Бесплатный фрагмент - Приключения на речке Каменка

Приключения на речке Каменка

Подготовка

Самое интересное и увлекательное путешествие — это первое путешествие, когда ты, как первооткрыватель, проходишь по намеченному маршруту. Понятно, что во второй и третий раз, уже зная его особенности, ты заметишь, увидишь больше, но незабываемым остаётся первый поход.

Потом много раз проплываешь по уже знакомым речкам, только всегда помнится именно первое путешествие, его ощущение и новизна, а последующие походы — как бы повторение того чуда открытия и тех мгновений, что происходили впервые.

Уже давно я мечтал проплыть по Удерею до Каменки, затем спуститься по ней до Ангары, а там и до своего посёлка. На резиновой лодке, да ещё с рыбалкой, это займёт самое малое — неделю. А вдруг…

Как я люблю эти «вдруг». Любому, даже самому маленькому походу, они придают ту изюминку и неповторимость, по которой и вспоминаешь потом зимними вечерами в беседе с друзьями о той или иной рыбалке, охоте и других путешествиях.

Эти «вдруг» бывают иной раз очень плачевными, ведь тайга не любит шутить и новичку может дать такого пинка, что мало не покажется. Потому без напарников в долгие и дальние походы не отправляются, да и общение тоже нужно — для рыбака и охотника это самое важное.

Ну, перед кем похвастаться трофеем или на кого сослаться при рассказе: «А вот однажды я такого тайменя выловил!!». У меня есть такие напарники — мои друзья Олег и Витёк, мы охотимся рядом, и у нас одна общая на троих избушка, где осенью, собравшись на ночёвку, мы, полёживая на лежанках, травим байки и про охоту, и про рыбалку.

Все мы просто любители, а не промысловики, и главное для нас — сам «процесс», о котором нам поведал однажды Витёк:

— Сидят три мужика. Один, охотник, говорит: «Я мясо не ем — вегетарианец, мне в охоте нравиться сам процесс». Другой, рыбак: «А я рыбу не ем, не люблю, в рыбалке для меня главное процесс». А третий посидел, посидел и брякнул: «А я вот детей тоже не очень, понимаешь, люблю, но вот процесс их создания…» Посмеялись же мы тогда и частенько про процесс упоминали. Олег с Витьком работают электриками, а я сварщиком.

Из всех я самый старший. Олег невысокого роста, подвижный, даже суетливый, с высшим образованием, «из начальников», очень педантичный и аккуратный, иногда до занудности, но мы с Витьком не обращаем на это внимания, иногда только Витёк пробурчит: «И как с тобой баба живёт?». Всегда у Олега в рюкзаке находится куча мелких вещей, которыми многие пренебрегают и не берут с собой.

Ну, например, перочинный ножичек в щегольском футлярчике. — Зачем тебе он, когда на поясе есть охотничий нож? — издевался Витёк, но после того, как однажды он попросил этот ножичек как отвёртку, когда заело механизм ружья, перестал подшучивать. Только иногда спрашивает Олега: — Там в твоём магазине «Тысяча мелочей» нет случайно?..

Мормышки для рыбалки и «мушки» у Олега получаются лучше, чем магазинные, удочка и спиннинг всегда в образцовом порядке, а уж блесёнки разложены все по гнёздышкам и по ранжиру.

Витёк из нас самый молодой, весёлый и улыбчивый парень, на таких долго не обижаются, а сам он, наверное, ни на кого в жизни не обижался. В походе без разговора берётся за самую нудную работу, а главное его качество — миротворец.

Он не допускает ссор, старается погасить их ещё в зачатке. У него две дочки-близняшки, которых он обожает и любит о них рассказывать. Ну а я бродяга-романтик.

Для меня увидеть что-то новое и испытать себя стало неотъемлемой частью моего существования. Я и уговорил друзей совершить это плавание на резиновых лодках и половить харюза, ленка и тайменя на таёжных речках, впадающих в Каменку.

Договорились взять по две недели в счёт отпуска и с двадцатого июня уехать до районного центра, оттуда на рейсовом автобусе добраться до Южно-Енисейска, а уже там спустить на воды Удерея весь наш флот и начать плавание.

Десять дней среди тайги, рыбалка, уха и жажда новых впечатлений подстёгивали нас, и мы дружно готовились к походу. Олег, который раздобыл в лесничестве карту и расспрашивал тех, кто проходил уже этим маршрутом, о местах ночёвок, об охотничьих избушках и о многом другом, похвастался нам, что уже изучил наш будущий путь.

— Если только ты, Олег, скажешь мне, чем заканчивается фильм, я на тебя просто обозлюсь. Держи, пожалуйста, свои знания при себе. Я сам хочу пройти этот путь, а не с проводниками, — сказал я ему.

— Ладно, я молчу, — согласился тот. Решили взять хлеба дня на три, а остальное сухарями: во-первых, места меньше в рюкзаках займёт, да и какое удовольствие есть чёрствый хлеб? Витёк предупредил:

— Не вздумайте брать с собой рыбные консервы — удачи в рыбалке не будет. Мы знаем эту примету, и консервы не собирались брать. Главное в таком походе — соль. Солить рыбу. А вот, сколько ты её поймаешь? Поэтому и берут рыбаки её, рассчитывая каждый на свою удачу.

Тащить в рюкзаке лишние килограммы никому не хочется, но нас это не смущало, ведь нам рюкзаки не таскать — плыть будем! Останется лишняя соль — спрячем где-нибудь, потом пригодится. Но я не помню случая, чтобы мне пришлось, потом пользоваться своей захоронкой.

В этом мы похожи на птицу кедровку: та тоже прячет шишки везде и забывает, где спрятала. Договорились, кто берёт топор, кто котелки, а уж по куску целлофановой плёнки взяли все — вот незаменимая вещь в летнем походе: и от дождя укрыться, и вместо скатерти, и на шалаш, и укрыть груз в лодке.

Да, чуть не забыл: никто из нас не курит, так что табачный дым не будет отравлять нам существование на природе. Некурящий человек чувствует в тайге «табашника» за триста метров — уж очень едкий табачный дым и запах. Однажды мне пришлось рыбачить с курящим человеком. Как он страдал, когда его папиросы намокли и превратились в кашу! Как он сушил это размокшее зелье и заворачивал самокрутку, а потом кашлял от такого удовольствия.

И вот лодки уложены, рюкзаки собраны, не по одному разу проверено, не забыли ли чего, завтра с восходом солнца выезжаем, чтобы успеть на автобус.

Удерей

Рано утром за мной заехали друзья, я затолкал мешок с лодкой и рюкзак в фургончик и залез сам. Мы посмотрели друг на друга и начали хохотать. Я, как обычно, надел на голову красную шёлковую косынку, а вид у меня в ней довольно пиратский, да ещё с тельняшкой.

На голове Олега красовалась белая с капитанской кокардой кепка, а Витёк вырядился в кепку речфлот с цветным целлулоидным козырьком. — Ну, судя по головным уборам, флагманом и капитаном у нас будет Олег! — сказал я. — А коком тогда ты! — парировал тот.

— Ладно, лучше уж коком, чем «каком». — Значит, опять дрова мне готовить, — грустно подытожил Витёк.

От нас до райцентра семьдесят километров, полтора часа тряски мы и не заметили за шутками и разговорами. Началась посадка в автобус до Южно-Енисейска. Мы стащили свои мешки в хвост машины и сами устроились там же.

Автобус заполнялся пассажирами, в основном это были женщины, пожилые и молодые, приезжавшие в райцентр кто в больницу, а кто к чиновничеству в присутственные места. Это говорливое и шумное племя обсуждало свои дела, они не виделись целую ночь, и поговорить им было о чём.

Кроме нас, в автобусе ехали ещё двое мужчин. Одного я знал, это был Ваня Китаец. Мне пришлось когда-то с ним немного работать. Моя жена из Южно-Енисейска, и я там прожил два года, прежде чем переехал на Ангару. Мы работали на шестой драге, я — верхним машинистом, а Иван Иванович — береговым рабочим.

Сейчас он меня не сразу узнал, пришлось ему долго напоминать эпизоды нашего знакомства.

— Моя многих забыл, старый стал, вот зубы ставить ездила, а то мой жена говорит, что целовать не будет. Я сразу вспомнил, что жена в разговорах Вани Китайца занимает первое место, он всегда только о ней и говорил, и по его рассказам выходило, что между ними с самого начала их жизни идёт смертельная война, которая составляет смысл семейного существования. Война не война, а десятерых китайчиков Ваня сотворил.

Однажды он рассказывал, как пришёл домой с разгрузки муки и позвал своих детей, а те врассыпную. — Отца родного не узнала! — сетовал Китаец.

Женщины переключились со своего разговора на Ваню. Иван Иванович, ты себе там, в больнице, не присмотрел молоденькую медсестричку? Смотри, если Марья узнает, то будет тебе!

— Нет, не будет, он моя сказала, чтоб моя черти забрали. — Вот и подберёт какая-нибудь чертовка. Всё ругает Марья тебя?

— Нет, когда деньги есть, она моя зовёт Иван Иванович, а когда нет, то «узкоглазая китайца».

Женщины долго смеялись. А я стал расспрашивать его о рыбалке. Он рассказал, что его старший сын бегал дня два назад на речку Ишимбу и принёс ведро отборного харюза, все по килограмму.

В разговор вступил Олег и стал подробно расспрашивать, как ближе пройти на речку Ишимбу. Тем временем автобус уже миновал большой посёлок шахтёров Раздолинск и мчал по гравийной дороге, всё больше удаляясь к северу, к Южно-Енисейску.

Стала попадаться карликовая берёзка — верный признак севера. Помню, мужики шутили о своём посёлке: — Лучше Северный Кавказ, чем Южно-Енисейск. Когда я впервые приехал туда, стояли жуткие морозы, доходило до минус пятидесяти. Южно — Енисейск стоит в котловине, по которой протекает Удерей, река быстрая и своенравная, когда-то она славилась тайменем, но драги, что взбаламутили реку, выжили того в Каменку, а после и в Ангару.

Посёлок очень старый, бывший центр золотодобычи, самый золотоносный в Красноярском крае. Когда-то по ручьям, впадающим в Удерей, работали старатели и первая, ещё американская одночерпаковая драга.

И вот с тех пор всё перерабатывают и перерабатывают эти ручьи и Удерей, пропуская всё содержимое реки через нутро драги, выбрасывая в отвалы чистый гравий, отправляя глину и ил по Удерею до Ангары — ради суточного смыва золотого песка, иногда доходящего до килограмма.

Драга двигается по реке за счёт лебёдок и тросов, вгрызаясь своими черпаками в дно и берега реки, вываливает породу на транспортёр, который несёт её в крутящийся барабан, где её размывают сильные струи воды. Золотой песок проваливается вместе с водой на смывочные резиновые коврики, оседает в ячейках, а потом бригада женщин-съёмщиц меняет эти коврики, собирает песок и отправляет в жарочный шкаф, где песок спекается в кусок, цветом напоминающий детскую неожиданность.

Увидев впервые этот кусок, я потерял всякий интерес к золоту, к тому же мой тесть, драгёр, проработавший всю жизнь на золоте, меня предупредил: — Смотри, будь очень осторожен с золотом, это зараза хуже чумы, заболеешь — погибнешь. Не одного доброго мужика оно сгубило. Лучше держись от него подальше и в руки не бери.

Я работал верхним машинистом, следил за механизмами, выкидывающими отработанную породу в отвалы. Однажды я попросил нашего драгёра показать, какой золотой песок мы моем.

Тот, зачерпнув в деревянный лоток породы, поболтал его и, вымыв несколько бесформенных мелких кусочков, показал мне, а потом сбросил их снова в породу.

— Как мусор, — подумал я тогда. Помещение на драге, где оседает золото в коврики, всегда опломбировано, а сейчас, наверное, везде видеонаблюдение. Автобус проехал мимо строящейся на Удерее новой сверхмощной сорокачерпаковой электрической драги, мои друзья с интересом рассматривали это громадное здание на понтоне и потом долго расспрашивали меня, как на ней добывают золото.

Южно-Енисейск открылся перед глазами, как только автобус поднялся на гору. Он расположился по обе стороны реки. Через Удерей был построен новый удобный мост, ниже на тросах висел пешеходный мост, весной по большой воде на нём было жутковато стоять и смотреть в стремительно несущуюся воду реки.

Казалось, что тебя несёт вода, и не было ощущения хоть каких-то берегов. Ваня Китаец нам посоветовал дождаться автобуса, который везёт рабочих, и доехать на нём до драги, тогда нам не придётся перетаскивать лодки и рюкзаки через разрез, где работает драга, и мы сможем сразу же начать путешествие ниже по реке.

Так мы и поступили. Накачав наши лодки и разложив в них всё по своим местам, мы спустили их в мутную, рыжую воду Удерея. Отплыли под мерный звук работающей драги: «ДЗЯНГ, ДЗЯНГ, ДЗЯНГ».

Подхватив наши лодки, Удерей весело их понёс на себе, покачивая на волнах, а мы ещё почти полчаса слышали над рекой разносящийся по тайге этот металлический звук вгрызающейся в берега реки драги.

Река несла нас мимо берегов, поросших сосняком, лиственницей, а то вдруг берег становился мшистым болотом, поросшим карликовой берёзкой, багульником и непроходимыми зарослями жимолости.

Впереди плыл Олег, за ним качалась на волнах моя резиновая лодочка, я только иногда подправлял веслом её ход, чтобы она шла носом вперёд, а за мной на расстоянии плыл Витёк, что-то, напевая.

Удерей — петляющая река, да ещё очень быстрая, никогда не знаешь, что там впереди за поворотом. Тут и случился с нами первый прокол. Олег выскочил за поворот, и струя воды понесла его на берег, из которого торчали сучья бывшего куста талины.

Как ни старался он отвернуть лодку и отгрести от опасной ловушки, не успел — один из сучков пропорол борт лодки. Я и Витёк прижались к другому берегу и миновали ловушку. Вытащив Олега с лодкой на гравийную отмель, стали смотреть на дыру в борту. Олег ругался и был очень расстроен:

— Ведь говорили мне про эту ловушку, ведь знал, что можно пропороть лодку — и так оплошал! Придётся плыть на двух лодках теперь. — Не торопись впадать в отчаяние, ещё есть шанс — сказал я.

— Какой шанс, какой шанс! Разве такую дырищу заклеишь?

— Всё можно заклеить. Наверное, нам здесь придётся на ночлег устраиваться. Или погрузим лодку ко мне, а ты, Олег, садись к Витьку. Доплывём до избушки лесоустроителей на берегу, тут всего-то километра два-три осталось, — сказал я.

Так и решили. Через час были у избушки. Пока Витёк занимался стряпнёй, мы с Олегом занялись лодкой. Около избушки нашли обрезок листового железа, ещё вытащили задвижку из кирпичной печки.

Я достал аптечку с клеящим арсеналом, вытащил иголку с капроновой ниткой и схватил края дыры. Потом протёрли клеящееся место бензином и покрыли слоем клея, то же и на заплатке.

Через пять минут приложили заплату к дыре и прижали листом железа, а под низ подложили заслонку, потом придавили сверху хорошим камнём. — Ну вот, пусть до утра так и лежит, а утром накачаешь и поплывёшь.

— Ты уверен в этом? — Абсолютно! — Кушать подано, идите жрать, пожалуйста! — закричал от избушки Витёк. После еды настроение у всех поднялось, и мы даже начали находить комические стороны в нашем происшествии.

— Я знаю все ловушки на маршруте — вот вам показываю, первая, — зубоскалил Витёк. — Ладно, дальше ты первым поплывёшь, — парировал Олег.

— Да бросьте вы, посмотрите, какая красота вокруг, какой тихий и тёплый вечер! — заметил я.

А вечер был действительно прекрасен. Плескался мутными волнами Удерей в берегах, солнце уже давно закатилось, и наступала самая волнующая пора — граница между днём и ночью.

Вот сейчас дневное последнее тепло заменится ночной прохладой, наползёт откуда-то туман, от воды потянет холодом, а тебя потянет к костру. Пошевелишь в нём сучья, подбросишь новых, и в уже ночное небо с первыми звёздочками унесутся искры твоего костра — и сразу на небе станет звёзд намного больше.

Утром всё оказалось благополучно, лодку накачали, загрузились, попили чаю и отплыли от берега. Километром ниже мы остановились около визирного столба. Как нам объяснил Ваня Китаец, прямо отсюда шла по визире прямая тропа на Ишимбу.

Мы договорились, что Олег и Витёк идут по визире на речку и начинают с рыбалкой. Ишимба впадает в Удерей, так что по ней они смогут потихоньку спускаться к устью, а я тем временем проплыву с лодками по Удерею до того же устья, готовлю там ночлег и буду ждать моих спутников.

Взяв снасти, рюкзак, ружьё, мои друзья ушли, а я, связав все лодки в караван, отплыл.

Место, где Ишимба впадает в Удерей, увидел издалека, в мутную воду Удерея вливалась светлейшая вода Ишимбы и почти сто метров текла, не смешиваясь, узкой светлой полоской.

Вытащив лодки на берег, перевернул их и занялся устройством лагеря. Но мне тоже хотелось поскорее постоять на какой-нибудь яме и, если повезёт, подсечь и выбросить на берег харюза.

Ишимба. Золото

Олег с Витьком пошли по тропе. Тропа вела по склону горы, поросшей сосняком, и спускалась в мшистое болото. Через полчаса снова вышли в сосновый бор и по нему — к бывшей деревне Ишимбе, стоящей на берегу реки.

Ещё перед Отечественной войной Сталин, как истинный вождь всех народов, приказал улучшить жилищные условия тунгусов, построить им деревни с бревёнчатыми домами, провести электричество, мол, хватит им жить в своих чумах.

Но, как говорится, насильно счастливыми сделать невозможно. Сам Сталин хорошо знал быт тунгусов — по Туруханску, у него даже имелся внебрачный сын от тунгуски, который был известен в тех местах.

Правда, он был дурачок и бегал по городку, пока не исчез совсем. Тунгусы — самые правдивые люди. Бесхитростные, простые, они не понимают, что такое ложь, и русским долго пришлось их этому учить.

Также они не понимают, что такое ревность. Гостю тунгус может уступить свою жену или дочь, наверное, это идёт от природы, от жизни животного мира.

Потому тунгуски очень неразборчивы в половых связях и почти все болеют дурными болезнями. Я помню, как мне пришлось бывать в этой деревне. Мы привезли какой-то пиломатериал, разгрузили его и решили после трудов пропустить «по стакану».

Взяв в местной лавке две поллитры, хотели выпить прямо на полянке, но нас пригласил к себе в гости один моложавый тунгус. Поразила пустота в его доме: стол, на нём старенький проигрыватель и куча пластинок, в другой комнате две кровати с кучей тряпья.

Старая седая тунгуска с трубкой в беззубом рту поставила нам два грязных гранёных стакана. Хозяин, сбегав в чулан, принёс солёной сохатины и копчёных харюзей.

Выпив свои сто пятьдесят грамм, тунгус моментально захмелел и начал хвастать, какой он удачливый охотник, а потом поставил пластинку с музыкой Вивальди и заплакал, слушая её.

С тех пор я не люблю Вивальди: мне сразу вспоминается тот дом и жалкое существование «русских индейцев». Сам посёлок Ишимба просуществовал лет десять, потом тунгусы семьями откочевали к Нижней Тунгуске, тем более что Ангара быстро осваивалась и заселялась, стала вырубаться тайга, исчез зверь.

Остались только пустые дома, и однажды они сгорели. Лет через десять пожарище заросло травой и мелкими берёзками да сосёнками, только кое-где ещё видны были столбы от построек.

Миновав бывший посёлок, Олег с Витьком подошли к речке и двинулись берегом вдоль неё к устью.

На первой понравившейся яме сняли рюкзаки, решив попить чайку и попробовать закинуть удочки. Пока Витёк возился с костром, Олег собрал свою удочку и сделал первый заброс.

С небольшой шивёрки струя воды неслась в большую яму и ударялась прямо в противоположный берег, вот по этой-то струе и пустил Олег свою мормышку.

Почти у самого берега поплавок исчез под водой, Олег резко подсёк и понял, что схватила крупная рыба. Он стал её медленно вываживать на берег, в прозрачной воде показался огромный харюзина, изгибавшийся и старающийся уйти снова в яму.

Но место ему было уготовано на берегу. Когда хариус стал исполнять свой последний танец на камнях, Витёк подхватил его на руки и прикинул: — Почти килограмм.

— А сейчас проверим, — и Олег вытащил из кармашка рюкзака небольшие рыбацкие весы. — Девятьсот тридцать грамм, вот это харюз! Витёк схватил свою удочку и тоже пустил мормышку по струе, и снова удар — и удилище согнулось от борющейся рыбины.