Слева, где-то за дальними деревьями, слышалась непрерывная пальба из ружей и пушек. Вот и славно. Значит, команды поручиков Никшича и Егулова, начали фальшивую атаку. Как и условлено, в пять-тридцать утра. Стоило бы поспешить.

— Быстрее! — буркнул седовласый полковник Карягин торопливо семенящим рядом офицерам.

Всё равно кому. Команду подхватят и передадут. Будь это полковой адъютант Патрижицкий или даже квартирмейстер Суроков, какая разница? В одной упряжке все топают. Солдаты впереди несут длинные лестницы. Много лестниц…

Батальоны ускорились. Неприятель их пока не видит. Скрытно двигаются, используя сады и заборы. В отдалении сквозь голые ветви деревьев на фоне светлеющего неба отчётливо проступает круглый силуэт башни Кафер-бек. Лучше ориентира и желать не надо.

Перед 17-м Егерским полком поставлена задача овладеть Тифлисскими воротами. Они гораздо правее. Но и оборона там куда крепче.

Если удастся прорваться у Кафер-бека, то ворота, почитай, тоже взяты.

Здесь у Карягина два батальона его подшефного полка. Третий стоит в резерве, чтобы не дать неприятелю покинуть крепость и поддержать штурмующих в нужный момент. Другие ворота, Карабагские, с противоположной стороны в то же самое время атакует другой отряд под командой генерал-майора Портнягина. У него по батальону от Севастопольского и Кавказского гренадерских полков. Какие-то из ворот уж точно покорятся.

Башня заметно вытянулась. Уже видно стену и земляной вал. До него не более пятнадцати саженей…

Захлопали ружейные выстрелы. Грохнули пушки. Бойницы окутались белесым дымом. Последний бросок, и егеря скатываются в ров, перебегают его, лезут вверх по крутому склону вала. Им на головы сыпятся камни, летят стрелы.

Со стен срываются бесформенные горящие комья. Падая у подножия, они продолжают гореть, освещая подступы. Бурки, смоченные нефтью — догадался Карягин.

Огонь из ружей всё губительнее. На противоположной стороне тоже слышна пальба. Но молчат барабаны. Неужто, Портнягин ещё не поднялся на вал? Плохо, коли что-то пошло не так…

Егеря падают, не добегая до стен. Роняют лестницы. Их подхватывают другие. Приставляют к бойницам. Поднимаются друг за другом в стремлении скорее оказаться наверху. Кто-то срывается вниз, кто-то застревает, повиснув на лестничной перекладине или в амбразуре. Несколько лестниц татарам удаётся скинуть. Внизу бестолковая суета. Кажется, егеря немного растеряны. Эх, сбили с них пыл.

— А ну, за мной! — Карягин со шпагой в руке увлекает за собою весь полковой штаб.

Перебежали ров и земляной вал. Под Кафер-беком лестниц почему-то вовсе не видать.

— Иван! — позвал шеф своего адъютанта. Глотку особо рвать не приходится. Патрижицкий вот он, рядом бежит. — Господин поручик, передайте майору Лисаневичу, чтобы лестницы ставил как можно поспешнее.

— Слушаю!

Адъютант мчится к башне, ловко лавируя между бегущими солдатами. Быстро находит Лисаневича, передаёт приказ. Сам хватает ближайшую лестницу, помогая приставить к амбразуре, и лезет по ней, обнажив шпагу.

— Вперёд, ребята! С богом! — кричит Карягин, тоже бросаясь к ближайшей лестнице.

Эх, как же не хватает Котляревского, командира шефского батальона. Ранили его ещё в декабре, когда занимали крепостные предместья.

Похоже, Карягин попал в полосу наступления роты капитана Сахарова. Вот он, по соседней лестнице поднимается. Перед ним два егеря. Первый почти добрался до верха, хоть и ударило его камнем по плечу вскользь. Но не успел просунуть голову между мерлонами, как оттуда грянул выстрел.

Егерь с размозжённой головой срывается вниз. Следующий солдат, поднявшись, ловко бьёт перед собою штыком и ныряет вперёд. За ним Сахаров. Машет шпагой. Вдруг опять выстрел. Капитан шатается. Его подхватывает солдат, и вместе они скрываются в амбразуре.

Карягин добрался, наконец, до боевой площадки. По пути потерял шапку. То ли камнем сбили, то ли пулей.

Холодный утренний ветер треплет мокрые волосы и ленту, стягивающую на затылке короткий хвост. Неприятеля поблизости нет. Лежит с десяток убитых татар и несколько егерей. Невдалеке Сахаров. Присел, за ногу держится. Зелёное сукно штанов и перчатки заляпаны кровью. Поблизости хлопочет солдат, колдуя с бинтом. Из-за мерлонов продолжают выпрыгивать егеря, сразу разбегаясь по стене.

Из башни появляется майор Лисаневич в сопровождении нескольких офицеров и солдат. Подходит к шефу.

— Ваше превосходительство, Кафер-бек взят! — козыряет радостно.

— Прекрасно, Дмитрий Тихонович. Ступайте со своим батальоном направо, ко второй башне. Она ключ к воротам.

— Слушаю!.. — Подождав, когда офицеры соберут свои роты, майор командует: — За мной!

И батальон с ружьями наперевес бежит по широкой боевой площадке в сторону башни Юхари-Кале. Вскоре там часто-часто гремят выстрелы, словно у кровавой баталии открылось второе дыхание.

На стену поднялись Никшич и Егулов со своими солдатами, бросившие за ненадобностью изображать нападение слева от Кафер-бека и воссоединившиеся с полком. Карягин как раз наблюдал за штурмом второй линии обороны.

— Вы как раз вовремя, — сказал поручикам и направил их на подмогу атакующим.

Солдаты затаскивали наверх и подавали во внутренний двор лестницы, которые потом несли к ретраншементу, ещё огрызавшемуся огнём. По-прежнему шёл жаркий бой и на Юхари-Кале.

«Эдак мы долго провозимся», — шеф огляделся.

— А где Патрижицкий?

— Ранен, ваше превосходительство, — подсказал Суроков, успевший побывать везде и всюду. — Камнем по голове досталось. В башне отлёживается.

— Тогда вы, господин поручик. Найдите штабс-капитана Парфёнова. Отправьте к воротам. Отпереть их надобно как можно скорее.

Молча козырнув, квартирмейстер бросился исполнять приказ. Через минуту Карягин увидел, как рота Парфёнова отделилась от общей массы егерей и потекла вправо.

Когда пальба в башне стихла, у ворот ещё гремели выстрелы. Но спустившийся вниз батальон Лисаневича быстро склонил чашу весов на сторону русских. Вторую линию обороны тоже прорвали. Чтобы довершить разгром большие силы там уже не потребуются. Кое-кого можно и на другой участок перебросить.

Подозвав к себе капитана Дьячкова, шеф приказал:

— Атакуйте последнюю башню Каджи-хан.

— Слушаю, — взял тот под козырёк и повёл егерей на шум боя.

— Парфёнов цел? — спросил полковник у запыхавшегося Сурокова, только что прибежавшего из освобождённой башни.

— Точно так, ваше превосходительство. Майор Лисаневич докладывает, что Юхари-Кале и Тифлисские ворота наши. Он оставил роту Парфёнова в прикрытии, а сам с батальоном штурмует Каджи-хан.

Они прошлись по боевой площадке. Осмотрели заваленную трупами башню, распахнутые настежь ворота, через которые ровным строем входил резервный батальон. Добрались до Каджи-хана.

Бой здесь только закончился. Трупов ещё больше, чем в Юхари-Кале.

На самой большой пушке лежал изрубленный ганжинский правитель Джевад-хан. Богатая одежда вся в крови, но саблю из руки так и не выпустил. Видать, до последнего бился. Надо же, как написал Цицианову, грозившему предать его позорной смерти, «найдёшь меня мёртвым на стене», так и поступил. Погиб, защищая свой город. Редкая черта для азиатца, достойная уважения.

— Смотрите… Это же капитан Каловский. — Суроков склонился над бездыханным телом офицера в светло-зелёной егерской форме.

«Действительно, Каловский», — всмотрелся в бледное, умиротворённое лицо Карягин. В сердце кольнуло. Всегда тяжко воспринимал весть о смерти кого-либо из своих офицеров. Да что там офицеры — солдат жалел. Сколько их горемычных не от пули татарской, так от болезни лихой со свету сгинуло. Всех не перечесть. А уж офицеры, с кем виделся не раз и не два на дню, краюху хлеба делил, а бывало и чарку горькой выпивал… «Эх, Сергей Иванович, что же ты… Я ведь ещё подпоручиком тебя знавал…»

Понуро спустились в город. Стрельба практически прекратилась. Лишь кое-где нет-нет да пальнут. Похоже, неприятель повсеместно сдавался в плен.

Отправив Сурокова с рапортом к главнокомандующему, Карягин с несколькими оставшимися при нём офицерами шагал по улицам, наблюдая, как егеря собирают брошенное оружие и уводят сдавшихся. Вблизи площади услышал женские стенания и детский плач. Пошёл на звуки. Увидев шеренгу егерей перед толпой рыдающих и галдящих женщин, спросил у седовласого унтера:

— Что здесь происходит?

— Да вот, ваше превосходительство… Почитай, все бабы ихние туточки с детишками собрались. Орут, спасу нет. Думают, наверное, что мы на смертоубийство пойдём. Некоторые даже крестятся, хоть и басурмане…

Со стороны мечети раздались частые выстрелы. Толпа заголосила ещё сильней.

