Бесплатный фрагмент - Предфилософия и учение Махатм

Введение

Идея данного исследования возникла в ходе работы над изучением учения Махатм (см. «Сокровенное учение Махатм»). Представлялось целесообразным сначала раскрыть суть самого учения, и, как можно понятнее, преподнести его неподготовленному читателю. Так как объём материала для этого оказался достаточно значительным, то свидетельства истинности учения Махатм было решено оформить отдельным изданием, что и попытаемся реализовать в данном исследовании.

Учение Махатм, как представляется, и не требует никаких доказательств, достаточно лишь начать понимать реальную древнейшую историю человека, изложенную в их учении. Но учение Махатм сильно отличается от официальной точки зрения. И получается, что вся писанная официальная история человечества не соответствует реалиям прошлого. Видим, что многое намеренно искажено в древней истории, значительное количество источников древности, которые могли бы пролить свет на наше прошлое, просто уничтожены. Поэтому и докопаться до истины сложно. Сам автор данной работы предпринял определённые усилия в поиске истины, проведя более 20 исторических исследований. Они касались сначала истории древней Руси, но затем поиск истины привёл автора к необходимости осознания, а как же было на самом деле касательно всего человечества, т.к. история Руси, как оказалось, напрямую связана с историей появления нашей нынешней цивилизации на планете Земля. И как следствие этого пришлось разбираться с легендарной Атлантидой и т. д. Для этого автор обратился сначала к «Тайной Доктрине» теософа Е. П. Блаватской, а затем уже к Эзотерическому учению, которое открыли человечеству Махатмы (подробнее о Махатмах далее в работе). Вот такая логическая и естественная цепочка поиска истины привела автора к пониманию реальных процессов, происходящих на планете Земля, в т.ч. и касательно зарождения человека, смысла его жизни и развитие цивилизаций. В результате автор пришёл к заключению, что по его глубокому убеждению, Эзотерическое учение является единственно верным и истинным (согласно информации, которой мы обладаем на текущий момент), объясняющее все нюансы развития Вселенной и человеческих цивилизаций на планете Земля, а также раскрывающее все законы мироздания, включая и эволюцию человека.

Чтобы не быть голословным, и предпринята попытка подготовить соответствующее издание, в котором была бы показана реальность учения Махатм. Причём это необходимо не для самого учения, — рано или поздно оно будет принято прогрессивным человечеством безоговорочно, — а это нужно в первую очередь для переформатирования сознания нынешнего человечества, которое намеренно заведено в тупик для более упрощенного манипулирования им некими «силами» на планете. Полагаем очень важным на нынешнем этапе развития человечества всеми возможными способами доносить до прогрессивной части человечества крупицы тех бесценных знаний, которые имеются в учении Махатм. Новое понимание мироздания, как представляется, откроет если не всем, то многим глаза на происходящее во Вселенной и позволит правильным образом организовать нашу жизнь на Земле. Это как минимум продлит существование нашей цивилизации и как максимум обеспечит человеку, как объекту эволюции, насыщенную и одухотворённую жизнь, полную правильных ориентиров и истинных идеалов.

Предполагаем выстроить изложение таким образом, чтобы сами факты или их анализ сами за себя говорили о реальности и достоверности учения Махатм. А основной темой исследования будет начальная фаза возникновения мировоззрения древних народов, философское понимания ими окружающего мира. Мы не будем анализировать всё подряд, в этом нет нужды. Остановимся только на отдельных, но ярких моментах древней истории, таких как история Древней Греции, Халдеи, Индии. Да и не сами факты истории нас будут интересовать, хотя, конечно, без них невозможно обойтись, а больше всего нас будет интересовать понимание причин возникновение зачатков тех или иных мировоззренческих взглядов и в первую очередь истоки этих взглядов, — что же явилось реальной основой для тех или иных философских концепций древних мыслителей.

Через осмысление первичных философских идей в Древней Греции, истоках их формирования мы выйдем на необходимость поиска некой северной земли, северного народа, на его понимание мироздания, что и явилось в конечном итоге мировоззренческим истоком для всех ранних философских концепций. Мы укажем на эту северную землю, где зародилась наша арийская цивилизация, тот народ, чьи мысли и идеи передались предкам, на базе чего уже и формулировались те или иные взгляды древних народов на понимание устройства мироздания. В исследовании коснёмся, конечно же, мировоззренческих концепций и древних индийцев, и халдеев, как одних из мудрейших мыслителей древнего мира. И, как следствие этого, мы подойдём к необходимости осознания сути религиозных верований, их надуманности и намеренной лжи.

Анализ всех представленных в исследовании сведений, уверены, приведёт нас к осознанию одного, но очень важного факта. Истоком всех мировоззренческих идей, всех начальных философских концепций явится некий северный народ, назовём его условно гиперборейцами, родиной которого был некогда существовавший, но затонувший северный материк. По крови же этот народ был арийским, т.е. представителем зародившейся на севере Арийской (белой) расы (эта раса существует на планете уже 1 млн лет). Именно представители этого народа, расселяясь с северных территорий по Ойкумене, несли другим племенам зачатки мировоззренческих идей, на базе которых и формировались у них первичные представления об окружающем человека мире. Эта связь будет прослежена нами в исследовании. При этом мы получим практически единообразие основных (не всех, конечно) философских взглядов у лучших представителей различных народов (философов, чьи концепции дошли до нас), живущих на разных концах планеты и вроде как не имеющих прямого отношение друг к другу, в т.ч. греков, индийцев, халдеев. В результате мы обнаружим корреляцию основных понятий и идей Эзотерического учения с ранними представлениями древних народов о мироздании.

Откуда же получается такое единодушие мнений и взглядов у народов древнего мира, которых наука представляет нам «ползающими по деревьям», не имеющими возможности общаться друг с другом, но тем не менее вырабатывающими единообразное понимание о реальности. Полагаем, что в этом процессе участвовали, во-первых, родственные народы, которые только по истечению определённого времени, обособившись, забыли о своих северных (арийских) корнях и как следствие уже считали себя, свои взгляды независимыми от всех других. И, во-вторых, в этом процессе участвовали Учителя человечества, коими являются Махатмы, которые наставляли как первых представителей Арийской расы, так и другие народы на всем протяжении эволюции жизни на планете Земля от её зарождения. Как известно, на протяжении всего XX века Махатмы не раз предпринимали усилия по передаче представителям нашей цивилизации необходимых сведений для правильного понимания мироздания и выработки на этой основе соответствующих путей развития человеческого общества. Одной из таких значимых попыток было опубликование Е. П. Блаватской своей «Тайной Доктрины» и попытка организации в конце XIX века Теософских обществ.

Отсюда можно сделать сам собою напрашивающийся вывод о том, что существующее уже не один миллион лет Братство Махатм (первые Посвященные появились ещё в Атлантиде, а затем уже перебрались сначала в Египет, потом на Белый остров в существовавшем ранее Гобийском море, а позже уже в Гималаи) и выработавшее на основе имеющихся у них накопленных знаний (в реальности эти знания представляют собой науку об устройстве Вселенной) и опыта истинное понимание процессов, происходящих во Вселенной, постоянно курировало вопросы эволюции человечества на планете и пыталось направлять это развитие в нужное русло, передавая продвинутой части человечества те или иные знания, способствующие этому процессу, в т.ч. и первичные мировоззренческие идеи, объясняющие устройство мироздания (известно, например, что Платон принадлежал кругу Посвящённых). Только обладая истинным знанием и соответствующими теоретическими концепциями, можно реально управлять планетарными процессами и помочь человечеству планеты Земля развиваться в правильном направлении и продлить наше существование в отличии от того, что случилось с атлантами, которые погибли в силу своего невежества, а также из-за того, что пренебрегли в своё время советами Махатм. Но результативность в этом процессе зависит не от Махатм, а непосредственно от человечества, которое само реализует в жизни имеющиеся убеждения и устремления.

ГЛАВА 1. О предфилософии

I. О сути мировоззрения

Начнём наше исследование с уточнения общих понятий о мировоззрении, чтобы подвести некую базу под дальнейший анализ первичных мировоззренческих идей (мы назвали это предфилософией) древних народов, представляющих для исследования несомненный интерес, в частности древних греков с их историей, а также халдеев и древних индийцев. Главное при этом понять, что явилось основой первичных взглядов на мир, почему некое схожее видение мира присуще этим народам на начальной стадии осмысления мироздания.

Под мировоззрением обычно понимают систему взглядов, понятий и представлений об окружающем мире в целом. При этом иногда указывают, что следует различать мировоззрение в широком и мировоззрение в собственном смысле слова. Мировоззрение в широком смысле слова включает в себя совокупность всех взглядов на окружающий мир, на явления природы и общества: философские, общественно-полити­ческие, этические, эстетические, естественнонаучные воззрения и т. д. Мировоззрение же в собственном смысле слова — это всего лишь философские взгляды. С таким определением мировоззрения можно согласиться лишь частично. Мировоззрение в широком смысле слова — вовсе не простая совокупность всех взглядов на мир. Мировоззрение в узком смысле слова не исчерпывается философией.

Под мировоззрением понимается, прежде всего, духовное освоение мироздания с определенной точки зрения — с точки зрения взаимоотношения таких основных частей мироздания, как природа и человек. Объект мировоззрения — мир в целом. Но предмет мировоззрения, т.е. то, что мировоззрение выделяет прежде всего в объекте, — это именно взаимоотношение мира природы и мира человека, макрокосма и микрокосма. Но мировоззрение — не сумма наук. От суммы наук мировоззрение отличается тем, что оно ставит в центре своего внимания вопрос об отношении мироздания как такового и такой его активной, разумной, целеполагающей части, как люди, вопрос об отношении «оно» (мироздание) и «мы» (люди). Этот вопрос об отношении природы, или мироздания как такового, и людей будем называть основным вопросом мировоззрения. Итак, мировоззрение — это система образов и представлений или понятий и категорий, ориентированная на вопрос о месте людей в природе, в мироздании как таковом.

Различают два способа духовного освоения мироздания: это художественное, религиозное, практически-духовное освоение этого мира и такое его освоение, при котором целое, как оно представлено в голове в качестве мыслимого целого, есть продукт мыслящей головы. Это означает, что духовное освоение (осознание) мироздания возможно как через совокупность связанных между собой (в основном психическими ассоциациями) образов и представлений, так и через логически связанную систему понятий и категорий. Поскольку второй способ духовного освоения мироздания дальше от обыденного сознания, чем первый, частично с этим обыденным сознанием сливающийся, то можно говорить не только о двух формах духовного освоения мироздания, но и о двух уровнях этого освоения. Это: 1) образно-представленческо-ассоциативно-эмоцио­нальный уровень и 2) понятийно-категориально-логическо-рассудочный уровень мировоззрения. При этом в мировоззрении первого уровня следует различать (с точки зрения формы) мировоззрение, выраженное в несловесных образах — в образах музыки, живописи, скульптуры и архитектуры (если, разумеется, эти образы имеют глубокое мировоззренческое значение) и мировоззрение, выраженное в словесных формах (литература). Второй уровень мировоззрения (мировоззренческая часть высшей части идеальной надстройки) — всегда словесно-знаковый.

В зависимости от решения (сознательного или стихийного) основного вопроса мировоззрения возможны два типа мировоззрения. В одном случае мировоззрение духовно усваивается (осознается) людьми через перенесение на него явных и неявных качеств и форм человеческой жизни. В другом случае люди осознают себя через природу, перенося на себя качества, свойства и законы мироздания как такового, природы. Оба решения неверны. Природа не антропоморфна. Человек и общество — это такие части природы, которые существуют по своим законам. Но неверны эти решения по-разному. Первое решение неверно абсолютно. Это тупик. Второе решение неверно относительно. Открытие законов общественного развития возможно лишь при фундаментальном допущении того, что человек как естественное существо есть часть и продукт природы и что его естественные потребности первичны и могут быть удовлетворены лишь через материальное производство.

Итак, мировоззрение в собственном смысле слова — это не только философское, но и художественное, мифологическое и религиозное мировоззрения. Если же о философском мировоззрении и можно говорить как о мировоззрении в собственном смысле слова, т. е. мировоззрении как таковом, то лишь в том смысле, что философия — это высший вид мировоззрения в собственном смысле слова среди других видов (разновидностей) мировоззрения.

По отношению к философии искусство, мифология, религия, не переставая существовать сами по себе, выступают в качестве предфилософии (буквально «окололюбомудрия»). В предфилософии поэтому различимы две части: мировоззрение и наука. Науки поддерживают философию как мировоззрение на втором уровне мировоззрения. Как только философия утрачивает связь с науками, она перемещается на первый уровень мировоззрения, фактически переставая быть философией, т.е. системно-рационализированным мировоззрением. Однако роль науки, ее влияние на философию не всецело благоприятны для философии. Полная победа наук над мировоззренческой предфилософией в борьбе за философию лишает философию ее мировоззренческого характера. Философия сводится к методологии науки, становится служанкой науки.

Проследим, как формировалось мировоззрение в древнем предысторическом мире и попытаемся понять, какие факторы влияли на зарождение философии, чтобы в последующем определить, как решался основной вопрос мировоззрения в те далёкие времена.

Коснемся проблемы происхождения мировоззрения (ведь философия один из его видов). В отличие от философии, которая возникла в историческое время, когда уже существовала письменность, мировоззрение зародилось в доисторические времена. Мировоззрение возникает стихийно в ответ на неосознанную мировоззренческую потребность человека. Эта потребность возникает благодаря трудовой деятельности человека, вместе с самим человеком. С того времени, как отношение людей к мирозданию, «мы» к «оно», опосредуется орудиями труда, зарождается новое, дотоле невиданное отношение — практическое. Это новое, практическое отношение в мироздании, будучи осознанным человеком, получает духовный аспект. Так зарождается мировоззренческая потребность, а с ней и первобытное мировоззрение, заполняющее образовавшуюся «брешь» между субъектом и объектом.

Особенности первобытного сознания, подчёркиваем, согласно науке, известны главным образом из этнографических наблюдений над народами, находящимися в наше время на ступени неолита. Первобытный homo sapiens способен ставить перед собой довольно отдаленные цели и находить наиболее целесообразные способы их реализации. Можно сказать, что все великие исторические достижения человечества приходятся на доисторическое время (комментируя, отмечаем, что это происходило потому, что первым людям необходимо было дать некие сведения, чтобы они не буксовали в своём эволюционном развитии, что собственно и реализовывали Махатмы, которые в виде «богов» спускались на Землю и жили среди людей). Это речь и зачатки мышления, это одомашнивание животных и создание сельскохозяйственных культур, это овладение огнем и изобретение колеса, это создание наиболее жизненно важных орудий труда и средств обитания и быта (все мифологии мира говорят о том, что в основных этих процессах участвовали «боги», в общечеловеческом понимании, а в нашем понимании — Махатмы). Вместе с тем уровень первобытного сознания был невысок, поскольку все названные достижения, согласно науке, — плод стихийного метода проб и ошибок (и этот процесс проб и ошибок мог бы длиться бесконечно долго, если бы у человечества не было помощников, в роли которых выступали Махатмы). Критическое и методологическое мышление отсутствовало. Преобладала эмоциональная сфера сознания. «Человек разумный» находился во власти эмоций, которые побуждали его к поспешным, поверхностным, ассоциативным «умозаключениям» (!). Первобытный человек легко поддавался внушению и самовнушению, оказывавшим на него не только психическое, но и физиологическое действие вплоть до заболевания и смерти. Сознание первобытного человека — коллективное родовое сознание, сознание предков рода существовало по традиции и передавалось от поколения к поколению по памяти. Роль индивидуального сознания была ничтожной, поэтому не было и личности с ее неповторимостью.

Первобытное сознание было не только, родовым, коллективным, но и синкретическим. Люди еще не могли разделить субъективное и объективное, реальное и иллюзорное, они понимали мироздание по аналогии с самими собой. Отсюда следуют такие черты первобытного сознания, как эмоциональность, чисто образное восприятие мира, ассоциативность. К особенностям первобытного сознания относится также невольная склонность уподоблять природные, а затем и социальные явления человеку (антропоморфизм), а отношения между этими антропоморфизированными явлениями и предметами — родовым отношениям (родовой социоморфизм). Будучи не в состоянии объяснить природные и социальные явления и имея естественную потребность в таком объяснении, первобытный человек находил его в рассказе о происхождении олицетворяющего то или иное явление существа от других таких же существ путем биологического рождения (биологический генетизм). Плодом первобытного сознания могло быть лишь первобытное социоантропоморфическое мировоззрение. Оно возникает путем стихийного перенесения на мироздание свойств человека и его рода. Основной вопрос мировоззрения — вопрос об отношении природы и людей — выступает в нем как вопрос об отношении людей и природы, с одной стороны, и сверхъестественного, надприродного мира, — с другой.

Первобытный социоантропоморфизм представляет собой комплекс мифологии, религии и искусства. Не все мифы были религиозными, т.е. связанными с культом. Мифы, некогда бывшие религиозными, со временем переставали быть таковыми, так как старых богов как предмет поклонения сменяли новые боги. К этому же комплексу примыкала и магия. Магия и религия тесно связаны, но не тождественны. Более того, между ними есть существенное различие. Корни и магии, и религии — в ассоциативности первобытного сознания, в его неумении выделить существенные и, как правило, скрытые, не лежащие на поверхности, связи и отношения между явлениями, в принятии случайного и несущественного за существенное. Магия связывает то, что реально не связано. Это предмет и его изображение, или имя, или отторгнутая от предмета часть, это процесс и имитация этого процесса. Думая, что между ними имеется связь, первобытный человек воздействует на изображение предмета, на отторгнутую от него часть, манипулирует с именем, имитирует явление. Он уверен в практической эффективности своих действий.

Религия также претендует на практическую эффективность своих обрядов и молитв. Однако есть существенное различие между магическим действием и магическим заклинанием, с одной стороны, и религиозным обрядом, и религиозной молитвой — с другой. Оно состоит в том, что в случае магии связь между действием, или заклинанием, и результатом представляется непосредственной, в случае же религии связь между обрядом или молитвой и искомым результатом опосредована для верующего свободной волей бога (он может как принять, так и не принять жертву, как внять, так и не внять молитве). Не то в магии: если все сделано «правильно», то результат налицо. Здесь зарождается важная догадка об объективном детерминизме, о потенциальном могуществе человека при наличии у него специальных знаний и специальной техники. Позиция верующего самоуничижительно-просительная, позиция заклинателя — принуждающая. О сути религии поговорим в главе 4.

Исторически магия более характерна для доклассового общества, а религия — для классового. Боги религии — деспоты; они подобны деспотам раннеклассового общества, общества, в котором чувство зависимости от природы усугубляется чувством зависимости от деспотического государства, отчужденного от народа. Из сказанного ясно, что, несмотря на отмеченное различие между магией и религией, в магии нельзя видеть преднауку. Как и религия, магия основывается на воображении, а не на мышлении.

Мифология — не мышление и не продукт мышления. Она продукт фантазии, воображения, хотя элементы мышления всегда присутствуют в воображении, как и элементы воображения — в мышлении. Познание — не «фантастическое отражение» и «переработка». Можно говорить лишь об элементах познания в мифе, о крупицах знания в нем. Знание же как таковое зарождается вне мифа, хотя и в тесной связи с ним. Как и мышление, оно зарождается в сфере непосредственной практики, при решении реальных задач. Но можно ли первобытное знание считать наукой? Разумеется, нет. Тем не менее наука возникает еще до философии. Наука начинается со счета. Еще Платон обратил внимание на то, что именно число и счет ведут человека к размышлению, учат его думать. Именно здесь, между чувственностью и мышлением, и зарождается наука, рассудочно-теоретическая деятельность человека, направленная на познание объективного и субъективного мира. Число — первый идеализированный объект в истории культуры. Для чисел безразличны их предметы. Число и счет легли не только в основу обыденной жизни, но и в основу ориентации человека во времени и в пространстве, причем эта ориентация была связана с наблюдениями за небом, особенно ночным. А это имело уже мировоззренческое значение. К этому же времени относится зарождение идеи причинности, что также было связано с материальной практикой людей.

Поскольку системы времяисчисления, приемы счисления и вычисления возникают до философии, постольку можно говорить о предфилософской науке. Именно в ней развивается мышление, зарождается теоретическое мышление. Кузница мышления — математика, как бы примитивна и эмпирична она ни была.

Согласно гносеогенно-мифогенной концепции, которой мы будем придерживаться, философия имеет, таким образом, два источника. Назовем духовные источники философии Предфилософией. В самом широком смысле слова предфилософия — это совокупность развитой мифологии, с одной стороны, и начатков некоторых наук (математики, астрономии, физики, медицины) — с другой. В более узком смысле слова предфилософия — это то, что в мифологии и в начатках наук непосредственно предшествовало началу генезиса философии. В мифологии — это постановка мировоззренческих вопросов, хотя и стихийная, в начатках наук — это не столько сами знания, сколько развитие мышления, научного духа и метода. Предфилософия, как ее ни понимать, лишь необходимая, но не достаточная причина генезиса философии. Для того чтобы возможность философии, содержащаяся во всякой предфилософии, реализовалась, необходимо благоприятное для генезиса философии изменение общественного бытия, должны сложиться соответствующие экономические, социальные и политические условия. Только тогда философия станет фактом.

Мировоззрение существовало и до философии в качестве социоантропоморфического мировоззрения, в качестве художественно-мифолого-религиозного комплекса. Подняться на второй уровень мировоззрения помогали науки. Философия возникает как разрешение противоречия между мифологической картиной мира, построенной по законам воображения, и новым знанием и мышлением. Она возникает как распространение мышления и его методов с узкой сферы специального знания на все мироздание. Само по себе мышление не есть философия. Философия — это мировоззренческое мышление или мыслящее мировоззрение. Основной вопрос мировоззрения принимает форму основного вопроса философии. Авторитет разума становится на место авторитета традиции. Поиски генетического начала мира дополняются поисками начала субстанционального. Природа деантропоморфизируется и демифологизируется.

Однако все это происходило постепенно и не всюду одинаково. Генезис философии — длительный процесс. Непосредственно философия возникает не из мифологии как таковой, а из переходных форм, характерных для обществ «бронзового века». Переходные мировоззренческие формы — это уже не первобытная стихийная мифология, а мифология с элементами самосознания, систематизация с вкраплениями зарождающихся понятий-категорий, с элементами демифологизации и деантропоморфизации.

Во всех «полосах древней цивилизации» в первой половине I тыс. до н.э. сложилась, в общем, одинаковая мировоззренческая предфилософия. Но уровень предфилософской науки был в Китае и Индии ниже, чем в Вавилонии и Египте. Не следует недооценивать древнекитайскую и древнеиндийскую предфилософскую науку. Однако это различие было и предопределило отличие древневосточной философии от философии древнезападной. Это же отличие было предопределено тем, что «античный способ производства» проявился на Востоке гораздо слабее, фрагментарнее и мимолетнее, чем на Западе. На Востоке сама граница между «веком бронзы» и «веком железа» была смазанной. Долгое господство «азиатского способа производства» в Азии и в Северной Африке увековечивало связанные с «веком бронзы» духовные, мировоззренческие формы. Сила традиции там была более мощной, чем в Европе, где так и не сложился класс жрецов. Поэтому античная философия в Элладе получила классические формы, неизвестные философии Древнего Востока.

Проблемой возникновения философии интересовались некоторые античные философы. Те или иные аспекты этой проблемы привлекали к себе внимание Платона и Аристотеля, Диогена Лаэрция и Олимпиодора. Согласно Платону, начало философии в удивлении (изумлении). В платоновском диалоге «Теэтет» сказано: «… как раз философу свойственно испытывать… изумление. Оно и есть начало философии…». Эту догадку Платона об эвристическом значении эмоции удивления развивает далее Аристотель. Действительно, согласно Аристотелю, люди начали философствовать, избегая незнания. Прежде чем стремиться познать что-либо, человек должен осознать, что он этого не знает. А для этого человек должен быть ввергнут в состояние удивления, недоумения, изумления. Вот это-то эмоциональное состояние, эта способность изумляться, удивляться тому, что обычно кажется самоочевидным и само собой разумеющимся, привычным, а тем самым понятным, — психологический источник как начало самой философии.

Но удивление само по себе еще не творит ни философий, ни науки. Наука возникает из удивления лишь тогда, когда люди оказываются способными открыть истинные причины изумившего их явления, а тем самым снять не только ситуацию незнания, но и ситуацию удивления. Когда же это будет познано, то удивительное покажется неудивительным. В противном случае из удивления родится не философия и не наука, а миф. Ведь «миф, — пишет Аристотель, — слагается из удивительного», и человек, любящий мифы, в некотором смысле философ, ибо с философами его роднит эта способность изумляться. Однако у него нет знания, а потому его объяснение оказывается мнимым, таким, когда одно удивительное объясняется через другое. Но Аристотель не ограничивается лишь выяснением психологических предпосылок философии. Аристотель прежде всего исследует вопрос о сущности философии. Философия для него — это высшая теоретическая наука. Аристотель понимал под наукой знание, выходящее за пределы обычных показаний чувств (этим наука отличается от восприятия), знание причин (этим наука отличается от опыта), знание ради него самого, а не ради какой-либо практической выгоды (этим наука отличается от искусства).

Всякая наука стремится открыть причины изучаемого. Этим она, будучи высшей формой знания, отличается от опыта, но не отличается от стоящих между опытом и науками искусств. Как всякое искусство и всякая наука, философия стремится познать первые причины и начала всего сущего, ибо ее предмет — сущее как таковое. Аристотель определяет философию как «науку, занимающуюся рассмотрением первых начал и причин» всего сущего (что мы, собственно, и хотим выяснить в исследовании). У Аристотеля можно заметить намеки на то, что философия возникает и из науки — как результат ее развития, и из мифологии. Он говорит о «теологах», или, что для Аристотеля то же самое, «древних поэтах» (особенность античной мифологии состояла в том, что она творилась не столько жрецами, сколько поэтами), философах и тех хронологически промежуточных между ними мыслителях, которые «не говорят уже обо всем в форме мифа», а «вперемежку» — то мифологически, то философски. Примером такого человека, указывает Аристотель, является Ферекид. Но у Аристотеля можно заметить и тенденцию к пониманию философии как высшей формы науки. Это подразумевается в той последовательности в развитии познания, которую он устанавливает: познание начинается с ощущений, ощущения перерабатываются в восприятия, те — в опыт, на основе же опыта возникают искусства и науки: математика, физика и философия, из которых первые две занимаются исследованием частей и аспектов сущего, философия же — всем сущим.

