Бесплатный фрагмент - Последний памятник на Планете №101

Последний памятник

Повесть. Сказка

1

В Большом Справочнике Вселенной эта планета значится как «Планета №101». Обычно её называют просто: «Сто первая» или… «Столица». Почему Столица? Да потому что именно эта планета, планета со столь простым и скромным названием, и является столицей нашей Вселенной.

Вас, наверное, удивляет и настораживает сказанное мною «столицей нашей Вселенной»? Не удивляйтесь. Здесь нет ничего удивительного, а тем более тревожного. Сто первая планета является наиболее развитой во Вселенной и вполне естественно, что именно ей и предоставлено право (ни в коем случае не честь, потому что быть столицей — это никакая не честь, а всего-навсего право) быть столицей всего человечества. Сразу надо сказать, что Сто первая планета не самая старая, во Вселенной есть и куда более древние планеты. Однако, несмотря на свой небольшой, по сравнению с другими, возраст, (ей всего-навсего пять миллиардов лет, тогда как во Вселенной есть планеты, чей возраст в сотни и тысячи раз больше), Сто первая планета на сегодняшний момент опережает (и значительно) все другие планеты, как в духовном развитии, так и в техническом.

Здесь сразу необходимо кое-что уточнить. Это касается возраста планеты и того, каким образом этот возраст определяется. Во Вселенной уже очень давно было принято решение отсчитывать возраст планеты не с момента возникновения самой планеты, а с момента, когда на этой планете человек впервые скажет слово «люблю». И даже не важно, в каком именно значении человек употребит это слово, главное, чтобы он его сказал, и именно с этого момента и начинается отсчёт времени планеты, и этот день считается днём её рождения.

Теперь необходимо сказать и несколько слов о том, как именно определяются во Вселенной года. На каждой планете год длится своё, и только своё, количество времени. Поэтому, для удобства подсчётов и чтобы не было путаницы, было придумано специальное универсально-считывающее устройство, которое легко переводит года одной планеты в года другой. Именно это устройство я сейчас и использую. Пять миллиардов лет — это возраст Сто первой планеты в пересчёте на Земные года.

Статусом столицы Вселенной та или иная планета наделяется не навсегда. Раз в тысячу лет (по земному времяисчислению) Высший Верховный Совет Вселенной по Развитию (ВВСВР) сравнивает развитие всех планет во Вселенной, которые уже отпраздновали свой первый день рождения и по результатам этих сравнений и определяется столица на следующее тысячелетие. Вот уже без малого десять тысяч лет как столицей Вселенной по праву является Сто первая планета.

Идея посетить столицу Вселенной возникла у меня давно, но всё что-то мешало, что-то отвлекало, находились какие-то более важные дела и поездка откладывалась. И только тогда, когда я понял, что всегда будет что-то, что мешает и отвлекает, что считается более важным, я нашёл в себе силы ни на что не отвлекаться и бросить все так называемые «важные дела» и наконец-то воплотить свою эту идею в реальность.

2

Обратившись в Центральное Бюро Путешествий и Экскурсий по Вселенной (ЦБПЭВ), я узнал, что именно сейчас имеются так называемые «горящие путёвки» на Сто первую планету.

— Сколько стоит путёвка на одного человека? — строго спросил я у агента по продаже путёвок.

Прежде чем ответить, агенту необходимо было выяснить, кто я и чем занимаюсь, и можно ли вообще меня пускать, так сказать, в приличное общество. Для этого он внёс мои данные в компьютер и какое-то время мы оба ждали, что ответит программа. Волновался ли я во время ожидания результата? Переживал ли, что могу оказаться недостойным? Ничуть.

— Ну вот, — радостно произнёс агент, — всё и выяснилось. Вам дано разрешение на посещение столицы Вселенной. Поздравляю!

— Честно говоря, — усмехнувшись, ответил я, — в том, что я получу такое разрешение, у меня не было никаких сомнений. — На это агент обозначил на своём лице дежурную улыбку. — Меня больше интересует цена. Сколько стоит это путешествие? Могу ли я себе это позволить?

— Цена, цена, цена, — задумчиво говорил агент, глядя в экран компьютера и щёлкая пальцами по клавишам так, как будто играл на рояле. — Цены наши… — не спеша говорил агент, — Вас приятно… — агент посмотрел на меня, улыбнулся, снова посмотрел на экран, — удивят.

— Так уж и удивят, — я старался говорить как можно более серьёзнее.