— Давай-ка, любезный, веди эту богадельню к башням. Пущай там пока посидят, — сказал Карягин и поспешил на звуки выстрелов.

Подбегая к мечети, увидел колонны солдат, прорывающиеся сквозь огонь с минаретов.

Невдалеке стоял майор Севастопольского полка.

— В чём дело? — поинтересовался у него.

Офицер отдал честь.

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, в мечети засело до пяти сотен татар. Выбиваем.

— Не хотели сдаваться?

— А кто их знает. Может, и хотели, — безразлично пожал плечами.

— То есть?..

— Тут армянин один кричал, что там дагестанские лезгины прячутся. Вот мы спрашивать и не стали.

Всё ясно. Разбойные налёты дагестанцев настолько досаждали, настолько были жестоки, что солдаты могли попросту озвереть, услышав эти слова. Не мудрено, если никого в живых не оставят.

Понимая, что здесь его помощь не нужна, Карягин развернулся и пошёл прочь.

09 января 1804 года

Ганжинское ханство, Ганжа, ханский сераль

Зал, в котором князь Цицианов принимал Карягина, блистал роскошью. Богато украшенные орнаментом стены. Витиеватые росписи между карнизом и потолком. Повсюду ковры и подушки, особенно на возвышенности вдоль стен. Там, в углу, и уселись генерал с полковником.

— Отныне Ганжинское ханство будет упразднено, — вещал главнокомандующий. — Входящие в него земли станут округом, частью Российской империи. Город сей нареку Елизаветполем. Вам же, ваше превосходительство, предписываю вместе с вверенным вам полком охранять новоприобретённую крепость, весь округ и Шамшадильскую волость.

Кустистые брови полковника поползли вверх:

— Со всем уважением, ваше сиятельство, но для одного 17-го Егерского полка это немалая территория. К тому же персияне после взятия Ганжи озлобятся. Как бы войной не пошли.

— Полагаю, войны нам теперь не избежать, — глядя в стену, задумчиво проговорил Цицианов. — Многие вассалы, увидев падение Ганжи, решат, что лучше быть с Россией нежели с Персией. Обратятся к нам в подданство. Персиянам сие вряд ли придётся по нраву. — Князь устремил на Карягина тёмные глаза. — Ганжинская провинция должна стать щитом для Грузии, а ваш полк — передовым солдатом в предстоящей войне. Но вы правы, Павел Михайлович. Вас надобно укрепить. Кроме казаков никого дать не могу, не обессудьте. И тех лишь полторы сотни. Привлекайте местных татар.

Привлечёшь их, как же. Легче сказать, чем сделать.

— Не так-то сие просто, — вздохнул полковник.

— Я и не говорил, что будет легко. Полагайтесь в основном на армянское население. Они нам благоволят. Да и вера у нас одна, христова. Но и магометане могут подсобить, ежели правильно с ними столковаться. В общем, завоёвывайте доверие. А я чем смогу, тем помогу.

Наместник встал, показывая, что аудиенция окончена. Пожав тонкую кисть протянутой ему руки, Карягин удалился, немало озадаченный своими новыми обязанностями.

Взятие Ганжи действительно всколыхнуло соседние ханства. Поражённые этим известием, те сперва хранили молчание. Зато потом в Тифлис одно за другим потянулись посольства с выражениями кротости, смирения и желанием исполнить любую волю России. Из Карабагского и Шекинского ханств прибыли депутации с прошением о вступлении в российское подданство. Непокорная Имеретия в лице царя Соломона была вынуждена принять условия Цицианова и стать частью России, а с нею и подвластные Соломону Мингрелия и Гурия. Также искал российского покровительства абхазский правитель Келиш-бек.

Откровенно враждебным оставался эриванский хан, полагаясь на всеобъемлющую поддержку Персии. Он знал, что столкновение с Россией теперь неизбежно. И предстоят ему не те более-менее безобидные стычки, что происходили до этого, нет. Драка будет куда серьёзней — не на жизнь, а на смерть, как у двух львов, бьющихся за главенство в стае. Вцепятся друг в друга мёртвой хваткой и не разожмут челюстей, пока кто-нибудь не испустит дух. А в одиночку с Россией не справиться.

Теперь и Тегеран заволновался. Стараясь удержать уплывающие из рук вассальные ханства, персидский шах начал готовиться к войне, собирая войска в северных провинциях. Оставалось удивляться, насколько предвидел это Цицианов. Однако сам он вынашивал не менее грандиозные планы.

После завоевания Ганжи, присоединения Имеретии с Гурией главнокомандующий собирался идти на Эривань. А затем утвердить русское владычество на всём протяжении от Чёрного моря до Каспийского. Ни больше, ни меньше.

Другое дело, что сил для этого у главнокомандующего было недостаточно. Восемь полков пехоты, один драгунский и один казачий. Вот и всё. Продолжались бесконечные набеги на Кахетию и Карталинию. Гибли люди, в том числе генералы. За короткое время не стало грозы лезгин генерал-майора Гулякова и верного шефа 17-го Егерского полка генерал-майора Лазарева, чьё место после него занял Карягин. Последнему же пришлось отслеживать не только действия персидских войск, но и наблюдать за соседними с Ганжинским округом ханствами. Кроме того, вызывали сомнения подвластные татары с их правителями, готовые в любой момент предать, действуя по наущению персидского шаха. Знай себе, держи ухо востро.

Ещё и хищнические партии татар досаждали. Вечно подходили к новонаречённому Елизаветполю то с юга, то с севера, то с востока. Никакого покоя от них…

Глава 2, в которой Карягин борется с хищными партиями

05 апреля 1804 года

Ганжинский округ, пастбище под Елизаветполем

— И где, скажи, эти чёртовы персияне? — спросил Степан Суроков у армянского сотника.

Они скакали в сопровождении пятидесяти казаков и десятка конных армян, которыми командовал Бекешев. Третий круг нарезали, но ни персидских всадников, о которых говорил шеф, ни оставленных ими следов так и не увидели.

— Этот вопрос надо задать тому, кто отправил нас сюда, — спокойно, по-философски заметил армянин.

Здесь, в десяти верстах от Елизаветполя, пасся табун полковых лошадей. С ними также были артельские, казённые и офицерские. Словом, всех собрали. Выставили охрану из пятидесяти егерей и двадцати казаков, поскольку падкие на чужое добро татары периодически пытались этот табун увести.

Сегодня ночью непонятно какими путями Карягин получил известие, что со стороны Шуши сюда движется хищная персидская партия. Вот и поднял поручика Сурокова. Ты, мол, заведуешь продовольствием для лошадей, тебе и отдуваться. Сказал бы просто, что послать больше некого. Два батальона, которые стоят в городе, вечно нарасхват. То хищников надо преследовать, то татар усмирять, то караулы нести. Третий батальон, тот вообще в Елизаветполь не заходит. По всей округе рыщет.

Теперь и Сурокову пришлось…

— Да нет здесь никого, — бросил он в сердцах. — Может, они вовсе не к нам шли. Давай возвращаться.

— Как скажешь, уважаемый, — с обычным для него спокойствием ответствовал Бекешев.

Они повернули. Дорога домой не в пример короче, но на полпути к Елизаветполю армянский сотник вдруг придержал коня.

— Смотри-ка, — ткнул нагайкой в дорожку следов, чёрной полосой пересекавшую поле.

— Не меньше сотни верховых, — со знанием дела заявил один из казаков. Показал остриём пики вправо: — Туда ускакали.

— Давайте поглядим, что за конники у нас тут разгуливают.

Суроков повёл отряд вдоль найденного следа. Верхом он держался не хуже любого казака или армянина. Не даром во Владимирском драгунском полку служил. Только третий год в егерях. Вспомнилось, как ходили в кавалерийскую атаку, размахивая сверкающими палашами да саблями. Земля дрожала, разлетаясь из-под копыт.

Встречный ветер в лицо. За спиной дробный топот шести десятков лошадей. Кто перед ними устоит? Да никто!

Следы, плавно заворачивая, повели в сторону Карабага. Значит, и вправду персияне.

Уверившись, что гонится за хищниками, Суроков прибавил ходу. Не заметил, как проскакал двадцать с лишним вёрст, как след нырнул в балку…

Едва въехали в низину, со всех сторон, откуда ни возьмись, показались персы. Грохнули выстрелы. Вскрикнув, упал Бекешев. Метались в панике казацкие лошади без седоков.

— Не робей, братцы! Вперёд! — выхватив шпагу, прокричал Степан и стремглав бросился на перегородившую выезд толпу всадников.

Его послушали, припустив следом. И даже прорвались. Но не все. Только тридцать казаков и восемь армян. Среди них, к сожалению, не было ни сотника Бекешева, ни квартирмейстера Сурокова, оставшихся лежать в балке, уставясь остекленевшими глазами в чистое апрельское небо Закавказья.

От спасшихся Карягин и узнал о бойне. Вызвал к себе Лисаневича. Вкратце поведав о случившемся, распорядился:

— Возьмите ваш батальон, одно орудие и охотников из армян. Проследуйте к той балке и постарайтесь настичь хищников.

Быстро собравшись, майор выступил к месту разыгравшейся трагедии.

Персидских конников он там, конечно же, не застал. Да и нагнать не смог. Сделав своё чёрное дело, те убрались восвояси. Пришлось вернуться ни с чем, если не принимать во внимание подобранные трупы Сурокова и прочих убитых из его небольшой команды.