Аристотель касается и вопросов, когда и где возникает если не философия, то теоретическая наука. Она возникает там и тогда, где и когда были изобретены искусства, служащие как удовлетворению насущных потребностей, так и потребности в удовольствии, и там, где некоторые люди стали иметь досуг, и возникла, как мы бы сейчас сказали, проблема свободного времени. Но Аристотель нигде не говорит о какой-либо иной философии, чем эллинская. Следовательно, Аристотель допускал, что математика, хотя бы на уровне искусства, возникла раньше философии и за пределами Эллады, а философия — позже математики и в Элладе. Что же касается вопросов «для чего» и «почему» возникает философия, то ответы на эти вопросы содержатся в тезисе Аристотеля о том, что «все люди стремятся к знанию — такова их природа» (именно этими словами и начинается главное сочинение Аристотеля).

О том, где возникает философия, говорит Диоген Лаэрций в «Прологе» к своим десяти книгам «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов». Во времена Диогена Лаэрция (II — III вв. н.э.), т.е. спустя более чем полтысячелетия после Аристотеля, в условиях Римской империи, объединившей латинский мир с греческим, а латино-греческий мир с ближневосточным, в условиях наступления религии и мифологии Востока на античную культуру, вопрос о месте возникновения философии был, по-видимому, животрепещущим. Многие утверждают, констатирует Диоген Лаэрций, что занятие философией началось впервые у «варваров», что первыми философами были персидские маги, ассиро-вавилонские халдеи, индийские гимнософисты, египетские жрецы, кельто-галльские друиды и семнофеи, а также финикианин Мох, ливиец Атлас, фракийцы Замолксис и Орфей (важное положение, поэтому мы выделили здесь представляющие для нас интерес народы). Например, кельтские друиды и индийские гимнософисты излагали свою философию в загадочных выражениях, в которых учили почитать богов, не делать ничего дурного и упражняться в мужестве, ассиро-вавилонские халдеи занимались астрономией и прорицанием, персидские маги высказывались о существе и происхождении богов, рассуждали о справедливости и учили о двух началах всего сущего — о добром и злом божествах.

Говоря о Египте, Диоген Лаэрций ссылается на Аристагора и Манефона, а также на сочинение Гекатея «Об египетской философии». Если верить всему тому, что передает Диоген об египетской культуре, то получается, что именно египтяне создали и науку, и философию, и этику, и теологию. В самом деле, греческий доксограф сообщает, что, по общему мнению, египтяне изобрели геометрию, астрономию и арифметику, знали, что дожди вызываются изменениями в атмосфере, что Луна затмевается, попадая в тень Земли, что звезды огненные; учили о метемпсихозе (души переживают тела и переходят в другие тела) и об астрологии (звезды оказывают влияние на земные явления). Предметом же философии египтян были боги и справедливость. Кроме того, сообщает Диоген, что египтяне «считали, что начало (всего) — вещество (материя), затем из него выделились четыре элемента (стихии) и образовались всевозможные (виды) жизни».

Однако сам Диоген был не согласен с теми, кто видел начало философии у не греков, «варваров». Доказательство того, что «философия получила свое начало у греков», сводится Диогеном к сообщению об афинянине Музее — первом составителе генеалогии богов, учившем, что все произошло из одного и разрешится в одно, и фиванце Лине — авторе поэмы о происхождении мира, которая якобы начиналась словами: «Было такое время, когда все разом произошло». В этих двух легендарных деятелях Эллады и следует, согласно Диогену, видеть первых философов.

В Новое время проблему генезиса философии рассматривали многие философы. Гегель, например, говоря о проблеме возникновения философии, пытался отыскать внутреннее единство между философией как таковой и предшествующими ей во времени формами сознания: религией, мифологией, искусством. И религия (особенно в своей мифологической части), и философия, утверждает Гегель, выражают одно и то же бесконечное и всеобщее содержание, а потому они, в сущности, своей едины, хотя религия выражает это бесконечное посредством представлений, а философия — понятий. То, что одно и то же содержание может быть выражено как на языке понятий, так и на языке представлений (а в случае искусства и на языке образов), предполагает, разумеется, внутреннее единство образа, представления и понятия, их принципиальную совместимость друг с другом. Для Гегеля же образ и представление — это всего лишь эрзацы понятия, его как бы метафоры и несовершенные, затемняющие его формы. Но скрытое внутри них понятие просвечивает сквозь них. Поэтому и религия, и мифология — это как бы несовершенная форма философии. В основе той и другой лежит разум (единый абсолютный дух), но в случае мифологии — фантазирующий, в случае же философии — мыслящий.

Так как в основе мифологии лежит разум, то мифология, хотя она и продукт фантазии, не является продуктом произвола. «В качестве продуктов разума (но не мыслящего разума), — писал Гегель, — религии народов и их мифологии, какими бы простыми и даже неуклюжими они ни казались… содержат в себе… мысли, всеобщие определения, истину, ибо в основании их лежит инстинкт разумности». Так как лежащий в основе мифологий разум — разум не мыслящий, а фантазирующий, в мифологии форма противоречит содержанию. Для Гегеля миф возникает не в результате какого-то сверхразумного прозрения мистика, обладающего исключительным даром проникать в сокровенную сущность вещей, и не в результате сверхъестественного откровения, а всего лишь из-за неумения выразить объективное разумное содержание в разумных же формах. Мифология как мировоззренческая часть религии — единственный, по Гегелю, духовный источник философии. Именно потому, что философия и наука по форме тождественны, что обе они оперируют понятиями как средствами познания, становление того самого логически понятийного мышления, которое необходимо для превращения фантазирующего разума в разум мыслящий, а тем самым и для возникновения философии, должно соотноситься с предфилософским научным знанием, непосредственно связанным с человеческой практикой. Ведь именно в таком знании и подытоживался, обобщаясь, реальный познавательный процесс.

Что касается вопроса о том, где возникает философия, то Гегель, положив в качестве социального условия возникновения философии политическую свободу и подчеркивая отсутствие какой-либо свободы на Востоке (там свободен лишь один человек, но свободен как деспот, а потому его свобода есть лишь произвол, вожделение и формальная свобода), утверждает, что «философия начинается в греческом мире», что «философия в собственном смысле начинается на Западе». Отвергнув восточную философию в качестве философии, Гегель, верный своему принципу единства духовной культуры человечества, включает то, что считает восточной философией, в общий ход развития абсолютного духа в качестве не философии, а предфилософии. При этом он не может не считаться с тем, что многие ученые его времени серьезно писали о китайской и индийской философиях и что это имело основания. Но эти основания, утверждает Гегель, мнимые, ибо и китайская, и индийская философии — плоды некоей иллюзии, вызванной тем, что и в Древнем Китае, и в Древней Индии религии были незрелыми (?), они остановились еще на той ступени развития, когда субъективный элемент еще не выявился, как это произошло в античной религии, а потому эти досубъективные восточные религии легко можно принять за философию.

Приведем, далее, в качестве примера религиогенной концепции возникновения философии взгляды Френсиса Корнфорда (1874—1943). Из работ Ф. Корнфорда прямое отношение к рассматриваемой нами проблеме имеют такие его монографии, как «From religion to philosophy. A study in the origins of Western Speculation» (1912) и «Principium sapientiae» (1952). Обе монографии посвящены происхождению античной философии. Правда, в последней работе Ф. Корнфорд исследует преемственность между вавилонской мифологией, с одной стороны, и греческой мифологией и философией — с другой, полагая, что философия самой первой в античности философской школы произошла из «Теогонии» Гесиода, а «Теогония» — из древневавилонской космогонистической поэмы «Энума элиш» (это собственно и определило наш выбор народов для анализа их начальных мировоззрений в исследовании). Будучи идеалистом, Ф. Корнфорд не касается вопроса о социально-экономических и политических условиях возникновения философии, ограничиваясь лишь ее духовными предпосылками. Ф. Корнфорд говорит о двух источниках философии: религии и интеллекте, но из этих двух возможных духовных источников философии решающую роль он отводит религии. Предысторию философии Ф. Корнфорд начинает с анализа первобытного сознания. В своем анализе он опирается на взгляды Джеймса Фрейзера, Р. Маретта и других аниматистов (преанимистов), а также Э. Дюркгейма. Подобно Дж. Фрейзеру, Ф. Корнфорд выводит религию из магии как ее предшественницы; он полагает, что вера в то, что в мире господствует некая безличная сила («мана»), предшествовавшая вере в индивидуальные души и личных богов; наконец, Ф. Корнфорд допускает, что религия имеет свои корни в социальной структуре общества (но при этом Ф. Корнфорд говорит не о всякой, а лишь о первобытной религии).

Ф. Корнфорд приписывает коллективному сознанию состояние первобытной нерасчлененности, в котором слиты воедино социальное и природное, субъективное и объективное, а также эмоциональное и практическое отношения к миру. С пробуждением индивидуального сознания коллективное сознание отчуждается и переходит во внешнюю по отношению к индивидам необходимость, в ту самую «ману», о которой как о первичной в духовной эволюции человечества говорят преанимисты. Эта «мана», утверждает Ф. Корнфорд, и телесна, и бестелесна, и материальна, и духовна: физическое, с одной стороны, и психическое — с другой, присутствуют в ней нераздельно (это собственно основа учения Махатм). Рассматривая эту «ману» как стоящую над индивидами необходимость отчужденного первобытного сознания, Ф. Корнфорд находит ее древнегреческий аналог в гомеровской «мойре». По Ф. Корнфорду, существовало единое коллективное сознание первобытной группы. После того как появилось индивидуальное сознание, коллективное сознание приняло форму стоящей над индивидами, от них отчужденной и над ними властвующей силы. Третья ступень в эволюции первобытного сознания состояла в расчленении на персонифицированные части самой безличной «маны». Так возникают представления о личных богах и демонах, так складывается политеистская религия, из которой и возникает философия. Философия происходит из политической религии, утверждает Ф. Корнфорд, как попятное движение мысли от политеистического персонализма к первобытной «мане» и «мойре».

Итак, что мы имеем. Все и всё в западной науке указывает на то, что философия — как высшая форма мировоззрения возникает в греческом мире. Именно там начались систематическое познание мира и попытки объяснить окружающие человека явления по следующей цепочке: познание начинается с ощущений, ощущения перерабатываются в восприятия, те — в опыт, на основе же опыта возникают искусства и науки. Попытаемся проследить, как это происходило в Греции, и что явилось первоосновой мировоззренческих взглядов греков.

II. Рождение греческой философии

Египетская и месопотамская цивилизации были земледельческими, а цивилизации окружающих племен первое время оставались пастушескими. Развитие торговли, вначале исключительно морской, внесло новый элемент. Вплоть до I тысячелетия до н.э. оружие делали из бронзы, а племена, не имевшие на своей собственной территории необходимых металлов, были вынуждены приобретать их путем торговли или при помощи пиратства. Пиратство являлось временным средством. Там, где социальные и политические условия приобрели достаточно устойчивый характер, торговля оказалась более выгодным занятием. Пионером в торговле, по-видимому, выступил остров Крит, ибо в течение приблизительно одиннадцати веков, вероятно с XXV до XIV века до н.э., на Крите существовала передовая в художественном отношении культура, известная под названием минойской. Своего наивысшего развития эта торговля достигла около 1500 года до н. э. По-видимому, критская религия имела много общего с религиями Сирии и Малой Азии, но в искусстве наблюдается большее сходство с египетским искусством, хотя критское искусство очень оригинально и изумительно жизнерадостно.

Центр критской цивилизации — так называемый «дворец Миноса» в Кноссе, о котором сохранилась память в традиции классической Греции. Критские дворцы были весьма величественными сооружениями, но приблизительно к концу XIV столетия до н.э. были разрушены. До своей гибели минойская культура распространилась (около 1600 года до н.э.) на материковую Грецию, где продолжала существовать, претерпевая постепенное вырождение, почти до 900 года до н. э. Эта материковая цивилизация известна под названием микенской. Мы знаем о ней благодаря царским гробницам, а также благодаря крепостям, расположенным на вершинах холмов, которые свидетельствуют о большем страхе перед военным нападением, чем это было на Крите. И гробницы, и крепости продолжали впечатлять воображение классической Греции. Старейшие произведения искусства во дворцах представляли собой действительно изделия критского искусства или же искусства, весьма к нему близкого. Микенская цивилизация, вырисовывающаяся сквозь дымку легенд, описана Гомером.

В истории микенцев имеется много неопределенного (такова оценка самой науки). Обязаны ли они своей цивилизацией завоеванию их критянами? Говорили ли они по-гречески или принадлежали к местной, более древней расе? На эти вопросы невозможно дать определенного ответа, но в целом кажется вероятным, что они были завоевателями и что, по крайней мере, аристократия состояла из белокурых завоевателей с севера, принесших с собой свой язык. Будущие греки пришли в Грецию тремя последовательными волнами: сперва ионийцы, за ними ахейцы, а последними дорийцы. Ионийцы, хотя и были завоевателями, по-видимому, усвоили критскую культуру довольно полно, как позднее римляне усвоили греческую цивилизацию. Но они были разогнаны и почти целиком изгнаны своими преемниками — ахейцами. Из хеттских табличек, найденных при городе Богазкёй, известно, что ахейцы создали большую организованную империю в XIV веке до н. э. Микенская цивилизация, ослабленная войной ионийцев и ахейцев, была практически разрушена затем дорийцами — последними завоевателями той страны. Если прежние завоеватели в основном усваивали минойскую религию, то дорийцы сохранили исконную индоевропейскую религию своих предков. Религия микенских времен тем не менее продолжала существовать, особенно среди низших классов. Поэтому религия классической Греции оказалась смесью двух религий. На самом деле некоторые из классических богинь были микенского происхождения.

Одним из самых главных результатов, который получили греки от торговли и пиратства — вначале эти два рода деятельности едва ли различались, — было приобретение искусства письма. Хотя в Египте и в Вавилонии письмо существовало в течение тысячелетий и минойские критяне также имели письменность, время, когда греки обрели алфавитную письменность, остается неизвестным. Они научились этому искусству от финикийцев, которые, подобно другим обитателям Сирии, испытали влияние Египта и Вавилонии и вплоть до возникновения греческих городов в Ионии, Италии, Сицилии удерживали превосходство на море и в морской торговле. В XIV веке до н.э. в письме к Эхнатону («еретическому» фараону Египта) сирийцы пользовались все еще вавилонской клинописью, но Хирам из Тира (969—936 годы до н.э.) уже употреблял финикийский алфавит. Египтяне сначала применяли чисто рисуночное письмо. Постепенно рисунки приобретали все более условный характер, стали изображать слоги (первые слоги названий изображаемых вещей) и, наконец, отдельные буквы по принципу: «„Л“ означало „Лучник“, который стрелял в лягушку». Этот последний успех, которого добились в сколько-нибудь законченной форме отнюдь не египтяне, а финикийцы, означал создание алфавита со всеми его преимуществами. Греки, заимствовав у финикийцев это изобретение, изменили алфавит так, чтобы он мог обслуживать их язык. При этом они сделали важные нововведения, добавив гласные, тогда как финикийский алфавит состоял из знаков, обозначающих одни согласные. Не может быть сомнения, что приобретение этого удобного способа письма значительно ускорило прогресс греческой цивилизации.

Гомер был первым выдающимся продуктом эллинской цивилизации. Следует признать, что религия у Гомера не слишком религиозна. Его боги вполне человечны; они отличаются от людей только бессмертием и обладанием сверхчеловеческими способностями. В моральном отношении им нельзя отдать никакого предпочтения перед человеком, и трудно понять, как они могли внушать большое благоговение. В некоторых местах у Гомера, вероятно более поздних, они трактуются с вольтеровской непочтительностью. Истинно религиозные чувства, которые могут быть обнаружены у Гомера, относятся не столько к богам Олимпа, сколько к более туманным существам, таким как Судьба, Необходимость или Рок, которым подчинен даже Зевс. Идея Судьбы оказала большое влияние на всю греческую мысль, и она, возможно, была одним из источников, из которых наука извлекла свою веру в естественный закон.

Гомеровские боги — это боги аристократии завоевателей, а не боги полезного плодородия тех, кто действительно возделывал землю. Гилберт Маррей пишет: «Боги большинства наций претендовали на роль создателей мира. Олимпийцы не претендовали на это. Самое большее, что они когда-либо сделали, состояло в том, что они завоевали его… Что же они делают после того, как они завоевали свои царства? Заботятся ли они о правлении? Содействуют ли они земледелию? Занимаются ли они торговлей и промышленностью? Нисколько. Да и почему они должны честно трудиться? Они считают, что легче жить на годовые доходы и поражать ударами молнии тех, кто не платит. Они — вожди-завоеватели, королевские пираты. Они воюют, пируют, играют, музицируют; они напиваются допьяна, покатываются со смеху над пришедшим к ним хромым кузнецом. Они никого не боятся, кроме своего собственного царя».

Гомер как законченное достижение был продуктом Ионии, то есть части эллинской Малой Азии и прилегающих островов. Гомеровские поэмы записаны и зафиксированы в их теперешнем окончательном виде самое позднее в какой-то отрезок времени VI века до н. э. В этом самом столетии начинаются греческая наука, философия и математика. В то же время в других частях мира происходят события чрезвычайной важности. Конфуций, Будда и Зороастр могут быть отнесены к этому же столетию. В Древней Греции мы можем найти много такого, в чем мы могли бы усматривать религию в принятом у нас смысле слова. Эта религия связана не с олимпийскими богами, а с Дионисом, или Вакхом. Это имя, вполне естественно, вызывает в нашем сознании образ бога с сомнительной репутацией — бога вина и пьянства. Но тот путь, каким из культа Вакха возник глубокий мистицизм, оказавший столь большое влияние на многих философов и даже сыгравший свою роль при формировании христианской теологии, весьма примечателен и должен быть понят всяким, кто желает изучить развитие греческой мысли.

Дионис, или Вакх, был первоначально фракийским богом. Фракийцы были гораздо менее цивилизованны, чем греки, относившиеся к фракийцам как к варварам. Как и у всех народов с примитивным земледелием, у фракийцев существовали свои культы плодородия, а также бог, способствующий плодородию. Имя этого бога — Вакх. Неизвестно, когда культ Вакха был перенесен из Фракии в Грецию; по-видимому, это произошло незадолго до начала исторической эпохи. Этот культ Вакха был встречен ортодоксией враждебно, но тем не менее он укоренился в Греции. В нем содержалось большое количество варварских элементов, вроде разрывания на куски диких животных и поедания их целиком в сыром виде. Он содержал в себе также любопытный элемент феминизма. Благородные матроны и девушки, собравшись большими группами, проводили целые ночи на открытых холмах в танцах, вызываемых экстазом, и в упоении, отчасти алкогольном, но главным образом мистическом. Эта практика весьма раздражала мужей, но они не осмеливались идти против религии. Еврипид в своем произведении «Вакханки» изобразил красоту и варварство этого культа. Успех Вакха в Греции неудивителен.

Цивилизованный человек отличается от дикаря главным образом благоразумием, или, если применить немного более широкий термин, предусмотрительностью. Цивилизованный человек готов ради будущих удовольствий перенести страдания в настоящем, даже если эти удовольствия довольно отдалены. Эта привычка становится важной с возникновением земледелия. Ни животное, ни дикарь не стали бы трудиться весной ради того, чтобы обеспечить себя пищей на следующую зиму, если не считать немногие чисто инстинктивные формы деятельности, вроде собирания меда пчелами или заготовки орехов белками. Но и в этих случаях нет предусмотрительности, имеется только прямой импульс к действию, полезность которого для будущего может быть доказана лишь человеком, наблюдателем этих действий. Истинная предусмотрительность возникает только тогда, когда человек делает что-либо не потому, что его толкает на это непосредственный импульс, а потому, что разум говорит ему, что в будущем он получит от своего труда пользу. Охота не требует предусмотрительности, потому что она доставляет удовольствие, но возделывание почвы есть труд и не может совершаться под влиянием спонтанного импульса. Цивилизация подчиняет себе импульсы не только через предусмотрительность, которая представляет собой самоуправляющийся контроль, но также через законы, обычаи и религию.

Среди греческих, как и среди позднейших философов некоторые тяготели к науке, другие — к религии, последние прямо или косвенно многим обязаны религии Вакха. Особенно это относится к Платону, а через него это влияние распространилось на те более поздние движения мысли, которые в конце концов воплотились в христианской теологии. Культ Диониса в своей первоначальной форме был варварским и во многих отношениях отталкивающим. Однако не в этом первоначальном виде он оказал влияние на философов, а в одухотворенной форме, приписываемой Орфею, в аскетической форме, ставящей на место физического духовное опьянение. Орфей — неясная, но интересная фигура. Одни утверждают, что он был реальной личностью, другие считают его богом или воображаемым героем. Согласно традиции, Орфей, как и Вакх, пришел из Фракии.

Говорят, что Орфей был реформатором, которого разорвали на куски бешеные менады, побужденные к этому вакхической ортодоксией. Склонность Орфея к музыке не столь заметна в ранних формах легенды по сравнению с более поздними. Первоначально он был жрецом и философом. Чем бы ни было учение самого Орфея (если он существовал), учение орфиков хорошо известно. Они верили в переселение душ; они учили, что в будущем душу ожидает либо вечное, либо временное страдание от пыток в зависимости от их образа жизни здесь, на земле (корреляция с учением Махатм, далее выделяется аналогично). Они стремились к «очищению», отчасти путем церемонии очищения, отчасти путем избежания осквернения. Наиболее правоверные из орфиков воздерживались от животной пищи, исключение составляли только ритуалы (когда пища принималась сакраментально). Они считали, что человек — отчасти земное, а отчасти небесное существо; благодаря чистой жизни небесная часть возрастает, а земная часть убывает. В конце концов человек может стать единым целым с Вакхом (т.е. с Богом, иными словами самому стать Богом) и называться «Вакх». У орфиков существовала разработанная теология, согласно которой Вакх был рожден дважды: первый раз от своей матери Семелы, а второй — из бедра своего отца Зевса.

Орфики были аскетической сектой, вино для них — только символ, как позднее причастие для христиан. Искомое ими опьянение — это «энтузиазм», союз с богом. Они думали, что таким путем приобретают мистическое знание, недостижимое обычными средствами. В греческую философию этот мистический элемент принес Пифагор, такой же реформатор орфизма, каким был Орфей по отношению к религии Диониса. От пифагорейцев орфический элемент перешел в философию Платона, а от него — в ту более позднюю философию, которая была уже полностью религиозной. Некоторые явно вакхические элементы сохранились всюду, где орфизм имел влияние. Одним из таких элементов был феминизм. Его много у Пифагора, а у Платона элемент феминизма привел даже к требованию полного политического равноправия для женщин. «Женский пол, — говорит Пифагор, — по своей природе более благочестив».

Другой вакхический элемент состоит в уважении к сильной страсти. Греческая трагедия выросла из ритуалов Диониса. Особенно Еврипид чтил двух главных богов орфизма: Диониса и Эроса. Орфик не более «безмятежен», чем прежний поклонник Вакха. Для орфика жизнь в этом мире является страданием и скукой. Мы привязаны к колесу, которое, вращаясь, образует бесконечные циклы рождения и смерти. Наша истинная жизнь — на звездах, но мы прикованы к земле. Только путем очищения, самоотречения и аскетической жизни можем мы избежать этого круговорота и достигнуть, наконец, экстаза единения с Богом. Это вовсе не взгляд тех людей, для которых жизнь легка и приятна.

Милетская школа важна не своими достижениями, а своими исканиями. Эта школа была вызвана к существованию благодаря контакту греческого духа с Вавилонией и Египтом. Милет был богатым торговым городом; благодаря сношениям Милета со многими народами первобытные предрассудки и суеверия в этом городе были ослаблены. До того, как Иония была в начале V века до н.э. покорена Дарием, она в культурном отношении являлась важнейшей частью эллинского мира. Религиозное движение, связанное с Вакхом и Орфеем, почти не затронуло ее; ее религия была олимпийской, но она, по-видимому, не принималась всерьез. Философские построения Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена следует рассматривать как научные гипотезы, и они редко испытывают на себе какие-либо неуместные влияния антропоморфных стремлений и нравственных идей. Поставленные ими вопросы заслуживали внимания, и их смелость воодушевила последующих исследователей.

Анаксимандр, второй философ милетской школы, гораздо более интересен, чем Фалес. Даты его жизни неопределенны, но, говорят, ему было 54 года в 546 году до н. э. Есть основания предполагать, что это близко к истине. Анаксимандр утверждал, что все вещи произошли из единой первичной субстанции, но это не вода, как думал Фалес, и не какая-либо другая известная нам субстанция. Первосубстанция бесконечна, вечна, вневременна и «объемлет все миры», ибо Анаксимандр считал наш мир лишь одним из многих. Первосубстанция превращается в различные известные нам субстанции, а те переходят друг в друга. По этому поводу Анаксимандр делает важное и знаменательное замечание: «А из чего возникают все вещи, в то же самое они и разрешаются, согласно необходимости. Ибо они за свою нечестивость несут наказание и получают возмездие друг от друга в установленное время».

Идея как космической, так и человеческой справедливости играет такую роль в греческой религии и философии, которую нелегко полностью понять нашему современнику. Действительно, само наше слово «справедливость» едва ли выражает ее значение, но трудно найти какое-либо другое слово, которому можно было бы отдать предпочтение. По-видимому, Анаксимандр выражает следующую мысль: вода, огонь и земля должны находиться в мире в определенной пропорции, но каждый элемент (понимаемый как Бог) вечно стремится расширить свои владения. Но имеется некоторого рода необходимость, или естественный закон, который постоянно восстанавливает равновесие. Там, где был, например, огонь, остается пепел, то есть земля. Это понятие справедливости — не переступать установленных от века границ — было одним из самых глубоких греческих убеждений. Как и люди, боги подчинены справедливости, но эта высшая сила сама не являлась личной силой, не была каким-то высшим Богом.

Анаксимандр основывал доказательство своего положения, согласно которому первосубстанция не может быть ни водой, ни каким-либо другим известным элементом, на следующем доводе: если бы один из элементов был основным, то он поглотил бы все остальные элементы. Аристотель нам сообщает, что Анаксимандр рассматривал эти известные ему элементы как стихии, находящиеся друг к другу в отношении противоположности. «Воздух холоден, вода влажна, огонь горяч». А потому, «если бы один из них [из этих элементов] был бесконечным, то остальные давно уже погибли бы». Следовательно, первичная субстанция должна быть нейтральной в этой космической борьбе. Согласно Анаксимандру, существует вечное движение; в ходе этого движения произошло образование миров. Миры возникли не в результате творения, как это считается в иудейской или христианской теологиях, но в результате развития. И в животном царстве имела место эволюция. Живые существа возникли из влажного элемента, когда он подвергся выпариванию солнцем. Как и все другие животные, человек произошел от рыб. Человек должен был произойти от существ другого рода, потому что благодаря характерному для него теперь долгому периоду младенчества при своем возникновении он никак не смог бы выжить.