— Удивят, не то слово, — тихо промолвил агент. — Вот! — радостно воскликнул он. — Вот и Ваша цена. Смотрите! — с этими словами, агент повернул экран компьютера ко мне. — Читайте. Цена для Вас равняется всего-навсего одной сказке, которую Вы напишете о Сто первой планете после того, как вернётесь домой. Вас такая цена устраивает?

— Всего-навсего? — недовольно произнёс я.

— Для Вас это дорого? — испуганно спросил агент.

— Нет, но… — отвечал я. — Почему Вы думаете, что написать одну сказку — это… «всего-навсего»?

— Но здесь так сказано, — агент показал на экран компьютера. — Это не я придумал, это здесь так написано, что для Вас написать одну сказку — это «всего-навсего». Впрочем, если Вас не устраивает цена, то… Может, Вам не обязательно посещать столицу? Мы могли бы найти для Вас что-нибудь подешевле.

— Устраивает, — перебил я агента, стараясь казаться как можно более недовольным и боясь, что путешествие может сорваться. Но мне хотелось показать ему, что писать сказки — это далеко не «всего-навсего» и…, что цена на путёвку оказалась всё же не такой уж и низкой, как я ожидал.

Заполнив все необходимые бумаги, прочитав все необходимые инструкции, подписав множество разных обязательств, я простился с агентом и уже на следующий день оказался на Сто первой планете.

3

Каждого, кто впервые оказывается в столице Вселенной, обязательно отвезут на Центральную Площадь или, как её ещё называют, «Площадь Последнего Памятника». Это памятник человеку, который когда-то, очень давно, жил на Сто первой планете. Когда я узнал, что на самой развитой планете Вселенной до сих пор стоят памятники людям, то был этим обстоятельством крайне удивлён.

— Наверное, — сказал экскурсовод, — многие из вас задались вопросом, почему на самой развитой планете Вселенной до сих пор стоит памятник человеку? Сразу скажу, что это единственный памятник вообще, а не только человеку, на нашей планете. И кроме этого памятника, на нашей планете нет более ни одного памятника и ни одна улица на нашей планете, кроме той, что ведёт к Центральной Площади, не названа в честь человека. На Центральную Площадь ведёт всего одна улица и эта улица названа в честь того человека, кому поставлен памятник.

— Почему памятник именно этому человеку вы не стёрли с лица своей планеты? — спросила художница с планеты, носящей название Добрая. — Это, наверное, очень хороший человек? Наверное, это лучший человек из всех, которые жили на вашей планете? Да?

— Хороший? — испуганно переспросил экскурсовод. — Ну что Вы! Кто же ставит памятник хорошему человеку? Хорошие люди в памятниках не нуждаются.

— Почему не нуждаются? — поинтересовался композитор с планеты, носящей название Славная. — По-моему, так очень даже нуждаются. Особенно те люди нуждаются в памятниках, кто совершает хорошие поступки. Кому же и ставить памятники, как не хорошим людям или выдающимся в творческом смысле людям? Вот я! Мне на моей планете при жизни поставлен памятник за симфонию, которую я сочинил и которая победила на Вселенском конкурсе симфоний. И я этому очень рад. Я, можно сказать, стремился к этому всю свою жизнь. Это было смыслом моей жизни, а Вы говорите, что хорошие люди в памятниках не нуждаются. Ещё как нуждаются!

Здесь сразу надо указать, что вся наша экскурсионная группа состояла из творческих людей с разных планет: писателей, художников, артистов, композиторов и так далее.

— Нет-нет, что Вы, — объяснял экскурсовод, — уже два миллиарда лет назад мы осознали, как пагубно влияют на психическое здоровье людей памятники, которые ставятся людям за их так называемые хорошие поступки. Когда-то, очень и очень давно, и мы тоже, как и многие во Вселенной, увековечивали имена людей, вносивших значительный вклад в развитие нашей планеты. Мы называли их героями и выдающимися людьми, вручали им правительственные награды и огромные денежные премии, а их имена присваивали городам и улицам городов, ставили им памятники, присваивали их имена заводам, станциям метро и фабрикам. Но с момента, когда мы поняли, что любое возвеличивание человека пагубно влияет на его дальнейшее развитие; и что не выдающиеся открытия и не геройские поступки отдельных личностей определяют развитие человека и направление его развития, а наоборот, так называемые героические поступки и выдающиеся свершения и творения, если на них слишком концентрироваться, мешают его развитию, мешают развитию человека, мы отказались от всей этой ерунды.

— Так, а… кто же это, чей памятник Вы оставили? — спросил я.

— Это памятник одному… самому подлому, самому дрянному, самому низкому человеку из всех, когда-либо родившихся на нашей планете, — ответил экскурсовод. — Этот памятник поставлен в напоминание живущим и тем, кто будет жить, что только глупость человеческая достойна того, чтобы ей ставить памятники. И то! Не всякая глупость достойна памятника, а только самая страшная.

— И глупость, совершённую этим человеком, вы признали самой страшной? — спросил я.

— Да! — уверенно ответил экскурсовод. — И не только совершённая этим человеком глупость признана самой страшной, но и путь, который вёл к этой глупости признан самым страшным. Вот почему улица, которая ведёт на Центральную Площадь, названа в честь того, кто и совершил величайшую глупость. Эта улица символизирует собой тот путь, который приводит человека к глупости. Среди огромного количества разнообразной глупости, только эта была признана исключительной и достойной того, чтобы её увековечили в памятнике. Давайте подойдём к памятнику поближе.

— Как звали героя? — спросил я.

— Что? — не понял моего вопроса экскурсовод.

— Имя, — уточнил я. — Как имя того, кто совершил самую великую глупость?

— Так ли уж это важно? — ответил экскурсовод.

— Я должен буду написать сказку о своём путешествии, — ответил я. — Впрочем… Не хотите, можете не говорить. Имя я придумаю сам.

— Нет! — испуганно воскликнул экскурсовод. — Нельзя ни в коем случае ничего придумывать.

— Так это же сказка, — оправдывался я.

— Тем более, — горячо ответил экскурсовод. — Тем более, если дело касается сказки. В сказках должна быть только правда. Вы свои сказки для кого пишете?

— Для взрослых, — ответил я.

— Вот, видите, — многозначительно сказал экскурсовод, — Вы пишете свои сказки для взрослых. Взрослых ни в коем случае нельзя обманывать, даже тогда, когда рассказываешь им сказки. Ведь взрослые, в отличие от детей, слишком серьёзно относятся к сказкам. Вы понимаете? Слишком серьёзно!

— Можно подумать, что детей обманывать можно, — сказал я.

— Детей тоже нельзя обманывать, — согласился экскурсовод, — но дети, в отличие от взрослых, не спешат делать выводы. Дети несерьёзны. Тогда как взрослые делают выводы моментально, не задумываясь над тем, насколько информация, полученная ими, соответствует истине.

— Хорошо, я буду в своих сказках говорить только правду, — ответил я. — Но, в таком случае, Вы должны сами назвать имя негодяя и подлеца.

— Его имя… — экскурсовод запнулся. — Нет. Не могу. Язык не поворачивается произнести имя этого человека. Вы вот что, писатель, Вы сами придумайте ему какое-нибудь имя.

— А как же правда, которую только и можно говорить взрослым? — спросил я.

— О чём Вы, писатель? — усмехнулся экскурсовод. — Какая правда? Тем более, когда имеешь дело со сказкой. Сказка — всегда ложь.

— В таком случае мне не понятна Ваша недавняя нервозность, — удивился я. — К чему было всё это возмущение? К чему были Ваши восклицания насчёт того, что взрослые всё воспринимают серьёзно и спешат, в отличие от детей, делать выводы, основанные на непроверенной информации?

— К чему было моё возмущение? — переспросил экскурсовод. — Это всё часть того ужаса, который принёс на нашу планету этот человек. Видите, мы только подошли к памятнику, а я уже впал в некоторое безумие и понёс какую-то ахинею. А всё почему? А всё потому, что глупость заразна. Глупость, особенно если она выдающаяся, в каком бы виде она не являлась человеку, способна поражать человеческий мозг. Глупость, даже если она предстаёт человеку в виде памятника, так же негативно влияет на человеческую способность здраво мыслить, как если бы она явилась в каком-нибудь живом образе. Понимаете? Вот почему опасны памятники. Ведь любой памятник, кому бы он не был поставлен, является безусловной глупостью и люди, которые слишком обращают на памятники внимание, волей-неволей приобщаются к этой глупости. Понимаете?

— Понимаю, глупость заразна, — ответил я, — даже если она всего-навсего памятник. Так как же насчёт имени-то? Самому придумать? Или Вы скажете?

— Его имя — Всучинни, — ответил экскурсовод. — Сейчас я расскажу Вам его историю.

— Улица Всучинни? — уточнил я.

— Да. Человек, чей памятник сейчас перед Вами, носил имя Всучинни, — пояснил экскурсовод. — Такое вот простое, незамысловатое было его имя. Всучинни — это человек, который совершил на нашей планете самую великую глупость.

— А что такого плохого совершил Всучинни, что ему поставили памятник? — спросил скульптор с планеты Весёлая.

— Скоро вы всё узнаете, господа, — сказал экскурсовод. — Ни один гость нашей планеты не может покинуть Центральную Площадь до тех пор, пока не познакомится с жизнью и деятельностью Всучинни. Закрывайте глаза и вы всё увидите.

Мы закрыли глаза и оказались в далёком прошлом. Мы все оказались в том самом времени, когда Сто первая планета ещё не была столицей Вселенной и когда на Сто первой планете совершалась величайшая глупость. Более того, мы оказались в эпицентре событий.

4

Вот уже более двух часов Всучинни бродил по супермаркету и настроение его с каждой минутой становилось всё хуже и хуже.

— Мир полон зла, — злорадно произнёс Всучинни, оглядываясь по сторонам.

— Что? — переспросила женщина, которая рядом с Всучинни мерила резиновые сапоги.

— Мир, — громко повторил Всучинни, — полон зла.

— Я Вас не понимаю, — испуганно сказала женщина.

— А Вам меня и не понять, — сказал Всучинни. Не понять по той причине, что… Всё просто. Всё слишком, слишком просто. Просто, как те резиновые сапоги, что Вы сейчас выбираете для себя.

— Просто? — переспросила женщина.

— И дёшево, — многозначительно добавил Всучинни. — Всё просто и дёшево.

— Просто и дёшево? — переспросила женщина, не понимая о чём идёт речь.

Всучинни бросил на женщину взгляд, полный ненависти и, ничего более не объясняя, быстрым шагом покинул супермаркет.

Дома, обедая, он жаловался жене.

— Пойми, дорогая, — говорил Всучинни, — я чувствую, что людям на нашей планете плохо. Понимаешь?

— С чего ты это взял дорогой? — поинтересовалась жена.

— Да что же я слепой что ли? — ответил Всучинни. — Я смотрю на людей, я вижу их лица и понимаю, что жизнь их им не доставляет радость. Люди на нашей планете несчастны. А всё почему? А всё потому, что слишком у нас на планете всё просто, — ответил Всучинни.

— Всё просто? — переспросила жена.

— Просто и дёшево, — ответил Всучинни.

— Просто и дёшево? — переспросила жена.

— Ты! — заорал Всучинни, вскакивая из-за стола. — Ты — как та дура, что мерила резиновые сапоги в супермаркете. И она, вот так же, как и ты, переспросила меня: «Просто и дёшево?» — Всучинни кривлялся, показывая ту женщину из супермаркета.

— Какая дура? — испуганно спросила жена. — Какие резиновые сапоги?

— Резиновые сапоги за двести монет, — ответил Всучинни. — Она мерила резиновые сапоги за двести монет. Ты пойми, что резиновые сапоги за двести монет — это даже не покупка. Понимаешь?

— А что это? — спросила жена.

— Я не знаю, что это, — ответил Всучинни. — Это дрянь какая-то, мура, ерунда. Это что угодно, но только не покупка. Это как куртка за пятьсот монет, которую в соседнем отделе мерил один мужик.

— Ты опять шлялся по супермаркету? — сурово спросила жена.

— Да! Опять! — нервно жестикулируя, отвечал Всучинни.

— Ты же обещал мне больше не смотреть за тем, как люди покупают, — сказала жена.

— Обещал, но… — Всучинни несколько успокоился и старательно подбирал слова с тем, чтобы донести до жены суть происходящего с ним. — Я не могу смотреть на то, как люди сами, понимаешь ты, сами, своими собственными руками, лишают себя счастья. Они покупают не для того, чтобы получить удовольствие.

— Конечно не для того, — сказала жена. — Какое может быть удовольствие от покупки? Покупка — это удовлетворение потребностей, а не способ испытать удовольствие.

— Вот именно! — радостно воскликнул Всучинни. — Вот именно, что событие, которое носит постоянный и частый характер, не вызывает в человеке никаких положительных эмоций. И ситуация на нашей планете сложилась катастрофическая. Понимаешь? — жена отрицательно повертела головой, показывая, что она не понимает его. — Я объясню. Я уже год… Нет… Больше года прошло с тех пор, как я впервые об этом задумался. Это случилось вдруг. В один прекрасный момент я обратил внимание на то, как именно люди удовлетворяют свои естественные потребности; как они едят, спят, ходят на работу. В том числе и совершают покупки. Всё это они делают без особых эмоций. В их поведении, в лучшем случае, сквозит скука и равнодушие ко всему. До этого я никогда ни о чём подобном не думал. До этого момента я и сам, как сотни миллиардов на нашей планете, ходил по магазинам и совершал покупки и… всё это без радости, без удовольствия. И тогда я решил, что обязан в этом разобраться. Сейчас я уже понял, в чём причина, но тогда я ещё этого не знал. Я решил, что не успокоюсь до тех пор, пока не выясню, в чём причина. Мне необходимо было понаблюдать за людьми. Домой к ним я ходить не могу, сама понимаешь, почему.

— Понимаю, — ответила жена.

— И тогда я стал ходить по магазинам, — продолжал объяснять суть дела Всучинни, — и наблюдать за покупателями, за тем, что и как они покупают, и думать, думать, думать. Я ходил и думал. Я смотрел, как покупают квартиры и дома, как покупают автомобили, стиральные машины и холодильники, как покупают одежду, я смотрел, как покупают вообще всё. И я понял. Я понял, что наш мир опутан сетью зла. Зло опутало наш мир. И это самое зло не даёт сотням миллиардов людей быть счастливыми большую часть времени. И знаешь, дорогая, что является этим злом? — жена снова отрицательно повертела головой. — Цены!

— Цены? — испуганно спросила жена.

— Низкие цены! — зловеще прошептал Всучинни.

— Низкие цены? — переспросила жена. — А что значит «низкие цены»?

— Это значит, что цена, которую мы платим за товар, в котором нуждаемся, очень низкая, — ответил Всучинни. — Сапоги резиновые за двести монет — это, можно сказать, даром. А куртка зимняя за пятьсот монет? А однокомнатная квартира за сто тысяч монет? Ведь это издевательство над человеком!

— Но почему? — не понимала жена.

— Да потому, — отвечал Всучинни, — что минимальная зарплата человека на нашей планете сто тысяч монет в месяц. И выходит, что каждый человек может спокойно покупать себе однокомнатную квартиру хоть каждые два месяца. Автомобиль стоит тридцать тысяч. Да ведь это… уму непостижимо. Какое же может быть здесь удовольствие от покупки автомобиля? Килограмм картошки стоит десять монет. Морковка — пять монет за кило. Гречневая крупа, стыдно сказать, — двадцать пять монет за кило.

— И что ты предлагаешь? — спросила жена.

— Я предлагаю спасти общество, — ответил Всучинни. — Я предлагаю насытить человеческую жизнь эмоциями.

— Каким образом? — спросила жена.

— А вот смотри, — с этими словами Всучинни достал из сумки резиновые сапоги. — Это я купил сегодня за двести монет. Хорошие сапоги?

— Обычные, — ответила жена. — Обычные резиновые сапоги, какие надевают, когда на улице идёт дождь.

— Вот именно, это самые обычные резиновые сапоги, — согласился Всучинни. — Купила бы ты такие сапоги, скажем, за три тысячи монет?

— Нет, конечно, — ответила жена. — Что я… с ума сошла? Да и какому идиоту придёт в голову идея продавать эти сапоги за три тысячи монет?

— А пройдёт какое-то время и женщины будут покупать эти сапоги и за три тысячи, и за тридцать тысяч, и даже за сто тысяч, — сказал Всучинни.

— Ты хочешь создать дефицит товара? — испуганно спросила жена. — Но ведь… дефицит в жилье, в еде, образовании, питании, здравоохранении, в одежде и прочих вещах, необходимых для нормальной жизни человека, запрещён законом и на все эти вещи установлена фиксированная цена.

— Вот ещё, — усмехнулся Всучинни в ответ, — очень мне нужно вступать в конфликт с законом. Никакого дефицита не будет. Мы сыграем на естественной потребности человека испытывать эмоции от низменных потребностей, которая в данный момент в нём уснула.

— Каким образом? — спросила жена.

— Есть у меня идея, но… — Всучинни задумался, — для этого мне необходимо поговорить с президентом нашей планеты.

5

Третий час Всучинни сидел в гостиной у президента планеты и пытался убедить его в своей правоте.

— Да пойми ты, чудак-человек, — говорил Всучинни, — ведь всё должно начаться с тебя! Понимаешь ты или нет? С тебя!

— Не знаю, — мрачно отвечал президент, — не знаю, чем я могу тебе помочь?

— Но в целом-то мысль моя тебе ясна? — спрашивал Всучинни.

— В целом мысль твоя мне понятна, — ответил президент. — Ты хочешь заставить людей испытывать восторженные эмоции от покупок.

— Не только это, — воскликнул Всучинни, — не только необходимо заставить человека испытывать позитивные эмоции от покупок, но и негативные от невозможности совершить эту покупку. Здесь одно без другого немыслимо, понимаешь? Да и не в одних покупках дело. Суть в том, что огромное число удовлетворённых потребностей проходят у человека без особых эмоций. Понимаешь? И что будет плохого, если мы с тобой насытим положительными эмоциями простые вещи? Мы научим человека радоваться пустякам! Понимаешь?

— Понимаю, — ответил президент. — Но чем я-то могу тебе в этом помочь, друг? Гречневую кашу с маслом будешь?

— Ты? — Всучинни серьёзно посмотрел в глаза президенту Сто первой планеты. — Погоди ты с гречневой кашей. Вот, кстати, та же гречневая каша. Почему ты так просто питаешься? Впрочем… об этом после. Сейчас надо думать о более серьёзных вещах.

— О каких? — спросил президент.

— Ты должен узаконить выборы президента, друг, — ответил Всучинни.

— Выборы президента? — удивился президент. — Это ещё что за глупость? Зачем устраивать выборы, если и без выборов всё ясно? Да и… дорого это, выборы.

— Нет, это не глупость, — отвечал Всучинни. — Не глупость. А то, что дорого, так это даже очень хорошо. В том, что это дорого и заключается вся суть, весь, так сказать, секрет. Я сейчас тебе объясню. Вот, смотри. Да погоди ты со своей кашей, — Всучинни взял тарелку президента с гречневой кашей, которую тот собирался есть и убрал её в холодильник. — После поешь. Вот я уйду и ешь свою гречневую кашу, сколько хочешь. Но на твоём месте я бы пересмотрел своё меню. Твоя пища слишком проста.

— Она проста, но мне достаточно её, — оправдывался президент.

Всучинни с ненавистью посмотрел на президента.

— Сейчас, — строго сказал Всучинни, — подумай лучше над тем, кто сегодня хочет быть президентом?

— Да в том-то и дело, что никто, — отвечал президент, — или, если быть совершенно точным, то вообще никто. Вот почему президентом на нашей планете становятся, как правило, по принуждению. Лично я тянул жребий.

— Вот именно, что… по принуждению, — сказал Всучинни. — И даже те, кто хочет быть президентом, особо на своей кандидатуре не настаивают. Ведь так? Вы, вон, даже жребий тянете, кому быть президентом.

— Так, — согласился президент. — Мне не повезло и я вытянул короткую спичку.

— А почему? — спросил Всучинни.

— Что почему? — спросил президент.

— Почему тебе не повезло? — спросил Всучинни.

— Не знаю, — ответил президент, — должность незавидная?

— Незавидная, — согласился Всучинни. — А почему?

— Почему? — спросил президент.

— Потому что нет вокруг этой должности необходимой суеты, — ответил Всучинни, — слишком легко и просто ты получаешь эту должность, вот почему нет ни восторга, ни радости. Сегодня на нашей планете одинаково просто получить должность дворника и президента. А теперь представь, что на должность президента так просто не попасть. Что необходимо выиграть выборы, чтобы стать президентом.

— Выборы? — переспросил президент.

— Выборы, — ответил Всучинни.

— Выборы президента? — уточнил президент.

— Президента, — ответил Всучинни.

— А дворников тоже будут выбирать? — спросил президент.

— Дворников выбирать не будут, — ответил Всучинни, раздражаясь непониманием президента, — с дворниками всё останется по-прежнему.

— А президента кто выбирать-то будет? — спросил президент.

— Так это… как кто? — удивился Всучинни. — Народ, конечно. Да хотя бы те же самые дворники и будут. Одним словом, это будут жители нашей планеты. Они и будут выбирать себе президента.

— Народ? — удивился президент. — А почему народ? Да и с какой вообще стати здесь народ? При чём здесь народ? Есть Центральный отдел кадров, который подбирает необходимую кандидатуру и… При чём здесь народ?

— Да в том-то и дело, что народ здесь вообще не при чём, — захлёбываясь от восторга, пояснял Всучинни. — В этом-то и заключается залог будущего успеха. Народ не при чём, а ему поручают выбирать. Ты только вдумайся, друг, что происходит. Народу, который в принципе к этому никакого отношения не имеет и иметь-то не может, ведь он и в самом деле не Центральный отдел кадров, даётся право выбрать президента. Ну разве не гениально? Ему даётся право выбора не своего жизненного пути, не своей цели в жизни, а… выборы президента. Казалось бы, мелочь, пустяк, не значащий ничего, но эффект от этого пустяка, вот увидишь, будет грандиозный, друг. А главное, что всё это эмоционально окрасит жизнь нашего общества.

— Ты думаешь? — сомневался президент.

— Думаю?! — восклицал в ответ Всучинни. — Да я не думаю! Я уверен в этом. Я уверен, что всё начнётся именно с этого. Поверь мне, друг. Да что зря болтать. Пойдём на улицу и ты сам всё увидишь.

6

Всучинни и президент Сто первой планеты вышли на улицу. Оглядевшись по сторонам, Всучинни показал на первого мимо проходящего человека.

— Вот, смотри, — сказал он президенту и окликнул прохожего. — Гражданин! Гражданин, я к тебе обращаюсь. Можно тебя на минутку.

— Я слушаю тебя, — серьёзно ответил прохожий.

— Ты знаешь, кто я такой? — спросил Всучинни.

— Понятия не имею, — честно ответил прохожий. — Я впервые тебя вижу, друг. Я тебя не знаю и, если честно, то и знать не хочу. Я могу идти дальше?

— Ещё один вопрос, — сказал Всучинни. — А этого человека, — Всучинни показал на президента, — его ты знаешь?

— Разумеется, знаю, — ответил прохожий. — Это Дурачелли, президент нашей планеты. Здравствуй, Дурачелли.

— Здравствуй, друг, — ответил президент.

— Скажите, гражданин, вот сейчас, когда перед тобой президент нашей планеты, ты испытываешь какие-нибудь особые эмоции? — спросил Всучинни.

— Нет, — честно ответил гражданин. — А должен?

— Ну как же! — возмущённо воскликнул Всучинни, — Как же можно не испытывать особых эмоций, когда рядом с тобой президент планеты! Ну-же! Подумай хорошенько! Может, всё же какие-то эмоции испытываешь?

— Нет, — сказал прохожий, ещё раз внимательно оглядев президента с ног до головы, — ничего такого я не испытываю. Так я пойду? Очень, знаешь ли, много дел впереди. Я сейчас слишком озабочен своим собственным развитием. Видишь ли, друг, в чём дело. Последнее время я слишком мало уделял внимания своему собственному развитию. Чувствую, что топчусь на месте в своих творческих способностях. Это меня действительно волнует. А Дурачелли меня совершенно не волнует.

Прохожий слегка поклонился президенту и Всучинни и пошёл своей дорогой. Всучинни некоторое время смотрел ему вслед, затем тяжело вздохнул и посмотрел на президента.

— Теперь ты видишь, — сказал Всучинни, — абсолютное равнодушие. Его волнуешь не ты, а его собственное развитие! Что может быть ужаснее? Тебе не страшно за планету? Мимо тебя проходят сотни людей, они видят тебя, они узнают тебя, и ни у кого из них при этом не повышается давление, ничьё сердце не начинает сильнее биться. Эдакое абсолютное эмоциональное равнодушие! Их, видите ли, волнует их собственное развитие! Эгоисты! Тебе не страшно? Мне страшно. Мне страшно, потому что мы имеем дело с… явно выраженной эмоциональной тупостью людей. Я это ещё в магазине заметил, когда смотрел за тем, как женщина покупала себе резиновые сапоги. Женщина! И вдруг — резиновые сапоги. За двести монет. Я… год! Понимаешь? Я целый год за ними всеми наблюдал. Дебилы! Одни дебилы вокруг. Для них нет разницы, купить морковку или квартиру, путёвку на южный курорт или буханку хлеба, резиновые сапоги или стать президентом. Вот ты радовался, когда стал президентом?

— Нет, конечно, — ответил президент. — Чему здесь радоваться? Я тогда, как и все, думал о развитии своих творческих способностей и волновался, что новая должность будет мешать мне их развивать.