Слушая доклад Лисаневича, шеф хмурился. Долго молчал, когда майор закончил. Потом вздохнул, сказав куда-то в сторону, будто святому духу исповедовался:

— Господи! Что за место такое, со всех сторон атакам подверженное. На севере лезгины шалят. На юге и на востоке персияне лютуют. Люди впроголодь живут. Войска растянуты, а его сиятельство ещё требует сильный пост учредить в Самухе. Это же пятьдесят вёрст на север. А как его учредишь, ежели слухи ходят о великом числе Баба-хановых войск. — Он посмотрел на Лисаневича. — И тебя в Шамшадиль не отправлю.

Майор в недоумении выгнул бровь:

— Вопреки приказу главнокомандующего?

— Отпишу ему, конечно. Всё же требуется разрешения испросить. Но пока оставлю, как есть. И без того людей не достаёт. Каждый день сильные караулы ставим на охрану форштадта и деревеньки той армянской, как бишь её…

— Калисканд.

— Во-во, Калисканда этого. Табун ещё стереги. Ну, отправлю я отряды в Самух и Шамшадиль, что с того? Совершенно некого будет отряжать в крепостной караул. А мы и так людей теряем…

Шеф снова понурил голову.

04 сентября 1804 года

Ганжинский округ, урочище Али-Булах

Табун уберечь всё же не удалось. Долго зарились хищные татары на лошадок. В итоге в начале мая увели-таки почти триста голов из-под самого носа. Под стенами форштадта паслись. А были там не только полковые, но и казённые, артельные, партикулярные, офицерские, а также артиллерийские и казачьи лошади.

На просьбы Карягина об усилении гарнизона князь Цицианов обещал прислать батальон Севастопольского мушкетёрского полка при двух орудиях. И это не смотря на то, что главнокомандующий собирал войска для похода на Эривань. Туда же намеревался идти с основными силами персидской армии наследник шаха Аббас-Мирза, чтобы с разных сторон вторгнуться в Грузию, где изнутри действовал опальный грузинский принц Александр, вечно мутивший воду, пытаясь поднять людей на бунт.

В первых числах июня Цицианов двинул в Эриванское ханство четырёхтысячное войско с двенадцатью орудиями, предписав Карягину охранять Елизаветполь и весь округ с «величайшей осторожностью и бдительностью». Как и раньше, советовал привлечь к этому делу конных охотников из шамшадильских татар и армян.

На Шурагельской равнине Цицианова встретил персидский авангард числом в двадцать тысяч всадников. Они сошлись двадцатого числа близ Эчмиадзинского монастыря, где русские сомкнутым строем и губительным огнём из ружей и пушек рассеяли беспорядочные конные толпы неприятеля. Узнав об этом, Карягин не сомневался, что князь обязательно дойдёт до Эривани, как бы ни старался помешать ему Аббас-Мирза. И уже второго июля Цицианов осадил столицу.

Не так-то просто взять город на высоченном утёсе с крутыми откосами, обнесённый двумя рядами крепостных стен, окружённых широким и глубоким рвом. К тому же когда эту крепость обороняет семитысячный гарнизон с шестью десятками орудий.

Осада длилась два месяца, но успеха не принесла. Пришлось возвращаться ни с чем, поскольку Цицианов оказался отрезан от Тифлиса неприятельскими отрядами. Принц Александр поднимал мятеж в Грузии, а на Кавказской линии, пользуясь малочисленностью войск, восстали осетины, тагаурцы и тиулинцы. Надо полагать, не без деятельного участия Аббас-Мирзы. Ещё и лезгины вновь повадились грабить Кахетию.

Неспокойно было и в Ганжинском округе. Здесь в августе появился Угурли-ага, старший сын убитого Джевад-хана, с тремя тысячами нукеров. Пытался возмутить шамшадильских татар. Пришлось Карягину двинуть туда один батальон с двумя орудиями, который до сих пор оставался в Шамшадиле, карауля выход из ущелья, куда отступил Угурли-ага. Самим соваться в горы не было никакого резона. Местные жители помогать отказались, опасаясь за свои семьи. Соседи, да и свои же земляки, выступающие против русских, вполне могли отомстить. А мстят здесь жестоко…

Но Угурли-ага и не думал бездействовать. В конце месяца он с отрядом в семьсот человек появился в другом месте, ворвавшись в кочевья аврюмцев. Получив об этом известие, Карягин сам двинулся туда с шефским батальоном при одном орудии. На реке Качхор в урочище Амамлу наткнулся на неприятельские пикеты, но те, не приняв боя, отступили.

Это было вчера. Сегодня же, встав лагерем в урочище Али-Булах, Карягин решил осмотреться. Дорога здесь расходилась в трёх направлениях. Бог его знает, где сейчас враг. Пойдёшь не туда и разминёшься. А то, чего доброго, со спины тебя прижмут.

Влево тянулось глубокое ущелье, сразу не понравившееся шефу. Туда-то в первую очередь он и направил капитана Дьячкова, дав ему сорок егерей и двадцать казаков.

— Ваше благородие, там татары! — доложил Дьячкову казак из высланного вперёд разъезда.

— Много?

— До тысячи.

Отлично. Вот, значит, где Угурли-ага окопался.

— Далеко?

— С полверсты отсюдова будет.

Это порядка четырёх вёрст от русского лагеря. Надо сообщить Карягину.

— Наблюдайте за ними, но тихо, чтобы вас не заметили.

— Будет сделано, ваше благородие.

Казак ускакал, а Дьячков, составив на скорую руку донесение, отправил с ним другого казака. Долго ждать не пришлось. Вскоре появился капитан Котляревский, который привёл сотню егерей. Все взмыленные. Бежали, небось.

— Что у тебя, Ларион? — спросил вновь прибывший, обмахиваясь шапкой.

Они давно на «ты». Почти ровесники, молодые дворяне, с юных лет в армии — оба начинали рядовыми в Кубанском Егерском корпусе. Вместе, как говорится, не один пуд соли съели. Чего им друг другу выкать?

— Татары, Пётр. Чуть меньше тысячи, — ответил Дьячков, успевший сам подняться на холм и осмотреть неприятельское войско.

— Все конные?

— А то как же.

— Фальконеты есть?

— Нет, вроде. По крайней мере, я не заметил. Вряд ли Угурли-ага будет их таскать.

— Согласен, даже если там не он.

— Больше некому. Карягин-то где?

— Следом идёт. Батальону, сам понимаешь, немного дольше собираться.

— Понимаю, только Угурли-ага уйти может.

— Верно говоришь, Ларион. — Котляревский хлопнул товарища по плечу. — А мы с тобою на что? Свяжем его боем, пока батальон подтягивается. Значит так, выходим из ущелья в походном порядке, делая вид, что совсем не ожидали встретить здесь неприятеля. Поспешно перестраиваемся в каре. Увидев, как нас мало, татары обязательно нападут, вот увидишь. После отбития атаки отступаем. Что сделает враг?

— Известно что. Перекроет ущелье, чтобы не дать нам уйти.

— Виват! — Взмахнув шапкой, Пётр нахлобучил её на голову. — И тогда мы атакуем во фронт, а подоспевший батальон с тыла.

— Годится, — улыбнулся Дьячков. — Только я в передовом фасе.

— Так вперёд… — Котляревский отошёл к солдатам. — Ну как, ребята, успели отдохнуть?

— Уж лучше вовсе не отдыхали, вашскродь, — отозвался весело кто-то из егерей. — Так бы и топали, не сбивая охоту, да басурман штыком кололи.

— Будет тебе, Сидоров, и штык, и басурмане… Прошу господ офицеров ко мне!

Когда подошли командиры взводов, Пётр кратко посвятил их в свой план. Указал каждому место в боевом порядке. Убедившись, что все уяснили задачу, быстро закруглился:

— Стройте солдат во взводные колонны…

Впереди ехали казаки, не сильно удаляясь, чтобы вовремя спрятаться за пехоту. Следом шагали егеря капитана Дьячкова, дальше — сотня Котляревского.

Завидев русских, татары загалдели. Повскакивали на коней и всей толпой ринулись на колонну, которая торопливо перестраивалась в каре. Коробка получилась небольшая, что в немалой степени раззадорило неприятеля, уже мнившего себя победителем. Улюлюкая, всадники неслись прямиком на выставленные штыки. Первые выстрелы, как и предполагалось, не смогли охладить их наступательный порыв.

Сделав три залпа, русские пошли вперёд, навстречу несущейся коннице. Для татар это было в диковинку. Обычно враг, если его меньше, бежал без оглядки, стараясь поскорее скрыться. Эти же прут напропалую, словно страха в них нет.

Сшиблись…

Три хлипких шеренги пехоты, ощетинившихся стальными штыками, не дрогнули, не прогнулись. Наоборот! Налетевшая конница рассыпалась, потеряв сразу несколько десятков человек. Нет, не прост враг. Нахрапом его не возьмёшь.

Неприятельские всадники обтекли строй, успокаивая израненных коней. Теперь они за спинами русских.

— Каре, стой! — скомандовал Котляревский. — Кру-гом!

Задние шеренги стали передовыми. Пётр оглянулся на Дьячкова, весело крикнув:

— На этот раз я в голове! — И тут же скомандовал: — Вперёд мааарш!

Коробка двинулась обратно.

Татары атаковать не спешили. Заняли высоты у выхода из ущелья. Приблизившихся русских встретили беспорядочной пальбой.

— В штыковую, братцы! Ура!

Егеря побежали, подхватив клич. Быстро взобрались на холм и ударили в штыки. Слева и справа выкатились казаки, зловеще раскачивая опущенными пиками. Ещё не веря, что не может победить горстку врагов, Угурли-ага отчаянно сопротивлялся. Однако его нукеры отступали. А тут вдруг сзади грянули выстрелы. Откуда ни возьмись появился другой русский отряд, более крупный. В ущелье он, что ли, прятался?

Неприятеля рассеяли. Ночью Угурли-ага снова ушёл в горы за верховья Шамхора, очистив аврюмские кочевья. А утром в лагерь Карягина явились агалары из тех кочевий. Винились, что приняли у себя ханского сына. Ну да, не примешь его, когда с войском пришёл. Как снег на голову свалился.

Карягин простил. Потребовал только, чтобы кочевники подтвердили присягу, данную ими на верность Государю императору, и, поразмыслив, переселил их ближе к Елизаветполю.

Глава 3, в которой Карабагское ханство вступает в российское подданство

18 января 1805 года

Ганжинский округ, Елизаветполь, штаб-квартира шефа 17-го Егерского полка

За окном шёл снег. Падал крупными хлопьями, скапливаясь на земле мокрой кашей, которую месили ногами люди и кони.

Кто бы знал, какой вредный климат здесь, в Ганже, ждёт русского, по сути северного человека. Слякотная зима и неимоверно жаркое лето вызывали болезни. Да что там болезни — настоящие эпидемии. По лету в городе царила неимоверная духота. Совершенно нечем дышать. Батальоны приходится выводить в предгорные сёла, где хоть немного прохладнее. Оттого идея использовать ханский дворец под казармы не прижилась.

В гарнизоне бушует лихорадка, буквально выкашивая людей. Из сорока обер-офицеров только тринадцать в строю. Унтеров едва ли половина от списочного состава. Рядовых целой роты не достаёт, а музыкантов, тех и вовсе меньше трети.

Карягин тяжко вздохнул. Кабы виноватым его не сделали. Придётся ещё отвечать перед главнокомандующим, дескать, довёл подчинённых до ручки. Одно утешает — боевой дух в полку по-прежнему высок. Любую задачу поставь, егеря в лепёшку расшибутся, но выполнят.

«Лекаря всё же у него выпрошу. Пусть разбирается с этой напастью».

…В дверь постучали. Не получив ответа, в комнату заглянул поручик Павленко, новый адъютант вместо тяжело заболевшего Патрижицкого, не так давно ставшего штабс-капитаном. Того тоже лихорадка одолела. Совсем измучился. Судя по всему, последние деньки доживает. М-да, жаль парня.

— Ваше превосходительство, здесь майор Лисаневич.

— Зови, — равнодушно бросил Карягин, продолжая смотреть в окно.

Он сам вызвал майора, чтобы поручить ему важное дело. С главнокомандующим всё давно согласовано.

— Здравия желаю, ваше превосходительство! — придерживая шпагу, шагнул через порог высокий, статный Лисаневич.

На сапогах разводы. Видно, что грязь вытирал. Мокрую шинель оставил, видать, в прихожей.

— Здравствуйте, Дмитрий Тихонович. Присаживайтесь. — Карягин показал на кресло. Дождавшись, пока майор усядется, сразу перешёл к сути: — По приказу главнокомандующего вы отправляетесь в Карабагское ханство к тамошнему владетелю Ибрагим-хану.

Сев напротив, полковник выжидательно посмотрел на Лисаневича. Тот оставался подчёркнуто спокойным, не выказывая нетерпения или заинтересованности.

Покряхтев, Карягин продолжил:

— Знаете, наверное, что год назад его сиятельство предложил карабагскому хану защиту русскими войсками. Так вот, хан ответил согласием.

— Долго же он собирался, — одними губами улыбнулся Лисаневич.

— Это важный политический вопрос. Можно сказать, судьбоносный. Быстро его не решишь. К тому же обладание Карабагом выгодно не только нам, но и Персии. Наверняка персидский шах склонял Ибрагима на свою сторону. Тому пришлось хорошенько всё взвесить.

— Лишь бы это не оказалось банальной отговоркой, имеющей целью избежать нашего похода на Карабаг. Возможно, предложение персиян тоже было принято. Азиятцы, как мы ни раз убеждались, зачастую ведут двойную игру.

Да, не зря он выбрал для этого поручения именно Лисаневича. Умный офицер, хорошо разбирающийся в особенностях местной жизни.

— С этим не поспоришь, — кивнул Карягин. — Только персидский шах, похоже, начал не с того. Он отправил в Карабаг значительное войско со своим военачальником Абдул-Фет-агою. Хотел, как видно, силой принудить Ибрагим-хана предаться Персии. Не получилось. Карабагский владетель наголову разбил их у Дизана.

— Вот как? — поднял бровь майор. — Что ж, это меняет дело. Выходит, Ибрагим-хан сжёг мосты?

— Выходит, что так. Вряд ли персияне это ему простят. К тому же Шуша хорошо укреплена. От неё всего восемьдесят вёрст до границы с Персией. С другой стороны, персиянам удобно использовать эту крепость для концентрации войск в случае похода на Грузию. Известно, что такие планы уже вынашиваются. Посему Ибрагим-хан просит его сиятельство князя Цицианова оказать ему помощь войсками, а также принять Карабаг в российское подданство.

— Не дурно, — только и сказал майор. Спохватившись, уточнил: — Меня, полагаю, уполномочили вести переговоры?

— Можно и так сказать, — ответил шеф уклончиво.

Поднялся, подошёл к столу. Взяв два запечатанных письма, вернулся с ними в кресло. Протянув Лисаневичу первый, более увесистый пакет, сказал:

— Здесь проект трактата о вступлении в российское подданство и личное послание Ибрагим-хану от его сиятельства. Отвезёте в Шушу и передадите из рук в руки. — Затем протянул второй конверт, поменьше. — А здесь предписание вам от главнокомандующего. Извольте ознакомиться.

Пока майор читал, Карягин тихо сидел в кресле, не говоря ни слова. Закончив, Дмитрий взглянул на шефа.

— Вопросы есть? — поинтересовался полковник.

— Я поеду один?

— Возьмите Джораева. Он языки знает. Выделю вам казаков для сопровождения. Ещё вопросы?

Вопросов больше не было. В предписании князя всё изложено чётко и в подробностях. Главное, что Лисаневич едет не просто курьером или посредником в переговорах — отдал письмо, привёз ответное и всё на этом. Нет, он должен досконально изучить фортификацию Шушинской крепости. Выяснить, способен ли хан доставлять продовольствие на пятьсот человек и возможно ли наладить туда проезд арбами.

Судя по всему, Цицианов был настолько уверен в неминуемом подписании трактата, что во всю строил планы по размещению в Шуше русского гарнизона.

14 февраля 1805 года

Карабагское ханство, Шуша, Ганжинская дорога

Родители Никия Джораева когда-то жили в Карабаге. Нужда заставила их бежать. Обосновались в Грузии, но всегда помнили о своих корнях, и память эту вместе с любовью к родине передали сыну. Теперь Джораев, грузинский дворянин армянского происхождения, рассказывал майору Лисаневичу о родном крае и о Шуше:

— …Не армянское это название — Карабаг. Татары так прозвали. Означает «Чёрный сад», слушай. Какой же он чёрный? Ты летом его видел, да? Всегда Хамсой или Арцахом звался. Хамса — это пять. Союз пяти меликов. Братство хамсы. — Джораев помолчал, нервно дёргая повод лошади. Потом с грустью в голосе произнёс: — Было братство… пока иноплеменники не явились. Они уже везде хозяйничали. Один Карабаг нетронутым оставался, как остров посреди бушующего моря. — Он вздохнул, будто сам жил в те далёкие времена и всё испытал на собственной шкуре. — Был такой мелик Шахназар, владетель Варанды. Разругался он с остальными меликами. Воевать начал с соседями, слушай. Понимал, да, что не справится один. Татар-кочевников призвал. А вожаком у них в ту пору был Панах-хан. Хитрая гадюка. Перессорил всех меликов между собой, да. Кому-то в доверие втёрся, кого убил, кого вообще из вилайета выжил. Словом, захватил власть. Ханом всего Карабага себя сделал. Мелик Шахназар ему свою крепость отдал — замок Шуши-кала. Панах-хан его ещё сильнее укрепил. А со временем и столицу туда перенёс, когда со всеми меликами расправился. Персияне сколько ни пытались, не могли этот замок взять, слушай. Один раз только и вышло, уже при сыне Панах-хана, Ибрагиме. И то после того, как тот сбежал, да. Татары сами ему ворота открыли. Теперь это город Шуша. Такая вот история, слушай…

Дорога постепенно сужалась, превращаясь в тропу, петляющую по дну распадка. Его пологие склоны поднимались всё выше. Вскоре наверху, слева и справа, возникли две пузатые, круглобокие башни. От них навстречу друг другу сбегали вниз длинные, прямые стены, повторяющие рельеф местности. Сходились на самом дне, образовав над узким проходом глубокую стрельчатую арку.

— Главные городские ворота, — многозначительно, со знанием дела произнёс Джораев. — Ганжа-гапысы называются. Ганжинские то есть. Это северные, да. А ещё есть восточные, Агоглан-гапысы. На западе Эривань-гапысы. О них можно услышать и как о Халифали-гапысы, но это из-за деревни, через которую дорога на Эривань идёт. Есть и четвёртые, только я о них ничего не знаю. Восточные и западные ворота лишь для верховых и вьюков, а здесь и повозки могут ездить.

Их окликнули со стены, спросив кто такие. Створки заперты. Осторожничают. Не мудрено. Пятьдесят вооружённых казаков хоть и не великое по местным меркам, но всё же войско.

Никий ответил по-татарски, несколько раз повторив хорошо понятное всем в отряде слово «урус». Лисаневич разобрал немногим больше. Всё же поднаторел в языке за время службы на Кавказе. Правда, бегло, как Джораев, говорить не мог.

Пока Никий «обменивался любезностями» со стражей, Лисаневич оглядел арку, обрамлённую мозаичной кладкой из красиво чередующихся тёмных и светлых камней, крепкие стены в десять аршин высотой, башни в отдалении… М-да, любо-дорого здесь оборону держать. Удобных подступов практически нет. Единственная дорога слишком крута и заужена. Больше походит на коварную ловушку. Достаточно поставить два орудия, чтобы на корню пресечь любые попытки приблизиться к воротам. Пушечный огонь отобьёт всю охоту к штурму, нанеся непоправимый урон.

Полностью блокировать небольшую крепость не получится. Участок нагорного плато, на котором она стоит, окружён отвесными скалами, густым лесом и глубокими оврагами. Осаждающим ни за что там не пройти. Зато гарнизон может легко получать продовольствие извне. Лишь здесь, на севере, где можно подняться в гору, есть крепостная стена. Высокая, надёжная, с идеально ровными пролётами и далеко выступающими сторожевыми башнями, позволяющими вести губительный фланкирующий огонь.

Идеальное место для размещения войск. И климат куда мягче, нежели в Елизаветполе.

Наконец, ворота распахнулись. В крепостном дворе русских встретили несколько бородачей, с головы до ног обвешанных разномастным оружием. Один из воинов держал под уздцы вороного жеребца, настоящего красавца. Лисаневич невольно залюбовался конём. Тот ни секунды не стоял на месте. Нетерпеливо топал, играя рельефными мускулами, всхрапывая, обмахиваясь хвостом и вздёргивая головой. Ему явно не терпелось пуститься вскачь. Но хозяин, солидный горец лет сорока в лохматой папахе, такой же чёрной, как и его густая бородища, держал крепко. Ещё и бормотал что-то успокаивающе, поглаживая жеребца промеж раздувающихся ноздрей.

Когда Лисаневич приблизился, в него упёрлись две пары внимательных глаз — человека и животного. До странности одинаковые взгляды.

Владелец вороного бросил несколько скупых слов, отдавая распоряжения:

— Ваши нукеры останутся здесь. Можете взять не больше десятка. Я провожу вас к хану.

Сразу видно кто здесь главный.

— Хорошо, Мухаммед-ага, — ответил Джораев.

— Что за Мухаммед? Ты его знаешь? — Майор кивнул на всадника, лихо запрыгнувшего в седло.

— Да. Это Мухаммед-Кули, старший сын Ибрагим-хана.

— Сам наследный принц? Надо же. Ну, раз нам оказана такая честь, то конвой, думаю, не потребуется. Поедем вдвоём.

— Как скажешь, майор-джан.

Мухаммед сопроводил «урусов» до самого дворца, который напоминал маленькую крепость со стенами и башенками. Вместе с приехавшими вошёл во внутренние покои. Перед залом, где в окружении беков сидел Ибрагим-хан, попросил подождать.

Вернулся он быстро. Не закрывая дверь, пригласил следовать за ним.

Отец Мухаммеда, разменявший восьмой десяток, но ещё довольно крепкий старик, полулежал на подушках в большом кресле с резной спинкой и подлокотниками. Широкая борода, некогда чёрная, а ныне вся в седых пробегах, полностью закрывала грудь. Унизанные перстнями пальцы вяло теребили костяные чётки.

Слева и справа вдоль стен тянулись покрытые коврами возвышения, больше похожие на длинные приступки. На них, поджав ноги, сидело порядка пятнадцати богато разодетых вельмож. Перед каждым на полу остроносые башмаки. Все с интересом поглядывали на вошедших.

После того, как Лисаневича представили, он произнёс давно заученную речь, повторенную по-татарски Джораевым, и вручил Ибрагим-хану письмо Цицианова с проектом трактата о вступлении в русское подданство.

Неторопливо, даже нехотя, будто ему поднесли прошение какого-нибудь простолюдина, карабагский правитель прочитал оба письма, составленных, надо полагать, на его родном языке. Передав бумаги сыну, пронзил майора колючим взглядом из-под густых, сросшихся на переносице бровей. Начал говорить, словно плёткой щёлкал — резко, делая короткие паузы после каждой фразы. Наверное, чтобы дать время Джораеву перевести.

— Я услышал вас, русские посланники. Теперь мы будем совещаться. Для этого я и собрал почтенный Диван. Прошу на время нас покинуть… Мухаммед, отведи гостей.

Они вышли. Что ж, здесь, в небольшой приёмной, тоже были постелены ковры и лежали подушки. На них и примостились. Только разуваться и поджимать под себя ноги не стали.

В «тронном зале», между тем, кипели настоящие страсти. Старейшины спорили так громко, что без труда можно было каждого услышать и разобрать слова. Жаль, тараторили быстро. Лисаневич не успевал схватывать.

— О чём толкуют? — спросил он Джораева, который тоже внимательно вслушивался в доносившуюся из-за двери перепалку.

— Пытаются отговорить Ибрагим-хана подписывать трактат.

— А он?

— Молчит. Пока только спрашивает. Они промеж собой спорят.

— Чего тут спорить. Либо к нам пойдут, либо персияне им на глотку наступят.

— Об этом и спорят, слушай. Кто-то кричит, что русские лишат Карабаг независимости…

Майор скептически фыркнул:

— Будто бы Персия им свободу на блюдечке преподнесёт.

— Вот-вот, слушай, этот крикун так и сказал. Если хотим быть свободными, да, надо к персиянам идти. Они, мол, наши единоверцы.

— Здесь и армяне живут. Христианский народ, между прочим.

— Вай, ты о чём? Когда это армян спрашивали? Нет больше братства Хамсы. Забыл? Татары в Карабаге правят… О, хан заговорил.

Действительно, галдёж смолк. Слышен единственный голос.

— Ну, чего там? — Лисаневич нетерпеливо толкнул в бок притихшего Джораева.

— Э, дай дослушаю, да. — Тот опять отвернулся, обратившись в слух.

Пришлось полагаться на себя. Дмитрий понимал через слово:

— …Вы все прекрасно знаете о коварстве Баба-хана… Всё равно придёт на наши земли… Будет жечь хлеба, уводить людей и скот… Я предпочту заключить союз с русскими…

Гул голосов. Кто-то недовольно высказывается, но хан прерывает:

— Мой внук будет залогом добрых отношений. Ему в аманатах обещано должное содержание.

Снова ропот. Несколько раз подряд звучит имя Мухаммед. Он-то тут причём?

Лисаневич не может ничего разобрать. Толкает Никия:

— О принце, что ль, заговорили?

— Да. По условиям трактата, оказывается, должны отдать в залог его сына в Тифлис.

Вот оно что. Азиаты зачастую содержат родственников подданных у себя в заложниках. Вполне обычная практика, в том числе, для Закавказья, успешно используемая и русскими. Такой своеобразный короткий поводок для вассалов. Окажешь неповиновение, у твоего родича голова с плеч.

Спор длился долго. Лисаневич и Джораев успели выпить всё вино и съесть все фрукты, принесённые ханскими слугами. Наконец, двери распахнулись, и галдящая толпа беков хлынула мимо слегка захмелевших русских на выход из дворца.

Вслед за иссякшим потоком появился Мухаммед.

— Хан желает говорить с вами, — сказал устало и посторонился, пропуская посланников.

Ибрагим, казалось, постарел за это время ещё лет на десять. Щёки впали, под глазами набухли мешки, глубже прорезались морщины…

— Передайте князю, что я согласен, — произнёс он глухо. — Пусть назначает время и место, где мы сможем встретиться и заключить договор.

На этом аудиенция была окончена. Мухаммед вывел гостей на улицу.

Пока ждали коней, Лисаневич, испытывая неловкость, попросил Джораева перевести:

— Прошу меня извинить, Мухаммед-ага. Я не знал, что в аманаты предложено передать вашего сына.

— Знай вы об этом, разве что-нибудь изменилось бы? — равнодушно бросил тот. — Нам не дано вершить свою судьбу самим. За нас это делает Всевышний. Если ему будет угодно забрать жизнь моего сына, так тому и быть. Никто не в силах противостоять великому промыслу.

— Надеюсь, этого не случится.

— Как бы там ни было, я утешусь тем, что рядом со мною остаётся мой старший сын Джафар, моя надежда и опора.

Чёрт! Выходит, ханский внук ещё совсем ребёнок. Невесёлая участь — с ранних лет заложником стать.

В зарослях сада, вплотную подступавшего к стенам дворца, послышался заливистый девичий смех и весёлые детские голоса. Странно слышать столь обыденные, вполне себе мирные звуки после пережитого за день. Дети всегда остаются детьми. Будут играть и веселиться, пусть даже под грохот орудий, не замечая, что взрослые увлечённо разрушают окружающий мир.

Между веток замелькали пёстрые одежды ребятишек. Их стайка с шумом выпорхнула из-за деревьев. Девчонки с мальчишками хватали мокрый снег и швырялись друг в друга, не замечая стоявших у крыльца чужаков с Мухаммедом.