Самыми важными проблемами в философии Платона являются: во-первых, его Утопия, которая была самой ранней из длинного ряда утопий; во-вторых, его теория идей, представлявшая собой первую попытку взяться за до сих пор неразрешенную проблему универсалий; в-третьих, его аргументы в пользу бессмертия; в-четвертых, его космогония; в-пятых, его концепция познания, скорее как концепция воспоминания, чем восприятия. От Пифагора (возможно, через Сократа) Платон воспринял орфические элементы, имеющиеся в его философии: религиозную направленность, веру в бессмертие, в потусторонний мир, жреческий тон, а также свое уважение к математике и полное смешение интеллектуального и мистического. От Парменида Платон унаследовал убеждения в том, что реальность вечна и вневременна и что всякое изменение, с логической точки зрения, должно быть иллюзорным. У Гераклита Платон заимствовал теорию о том, что в этом чувственном мире нет ничего постоянного.

В диалоге Платона «Федон» описывается последний час Сократа. С него сняли оковы и позволили ему свободно беседовать со своими друзьями. Он отсылает домой свою плачущую жену, чтобы ее горе не нарушало беседу. Сократ начинает с утверждения, что хотя каждый, кто достойным образом занимается философией, не только не будет бояться смерти, но, наоборот, будет приветствовать ее, однако он не покончит жизнь самоубийством, потому что это считается незаконным. Его друзья спрашивают у Сократа, почему самоубийство считается незаконным, и его ответ, который находится в соответствии с орфической доктриной, является почти тождественным тому, что мог бы сказать христианин: «Сокровенное учение гласит, что мы, люди, находимся как бы под стражей, и не следует ни избавляться от нее своими силами, ни бежать».

Смерть, говорит Сократ, есть отделение души от тела. Разграничение между духом и материей, ставшее распространенным в философии, в науке, а также среди простых людей, было религиозного происхождения и возникло как разграничение между душой и телом. Орфик, как мы видели, провозглашает, что он дитя земли и звездного неба; из земли появляется тело, с неба — душа. Именно эту теорию Платон стремится выразить на языке философии. В «Федоне» Кебес выражает сомнение относительно сохранения души после смерти и просит Сократа доказать ее бессмертие. Сократ переходит к доказательствам. Первый аргумент состоит в том, что все, что имеет свою противоположность, рождается из того, что ему противоположно, — положение, которое напоминает нам взгляд Анаксимандра на космическую справедливость. Так, жизнь и смерть являются противоположностями и, следовательно, одна должна порождать другую. Отсюда следует, что души умерших существуют где-то и в свое время возвращаются обратно на землю. Утверждение св. Павла: «семя не оживет, если оно не умрет», — по-видимому, относится к такому же типу теории.

Второй аргумент состоит в том, что знание является воспоминанием и поэтому душа должна существовать еще до рождения. Теория о том, что знание является воспоминанием, поддерживается главным образом тем обстоятельством, что мы обладаем такими идеями, как, например, идея точного равенства, которые невозможно вывести из опыта. Поскольку мы не узнали этого из опыта, мы должны были принести это знание с собой из предшествующего существования. Подобный аргумент, говорит он, применяется ко всем другим идеям. Таким образом, существование сущностей и наша способность познавать их доказывают предшествующее существование души, обладающей знанием. Утверждение, что всякое знание есть воспоминание, более обстоятельно развивается в «Меноне». Здесь Сократ говорит: «Нет обучения, но есть лишь воспоминание». Он претендует на то, чтобы доказать свою точку зрения, заставив Менона позвать юношу раба, которому Сократ задает вопросы о геометрических проблемах. Предполагается, что ответы юноши показывают, что он действительно знает геометрию, хотя до сих пор не знал, что обладает этим знанием. В «Меноне», как и в «Федоне», делается тот же самый вывод, а именно, что знание приносится душой из прежнего существования.

По поводу предположения, что доктрина воспоминания истинна, Кебес сказал: «Доказана лишь половина того, что требуется доказать, а именно, что наши души существовали до нашего рождения; — другая требуемая половина доказательства заключается в том, что душа будет существовать после смерти точно так же, как она существовала до рождения». Сократ берется дать соответствующее доказательство этого. Он говорит, что это следует из того, что, как было уже сказано, все порождается своей противоположностью, согласно чему смерть должна порождать жизнь, точно так же, как жизнь порождает смерть. Но он добавляет другой аргумент, который имел более долгую историю в философии: лишь то, что является сложным, может распасться, а душа, подобно идеям, проста и не состоит из частей. Считают, что простое не может начинаться, кончаться или изменяться. Далее, сущности неизменны: абсолютная красота, например, всегда та же самая, тогда как предметы постоянно изменяются. Таким образом, видимые вещи временны, а невидимые вещи вечны. Тело видимо, а душа невидима, поэтому душу надо отнести к разряду того, что вечно.

Космогония Платона излагается в «Тимее». Там говорится, что Бог сделал мир по образцу вечного; не будучи завистливым, Он пожелал, чтобы все было по возможности подобно Ему самому. «Пожелав, чтобы все было хорошо, а худого по возможности ничего не было, Бог таким-то образом все подлежащее зрению, что застал не в состоянии покоя, а в нестройном и беспорядочном движении, из беспорядка привел в порядок, полагая, что последний всячески лучше первого». Таким образом, представляется, что Бог Платона, в противоположность еврейскому и христианскому Богу, не создал мир из ничего, но переустроил предсуществовавший этому материал. Он вселил ум в душу, а душу — в тело. Он сделал мир как целое живым существом, одушевленным и одаренным умом. Имеется лишь один мир, а не много миров, как учили различные досократики; не может быть больше одного мира, поскольку он — созданная копия, которая должна как можно ближе соответствовать вечному оригиналу, постигаемому Богом.

Четыре элемента — огонь, воздух, вода и земля, — каждый из которых, по-видимому, представлен числом, находятся в постоянной пропорции, то есть огонь относится к воздуху, как воздух к воде и как вода к земле. Бог употребил все эти элементы при сотворении мира, и поэтому мир совершенен и не подвержен старению или болезни. Земля, воздух, огонь и вода не являются первыми началами, буквами или элементами; они даже не являются слогами или составными словами. Огонь, например, не следует называть «это», но лишь «такое», то есть это не субстанция, но скорее состояние субстанции.

Объяснение происхождения времени у Платона следующее: «И вот когда Отец усмотрел, что порожденное им, это изваяние вечных богов, движется и живет, он возрадовался и в ликовании замыслил еще больше уподобить [творение] образцу. Поскольку же образец являет собой вечно живое существо, он положил в меру возможного и здесь добиться сходства; но дело обстояло так, что природа того живого существа вечна, а этого нельзя полностью передать ничему рожденному. Поэтому замыслил он сотворить некое движущееся подобие вечноcти; устраивая небо, он вместе с ним творит для вечности, пребывающей в едином, вечный же образ, движущийся от числа к числу, который мы назвали временем». До этого не было ни дней, ни ночей. Мы не должны говорить о вечной сущности, что она была или будет; правильно сказать лишь, что она есть. Подразумевается, что о «подвижном образе вечности» правильно сказать, что он был или будет.

Создатель, говорит Тимей, создал по одной душе для каждой звезды. Души обладают чувствами — любовью, страхом и гневом; если они одерживают верх над этими чувствами, то они ведут праведную жизнь, если нет — неправедную. Если человек проживет хорошо всю жизнь, то после своей смерти он будет вечно и счастливо жить на своей звезде. Если же он будет жить плохо, то при своем втором рождении будет женщиной. Если, будучи женщиной, он (или она) будет продолжать дурно вести себя, то превратится в животное, и также превращения будут продолжаться до тех пор, пока его разум не одержит победу. Бог поместил некоторые души на Земле, некоторые — на Луне, а некоторые — на других планетах и звездах и предоставил младшим богам образовать их тела.

Вот таковы основные идеи первичного греческого мировоззрения, которое являлось, как мы выяснили выше, самым передовым на тот момент. Что мы видим? Многое из обозначенного нами в разделе и исходящее от интеллектуалов древней Греции в основных своих моментах (выделены нами по тексту) не то что коррелирует с учением Махатм, а является в том или ином виде выражением постулатов Эзотерического учения. Просто пока запомним это и рассмотрим более внимательно идеи Орфизма.

III. Учение Орфея

В предыдущих разделах мы неоднократно ссылались на некое Орфическое учение, представляя развитие философской мысли в Греции. Нам представляется важным в этой связи более подробно рассмотреть это учение, тем более, что Джон Барнет в работе «Ранняя греческая философия» говорит о наличии поразительного сходства между орфическими верованиями и верованиями, преобладавшими в Индии приблизительно в то же время, хотя, как утверждает Барнет, не может быть и речи о существовании между ними какого-либо контакта.

Орфизм — мистическое учение в Древней Греции и Фракии, связанное с именем мифического поэта и певца Орфея. Возникло ориентировочно в VI веке до н. э. — к этому времени относятся первые орфические гимны. Учение носило подчёркнуто эзотерический характер, что сближает его с пифагорейством и элевсинскими мистериями. Первоначально орфизм воспринимался как сугубо низовой народный культ и осмеивался различными философскими школами, впоследствии его элементы использовались неоплатонизмом для создания собственной систематизированной космологии. По некоторому мнению, орфизм стал прообразом более поздних монотеистических религий, в частности, христианства, поскольку ознаменовал собой переход от многобожия к поклонению Единому Богу. Эллинская мифология слабо затрагивала тему антропогонии, уделяя больше внимания происхождению мира и богов. Орфики верили, что человек возник из пепла титанов, сожжённых Зевсом за съедение его сына Диониса (они оставили только его сердце, из которого он был впоследствии возрождён). Таким образом, человек объединяет в себе приземлённое титаническое начало и божественное дионисийское.

Орфики верили в воздаяние после смерти (элементы метемпсихоза), бессмертие души («заточённой» в «темницу» тела), раздвоенность человеческой природы на доброе (естество Загрея-Диониса) и злое (естество растерзавших его титанов) начала. Джованни Реале и Д. Антисери выделяют следующее ядро орфических верований:

а) В человеке временно пребывает божественное начало, некий демон (душа), оказавшийся в теле по причине изначального греха.

б) Душа не только предсуществует телу, но и не погибает вместе с телом. Она осуждена к реинкарнациям в последующих телах, и через серию рождений надо искупить изначальный грех.

в) «Орфическая жизнь» со своими путями и практиками есть жизнь уединённая и имеет целью положить конец циклу реинкарнаций и освободить душу от тела.

г) Для очистившегося (посвящённого в орфические мистерии) в ином мире обещана награда, для непосвящённых — наказание.

Орфизм возник в результате реформы культа Диониса: центральный ритуал дионисийских оргий — омофагия («поедание сырого мяса» растерзанной в вакхическом исступлении животной жертвы) — был переосмыслен как первородный грех титанов, растерзавших ребенка-Диониса и вкусивших его мяса. Искупить наследственный грех (лежащий на всем человечестве) мог только «чистый» — посвященный в мистерии и ведущий «орфический образ жизни», отличительной чертой которого для грека 5 в. до н.э. было вегетарианство. «Священное сказание» о грехе титанов требовало создания своей теокосмогонии, вера в бессмертие души и загробное воздаяние — разработанной эсхатологии, которые и были зафиксированы в гексаметрических поэмах. Учредителем очистительных обрядов и автором этих поэм создатели новой религии провозгласили мифического певца Орфея — героя сказания об аргонавтах (живших до Троянской войны в 1260 г. до н.э.): его учение было древне́е и «ближе к богам», а следовательно, авторитетнее теологии Гомера и Гесиода. В современной литературе «орфиками» называют авторов «поэм Орфея» (Ономакрит — Афины, 2-я пол. 6 в. до н.э., и др.), а также всех, исповедовавших религию Орфея. Поэмы под именем Орфея создавались в течение 1000 лет, отражая различные стадии греческой религии и влияние различных философских школ.

От огромной орфической литературы до нас дошли только два поздних памятника: сборник 87 «Гимнов Орфея» (ок. 200 г. в Малой Азии), составитель которого находился под влиянием стоицизма, Филона Александрийского и Платона, и «Орфические аргонавтики» (5 в.). От остальных сочинений сохранились только фрагменты, из которых наибольшее значение имеют фрагменты теогоний. Из фрагментов т.н. «Рапсодической теогонии» реконструируется грандиозная картина эволюции мироздания из «Нестареющего Времени», представленная как смена шести поколений богов. «Нестареющее Время» рождает эфир (воздух) и бездонную «зияющую бездну» (хаос), окутанные первобытным мраком. В эфире или из него Хронос-Время «сотворил серебристое яйцо», из которого выходит специфически орфический бог — демиург Фанес («Сияющий») — 1-й царь богов; он творит небо и землю, а также «другую землю» — луну. Изложение истории Урана (3-й царь), Кроноса (4-й царь), Зевса (5-й царь) примыкает к «Теогонии» Гесиода. Зевс проглатывает Фанеса и тем самым вбирает в себя все мироздание и всех богов. При этом ставится проблема единого и многого: «Как мне сделать, чтобы все вещи были и едины, и раздельны?» (вопрос Зевса к Ночи). Следовавший затем величественный гимн к Зевсу-Вселенной как к началу, середине и концу всех вещей был известен уже Платону. Титанов, растерзавших сына Зевса Диониса, Зевс испепелил молнией, а из праха создал 3-й, нынешний, род людей (1-й, золотой, — при Фанесе, 2-й, серебряный, — при Кроносе), в которых «злая титаническая природа» (Платон. Законы) соединена с божественным дионисийским началом. Очень рано этот орфический дуализм «титанического» и «дионисийского» начал в человеке слился с пифагорейским дуализмом тела и души. Важным источником орфической эсхатологии считают поэму «Нисхождение Орфея в Аид».

Томас Тейлор в своем предисловии к «Мистическим гимнам Орфея» пишет: «Орфей, как справедливо замечает Прокл, пользуясь свободой изложения, предоставляемой легендами, опережая богов, называет все вещи своими именами, вплоть до первопричины. Он также называет Временем того, чье имя нельзя произносить всуе, того, кто выходит за пределы, доступные пониманию. И в этом, по замечательной аналогии, содержится указание на генерацию, т. е. непередаваемую эволюцию всех вещей в свет из бесконечного источника всего сущего». Согласно Орфею, все сущее проистекает из единого безмерного блага — Высшего и Независимого Принципа (это точная формулировка того, что изложено в учении Махатм). Причина всех вещей, называемая Единым, также является благом и началом: благом, потому что она — источник и проявление добродетелей, и началом, потому что она — высшая степень всех свойств, предшествующая как богам, так и природе.

Орфическое представление о боге является одной из самых величественных концепций, когда-либо рожденных человеческим разумом, — Божество уже не было некой личностью или антропоморфическим существом, обитающим где-то в эмпирее. Бог раскрывается как предвечное благо, неиссякающий источник истины и закона, всемогущее единство и всеведущая реальность. В такой интерпретации Бог есть не существо, а источник существ; не свет, а источник света; не разум, а источник разума; скрытое начало всех проявленных вещей. Орфей искал благосклонности того, кто живет самим собой, сочиняя хвалебные гимны и совершая надлежащие обряды, но никогда Единый не был объектом бездушного поклонения или бессмысленных жертвоприношений. Путем нисхождения из безмерного сияния появилась величественная триада божественных качеств, состоящая из бытия, жизни и интеллекта и названная Постижимой Триадой. Бытие ближе всего подходит к Единому и является первой проявленной добродетелью того, что вечно. Жизнь занимает второе место и предшествует интеллекту. Самое нижнее место отведено интеллекту.

Бытие, жизнь и интеллект — это первые боги после Единого. Все вместе они пребывают в нераздельном единстве, и правильнее их следовало бы называть причинами всех проявленных свойств. В этих причинах берут свое начало все формы. Вселенная с ее бесчисленными видами эволюционирующих живых существ возникла в результате дальнейшего развития от неземных причин. Из первой триады появляются все другие триады в следующей последовательности:

1. Единый.

2. Постижимый порядок.

3. Постижимый и в то же время интеллектуальный порядок.

4. Интеллектуальный порядок.

5. Неземной порядок.

6. Эмансипированный порядок.

7. Земной порядок.

Первые три триады — 2, 3 и 4 из приведенной выше последовательности — субъективны, самодостаточны и сами являются причинами. Каждый из порядков состоит из триады принципов, обладающей такими качествами, как бытие, жизнь и интеллект. Третий принцип интеллектуальной триады (пункт 4) соответствует демиургическому интеллекту, или творцу земного мира. Именно Демиург и его потомки, первые Титаны — созидательные силы — формируют сначала неземную, затем эмансипированную и, наконец, земную сферы. Следовательно, три эти сферы (прослеживается аналогия с учением Махатм в представлении эволюции планет через сферы, т.е. оболочки) составляют часть демиургической природы. Демиург, собственно, и является тем вторым творцом, кого древние называли отцом и кому несведущие поклонялись как истинной причине всех вещей. Большинство теологов и теогонов ничего не знали о духовных порядках выше Демиурга, а потому они просто были неспособны постичь подлинное величие вселенского плана.

Земной порядок содержит последнюю и нижайшую из созидательных триад. Бытие, жизнь и интеллект на этом плане называются Зевсом, Посейдоном и Гадесом. Эти земные божества, в свою очередь, на основании собственного закона создали дух, душу и форму материального мира (полная аналогия терминам учения Махатм). Поэтому Зевса называют отцом воздуха, воды и земли. Зевс в качестве Гадеса создает физическое тело природы. Через это физическое тело он выступает как правитель опять же в трех, но уже физических ипостасях. По своей истинной природе, как Зевс, он — повелитель атмосферы, неба, ветров и дыхания. В своем втором качестве, как Посейдон, он управляет морями, реками и обитателями водных глубин. В своей третьей ипостаси, как Гадес, он правит землей, горами, пещерами и подземельями. Подземный Зевс, или Гадес, — это всего лишь созидательная сила, которая проявляется через материальные элементы природы; следовательно, весь материальный мир становится телом жалкого мертвеца. В этом и заключается смысл утверждения Платона, что тело есть склеп души и что душа заточена в теле, подобно устрице в ее раковине. О схождении души в сферу воспроизводства, т. е. в царство адского Зевса, в скрытой форме повествуется в легенде о том, как Орфей отправился в подземный мир на поиски Эвридики, которая символизирует опыт, силу души и понимание.

Согласно орфической антропологии, человек, как и вселенная, состоит из одной невыразимой первопричины и шести эманирующих триад способностей, или качеств. По этой схеме, разум или, вернее, ментальное эго, занимающее самое нижнее место в интеллектуальной природе, соответствует Демиургу, или создателю объективных форм. Разум, следуя орфической аналогии, — это неглавный бог, управляющий низшими царствами тем же способом, каким первые, или главные, боги руководили всем космическим порядком действий.

Орфей пропагандировал идею метемпсихоза, т. е. периодического возвращения в материальный мир (полная аналогия сути учения). Необходимость повторного рождения обусловлена наличием в душе материальной субстанции, которая не умирает с распадом тела. Страсти, потребности и безрассудства души, хотя сами по себе и не материальны, их удовлетворение обычно зависит от материальной стороны жизни. После смерти тела сущность со всеми своими физическими потребностями по-прежнему остается полной и энергичной, а это неизбежно приводит к тому, что такого рода потребности снова увлекают эту сущность обратно в материальный мир. Метемпсихоз — это, по сути, закон периодического погружения в сферы чувств до тех пор, пока чувственные импульсы не будут подавлены в самом их источнике — натуре, обуреваемой неутоленными желаниями. Физический мир с невероятной силой притягивает всех, в ком преобладают материальные интересы. Все это и послужило причиной возникновения мистерий — институтов, стремившихся очистить внутренний мир человека таким образом, чтобы он, победив животное начало в собственной душе, мог после смерти стать блаженным духом «и приблизиться к богам» (полная аналогия сути учения), ведо́мый благочестием своего бытия.

Величие орфического представления в полной мере раскрывается в рапсодиях, сочиненных поэтами священных мистерий. Богам пели надлежащие гимны, особо упоминали об их чинах и в изящной форме восхищались их могуществом. Орфей прославлял красоту и гармонию. Нельзя петь хвалу богам хриплыми голосами. Тем, кто прекрасен, человек должен предлагать только красоту. На алтарь верховного бога он должен возлагать добродетели. Вселенная — это одна грандиозная симфония добродетелей, и к тому, что составляет источник всей гармонии, до́лжно обращаться с благозвучным призывом.

Особым символом орфического культа стал форминкс, семиструнная лира, которая, согласно Е. П. Блаватской, «олицетворяет семеричное таинство посвящения». Именно лира Орфея послужила для Пифагора источником вдохновения в изучении музыки сфер. Если под семью струнами форминкса понимать семь аспектов человека и семь отделов человеческой души, то изучение гармонии в целом становится символическим выражением внутренней настройки. Человек, совершенствующий свою природу, превращается в искусного музыканта, извлекающего божественные мелодии из струн собственного естества. Приведение в гармонию — это комбинирование, это сведение воедино гармонических величин в соответствии с законом и правилом. Умение жить подобно науке сочетания факторов в приятные или неприятные комбинации. Искусный музыкант — это тот, кто способен в совершенстве исполнять священные композиции на музыкальном инструменте собственной безупречной жизни.

После смерти Орфея его лира оказалась в храме Аполлона, где оставалась в течение долгого времени, вызывая всеобщее восхищение. Однажды в храм явился Неант, сын Питтака, знавший о магической силе лиры Орфея и стремившийся заполучить ее любой ценой. Он подкупом заставил одного из жрецов заменить подлинный инструмент подделкой и, спрятав под плащом волшебную лиру, в тот же день покинул город. Отъехав на безопасное расстояние, он остановился в лесу, вознамерившись поиграть на лире. Но вместо священных мелодий его неумелые пальцы смогли извлечь из ее струн только отвратительный визг, привлекший внимание рыскавших в округе диких собак. Разъярившись от мерзких звуков, они бросились на неудачливого музыканта и растерзали его на части. Развивая этот сюжет, греческие сочинители мифов давали понять, что, если мистическая теология попадает в руки невежд, извращающих ее содержание, зло само уничтожает и себя, и того, кто его сотворил.

Рассказывают также, что голова Орфея продолжала жить после смерти тела. Она открывала глаза и произносила пророческие слова. Философы, по-своему истолковав эту легенду, заявили, что Орфей олицетворяет великую доктрину, или ядро традиции. Храм этой доктрины, т.е. тело Орфея, пал жертвой неистовства невежественной черни, всегда извращающей все, что имеет отношение к мистике. Голова Орфея символизирует источник этой традиции, и хотя жречество разогнали и алтарные огни погасли, остались священные истины, продолжавшие вдохновлять другие поколения. Мудрость — голова Орфея — никогда не умирает даже с утратой тела этой мудрости (полная аналогия с принципом учения об аккумулировании перерождающейся душой накапливаемого каждой жизнью опыта, т.е. мудрости), в чем, собственно, и заключен смысл аллегории с головой, которая продолжала говорить после того, как тело было растерзано неистовыми вакханками.

Орфея обычно считают основателем или, по крайней мере, главным реформатором Вакхических и Дионисийских мистерий. Утверждают, что дионисийские обряды он привез с собой с Востока и пропагандировал их среди народов Фракии (указано место, где родился орфизм), оттуда они перекочевали в Аттику и в конце концов проникли в большинство греческих государств. До возникновения орфического культа у греков была только одна, незрелая концепция посмертного состояния души. Согласно воззрениям доисторических эллинов, умерших ожидали бесконечные скитания в подземном царстве теней. И герою, и рабу был уготован один и тот же конец. Ни добродетельные поступки, ни глубина мышления не могли спасти душу от бессмысленных блужданий в обители теней, бесконечной процессией проходящих через портал подземного царства. В воротах стоял трехглавый Цербер, злобно рычащий на бредущих мимо него призраков. Необразованные люди верили в то, что склеп в могильном кургане — это ворота в подземный мир и что в конце концов все войдут в этот мрачного вида портал, о котором халдеи писали, что его «петли заржавели, а перемычки покрыты толстым слоем пыли». Таков был подземный мир в представлении Гомера. Все герои в итоге погружались в безмолвие. И даже великий Ахилл, важный Нестор или храбрый Агамемнон не могли надеяться на лучшую участь.

Важность реформы Орфея, таким образом, становится очевидной. Она полностью изменила сложившуюся у человека концепцию его собственной судьбы. Она навсегда изгнала из его сознания мир теней и его ужасного владыку и раскрыла человеколюбивый божественный замысел (полная аналогия сути учения Махатм), ограничивающий все превратности судьбы. Люди, больше узнавая о своих богах, находили больше оснований, чтобы их почитать и ими восхищаться. Жизнь уже не была бессмысленной, поскольку впереди начали смутно вырисовываться великие цели. Философы мечтали о них, поэты воспевали их в своих стихах, а ораторы произносили о них длинные речи пока наконец орфизм не породил самого совершенного мыслителя классической древности, бессмертного Платона (этапность развития орфизма), сумевшего сделать понятными все чудеса вселенной.

Под именем орфиков известны последователи особого религиозного учения, основателем которого считали мифического поэта Орфея, сына фракийского царя Эагра и музы Каллиопы. Уже в самой древности существовало мнение, что Орфей — выдуманное лицо; так думал, например, Аристотель (он вообще отличался нигилизмом по отношению к имеющимся не принадлежащим ему взглядам), по словам Цицерона. Гомер и Гесиод ничего не знали об Орфее, а известное суждение Геродота, что все поэты, которых считают древнее Гомера и Гесиода, на самом деле жили позднее их, доказывает, что и он, хотя не отвергал прямо существования Орфея, все-таки признавал приписывавшиеся ему стихотворения за произведения позднейших времен. Во всяком случае имена Орфея и другого, обыкновенно сопоставляемого с ним, поэта Мусея были уже вполне известны во 2-й половине VI в. до н.э. при Писистратидах, когда начинают подложно приписывать им разные поэтические произведения.

Начало орфизма олицетворяло собой могущество искусства. Отправившись (как некогда Иштар за Таммузом) в преисподнюю за своей погибшей от змеиного укуса женой Эвридикой, Орфей укрощает своим пением под звуки кифары стража подземного царства мертвых трехголового пса Цербера, исторгает слезы у безжалостных богинь мщения Эриний и трогает сердце владычицы Аида Персефоны. Она отпускает Эвридику с условием, что Орфей до выхода из царства мертвых не оглянется на идущую за ним жену. Однако Орфей не выдержал и оглянулся. И навсегда потерял Эвридику. Позднее Орфей был растерзан жрицами бога Диониса — менадами, или вакханками. Дионис — бог растительности, покровитель виноделия, сын Зевса и дочери фиванского царя Кадма Семелы. Мистерии в честь Диониса переходили в неистовые оргии, освобождавшие человека от обычных запретов. Эти оргии назывались вакханалиями (Вакх — прозвище Диониса). Во время одной из таких вакханалий чуждающийся женщин однолюб Орфей и был растерзан вакханками. В другой интерпретации он был принесен в жертву Дионису.

Как религия, орфизм противостоял олимпийской религии и мистериям, в том числе мистериям в честь традиционного Диониса. Орфизм имел большое мировоззренческое обоснование в системе мифологического мировоззрения, в которой уже просвечивали элементы философии. Это особенно сказывается в орфическом представлении о первоначале, или о первоначалах. Сами древние расходились между собой в вопросе о том, что же орфики принимали за начало мира. Одни называли Ночь — Нюкту, другие — Воду, третьи — слитность Земли, Неба и Моря, четвертые — Время. Поздний античный философ Прокл (V в.) усматривал превосходство Орфея в том, что если Гесиод принял за первоначало возникшее во времени (Хаос), то Орфей нашел первоначало в самом времени. Но это, по-видимому, модернизация орфизма в духе неоплатонизма, к которому Прокл принадлежал. Наиболее вероятно, что орфики принимали за исходное состояние мироздания Воду.

Теогония орфиков более космогонична, чем теогония Гесиода. У орфиков космогонические ступени перемежаются с теогоническими. В космотеогонии орфиков можно насчитать 12 ступеней. Это:

1. Первовода (Хаос).

2. Некий дракон времени Геракл (не путать с героем Гераклом, сыном Зевса и Алкмены) и его спутница Адрастия (у Аполлония Родосского, Гигина эта пара фигурирует под именами Офион (греч. Ὀφίων, «змей») и океанида Евринома (греч. Εὐρυνόμη).

3. Эфир (греч. αἰθήρ, «горный воздух»), Эреб (греч. ἔρεβος, «мрак») и Хаос (греч. χάος, «бездна»).

4. «Яйцо».

5. Бог Фанес (греч. Φάνης, Φάνητος, «сияющий», лат. Phanes, Пан).

6. Богиня Нюкта, Никта (греч. Νύξ, Νυκτός, «ночь»).

7. Боги Уран (греч. Οὐρανός, «небо»), Гея (греч. Γαία «земля») и Понт (греч. Πόντος, «море»); (Гесиод говорит о четырех космических началах, выделяя Эрота (греч. Ἔρως), представляя его всевластной мировой силой: «…и между вечными всеми богами прекраснейший — Эрос». Причем Эрот носит эпитет Фанес, «сияющий»).

8. Киклопы, гекатонхейры и титаны, в числе последних Крон (греч. Κρόνος) и Рея (греч. Ῥέα).

9. Зевс (греч. Ζεύς).

10. Кора-Персефона (Κόρα, «дева»; Περσεφόνη).

11. Дионис (греч. Διόνυσος) — сын Зевса.

12. Человек (греч. ανθρωπος).

Уже из этого перечисления видно, что мировоззрение орфиков — беспорядочное смешение теогонии с космогонией. Демифологизированное начало мироздания порождает некое чудовище Геракла. Это двуполый крылатый дракон с головами быка и льва и ликом бога между этими двумя головами. Его сопровождает Адрастия — Неотвратимая. В целом Геракл с Адрастией — образ-символ нестареющего неотвратимого времени. Отсюда и возникла неоплатоническая версия орфизма, согласно которой орфики приняли за первоначало время. Но это все-таки, по-видимому, второе начало. Зато полностью демифологизированы третья и четвертая ступени. От дракона происходят такие вполне естественные формы вещества, как влажный эфир, беспредельный хаос и туманный эреб (мрак). В хаoce как зиянии из вращающегося в нем эфира зарождается космическое «яйцо».

Но этим тенденции и демифологизации в орфизме исчерпываются. Фанес рождается из «яйца». 12 знаков Зодиака, окружающих его, показывают, что «яйцо» представляет собой космос. Змея, обвивающаяся вокруг тела, — распространенный атрибут бога Айона (греч. Αίών, «эон») — бога «вечности», «бесконечного времени». Фанес часто отождествлялся с Айоном и воспринимался как неизменный порядок бесконечного возвращения. Фанес (Φάνης, «сияющий») — златокрылый, двуполый, многоименный бог. Он содержит в себе зачатки всех миров, богов, существ и вещей. Фанес порождает свою противоположность — Нюкту-ночь, а от нее — Урана-небо, Гею-землю, Понт-море. Таковы пятая (Фанес), шестая (Нюкта) и седьмая (Уран, Гея и Понт) ступени орфической космотеогонии.

Восьмая и девятая ступени сходны с соответствующими частями теогонии Гесиода. Уран и Гея рождают трех Киклопов, трех Гекатонхейров и (этого, правда, у Гесиода нет) трех мойр (у Гесиода мойры — дочери Фемиды). Стыдясь своих детей, Уран удерживает их в Гее-земле. Титанов пока еще нет. Их Гея рождает в знак протеста против насилия Урана. Крон свергает своего отца Урана, пожирает своих детей. Рея спасает Зевса. Зевс вступает в брак с Герой. Все это здесь, как и у Гесиода. Но на этом сходство кончается. Далее Зевс вступает в связь со своей матерью Реей, отождествленной орфиками с Деметрой, а затем со своей дочерью от своей матери. Эту дочь зовут Кopa, она же Персефона. Кора-Персефона рождает Диониса-Загрея. Подстрекаемые ревнивой женой Зевса Герой титаны пожирают Диониса-Загрея. Загрей — эпитет Диониса «первого» как сына Зевса и Персефоны, растерзанного титанами сразу же после его рождения. Зевс испепеляет титанов. Афина приносит Зевсу подобранное ею сердце Диониса, которое титаны не успели пожрать. Поглотив сердце своего сына, Зевс снова производит Диониса от Семелы. Это второй Дионис (отсюда эпитет Δίγονος, «дважды рождённый»). Из титанодионисийского пепла Зевс творит человека. Так орфическая теогония прямо перерастает в антропогонию. В орфизме человек — не побочный продукт теогонии, а прямой ее результат, цель всего космического процесса (полная аналогия сути учения Махатм).

Человек двойствен. В нем два начала: низшее, телесное, титаническое, и высшее, духовное, дионисийское. Если у Гомера земная жизнь предпочтительнее загробной, то у орфиков наоборот. Жизнь — страдание. Душа в теле неполноценна. Цель жизни — освобождение души от тела (полная аналогия сути учения Махатм). Это нелегко, так как душа обречена переселяться из тела в тело — так называемый метемпсихоз. Благо человека в парении духа, его несчастье в подчиненности плоти. «Тело гробница есть» поучали Учителя. Душа порабощена телом и в смерти не находит покоя. Титанова природа вновь и вновь заставляет душу возвращаться на землю и нет конца мукам Дионисовой искры. Таков предопределенный судьбой «тяжкий горестный круг». Но при этом люди остаются причастными Дионису, и капли Божественной Крови тянутся к своему первоисточнику. Хотя Дионис был жертвой, но эта жертва станет полной, когда бог вырвет земнородных из «колеса Рока» и приведет в небесный мир. Фицинус прямо указывает: «Поелику люди были порождены от Титанов, насытившихся плотью Дионисовой, назвал Орфей их Дионисическими, так как некоторая их часть была от титанов, и потому частично человеческое тело Дионисическое (психическое) и частью земное (физическое) по природе (полная аналогия сути учения)».

Метемпсихоз — древнеиндийская сансара (связь между греческой и индийской философией). Избавление от проклятия бесконечных перерождений приносит Орфей и его вакхические посвящения (в Индии это избавление называлось мокша, в Древней Греции соответствующего термина не было). Средством освобождения служили очистительные обряды орфиков, сам их образ жизни в общине, полный аскетизма и воздержания от всего, что ведет к смерти. Освободившись от колеса перерождений, душа благочестивого орфика достигает «острова блаженных», где она живет беззаботно и счастливо, не испытывая ни физических, ни душевных мук (полная аналогия учения, соответствующее достижению состояния нирваны в конце цикла эволюции), тогда как непосвященные пребывают в грязи, а хулители культа испытывают несказанные ужасы.

Существует мнение, что в орфизме индийская мифология оказала значительное влияние на греческую. Место воспитания Диониса — Ниса — помещалось то в Египет, то в Индию. Название одежды Диониса — бассара — не греческого происхождения. Однако если такое влияние и было, то оно весьма древнее. Ведь имя Диониса прочитано на табличке из Пилоса, которая датируется вторым тысячелетием до н.э.

Орфей обозначает Высшую Причину как несказанную реальность, Хронос (χρόνος, «время»). Это Время и с другими неизрекаемыми силами предшествовало Небу, Урану (Прокл). Как мы видим, Хронос приближает Орфея к имени Кроноса-Сатурна, и по предположению Прокла, который в некоем пассаже речет Боговдохновенные слова (Оракулы) характеризующие это божество (Кронос) как «Однажды Извне». Это может означать, что Хронос есть Бесконечная Длительность и Кронос Время Проявленное; хотя остается не объяснённым термин «Однажды Извне», находимый в Халдейской Системе. Эти же положения находимы в других местах работ Прокла. Фило речет: «Время было, когда Космоса не было», Тимеем Локрийским это названо «Эоном (греч. αιών), Нерожденным Временем». Это «Первый, Сверхсубстанциональный, неизрекаемый принцип». Соответственно, мы находим очевидные параллели с Айн Соф Каббалы, Байтосом Гностиков, Тьмой Неведомой Египтян, Парабрахманом Вед и Кроносом Митраизма.

Следующими пришли Эфир и хаос, дух-Материя, Предел и Бесконечность Платона, Пуруша-Пракрити. Орфей называл этот эфир Могучим Вихрем, Magna Vorago. Прокл говорит о Хаосе, «Последняя бесконечность, которой также ограничена Материя-Контейнер, поле и план идей». В нем «нет предела, нет основы, нет местоположения, но лишь чрезмерная Тьма». Это Мулапракрити Вед, и Эфир также названный первым Логосом (полная аналогия терминам учения Махатм), Эфир-Хаос стал вторым. «И сумрачная ночь охватила и скрыла все ниже Эфира, означая, что Ночь пришла первой». Затем явился Восход Первого творения. В Бесконечном Времени, Хаосе, оплодотворенном вихрением Эфира, сформировалось Космическое Яйцо.

Прокл зовет этот Хаос «Туманом тьмы». «Се первый просвет Восхода Творения, и может быть сравнен со стадией «огненного тумана» в ощущаемой Вселенной. Посему автор Recognitions речет нам: «Имевшие великую мудрость среди народов провозгласили, что Хаос был первее всех вещей; в течение вечности дальше части стали тоньше и составили стороны и окончания, обретя образ и форму гигантского Яйца». Перед этой стадией другие авторы подчеркивали, что Орфей декларировал, что первым существовал Хаос, вечный пустынный и никем не созданный — не было ни света, ни тьмы, ни влаги, ни сухости, ни тепла, ни холода, но все перемешано (полная аналогия сути учения). Согласно Апионы, Орфей уподоблял Хаос Яйцу в котором перемешаны все первичные элементы. Яйцо сие было порождено из бесконечности первичного. Первыми принципами были первичная материя врожденная с жизнью и определенный вихрь в вечном течении и неупорядоченном движении (полная аналогия сути учения) — из этого взошло упорядоченное течение и смешение эссенций, и каждая, что лучше всего подходила для возникновения жизни, потекла к центру Вселенной и окружающий дух проник внутрь, как пузырек в воде. Так возникло сферическое вместилище (полная аналогия сути учения, первые тела — эфирные — человеческих существ были похожи на шар). А затем, оплодотворенное в себе божественным духом, обратилось в проявление — явившееся на периферии как яйцо. Прокл указывает, что сферическая форма наиболее близка к объединению всех вещей. Этот образ / форма есть патернальная форма Вселенной и является тайным диакосмом (первичное или Интеллектуальное Творение). Подобная идея есть во многих древних религиях. Сие Космояйцо схоже с зародышевой клеткой, из которой развивается человеческий или иной эмбрион. Также соотносится с «аурическим яйцом» человека, о котором много писано и мало известно. Цвет этой ауры сильнейшая форма опалесценции. Дамасциус, ссылаясь на Орфея, сообщает, что яйцо было «серебристо-белым», «мать жемчуга» или «Облаков».

Имеется Чаша, из которой Божество поило души, чтобы они испили разума всех вещей. Прокл речет о некоторых таких чашах, что Платон в «Филебусе» сообщает о традиции Вулкановой Чаши (Кратира Огня) и Орфей знакомит с Чашей Диониса и классифицирует многие другие такие Чаши вокруг Солнечного Стола. То есть имеется в виду то, что различные сферы были каждая в своей Чаше, содержащей эссенцию Сфер или Яиц. Мы можем сравнить это с Чашею Анакреона и суфийских мистиков. Кратир назван источником или причиною Души — есть Божественная Чаша Сверхчувственного мира и Чаша Материального Мира, что удовлетворяет высказыванию Гермеса «что вверху, то и внизу» (полная аналогия сути учения, которое построено на принципах герметизма).

Тройной Бог, родившийся из яйца, был назван Фанесом, а также Метисом и Эрикепаусом, три аспекта одной силы. Мистериальное яйцо распалось надвое и, соответственно, внешняя мембрана содержала диакосмическую эволюцию (точнее, два диакосма, или другими словами, верхняя половина есть вместилище интеллектуального Космоса, а нижняя — Ощущаемый мир). Но Фанес председательствовал на Небесах (лежащих между) и помещенных на высоте высших гор и скрыто сиял по Безграничному Эону. Через пророческое видение Орфей постиг, что Фанес, Эрикепаус и Метис были единой мощью и силой Одного Единого Бога, не постижимого человеком и от его силы были созданы все вещи, и нематериальные принципы, и Солнце, Луна и Звезды. Соответственно они есть Воля, Свет и Светодатель (или Сознание, Свет и Жизнь). Это Божество также названо Протогоном, Первенцем.

В Платоновых терминах Фанес был «отцом», Эрикапеус «Силой», а Метис «Интеллектом». Прокл описывает эту фигуру в символах Орфея: «Первый бог, по Орфею, имел головы многих животных — барана, быка, змеи и ясноглазого Льва; он появился из первичного Яйца, в котором Животное содержалось в зародыше». Дамасский описывает эту фигуру так: «Бог без тела, с золотыми крылами на плечах и с каждой стороны головы быков, и на его голове чудовищный дракон с подобием каждого вида дикой твари». Этот символизм более прост в другом пассаже: «Дракон с головой быка и льва и в середине лицо Бога, с крыльями на плечах». Это был символ Пана, Всеотца, Вселенской Творящей силы или абсолютного «Животного» — источник всех живых тварей.

Ночь близко ассоциируемая с Фанесом, как Мать Жизни, или Жена, или Дочь, Ночь может быть соотнесена с Майей или авидьей Вед. Также как есть три аспекта Фанеса, так есть и три ночи. Орфей говорил, что Ночь кормилица Богов. Все Боги вышли из Яйца, сначала Фанес, потом Ночь, а затем остальные. Прокл сообщает, что Ночь получила скипетр из рук Фанеса. Также он говорит, что Фанес и Ночь предшествовали Ноетическим порядкам и навечно обосновались в Адитуме (Обители) Богов в ноетическом Порядке. Первой Ночи Фанес дал пророческий дар, средней Влажность, а третьей справедливость. Ночь дала рождение нуминальной и феноменальной Вселенным. Словами Орфея она явила Землю (феноменальную Вселенную) и широкое Небо (нуминальное), так отделилось и проявилось видимое от невидимого.

Главным из детей Ночи был Уран (Небо), повелитель триады в терминологии Платона. После порядка Ночей три порядка Божественных сил — Небо, Циклопы и Сторукие. Первыми от Фанеса явились / произошли Небо и Земля (Уран и Гея). Земля стала первой сферой ощутимого мира. Небеса же были Границей и Стражей Всего. Между небом и Землей случился первый свадебный союз. Орфей звал землю первой невестой. Между же Фанесом и Ночью брака не было, они были едины в ноетическом союзе. От союза Урана и Геи произошло странное и загадочное потомство — Парки, Сторукие и Циклопы. Афинагор повествует, что, объединившись с Землей, Небо породило женские силы Клото, Лахезис и Атропос; и мужские, Сторуких, Кота, Гигеса и Бриарея; и Циклопов, Бронтеса, Стеронеса и Аргоса; которых он связал и бросил в Тартар, прознавши, что будет изгнан своими детьми из своего царства.

Парки суть Кармические силы, Сторукие и Циклопы суть Строители, или вернее, Ноетические Архитекторы, присматривающие за Строителями Ощущаемого Мира. И они придумали громы Зевсу и смастерили молнию, и они были теми, кто обучил Минерву и Вулкана всем хитрым задачам, которыми Уран озадачивался. То, что первое потомство Земли было в Тартар брошено означает, что они отправились трудиться во всех вещах и проникли, растворились во всех царствах природы. Затем, втайне от Урана, земля явила семь прекрасных дочерей, чистых и яркоглазых, и семь волосатых сынов. Дочери суть Темис, Тетис, Тея, Мнемозина, Феба и Диона, Рея. Сыны — Кронус, Океанус, Гиперион, Япет, Каус и Криус. То Титаны и Титаниды, семь небесных сил (блуждающих светил), по Титану и Титаниде на каждую небесную силу. Гиперион и Тея владеют силой Солнца, Фойба — Луны, Криус — Марса, Каус и Метида (Мнемосина) — Меркурия, Япет (Эвримедонт) и Фемида — Юпитера, Океан и Тефия — Венеры, Крон и Рея — Сатурна. Потом Гея произвела на свет от Урана мириады Ореад (Орестиад), Наяд и Дриад — Нимф гор; дождевых потоков, источников, родников и ручьев; растений (деревьев). Их начала, истоки и корни залегают глубоко в Тартаре. Нимфы составили окружение титана Океана (Океаниды), Нерея (Нереиды), Артемиды, Диониса (Нимфы Менады). Бесчисленные виды душ живых существ были также порождены Геей и Ураном.

Среди всех Титанов Ночь, Мать матерей, кормилица Богов, возлюбила Кроноса (Сатурна) и посредством своего пророческого дара она узнала, что быть ему правителем мира. И она лелеяла его и заботилась о нем так, что он стал самым тонкомыслящим из всех. По наущению Матери Титаны восстали против Неба, все, исключая Океан. Следует сказать, что духовные силы разбили оковы удерживающего их Неба и снизошли в материю, кроме Океана, ставшего океаном Пространства в Царстве Отца. И Кронос стал их лидером. Порфирий указывает, что первым кто пошел против Урана был Кронос, и так Кронос получил силы, низошедшие от Урана, и Зевс также получил их от Кроноса. Титаны расчленили отца и из его крови родились Гиганты. Сатурн основал свое царство над Титанами, воссев на небесном Олимпе. Но Океан обитал в бесконечных водах и не было власти над ним. В Ощущаемом мире Гиганты играли ту же роль в отношении Зевса, как Титаны в отношении Урана. Высший из Титанов, Океан, из Семерицы, пребывал и продолжал в единении с Отцом своим Небом быть и не был отделен от его царства. Но все остальные Титаны, радующиеся в продвижении, сотворили исполнение воли Земли, напали на своего Отца, и сим отделили себя от Его царства и перешли к другому Порядку.

Было шесть царей или правителей, скипетродержащих Богов: Фанес, Ночь (Нюкта), Уран, Сатурн, Юпитер и Вакх. Сатурн назван Платоном Великой дианоэтической силой Интеллектуальной Вселенной и, соответственно, управителем дианоэтической части души. Орфей сообщает нам, что Сатурн правил первым среди людей. Благословенная раса жила на Елисейских полях (располагались на севере Евразии) под покровительством Отца Сатурна, в исполненном мира Раю.

Здесь следует сделать несколько замечаний касаемо рас и эпох. Первая эпоха принадлежит Сатурну и это Золотой Век, затем Юпитеру, потом Нептуну, затем Плутону. Кунейская Сивилла разделила эпохи среди металлов, по сообщению Сервиуса. Сей период именуется Magnus Annus или Маха-Манвантарою в Санскрите. Цензорикус указывает, что середина Зимы Великого Года — это разрушение посредством Воды, но Середина Лета это разрушение Огненной Стихиею. По Проклу Орфей обрисовывал завершение Великого Года, то есть он принимает власть над первичной тьмой, зодиакальными циклами, что правят звездами. И Плиний речет, что вечная и окончательная ночь надвигается на мир.

Когда Зевс родился, мать его, Рея, чтобы обмануть Сатурна пожиравшего детей, дала ему вместо Юпитера завернутый в пеленки камень. Сатурн немедленно пожрал сверток, а Зевс был отправлен в убежище, где тайно и воспитывался. Камень сей есть «совершенный куб» и «краеугольный камень», как замена Юпитера. Твердая фигура куба в плоскостной геометрии является квадратом. А квадрат — это символ ощутимого или неизменного мира и его правителя Юпитера, тогда как треугольник — глиф Высшей Силы Мира. Уместно вспомнить черный куб Кибелы и версию ее имени. Выдача Реей камня Сатурну имеет значение как прямое установление отпрыска Реи в Сатурне. Другое рассмотрение этого камня есть значение «дискуса», то есть Свастики, символа четырех творческих сил Вселенной. Зевсова сущность есть творящая сила осязаемого мира и соответственно соотносится с творческой душой или разумом в человеке, близко ассоциированной в его творении с Кармой. Он строит Вселенную согласно Кармическому закону, установленному предшествующими Вселенными (полная аналогия сути учения Махатм).

В ощутимой Вселенной язык богов представлен звуком и цветом. Звуки и Цвета привлекают определенных элементалов (аналогия терминологии учения), которые немедленно и механически отвечают зову. Разберемся теперь со Стражами и кормильцами Зевса. Когда Зевс достиг своего полного статуса, то использовал мед (использовался в северных регионах планеты) для повержения родителя своего, Кроноса. И Кронос напился до предела меда и стал пьяным как с вина. Тут же был он захвачен и расчленен, подобно тому, как сие было с Ураном. И обретя полновластие, Зевс сотворил Вселенную, с помощью сил Сатурна и Ночи. Боги ниже Зевса не были объединены с Фанесом (Идеальной причиной), но только Зевс. Орфей поучал, что после поглощения Фанеса все вещи были созданы в Зевсе; все вещи были проявлены первично и целостно в составителе, но вторично и частично в Демиурге, причине мунданного порядка.

Таковы основные постулаты орфизма. Как видим, основные, базовые идеи орфизма (это выделялось по тексту) аналогичны или созвучны постулатам учения Махатм. Но при этом важно подчеркнуть, что мы установили источник самого орфизма, вернее то место, откуда он пришёл в Грецию — это территория Фракии. А что же было во Фракии и почему именно там возникает орфизм? Об этом поговорим позднее. Отметим также, что в ходе изложения отмечены параллели орфизма с индийским мировоззрением, что также представляет несомненный интерес для нашего исследования.

IV. Об Атлантиде Платона

Атлантида (др.-греч. Ἀτλαντὶς) — легендарный архипелаг, находившийся в современном Атлантическом океане и опустившийся на дно океана в результате землетрясения и наводнения вместе со своими жителями — атлантами. Впервые эта легенда излагается у Платона в диалогах «Тимей» и «Критий» со ссылкой на некие предания. Платон указывает время катастрофы, как «9000 лет назад», то есть на середину X тысячелетия до н. э. На данный момент рассказ об Атлантиде большинством ученых считается либо выдуманным Платоном философским мифом, либо мифом, сформировавшимся на основе воспоминаний о какой-то реальной древней катастрофе (например, гибели минойской цивилизации в результате мощного извержения вулкана Санторини). Мы же считаем существование Атлантиды реальностью в полном соответствии с учением Махатм, изложенным в «Тайной Доктрине» Е. П. Блаватской. Тем самым отмечаем, что помимо мировоззренческой составляющей учения Платона, которая коррелирует с учением Махатм, есть и историческая основа, соответствующая учению эволюции рас «Тайной Доктрины». Посмотрим, что же говорил Платон об Атлантиде.

Все первичные сведения об Атлантиде содержатся у Платона в двух диалогах: «Тимей» и «Критий». Наиболее распространённое среди историков и особенно филологов мнение: повествование об Атлантиде — типичный философский миф, образцами которых пестрят диалоги Платона. Действительно, Платон, в отличие от Аристотеля и тем более историков, вообще никогда не ставил своей целью сообщение читателю каких-то реальных фактов, но только идей, иллюстрируемых философскими мифами (и позже мы поймем, почему). В той мере, в которой рассказ проверяем, он якобы опровергается всем имеющимся археологическим материалом (но это совершенно не так, — почему-то современные ученые так уверены в своей правоте). Действительно, нет никаких следов, которые бы считались профессиональной наукой следами атлантской цивилизации, ни в конце ледникового и послеледникового периодов, ни в последующие тысячелетия. Говорят, что сторонники историчности Атлантиды часто игнорируют в диалогах проверяемую часть (интересно какую!?), включая играющую важнейшую роль тему афинской цивилизации (а что наука реально знает про эту цивилизацию) и сосредотачивают свои исследования исключительно на непроверяемой Атлантиде (наверное, в соответствии с тем, что наука не знает по-прежнему, откуда взялся человек…). Основным источником сведений у Платона являются египетские жрецы, слывшие хранителями таинственной древней мудрости. Однако нас уверяют, что среди множества древнеегипетских текстов не обнаружено ничего, хоть отдалённо напоминающее рассказ Платона (конечно, нет ничего, так как всё или практически всё, например, хранившееся в Александрийской библиотеке было намеренно уничтожено). Все имена и названия в тексте Платона — греческие, что также, по мнению некоторых, свидетельствует скорее в пользу сочинения их Платоном, нежели воспроизведения им каких-либо древних преданий. Правда, Платон объясняет это тем, что Солон-де переводил «варварские» имена на греческий язык (как это вообще было характерно для древних греков), но подобное обращение, якобы, с именами в Греции никогда не практиковалось. В ходе краткого анализа видно и совершенно очевидно, что все аргументы противников существования Атлантиды (непонятно, правда, откуда такие берутся и против чего, собственно, они выступают, и самое главное, почему!?), как говорится, «вилами на воде писаны».

Платон помещает Атлантиду непосредственно за Гибралтарским проливом, недалеко от побережья Испании и нынешнего Марокко. Марокко у греков, как страна на крайнем Западе — местопребывание титана Атланта (Атласа), к имени которого восходят якобы название океана и хребта Атлас. Нас уверяют в том, что к нему же восходит и название Атлантиды — «страны Атланта». В диалоге же «Критий» Платон называет Атлантом первого царя страны и от него выводит имя страны. Исходя из этого сторонники реального существования Атлантиды, указывают согласно Платону, что она могла находиться только в Атлантическом океане и нигде иначе. Однако существует большое количество и других гипотез местонахождения Атлантиды. Среди них — Атлантида в Средиземном море, в Циркумпонтийском регионе, Антарктическая гипотеза, Атлантида в Андах, Атлантида в Бразилии и т. д. Это все странно слышать, честно говоря. Причем об этих гипотезах написано огромное количество книг, которые так и не раскрыли нам никакой истины, а только запутали и до того противоречивый след в поисках легендарной Атлантиды.

Итак, Платон (427–347 до н.э.) — один из крупнейших древнегреческих философов, родоначальник объективного идеализма. Ученик Сократа. В течение нескольких десятилетий занимался педагогической деятельностью в Афинах, где при Академии основал своеобразную школу для желающих заниматься философией. Именно от Платона мир узнал о легендарной Атлантиде. В этой связи, начиная исследование об этой стране, целесообразно сначала познакомиться с тем, что же собственно Платон поведал миру. Предлагаем выдержки их двух диалогов «Тимей» и Критий».

Из диалога «ТИМЕЙ»

Критий. Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но, безусловно, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из семи мудрецов. Он был родственником и большим другом прадеда нашего Дропида, о чем сам неоднократно упоминает в своих стихотворениях и он говорил деду нашему Критию — а старик в свою очередь повторял это нам, — что нашим городом в древности были свершены великие и достойные удивления дела, которые были потом забыты по причине бега времени и гибели людей, величайшее из них то, которое сейчас нам надо кстати припомнить, чтобы сразу и отдарить тебя, и почтить богиню в ее праздник достойным и правдивым хвалебным гимном.

Сократ. Прекрасно. Однако, что же это за подвиг, о котором Критий со слов Солона рассказывал, как о замалчиваемом, но действительно совершенном нашим городом?

Критий. Я расскажу то, что слышал, как древнее сказание из уст человека, который сам был далеко не молод. Да, в те времена нашему деду было, по собственным его словам, около девяноста лет, а мне — самое большее десять. Мы справляли тогда как раз праздник Куреотис на Апатуриях, и по установленному обряду для нас, мальчиков, наши отцы предложили награды за чтение стихов. Читались различные творения разных поэтов, и в том числе многие мальчики исполняли стихи Солона, которые в то время были еще новинкой.

И вот один из членов фратрии, то ли впрямь по убеждению, то ли думая сделать приятное Критию, заявил, что считает Солона не только мудрейшим во всех прочих отношениях, но и в поэтическом своем творчестве благороднейшим из поэтов. А старик — помню это, как сейчас, — очень обрадовался и сказал, улыбнувшись: «Если бы, Аминандр, он занимался поэзией не урывками, но всерьез, как другие, и если бы он довел до конца сказание, привезенное им сюда из Египта, а не был вынужден забросить его из-за смут и прочих бед, которые встретили его по возвращении на родину, я полагаю, что тогда ни Гесиод, ни Гомер, ни какой-либо иной поэт не мог бы превзойти его славой». «А что это было за сказание, Критий?» — спросил тот. «Оно касалось, — ответил наш дед, — величайшего из деяний, когда-либо совершенных нашим городом, которое заслуживало бы стать и самым известным из всех, но по причине времени и гибели, совершивших это деяние, рассказ о нем до нас не дошел». «Расскажи с самого начала, — попросил Аминандр, — в чем дело, при каких обстоятельствах и от кого слышал Солон то, что рассказывал как истинную правду?»

«Есть в Египте, — начал наш дед, — у вершины Дельты, где Нил расходится на отдельные потоки, ном, именуемый Саисским; главный город этого нома — Саис, откуда, между прочим, был родом царь Амасис. Покровительница города — некая богиня, которая по-египетски зовется Нейт, а по-эллински, как утверждают местные жители, это Афина: они весьма дружественно расположены к афинянам и притязают на некое родство с последними. Солон рассказывал, что, когда он в своих странствиях прибыл туда, его приняли с большим почетом; когда же он стал расспрашивать о древних временах самых сведущих среди жрецов, ему пришлось убедиться, что ни сам он, ни вообще кто-либо из эллинов, можно сказать, почти ничего об этих предметах не знает. Однажды, вознамерившись перевести разговор на старые предания, он попробовал рассказать им наши мифы о древнейших событиях — о Форонсе, почитаемом за первого человека, о Ниобо и о том, как Девкалион и Пирра пережили потоп, при этом он пытался вывести родословную их потомков, а также исчислить по количеству поколений сроки, истекшие с тех времен. И тогда воскликнул один из жрецов, человек весьма преклонных лет: «Ах, Солон, Солон! Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!» «Почему ты так говоришь?» — спросил Солон. «Все вы юны умом, — ответил тот, — ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени. Причина же тому вот какая. Уже были и еще будут многократные и различные случаи погибели людей [аналогия сути учения Махатм об эволюции рас], и притом самые страшные — из-за огня и воды, а другие, менее значительные, — из-за тысяч других бедствий. Отсюда и распространенное у вас сказание о Фаэтоне, сыне Гелиоса, который будто бы некогда запряг отцовскую колесницу, но не смог направить ее по отцовскому пути, а потому спалил все на Земле и сам погиб, испепеленный молнией. Положим, у этого сказания облик мифа, но в нем содержится и правда, — в самом деле, тела, вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому через известные промежутки времени всё на Земле гибнет от великого пожара. В такие времена обитатели гор и возвышенных либо сухих мест подвержены более полному истреблению, нежели те, кто живет возле рек или моря; а потому постоянный наш благодетель Нил избавляет нас и от этой беды, разливаясь. Когда же боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами, уцелеть могут волопасы и скотоводы в горах, между тем как обитатели ваших городов оказываются унесены потоками в море, но в нашей стране вода ни в такое время, ни в какое-либо иное не падает на поля сверху, а, напротив, по природе своей поднимается снизу. По этой причине сохраняющиеся у нас предания древнее всех, хотя и верно, что во всех землях, где тому не препятствует чрезмерный холод или жар, род человеческий неизменно существует в большем или меньшем числе. Какое бы славное или великое деяние или вообще замечательное событие ни произошло, будь то в нашем краю или в любой стране, о которой мы получаем известия, все это с древних времен запечатлевается в записях, которые мы храним в наших храмах; между тем у вас и прочих пародов всякий раз, как только успеет выработаться письменность и все прочее, что необходимо для городской жизни, вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, оставляя из всех вас лишь неграмотных и неученых. И вы снова начинаете все сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена в нашей стране или у вас самих. Взять хотя бы те ваши родословные, Солон, которые ты только что излагал, ведь они почти ничем не отличаются от детских сказок. Так, вы храните память только об одном потопе, а ведь их было много до этого; более того, вы даже не знаете, что прекраснейший и благороднейший род людей жил некогда в вашей стране. Ты сам и весь твой город происходите от тех немногих, кто остался из этого рода, но вы ничего о нем не ведаете, ибо их потомки на протяжении многих поколений умирали, не оставляя никаких записей и потому как бы немотствуя. Между тем, Солон, перед самым большим и разрушительным наводнением государство, ныне известное под именем Афин, было и в делах военной доблести первым, и по совершенству своих законов стояло превыше сравнения; предание приписывает ему такие деяния и установления, которые прекраснее всего, что нам известно под небом».

Услышав это, Солон, по собственному его признанию, был поражен и горячо упрашивал жрецов со всей обстоятельностью и по порядку рассказать об этих древних афинских гражданах.

Жрец ответил ему: «Мне не жаль, Солон; я все расскажу ради тебя и вашего государства, но прежде всего ради той богини, что получила в удел, взрастила и воспитала как ваш, так и наш город. Однако Афины она основала на целое тысячелетие раньше, восприняв ваше семя от Геи и Гефеста, а этот наш город — позднее. Между тем древность наших городских установлений определяется по священным записям в восемь тысячелетий. Итак, девять тысяч лет назад жили эти твои сограждане [аналогия сути учения Махатм, которое говорит, что Атлантида погибла в 9564 г. до н.э.], и о чьих законах, и о чьем величайшем подвиге мне предстоит вкратце тебе рассказать; позднее, на досуге, мы с письменами в руках выясним все обстоятельнее и по порядку.

Законы твоих предков ты можешь представить себе по здешним: ты найдешь ныне в Египте множество установлений, принятых в те времена у вас, и прежде всего сословие жрецов, обособленное от всех прочих, затем сословие ремесленников, в котором каждый занимается своим ремеслом, ни во что больше не вмешиваясь, и, наконец, сословия пастухов, охотников и земледельцев, да и воинское сословие, как ты, должно быть, заметил сам, отделено от прочих, и членам его закон предписывает не заботиться ни о чем, кроме войны. Добавь к этому, что снаряжены наши воины щитами и копьями, этот род вооружения был явлен богиней, и мы ввели его у себя первыми в Азии, как вы — первыми в ваших землях. Что касается умственных занятий, ты и сам видишь, какую заботу о них проявил с самого начала наш закон, исследуя космос и из наук божественных, выводя науки человеческие, вплоть до искусства гадания и пекущегося о здоровье искусства врачевания, а равно и всех прочих видов знания, которые стоят в связи с упомянутыми. Но весь этот порядок и строй богиня еще раньше ввела у вас, устроя ваше государство, а начала она с того, что отыскала для вашего рождения такое место, где под действием мягкого климата вы рождались бы разумнейшими на Земле людьми. Любя брани и любя мудрость, богиня избрала и первым заселила такой край, который обещал порождать мужей, более кого бы то ни было похожих на нее самое. И вот вы стали обитать там, обладая прекрасными законами, которые были тогда еще более совершенны, и превосходя всех людей во всех видах добродетели, как это и естественно для отпрысков и питомцев богов. Из великих деяний вашего государства немало таких, которые известны по нашим записям и служат предметом восхищения; однако между ними есть одно, которое превышает величием и доблестью все остальные. Ведь по свидетельству наших записей, государство ваше положило предел дерзости несметных воинских сил, отправлявшихся на завоевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря [аналогия сути учения, в котором отражается желание атлантов покорить весь мир и стать царями всего мира, в силу чего и была предпринята атлантами экспансия на европейский континент]. Через море это в те времена возможно было переправиться, ибо еще существовал остров, лежавший перед тем проливом, который называется на вашем языке Геракловыми столпами (Гибралтар — прим. авт.). Этот остров [согласно Эзотерическому учению, остров Посейдонис, остаток от древнего материка Атлантиды] превышал своими размерами Ливию [так древние называли северную Африку] и Азию, вместе взятые, и с него тогдашним путешественникам легко было перебраться на другие острова, а с островов — на весь противолежащий материк, который охватывал то море, что и впрямь заслуживает такое название (ведь море по эту сторону упомянутого пролива является всего лишь заливом с узким проходом в него, тогда как море по ту сторону пролива есть море в собственном смысле слова, равно как и окружающая его земля воистину и вполне справедливо может быть названа материком). На этом-то острове, именовавшемся Атлантидой, возникло удивительное по величине и могуществу царство, чья власть простиралась на весь остров, на многие другие острова и на часть материка, а сверх того, по эту сторону пролива они овладели Ливией вплоть до Египта и Европой вплоть до Тиррении [Тиррения, или Этрурия, — область в Средней Италии, у побережья Тирренского моря]. И вот вся эта сплоченная мощь была брошена на то, чтобы одним ударом ввергнуть в рабство и ваши и наши земли и все вообще страны по эту сторону пролива. Именно тогда, Солон, государство ваше явило всему миру блистательное доказательство своей доблести и силы: всех превосходя твердостью духа и опытностью в военном деле, оно сначала встало во главе эллинов, но из-за измены союзников оказалось предоставленным самому себе, в одиночестве встретилось с крайними опасностями и все же одолело завоевателей и воздвигло победные трофеи. Тех, кто еще не был порабощен, оно спасло от угрозы рабства; всех же остальных, сколько ни обитало нас по эту сторону Геракловых столпов, оно великодушно сделало свободными. Но позднее, когда пришел срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные сутки вся ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землей; равным образом и Атлантида исчезла, погрузившись в пучину [полная аналогия сути учения]. После этого море в тех местах стало вплоть до сего дня несудоходным и недоступным по причине обмеления, вызванного огромным количеством ила, который оставил после себя осевший остров».

Ну, вот я и пересказал тебе, Сократ, возможно короче то, что передавал со слов Солона старик Критий. Когда ты вчера говорил о твоем государстве и его гражданах, мне вспомнился этот рассказ, и я с удивлением заметил, как многие твои слова по какой-то поразительной случайности совпадают со словами Солона. Но тогда мне не хотелось ничего говорить, ибо по прошествие столь долгого времени я недостаточно помнил содержание рассказа; поэтому я решил, что мне не следует говорить до тех пор, пока я не припомню всего с достаточной обстоятельностью. И вот почему я так охотно принял на себя те обязанности, которые ты вчера мне предложил: мне представилось, что если в таком деле важнее всего положить в основу речи согласный с нашим замыслом предмет, то нам беспокоиться не о чем. Как уже заметил Гермократ, я начал в беседе с ними припоминать суть дела, едва только вчера ушел отсюда, а потом, оставшись один, восстанавливал в памяти подробности всю ночь напролет и вспомнил почти все. Справедливо изречение, что затвержденное в детстве куда как хорошо держится в памяти. Я совсем не уверен, что мне удалось бы полностью восстановить в памяти то, что я слышал вчера; но вот если из этого рассказа, слышанного мною давным-давно, от меня хоть что-то ускользнет, мне это покажется странным. Ведь в свое время я выслушивал все это с таким истинно мальчишеским удовольствием, старик так охотно давал разъяснения в ответ на мои всегдашние расспросы, что рассказ неизгладимо запечатлелся в моей памяти, словно выжженная огнем по воску картина. А сегодня рано поутру я поделился рассказом вот с ними, чтобы им тоже, как и мне, было о чем поговорить.

Итак, чтобы наконец-то дойти до сути дела, я согласен, Сократ, повторить мое повествование уже не в сокращенном виде, но со всеми подробностями, с которыми я сам его слышал. Граждан и государство, что были тобою вчера нам представлены как в некоем мифе, мы перенесем в действительность и будем исходить из того, что твое государство и есть вот эта наша родина, а граждане, о которых ты размышлял, суть вправду жившие наши предки из рассказов жреца. Соответствие будет полное, и мы не погрешим против истины, утверждая, что в те-то времена они и жили…

Из диалога «КРИТИЙ»

Прежде всего, вкратце припомним, что, согласно преданию, девять тысяч лет тому назад была война между теми народами, которые обитали по ту сторону Геракловых столпов, и всеми теми, кто жил по эту сторону: об этой войне нам и предстоит поведать [полная аналогия сути учения]. Сообщается, что во главе последних вело войну, доведя ее до самого конца, наше государство, а во главе первых — цари острова Атлантиды; как мы уже упоминали, это некогда был остров, превышавший величиной Ливию и Азию, ныне же он провалился вследствие землетрясений и превратился в непроходимый ил, заграждающий путь мореходам, которые попытались бы плыть от нас в открытое море, и делающий плавание немыслимым. О многочисленных варварских племенах, а равно и о тех греческих народах, которые тогда существовали, будет обстоятельно сказано по ходу изложения, но вот об афинянах и об их противниках в этой войне необходимо рассказать в самом начале, описав силы и государственное устройство каждой стороны. Воздадим эту честь сначала афинянам и поведаем о них.

Как известно, боги поделили между собой по жребию все страны земли. Сделали они это без распрей: ведь неправильно было бы вообразить, будто боги не знают, что подобает каждому из них, или будто они способны, зная, что какая-либо вещь должна принадлежать другому, все же затевать об этой вещи распрю. Итак, получив по праву жребия желанную долю, каждый из богов обосновался в своей стране; обосновавшись же, они принялись пестовать нас, свое достояние и питомцев, как пастухи пестуют стадо [аналогия сути учения Махатм, согласно чему в начале зарождения новой цивилизации Боги спускаются с небес и обучают людей необходимым им в жизни вещам]. Но если эти последние воздействуют на тела телесным насилием и пасут скот посредством бича, то боги избрали как бы место кормчего, откуда удобнее всего направлять послушное живое существо, и действовали убеждением, словно рулем души, как им подсказывал их замысел. Так они правили всем родом смертных.

Другие боги получили по жребию другие страны и стали их устроять; но Гефест и Афина, имея общую природу как дети одного отца и питая одинаковую любовь к мудрости и художеству, соответственно получили и общий удел — нашу страну, по своим свойствам благоприятную для взращивания добродетели и разума, населив ее благородными мужами, порожденными землей, они вложили в их умы понятие о государственном устройстве. Имена их дошли до нас, но дела забыты из-за бедствий, истреблявших их потомков, а также за давностью лет. Ибо выживали после бедствий, как уже приходилось говорить, неграмотные горцы, слыхавшие только имена властителей страны и кое-что об их делах. Подвиги и законы предков не были им известны, разве что по темным слухам, и только памятные имена они давали рождавшимся детям; при этом они и их потомки много поколений подряд терпели нужду в самом необходимом и только об этой нужде думали и говорили, забывая предков и старинные дела. Ведь занятия мифами и разыскания о древних событиях появились в городах одновременно с досугом, когда обнаружилось, что некоторые располагают готовыми средствами к жизни, но не ранее. Потому-то имена древних дошли до нас, а дела их — нет. И тому есть у меня вот какое доказательство: имена Кекропа, Эрехтея, Эрихтония, Эрисихтона и большую часть других имен, относимых преданием к предшественникам Тесея, а соответственно и имена женщин, по свидетельству Солона, назвали ему жрецы, повествуя о тогдашней войне. Ведь даже вид и изображение нашей богини, объясняемые тем, что в те времена занятия воинским делом были общими у мужчин и у женщин и в согласии с этим законом тогдашние люди создали изваяние богини в доспехах — всё это показывает, что входящие в одно сообщество существа женского и мужского пола могут вместе упражнять добродетели, присущие либо одному, либо другому полу.

Обитали в нашей стране и разного звания граждане, занимавшиеся ремеслами и землепашеством, но вот сословие воинов — божественные мужи с самого начала обособилось и обитало отдельно. Его члены получали все нужное им для прожития и воспитания, но никто ничего не имел в частном владении, все считали всё общим и притом не находили возможным что-либо брать у остальных граждан сверх необходимого; они выполняли все те обязанности, о которых мы вчера говорили в связи с предполагаемым сословием стражей. А вообще о нашей стране рассказывалось достоверно и правдиво, и прежде всего говорилось, что ее границы в те времена доходили до Истма, а в материковом направлении шли до вершин Киферона и Парнефаeи, затем спускались к морю, имея по правую руку Оропию, а по левую Асоп. Плодородием же здешняя земля превосходила любую другую, благодаря чему страна была способна содержать многолюдное войско, освобожденное от занятия землепашеством. И вот веское тому доказательство: даже нынешний остаток этой земли не хуже какой-либо другой производит различные плоды и питает всевозможных животных. Тогда же она взращивала всё это самым прекрасным образом и в изобилии.

Но как в этом убедиться и почему нынешнюю страну правильно называть остатком прежней? Вся она тянется от материка далеко в море, как мыс, и со всех сторон погружена в глубокий сосуд пучины. Поскольку же за девять тысяч лет случилось много великих наводнений (а именно столько лет прошло с тех времен до сего дня), земля не накапливалась в виде сколько-нибудь значительной отмели, как в других местах, но смывалась волнами и потом исчезала в пучине. И вот остался, как бывает с малыми островами, сравнительно с прежним состоянием лишь скелет истощенного недугом тела, когда вся мягкая и тучная земля оказалась смытой и только один остов ещё перед нами. Но в те времена еще неповрежденный край имел и высокие многохолмные горы и равнины, которые ныне зовутся каменистыми, а тогда были покрыты тучной почвой, и обильные леса в горах. Последнему и теперь можно найти очевидные доказательства: среди наших гор есть такие, которые ныне взращивают разве только пчел, а ведь целы еще крыши из кровельных деревьев, срубленных в этих горах для самых больших строений. Много было и высоких деревьев из числа тех, что выращены рукой человека, а для скота были готовы необъятные пажити, ибо воды, каждый год изливаемые от Зевса, не погибали, как теперь, стекая с оголенной земли в море, но в изобилии впитывались в почву, просачивались сверху в пустоты земли и сберегались в глиняных ложах, а потому повсюду не было недостатка в источниках ручьев и рек. Доселе существующие священные остатки прежних родников свидетельствуют о том, что наш теперешний рассказ об этой стране правдив.

Таким был весь наш край от природы, и возделывался он так, как можно ожидать от истинных, знающих свое дело, преданных прекрасному и наделенных способностями землепашцев, когда им дана отличная земля, обильное орошение и умеренный климат. Столица же тогда была построена следующим образом. Прежде всего, акрополь выглядел совсем не так, как теперь, ибо ныне его холм оголен и землю с него за одну необыкновенно дождливую ночь смыла вода, что произошло, когда одновременно с землетрясением разразился неимоверный потоп, третий по счету перед Девкалионовым бедствием. Но в минувшие времена акрополь простирался до Эридана и Илиса, охватывая Пикн, а в противоположной к Пикну стороне гору Ликабет, притом он был весь покрыт землей, а сверху, кроме немногих мест, являл собой ровное пространство. Вне его, по склонам холма, обитали ремесленники и те из землепашцев, участки которых были расположены поблизости; но наверху, в уединении, селилось вокруг святилища Афины и Гефеста обособленное сословие воинов за одной оградой, замыкавшей как бы сад, принадлежащий одной семье. На северной стороне холма воины имели общие жилища, помещения для общих зимних трапез и вообще все то по части домашнего хозяйства и священных предметов, что считается приличным иметь воинам в государствах с общественным управлением, кроме, однако, золота и серебра: ни того ни другого они не употребляли ни под каким видом, но, блюдя середину между пышностью и убожеством, скромно обставляли свои жилища, в которых доживали до старости они сами и потомки их потомков, вечно передавая дом в неизменном виде подобным себе преемникам. Южную сторону холма они отвели для садов, для гимнасиев и для совместных летних трапез, соответственно ею и пользуясь. Источник был один — на месте нынешнего акрополя; теперь он уничтожен землетрясениями, и от него остались только небольшие родники кругом, но людям тех времен он доставлял в изобилии воду, хорошую для питья как зимой, так и летом. Так они обитали здесь — стражи для своих сограждан и вожди всех прочих эллинов по доброй воле последних; более всего они следили за тем, чтобы на вечные времена сохранить одно и то же число мужчин и женщин, способных когда угодно взяться за оружие, а именно около двадцати тысяч.

Такими они были, и таким образом они справедливо управляли своей страной и Элладой; во всей Европе и Азии не было людей более знаменитых и прославленных за красоту тела и за многостороннюю добродетель души.

Теперь, что касается их противников и того, как шли дела последних с самого начала. Посмотрим, не успел ли я позабыть то, что слышал еще ребенком, и выложу свои знания перед вами, чтобы у друзей все было общим. Но рассказу моему нужно предпослать еще одно краткое пояснение, чтобы вам не пришлось удивляться, часто слыша эллинские имена в приложении к варварам. Причина этому такова. Как только Солону явилась мысль воспользоваться этим рассказом для своей поэмы, он полюбопытствовал о значении имен и услыхал в ответ, что египтяне, записывая имена родоначальников этого народа, переводили их на свой язык, потому и сам Солон, выясняя значение имени, записывал его уже на нашем языке. Записи эти находились у моего деда и до сей поры находятся у меня, и я прилежно прочитал их еще ребенком. А потому, когда вы услышите от меня имена, похожие на наши, пусть для вас не будет в этом ничего странного — вы знаете, в чем дело. Что касается самого рассказа, то он начинался примерно так.

Сообразно со сказанным раньше, боги по жребию разделили всю землю на владения — одни побольше, другие поменьше — и учреждали для себя святилища и жертвоприношения. Так и Посейдон, получив в удел остров Атлантиду, населил ее своими детьми, зачатыми от смертной женщины, примерно вот в каком месте: от моря и до середины острова простиралась равнина, если верить преданию, красивее всех прочих равнин и весьма плодородная, а опять-таки в середине этой равнины, примерно в пятидесяти стадиях (стадий — мера длины = прибл. 193 м) от моря, стояла гора, со всех сторон невысокая. На этой горе жил один из мужей, в самом начале произведенных там на свет землею, по имени Евенор, и с ним жена Левкиппа; их единственная дочь звалась Клейто. Когда девушка уже достигла брачного возраста, а мать и отец её скончались, Посейдон, воспылав вожделением, соединяется с ней; тот холм, на котором она обитала, он укрепляет, по окружности отделяя его от острова и огораживая попеременно водными и земляными кольцами (земляных было два, а водных — три) всё большего диаметра, проведенными словно циркулем из середины острова и на равном расстоянии друг от друга. Это заграждение было для людей непреодолимым, ибо судов и судоходства тогда еще не существовало. А островок в середине Посейдон без труда, как то и подобает богу, привел в благоустроенный вид, источил из земли два родника — один теплый, а другой холодный — и заставил землю давать разнообразное и достаточное для жизни пропитание.

Произведя на свет пять раз по чете близнецов мужского пола, Посейдон взрастил их и поделил весь остров Атлантиду на десять частей, причем тому из старшей четы, кто родился первым, он отдал дом матери и окрестные владения как наибольшую и наилучшую долю и поставил его царем над остальными, а этих остальных — архонтами, каждому из которых он дал власть над многолюдным народом и обширной страной. Имена же всем он нарек вот какие: старшему и царю — то имя, по которому названы и остров, и море, что именуется Атлантическим, ибо имя того, кто первым получил тогда царство, было Атлант. Близнецу, родившемуся сразу после него и получившему в удел крайние земли острова со стороны Геракловых столпов вплоть до нынешней страны гадиритов, называемой по тому уделу, было дано имя, которое можно было бы передать по-эллински как Евмел, а на туземном наречии — как Гадир. Из второй четы близнецов он одного назвал Амфереем, а другого — Евэмоном, из третьей — старшего Мнесеем, а младшего Автохтоном, из четвертой — Эласиппом старшего и Местором младшего, и, наконец, из пятой четы старшему он нарек имя Азаэс, а последнему — Диапреп. Все они и их потомки в ряду многих поколений обитали там, властвуя над многими другими островами этого моря и притом, как уже было сказано ранее, простирая свою власть по сю сторону Геракловых столпов вплоть до Египта и Тиррении.

