Бесплатный фрагмент - Последний звонок

Прошлое, хранящееся в памяти — есть часть настоящего.

Тадеуш Котарбинский

Пролог

Эта боль была незнакомой. Тупая, монотонная и непереносимая. Однажды, будучи ещё маленькой девочкой, она видела, как ломали старый дом. Огромный чугунный шар, тяжело раскачиваясь на стреле крана, врезался в бетонную стену.

Сквозь хмельной туман и застилающую влагу слёз она увидела глаза, те самые, такие милые и любимые. Дёрнулась, умоляющим взглядом призывая на помощь дорогого человека.

Он плотоядно ухмыльнулся, одним движением расстегнул ремень и молнию брюк. Разрез гульфика обнажил упругие бёдра, обтянутые синими плавками. Одной рукой стянул последнюю преграду и, оттолкнув пыхтящего товарища, накрыл своей плотью изнывающее от боли тело.

Стенобитная машина заработала с удвоенной силой.

Часть первая

Глава первая

Тёплый июньский вечер смыло дождём. Воздух стал прозрачным настолько, что звёзды на тёмном, почти чёрном ночном небе казались на расстоянии вытянутой руки. Городское небо редко бывает таким. Любоваться на него с высоты девятого этажа — всё равно что с вершины горы. Наверное… Лене никогда не приходилось смотреть ночью в горах на небо, но представить ведь можно. И она представила, как бескрайняя звёздная сфера окутывает её. Возникло странное, почти интимное чувство близости с небом, будто тонкие ниточки связали её с этими крошечными бриллиантиками, которые теперь мерцают только для неё одной.

Заскрипели, забренчали, отмеряя полночь, настенные часы — приглашая в сказочный мир Морфея. Она ещё немного постояла на балконе, задрав голову, улыбнулась, подмигнула скучающей луне и вернулась в комнату. Спать совсем не хотелось, но нарушать режим рано — до выходных ещё целый рабочий день. Лена сладко зевнула, нырнула в кокон покрывала и приготовилась окунуться в сладкие сновидения. Никаких сомнений в том, что они будут сладкими, нет и быть не может. Последние две недели были на удивление спокойными, она даже начала скучать, а вчера поймала себя на том, что с нетерпением ждёт очередного преступления и мысленно подгоняет ещё не случившееся событие. Какой ужас! Может, взять остатки отпуска и махнуть на море? У неё есть целых две недели.

Море она любила. В детстве хронический бронхит не давал спокойно жить, и родители обязательно каждый год, а бывало, что и по два раза, возили её на базу отдыха в небольшой приморский городок Затока. Благо, что ехать до него было всего ничего — два часа на электричке, но их возили на автобусе, арендованном предприятием для своих сотрудников.

Надо же, прошло всего каких-нибудь 10—15 лет, а столько изменилось. Да почти всё. Теперь она живёт не только в другом городе, но и в другой стране. Её малая родина пережила короткую, но болезненную войну, оставаясь верной России. Так на огромном постсоветском пространстве появилась маленькая страна — Приднестровье, осколок канувшего в Лету Советского Союза.

Теперь поездка на море стала событием редким, и оттого любовь к этому безбрежному пространству стала ещё сильней. Последний раз это было лет пять назад. Лена вспомнила, как, стоя на пирсе, она пыталась вглядеться в тонны воды, уходящие за горизонт. На закате размытую нюансами линию определить можно только условно. Когда безмолвно бродишь по берегу, то все мысли, чувства, эмоции сглаживаются, внутренние диалоги заглушаются шумом рассыпающихся по песку волн, и кажется, что и ты сам растворяешься в этом огромном пространстве, теряя чёткие очертания своей сущности и, как ни старайся, уже невозможно определить, где начинается, а где заканчивается собственное «я». Как будто сознание разрастается, растекается, распространяется, покидая свою телесную оболочку, а та, следуя законам физики, постепенно заполняется каким-то бесконечным чувством космической любви.

Мысли смешно спутывались, образуя в голове кавардак. Сознание ещё пыталось пару раз вернуться и уложить всё в логическую цепочку, но мысли не слушались, начинали наскакивать одна на другую, ещё секунду, и подсознание приготовилось взять верх, но мелодичная трель поставленного на зарядку «Айфони» нарушила планы. Лена подскочила, тряхнула рыжей головой, помогая себе вернуть на место спутавшиеся мысли, и потянулась за телефоном.

Номер на дисплее был незнакомым, мало того — чужим, «не нашим». Странный набор цифр вызывал подозрение. Звонили из-за рубежа. Откуда точно — непонятно, никаких знакомых за границей у неё не было. Лена коснулась зелёного кружочка, и трубка мгновенно закричала:

— Рязанцева, здорово! Наконец-то я тебя нашёл, потеряшка ты наша.

Голос был смутно знакомым, как будто где-то когда-то она его слышала, но очень давно. Кто это? Может, ошиблись номером?

— Извините, а с кем я разговариваю? — на всякий случай вежливо поинтересовалась Лена.

— Эх ты! Совсем забыла с кем грызла гранит науки. А мы тебя искали. Все соцсети перерыли. Нашли в «Одноклассниках», но ты туда последний раз год назад заходила.

— Я не пользуюсь соцсетями.

— Вот и плохо. — Голос в трубке смолк на несколько секунд. — Ну что, узнала или нет? Даю подсказку — Мара Бора, Люба Кузя, Сэм.

Всё сразу стало на свои места. Это были школьные прозвища её учителей. Значит, звонил кто-то из одноклассников, и теперь она точно знала кто.

— Генка! Ты, что ли? Откуда ты звонишь?

— Как откуда, из Германии. Я ж сразу после школы уехал. Да ты не знаешь ничего. Пропала куда-то. Еле нашёл тебя. А ведь мы три года назад собирались классом, фестивалили два дня.

Генка Бутко был хулиганом и двоечником, но добрым и весёлым мальчишкой, с очень подходящей для хулигана внешностью. Широкое конопатое лицо светилось улыбкой, даже когда его отчитывали на родительском собрании или на педсовете.

— А как же ты узнал мой номер телефона?

