Бесплатный фрагмент - Приключения в городе и деревне. Невыдуманные истории

1. Витины мамы

Осенью сорок первого Вите шел пятый год, когда во время бомбежки их эшелона он потерялся и отбился от семьи. Везли в эшелоне немцев из Поволжья.

Огонь с треском лизал вагоны, бухали взрывы. Воздух был наполнен гудением самолетов, которые пикировали и расстреливали женщин и детей, бегущих от горящих вагонов.

Подобрала его тогда на пшеничном поле молодая женщина из этого же эшелона, немка. Семьи у нее не было. Прибился Витя к ней, так как своих родных в том поле не нашел после бомбежки.

Двенадцать лет жил с ней в рабочем поселке Марьяновка, куда их власти направили. Учился в школе. Потом поступил в профтехучилище в Омске. Добирался обычно на электричке.

И вот как — то приметил в вагоне он одну женщину. Причем до этого он уже встречал ее в электричке несколько раз. Лицо этой женщины его чем — то сильно притягивало. А подойти стеснялся, лишь издалека к ней приглядывался. Даже во сне она ему приснилась несколько раз.

«Может это ошибка?» — задавал он себе вопрос.

В эту поездку он не вытерпел, все же осмелился подойти. Совсем близко остановился — напротив, в глаза ей смотрит и смотрит. Женщина тоже в него взглядом впилась…

Витя собрался с духом и выпалил:

— Извините, тетенька! Вы не моя мама?

И сделал шажок к ней. У женщины аж глаза округлились, прошептала:

— Витенька?..

Рукой за сердце схватилась.

— Вот и встретились, сынок!

Обхватила его. Целовать стала беспорядочно. Заплакали оба. Люди сбежались посмотреть… Многие в вагоне плакали, не стыдясь своих слез.

Так повстречались мать и сын, спустя много лет. И оказалось у Вити две мамы. Все эти двенадцать лет его родная мама с двумя старшими братьями и сестрой жила на станции Москаленки — это в пятидесяти километрах от Марьяновки. Они Витю упорно искали, но безуспешно, пока он сам не нашелся…

Кстати, жить Витя остался все-таки с приемной матерью. Хотя постоянно ездил с ней в гости в Москаленки.

Фото Владимира Анухова

2. Пустые хлопоты

Припомнился случай, что произошел в восемьдесят шестом с хорошим знакомым. Иван работал слесарем и, насколько мне известно, работал неплохо. Зашел однажды он к сестре справиться о том, как она готовится к своему юбилею. Она как раз пирожки пекла, усадила брата за стол, потчует, он смотрит, грустна и задумчива.

— Чем, Мария, обеспокоена? — спрашивает ее.

— Представляешь, братик, могу сильно оскандалиться, если приедет много родни. Спиртного — то у меня с гулькин нос.

— А талоны отоварила?

— Отоварила, но ты же сам знаешь свата Петра. Ему одному бутылку уговорить, что чашку чая выпить… А купить где еще — проблема. Всего один магазин торгует в заводском микрорайоне с двух до пяти, а там народу видимо — невидимо собирается.

Иван успокоил:

— Не переживай, сестренка, время еще есть, что — нибудь придумаю!

— Выручай уж! — обрадовалась она.

Сказано — сделано. Улицы еще утопали в утренней дымке, когда он, спросив крайнего, встал в очередь у магазина, оказался где — то в третьей десятке. Достал из сумки книгу. Учился в школе на крепкое «три», но очень любил читать. От солнца спасала тень березы, что одиноко росла у дороги. Народ все прибывал и прибывал.

— Потерял меня, небось? — перед ним остановился мужчина, давая очереди понять, что хорошо знаком с Иваном. Худой, лицо опухшее: то ли перебрал вчера, то ли недоспал.

«Пиджак, как на вешалке», — усмехнулся про себя Иван, но виду не подал, что не знаком.