— Султанет! — строго прикрикнул принц.

Дети одновременно повернулись, перестав баловаться. Одна из девочек сноровисто подскочила к Мухаммеду.

— Да, братец? — взвился бойким перезвоном её высокий голосок.

Э, да она уже не ребёнок. Лет пятнадцать, наверное. Можно сказать, невеста. Девушки здесь рано выходят замуж.

Румяные, слегка припухлые щёки. Приоткрытый рот, из которого вырывается пар. Аккуратный, прямой носик, большущие глаза и тонкие, красиво изогнутые чёрные брови. На голове цветастый платок, обрамлённый бахромой из монет. Короткая меховая куртка, широченная юбка. Словом, восточная красавица.

Лисаневич не мог отвести взгляд, хотя прекрасно понимал, что нельзя так откровенно пялиться на девушку. Она, казалось, только теперь заметила гостей. Испуганно зыркнула на Джораева, потом на необычную одежду Дмитрия…

Их глаза встретились. Одно долгое мгновение русский офицер и татарка смотрели друг на друга. Потом она потупила взор, а Лисаневич стоял, точно пришибленный, мало что соображая. Казалось, внутри всё вспыхнуло и отмерло. Ничего не чувствовал кроме бешено колотящегося сердца.

— …Идите играть в сад, — говорил Мухаммед.

Казалось, он далеко-далеко, хотя стоял совсем рядом.

Словно во сне увидел Дмитрий удаляющуюся точёную фигурку девушки.

— Моя сестра, Султанет-бегим, — недовольно проворчал принц, но тут же улыбнулся. — Младшими детьми занимается. Присматривает.

Подвели коней. Лисаневич запрыгнул в седло. Бросил прощальный взгляд на деревья, среди которых, где-то в глубине сада, гуляет сейчас юная принцесса. Красивая и женственная, будто сошла с иконы Божьей Матери.

«Султанет», — повторил про себя, смакуя это замечательное имя…

Спустя ровно четыре месяца, Ибрагим-хан встретился с князем Цициановым в лагере на реке Кюрек-чай, в тридцати верстах от Елизаветполя. Там он и принёс присягу на верноподданство русскому Государю императору, подписав трактат.

Через неделю туда же прибыл его тесть, Селим-хан шекинский, который подтвердил присягой своё подданство, принятое ещё в начале февраля.

Это в конец обозлило Персию. Близ Тавриза собралась большая персидская армия числом порядка сорока тысяч человек, нацеленная на Грузию. Другая, едва ли меньше, квартировала в Карадаге, выдвинув сильные авангарды к Араксу и Эривани.

Чтобы дать отпор персам в случае их вторжения в Карабаг, майору Лисаневичу было предписано занять своим батальоном Шушу. Поскольку такая мера предусматривалась Кюрекчайским договором, сразу по его заключении Лисаневич вошёл в Шушинскую крепость с шестью ротами егерей и тридцатью казаками при трёх орудиях.

Он рьяно взялся за дело, чуть ли ни на каждом шагу сталкиваясь с откровенным саботажем. Пришлось приложить немало сил, чтобы наладить нормальные поставки провизии. Много нечестных дельцов попало под его горячую руку. Конечно, судебная власть по трактату целиком и полностью принадлежала Ибрагим-хану, но с ним кое-как удавалось договариваться. А вот с чиновниками…

Здорово помогал Мухаммед, часто закрывая глаза на «шалости» русского майора. Они даже сдружились. В конце концов, жёсткие методы возымели действие. Не желая связываться с неуравновешенным Лисаневичем, которого хитрые уловки ханских чинуш буквально выводили из себя, татары старались угодить ему во всём, лишь бы поскорее отвязался.

Только-только всё начало налаживаться. Казалось, можно какое-то время почивать на лаврах, так нет же. Пришло известие, что персидские войска переправились через Аракс…

Глава 4, в которой персы вторгаются в Карабаг

11 июня 1805 года

Карабагское ханство, горная дорога примерно в 20 верстах от Худоаферинской переправы на границе с Персией

— Живее, живее! Шевелитесь, мухи сонные! — подгонял своих егерей майор Лисаневич, нетерпеливо гарцуя на лошади.

В какой-то момент не совсем удачно дёрнулся в седле, и его двуугольная шляпа съехала набок.

— А, ч-чёрт! — выругался, нервно поправляя головной убор.

Солдаты, впрочем, и без того выкладывались. Шли спешно, не сбавляя шаг, хоть и дышали тяжело. С головы до ног покрыты пылью. Всё одинаково серого цвета — что мундиры, некогда светло-зелёные с фиолетовым стоячим воротником и обшлагами; что шляпы, так похожие на щегольские цилиндры аристократов, или сапоги, должные быть чёрными; что ружья; что круглые ранцы за спиною с притороченными флягами да чёрные же подсумки с портупеей. Под козырьками мокрые лица в грязных разводах. Глаза щурятся на июньское палящее солнце, поднявшееся уже довольно высоко.

Дааа, жара. То ли ещё будет…

Майор смахнул перчаткой капельки пота с бровей.

До чего же досадно, чёрт побери! Простояли, почём зря, у этого полуразваленного моста через Аракс. Что забыл там Пир-Кули-хан со своим авангардом? Понятно ведь — не переправиться ему, предварительно не починив мост. В нём почти целая арка обрушилась. Надеялся, как видно, не встретить сопротивления. Не даром же персидский царь Баба-хан кичился тем, что русский главнокомандующий князь Цицианов тут же уйдёт в свою «мерзкую землю», едва появятся на Араксе «победоносные персидские войска».

Ну вот, появились. А русские тут как тут. Встречают гостей незваных. Правда, всего триста егерей при трёх орудиях да пара сотен казаков с карабагской кавалерией вместе взятых. И это против десяти тысяч только в авангарде. А сколько следом прёт? Судя по слухам, Баба-хан двинул на Грузию пятидесятитысячное войско своего сына Аббас-Мирзы. Ещё и сам обещал прийти, уже со стотысячной армией и четырьмя сотнями пушек.

Врёт, наверное, насчёт себя. Но Лисаневичу и авангарда Пир-Кули-хана более чем достаточно. Хочешь, не хочешь, а врагу надобно противостоять. Кто ж его встретит, если не единственный на весь Карабаг русский батальон 17-го Егерского полка во главе со своим полковым командиром? Остальные два батальона в Ганжинском ханстве, в Елизаветполе стоят, куда майор уже отправил известие о вторжении.

Персы пренебрегли своим численным превосходством, решив не лезть напролом. Ушли ночью ниже по течению, где в разных местах переправились вброд.

Хорошо, что Лисаневич распорядился насчёт разъездов из местных татар, которыми командовал Мухаммед-ага, сын Карабагского правителя Ибрагим-хана, оставшегося в своём замке, в Шуше. Ох, неспокойно там нынче с приходом персов. Как бы хану ни того… голову ненароком не скрутили. Главное, что его же собственные родственники народ баламутят. Вся смута дело рук одного из ханских сыновей и двоюродного братца.

«Эх, дали бы мне волю, давно бы эти предатели в петле болтались!»

Скрипнув зубами, Лисаневич пришпорил коня и помчался вдоль строя в голову колонны, где перед устало топающими егерями конские упряжи тянули тяжёлые пушки.

Едва узнав о переправе персидского войска через Аракс, он предпринял этот марш в надежде перехватить неприятеля на подходе к нижним Джебраильским садам. Авангард Пир-Кули-хана двигался по средней дороге, в обход скалистых гор. На это потребуется время. Тогда, рассуждал майор, следуя наперерез, вражеский отряд можно перехватить где-то в районе Гадрутского ущелья…

— Дели-майор, впереди персияне! — лихо подскочил Мухаммед на своём вороном жеребце, предметом давней, того же цвета зависти Лисаневича.

Русский начальник и бровью не повёл, хотя успел неплохо изучить татарский, чтобы знать как переводится его прозвище — «бешеный майор». Он, впрочем, не возражал. Пусть бешеный, лишь бы боялись. Это Кавказ, господа. Здесь только так, а не иначе. Либо тебя боятся и уважают, либо ты мертвец.

Показались персы.

Все конные. Идут большими толпами.

— Орудия ставь! — орёт майор. — Батальон! В каре!

Трубит валторна, бьют барабаны. Галдят офицеры с унтерами. Ржут лошади. Гремят отцепляемые лафеты, откидываемые крышки зарядных ящиков. Топот копыт и сапог, лязг оружия, крики, беготня…

Неприятельская конница уже не шагает по дороге, а бешено несётся лавиной на малочисленный русский отряд. Заметили. Улюлюкают радостно, предвкушая лёгкую победу.

— Штуцерники! На высоты! Открыть огонь!

Пока отборные стрелки, рассыпавшись, карабкаются по склонам, канониры наводят стволы пушек и запаливают фитили. Цель кучная, долго наводить не приходится.

— Пли!

Слитный грохот орудий оглушает. За белым дымом ничего не видно. Вот он рассеивается. На изломанном неровностями предгорье россыпь валяющихся тел, посечённых картечью. Но конная лава продолжает нестись. Прямо по павшим, сломя голову, не обращая внимания на русские пушки, уже вновь заряженные расторопными канонирами.

— Пли!

В дыму и пламени с оглушительным грохотом вылетает новая порция смертоносного металла. На высотах слева и справа хлёстко щёлкают штуцерные залпы. Валятся всадники, кувыркаются лошади. Толпа персов редеет на глазах.

Вот они смешались, начав бестолково метаться из стороны в сторону.

Ещё выстрелы с высот. Дружный залп с переднего фаса каре. Новые убитые и раненые у врага. Наконец, не выдержав, персы бегут.

— В атаку! — кричит Лисаневич, обнажая шпагу, и батальон под мерный стук барабанов слаженно шагает вперёд.

Недалеко убежали нукеры Пир-Кули-хана. Оседлав ближайшие высоты, открыли беспорядочный огонь. Закрепиться хотят. Не тут-то было.

— А ну, поднажми, братцы!

Чем ближе к склонам, тем больше шансов оказаться в мёртвой зоне. А там в штыки…

С холмов опять хлынула конница.

— Цельсь!.. — не растерялись ротные командиры. — Пли!

Уже совсем близко. За выстрелами отчётливо слышны крики раненых и дикое ржание подстреленных лошадей.

На флангах захлопали нарезные стволы. Молодцы штуцерники, сумели занять позиции. Сзади грохнули орудия, не давая охватить строй.

Всё равно обходят. Ну, теперь боковые фасы… Залп слева и почти одновременно справа. Кругом валятся трупы, но персы добираются-таки до передних шеренг. А там частокол из блестящих на солнце игольчатых штыков. Нет, не пробиться сквозь них. Егеря умеют орудовать этими штуковинами.

— Пробил ваш час, уважаемый Мухаммед-ага, — говорит майор ханскому сыну.

Тот хищно улыбается, сверкнув белыми зубами сквозь густую чёрную бороду. Легко, словно пушинку, перехватив одной рукой короткий штуцер, дёргает повод. Бьёт коня пятками мягких сапог.

— Хай-я-ааа! — оглушает удалым криком и несётся, увлекая за собой всю карабагскую сотню и небольшой казачий отряд. Только длинные полы чохи разлетаются, трепеща у седла, словно крылья его быстроногого скакуна.

Враг снова отступает. Славная виктория!

Неполных пять сотен русских обратили в бегство несколько тысяч персов!

— Персияне ушли за Аракс, — радостно сообщил Мухаммед, когда вернулся ближе к вечеру, ещё разгорячённый погоней.

— Надолго ль, — пробурчал в ответ Лисаневич, зная, что здесь был всего лишь авангард, вслед за которым непременно придут основные силы Аббас-Мирзы.

Сколько там у него? Вряд ли пятьдесят тысяч, как твердит молва. Но уж точно не меньше тридцати.

— Заночуем возле Джебраила, — сказал ханскому сыну. — До него не так далеко, а скоро стемнеет. Разъезды у реки оставил? Не прозеваем персиян?

— Вай, зачем обижаешь, Дели-майор?

— Ладно-ладно, — примирительно улыбнулся русский, видя ничем не прикрытое притворство карабагца.

Мог бы и не спрашивать. Никто, пожалуй, из местной знати не вызывает большего доверия, нежели Мухаммед. Даром, что басурманин. Старший сын правителя уже не раз доказывал свою преданность. Нет, не зря князь Цицианов ему благоволит. Лучшего наследника на ханский престол и желать не приходится.

Принц давно женат, у него три сына. Не сравнить, конечно, с отцом, который настрогал шестнадцать детей в свои семьдесят с лишним лет, но ведь у Мухаммеда всё впереди. Ему только тридцать девять. Не то, что Лисаневич — почти три десятка прожил, а всё бобылём ходит. Службу начал восемнадцатилетним юнцом, когда величали его ещё не Дмитрием Тихоновичем и не «ваше высокоблагородие», а просто «сержант» или «Митька». До майора вот дослужился. А за душою что? Шрамы от ран да отцовское имение под Воронежем, в Саприной слободе. И то без крепостных. Ну, ещё Анна третьего класса на шпаге красуется. Эх, служить ему в армии до конца своих дней. Впрочем, ничего постыдного в том нет…

Ещё на реке Козлучай, при подходе к Худоаферинскому мосту, Лисаневичу донесли, что здесь побывал мятежный принц Абул-Фетх-ага, другой сын Ибрагим-хана Карабагского. Полная противоположность своему старшему брату. С самого начала воспринял русское подданство в штыки, сохранив преданность прежним хозяевам — Персии. Именно его стараниями волновался народ, постоянно подстрекаемый к бунту.

Выяснилось, что Абул-Фетх увёл за собой почти всех капинских и цицианских жителей в Ордубанские горы, к Нахичеванской границе. Ничего не скажешь, удобное время выбрал. Вот и верь после этого басурманам. Не зря предупреждал князь Цицианов, что на татар никакой надежды нет.

Отправляя Лисаневича в Шушу, он говорил:

— Надлежит занять нашими войсками дома с такой стороны, чтобы не подвергаться опасности от жителей и быть всегда вместе. Помните, вам придётся охранять ханство Карабагское от врагов как внутренних, так и внешних. Следите за поведением хана, дабы не сносился он с властелином Персии. Немедля озаботьтесь заготовкой продовольствия на три месяца при содействии Ибрагим-хана. Провиант принимайте в зерне, а не мукою, ибо неблагонамеренные татары могут ко вреду здоровья солдатского молоть её с семенами хлопчатой бумаги. Примеров тому предостаточно…

Измена, кругом измена!

14 июня 1805 года

Карабагское ханство, русский лагерь близ Джебраила

Ночь после боя прошла спокойно. Утром сыграли зарю. Офицеры провели смотр и, отправив солдат завтракать, потянулись на доклад в командирскую палатку. Всё обыденно, как в мирное время.

Майор вздохнул. Нет, нельзя себя обманывать. Кавказ не прощает легкомыслия.

Спокойно выслушав рапорты ротных офицеров, Лисаневич подвёл итог:

— В первой баталии, господа, мы одержали верх. Обошлись малыми потерями. Батальон остался боеспособным. Но теперь неприятель идёт сюда более сильным числом. Рапорт о наших делах главнокомандующему я направил. Пока прибудет подкрепление, стоим здесь. Посему приказываю: закрепиться на позициях; вести постоянный дозор; быть готовыми немедленно построиться, чтобы во всеоружии вступить в бой.

Весь день рыли редуты, окапывая пушки и сцепленные вагенбургом повозки. Кое-где попадался скальный грунт. Лопатами его не взять. Приходилось таскать камни, сооружая из них валы. Но русский солдат на редкость вынослив и, что самое главное, трудолюбив. С любой напастью справится, не впервой.

Пока егеря трудились на позициях, всадники Мухаммеда сновали туда-сюда, доставляя сведения с границы и ближайших окрестностей. Новости не радовали.

Персы, получив подкрепление, ожидаемо перешли Аракс. Но следовать дальше, вглубь Карабага, не спешили. Занялись грабежами. Разоряли селения и жгли посевы. Множество мелких отрядов рассыпалось по южным землям, неся смерть и опустошение.

«Уж лучше бы сюда пришли всей армией и дали бой», — думал майор, глядя на мрачнеющего день ото дня Мухаммеда.

Вечером тот с шумом ворвался в палатку Лисаневича. Потрясая письмом, как видно только что полученным, взволнованно заговорил:

— Мой брат… Он предал нас! Примкнул к персиянам!

— Кто? Абул?

— Да!.. — Мухаммед со злобой выругался на родном языке.

Его можно понять, брат всё-таки. Ну, не желал Абул-Фетх видеть русских в Карабаге, что с того? Последнее слово не за ним, а за отцом. А высказывать собственное мнение кто ж ему запретит.

Да, умыкнул часть жителей с приграничных земель. При желании можно и это оправдать радением о подданных, чьи веси вот-вот окажутся под пятой врага. Но скинуть маску, отбросив терпимость, и открыто перебежать к неприятелю, подняв меч на родную семью… Чертовски неприятная история, хотя Лисаневич нисколько не сомневался, что когда-нибудь это должно было произойти.

— В Шуше неспокойно, — продолжал делиться новостями Мухаммед. — Отец пишет, что жители напуганы слухами о несметных полчищах персиян. В любой час готовы принять их сторону и захватить крепость.

Час от часу не легче.

— Неужто всё так плохо?

— Хуже некуда. Отец в окружении врагов, хоть неприятеля ещё и близко нет. Я должен отправиться в Шушу, Дели-майор.

— Нас и так мало. Если мы лишимся твоей конницы…

— Пошли вместе! — Мухаммед порывисто схватил майора за плечо. — Очень тебя прошу. Надо спасать отца!

— Успокойся! — осадил принца Лисаневич, скинув его руку. — Перед нами неприятель. Уйдя отсюда, мы откроем персиянам прямую дорогу в Карабаг.

— Нам всё равно не выстоять. — Нервно жестикулируя, Мухаммед принялся ходить взад-вперёд. — Слишком не равны силы. Погибнем напрасно.

— Зато задержим. Дадим возможность собрать войска в Елизаветполе и двинуть сюда.

— Будет поздно, — не унимался принц. — Отца могут убить!

Он вдруг перестал метаться, застыв на месте, прямой, словно штык. Пронзив Лисаневича хмурым взглядом, решительно произнёс:

— Ты как хочешь, Дели-майор, а я со своими людьми ухожу.

С этими словами он повернулся и зашагал к выходу.

— Постой! — вырвалось у майора.

Чёртов горец! Все планы насмарку. Без карабагской конницы отряд станет слабее чуть ли не вдвое. С кем прикажете персов сдерживать? Остановить на Араксе не получилось. Гоняться за мелкими отрядами, каждый из которых гораздо больше русского, нет никакой возможности. Остаётся только стоять и ждать, когда неприятель объединит свои рассеянные силы и сметёт смехотворный заслон из трёхсот егерей и горстки казаков. Так не лучше ли действительно укрыться за неприступными стенами Шушинского замка? А то ведь и его можно невзначай потерять.

— Выйдем завтра, на рассвете, — медленно проговорил майор. — Я отпишу главнокомандующему, что нас подвигли к этому неодолимые обстоятельства.

Глава 5, в которой к Лисаневичу идёт подкрепление

17 июня 1805 года

Грузия, Тифлис, Резиденция царского наместника и главнокомандующего русскими войсками на Кавказе

Заложив руки за спину, князь Цицианов задумчиво мерил шагами свой кабинет. Благо, здесь есть где развернуться. Огромное помещение, обставленное с аристократическим изыском.

Каблуки высоких сапог негромко стучат по блестящему паркетному полу. В такт шагов позвякивают шпоры. Длинный стол между высокими окнами застелен картой, закругленные края которой придавлены увесистыми пресс-папье.

Подойдя к столу, князь упёрся в неё руками. Нашёл Карабаг.

Ханство, с правителем которого только в мае подписан трактат о вступлении в российское подданство. Ни для кого не секрет, что пойти на этот шаг его вынудили обстоятельства. Ибрагим-хан далеко не прост, иначе не продержался бы столько у власти. Знает, когда и с кем дружить, а с кем ссориться. То Персии знаки внимания оказывал, то с Грузией союзы против России затевал, пока не оказался меж двух огней — с одной стороны Персия, с другой вплотную подобравшаяся Россия. Пришлось крутиться, выбирать. Кого посчитал более сильным, к тому и примкнул. Теперь граница Российской Империи проходит гораздо южнее.

Князь ткнул пальцем в синюю извилистую полоску Аракса.

Итак, персы решились на вторжение. Весть об этом Цицианов получил четыре дня назад. Сразу отписал в Елизаветполь полковнику Карягину, приказав ему взять свой шефский батальон 17-го Егерского полка и немедля выдвинуться на помощь Лисаневичу.

Не велика сила, конечно. В полку большой некомплект. Шестнадцать офицеров вместо положенных по списку сорока семи. Унтеров, тех вообще вполовину меньше, а рядовых так на целую сотню. И причина тому вовсе не бои, коих тоже хватало. Главный бич — лихорадки с горячками. Особенно сильно полк пострадал этой весной. Рекруты поступали, но мало. К июню прибыли далеко не все. К тому же, их надо ещё обучать. Поэтому в шести ротах Лисаневича в Шуше насчитывалось три сотни солдат, хотя должно быть вдвое больше. Карягин, судя по его докладам, тоже мог взять с собою лишь триста пятьдесят егерей и две пушки с канонирами. Все прочие — нестроевые, больные и необученные рекруты — останутся в Елизаветполе. Единственное, чем позволил Цицианов усилить батальон Карягина, это ротой Тифлисских мушкетёров. Тех самых, что двумя батальонами прибыли из Сомхетии на защиту города как раз на такой вот случай. А против них сорок тысяч персиян Аббас-Мирзы, за которыми идёт не менее сильная армия его папеньки, Баба-хана.

Палец князя заскользил по карте. Миновав Джебраил, Ах-Углан, упёрся в Шушинский замок. Цицианов постучал по нему аккуратно постриженным ногтем.

Там сейчас Лисаневич. Зря он отступил. Надо было сдерживать персов и, дождавшись Карягина, разом ударить по неприятелю с двух сторон. Тогда бы и разбили врага, и прогнали бы за Аракс. Малые силы не в счёт. Воюют не числом, а умением. Это всем известная Суворовская наука побеждать. Карягин из таких, уж Цицианов-то знал. Вместе Ганжу брали, ныне переименованную в Елизаветполь. Потому и назначил его шефом полка. Офицеры с егерями ему под стать, преисполнены мужества и отваги. Эти справятся. Выстоят, если надо, и неприятеля погонят. Но теперь…

Теперь, когда Лисаневич боязливо заперся в Шуше, а враг свободно разгуливает по Карабагу, полковник Карягин остался один на один со всей армией Аббас-Мирзы.

Дальше на север полуразрушенный Аскаран, Карагаджи-баба, Шах-Булах, Мухрат, Мардагис и, наконец, Елизаветполь. Не так уж и далеко, как может показаться. Персам с их конницей ничего не стоит пройти, а там и Тифлис поблизости.

17-й Егерский полк должен стать заслоном на пути наступающих. Задержать, пока Цицианов соберёт войска в единый кулак и двинет на врага. Заранее он этого сделать не мог. Попробуй пойми, откуда будет нанесён удар, если неприятель послал два сильных отряда одновременно и к Эривани, и к Араксу. Пришлось ожидать вторжения отовсюду, не трогая растянутые полки.

Теперь, с момента столкновения Лисаневича с Аббас-Мирзой всё встало на свои места. Замысел врага понятен. Однако даже сейчас князь может собрать в Тифлисе, в лучшем случае, тысячу штыков и десяток орудий. Оставалось надеяться, что этого хватит, чтобы успеть помочь Карягину с Лисаневичем.

Подкрепить бы их чем. Татарской коннице Ибрагим-хана доверия нет. Они уважают сильного. Стоит им только увидеть, что персы берут верх, тут же изменят. А пока будут выжидать, избегая драться на чьей-либо стороне. И ведь в Карабаге таких большинство. Привлечь местных армян? А сколько их осталось? Постоянные набеги да жестокая борьба за власть сократили население в десять, а то и более раз.

Подумав, князь взялся за колокольчик. На громкий перезвон, мгновенно разлетевшийся по кабинету, в распахнутую дверь вошёл адъютант, подполковник Эристов, грузинский князь и верный друг.

— Слушаю, ваше сиятельство, — щёлкнул каблуками.

— Вот что, Елизабар, — неторопливо, с расстановкой заговорил наместник. — Давайте-ка составим с вами обвещение карабагским армянам. Надо призвать их нападать на тылы неприятеля, соединившись с нашими войсками. Берите бумагу, пишите…

Часто макая перо в чернила, Эристов быстро писал под диктовку главнокомандующего. Через несколько минут воззвание было готово. Заканчивалось оно словами: «Опомнитесь! Восприймите прежнюю свою храбрость, будьте готовы к победам и покажите, что вы и теперь те же храбрые армяне, как были прежде страхом для персидской конницы».

18 июня 1805 года

Ганжинский округ, Елизаветполь

— Ну, давай прощаться, Константин Климович. — Карягин повернулся к майору Белавину. — Не поминай лихом, брат. Прости за всё, коли чем обидел.

Обнявшись, они расцеловались.

— Уж лучше бы я с вами отправился, нежели тут сиднем сидеть, — пробурчал майор.

— Трудным будет поход этот, — вздохнул полковник. — Многие тяжбы придётся вынести. Многих людей потерять, чудо-богатырей наших.

— Так и я ни к тёще на блины напрашивался.

— С неспособными да немощными тоже кому-то быть надобно.

— Ну, спасибо тебе, Павел Михайлович. Уже и в немощные меня зачислил. Ежели на возраст намекаешь, так и ты не юнец давно.

Не соврал Белавин, шефу полка пятьдесят пять не за горами. Но и майору больше сорока. Несмотря на это, Карягин знал его, как офицера исключительно геройского. Впрочем, таковыми в полку являлись практически все. Но выбор старшего так называемой «инвалидной команды», остающейся в Елизаветполе, пал как раз на Белавина.

На лице полковника мелькнула улыбка:

— Ворчишь, словно старик. Хуже меня.

— Ладно, — махнул рукой майор. — Поезжайте уж с богом.

Когда командир запрыгнул в седло, Белавин осенил его крестным знамением и взял под козырёк. Отдав честь, полковник в сопровождении штабных офицеров поскакал в голову построенной колонны.

— Батальон! Шагом… марш! — донеслось оттуда.

Затопала сапогами пехота, застучали копытами лошади, загремели по мостовой колёса орудий и обозных телег. Потянулась длинная змейка людей в зелёных мундирах мимо роскошного ханского сераля, мимо небольшой мечети, окружённой огромными чинарами. Казалось, их шевелящиеся на ветру большущие кроны машут на прощание уходящему войску своими разлапистыми серо-зелёными листьями.

Колонна шумно втянулась в жилые кварталы.

— Чего приуныли, братцы? — взвился вдруг над строем чей-то звонкий голос. — Идём, как на похоронах.

— Кто там такой горластый? — спросил Карягин ехавшего рядом Котляревского, командира шефского батальона.

— Да Гаврилка Сидоров, запевала наш, — неопределённо мотнул головою майор.

— Как же, знаю. Справный солдат.

Между тем, Гаврилке ответили:

— Чего веселиться-то? Не на посиделки, чай, топаем.

— А ты уже заранее помирать собрался? Так отойди на край дороги да яму себе рой.

— Во-во, — подхватили в строю. — Ишо и крест не забудь вытесать с именем своим. Всё нам работы меньше.

Егеря рассмеялись.

— Разрешите песню, ваш скродь? — не унимался Сидоров. — Солдату с песней завсегда веселее.

Котляревский вопросительно глянул на шефа. Тот кивнул, качнув лохматым султаном на шапке.

— Запевай! — с готовностью крикнул майор за спину.

Тут же полился, зажурчал высокий солдатский голос: