Бесплатный фрагмент - Пособник

Пособник

1

Сыпал и покалывал холодный мелкий дождь. На театральной площади растекался и бурлил стихийный митинг. Обыватели боязливо поглядывали на толпу и, качая головами, прибавляли шаг.

Между драмтеатром и толпой молчаливо хмурилась неровная шеренга «космонавтов», суетливо сновали, похожие на агента Смита, «черноглазы» в штатском, стрекоча между собой и через наушник внутренней связи с высшими силами. У стрекотунов в похоронных костюмах были совершенно черные глаза.

— Убирайтесь прочь, космические оккупанты! Поналетели тут. — Гремел в мегафон, рубил и швырял в толпу злые слова Рыков. Его голос утюжил площадь. От волнения Рыков слегка запинался и картавил.

— Да! Убирайтесь прочь! — Толпа засвистела, захлопала.

— Эти пожиратели душ низвели нас до уровня бессловесных тварей. Но мы не скоты. Скоты не мы. Зашквар быть скотом. Человек, опомнись. Не продавай бессмертную душу исчадьям Смурса. Не превращайся в зомби, которому лишь пожрать да облегчиться. Вспомни: ты звучишь гордо. Люди! Сплотимся, встанем, как один, и дадим отпор этим нелюдям. Свобода стоит того, чтобы за нее драться. Не на жизнь, а на смерть. Планета Земля — для людей, а не для черноглазых душеглотов.

— Ты как? — Спросил Егор. Настя поеживалась, дрожала и невольно прижималась к нему.

— Брр… Зря ты зонт не захватил.

— Ты же сама говорила, что не надо.

— И что с того. — С досадой отозвалась Астахова, наморщив лоб. — А если бы я сказала прыгнуть в огонь или из окна девятого этажа? Ты бы прыгнул?

— Конечно. Даже не сомневайся. — Егор улыбнулся.

— Ну и дурак. — Близоруко щурясь, она приподнялась на носки и, вытянувшись в струнку, посмотрела на оратора.

Рыков продолжал зажигать, кипятиться и раскалять толпу:

— Власть прогнила и прогнулась перед душеглотами. Хватит надеяться на авось, на Бога, и даже на президента. Спасение утопающих дело рук самих утопающих. И если не мы, то кто же. Нам, простым гражданам, придется самим себя освобождать. Вытаскивать себя за волосы из черноглазого кошмара. Так давайте сделаем это. Ведь несвобода хуже, чем смерть.

— Да кому сдалась твоя свобода! — Крикнул рябой круглолицый прохожий с мутными красноватыми глазами и жестяной банкой пива в руке. — Главное, чтобы было, что выпить и чем закусить. Так-то вот!

Участники митинга возмущенно зашумели, одергивая.

Рябой отмахнулся и, пошатываясь, пошел прочь в сторону забегаловки:

— Карбонарии гребаные. Провокаторы. Хуже черноглазых. Заварят кашу, а сами потом — в кусты, в Америку. А простой народ раслебывай. — Рябой громко и судорожно икнул. Сплюнул. — Тьфу, на вас.

— Смерть оккупантам! Руки прочь от Предельска! — Как бы отвечая рябому, взорвалась и грохнула толпа.

Сухопарый с костлявым узким лицом черноглаз пострекотал через наушник и, взглянув на шеренгу, скрежещущим голосом отдал приказ. Шеренга всколыхнулась и «космонавты» двинулись на толпу, оттесняя ее в сторону сквера, откуда как бы шагал навстречу каменный Белинский на высоком постаменте.

Люди кинулись врассыпную. Толпа рассеялась. «Космонавты» стали хватать без разбору, валить на асфальт, выкручивать руки, охаживать дубинками и берцами.

— Бежим! — Егор схватил Настю за руку

— Куда? — Перед ними вырос ражий, похожий на шкаф «космонавт». — Обожди, красавица. Подстилка оппозиционная. — Испачкав Настю матерным словом, «космонавт» вцепился в ее руку.

Настя испуганно вскрикнула. Егор закипел, у него зашумело в ушах, а в глазах потемнело; он резко оттолкнул «космонавта» ногой. Космонавт удивленно охнул, попятился, упал. Егор и Настя бросились прочь. За ними устремились двое черноглазов в штатском и трое «космонавтов», лающими голосами требуя остановиться, осыпая угрозами и бранью.

2

Метнувшись через сквер мимо Белинского в голубином помете, Егор и Настя наискось перебежали дорогу и скрылись в подворотне. С обшарпанной стены бросилось в глаза граффити, которое напоминало агитационный плакат ВОВ. Изо лба поверженного похожего на упыря черноглаза торчала стрела. Под черноглазом как будто истекали кровью и кричали начертанные красным рубленым шрифтом слова: «Смерть космическим оккупантам!» На противоположной стене, кривясь и корчась, расползались синие слова: «Земля — землянам! Ад — черноглазам!»

Полная невысокая старуха с похожим на поросячий пятак носом вразвалку заходила в подъезд, шелестя пакетами-майками «Магнита» и хрипло дыша. Прошмыгнув мимо старухи, они вбежали на площадку между третьим и четвертыми этажом. Замерли.

Из подворотни выскочили «космонавты», пришельцы в штатском. Их сопровождали два летающих яйцевидных «глаза» или «соглядатая», похожие на сферические камеры наружного наблюдения. «Глаза» закружились над двором, заметались в воздухе.

На стене трансформаторной будки за спиной остановившегося пришельца в штатском чернела размашистая аршинная надпись: «Пожиратели душ, жрите сами себя!». Приложив два пальца к наушнику, он застрекотал по внутренней связи.

— Чтоб тебе пусто было! — Прошептала Настя, впившись глазами в этого узкоплечего пришельца с запавшим похожим на маску Гиппократа лицом. — Ненавижу. Ненавижу. — Она передернулась.

— Как думаешь, кто они такие? — спросил Егор, осторожно всматриваясь в стрекочущего у стены пришельца.

Глядя в окно, Астахова пожала плечами. Над пришельцем вверху стены под рисунком совершенно черных и очень длинных глаз чернели корявые слова: «Очи страшные и ужасные».

Настя поежилась.

— А черт их знает. Вроде бы они с какого-то там Смурса. И типа мы сами напросились на неприятности, когда рассылали, куда не попадя пригласительные радиосигналы. Черноглазы сочли их за проявление агрессии и решили склонить нас к миру. Вот и наклонили. — Астахова вздохнула.

— Это версия профессора Навроцкого. — Егор с усмешкой покосился на девушку, которая смотрела в окно.

— Ну да. Навроцкий… Моя бабушка тоже так думает. Мол, «черноглазы» — это расплата за грехи наши тяжкие. Рыков уверяет, что «черноглазы» это исчадья другого измерения.

— Ада что ли? — Егор криво усмехнулся.

— Это для нас ад. А для этих тварей это дом родной под названием баунти, марс, смузи или как его там.

— Так ты думаешь, они кромешники?

Настя передернулась.

— Господи. Да откуда я знаю. И честно говоря, знать не хочу, — с досадой вырвалось у нее. — Я когда обо всем этом думаю, меня жуть пробирает и оторопь берет… Иногда мне кажется, что я персонаж фантастического абсурдного романа. Черноглазые кромешники, пожиратели душ. Все это Стивен Кинг какой-то. И Кафка в придачу. Коктейль.

— Мы рождены, что Кафку сделать былью. — Пробормотал Егор, хмуро глядя в окно.

— И болью. — Подхватила Настя. — Какой-то больной автор запер нас внутри нелепого мира. И не выбраться.

— Как вспомню тот первый день кошмара, так вздрогну. И конечно это было в пятницу тринадцатого. Я шла в «Пятерочку» за творогом и греческим йогуртом и тут — они, навстречу чешут деревянным походняком. Оба в похоронных костюмах, тихо стрекочут себе через наушники внутренней связи. А в глубоко запавших глазах черным-черно. Как в заднице у черта. Я прям остолбенела. Они криво усмехнулись. А долговязый, с носом похожим на сосулю проскрежетал: «Закрой варежку, а то орвен залетит!» Голос как у лифта. Я вздрогнула и сорвалась прочь. Думала, померещилось. Зареклась рисовать всю ночь напролет, запивая грандаксин адреналином раш. Захожу в магазин. А там — тоже они. Много до ужаса. Развелись, как тараканы. И у них такой вид, словно они здесь давно и надолго.

— Да, да… — подхватил Егор. — Я тоже запомнил ту черноглазую пятницу. Да разве забудешь такое. Выхожу из лифта, а на площадке худой как щепка черноглаз с зелеными пакетами из «Сезама». Я оторопел. А черноглазый Кощей мне: «Чего вылупился?» И что-то протрещал сердито. Ругнулся что ли. Оттолкнул меня и скрылся в лифте. И у меня было чувство, что это черноглазое чучело с зелеными пакетами всего лишь мираж, наваждение. Я вот-вот проснусь и забуду страшный сон. Но я так до сих пор не проснулся и ничего не забыл

— И я тоже не могу прийти в себя. И никто не может. — Тихо сказала Настя, глядя в окно. — Ненавижу.

— Это взаимно. — Егор усмехнулся. — Мы их ненавидим. А они — нас.

Астахова фыркнула:

— Они — нас? Брось. — Настя с усмешкой покачала головой.

— А разве не так?

— Они нас не считают за людей. Мы для них пустое место. Как можно ненавидеть пустое место? Все что им нужно от нас это сны для снаксов и души для трапезы.

— А ты пробовала снаксы?

— Я что совсем что ли? — Ее передернуло.- Вон знакомая провизорша, которая подгоняла мне снотворные и успокоительные колеса. Наглоталась снаксов.

— И что?

— Да ничего хорошего. Стала слышать голоса. С того света.

— Да–а… — Егор покачал головой. — Как ее накрыло. Ладно, еще с этого света голоса. А с того — это совсем жесть.

— Она перестала отличать явь от нави. На улице принимает призраков за обычных прохожих и обсуждает с ними последние новости с того света, а черноглазых пришельцев считает галлюцинацией, призраками. Дошло до того, что она резко уволилась, развелась и подалась в частные некроманты. Вот тебе и снаксы. Людка совсем помешалась. Разве нормальный человек будет общаться с духами, оживлять трупы и делать пророчества? — Болезненно нахмурясь, Егор покосился на Астахову. — Ты чего? Что-то не так?

— Да нет. Все правильно. Быть некромантом — это зашквар. — Пробормотал Егор. Он с ненавистью подумал об отце, который мало того, что был некромантом с большим стажем, так еще горбатился на пришельцев, удаляя души у горожан; и иногда на завтрак лакомился снаксами.

Отвернувшись от Насти, Егор уставился на похоронный костюм у будки. Подворотня выплюнула еще три летающих «глаза», которые заметались в воздухе, сканируя двор.

— А вот и подкрепление. — Уныло заметил Егор.

— Они когда-нибудь уберутся? У меня сейчас лопнет мочевой пузырь. — Настя топнула.

Издалека докатился скрежет. Как будто открывали консервную банку. Глухо бухнуло. Оконные стекла задребезжали. Сорвавшись с березы, закружились в отекшем рыхлом небе и возмущенно закричали серые вороны. Егор и Настя испуганно переглянулись.

— Мало им ночи стало. Теперь вот и днем шерудят. — Проворчал Егор. — И чем они там занимаются? Штробят что ли?

Настя поежилась.

— Не знаю, и знать не хочу… У меня от этого шороха волосы на лобке, то есть на лбу, то есть на голове шевелятся. Господи, как же попудрить носик хочется! — Переступая с ноги на ногу, Настя поморщилась и, скривившись, тихо захныкала.

За окном раскатисто прогрохотало. Замерев, Егор и Настя посмотрели друг на друга.

— Гремят раскаты от пришельцев. — Егор криво усмехнулся.

— Якобы что-то там демонтируют. А Рыков говорит… — Настя запнулась.

— Что говорит твой Рыков?

— Почему сразу мой? — Вскинулась Настя.

— Ладно, ладно, не заводись, — пробормотал Егор. — Так что же он говорит?

— Говорит, что ты дурак. — Обиженно сказала Настя.

— Конечно. Иначе бы меня здесь не было. — Егор тихо улыбнулся и посмотрел в окно, за которым рыскали и шныряли космонавты, похоронные костюмы и летащие «глаза».

— Рыков думает, что пришельцы хотят демонтировать Землю.

— Бред. — Егор обнял Настю.

Увернувшись от поцелуя, она оттолкнула Егора.

— Ну, зачем? — Она болезненно поморщилась. — Мы же просто друзья. Ведь так?

— Ну да. — Егор разочарованно вздохнул.

— Мне нравиться другой.

— Рыков что ли? — Егор криво усмехнулся.

— А хотя бы и он. И что с того? — Она сердито и с вызовом сверкнула глазами на Егора.

— Говорят, что ты с ним…

— Врут! — Вспыхнув, резко оборвала она. — Всё врут.

— Значит, это… правда. — Глухим упавшим голосом проговорил Егор.

Космонавты и траурные костюмы исчезли в подворотне.

— Ну, наконец-то! — Настя облегченно выдохнула.- Уходим, уходим, уходим!

Обернувшись к лестнице, Астахова вскрикнула. Посеревшее от испуга лицо Насти отразилось и вытянулось на черной сферической линзе летающего «глаза», который завис в воздухе.

3

— Оставайтесь на месте! — Проскрежетал «соглядатай». Мигая красным огоньком, «глаз» вплотную подлетел к Егору и Насти.

— Да пошел ты. — Сорвав себя куртку, Егор накинул ее на «соглядатая» и рубанул кулаком. С пронзительным скрежетом «глаз» рухнул. По ступенькам, позвякивая, посыпались обломки. — Бежим.

Они кинулись по лестнице вниз. Тотчас запищал домофон, громко затопали. Космонавты и похоронные костюмы устремились вверх по лестнице. Резанул голос черноглаза. Космонавт коротко ответил.

— Что и требовалось доказать. — Нахмурившись, пробормотал Егор.

— И что теперь? — Дрожащим голосом прошептала Настя.

— Проклятый глазолёт.- Егор пнул осколок.

— Я живой им не дамся. — Настя содрогнулась. — Уж лучше с крыши…

— Еще успеешь умереть, красавица. — Подкрался насмешливый голос. Из двери рядом с лифтом усмехалась та самая маленькая кубышка с носом пятачком. — Чего застыли? — Старуха открыла дверь шире и отошла в сторону.

Быстро переглянувшись, Егор и Настя прошмыгнули в квартиру.

4

Толстуха заперла дверь на три замка и накинула на нее цепочку.

— Спасибо. — Прошептал Егор.

— Мы же люди, а не твари черноглазые. — Хозяйка расплылась в улыбке и как будто бы стала еще толще.

— Но все равно спасибо.

— Ш-ш-ш. — Кубышка прижала короткий толстый палец к пухлым лиловым губам и прильнула глазом к дверному глазку. — Они…

Прихожую обстреляли звонки в дверь. Егор и Настя растерянно посмотрели друг на друга.

— В кладовку или ванную комнату. Мигом. — Прошептала хозяйка

Сорвавшись с места и метнувшись по коридору, Егор и Настя закрылись в ванной комнате и, замерев, прислушались.

В темноте Настю стало потряхивать. Егор тоже мелко задрожал. Но не от зябкого страха. Егору захотелось с головы до ног осыпать Настю поцелуями. От опастности и вожделения залихорадило и захватило дух. Егор словно без парашюта сорвался в черную пропасть и стал падать, падать… гадая: разобьется или проснется.

Входная дверь залязгала.

— Наконец-то. Дрыхла что ли, хрычовка? — Ворвался басовитый голос.

— На кухне возилась.

— С первачом?

— С кулебякой.

— Ну-ну. Двоих тут не видела? На нем темная куртка мешком и капюшон на башке. А она в черном френче и черной кепке.

— Конечно, видела. — Вежливо сказала старуха.

Тихо ойкнув, Настя схватила Егора за руку.

— Неужели сдаст, старая ведьма? — Пробормотал Егор и судорожно сглотнул. Кляпом застряла темнота. Холод обжег затылок и спину.

— Они сорвались вверх. Черная кепка сказала, что лучше с крыши, чем…

— На крышу! — Оборвал старуху другой, скрежещущий голос.

Хлопнув, входная дверь лязгнула замками и цепочкой.

— Ну, вот и все. — Из коридора сказала хозяйка. — Они убрались. Чтоб им пусто было.