От Атланта произошел особо многочисленный и почитаемый род, в котором старейший всегда был царем и передавал царский сан старшему из своих сыновей, из поколения в поколение, сохраняя власть в роду, и они скопили такие богатства, каких никогда не было ни у одной царской династии в прошлом и едва ли будут когда-нибудь еще, ибо в их распоряжении было все необходимое, приготовляемое как в городе, так и по всей стране. Многое ввозилось к ним из подвластных стран, но большую часть потребного для жизни давал сам остров, прежде всего любые виды ископаемых твердых и плавких металлов, и в их числе то, что ныне известно лишь по названию, а тогда существовало на деле: самородный орихалк (орихалк — желтая медь), извлекавшийся из недр земли в различных местах острова и по ценности своей уступавший тогда только золоту. Лес в изобилии доставлял все, что нужно для работы строителям, а равно и для прокормления домашних и диких животных. Даже слонов на острове водилось великое множество, ибо корму хватало не только для всех прочих живых существ, населяющих болота, озера и реки, горы или равнины, но и для этого зверя, из всех зверей самого большого и прожорливого. Далее, все благовония, которые ныне питает земля, будь то в корнях, в травах, в древесине, в сочащихся смолах, в цветах или в плодах, — все это она рождала там и отлично взращивала. Притом же и всякий нежный плод и злак, который мы употребляем в пищу или из которого готовим хлеб, и разного рода овощи, а равно и всякое дерево, приносящее яства, напитки или умащения, например, непригодный для хранения и служащий для забавы и лакомства древесный плод, а также тот, что мы предлагаем на закуску пресытившемуся обедом, — всё это тогда под воздействием солнца священный остров порождал прекрасным, изумительным и изобильным. Пользуясь этими дарами земли, цари устроили святилища, дворцы, гавани и верфи и привели в порядок всю страну, придав ей следующий вид.

Прежде всего, они перебросили мосты через водные кольца, окружавшие древнюю метрополию, построив путь из столицы и обратно в нее. Дворец они с самого начала выстроили там, где стояло обиталище бога и их предков, и затем, принимая его в наследство, один за другим все более его украшали, всякий раз силясь превзойти предшественника, пока, в конце концов, не создали поразительное по величине и красоте сооружение. От моря они провели канал в три плетра (плетр — около 32 метров — прим. авт.) шириной и сто футов глубиной, а в длину на пятьдесят стадиев вплоть до крайнего из водных колец: так они создали доступ с моря в это кольцо, словно в гавань, приготовив достаточный проход даже для самых больших судов. Что касается земляных колец, разделявших водные, то вблизи мостов они прорыли каналы такой ширины, чтобы от одного водного кольца к другому могла пройти одна триера, сверху же они настлали перекрытия, под которыми должно было совершаться плавание: высота земляных колец над поверхностью моря была для этого достаточной. Самое большое по окружности водное кольцо, с которым непосредственно соединялось море, имело в ширину три стадия, и следовавшее за ним земляное кольцо было равно ему по ширине; из двух следующих колец водное было в два стадия шириной и земляное опять-таки было равно водному; наконец, водное кольцо, опоясывавшее находившийся в середине остров, было в стадий шириной.

Остров, на котором стоял дворец, имел пять стадиев в диаметре; этот остров, а также земляные кольца и мост шириной в плетр цари обвели круговыми каменными стенами и на мостах у проходов к морю всюду поставили башни и ворота. Камень белого, черного и красного цвета они добывали в недрах срединного острова и в недрах внешнего и внутреннего земляных колец, а в каменоломнях, где с двух сторон оставались углубления, перекрытые сверху тем же камнем, они устраивали стоянки для кораблей. Если некоторые свои постройки они делали простыми, то в других они забавы ради искусно сочетали камни разного цвета, сообщая им естественную прелесть; также и стены вокруг наружного земляного кольца они по всей окружности обделали в медь, нанося металл в расплавленном виде, стену внутреннего вала покрыли литьем из олова, а стену самого акрополя — орихалком, испускавшим огнистое блистание.

Обиталище царей внутри акрополя было устроено следующим образом. В самом средоточии стоял недоступный святой храм Клейто и Посейдона, обнесенный золотой стеной, и это было то самое место, где они некогда зачали и породили поколение десяти царевичей; в честь этого ежегодно каждому из них изо всех десяти уделов доставляли сюда жертвенные начатки. Был и храм, посвященный одному Посейдону, который имел стадий в длину, три плетра в ширину и соответственную этому высоту; в облике же постройки было нечто варварское. Всю внешнюю поверхность храма, кроме акротериев, они выложили серебром, акротерии же — золотом; внутри взгляду являлся потолок из слоновой кости, весь изукрашенный золотом, серебром и орихалком, а стены, столпы и полы сплошь были выложены орихалком. Поставили там и золотые изваяния: сам бог на колеснице, правящий шестью крылатыми конями и головой достающий до потолка, вокруг него — сто Нереид на дельфинах (ибо люди в те времена представляли себе их число таким), а также и много статуй, пожертвованных частными лицами. Снаружи вокруг храма стояли золотые изображения жен и всех тех, кто произошел от десяти царей, а также множество прочих дорогих приношений от царей и от частных лиц этого города и тех городов, которые были ему подвластны. Алтарь по величине и отделке был соразмерен этому богатству; равным образом и царский дворец находился в надлежащей соразмерности, как с величием державы, так и с убранством святилищ.

К услугам царей было два источника — родник холодной и родник горячей воды, которые давали воду в изобилии, и притом удивительную как на вкус, так и по целительной силе; их обвели стенами, насадили при них подходящие к свойству этих вод деревья и направили эти воды в купальни, из которых одни были под открытым небом, другие же, с теплой водой, были устроены как зимние, причем отдельно для царей, отдельно для простых людей, отдельно для женщин и отдельно для коней и прочих подъяремных животных; и каждая купальня была отделана соответственно своему назначению. Излишки воды они отвели в священную рощу Посейдона, где благодаря плодородной почве росли деревья неимоверной красоты и величины, а оттуда провели по каналам через мосты на внешние земляные кольца. На этих кольцах соорудили они множество святилищ различных божеств и множество садов и гимнасиев для упражнения мужей и коней. Все это было расположено отдельно друг от друга на каждом из кольцевидных островов; в числе прочего посредине самого большого кольца у них был устроен ипподром для конских бегов, имевший в ширину стадий, а в длину шедший по всему кругу. По ту и другую сторону его стояли помещения для множества царских копьеносцев, но более верные копьеносцы были размещены на меньшем кольце, ближе к акрополю, а самым надежным из всех были даны помещения внутри акрополя, рядом с обиталищем царя. Верфи были наполнены триерами и всеми снастями, какие могут понадобиться для триер, так что всего было вдоволь. Так было устроено место, где жили цари. Если же миновать три внешние гавани, то там шла по кругу начинавшаяся от моря стена, которая на всем своем протяжении отстояла от самого большого водного кольца и от гавани на пятьдесят стадиев; она смыкалась около канала, выходившего в море. Пространство внутри нее было густо застроено, а проток и самая большая гавань были переполнены кораблями, на которых отовсюду прибывали купцы, и притом в таком множестве, что днем и ночью слышались говор, шум и стук.

Итак, мы более или менее припомнили, что было рассказано тогда о городе и о древнем обиталище. Теперь попытаемся вспомнить, какова была природа сельской местности и каким образом она была устроена. Во-первых, было сказано, что весь этот край лежал очень высоко и круто обрывался к морю, но вся равнина, окружавшая город и сама окруженная горами, которые тянулись до самого моря, являла собой ровную гладь, в длину три тысячи стадиев, а в направлении от моря к середине — две тысячи. Вся эта часть острова была обращена к южному ветру, а с севера закрыта горами. Эти горы восхваляются преданием за то, что они по множеству, величине и красоте превосходили все нынешние: там было большое количество многолюдных селений, были реки, озера и луга, доставлявшие пропитание всем родам ручных и диких животных, а равно и огромные леса, отличавшиеся разнообразием пород, в изобилии доставлявшие дерево для любого дела. Такова была упомянутая равнина от природы, а над устроением ее потрудилось много царей на протяжении многих поколений. Она являла собой продолговатый четырехугольник, по большей части прямолинейный, а там, где его форма нарушалась, ее выправили, окопав со всех сторон каналом. Если сказать, каковы были глубина, ширина и длина этого канала, никто не поверит, что возможно было такое творение рук человеческих, выполненное в придачу к другим работам, но мы обязаны передать то, что слышали: он был прорыт в глубину на плетр, ширина на всем протяжении имела стадий, длина же по периметру вокруг всей равнины была десять тысяч стадиев. Принимая в себя потоки, стекавшие с гор, и огибая равнину, через которую он в различных местах соединялся с городом, канал изливался в море. От верхнего участка канала к его участку, шедшему вдоль моря, были прорыты прямые каналы почти в сто футов шириной, причем они отстояли друг от друга на сто стадиев. Соединив их между собой и с городом косыми протоками, по ним переправляли к городу лес с гор и разнообразные плоды. Урожай снимали по два раза в год, зимой получая орошение от Зевса, а летом отводя из каналов воды, источаемые землей.

Что касается числа мужей, пригодных к войне, то здесь существовали такие установления: каждый участок равнины должен был поставлять одного воина-предводителя, причем величина каждого участка была десять на десять стадиев, а всего участков насчитывалось шестьдесят тысяч; а те простые ратники, которые набирались в несчетном числе из гор и из остальной страны, сообразно с их деревнями и местностями распределялись по участкам между предводителями. В случае войны каждый предводитель обязан был поставить шестую часть боевой колесницы, так, чтобы всего колесниц было десять тысяч, а сверх того, двух верховых коней с двумя всадниками, двухлошадную упряжку без колесницы, воина с малым щитом, способного сойти с нее и биться в пешем бою, возницу, который правил бы конями упряжки, двух гоплитов, по два лучника и пращника, по трое камнеметателей и копейщиков, по четыре корабельщика, чтобы набралось достаточно людей на общее число тысячи двухсот кораблей. Таковы были относящиеся к войне правила в области самого царя; в девяти других областях были и другие правила, излагать которые потребовало бы слишком много времени.

Порядки относительно властей и должностей с самого начала были установлены следующие. Каждый из десяти царей в своей области и в своем государстве имел власть над людьми и над большей частью законов, так что мог карать и казнить любого, кого пожелает; но их отношения друг к другу в деле правления устроились сообразно с Посейдоновыми предписаниями, как велел закон, записанный первыми царями на орихалковой стеле, которая стояла в средоточии острова — внутри храма Посейдона. В этом храме они собирались то на пятый, то на шестой год, попеременно отмеривая то четное, то нечетное число, чтобы совещаться об общих заботах, разбирать, не допустил ли кто-нибудь из них какого-либо нарушения, и творить суд. Перед тем как приступить к суду, они всякий раз приносили друг другу вот какую присягу: в роще при святилище Посейдона на воле разгуливали быки; и вот десять царей, оставшись одни и вознесши богу молитву, чтобы он сам избрал для себя угодную жертву, приступали к ловле, но без применения железа, вооруженные только палками и арканами, а быка, которого удалось изловить, заводили на стелу и закалывали на ее вершине так, чтобы кровь стекала на письмена. На упомянутой стеле помимо законов было еще и заклятие, призывавшее великие беды на головы тех, кто их нарушит. Принеся жертву по своим уставам и предав сожжению все члены быка, они разводили в чаше вино и бросали в него каждый по сгустку бычьей крови, а всё оставшееся клали в огонь и тщательно очищали стелу. После этого, зачерпнув из чаши влагу золотыми фиалами и сотворив над огнем возлияние, они приносили клятву, что будут чинить суд по записанным на стеле законам и карать того, кто уже в чем-либо преступил закон, а сами в будущем по доброй воле никогда не поступят противно написанному и будут отдавать и выполнять лишь такие приказания, которые сообразны с отеческими законами. Поклявшись такой клятвой за себя самого и за весь род своих потомков, каждый из них пил и водворял фиал на место в святилище бога, а затем, когда пир и необходимые обряды были окончены, наступала темнота и жертвенный огонь остывал, все облачались в прекраснейшие иссиня-черные одежды, усаживались на землю при клятвенном огнище и ночью, погасив в храме все огни, творили суд и подвергались суду, если кто-либо из них нарушил закон; окончив суд, они с наступлением дня записывали приговоры на золотой скрижали и вместе со столами посвящали богу как памятное приношение.

Существовало множество особых законоположений о правах каждого из царей, но важнее всего было следующее: ни один из них не должен был подымать оружия против другого, но все обязаны были прийти на помощь, если бы кто-нибудь вознамерился свергнуть в одном из государств царский род, а также по обычаю предков сообща советоваться о войне и прочих делах, уступая верховное главенство царям Атлантиды. Притом нельзя было казнить смертью никого из царских родичей, если в совете десяти в пользу этой меры не было подано свыше половины голосов.

Столь великую и необычайную мощь, пребывавшую некогда в тех странах, бог устроил там и направил против наших земель, согласно преданию, по следующей причине. В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от бога природа, правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом: они блюли истинный и во всем великий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая все, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ. Они не пьянели от роскоши, не теряли власти над собой и здравого рассудка под воздействием богатства, но, храня трезвость ума, отчетливо видели, что и это все обязано своим возрастанием общему согласию в соединении с добродетелью, но когда становится предметом забот и оказывается в чести, то и само оно идет прахом и вместе с ним гибнет добродетель. Пока они так рассуждали, а божественная природа сохраняла в них свою силу, все их достояние, нами описанное, возрастало. И т. д.

Комментарии к диалогам «Тимей» и «Критий»

Идут годы, проходят десятилетия, но Платон ни слова не упоминает о своих длинных разговорах с учёными мужами в тени великих пирамид. Давно умер учитель Сократ, седина безжалостно покрыла голову нашего героя. Он уже создал свою философскую школу, которая со временем превратилась в Академию, обзавёлся учениками и почитателями. Его влияние на умы огромно, авторитет непререкаем, но уста великого философа молчат и не раскрывают тайны, которой он овладел в молодости.

И вот, через 50 лет после своего возвращения из Египта, Платон пишет два диалога «Тимей» и «Критий». Такой оригинальный жанр в написании философских произведений ввёл он сам, считая, что диалектический вопросно-ответный метод наиболее полно отражает всю гамму противоречивости и доказательности человеческих суждений. В этих работах философ рассказывает о таинственной земле, которая существовала за 9000 лет до его времени. Представляла она из себя огромный остров с гористой местностью. Горы кольцом охватывали периметр, плавно переходили в пологие предгорья, а те, в свою очередь, в широкую равнину. Именно здесь и обосновалась основная часть населения этого древнего материка. Назывался он Атлантида, а люди, населяющие его, атланты. Свой род вели они от бога Посейдона. И т. д. Здесь важно отметить, что согласно Эзотерическому учению об эволюции рас Атлантида была четвёртым материком, где жили атланты, представители четвёртой Коренной расы на Земле. Это всё является составной частью учения Махатм об эволюции рас и прекрасно объяснено в самом учении (см. исследование «Древнейшая история человечества»).

Укрепившись и окрепнув, жители Атлантиды создали сильное войско. Оно включало в себя военный флот из 1200 кораблей с экипажами в 240000 человек и сухопутные силы численностью 700000 человек. Такую армию нужно было кормить, одевать и обувать. Средства изыскивали на стороне: непрерывные войны стали неотъемлемой частью государственной политики атлантов. Успешные завоевания ещё более усилили потомков Посейдона. Кажется, уже не могло найтись ни одного народа, который имел бы в себе силы противостоять агрессору. Но судьба изменчива. На пути атлантов встали гордые Афины (древний город на месте гораздо более поздних современных Афин).

По словам Платона, 9000 лет тому назад (от момента получения Солоном сведений примерно в 500 г. до н.э.) Афины были могучим государством. Но в одиночестве противостоять захватчикам трудно. Атланты же из благородных и высокодуховных людей постепенно превратились в алчных, жадных и развратных особей, нагло и беспардонно попирающих основные человеческие ценности. Такое положение вещей вызвало резкий негатив у тех, кому по статусу было положено следить за нравственностью и чистотой помыслов простых смертных. Зевс и его окружение приняли решение уничтожить целый континент. Что и было сделано — быстро, чётко и оперативно. Земля разверзлась, бушующие воды хлынули на сушу. Таинственный остров погрузился в морскую бездну. Не повезло и гордым Афинам. Гнев богов, трансформированный в природную катастрофу, коснулся и их, сметя с лица земли могучее государство и погребя под обломками былого величия триумф победы над атлантами. И это всё в соответствие с учением Махатм случилось в 9564 г. до н.э.

Вот такую информацию можно почерпнуть из двух небольших диалогов, написанных Платоном на закате жизненного пути. Кажется, ничего особенного — нет ни прямых доказательств, опирающихся на серьёзные исследования, ни ссылок на какие-то древние и авторитетные источники. На первый взгляд — забавный миф, сказка. Но несмотря ни на что, легенда об Атлантиде пережила не то что самого философа, она пережила века, тысячелетия, породив огромное количество споров, гипотез и предположений. А почему? Наверное, потому что она жила не только в легендах, а являлась составной частью большого общего учения об эволюции рас, являющимся одним из разделов науки об обустройстве Вселенной, что предлагает нам Эзотерическая доктрина.

Два тысячелетия вопрос о таинственном материке то оживал в умах отдельных мыслителей, то затухал под влиянием воинственно настроенных противников платоновских учений. Самым серьёзным оппонентом, опровергающим любые доказательства какого-либо присутствия Атлантиды на земле, выступала церковь. Слуги господа официально относили дату сотворения мира к 5508 г. до н. э. Платон же лез во тьму веков, указывая временной интервал в 9000 лет, когда вообще ничего не могло быть даже в проекте. Только во второй половине XVIII века, когда влияние церкви стало ослабевать, о легендарной земле заговорили сначала шёпотом, а уж потом и вполголоса.

Громко и чётко произнесла запретное название Блаватская Елена Петровна (1831–1891) — теософ, писательница, путешественница. Будучи натурой талантливой, яркой и незаурядной, эта удивительная женщина утверждала в «Тайной Доктрине», что Атлантида существовала. За ней потянулись и другие исследователи, яростно споря, как о местонахождении таинственного материка, так и о самом его существовании в далёкие времена сказочной древности. Но ничего конкретного, доказательного и определённого они представить на суд общественности так и не смогли, безосновательно забыв, о чем писала Е. Блаватская.

Самый серьёзный и доказательный ответ на этот вопрос попытался дать Тур Хейердал — знаменитый норвежский путешественник (подробнее см. «Древнейшая история человечества»). Он обратил внимание учёного мира на сходство древних культур Малой Азии, Египта, Крита и отделённых от них океаном древних цивилизаций Мексики и Перу.

Действительно, у них много схожих черт. Поклонение Солнцу, браки между братьями и сёстрами для сохранения чистоты крови (заключались только между представителями правящих династий), схожая письменность — тексты с иероглифами в виде длинных широких лент, которые свёртывались в свитки. Немаловажным схожим фактором являются пирамиды, саркофаги, мумификация и маски. К тому же похожи одежда и обувь, изображения людей с птичьими и кошачьими головами. И уж совсем трудно объяснить простым совпадением один и тот же принцип создания водопроводных и канализационных систем в городах, а также один и тот же тип ткацкого станка.

Получается, что когда-то, очень давно, между Американским и Европейским континентами была связь. Может, именно огромный остров, названный Атлантидой, и являлся тем мостом, который связывал эти два материка. Центр всей мировой культуры того времени находился на нём. После природного катаклизма не все жители погибли. Часть атлантов перебралась в Америку, часть в Европу и Африку, унеся с собой культурное наследие когда-то великой цивилизации. Уничтоженная Атлантида возродилась в египетских пирамидах и оросительных системах древних народов Америки, в роскошных храмах Древнего Вавилона и достижениях медицины цивилизации Паракас.

Как представляется, Платон обладал изложенной выше информацией об Атлантиде, так как был Посвящённым и имел отношение к скрытым от общей массы людей сведениям, которые составляли уже в его времена часть Эзотерического учения. Блаватская говорит прямо об этом, ввиду чего Платон и измыслил такой сложный пересказ сведений об Атлантиде через своего дальнего родственника и Солона, чтобы исключить свою причастность к выдаче человечеству тайных знаний, чего он не имел права делать, т.к. был связан клятвой посвящения.

V. Душа по Платону

Платон — греческое воплощение одного из великих Учителей Белого Братства. В главных положениях, явленных Платоном в поздних диалогах, содержится Восточная Доктрина Мудрости. Корни Учения Махатм уходят в глубину тысячелетий, а его ветви образуют наиболее глубокие учения и мистерии на всех континентах, включая индийскую, египетскую, шумерскую, китайскую, древнеамериканскую, авестийскую, халдейскую и древнегреческую традиции. В XIX в. эзотерическую часть этой Доктрины приоткрыли «Письма Махатм» и «Тайная Доктрина» Блаватской. Но первым, кто в обозримые историей времена сделал общефилософскую часть Учения Махатм достоянием просвещённых масс, — стал Платон. В этом качестве он выступил в полном смысле мировым истолкователем и мировым Учителем. Когда он умер, афиняне погребли его с пышностью и на могиле его сделали надпись: «Двух сыновей Аполлон родил — Асклепия и Платона. Тот исцеляет тела, а этот — целитель души».

Платон родился в 428 или 427 до н.э. в Афинах и закончил жизнь там же, в 348 или 347 г. до н. э. Он принадлежал к аристократическому роду. В диалоге, в котором Солон беседовал с египетскими мудрецами, Платон поведал просвещенческое предание о погибшей Атлантиде, точнее, о её последнем великом острове. Платон в молодости познакомился с Сократом и стал одним из его лучших учеников. После обучения у Сократа он отправился к пифагорейцам, желая поучиться у них обозначать вещи с помощью чисел; отсюда так много высказываний об этом в «Тимее». Слушал он также Кратила, последователя Гераклита, и Гермиппа, последователя Парменида, желая постичь учения Гераклита и Парменида. Узнав, что философия пифагорейцев ведет своё происхождение из Египта, он отправился в Египет и возвратился, изучив там геометрию и жреческое искусство. Затем, поехав в Финикию, он встретил там персов и узнал от них учение Зороастра». Сообщается также, что одним из учителей Платона был известный поэт Эпихарм, который был учеником Пифагора.

В Афинах Платон основал знаменитую школу — Академию. Идеи Платона послужили истоком многовековой традиции платонизма и неоплатонизма. Для античного мира, а впоследствии для гностиков и для мыслителей христианских стран труды и идеи Платона стали приблизительно тем же, чем Упанишады и Пураны для Индии. Самим использованием слова «философия» в его значении особой области познания мир сегодня обязан именно Платону. Его идейное, духовное и нравственное древо, словно могучий, созвучный его имени платан, вот уже более двух тысячелетий возвышается над всевозможными философскими изысканиями. Труды Платона разделили судьбу многих великих творений. Во времена христианства их изучение фактически было под запретом, платоновская Академия закрыта, а его книги уничтожались. Лишь после завоевания Испании маврами и превращения Кордовского университета в ведущий образовательный и просветительный центр Европы западный мир по переведённым арабским источникам стал заново открывать великого мыслителя.

В культуре давно утвердилось представление о том, что у человека помимо тела есть душа. Дух и душу часто считают синонимами, и многие переводчики для складности текста произвольно заменяли одно слово другим. На иврите в оригинальных текстах Библии дух обозначается словом руах, тогда как душа — нефеш; на греческом в Септуагинте и Новом Завете: пневма и псюхе. В индийской и тибетской традициях этому соответствовали бы буддхи, прана и кама, но там подразделение всё же сложнее. Таким образом, у древних то, что не являлось физическим телом, разделялось по меньшей мере ещё на две составные. Например, Апостол Павел говорил о трёх: о теле, о душе и о духе. Такое деление человека на три начала порождало вопрос: чем же считать срединную душу? Ожидающим спасение был важен и другой вопрос: кого надлежит спасать, троих, двоих или одного?

Платон обладал колоссальными знаниями. Можно задаться вопросом — откуда это всё взялось? Нам представляется, что только статус Посвящённого дал ему доступ к некоторым знаниям, в частности, о душе. Как ниже увидим, сведения, о которых Платон поведал миру, являются даже на текущий момент интереснейшими. Причём эти знания современная наука объяснить не может. Итак, изложим позицию Платона о душе.

Платон от лица пифагорейца Тимея описал душевное устройство человека. При создании мира младшие боги, порождённые Всевышним Богом, приняли из Его рук бессмертное начало, т.е. дух. Для духа они создали из четырёх первоэлементов Земли — тело, колесницу. Колесница — это нечто бесчувственное и деревянное, иными словами, вегетативная, растительная часть человека. Когда человек спит, тело его попрежнему растёт. Даже после смерти продолжают наблюдаться некоторые растительные феномены тела. Платон говорит, что для растений, в сравнении с животными, характерна неподвижность. Не вдаваясь в объяснение того центра, который координирует этот растительный конгломерат, в общих положениях он указывает, что всё это относится к общей Душе Природы. Другими словами, физиологической частью в теле человека заведует Природа, или языком оккультизма — некие классы элементалов.

Двигательная часть, побуждаемая страстным и умственным началом в человеке, относится уже к царству животных и человека. Именно об этом владении тела Платон в основном и говорит: «…Божественные существа (т.е. богов) создал сам Демиург, а порождение смертных Он доверил тем, кого Сам породил. И вот они, подражая Ему, приняли из Его рук бессмертное начало души (т.е. дух) и заключили в смертное тело, подарив всё это [смертное] тело [бессмертной] душе вместо колесницы» (Тимей). Помимо бессмертного духа, который происходил из дарованной Богом субстанции и который боги вкладывали в соответствующие роды людей по соответствующему наделу данного бога (их зодиакальному знаку), они вложили в колесницу тела ещё и смертную душу, т.е. нечто промежуточное, чтобы высокий дух мог править и двигать земным, т.е. низшим по природе телом, ибо ведь карета не может ехать сама, но её влекут кони: «Они (боги) приладили к нему (к телу) [помимо духовной души, т.е. помимо бессмертного духа] ещё один, смертный, вид души, вложив в него опасные и зависящие от необходимости состояния: для начала — удовольствие, эту сильнейшую приманку зла, затем страдание, отпугивающее нас от блага, а в придачу двух неразумных советчиц — дерзость и боязнь — и, наконец, тюмон (гнев), который не внемлет уговорам, и надежду (здесь — наивность, изнеженность), которая не в меру легко внемлет обольщениям. Всё это они смешали с неразумным (не осмысливаемым) ощущением и с готовой на всё [животной] любовью и так довершили по законам необходимости смертный род души» (Тимей).

Поскольку соседство такой животной души оскорбило бы божественность духа, которому, как имеющему умственную природу, место (место проявления?) было отведено в голове, то для этой животной души была создана обитель в другой части тела — в туловище. Эта животная душа была создана состоящей из двух природ: благожелательной, приверженной порядку, и дурной, неистовой. Та душа, что откликается на высшие духовные устремления и разделяет место с мудрым сердцем, была помещена в верхней трети туловища, от шеи до солнечного сплетения, а та, что легко превращается в дикого зверя, — была заключена от солнечного сплетения до пупа: «…Именно в грудь и в так называемое туловище вложили они смертную душу; поскольку одна часть [этой смертной] души имеет более благородную природу, а другая — более низкую, они разделили полость этого туловища надвое, как бы обособляя [верхнюю] мужскую половину дома от [нижней] женской, а в качестве разделителя поставили френес диафрагмы. Ту часть [смертной] души (псюхе), что причастна мужественному и возлюбила победу [и справедливость], они водворили поближе к голове, между френон (солнечным сплетением) и шеей, дабы она внимала приказам духа (логоса) и силой помогала ему сдерживать род эпитюмион (причастный тюмосу, вожделениям), едва только те не пожелают добровольно подчиниться властному слову, исходящему из верховной твердыни акрополя» (Тимей). Второй вид смертной души, который проявляется в вожделениях (греч. эпитюмос), называется тюмос (ср. с палийским тумо и санскр. тамас). Этот вид души боги поместили в области живота.

Е. П. Блаватская, комментируя это подразделение души, писала, что: «В аллегории колесницы и крылатых коней, данной в „Федре“, он (Платон) изображает психическую природу (природу души) как сложную и двойственную; тумос или эпитумическая часть, образованная из субстанций феноменального мира, и тумоэйдос (Θυμοειδές), сущность которого связана с миром вечным. Тумоэйдос (Θυμοειδές) — это буквально „прообраз тумоса“. Есть два Тумоса. Египетский Тум есть Фохат (наивысший духовный носитель). Еврейское Туммим, нагрудник жрецов, состоял из двенадцати знаков Зодиака, и это было средоточие солнечного сплетения, ключ к управлению силами природы. Египетские жрецы носили на груди Скарабея, имевшего то же значение, ибо Скарабей катал шар — хираньягарбха мира, тождественное мировому солнечному сплетению. Но другой Тум есть Тьма, тамас, как антитеза Свету Фохата».

Платон далее пишет, что вторую часть смертной души, которая имеет «более низкую природу» и «которая несёт в себе вожделение к еде, питью и ко всему прочему… они водворили между грудобрюшной преградой и областью пупа… Там они и посадили эту часть души на цепь, как дикого зверя, которого невозможно укротить, но приходится питать ради его связи с целым (связи между божественной природой в человеке и его физическим телом), раз уж суждено возникнуть смертному роду. Они устроили так, чтобы этот зверь вечно стоял у своей кормушки и обитал подальше от разумной души, возможно, менее досаждая ей своим шумом и рёвом, дабы та могла без помехи принимать свои решения на благо всем частям тела вместе и каждой из них в отдельности. Они знали, что он (зверь) не будет понимать рассуждения, а даже если что-то из них и дойдёт до него через ощущение, не в его природе будет об этом заботиться; он обречён в ночи и во время дня обольщаться игрой подобий и призраков» (Тимей).

Этот вид животной души, то есть вторая, низшая часть души, совершенно несамостоятелен, ибо, хотя он — живое существо (по оккультной терминологии — элементарий), он тем не менее не способен по собственной воле покинуть наше тело, ибо привязан природой к нашему телу, как сказал Платон выше, — «ради связи с целым»: «Всё, что причастно жизни, по всей справедливости и правде может быть названо живым существом; так, и предмет этого нашего рассуждения причастен третьему виду души, который, согласно сказанному прежде, водворён между грудобрюшной преградой и пупом и притом не имеет в себе ни мнения, ни рассудка, ни ума, а только ощущение удовольствия и боли, а также вожделения» (Тимей). Животная душа, будучи таковым особым полусамостоятельным существом в теле, для управы на него потребовало некие средства: «И вот Бог, вознамерясь найти на него управу, построил вид печени и водворил в логово к зверю… Таким образом [ум посредством горечи печени делал бы так, что] на зверя находил бы страх… [Или в ином случае управляющий ум] прибегнет к прирождённому печени свойству сладости… Благодаря этому обитающая в области печени часть души должна стать просветлённой и радостной, ночью же вести себя спокойно, предаваясь пророческим снам, коль скоро она уже непричастна [обычному] рассудку и мышлению… Они (боги) постарались приобщить к истине даже [эту] низменную часть нашего существа (животную душу) … Соседствующий с печенью орган (селезёнка) был создан и помещён налево от неё (от печени) ради её блага, дабы сохранять её неизменно лоснящейся и чистой, служа ей наподобие губки, которая всегда лежит наготове подле зеркала. Стоит только каким-либо загрязнениям, порождаемым недугами тела, появиться близ печени, как их тотчас устраняет селезёнка, вбирая их в свои бескровные полости… Вот что мы думаем о душе, о её смертной и божественной частях, а равно и о том, как, в каком соседстве и по каким причинам каждая из этих частей получила своё отдельное местожительство» (Тимей).

Платон обмолвился, что животная душа обитает в печени. Так ли говорил сам Платон или нет, но печень в представлении древних являлась весьма примечательным органом, и прорицание по печени являлось в отдельные времена государственно установленной процедурой. Особенность печени заключается в том, что в ней постоянно находится до пятой части всей крови человека, а поскольку общепризнанным в древности вместилищем животной души была кровь, то и орган с таким её вмещением мог в некотором смысле считаться «местом обитания» души. Животное обычно живёт возле кормушки, и если тело не возбуждено половой страстью, когда венозная кровь устремляется к известным местам, то в остальное время это животное пасётся около желудка и печени. Кости, мышцы и прочее Платон выводит из единой основы, которую он называет «мозгом», или «семенем», прежде всего — костным мозгом. Сегодня известно, что производителями клеток выступают стволовые клетки, локализующиеся преимущественно в костном мозге. Предполагают, что они закладываются в эмбриогенезе в относительно небольшом количестве (порядка сотен тысяч — миллионов).

Платон пишет: «Что касается костей, мышц и вообще всей подобной природы, то с ней дело обстоит вот как: начало всего этого — рождение мозга; в нём укоренены те узы жизни, которые связуют душу с телом, в нём лежат корни рода человеческого. Но сам мозг рождён из другого. Дело было так: среди всех исходных [огненных] треугольников (ноуменального, т.е. непроявленного плана) Бог выбрал и обособил наиболее правильные и ровные, которые способны были в наибольшей чистоте организовывать огонь и воду, воздух и землю; затем, отделив каждое от своего рода, он соразмерно смесил их, приготовляя общее семя для всего смертного рода, и устроил из этого мозг. В нём он насадил [согласно стихиям] все роды душ, а утвердив их, разъял мозг уже при самом первом рассечении (при проявлении из мира причинного, непроявленного, в мир проявленный) на такое множество тел, чтобы они своим числом и устройством соответствовали вышеназванным родам (стихиям). Ту долю, которой суждено было, как некоей пашне, воспринять семя божественного начала, он сделал (предпослал быть) со всех сторон округлой и нарёк эту долю головным мозгом, предвидя, что вместивший её сосуд по завершении каждого живого существа станет головой» (Тимей).

Для животной же души специального постоянного места не оказалось, ибо животная душа, будучи составом непостоянным и множественным, как бы находится по всему туловищу, или в любых его частях, в зависимости от ситуации или состояния человека. И действительно, ведь животная душа живёт через кровь, а та пребывает во всём теле. В «Айтареяараньяка», например, говорится: «Поистине, с самого начала она (самость) есть в мужчине как зародыш, называемый семенем. Это семя, то есть силу, собранную из всех членов тела, он носит как себя в самом себе» (II 5.1.2). В Авесте говорится, что если местонахождение духовной души (буддхи) — в сердце, то «местонахождение [животной] души — во всём теле, то есть это так, как стопа помещается в обуви» (Суждения Духа разума, XL).

О разновидности вторичного «мозга» Платон продолжает: «Другая доля [мозга] должна была получить оставшуюся, то есть смертную, часть души; её он разъял на округлые, и притом продолговатые, тела, также наименовав их все в целом мозгом, хоть и не в прямом смысле. От них, как от якорей, он протянул узы, долженствующие скрепить всю душу» (Тимей). Мозговую основу Бог положил заключить в костные одеяния: «Так он замкнул всё семя в защитную камнеподобную ограду» (Тимей). Физические частицы «мозга», на которых укоренена животная (астральная) душа, постоянно сочятся из костей и из гипофиза в кровяное русло семенем, рассредоточены по всему телу: «…Словно у особо плодоносного дерева, мозг рождает в избытке струящееся семя» (Тимей).

Индийские тексты утверждают, что пища, принимаемая человеком, проходит семь стадий трансмутации, заканчиваясь выделением из костного мозга наиболее тонкого результата всех предыдущих превращений — оджаса, который, попадая в кровь, разносится по всему телу. Оджас есть концентрат психической энергии, проводник жизненности, души, аналогичный пране, и именно его присутствие столь привлекает к открытой крови всевозможные низшие сущности из астрального плана. В Агни Йоге о средоточии психической энергии говорится:

«– Адреналин близок псих. энергии?

— До известной степени, как один ингредиент.

— Мне кажется, кристалл псих [ической] энергии должен быть синтезом многих выделений?

— Конечно, кристалл психической энергии будет довольно сложным.

— Но какие ещё железы, кроме Реn. (Pineal, эпифиз, шишковидная железа) и Р. (Рituatari, гипофиз), выделяют её?

— Около солнечного сплетения.

— Около гортани?

— Меньше. Конечно, не органы выделяют, но некоторые собирают».

Эритроциты, судя по всему, являются одним из агентов переноски данной энергии, и, надо полагать, именно данная энергия служит «скрепами», удерживающими душу (низший астрал) возле кормушки тела. Когда какой-либо энергетический центр человека приходит в активное состояние, например, непроизвольно откликаясь на земные или космические колебания, это неизменно сопровождается устремлением туда кровяного потока. Йоги вынуждены иногда вызывать кровотечение, чтобы отвести опасность повышенного давления от более тонкого органа. Отсюда опасность искусственных активизаций энергетических центров посредством «упражнений» и «особого дыхания». О связи эритроцитов с энергией говорит и другой пример. Так, когда душа (астрал) выходит из тела во время комы, возвращения души добиваются путём искусственного сердцебиения. Правда, как утверждается в Агни Йоге, подобное часто ведёт к разложению астрального тела, нарушению кармических линий. Гальванизируемое дополнительной энергией сердце запускает поток кровяного электромагнита, что притягивает конгломерат частиц выделившегося астрала обратно. Примерно тем же «гравитационным» притяжением пульсирующее Солнце удерживает возле себя тела планет, а пульсирующая Земля — тела своих обитателей.

Если три вышеназванных типа души имеют расположение в человеческом теле выше или около пупка, то четвёртое существо, так называемый «влекущий к соитию эрос», дополнительное существо» согласно Платону, расположен ниже пупка, правильнее было бы сказать — на уровне верхней линии бедра. Платон называет этот мозг в области половых органов «детородным мозгом». Такое наименование мозга, конечно, условно, ибо и во времена Платона было известно, что в области детородных органов никакого мозгового вещества нет. Тем не менее проявление в этой части определённых самостоятельных, и независимых от воли человека, реакций побуждало назвать это место «мозгом», ибо что кроме «ума» может повелевать чьим-либо поведением?

Задолго до психоанализа Платон показал связь психической энергии (эрота) с человеческой творческой активностью, с тем отличием, что кроме животной побуждающей её части выделил и истинно человеческую, божественную: «Когда входящая в его (человека) состав душа слишком сильна для тела [животным эротом] и притом яростна, она расшатывает тело и наполняет его изнутри недугами; самозабвенно предаваясь исследованиям и наукам, она его истощает; если её распаляют задором и честолюбием труды учительства и публичные или частные словопрения, тогда она перегревает тело, сотрясает его устои, вызывает истечения и притом вводит в обман большинство так называемых врачей, понуждая их винить в происходящем неповинное в этом тело.

Напротив, когда большое, превосходящее душу тело соединяется со скудным и немощным умом, то, поскольку людям от природы даны два вида вожделений — телесное вожделение (низший эрот) к еде [и любострастию] и божественнейшее в нас вожделение (божественный эрот) к разуму, — [то в таком склонном к животности теле] порывы более сильной [низменной] стороны побеждают и умножают собственную силу, а душу между тем делают тупой, непонятливой и забывчивой, навлекая на человека невежество, этот злейший из всех недугов. От того и другого есть лишь одно спасение — не возбуждать [эротом] ни души в ущерб телу, ни тела в ущерб душе, но давать обеим сторонам состязаться между собой, дабы они пребывали в равновесии и здравии. <…> В нас обитают три различных между собой вида души, каждый из которых имеет собственные движения. В соответствии с этим мы должны сейчас совсем вкратце сказать, что тот вид души, который пребывает в праздности и забрасывает присущие ему движения, по необходимости оказывается слабейшим, а тот, который предаётся упражнениям, становится сильнейшим; поэтому надо строго следить за тем, чтобы движения их сохраняли должную соразмерность.

Что касается главнейшего вида нашей души, то её должно мыслить себе как [Духовного] Даймона [демона], приставленного к каждому из нас Богом; это тот вид, который, как мы говорили, обитает на вершине нашего тела и устремляет нас от земли к родному небу как небесное, а не земное порождение; и эти наши слова были совершенно справедливы, ибо голову, являющую собою наш корень, божество простёрло туда, где изначально была рождена [светлая] душа, а через это оно сообщило всему телу прямую осанку» (Тимей).

Древние под «семенем, исходящим из мозга», понимали телесный вид оджаса, тонкоматериальную субстанцию, которая, согласно классическим индийским текстам, в частности по Аюрведе, проходит длительный процесс трансмутации, символически описываемый семью стадиями преобразования пищи: пищевой сок, кровь, мышцы, сухожилия, жир (надкостница), костный мозг, семя (оджас). Платон приводит точно такую же последовательность трансмутации: «…При естественном порядке вещей мышцы и сухожилия возникают из крови (причём сухожилия возникают из сродных им кровяных волокон, а плоть — из сгустков той крови, которая не имеет волокон); далее, от сухожилий и плоти в свою очередь отделяется клейкое и жирное вещество, которое приклеивает плоть к кости и одновременно способствует росту последней, заключающей в себе мозг, между тем как чистейшая его часть, составленная из самых гладких и скользких треугольников, просачивается сквозь плотную костяную толщу, по капле льётся из кости [внутрь] и орошает [костный] мозг» (Тимей).

В другом диалоге, «Кратил», обе части смертной души, т.е. высший астрал и низший астрал, рассматриваются Платоном как два коня, запряжённые в карету с возницей. Образ коней, как и представление о человеке-колеснице, полностью взят из пифагорейской традиции, а пифагорейцы привнесли её из Индии. У Платона возница — это бессмертный дух человека, а колесница — физическое тело. На Востоке кони в этом символическом экипаже трактуются как чувственный инструмент человека. Однако важно обратить внимание, что в отличие от относительно бездушной кареты, олицетворяющей физическое (растительное) тело, кони обладают определённой самостоятельностью и собственной волей. Воля и устремление так называемой «низшей природы» не могут существовать сами по себе, ибо должны проистекать из монады центра, от духа. Эти воля и устремление принадлежат животному сознанию, близкому тому, чем является человеческая личность. Если в процессе каждого земного воплощения человека образуется его личность, то и у животного комплекса человека образуется за время жизни аналогичное животное «сознание». Насколько это сознание самостоятельно, а насколько тяготеет к родовой душе, зависит от каждого конкретного случая.

У богов, так же как и у людей, в их колесницах впряжены два коня. Но оба коня, в отличие от человеческих, — «благородны и происходят от благородных». Платон, как и многие другие древние мыслители, нашу планету отождествлял с животным, имеющим своё тело и свою животную душу. В космологическом смысле колесницами богов у Платона являются планеты, а их конями — два принципа такого планетарного животного: «Великий предводитель на небе, Зевс, на крылатой колеснице едет первым, всё упорядочивая и обо всем заботясь. За ним следует воинство богов и гениев, выстроенное в одиннадцать отрядов (вместе с Зевсом — двенадцать знаков Зодиака); одна только Гестия не покидает дома богов, а из остальных все главные боги, что входят в число двенадцати, предводительствуют каждый порученным ему строем» (Федр, 247а).

У земных же людей, или, согласно индийской классификации, — у потомков лунной династии, кони не как у богов. Платон говорит, что у божественных коней происхождение божественное, а у человеческого, второго коня, «происхождение иное». Согласно индийской классификации, божественные кони — от Солнца, и обладатели такого устроения — Солнечная династия. Соответственно дурной конь людей Земли — от Луны. Ведь и индусы, и Платон предками земных людей, или, правильнее сказать, — их тел (ибо дух — от богов), называют лунных обитателей, питри. Согласно оккультной классификации, один конь у людей, так же как и у богов, означает душевно-праническое тело, а другой — животно-эфирное тело; но тогда как первое, т.е. праническое, тело у всех — божественного происхождения, ибо принцип праны для природы — един, то второе, т.е. эфирное тело, у земных людей — от Луны, а страстное — от подземного огня, называемого пифагорейцем Филолаем «Противоземлёй».

В «Тайной Доктрине» лунное эфирное тело названо чхая и сказано, что его выделили лунные питри. Это лунное эфирное тело и стало основой, на которой впоследствии, как по шаблону, стало строиться земное физическое тело. Лунное эфирное тело стало основой для физических тел минералов, растений, животных и человека, и благодаря этому и появилась возле Луны целая планета, состоящая из всего этого, — Земля. Луна вместе со своей эфирной основой передала Земле свою жизнь. Почему же данный второй конь в земном человеке становится вздорен и неистов вожделениями, как дикий зверь? Отчего человек часто уподабливается разъярённой, безумствующей или кривляющейся, подличающей и вороватой обезьяне? Кажется, прямого ответа Платона на этот вопрос в дошедших текстах не сохранилось. Имеются лишь косвенные упоминания. Платон показал цитадель этого звериного начала — «детородный ум», т.е. половые органы. Но откуда происхождение сего вулкана, и как это связано с лунной природой, с лунным животным, которое по природе само смирно и непритязательно? Платон говорит о родоначалии обоих коней: «Пан, [как считают некоторые], сын Гермеса, отличается двойственной природой… Это слово (Пан) означает „всё“, его можно повернуть и так, и этак, почему оно и оказывается двойственным: истинным и ложным (положительным и дурным) … Так вот, истинная часть его (связуется благородным конём, который от Гермеса) — гладкая, божественная и витает в горных высях, среди богов, а ложная (связуется дурным, косматым конём, который от Пана) находится среди людской толпы — косматая, козлиная. Отсюда и большинство преданий, и вся трагическая ложь… Брат похож на брата — это и не удивительно» (Кратил, 408c).

Согласно греческим мифам, низший Пан — хозяин лесов, стад и животных, известен своим преследованием нимф и нередко изображался с громадным фаллосом. Он волосат, словно обезьяна. Означая «всё», в низшем значении Пан — это хозяин низшей природы нашей Земли, Хозяин Земли. Он же есть отец всего неистового и звериного в человеке, ибо при создании земного человека, как и при создании животных, вдохнул в них свою звероподобную душу.

Платон говорит, что Луна, как и другие планеты, также получила свой посев душ при очередном распределении Зевса. Согласно индийскому мифу, это новое насаждение происходило после пахтания дэвами и асурами Мирового Океана (Солнечной системы) и спасения человечества от Мирового Потопа (переселение с погибшей планеты в корабле Аргха на Луну). Платон говорит о лунной предыстории человеческих тел: «Раньше, однако, мы должны кое-что узнать о человеческой природе и о том, что она претерпела. Когда-то наша природа была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде всего, люди были трёх полов, а не двух, как ныне, — мужского и женского, ибо существовал ещё третий пол, который соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, и от него сохранилось только имя, ставшее [ныне] бранным, — андрогины, и из него видно, что они (андрогины) сочетали в себе вид и наименование обоих полов — мужского и женского. Кроме того, тело у всех было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же, сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых; голова же у двух этих лиц, глядевших в противоположные стороны, была общая, ушей имелось две пары…»

Аргха в индийской традиции означает Луну, равно как и библейская Агарь, согласно пояснению ап. Павла, означает Луну. Двуполость, т.е. андрогинность, это когда в одном теле присутствуют две монады, а не когда, как у гермафродита, одновременно наличествуют и те, и другие половые органы. Показанные Платоном лунные люди с двойным набором таковых есть аллегория. В те далёкие времена были андрогины, а не гермафродиты, и поведанное Платоном — есть история о создании на лунноземном Глобусе эфироастральных прототипов тел будущих земных людей. Описанный симбиоз породил лунную гигантскую обезьяну, внешний вид которой с изрядной долей юмора мифологизировал Платон (см. «Пир»). Лунная обезьяна включила в себя, во-первых, то, что названо животной душой, т.е. лунное животное, центр активности которого у человека тяготеет, по Платону, к животу. Во-вторых, включила огненное звериное кама начало, т.е. душу бывших людей эволюции Мартанды, которая имеет два места приложения — головной мозг (область четверохолмия) и область половых органов. Оно называется звериное, ибо проявляется с жестокостью и коварством, далеко выходящими за рамки животного.

Лунная человекообразная обезьяна стала эфироастральной основой земного человека, носителем его низшей половины души, и обнаружить двойственность этого носителя оказывается весьма непросто. Такое сращивание породило в оккультной литературе большую путаницу. Данный состав называют и низший астрал, и эфирный двойник.

В данном разделе показано, что знания, которыми обладал Платон, схожи в своей сути с индийскими представлениями о душе. На данные Платона опиралась и Блаватская в своей «Тайной Доктрине». Эти данные настолько выходят за рамки обыденного понимания бытия, что только как наличием необычного источника их происхождения и можно объяснить обладание этими седениями Платоном. И этим источником было учение Махатм.

ГЛАВА 2. Формирование мировоззрения в Греции

I. История Древней Греции

Показателем зрелости раннегреческой культуры является зарождение философских концепций (см. главу 1). Философия как отрасль научного знания и как мировоззренческая дисциплина предполагает довольно высокий уровень социально-экономи­ческого и культурного развития. Раннюю греческую философию называют натурфилософией потому, что философские и собственно научные знания составляли еще единое целое. Греческие философы этого времени больше занимались объяснением природы (например, математическими расчетами и астрономическими наблюдениями), чем другими философскими темами. Наиболее влиятельные философские школы возникали на периферии греческого мира, в Ионии и Великой Греции, где общее историческое развитие шло быстрее, чем в Балканской Греции.

Ионийские философы Фалес, Анаксимандр и Анаксимен пытаются дать материалистическое истолкование происхождения мира. Они ищут материальную первооснову, первичное вещество, из которого состоят все видимые вещи. Фалес считал таким первовеществом воду, Анаксимен — воздух. Интересна гипотеза Анаксимандра, который полагал, что первоматерией являются бесконечно малые частицы, которые он назвал апейрон. Философ Гераклит из Эфеса считал первоматерией огонь. По мнению ионийских мыслителей, вода, воздух, апейрон или огонь, сгущаясь или разрежаясь, образуют все видимое разнообразие мира. Большим достижением греческой философии этого времени является учение об элементах диалектики, которое развивал Гераклит. Ему принадлежит важное философское положение: «Все течет», т.е. все изменяется, нет застывших положений, существует лишь непрерывное развитие. Каждая вещь, каждое явление — лишь момент всеобщего развития. Концепции раннегреческих философов представляли собой попытку рационалистического объяснения мира, они отражали и вместе с тем обосновывали рационализм мышления древних греков, освобождали его от пут религиозного мистицизма, утверждали уверенный оптимистический взгляд на мир, на силы и способности человеческой личности.

В данной главе ставим задачу изучить вопрос о том, кто, какие народы повлияли на становление исторического греческого общества, чтобы в конечном итоге понять корни того мировоззрения, которое, согласно науке, явилось зачатками (см. главу 1) философской мысли на планете. Для этого рассмотрим кратко историю Древней Греции по авторитетному учебнику «История Древней Греции» под авторством коллектива маститых учёных В. И. Кузищина, Ю. В. Андреева, Г. А. Кошеленко, Л. П. Маринович (3-е изд., перераб. и доп., 2003 г.).

1. Греция в раннеэлладский период (до конца III тысячелетия до н.э.).

Создателями микенской культуры были ахейцы, вторгшиеся на Балканский полуостров на рубеже III–II тысячелетий до н.э. с севера, из района Придунайской низменности или из степей Северного Причерноморья, где они обитали первоначально. Продвигаясь все дальше на юг по территории страны, которая в дальнейшем стала называться их именем, ахейцы частью уничтожали, а частью ассимилировали коренное догреческое население этих областей, которое позднейшие греческие историки назвали пеласгами (пеласги были, по всей видимости, народом, родственным минойцам). По соседству с пеласгами, частью на материке, а частью на островах Эгейского моря, обитали еще два народа: лелеги и карийцы. По словам Геродота, вся Греция некогда называлась Пеласгией (греки называли себя эллинами, а свою страну — Элладой. Однако оба эти названия в таком значении появляются в письменных источниках лишь в сравнительно позднее время — не ранее VII в. до н. э.). Позднейшие греческие историки считали пеласгов и других древнейших обитателей страны варварами (т.е. не местным населением, а пришлым), хотя в действительности их культура не только не уступала культуре самих греков, но первоначально, по-видимому, во многом ее превосходила. Об этом свидетельствуют археологические памятники так называемой раннеэлладской эпохи (вторая половина III тысячелетия до н.э.), открытые в разных местах на территории Пелопоннеса, Средней и Северной Греции. Современные ученые обычно связывают их с догреческим населением этих районов.

В начале III тысячелетия до н. э. (период халколита, или перехода от камня к металлу — меди и бронзе) культура материковой Греции еще была тесно связана с раннеземледельческими культурами, существовавшими на территории современных Болгарии и Румынии, а также в южном Поднепровье (зона «трипольской культуры»). Общими для всего этого обширного региона были некоторые мотивы, использовавшиеся в росписи глиняной посуды, например мотивы спирали и так называемого меандра. Из прибрежных районов Балканской Греции эти виды орнамента распространились также на острова Эгейского моря, были усвоены кикладским и критским искусством. С наступлением эпохи ранней бронзы (середина III тысячелетия до н.э.) культура Греции начинает заметно опережать в своем развитии другие культуры юго-восточной Европы. Она приобретает новые характерные черты, ранее ей не свойственные.

Среди поселений раннеэлладской эпохи особенно выделяется цитадель в Лерне (на южном побережье Арголиды). Расположенная на невысоком холме неподалеку от моря цитадель была обнесена массивной оборонительной стеной с полукруглыми башнями. В ее центральной части было открыто большое (25 × 12 м) прямоугольное здание — так называемый дом черепиц (обломки черепицы, некогда покрывавшей крышу здания, были найдены в большом количестве во время раскопок). В одном из его помещений археологи собрали целую коллекцию (более 150) выдавленных на глине оттисков печатей. Когда-то этими глиняными «ярлыками», по всей видимости, запечатывались сосуды с вином, маслом и другими припасами. Эта интересная находка говорит о том, что в Лерне находился крупный административный и хозяйственный центр, отчасти уже предвосхищавший по своему характеру и назначению более поздние дворцы микенского времени. Аналогичные центры существовали и в некоторых других местах. Их следы обнаружены, например, в Тиринфе (также южная Арголида, недалеко от Лерны) и в Аковитике (Мессения на юго-западе Пелопоннеса).

Наряду с цитаделями, в которых, судя по всему, жили представители родоплеменной знати, в Греции раннеэлладской эпохи существовали поселения также и другого типа — небольшие, чаще всего очень плотно застроенные поселки с узкими проходами-улицами между рядами домов. Некоторые из этих поселков, в особенности, расположенные вблизи от моря, были укреплены, в других отсутствовали какие-либо оборонительные сооружения. Примерами таких поселений могут служить Рафина (восточное побережье Аттики) и Зигуриес (северо-восточный Пелопоннес, недалеко от Коринфа). Судя по характеру археологических находок, основную массу населения в поселениях этого типа составляли крестьяне-земледельцы. Во многих домах были открыты специальные ямы для ссыпки зерна, обмазанные изнутри глиной, а также большие глиняные сосуды для хранения различных припасов. В это время в Греции уже зарождалось и специализированное ремесло, представленное в основном такими его отраслями, как гончарное производство и металлообработка. Численность профессионалов-ремесленников была еще очень невелика, а их продукция обеспечивала в основном местный спрос, лишь незначительная ее часть находила сбыт за пределами данной общины. Так, при раскопках Рафины было открыто помещение кузнечной мастерской, владелец которой, очевидно, снабжал бронзовыми орудиями труда местных земледельцев.

Имеющиеся археологические данные позволяют предполагать, что в раннеэлладское время, по крайней мере со второй половины III тысячелетия до н.э., в Греции уже начался процесс формирования классов и государства. В этом плане особенно важен уже отмеченный факт сосуществования двух различающихся между собой типов поселения: цитадели типа Лерны и общинного поселка (деревни) типа Рафины или Зигуриес. Однако раннеэлладская культура так и не успела стать настоящей цивилизацией. Ее развитие было насильственно прервано в результате очередного передвижения племен по территории Балканской Греции.

2. Вторжение ахейцев. Становление первых государств.

Это передвижение датируется последними столетиями III тысячелетия до н. э., или концом эпохи ранней бронзы. Около 2300 г. до н. э. погибли в пламени пожара цитадель Лерны и некоторые другие поселения раннеэлладского времени. Спустя некоторое время возникает ряд новых поселений в тех местах, где их раньше не было. В этот же период наблюдаются определенные изменения в материальной культуре Средней Греции и Пелопоннеса. Впервые появляется керамика, изготовленная с помощью гончарного круга. Ее образцами могут служить «минийские вазы» — монохромные (обычно серые или черные) тщательно отполированные сосуды, напоминающие своей блестящей матовой поверхностью изделия из металла. В некоторых местах при раскопках были найдены кости лошади, ранее, по-видимому, неизвестной в пределах южной части Балканского полуострова. Многие историки и археологи связывают все эти перемены в жизни материковой Греции с приходом ахейцев (это название во многом условно. Впервые оно появляется только в гомеровском эпосе, т.е. спустя почти тысячу с лишним лет после предполагаемого их вторжения в южные области Балканского полуострова). Если это предположение в какой-то степени оправданно, то рубеж III–II тысячелетий до н.э. (впрочем, некоторые исследователи относят первое появление грекоязычных племен на Пелопоннесе и в Средней Греции к более раннему — середина или даже начало III тыс. до н.э. или, наоборот, к более позднему времени — XVII–XVI вв. до н. э. Нет полного единства мнений также и в вопросе о прародине греков) может считаться началом нового этапа в истории Древней Греции — этапа формирования греческой народности. Основой этого длительного и весьма сложного процесса было взаимодействие и постепенное сращивание двух культур: культуры пришлых ахейских племен, говоривших на различных диалектах, скорее всего, протогреческого языка, и культуры местного догреческого населения, т.е. пеласгов. Значительная его часть была, по-видимому, ассимилирована пришельцами, о чем свидетельствуют многочисленные слова, заимствованные греками у их предшественников — пеласгов или лелегов, например, названия ряда растений: «кипарис», «гиацинт», «нарцисс» и др.

Необходимо упомянуть, конечно же, и так называемый минойский этап, который относится к самому раннему периоду развития Греции. На этом этапе на острове Крит возникает морское государство царя Миноса, по имени которого назван и весь период. Именно с ним связана мифическая легенда о чудовищном Минотавре и победившем его Тезее. На рубеже III–II тыс. до н.э. на острове Крит возникла первая цивилизация, которую удалось отделить от остальных периодов благодаря различным артефактам. В бронзовом веке на Крите сложилось несколько государств. К ним относятся Фест, Маллия, Кносс. По своему характеру это были раннерабовладельческие государства, в которых существовала своя письменность (иероглифическая). В самом конце бронзы на Крите начался новодворцовый период, в течение которого происходило создание новых дворцов и обновление старых. Крито-микенская цивилизация была одной из самых развитых в Древней Греции, при которой значительно расширились связи с внешним миром, морское господство, укрепились города.

Мощная минойская культура, цивилизация острова Крит была создана пеласгами — так называли догреческое население региона. Пеласги жили по лунному календарю, как и прочие доевропейцы поклонялись женским божествам и устраивали торжественные игрища с ритуальным умерщвлением быков, отголоски которого до сих пор есть в испанской корриде. Внешне пеласги больше напоминали современных сирийцев или жителей Ливана и тяготели к средиземноморской цивилизации.

В 1470 г. до н.э. на острове Фера (ныне о. Санторини) случилось землетрясение, которое дошло и до Крита. Мгновенно были разрушены и города, и дворцы, и флот. Погибло и все население острова, после чего его территория стала приходить в запустение. Через сто лет Кносский дворец был восстановлен, но былого могущества это государство уже не достигло. Природный катаклизм, разразившийся в середине 15 в. до н.э., стал причиной падения Минойской цивилизации, что привело к завоеванию Крита племенем ахейцев.

Становление же цивилизации в материковой Греции было сложным и противоречивым процессом. В первые века II тысячелетия до н. э. здесь наблюдается явное замедление темпов социально-экономического и культурного развития. Несмотря на появление таких важных технических и хозяйственных новшеств, как гончарный круг и повозка или боевая колесница с запряженными в нее лошадьми, культура так называемого среднеэлладского периода (XX–XVII вв. до н. э.) в целом заметно уступает предшествующей ей культуре раннеэлладской эпохи. В поселениях и погребениях этого времени сравнительно редко встречаются изделия из металла. Зато снова появляются орудия, сделанные из камня и кости, что свидетельствует об определенном упадке производительных сил греческого общества. Исчезают монументальные архитектурные сооружения вроде уже упоминавшегося «дома черепиц» в Лерне. Вместо них строятся невзрачные глинобитные дома иногда прямоугольной, иногда овальной или закругленной с одной стороны формы. Поселения среднеэлладского периода, как правило, укреплены и размещаются на возвышенностях с крутыми обрывистыми склонами. Судя по всему, время это было крайне неспокойным и тревожным, что вынуждало отдельные общины принимать меры для обеспечения своей безопасности.

Типичным примером среднеэлладского поселения может считаться городище Мальти-Дорион в Мессении. Все поселение располагалось на вершине высокого холма, обнесенной кольцевой оборонительной стеной с пятью проходами. В центре поселения на невысокой террасе стоял так называемый дворец (вероятно, дом вождя племени) — комплекс из пяти помещений общей площадью 130 кв. м с выложенным из камня очагом-алтарем в самой большой из комнат. Вплотную к «дворцу» примыкали помещения нескольких ремесленных мастерских. Остальную часть поселения составляли дома рядовых общинников, как правило, очень небольшие, и склады, построенные в один-два ряда вдоль оборонительной стены. Между стеной и центральной террасой было оставлено довольно большое свободное пространство, скорее всего использовавшееся как загон для скота. Сама планировка Мальти, однообразие его жилой застройки свидетельствуют о еще не нарушенном внутреннем единстве обитавшей здесь родоплеменной общины. Об отсутствии ясно выраженных социальных и имущественных различий в ахейском обществе среднеэлладского времени говорят также и погребения этого периода, в подавляющем большинстве своем стандартные, с очень скромным сопроводительным инвентарем.

Лишь в конце среднеэлладского периода положение в Балканской Греции начало постепенно изменяться. Полоса длительного застоя и упадка сменилась полосой нового экономического и культурного подъема. Возобновился прерванный в самом начале процесс классообразования. Внутри ахейских племенных сообществ выделяются могущественные аристократические роды, обосновавшиеся в неприступных цитаделях и тем самым резко обособившиеся от массы рядовых соплеменников. В руках племенной знати концентрируются большие богатства, отчасти созданные трудом местных крестьян и ремесленников, отчасти захваченные во время военных набегов на земли соседей. В различных районах Пелопоннеса, Средней и Северной Греции возникают первые и пока еще довольно примитивные государственные образования. Таким образом, сложились предпосылки для формирования еще одной цивилизации эпохи бронзы, и начиная с XVI в. до н. э. Греция вступила в новый, или, как его обычно называют, микенский, период своей истории.

3. Формирование микенской цивилизации.

На первых этапах своего развития микенская культура испытала на себе очень сильное влияние более передовой минойской цивилизации. Многие важные элементы своей культуры ахейцы заимствовали на Крите, например, некоторые культы и религиозные обряды, фресковую живопись, водопровод и канализацию, фасоны мужской и женской одежды, некоторые виды оружия, наконец, линейное слоговое письмо. Все это не означает, однако, что микенская культура была всего лишь второстепенным периферийным вариантом культуры минойского Крита, а микенские поселения на Пелопоннесе и в других местах представляли собой просто минойские колонии в чужой «варварской» стране (этого мнения придерживался А. Эванс). Многие характерные особенности микенской культуры позволяют считать, что она возникла на местной, отчасти еще и на догреческой почве и была преемственно связана с древнейшими культурами этого региона, относящимися к эпохе ранней и средней бронзы.

Самым ранним памятником микенской культуры считаются так называемые шахтовые могилы. Первые шесть могил этого типа были открыты в 1876 г. Г. Шлиманом в черте стен Микенской цитадели. Свыше трех тысячелетий шахтовые могилы таили в себе поистине сказочные богатства. Археологи извлекли из них множество драгоценных вещей, сделанных из золота, серебра, слоновой кости и других материалов. Здесь были найдены массивные золотые перстни, украшенные резьбой диадемы, серьги, браслеты, золотая и серебряная посуда, великолепно изукрашенное оружие, в том числе мечи, кинжалы, панцири из листового золота, наконец, совершенно уникальные золотые маски, скрывавшие лица погребенных (не столь богаты погребения другого микенского некрополя, открытого греческими археологами у подножия цитадели близ так называемого «голоса Клитемнестры», хотя и в них удалось найти немало ценных и редких вещей, в том числе сосуды из золота, серебра и горного хрусталя, бронзовые мечи и кинжалы, золотые диадемы, бусы из янтаря и полудрагоценных камней и даже одну погребальную маску из электрона — сплав золота с серебром). Наличие двух царских некрополей в столь близком соседстве друг от друга может быть объяснено следующим образом: в одном из них, нижнем, или, как его называют условно, круге Б, были захоронены цари из более древней династии, правившей в Микенах начиная с конца XVII в. до н. э., тогда как в верхнем некрополе, или круге А, хоронили царей другой, более поздней династии, оттеснившей от власти первую.

Много столетий спустя Гомер в «Илиаде» назовет Микены «златообильными», а микенского царя Агамемнона признает самым могущественным из всех ахейских вождей, принимавших участие в знаменитой Троянской войне. Находки Шлимана дали зримые доказательства справедливости слов великого поэта, к которым до этого многие относились с недоверием. Правда, Шлиман ошибся, полагая, что ему удалось найти могилу Агамемнона, злодейски умерщвленного его женой Клитемнестрой после возвращения из похода на Трою: открытые им шахтовые могилы датируются XVI в. до н.э., тогда как Троянская война происходила уже в XIII в. Тем не менее огромные богатства, обнаруженные в могилах этого некрополя, показывают, что уже и в то отдаленное время Микены были центром большого государства. Погребенные в этих великолепных усыпальницах микенские цари были воинственными и свирепыми людьми, жадными до чужих богатств. Ради грабежа они предпринимали далекие походы по суше и по морю и возвращались на родину, обремененные добычей. Едва ли золото и серебро, сопровождавшие царственных покойников в загробный мир, попало в их руки путем мирного обмена. Гораздо более вероятно, что оно было захвачено на войне.

О воинственных наклонностях властителей Микен свидетельствуют, во-первых, обилие оружия в их гробницах и, во-вторых, изображения кровавых сцен войны и охоты, которыми украшены некоторые из вещей, найденных в могилах, а также каменные стелы, стоявшие на самих могилах. Особенно интересна сцена охоты на львов, изображенная на одном из бронзовых инкрустированных кинжалов. Все признаки: исключительный динамизм, экспрессия, точность рисунка и необыкновенная тщательность исполнения — указывают на то, что перед нами — работа лучших минойских мастеров ювелирного дела. Это замечательное произведение искусства могло попасть в Микены вместе с военной добычей, захваченной ахейцами во время очередного пиратского рейда к берегам Крита, или, согласно другому предположению, было изготовлено в самих Микенах критским ювелиром, который явно старался приспособиться к вкусам своих новых хозяев (в минойском искусстве Крита сюжеты подобного рода почти не встречаются).

Временем расцвета микенской цивилизации можно считать XV–XIII вв. до н. э. В это время зона ее распространения выходит далеко за пределы Арголиды, где, по всей видимости, она первоначально возникла и сложилась, охватывая весь Пелопоннес, Среднюю Грецию (Аттику, Беотию, Фокиду), значительную часть Северной (Фессалию), а также многие из островов Эгейского моря. На всей этой большой территории существовала единообразная культура, представленная стандартными типами жилищ и погребений. Общими для всей этой зоны были также некоторые виды керамики, глиняные культовые статуэтки, изделия из слоновой кости и т. п. Судя по материалам раскопок, микенская Греция была богатой и процветающей страной с многочисленным населением, рассеянным по множеству небольших городков и поселков.

В конце XIII в. до н.э. племенной мир всего северобалканского региона в силу каких-то неизвестных нам причин пришел в движение (одним из результатов этого движения было переселение в Малую Азию большой группы фригийско-фракийских племен, ранее обитавших в северной части Балканского полуострова). Огромная масса варварских племен, включавшая в себя как народы, говорившие на различных диалектах греческого языка, так, по-видимому, и народности негреческого, фракийско-иллирийского происхождения, снялась с насиженных мест и устремилась на юг, в богатые и процветающие области Средней Греции и Пелопоннеса. Маршрут, по которому шло вторжение, отмечен следами развалин и пожарищ. На своем пути пришельцы захватили и разрушили множество микенских поселений. Погиб в огне пожара Пилосский дворец (некоторые современные ученые считают, что в первом нашествии, завершившемся падением Пилоса, дорийцы вообще не участвовали. Они пришли позднее — уже в XII или даже XI в. до н.э., когда сопротивление микенских греков было окончательно сломлено). Само место, на котором дворец стоял, было предано забвению. Серьезно пострадали, хотя, по-видимому, и не были захвачены, цитадели Микен и Тиринфа. Хозяйству микенских государств был нанесен непоправимый ущерб. Об этом свидетельствует быстрый упадок ремесла и торговли в районах, наиболее пострадавших от вторжения, а также резкое сокращение численности населения. Таким образом, на рубеже XIII–XII вв. до н.э. микенская цивилизация перенесла страшный удар, после которого она уже не смогла оправиться.

Дальнейший ход событий во многом неясен (второй раз мы встречаем у учёных некоторое сомнение в описании древних процессов): слишком скуден имеющийся в распоряжении археологический материал. Основная часть варварских племен, принимавших участие во вторжении, по-видимому, не удержалась на захваченной ими территории (опустошенная страна не могла прокормить такую массу людей) и отхлынула на север — на свои исходные позиции. Лишь небольшие племенные группы дорийцев и родственных им западногреческих народностей обосновались в прибрежных районах Пелопоннеса (Арголида, области близ Истма, Ахайя, Элида, Лакония и Мессения). Отдельные островки микенской культуры продолжали существовать вперемешку с вновь основанными поселениями пришельцев вплоть до конца XII в. до н. э. В это время последние из переживших катастрофу конца XIII в. до н.э. ахейские цитадели пришли в окончательный упадок и были навсегда покинуты своими обитателями. Тогда же наблюдается массовая эмиграция с территории Балканской Греции на Восток — в Малую Азию и на близлежащие острова. В колонизационном движении принимали участие, с одной стороны, уцелевшие остатки ахейского населения Пелопоннеса, Средней и Северной Греции, которые именуются теперь ионийцами и эолийцами, с другой — дорийские новопоселенцы. Результатом этого движения было образование на западном побережье Малой Азии и на островах Лесбосе, Хиосе, Самосе, Родосе и других множества новых поселений, среди которых самыми крупными были ионийские города Милет, Эфес, Колофон, эолийская Смирна, дорийский Галикарнас. Здесь в ионийских и эолийских колониях спустя несколько столетий возник новый вариант греческой культуры, резко отличающийся от предшествующей ему микенской цивилизации, хотя и вобравший в себя некоторые из ее основных элементов.

Следующий за крито-микенской эпохой период греческой истории принято называть «гомеровским» по имени великого поэта Гомера, поэмы которого «Илиада» и «Одиссея» остаются важнейшим источником информации об этом времени. Свидетельства гомеровского эпоса существенно дополняет и расширяет археология. Основную массу археологического материала для этого периода дают раскопки некрополей. Самые крупные из них были открыты в Афинах (районы Керамика и позднейшей Агоры), на острове Саламин, на Эвбее (вблизи Лефканди), в окрестностях Аргоса. Число известных сейчас поселений XI–IX вв. до н.э. крайне невелико (сам по себе этот факт свидетельствует о резком сокращении общей численности населения). Почти все они находятся в труднодоступных, укрепленных самой природой местах. Примером могут служить горные селения, открытые в различных местах на территории восточного Крита, в том числе Карфи, Кавуси, Врокастро и др. Судя по всему, в них укрывались остатки местного минойско-ахейского населения, вытесненного из равнинной части острова завоевателями — дорийцами. Приморские поселения гомеровского времени обычно располагаются на небольших полуостровах, связанных с сушей лишь узким перешейком, и нередко обносятся стеной, что свидетельствует о широком распространении пиратства. Из поселений такого типа наиболее известна Смирна, основанная на побережье Малой Азии эолийскими колонистами из европейской Греции.

Археология показывает, что так называемое дорийское завоевание отбросило Грецию на несколько столетий назад. Из достижений микенской эпохи сохранились лишь немногие производственные навыки и технические приспособления, имевшие жизненно важное значение как для новых обитателей страны, так и для остатков ее прежнего населения. Сюда можно отнести гончарный круг, сравнительно высокую технику обработки металла, корабль с парусом, культуру выращивания оливы и винограда. Сама микенская цивилизация со всеми характерными для нее формами социально-экономических отношений, государственных учреждений, религиозно-идеологических представлений и т. п. несомненно, прекратила свое существование (многочисленные пережитки крито-микенской эпохи сохранились в греческом искусстве и архитектуре, а также в религии, мифологии и эпической поэзии). На всей территории Греции снова на долгое время утвердился первобытнообщинный строй.

4. Архаическая Греция. VIII–VI вв. до н.э.

В историческом развитии Древней Греции на рубеже IX–VIII вв. до н.э. произошли глубокие изменения. Мелкие, изолированные друг от друга родовые и сельские общины превращаются в новые социально-политические организмы, в недрах которых начинается интенсивное экономическое развитие, между разными социальными группами возникают острые противоречия, перерастающие в кровопролитные столкновения, складывается система государственных органов, создается высокая культура. Эти новые социально-политические органы, получившие название полисов, стали основными ячейками древнегреческого общества, государства и культуры. Полисы формировались не только из родовых общин предшествующего времени, но и зачастую создавались заново путем основания новых поселений — колоний, выводимых из городов Эгейского бассейна на побережье Средиземного и Черного морей. Полисы как первого, так и второго типа создавали свою внутреннюю структуру на протяжении нескольких столетий, этот процесс завершился в большинстве городов Греции лишь в конце VI в. до н. э. Формирование полисного строя составляет содержание процесса исторического развития Древней Греции в архаический период VIII–VI вв. до н.э.

5. Великая греческая колонизация.

Процесс социально-экономического, политического и культурного развития греческого общества VIII–VI вв. до н.э. породил такое интересное явление в древнегреческой истории, как Великая колонизация, т. е. выселение греков из городов Эгейского бассейна в многочисленные колонии (по-гречески «апойкии»), расположенные по побережью Средиземного и Черного морей. Всего было выведено несколько сотен колоний с общим населением в 1,5–2 млн человек.

Каковы были причины этого мощного колонизационного движения? Можно назвать несколько основных. Интенсификация греческой экономики, развитие ремесел и торговли в рождающихся полисах требовали расширения поля деятельности: нужны были новые земли для теряющих свои наделы граждан, нужны были источники сырья, рынки сбыта для продукции ремесленных мастерских — и все это можно было найти в колониях, основанных в удобных и богатых областях Средиземноморья и Причерноморья, в окружающих их территориях, занятых местными племенами.

Другой важной причиной вывода колоний был процесс классообразования и социальной дифференциации греческого общества, протекавший в VIII–VI вв. до н. э. Потерявшие свою землю бедняки, попавшие в цепкие лапы ростовщиков, закабаляемые знатью сородичи, потерпевшие поражение в социальной борьбе представители разных борющихся группировок искали удачи и благосостояния на чужбине, во вновь основанных колониях. Аристократия не мешала такому переселению, ведь в колонию уходили недовольные, опасные для господства знати элементы, политические противники. Вместе с тем правящим кругам городов-метрополий было выгодно иметь свои колонии, с которыми устанавливались взаимовыгодные связи, откуда получали ценное сырье, куда можно было сбывать продукцию поместий и ремесленных мастерских, с помощью которых метрополии расширяли свое политическое влияние.

6. Рождение новой греческой культуры.

Становление греческих полисов сопровождалось формированием новой культуры, новой системы духовных ценностей, которые стали органической частью греческой цивилизации. Основными параметрами новой системы духовных ценностей были рационализм мышления грека, сознание ценности человеческой личности, прославление активности, смелости и умения человека в борьбе с природой, чувство неразрывной связи гражданина и полиса, понятие свободы как высшей нравственной категории.

Формирование основ греческой культуры проходило не на пустом месте. Существенными факторами ее развития стали глубокие культурные традиции далекого мира критских и ахейских обществ II тысячелетия до н. э., наследие гомеровского времени, активные контакты с древневосточными цивилизациями. Греки умело использовали, переработали, переосмыслили это наследство, но в целом древнегреческая культура VIII–VI вв. до н. э. была глубоко оригинальным и новым историческим явлением. Культура каждого народа — это многогранный, сложный комплекс, включающий письменность и литературу, изобразительное искусство и архитектуру, определенную религиозную систему, философию и науку. И в каждой из этих сфер культурного творчества греки имели выдающиеся достижения.

Греки разработали оригинальную религиозную систему, в которой трактовка божества коренным образом отличалась от принятой в большинстве древневосточных религий. По греческим понятиям божество — это могущественное существо, но и оно, в свою очередь, подчиняется высшей силе — судьбе. Для грека божество близко человеку, его конечное назначение — помогать людям в их трудной жизни, а не использовать лишь для служения себе. Боги близки людям еще и потому, что, по представлениям греков, они могут вступать в брачные отношения со смертными людьми, и от этих смешанных браков рождаются герои, люди-полубоги, совершающие блистательные подвиги, уничтожающие враждебные людям существа: Медузу Горгону, Химеру, драконов, сфинксов, кровожадных львов, огромных змей и других, но, в отличие от богов, они смертны. В греческом пантеоне насчитывалось множество героев, о подвигах которых были сложены разнообразные легенды. Греки любили рассказывать и о своих богах, об их вмешательстве в мирские дела, о сложных взаимоотношениях между ними. Эти сказания и легенды (по-гречески «мифы») породили богатую мифологию, из арсенала которой греческие поэты, живописцы, скульпторы, философы черпали сюжеты для своих произведений. Греки считали, что мир людей тесно связан с миром богов. Боги постоянно вмешиваются в дела людей, но и люди с помощью жрецов-предсказателей узнают о божественной воле. Эти предсказатели (оракулы) жили при храмах. Наиболее известными были храмы Зевса в Додоне (Эпир), Аполлона в Дельфах (Фокида), Аполлона в Дидимах (около Милета). Греки представляли своих богов в образах красивых людей, которые живут в благоустроенных храмах. Эти представления о божествах вдохновляли скульпторов и архитекторов на разработку мужских и женских образов в скульптуре. Образ прекрасного бога в человеческом облике, а его храма как совершенного жилища стали исходными пунктами развития греческой скульптуры и архитектуры.