Бесплатный фрагмент - Последний полёт птицы Додо

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЁТ ПТИЦЫ ДОДО

Заслуженный артист Сергей Ельник играл в Сартовском театре драмы свой последний спектакль. Вернее, крайний, актёры люди суеверные. Но прямо перед выходом на сцену Сергей сказал кому-то по телефону, что, наконец-то, отыграет, действительно, последний здесь спектакль и с завтрашнего дня уходит в новую столичную жизнь. Жизнь с главными ролями на достойной его сцене, денежную, сытую, устроенную в шикарной, выделенной ему театром квартире, жизнь с молодой красавицей женой. Девочка костюмер-одевальщица, поправляя на голове Сергея венок из белых перьев и, услышав телефонное откровение, зажмурилась от удовольствия, предвкушая обещанный ей отъезд в роли молодой жены. Юлька, а именно так звали будущую супругу Сергея Мироновича Ельника была, как новогодняя ёлка вся обвешана превосходными степенями: прехорошенькая, прекурносенькая, преглупенькая и предоверчивая особа, а главное: совершенная сирота. Последний родитель Юльки, совсем недавно, отправился в мир иной, вкусив палёной водки прямо под трубой теплотрассы. Для заслуженного сластолюбца Ельника Юлька не являлась находкой. Таких у него было более чем, но в свои сорок семь лет Сергею Мироновичу пришла в голову свежая мысль: не только начать новый виток в актёрской карьере, но и, наконец, остановить энергичный галоп по койкам возжелавших его особей противоположного пола. Хотя?! Хотя и не противоположного тоже… В театральной среде поговаривали, что Ельник не гнушался покувыркаться на шёлковых простынях в постели главного режиссёра театра Александра Ивановича Дикого. Дикий слыл человеком талантливым и нетрадиционным. Он работал исключительно с одарёнными актёрами. Всех остальных, а таких было в театре более половины, Александр Иванович иногда задействовал в своих постановках, но в ролях серых, невзрачных и чтобы не разбазаривать напрасно бюджетные деньги в виде заработной платы «никчёмностям и дармоедам», занимал их иной работой: подмести, подать, принести, прокрутить, закрепить и так далее… Заслуженный артист Ельник был во всех ипостасях фаворитом Дикого, посему главные роли доставались именно ему. И заслуженно! Ельник был не просто одарённым актёром, он был богом поцелованный лицедей. Сергей Миронович в быту с трудом облачал собственные мысли в более или менее правильные фразы. Но, бог мой, как он повторял чужие! Конфетка! Играя в спектакле «Тойбеле и её демон», он минут двадцать читал монолог старого еврея-булочника, который целую жизнь от обиды на людей, писал в тесто, прежде чем испечь им же булки. Тогда заворожённый игрой Ельника зал замирал, иногда вздыхал и всхлипывал, сморкаясь в платки. В исполнении Ельника зрители любили этого несчастного, непромытого, недоброго, искорёженного жизнью еврея. Талант он и есть талант, его можно только пропить. Сергей Миронович не злоупотреблял, но и не отказывался. Спивался потихоньку… Ельник не был красавцем: на узком иконописном лице прочно обосновался крупноватый нос, узкие губы, довольно широкий испещрённый ранними морщинами лоб и глаза серые с поволокой, инопланетные глаза. Они концентрировали внимание на себе и все остальные черты лица уже не имели большого значения.

Сегодня последний спектакль с участием Сергея Ельника… Давали «Додо» Клайва Петона. На сцене — острове два персонажа: птица-мужчина и птица-женщина. Последние люди-птицы из Великой империи Додо. На этом острове они одни. Их крылья не приспособлены к полёту: маленькие, неразвитые. Они не могли поднять в небо откормленные тушки пернатых. Впереди у героев ничего — совершенная безысходность. Вымирание. Женщина относится к этому философски. Вымрем, так вымрем! Главное: красиво и гордо. Мужчина, он же Додо, желает выполнить свой долг: нарожать кучу детишек и спасти род. Женщина изводит мужчину разговорами о чистоте и непорочности, о смысле существования. Додо хочет одного — секса. Собственно, Сергею Мироновичу эти эмоции знакомы, ничего придумывать не надо, наигрывать тоже — надо просто жить.

История постановки «Додо» была странноватой и необычной для муниципального провинциального театра. Спектакль инкогнито заказало частное лицо с условием: главную роль будет играть Ельник. Заказчик бюджет постановки не ограничивал. Дикому выполнить условие было легко, поскольку никого другого, кроме Ельника в этой роли, он не видел.

Итак, последний спектакль. Заключительная сцена. Птица Додо на сконструированных им деревянных крыльях облетает зрительный зал. Ельник заглядывает в глаза восторженным поклонницам, кому-то кивает, кому-то подмигивает. Из крутого виража выходит на самую высокую точку сцены, зависает, приняв позу распятого Христа, начинает монолог. На первых словах деревянная конструкция крыльев совершает кульбит, перевернув Ельника вниз головой и, со скрежетом складывается, а затем рушиться вместе с актёром в оркестровую яму. Заслуженный артист Сергей Ельник умер сразу, он сломал себе шею.

* * *

Прощание с любимцем сартовской публики состоялось через три дня на сцене театра. Поклонники шли нескончаемым потоком, не обошлось и без сюрпризов. Молодая любовница Ельника сорвала с себя массивный крест, сверкнувший изумрудным камнем и с криком: «Он поможет тебе спастись!» водрузила его на грудь покойного. Давняя пассия Ельника актриса оперетты Люся Гу, отличающаяся баскетбольным ростом и лошадиными формами, подойдя к гробу, панибратски потрепала усопшего по щеке, пошипела: «Прощай, дорогой! Уж черти заждались! Небось мечтают поджаривать твою жопу до хрустящей корочки!» и, вскинув подбородок, прошествовала за кулисы. Бывшая жена Любовь Уварова улеглась поперёк покойного почти в полный рост и что-то долго шептала ему на ухо. Сняли её с тела мужа с трудом и сразу же унесли, так как Уварова очень умело изобразила глубокий обморок. Последним прощался с Ельником режиссёр Дикий, он не стал заморачиваться, поцеловал бывшего возлюбленного в лоб и, смахнув слезу, удалился. В остальном прощание прошло по установленному для таких случаев протоколу с речами, возложением букетов и венков и, конечно, аплодисментами.

На кладбище поехали только близкие и ученики, когда открыли гроб Юлька дико закричала и, оскалив зубы, бросилась на Уварову с криком: « Отдай, сука! Всю жизнь ему запоганила! Отдай!» Молодцы в чёрных костюмах угомонили девчонку: скрутили и, затолкав в машину, увезли восвояси.

* * *

Господин подполковник, не кажется ли вам, что ещё недельку без работы и мы взвоем?! — спросил бывший майор Следственного Комитета, Роман Валерьевич Васенко бывшего подполковника того же Комитета, Михаила Юрьевича Исайчева.

Бывшими они стали два года назад, причём по собственной воле. Более пятнадцати лет мужики верно служили Отечеству, изобличая преступников. Процент раскрываемости у «следаков» дотягивался до ста. И сто получилось бы, если бы не мешали, не били по рукам и по самолюбию. Покинув Комитет, друзья-сослуживцы организовали собственное детективное агентство «ВАСИЛиск», что при ближайшем рассмотрении прочитывалось, как ВАСенкоИсайчевЛенина с компанией. В компанию периодически привлекались прежние друзья по Комитету, особенно часто эксперт-криминалист подполковник Галина Николаевна Долженко. Она из органов не ушла, мотивируя тем: «на кого я брошу своё хозяйство? Энти скороспелые обормоты всё развалят и засрут!». Под хозяйством подразумевалась Экспертная служба Следственного комитета, а под обормотами новый впрыск молодых специалистов, едва закончивших юридическую академию. Галина Николаевна — лучший в крае эксперт высшего класса. Она стояла у истоков формирования службы и дорожила её репутацией. Как родоначальнику ей позволялось многое, посему в высказываниях подполковник Долженко себя не сдерживала.

Третий компаньон бывших «следаков» Ольга Ленина, адвокат по первому образованию, психолог по второму и по совместительству жена Михаила Исайчева. Агентство бралось за расследование любых дел, кроме слежки за неверными мужьями и жёнами.

Сейчас в работе «ВАСИЛиска» наступила пауза, недолгая, но и она была для друзей-трудоголиков неприятна, как говорит Васенко, нервотрепательна.

— Кофейку что ли запарить? — лениво позёвывая, произнёс Роман, вольготно развалившись в офисном кресле, — али домой пойти, ухо на подушке придавить? Я думаю вы здесь и без меня вконец обленитесь…

Васенко поднялся со своего места в намерении выполнить свои намерения, но не свершилось: дверь агентства открылась и в её проёме появилась женщина в чёрном. Её лицо выражало решимость и злость.

— Работаете?! — спросила она, сурово поглядывая на детективов. Осмотрелась, не дожидаясь приглашения прошла и, заняла свободное кресло. — Заказы на расследование убийства принимаете?

— Убийство уже произошло или планируется? — осведомился Васенко, присев обратно в кресло.

— Произошло, к сожалению, — по-прежнему жёстко откликнулась посетительница.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил Исайчев.

— Мила Михайловна Венгерова, — чуть кивнув, ответила женщина, — меня интересует убийство Заслуженного артиста Сергея Мироновича Ельника.

— Ой! — не удержался Васенко, — там же несчастный случай. Этим занималась наша бывшая контора. Дело неделю назад закрыли…

Гостья упрямо мотнула головой и, сверкнув глазами в сторону Романа, бросила:

— Я не согласна с их выводами! Сергея убили. Хочу знать кто?

— Почему вас не устраивает вывод официальных органов? — спросил Исайчев и заметил, как с лица Венгеровой исчезла злость и вылезла опустошённость.

Когда-то очень давно Ольга, по-домашнему Копилка, кстати, не оттого, что скаредна и бережлива, скорее наоборот, а оттого что страстный нумизмат, призналась ему ещё в одной коллекционной страсти — она собирала запахи эмоций. Ей всегда было странно, почему люди не пользуются обонянием наравне со зрением. Она не уставала повторять: нос всё знает ещё задолго до того, как глаза увидели. Ольга уверяла: если глубоко вдохнуть воздух рядом с собеседником, то можно уловить какую тайную эмоцию он испытывает, хотя старается её не показать. Она заметила, то есть учуяла, что в момент эмоционального взрыва, человек начинает выделять запахи, а каждый запах — это информация. И мы должны научиться понимать и использовать её. Ведь столько всего скрыто от нас в невидимом мире! Тогда Исайчев удивился чудинке своей жены, позже убедился в её правоте и захотел научится понимать запахи. Сейчас Исайчев потянул носом и ощутил запах потаённого горького, нестерпимого отчаяния женщины, сидящей перед ним. Вспомнил: «Как пахнет отчаяние? Слезами солёными, глазами печальными, руками, сплетёнными…» Всё это сейчас у неё было и глаза, и руки, и подступавшие слёзы.

— Мы возьмёмся за ваше «дело», — предвосхищая нестерпимый для него поток слёз, торопливо произнёс Исайчев. — Кем вам доводился погибший? Родственник?

— Нет! — чуть качнула головой гостья, — он был отцом моего не родившегося ребёнка и моим личным врагом… Я хочу посмотреть в глаза тому человеку, которому удалось то, на что я никогда не могла решиться. Хотела, но не смогла! Очень хотела! Особенно последнее время…

Роман с изумлением посмотрел на гостью: нечасто к ним приходят люди, жалеющие о не совершённом убийстве, а главное, признающиеся в своём желании его совершить. И признающиеся не для красного словца, а искренне.

— Кофе? — предложил Михаил, — давайте выпьем кофе. Выстроим в рядок мысли и расскажем всё по порядку.

Женщина кивнула. Исайчев нажал кнопку вызова секретаря и пока Верочка готовила напиток читал то, что методом удалённого доступа перекидывал на экран его компьютера Роман Васенко.

«Венгерова Мила Михайловна, окончила Российский государственный университет нефти и газа имени И. М. Губкина. Начала работать инженером на Ванкорском нефтепромысле в Красноярском крае. Ушла пять лет назад по собственному желанию с должности начальника промысла. В Сартове, в течение года построила в радиусе пяти километров по окружности города ряд бензозаправок. Для этого решила множество организационных вопросов на всех уровнях, включая неофициальный. Пользуется беспрекословным авторитетом среди предпринимателей этой отрасли. Они зовут её „Дама пять“. Не замужем. Имеет сына Степана Александровича Венгерова двадцати семи лет, который в данный момент занимает должность ведущего системного администратора в Сбербанке и дочь Янину Геннадьевну Венгерову восемнадцати лет студентку театрального факультета Сартовской консерватории».

Дочитав до финальной точки, Исайчев неосознанно легонько кивнул и тут же заметил ироническую улыбку на лице клиентки.

— Теперь, господа детективы, вы представляете с кем имеете дело, так? — Венгерова впервые улыбнулась, посмотрела на Романа и добавила, — а вы расторопный молодой человек, похвально.

Исайчев одобрительно подмигнул коллеге. Десятилетие работы бок о бок в Следственном комитете и теперь в их общем детективном агентстве не прошли даром. Мужики понимали друг друга с полуслова, хотя по темпераменту, логике мышления, и отношению к жизни были совсем разные и всё же, именно это помогало им успешно распутывать сложные заковыристые «дела». Михаил завидовал способности Романа переключаться от рабочих вопросов на бытовые. Исайчев замечал, как ловко компаньон успевает высказаться и там, и там, не теряя первоначальной нити разговора. Сам Михаил старается не принимать опрометчивых поспешных решений. В экстренных случаях «берёт паузу» и тщательно обдумывает предстоящие действия. Это происходит у него без каких-либо усилий. Он такой родился. Роман же не терпел и не терпит медлительности. Васенко энергичный, работоспособный, с богатой мимикой болтун. Может разговорить любого, даже совсем мутного собеседника и выудить из него то, что тот не поведал бы никому и никогда. Михаил, напротив, может смотать добытую коллегой информацию в один клубок и сделать неожиданный и чаще всего правильный вывод.

— Мила Михайловна, вы должны подробно рассказать нам обо всех ваших сомнениях в отношении гибели господина Ельника, — предложил гостье Исайчев, — и кратко опишите, что вас с ним связывало? Почему враг?

— Кратко? Наши с ним отношения — это большой кусок жизни. Кратко боюсь не получиться…

— Давайте главное, — согласился Михаил.

— Впервые мы увиделись на выпускном балу в моей школе, — начала Венгерова. — Я выпускница, он студент театрального факультета, но в Сартове уже звезда. Его в тот год пригласили на главную роль в местный Театр юного зрителя, кстати, одного из лучших у нас в стране. Спектакль был заказан обкомом партии, назывался «Что делать?» и рассказывал о жизни Чернышевского. Постановку пиарили во всю мощь партийной пропагандисткой машины и Ельник сразу взлетел на пьедестал. Ну, теперь представьте себе, как я смотрела в его глаза на выпускном вечере. Бог! Бог! — Гостья нахмурилась и голос её почерствел. — К несчастью, он тоже приметил меня. Через три месяца я уехала в Москву, поступила в институт и в первом семестре поняла: беременна… Позвонила. Оказалось, позвонила прямо в день свадьбы. Его однокурсница сподобилась стать ему женой. Она! Не я! Тогда Сергей пьяненький бросил в трубку: «Не бери в голову, Милка, сейчас эту штуку выковыривают на раз». Я обалдела и задала глупый вопрос: «Какую штуку?». Он пояснил: «Которая у тебя в животике завелась. Запомни, детка, не пей сырую воду — это вредно». Мне пришлось сделать аборт, мои планы на жизнь не предусматривали иного поворота событий. Потом целое десятилетие мы не имели контактов. Когда я совсем вымоталась на адской работе, то решила завершить этот этап жизни. И завершив, вернулась в Сартов. Пока здесь занималась строительством бизнеса, было не до театра, но однажды всё же выбралась. Давали Булгакова «Мастер и Маргарита». Ельник играл Коровьева. Здорово играл! Благодаря знакомству с Диким: мы с ним иногда трёмся в одном совете при губернаторе, я попала за кулисы. Захотелось поздравить старого знакомого. Он меня не узнал. Я ведь Венгеровой стала в первом замужестве. В школе носила весёлую фамилию Колокольчикова. Он тогда звал меня «Милушка –колокольчик». Так вот, в эту встречу «Милушку» он не узнал! К ручке припал, выразил удовольствие, пригласил выпить по чашечке кофе. Прошлое шевельнулось. Стало интересно, что будет дальше. Я согласилась. Думала, что с годами Сергей остепенился, вырос, стал разборчивым. Да куда там! Он пользовал всё, что двигалось. После пятой рюмки ему обязательно требовалась баба.

— Не пойму, если вы всё о нём понимали, зачем тогда? — вставил вопросик Васенко

Венгерова зябко передёрнула плечами:

— Он всю жизнь сидел во мне занозой. Я таких каменных мужиков ломала… И здесь решила, сдюжу обязательно: будет собакой сидеть у моих ног… Наш роман длился ни шатко, ни валко все эти годы. Лился, как густой кисель… Не сказать, что я простила Ельнику свою бездетность и по этой причине крах двух браков…

— Как! — оборвал посетительницу Роман, — У вас двое детей!

Венгерова одним глотком допила остывший кофе:

— Детей необязательно рожать самой. Их можно усыновить. Разве не так?!

— Роман?! — Исайчев остановил коллегу, готовому задать следующий вопрос, — продолжайте, Мила Михайловна. Всё же хочу понять почему враг? Из-за распавшихся по бездетности браков? Ревность съела?

— Бездетность каждый раз была официальной причиной развода, — Венгерова встала, подошла к окну, открыла форточку закурила, — извините, не могу больше терпеть. Понимаю, невежливо без разрешения, но пепельниц на ваших столах не увидела и, боялась будите против. А так, поздно реагировать… Не вырвете же вы у меня сигарету? Исайчев с Васенко мгновенно вытянули откуда-то снизу керамические пепельницы и поставили их на столы.

— Не беспокойтесь, подсаживайтесь, курите и мы с вами. У нас тоже уши уже пухнут. Просто третий компаньон, — Роман кивнул в сторону Исайчева, — и по совместительству его жена не разрешает курить при клиентах.

— Сурово, — согласилась Венгерова, присаживаясь на краешек кресла у стола Михаила, — но, вероятно, правильно. Продолжу… Мои браки распались бы и при наличии детей. Со мной жить сложно — я «Дама пять».

— Поясните, — попросил Исайчев.

— Характер дерьмовый. Деспот! Самой иногда тошно. Но там, где начиналась моя карьера по-другому нельзя. Усталых мужиков надо было с диванов поднимать, а лаской этого сделать невозможно. — Мила Михайловна затушила о пепельницу сигарету, — мне всегда не хватало нежности. Я была сурова и со мной были суровы. Серёжка вёл себя благожелательно, на нежности не скупился. Он был очень, очень…

— Тогда почему враг?! — теряя терпение, повторил вопрос Исайчев, — хочу предупредить: дознание вам обойдётся в копеечку. После работы уголовного розыска и Следственного комитета трудно нарыть что-то новое и опровергнуть их выводы. Для возобновления следствия нужна очень важная причина. Я и мой коллега должны знать… В общем, Мила Михайловна, больше конкретики…

Венгерова вскинула руку, будто заслонилась от потока слов Исайчева:

— Ельник совратил мою дочь! — произнесла она твердеющим голосом, — этот подонок совратил мою Янку и теперь девочка считает, что я убила его. Убила из ревности. Она ушла, и я не знаю куда. Посему дерзайте! О гонораре не думайте. Сколько скажете — столько заплачу. — Венгерова открыла сумочку и вынула из неё нераспечатанную упаковку пятисотрублёвок, бросила на стол Исайчеву, — возьмите на организационные расходы.

Исайчев, проследив полёт пачки, извлёк из ящика стола бланк расходного ордера, не торопясь заполнил и, протянул его посетительнице:

— Деньги приняты. Потратим, составим финансовый отчёт. И ещё… Мила Михайловна, давайте работать на принципах взаимного уважения. Мы не из тех мужиков, которых нужно поднимать с дивана некорректными методами. Сядьте, пожалуйста, вон там в уголочке и все ваши сомнения изложите письменно, а мы пока с коллегой сходим пообедаем. Хорошо?

— Хорошо-о-о! — виновато отозвалась посетительница и пошла в указанное ей место.

* * *

— Знаете, ребятушки, как коллеги по театру звали погибшего Ельника, — положив ногу на ногу и, покачивая полуснятой босоножкой, спросила детективов Ольга, — они в его фамилии заменяли «ль» на «б». Говорят, это вполне соответствовало истине. Вы представляете, во скольких постелях нам придётся побывать, чтобы размотать «дело»?

Роман заменил слог на букву и засмеялся щедро:

— Красноречиво! Давайте «дело» назовём…

— Роман! — остановила коллегу Ольга. — Ты взрослый человек, бывший майор Следственного Комитета и туда же…

— Ну что ты, Оля?! — чуть склонив голову набок, нежно произнёс Васенко, — я предлагаю называть дело «Последний полёт птицы Додо». Как?

Ольга вытянула из сумки объёмный пакет. В кабинете запахло котлетами:

— Пойдёт… Вчера была по вашему поручению у специалистов, заходила к Галине Николаевне. Бушует «бабушка русской экспертизы». Говорит лучшие кадры на вольные хлеба подались, остались одни оболтусы. Им бы «дело» побыстрее свалить и на боковую. Подтягивайтесь к моему столу. Кушать подано! Налетай!

— Вот! — закричал, вскакивая с места Роман. — Когда ты вошла, я шепнул Мишке: у тебя в сумке еда-а-а! А он сказал, что это такие духи. Парфюмер самоучка! Ты представляешь, как можно спать с женщиной, от которой тянет духами с запахом котлет? С ней же всё время жрать хочется и больше ни-че-го-го-го!

— Это тебе ничего! — хихикнул Исайчев, — я мне вполне…

— Отставить! — осадила разболтавшихся мужиков Ольга, — котлеты отберу и будет вам ни-че-го!

Пока команда детективов обедала, Ольга рассказывала о том, что выведала у главного эксперта Следственного Комитета Галины Николаевны Долженко по делу «птицы Додо». Оказалось, спектакль «Додо» давали на сцене театра два дня подряд и в первый день всё было нормально, как говорится, ничего не предвещало беды. В день гибели не сработал механизм стопорящий трос. Получается накануне его вскрыл злоумышленник и, не оставляя следов, вывернул гайку. Трос дошёл до нужной точки, но не закрепился. Долженко сказала, что «нехристь» обязательно должен иметь отношение к театру и технике. К театру потому что стопорящий механизм не на виду, до него ещё добраться надо, а к технике потому, что неподготовленный человек не сразу сообразит, что и где надо отвернуть.

Исайчев вытер губы салфеткой, подошёл к жене и, чмокнув её в щёку, спросил:

— Камеры наблюдения зафиксировали всех входящих и выходящих через служебную дверь? Записи смотрела?

Ольга нахмурила брови:

— Видеообзор камеры сбит. Объектив частично фиксировал мимоидущих вдоль стены туда и обратно людей и то с неудобных ракурсов.

Васенко, закончив трапезу так же как Исайчев подошёл к Ольге, чмокнул её в другую щёку, чем вызвал недовольное кряхтение Исайчева:

— Мало того, что охламон поедает мои котлеты, он ещё милуется с моей женой… Надо бы охламона треснуть… — секунду подумав, махнул рукой, — ладно, следующий раз. Оля, ты скопировала то что есть?

Ольга, не отвечая на вопрос, уже вставляла флешку в USB-порт ноутбука:

— Смотрите, может быть, что-то увидите. Я ничего примечательного не заметила… — И всё же поясни: кого-то из прохожих работники театра опознали? — попросил Исайчев. Ольга подсела к столу, взяла в руки карандаш:

— Среди этой толпы, дежурным вахтёром опознаны актёры, бегущие сначала на репетицию, затем на спектакль — вот, вот и вот… Затем работники технических служб и прочая обслуга — вот, вот и вот. — Ольга водила карандашом по экрану дисплея. — Я посмотрела предыдущие дни, сравнила с этими и ничего необычного не заметила. Не имеющих отношения к театру прохожих, как виденных ранее, никто из коллектива не опознал.

— Это кто? — ткнул наугад пальцем Васенко, — чего он здесь стоит и курит?

— Этот молодой человек, что остановился у бордюра спиной к нам, покурил и выкинул сигарету в клумбу, — тоном строгого учителя пояснила Ольга, — парень их программист. Его администрация театра иногда вызывает для восстановления заглюченых программ. Накануне в бухгалтерии слетела зарплатная электронная ведомость и парень возился с ней полдня. Вот эта весёлая парочка, что перекрестилась прямо в объектив камеры, — Ольга остановила трансляцию и увеличила изображение, — студенты Ельника. Они сдали ему «хвост» по актёрскому мастерству.

— Надо с ними побеседовать, — заметил Васенко, — беру на себя. Мотай дальше…

— Смотрите! — воскликнул Михаил, после того как Ольга вновь включила воспроизведение, — интереснейшая старушка: сгорбленная, серая какая-то с клюкой. Идёт, будто прячется… Клюка есть, но она на неё не опирается! Смотрите! Поставила, приподняла, поставила, но упора на клюку не сделала. Получается палка ей не нужна. Тогда зачем носит? Для антуража? Это явный предмет декорации… Здесь прячется актриса или актёр, или другой какой работник театра. Не хочет, чтобы его признали.

— Почему? — удивилась Ольга, — актёры и работники театра могут свободно входить и выходить. Зачем им прятаться?

— А если их по обстоятельствам не должно быть в театре, например, не задействованы в спектакле, не их рабочая смена, отгул, выходной, отпуск? Да просто не хотела или не хотел, чтобы видели, как персонаж вышел? Старушка, поменяв облик, могла вернуться вновь. Нужно проверить, кто в эти дни входил в здание дважды, а выходил один раз. Роман, распечатай фото и показывай всем, с кем будешь беседовать, может быть, признают знакомые детали одежды, жесты…

— Зачем? — более настойчиво переспросила Ольга. — Зачем кому-то надо выходить неопознанным?

Исайчев откинулся на спинку стула, сказал с раздражением:

— Оль, не тупи! Если есть сомнения, надо их прояснить — это первое. Второе — в театре не работают закоренелые преступники, может быть, нервы сдали. Человек после содеянного захотел спрятаться, успокоится. Главное, ты забыла: нужно унести улику — гайку из стопорящего механизма. Можно, конечно, положить её до времени в карман или в сумочку. А мало ли? Актёры свою одежду снимают и вещи оставляют в гримёрках без присмотра. Вдруг! Бережёного бог бережёт! Что, в театре никогда не воруют? По карманам и сумочкам не шустрят?

— Мишка, театр это большой сундук. Там можно чёрта лысого спрятать и никто не найдёт… — парировала возражения мужа Ольга.

— Я звонил «оперу», который вёл это дело, — вклинился в разговор Васенко, — он пояснил: его ребята всё дважды перетрясли, но гайку не нашли. Тем более это не просто гайка, а такая немаленькая штуковина, которую невозможно ни с чем спутать и не заметить.

— Тем более… мне не нравиться эта старушка. Её надо найти и всё о ней выяснить…

— Надо так надо … — в задумчивости произнесла Ольга, — Роман, ты видел спектакль «Додо»? Мишка точно нет.

Роман отрицательно покачал головой.

— Так и знала! В спектакле птицу «Додо» и его подругу под занавес отстреливают люди. С Ельником поступили также, только способ причинения смерти изменили… Чисто режиссёрский ход! Давайте начнём пытать режиссёра первым. Ему ведь явно не хотелось терять такого актёра и фаворита. Роман звони, назначай встречу.

* * *

За час до прихода в агентство Александра Ивановича Дикого Ольга рассказала Михаилу и Роману о нём всё, что успела выудить в интернете и у знакомых театралов. Детективы взяли за правило беседовать по «делам» на территории фигурантов, но в этот раз Дикий наотрез отказался принимать в своём кабинете кого-либо из них, сославшись на нежелание будоражить и так слишком неспокойную обстановку в театре. Александр Иванович не вошёл в кабинет детективов, он ворвался, как сквозняк и прокричал насморочным голосом:

— Дураку понятно — Серёжу убили! Меня Венгерова, глубокоуважаемая дама и наш давний театральный спонсор, уведомила о вашем расследовании. Я одобрил! — Режиссёр покрутил головой, оглядел кабинет, и увидев в углу мягкое кресло, вытолкал его на середину комнаты, уселся, положив стопу правой ноги на левое колено. — Это срань господня! Просто срань господня! Актёра величины Жени Миронова убили! За что?! — Александр Иванович распалялся, выходя на истерические ноты. — Его на руках носить надо было… Пылинки сдувать… таланты редки… они эксклюзивны…

— Александр Иванович! — елейным голосом прервала гневную тираду Ольга, — ваши яркие работы всегда будоражили театральную общественность…

Дикий смолк, будто споткнулся и принялся в такт речи Ольги умиротворённо качать головой, постепенно успокаивался. Ему нравилось то, что говорила эта милая женщина с ясными серыми глазами и доброй улыбкой.

— Они заставляли критику говорить о Сартовском театре драмы, — несмотря на вопрошающие взгляды коллег, продолжала Ольга, — как о ярком самобытном явлении в театральной жизни России. Вы режиссёр с необычным взглядом на окружающий мир. Вы замечаете много из того, что совершенно закрыто другим. Не могли бы вы применить свой дар и помочь нам посмотреть на случившееся с другого угла зрения?

Александр Иванович порывисто вскочил и, подбежав к Ольге, в глубоком поклоне поцеловал ей руку:

— Кому-то наверняка отказал бы. Но не вам! Вам, сударыня, помогу с большим чувством. Что я должен делать? Готов рвать на груди тельняшку…

Васенко быстро поднялся с места и услужливо поставил перед Ольгой ноутбук и рядом ещё одно кресло. Жестом руки пригласил Александра Ивановича присесть. Ольга дождалась, когда режиссёр угнездился, включила запись:

— Смотрите внимательно — это суточная видеозапись, сделанная перед гибелью Сергея Ельника, и сам день гибели. Запись фиксирует поток людей, проходящих мимо тылового фасада здания театра. К сожалению, обзор камеры кем-то умышленно сбит, а ваша охрана не удосужилась поправить. Посему имеем только людей, проходящий вдоль стены театра от служебного входа. Понимаем, здесь много народу не имеющего отношения к театру, и всё же приглядитесь. Может быть, вам что-то или кто-то покажется странным? Узнаёте кого-то? Что-то вызовет опасения и вопросы?

Режиссёр, водрузив на нос очки, приблизил лицо к экрану. Первые сутки видеозаписи прошли без реплик и замечаний Дикого. Людей проходило много, среди них были артисты и технические работники, но их присутствие в театре в этот день не вызвало вопросов у режиссёра, все они были задействованы в утренних и вечерних спектаклях. На начальных кадрах последнего дня — дня гибели Ельника, Александр Иванович подскочил на стуле и взвизгнул:

— Стоп! Эта грымза, что здесь делала? Вот… вот… — Дикий тыкал указательным пальцем в экран дисплея прямо в голову высокой и слишком худощавой женщине в сиреневом платье. Она после команды «стоп», застыла на экране с высоко вскинутым подбородком. Её глаза прикрывали огромные солнцезащитные очки жёлтого цвета, не слишком тёмные, чтобы не видеть злых прищуренных глаз.

— Кто это? — спросил Исайчев и открыл записную книжку на чистой странице.

— Это? Вот именно! Вы правильно выразились: «это»! Народная артистка Екатерина Кром — вдова главного режиссёра ТЮЗа Юрия Петровича Пивоварова. Эта дура разменяла седьмой десяток, а всё ещё таскается к бывшему молодому любовнику, вымаливает комплименты…

— Под любовником вы подразумеваете Сергея Ельника?

— К сожалению, его! Он начинал со сцены ТЮЗа и эта грымза, будучи женой метра и учителя Серёжи, заставила старого дурака, позволю себе ремарку: Пивоваров на двадцать пять лет был старше её, ввести молодого актёра к ней в бенефисный спектакль «Скамейка» по Гельману. Серёжа играл гениально! Она?! — Дикий с силой откинулся на спинку кресла. — Посмотрите! Она же старая жердь! Как может играть жердь? Как жердь! Так и играла. Ельник был молод, на пятнадцать лет моложе грымзы, и чтобы удержаться в спектакле ему пришлось целый сезон с ней спать… — режиссёр прикрыл глаза, замолчал, казалось, заснул. Роман с Михаилом переглянулись, Ольга тихонько спросила:

— Александр Иванович кофе желаете?

— Виски желаю! — встрепенулся Дикий, — сейчас представил весь ужас Сергея в её постели. Как он это вынес?

— Как-то всё же вынес… — хмыкнул Роман. — Скажите она могла отвернуть гайку? Она могла захотеть…

— О чём ты говоришь? — перебил коллегу Исайчев, — все, кто в этот, делаю акцент, конкретно в этот день, вмешивался в работу сценических механизмов обязательно оставили следы. Злодей уничтожил бы следы своего пребывания А что имеем мы? Коробочка со стопорящим механизмом была покрыта ровным слоем пыли. Выделяю для забывчивых — покрыта ровным слоем пыли. Вывод ясен: в день гибели к ней никто не прикасался. Мы зря играем в «узнавалки». Нам как раз интересны люди, засветившиеся вечером первого дня из записанных двух, но, к сожалению, из них Александр Иванович никого не узнал. Давайте поговорим о тех, кто сразу после предпоследнего спектакля «Додо», мог отвернуть гайку? Это могли быть только люди, работающие в этот вечер в театре. Опять повторяю, как назойливый попугай: работали уже после предпоследнего спектакля вечером.

Дикий, выкинув ленинским жестом руку вперёд и выставив указательный палец, с мученическим выражением сожаления на лице, произнёс:

— Боже мой, как вы неправы! Вы не знаете работы театра. Вы не представляете себе, что такое пыль кулис. Она пронизывает тебя всего, она покрывает всё толстым слоем ровно через два часа. Если механизм сломали во время утренней репетиции, то к спектаклю всё будет скрыто пылью…

— Да вы что-о-о? — не смог скрыть удивления Исайчев, — виски у меня нет, но могу предложить хороший коньяк, будите?

— А то? — обрадовался Дикий.

Пока Роман, поспешая, выставлял на журнальный столик витиеватую бутылку коньяка и четыре серебряные двадцати пятиграммовые рюмочки, Дикий резко приблизил лицо к экрану дисплея:

— И эта персона мне знакома! Поглядите! Вот эта девочка с хвостиками в бейсболке, надвинутой на пол-лица и в коротком сарафанчике, получается тоже отметилась в театре в день гибели Серёжи…

Роман замер у столика в полупоклоне с ножом в одной руке и лимоном в другой:

— Да. Я помню эту девочку на записи. Когда увидел, подумал: «Надо же девчонке дет двенадцать, а сумку таскает бабскую, какую-то рыночную». Чем она вам не понравилась?»

Дикий неожиданно резким движением согнулся в кресле, приняв позу буквы «С», поднял на уровень плеч худые коленки, и как маленький ребёнок засучил ими над столешницей, издав звук похожий на скрип разболтанной двери:

— Хи-хи-хи! Примечательно, что девочке сорок пять лет. Это бывшая жена Сергея Мироновича Ельника — Любка Уварова, актриса ТЮЗа в амплуа «инженю». Она только девочек играет. Для чего сея особа в театр припиралась? Он же с ней развёлся и всё оставил… Чего ещё нужно?

Увидев, как Михаил разливает коньяк, Дикий, вскинув вверх ноги, рывком встал и поспешил к столику. Схватив ближайшую к нему рюмку, чуть пригубил:

— Ну-ка, ну-ка попробую какой коньячок пьют работники силовых структур?

— Мы бывшие работники, сейчас вольные казаки, — заметил Роман.

— Ну, ну, — причмокнул губами режиссёр, — привычки–то небось остались… коньячок отменный! Я в этих напитках толк знаю, уж поверьте старому алкоголику.

Чокнувшись рюмками, с подоспевшим к столу Михаилу, Дикий подмигнул Ольге и, смакуя напиток, опустошил свою:

— Ставить не буду, в ожидании следующей порции, погрею в ладонях. Коньяк любит тёплую посуду. Он, мерзляк, растёт на солнечных склонах Франции. Конечно, я имею в виду настоящий напиток, не тот, что у нас из бочек разливают: один и тот же подкрашенный суррогат в бутылки с разными этикетками. У вас, чувствую настоящий, нас-то-ящий!

Получив вторую порцию, Дикий выпил её уже не смакуя:

— Хорош! Хорош! — режиссёр схватил бутылку, повернулся к окну и вскинув её, подставил под лучи солнца, вгляделся в темноту стекла. Остался доволен:

— Будем считать — это мой гонорар за интервью! Продолжим, однако… — сказал он, возвращаясь к рабочему столу.

Васенко нахмурился, такой поворот дела ему не нравился, но Исайчев отвернулся от гостя и, так чтобы видел Роман, приложил указательный палец к губам.

Дикий внезапно напрягся. Опустив, как молодой бычок голову, приблизился всем телом к экрану. Судя по горящим яростью глазам режиссёра, детективы ожидали взрыва, но его не было.

Он как-то сразу посерел лицом, смял его, но не проронил ни слова и не попросил остановить запись. Ольга сделала это по собственной инициативе:

— Александр Иванович, так не пойдёт, — мягко улыбаясь, заметила она, — вы явно шокированы? Говорите, чем! Не понравился молодой человек, который докурил сигарету и бросил окурок в театральный цветник? Вы его знаете?

— При чём здесь он! Мне не понравился молодой человек, который шёл за этим с сигаретой. Смотрите, он о чём-то его спросил, и «куряка» махнул на него рукой с явным пренебрежением. Я не догадывался, что Гера знакомится на улице… Фу-фу-фу! Гадость!

Дикий отпил несколько глотков коньяка прямо из бутылки:

— Извините, этот фрукт не имеет к произошедшему никакого отношения. Он мой личный знакомый — Гера Сивков. Мы тесно приятельствуем уже больше года.

— Что вы так разволновались? — попытался успокоить режиссёра Исаичев, — может, он просто попросил закурить…

— Ещё чево! — рявкнул Дикий, — я терпеть не могу курящих мужчин!

Режиссёр резко встал и быстрым шагом направился к двери:

— Довольно, господа, устал и к спектаклю готовиться надо… — шваркнув дверью, Александр Иванович вышел.

— Блин! — стукнул ладонями по коленям, взревел Васенко, — паршивец! Запись недосмотрел, и коньяк упёр, гад!

* * *

После того как Дикий покинул помещение агентства детективы минут пятнадцать сидели молча.

Первым прервал паузу Роман Васенко:

— Я понимаю господин режиссёр человек творческий, но, кажется, не совсем адекватный. Как он с людьми общается? Как репетирует? Он явно чокнутый. Вы глаза его видели? Шиза полная. У меня руки чесались, хотелось врезать ему в лоб! Думаю, его надо первым в список подозреваемых ставить. Он вполне мог убить.

Роман вскочил с места и стал мерить шагами помещения:

— Давайте рассуждать! От него «звезда» уходит. Так? Так! Заслуженный артист Ельник непросто украшал собой его постановки, он спонсорские деньги в кассу театра приносил. Думаю, и в карман Дикого немалые суммы падали. Так? Так! И всё это уходит к столичному метру за здорово живёшь? У того и так кубышки полные, он от жадности ещё и Ельника к себе подгребает. Дикому обидно? Обидно! Злость его заточила? Заточила! С его характером мог он решить проблему по принципу: не доставайся ты никому? Мог? Мог! Вот он и решил…

Ольга грустно посмотрела на коллег:

— Ничего вы не понимаете мужики. Дикий заповедная личность и никого не убивал. Я узнала: ему был предложен контракт на несколько спектаклей на столичной сцене и спектакли Ельника тоже остаются в репертуаре Сартовского театра. От Сартова до Москвы лёту сорок минут. Самолёты уходят каждые два часа. Администрация города пошла навстречу пожеланиям зрителей и решила оплачивать Заслуженному артисту проживание в гостинице и дорогу. Так что Дикого из списка подозреваемых мы изымаем. Нет у него мотива Ельника убивать, ему и так всё, что положено отпилили…

— Ты это давно узнала? — собрав брови к переносице, спросил Васенко. — Чего я тогда распинаюсь, мозги напрягаю? Остановить вовремя не могла?

— Так! — вступился за жену Исайчев, — не нападай! Тебе полезно мозги поразмять, заржавеют. Как старший по званию приказываю разобрать фигурантов: я еду к Народной артистке Екатерине Кром, Роман к бывшей жене Ельника, а Копилка на театральный факультет к студентам нашего артиста. Детки нынче боевитые пошли. И ещё: поищи среди них Янку Венгерову. С ней обязательно надо поговорить. Она из дома ушла, а не из учебного заведения…

— Ты в Следственном Комитете старшим по званию был, а в агентстве мы равны, — продолжал мурзиться Васенко, — давай я на факультет поеду.

— Отставить! — тоном, не терпящим возражения, рыкнул Исайчев, — ты на факультет, зачем собираешься ехать? Место заповедное: там хорошенькие артистки водятся? Несерьёзный ты человек Роман Васенко! С Янкой надо аккуратно говорить, так умеет только Ольга. Не спорь! И давай договоримся: в этом «деле» я за главного, в следующем ты.

— Зуб даёшь?! — взбодрился Роман, — Копилка фиксируй, свидетелем будешь: в следующем «деле» я главный! А господин, бывший подполковник юстиции в моём подчинении…

— Замётано! — согласился Исайчев, — по коням!

Компаньоны быстрыми шагами направились к двери и в проёме почти столкнулись. Роман услужливо отступил на шаг и в глубоком поклоне жестом руки пригласил Михаила пройти первым.

— То-то же … — язвительно улыбнулся Исайчев и, минуя дверь, небрежно бросил, — бывшими подполковники не бывают…

* * *

Михаил Исайчев припарковал машину рядом с домом похожим на московскую сталинскую высотку только в миниатюре. С такими же башенками и шпилем, парадным входом, украшенным колоннами и немалыми ячеечными окнами. Огромный вестибюль был оборудован стеклянным помещением в виде стакана, в середине стакана имелось окошечко. Как раз в нём при появлении Исайчева возникла лысая дынеобразная голова консьержа.

Старик поманил ладошкой Михаила, пропел хорошо поставленным оперным голосом:

— Суда-а-арь, пожалуйте ко мне. Вы собственно куда направляетесь? Если в банк, то у них вход с другой стороны. Здесь суда-а-арь жилые квартиры заслуженных работников.

Михаил без предисловий развернул перед консьержем голубое удостоверение детектива агентства «ВасИЛиск» и терпеливо ждал пока старик, шевеля узкими бескровными губами, прочтёт написанное. Вероятно, на слове «детектив» у дежурного задёргался правый глаз и он, отвалившись от окошка на спинку стула, выдохнул:

— У нас кого-то прибили? Или как?

— У вас всё в порядке, — поспешил успокоить старика Исайчев, — нужна Екатерина Кром. Я с ней договорился о встрече.

Консьерж положил левую руку к груди, правой снял телефонную трубку и, ткнув указательным пальцем в кнопку, ласковым голосом произнёс:

— Марусенька, узнай у Екатерины Кузьминичны она ждёт кого-нибудь? — и, скорее всего, услышав встречный вопрос Марусеньки, поспешил добавить, — да-да детектив.

Ещё раз, пристально взглянув на Исайчева, сообщил:

— Народная артистка СССР Екатерина Кузьминична Кром ждёт!

Прежде чем отойти от стеклянного стакана, Исайчев наклонился к окошку, спросил:

— Вы, случайно, в нашей опере не служили? Голос у вас знатный.

Консьерж засуетился и, резво выскочил из боковой двери стакана, схватил Исайчева за локоть:

— Позвольте мне проводить вас. Это недалёко. На второй этаж. Первый, как вы поняли, занимает банк, — уточнил старик, заглядывая в глаза Михаила, — вы действительно узнали меня? Я работал в Сартовской опере двадцать лет тому назад. У меня был прекрасный голос. Правда, не довелось исполнять первые партии, но партии второго плана мне, несомненно, удавались.

Весь путь по широкой маршевой лестнице консьерж рассказывал Исайчеву о своём творческом пути и, ткнув в кнопку звонка, с сожалением спросил:

— Вы не последний раз к нам приходите? Приходите чаще. Я вас запомнил и теперь удостоверение можете не предъявлять…

Когда дверь открылась, перед Исайчевым возникла кругленькая едва доходящая ему до груди женщина, одетая в кожаные оранжевые тапочки, юбку на резинке, белую свежую широкую кофту. На гладко зачёсанной голове торчал младенческой фигой тощий пучок седых волос.

— Проходите, — пригласила она, приветливо улыбаясь, и протянула Исайчеву бахилы, — Екатерина Кузьминична ждёт.

Исайчев оперся на стену, так как стульев в прихожей не приметил и, натянув на ботинки целлофановые чехольчики, прошёл в гостиную. Она была под стать сталинской высотке, такая же пафосная, со старинной антикварной мебелью, картинами, коврами и хрусталём. В кресле с деревянной резной спинкой, на сиденье из тёмно-синего бархата полулежала та самая женщина, которую Исайчев наблюдал на видеозаписи. Только теперь на её лице не было очков, зато во рту появился длинный мундштук. Она с грацией усталой кошки курила не менее длинную чем мундштук сигарету. Одетая в чёрное кружевное платье, с высоко взбитыми кудрями льняных волос Екатерина Кузьминична, в данный момент примерив на себя измученное страданиями лицо, едва поприветствовала гостя лёгким кивком головы, осведомилась неприятным испорченным куревом голосом:

— Чем обязана?!

— Мне поручено расследовать причины гибели Сергея Ельника и найти его убийцу.

Екатерина Кузьминична взмахом руки остановила Исайчева, заговорила чётко, быстро и без пауз:

— Как расточительно вы, молодой человек, тратите своё и собираетесь тратить моё время. К чему расследование? Это был несчастный случай. Мне удалось ознакомиться с заключением компетентных органов. Сосед — заместитель начальника Следственного Комитета оказал мне такую любезность. С какой стати вы опять взялись за это? Кто вам поручил? Консьерж Степан доложил будто вы частный детектив? Ваша деятельность разрешена Законом? Может быть, мне оповестить моего соседа о вмешательство в дела его ведомства?

Исайчев, постарался потушить возникающее в нём раздражение:

— Отвечаю на вопросы в порядке их поступления. Первое: в агентство поступил заказ на расследование этого «дела» от госпожи Венгеровой. Она не согласна с заключением компетентных органов и это её право. Деятельность агентства определена законом, и я не собираюсь нарушать этот регламент. И ещё поинтересуйтесь, пожалуйста, у вашего соседа на каком основании он предоставляет документы служебного пользования для ознакомления посторонним лицам. Я могу присесть?

Народная артистка, выслушав гостя, не дрогнула бровью. Окинув взглядом фигуру Исайчева, она кивком головы указа Михаилу на кресло:

— Мила Венгерова? Это серьёзно. Задавайте ваши вопросы.

— Екатерина Кузьминична, когда последний раз вы видели Сергея Ельника?

Актриса, легонько постукивая пальцем по мундштуку, стряхнула пепел в керамическую плошку в виде белого зайца:

— Даже не припомню… По-моему, в конце прошлого года, где-то зимой. Мы случайно встретились на улице. Контакт был короток: оба торопились на репетицию.

— Екатерина Кузьминична, давайте условимся говорить правду, посмотрите сюда. — Исайчев показал на дисплее телефона запись с камеры наблюдения. — Это вы? Трудно отрицать. Всё можно подтвердить экспертизой. Оно вам надо?

Актриса резким жестом оттолкнула от себя руку Михаила и изобразив на лице возмущение, воскликнула:

— Вы думаете, я его убила? Смешно!

— Нет, нет, — успокаивающе покачал головой Исайчев, — хотя бы потому, что вы вряд ли разбираетесь в технике и никак не могли испортить стопорящий механизм. Злоумышленник испортил его намерено и это стоило Ельнику жизни.

Народная артистка, так же как накануне режиссёр Дикий засучила ножками, только не вскидывала их, а изобразила режущие ножницы при этом издала звук напоминающий звук булькающей паром кастрюли.

«Полоумные какие-то, ей-богу, — подумал Михаил, глубоко втянув носом воздух. Эмоция, которую учуял Исайчев была похожа на удовольствие, — кажется, она собирается играть со мной в кошки-мышки?». А вслух спросил:

— Отчего такое веселье? Повторяю, вопрос: для чего вы приходили в театр в день гибели Сергея Ельника? Поймите это важно для следствия.

Екатерина Кузьминична, как первоклассница картинно положила руки на сдвинутые колени и потупив взор, тихонько промурлыкала нежнейшим голосом:

— Вопрос серьёзный, надо покумекать, как ответить… Может, пока размышляю, мы попьём кофею? А? Как? Во рту пересохло.

Она взяла со стола маленький серебряный колокольчик, позвонила. Когда в комнату вошла кругленькая женщина, Кром спросила гостя:

— Вам с молоком или со сливками?

Исайчев, соглашаясь, кивнул:

— Кофею, так кофею давайте чёрный без сахара.

— Ох уж эти новомодные веяния, — вздохнула народная артистка, — кофе надобно пить очень сладким и очень горячим. Маруся, ты слышала пожелания гостя?

Маруся, так же, как давеча хозяйка издала невнятный звук, вероятно, означающий согласие.

— Мне нальёшь большую чашку со сливками…

Маруся вновь издала непонятный звук, теперь больше похожий на неудовольствие. Екатерина Кузьминична зыркнула в сторону прислуги недобрым взглядом:

— Не перечь! За последний месяц я похудела на целый килограмм, так что большую чашку со сливками могу себе позволить.

Когда Маруся удалилась, Кром воззрилась на Исайчева насмешливым взглядом.

— Зачем зря терять время?! Пока эта каракатица ходит туда-сюда, давайте приступим к допросу. Делаю вам замечание, молодой человек, вы пришли к женщине неподготовленным. Прежде чем наносить визиты, следовало поинтересоваться моей биографией. По первому образованию я инженер-механик. Именно в студенческом театре политехнического института меня заметил Юрий Петрович Пивоваров. Посему в технике разбираюсь и знаю, что такое стопор. Далее: в моём репертуаре был спектакль «Вий», где я представляла Панночку. Вы должны знать: Панночка летает в гробу. Я тоже летала над зрительным залом. Механику полёта изучила и знала с закрытыми глазами в отличие от Серёжи. Самолично перед каждым спектаклем проверяла всё ли в порядке с механизмом. Учитывала — труппа театра серпентарий. Клубок зависти, ненависти к более талантливым и успешным. Здесь всегда приходилось держать ухо востро. И последнее: зачем я приходила к Сергею? Элементарно, Ватсон, попрощаться. Мы были любовниками…

Увидев выражение лица гостя, Екатерина Кузьминична сощурила глазки:

— Хотите сказать, что альянс Галкин-Пугачёва вас не смущает. А мой Кром — Ельник всего лишь с четырнадцатилетней разницей в возрасте шокирует? Вы ханжа, дорогуша! Хотя я к этому привыкла…

— Меня ничего уже не смущает, — взял себя в руки Михаил, — хотя, если честно признаться, маленькое замешательство есть. Вы вроде тогда были замужем?

— Боже мой! — воскликнула Кром, вскинув руки вверх и туда же устремив взор. — Вы всё же интересовались моей биографией! Да! Серёжа играл в моём бенефисе и необходимо было единение душ. Но оно навряд ли случилось, если бы мы не относились к плотским забавам проще. Я не мать Тереза и признаю отношения не освящённые браком и не скреплённые на небесах. С моей стороны — забава, у Сергея — ещё одна ступенька в карьере. Вы что же думаете, я не осознаю этого?

В дверь тихонько поскреблись.

— Да входи же ты! — в запале крикнула народная артистка, — давно ждём. В горле пересохло…

Маруся подошла и недовольно шмякнула на стол поднос, слегка расплескав напиток из стакана хозяйки.

— Не ори! — зло буркнула женщина, — Я те чё прислуга?! Будешь орать опять в деревню уеду…

Екатерина Кузьминична с прежним невозмутимым выражением на лице, хлопнула Марусю по мягкому месту и, добавив в голос елея, произнесла:

— Ладно тебе обижаться, тётушка, иди себе, — и, обратив взор на Исайчева, добавила, — вот как-то так… у нас всё просто… угощайтесь… Попьём кофею и после я кое-что расскажу, может пригодиться в расследовании.

Кофе пили молча. Исайчев разглядывал антикварную мебель гостиной, а Екатерина Кузьминична его. Взгляд актрисы был слишком оценивающим, Михаилу стало неловко. Допив напиток, Исайчев не выдержал, спросил чуть улыбнувшись:

— Ну и как я вам? Понравился или ничего особенного?

Народная артистка резко вскинула голову, прогоняя со лба упавший локон, и гость поразился её изменениям. От медлительности, сдержанности эмоций не осталось следа.

— Если бы вернуть годочков двадцать, — воскликнула Кром, — я бы с вами замутила… замутила… вы прекрасный экземпляр! Двигайте кресло ближе, пошушукаемся. Люблю, знаете ли, посплетничать, косточки перемыть. Большое удовольствие получаю…

Исайчев встал и, чуть оторвав тяжёлое кресло от паркетного пола, придвинул его ближе к хозяйке. Актриса не удовлетворилась изменением, вцепилась в сиденье обеими руками и подвинула кресло ещё ближе. Оценив расстояние, довольно улыбнулась, приглашая Михаила сесть. Её колени почти касались колен гостя. Кром наклонилась к самому уху Исайчева, прошептала:

— Вы знаете, Серёгу должны были убить. Я подозревала это. Удивляюсь, почему всё произошло сейчас, а не раньше… Он так много знал о них лишнего…

— О ком? — едва шевеля губами, спросил Исайчев.

Екатерина Кузьминична многозначительно обвела глазами пространство комнаты и также прошептала:

— О наших соседях. Он сволочь ходил в дом не столько ко мне, сколько среди них потусоваться. Номенклатурный багажик себе натусовать. Здесь, что слева, что справа, что снизу, что сверху одни номенклатурщики живут. Бо-о-о-ольшие шишки! Ходят по подъезду глаз не поднимают, не здороваются. Будто боятся, что я с ними заговорю, чего-нибудь попрошу. Мне — Народной артистке не покланяются. Я для них жилы на сцене рву, выкладываюсь, рискую жизнью, а они кивком головы не удостаивают, засранцы. Так было и с Серёжей. Его дальше прихожей не пускали, но в баню в свою компанию приглашали. Сергей анекдоты травил занятно, обхохочешься… Он, бывало, придёт, заранее зная, что я на репетиции и давай по соседям звонить, жалится, что не попал. Они его в прихожей водичкой напоят и на четверговую баньку кто-нибудь да пригласит. А уж он там расстарается… Ласковый был… нежный и смешливый… Ушки востро держал. Мне иногда об их милых шалостях рассказывал. Поведает и испугается, просит: «Ты, Катюш, никому не говори, а то убьют». Вот и укатали…

Исайчев отстранился от маячившего перед ним лица хозяйки, подумал: «Ничего себе, мы в дерьмо вляпались! Интересно, её кто-нибудь из официальных органов опрашивал или я первый?», спросил:

— Не побоитесь назвать фамилии?!

Кром испытывающе посмотрела на гостя:

— Вы же не побоялись спросить! Я не побоюсь написать. Пусть списочек у вас сохранится. Может, ошибаюсь? Может, у страха глаза велики? Но мне всё же спокойнее будет если и у вас эта информация будет. Я, конечно, сейчас под потолком в гробах не летаю, но по улицам хожу, а там машинки тяжё-ё-ёлые ездят… Надеюсь, вы понимаете?! — Екатерина Кузьминична опять наклонилась к самому уху Исайчева, прошептала, — у стен этого дома ушки есть…

Хозяйка вынула из ящичка стола лист бумаги и карандаш. Писала каллиграфическим крупным почерком долго, старательно. Исайчев видел фамилии, правда, в перевёрнутом виде, и чем дольше писала Народная артистка, тем больше волосков шевелилось у Михаила на макушке.

«Может, с Ельником и вправду несчастный случай?» — малодушно подумал Михаил, почувствовав себя страусом, но, когда в длинном списке увидел фамилию Феофанова Константина Константиновича от сердца отлегло. Феофанов был его сослуживцем в Следственном Комитете и большим их с Копилкой другом. Он часто бывал в их доме и также как Ольга имел страсть к нумизматическому коллекционированию. О своих монетах эта парочка могла говорить часами. Иногда Константин Константинович занимал у Михаила денег, для приобретения неожиданно появившейся на рынке старинной монеты. За честность, открытость и достоинство Феофанова Исайчев мог поручиться, ни минуты не сомневаясь, а уж за верность своей жене Шурочке, не сомневаясь ни секунды.

Кром с загадочным видом протянула Исайчеву список, сопроводив уточнением:

— Это перечень человечков, с которыми Серёжа имел банные контакты. Вы же знаете, они все бандиты и за людей нас актёров не считают. Так, шуты гороховые …комедианты… Я поняла, что и вас из своей компашки они не просто так выкинули. Видать, не прижились! С удовольствием даю вам возможность, потрепать им нервы, если, конечно, не побоитесь…

Исайчев, не читая, положил список в карман пиджака, и решительно встал. Настало время прощаться. Всё что он хотел выяснить, он выяснил.

Хозяйка протянула Михаилу левую руку. Исайчев знал: протягивая

при прощании именно левую руку, женщина ждёт поцелуя, но делать этого не стал, только слегка пожал, почувствовав железную твёрдость узловатой старческой кисти. Екатерина Кузьминична резким движением выдернула руку, при этом на её лице появилось высокомерно-презрительное выражение. Вместо слов прощания, крикнула:

— Маруська, проводи господина сыскаря.

Исайчев, не дожидаясь лифта, быстро сбежал по ступенькам, минуя консьержа, что-то кричащего ему вслед. Выскочил на улицу и вдохнул полной грудью. Только сейчас понял, что ему не хватало в квартире Народной артистки: открытых настежь окон.

Уже в машине Михаил вынул список и удивился. В доме, действительно, жили работники высшего эшелона.

«Старая грымза, дала мне свой желанный расстрельный список, — подумал Исайчев. — Хочется, ох как хочется мадам, насолить всем сразу! Зуб даю, что половина из них приличные люди… Но пообщаться всё равно кое с кем придётся. Начну с Кости Феофанова. Он сейчас заместитель прокурора города. Завтра же поеду. Однако, портрет убиенного Заслуженного артиста Ельника становиться всё более и более определённым».

* * *

Ключи от дома Исайчев забыл в машине, поэтому воспользовался звонком. Сначала услышал голос бегущего к дверям сына Егорки, потом его плач и ворчание Ольги, видимо, мальчишка спешил и шлёпнулся:

— Не хнычь, — Михаил услышал строгий голос Копилки, — подумаешь упал, гость за дверью решит, что ты слабак.