5

Егор и Настя вышли в коридор.

— Спасибо. Если б не вы, нас давно уж… — Так же как и вся она, голос Насти дрожал.

— Да чего уж там, красавица моя. — Толстуха улыбнулась в смуглое лицо Насти

— Дело-то житейское. — Мы же люди, а не черноглазы полосатые.

— И не космонавты. — Рассеянный взгляд Егора остановился на большой черно-белой фотографии в белой рамке. Со стены коридора Егору задумчиво улыбался двойник Ингрид Бергман.

— Что? Не похожа? — Толстуха усмехнулась Егору

— На кого? — Егор недоуменно уставился на нее.

— На меня, конечно.

Растерянный взгляд Егора заметался между фотопортретом и оплывшим морщинистым лицом. Сбитый с толку, Егор смешался и, пожав плечами, что-то буркнул.

— А ведь когда-то и я была такой же молодой и прелестной, как… — Старуха бросила вопросительный взгляд на девушку.

— Настя, — сказала та.

— Как Настенька.

— А потом точно сглазили и прокляли. — Старуха вздохнула. — Все зеркала стали кривыми. Жутко разнесло. Расхерачило, как говорил мой Александр Сергеевич. Земля ему пухом. Совсем сносилась, стопталась. Не нос, а свиной пятак. Не ноги, а тумбы. А лицо как у старой жабы. И смех и грех.

— Да ладно вам. — Настя оправилась, но голос еще подрагивал. — Вы выглядите замечательно.

— Ах, обманщица. — Криво улыбнувшись, старуха покачала головой. — Твоими бы устами да мед пить.

— Егор, скажи, что… а вас как зовут?

— Арина Родионовна я. По мужу Пушкарева.

— Арина Родионовна выглядит почти как на этой фотографии. Да?

Настя дернула Егора за рукав куртки.

— Конечно. Сходство очевидно. Одно лицо… почти. — Пробормотал Егор, взглядывая то на фотопортрет, то на старуху.

— И ты туда же, Егорушка. — Мягко заколыхавшись от смеха, проговорила старуха приторно ласковым голосом. И мимика и жесты — все в ней было нарочитым, словно старуха притворялась.

Старушьи ужимки напрягали и коробили Егора. Поскорей бы отсюда уйти.

— Ты Настеньке не подпевай. А то ведь она из тебя начнет веревки вить. Даже не заметишь, как станешь подкаблучником.

— Мы с ним просто друзья. — Настя нахмурилась и покраснела.

— Конечно, просто. — Толстуха насмешливо посмотрела на Настю. — Тебе же нравятся зрелые, точнее перезрелые мальчики.

— С чего вы взяли? — Настя вспыхнула и сверкнула глазами на старуху. — Вы подслушивали что ли?

— Надо больно. Просто знаю. У меня же чутье, интуиция, шестое чувство. Бог отнял у меня красоту. — Старуха с вздохом посмотрела на фотографию. — И с лихвой восполнил ее чутьем. — Я ведь ждала вас. Чувствовала, что придете.

— Правда что ли? — Опешила Настя и переглянулась с Егором

— Пожалуй, нам пора. — Егор шагнул к входной двери.

Старуха оттолкнула его. Настя тихо вскрикнула, Егор захолонул.

6

— Да вы чего? — Пролепетал он

— Тсс… — Приложив палец к губам, старуха кивнула на окно.

Из окна в комнату, замерев в воздухе, заглядывало летающее «око». Оно взмыло вверх и исчезло.

Торопливо вкатившись в комнату, толстуха задернула шторы и сказала:

— Придется задержаться.

— Придется. — Нахмурившись, Егор поморщился. — Проклятые черноглазы.

— Чтоб им пусто было. — С усмешкой подхватила старуха.

— А можно мне в уборную?

— Спросила Настя.

— Да, конечно, конечно. — Сказала старуха.

— Извините. — Настя сорвалась с места.

Зайдя в гостиную, Егор замер у двери с обескураженным видом. Вдоль дивана вытянулся заставленный вкусностями стол. Перемячи, шанежки, ватрушки, сочники, пончики, печеные и жареные пирожки. Сахарное, песочное и слоеное печенья, бисквитные пирожные. Подсолнечная, арахисовая и кунжутная халва, рахат-лукум. Сливовое, вишневое, крыжовное, клубничное варенья, вареное сгущенное молоко. В большой плоской тарелке с куропатками на ободке стояла кулебяка

— Вы кого-то ждете?

— Уже дождалась. — Старуха с усмешкой посмотрела на Егора.

— Вот это интуиция. — Глядя на обильный стол, кривя рот и покачивая головой, проговорил Егор. Надо уходить.

Толстуха заколыхалась от смеха. Широкий вздернутый нос зашевелился кожистым зверьком.

— Она самая. — Подхватила старуха. — И еще был сон

— Что еще за сон? — Егор с тревогой посмотрел на старуху и вспомнил тетю Свету, которую донимали сны Кассандры. Спину осыпали холодные мурашки.

— Ко мне заходил мой Сергей Александрович.

— Александр Сергеевич. — Машинально поправил Егор. Старуха заговаривается что ли? Не все дома?

— Да-да. Сашенька мой ненаглядный. — Наморщив лоб, старуха скривилась, словно собираясь всплакнуть, но тотчас расплылась в улыбке. — Он-то и известил о вас. Велел укрыть от пришельцев, накормить и…

— Спать уложить? — С усмешкой брякнул Егор

Улыбка замерла на оплывшем жабьем лице, глаза потемнели и сузились.

Егору стало не по себе. Он тихо извинился.

— И отпустить с миром. — С ожившей улыбкой сказала старуха. — Вот я и подсуетилась. Наделала вкусностей, накупила сластей.

— Я не голодный. — Сказал Егор, глядя на горку румяных пирожков в глубокой фарфоровой тарелке с тетеревами на ободке. Живот заурчал, возражая. Смешавшись, Егор нахмурился.

— А живот перечит. — С усмешкой заметила старуха приторно-сладким как арахисовая халва голосом.

Хмуро улыбнувшись, Егор покачал головой.

— Но разве можно доверять снам? — Егор с недоумением уставился на сгущенное молоко в стеклянной вазочке.

— Можно и даже нужно. — Встрепенулась старуха. — Особенно вещим.

— А как понять, что это вещий сон?

— Какой ты въедлевый. — С кривой улыбкой поддела старуха. — Будешь занудой, не видать тебе Насти.

Вспыхнув, Егор бросил сердитый взгляд исподлобья на старуху.

— Ладно, ладно. Не обижайся. Ведь у меня не все дома. Так? — Ухмыляясь, старуха подмигнула Егору.

Оторопев, он вытаращился на старуху. Она читает его мысли?

— А зачем? У тебя все на лице написано. — Она с елейной улыбкой всматривалась в Егора, заглядывала в глаза. Словно пытаясь проникнуть в душу.

— Вам надо играть в покер. — Опустив глаза, пробормотал смущенный Егор и поежился

— Я в карты не играю. Я на них гадаю. Хочешь?

Поморщившись, Егор покачал головой:

— Не очень. Может, в другой раз.

— А со сном в руку или ручным сном все проще простого. Увидишь его и сразу поймешь: это он. Покажется, что все это было, было и прошло. Но он про то, что будет. В ручном сне время перевернуто, как в зеркале стороны предметов. Понятно?

Егор пожал плечами:

— Понятно, что ничего не понятно.

— Расслабься. — Старуха махнула пухлой пятнистой рукой. — В голове проясниться, когда съешь воздушный пирожок с мясом. Или вот кулебяка с капустой и яйцом. Мой Сашенька от нее тащился. Съест в один присест, а потом голубей пускает и ворчит: мол, накормила, как борова на убой, старая ведьма. Это он ласково так меня. Ведь я еще была на загляденье. — Старуха заговаривала зубы, обволакивала словами, как наперсточники и цыганки.

Егор потерянно огляделся. Напротив стола к боковой стене прижимался темный советский сервант. Верхнюю полку облюбовали фарфоровые статуэтки: балерина, немецкая овчарка, старик со старухой, плясунья, китайский божок. За стеклянными дверцами, множась в задней зеркальной стенке, тускло поблескивал хрусталь. На угловой полке, навалившись друг на друга, как будто спали вповалку, пылились книги. Внушительно чернело полное собрание сказок и легенд в одном томе Братьев Гримм. Невольно вспомнилась хлебная избушка с пряничной крышей и леденцовыми окнами. Яблоки, орехи и посыпанные сахаром оладьи с молоком. Хозяйка избушки с красными близорукими глазами и звериной чуйкой.

— Гензель и Гретель. — С усмешкой рассеянно пробормотал Егор.

— Что-что? — Паутина сладких вкрадчивых слов оборвалась.

— Да нет. Ничего. Я вас перебил, кажется.

— А разве я что-то говорила? — Старуха вытаращилась на Егора. Красноватые близорукие глаза округлились.

Растерявшись, Егор переглянулся с ней. Старуха заколыхалась от смеха. Натянуто улыбнувшись, Егор отвел глаза от старухи.

Над диваном рядом с «Утром в сосновом бору» висела черно-белая фотография человека похожего на героя фильмов нуар. Под темно-серой шляпой квадратился лоб. А под ним чернели густые брови домиком. В углу полных губ торчала сигарета

— Это он. — Старуха с грустным благоговением вскинула взгляд на шляпу. — Мужчина был обаятельный. Душевный. Страстный. Женщины любили его. Так и липли. Так и вешались на шею. А он увлекался ими. Но рано или поздно возвращался ко мне. Говорил, что жизнь не мила без моей кулебяки. Не той, что на этом столе. Я про другую… Ну, ты понял. — Старуха многозначительно посмотрела на Егора и осклабилась

Невольно представив ее в костюме Евы, Егор внутренне содрогнулся, побледнел. Замутило. Подобру-поздорову надо смываться.

— Что? Воображение расшалилось? — Насмешливые в красных прожилках глаза впились в Егора.

— Да нет. — Поежившись, буркнул он и вгляделся в фотопортрет. — Он похож на какого-то актера.

— Может на клоуна? — В раздражении вскинулась старуха.

— А чем он занимался?

— Он держал ресторан «У Саши». А когда появились черноглазы, все пошло прахом. Сашенька запил. Финансы запели романсы. Он совсем отчаялся и скис. Впал в уныние и ничтожество. От него остались одни руины. И вот он продал душу, наглотался снаксов, нажрался водки и повесился.

— Повесился?!

— Прямо здесь. — Старуха посмотрела на настенный карниз и вздохнула. — Отсюда и удрал на тот свет.

За зашторенным окном зажужжал летающий «глаз».

— Прячься. — Прошипела старуха. Егор на корточках нырнул под стол. — Улетел.

Выныривая из-под стола, Егор ударился о его край. Тот сердито звякнул посудой и столовыми приборами. Морщась, Егор потер затылок.

— Разлетался тут. — Проворчала старуха. Мешает спокойно поесть.

7

В комнату вошла Настя и стала вопросительно взглядывать то на Егора, то на старуху:

— Я что-то пропустила?

— Чего так долго? — С досадой сказал Егор и провел ладонью по затылку.

— Носик пудрила. А что? — Настя виновато улыбнулась.

— Да у тебя выходит не нос, а хобот какой-то.

— Дурак. Это у тебя хобот. — Резко ответила Настя и уставилась на стол.

— Успокойтесь. Самый красивый хрюндель у меня. Весело встряла старуха.

Да ну хватит вам… Вот это стол! Сколько всяких вкусняшек. — Восторженно проговорила Настя. — Прям глаза разбегаются. Чего тут только нет.

— Тебя. — Расплылась старуха в кривой улыбке. — Угощайся.

Настя села на диван:

— Это ведь пончики?

— Они самые.

— Обожаю. — Настя схватила густой посыпанный сахарной пудрой воздушный пончик. — Мм… О Боже. Как вкусно.

— А с кедровым чаем еще вкуснее. Он особенный пряный. Сашенька запивал им кулябку. — Старуха вскинула глаза на фотографию шляпы. И вздохнула. — Тебе же покрепче? — Старуха бросила взгляд на Настю.

Настя с набитым ртом промычала и кивнула. Держа в правой руке заварочный фарфоровый чайник, а в левой руке электрический металлический чайник с кипятком, старуха мигом наполнила чашку.

Настя попробовала и сказала:

— Очень.

— Еще бы. — Старуха пожирала глазами Настю, которая уплетала второй пончик.

— У тебя нос в пудре. — Заметил Егор.

Настя небрежно вытерла салфеткой нос и высморкалась:

— А ты чего стоишь столбом?

— Говорит, не хочет. — Сказала толстуха с улыбкой.

— Я дома плотно поел. — Живот недовольно заурчал.

— По тебе и слышно. — Настя усмехнулась.

Обречнно вздохнув, Егор сел рядом с Настей:

— Ватрушку что ли попробовать?

— Это шанежка. — Сказала старуха.

— А в чем отличие? — Егор рассеянно откусил от лепешки.

— Шаньга не сладкая и без начинки.

— Да. Странный вкус. Не ватрушечный.

— Ах, что же это я? — Старуха всплеснула руками. — Голова дырявая. Забыла про яблочный пирог.

— Пирог?! Зачем? И без него хорошо. Ведь так, Егор? — Бросив досадливый взгляд на жующего лепешку Егора, Настя локтем пихнула его в бок и ударила ногой по голени.

Егор вздрогнул и подавился.

— Да, да. — Егор закашлялся. — Всего и так выше крыши.

— А для кого же я старалась?

— Я мигом

Толстуха быстро выкатилась из комнаты.

8

— Мутная она. — Сказал Егор. — И все здесь странно. — Обернувшись, он поднял глаза на фотографию шляпы. — Чай с металлическим привкусом. Да и слова ее тоже. — Воровато покосившись на дверь, Егор выплеснул чай из чашки в кадку розового деревца. И ему показалось, что цветок на деревце тотчас потемнел и съежился.

— Это ты странный. Хватит параноить. — Откусив пончик, Настя отхлебнула из чашки. — Чай как чай. Из кедровых шишек.

В комнату вкатилась хозяйка с широкой толстой улыбкой на обрюзглом оплывшем лице и с яблочным пирогом на большой плоской тарелке с чибисами на ободке.

— Кажется я уже того… — Настя икнула. — Обожралась. — Сонно моргая, осовелая Настя с грустью уставилсь на яблочный пирог. — Накормили, как на убой. Ей богу.

Старуха визгливо рассмеялась. Ребристым хлебным ножом старуха отрезала большой ломоть и положила его в Настину тарелку:

— Попробуй. С антоновскими яблоками.

Взяв пирог, Настя поднесла его ко рту, попыталась откусить, но кусок выпал из руки. Астахова растерянно огляделась.

— Это комната так кружится? Или моя голова? — Пролепетала она.

— И у меня карусель. — Подхватил Егор.

Все поплыло и завертелось. Комната искривилась и скомкалась. Старуха высохла и подросла. Лицо сузилось, щеки и глаза запали. Нос вытянулся и заострился крючком. На спине вырос горб. Баба Яга. Перспектива стала обратной. Так же как и ощущения. Егор словно оказался внутри литографии Эшера. Выйдя через входную дверь, окажешься в кладовке или в ванной комнате. Егору показалось, что все это уже было, было. Что там Баба Яга говорила о ручном сне?

— Может, пора? — Приподнявшись, Настя пошатнулась и плюхнулась на диван. — Какая я тяжелая. Даже ноги не держут. — Настя скрипуче захихикала. Ее лицо оплыло и покрылось морщинами, черты растеклись, нос сплющился и округлился поросячьим пятачком. Глаза выпучились и покраснели. — Проклятые пончики. — Настя вздохнула.

— Чайку надо. Сразу полегчает. — Глубокие глаза сверлили Настю. — Еще заварить?

Сделав большой глоток из чашки, Настя поморщилась:

— Мутит.

— Да что же это? — Растерянный взгляд Егор выхватил из тошнотворной комнатной карусели черно-белую фотографию. Шляпа посмотрела на Егора и, подмигнув, улыбнулась. Калганов содрогнулся и похолодел.

Утекая из скомканной комнаты, свет стал меркнуть и ржаветь. За окном заскрежетало, раскатисто прогромыхало и протяжно заревело. Оконные стекла и стол задребезжали.

— Майлс Девис дорвался до иерихонской трубы. — Пробормотал Егор, с тревогой уставившись на фотографию шляпы.

Замерев, старуха прислушалась:

— Черти черноглазые развлекаются. — Мрачно ухмыльнулась. — Строят.

— Что роят… строют? — Сделав глоток из чашки, Настя икнула. Ойкнув, она прикрыла ладонью рот.

— Якобы двери в ад. Или в места не столь отдаленные.

Егору померещилась рука. Она начертала на стене таинственные слова, вывернутые наизнанку зеркалом. Вспомнилась сумрачная картина Рембранта. Егор поспешно отвернулся.

Старуха принялась сетовать на жизнь. Ее слова усыпляли, как колыбельная. Свет продолжал утекать из комнаты. Мягко запел баритон. Чем темнее становилось в комнате, тем громче и отчетливей звучала песня.

— Раньше я каталась как сыр в масле. — Облокотившись о стол и подперев ладонью щеку, пригорюнившись, вздыхала старуха. — А теперь не живу, а выживаю. Беда. Приходиться сдавать квартиру по часам и суткам. Вы как насчет квартиры? А? Чисто, уютно и недорого.

Переглянувшись с Егором, Настя поморщилась:

— Мы просто друзья

— Но может для дружеских встреч? — Старуха лукаво осклабилась.

«Троллит», — подумал Егор.

— Нам пора. — Настя порывисто приподнялась и, покачнувшись, упала на диван. — Господи. Как меня развезло-то. Можно прилечь на пять минут? А то я совсем никакая.

— Конечно, конечно. — Встрепенулась и оживилась старуха. — А я пока за ручкой схожу. Чиркну телефон свой. Может, вашим знакомым квартира нужна. — Старуха выкатилась за дверь.

Подложив под голову декоративную подушку, Настя свернулась в клубок.

Егор наклонился к Насте, но из-за искаженной перспективы ему показалось, что он отстранился от нее:

— Надо уходить.

Оставь меня. — Плаксивым голосом пролепетала Настя. — Спят усталые игрушки, мишки спят…

— Старуха нас опоила. — Егор покосился на черный том сказок в серванте.

— Плевать. И черт бы с ней. Пойдем на перемячи. — Настя захихикала.

— Это уже не смешно. Очнись. — Он протянул к Насте руку.

Но Астахова исчезла в темноте.

9

Егор оказался внутри черно-белого фильма. В кафе под живую музыку убивали время пришельцы, переметчики, пройдохи, а так же беженцы, которые стремились в места не столь отдаленные от рая или ада.

Бренча на фортепиано, пел Дули Уилсон в белой рубашке, черной бабочке и похожем на халат пиджаке с широкими отворотами. Это была та самая песня, которая разгоралась от меркнущего света в квартире старухи:

— Лунный свет и песни о любви никогда не устаревают.

Сидя за столиком у резного парапета, Егор пил виски со льдом и пересчитывал выручку. За столиком появились Настя и Рыков. Им нужны были проездные документы, чтобы оставить лимб.

Сердце екнуло, сжалось и затрепетало. Рассеянно слушая ругавшего пришельцев Рыкова, Егор всматривался в лицо Насти, как в прошлое. Голос Рыкова резал уши, как будто звучал через мегафон.

Отлучившись в уборную, Егор отлил в писсуар, сплюнул окурок и, подойдя к раковине, сполоснул руки. Он взглянул на себя в зеркало и увидел там шляпу. Покатый лоб над бровями домиком, глаза с грустинкой. Криво улыбнувшись Егору, шляпа быстро усохла и превратилась в обтянутый кожей скелет весом тридцать семь килограммов. За сутулой спиной исхудавшего засветилась рука и стала выводить на стене неоновые слова. Обернувшись, Егор прочитал: «Хамфри Богарт». Начертанное впечаталось в голову и сверкнуло в ней молнией. Ну, конечно же! Словно от электрического разряда Егор вздрогнул и очнулся.

10

На экране телевизора Дули Уилсон пел «Как проходит время». Егор навзничь лежал на диване. А на столе — спящая Настя. Ее оголенную грудь облепляли присоски, от которых тянулись разноцветные провода к черному ящику, похожему на автомобильный аккумулятор. Сбоку змеился готический курсив: «ИД -5». Извлекатель душ пятого поколения стоил дороже квартиры старухи. В устройстве была квантовая начинка и процессор из черной материи. Прибеднялась, старая ведьма.

Глядя на неподвижную Настю, Егор вспомнил Пушкина. На столе широком том дрыхнет Настя вечным сном.

Поскрипывая паркетной доской, по коридору кружила старуха. В рельефном стекле закрытой двери появлялся и исчезал размытый темный силуэт. Старуха разговаривала по телефону на громкой связи.

— Ну что? — Продребезжал старик.

— Еще полчаса и дело в шляпе. С ней почти закончила. А потом с ним разберусь.

— И какая она?

— Куколка. Вера Павловна будет довольна.

— А он?

— Ничего себе. Ладный. Вот только на лбу сыпь. — Егор потрогал лоб и поморщился. — Но ведь это не беда. Косметический салон. И все.

— Прыщи, значит?

— Они самые.

— Гм… Так может подождать еще?

— Кого? Хамфри Богарта? Или Марлона Брандо? — В дверных стеклах поскрипывая, проплыл размытый темный силуэт.

— Что-то я сомневаюсь. Деньги уж очень большие. — Старик вздохнул.

— Ваши дни сочтены и любой из них может оказаться последним.

Глухо забормотал угрюмый женский голос.

— Секунду. Посоветуюсь с женой.

Пушкарева вздохнула.

На экране Дули Уилсон разговаривал с Ингрид Бергман. Оцепенев, Егор прислушивался к коридору.

— Ну что? — Нетерпеливо спросила Пушкарева.

— Обращусь в салон. Авось выведут.

— Конечно, выведут. Это же не поздняя меланома, а ранние прыщи.

— Карточкой можно?

— Лучше живыми. Как с авансом было. Но если проблематично… У вас какая?

— «Вселенная».

— Ну, ладно.

— Так значит через полчаса?

— Вас ждут свежие души, а так же шанежки, кулебяка и кедровый чай.

Услышав о чае и кулебяке, Егора замутило. Резко приподнявшись, он опустил ноги на пол.

Дверь открылась.

11

Тихо и фальшиво напевая мотив песни «Как проходит время», старуха зашла в комнату и, замолчав, застыла на пороге.

— Хамфри Богарт.

— Что?! — Морщась, старуха выпучилась на Егора.

— Так зовут вашего ненаглядного. — Егор с кривой усмешкой вскинул взгляд на фотографию шляпы.

— Ты почему не спишь?

— А может, это ручной сон?

— Конечно же. А что же еще. — Вкрадиво подхватила старуха, подкатываясь к Егору на диване. — Баю, баюшки-баю. Не ложися на краю…

— Ах, ты старая… кулебяка. — Резко перебил ее Егор. Вскочив с дивана, Егор стал обрывать провода и отрывать присоски от Насти.

Извлекатель недовольно загудел.

— Обнаружена ошибка. Требуется перезагрузка. — Заикаясь, проговорил механический женский голос.

Содрогнувшись, Настя пришла в себя. Она приподнялась и растерянно огляделась:

— Это что еще за кошмар? А почему я без верха? — Настя прикрылась руками.

— Валим из пряничной квартиры. — Сказал Егор.

— Никуда вы не пойдете!

— Еще как пойдем. — Сказал Егор.

— Я вызываю полицию. — В руке старухи появился смартфон.

— Вызывайте. Порадуете пришельцев кулебякой… и портативным извлекателем.

Проскрежетав зубами, старуха топнула ногой и выкатилась из комнаты.

— Меня хотели распотрошить? — Быстро одеваясь, Настя уставилась на гудящий извлекатель, на панели которого краснела шкала.

12

Егор и Настя выскочили в коридор. Егор замешкался перед входной дверью, открывая замки.

— Долго еще?

— Уже. — Выдохнул Егор. Лязгнул нижний замок.

Завизжала старуха. Егор оглянулся. Сжимая в левой руке хлебный нож, старуха замахнулась на Егора чугунной сковородой в правой руке. Настя локтем ударила старуху в живот. Упав, старуха стукнулась затылком о дверной косяк. Дряблая обвисшая шея хрустнула. Складчатый подбородок уткнулся в грудь. Сковорода грохнула об пол. Оплетенные толстыми пиявчатыми венами ноги дернулись. Старуха замерла, выпучив остекленевшие глаза на входную дверь. Руки вдоль тела ладонями вверх: «Увы».

— Она что: того? — Вглядываясь в лицо старухи, пролепетала Настя.

— Это была самооборона. — Покосившись на сковороду, Егор погладил ладонью макушку. — Нас здесь уже нет… и не было.

— Почему она такая… неживая? — Настя мелко затряслась от приближающейся истерики.

— Возьми себя в руки. Надо делать ноги.

— Я просто толкнула легонько. А она взяла и… Разве я хотела, чтобы…

Дверной звонок запел мелодию «Volare». Егор и Настя с испугом посмотрели друг на друга.

— Быстро они. — Упавшим сдавленным голосом сказал Егор.

— Полиция? Уже?

Замерев и затаив дыхание, они прислушались. Дверь открылась.

13

За ней опирался на тросточку старый сморчок с лицом гармошкой из вертикальных морщин. На безымянном пальце правой руки поблескивал большой черный перстень. Выпуклые водянистые глаза испещряли красные прожилки. На щеке безобразно расплывалось темное пятно.

Над сморчком, придерживая его за локоть, возвышалась угрюмая бабка. Разглядывая Настю, она улыбнулась и глухим ватным голосом сказала:

— Картинка.

— А у него прыщ на прыще. — Старик брезгливо скривил рот и поморщился. — Ладно бы на заднице. А то ведь на самом видном месте. — Голос резкий пронзительный, как дверной звонок.

Настя бросила взгляд на Егора. Покраснев, Егор вспыхнул и взорвался:

— Чья бы корова мычала. Родинка больше рыла.

— Это меланома. — Проворчала бабка.

Поморщившись, старик поскреб ногтями опухоль.

— Михаил Юрьевич, прекрати. — Сказала бабка.

— Ладно-ладно. Сморчок отдернул руку от щеки. — А почему мы с ними разговариваем? — Опомнился сморчок. Происходящее было похоже на сцену из драмы Ионеско. Подменяя собой Рыкова, Егор смотрел спектакль вместе с Настей. А Рыков в это время вместе со столичным активистом планировал акцию протеста. Сморчок и его жена выглядели как два носорога. — Они же спать должны. Арина сказала, что… Это что еще такое? — Сморчок уставился на Пушкареву, которая выкатила на него остекленевшие глаза. Из пятачка темной струйкой вытекала кровь. — Она что… того? Окочурилась?

— Похоже на то. — Мрачно проговорила бабка.

— Это была самооборона, — кривя дрожащие губы, сказала Настя. — Она хотела сковородой огреть. Я оттолкнула. А она… она… — Настя всхлипнула.

— Ситуация. — Бабка покачала головой.

— Теперь мы уходим. — Сказал Егор.

— Извините. — Настя покосилась на Пушкареву и поморщилась.

— Куда? — Вскинувшись, сморчок вцепился в руку Егора.

— Прочь с дороги. — Егор оттолкнул Огаркова.

— Я на аванс гробовые угрохал. И что?

— И ничего. — Сказал Егор.

— Ничего?! — Вскричал сморчок.

— Михаил Юрьевич, уймись. — Сказала жена. — У тебя давление.

— Ни души, ни денег! — Брызгая слюной, старик затрясся от возмущения. Руки заходили ходуном. — Это же безобразие! Уму непостижимый беспредел! — Пронзительный голос отдавался подъездным эхом. Словно с обода фарфоровой тарелки снялась птица и стала вскрикивать.

— Михаил Юрьевич, ну, хватит тебе…

— Дура! Нас надули! Лучше бы ухайдакали как ее. Я так и знал. На кой ляд я связался с этой ведьмой. Я как увидел этого черта в шляпе на стене в комнате, так сразу и напрягся. А все ты.

— Что я? — растерялась бабка.

— Ты сказала, что ведьме можно доверять.

— Да откуда же я знала…

— Нет. Я этого так не оставлю. Я буду жаловаться! Слышите вы там! В космическое бюро по правам потребителей!

— Жалуйся, жалуйся! — На бегу бросил Егор. Его мутило. Лестница ускользала из-под ног. — Тебя первого и упекут. Как подельника ведьмы.

Голос резко и невнятно ответил. Птицей заметалось эхо.

14

Выскочив из подъезда, Егор и Настя остановились на крыльце и огляделись. Отряхнувшись от космонавтов, пришельцев и глазолетов, опустевший двор тихо подремывал.

— Ты как?

— Душа не на месте. — Настя погладила под ключицами. — Может, придется идти к реконструкторам.

— Только не к ним. Тетя Света была у них. Пыталась восстановить душу, а потом мучилась. Реконструкторы уверяли, что со временем боль отпустит. Но куда там. Стало только хуже. Пришлось душу отчекрыжить и поставить протез. Характер испортился. Она стала сама на себя не похожа. Была такой веселой, легкой, душевной, а теперь… трудно с ней. Почем зря ворчит. Все не так. Все не то. Ходит как в воду опущенная. Утонула в тревожном расстройстве. А еще эти кошмары. — Подворотня ощетинилась протестным граффити.

— Ночные что ли? — Настя недоуменно покосилась на Егора

— Самое кошмарное, что они сбываются. Тетка стала Кассандрой 2.0

— Замри. — Прошептала Настя. И остановилась… Невдалеке через дорогу над зеброй пролетело «око» и исчезло за углом торгового центра. — Они повсюду. Как мухи. — Настя поежилась.- Скоро и в туалет не зайдешь.

— Хобот попудрить?

— Дурак.

— Я знаю.

Навстречу плелась худая понурая женщина с затравленым видом. Она держала за руку девочку в темно-синем пальто, в ботинках с огоньками и с совершенно черными глазами. Казалось, что черноглазая девочка выгуливает похожую на сомнамбулу женщину. Поймав на себе невольный взгляд Егора, девочка остановилась. Вздрогнув и, словно бы проснувшись, женщина вскинула растерянный взгляд на Егора с Настей и часто заморгала. Девочка исподлобья посмотрела в глаза Егору. И ему стало не по себе. Девочка криво усмехнулась и дребезжащим голосом стала напевать мелодию песни «Как проходит время». Девочка потянула и дернула женщину за руку, словно собаку за поводок. Опустив голову, женщина тронулась с места.

— Жесть. — Егор поежился.

— Жуть. И куда катиться этот город? — подхватила Настя, озираясь. — Маленьких мутантов с каждым днем все больше… Нарожали от пришельцев. Тупые коровы. Да вот, пожалуйста. Моя подруга

— Провизорша?

— Нет. Ольга Тараканова.

— Косоглазая пышка с искривленными ступнями и лающим смехом?

— Она самая. Собралась замуж за оккупанта. «И что он в тебе нашел? — Недоумеваю. — В такой нестандартной с виду».

— Обиделась? — Перейдя через дорогу, они направились в сторону остановки.

— Какое там. — «Зато, — говорит: — душа у меня лакомая». — «Это он так сказал?» — Смеется: «Ну а кто же. Мой ино. Мой смурсик».

— Санта Барбара. — Егора передернуло.

— С элементами трэша… На Луне сотряпали брачный контракт. Она отдает душу Оробасу. А тот содержит Тараканову по гроб жизни.

— Продалась.

— Или втрескалась. У нее душа, как и глаза: с вывихом. И там — потемки… — Настя осеклась.

Навстречу шел смуглый долговязый пришелец с черными стрижеными под скобу волосами, прямоугольным узким лицом. Он смахивал на Спока из «Звездного пути». Рядом с ним звонко щебетала маленькая девушка в белых меховых наушниках, короткой белой куртке, черных кожаных штанах, белых на толстой подошве ботинках с разноцветными шнурками. Рассеянно прислушиваясь, надменный Спок снисходительно улыбался. Опустив глаза, Егор и Настя проскользнули мимо.

— Вот еще одна маленькая бездушка. — Настя вздохнула. — И как им не противно?

— Ты же знаешь, что им надо. Капсула вечности и грин-карта на планету обетованную.

— А ты как думаешь: там действительно рай?

— Какое там. Так же как и здесь: бардак.

— Ты был там что ли? — Настя бросила насмешливый взгляд на Егора.

Он смешался. О бардаке обмолвился отец за ужином. А Вадиму Витальевичу рассказал о Смурсе Чо, которого отправили на Землю, как в ссылку, за служебный подлог. И Чо возненавидел Смурс и даже мечтал демонтировать.

15

На остановке рядом с павильоном «Шаурма, куры-гриль и кофе» они сели в маршрутку. От угрюмого водителя несло дешевым табаком. Смуглое щербатое лицо разрезали морщины. Черные волосы, брови и усы припорошила перхоть. Маршрутка проехала мимо билборда: «Зачем вам душа, раз за ней — не шиша». Поморщившись, Егор отвернулся.

Дзынь… Пришло сообщение Насте. Настя уткнулась в смартфон; ее пальцы забегали по экранной клавиатуре…

— « У Рика»! — Попросил Егор.

Маршрутка остановилась, и раздвижная дверь отползла в сторону. Егор вышел и оказался за столиком в черно-белом кафе.

Рыков попросил Егора отдать ему проездные документы. Промолчав, Егор хмуро уставился на Настю. Отойдя к барной стойке, Рыков разговорился с улыбчивым пианистом Сэмом.

— Поцелуй остается поцелуем, — напомнил Егор.

Глаза Насти провалились и совершенно почернели. Она резко бросила ему в лицо:

— У аптеки, пожалуйста!

Егор проснулся. Маршрутка остановилась. Пригнувшись, Настя направилась к выходу. Егор вскочил.

— А ты куда?

— Тебя проводить.

Настя поморщилась:

— Не сегодня. У аптеки ждет Рыков.

Егор понуро осел. Дверь захлопнулась за Настей. На выступе потолка:

«Говорите громко, отчетливо и заранее!»

16

Как только Егор переступил через порог в прихожей, из кухни выскочила мать и сердито сверкнула глазами:

— Ну, наконец-то. Где шлялся?

— Нигде. — Разуваясь, сказал Егор.

— Случайно не на театральной площади?

— А если там. И что теперь?

— Ты как с матерью разговариваешь? — Вскинулась Наталья Алексеевна.

Из гостиной вышел сухопарый высокий отец с черной книгой в руке и, наклонив к плечу голову, внимательно посмотрел поверх очков на сына.

— Вадим, скажи ему, пусть перестанет грубить.

— Успокойся. — Глядя на Егора, отозвался он. — Ничего страшного. Он перестанет.

— Он ведь был там. Со своей бедовой Настей.

— Она не моя.

— Ты был на театральной? — Спросил отец.

— Заколебали уже. Меня там не было.

— Если не там, то где? — Допытывалась мать.

— С Чадом резался в киберпанк и в покер.

— По глазам вижу: врет. — Мать поспешила на кухню к подгоравшим свиным котлетам.

Егор принюхался:

— Ну вот, опять…

— Зайди в гостиную.

— Я устал. — Попытался увильнуть Егор. — Глаза слипаются. С ног валюсь.

— Не развалишься.

Понурый Егор последовал за отцом.

17

У окна на столе пылилась Уиджи. По телевизору шла «Касабланка».

— Как по заказу. — Покосившись на экран, Егор усмехнулся.

Вадим Витальевич недоуменно посмотрел на Егора:

— Ну и как покер?

— Не мой день. — Егор вздохнул.

Отец вгляделся в угрюмое лицо Егора:

— Ты был на митинге? Только не вешай лапшу. Все равно ведь узнаю. Если не от живых, то… от других.

— Господи! — Облокотившись о колени, Егор схватился за голову. — Ну почему ты такой? А?

— Ты о чем? — Вадим Витальевич нахмурился. — Мало того, что ты конченый некромант, так еще и работаешь на пришельцев. Неужели тебе не противно?

— Свобода не снаружи, а внутри. Привыкаешь ко всему.

— Ко всему?! — Вскинулся Егор. — Ну, уж нет. Это уже за гранью.

— Хочешь жить?

— Как ты? Уволь.

— Гм… — Отец с кривой усмешкой покачал головой. — Жизнь заставит, по-другому запоешь. Возмешься за самую отвратную работу и еще «спасибо» скажешь. Это тебе не сказки Братьев Гримм. В жизни все жестко.

— Прогибаться и горбатиться на этих уродов? Ни за что. — Егор поднялся с дивана. — Мне за тебя стыдно. — Егор подошел к двери. — И горько. — Егор вышел.

18

— Мальчишка. — Вадим Витальевич вздохнул и зашагал по комнате, заложив руки за спину, глядя в пол.

От скрежета и грохота раздраженно задбребезжали оконные стекла. Поморщившись, Вадим Витальевич замер и прислушался. «Касабланку» замело белой рябью. Протяжно заревело и стихло.

— Да что же это? — Наталья Алексеевна с шумовкой застыла в дверном проеме.

— Ничего хорошего.

— Так он был на этом чертовом митинге?

— А черт его знает.

— А тогда о чем вы говорили?

— Стыдил меня. Возмущался. — Калганов криво усмехнулся.

— Вот говнюк. Неужели так трудно понять, что пришельцы — это всерьез и надолго. Надо приспосабливаться. Стерпеться.

— Он еще слишком молодой и горячий. В романтическом угаре. Со временем успокоиться. Перестанет биться головой о стену. Никуда не денеться. Принюхается.

— А если заметут вместе с этой экстремисткой? И прозвище-то у нее расстрельное: АКА

— Как автомат Калашникова?

— Ведь до беды доведет Анастасия Константиновна Астахова. Вскружила парню голову и вертит им. А он же ни черта не понимает. Или не хочет.

— Не кипятись. Он парень не промах. Котелок у него варит.

Махнув шумовкой, жена ушла дожаривать картошку с котлетами.

19

Калганов закружил по комнате.

— Пахнут деньги или не пахнут? — Спросил он себя.

Слова Егора расстроили и уязвили. Для Егора он пропащий и конченый. На него нашло и придавило болезненно острое ощущение отчужденности и ненормальности. Когда он устроился в «Некромант Гарант Сервис», многие раззнакомились с ним и стали чураться.

В том числе и профессор философии Игорь Николаевич Навроцкий. Однажды, спеша в «НГС», Калганов встретил Навроцкого неподалеку от площади Ленина и Белого дома. Оживленно разговаривая со смуглым увальнем, Навроцкий посмотрел сквозь Калганова и прошел мимо.

— Со мною вот что происходит. — Пробормотал Калганов, кружа по комнате и накручивая себя. Раздражала бумажка на полу.

А другие стали наоборот набиваться в друзья. Да тот же Лев Николаевич Миллер, крючкотвор из городской администрации. Раньше он смотрел на Калганова с презрительным недоумением. А теперь он почтительно и льстиво улыбался, лебезил и заманивал в гости. А ведь он втайне ненавидел Калганова. И чем назойливей он подлизывался, тем острее и тише ненавидел. Если Калганова уволят, такие «друзья» как Миллер тотчас отвернуться от него и перестанут его замечать. И Миллер понимал, что Калганову это известно. Вот поэтому Миллер с таким упоением и так самозабвенно расстилался и заискивал перед ним.

А может, психануть и уволиться? Податься в дворники. Подружиться с метлой. Проклятая бумажка. Или стать свободным некромантом.

— Так пахнут они или не пахнут? — Калганов поднял с пола кассовый чек. Пицца пепперони из «Додо Пицца» на Театральной. Значит, Егор был в центре. Поздравляю его, соврамши.

— Попахивают. Ну и что? Не берите в голову. — Отозвался бледный голос.

Началось… Досадливо нахмурившись, Калганов оглянулся.

20

За столом, глядя «Касабланку», сидела прозрачная женщина. На бледном овале лица западали щеки, и выступал подбородок. Надпереносье разрезала вертикальная морщина. Выпуклые глаза лихорадочно поблескивали.

— А что-нибудь другое? — Скучным голосом спросила Нина Ростовцева. Рука потянулась к пульту и прошла сквозь него. — Все забываю, что я призрак. — Ростовцева вздохнула. Она вся расползалась, словно была отражением кривого зеркала или картиной Пикассо.

— Вы записывались?

— Я не могу три недели ждать.

— Прием окончен. С ног валюсь.

— Не развалитесь. — Кривая улыбка сползла к подбородку. Ростовцева небрежно поправила ее.

— Донимаете даже во сне.

— Сочувствую. — Скучным голосом сказала женщина

— В туалете подстерегаете. Недавно вынырнул из унитаза сантехник четвертого разряда. И стал честить свою вдову. Я послал его к черту. И пригрозил духом забвения. Слесарь обрызгал проклятиями. Потек заливной клапан бачка. А у меня то запоры, то кактусы. Смешно? Да?

— Чуть-чуть. — Тихая улыбка заскользила вниз.

— Что с вами? Прямо на глазах расползаетесь.

— Это меня муж так: случайно пришиб и неслучайно расчленил. — Она поморщилась. — Он записался к вам назавтра.

— Николай Васильевич?

Женщина кивнула:

— Душу ему оставьте. Пусть мучается. А то ведь успокоиться. Какую-нибудь глупышку охмурит, напьется и отправит на тот свет. Он же не в себе. А от водки звереет. Все орет: раздавлю, убью. Вот и… — Она вздохнула. — Да и жалко его… отчасти. Без души ему будет еще хуже. — Мысли у нее расползались так же, как и тело.

— Жалко? Он же вас убил. — Опешил Калганов.

— Значит любил.

— Ты опять что ли? — В дверном проеме выросла и застала врасплох жена.

21

Жена посмотрела на стол за спиной Калганова. Тихо прошуршала штора. Балконная дверь приоткрылась.

— Он здесь?

— Кто?

— Дед Пыхто

— Здесь никого нет. Хватит тебе. — Вадим Витальевич обернулся. За столом было пусто.

Телевизор перключился на другой канал. Дикторша со светлой копной волос и совершенно черными глазами резким голосом сообщила:

— На театральной площади прошло сборище радикалов, которые призывали к смещению законной власти. Силы правопорядка подавили митинг и очистили площадь.

На экране в растерянной толпе мелькнули девушка и Егор. Они убегали прочь. «Показалось». — Решил Калганов. Спину обжег холодок.

— Ты же обещал, что их больше здесь не будет.

— Так никого и не было.

Дернув плечом, жена фыркнула:

— Ну да. Не было… За что мне это? — Простонала она. — Сын ненормальный и муж ничем не лучше.

— Зато ты нормальная дальше некуда. — Калганов захлопнул и запер балконную дверь. На ладони осталась серая пыль от шпингалета.

— Что-что? — Наталья Алексеевна недоуменно уставилась на мужа.

— Я видел тебя с немолодым пришельцем.

— Ты бредишь что ли? — На бледном лице задрожала кривая улыбка.

— Позавчера вечером. Вы сели в белый Мерседес и сорвались в сторону центра. И ежу понятно, почему я так легко и просто устроился в «НГС». — Он сверкнул на жену глазами поверх очков.

— Ничего ты не понимаешь. Ничего. — Вскинулась жена. — Ты слишком много времени проводишь с ними. — Она оглядела комнату. — Скоро сам будешь как призрак. Вот тебе и мерещиться не пойми что.

— Ладно, ладно. Успокойся. Не звени. — Калганов поморщился, сожалея, что брякнул лишнее. — А то уши заложило. Чего зря теперь…

— Да разве с тобой… — Наталью Алексеевну оборвал раскатистый грохот, на который тотчас отозвались оконные стекла

Замерев, муж и жена переглянулись.

— Опять что-то пригорает.

— Котлеты ведь… — Жена бросилась на кухню.

— Я как подгоревшая котлета. — Калганов вздохнул.

22

Упав на кровать, Егор нажал на пульт. В комнату ворвался «Портисхед». Потолок, точно дверь маршрутки, отодвинулся в сторону. Егор оказался «У Рика».

Напротив Егора за столиком Настя из большой белой тарелки с иволгами на ободке уплетала что-то похожее на подгоревшую свиную котлету с овощным рагу.

— Что это? — Спросил Егор.

— Твоя душа. — Настя подняла на Егора совершенно черные глаза.

— Егор! Ужин стынет. — Крикнули со сцены, где «Портисхед» вместе с пианистом Сэмом и оркестром исполняли песню «Дороги».

Егор проснулся.

— Разве это может быть ошибкой? — Грустным контральто спрашивала Бет Гиббонс.

Опустив ноги на пол и облокотившись о колени, Егор схватился за растрепанную голову. Она гудела, кружилась и раскалывалась. Мутило от металлического привкуса во рту

— Проклятая ведьма.

Грянул рингтон «Полет Валькирий».

— Как все прошло? — Спросил Тимур. Маленького тщедушного Чада замыкало на рослых крепких девушках, влекло к Брунгильдам. — Не замели?

— Едва не умыкнули душу.

— Как так?

— Не по телефону.

— Но она на месте?

— Вроде бы. — Егор провел ладонью по груди. Хотя душа могла уйти и в пятки.

— Ты уверен? На всякий пожарный проверься. А то без души, как без воды. У меня знакомая пловчиха с третьего курса физвоза, чтобы сбросить вес временно удалила душу. Ну и закисла, махнула на себя рукой и бросила спорт.

— Зато похудела.

— Видел тебя на театральной.

— А ты что там забыл?

— После «Бургер-Кинга» проходили мимо с Павловой. Анна сказала, что ты доиграешься.

— Кар–кар. Ну и каркуша.

— Ты когда меня активируешь?

— А тебе это больно надо? Можно ведь нарваться. Я-то из-за Насти лезу на рожон. А ты чего ради?

— Ради светлого будущего… Хе-хе… Хочется встряхнуться и пробежать по лезвию бритвы.

— А если споткнешься и лезвием по яйцам?

— Хватит тень на плетень наводить. Ты же обещал.

— Настя перетрет кое с кем, тебя проверят.

— Я чист как стеклышко. И близкие страшно далеки от варягов. Гм… Это не камешек в твой огород.

— Егор! — Мать вошла в комнату и поморщилась. — Оглохнуть можно. — Пультом приглушила «Портисхед» — Все остыло уже.

— Постучаться трудно?

— Закругляйся. — Мать ушла.

— Достала уже.

— Она звонила.

— Ну и?

— Я сказал, что ты только что свалил… Кажется, не поверила.

— Она такая.

23

Намыливая руки, встрепанный Егор посмотрелся в зеркало. Лоб морщился и прыщавился. На смуглом простоватом лице под мутными глазами темнели круги. Да уж. Далеко не Рыков и тем более не Хамфри Богарт. В зеркале за спиной померещилась и криво усмехнулась шляпа с сигаретой в зубах. Егор вышел из ванной комнаты.

Моя посуду, мать смотрела «День сурка». Шагнув с тротуара на дорогу, метеоролог Фил угодил ногой в глубокую ледяную лужу и промочил ботинок. Страховщик Нед обидно рассмеялся.

Егор с отвращением посмотрел в тарелку. Вспомнил уплетавшую душу Настю.

Доедая котлету, отец вгляделся в лицо Егора. Так все-таки был он там или не был?

— Больше ничего нет что ли? — Спросил Егор

— Ну, как же. Лобстеры, королевские креветки, черная икра, устрицы, трюфель, ростбиф, хамон, фуагра. — Глядя на экран и протирая кухонным полотенцем кастрюлю, сказала мать.

— Понятно. — Егор вздохнул… Пережевывая подгоревшую котлету с пережаренной картошкой, Егор вспомнил, что Чад рассказывал о гурманах, которые лакомяться своей душой. Замутило. Поморщился. — Что? — Егор переглянулся с отцом. С усмешкой покачав головой, отец бросил взгляд на экран телевизора. Егор отодвинул тарелку. — Спасибо.

— Уже? — Спросила мать.

— Что-то нехорошо мне. — Егор вышел.

Наталья Алексеевна вздохнула:

— Ох, Егор, Егор… Допрыгается он.

— Хватит тебе. — Калганов поднялся из-за стола. — Ничего с ним не случиться.

— Ты уверен? А если все-таки случиться? Я ведь не переживу. — Наталья Алексеевна поморщилась и скривила дрожащие губы. Вот-вот заплачет.

— Все обойдется. — Калганов обнял жену… и увидел сидевшую за столом Пушкареву. Впившись в Калганова красными глазами, старуха усмехнулась.

— Кого ты там увидел? — Жена обернулась и тоже посмотрела на стол

— Никого. — Калганов вышел из кухни.

— Кто там? — Испуганно крикнула жена. Вадим Витальевич промолчал. — Сколько это будет продолжаться? А? — И зазвенела разбитая тарелка.

— Истеричка… — Поежившись, тихо сказал Калганов.

Из закрытой маленькой комнаты доносилось грустное контральто. На дверной ручке висела табличка: «Не входить. Опасно для жизни».

24

Войдя в гостиную, Вадим Витальевич закрыл дверь и огляделся:

— Ты где? — Прошуршала штора. — Хватит в прятки играть.

— Разве это может быть ошибкой? — Просочилось из комнаты сына.

Калганов упал в кресло и задумался. «Мне за тебя стыдно и горько», — опять резануло и расстроило. Разжигая тревогу, придавило ощущение собственной ничтожности и никчемности. Неужели он такой пропащий? Обожгло страхом. Калганов растерянно огляделся, словно безнадежно заблудившись.

Жизнь прошла среди призраков и призрачных хлопот. Вот зачем он женился? Таким как он надо жить одному. Или… Он вспомнил своего наставника Антона Петровича Холодова. Тот расстался с женой и сошелся с призраком Марины Цветаевой. Цветаева говорит ямбами, а Холодов млеет. «Всегда любовь и грусть — сильнее смерти». Они занимаются астральным сексом.

— Это лучше физического. — Признался Холодов.

— Смахивает на некрофилию. — С усмешкой брякнул Калганов.

Холодов поморщился:

— Я тоже так думал. Эта мысль меня угнетала и грызла. Но Марина меня успокоила: «Смерть — это нет, смерть — это нет. Смерть — это так». Она торопит меня на тот свет. Ведь там мы еще сильнее сблизимся. Нет. Это не влечение к смерти. Это из другой оперы. Марина живее всех живых. А какие у нее стихи. Закачаешься.

— Извини.

Может и мне закрутить с кем-нибудь вроде Ахматовой, Фридой Кало или Айседорой Дункан? Он подумал о расползавшейся Ростовцевой и поежился. Только не такую абстрактную в стиле Пикассо или Бэкона. Он стал тасовать в уме женские призраки, с которыми ему приходилось волей-неволей пересекаться. И запутался.

— Уж сколько их упало в эту бездну, разверстую вдали, — сказал сам себе Калганов и, покоробившись, поежился. Он почувствовал себя призраком. С кем поведешься, от того и наберешься. Калганов не заметил, как оказался в маленькой комнате…

25

Пронзительный голос жены давил на уши и сворачивал их в трубочку:

— Ну что ты за человек такой? Болтаешься по жизни как дерьмо в проруби. Страдаешь некромантией. В квартире развелось призраков, больше чем тараканов. А ночью они роняют стулья, хлопают дверьми, открывают воду, скрипят половицами, бормочат, скрежещут зубами и все стонут, стонут. Тут что ихняя общага? Зачем тогда променяли центр на окраину? Божился ведь: они сюда ни ногой. И что? Их стало еще больше. К призракам центра примкнули призраки спального захолустья. Ну и кто ты после этого? Как тебя назвать?

— Ну, все что ли? — Калганов уставился на жену. Ее искаженное лицо подергивалось и полыхало. Жена зашлась в истерике и гневе. Успокаивать и урезонивать — бесполезно. Оставалось только ждать, когда она провизжиться и выдохнется.

— Папа — кака? — Поднявшись и держась за бортик кровати, малыш засмеялся. — Папа — кака!

— Ну что? Довольна? — Вадим Витальевич укоризненно посмотрел на жену.

На ее лице задергалась кривая усмешка:

— Устами младенца…

— Папа — кака! Кака — папа! — Подпрыгивая и хлопая в ладоши, со смехом стал восторженно повторять Егор.

— Прекрати! — Резко осадил Калганов.

Егор испуганно вздрогнул. Его лицо скривилось и сморщилось. Он заревел, протяжно подвывая. Из глаз брызнули слезы.

— Ну, вот довел ребенка. — Вскинулась жена.

— Папа — кака. — Рыдая, с обидой и отвращением проскрипел Егор.

— Каким я был для него, таким и остался. — С горькой усмешкой сказал сам себе Калганов, сидя в кресле и вспоминая.

Наталья Алексеевна бросилась успокаивать малыша. Но он все плакал, делая судорожные прерывистые вздохи, багровея и задыхаясь в удавке истерики. Он никак не мог прореветься. Но вот он замолчал и, раскрыв рот, с изумлением вытаращился на дверь. Лицо малыша разгладилось и вытянулсь.

Калганов обернулся. В дверном проеме пританцовывал призрак в клетчатом пиджаке и широких брюках, жонглируя канотье, ярко-желтым тупоносым ботинком и рыжей вихрастой головой. Вместо нашлепки на носу краснел помидор. Бледное лицо комкали мелькавшие гримасы.

— Кто там? — Наталья Алексеевна бросила тревожный взгляд на дверь.

Калганов растерянно взглянул на малыша. Тот расплылся в улыбке, захихикал и захлопал в ладоши.

— Дядя — кака. — Восхитился Егор. — Кака, кака!

Желтый ботинок упал на пол. Голова в канотье насадилась на шею. Обиженно нахмурившись, клоун махнул рукой и исчез… Когда Олег Константинович Карандышев на цирковой арене смешил зрителей, у него остановилось сердце.

— Дядя?! Какой еще дядя? — Наталья Алексеевна тряхнула ребенка за плечи, словно вытряхивая душу. — Нет там никого! Нет! — Егор — в громкие слезы. А вслед за ним — и Наталья Алексеевна. Вырвав Егора из кроватки, она судорожно прижала его к себе и осыпала мокрое сморщенное личико виноватыми поцелуями. — Почему ты пугаешь маму? Ты же не кака, как твой пропащий папаша.

— Уймись.

— Папа — большая прибольшая кака, а Егор — нет. Он мальчик хороший. — Наталья Алексеевна стала покачивать Егора на руках.

— Замкнуло. — Калганов оставил комнату и потом квартиру. К нему прицепился Карандышев.

26

Заискивающе заглядывая в лицо Калганова, Карандышев говорил с еврейским акцентом, проглатывая «р»:

— Перед скоропостижным уходом я оскорбил Катюшу… и ударил ее. — Голос дрогнул. — Я так виноват перед ней. Так виноват. — Горестно вздохнул. — Мне так плохо без нее. Так плохо. Пусть она меня простит. Если сможет, конечно. Ведь она такая гордая. Такая гордая. И обидчивая.

— Это ваша супруга?

— Ну, вот еще.

— Дочь?

Клоун отрицательно покачал головой.

— Кошка. Катерина Ивановна. — Карандышев всхлипнул.

27

«У Рика» Калганов заметил Егора за столиком. Егор с оторопью смотрел на жадно евшую Настю. Надо подойти к Егору и сказать, что я не полная кака. Решил Калганов и тут увидел Пушкареву.

Она сидела у сцены, впившись глазами в Калганова. Старая ведьма усмехнулась некроманту. Калганов сел напротив нее.

Одно время они встречались. В то время Пушкарева была обаятельной стройной девушкой Потом Пушкарева ударилась в черную магию. Сошлась с демоном и страшно изменилась внешне и внутренне. Ее душа покоробилась и почернела. Когда демон бросил ее, Пушкарева решила стать Калгановой. Но некромант послал ведьму к черту. И к тому же он был обручен. Осыпав проклятиями и плюнув в лицо, Пушкарева исчезла из жизни Калганова. И вот спустя столько лет она вернулась. Как терминатор.

— Дули Уилсон пел унылым контральто:

— И когда двое влюбленных обручаются, они все еще говорят: «Разве это может быть ошибкой?»

— Чего тебе?

Ведьма скривила губы:

— Какой ты грубый. Не рад, что ли?

— Ну?

Пушкарева осмотрелась:

— Шум. Гам. Дым. Может, лучше у тебя на кухне?

— Нет! — Калганов содрогнулся и пришел в себя.

28

В топкую тишину комнаты с громким клацаньем жадно вгрызались часы над дверью. На них нащелкало тридцать пять минут второго. Оторвав себя от кресла, Калганов вышел в коридор. В горле пересохло от тревоги.

За кухонным столом растеклась темная фигура. Калганов потянулся рукой к выключателю.

— Оставь. Зачем нам свет?

Калганов сел напротив незваной гостьи. За спиной загудел холодильник.

— Чего приперлась?

— Егор и его подруга отправили меня на тот свет. Мне нужна компенсация

— Какая?

— Душа Егора.

— Убирайся прочь старая ведьма.

— А ты большая пребольшая кака… Папа — кака, кака — папа.

— Проваливай. — Калганов сжал кулаки и челюсти

— Жди большой пребольшой каки.

— Лыко-мочало что ли? Опять проклинаешь и наводишь порчу? Смени пластинку.

Сухо щелкнуло, и Калганов зажмурился от резанувшего по глазам света…

Призрак исчез. На кухне появилась Наталья Алексеевна:

— Сколько это будет продолжаться? Утром вызову устранителя призраков. Может он и от тебя избавит

— Какая же ты… добрая. — Калганов вышел. Обиженно зазвенела разбитая вдребезги тарелка. Калганов покачал головой. — Сама доброта.

В гостиной он осел в кресло и, переплетя пальцы, погрузился в тревожные мысли. Часы грызли тишину. С трудом оторвав себя от кресла, он разложил диван и, не раздеваясь, лег навзничь.

29

Музыка «Портисхед» зашвырнула Егора в кафе. Настя доедала душу.

— Вкусно?

— Как трава. — Настя облизнула губы. — Мне бы остренькую.

— Как у Рыкова? — Егор криво усмехнулся.

— У него уж очень жгучая. Как перец чили.

Егор огляделся и вздрогнул. Сердце екнуло. У сцены и пальмы в кадке сидели ведьма и отец. Егор поднялся и, поправив шляпу, затушил окурок в блюдце.

— Ты чего? — Черные глаза оторвались от тарелки и вскинулись на Егора.

— Надо поговорить с… — Тряхнули за плечо. Егор очнулся в большой аудитории. В лицо ухмылялся Чад.

— Неужели так скучно? — Спросил Навроцкий с трибуны.

— Да нет, конечно. Продолжайте. — Брякнул Егор, растерянно озираясь. Мистика. Заснул в комнате, а проснулся на лекции. Ну и ну.

Аудитория засмеялась.

— Выдалась бессонная ночь? — Глаза философа слегка косили и смотрели на Егора как бы украдкой.

— Читал Бертрана Рассела. — Рассеяно сказал Егор лишь бы что-то ответить.

Все опять засмеялись.

— Ага. Читал он. — Павлова усмехнулась. — Театральная площадь как зеркало русской революции.

Егор покраснел:

— «Дура на шее». Вот что я читал.

Чад с натянутой кривой улыбкой взглядывал то на Егора, то на Павлову.

— Интереснее « Идиот». — Резко ответила Павлова.

— А как тебе Алексей Толстой «Гадюка»?

— Уж лучше тогда Апулей «Золотой осел».

— Брейк, книгочеи. — Сказал Чад. — А то вы так до Маркиза де Сада договоритесь.

Поднялась и прокатилась очередная волна смеха.

— Тишина! Успокоились! — Потребовал Навроцкий. — Тут вам что цирк-шапито?

Недоверчиво озираясь, Егор гадал: это сон или явь? На последнем ряду сидел костлявый человек с красными пятнами на тонкой длинной шее и с испанской бородкой на остром зеленоватом лице. Сцепив пальцы в замок, он угрюмо исподлобья смотрел на Егора.

Егор отвернулся и поежился.

— А это что еще за Кощей? — Тихо спросил Егор.

— Где? — Встрепенулся Чад.

— Наверху у окна. Пятнистый такой.

Чад обернулся и посмотрел туда. Недоуменно пожал плечами:

— Да нет там никого.

— Как это нет? — Повернушись, Егор уставился на пустое место у окна. — Он же только что там… — Егор осекся. Внутри что-то перевернулось. Затылок и тыльные стороны ладоней обожгло. Егора замутило.

Он тотчас вспомнил, что однажды сгоряча бросил в лицо отцу:

«Слава богу, что я не такой как ты»,

«А ты уверен?» — Тогда отец усмехнулся.

— Уверен. — Пробормотал Егор, глядя на пустое место у окна.

— Ты бы завязывал. — Сказал Чад.

— С чем?

— С Бертраном Расселом.

— Постараюсь.

А если это все-таки… Что там ведьма говорила о ручном сне?

— Все это было, было и прошло. — Сказал сам себе Егор.

— Что-что? — Чад покосился на Егора.

— Ничего. Слушай Навроцкого.

— С тобой послушаешь. — Проворчал Чад.

30

Скучный голос фиолософа притащил Егора в «НГС». В кабинете за столом клевал носом отец. Вадим Витальевич заснул и увидел Наталью Алексеевну. На кухне у окна она разговаривала по смартфону.

«С Кассандрой что ли? — Предоположил Егор. — А может со своей Парамоновой».

«Похоже, что с черноглазом». — Подумал отец.

Что?! У Егора внутри перевернулось и заныло. Отец с дуба рухнул? Угорел? Нет. Только не мать. Она не такая. Егора обожгла и стала душить ненависть к отцу. Чтоб ты сдох, проклятый некромант. Выстрелом грянул звонок.

Аудитория оживилась и зашумела. Зевая и потягиваясь, все стали собираться и подниматься. Переговариваясь, хлынули в коридор.

— Продолжение следует, — Предупредил Навроцкий. — Вас ждут Гегель и Кант.

Собравшись с духом, Егор подошел к философу.

— Вопросы? — Глядя вниз, Навроцкий аккуратно складывал бумаги в черный потертый портфель.

— Почему вы перестали с ним общаться?

Вскинув косой взгляд на Егора, Навроцкий тотчас опустил глаза.

— Категорический императив. — Навроцкий защелкнул замок портфеля.

Егор направился к двери.

— Ты бы не увлекался митингами. — Остановил философ. Егор растерянно обернулся. — Все это опасно. — Философ глядел в пол. — И совершенно бессмысленно.

— И что теперь? Сложить руки и протянуть ноги?

Посмотрев на Егора, Навроцкий тихо усмехнулся и опять опустил глаза:

— Надо переждать.

— И долго?

— Юстинианова чума длилась два века. И ничего. Пережили.

— Они хуже чумы. — Уперся Егор.

Навроцкий поднял взгляд на Егора:

— Что отец?

— Работает. — Егор криво усмехнулся.

— Может быть, так и надо. Принять то, что невозможно изменить. — Пряча глаза в пол, сказал Навроцкий.

— Ни за что! — Отчеканил Егор и вышел.

31

Живот забурлил, вздулся, болезненно и остро сократился… Зайдя в уборную, Егор заперся в дальней кабинке. На стене за унитазом черным маркером: «Я здесь сидел и долго плакал. Я мало ел и много какал». А на дверце — красным: «Смерть космическим оккупантам!». Раздраженный кишечник протяжно протрубил.

— Проклятая ведьма!

Принять то, что невозможно изменить. Вспомнился прячущий глаза Навроцкий. «Если не можешь изменить обстоятельства, измени отношение к ним». Оправдываясь, прикрывался отец Аврелием. У отца цитата была на все. Любую какаху он обернет в красивую фразу. Для дурного поступка найдет благородный предлог.

Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить. И дай мне мудрость отличить одно от другого. Вслед за немецким богословом тупо повторяет общество анонимных бражников. Загвоздка в мудрости. Вся молитва — это насмешка над недалеким обывателем. Ведь известно, где отъявленные мудрецы: в кремле и в психушке. Вот и гадай, что тебе нужно: спокойствия или мужества?

Как бы отвечая, кишечник мяукнул, вздулся и, забурлив, остро сократился. Пришлось вернуться на унитаз.

— Проклятая ведьма. — Егор поморщился.

— Спокойствие, только спокойствие! — Отозвалась Пушкарева.

Егор захолонул. Свет заморгал и словно покрылся желтой ржавчиной. Обдало зябким холодом. Приближаясь, зашаркали осторожные шаги. Дверцы заскрипели и застучали.

— Это не смешно. — Сказал Егор.

Шаги оборвались. Свет окреп, стал ярче. И задышалось легче.

Спокойствия или мужества? Обстоятельства или отношение к ним? Полоскалось в голове, пока Егор мыл руки. Он поднял глаза на зеркало и вздрогнул.

— В аудитории кощей пятнистый, в туалете — ты. Да что со мной? — Егор плеснул ледяную воду в лицо. Но за спиной все так же торчал призрак. Лицо Егора исказилось. — Но почему? Я же был совершенно нормальным.

— А как же «дядя-кака»? — Напомнила ведьма.

— Мать сказала, что это был сон.

— Мать еще та штучка-дрючка. Не зря же за ней волочиться сам Волак и…

— Тебе чего надо? — Резко оборвал Егор.

— Сущий пустяк: душу.

Под пятачок призрака Егор сунул кукиш.

Ведьма укоризненно покачала головой:

— Придется о Насте рассказать оккупантам. Ее отправят на тот свет в тюрьму для призраков.

— Мне надо подумать.

Ведьма вздохнула:

— Даю тебе три дня. — Она исчезла.

32

Весело вошли Чад и видный Денис Филинов. Филин со снисходительной улыбкой поздоровался с Егором. Он смотрел на Егора свысока. Его донимала состоятельная подруга, которая была намного старше его. Девятова рассекала на черном Порше Кайен, водила Филина в рестораны и клубы и страшно ревновала. Грозилась убить Филина, если он ей изменит. Филин за глаза называл Девятову старой стервой и за ее счет развлекался с Яной. Все недоумевали: как похожий на Бена Аффлека Филин мог влюбиться в такую невзрачную девушку. Студентки шептались, что это черная магия. Бабушка Яны якобы была колдуньей. Но все это были домыслы. Никто не знал: почему Филина замкнуло на Яне. Даже сам Филин. «Чужая душа — потемки, а своя и подавно» — Растерянно улыбаясь, оправдывался Филин.

— Ты с кем тут тихо вел беседу? — Спросил Чад.

— Тебе послышалось. — Сказал Егор

Филин и Чад переглянулись.

— И мне тоже? — Спросил Филин.

— Выходит, что так. — Сказал Егор.

— Ну да, ну да. — Филин с усмешкой уставился на Егора. — Ты когда с Настей познакомишь? А? Чад говорит, что она симпотная. Пять баллов. Надо убедиться. А то вдруг Чаду привиделось.

Егор нахмурился:

— Забудь. — Он вышел, грохнув дверью.

33

— У него определенно не все дома. — Филин выщелкнул из пачки сигарету.

— Так если батя некромант. — Чад затянулся. — Тут волей-неволей… — Он с присвистом выдохнул дым в потолок.

— Даа… Не повезло. — Филин выщелкнул огонек из старой серебряной зажигалки и прикурил.

— Как там Галина Викторовна?

— Она чуть не убила меня. — Филин усмехнулся.

— Да ты что? — Встрепенувшись, Чад навострил уши и впился глазами в лицо Филина.

Филин заговорил, растягивая слова. От раскатистого грохота и трубного рева задребезжали окна.

Вздрогнув, Денис выронил сигарету:

— Что за черт. — Он нерешительно уставился на пол

Замерший Чад прислушался:

— Да что это? — На лице Чада застыла бледная улыбка.

— Не знаю. И знать не хочу. От этого грома мороз по коже. — Все-таки подняв с пола сигарету, Филин дунул на фильтр и затянулся.

— Мне тоже не по себе. — Чад поежился.

— Девятова уверяет, что это… — Голос Филина потонул в грохоте и реве. Еще громче и злее задребезжали окна. Из пальцев Дениса выскользнула сигарета.

— Сочиняет. Тоже мне Лукьяненко нашлась. — Чад недоверчиво вытаращился на Филина. — Бред какой-то. Они, конечно, черти, но не до такой же степени. Они же не совсем еще.

— Ты уверен? А может совсем. — Затушив сигарету ногой, Филин закурил другую. — Кто знает, что у них на уме. И какого рожна им нужно.

— Так она все-таки увидела тебя с Яровой? — Чад вгляделся в лицо Филина. — И что было?

— Трагикомедия. — Филин усмехнулся и заговорил мурлыкающим певучим голосом ученого кота.

34

Егор шел по коридору и оглядывался. Он боялся увидеть ведьму. «Самый неприятный страх — это страх появления страха». — Вслед за Рыковым часто повторяла Настя.

Прислонившись к стене и упершись ногой в стену, на гитаре бренчал Савелий Ларчин в черной майке. Он смахивал на Франкенштейна. Длинный русый хвостик на затылке перехватывала черная заколка-череп. На бледном вытянутом лице чернели круглые съехавшие на кончик носа очки Кота Базилио. Выпирали надбровные дуги, скулы, подбородок. Закатив глаза на потолок, Ларч пел глухим голосом:

— И, вроде, жив и здоров. И, вроде, жить, не тужить. Так откуда взялась печаль?

Обхватив себя руками и недоуменно поджав губы, Ларча слушала девушка со светло-голубыми волосами. Рядом с ней стояли двое однокурсников Егора. Почесывая обвисающий кадык, усмехался полный с оплывшим лицом Нехлюдов по прозвищу холодец. Кивая светлой вихрастой головой и отбивая такт ногой в армейском полуботинке, беззвучно подпевал Развалихин в клетчатом пиджаке и в полосатом шарфе, обернутом вокруг длинной тощей шеи.

На раскатистый грохот отозвались оконные стекла. Погруженная в толстую книгу Жанна Ханжина, вздрогнула и уронила «Щегла». На остром побледневшем лице тускло сверкнули очки в черной оправе.

— Да что там творится? — Сдвинув густые черные брови и тряхнув смоляными волосами, низким голосом проговорила крупная крепкая историчка. Надежду Викторовну Левину за глаза называли Дамой червей или истеричкой. — Когда это закончится?

— Когда они скупят все души и сны. — Савелилй медиатором провел по струнам. Они отозвались аккордом ми минор.

Глаза Левиной сердито сверкнули. Савелий ухмыльнулся ей в лицо.

— Опять гитара? Ты чего нарываешься? Тебя за ухо в деканат отвести что ли?

— Почему за ухо? — Большие оттопыренные уши Савелия покраснели.

— А вот и он.

Поправляя затемнные очки, приближался сутулый Герыч. Так студенты прозвали декана Геннадия Евгеньевича Рохлякова. Он был похож на Бориса Стругацкого, а так же на советского инженера. Говоря, запинался и бегал глазами, как у кота, — настенные часы ходики.

Ларч спрятал гитару в чехол…

Егор мимоходом позвонил Насте:

— Увидимся?

— Я занята… Намечается кое-что.

— Так может и я с тобой? — Остановившись, Егор кивнул хромоногому Родиону Ципкину со скошенным подбородком, маленьким ртом и подозрительным взглядом. Припадая на ногу, он осторожно ковылял навстречу, словно боялся нечаянно споткнуться и упасть. Ципкин собирался рвануть в Америку и устроиться в «Гугл».

— Сейчас уточню. — Голос Насти отдалился, скомкался и стал неразборчивым. Резким лающим голосом отозвался Щелкунчик. У Анатолия Жвалова были мелкие кривые зубы, и изо рта несло гнилью. — В другой раз как-нибудь

— А-а… Понятно. — Обломали. Но, несмотря на раздражение и обиду, Егор почему-то ощутил облегчение. — Привет Жвалову.

— На связи, слухач.

Живот громко забурлил и вопросительно мяукнул. Кишечник откликнулся острым спазмом. Они направшивались на смекту, хилак форте, имодиум, активированный уголь. Взять у отца деньги, купить лекарства, поклевать в кафешке риса, а потом домой — на маршрутке. Нет. Лучше на такси. А то не дай бог прихватит по дороге. Так не хочется встречаться с некромантом. Он же ведь как подумает: «Вот презираешь меня, а деньги берешь». Но куда деваться. Форс-мажор. Проклятая ведьма. А вот и она. Ухмыляется у окна на лестничной площадке.

— Три дня. — Напомнил призрак.

Егор сбежал от ведьмы по лестнице.

35

Ожидая пациента, Калганов поглядывал на настенные часы. Задремав, он увидел на кухне у окна жену. Она разговаривала по смартфону и посмеивалась. А за окном по дороге за полной женщиной с тяжелым одутловатым лицом семенила похожая на игрушку маленькая собачка в синей курточке. Дома йоркоширского терьера покормят, и он заснет сном праведника. А мне даже во сне покоя нет. И у кого после этого собачья жизнь? А жена продолжала говорить и улыбаться. Зачем она этим занимается? Да еще с пришельцами. Чего ей не хватает? Господи, дай мне спокойствия… А может, все-таки мужества? Смириться или оказать сопротивленье?

— Конечно же, смириться. — Ответил тихий сочувственный голос. У стены на кушетке расползалась на фрагменты абстрактная Ростовцева. Участливо глядя на проснувшегося некроманта, она поправила серый платок на голове и тихую улыбку на лице.

— Как вы сюда проникли? Ведь все помещение под надежным защитным куполом.

— Дело житейское. — От усмешки у призрака перекосился рот. Ростовцева небрежно поправила его. — А вот и мой убийца.

Постучавшись и робко открыв дверь, в кабинет как-то боком вошел невысокий сутулый человек в сером пиджаке и черных штанах. Яйцевидную голову он вжимал в плечи. На морщинистом унылом лице подергивались и кривились поджатые тонкие губы, блуждали глубокие уставшие глаза. У Ростовцева был вид типичного клиента: затравленный, обреченный.

Редко, кто с душой расставался весело. Запомнилась смешливая беззаботная Балуева. А ведь ей было лет сорок, если не больше. Выпуклые глаза Валерии лихорадочно блестели.

— Зачем же вам удалять ее? — недоумевая, спросил Калганов.

— На душе легко. А без нее станет еще легче. Ха-ха-ха. — Похоже, у Балуевой были не все дома.

Осев на стул, Ростовцев тяжело вздохнул и, проведя ладонью по груди, болезненно поморщился. Призрак покачал головой и тоже вздохнул.

— Вы как? — Спросил Калганов.

— Не очень. Поскорей бы уж избавиться от нее что ли.

— Скажите ему: я не знаю, почему так получилось.

— Что получилось? — Калганов посмотрел на призрака.

— Что? — Вздрогнув и побледнев, Ростовцев бросил тревожный взгляд на некроманта и, резко обернувшись, уставился на кушетку. — Она что? Здесь? Да? — Привстав со стула, он судорожно провел ладонью по кушетке, словно смахивая с нее пыль. Дрожащая рука прошла сквозь призрака. Ростовцева передернулась и отодвинулась.

— Она говорит, что не знает. — «Куда ты лезешь, некромант пропащий?» — Мысленно одернул себя Калганов.

— Зачем вы так с собой? — Отозвался призрак.

— Не знает?! — Ростовцев вскочил. — А как рожать черноглазика знает? Шлюха! — Сказал Ростовцев кушетке. Призрак оплыл и растаял. — Она еще здесь? — Ростовцев покосился на некроманта.

— Уже нет.

— Ну и пусть. — Махнув рукой, Ростовцев упал на стул и, поморщившись, схватился за грудь. — Как же тяжело. Хуже, чем зуб. Избавьте меня от нее.

— Думаете, станет легче?

— А разве нет?

— Всякое может быть. В том числе и побочка.

— По боку вашу побочку! — Ростовцев вскочил с перекошенным лицом. — Хватит голову морочить. И без вас тошно. Достали уже. Я ухожу. — Он рванул к двери.

— Вернитесь. — Потребовал Калганов.

Ростовцев вернулся за стол. Калганов придвинул ему шариковую ручку и договор.

— А может лучше кровью? — На лице клиента задергалась усмешка. Нахмурившись, некромант промолчал. Рука клиента вскинулась… и замерла над договором. Шариковая ручка стала подрагивать. Оцепеневший клиент тупо уставился на бумагу.

— Ну? Что еще? — Сказал раздраженный Калганов.

Ростовцев оглянулся на кушетку, и черты исказившегося лица стали расползаться. Он передернулся.

— Гм… Не знает она. — Забормотал он и принялся расписываться.

— И еще тут… и сверху. — Калганов перевернул очередную страницу договора

— Не знает она. Не знает… — Глухо повторял Ростовцев, ожесточенно расписываясь, кончиком стержня шариковой ручки выцарапывая дыры, комкая листы, словно желая порвать договор. — Ну, все что ли?

Калганов внимательно пролистал договор.

— Пройдемте. — Сказал некромант.

36

Выйдя из-за стола, некромант открыл дверь в смежную комнату. Там стояло кресло похожее на стоматологическое. Рядом с ним на металлическом столе — стационарый извлекатель душ с процессором из черной материи.

Шелестя бахилами, Ростовцев вошел и уставился на извлекатель:

— Это не больно?

— Обычно нет. На всякий случай, выпишу лекарства от душевного расстройства. — Ростовцев взгромоздился в кресло. Калганов включил извлекатель. Тот загудел и замигал индикаторными лампочками. — Надо раздеться до пояса.

— Так бы сразу и сказали. — Поднявшись с кресла, Ростовцев швырнул свитер, рубашку и майку на кушетку. — Может, еще и штаны?

Возясь с прибором, Калганов промолчал. Вздохнув, Ростовцев вернулся в кресло.

Грудь и живот клиента облепили присоски.

— А вы уверены, что она там? А то мне кажется, что она в пятках. — Ростовцев криво улыбнулся.

— Она везде. И в груди и в пятках. — Калганов переключил тумблеры и застучал пальцами по клавишам клавиатуры. — Ну что ж, поехали.

Поднявшись из-за стола, Калганов попытался надеть на лицо клиента специальную маску.

Ростовцев отдернул голову:

— Что это?

— Наркоз.

— А без него никак?

Некромант покачал головой:

— Без него очень сильная побочка. И нестерпимая боль. От боли сходили с ума и накладывали на себя руки. Хотите протянуть ноги?

— Ну, вот еще. — Ростовцев посмотрел на ноги, лежавшие на подножке, и поежился. Маска опустилась на острое землистое лицо. Ростовцев судорожно вздохнул.

— Считайте до тридцати пяти.

— Так же как ей. — Пролепетал клиент. Глаза затуманились. Левая рука и нога конвульсивно дернулись. — А-а… Это ты. — Ростовцев уставился на некроманта тяжелыми глазами. — Извини, что сорвался. Без тебя так плохо. Ну и как там? Я так и думал. — Вздохнул. — Как ты могла? Ведь жили душа в душу. Мечтали о втором. И тут на тебе. А Василий-то от меня что ли? А то ведь не похож. Получился какой-то рыжий, в веснушках пузырь. Да еще и тихоня. Разве я такой? Ну, зачем ты спуталась с тварью из космоса? — Ростовцев всхлипнул. По впалым щекам поползли слезы. Левая рука и нога опять дернулись. — Без тебя так плохо. Хоть — в петлю. Милая моя, ненаглядная. — Уставившись на некроманта, лепетал спящий Ростовцев.

Некромант вспомнил жену, которая с игривой улыбкой вышла из «Сезама» под руку с солидным пришельцем и села в белый Мерседес премиум-класса… И подумал: может и мне как-нибудь сорваться и сделать со своей «ненаглядной» тоже самое, что и Ростовцев. Тотчас как бы воочию: улыбка на лице жены скривилась и стала сползать к подбородку. О чем я только думаю? Поежившись, он бросил взгляд на индикатор хода загрузки. Зеленая линия доползла до середины шкалы и остановилась. Душа взбрыкнула и заартачилась. Извлекатель натужно и сердито загудел. И зеленая линия сдвинулась с мертвой точки.

— Убей ее, убей. — Калганов обернулся. На кушетке усмехалась Пушкарева. — А потом — себя. А то на том свете и поговорить не с кем. Нам же есть что вспомнить. Как мы куролесили и ураганили. Не забыл мою кулебяку?

Вспомнив, как жевал и облизывал «кулебяку», Калганов передернулся:

— Чего тебе нужно?

На индикаторе загрузки: шестьдесят четыре процента

— Компенсацию.

— Мечты сбываются и не сбываются. Как ты вообще здесь оказалась?

— Так же как и Ростовцева. Ваша охранная система — фуфло. Так и передай Чо. Зря старались. Кстати… Видела Егора. Он к тебе намылился. Поздравляю. Егор стал таким же, как ты.

— Он говорил с тобой? — Голос Калганова дрогнул и упал. На индикаторе: девяносто процентов.

— За три дня он должен решить: или его душа, или жизнь АКА.

«Может нанять полубезумного Черногорова с рыжим ирокезом и бородой?»

— Свяжешься с призрачным убийцей и пожалеешь, Вадим Витальевич.

— Прочь из моей головы.

На девянста девяти процентах зеленая линия замерла. Установка натужно загудела.

— Хоть с квантовой начинкой, а все равно тормозит. Надежней и проще по старинке: черная магия и дело в шляпе. А с извлекателем — одна морока.

— Так что же Егор?

Раздался рингтон старого телефона.

— Легок на помине. — Ведьма исчезла.

Завершив загрузку и проверив, извлекатель затих. Калганов прошел в кабинет и взял со стола смартфон.

— К тебе можно?

— Обожди на крыльце.

— Что со мной? — Раздался слабый голос из другой комнаты. Некромант вернулся туда. Клиент с тревогой уставился на него. — Ну что?

— Все.

Ростовцев боязливо и недоверчиво покосился на извлекатель:

— А почему же так муторно? — Свесив ноги с кресла, Ростовцев погладил ладонью впалую грудь и поморщился.

— Фантомная боль. Бывает. После лекарства все как рукой снимет.

Ростовцев недоверчиво покачал головой:

— Мне стало еще хуже. — Дрожащими руками клиент застегнул черную рубашку. Замерев, Ростовцев недоуменно уставился на кушетку и наморщил лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.

— Что еще?

Ростовцев пожал плечами:

— Да сон этот… На кушетке сидела старая кубышка и требовала: или душу или автомат Калашникова. Побочка? Да?

Отделавшись от Ростовцева, Калганов позвонил Егору.

37

Заперев кабинет, Калганов направился по сумрачному коридору. Навстречу попался коренастый, с большой круглой головой на сутулых плечах Тур. Зябкий «черноглаз» поеживался.

Тускло улыбнувшись, техник уныло спросил:

— Как она?

— Середина на половину.

— Вот-вот… День не задался. — Тур вздохнул. — Все валится из рук. Движения и мысли хаотичные. Спотыкаюсь на ровном месте и на пустяках. Какой-то бред.

— Есть немного. — Калганов нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Хочу взять отпуск за свой счет и развеяться на Монту. Там бархатный сезон.

— А на замену кто?

Поежившись, Тур пожал плечами:

— Шакс якобы подхватил ментального паразита и теперь прохлаждается на Смурсе. Паразит. Достало за двоих отдуваться. Сменщика днем с огнем не сыщешь. Даже за приличные деньги. Никого в эту дыру калачом не заманишь.

— Извини. — Калганов сорвался с места.

На повороте Калганова остановил широкий плотный Заболоцкий в черной косухе, в черных кожаных штанах и высоких ботинках на высокой подошве. Между бритыми висками топорщился гребень осветленных волос. Оплывшее лицо с черной родинкой на щеке утопало в рыжеватой бороде. Он рассекал на старом Харлее. Заболоцкий крепко пожал руку. Его влажная ладонь пахла бисквитным пирожным.

— Много настрогал?

— Какое там. Был тут один… абстракционист. — Калганов нервно усмехнулся.

— У меня тоже не густо. Военный пенсионер, заочница и похожий на Николая Второго богомаз. Гм… — Заболоцкий почесал переносицу. — Тут кое-что…

— Извини… — Не выдержав, Калганов тронулся с места.

— Надо поговорить!

— Ну, говори. — Калганов остановился.

— Не здесь. — Подозрительно озираясь, сказал Заболоцкий. — Тут везде уши и глаза… В Баре «Дак» отменный темный «Гиннесс».

Калганов пожал плечами:

— Утро вечера мудренее.

— Так я перезвоню.

Калганов прошел мимо хмурого охранника с обрюзгшим губастым лицом. Оторвавшись от экрана монитора, Паймон впился черными глазами в некроманта.

— Сейчас вернусь.

— Ну-ну… — Пришелец скривил полные губы и уставился на экран.

38

Опустив голову, Егор глядел на канализационный люк. Калганов окликнул сына. Егор хмуро улыбнулся некроманту.

— Что-то случилось? — Вадим Витальевич с тревогой заглянул в лицо сына.

— Кишечник взбуновался. Требует смекту. Только не увлекайся ей. Можешь нарваться на запор.

— Уж лучше, чем понос. — Егор усмехнулся.

«Свобода лучше, чем несвобода» — вспомнил некромант настенную надпись.

— Позвонил бы. Я бы на карточку бросил.

Смешавшись, Егор нахмурился:

— Надо поговорить.

— Ты увидел кого-то? Да?

Вздрогнув, Егор растерянно посмотрел на отца:

— Не то слово. — С трудом проговорил он и понурился.

— Ведьма?

Егор вскинул удивленный взгляд на отца:

— И ты ее видел?

— А то… Предьявила тебе ультиматум. Или-или.

— Вот старая… ведьма. — Егор поежился.

Пройдя через дорогу, отец и сын сели на пустую скамейку. Игравшая в догонялки малышня носилась вокруг трех таганаитов на гранитном постаменте. Мальчик в красной куртке преследовал вертлявую девочку в белых ботинках, в розовой куртке со слониками. Девочка взвизгивала и смеялась. А на ее голове прыгал и подергивался капюшон с ушками. Щелкая черные семечки, звонко щебетали две мамаши на скамейке… Догнав, мальчик торжествующе закричал и толкнул капюшон с ушками. Девочка растянулась на асфальте и заревела. Худая длинная мамаша шлепнула малыша по заду. Мальчик обиженно скривился и захныкал. Маленькая пышка принялась отряхивать и утешать капюшон с ушками.

— Значит, я такой же, как ты?

Некромант молчаливо вздохнул и развел руками.

— Но я не хочу, не хочу. — Егор скривил задрожавшие губы.

— А кому охота?

— Уж лучше повеситься.

— Ты думаешь, станет легче?

— А разве нет?

— Спроси у призраков. Им доверять нельзя, но…

На противоположной скамейке из воздуха появился худой высокий старик с длинными белыми волосами. Кивнув, он по-приятельски улыбнулся некроманту.

— Кто это? — Спросил Егор.

Некромант пожал плечами:

— Какой-то проситель с того света. Их столько было… Разве всех упомнишь.

— И что теперь мне делать? — Егор с отвращением уставился на призрака. — Как с этим жить?

— Просить у Господа спокойствия. Смириться. Сопротивление — бесполезно… и опасно.

Упершись локтями в колени, Егор схватился за голову:

— За что мне это? Я же был совершенно нормальный.

— Возьми себя в руки. Ничего страшного… Пока. — Вадим Витальевич похлопал по плечу.

Передернувшись, Егор машинально отстранился от отца. Громко мяукнул живот.

— Опять… — Егор поморщился.

— Егор? — Раздался голос.

39

Вздрогнув, Егор вскинул глаза на Астахову. Она недоуменно уставилась на него. Поодаль у камней солнца и любви ухмылялся Жвалов. Побледневший Егор вскочил со скамейки.

— А это еще кто? — Она смерила некроманта подозрительным взглядом.

— Отец.

— Он же пал смертью храбрых в схватке с пришельцами.

— Увы. — Вадим Витальевич усмехнулся. — Я все еще жив.

Скривив губы, Настя нахмурилась на Егора.

— Да я просто…

— Вадим Витальевич! — Перебил Егора скрежещущий голос.

На крыльце стоял похожий на постаревшего расплывшегося доктора Зло усатый Чо. У пришельца была тяжелая медленная походка. Яйцевидная лысая голова, руки и голос подрагивали. Говоря, он растягивал слова.

— Деньги брошу на карточку. — Калганов ушел.

— Так он не просто жив, но еще и оттуда? — Настя проводила взглядом Калганова. — И кем он там работает?

Опустив голову, Егор промолчал.

— Кто твой отец? А? — С гневом спросила Настя.

— Некромант. Кто же еще. — Жвалов усмехнулся. Егор бросил взгляд в подошедшего щелкунчика и покраснел.

— Хватит в молчанку играть. Язык отсох что ли?

— Он… некромант. — Глядя под ноги, с трудом выговорил Егор.

— Так он не просто жив, но еще и… О, господи. — Настя тронулась с места.

— Настя! — Егор отчаянно схватил ее за руку.

— Пусти. — Вырвав руку, Настя взмахнула ей, чтобы ударить. — Не трогай меня.. — Ее рука опустилась. — И больше не звони.

— Но почему? Почему ты так? — Егор словно сорвался в пропасть. — Ну да — некромант. Будь он… Но разве я за него в ответе? Я ведь еще пригожусь. И не только тебе.

— Забудь меня и всех остальных. Забудь.

— А иначе пожалеешь. — Жвалов мрачно ухмыльнулся.

Вспыхнув, Егор сверкнул глазами на Настю.

— Неужели ты думаешь, что я могу…

— Звонила мать твоя. — Перебила Настя.

Егор опешил:

— Тебе?!

— Требовала оставить тебя в покое. Вот и оставляю.

— Дай мне спокойствия принять… — Егор рассеянно улыбнулся старому сухарю с белыми длинным волосами.

— Кому лыбишься? — Обернувшись, Настя недоуменно посмотрела на пустую скамейку напротив.

— Сам себе.

— Вот и продолжай в том же духе. Короче, прощай. Между нами все кончено.

— А что-то было все-таки? Да?

Настя поморщилась и пошла в сторону набережной.

— Вот только попадись мне на глаза. Урою. — Жвалов сплюнул и поспешил к Насте. Он обнял ее за плечи. Она резко отстранилась. У Егора потемнело в глазах, и сжались кулаки.

— Навешай ему «кулебяк». — Пушкарева сидела на скамейке и обмахивалась большим разноцветным веером. — Люблю смотреть, как мужчины бодаются. Когда я была нарасхват, из-за меня часто дрались. Даже была дуэль на длинных ножах. Или поножовщина? Думаешь, сочиняю? — Ведьма вздохнула. — Иногда я тоже так думаю. Воспоминания поблекли и стали похожи на сны.

— Ты же сказала «три дня».

— А чего ждать-то? Промедление смерти подобно.

— Да пошла ты.

Егор двинулся в сторону перекрестка, на автобусную остановку

— Три счастливых дня было у меня. — Спину обжег трескучий смех.

Вжав голову в плечи, Егор прибавил шаг.

— Мать выкопала номер АКА из моего телефона. — Сам себе сказал Егор. Он был страшно зол на мать, на отца, на самого себя и заодно на весь белый свет.

40

— С кем вы говорили? — Спросил Чо.

— С Егором.

Пройдя через турникет, Калганов и Чо свернули в коридор.

— Ну-ну. — Чо усмехнулся себе под ноги. Темнело и оплывало изрытое морщинами щербатое лицо. Наклоняясь под тяжестью брюха и покачивая дрожащими руками, он шел как обезьяна. Как-то Чо проговорился Калганову, что его контузило. На планете Урк он удалял души у пленных туземцев:

«Я шел в лапшичную. Лапша из нацков — пальчики оближешь. В метрах трех от меня разорвался шальной снаряд и разнес шаурму. Меня кое-как подлатали в военном госпитале. Остался тремор. Еще уволят за профнепригодность».

«Лапшу на уши вешает. Мюнхгаузен черноглазый. — При встрече сказал Заболоцкий. — Подхватил ментального паразита от какой-нибудь „астралки“. Он же любитель астральной клубнички. Вот и долакомился».

— А девушку зовут Настя.

— Вы ее знаете? — Калганов всмотрелся в обрюзгшее лицо Чо.

Глядя вниз, Чо усмехнулся в усы…

В кабинете Чо упал в черное кресло. Погладив брюхо, он тяжело вздохнул и, подергав волосок в ноздре, пошевелил кончиком длинного носа:

— Ну и сколько?

— Сто тридцать пять.

— За всю неделю?! — Сплетя пальцы на пузе, Чо укоризненно покачал головой.

— А что я могу? — Калганов развел руками. — Одно время шли валом. Только успевай удалять. А теперь мертвый сезон.

— Что-что? — Вздернулась черная мохнатая бровь, прямоугольный лоб полоснули морщины. Ну, вылитый доктор Зло.

— Время застоя и затишья. Сегодня нарисовался один. И все.

— Да-а. — Чо покачал головой и, подергав волосок в ноздре, пошевелил большим пористым носом. — Можно ведь и под сокращение попасть… А тут еще и сын ваш.

— А что он? — Калганов побледнел и замер. В груди заныло.

— А вы разве не знаете? — Чо впился подозрительным взглядом в Калганова. Калганов в замешательстве пожал плечами. «Вот и узнал». — Сказал он сам себе. — Он митинговал на театральной. Вместе с Настей.

— Это… недоразумение. — Пролепетал Калганов.

Покачав головой, Чо тяжело вздохнул и вынул из внутреннего кармана куртки подобие флешки. Вставил в гнездо квантового компьютера… Над столом появилось объемное изображение театральной площади с высоты птичьего полета. Изображение покрылось дрожащей рябью и замелькало перед глазами. Так перематывается запись. Но вот все прояснилось. Егор и Настя убегали в сторону сквера и бронзового Белинского.

— Вот такое «недоразумение».

— Он больше так не будет. — Некромант потемнел лицом и спрятал глаза в пол.

— Вразумите его. — Клацнула клавиша клавиатуры, — видеоголограмма исчезла. Как кошмар, как утренний туман. — А иначе за Егора возмутся компетентные товарищи с горячими головами и холодными сердцами.

— Я ему всыплю по первое число.

Чо кивнул:

— Мне уже пора.

— Да-да… — Поспешно поднявшись из-за стола, некромант прошел в смежную комнату. Он вынул из установки съемный накопитель и положил в контейнер для переноски душ.

В кабинете зазвонил телефон.

— Буду через полчаса. — Протяжно проскрежетал Чо. — Ну да. Белый Мерседес. Как обычно у «Сезама».

Затылок и грудь обожгло. В глазах потемнело. Калганова замутило. Надо бы расколоть контейнером голову Чо, как яйцо. Но Калганов поставил контейнер на стол.

— Проводите меня.

Вслед за Чо Калганов с контейнером в руке вышел в коридор.

На проходной Паймон подозрительно покосился на контейнер и переглянулся с Чо.

— Все сидишь? — Чо усмехнулся.

— Сижу. — Уныло отозвался Паймон. — А вы все летаете?

— Летаю.

— Как там Смурс?

— Стоит.

Проводив грузного Чо тоскливым взглядом, Паймон вздохнул и воткнул черные глаза в экран монитора.

Перейдя через дорогу, Калганов и Чо остановились у того самого белого Мерседеса премиум-класса. Багажник был забит переносными контейнерами для душ. Калганов втиснул контейнер с правого краю. Пасть багажника плавно захлопнулась. Чо плюхнулся за руль. Мерседес рванулся с места. На перекрестке Мерседес вильнул влево и с угрюмых глаз долой.

Некромант тихо выругался и, опустив голову, поплелся в «контору». Спокойствия или мужества? Смириться или оказать сопротивленье? Тротуар ходил ходуном. В груди ныло. Надо что-нибудь перехватить в столовой. А может, выпить… кефира. Так смириться или как Ростовцев…

— Смирение, только смирение! — Из канализационного люка выросла старая ведьма. — Зато не попадешь под сокращение. Если что, Чо заступиться.

— Да что ж ты за ведьма такая?

От Калганова шарахнулось морщинистое лицо похожее на белую плоскую тарелку:

— Вы, вы… хабал отъявленный! — Острый подбородок и красные морщинистые губы задергались.

— Да это я не вам. — С досадой сказал Вадим Витальевич.

— А кому же? — Прохожая недоуменно огляделась.

Некромант молча исчез за дверью. Посмотрев на вывеску, женщина содрогнулась и, испуганно озираясь, быстро-быстро, почти бегом поспешила прочь.

41

Зайдя в прихожую, Егор бросил сумку на банкетку и, сняв куртку с оторванной петлей-вешалкой, накинул ее на крючок настенной вешалки. Зашуршав, куртка соскользнула на пол. Пнув ее ногой, он поднял куртку и, отряхнув, швырнул на банкетку

— С корабля на щи.

— Кишечник лютует.

— Бульон крепкий из говядины на мозговой косточке. М-м…

— Ты зачем ей звонила?

Поджав губы, мать нахмурилась. Между бровями пролегла вертикальная морщинка:

— Она все-таки проговорилась… Опять с ней шлялся?

— Я столкнулся с ней… в центре. Разговаривал с отцом. И тут она… Прям врасплох застала.

— А у него ты что забыл? — Мать с тревогой вгляделась в лицо Егора

— Это тебя не касается.

— Ты как с матерью разговариваешь?

— Как же ты достала! Зачем? Зачем ты к ней звонила?

— Ты помешался на этой АКА. Из-за нее ты мочишься против ветра и роешь себе могилу.

— Ведь ты же все понимаешь.

— Нет! Не понимаю! Разве это жизнь? Смириться с тварями из космоса? Стать их рабом? Уж лучше сдохнуть. Свобода или смерть! — Взорвавшись, выпалил Егор.

Побледнев, мать сокрушенно посмотрела на Егора и покачала головой. Мать махнула рукой на сына.

— Я так и знала: острый спермотоксикоз. Хоть кол на голове чеши. Ведь ты думаешь не головой, а головкой. Господи, да за что мне это? Муж ненормальный. И сын ничем не лучше.

— Зато ты вся такая… нормальная… Дальше некуда. — Егор вспомнил сон: мать говорит по смартфону, — и криво улыбнулся

— О чем ты? — Мать настороженно замерла.

В ответ мяукнул и заурчал живот. Егор поспешил в уборную.

Из туалета обесиленый Егор вышел с ощущением неполного опорожнения и решением обратиться к гастроэнтерологу.

На грязном кухонном столе две чашки, сахарница, а в глубокой тарелке песочное печенье от «Кухмастера».

— Была тетя Света. — Мать нахмурилась и убрала чашки в раковину.

— Как она?

— Да как обычно. — Мать намылила чашку «Фейри» лимон.

— Очередное несчастье?

— Еще какое. — Мать вздохнула.

— И какое же?

Егора осыпали мурашки, словно колючая ледяная морось.

42

Наталья Алексеевна нарезала соломкой свежую капусту для щей и краем глаза смотрела «Почтальон всегда звонит дважды». Зазвонил смартфон. Неловко обернувшись, Наталья Алексеевна рукой смахнула половник:

— Жди женщину.

Торопливо вытерев руки кухонным полотенцем, Наталья Алексеевна повесила его на крючок на дверце холодильника. Полотенце соскользнуло на пол. Она вздохнула. Нервно вибрируя и звеня, смартфон подполз к самому краю тумбочки… Наталья Алексеевна подхватила его.

— Занята? — Спросила Светлана.

— Щами. А тебе чего?

— Хотела просто зайти. Можно?

— Если просто, то конечно.

— Но ты разве «просто»? — Наталья улыбнулась тревожно.

Протез души подменил Светлану. Ее стали преследовать и терзать вещие сны. Год назад Светлане приснилось: отец верхом на унитазе ускакал в мир иной. Наталья недоуменно пожала плечами. Что еще за Сальвадор Дали. А через месяц глубокой ночью позвонила мать. Заснув, пьяный отец свалился с унитаза и сломал шею. Вскоре Светлана увидела другой сон: сажая картошку, мать хватается за сердце и уходит с головой в землю. Наталья подняла сестру насмех. А через две недели на дачном участке мать подстерег инсульт, и ее забрала земля. Наталья стала избегать сестру. Раньше они были очень близки друг другу. Откровенничали. Стояли друг за друга горой. А теперь стали как не родные. Между ними пробежала черная кошка вещих снов. Наталья перестала понимать Светлану, словно они говорили на разных языках.

Через двадцать минут в дверь позвонили дважды. В похожей на черный балахон куртке, с зеленым пакетом «Сезам» в руке вошла высохшая бледная Светлана. Тоже мне еще монашенка.

Поймав на себе взгляд сестры, Светлана усмехнулась.

— Как я тебе?

— Ты стала еще выше… и стройнее.

— Ты хотела сказать: страшнее. — Черный балахон соскользнул с крючка вешалки и накрыл ботинки. — Совсем одолела худоба. Уж и ем за троих, а толку ни на грамм. Наоборот: чем больше ем, тем тоще становлюсь. Мечта страдальца булимией. — Глянув в зеркало, Светлана грустно улыбнулась. — Господи! Какие мы все-таки разные. Словно вовсе и не сестры.

Болезненная худоба вытянула и без того высокую Светлану и уподобила ее задумчивому призраку. А коренастая, очень живая Наталья пошла в шустрого, нервного отца. Вплоть до вертикальной морщинки между бровями. Возможно, перепутали в роддоме. Или мать Натальи спуталась на стороне. Глядя на Светлану, мать невольно вспоминала похожего на Пагинини Тимофея Иволгина, который в Доме офицеров обучал ее игре на гитаре и гаданию на картах Таро. «Он был музыкант-провидец». — Однажды обмолвилась замечтавшаяся мать. И тогда Наталья подозрительно зыркнула на сестру. А Светка с тихой усмешкой опустила глаза и стала смахивать крошки овсяного печенья с черного свитера, облегавшего плоскую как доска грудь. Предпочитавшая темное Светлана была похожа на тощую ворону.

На экране дикторша с плоским бледным лицом и совершенно черными глазами скучным голосом заводной куклы стала тарабанить скучные новости. От раскатистого грохота задребезжали стекла, дикторшу заволокло белой рябью, а Наталья уронила вилку.

— Да что это такое? — Подняв вилку, Наталья убрала салфеткой крошки на полу.

— Вроде бы портал.

— Кто тебе сказал?

— Мой черноглазый шеф Аим. Мы поставляем туда щебень, бетон и заодно темную материю.

Сполоснув вилку, Наталья положила ее в плоскую тарелку с халвой.

Светлана посмотрела на эту вилку и сказала:

— Кто-то придет…

— Студент.

— Я видела его. — Глядя в стол, сказала Светлана глухим голосом.

— В центре?

Светлана покачала головой:

— Во сне.

Выскользнув из руки Натальи, звякнула об пол злополучная вилка:

— Разве ты появишься просто так.

— Егора арестовали и, оставив без души, сослали аж на Журп. Добывая темную материю из глубины журпинских руд, он… ушел

— Куда?

— Откуда не возвращаются.

Лицо Натальи побелело и вытянулось. Она вытаращилась на сестру. Светлана смахнула крошки арахисовой халвы «Дружба» с черного свитера.

— Ты ненормальная.

— А если нет?

— Уходи. — С грустной усмешкой Светлана встала и направилась к двери. — Ты уверена, что он — вещий?

Светлана остановилась:

— Он был очень яркий, живой и сразу врезался в память… А еще там промелькнула толстая старуха. Верный знак качества: сон вещий, не подделка.

43

Сестра тихо оделась и ушла. Наталья заметалась по коридору. Вспомнив о щах, он поспешила на кухню и погасила конфорку. Но тревога — не конформка. Ее просто так не выключишь. Чем дольше Наталья Алексеевна кружилась по квартире, тем хуже ей становилось. Она не могла остановиться. Голова и сердце помутились.

— Егор уйдет и больше не вернется. — Сказала Наталья Алексеевна какой-то испуганной женщине в зеркале.

Журп. Темная материя. Какой-то Босх. А если нет? Отец ускакал… Мать ушла под землю. Теперь вот Егор… Проклятая Кассандра… Проклятая АКА.

На кухне Наталья Алексеевна схватила смартфон, неловкой рукой смахнув с тумбочки коммунальные квитанции и листки отрывного календаря… С недавних пор Наталья Алексеевна отслеживала переписку Егора. Ведь она же мать и волнуется. Вслушиваясь в телефонные гудки, застыла у окна. На стене трансформаторной будки черные глаза были вдребезги разбиты зигзагами белых молний. Из черных осколков складывалась надпись: «Смерть космическим оккупантам!»

— Да?

— Это мама Егора.

— Что с ним?

— Ничего… пока.

— Что вам надо?

— Оставь его в покое. Перестань морочить ему голову. Из-за тебя Егор совсем ее потерял. Забудь о нем. А иначе… пожалеешь.

— Как страшно. Аж — дрожь. — Насмешливо сказала Настя. — Егору — привет. — Настя оборвала разговор.

— Стерва. — Передернувшись, Наталья Алексеевна бросила смартфон на тумбочку.

44

— Вот стерва. — Настя шла по скверу в сторону набережной, где собирались участники протестной акции.

— Чего ей надо? — Спросил Жвалов.

— Чтобы я забыла о нем.

— А ты?

— Уже забываю.

— Ну и правильно. Он какой-то мутный. — Жвалов взял Настю за руку.

— Отцепись. — Она отдернула руку. В глазах сверкнули слезы. Губы задрожали.

Вздохнув, Жвалов опустил голову.

— А вот и он. Легок на помине. — Сердито сказала Настя.

— Кто? — Напрягшийся Жвалов подозрительно огляделся.

— Егор. С каким-то мрачным типом на скамейке.

45

А Наталья Алексеевна опять закружилась, накручивая себя и тревожась. Зазвонил смартфон. Это АКА!

— Что еще?

— Ох… Какая вы резкая. — Бархатным голосом сказала Блудова. Маргарита Викторовна держала салон. Благодаря агрессивной вирусной рекламе о салоне узнала вся галактика. — Что с вами такое?

— Сын связался с опасной девушкой. Я только что с ней разговаривала.

— Тогда понятно. Я вот тоже все время переживаю за своего. А ведь ему уже сорок лет. Но ведет себя как малое дитя. В голове — ветер. Что-нибудь да отчебучит. Чем-нибудь да «обрадует». — Аркадий был бледный неврастеник с густой темной шапкой кудрявых волос, маслеными выпуклыми глазами, пухлыми слюнявыми губами и неровной острой бородкой. Он грубо и назойливо клеился к Наталье Алексеевне. Она мягко и насмешливо отшила. Аркадий обиделся и стал распускать сплетни: «Это не я хотел ее закадрить, а она меня. Прилипла как банный лист».

— Вам надо развеяться. — Сказала Блудова. — Тут как раз спрашивали тебя. Очень хотят видеть.

— Волак?

— Оставил свой номер. Сбросить?

— Пришлите.

— Выпей пустырник. А лучше диамидазепам или на худой конец грандаксин.

— Что-нибудь да выпью.

Выпив стакан воды, взволнованная Наталья Алексеевна стала мыть и перемывать посуду. Пискнуло сообщение: ниже девятизначного телефонного номера: «Развлекайтесь!» — и подмигивающий смайлик. Наталья Алексеевна неприяно поморщилась и в третий раз стала мыть глубокую тарелку.

46

В салоне Калганова оказалась благодаря Парамоновой. Тамара Петровна была легкая на подъем и на передок. Парамонов знал, что жена бегает налево. Она обещала ему остановиться, но…

— Мне мало одного Юры. Слюбилось, но не стерпелось. Вот и приходиться изменять. — Призналась Тамара за рюмкой ликера «Бейлис» и чашкой чая «Эрл Грей». — Ну, вот такая я ненасытная. Убейте меня за это.

— А он пытался?

Выпуклые глаза Тамары лихорадочно сверкнули:

— Юрик?! Да что ты. Да он мухи не обидит. А меня — тем более. А иногда ведь хочется, чтобы… встряхнули. Вот Садомов может.

— Супервайзер «Бахуса»?

— Он сказал: « изменишь — придушу». — «Так я же замужем», — говорю. — Усмехается: «Муж — не в счет. Не путай кислое с пресным». И я с ним расплевалась и порвала. Что за домострой такой: им главное — можно, а женщинам — нельзя.

А однажды Парамонова, вкрадчиво заглядывая в лицо, спросила:

— У тебя был астрал?

— Анал? — Калганова недоуменно поморщилась.

— Астрал! — Тамара Петровна засмеялась.

— Ну, вот еще.

— А Вадим не предлагал? Некроманты в этом шарят.

— Намекал. Я на восьмом месяце мучилась. А у него засвербело. Я отказала.

— Ну и зря. Я вот тоже чуралась астрала. А ведь это восторг. Упоение. Слаще обычного трах-тибидоха. Душа поет и витает в эмпиреях, сгорая там и возрождаясь.

— Да ты шутишь. — Калганова недоверчиво усмехнулась.

— Но обычные мужчины не дружат с астралом, так же как и с головой. А вот пришельцы знают в этом толк.

— Ты с черноглазом закрутила? Совсем что ли?

Парамонова улыбнулась виновато и растерянно:

— Да какая разница. Те же мужчины только глаза совершенно черные.

— Но говорят, что все это маскировка. А на самом деле они смахивают на богомолов.

Как будто пропустив слова Натальи мимо ушей, Тамара впилась в нее глазами:

— Может, попробуешь? Это как сон наяву. Или мечта… Во сне ты переспала с Де Каприо. И что? Разве это измена? Проснулась и все забыла. Ведь так?

Содрогнувшись, сжалась в комок душа. Калганова покачала головой:

— Это не мое.

Однажды вечером к мужу приперся очередной призрачный проситель. Накричав на некроманта, Наталья позвонила Парамоновой и вместе с ней через час оказалась в салоне «Блаватская». Там Волак положил на Калганову черный глаз. Он пристроил Вадима в «НГС». Наталья Алексеевна горячо и страстно отблагодарила Волака в астрале.

Да: она втянулась. И да: ко всему можно привыкнуть и все оправдать. Если захочешь или припрет. Что впрочем, одно и тоже. Промелькнуло в голове, когда Калганова набирала Волака.

Он связывался с ней через Блудову.

— Почему так? — Как-то раз после астрала спросила Калганова.

Волак надолго и тяжело задумался и потом уклончиво и осторожно ответил… Чиновник областной администрации был похож на ускользающего призрака.

Уже около года она практиковала астрал. И вроде бы притерлась. Но после астрала Калганова долго принимала душ, словно пытаясь отмыться от какой-то фантомной грязи, а так же тревоги, стыда и вины Калганову донимал синдром раздраженной души. Заставали врасплох острые душевные спазмы. Но, несмотря на эти «побочные эффекты», она продолжала «сотрудничать» с салоном. Она смертельно боялась заболеть нищетой.

Как безнадежно и тяжело болела та же Ирина Николаевна Чемоданова. Ее муж был покладистый тихоня. Но время от времени срывался, выпивал и уходил в штопор. И вот однажды утром несчастного радиоведущего переклинило и понесло не в ту степь. Его уволили с местной радиостанции за резкие слова и фейки о пришельцах в прямом эфире. «Мятежный» Чемоданов стал токсичным человеком. Из-за радикальных высказываний Чемоданова боялись брать на работу. Чемодановы погрязли в отчаянной нищете. Чемоданова стала занимать у Калгановой мелкие суммы. Скоро Чемодановым придется переехать или в глухую деревню или в лунные трущобы. И таких как они пруд пруди.

Глядя на «чемодановых», Калганова поклялась, что пройдет через все испытания, чтобы жить нормально. Вот только доставали острые душевные спазмы…

Калганова не узнала Волака. Он отозвался болезненно протяжным дрожащим голосом. После разговора она подозрительно посмотрела на экран смартфона:

— Что еще за помехи?

Хрустнула и стукнула входная дверь. Вернулся студент…

47

— Так что сказала Кассандра? — Егор смахнул ладонью крошки халвы с кухонного стола.

— Если ты не остановишься, то останешься без души, а потом и без жизни.

Егор недоверчиво усмехнулся:

— Лучше смерть, чем несвобода.

Он ушел к себе и в себя… Комнату сына стала пучить глухая электронная музыка:

— О, неужели никто не видит? Мы сражаемся в войне. — Тоскливо пело контральто.

От далекого раскатистого грохота содрогнулись и задребезжали окна. Контральто запело громче, словно пытаясь заглушить страх.

— Убавь! — Проходя по коридору, крикнула Калганова и постучала в дверь.

Бет Гиббонс запела еще громче и тоскливей.

— Идиот. — Проворчала Калганова.

Торопливо собравшись, она бросила взгляд на зеркало в прихожей:

— Шлюха. — Вырвалось у Калгановой. Зеркало растерянно улыбнулось.

Надев куртку и ботинки, Калганова крикнула:

— Я ушла!

Маленькая комната притихла. Выйдя в коридор, Егор подозрительно уставился на мать.

— Ты куда накрасилась? — Он скрестил руки на груди.

«И взгляд как отца». Ей стало не по себе. По спине и рукам пробежал неприятный холодок.

— В «Сезам». Купить сочник?

— Обойдусь.

— Поешь хотя бы бульона. А то смотреть страшно. Кожа и кости. Скоро совсем… — Она с хрустом отперла дверь.

— Зачем тебе это? — Резко оборвал Егор.

Выскользнув из руки, звякнула об пол связка ключей. Калганова недоуменно обернулась к Егору:

— Что? — Она подняла ключи.

— Тебе самой не тошно?