— Так Мишка дал. У вас, оказывается, романчик был.

Лена досадливо скривилась.

— Вот уж не думала, что Мишка такой болтун.

— Да ладно тебе, Рязанцева. И так скрывалась столько лет. Шпионка ты, что ли?

Лена промолчала, не зная, что ей сказать. Внезапная радость почему-то сменилась скукой. Она и правда совсем не вспоминала школу и своих однокашников. И про Мишку-то вспомнила, только когда ей это понадобилось для раскрытия преступления. Она вообще не любила возвращаться в прошлое, впрочем, как и заглядывать в будущее.

— Ген, рада была тебя услышать, но у нас уже первый час, извини, мне завтра рано на работу. Давай как-нибудь в другой раз поболтаем.

— Так я же и звоню по этому поводу. Слушай, мы решили в этот раз устроить настоящий вечер встречи. Я созвонился с Дыньчиком, он теперь крутой чувак стал, свой бизнес, так вот он спонсирует это мероприятие. Мы сняли домики на Медвежьих озёрах на два дня. Продукты и выпивка уже закуплены. Короче, на этот раз тебе отвертеться не удастся.

— Подожди, подожди. Какой вечер, какие озёра? Я не могу… У меня работа… и…

— Так, Рязанцева, не увиливай, это, в конце концов, некрасиво, тебя столько искали, всё организовали, обо всём позаботились. Твоё дело только прибыть на место встречи. Да и то особых усилий прилагать не придётся — Мишка сказал, что привезёт тебя.

— Сговорились, значит. За моей спиной.

— Да ладно тебе. Это же на выходные. Расслабишься. Шашлык-машлык, плов и шурпу я лично готовить буду. Пальчики оближешь. Всё, никаких возражений не принимается. Я прилетаю в субботу, меня Мишка в Шереметьево встретит, потом заедем за тобой и на озёра, остальные туда к трём часам подвалят. Все уже оповещены. Так что будь наготове.

— Подожди, в какую субботу? В эту, что ли? Ты с ума сошёл!

— В эту, в эту. Всё, Рязанцева, имей совесть — ты меня разоришь на переговорах. До встречи.

Трубка смолка.

В нараспашку открытую форточку свежей струёй влилась утренняя прохлада. Лена включила ноутбук и задумалась.

Школа… Вроде всё было совсем недавно, каких-то восемь лет назад, но почему-то было ощущение, будто всё это из другой жизни.

Зачем, ну зачем нужна эта встреча? Хочет ли она что-либо знать об этих людях, которые когда-то были её товарищами? Чего лукавить — нет, не хочет. Не понимает для чего. Она вообще не видела смысла в таких встречах. Их пути разошлись, у каждого своя жизнь.

Почему ей должно быть интересно — кто кем стал, кто на ком женился и вся остальная личная лабудень, которой обычно интересуются на таких мероприятиях. Чтобы похвастаться? А вот какой я стал, а вы? Что там у вас? Чего добились? Ярмарка тщеславия.

А если ты простой инженер, ну или обычная домохозяйка, то сидишь и чувствуешь себя ущербной. Конечно, восемь лет слишком короткий срок, чтобы хвастаться достигнутым, но для некоторых вполне достаточный.

Например, Дыньчик — Арсений Дыньков — бизнесмен, оказывается, и, видимо, неплохой, раз может себе позволить подобное спонсорство. А в школе троечником был. Хотя говорят, что именно троечники и выбиваются в люди, а из отличников, как правило, ничего путного не выходит. Интересно, ведёт ли кто такую статистику?

А мне самой-то есть чем похвастаться? Может, потому я и не хочу идти на эту встречу, что не стала ни моделью, ни актрисой, да и с личной жизнью как-то не очень.

Лена поморщилась и набрала в поисковике «Одноклассники». Так. Кого бы поискать? Может, Наташку Артынову, в восьмом классе они дружили.

Наташка была умница, при таких мозгах могла быть круглой отличницей и окончить школу с медалью, но сгубила Наташку любовь. Вадька Подковкин только вернулся из армии, парнем он был, безусловно, красивым, но бестолковым — никуда не поступил, на работу не устроился. Шатался целыми днями по городу, вечером с другом пил пиво на лавочке в парке. С Наташкой они жили в одном доме, так что их отношения изначально были предопределены судьбой.

Школу «светлая головушка» закончила хоть и без троек, но со средним баллом — 4,3. Так же, как и Лена, подала документы в юридический, и даже успела сдать два экзамена на отлично, но неожиданно забрала документы. Что с ней стало дальше — Лена не знала.

На аватаре в «Одноклассниках» Артынова была в широкополой шляпе — протягивала фотографу пакет с апельсинами. Ничего в душе Лены от увиденного не шелохнулось и никакого интереса не вызвало. Ну почему она должна себя насиловать?

— Доброе утро! Кофе угостите, а то у меня закончился. — Открытая дверь вызвала прилив новой порции свежего воздуха. Сквозняк расшевелил стопку бумаг на столе, грозя сбросить на пол оставленные с вечера документы.

— Закрывайте скорей. — Лена прихлопнула ладошкой готовый слететь листок. — Доброе утро, Александр Васильевич! Есть ли что нового?

Интонация в голосе подчинённой удивила Махоркина.

— Не будите лихо, пока тихо. — Махоркин нажал на рычажок чайника. Прозрачная колба переливалась разноцветием подсветки. Чайник вздохнул и заворчал. Звук недовольства нарастал с каждой секундой. — Мощный у вас агрегат. Мой полчаса раскочегаривается. Надо бы новый купить, да всё руки не доходят.

— Скорей всего, его надо просто почистить, слой накипи мешает.

— Ну, до этого у меня точно руки никогда не дойдут. Легче выбросить и купить новый.

— А мне вот жалко старые вещи выбрасывать. Я как будто с ними уже породнилась. Мама меня за это Плюшкиным называет. Однажды она выбросила на помойку мою старую сумочку. Вот вроде бы сумка, да? А я полночи не спала, всё мне представлялось, что она там лежит и плачет.