Егорка тут же прекратил плакать и засопел:

— Я не слабак. Я уже большой. Мне три годика, и я муж-ж-жик!

После этих слов дверь открылась и Исайчев увидел удивлённое лицо Ольги и торчащее у неё под мышкой мокрое от слёз лицо сынишки:

— О! Это вовсе не гость, а наш папа забывака и лентяй из больницы прибыл…

— Это ещё почему? Забывака — понятно, а всё остальное неправда ваша, сударыня… — заупрямился Михаил.

— Забывака потому что ключи в машине забыл, лентяй потому, что пойти за ними не захотел.

— Ну-у-у?! А из больницы почему?

— Ну может быть из больницы, или из поликлиники, — пояснила Ольга, — или из музея. Только там на ботинки бахилы надевают… Исайчев хмыкнул и как минуту назад Егорка, засопел:

— Вот почему консьерж вслед руками махал. Забывака бахилы не снял. Вылетел, как скорый поезд из туннеля.

Ольга понесла сына в ванную комнату, оттуда спросила:

— Трудное было свидание с Народной артисткой?

— Неприятное, — поморщился Михаил, принимая из рук жены умытого Егорку, — а как ты? Удалось побеседовать со студентами Ельника? Янку видела? Говорила с ней?

— Видела, — кивнула Ольга, вытирая руки полотенцем, — говорить пыталась, только не очень получилось. Девочка сложная, с характером и, кажется, очень огорчена. Любила она его… вот что… Видимо у неё это семейное.

* * *

Ольга вспомнила, как несколько часов назад она подошла к зданию Сартовской консерватории, именно там располагался театральный факультет. Она пришла загодя, приблизительно за полчаса до окончания занятий. Ей хотелось освоиться в пространстве, осмотреться. Последние годы ей нечасто доводилось посещать центр города. В холле Ольга предупредила бабушку-охранника о своём желании поговорить со студенткой Янкой Венгеровой. Ждать вместе с гомонящими неспокойными студентами Ольга не стала, поэтому вышла из здания и перешла на другую сторону улицы. Решила, пока есть время, лучше рассмотреть знаменитое не только в Сартове, но и в России здание музыкального заведения. Оно действительно стоило того: южно-немецкое готическое строение, украшенное поющими химерами, окнами-розетками с изображениями сов и виноградных гроздьев выглядело чужеродным среди бетонно-стеклянных коробок, наляпанных в советское время на главной улице города. Здание имело некую утончённость и устремлённость ввысь. Скульптурные, барельефные и рельефные детали облицовки придали ему нарядность и экзотичность.

— Как часто, нам легче изгадить, чем пошевелить мозгами и сберечь то, что имеем, — с грустью подумала Ольга, — хорошо, если неосознанно, а если намеренно, то беда… беда.

Тяжёлые двери консерватории, подчиняясь команде специального механизма легко распахнулись и из них выпорхнула группка студентов. Ольга попыталась узнать среди них Янку, но вспомнив, что девочка неродная дочь Венгеровой и не может быть на неё похожа, решила не гадать.

Окликнули её, неожиданно из-за спины. Ольга вздрогнула и резко обернулась. Перед ней стояла девушка, похожая на хрустальную статуэтку с коротко стриженной шапкой густо набитых соломенных волос, с широко открытыми серыми глазами и большим в них вопросом: «Вы кто? Зачем пришли?». Рядом с ней стоял совсем обычный ничем не примечательный парень лет на семь старше.

— Это вы хотели меня видеть? Зачем? — спросила девушка. — Я Янина Геннадьевна Венгерова.

Ольга вопросительно посмотрела на парня и сразу же получила пояснение:

— Это мой брат Степан. Он поприсутствует, иначе разговор не состоится. — Тон Яны был настолько твёрдым и категоричным, что Ольга решила не возражать. Она улыбнулась самой милой улыбкой, на какую была способна и это обескуражило девушку. Ольга хотела, чтобы Янка поняла: на неё не собираются нападать. Девушка прочла развёрнутое удостоверение частного детектива и отшатнулась, вероятно, решив, что женщина посланец матери и это не сулит ей ничего хорошего. Но улыбка на лице Ольги была настолько доброжелательной, что Янка успокоилась.

— Приглашаю вас в кафе «Горячий шоколад», — предложила новая знакомая. — Там у меня было первое свидание с моим мужем. Очень симпатичное место, тихое и есть возможность уединиться. Разговор предстоит нелёгким, если вы, конечно, согласитесь, но я очень хочу, чтобы вы, Янка, согласились…

Янка на последних словах Ольги кивнула:

— Хорошо, что вы дали возможности выбора, в противном случае я бы отказалась. Посему… — Янка взмахнула рукой, — идёмте пить шоколад… И обращайтесь ко мне на «ты». Выкают преподаватели, когда хотят показать дистанцию и влепить двойку. Меня в последнее время «завыкали» совсем.

Ольга не была в кафе «Горячий шоколад» со дня первого свидания с Михаилом. Прошло более семи лет, а в заведении ничего не изменилось. Тогда Ольга пришла сюда первой и заняла столик. Михаил вошёл минутой позже с букетом из четырёх белых роз, пятую, как ему показалось слегка помятую, он, не сомневаясь, вынул из букета и оставил на сиденье машины. Ольга, смеясь, указала ему на оплошность и, он ринулся назад, чтобы принести пятую, на ходу переверну несколько стульев.
Сейчас её давнее место было свободно, и Ольга пригласила ребят туда, в тихий угол у окна.

— Я хочу поговорить с вами о гибели Сергея Ельника, — начала разговор Ольга, когда они расположились за столиком. Лицо Янки исказила гримаса неудовольствия.

— Как? Разве не по поводу размолвки с мамой? — вскрикнула Янка.

— Вы считаете это моё дело? — спросила Ольга, не отводя от лица Янки решительного взгляда. — Мне думается, когда мы установим убийцу, ваша размолвка с матерью разрешится сама собой. Или не так?

— Не так! — на лице девушки неожиданно мелькнула крысиная мордочка гнева. — Я уверена в её вине, конечно, она сделала это не сама, но по её приказу.

— Прекрати! — взорвался Степан, — у тебя куриная голова. Мама приличный человек. Если бы она хотела вас разлучить с этим старым пердуном, она бы сделала всё иначе.

— Как иначе?! — мордочка стала более явной и задержалась на лице Янки, — как она могла убить нашу с Серёжей любовь. Это вечное чувство!

Нарастающую размолвку молодых людей прервал официант. Он как раз в это время появился у их столика с подносом. Заметив гневный взгляд девушки, паренёк быстро поставил подле каждого гостя чашку с шоколадом и поспешил удалиться.

Степан пригубил из чашки горячий шоколад и, заметив табличку на входе в кафе: «Курите, если невмоготу!», постучал по карманам куртки, извлёк пачку сигарет. Но, увидев осуждающий взгляд Ольги, прикуривать не стал, положил пачку рядом. Ольга одобрительно кивнула и сразу пожалела, что остановила брата Янки. По выражению его лица было видно: он готов сказать что-то важное. Ольга испугалась, что спугнула парня, вспомнила, как её муж перед чем-то важным всегда пару раз затягивается сигаретой. Но выражение решимости с лица Степана не ушло, и он произнёс:

— Она купила бы твоего Ельника! Всего с потрохами! И поверь, за ту сумму, которую мама могла предложить твоему возлюбленному, он бежал бы от тебя и вашей любви, дорогая моя, в Антарктиду. А за пущую готов и на большую мерзость. Ты не помнишь, как он принёс маме на продажу свои цацки? Я записал их разговор на диктофон. Он и тебя касается!

Янка вскочила с места и, толкнув Степана в плечо, с криком: «Идите всё к дьяволу! Не верю ни одному слову!» выбежала из кафе.

Степан, проводив её взглядом, сглотнув ком в горле:

— Вот так всегда! Готова из-за этого подонка глаза выцарапать. Как же — гениальный артист! Самый гениальный! Но дрянной человек. Хотите послушать, то что не захотела слышать Янка? Подумав секунду, Ольга спросила:

— Если запись касается гибели Ельника? Тогда да! Если там внутрисемейные дрязги, то нет!

Степан вынул из борсетки диктофон:

— Думаю, это может касаться его гибели. Косвенно конечно, но портрет убиенного будет более точен.

— Давайте! — махнула рукой Ольга, незаметно включив в сумочке своё записывающее устройство.

Степан нажал кнопку «воспроизведение». И дерзко с вызовом, глядя в глаза Ольге, бросил: