Бесплатный фрагмент - Повесть о декабром чертополохе

«Oh how wrong we were to think

That immortality meant never dying»

My Chemical Romance.

«Ради чего с тобой

Мы ведь не просто так

Днём мы всегда в тени

Ночью темно и так»

Твин Пикс.

«А если бы не боялся, то бы ведьма

ничего не могла с ним сделать»

Николай Гоголь — Вий.

«Я же говорил, что вампиры

существуют на самом деле!»

Джейсон Хендерсон — Воскрешение вампира.

БУРАН

Снег пошёл внезапно, ухудшив видимость примерно в двадцать раз. Белые хлопья посыпались на лобовое стекло, как из пачки сухого завтрака, которую начал трясти распсиховавшийся ребёнок… Тысячи пушистых кристалликов ринулись бороться с «дворниками», появляясь из неразборчивой тьмы, с которой даже нормально не справлялись фары их фургона, освещая перед автомобилем лишь с десяток метров. Такие уж они — зимние вечера.

Виталик выругался, пристальнее вглядываясь в дорогу. Они ехали — вернее, плелись — не слишком уж быстро, а теперь и вовсе нельзя было подумать о том, чтобы управиться с заказом до девяти часов.

Вадим, сидевший на пассажирском месте, скосился на ощетинившегося водителя.

— Тише едешь — дальше будешь, — сказал он.

— От того места, куда едешь, — буркнул первый.

— У тебя такой голос, будто это я тебя заставил ехать сегодня, — произнёс Вадим, с лёгкостью угадав настроение Виталика. — Ты же сам сказал…

— Да-да, — прервал его водитель. — Я сам сказал… А ты что, против был?

Они помолчали. Погода, тем временем, ухудшилась ещё сильнее.

— Нет, — ответил Вадим, глядя на закатанную дорогу, впереди собирающуюся начать извиваться — неминуемый спуск в сторону административного центра, куда они везли заказ. — Лучше с делами разобраться в пятницу вечером, чем в субботу утром…

— До понедельника нельзя было подождать? — распалялся всё сильнее Виталик.

— Владлен Ренатович мне сказал, что «ипешник» уже перечислил ему половину денег за товар, — пояснил Вадим. — И он сказал, что мы поедем либо сегодня, либо завтра, а уж выбирать нам… Когда удобнее.

— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня?

— Ну, типа того…

Опять молчание, разбавляемое мерным гулом их серого фургончика, на котором они везли с десяток ящиков водки, шампанского и пива. И вроде бы там даже было дорогое виски… И кто его будет покупать. Это ж селяне, знают они хоть, что такое виски? А брендированное виски? Или для них всё одно — и стеклоочиститель подойдёт?

Как будто читая мысли Вадима, Виталик пробубнил:

— Вот из-за какой-то алкашни мы сюда тащимся… Они что, в город съездить не могут за бухлом?

Вадим поморщился. Виталик ругался очень часто, а курил очень редко, только когда слишком уж невыносимой становилась работа. Её он ненавидел, но всё равно «крутил баранку» — делать ничего больше он не умел. А уж кредит в миллион рублей отдавать надо было… Самое интересное, что Виталик даже не мог объяснить, куда же он потратил эти деньги, на что… Машину он не купил, за квартиру аванс тоже не вносил. Наверное, на кутёж. На женщин и азартные игры.

— Предновогодняя пора ж. Спрос везде вырос, не только в этих местах. И в городе тоже, — примирительно заявил Вадим. — Ты думаешь, машинисты товарных поездов тоже так думают, когда…

— Конечно! — прервал его Виталик, озлобившись совсем уж чрезмерно. — В такую-то дыру гнать состав… Наверное, на стоянках каждый из них думает «скорей бы назад». Уверен. И грузчики так думают. «Скорей бы разгрузить». И комплектовщики. И кладовщики. И даже продавцы. Думают, скорей бы разобраться с очередным деньком… И пойти спать. Или бу…

— Даже готов поспорить?

— Конечно. На что угодно…

— На миллион?

— Миллиона у меня нет, — буркнул Виталик.

— И бабы нет. На что спорить-то с тобой?

— Кстати, я тут познакомился с одной бешеной красоткой. Волосы — масло. Кожа — молоко. Вообще охрененная. А уж когда я с ней сходил на свидание, так почти влюбился… Ты когда-нибудь видел Хилькевич?

— Видел.

Вадиму совершенно не понравилась виталькина аллегория — молочные продукты он плохо переваривал. Как и бесконечное недовольство своего напарника, с которым три года уж на фургончике развозил алкоголь по торговым точкам. «Ипешники» оставляли заявки Владлену Ренатовичу, переводили часть денег, а остатки отдавали позже — как ящики с позвякивающими бутылками уже были на полках.

— Так эта — вообще на неё не похожа, — продолжал Виталя. — Сейчас покажу…

Он стал держать одной рукой руль, а другой полез в карман своего пуховика, и лицо его, немного преобразившееся, опять стремительно помрачнело. Он спешно полез в другой карман; поменял руки, начал рыться во внутренних. Самообыск ничего не дал.

— Дома забыл фотокарточку? — пытался пошутить Вадим, но вышло не смешно.

— Какую карточку! — процедил водитель. — Телефон оставил в жилетке на складе. Дерьмо!

— Не спёрли бы…

— Только пусть попробует, — ощерился Виталя, подразумевая кого-то конкретного. — Мне комплектовщики уже жаловались, что завскладша прёт что-нибудь себе, а недостачу вешают на них. Как тебе такое нравится?

— Мне вообще это не нравится, — отмахнулся Вадим.

Спуск закончился, и фургон оказался на относительно прямой трассе, заледенелой, по бокам от которой возвышались наметённые закостеневшие сугробы. Глядя в своё пассажирское окно, Вадим видел ещё и собственное размазанное отражение в стекле. Лицо его было каким-то бледным, а глаза выглядели чёрными пятнами. Такими же чёрными, каким выглядел отсюда лес, возвышающийся стеной поодаль.

— Глухомань… — продолжал нудить Виталик, и стал тыкать магнитолу. Заиграла песня «Зверей», отчего пассажир сначала искривился, а потом сухо рассмеялся.

— Ничего другого не нашлось?

— Когда ты сегодня слушал на весь склад ремейки на попсу ещё более страшную, никто тебе и слова не сказал. Так что давай ты теперь потерпишь?

— Да, — улыбнулся Вадим и достал телефон. — Разрядил в ноль, но зато настроение хорошее… Пятничный вечер. Можно и подумать о чём-то приятном. А ты всё ноешь и ноешь.

— О чём будешь думать?

— Странный вопрос, — признался Вадим. — Наверное, о своей девочке.

Виталик прыснул — скрипучим и задеревеневшим смехом.

— Ей уже под тридцать лет. Видал я твою торбу…

— Угомонись. Разве это главное? Или твоя бешеная красотка идеальна?

— В сравнении с твоей «девочкой» — ещё как…

Вадим не был из обидчивых людей, да и конфликты не любил раздувать на пустом месте. Конечно, сейчас повод внезапно нарисовался, но… Пятничный вечер. Заиндевевшая дорога. Снег. Тьма кругом, разве хочется лаяться? Проще оставить это на потом — когда вот он покажет фотографию своей пассии, вот тогда-то можно и отыграться…

Снег валил всё это время и только лишь усиливался… Белая стена за окном давила на машину со всех сторон, даже лес теперь не был виден. Только лишь кусок серой колеи перед бампером, тянущейся вдаль и вдаль.

— Близко к «чээс»… — мрачно сказал Виталик. — Ночевать бы не пришлось тут.

Вадим резко встрепенулся, будто наткнулся коленом на иголку.

— Не каркай!

— Ты же убеждённый атеист, — каким-то подозрительным тоном заметил Виталик. Назидательным? Нравоучительным? — Это всё суеверия, не больше.

— При чём тут это? Мне не по себе от этого места. Мороз по коже. А ещё ехать сколько… Тьфу на тебя, Виталя.

— А я тебе что говорил… Не ходи под лестницей, не ходи!

— Бредятина.

В любое другое время слова Виталия бы прозвучали комично, но когда за окном почти ночь, настоящая пурга, набирающая обороты, и вы едете в далёкий край, то это будет звучать уже совершенно по-другому. Не так весело. Как картинка с весёленькой рожицей, превращающаяся в ужасную гримасу, стоит лишь выключить свет… Брр…

Так продолжалось ещё какое-то время — полчаса или сорок минут, прежде чем Вадим увидел впереди подозрительный отблеск. Произошло это так неожиданно, что пассажир только и успел заорать «СМОТРИ!», прежде чем водитель рванул руль в сторону, чтобы уйти от лобового столкновения с серенькой иномаркой, выскочившей навстречу. Он неоднократно читал в новостях, что в сильный снег и гололёд машины сталкиваются десятками, но это же в городе, а чтобы тут…

Виталик, что самое поразительное, не сказал ничего, а просто рывком направил свой фургон влево. Если бы водитель, нёсшийся по «встречке» в последний момент тоже не рванул руль влево, то получился неплохой бы удар. Может, обошлось бы и без жертв, но…

Перед фургона ухнул куда-то в канаву с сильным хрустом — снег не выдержал тоннажа и проломился, запуская в себя не только передние колёса, но и часть подвески. Иномарка же молниеносно скрылась по направлению к городу, сверкая красными фонарями.

— ЭХ ТЫ, УРОД! — заорал Виталя, так круто повернув голову, что его шея едва не хрустнула. — ЧТОБ ТЫ ЗАГЛОХ ГДЕ-НИБУДЬ! ЧТОБЫ КОЛЁСА У ТЕБЯ ПРОБИЛО! ЧТОБЫ…

— Тихо-тихо, — ткнул Вадим его в плечо, переводя дух. Его настолько убаюкала дорога, ввела в транс, что он даже не мог сразу сказать что-то дельное, лишь слыша удары собственного сердца и чувствуя сильную дрожь в руках. — Тихо… Главное, что обошлось.

— Ага! Обошлось! — продолжал реветь Виталя, переключая скорость.

Спустя пару секунд двигатель заревел, но оба парня почувствовали, как прокручиваются задние колёса — на месте. А перед стаскивает куда-то в сторону.

— Давай же, давай! Корыто жестяное! — неистовствовал водитель, долбя по рулю. Он снова включил переднюю, немного поддал газа, потом переключился на заднюю и опять попытался выбраться из западни. Двигатель отчаянно заревел в унисон с колёсами.

— Успокойся… — попытался начать Вадим, но водитель его не слушал — он напоминал теперь того грязного и разъярённого человека из какого-то старого фильма, стегающего изо всех сил лошадь, что не могла уже тащить бревно… Но тот всё равно стегал и стегал. Стегал и стегал.

— Да что мне твоё спокойствие! Иди ты к …!

И опять Вадиму стало не по себе от этих слов. От этого слова. Его прошиб горячий пот. Да что с ним сегодня такое?!

— Криками ты делу не поможешь… — сухо продолжил он и открыл дверь.

Оказалось, что за окном погода вообще лютовала — свист ветра вместе с колючим снегом сразу же ворвался в салон, принудив зябко поёжиться обоих парней… Перебарывая изо всех сил неохоту, Вадим распахнул дверь подальше и выпрыгнул во тьму, сразу же оказавшись по щиколотку в снегу одной ногой — другая угадала на снежный намёт, бывший достаточно прочным.

Да, фургон засел хорошо — место здесь было такое, не слишком удачное. То ли канава, то ли котлован собирались рыть, да и бросили, пробороздив несколько метров земли. Ветер свистел так, что становилось жутко; снег сыпал и сыпал.

— Чего там? — заорал из салона водитель, чтобы перекрыть непогоду.

— Хреново, — крикнул Вадим. — Надо вызывать…

И осёкся.

— Ага! — заорал Виталя. — Сейчас вызовем! С ладошки вызовем!

И он принялся страшно материться, но тоже выпрыгнул в снег, отчего его лексика запестрила бранью ещё сильнее — выпрыгнул он прямо в мягкий и большой сугроб, и нагрёб себе полные ботинки снега. Он обошёл машину спереди, не преминув ткнуть её кулаком, будто это она сама решила спрыгнуть в кювет.

— Варианты есть? — заорал он в лицо Вадиму, пытаясь перекрыть вой ветра.

— Вызывать надо подмогу, эвакуатор, — повторил Вадим, подняв ворот своего коротенького пальтишки, пытаясь закрыться от навязчивых снежных хлопьев. Он даже стал щуриться, настолько сильно они лезли ему в глаза. — Иначе…

— А был бы у нас грузовик, мы бы так не встряли! — проревел Виталик, досадливо всплеснув руками. — А теперь… На этом корыте… Давай, звони куда-нибудь!

Вадим честно достал телефон и начал включать его. Снег тут же налип на экран смартфона, но незамедлительно начал таять. Томительное ожидание. В такие моменты привычные быстротечные вещи начинают казаться невероятно долгими. Наконец, экран загорелся: телефон включился, и на дисплее даже было три процента заряда. Но едва Вадим начал в телефонной книжке искать номер — а номер эвакуатора у него был — телефон сразу же отключился, недовольно завибрировав.

Повисла пауза, нарушаемая тяжёлыми вздохами Виталия. Его уже начинало трясти — может, от холода, а может, и от лютого недовольства. Он вперил взгляд, полный ненависти, в Вадима, будто тот сидел за рулём.

— Делать чего будем? — спросил пассажир и сам начал трястись. — Не ночевать же в самом деле тут…

— Для начала поставлю аварийный треугольник, — процедил Виталий и пошёл обратно к фургону. — И включу «аварийку». Не хватало, чтобы в нас ещё какой-нибудь идиот вмазался.

— Пятничный вечер рискует перетечь в субботнее утро, — опять попробовал пошутить Вадим, и опять вышло не смешно.

