Бесплатный фрагмент - Прилив

1. Недавние стихи

Священный женский мир

Священный женский мир: на плечиках наряды —

Для офиса, в театр и те, что в бёдрах жмут;

В коробках туфли спят и сумки, с ними рядом

Косынки/пояски, закрученные в жгут.

Священный женский мир: воланы, рюши, складки,

В шкатулках россыпь бус, мерцание камней;

Прозрачную вуаль колышет запах сладкий,

И каждый узелок хранит секрет о Ней.

Священный женский мир: кувшины, вазы, штофы,

На стенах акварель и вышитая гладь, —

Он где-то по краям отбелен и заштопан,

Но силится следы укрыть от лишних глаз.

Священный женский мир: обманчивый и странный,

То буднями зажат, то розами увит.

На кухонном столе — для разных блюд приправы,

У зеркала духи — приправы для любви.

День города

Над городом летал воздушный шар,

Не круглый, а с фигурой дирижабля.

И музыка менялась каждый шаг.

Старинные костюмы, ружья, сабли —

Прошел драгунский полк. И вслед за ним

Танцо'вщицы вспорхнули мотыльками.

Случайно, с губернатором самим

Попали мы под вспышки фотокамер.

Был день роскошный! Правда, ровно в три

Пролился дождь пузырчато и дерзко,

Но вмиг исчез, гуляющих взбодрив,

А городу добавив больше блеска.

Манил нас, руки-ноги не щадя,

Не мог угомониться шумный праздник.

По улицам водил и площадям,

Доказывал, что мы еще горазды.

К полуночи чуть было не померк,

Но тут же всех заставил удивиться:

На небе разразился фейерверк,

Букеты звёзд роняя нам на лица.

Летний саммит

Выходит длинноногий дождь

И под окном шумит часами.

Он — предводитель, гу'ру, вождь.

Он открывает летний саммит.

А высший круг — собранье туч

И молний дерзких ассамблеи —

Сигналят городу: мы тут!

Июль так рано сентябреет,

Хотя не стар еще, не стар,

И дарит лилии невестам.

Но ливень с пеною у рта

Ему указывает место.

А тот на солнечном луче

Повис и куст черники нежит.

Он точно знает время «че»,

Но от дождя в секрете держит.

Четверги

Нас утешает эта зелень,

Но дождь твердит,

Что нет суббот и воскресений,

Есть четверги.

Должно случиться что-то после,

Но день померк.

А завтра снова будет послан

Такой четверг,

Который много обещает,

Но это — ложь:

Нас расстреляет из пищали

Вояка-дождь.

Четверг вчера, четверг сегодня.

Четвертый день

В текущем лете очень моден.

Салют — воде!

Три гувернантки и дитя

Одна из них дурманит, та — морозит,

А эта — «листья желтые летят»:

Три женщины — весна, зима и осень.

И лето — непослушное дитя.

Мы женщинам прощаем все на свете:

Поплачет, посмеется — ерунда!

Но эти три заботятся о лете —

От завязи до сладкого плода.

И что растят нам нынче гувернантки?

Ребенок неулыбчив и плаксив,

Он носит вместо сланцев и панамки

Болоньевую куртку и носки.

Звучит не так, и лишнее надето —

Так мальчика играет травести.

Как будто бы не мы проводим лето,

А лето нас готово провести.

Не верить в лето

Чужим не следуем советам,

Ходить не любим по врачам.

И даже так — не верим в лето,

Тепло включая по ночам.

Спешим на чартерные рейсы

Билеты выгодно купить.

Слетает поезд-лето с рельсов

И загоняется в тупик.

Шепнув «прощай» июню-плаксе,

Июль не ждем — мы на борту.

А он придет и скажет: «Здрасьте!»,

Катая вишенку во рту.

Сонное

Поднадоевшая метель

Накроет дом вуалью белой

И, завершаясь мягким «эль»,

Вильнёт хвостом — ушла по делу.

А дом застынет в тишине,

Безделью сонному предавшись.

Поняв, что вьюги больше нет,

Мой дом, не то ещё видавший,

Весь превратится в колыбель,

Делясь на кельи-комнатушки,

На окнах грея голубей,

Взбивая тёплые подушки.

«Не уезжай, не уезжай», —

Споёт, окутывая ленью.

И тут же эхом: «Очень жаль».

И: «Сожалею, сожалею».

Янский месяц

Треть окна заштрихована инеем.

Чайник курится «белым ключом».

Настроение кухонно-зимнее

Преподнёс нам январь-новичок.

От рождения будучи слабеньким —

Мелкий дождик да мокрый снежок —

Он, окрепнув за долгие праздники,

Ледяными ветрами обжёг.

Янский месяц, вперёд и со знаменем —

В самый раз начинать и решать.

Но в ответ выдаёт подсознание

Свой вердикт — торопись не спеша.

А морозам — спасибо отдельное!

Их реальные цели ясны —

Неспроста же друг друга одели мы

В поцелуи, объятья и сны.

Кальвадос

Ну что с того, что в доме все удобства?

Лечить хандру, задабривать декабрь

Живым огнем и рюмкой кальвадоса

Еще в какие! принято века.

Сегодня ветер и плохие сводки,

А три-четыре месяца назад

Не снились нам ни яблочная водка,

Ни искорки каминные в глазах.

Тогда, домой являясь с жару, с пылу,

Едва ли успевая отдохнуть,

Кричали мы: «Так много яблок было!

Получится из них хоть что-нибудь?».

На карликах-деревьях крупный штрейфлинг

У крепкого ствола и там, и тут

Отламывал натруженные ветви,

Подпоркой не считая тонкий прут.

От медно-золотистого напитка

Стихает и тревога, и метель.

Ползет зима — ленивая улитка,

Укутывая в ночь короткий день.

Нижний

Рассевшись на горке, разлегшись на стрелке,

Ногами на север, в огнях — голова,

Он смотрит, как жмутся великие реки

Боками друг к другу, кроят рукава.

Восьмое столетье пульсирует сердце

За красной стеной с часовым у ворот

И жизнь раздает по сосудистой сетке —

По венам шоссе, альвеолам дворов.

Откосы ступенями тянутся в небо,

Трамвайчик рогатый по кругу бежит.

Голодные краны почти ежедневно

В домах-новостройках клюют этажи.

Разлегшись на стрелке, рассевшись на горке,

Со снегом красив и с цветением вишни —

Мой город, записанный в паспорте Горький,

Мой город, зовущийся коротко Нижний.

Взгляды

Вот женский взгляд — он без меня не сможет

Найти носки и разогреть еду,

Сменить белье постельное на ложе

И порошками вылечить недуг.

Он не отыщет в дебрях антресолей

Свой инструмент, кого-то там кляня,

Не разберет, чем перчат и чем солят,

И не завяжет галстук без меня…

И взгляд мужской — чуть что, она заплачет,

Ей все не так, и вещи — по местам.

В ее глазах я вечно буду — мальчик.

Но за нее я голову отдам!

Ко мне пришел

Ко мне пришёл прощаться год,

присел на стул и вынул папки.

И начал в строчку «итого»

вносить какие-то поправки:

— В графе «доходы» есть прирост?

И сумму точно укажите!

А я сказала:

— С гулькин нос,

да как у всех — я средний житель.

А вот расходы возросли —

налоги, пошлины и штрафы.

Год уходящий сразу сник,

считая сводные затраты:

— Я, извините, не хотел,

у нас бывают перекосы.

Тем более, что мой удел

быть не простым, а високосным.

А в личной жизни?

— Хорошо!

— И со здоровьем?

— Слава богу!

— Ну что же, я тогда пошёл —

для счастья нужно-то немного.

Ждать чуда

Ждать чуда долгих десять дней,

Гадать на картах и на звездах,

В кофейной чашечке на дне

Искать ответы на вопросы.

Ждать чуда десять вечеров,

Ночей, понятно, тоже десять.

Все ожидания в чулок

Сложить и празднично повесить

За пять минут до волшебства,

Всего за несколько мгновений,

Считая мысленно: «Раз… два…».

И на «двенадцати» — поверить…

Сочельник

Ольге

Фонарь стеклянный из Икеи

Был принесен сто дней назад.

Он примостился в уголке и

Не попадался на глаза.

Пустой фонарь, — внутри для свечки

Имелось место у него, —

Он ждал, когда настанет вечер,

Когда наступит ночь… И вот,

Возник в квартире запах ели,

В окно ударила пурга.

Упало с чьих-то губ: «Сочельник».

Неспешно тонкая рука

Фонарь поставила к постели.

И ароматная свеча

Зажглась в его стеклянном теле,

Чтоб осветить… чтоб освещать…

Ода игристому

Откроем «Крымское», «Ламбруско»,

Полусухое или брют.

Кружок лимона — на закуску.

Салют прощальный — декабрю.

Вино игристое игриво

Бежит из горлышка в бокал.

И красных кижучных икринок

Блестят округлые бока.

И тает долька шоколада

На языке, а не в руках.

И за окошком канонада

Не успокоится никак.

В бокалах пенится, клокочет

Вина задорная душа.

Давай остаток этой ночи

Допьём с тобой на брудершафт!

В маленьком городе

В маленьком городе сумерки-вечер,

Сумерки-утро и сумерки-день.

Всё безыскусственно: взгляды и речи,

Дым из трубы, в палисаднике ель.

В маленьком городе чистят дороги,

Топят дровами, пекут пироги.

Люди друг другу желают здоровья

И поделиться спешат дорогим.

В маленьком городе звон колокольни

Слышен повсюду, до крайних домов.

Греют коты под собой подоконник,

Лают собаки на звуки шагов.

В маленьком городе ставится тесто,

Свечи горят, накрывается стол.

В маленьком городе празднично-тесно,

Как и положено быть в Рождество.

У нее в холодильниках

У нее в холодильниках пачки, брикеты

Пересчитаны, втиснуты в стенки коробок.

Самый главный начальник — короткое лето.

Самый стойкий противник — сады-огороды.

Остановка поблизости делает прибыль.

Покупатели разные — взрослые, дети.

Вдруг мелькнет от усталости: «Мимо прошли бы.

Что за радость в мороженом? Дайте присесть-то!».

А на улице очередь, чуть ли не ссора.

«…Шоколадное кончилось, мелочь ищите…».

В павильончике тесном, наверно, под сорок,

Но пломбира не хочется ей, продавщице.

Гадать на пуговицах

Гадать на пуговицах: куколка, балетница…

Искать «секретики» под камнем и кустом,

Смотреть как бабушка в углу кому-то крестится,

Ходить по лету в сарафанчике простом.

Считать, что могут всё испортить парикмахеры:

Опять под мальчика, а нужно, чтоб — коса.

Медведя плюшевого прятать в шкаф от страха и

Канючить утром: «Не пойдём сегодня в сад?».

Читать не азбуку, а столбики газетные,

И, разучившись спать в режимный тихий час,

Мечтать о том, чтоб разрешили шестилетней — мне

Пойти с косичкой и портфелем в первый класс.

В эйфории

В эйфории, почти что в нирване

Подбираю себе гардероб:

Юбки-блузки лежат на диване

Применительно к методу проб

И ошибок, ботинки из замши,

На платформе и без — сапоги,

Мягкий шарфик, шанелью пропахший —

Я оденусь не хуже богинь.

Вот еще — капюшон или шапка?

Рюкзачок или сумка-баул?

В куртке — простенько, в шубе мне жарко.

А на ша'рфе котенок заснул,

Перепутав, наверное, с пледом.

Есть другое кашне, но не в тон.

Это я собираюсь за хлебом.

Далеко ли? Да здесь, через дом.

Анданте

Стояло пианино у окна,

Старинное, оформленное чу'дно.

И все, кто заходили в гости к нам,

К нему спешили в первые секунды.

И каждый раз, откинув чёрный клап,

Из клавиш извлекали что попроще,

А музыка родиться не могла —

Здесь требовался опытный настройщик.

Вздыхало пианино в уголке

Ослабленными струнами… Когда-то…

Когда всё это было, где и с кем —

И «форте», и «легато», и «анданте»?

Расстроено, расстроено теперь,

Забыты вечера, беседы, танцы.

Но кто-то же играл, играл и пел,

По клавишам скользили чьи-то пальцы.

Потому что

Потому что мы становимся старее,

Увеличиваем мелкое — стеклом.

Потому что в этом доме батареи

Не дают необходимое тепло.

Потому что завихрений, полнолуний

Избежать, как ни стараешься, нельзя.

Потому что мы не будем как Полунин

С телефоном объясняться: «Асисяй!»

Потому что — в ту же воду… те же грабли…

Нет страховки от ошибок и обид.

Потому что, строя собственный кораблик,

Умудряемся его же и топить.

Мужское и женское

Мужское дело — быть масштабным.

Наперекор любой зиме

По перелескам, по ухабам

Ходить за тридевять земель.

И, если ставки, то большие.

Иметь убежище, коня.

И территорию расширить,

И от набегов охранять.

А дело женщины — незримо

В его присутствовать делах.

Быть кроткой, но неуязвимой.

Кормить и ложе застилать.

И дело женщины — пытаться

Стоять подальше от руля.

Самой природой: взглядом, танцем,

Да чем угодно — вдохновлять.

Гибискус

Двенадцать месяцев не цвёл

Гибискус (или просто ро'зан).

Был реже весел, чаще квёл,

Во всём искал себе угрозу:

В палящем солнце за стеклом,

В холодном воздухе из щели…

«Он любит влагу и тепло

И не выносит помещений

Неосвещённых, сквозняков,

Неравномерного полива».

Тогда сказала я: «Легко!»,

А продавец: «Хороший выбор!»…

Но тот не цвёл, а зеленел.

Он становился изумрудным.

И ветки всё длинней, длинней.

И разрастались листья крупно.

Я так ждала пусть одного,

Пусть небольшого, но бутона.

Цветок стоял, смотрел во двор

И оставался однотонным…

И вдруг! Пришёл февральский день,

Прихорошившись как на кастинг,

И высветил среди ветвей

Махровый, алый, языкастый —

Похож на розу, на пион,

На мотылёк и чудо-птицу…

Но как же догадался он

В твой день рожденья распуститься?!

В шкатулках

Храню воспоминания в шкатулках,

Запутавшись, что раньше, что потом.

Здесь церковь разорённая — в Кату'нках,

И в Чкаловске — последний дедов дом,

Где груша плодоносит так же щедро,

Как десять или двадцать лет назад,

Когда у самовара шли беседы,

Шумел за дверью яблоневый сад.

Субботний пар, клубящийся у бани,

И бабушкин (на праздники) платок,

И чёрные лепёшки с отрубями,

И карточки для русского лото,

И розовая пенка от варенья,

И вышивка на пяльцах по канве —

Всё это оживает на мгновенье,

Едва приоткрывается конверт.

В шкатулках деревянных им комфортно —

Так память продлевает службы срок —

Обрезанным фигурно старым фото

И письмам, говорящим между строк.

Врозь

Я так люблю, когда мы врозь,

Когда не слышат стены-уши

Моих сентенций, вздохов, просьб,

И в доме верхний свет потушен.

Молчит экран, один лишь звук —

Часы отмеривают время

Соединений и разлук,

Уходов наших, появлений.

Ничто не движется внутри,

И, кажется, застыли тени.

Идут часы — двенадцать, три…