— Федор Яковлевич, — шепотом представился незнакомец и протянул руку. — Можно просто — Федя.

— Иван.

— Не надо, товарищ, посторонних пускать, — обернулась к Ивану женщина, что стояла рядом.

— Но я же стоял! — возмутился Федя. — Что же получается: в туалет нельзя сходить рабочему человеку?

«Надо же! — удивился Иван. — Врет и не краснеет».

— Известны эти штучки! — криво усмехнулась женщина и махнула рукой. — Знамо дело, большинство в очереди — заводчане, но если на то пошло, я — от сборочного цеха, меня мастер послал. Подруга моя — от гаража. К двум часам понабежит заводских сотни, мама не горюй!

Федя постоянно шутил и громко смеялся. Оказывается, тоже родился в сибирской деревне. Иван прекратил чтение, разговорились, поведал ему о юбилее сестры.

До открытия магазина оставалось полчаса, как прибыл наряд милиции. Уже вся площадь перед магазином заполнилась народом, даже на клумбе люди стояли. Выкрики. Давка. Постоянно толкали то в бока, то в спину.

— О-хо-хо, глядите, люди, что на небе — то деется! — проговорил вдруг женский голос.

Иван прервал разговор, вглянул на небо и оторопел. Черная туча закрыла половину горизонта.

«Вот это да! — ахнул он. — Что же делать?»

Сумрачно стало. Толпа враз притихла. Далее действие стало развиваться стремительно: ровно в два часа распахнулись двери магазина, кто — то крикнул:

— Наддай, мужики!

Тут же сверкнула молния, ударил гром. Очередь дернулась в сторону забора, тот возьми и повались.

— Нельзя во время грозы под деревом стоять! — начал было Федя.

— Ага… — хмыкнул Иван. — Попробуй отойти, враз очередь потеряешь.

Милиционеры стали теснить людей от крыльца магазина.

Начался ливень.

«Бежать надо, что ли?» — пронеслось тут же в голове у Ивана.

Рядом проходили машины. Некоторые водители смеялись и махали руками, другие смотрели удивленно и сочувственно.

«Ой! Сейчас, поди, еще и град лупанет!» — сообразил Иван.

— Сдается мне, не удастся нам седни добраться до прилавка. Как, Иван, считаешь? — взял его за локоть Федя.

— Да, согласен, напрасная трата времени! — сказал Иван. — Пустые хлопоты… Я больше не смогу!»

.

Когда посыпался град, Иван, обреченно махнув рукой, побежал в сторону остановки автобуса со словами:

— Это какое же надо иметь здоровье, чтобы все это выдержать?!

Его догнал Федя.

— Пойдем ко мне, а? Я тут рядом живу.

Иван — ни в какую.

— Нет, так нет. А жаль, я бы смог помочь твоей сестре.

— Как это? — Иван остановился. — У тебя что блат в торговле?

В квартире прошли на кухню и уселись на табуретки. Федя поставил бутылку, протер рюмки пальцем и налил.

— Испробуй мой коньяк!

— У меня язва.

— Ну, немного… Символически…

Иван сдался:

— Хорошо. Так и быть. Только чуточку. За что?

— А давай за перестройку, что ли!

— Да ну ее… Предлагаю — за любовь! — и Иван отпил глоток.

— Ну? — сказал Федя, ища на его лице следы восторга.

— Во! — Иван поднял большой палец и крякнув, опорожнил всю рюмку. — Хороший напиток, однако!

— А я что говорил? Мы, сибиряки, сами с усами. Одним словом, на государство надейся, а сам не плошай! Кстати, в армии служил?

— А то как же! В ГСВГ!

— Да ты что? Земеля, получается! Я в Потсдаме.

— А я на Магдебургском полигоне два года отпахал!

— По этому поводу наливай, земеля!

Так просидели полчаса. Иван попросил:

— Можно одним глазом взглянуть на аппарат?

— Разумеется…

Вышли на балкон. Федя вытащил из — под брезента флягу.