— Кто плачет? Мама? — не понял Махоркин и удивлённо уставился на Рязанцеву.

— Сумка. Утром я к мусорке пошла, смотрю, а в контейнере какая-то пьянчужка копается, сумку мою вытащила, внутрь залезла, порылась, наверное, деньги искала, не нашла и как зафутболит сумку ногой. У меня внутри прямо всё оборвалось.

— Мне кажется или вы сейчас расплачетесь? — рассмеялся Махоркин.

— Я, наверное, ненормальная, да? — Лена расстроено выпятила нижнюю губу.

— Понимаете, Лена. Норма — понятие условное. Вот в новостях вчера рассказали, какой скандал разразился после показа новой модной коллекции одного известного итальянского дизайнера. А возмутило всех знаете что? На подиум вышел мужчина в платье. У меня, если честно, это тоже вызвало отторжение, но тут я подумал: ведь точно такой же фурор в начале прошлого века произвела и первая женщина, надевшая брюки. А сейчас это никого не возмущает, и, возможно, что лет этак через пятьдесят, а то и раньше, мужчина в платье для нас станет такой же нормой. Не дай бог, конечно.

— Ну вы сравнили!

— Я думаю, что если вы так глубоко переживаете за судьбу неодушевлённых предметов, что даже не спите по ночам, то вы очень тонко организованы. А значит, вы хороший человек, душевный, — продолжал иронизировать Махоркин.

— Да ну. — Лена махнула рукой. — Плохой я человек, просто ужасный. За сумку переживаю, а вот бывшими одноклассниками не интересуюсь. Больше того, сижу вот и думаю, как бы мне отвертеться и не ходить на эту встречу.

— На какую встречу? — заинтересовался Махоркин.

— Да на встречу одноклассников. Они, оказывается, меня все эти годы разыскивали, хотели узнать, как у меня жизнь сложилась… А мне вот абсолютно всё равно, как и что сложилось у них… Ну вот ни капельки неинтересно. И потом, почему я должна отчитываться перед кем-то? — Лена раскраснелась. Слова вылетали из неё пулемётной очередью. Мысли, мучившие с самого утра, наконец нашли выход, и, проговаривая их, становилось легче, как будто высказанное прощало её, смягчало чувство вины и оправдывало в собственных глазах.

— Да что случилось? С чего вы так завелись?

Вопросы Махоркина затормозили низвергающийся поток чувств.

— Одноклассник вчера из Германии звонил.

— Из Германии? Ууу…

— Да. Говорит, что они организовали встречу нашего класса на Медвежьих озёрах.

— На Медвежьих озёрах? Ууу…

— Ну да, арендовали там домики на два дня… И я должна там быть непременно… Потому что все будут… И потому что шашлык-машлык, и плов, и шаурма… Тьфу, шурпа… И все меня давно не видели… И все хотят меня увидеть… И узнать, как сложилась моя жизнь… Кто у меня муж, дети… И чего я в жизни добилась. А я не хочу. Ну не хочу я ничего рассказывать… Потому что и рассказывать-то особо нечего.

— Как это нечего? Ничего себе. На вашем счету уже четыре, нет, пять раскрытых преступлений. Вы блестящий следователь, умный, проницательный, умеющий анализировать и делать выводы. — На этот раз Махоркин был серьёзен.

— Всё это, Александр Васильевич, хорошо для характеристики на получения очередного звания, которую сам на себя готовишь, а начальник только подписывает. Кому это интересно?

Лена замолчала и поглядела на остывший в чашке кофе.

— Иногда, — спокойно заговорил Махоркин, — жизнь нам предлагает поступить не так, как хочется. Зимой, например, мне бывает лень выходить на улицу, хотя я люблю пробежаться на лыжах. Даже не то что лень, а как-то не хочется и всё, прямо весь организм протестует. Сидишь в мягком кресле перед телевизором, тепло, уютно, и начинаешь придумывать себе разные оправдания, вроде того, что всё занесло, машину поставить некуда, народу полно, ни проехать, ни пройти. Но я точно знаю, что если себя пересилишь и выберешься на лыжню, то получишь массу удовольствия, и будешь потом мысленно благодарить за то, что пересилил себя, не поддался на собственные уговоры, а встал и вышел.

— Думаете, надо идти?

— Думаю, да. Вы же сами говорили, что лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что не сделал. Кто знает, вдруг вам понравится, а не понравится — всегда можно уехать. Такси у нас и на Медвежьи озёра ездят. В крайнем случае, вызовете меня, я вас заберу. Если, конечно, шашлыком накормите, — подмигнул Махоркин. — Отдохните, тем более дел, требующих вашего непременного присутствия, у нас пока нет. Пользуйтесь моментом.

— Мда. Ну раз и вы так рассуждаете, то придётся, видимо, поехать. Но если ночью я вас вызову, не обижайтесь.

— Да ладно, я уже привык к вашим ночным вызовам.

— Когда это я вас вызывала?

— Как это когда? Когда из Калининграда прилетела. Неужели забыла? Следственный эксперимент она, видите ли, ставила, — снова развеселился Махоркин.

Глава вторая

Махоркин оказался прав. Мало того, что Медвежьи озёра, как выяснилось, — чудное местечко, специально организованное для отдыха большой компанией, но и встреча с одноклассниками стала для Рязанцевой удивительно приятной. Честно говоря, шашлык был «так себе». Мясо надо замачивать в томатном соусе, обильно приправляя специями — это Лена знала. В их семье замачивали именно так. Плюс добавляли большое количество лука — получалось очень вкусно, настолько вкусно, что «чужие» шашлыки казались ей обычным жареным мясом.

Весь вечер Лена смеялась, то ли от выпитого вина, то ли от непрекращающихся шуточек Генки Бутко. За семь лет шебутной парнишка успел изрядно растолстеть. Будь у него маленький рост, он бы казался круглым, а так — богатырь… Ну если живот втянет, конечно.

К шести часам подъехало человек десять. Лена с интересом разглядывала каждого прибывающего.

Вот милая и нежная Альбинка Пулько — мама двух малышей. На встречу, по её словам, выбралась на пару часиков, остаться на ночь муж не разрешил. Рядом Вовка Камышин, он ещё в школе за ней ухаживал, вот и сейчас глаз не сводит. Хотя не только он. Дыньчик тоже проходу ей не давал. У них, кажется, даже роман был. А может и не был. Лена всегда мало интересовалась сплетнями. С краю примостился Серёга Трошин — в школе был скрипачом, сейчас занимается строительством. Надо же, Маринка Седова — какая тростиночка была, ну прямо Дюймовочка, а сейчас в ней килограмм восемьдесят, не меньше. И когда только успела набрать? Маринка сидела довольная, с улыбкой до ушей. «Хоть завязочки пришей», — хохотнула Лена. — «Как глупо, не надо было пить. И почему некоторым так нравится напиваться? Терпеть не могу это состояние не владения собой. Чувствую себя полной дурой. Всё время пробивает на „хи-хи“. Нет, надо срочно проветриться».

Лена поднялась.

— Э, ты куда, Рязанцева? — Сенька Дыньков стрельнул в Лену властным взглядом, как пригвоздил.

Девушка испуганно плюхнулась назад на скамейку.

«Да что это со мной? Чего я испугалась?». Лена вновь поднялась.

— Хочу немного проветриться, пройдусь вдоль озера. — Голос был таким, как будто она оправдывалась, и это её разозлило.

— Я с тобой. — Наташка Артынова положила недоеденное яблоко на стол и, упираясь руками в плечи Юрки Николенко и Вовки Камышина, легко выпрыгнула из-за стола. — Пойдём. С другой стороны озера — небольшой зверинец, там такие забавные зверюшки… И павлины есть.

— Девчонки, а можно я с вами? — Лицо Витьки Якубова некрасиво покрывали багровые пятна — аллергическая реакция на красное вино. Тяжело налегая на стол, он попробовал подняться, но тут же рухнул на своё место.

— Сиди уже, Гаврилов.

Бывшие подруги направились в сторону озера.

— А почему Гаврилов, он ведь Якубов? — поинтересовалась Лена.

— Так он же фамилию поменял.

— Зачем? Разве Якубов — плохая фамилия?

— А чёрт его знает. Он, видите ли, верит в эту чепуху про имена и фамилии.

— Это что ещё за чепуха? — не унималась Рязанцева.

— Говорят, если сменить имя или фамилию, то можно и судьбу изменить.

— Какая чушь, неужели взрослый человек может в такое верить?

— Может. И ты знаешь, он говорит, что в его случае это сработало. Мы ведь три года назад встречались, всё друг про друга теперь знаем. Вот только о тебе и Олеге Межинове ничего пока неизвестно. Хотя вру, конечно. Знаем, знаем, что ты следователь. Мишка уже просветил.

— Ох уж этот Мишка. — Лена подошла к огороженной высокой сеткой площадке. На приваленной к земле ветке дерева сидел, сложив хвост, павлин и высокомерно поглядывал на непрошеных гостей. Рядом с ним деловито расхаживала абсолютно непривлекательная самочка.

— Как странно распорядилась природа. Самцу достался такой красивый хвост, а его подруге — серая, скучная внешность. Вот где справедливость? — Наташка вытянула губы трубочкой и произвела странные причмокивающие звуки. Павлинья парочка не отреагировала. — Хоть бы хвост распустил, гад. Раз такая красота досталась незаслуженно, то похвастался бы перед дамами, — призывала к совести вредную птицу хмельная Наташка.

Павлин и Лена несколько секунд в упор смотрели друг на друга. Неожиданно павлин приподнялся на своих тощих ножках и издал, резанув по ушам подругам, противные скрипучие горловые звуки.

— Дурак, — выкрикнула Наташка. — Заткнись.

Не обращая внимания на Наташку и всё так же уставившись в глаза Лене, павлин веером раскинул свой переливающий атласными красками хвост.

— Похоже, ты ему понравилась, — хохотнула подруга. — Вишь, как перед тобой хвост-то распустил.

Тишину разрезал женский крик и последовавший за ним грохот. Звуки доносились с другой стороны озера, там, где «фестивалила» (как выражался Генка) их компания.

— Что это? — испуганно захлопала глазами Наташка.

— Не знаю. Пойдём скорей, что-то случилось. — Рязанцева схватила подругу за руку и потянула за собой. Вслед им раздался противный возмущенный крик птицы.

Опрокинутый стол и скамейки напоминали поле боя. На ступеньках домика сидел Олег Межинов, по лицу которого была размазана кровь.

Таня Ветрова, поливая минералкой носовой платок, прикладывала его к красной слипшейся мешанине волос на голове пострадавшего. Рядом с качелями — толпа ребят. В центре потный и взъерошенный Сенька Дыньков, ворот рубахи разорван. Настрой у Сеньки боевой — это Лена сразу оценила. Генка и Мишка на всякий случай удерживают его.

Похоже, что между ребятами произошла стычка. Собственно, чего удивляться? Они и в школе вечно враждовали. Тощий и нелепый Межинов не вписывался в компанию заносчивого красавца Дынькова. Сенька всегда был лидером — староста класса, спортсмен, любимец девушек, мотор. Олег ни то ни сё. Учился плохо, ни с кем не дружил, постоянно дрался. Вечный фигурант педсовета — он портил все показатели, из-за чего класс не мог получить вымпел и звание «Лучшего класса школы».

За это ему и доставалось от Дынькова, да и от других ребят. Что его-то могло заставить прийти на эту встречу? Ведь по-хорошему он должен был затаить обиду. Неужели простил? Или?..

— Что произошло? — Лена дёрнула Мишку за рукав.

— Перебрали малость, — пожал плечами Мишка. — Межинов стал деньги предлагать, сказал, что не хочет за чужой счёт здесь находиться, а Дыньчик над ним посмеялся, типа, «откуда у тебя деньги?». Ну этот задохлик и бросился на Севку с кулаками, за что в ответ и огрёб. Еле растащили.

Лена посмотрела на осколки зелёного стекла и разбитую голову Межинова.

— Огрёб? Бутылкой по голове? Вы с ума, что ли, сошли? Я сейчас наряд вызову.

— Да, ладно тебе, Рязанцева. Чего не бывает. Ща помирим их.

— Бывает? — Лена почти кричала. — А если бы он его убил? Хорошую встречу вы тут устроили. Молодцы.

Лена вынула телефон.

— Эй, Рязанцева, — выкрикнул Генка, — ты что и, правда, милицию собралась вызывать? Ты это брось. Мне неприятности не нужны, завтра назад в Германию лететь, ещё не выпустят. Да и зачем нам милиция, если ты уже здесь.

— Успокойся. Никто тебя не тронет. Наведите лучше порядок, а Олега я в травмпункт отвезу, у него вон кровь хлещет из раны.

— Рязанцева, ну, Рязанцева, — заныл Борька Карпик. — Ты только не выдавай, мне ведь тоже неприятности не нужны…

Лене стало противно. Каждый в первую очередь за свою шкуру испугался, здоровье и судьба истекающего кровью человека никого не интересовала.

Набрала Махоркина.

— Александр Васильевич, заберите меня отсюда.

— А вы, Лена, ехать не хотели? — Махоркин впервые за весь вечер улыбнулся.

— Вот и правильно не хотела. Как чувствовала.

— Э нет. Вы, как сотрудник правопорядка, на таком мероприятии необходимы, и чутьё вам должно было это подсказать.

— Только подсказало оно вам, а не мне. Это же вы меня туда отправили, а я не хотела.

— Зато человека спасли. Как там подруга ваша, сама справится?

Пока ехали в больницу, Татьяна Ветрова ни на секунду не выпускала голову Межинова из своих рук. Она села рядом с ним на заднее сиденье автомобиля и всю дорогу прижимала влажный платок к кровоточащей ране. Она же осталась с ним и в больнице.

— Я думаю, справится. А всё-таки интересно наблюдать, как проявляется человек в таких ситуациях. От Тани, если честно, я никак не ожидала проявления подобной заботы.

— Красивая девушка. Телефончик у неё взяли?

— Нет. А вам надо? — ревниво спросила Рязанцева. — Ваша вроде не хуже.

— Это вы про что? — не понял Махоркин.

— Про кого, — поправила Рязанцева. — Да ладно, Александр Васильевич. Видела я вашу красавицу белокурую. Правда, очень красивая девушка.

— Вы о ком? — Махоркин притормозил машину.

— О вашей девушке.

— Но у меня нет девушки, — удивлённо уставился на неё Махоркин. — Ах, вы про Алёну… — Замялся. — Ну да, была. Сейчас нет.

То ли от стыда, то ли от радости лицо Лены вспыхнуло яркой краской.

«Как глупо. И зачем я начала этот разговор? Вот как теперь выкрутиться?». Лена решила сменить тему, но неожиданно для себя ляпнула:

— Тогда понятно, зачем вам телефон Ветровой. — Обиженно отвернулась.

Махоркин долгим внимательным взглядом смотрел на точёный полупрофиль в обрамлении рыжих волн, потом улыбнулся и с нежностью в голосе произнёс:

— Мне её телефон ни к чему. Он нужен вам, чтоб выяснить состояние вашего одноклассника. По большому счёту, мы с вами пошли на должностное преступление, замяв дело об избиении. Врачи обязаны сообщать в милицию о факте нанесения тяжёлых телесных повреждений, и, в некотором роде, мы их подставляем. А если он завтра умрёт? Так что телефончик подруги надо было взять, она, похоже, решила с пострадавшим до утра остаться.

— А зачем нам информация из вторых рук. Завтра позвоню главврачу и всё узнаю.

— Вот и хорошо. — Махоркин завёл мотор.

— На море хочу, — неожиданно вырвалось у Лены.

— На море?

— Да. Знаете, как я море люблю, оно мне даже снится по ночам.

— Понимаю. Я тоже море люблю, но уже стал забывать, как оно выглядит. Последний раз был лет десять назад. — Махоркин вздохнул. — А вы поезжайте, сезон уже открыт, отпуск свой до конца вы так и не отгуляли до сих пор, да и дел серьёзных нет. Поезжайте.

— Что? Правда? Вы меня отпустите? — не поверила в своё счастье Лена. — Я ненадолго, на недельку. Мне больше не надо. Море отдыхает меня, как ничто другое.

— Вот и поезжайте, — заулыбался Махоркин. — Эх, мне бы тоже забросить всё к чёрту и махнуть, хотя бы дня на три.

— Так в чём же дело? Поедемте, Александр Васильевич, — вырвалось само по себе.

Лена опомнилась и вновь залилась краской. Повисла неловкая пауза, из которой было непонятно, как выбираться. Где-то она слышала, что если уж пауза возникла, то держать её надо как можно дольше. Однако молчание было мучительным, и Лена решила перевести всё в шутку.

— Обещаю, что не буду к вам приставать.

— Эх, Лена, да я бы с вами хоть на край света… — подхватил весёлый тон Махоркин, но фразу не закончил.

— И что вас останавливает?

— Понимаете, каждый раз, как только я собираюсь от работы отдохнуть и пишу заявление на отпуск, что-нибудь обязательно случается. Это уже стало какой-то роковой закономерностью.

— Не знала, что вы суеверны?

— Станешь тут.

Махоркин аккуратно припарковал машину у подъезда.

— Так может, стоит проверить эту вашу закономерность, а? Не думайте, что я навязываюсь, но есть у меня перед вами должок за несостоявшийся совместный поход в театр. Хочу реабилитироваться, — наконец нашла способ выкрутиться Лена.

Ехать на море одной не хотелось, Махоркин был наилучшим вариантом для компании. Сильный, надёжный товарищ, и чемодан есть кому поднести, и поболтать на общие темы. «Господи, кого я обманываю?».

— Ну да. С театром вы меня бессовестно прокатили. — Махоркин сощурил глаза, изображая обиженного. — Предложение, конечно, заманчивое…

— Ну, упрашивать не стану, — всерьёз обиделась Лена и приоткрыла дверцу машины, чтобы выйти.

— Ладно. Сделаем так. Вы пишите заявление и поезжайте, а я тогда денька через три тоже подъеду. Во всяком случае, если и произойдёт что-то экстраординарное, то хотя бы вы успеете отдохнуть.

— Ура! — обрадовалась Лена, неожиданно для себя самой с размаху чмокнула Махоркина в щёку и, не в силах больше бороться с неловкостью ситуации, выскочила из машины. — Прощай, Москва! Встречай, Сочи!

Глава третья

Однажды Билли Уайлдер, режиссёр фильма «В джазе только девушки», сказал: «У вас должна быть мечта, чтобы вы могли вставать по утрам».

Мечта также может быть неплохим снотворным, если, закрыв глаза, начать погружаться в неё, как в реальность. Но Лена боялась представлять себе своё морское путешествие, боялась сглазить, спугнуть это маленькое счастье, обещающее перерасти в большое. Она отгоняла сладкие, но пугающие мысли, старалась думать отвлечённо, но образ Махоркина настырно лез в голову, не давая уснуть. Проворочавшись какое-то время, она всё-таки уснула и проспала до девяти часов, что можно было позволить себе только в выходной день.

Лена сладко потянулась и заулыбалась, вспоминая вчерашний разговор с Махоркиным. Ах да, надо же позвонить в больницу.

Чтобы найти номер, пришлось залезть сначала в интернет. Наконец в трубке послышались размеренные длинные гудки, потом мягкий женский голос пропел:

— Регистратура, слушаю.

— Здравствуйте, а как мне связаться с дежурным врачом?

— Минуточку. — В трубке возникла звенящая тишина, абсолютно такая же, как в огромной ракушке, если приложить её к уху. В детстве ей говорили, что это шум моря, но маленькая Лена не верила, так как не могла понять, откуда он там берётся. Пытливый ум не давал покоя. Обнаружив, что такие же звуки издает и пустая кружка, и даже просто сложенная лодочкой ладошка, у неё зародились сомнения в том, что это звуки моря. В пятом классе она специально перелистала в школьной библиотеке энциклопедию, но ответа так и нашла, после чего отправилась с вопросом к преподавателю физики Семён Семёнычу, которого ученики называли Сэмом.

— Есть несколько гипотез, — начал монотонно объяснять учитель, — была даже версия, что эти звуки образуются от циркуляции крови по сосудам головы. На мой взгляд, такая теория не выдерживает никакой критики. Я думаю, всё гораздо проще — любая воздушная замкнутая полость выступает в роли резонатора, где концентрируются разные акустические волны. Отсюда и звуки.

— Ясно, — кивнула Лена, понимая, что ничего ей не ясно. Проще это звучало только для самого Сэма.

Наконец в классе девятом она прочла в интернете правильный (как там утверждалось) ответ на свой вопрос. В большой и умной статье было написано, что шум моря в ракушке — не что иное, как отразившиеся от стенок раковины изменённые звуки окружающей среды. Сложив версию Сэма и прочитанное в интернете, Лена пришла к выводу, что в ракушке действительно слышится шум моря, ведь это и есть та окружающая среда, в которой раковина находилась длительное время. Где-то в глубинах мозга она понимала, что это не совсем так, и звуки эти не совсем шум волн, но так было романтичней, и она периодически прикладывала огромную раковину к уху, чтобы погрузиться в те ощущения, которые ещё помнила.

Мысли о море полностью уже владели её разумом. Вдруг в трубке что-то щёлкнуло, и низкий мужской голос грохнул:

— Слушаю.

— Здравствуйте. Это из милиции. Мы вчера вам привезли травмированного мужчину, фамилия Межинов, я бы хотела узнать, как его состояние.

В трубке молчали, потом раздалась удивившая Лену фраза:

— Да я бы и сам хотел узнать его состояние.

— Что? Я не поняла…

— Сбежал ваш пострадавший вместе со своей подругой.

— Странно, конечно, но раз сбежал, значит, живой и всё у него нормально. — Голос Махоркина был весёлым и, как казалось Лене, нежным. — Так что можете с чувством выполненного долга собирать вещи.

Собирать вещи, отправляясь на отдых, дело приятное. Лену охватило лёгкое возбуждение, называемое в народе «чемоданным настроением». Первым делом надо достать чемодан. Лена прошла в кладовку. Короб на колёсиках, обтянутый красной тканью, был огромен. Для поездки «всей семьёй» — вещь незаменимая, но для неё одной такая махина ни к чему. В спортивную сумку мало что влезет. Значит, без покупки нового чемодана не обойтись. Отправиться прямо сейчас? Нет. Лучше перебрать вещи, вдруг ещё что-нибудь понадобится. А понадобится обязательно. Во-первых, необходим новый купальник, не может она в старом появиться перед… перед людьми. К купальнику нужна шляпка, очки, вьетнамки, платье для пляжа. Список необходимых покупок разрастался в геометрической прогрессии.

Весь день Лена пробегала по магазинам и наконец «без ног» свалилась на диван. Рядом на полу стоял новенький чемоданчик и бесчисленное количество пакетов с невесть чем. «О Боже, я совсем забыла про билеты. А ведь начинать надо именно с них. Ну я и балда», — мысленно отругала себя Лена и потянулась к ноутбуку. — «Всё-таки интернет — вещь. И как мы раньше без него обходились? Сколько времени тратилось на очереди в кассу, ужас». Она ненавидела очереди, считала, что они крадут у неё жизнь.

«С чего начинается Родина» — запел «айфоня». «Махоркин. Волнуется», — с нежностью подумала Лена и весёлым голоском пропела в трубку:

— «Я еду к морю, еду… Я еду к ласковой волне».

— Лена, я не хочу портить вам настроение, но тут такое дело… — серьёзным тоном заговорил начальник. — В общем, у нас труп. Мне очень не хочется вас задерживать, но дело в том, что это оказался труп вашего одноклассника Гаврилова. А учитывая вашу личную заинтересованность и участие в некоторых событиях, скорее всего, напрямую связанных с этим происшествием, я не могу вас сейчас отпустить в отпуск. Вы являетесь в некотором роде свидетелем, и ваше присутствие необходимо…

— Я всё поняла, Александр Васильевич. Не извиняйтесь. Ну какой может быть отпуск.

— Тогда жду вас завтра, как всегда, в девять часов на совещании.

— Подождите, а при каких обстоятельствах? Кто обнаружил? Может, надо выехать на место…

— Не надо, мы уже там были. Вас я не стал беспокоить, я же не знал, что это один из ваших. Всё случилось там, на Медвежьих озёрах, но у него лицо обгорело, так что личность установили не сразу. Только что. Потому вам и позвонил. Подробности узнаете завтра.

Глава четвёртая

Утреннее солнце в июне напоминает лимон. Его краски ещё не так горячи, как в июле. В июле солнце похоже на апельсин, готовый выплеснуть на мир свой сладкий нектар.

Июньский фреш, не такой насыщенный, воздух прозрачный, с кислинкой. Краски утра чистые, яркие. Глянцевые. И остаются такими, несмотря ни на что. Любая, даже самая страшная трагедия способна омрачить лишь твой собственный взгляд на внешние факторы, но в масштабах мироздания это ничто, всё равно что капнуть чернил из пипетки в цистерну воды.

В кабинете Рязанцевой, окна которого затеняла густая листва тополя, было комфортно прохладно, не то что в кабинете Махоркина. За день крыша здания накалялась на солнце, а ночью, подгоняемая прохладой, отдавала тепло внутрь помещения, от чего в кабинете начальника душно было даже утром. На жаркий период совещание было решено проводить в кабинете Рязанцевой, до первого этажа тепло не добиралось.

— Нам не сразу сообщили. Первый сигнал поступил в 17:00 в пожарную службу. Оказалось, что масштабы пожара незначительные, источником возгорания послужил костёр, разведённый недалеко от базы отдыха, на опушке возле леса. Рядом с остатками костра обнаружили обгорелое тело мужчины. Первыми на место происшествия выехали Олег с Виктором, мне сообщили в 18.30.

— Нам показалось подозрительным, что обгорело лицо и кисти рук, потому и решили сообщить, — перебил Махоркина Котов. — Мы и не знали, что вы, Елена Аркадьевна, накануне там отдыхали.

— На место пожара мы с Волковым прибыли в 19:00… — продолжил Махоркин, строго поглядев на сотрудника. — Как оказалось, следы обгорания тела действительно не характерны для пострадавшего во время пожара. Мужчина лежал на спине, раскинув руки в разные стороны. По сожжённой траве можно установить, что изначально огонь, как бы двинулся в сторону погибшего, но потом резко изменил направление и до тела так и не добрался. След пожара уходит в сторону базы отдыха. Из чего можно сделать вывод, что пожар возник после гибели человека, и спасло труп от полного сожжения лишь сменившееся направление ветра. О пожаре сообщили ваши одноклассники, Елена Аркадьевна, они же опознали труп. Есть что добавить, Игорь Ильдарович?

— Только то, что причиной обгорания лица и рук пострадавшего явился не огонь от костра. Это больше похоже на воздействие электрического разряда.

— Разряда? — вопросительно уставилась на Волкова Рязанцева. — Откуда там разряд? Не молния же, в самом деле? Грозы ведь не было.

— Какая молния, Рязанцева? — ухмыльнулся судмедэксперт. — Это похоже на выстрел электронной пушки. «Гиперболоид инженера Гарина» читала?

— Читала. — Хлопала глазами Лена. — Но это же фантастический роман.

— Осподя. Да роман-то в каком веке написан? С тех пор уже наука вперёд унеслась — не догонишь. Электрошокерами даже дети пользоваться умеют.

— Так его разряд электрошокера убил?

— Пф… — скорчил уничижительную мину Волков. — Бытовым электрошокером ты только кошку напугать можешь. Тут что-то посерьёзней. Но вот что? Пока неизвестно. Высоковольтной линий электропередач поблизости не было, и следов насилия на теле не обнаружено. Так что — загадка.

— Вы, Елена Аркадьевна, можно сказать, почти соучастник преступления, вам и карты в руки. Доставайте «Марусю», будем рисовать картину происшедшего, — распорядился начальник.

Лена пододвинула к столу магнитную доску и открыла маркер.

— А что рисовать? — спросила растерянно.

— Как что? Э… — протянул Махоркин, улыбаясь. — Да вы, похоже, мыслями всё ещё на море. Соберитесь, пока не разберёмся с этим делом — отпуска вам не видать. Рисуем круг подозреваемых, то есть всех, кто был на встрече выпускников.

Лена секунду подумала и быстро начеркала список из 12 человек:

1. Генка Бутко,

2. Олег Межинов,

3. Сеня Дыньков,

4. Наташа Артынова,

5. Юра Николенко,

6. Володя Камышин,

7. Таня Ветрова,

8. Борис Карпик,

9. Альбина Пулько,

10. Сергей Трошин,

11. Виктор Якубов (Гаврилов),

12. Михаил Табакеркин.

На мгновение Лена замерла, а потом приписала 13-м номером себя.

— Себя можно было и не указывать. Тем более под 13-м номером.

— Ну уж нет, вы сами сказали, что я соучастник. Кстати, состав должен был поменяться, часть ребят собиралась уехать, кто-то оставался на ночёвку с намерением продолжить на следующий день. Домики арендовали на два дня, в воскресенье должны были подъехать ещё несколько человек, так что список неполный.

— Значит, надо его дополнить. Свяжитесь с кем-нибудь из наиболее близких вам…

— У меня только телефон Мишки… Ну и Генкин остался… немецкий… германский… Я не знаю, как правильно сказать.

— Без разницы. Я понял. Генка ваш улетел. Как почуял, что жареным запахло — сразу слинял, ещё до нашего приезда. Ну ничего, если что, мы его и в Германии достанем. Теперь рассказывайте всё, что знаете.

— Да я ничего и не знаю толком. Генка мне позвонил в четверг вечером, рассказал про мероприятие, настоял, чтобы я тоже была. Мишка встретил его в субботу утром в Шереметьево, потом они заехали за мной. На Медвежьи озёра мы прибыли первыми, вернее, Сеня Дыньков там уже был, продукты выгружал. Постепенно и другие стали подъезжать. Часам к семи вот этот состав… — Лена ткнула в список на доске, — уже был в сборе.

— Что происходило за столом?

— Ничего такого, просто болтали, рассказывали о себе, смеялись, Генка много шутил, ну пили, конечно. Всё было тихо-мирно, ничто не предвещало беды. Потом я решила пройтись, Наташка Артынова вызвалась меня сопровождать. Мы пошли павлинов смотреть. Что там происходило, пока нас не было — я не знаю.

— А сколько по времени вы отсутствовали?

— Минут двадцать где-то. Внезапно услышали женский крик. Кричала, кажется, Альбинка Пулько… и грохот. Когда прибежали, там уже всё произошло. Ну я же вам рассказывала, — обратилась к Махоркину Лена.

— Вы говорите так же, как все свидетели — «я уже вам рассказывала»… Говорите, Лена, говорите, вытаскивайте из памяти подробности. То, что произошло накануне — возможно, как-то связано с убийством Гаврилова. Кстати, а почему вы написали Якубов? У него что, двойная фамилия?

— Девичья, наверное, — хохотнул Волков.

— А чего ты смеёшься, некоторые мужчины сознательно переходят на фамилию жены, если своя не очень благозвучная, — вставил Ревин.

— Да нет, там какая-то история непонятная. Он фамилию целенаправленно сменил, вроде как — чтобы судьбу поменять.

— Чего? — удивился Котов.

— Да я и сама не пойму. Говорят, есть такое поверье, что новое имя меняет судьбу. Вот и решил он, что если фамилию новую выберет, то и жизнь его кардинальным образом изменится.

— Ага, вот и изменил, — ухмыльнулся Волков. — Зажарили, как цыплёнка на гриле.

— Очень смешно, — отреагировала Рязанцева.

— Не отвлекайтесь, — оборвал перепалку Махоркин. — Итак, что вы увидели, когда прибежали на крик?

— Стол был перевёрнут, вокруг валялась битая посуда и остатки еды. Межинов сидел на ступеньке домика с пробитой головой, по лицу текла кровь. Рядом сидела Ветрова — зажимала платком рану, пыталась остановить кровотечение. С другой стороны ребята удерживали Дынькова, у того был порван ворот рубахи. Остальные стояли кто где. Как мне удалось выяснить, стычка произошла из-за того, что Дыньков сказал что-то обидное Межинову. Тот вспылил, выскочил из-за стола, схватил Дынькова за грудки, у Арсения в руках бутылка была, он ею и ударил Межинова по голове, как бы защищаясь. Вот вроде и всё. Потом мы увезли Межинова и Ветрову в больницу, откуда, как стало известно, Межинов сбежал… ну и Ветрова тоже.

— А где находился Гаврилов в то время, когда произошла стычка?

Лена задумалась, брови-чайки сгустились у переносицы.

— Он стоял в стороне… кажется… да, точно в стороне, ближе к мангалу.

— А что такое сказал Дыньков, что Межинов на него набросился? — заинтересованно спросил Ревин.

— Не знаю.

— Надо узнать. — Махоркин расстегнул пиджак. В кабинете становилось жарко. — Предстоит большая работа, надо допросить каждого, узнать подробности. Этим, естественно, займётесь вы, Елена Аркадьевна. Пусть каждый расскажет об этой драке с точным описанием — кто, где находился и что в этот момент делал.

— Но убили же не Дынькова, а Гаврилова? Как это происшествие связано с трупом? — засомневался Волков.

— Вот это и предстоит выяснить. Конечно, это не значит, что мы не будем рассматривать другие версии. Ими займётесь вы. — Махоркин посмотрел на оперативников. — Нужно узнать всё про этого Гаврилова — Якубова. Весь его послужной список, где работал, чем занимался, какие у него связи, родные, семья, друзья и всё остальное. А главное, чем его так не удовлетворяла собственная жизнь, что он решил сменить фамилию. Виктор, ты ищешь всё, что есть о нём в интернете, соцсети могут многое прояснить. Олег, на тебе домашний адрес и ближайшее окружение. При себе у погибшего был телефон, он у меня в сейфе, возьмёшь, пройдёшься по номерам, выяснишь связи. Ну, а вам, Игорь Ильдарович, придётся заняться фантастикой.

— Перечитать Толстого?

— Почему бы и нет, если это поможет установить оружие, которым был убит Гаврилов. А каким он был в школе, этот Гаврилов? — Махоркин снова посмотрел на Лену.

— Да, как вам сказать — ни то ни сё. Над ним все подсмеивались. Он был, как сейчас говорят, «на своей волне», почти ни с кем не общался, увлекался физикой, вечно пропадал в лаборантской у Сэма… Ну это мы так учителя физики звали. Кажется, что-то изобретал. «Вечный двигатель», — посмеивались ребята, и кличку ему соответствующую придумали — «Якулибин». Несмотря на то, что Виктор выигрывал все олимпиады по физике, это не считалось для мальчишек поводом проникнуться к нему уважением. Они постоянно издевались над ним: выбрасывали портфель из окна второго этажа, прятали спортивную форму, разрисовывали дневник цветными фломастерами. Виктор издевательства переносил молча.

— Терпило, значит, — хохотнул Волков.

— Странно, что он пришёл на эту встречу? Неужели забыл обиду? — не обращая внимания на глупые шуточки судмедэксперта, спросил Махоркин.

— Возможно, что и забыл, а может, чтоб доказать что-то нам всем. — Лена вновь сгустила брови — свидетельство крайней сосредоточенности. — Он что-то такое говорил… Точно не помню… Но что-то вроде: «Вот, вы все думали, Якубов никчёмный, а мне, может, Нобелевку дадут».

— Нобелевку? — присвистнул Котов. — А за что?

— Я особо не вслушивалась, но, возможно, он наконец что-то изобрёл. Точно не знаю.

— Надо было слушать, Рязанцева. Ты же следователь, — вставил «шпильку» Волков.