительным и не обращал внимания на доносящиеся спецэффекты, но меня занимало одно, что сказать соседке, почему её муж не может вернуться домой. И не найдя ничего лучшего, я вышел и объявил, что Егор там у меня, дружит с унитазом.

— Опять что ли? Он же только что оттуда, — возмутилась законная жена.

— Не знаю, может, съел чего-нибудь, — оправдал я соседа и попросил подать его телефон для передачи лично в руки.

Миссис «Спокойствие за мужа» подала разрывающуюся от звонков трубку, которая никак не повлияла на продолжительность происходящего процесса в моей ванной. Не паля контору, я перевел телефон в беззвучный режим и вспомнил про футбол, где наши уже успели забить два мяча. Я открыл бутылку пива, и оно пошло по назначению.

Вскоре с довольным видом первым из импровизированного храма любви вышел Егор. Он подошел ко мне, спросил, какой счет, открыл бутылку пива и остервенело, будто с жуткого бодуна, выпил её залпом. Затем схватил свой телефон, проверил входящие и со словами «Вот сука, начальство даже в выходной достает!» быстро ретировался из моей оскверненной квартиры к своей абсолютно нераздираемой подозрениями жене.

Одновременно с захлопнувшейся входной дверью открылась дверь ванной, и оттуда выплыла довольная душем дева с влажными волосами и завернутым в моё полотенце телом.

— Как он меня достал, — с наигранным возмущением произнесла она, — легче дать, чем отказать…

— Ты кто? — поинтересовался я. — Ну в смысле, как и откуда сюда попала?

— Я из Туапсе. По интернету с ним познакомилась, на Мамбе. Думала, жениха нашла. Приехала, такая радостная, обнадеженная, вижу по квартире, что не холостой, но сразу развернуться и свалить не получилось. Уж больно настойчивым он оказался. А тут, это, его жена пришла. Пришлось через балкон сигануть. Я вообще-то высоты боюсь, но чужих жен, как оказалось, ещё больше.

— И что теперь планируешь делать? — резонно поинтересовался я.

— Не знаю… Домой поехать. Правда, электричка уже ушла, а на поезд наверняка билетов не достать, лето же.

— Как тебя зовут?

— Марина, — ответила она.

— Серж, — представился я в ответ.

Футбольный матч подходил к концу, и я собирался ехать на работу. Моё благородство и доброта, а также её нежность и красота сделали фразу этого вечера: «Хочешь, оставайся у меня до утра!»

Незнакомка улыбнулась и произнесла:

— В 10.30, если ты не против.

— Что в 10.30?

— Удобная электричка. Высплюсь.

— Хорошо, — подвёл я черту под железнодорожным расписанием и предложил ей. — Кушать будешь?

Она не отказалась, и мы вместе съели по паре бутербродов. Мы не напрягаясь поговорили об издержках знаменитого сайта знакомств, так как я тоже нет-нет на него тогда заглядывал, после чего я отправился в клуб.

А она осталась, ехать действительно в Туапсе уже было поздно и за недорого не на чем, поэтому я предложил ей остаться, пусть заночует, от меня не убудет. Правда, поставил ей одно условие, я её закрою на ключ, не потому что она может меня обворовать, а чтоб сосед больше не бегал. Она покорно с трудно скрываемой радостью приняла моё решение.

Вот так она на время вселилась в мою жизнь.

Под утро я вернулся домой. Она спала в моей кровати в моей же футболке и в своих трусах. Делать было нечего, и я прилег рядом игнорируя свои, а может и её интимные мысли, не планируя пользоваться моментом, потому что очень устал на работе, да и «это» от меня никуда не убежит, успею.

За время пока я спал, она сбегала в магазин, взяла продуктов и приготовила вкусный борщ и салат Оливье. Зайдя в ванную чтобы умыться, почистить зубы и причесаться, я увидел висящие на сушке мои постиранные носки, трусы и футболку. В то время пока я находился в объятиях своего сна, она постирала мои вещи. Я сразу вспомнил про слова соседки, про хозяйственную и путёвую. А потом вспомнил про слова Марины и посмотрел на часы. Стрелки коварно показывали 11—30, а борщ ещё коварнее издавал ароматные запахи из кухни. Я не стал выяснять отношения, почему не состоялся обещанный трансфер, а просто направился за стол подкрепиться горячим блюдом, которое было редким гостем в моём рационе. Марина присела со мной.

Мы позавтракали и поболтали. Она оказалась интересным собеседником, к тому же не без доли юмора. Но нашу беседу неожиданно прервали, на мой телефонный номер поступил звонок. Это была моя подруга и коллега экскурсовод Яна, которая почему-то имела на меня какие-то виды.

— Привет Казанова! — поприветствовала она меня с лёгким подколом.

— С чего это вдруг? — спросил я с изумлением.

И тут выяснилось. Она заезжала ко мне утром, чтобы оставить распечатанную программу на завтрашнее корпоративное мероприятие. Но дверь на звонок, открыла Марина, временная хозяйка моего утра. Она из самых благих намерений, так как не стала будить спящего благодетеля, который вернулся домой с работы в шесть утра. Яна столкнулась с неожиданностью и неожиданность победила рассудительность. Она, ничего не говоря, бросила на паркет служебные листы бумаги и удалилась.

— У тебя кто-то есть? — спросила меня Яна в продолжении разговора.

— С чего ты взяла?

— Ты с ней спишь? Кто она?

— Не важно… Мы с тобой не муж и жена, чтобы выяснять подробности.

— Для тебя всё в жизни не важно, — строго сформулировала она и напоследок произнесла, — Предохраняйся милый!

Вот так! Меня ещё и несправедливо приревновали. Было б за что!

Я замечал порой, что женская логика не дружит с логикой, а мужская логика — с последствиями.

Так вот, не просчитав дальнейшие события, я предложил Марине остаться и погостить у меня. Она, не имея совести, а только желания, сразу же согласилась. В её глазах загорелся свет новых приключений. Не откладывая возможности в долгий ящик, она тут же предложила:

— А мы сегодня куда-нибудь выйдем? Ну в смысле прогуляться, или дома будем сидеть?

Как бы это не выглядело смешно со стороны, но я, сочинец, предложил ей, девушке из Туапсе, пойти на море. А что? Искупаться, позагорать и оттрапезничать в каком-нибудь кафе под запотевший бокал с пивом. Вы не поверите, она обрадовалась и, не мешкая, пошла обуваться.