Потом он стал оглядывать местность, насколько это было возможно. По обе стороны от зигзагообразной дороги было занесённое снегом поле. Летом тут можно было увидеть пашню или покос, но сейчас это была тёмно-серая равнина, бугрящаяся снегом. И уходила она не так уж и далеко — метров через пятьсот виднелись заборы из жердей, чёрными полосами выделяющиеся на снежном фоне, а ещё через сто — высокие бугры, разбросанные вразнобой. И вроде в некоторых мерцали какие-то огоньки… Дальше уже стоял раскидистый массив — чернеющее многолесье.

Замигала «аварийка». Виталий шёл назад, продолжая утопать в снегу.

— Что это? — спросил Вадим, и сам себе показался глупцом всех времён и народов.

Виталий невесело ухмыльнулся.

— Деревня, видимо. Тут таких мы уж десять штук проехали. Как это называется? Не пережитки урбанизации, а как?..

— Понятия не имею, — ответил Вадим, наморщив лоб. — Может, у них есть телефон? Или зарядка?

Виталий кивнул.

— Уверен, что каждый там будет рад дать тебе не только телефон, но и денег на проезд. Ведь все мы знаем…

— Может, у них есть трактор. Или хотя бы конь. — Продолжал рассуждать Вадим. — Надо бы сходить. Признакомиться. Может, помогут чем-нибудь.

— Если хочешь — иди, — буркнул Виталий. — И возьми бутылку с собой, быстрее договоришься…

Вадим подумал, что это всё очень глупо, но всё же решил последовать этому совету. Он полез в фургон, вскрыл один из ящиков — самый ближний, и достал бутылку водки с серебристой этикеткой.

— Нам, кстати, влетит теперь, — гундосил водитель где-то рядом. — Мы должны будем

из своего кармана теперь заплатить за этот ящик…

— Об этом потом.

Вадим пошёл по направлению к видимой деревне, проваливаясь в снег. Это было крайне неприятное чувство — щиколотки его сразу отчаянно заныли, как только горсти холодного порошка засыпались ему в ботинки. Он сжал губы, чтобы подавить эмоции, готовые вырваться наружу, и медленно продолжил путь. Шаг за шагом, он приближался к забору, чувствуя всем телом пронизывающий ветер, от которого не спасала ни его обтягивающая шапочка, ни пальтишко. Руки противно защипали. Но Вадим всё равно шёл дальше, выдыхая клубами пар, продолжая зачерпывать снег обувью. Лицо его — белощёкое, гладковыбритое — стало замерзать с каждым шагом всё сильнее.

Через какое-то время он наткнулся на забор — на шершавые заснеженные жерди, полусгнившие. Парень аккуратно начал перелезать через него, стараясь не соскользнуться и не разломать тут ничего, одной рукой продолжая удерживать бутылку.

Как только он спрыгнул опять на снег, он услышал отдалённый лай. И этот звук не напугал его, а наоборот дал понять, что здесь он не один, так сказать, разогнал одиночество.

Вадим был убеждённым атеистом, потому темнота его вообще не пугала. Может, пугала она только тем, что в ней мог оказаться маньяк, стая голоднющих бродячих собак или автомобиль с выключенными фарами и отказавшими тормозами. Он не боялся того, что из-за угла на него могла выпрыгнуть какая-нибудь монстрятина…

Снега на деревенской улице было куда меньше, чем в поле, но следов он не заметил — всё замело. Избы выглядели этим зимним вечером чёрно-серыми срубами с тёмными окнами и скособочившимися воротами. Высотный столб он увидел один только, да и тот с оборванными высоковольтными проводами. То ли ветер их оборвал, то ли за неуплату отключили…

Но некоторые окошки и действительно были с огоньками — стало быть, в избах горели свечи. Или, быть может, фонари на батарейках. Было таких окошек не очень много — несколько штук на всю улицу.

Немного повертевшись по сторонам, подбирая слова, с которыми он может начать диалог с деревенскими жителями, он направился к ближайшему дому с огоньком в оконце. В какой-то момент он даже испытал невероятное чувство стыда за бутылку в руке — он что, действительно её взял?! Деревенские могли и обидеться на такой подарок…

Ну, там видно будет. Он аккуратно постучал в стекло свободной рукой, чтобы не переполошить жильцов. В какой-то момент Вадиму даже показалось, что он не чувствует пальцев руки — так те околели. Эх, горожанин…

Через несколько мгновений в окне появилась мужская физиономия — квадратнолицая, усато-бородатая. Глаза его рассмотреть не удалось.

— Извините! — прокричал Вадим, стараясь перекрыть шум бушующей стихии. — Скажите, где тут можно найти тракториста?! Или… Конюха?

Мужчина в окне резко исчез, после чего огонёк погас — или свечу загасил. Или фонарь выключил. Этот жест вряд ли означал, что он сейчас выйдет, чтобы поговорить…

«Ожидаемо», — подумал Вадим и медленно потопал дальше, поняв, что лай после его окрика стал куда громче, словно в метрах пятистах тут стояла овчарня, полная голодных волкодавов…

Это уже был более реалистичный страх, поэтому, тревожно сглотнув, Вадим решил поторапливаться. И только он занёс руку, чтобы постучать в окно другого дома, как смог

разглядеть человека, стоявшего около одного из домов дальше по улице — высокая чёрная фигура с поднятой вверх рукой. Словно это был герой фильма «Послезавтра», которого непогода застигла в таком положении. В то же время он не выглядел неестественно, не походил на статую. Было в нём что-то живое.

— Извините! — крикнул ещё раз Вадим. — Вы мне не поможете?!

Фигура, к его великому удивлению, начала махать рукой, дескать, подходи и поговорим. И не придётся орать на всю улицу, поднимая пенсионеров и детей с постели. И Вадим, конечно, поспешил к этому мужчине, поняв, насколько же он продрог на этом морозе, и как же он рад видеть здесь доброжелательного человека.

Как только между ними осталось шагов двадцать, фигура резко пошла в сторону одной из построек. И — Вадим был готов поклясться! — через несколько мгновений она просто исчезла во тьме около очередной стены. Он замер, глядя на чёрный прогал раскрытых ворот — полотнища натужно скрипели. Снежный вихрь крутился прямо у входа в саму избу — крыльца как такового тут не было, лишь порог. И дубовая дверь, приоткрытая.

«Старое домишко», — подумал Вадим, нерешительно топчась на месте.

Несомненно, мужик его подозвал и просто прошёл в дом, чтобы не маячить на улице. Чтобы поговорить там, где затишно… И, подумав, что эта версия вполне даже убедительная, он пошагал внутрь. Двор — совсем небольшой, оказался завален снегом от и до, никаких следов он не увидел… И это заставило его остановиться снова.

— Что за абсурдище, — проговорил он тихо, так тихо, что даже себя почти не расслышал из-за воя ветра и собачьего лая. И, немного попятившись назад, решил пойти к другому дому, постучаться туда.

Как только он повернулся, краем глаза он заметил движение у порога и, повернувшись обратно, увидел ту же фигуру — она стояла у двери избы, но уже по-другому, уперев руки в бока, как бы выказывая крайнее нетерпение. Но теперь у Вадима была возможность получше рассмотреть её.

Это был очень худой мужчина в чёрном длиннополом пальто, без шапки. Его седые волосы — длинные — хлестали ему по лицу, но он оставался непоколебим, словно и не замечал разъярённую зиму.

— Извините! — в третий раз крикнул Вадим, краснея то ли от стыда, то ли от стремительно понижающейся температуры. — Мне нужна помощь! Вы знаете, где можно взять трактор? Мы завязли в снегу! Слышите, нам нужно…

Где-то в стороне раздался клацающий звук — и парень тут же посмотрел туда. Ничего. Вернув взгляд обратно, он уже не увидел мужика. Тот, скорее всего, вошёл в дом. Парень немного разозлился — ему уже поднадоело здесь находиться, и он заспешил в дом.

Закрыв за собой дубовую дверь, он сразу поразился обступившей его тишине. Теперь ветер и лай остались где-то за окном, но тепла не прибавилось — в избе давненько не топили. Стояла почти такая же темнота, как и на улице.

— Вы где? Уважаемый, Вы где? — спросил Вадим негромко и принялся топтаться около порога. Не получив ответа, он уже собрался уходить, как что-то звякнуло в одной из комнат, в которую, видимо, этот мужик и юркнул. — Послушайте, уважаемый, мне нужно…

Вадим смело шагнул вперёд — маленькая изба, как оказалось, представляла из себя вообще две комнаты: прихожую и другую, в которой было всё остальное, включая печь, дубовый стол, скамейку… Кровати видно не было, но зато в этом рябом полумраке он отчётливо

увидел лежащее тело посреди пола.

БЕЛАЯ МЕТКА

Вадим замер при входе в комнату, чувствуя подкатывающую к горлу тошноту. Погода на улице будто утихла, ушла на второй план, всё поплыло перед глазами у паренька. Он потряс головой, будто отгоняя дурной сон. И стал напрягать глаза изо всех сил, всматриваясь в лежащее тело. На первый взгляд он вообще решил, что ему показалось, но позже он убедился, что ему это не кажется: мужчина, высокий. Лежит прямо на полу, руки положив по обе стороны от себя. Лица он не видел в темноте, но почему-то был стопроцентно уверен, что это тот же мужчина, которого он видел десять секунд назад.

— Эй, уважаемый! — позвал Вадим, но тот, конечно, не двигался, и парень медленно прошёл к нему и опустился на одно колено. Прислушался, не наклоняясь. Дыхания не услышал; да ещё теперь и увидел очертания окаменевшего лица, обрамлённого длинными волосами… — Вы слышите меня?!

Это было так абсурдно, но может этому человек стало действительно плохо, и он пытался звать на помощь?! Вадим протянул руку и взял лежащего человека — она была холодной, как лёд. И твёрдой, как пластик. Будто он держал в руке руку куклы, а не человека. От неожиданности Вадим выронил кисть мужчины, и та ударилась о пол с громким стуком. Безжизненным.

Во входную дверь забарабанили. Энергично, сильно, отчего Вадим подскочил с пола, едва не подавившись собственным сердцем, застучавшим чуть ли не в горле. Руки затряслись так, что он едва не выронил бутылку…

Лежавший на полу рывком вскочил — сел на полу, словно был на пружинах. Он вцепился одной рукой — той самой, которую Вадим и держал перед этим — и притянул его книзу, к себе. Глаза восставшего сверкнули синим светом, озарив комнату, и самого парня, и самого человека. Он смотрел широко распахнуто, не мигая, крепко ухватившись за запястье Вадима.

У парня пропал дар речи: он пытался вымолвить хоть словечко, но его губы не могли разлепиться, и изнутри вырывалось лишь нечленораздельное мычание… В дверь опять забандили — грубо и нетерпеливо.

— Не отдавай им метку, — процедил оживший тихим, но очень внятным голосом. — Не отдавай им метку. Отдашь метку — конец всему. Ты меня понял?

Вадим дрожал всем телом и хотел многое сказать, но не мог… Его трясло от абсурдного испуга, свалившегося на него бурдюком с водой. Он смотрел на восставшего, просто смотрел, как тот протягивает другой рукой сияющую монету и вкладывает ему в свободную руку. Всё происходило так медленно, словно они находились под водой.

В дверь заколотили в три раза сильнее. Раздался девчачий плач.

Вадим огляделся. Изба, как и прежде, была полностью погружена во тьму. Человек так и лежал на том же месте. Неподвижен. Нежив.

«Так… — подумал парень. — Скорее всего я всё же выпил водку из бутылки, которую вроде бы взял с собой сюда… И там — контрафакт, подделка. „Палёнка“! И теперь я отравился, и мне всякое мерещится. Так, спокойно…»

В это же время он разжал руку, в которую усопший вложил ему монету во время видения. Да, монета до сих пор в ней была — блестящий полукруг, похожий на обычную пятирублёвку, но с той лишь разницей, что вместо пятёрки на монете красовалась цифра семь.

В дверь опять заколотили, снова раздался девчачий голос:

— Впустите, пожалуйста! Впустите, я замёрзну тут! Околею!

Парень встрепенулся и бросился к двери, пинком распахнув её (даже не подумав, что этой же дверью он может вдарить по просящей помощи девчонке), но всё обошлось: та стояла босоногая, сразу же за порогом. В рваной длинной рубахе (скорее всего, это была рубаха взрослого человека), хотя самой девочке было лет двенадцать. Волосы её были растрёпаны: жёлто-красные лохмотья торчали из головы во все стороны. Лицо — белое, не просто бледное, а белющее, как снег из морозильника. Глаза — большие, обрамлённые чёрными синяками. Она обхватывала себя за плечи изрезанными ручонками и тряслась мелкой дрожью, как бездомная собака в январе.

— Бедная девочка! — выдохнул Вадим, совершенно растерявшись. Он мгновенно отступил назад, как бы пропуская её. — Что с тобой случилось, бедняжка?

— Я заблудилась, — проговорила она отчётливо, опустив глаза. — Пожалуйста, помогите!..

— Тут, конечно, холодно, но теплее, чем на улице… — замямлил Вадим, ища, что же можно ей дать. Свитер какой-нибудь, покрывало… Снег и ветер уже вовсю гуляли по избе, наполняя её пронизывающим холодом. — Я вот тоже заблудился, можно так сказать…

— Понятно, — слабо ответила девочка, скрючившись на морозе в три погибели.

— Чего ж ты стоишь-то там! — спохватился Вадим. — Проходи, быстрее!

— Вот спасибо, милый человек, — ответила девочка и поспешила зайти, не забыв за собой прикрыть дверь. — Я думала, что уж всё…

— Ты извини, что нет света, — продолжил он мямлить. — Я тут не живу… Я просто заблудился.

— Я вижу, что Вы не местный, — заметила девочка, старательно растирая поочередно свои ноги. — Я вот тоже. Из другого села, в общем.

Вадим добрался почти на ощупь до однодверного шкафчика, тихо притаившегося в углу. И, по счастью, нашёл там стопку одеял — старых и рваных, но это было лучше, чем ничего. Он протянул находку девочке.

— Бери, закутайся… Но, если честно, я думаю, что ты обморозилась. Тебе надо к врачу. Срочно!

— Нет, я чувствую себя нормально, — заверила его девочка, стуча зубами и заворачиваясь в одно одеяло. — Сейчас согреюсь и пойду дальше…

— Куда ты идёшь?

— Я… ищу свою сестру, — ответила она. — Я… должна была найти её, но тут много собак. Мы потерялись.

Рассказ был сбивчивый, но это ничуть не смутило Вадима — бедный ребёнок такого натерпелся! Он сам едва говорил после своих галлюцинаций.

— А Вы куда путь держите?

— Да мы тут ехали в магазин, товар везли… И угодили в сугроб. Там, в общем, в нас почти врезался какой-то придурок, пришлось спасаться… И я пошёл искать тракториста какого-нибудь, который смог бы нас вытащить.

— Понятно, — повторила она. — Но трактористов здесь нет.

— Может, конюх? — спросил он с надеждой. — Я слышал, что кони могут тянуть машины.

— И коней тоже здесь нет, — ответила она, и что-то в ней изменилось. Как будто есть две картины, на которых нарисован один и тот же ребёнок в одном и том же месте, но с такой дикой разницей… Она перестала дрожать, и голос её стал ровным, как стекло. — Коней всех съели.

— Собаки? — спросил он, и слово упало в темноту дома, как рука лежащего человека.

— Собак тоже съели, — сообщила она.

— А этот человек, — спохватился он. — Ты случайно не знала его?

— Нет, — призналась она. — Но я думаю, что он лежит здесь не случайно.

Она сделала пару шагов навстречу Вадиму. И он почувствовал, что от неё начал исходить какой-то запах. Резкий, природу которого он пока не мог определить. Но приятным этот запах уж точно не был. Он слышал её дыхание… И видел оба блестящих в темноте глаза.

— Я думаю, он здесь жил, — ответил честно Вадим и сделал шаг назад.

— Точно, жил. И я ещё живу.

— Ты о чём, девочка?

— Милый человек, подай милостыню, — она протянула правую руку с необычайно маленькой бледной ладошкой. — Есть нечего, надеть нечего… Сестру надо искать.

Где-то вопили собаки. Лаяли, выли, и это выглядело так, словно они смеялись. Над ним смеялись. Пол стал уходить у Вадима из-под ног; ему показалось, что он сейчас потеряет сознание. Он ухватился за бутылку крепче, как пассажир мотоцикла хватается за байкера. Или как утопающий — за соломинку.

Вадим машинально сунул руку с монетой в карман и принялся там искать бумажник.

— Нет, — сказала она. — Мне деньги не нужны твои.

— А что тогда нужно?

— Отдай метку.

Он замолчал, пытаясь сглотнуть сгусток кислой слюны, крепко застрявшей где-то подальше языка… Но это ему не удалось, и они теперь просто стояли в тишине.

— ОТДАЙ МЕТКУ! — заорала она не своим голосом. Так могло кричать сразу десятеро детей в истерическом припадке. — ОТДАЙ МЕТКУ, МИЛЫЙ ЧЕЛОВЕК!

Он отпрянул назад, споткнулся о лежавшего, и повалился на пол, машинально выставляя бутылку с водкой вперёд, чтобы не разбить её. Девчонка пошлёпала за ним, высунув изо рта длинный язык.

— ОТДАЙ МЕТКУ! — проревела она опять и зарычала.

Вадим вскочил, пытаясь быть как можно более проворным, но опять словно оказался под водой: руки и ноги его почти не слушались, он едва не завалился, перед глазами всё прыгало, темнота была почти непроглядной. Мысли его заметались с таким неистовством, что он никак не мог ухватиться ни за какую из них, и просто хотел выбраться отсюда.

Девчонка прыгнула вперёд и схватила его когтистой пятернёй за свободную руку, сжала её до хруста.

Вадим заорал, а потом был притянут неведомой силой вниз, чуть лицом не упёршись в морду этого существа; «девочка» оскалила пасть, демонстрируя замызганные зубы, вполне человеческие, но запах из пасти был невыносимый, неистовый, гнилостный.

— Отдай метку! Отдай мне метку! Она принадлежит мне! — прохрипело существо.

Парень не знал, что делать, потому что никогда даже и близко не оказывался в подобной ситуации… Повинуясь лишь своим инстинктам, он с размаха дал ей прямо по темени бутылкой. А потом ещё раз, уже более размашисто.

После второго удара бутылка разлетелась в осколки — настолько он был сильный. Запах алкоголя немного перебил вонь, какая-то часть брызнула ему в лицо, один осколок плашмя ударился о щёку. Но он почувствовал, что она разжала хватку, и парень просто побежал прочь, еле переставляя ноги, как будто бежал по болоту.

— Я так понимаю, это значит «нет»? — спросила она ему вдогонку, и он выбежал из дома, выбив дверь плечом, хотя в одно мгновение перед столкновением подумал, что дверь

обязательно окажется запертой. В кошмарах так и бывает.

Но — нет! Он оказался на улице, где снег шёл по-прежнему, и выл ветер. Но к вою ветра прибавился ещё и захлёбывающийся собачий лай. Парень обернулся на звук и увидел, как к нему бегут люди: четверо или пятеро тёмных фигур, размахивающих руками. Они лаяли, рычали, вопили. И продолжали забег.

Вадим просто побежал опять, почувствовав, что уже не может бежать — так бывает от сильного испуга, тотальное бессилие. Но, мельком взглянув вниз, он всё же увидел, что продолжает бежать: бёдра его скакали туда-сюда. Воздух обжигал лёгкие, а руки вообще отказывались слушаться…

Забор, конечно, вырос внезапно перед ним, и он услышал, как преследующие его собако-люди довольно загоготали. Парень вообще ничего не успел подумать — мысли продолжали сновать беспорядочно и неуловимо, как начал карабкаться по забору. Рык и лай уже были позади его спины, прям близко-близко…

Он побежал дальше, отчётливо осознавая, что снег его замедляет. Конечно, в армии он бегал и по снегу, и через заборы перепрыгивал, но за ним никто не гнался.

— Догнал! Догнал! — прорычал один из псов на двух ногах совсем где-то рядом, и Вадиму прямо представилось, как тот тянется к его пальто своей длинной, неестественной пастью, раскрывает её, готовясь отхватить кусок своими острющими зубами.

Сквозь пелену погони Вадим сначала услышал долгий свист — вполне человеческий, прежде чем увидел сверкание оранжевой мигалки.

— Я здесь… Я тут! — прохрипел он почти беззвучно, продолжая размахивать руками, почти полностью обессилив. Подковыляв ближе, он уже смог различить, что это большой оранжевый самосвал, вытянувший фургон обратно на дорогу…

А свистел, собственно, Виталик. Свистел изо всех сил.

— Я щас… Я щас… Я… Я… — повторял он истерично, пока не упал в снег, ткнувшись разгорячённым лицом в сугроб. Но тут же подскочил. Спасение было совсем рядом.

— Что с тобой такое?! — воскликнул Виталий, когда Вадим упал снова — на этот раз прямо на дорогу, потому ощутимо стукнулся лбом. — Что произошло, Вадя?

Парень вскочил и оглянулся: никого не было. Ни единой живой души. Огоньков, кстати, сказать, тоже уже не было ни в одном из домиков.

— Мда, — басовито протянул водитель самосвала, стоявший тут же. — По ходу дела, твой дружбан всё… Обмёрз сильно. Такое с городскими бывает.

— Спасибо за помощь, — отмахнулся Виталик. — Вадя, Вадя, ты слышишь меня?!

Он схватил Вадиму и хорошенько тряханул его за плечи. Тот продолжал оглядываться своим белым лицом, то в одну сторону, то в другую, и что-то бессвязно лепетать. И так продолжалось, пока он не получил лёгкую пощёчину от своего водителя.

— Ты ему налей чего-нибудь горячего, есть горячее-то у вас? — снова вставил свои пять копеек водила самосвала.

— Терпи, Вадя, терпи!

Виталик потащил его к машине, не обращая внимания на его бубнёж. Позже, позже! Засунув его на пассажирское кресло, он опять вернулся к водиле самосвала.

Вадим никак не мог успокоиться: голова шла кругом, рука болела после чудовищной хватки существа…

«Какого существа? — почти злобно подумал он. — Это всё галлюцинации, это всё не по-настоящему, это не может быть по-настоящему!..»

Тяжело загудел самосвал и через некоторое время он выдвинулся в сторону города,

продолжая разгонять темноту оранжевым светом. Из кузова у него торчали разные мешки — все с мусором, однозначно.

Виталик быстро забрался в салон.

— Что с тобой, Вадим?

Выглядел он скорее крайне разозлённым, нежели озабоченным. Виталик всегда злился. Особенно, если что-то шло не так.

— Всё нормально, — выдавил Вадим и посмотрел на свои трясущиеся руки. — Всё нормально. Мы можем ехать?

— Да ты весь трясёшься, как конь перед грозой, — отозвался тот. — Что случилось? На тебя кто-то набросился?

Вадим честно не знал, что же на это можно сказать, чтобы не сойти за сумасшедшего.

— Я, наверное, сильно ударился головой, — сказал он негромко. — Да, точно. Когда мы вылетели в кювет, я долбанулся головой о панельку, точно. — Он выдохнул крайне облегчённо. — Всё, энцефалопатия. Слабоумие. Сумасшествие.

— Чего ты там бубнишь? — спросил водитель, вращая рулём, возвращая фургон на трассу. — Едем обратно в город?

— Нет, уж доделаем, — сказал Вадим. — Надеюсь, у меня хватит сил.

— Рассказывай уже, — процедил Виталик. — Нечего ломать из себя мою первую девку. Та тоже всё время что-то говорила. Невпопад, тупо, но говорила. Ты мне её напоминаешь. Кстати, она тоже была кудрявая.

— Да-да, — согласился Вадим и прикрыл глаза, а потом взялся за голову руками, как Вассерман при неправильном ответе в «Своей игре». — Всё нормально… Поехали.

— Расскажи, что ты там видел, — не отставал Виталий.

— Всякое, — уклончиво ответил Вадим. — Просто… Бред всякий. Казалось, что на меня напал… Кто-то. А потом я убежал.

— Хм, — протянул мрачно водитель. — А бутылку куда дел? Уж не приговорил ли ты её там в одиночку, отчего тебя так и сплющило?

— Может быть, — вполне серьёзно согласился Вадя.

— Со мной учился дружок, постоянно бухал, а то и делал что ещё похуже. Так вот, иногда у него так башня стреляла, после праздников — так вообще. Он мне тоже всё рассказывал, что за ним кто-то гонится, кто-то преследует его.

— И что с ним стало?

— Однажды его попойки превратились в один сплошной запой, вот его и выпнули из универа… Уж не знаю, чем сейчас занимается.

Вадим помолчал, понемногу продолжая приходить в себя. Рука всё ещё болела, что являлось очень странным для галлюцинаций… Наверное, он ударился, когда бежал.

— Спился, наверное.

Повисла напряжённая тишина. Магнитола больше не играла. Снег же шёл и шёл, будто и вовсе не собирался останавливаться.

ТОТАЛЬНАЯ ВРАЖДЕБНОСТЬ

Буквально через каких-то мимолётных полчаса они въехали в административный центр — обширная деревня с приземистыми домами, но кроме этого здесь были высоченные фонари через каждые пятьдесят метров. И машины попадались куда чаще, чем до этого. И всё произошедшее недавно уже выглядело настолько ненатурально и абсолютно иррационально, что Вадим ещё больше убедился, что это точно всё было психическим

помутнением. Нервное перенапряжение, холод и удар головой при ДТП. Вот и всё…

— Если хочешь, я один могу, — неожиданно сказал Виталик.

— Я в порядке, — заверил его Вадим и полез в «бардачок» за ведомостями. — Сейчас всё перетаскаем. Подпишем-запишем. И всё.

Водитель хмыкнул, но уже куда более дружелюбно и полез на улицу, где, вопреки опасениям Вадима, снег уже начал сходить на нет. И это было хорошо. Вторым хорошим обстоятельством стало то, что владелец — лысеющий мужичок лет шестидесяти с чем-то в красном бархатном пиджаке и расстёгнутой необъятной куртке — не отказался от расчатого ящика.

— Бутылки из него я поставлю отдельно. И если кто траванётся, то у меня будут проблемы, — сообщил он гораздо спокойнее, чем мог бы. — Если вы, ребята, левачите, хорошее меняете на дешёвое, то у меня для вас плохие новости. Если кто отравится — повторяю — я и вам создам большие проблемы.

— Знаете, Илларион Николаевич, никак я не могу с Вами согласиться, — улыбнулся ему Вадим, когда они стояли у прилавка и заполняли документы о принятии. Кроме этого Илларион Николаевич успевал ещё и тыкать старый советский калькулятор. Вадим понимал, что выглядит всё равно отвратительно, да и водкой от него пахнет, это уж точно. Но ничего с этим поделать не мог. — Вы же должны понимать, что люди, кроме алкоголя, пьют и едят ещё много всего. И отравиться могут чем угодно, разве нет?

— Это, ребята, вы только что признались, что привезли мне «палёнку», я правильно понял? — спросил владелец магазинчика, но почему-то голос его не звучал серьёзно или враждебно. Звучал тон старого учителя при беседе со своим бывшим учеником.

— Не слушайте этого полудурка, — сказал появившийся в дверях Виталик с очередной позвякивающей коробкой в руках. Он злобно ткнул головой кисею — пресловутые плетёные шторки, неотъемлемую часть подобных магазинчиков. — Мы уже сколько раз вам привозили товар? Много. И хоть бы раз были с ним проблемы?

— Но ни разу ещё не было открытой коробки…

— Этот полудурок брал оттуда бутылку, мы же рассказали.

— Ладно, ребята, я помню. Так и тракториста-то нашёл?

У Вадима настолько много пота выступило на спине, что, казалось, он вот-вот потечёт струйками.

— Нашёл.

— А почему же вас мусорщик на самосвале вытаскивал?

— С трактористом не договорились. В цене не сошлись.

Вадим неожиданно вспомнил про монетку, отданную ему тем человеком. Он сунул руку в карман и, ничуть не удивившись, нашёл её там. Вытащил и положил на прилавок.

— Ух, ты! — воскликнул Илларион Николаевич. — Это что ж, семь рублей? Никогда такого не видел… Где взяли?

— В деревне нашёл, — честно признался Вадим. — У тракториста.

Виталик уже шёл обратно и остановился посмотреть.

— Думаю, ты за эту редкость можешь выудить кучу бабла, — сказал он с завистью.

— Может быть, — опять повторил Вадя и подумал, что очень устал. Отдать её им, что ли? И он уже честно собирался сказать «можешь забрать её себе», но удержался. Отчего-то удержался. Помешало ему что-то так сказать. Он взял её, повертел в руке и запихал в карман. — Посмотрим. Получите, распишитесь, Илларион Николаевич…

Через полчаса они ехали уже назад, испытывая громадное облегчение. В магазинчике было куда спокойнее и уютнее, чем в дороге, но дома должно стать ещё лучше.

— Пятничный вечер — это хорошо же, — сказал Виталий, чтобы развязать непринуждённый разговорчик. — Ты не согласен?

— Хорошо, — согласился Вадим, ощущая необычайную усталость, какую ещё не испытывал. — Чем хочешь заняться?

— Приглашу свою красотку на свидание. Опять.

— Она разве твоя уже?

— Ещё нет… Ну, а чего тянуть, дружище? Если я буду ждать, я просто спячу… Как ты.

И он невесело рассмеялся.

— Точно. Мне надо записаться к неврологу. Или психиатру. Или кто там такими делами заправляет.

— Так ты же служил в армии, — напомнил Виталик. — Что ж, тебя не проверял мозгоправ?

— Проверял. Он спросил, что значит пословица «шило в мешке не утаишь». Прикольно, да?

— На дурачка?

— На него, родимого. Но самое смешное, что кто-то не прошёл этот тест.

— Не переживай, Вадя, может, ты просто перенервничал. Переработал. Сейчас придёшь к своей торбе, она обнимет тебя пухлыми ручонками, проведёт на кухоньку, и будешь ты жрать свою курицу, зажаренную целиком. И запьёшь это чем-то вроде того, что мы только что отдали Ларину.

Вадим всё же улыбнулся — не от того, что Иллариона Николаевича его напарник назвал Лариным; и не из-за того, что он опять только что стебался по поводу веса его девушки; а по поводу того, что хороший ужин в компании с любимой девушкой действительно делает любой вечер куда лучше.

— И потом она потащит тебя в спальню, я уверен…

— Угомонись, Виталя.

— Нет, ты скажи мне, — не унимался напарник. — Ты никогда не хотел найти кого-то посимпатичнее?

— Нет, — отрезал Вадя.

— А надо было бы. Глядишь, тогда и не сбрендил бы от всей этой бытовухи.

— А ты почему не сбрендил? У тебя же вообще никого нет.

— А я творческая натура. Я учился на художника… Я всё воспринимаю куда легче.

— Кроме своей настоящей работы.

— Кроме неё.

Они замолчали, слушая мерное гудение мотора. И вскоре они опять проезжали ту деревню, в которой всё это произошло…

«Что произошло? Ничего и не было. Это как в школе. Если на тебя сегодня наплевали старшеклассники, поставили подножку, толкнули, это очень обидно. Но только сегодня. Через неделю ты уже живёшь дальше и просто не вспоминаешь о том неприятном дне».

И тут же сильно нахмурился.

«Если это не происходит каждый день».

Завыл ветер, причём так мощно, что Виталий даже немного дёрнулся.

— Ну и ветрюга, — сказал он. — Опять притащит…

— Это не ветер, — коротко бросил Вадим. — Тормози! Тормози!

Виталий посмотрел на Вадю как на умалишённого, но всё же плавно притормозил и посмотрел укоризненно. Тот молча открыл дверь, впустив поздневечерний зимний воздух и прислушался. Вой — внезапный, глубокий, многоголосый — взрывом прокатился по окрестностям.

— Ветер, говоришь?

— Неприятно тут жить, согласен, — сказал водитель. — Волки. Уверен на сто процентов. я представляю, какие они тут здоровые… Эх, был у меня один знакомый охотник, собиратель шкур. Сейчас бы сказал ему, он бы приехал, пострелял. Давай-давай, закрывай дверь, поехали уже!

— А почему не постреляет? — Хлопок дверью.

— Он повесился два месяца назад, — сказал Виталий, снова помрачнев. — Вот ты представь, у человека и карабин, и нож охотничий — настоящее мачете… А он берёт и вешается.

— Невесёлая история, — признался Вадим. — А причина?

— Застукал жену с каким-то боксёром. В общем, ещё и от любовника её получил… Вот и не вынес позора. Оставил жену с сыном-подростком.

— Тоже охотник?

— Нет, любитель компьютеров. Эрудит. Книжный червь. Видел его. Тощий, щуплый, очки такие большие. Глядишь, что вот-вот свалится под весом своих же очков. Ты вдупляешь?

Вадим «вдуплял», но решил промолчать и в этот раз, что-то ему меньше всего хотелось обсуждать такие истории сейчас. Они ехали и ехали, пока вскоре не показался город: мириады огней в темноте, и этот пейзаж принёс не просто облегчение, а даже абсолютное успокоение. Так чувствуют себя люди, вынырнувшие, наконец, из проруби и добравшиеся до тёплого пледа с печенюшками.

— Давай я тебя подброшу до дома, а то ты сегодня не в духе.

Вадим не стал спорить, и минут через двадцать фургон уже въезжал в спальный район, застроенный девятиэтажками, обставленными со всех сторон машинами — и на парковках, и во дворах. Везде. Почти во всех окнах горел свет, а около некоторых подъездов сидела молодёжь, студентнота.

— Тебя, может, проводить надо? А то как бы не накостыляли вон те ребята…

Вадим посмотрел на своего напарника, но так и не понял, шутит тот или говорит серьёзно.

— До понедельника.

Он выбрался из машины, прокручивая в голове строчки Айовы о том, что «осталось лишь снять усталость», и медленно поплёлся к дому, думая, что промокшие сегодня ноги просто так ему не простят его забеги по глубокому снегу… Студенты притихли, когда он подходил к подъезду, а фургон, напротив, заурчал посильнее — Виталик поехал домой тоже.

— Я дома, — сказал он в домофон.

— Наконец-то, — ответил ему женский голос, и, даже не видя свою суженую, Вадим понял, что та улыбается. Но перед тем, как войти в подъезд, он всё же остановился… Нащупав в кармане семь рублей одной монетой, он прицелился в стоящую неподалёку урну и кинул её прямиком туда. Монета грустно звякнула.

— Трёхочковый, дядь, — прокомментировал один из подростков, впрочем, совершенно беззлобно, и остальные тихо рассмеялись.

Вадим вошёл в подъезд, теперь уже будучи уверенным в полной безопасности. Последнее, что он сделал, вообще добавило ему уверенности в том, что всё случившееся — не больше, чем плод его фантазии, и, довольно посвистывая, он побежал вверх по ступеням, не дожидаясь занятого кем-то лифта.

Тап-тап-тап-тап-тап-тап-тап…

Его же КРАСАВИЦА (а по-другому он её и не называл), уже готовилась ко сну, хотя время было ещё ранее — не было даже десяти, и встретила его в шёлковой синей ночнушке

и с распущенными волосами, падающими на плечи блестящими каштановыми волнами. Может, фигура у неё была и на любителя, но волосы её были выше всяких похвал, и уж они-то точно понравились бы всякому мужику.

— Что с тобой случилось? — спросила она взволнованно, когда он принялся снимать обувь и стаскивать мокрющие носки.

— Да… Случается всякое, — он вовсе не хотел её огорчать разными подробностями. — Вылетели в кювет. Но потом нас достали, и мы поехали дальше, всё.

Он натянуто улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Он хотел обнять её и сказать, что-то ласковое, но покинувшие его силы никак не хотели возвращаться. И он просто пошёл мыться, взяв с собой свежий спортивный костюм, чтобы в него переодеться.

Когда он стоял под душем, намылившись земляничным гелем, и намывая свою голову, ему показалось, что его дорогая с кем-то разговаривает. Наверное, по телефону. Она очень часто разговаривала с подружками, которые устроились в жизни получше, чем девушками логистов. И почему-то именно это обстоятельство именно сейчас его покоробило. Бывает же такое, что заедает какая-то мысль тебе… И начинает крутиться. Об одном, да об одном.

Он вышел из душа, насухо вытершись и надев плотное трико. И события вечера оставались всё дальше и дальше, будто их и не было. Она же сидела за столом, сложив свои коротенькие ручки с толстенькими пальчиками на синей клеёнке, увлечённо смотря какую-то передачу по телевизору, где ведущая с хриплым прокуренным голосом на потеху напомаженным элитным тётькам материла и унижала маргинальную семью.

— Не думал, что тебе нравятся такие фрик-шоу, — сказал он, усаживаясь за стол. Спрогнозированной Виталиком курицы не было, зато была рыба. И салат, густо сдобренный подсолнечным маслом.

— Забавно же, — ответила она, не отводя взгляд от экрана.

— Ничего забавного, дорогая моя, — ответил он, принимаясь за еду. — Это же не просто так они подбирают таких вот… Героев для передачи. Как бы проводят черту: это вот мы, такие красивые, пахнем апельсинами, и у нас шмотки за сто тысяч, а вот это — быдло какое-то, которое даже не знает, от кого рожает. Понимаешь?

— Ну и что, — ответила она особенно безучастно.

— Да ничего, — сказал он, но еда не шла. Хоть поесть Вадя любил, но сейчас еда не шла в горло. Да и синяк, уже налившийся на руке вишнёвым пятном, всё не давал покоя и попросту вопил о произошедшем. Но заговорил он о другом. — Тебе разве не надоело жить с нищебродом?

— Нет, — просто ответила она.

— А мне кажется, что да… Я же знаю, о чём говорят твои подружки: у одной мужик купил завод, у другой — стал начальником отдела. У третьей — просто сладкий иностранец. А я, да что с меня взять? Я вон, неровен час, совсем с ума сойду. И что делать будешь?

Она посмотрела на него и очень тепло улыбнулась:

— Ну, там посмотрим. Пока же всё хорошо… Ведь да?

— Надеюсь, — сказал он и встал из-за стола.

— Ты что-то ничего не ел, — заметила она с тревогой.

— Не хочу, — сказал он и повернулся, чтобы пойти в спальню. — Устал.

— Ты рассказать мне ничего не хочешь? — спросила она с подозрением.

— Нет, — ответил он и, немного постояв, решил подойти к ней, чтобы поцеловать её и обнять. Её лицо сразу просветлело, и она радостно заулыбалась, а как только он подошёл поближе, то она высвободила ноги из-под стола, а потом и сама вышла. Поднялась.

В первую секунду Вадим замер, а потом отпрыгнул назад, словно почти наступил на ядовитую змею, но в последнее мгновение спасся. Он увидел коричневые копыта с лохматыми ногами, а не её привычные объёмы, и машинально отступил, дрогнул.

— Всё нормально, милый? — спросила она.

— Да что за хрень со мной творится! — заорал Вадя, так крепко схватившись за свою голову, что даже заломило в висках. — Я сошёл с ума!

— Нет, — ответила его девушка, продолжая улыбаться. — Просто отдай метку. И всё закончится. Сразу же. Зачем тебе эти проблемы? Будешь дальше жить спокойно. Работать. Обнимать свою толстуху…

— Где она?! — заорал он до резкой боли в связках. — Что Вы с ней сделали?

— Ничего, — ответила «она». — Отдай метку! Отдай метку! ОТДАЙ МЕТКУ!

Он побежал опять, на ходу подхватив ещё не просохшие ботинки, ударился о дверь, попытался открыть её, отомкнуть нижний замок, с первого раза не смог — руки так тряслись… Он слышал, как топает нечто своими копытами, шагает неуклонно, неотступно. Твёрдо ступает по полу, неотвратимо приближается.

Вырвавшись в подъезд, Вадим затопотал к выходу… Из подъезда он тоже выскочил рывком, даже совершенно забыв надеть ботинки, так и держал их в руке. Группка студентов всё ещё была там, теперь выглядевшая растерянной. Даже тот хохмач, говоривший про трёхочковый бросок, сейчас оказался смятённым. Может, кто-то и хотел из них спросить, всё ли у Вадима в порядке, но тот уже побежал — босиком! — дальше, но потом спохватился и принялся натягивать ботинки… Ещё заминка, и он бросился вперёд, мимо машин и подъездов. И бежал так, пока силы не оставили его, и он не свалился рядом с отделением банка с красным крыльцом.

Он лежал на снегу, обдумывая своё положение, и понял, что действительно просто сошёл с ума. Ему оставалось лишь пойти к психиатру, но это завтра — по ночам он не принимает, если только «скорую» вызывать, но телефона, конечно, с собой у него по-прежнему не было. Что-то происходило с его мозгом — стремительное, всеобъемлющее. Но сейчас куда-то надо было податься, и Вадим медленно поднялся, как пьяница в новогоднюю ночь. К Виталику, куда же ещё?!

«А если и там будут галлюцинации?» — подумалось ему. Значит, надо будет искать другой адрес и бегать всю ночь, пока не отпустит. Должно же полегчать…

«А если всю жизнь?»

На этот вопрос ответа у него не было. Он отряхнулся, как мог, и заспешил к трамвайным путям, пролегающим через их райончик. Хорошо, что после душа он надел именно этот спортивный костюм — именно в нём он раньше бегал кроссы, и чтобы обратно добираться быстрее до дома, всегда ездил на маршрутках или трамваях, то есть мелочь в кармане всегда бренчала. Было очень холодно, но он, в конце концов, не бродячая собака. Доберётся до остановки и согреется в салоне…

Он засунул руку в карман штанов и вытащил горсть монет — не прогадал, рублей пятьдесят тут точно было. Настоящим шоком для Вадима стало то, что семирублёвая монета оказалась тут же, будто он её и не выбрасывал. Он взял её двумя пальцами левой руки и швырнул в сугроб, как можно дальше. Совершенно безотчётно и ненавистно. А потом побрёл дальше, шатаясь, как заправская забулдыга.

Сознание его помутилось настолько, что он почти не замечал редко встречающихся пешеходов, а если и встречал, то они ему казались страшными и злобными людьми. Он натянул горловину своей мастерки до носа, а руками обхватил себя, и шёл, и шёл. И он, конечно, всячески избегал слова «чертовщина», потому что был убеждённым атеистом, и его разум хоть и был замутнён этим вечером, он всё же не сомневался, что причиной его видений стали необратимые изменения мозга. Возможно, это случилось не сегодня, не за один день, а назревало давно. Может, в мозге у него есть тёмное пятно, стремительно увеличивающееся, проникающее всё глубже и глубже.

Один раз ему повстречался высокий человек в чёрной куртке, который внимательно смотрел на него оранжевыми глазами. Вроде бы он даже пошёл за Вадимом, и тот мог видеть в вечерней мгле зимнего города, что колени у этого человека выгибаются в обратную сторону, но скорости он ничуть не сбавлял, а потом просто растворился.

«Следят, твари», — подумал Вадим и сразу же одёрнул себя. Кто следит?! Галлюцинации? Да, если бы это всё было по-настоящему, то они бы отстали давно, а тут…

Женщина с бледным лицом и белыми волосами стояла около светофора. Она выгнулась в сторону, перегнулась, как ива, и голова её свисала теперь вниз, а глаза закатились. Будто она впала в ужасающий транс, ждала, когда загорится зелёный свет для пешеходов (но он и так горел).

Он прошёл мимо, убедившись, что машин нет. То ли их отсутствие ему мерещилось, то ли действительно все водители уже легли в кроватки и спали крепким сном. Вадим направился к трамвайной остановке и стал ждать. Остановка эта была посреди рельсов, посреди проезжей части, и пока он не видел, что трамвай приближается. Стояла относительная тишина.

Сзади кто-то подошёл. Взялся из воздуха, не иначе. Вадим бросил взгляд через плечо. Там стоял парень в разбитых очках, чьё лицо было изуродовано бордовой полосой от подбородка до бровей.

— Вам «скорую» вызвать? — еле выдавил из себя Вадим, даже не понимая, что сам говорит. Телефона-то всё равно не было.

— Отдай метку, — попросил парень. — Отдай метку!

— Какую метку, — как во сне проговорил Вадим.

— Метку борца с нами, — ответил «раскрашенный». — Отдашь, и всё сразу закончится. Это ж не твоё дело. Не твоя война. Так отдай метку. И иди домой.

Машинально, но всё же очень медленно, Вадим полез в карман, твёрдо уверенным, что семирублёвая монета будет на месте. Так и вышло: он даже ничуть не удивился, когда обнаружил её в руке снова. И уже начал протягивать её парню, тот тоже потянулся навстречу; Вадим видел сине-чёрную полусгнившую руку с отросшими ногтями, на которой копошились личинки, которая вот-вот дотронется до него.

Звон трамвая вырвал его из оцепенения: он внезапно оглянулся — плоская морда его была уже совсем рядом, рельсы звенели на всю округу. Ещё он услышал, как сигналят где-то машины; смеются пешеходы, обнимающиеся на тротуаре.

Вадим посмотрел на «раскрашенного»: на его месте стояла милая шатенка с конским хвостом и в больших очках, придерживающая одной рукой норовящую сползти шапку. Лицо её выражало негодование и обеспокоенность сразу: именно с такими эмоциями она смотрела на протянутую к ней руку с монетой. «Фу, мерзкий, не трогай меня…»

— Я же говорю, — сообщил он ей, и губы его расползлись в усталой ухмылке. — Я сбрендил. Чокнулся. Крыша шуршит шифером.

Та ничего не ответила, лишь медленно отступила на полшага назад. Подполз трамвай, и, заскрежетав, открылись двери. Вадим медленно поднялся по ступенькам, увидев, что салон полупустой: внутри сидело лишь два человека, да и то — по разным углам.

Он пока не видел контролёра, но понимал, что тот сидит где-то здесь же. Но искать его не было ни сил, ни желания, поэтому он просто опустился на одно из сидений, мельком заметив, что соседнее заблёвано. Романтика городских вечеров.

«Неприятно», — решил он, но с места не сдвинулся. Мысли беспокойно метались у него в голове, но дрёма не шла, а так хотелось… Забыыыыыться, как говорила одна его знакомая, редкостная… добрая душа. Однажды она шла по лесу зимнему и увидела там двух щенков — мальчика и девочку. Выброшенных. Мальчика она взяла с собой, а девочку она оставила там. Погибать от холода и голода. И рассказывала она это с усмешкой, типа это, мать твою по-собачьи, было очень забавно. С тех пор он её ненавидел…

Трамвай тронулся. И было в этом что-то уютное такое, в лязге колёс, в поскрипывании стёкол. Вадим прижался лбом к стеклу — необычайно холодному — и закрыл глаза, глубоко вдыхая и выдыхая. Он даже не понял, как рядом с ним оказалась девушка — в обтягивающих чёрных джинсах и с прядью светло-фиолетовых волос, свисающих из-под капюшона.

— Тебе не надоело? — спросила она резко. Как ни пытался парень рассмотреть её лицо, кроме синюшного подбородка с кровоподтёками он ничего не видел.

— Девушка, — сказал Вадим устало. — Вы такие узкие джинсики носите зимой. Застудите себе мочеточник, и будете писять бегать частенько… Переоденьтесь.

— Слушай внимательно, — она наклонилась к нему, и он предельно ясно почувствовал запах прекрасных духов, стойких, сильных, остающихся на одежде даже после стирки, и запах алкоголя. Что это? «Ягуар?» Или просто тоник с джином. Непонятно. — Ты отдашь метку, если не хочешь проблем.

— Отдам, а теперь свали отсюда, ты воняешь, — ответил он, неожиданно разозлившись. Та дыхнула на него концентрированным брожением и пошла обратно, на своё место.

Из кабины водителя прошла грузная контролёрша и дала ему билетик за двадцатку. Он почему-то с ужасом отметил, что чуть не отдал ей семирублёвку, но вовремя спохватился. И дальше они ехали без эксцессов, отчего Вадим чуть не уснул, но его разбудил сильный толчок — трамвай встал и двери его со скрежетом открылись.

Виталик жил на отшибе, но Вадим бывал у него неоднократно. Фонарь над подъездом был разбит, «мусорка» рядом со ступенями — перевёрнута. Валялись фантики, фольга, пластиковая бутылка, осколки стеклянной. Пустая пачка из-под презервативов и пустая же пачка из-под сосисок. Домофон не работал, поэтому железная дверь попросту отвисла в сторону, будто была пьяной одиннадцатиклассницей на выпускном и приглашала всякого войти.

— Хоть меня и не приглашали, я войду без приглашения, — заверил сам себя Вадим. Так и сделал — пошёл, упорно переставляя ноги.

После стука в дверь прошла целая вечность, и парень даже подумал, что Виталика дома нет — щупает свою молочно-кожную и соломенно-волосяную бешеную красотку у неё дома…

Шаркающие шаги и недовольный бубнёж. Он что, уже спал?! Не может быть… Дверь — тёмно-коричневая — захрустела и открылась настежь. Виталик её толкнул, не приоткрыл. Он сейчас был одет в белую майку-алкоголичку с расплывшимся по середине пятном, серые закатанные штанишки и стоптанные шлёпанцы. И этот наряд обнажал его худобу гораздо сильнее. В квартире было полутемно — за его спиной мерцал голубой экран телевизора, а свет был выключен. Какое-то время он смотрел на Вадима то щурясь, то распахивая глаза широко. И он слегка покачивался. Не узнавал, что ли…

— Что ты тут делаешь? — спросил Виталик.

— Мне некуда идти больше. Я, короче говоря, совсем с катушек съехал, братан, — отозвался Вадим, загнанно оборачиваясь по сторонам.

— Входи, дверь замкни на оба. А то мало ли.

Вадим послушался. Он прошёл вслед за Виталиком — квартирка у него была однокомнатная, и всё было натыкано рядом: кровать, стол и небольшой телевизор на громоздкой тумбочке. Холодильник же пыхтел в углу. Виталик просто уселся на кровать, оказавшись за столом, на котором стояла полупустая бутылка и открытые шпроты — именно ими он и измызгался.

— Что у тебя случилось? — сказал Виталик, схватив прямо руками одну из рыбин.

— Да так, переночевать негде, — сказал Вадим уклончиво.

— Что, выгнала тебя твоя толстуха, — произнёс тот в ответ, но это не звучало, как вопрос.

— Перестань её так называть.

— Не будешь ты меня бить из-за неё.

— Может, буду.

Виталик оглядел его серьёзно, перестав жевать. На фоне галдели голоса из какого-то невероятно смешного фильма. Или нет. Взгляд Виталия говорил о том, что он будто смотрел военную драму.

— Тебе никогда не хотелось другую? — опять спросил он.

— Нет, я уже…

— Да врёшь ты всё, — огрызнулся Виталик и налил себе немного в большой стакан — пару глотков. — Я знаю, что ты как парень из «Ералаша». Тёр-тёр доллар, пока он рублём не стал.

— Мне кажется, там было по-другому, — усомнился Вадим.

— Похрен, — махнул рукой Виталик и опять уставился в телевизор. — Есть хочешь? У меня ещё есть шпроты. И водяра тоже есть. Хочешь?

«Вот из-за какой-то алкашни мы сюда тащимся», — вспомнились слова самого Виталика.

— А ты говорил про какую-то «алкашню» в деревнях, — сказал Вадим. И сказано это оказалось настолько порицательно, что Виталик метнул в него молнию взглядом.

— Ишь ты, нашёл, что сравнивать! — крикнул он. — Я — творческая личность. Я пью, потому что пили Бродский, Есенин, Маяковский и… Все остальные.

— Они разве пили?

— Наверное… Я думаю, пили. Маяковский вообще пристрелился. Ты бы смог так?

— Не-ет, — протянул Вадим. — Я бы точно так не смог… Страшно же это.

— А эти бухают по той причине, что им скучно. Накатил — и день прошёл. И вся жизнь, — продолжил свою гневную тираду Виталик, исстрадавшись по разговорам.

— А ты?

— А я так справляюсь с душевными переживаниями. Понял?

— Понял, — сказал Вадим и потерял всяческий интерес к этому диалогу. Ему ещё ночевать здесь надо, а если он будет капать на нервы своему водиле, тот выкинет его на улицу, как надоевшего кота, и придётся ему обмораживаться и искать теплотрассу, чтобы переночевать… Но сначала он будет сидеть у двери подъезда, сидеть и ждать, сидеть и ждать, сидеть и ждать, покрываясь коростами… — Где я могу упасть?

— Проблема, — сказал Виталик. — Кроватка одна у меня.

— Ладно, — ответил Вадим. — Я на полу посплю, только ночью на меня не наступи. Окей?

— Замётано.

Парень улёгся прямо на пол, подложив руки себе под голову. Пол был, конечно, очень жёсткий и холодный, но в армии он и не на таком спал, поэтому особо не противился. Да и последние события теперь заполняли его голову почти полностью. Он подумал о своей девушке — где она сейчас? И что делает? Стало жутко.

Сон почти обуял его, как Виталик что-то буркнул, обращаясь к телевизору, и Вадим вздрогнул. Он повернулся на другой бок, свернулся калачиком и крепко закрыл глаза. О чём-то он подумал — о чём-то важном, но не успел развить мысль и просто провалился в кошмарный сон. И сон был реалистичен.

Он не понял, где очутился — может быть, это было поле — заснеженное, но парень отчётливо видел языки пламени. Пожар или что-то такое. И из этого гигантского кострища вышел человек — лица он его не видел, только лишь понял, что от него исходит невероятный холод. Плечи его были покрыты инеем, обнажённое тело — бледно-голубое, заледеневшее. Он шёл к Вадиму, и от него исходил пар… Он крикнул что-то вроде «я буду лежать сто лет на льду и не замёрзну!», а потом бросился вперёд.

Следующий кошмар настиг его с грохотом — и сердце его подпрыгнуло к горлу. Каково же было удивление Вадима, что это именно он и стрелял! И в руках его скакало ружьё, а со всех сторон обступали лохматые твари — двуногие, но с явственными звериными повадками. Настоящая свора! Рычала и тянула к Вадиму мускулистые лапы, увенчанные кривыми когтями… И они почти уцепились в него — один точно, поэтому шея заболела под сомкнутыми монстриными пальцами.

Последнее, что он увидел — какой-то человек держит его девушку, и та вся колыхается. Он прижал ей к горлу то ли длинный кинжал, то ли коготь это у него такой был. И только он собрался резануть по ней, как что-то опять загрохотало…

Он подскочил и понял, что уже позднее утро — солнце уже проникало в комнату. Чувствовал себя, Вадим, конечно паршиво. Конечно, еле встал — всё его тело задеревенело, а сам он продрог, будто лежал на льду…

«буду лежать сто лет на льду и не замёрзну…»

…а шея сильно болела. Потянувшись, повертев головой и руками, он всё же поднялся, услышав, как выстрелили колени в унисон. Только после этого он заметил Виталика, успевшего приговорить всю бутылку перед тем, как «отрубиться». Тот валялся в причудливой позе, запрокинув голову назад, как солист рок-группы после рейва. Телевизор он не выключил, и там сейчас шла какая-то утренняя передача, где красивая худенькая женщина с азиатскими чертами лица и волнистыми волосами широко улыбалась белоснежной улыбкой. Одета она была в фиолетовое обтягивающее платье и чёрные колготки, и рассказывала о чём-то, по всей видимости, таком же приятном, как она сама. Звук Виталик убавил почти до нуля, по этой причине Вадим не слышал её. Он опять посмотрел на Виталика, всё более казавшегося скелетом в этой «алкоголичке».

— Творческая личность, тоже мне, — буркнул Вадим и пошёл к выходу из квартиры, стараясь ничего не сшибить по пути. Это было очень странно, но теперь прошлый вечер представлялся ему совершенно нелепым — как кошмар, напугавший в три часа ночи тебя чуть ли не до удара, а с утра ты уже пристыженно ухмыляешься…

Открыв потрескавшийся от времени шкафчик в прихожей, Вадим вытащил из него куртку — осеннюю, скорее всего. Там вообще было только два предмета верхней одежды: пуховик и куртка, и две пары обуви. Вот и всё его богатство.

«Верну, Виталик, не переживай».

Дверь он открыл плавно, по возможности избегая скрежета и щелчков замков, и не захлопывая её. Хотя оба замка, разумеется, пытались истошно хрустеть. Никто к Виталику не полезет, он надеялся на это. А будить его сейчас и слушать похмельный гундёж он тоже не собирался. Быстро пройдя по коридору и прошелестев по ступеням вниз, Вадим вышел из подъезда.

Утро оказалось солнечным и невероятно тёплым, будто на днях решила вернуться весна. И всё бы было относительно нормально, если бы парень не сунул руку в карман. И сердце у него, конечно, ухнуло вниз мгновенно — монета была на месте. Вадим ещё не видел её номинал, но был твёрдо уверен: семирублёвка, врученная покойником в тёмной деревне.

Стиснув зубы и опустив взгляд, он поплёлся на остановку. И сознание его опять помутилось, что впоследствии он лишь помнил жёлтую дверь маршрутки, улыбающуюся черноволосую студентку, сидевшую напротив, и водителя, сильно пахнущего чесноком, коему он отдавал мелочь при выходе.

Государственная больница серой глыбой стояла между двумя разноцветными торговыми центрами, и на парковке, полной автомобилей, ругались усатые мужики. Вадиму это было безразлично: он был пешеходом, поэтому просто пошёл дальше. Рядом с крыльцом прыщавая медсестра в зелёных штанах помогала колясочнику заехать по пандусу, а двое стариков — один с костылями — о чём-то громко разговаривали.

«Не о метке ли?» — подумал Вадим, машинально заметив, что серое крыльцо вдоль и поперёк замызгано снегом и грязью — приехавшие на автомобилях несли растаявшую грязь прямиком сюда своими рифлёными подошвами.

И что это вообще за метка такая? Он не знал… Или уже забыл. Вообще вся его жизнь стала казаться иррациональной, и он до сих пор не мог поверить, что сейчас пытается протиснуться в учреждение, чтобы повидаться там с психиатром. Никогда бы не подумал, что сойдёт с ума. Причём, в один момент. Или это всегда так происходит? Что всё нормально, а потом — бац! — и у тебя шарики за ролики заехали.

В больнице шумел кондиционер, и стоял напряжённый гомон, но Вадим не стал разглядывать толпу, панически опасаясь новых галлюцинаций. Он отправился в самый конец очереди, ожидая, когда же можно будет записаться на приём. Резкие запахи пота, хлорки и дешёвого парфюма мешались в одну плотную вонь.

— Чего Вы придумываете, — раздался гнусавый голос регистраторши. — Никто ещё от зубных болей не умирал, так что сидите и ждите…

Другая сказала — не менее противным и надменным голосом — что-то вроде «хотите побыстрее — идите в частную клинику», а потом он опять перестал различать их восклики, концентрируясь на ярко-синих джинсах и грязнющих зимних кроссовках человека, стоявшего спереди. Толпа медленно продвигалась: озлобленные или раздражённые люди хватали свои направления, бланки, медицинские карты и быстро уходили отсюда… Одна старушка скрюченными пальцами пыталась собрать свою медкарту, разложенную для поиска страхового полиса, и рассыпала всё по стойке регистрации. Кто-то недовольно заматерился. Старушка принялась собирать исписанные листки и кардиограммы — нервно, торопливо. Чуть позже раздался её надломленный тихий голос:

— Вы бы двадцать лет на железной дороге… Я бы на вас посмотрела.

Вадим зажмурился так крепко, как только мог. Он хоть вчера и не пил, но голова у него гудела будь здоров. И сколько ещё можно ждать своей участи?

«Очереди, а не участи», — поправил он себя и продолжил переминаться с ноги на ногу. Захотелось в туалет, но даже не могло быть и речи о том, чтобы отлучиться — потеряет очередь и будет тут толпиться ещё полчаса. А потом у психиатра обед…

— Ну? — сказала регистраторша. И, открыв глаза, Вадим увидел остроскулое и темноглазое лицо в больших очках. Ей было не больше двадцати трёх лет. Худая, высокая. — Долго ещё мне ждать? Паспорт и страховой. Быстрее.

— У меня нет ни того, ни того. Мне срочно надо, — быстро выпалил парень.

— Тогда ничем помочь не могу, до свидания, — молниеносно отреагировала она. — Не задерживайте людей.

— Мне что, «скорую» надо вызвать?! — резко заорал он так, что очередь притихла. Краска бросилась в его лицо. — Мне надо попасть к психиатру… Пока я окончательно не долбанулся! И я не могу ждать неделю или две!

— Не орите, Вы здесь не один! — пронзительно взвизгнула регистраторша. — Я ничем Вам помочь не могу! Психиатр — не терапевт, но и к нему записаны люди… И всем надо, не только Вам!

— Да они справки от работы получают или от военкомата косят! А я действительно сошёл с ума почти! — крикнул Вадим и пошёл из очереди. Что ж, если его не пускают по правилам, он эти правила нарушит. Может, это ещё одно доказательство в пользу того, что он свихнулся — раньше бы никогда так не сделал.

Он прошёл к стенду, уже не слушая возмущённых восклицаний регистраторши, и начал изучать список врачей и номера кабинетов. Через одного там было написано «в отпуске», «отсутствует» и просто прочерки. Но, к счастью, психиатр был на месте и даже сегодня принимал — его вотчина оказалась в самом конце первого этажа. Тот угол был необычайно тёмным, словно там выкрутили лампочку, но люди в нём копошились.

Вадим неспешно туда направился, борясь с ноющей болью в животе и такой мелкой и неприятной дрожью.

«Ничего, сейчас что-нибудь придумаю, — решил он. — В конце концов, я сошёл с ума, а сумасшедшие часто ведут себя странно. Кто-то убивает пенсионеров, кто-то совокупляет детей, а кто-то… Лезет без очереди».

— Кто последний? — спросил он, и этот вопрос нарушил относительную тишину, как раскат грома.

— Тут по записи, — отозвался подросток в фиолетовой мастерке и тяжёлым лбом, нависшим над глубоко посаженными глазищами. Он принялся сверлить Вадима своим взглядом.

— Понял, — отозвался Вадим и пересчитал очередь. Пять человек, но кто-то мог быть и к офтальмологу — его кабинет располагался рядом ж.

Началось снова томительное ожидание. Минуты тянулись очень медленно, и его даже поклонило в сон, как он вздрогнул о того, что мимо проходила фигура — бесшумно, в белых штиблетах и белоснежном, совершенно чистом халате. Это был психиатр — низенький, полноватый дядечка с мягкой улыбкой и прищуренными глазами, смотрящими снисходительно из-за стёкол очень тонких очков. Над верхней губой у него росли жидковатые усики, и это делало его ещё добрее.

— Все ко мне? — спросил он и принялся отмыкать кабинет.

— Да! — сказала истерично женщина в красном кардигане.

— А, Юлия Юрьевна, — протянул он, продолжая ковыряться в замке. Движения его становились всё жёстче. Замок заедал, видимо. — Опять кризис? Ну, ничего… Сейчас поправим. Как ваш муж? Уже не хотите его убить?

— Хочу, очень хочу, — ответила она и истерически рассмеялась, таким смехом, от которого у Вадима всё похолодело внутри.

Дверь, наконец, поддалась и, открыв её, психиатр повернулся к пациентам.

— Это Вы буянили у стойки регистраторши? — спросил он, судя по всему, у Вадима.

— Я.

— Проходите. Спокойно, граждане! Спокойно! Мне кажется, у него плёвый случай.

Вадим крайне удивился, но отказываться не стал. И быстренько забежал следом в кабинет — небольшую, но мягкую комнату: мягкую в том плане, что стены здесь были нежно-белого цвета, ещё не бежевого, но и уже не похожего на цвет молока или снега. Коричневый дубовый стол, нежно-серое кресло, напротив — тёмно-бежевая кушетка, больше похожая на кровать.

— Проходи, садись, — мягко сказал психиатр и притворил дверь, отгородившись от недовольного галдежа ждущих пациентов. — Что там у тебя стряслось?

— Галлюцинации, — проговорил Вадим и ощутил пронизывающий озноб. — Нахлынули вчера вечером. Резко. И не отпускали. Ночью же — кошмары, красочные. Как будто всё по-настоящему было…

— Да? — удивился врач, и лицо его стало очень напряжённым, он сложил руки ладонями друг к другу, но смотрел не на Вадима, а на песочные часы, стоявшие на его столе — чисто декоративный элемент. — Головой не бился?

— Нет.

— А наследственность не отягощённая? Никто из родственников не лечился от болезней психики?

— Да вроде… нет, — Вадим запнулся, потому что прекрасно помнил, что его отец неоднократно попадал в диспансер с «белочкой». Или это называли ещё делирием.

— Любопытно, — психиатр задумался. — Но, мне так кажется, что с тобой всё в порядке. Единственное — это усталость. От непосильной ноши.

— От какой ещё ноши?!

— Расскажи подробнее, что у тебя за галлюцинации… Я много разного слышал.

И Вадим рассказал ему всё, понимая, как сильно щёки его горят. Он не мог смотреть на доктора, не мог выдерживать его спокойного взгляда. Он сам себе казался придурком, и каждое слово ему давалось с невероятным трудом.

Психиатр улыбнулся — участливой, понимающей улыбкой, от которой Вадиму стало легче, но ненадолго.

— Сбрось эту ношу, — повторил он.

— Какую ношу?!

— Отдай эту монетку, и всё, — предложил психиатр.

Вадим смотрел с непониманием и нарастающим беспокойством.

— Кому отдать? Это же галлюцинация…

— Да, я знаю, — улыбка доктора стала шире. — Вот и пойди навстречу этому видению. И всё станет нормально.

Парень помолчал, как в беспамятстве нащупал в кармане метку и вытащил её, а потом уставился так, будто никогда не видел. Он сжал кулак, чувствуя холодный металл разгорячённой ладонью.

— Опять? — спросил он отрешённо. — Доктор, мне нужны таблетки.

— Нет, — уверил его доктор, поднявшись с кресла. Он медленно пошёл к парню. — Возьми и отдай. Тебе же это ничего не стоит.

Вадим протянул кулак к доктору, и тот тоже протянул руку — желтоватая толстая ладошка ждала.

— Ну? — спросил психиатр, и улыбка его показалась… вкрадчивой, что ли.

— Я не могу, — признался Вадим. — Я не могу разжать руку…

Психиатр схватил его — мгновенно вцепился в кулак обеими руками и навалился всем весом на руку.

— Давай, малыш, отдай мне монетку, отдай!

Они повалились вперёд — падая на пол, психиатр увлёк Вадима за собой, и тот свалился на него. Они стояли на четвереньках, и доктор остервенело пытался то ли разжать кулак, то ли оторвать руку по локоть. Он злобно захрипел, приговаривая что-то себе под нос… Вадим ничего не мог с этим поделать, поэтому просто сдавленно заорал — он почувствовал, что психиатр может действительно отломать ему руку.

— Не ори, малыш, не ори! — сам заорал доктор. — Отдай метку! Отдай мне метку!

Возня продолжалась ещё какое-то время, прежде чем дверь открылась, и в кабинет заглянула Юлия Юрьевна. Она было хотела что-то проговорить, но отшатнулась, схватившись руками за рот.

Психиатр отвлёкся лишь на мгновение: он сгорбился, съёжился, ощерился и теперь сам начал походить на пациента психиатра.

— ЗАКРОЙ ДВЕРЬ! — рявкнул он, но и концентрацию-то тоже потерял, немного расслабив хватку. Этим и воспользовался Вадим.

Он вырвал руку, чуть не оставив под грузным врачом локоть вместе с кистью и плечом, и побежал прочь, на выход. Юля Юрьевна отскочила назад, остальные пациенты — попадали на пол, кто-то завизжал.

— ОТДАЙ МНЕ МЕЕЕТКУ, МАЛЫЫЫШ! — истерично ревел психиатр, но Вадим больше не останавливался. Он благодарил сам себя, что не сдал куртку в гардероб, поэтому ему не надо было больше останавливаться. Он вихрем пронёсся по коридору и с глухим стуком врезался во входную дверь, едва не сшибив парочку пенсионеров, собирающихся зайти внутрь.

КОНЕЦ ЗАБЕГА

Он ничего не придумал лучше, как бродить. Действительно, идти ему теперь было некуда — Вадим вообще ничего больше не понимал. Если психиатр сам оказался сумасшедшим, то кто же может ему помочь? Об этом стоило бы поразмыслить.

Вадим не хотел есть, спать или в туалет. Его бил невероятный озноб и он просто шёл, куда глаза глядят. У него не было даже не малейшей цели; он просто скитался, бродил. Прошёл

множество остановок. Зимний парк, малолюдный. Ходил около торгового центра, рядом с которым стояла группа людей в чёрных куртках и красных кроссовках. Один что-то вызывающе крикнул ему, но парень не отреагировал и пошёл дальше.

Неизвестно, сколько он так ходил, только едва уже не валился от усталости. И ноги его принесли к одиноко стоящему белому зданию с тёмными дверями, которые сейчас запирал мужчина в чёрной одежде. Делал он это медленно, потом посмотрел наверх — на купол. Перекрестился и пошёл прочь.

Церковь. И Вадим понял, что больше ему идти некуда. Он просто направился к этому мужчине, и тот остановился. Видимо, Вадим выглядел так плохо, что священник (Вадим решил, что это был именно он) остановился. Взгляд его оказался преисполнен сострадания и участливости, парень мог в этом поклясться. Он убедился, когда подошёл ближе. Мужчина с длинной чёрной бородой — худой и высокий — внимательно смотрел на пришедшего.

— Здравствуйте, — сказал Вадим. — Мне больше некуда идти. Потому я пришёл сюда.

Мда, лаконично, но лучше и сказать нельзя. Краткость — сестра таланта.

— Здравствуй, — ответил мужчина. — Я вижу, что приключилось с тобой что-то нехорошее. И нужна тебе помощь.

— Нужна, — тут же согласился Вадим и почувствовал невероятное облегчение, как будто сначала босиком стоял на морозе, а потом забежал в натопленную баню.

— Идём. И ты мне всё расскажешь. И я обещаю помочь, чем смогу.

— Если Вы мне не поможете, то вряд ли кто-то ещё поможет…

Мужчина повёл его обратно и снова стал отпирать церковь. Вадим оглянулся по сторонам и поразился тому, как же потеплело на улице. Они прошли внутрь и оказались в тёплом и просторном помещении, и Вадим почему-то сразу же успокоился. Стояла тут какая-то необычайно умиротворённая атмосфера. Может, потому что сейчас здесь уже никого не было из прихожан — после утренней молитвы; может, потому что само это здание обладало невероятной силой.

— Рассказывай, что у тебя случилось.

И парень снова всё рассказал, начиная от вчерашнего вечера и заканчивая сегодняшним утром. Старался ничего не упустить, постепенно приводил мысли в порядок… Конечно, он по-прежнему считал себя убеждённым атеистом, но выговориться перед кем-то ему нужно было. И, в конце концов, он понял, что нашёл правильное место.

— Я тебя услышал, — сказал священник задумчиво. — Я бы мог многое тебе сказать, но я знаю того, кто сталкивался с тем же самым. Это не галлюцинации.

Вадим попытался сглотнуть, но у него застрял комок в горле, а ладони вспотели. Наверное, он до последнего хотел найти всему произошедшему рациональное объяснение, но теперь понял, что попал в большую переделку. Но спрашивать ничего не стал, вглядываясь в сосредоточенное лицо мужчины.

— У меня был прихожанин, который долго лечился в психиатрической лечебнице, но безрезультатно, а потом пришёл сюда. Он рассказывал похожие вещи.

— И Вы ему помогли? — с надеждой спросил Вадим.

— Он сам себе помог, — ответил священник. — Его гложило… Впрочем, я думаю, тебе надо с ним самому поговорить, вы сразу поймёте друг друга. Я бывал у него в гостях. В те моменты, когда он не мог выйти из дома, его одолевали… «Галлюцинации», как ты выражаешься. И он звонил сюда, и я ехал к нему.

— И он их победил?

— Во всяком случае, они его оставили в покое.

— И где же мне его найти?

Священник помолчал, глядя на парня. По всей видимости, выглядел тот всё ещё настолько плохо, что он сказал:

— Я сам тебя отвезу к нему, но сначала… Возьми-ка кое-что. Я думаю, это тебе пригодится.

Он ушёл в комнату, примыкающую к молельному залу, а вернулся обратно уже с небольшой полулитровой стеклянной баночкой, закрученной белой крышкой. Внутри была прозрачная жидкость.

— Держи. Это святая вода.

Вадим понял это ещё до того, как его ладони коснулись прохладной поверхности склянки. Он пристально посмотрел в лицо священника — одновременно печальное и спокойное — и тот кивнул. Кивнул оценивающе, а потом жестом показал Вадиму на выход.

Парень очень удивился, когда увидел, что священник ездит на серой «волге», поджидающей хозяина у северо-западного угла решётчатого забора. Добрая улыбка коснулась его губ — старый добрый автомобиль, который он так редко встречал. С большими жёлтыми фарами, мягко урчащий, плавно двигающийся по дороге.

Навстречу летели «субару», «шкоды», «ниссаны». Даже один серенький «опель» — такой непривычный для действительности их городка. Они проехали несколько перекрёстков, прежде чем священник начал уходить влево и влево — многоэтажки начали сменяться стандартными «пятёрками», а затем и те стали редеть, вместе с угрюмыми пешеходами. Большую часть пути они молчали, пока не выехали к длинному блошиному рынку.

— Он тут… работает? — нерешительно спросил Вадим.

— Да, — ответил священник. — Пойдём.

Они выбрались на улицу, и парень снова почувствовал холод. Он шёл следом за твёрдо идущим мужчиной, стараясь не смотреть на лица торговцев и покупателей — мало ли что. Но то и дело замечал колючие и пристальные взгляды людей в чёрных и коричневых куртках нараспашку, разноцветных шапках. Чернобородые или бритые — с двумя подбородками; или худенькие женщины в больших подранных бушлатах, или совсем юные девчушки — кареглазые, в двух тёплых платках. Они все смотрели на него — он мог поклясться, неодобрительно, с ненавистью.

«Ты точно спятил, Вадя, — произнёс парень про себя и выдохнул с некоторым облегчением. — Они просто смотрят на тебя, как на самого обычного клиента таких местечек. И ждут, что ты подойдёшь к ним и купишь джинсы или ботинки, или унты».

Покупателей тут было не очень много — с десяток сонных людей, растянувшихся шеренгой вдоль этих лотков. Кто-то примерял куртку с тёмным воротником, крутился перед засаленным зеркалом под одобрительный взгляд пузатого продавца. Собственно, и многие палатки пустовали — в зимний сезон не все торговцы выходили на рынок, многие вообще арендовали места в павильонах.

Откуда ни возьмись, перед ним возникла девушка в тёплой длинной юбке, закутанная в пуховый платок. Она очень торопилась, потому суетливо пыталась проскочить между священником и атеистом (или уже «атеистом»), и задела его плечом. Задела крепко — он чуть не выронил банку на пол. Сердце ухнуло вниз.

Девушка даже не оглянулась, да он особо и не хотел ловить на себе дополнительные взгляды. Тем более что священник уже свернул вправо — и оказалось, что рынок здесь закончился, и теперь начинались узенькие бутики или что-то в этом духе. Первое маленькое зданьице, по правде сказать, не было бутиком — вывески не было, но на стекле

была приклеена картонка, где корявая надпись из больших букв гласила «САПОЖНИК».

Они вошли внутрь и едва сразу не упёрлись в прилавок — много места там и не могло быть. На стенах висели ремни и заклёпки, непонятные полуобручи и парочка меховых изделий; на прилавке же лежал сапог с оторванной подошвой, и мозолистые иссушенные руки откровенно старого мужика аккуратно переворачивали его с бока на бок.

Вадим вгляделся в него пристальнее: седые короткие волосы, очень морщинистое лицо, напоминающее собой помятый брезент, кожаный фартук. Он мельком посмотрел на священника, и брови его удивлённо поползли вверх. Но когда он уставился на Вадима, то просто замер.

— Здравствуй, Егор, — сказал священник. — Дела идут?

— Здравствуй, Аркадий Георгиевич, — отозвался Егор, но продолжал ошалело смотреть на парня, отчего у того аж кожа покрылась мурашками размером с гальку. — Идут… Штиблеты рвут, сапоги ломают. А покупать новые — не могут, поэтому дела идут, спасибо на добром слове… Отмеченный, невероятно!

Вадим опешил и переводил взгляд то на одного, то на второго. Священник, впрочем, сохранял непроницаемое лицо.

— Отмеченный? — не понял Вадим. — Что это значит…

— Тебе передали метку, — кивнул тот. — Я это понял сразу. Я это почувствовал. Или, если хочешь, просто увидел в тебе.

— Не понял, как…

— Рыбак — рыбака, — подсказал Аркадий Георгиевич и едва заметно улыбнулся.

Егор кивнул и тоже улыбнулся, но его улыбка вышла болезненной.

— Мне тоже передали метку. Давно, двадцать лет назад. Помню, навис пасмурный вечер, и я тогда был в хорошеньком подпитии, чего скрывать… И наткнулся на бабулю, лежащую на остановке. Из её бочины торчал охотничий нож. Так вот… Я, конечно, растерялся и хотел побежать куда-нибудь, искать телефон-автомат или забежать в кафе, чтобы вызвать «скорую». Я это сделал, кстати. Но сначала она очнулась и дала мне семирублёвую монету, представляешь?

Вадим раззявил рот от неимоверного изумления и не знал, что сказать. Он нашёл в кармане свою метку и вынул её, показал, и глаза Егора быстро наполнились слезами, но он продолжал улыбаться.

— Вот. И у тебя она есть.

— Я её выкидывал, — пожаловался Вадим. — Но она всё равно оказывается у меня в кармане. Что за абсурд?

— Это же метка, — напомнил сапожник. — Её выкинуть нельзя. Никак. Я куда только не кидал свою… Но передать можно. Отдать.

Он замолчал, гневно поджав губы.

— Они требуют у меня её, они требуют её отдать, — заговорил Вадим хриплым голосом. — Почему они сами не могут…

— Сами они не могут, — согласился Егор. — Это метка. Белую метку получает тот, кто избран… Так сказать, шлагбаумом.

— Каким ещё шлаг…

— Шлагбаумом, да, это, мне кажется, точное слово. И этот шлагбаум смотрит, чтобы они не сильно разгонялись.

— Кто — они? — тупо спросил Вадим, хотя знал ответ на этот вопрос.

— Ты же видел их. Я видел. И ты видел. И ты ещё увидишь. Я чуть не сошёл с ума, угодил в «дурку», но… Мне это не помогло. Они достали меня и там.

— Подождите, подождите! — спохватился Вадим, опершись на стойку, как старик с головокружением опирается на костыль. Он хотел это многозначительно выкрикнуть, но получился лишь сдавленный клёкот. — Они… Эти они…

— Кровососы, одурманенные, лохмачи, чёрнокнижницы, — сказал Егор тихо, наклонившись вперёд. Может, он боялся, что его услышат. — Давители, кровопийцы, душители, кого там только нет… — Он содрогнулся всем телом, и лицо его побелело. — Так вот, чтобы они не разгонялись, есть шлагбаумы. Темнобои, злоборцы, белославы. В общем, как их только не называют.

— Есть они и они, то есть, — повторил Вадим, но в голове у него прояснения не наблюдалось.

— Верно! — щёлкнул пальцами Егор и указал на него. Жёлтенький сухой палец немного дрожал. — И ты теперь — один из них. Из шлагбаумов.

— Но мог быть и один из других, — проговорил Вадим.

— Верно, неплохо схватываешь, на лету прямо, — отметил Егор с небольшим удовлетворением. — Я много изучал этот вопрос. И не только с Аркадием Георгиевичем — он появился уже под самый конец, когда я едва не сорвался в безумие полностью. Я говорил ещё с другими людьми. Которые тоже сталкивались с чем-то таким. Иные даже пытались всё упорядочить и записать.

— И что?..

— И что? — повторил Егор и усмехнулся, но невесело. — Всё элементарно. Или не очень. Слушай: есть, так скажем, беспредельщики, понимаешь? Делают всякое. И их нужно кому-то усмирять. И вот шлагбаумы останавливают их, не дают им слишком уж бесчинствовать.

— Что-то вроде полиции?

— Можно и так сказать… Получивший метку становится шлагбаумом, и будет им, пока не передаст её. Другому.

— А если я не хочу…

— Так возьми и отдай, — подытожил Егор и опустил взгляд.

— А почему они просят отдать метку, а сами не могут взять её? — спросил он и тут же подумал, что уже спрашивал это.

— Мне говорили, что это позволяет сохранять баланс. Относительный, конечно. Иначе бы душители переломали все шлагбаумы и забрали метки. А так… Они не могут её взять насильно, только по доброй воле отмеченного.

— И в чём же суть этого… «отмеченного»?

— А в том, юный мой друг, что у отмеченного есть свои преимущества над обычными людьми. Ты, наверное, заметил, что ты можешь с ними контактировать, даже если их нет поблизости. Пресловутые «галлюцинации»… Готов поспорить, что так ты их и называешь…

«Да на что угодно», — послышался у него в голове голос Виталика.

— Ещё ты не поддаёшься подчинению. То есть, если кровосос прокусит тебе артерию или вену — или даже лохмач — ты не превратишься в одного из них. Одурманить тебя тоже не смогут. С тобой можно только договориться.

Егор попытался облегчённо улыбнуться, но не вышло, только искривился.

— Но это не так и хорошо, — сказал внезапно священник, до этого почти не участвовавший в разговоре.

— Да, — кивнул Егор. — Потому что они не будут тебя умасливать, не для них этот способ. А вот заставить — попробуют…

БИБЛИОТЕКА

Казалось, что наступила тишина, но Вадим почувствовал, что сюда — именно в этот закуток сапожника — кто-то идёт. Стремительно, уверенно. Вышагивая. Он оглянулся испуганно через плечо и вперился в дверь таким взглядом, что Аркадий Георгиевич и Егор тревожно переглянулись.

— Что-то послышалось? — спросил священник.

— У нас гости. Хотя, наверное, у меня, — ответил тихо Вадим, и, как можно было бы сказать всякому суеверному, «накаркал» — дверь открылась наружу, впустив в себя леденящий воздух с улицы…

«И не только с улицы, этот человек сам пышет холодом…»

Внутрь заскочил подросток в красной шапке и чёрном пуховике. Он улыбнулся зубами с брекетами и растерянно посмотрел по сторонам, держа руки в глубоких карманах.

— Обувь чините? — спросил он.

«Фух, — выдохнул Вадим, — это просто посетитель».

— Чиним, что надо починить? — сухо отозвался Егор.

— Кроссовок, — ответил он и вытащил из кармана остатки лимонного кроссовка, будто разорванного собаками. Он кинул обувку Егору, и тот легко её поймал.

Вадим почувствовал, как сердце у него начинает набирать обороты, а в голову прорезаются смутные воспоминания… Парк, сладкая вата, колесо обозрения, тёплые руки. Прыг-скок между грязными лужами, прыг-скок…

«Аккуратнее, Вадя, не забрызгай меня, я тебя прошу…»

— Эй! — рявкнул он и сам удивился грубости этого окрика. — Это же… Это же…

— Всё с ней нормально, — заверил подросток и осклабился своими мерзкими брекетами. — Кое-как тебя нашёл… Короче, дело к ночи. Пусть этот — выйдет. Сначала.

Понятное дело, он имел в виду священника. Тот поднял руку, указав на него пальцем — и было в этом жесте что-то неистово мощное, колоссальное, что «подросток» завизжал и отшатнулся к стене. Кожа на щеке у него начала скукоживаться.

— Ай! — проревел он. — Пусть он выйдет, пусть перестанет, иначе кишки твоей девки сегодня же окажутся ужином для наших собак! АааЙ!

— Аркадий Георгиевич, — пролепетал Вадим. — Пожалуйста, подождите.

Священник сразу опустил руку и терпеливо посмотрел на парня.

— Говори так, — сказал «подростку» Егор. Голос его стал непреклонен. — Быстрее.

— Хозяин хочет с тобой поговорить, — сказал «подросток», подул на руку — отчего в будке сапожника сразу же сделалось холодно — и начал массировать обожжённую щёку. — Сегодня. Библиотека. Улица Екатерины Шумаковой, дом сорок два. Красивое такое здание. С надписью «БИБЛИОТЕКА». Мимо не пройдёшь. Через час. Ровно через час. И никаких «попозже»! И не опоздай. Опоздаешь — конец ей. Ты думаешь, я шучу?

— Я знаю, где это, — процедил Вадим сдавленно. — Я там студентом был.

— Принесёшь нашу вещь, отдашь её нам. И получишь свою… Бодипозитивщицу.

Вадим сугубо машинально начал откручивать крышку с банки, даже не сознавая этого.

— Кстати, без глупостей, — напомнил «подросток». — Зачем нам эти проблемы? Давай разойдёмся мирно, и всё. Надо острые углы обходить, как говаривал один бес. Да?

Он повернулся, чтобы уйти:

— Про сапожника я знаю. Всё знаю! Послушай умного человека. Умного! И сделай правильный выбор. Или… Мы не в игре, переиграть не получится. Помни!

Он пошёл к выходу, и Вадим увидел, что «подросток» оставляет за собой снег на месте,

где была его нога. Или просто какой-то порошок.

— Об этом я и говорил, — сказал священник. — Взяли заложника.

— Они взяли её ещё вчера, — отрешённо подумал Вадим и провёл заледеневшей рукой себе по такому же заледеневшему лицу. — А я думал, а мне показалось…. А! И что делать? Он сказал «послушать умного человека». Это он Вас, Егор, имел в виду?

— Да, — кивнул сапожник. — Я отдал свою метку.

Почему-то у Вадима всё оборвалось внутри — это оказалось безотчётное чувство, и оно даже неприятно удивило его.

— И что?

— И ничего, — он ухмыльнулся. — Они одолели меня, и я отдал свою метку. Я пропустил их товарняк к беспределу, и тогда они порезвились всласть. Тогда-то я чуть не сошёл с ума.

— А почему Вы…

— Не выдержал их давления. Они не брали никого в заложники, но это всё было настолько отвратительно — видеть их выходки. Я и отдал метку. И не просто прохожему, а одному из их шайки. Конечно, им не захотелось оставлять меня в живых — я же свидетель, какой-никакой. Вот они и захотели свести меня с ума. И у них почти удалось. Слава Богу, я встретил Аркадия Георгиевича. И тогда они от меня отстали. Я не знаю, почему просто не загрызли. Не слишком весело, наверное.

— А мне что делать? — Паника нахлынула удушливой волной. — Я не могу Марину оставить в их лапах. И если отдам метку…

— Да, ты дашь им карт-бланш на развлечения здесь. И, разумеется, подведёшь того, кто передал тебе метку.

— Как он передал её, если был мёртв?!

— Это одна из особенностей «шлагбаумов». Ты не сразу ломаешься. Заразить они тебя не могут, подчинить — тоже. Но убить — запросто. Но к этому они прибегают лишь в крайнем случае. Вдруг метку получит какой-нибудь упёртый и принципиальный, бесстрашный и хорошо вооружённый молодой человек? И создаст им проблемы. Они следят за обитателем метки всё время, даже когда ты пытаешься справиться с запором на толчке, или давишь «толкушкой» таблетки для потенции, они следят и выбирают момент, чтобы ты мог согласиться на их условия.

— А если отмеченный…

— Я же не договорил: есть такая особенность. Убитый «шлагбаум» может один раз восстать — коротко и сумбурно — и передать отметину кому-то ещё. Мне так передали, и я передал. К сожалению, я передал одному из них.

— И что он сделал?!

— Сломал её, — Егор опять улыбался, но Вадим увидел в этой улыбке невероятную боль, как если бы он сломал руку и делал вид, что всё нормально. Или если бы ему в пятку забили гвоздь. — Зажал между двумя пальцами и раздавил. И такое блаженство было в его глазах, что у меня внутри всё похолодело.

Они помолчали, думая об одном.

— Надо ехать, наверное, — сказал священник. — Поговоришь с ним.

— Думаю, сам хозяин их не пойдёт на встречу, — предположил сапожник и сматерился. — Уверен, там будет присутствовать кто-то из его помощничков. И задача у них будет дожать тебя, заставить отдать метку.

— Никто за тебя решать не сможет, — сказал Аркадий Георгиевич. — Только лишь ты сам.

— Но, если ты всё же хочешь что-то сделать такое, — уклончиво начал Егор. — То у меня есть кое-что для тебя.

Он вытащил из-под прилавка коробку из-под конфет — старую, измятую — и открыл крышку. Там спокойно себе лежали нитки, иголки, пуговицы, булавки, монетки и много ещё всякого. И Егор стал внимательно рыться в этой груде.

— О, нашёл, — сказал он и вытащил один продолговатый предмет, зажал в кулаке. Ещё один, ещё и ещё. Всего шесть штук. И положил их на прилавок, рядом с сапогом, который делал. — Мне это передал один человек, давно. Но я так ими и не воспользовался.

— Да и мне вряд ли удастся ими воспользоваться, если честно, — сказал Вадим и протянул руку к блестящим патронам. Он прекрасно знал, как выглядят и пистолетные и автоматные — эти заряжали какое-то другое оружие.

— Револьвер, — сказал Егор тихо. — Серебряные пули для револьвера. Да не простого, а того, который лежит в местном музее старины. Там и не только он есть.

— Я там бывал, когда был студентом, — повторил Вадим. — Мы в экскурсии участвовали. Видел я и ржавые штыки, и обломки ружей, и проколотые шапки… И даже рыцарские доспехи.

— Револьвер там тоже есть, и он рабочий. И тебе надо его достать, — твёрдо предложил ему

Егор. — Тебе он может пригодиться.

— Я не успею, — сокрушённо сказал Вадим. — Мы же пока доедем до библиотеки, пройдёт час, не меньше… Вы меня подвезти можете?

— Могу, — сказал Аркадий Георгиевич. — И пойду с тобой.

— Нет, со мной ходить не надо. Это уж моя доля. В конце концов, девушка у них моя, поэтому я и пойду сам.

Он принялся запихивать патроны в карман. Шесть штук. Арсенал растёт, но от этого лишь начинало мутить — волнение перед предстоящей встречей с уже стопроцентной не галлюцинацией обуяло его.

— Тебе надо успокоиться, — заметил священник.

— Я просто не знаю, что ему ответить. Совсем не знаю. Он же предложит обменять метку на Марину. И что тогда? Что делать?

Повисло напряжённое молчание. Создавалось впечатление, что выбора здесь два: отдать метку и получить девушку, и не отдавать её, и тоже получить, но уже по частям.

— Не факт, что они тебе её отдадут, — сказал резко Егор. — Может, они её уже… того…

— Что? ЧТО?! — заревел Вадим, крепко сжав банку, едва не раздавив её в своих же руках.

— Если уж выберешь путь борьбы, то будь готов ко всему, пожалуйста.

— Поехали, в дороге ещё поразмышляем. Время уходит, — сказал священник.

И они поехали, но в этот раз Вадим весь был на взводе и никак не мог дождаться приезда на место. Когда же они оказались на широкой улице с редкими машинами — образовательно-культурный квартал, снабжённый двумя школами по обеим сторонам, университетом, библиотекой и красочным театром с мерцающей вывеской, священник припарковался поодаль.

— Вы извините, но машина у Вас приметная, — сказал Вадим. — Мне не хотелось бы, чтобы они… Объявили охоту на Вас. Будьте подальше, я сам разберусь. Если уж и кто-то должен страдать, то этот кто-то не должен втягивать других. В разборки, понимаете?

— Ты меня никуда не втягиваешь, — заверил его мужчина. — Но, если тебе так будет спокойнее…

— Да и путь к отступлению, как-никак. Если что, я буду уходить вверх по дороге, а не сюда. Так сказать, чтобы Вам было по пути.

— Я буду ждать на другой стороне дороги, — пообещал Аркадий Георгиевич.

Вадим плавно положил банку на заднее сиденье.

— Оставлю здесь. Если их будет много, не поможет, а если мало — зря потрачу.

— Вадим…

— Надеюсь, я быстро.

Он решительно вышел из «волги», по привычке не хлопая дверью, и направился к хорошо просматриваемому зданию библиотеки — трёхэтажное белое строение с крыльцом, увенчанным колоннами в греческом стиле. На фасаде крыше было написано «БИБЛИОТЕКА». Лаконично. Здание выглядело более приветливым, нежели угрожающим, поэтому он немного успокоился.

«Почему именно библиотека? — подумал Вадим и сам же ответил на свой вопрос. — Здесь вряд ли будет много людей. И это — его гарантия безопасности тоже. Потому что даже будь у меня револьвер — не начал бы я стрелять в него здесь? Не начал бы. Значит, просто поговорим. Надо что-то такое сказать, убедиться в сохранности моей девочки. Да и вообще…»

Он перебежал малолюдную дорогу (что-то это смутно ему напомнило) в неположенном месте и быстренько прошлёпал по крыльцу к резным высоким дверям библиотеки. Выглядели они настолько эпично и величественно, что, казалось, в них вложили половину бюджета Свазиленда. Но эта мысль промелькнула у него, и он потянул за позолоченную ручку дверь, обратив внимание, как же дрожит его рука.

Внутри оказалось опять тепло. Будто холод проник в Вадима настолько, что он совершенно не привык к тому, что в зданиях бывает тепло. Но здесь было именно так. И пахло очень приятно, что ещё сильнее успокоило Вадима. В таких местах не происходит ничего плохого, это невозможно. Он сразу вспомнил давний сон, в котором к нему подкатывала какая-то короткостриженая блонда. Это заставило его улыбнуться: что к чему, непонятно.

Стеллажи книг возвышались на пару метров, а то и больше, а уж в саму длину были протяжённые и необъятные. Книг только на этом этаже — тысячи и тысячи, от разноцветных переплётов рябило в глазах. А уж какая тишина! Любой шаг отдавался гулким эхом.

На стойку библиотекарши он обратил внимание только лишь после того, как смог оторвать глаза от книг: выключенная лампа на лакированной жёлтой стойке, большая книга и новый ЖК-компьютер. Он сначала решил, что большая книга — это книга записей, но сейчас же двадцать первый век, наверняка всё делается через монитор и блок питания.

Рядом со стойкой стояла низенькая женщина в тёмном пальто, гранатовой длинной юбке и такой же шапочке. Она оглянулась и осмотрела Вадима с головы до ног взглядом какого-нибудь Белинского.

— Не ваш? — спросила библиотекарша полушёпотом — невысокая бабулька в фиолетовом жакете и седющими волосами, завязанными в пучок на голове. Наверное, она хотела сделать это приватно, но тишина стояла такая, что парень всё услышал.

— Нет, — ответила женщина в шапочке, напоминающей берет. — Надеюсь, я не одна сегодня тут буду.

— Что за люди, — подхватила библиотекарша. — Ты им знания, а они тебе…

— Да, открытый урок по «Мёртвым душам», а они мне не только на пары посещаемость не могут дать, но и на открытые уроки…

Вадим непроизвольно усмехнулся. Ну да, загонишь ты студентов читать Гоголя в субботний день в этой библиотеке.

«буду лежать сто лет на льду и не замёрзну…»

Улыбка Вадима померкла, он беспокойно начал крутиться по сторонам.

— Молодой человек, Вам что-то найти? — подхватила библиотекарша.

— Нет, я… С-сам найду, — ответил он и пошёл к первому стеллажу. Отсюда он видел, что в конце первого этажа построена широченная нежно-коричневая лестница с блестящими перилами, уходившая на второй этаж. Парень протянул руку и выбрал книжку потоньше, чтобы не совсем уж походить на дикаря, и, стараясь не свалить на пол остальные произведения искусства. Он взял наугад, и название опять заставило его улыбнуться.

«МОЙ ПУТЬ К ВЕРШИНАМ МОДЫ»

На обложке красовался улыбчивый блондин в жёлтой рубахе. Вадим решил полистать её, пока есть время — это позволяло не думать о неизбежной и, вероятно, не особо приятной встрече, грядущей… Через сколько? Часов с собой не было. А в библиотеке часов пока не видел, но они, несомненно, должны были где-то тут висеть. Он покрутился — опять нервно и неуклюже — и увидел, как в здание вошёл человек. Его он не слышал, в отличие от того

гонца, но это ничего не меняло — человек и так выглядел не слишком приметно, если бы не его белоснежная куртка с отороченным мехом капюшоном. Не высокий и не низкий, не молодой и не старый. Без шапки, каштановые волосы подстрижены под ёжик. Лицо — сосредоточенное, не остроскулое, но и не круглое. Лоб — не высокий, но и не тяжёлый, не доэволюционный. Обычный мужик среднего класса, ездящий в метро, отряхивающий свои тёмные брюки после каждой поездки.

«У нас нет метро».

Ну, на такси тогда. Увидев Вадима, он крепко улыбнулся — одними губами, не показывая зубы. Потом отвесил поклон дамам у стойки — сделал это очень галантно, будто всю жизнь этим и занимался. И пошёл к парню, расставив руки в стороны, как если бы увидел старого друга.