— Представляешь, сестра Людмила ездила в деревню на поминки деда и привезла…

— Познакомишь с сестрой? — усмехнулся Иван.

— А что? Может и придется… — Федя протянул флягу Ивану. — Можешь забирать. Через неделю вернешь?

«Дело — то стоящее человек советует, — подумал Иван. — Чего тут думать? Для деревенских гостей сойдет».

— А рецепт расскажешь?

Снова уселись на кухне. Иван записывал, Федя диктовал.

— Скажи, Федя, а зачем ты в очереди сегодня стоял? Какая такая необходимость, а?

Тот усмехнулся:

— Поговорить, Ваня, по душам хочется… Не пообщаюсь, бессонница мучает

— Ладно, — сказал Иван, — я пошел.

Так и заявился к своему подъезду: в одной руке — фляга, в другой — крышка со всеми прибамбасами. Сидевшая на лавочке соседка, увидев Ивана, даже поперхнулась, парализованная догадкой.

Не прошло и полчаса, как в дверь позвонили.

— Милиция! Открывайте!

Вошел участковый. Одарив Ивана хитрой улыбочкой, уселся.

— Причина моего визита — до меня дошли слухи, что вы нарушаете общественный порядок.

Его бегающий взгляд обшарил прихожую.

— Где?

— Что где?

— Аппарат.

— На балконе, — не стал отпираться Иван. Тут же принес флягу.

Через пару дней Ивана пригласили в райисполком на заседание комиссии по борьбе с пьянством, оно было недолгим. Женщина лет пятидесяти зачитала решение об изьятии фляги у Ивана и административном штрафе в сумме 75 рублей.

Еще минут пять говорила о пагубности алкоголя.. Иван совершенно упал духом. Губы у него задрожали:

— Вы, товарищи, всерьез, что ли? Как же так? У моей сестры шестьдесят лет, а купить в магазине спиртное невозможно.

— Мужчина, не возникайте, — перебил его участковый. — Это не может быть оправданием. Людмила Яковлевна права, что трезвость должна стать нормой жизни каждого советского человека.

— Уж кем — кем, а пьющим я никогда не был. Тоже мне, — продолжал спорить Иван, — вздумали кого наказать. У меня же с армии язва.

С печальным взором Иван вышел на улицу и присел на лавку.

— Никак, Иван? — из стоявшей у крыльца легковушки вышел Федя.

— Он самый.

— На тебе лица нет…

Иван горько улыбнулся:

— Не поверишь. Меня только что осудили!

— За что?

Тут на крыльцо вышла та самая женщина из комиссии по борьбе с пьянством. Стала искать кого — то глазами. Увидев легковушку, пошла к ней.

— Людмила! — Федя помахал женщине. — Я сейчас.

— Кто тебе, Федя, эта женщина?

— Сеструха. Познакомить?

— Уже познакомился…

Иван поднялся и пошел прочь, ни на кого не глядя…

Фото Анны Рассказовой

3. Племяш

Леонтий Васильевич — военный пенсионер, живет в загородном доме на берегу Омки. Нравится ему здесь: до города рукой подать, чистый воздух, рыбалка, да и на грядках любит копаться.

«Райское место!» — хвалится знакомым. В городскую квартиру и не тянет его, хотя жена и дети зовут.

Зимой, другое дело — скучновато. Однажды пришел к соседу в гости. Смотрит, а тому дети привезли компьютер. Мелькнула мысль: «Надо тоже купить!»

Сказано — сделано. Купил. Слов нет: хочешь кино смотри, хочешь с родней общайся.

«Я, — говорил он соседу, — когда за компьтером, то завсегда петь хочется».

С появлением интернета родни развелось — всех сразу и не упомнишь. Как — то в начале осени позвонил дальний родственник из деревни:

— Леонтий, выручай! Сын поступил учиться в город, а жить негде. Можно у тебя ему сентябрь перекантоваться, а? Уважь!

— Хорошо! Пусть приезжает, раз негде жить, — согласился Леонтий Васильевич.

И вот через пару дней, смотрит, идет по дороге парень с сумкой в руке.

«Никак, племяш, что ли? — ёкнуло сердце. — Похож на отца, однако.

Прошли в домик. За чаем разговорились о том да о сем. Из баночки с земляничным вареньем исходил запах малой родины.

«Вот подфартило! — думал Леонтий Васильевич. — И мне все веселей будет».

Увидев компьютер, племяш обрадовался:

— Здорово! А мне папаня еще не купил.

— Так пользуйся.

Племяш допоздна рассказывал о жизни в деревне, Леонтий Васильевич слушал, не перебивая. Так и уснул.

Почитай, с этого дня жизнь резко изменилась. Рано утром племяш уезжал на учебу, Леонтий Васильевич возился на земле, хлопотал у плиты.

— Родители бычка закололи, картошки двести ведер накопали,» — делился новостями племяш.

— Глядишь, и тебе компьютер скоро купят, — подбодрял его Леонтий Васильевич.

Однажды племяш заявил:

— Сказать честно, у вас, дядя Леонтий, не компьютер, а бухгалтерские счеты!

— С чего это вдруг? Меня все устраивает. К тому же в августе мастера приглашал.

— А что с того? Толку от таких мастеров никакого, — усмехнулся племяш. — Морочат головы вам, пенсионерам. Хотите помогу?

Одним словом, пообещал, мол, сделаю все в лучшем виде…

— А это трудно, небось?

— Чего проще, — племяш стал тут же доставать из сумки диски. — Я не о себе пекусь, а о вас. Вскорести такую программу установлю — закачаетесь.

— Делай раз надо, — согласился Леонтий Васильевич. — Испыток, не убыток. Только потом растолкуй, что к чему.

А сам подумал: «Да, руки у него, видать, на месте. Из глуши, а разбирается, как тот профессор».

Все бы хорошо, но волновало Леонтия Васиьевича одно: племяш до полуночи сидел в социальных сетях.

— А чего не учишь? Ни разу не видел тебя за учебниками.

— А я, дядя Леонтий, все знаю, — и рассмеялся.

— Ты Ваньку не валяй, племяш, сессия быстро примчится.

Как — то Леонтий Васильевич соседа встретил в магазине.

— Ты зачем, Васильевич, столько хлеба покупаешь? Никак, свинью завел, что ли? — спрашивает тот.

— Да у меня постоялец!

— Кто такой?

— Племяш из деревни!

— Какой такой племяш?

— Какой… какой… Троюродный.

— Интересно, как там в деревне жизнь?

— Какая жизнь? Своим хозяйством только и живут.

На следующий день сосед принес корзину яблок.

— Угощайтесь, — говорит. Засиделся допоздна. Прощаясь, сказал:

— Парнишка, и правда, видать, неплохой.

— Жалко овсяную кашу не ест, — усмехнулся Леонтий Васильевич. — Мясо подавай. У меня, конечно, не ресторанные изыски, но уж готовить я умею.

— Ну, держись, Васильевич, скоро тебя деревенские и мясом и картошкой завалят.

— Чего с них взять? Отец не работает, мать копейки получает. Как — нибудь перебьюсь.

— Ой, Васильевич! Доверчивый ты. — Сосед укоризненно покачал головой. — Есть хорошая пословица: «Не делай людям добра, не получишь зла».

— Напрасно ты, — возразил Леонтий Васильевич. — Племяш пообещал компьютер навороченным сделать.

— Нашел кому такую дорогую вещь доверить… Пацану. Ну, ты, даешь! А вдруг натворит чего?..

Сентябрь пролетел, как один день. Засобирался племяш переезжать в город.

— Скажи, — заволновался Леонтий Васильевич, — а если возникнут проблемы с компьютером? Ты ведь мне так ничего и не обьяснил…

— Если что, звоните на сотовый… Я мухой…

В свой праздник — День ракетных войск и артиллерии, Леонтий Васильевич приковылял к соседу.

— Тебе чего, Васильевич?

— Тут такое дело, — тот слегка замялся. — Одним словом, нужен компьютер до зарезу. Мой не работает. Однополчанина надо поздравить.

— А давно не работает?

— Аккурат, две недели уже.

— А племяш? Не пробовал ему звонить?

— Пробовал. Пустое! Не отвечает и все. Ни слуху ни духу. След простыл…

Сосед возьми и ляпни:

— Видел я твоего племяша намедни.

— Где? — удивился Леонтий Васильевич.

— С девушкой на остановке стоял. Молодость, дело известное.

— Ошибся, поди.

— Я знаю, что говорю… Присмотрелся, точно, он. А ты отцу сообщи!

— Да писал и звонил, а что толку, тоже молчит. Деться мне некуда. Вот пенсию получу и вызову мастера. Почитай, минимум тысячу, как с листа…

— Знаю я эти штучки, попользовался и сбежал. О — хо — хо, что деется. Деревенские раньше так не поступали со стариками.

— Бог ему судья. Только всех под одну гребенку нельзя стричь. Вот недавно пришел на остановку. Хвать в карман, а кошелька нет. В доме, получается, оставил. Звоню баушке по сотовому: так, мол, и так… Как быть? Тут трогает меня за плечо девчушка, что рядом стояла.

— Дедушка! — говорит. — Не переживайте! Возьмите вот деньги.

— Представляешь, протягивает мне сотенную купюру, а сама — в маршрутку и уехала. Ни фамилии, ни имени не спросила.

Больше часа Леонтий Васильевич разговаривал по скайпу. Выключив компьютер, долго сидел молча. На крыльце обернулся. По лицу бежали слезы.

— Надо же! Однополчане — земляки неделю назад встречались, а я и не знал.

— А почему по сотовому не позвонили?

— Комбат список с номерами телефонов потерял.

Медленно пошел, опираясь на трость. Прохожие останавливались и смотрели ему вслед.

Фото Натальи Анисимовой

4. Западня

Эта история случилась в семидесятые годы с моим знакомым по имени Василий. Жил он в райцентре, работал тогда киномехаником в Доме культуры. Я к нему несколько раз приезжал на рыбалку.

Как — то в ноябре приходит к нему в кинобудку директор Дома культуры Викентий Иванович и говорит:

— Только что был в райкоме партии. Ничего не планируй, Василий, на выходной. будем обслуживать отчетно — выборную партийную конференцию. Магнитофон — то исправный?

— А чего ему сделается? Исправный.

— Есть записи Гимна СССР и Интернационала?

— С чего бы это? У меня только танцевальная музыка.

— Вот и плохо. Запиши срочно.

— Хорошо. А когда их проигрывать?

— Гимн включишь после слов Владимира Сергеевича «Разрешите считать работу конференции открытой».

— А Владимир Сергеевич — это кто?

— Первый секретарь райкома партии. Понятно?

— Ага.

— А в конце работы конференции, после его слов «На этом работа конференции закончена», включишь Интернационал. Смотри, Василий, не перепутай. Там будут и с обкома. Соображаешь, какая ответственность?

— Все сделаю в лучшем виде, Викентий Иванович!

***

В воскресенье Василий поднялся чуть свет. Приоделся: новая рубашка с галстуком, костюм. Включил аппаратуру, магнитофон проверил. До открытия партконференции оставалось полтора часа, в аппаратной зазвонил телефон. Звонила жена Клава из города, куда уехала навестить мать.

— Васенька! Знаешь, кого я встретила вчера? Таньку!

— Что за Танька? Пирогова, что ли? Ну и как она?

— С ней меня случай свел. Стою на остановке, смотрю — Танька с мужиком! Краля писанная, горжетка из меха. Познакомила, ейный хахаль, оказывается, важная шишка в торговле. Пригласили с собой в кафе. Он заказад столик с дорогими закусками и напитками…

— Ну, даешь! Ты, Клава, я вижу, не теряешь там зря время…

— Напрасно, Вася, смеешься. Представляешь? Он пообещал достать цветной телевизор. Как ты на это смотришь, а?

Василий сразу и не понял — шутит ли жена или говорит серьезно. Цветной телевизор можно было тогда приобрести только по знакомству.

— Я не шучу. Танька сказала: «Готовь, подруга, семьсот рублей и бутылку коньяка».

— На какие шиши собираешься купить — то? — нервно рассмеялся Василий.

— Знаешь, я уже у мамы заняла, не хватает лишь сотни. Если на то пошло — признаюсь, дома у меня есть заначка.

— Заначка? Где?

— В бане под лавкой припрятала двести рублей на черный день.

— Нашла где прятать… Ну, ты, Клава, даешь! А вдруг нечаянно померла бы, прощай, деньжата.

— А как, прикажешь, выживать? На твою зарплату киншика в девяносто рублей не разбежишься. Забери срочно деньги и передай с кем — нибудь, а я встречу. Перезвоню в полдень.

— Ты извини, но я должен в десять обязательно быть в аппаратной.

— Успеешь, — паребила его Клава. — Не кочевряжься! Одна нога здесь, другая уже в бане.

— Хорошо! Сбегаю раз надо, — сдался Василий.

Он спешил. Через несколько минут уже был в баньке. Баночку с деньгами нашел сразу. Только приподнялся, чтобы идти обратно, как раздался грохот в предбаннике.

«С чего бы это?» — подошел к двери, а она не открывается. Страшная догадка просверлила мозг"Велик, никак, упал и заклинил дверь!»

Навалился изо всех сил, тщетно, стал бить ногами. Пытался даже с разбега выбить дверь, да, куда там… Стал кричать, но потом понял, что вряд ли кто услышит.

В бане было холодно и сыро. Василий зябко ежился, притоптывая ногами. Время неумолимо бежало. Дело в том, что он велик сам в предбаннике на зиму поставил. Пару недель назад этот велик уже падал и клинил дверь, но тогда удалось выбраться. Сейчас же ни в какую…

«Глупый… Балбес… — ругал себя последними словами Василий. — Получается, попал в свою же западню».

Посмотрел на часы. Его аж в жар бросило. Шел одиннадцатый час…

«Ну, Вася, каюк тебе! Как пить дать — уволят по статье».

Совершенно упал духом. Что он пережил за это время — трудно передать словами.

***

Мозг лихорадочно работал в поисках выхода из положения.

«Не умирать же здесь от холода… Вот влип, так влип!

Остается одно,» — принял решение Василий и стал ручкой от ковшика выламывать кирпичи из печи. Долбил, рубил, Несмотря на холод, пот заливал глаза. Руки были изрезаны. Через час сумел выбраться на крышу.

***

В перерыве конференции третий секретарь райкома заявил Викентию Ивановичу:

— На всю область опозорились! Не конференция, а собрание дворников!

— Я же не виноват, что киномеханик пропал!

— Как это не виноват? Вы руководитель! Ответите партбилетом!

— Сам видел — был он утром, сейчас нигде нет, кинобудка закрыта. Самое интересное, видно в замочную скважину, что пальто на месте.

— А куда он, интересно, мог деться?

— Сам не пойму, что произошло. Как будто под землю провалился.

— Так он же домой побёг, — подошла техничка с ведром в руке, — сказал, что на пять минут.

— Как домой? — прохрипел директор. — Зачем? Корову доить, что ли?

— А кто его знает? Как заполошный бежал…

Третий секретарь райкома подозвал начальника милиции.

— Товарищ майор! Надо киншика срочно найти. Он тут рядом живет.

Тот вернулся быстро.

— Дом на замке, — говорит.

— Поднимайте отдел и обследуйте весь поселок.

***

Только Василий выбрался на крышу — глядь! — милиционеры бегут к баньке.

— Глядите, товарищ майор, никак, киншик!

— Где?

— Да вон он!

Подошли.

— Живой?

— Дайте полушубок согреться.

Майор укоризненно покачал головой:

— Как же так получилось, а?

— А так… Обыкновенно. — Василий слез на землю и стал рассказывать о причине своего исчезновения.

— Как велик мог заклинить? — не поверил майор. — Быть такого не может…

— Я серьезно. Не верите — сами посмотрите.

Майор зашел в предбанник, поставил велик на колеса.

— Ишь ты. И правда забавно вышло…

— А я что говорил! — Как клин между дверью и стенкой предбанника.

— Надо же! Кому рассказать — не поверят, что такое возможно. — покачал головой майор, горестно вздохнул. — Мог и замерзнуть здесь, не догадайся печь разобрать.

— Я ведь не специально, — оправдывался Василий, — жена позвонила из города: добеги, добеги. А видите, как вышло…

— А не проще было дверь вышибить?

— Пробовал. Пустое! Дверь — из доски «пятидесятки».

— А в оконце выбраться не пробовал?

— Плечи не проходят, хорошо, что стекло не разбил, тогда точно бы дуба дал…

— Кушать надо меньше, — ответил майор и велел доставить Василия в больницу.

.***

Когда Василий после перевязки шел мимо Дома Культуры, оттуда донеслись звуки духового оркестра и песни:

— Вставай, проклятьем заклеймённый,

Весь мир голодных и рабов!

Кипит наш разум возмущённый.

И смертный бой вести готов.

— Викентий Иванович! — Василий подошел к директору, который стоял и нервно курил на крыльце. — Интересно, откуда оркестр — то?

— Пришлось из воинской части по тревоге поднимать, в типографии текст напечатали. А вот открытие конференции было без гимна. Эх, Василий, Василий!

Бросил недокуренную папиросу и пошел по улице.

***

Чем все закончилось — не хочу детали раскрывать. Случилось то, что должно было случиться в те времена: Третий секретарь райкома перешел на другую работу, уволили директора Дома культуры.

А Клава привезла из города цветной телевизор. Правда, пришлось неделю спустя годовалого бычка Василию отвести в заготконтору, чтобы долг отдать теще. Сам он устроился работать в кочегарке.

Вот и вся история.

5. Поцелуй

В школьном драмтеатре предложили роль Елеси играть по пьесе А. Н. Островского «Не было ни гроша, да вдруг алтын».

— Соглашайся, — говорят. — Ты, Леня, человек решительный. Не каждому доверят такую роль.

«А чего не согласиться? — думаю, — Елеся — дворовый парень веселого нрава, выпадает ему в финале счастье в судьбе. За милую душу сыграю».

— Об чем разговор! Конечно, согласен!

— Вот и хорошо! — обрадовался Николай Андреевич, наш режиссер.

А вот когда началась первая читка пьесы, то обнаружил казус — по ходу пьесы Елеся должен целоваться с невестой своей Ларисой. Причем, дважды. Лариса же та — блудница. Богатая, а вот замуж никто ее не берет.

Николай Андреевич на этом месте остановил чтение — все разом повернули головы в мою сторону. Тишина воцарилась, слышно, как муха летает. Не заметив моего замешательства, продолжили читку.

Слушаю текст, а в голову мысли полезли разные — ведь не приходилось в жизни целоваться… Иду из школы домой, ругаю себя: «Что же натворил, зачем согласился?»

Предстояло одно из двух: или срочно отказаться от роли, или начинать учить. Всю ночь не мог заснуть, на полатях ворочался с бока на бок.

Утром пошел к Николаю Андреевичу с твердым намерением отказаться от роли Елеси. А он, как назло, в город уехал на курсы. Деваться некуда — пришлось учить роль, сроки поджимали. Время шло. День премьеры приближался.

…И вот генеральная репетиция на сцене клуба. Облачился в сюртук, шелковую рубаху, надел хромовые сапоги.

Стою у крыльца овощной лавки купца Епишкина. В руках розы. Скрипнула дверь лавки, обернулся: она!

Действительно, это вышла Лариса: ямочки на розовых щечках, в цветастом шелковом платье.

«Надо же!» — сильно стушевался, замер, как статуя, когда увидел ее. Она посмотрела с крыльца и улыбнулась:

— Елеся! Вы умеете целоваться?

Чувствую, как щеки мои огнем полыхнули, отвечаю согласно текста:

— Само собой. Похвастаться против вас не смею, а так думаю, что занятие это немудреное.

Она и говорит:

— Поцелуйте же меня…

В прищуре ее глаз отчетливо увидел насмешку. Мне тут надо по ходу пьесы ответить: «Даже очень приятно», но молчу, как немой, все слова забыл. Ноги стали каменными, два шага пройти, а не могу… Чувствую, что грим с лица на сюртук потек. Вижу, суфлер из — за занавеса губы дудкой вытягивает… Бесполезно, я совсем растерялся.

Заметив замешательство, она не растерялась, упустила часть диалога и продолжила далее по тексту пьесы:

— Нет, вы не умеете. Я Вам позволяю, вы забудьте свое звание и целуйте не взирая…

Далее Елеся должен со словами: «Только за смелостью и дело стало?» — снова поцеловать ее. Причем, в тексте пьесы черным по — белому было написано «Крепко целует Ларису».

«Засудачат деревенские — не остановишь, — вдруг подумал я. — Обсмеют так, что по улице потом не пройдешь».

— Николай Андреевич, извините, но ничего у меня не получится, — опустив глаза, сознался я и, махнув рукой, присел на крыльце лавки. — Будет столько народу… Стыдно перед всей деревней целоваться. Честное слово!

Ох, и досталось в тот вечер от кружковцев! Чего только не услышал в свой адрес.

— Этого еще не хватало! Ты что, оробел? — стыдили одни. — Людей не смеши! Ведешь себя, как первоклашка… Где — то бойкий на язык, а тут не можешь девушку поцеловать. Ну что здесь трудного? Чего проще?..

— Да уж, не повезло так не повезло нам. Извини — подвинься, таких чудиков в драмкружке не надо! — возмущались другие. А кое — кто даже пообещал и бока мне намять, если сорву премьеру.

«И, правда, накостыляют… Что же делать? — лихорадочно рассуждал я. — Вот влип в историю, так влип».

Тяжело было ловить косые взгляды ребят. Лишь один человек защитил меня — Миша, мой друг. Он роль купца Епишкина играл.

— Охолонитесь! Чего цыпляетесь к человеку, глупости разные говорите? Напрасно, видали мы таких смелых! — сказал он, — Тут ничего зазорного нет. Целоваться принародно — это вам не баран чихал!

Шлепнул пятерней по колену, обвел всех взглядом:

— Думаю, что он не глупый, успокоится. Аль не так?

На сцене воцарилась тишина… Все глаза смотрели на меня. Растерянность, укор, обида, все было в этих глазах. Кружковцев можно было понять: премьера — то срывалась, так как дублера у меня не было. А на деревенских улицах уже были расклеены афиши, приглашаюшие всех посмотреть пьесу"о несчастной любви и чванливой глупости, о горькой бедности и скупости»…

Миша прервал тишину:

— Все обойдется, Леня! Вот увидишь!

Куда деваться? Генеральная репетиция продолжилась.

Назавтра почти вся деревня в клубе собралась, а я опять, как заколдованный: не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Направо посмотрел — мне Николай Андреевич знаки делает руками, мол, успокойся, все будет нормально…

Этот спектакль потом возили по деревням, и благодарные зрители очень тепло встречали. Праздник был и для них, и для нас. Мы сами делали себе праздники.

6. Тертый калач