— Живут… — Всучинни скорчил кислую мину, как будто ел лимон, — Живут какими-то своими личными проблемами, своими личными мечтами и целями, и только это и заставляет их испытывать эмоции; ни еда, ни покупки, ни должности, ни нахождение рядом с великим человеком, а свои какие-то личные проблемы. Едят без эмоций, спать ложатся без эмоций, проходят мимо президента… и ноль эмоций. Президентами становятся и то ноль эмоций.

— Эмоциональная тупость? — спросил президент.

— Поверь мне, Дурачелли, я знаю, о чём говорю, — сказал Всучинни. — Но мы можем всё исправить.

— Исправить? — недоверчиво переспросил президент.

— Ты хочешь видеть свой народ счастливым и радостным? — спросил Всучинни. — Ты хочешь видеть свой народ не озабоченным развитием своих творческих способностей и испытывающими редкую радость только в момент созерцания результатов своего творчества, а счастливыми и радостными постоянно?

— Мой народ? — испуганно переспросил президент.

— Твой, Дурачелли, твой, — ответил Всучинни. — Привыкай именно так относиться к тем людям, которые живут на планете, которой ты правишь. И ведь, наверное, ты не слепой, Дурачелли. Наверное, ты видишь, что на планете, которой, между прочим, ты правишь, твой народ несчастен.

— Мой народ несчастен? — спросил президент. — С чего ты взял?

— С того, — зло прошипел в ответ Всучинни, — что вижу это собственными глазами. И странно, Дурачелли, что ты этого не видишь. Только что ты разговаривал с человеком и не увидел, что он несчастен.

— Он не испытывал положительных эмоций относительно меня, но разве это говорит о том, что он несчастен? — спросил президент.

— Здесь не в тебе одном дело, Дурачелли, — задумчиво ответил Всучинни, — ты, конечно, яркое тому подтверждение, но… Дело не только в тебе. Есть жизненные потребности, понимаешь, которые человек каждый день вынужден удовлетворять.

— И что? — спросил президент.

— А то, — ответил Всучинни, — что удовлетворяя эти потребности, человек не испытывает никаких эмоций.

— А должен? — спросил президент.

— Ты что, издеваешься надо мной, Дурачелли? — спросил Всучинни.

— Нет-нет, что ты, — испугался президент. — Я даже имени твоего не знаю.

— И не надо тебе знать моего имени, — сказал Всучинни. — Во всяком случае, пока не надо. Ты президент. Ты главный. Не испытывать эмоции, находясь рядом с тобой, — это ненормально. Восторг, страх, ненависть! Что угодно, но человек обязан, находясь рядом с тобой, испытывать сильнейшие эмоции. И страх! Страх, в любом случае, и… Страх — это обязательно.

— Страх? — удивился президент.

— Не будет страха — не будет и счастья, — ответил Всучинни. — Хочешь, чтобы твой народ был счастлив?

— Испытывал восторженные положительные эмоции? — уточнил президент.

— Да, — твёрдо произнёс Всучинни.

— Конечно хочу, — сказал президент.

— Тогда погрузи его в страх, — сказал Всучинни. — Погрузи его в сильнейшие отрицательные эмоции. Не будет отрицательных эмоций — не будет и положительных. Всё взаимосвязано. Не будет трудностей — не будет и радости от их преодоления. Понимаешь?

— Но… — попытался было возразить президент.

— Ты хочешь спросить, Дурачелли, при чём здесь насущные потребности? — перебил президента Всучинни. — Отвечу. Нет ничего лучше, чем эмоционально возбуждаться от удовлетворения или неудовлетворения именно насущных и каждодневных потребностей. Проще говоря, человек даже в туалет должен ходить и испытывать по этому поводу восторг. Ты пойми, Дурачелли, что в этой голове, — Всучинни показал на свою голову, — столько разных светлых мыслей… Столько! Мыслей! Светлых! Чистых! Я сейчас не могу тебе всего объяснить. Твои выборы — это начало всего. С этого всё начнётся. Обещаю, что не пройдёт и полгода, как люди от страха перед тобой начнут класть в штаны.

— Какой ужас, — прошептал президент. — И это ты называешь благом для моего народа.

— Вот! Твоего народа! — радостно сказал Всучинни. — Молодец. Главное ты уже усвоил, что народ — он твой. И планета, Дурачелли, тоже твоя.

— И планета моя? — удивился президент.

— Твоя! — уверенно ответил Всучинни. — А насчёт того, что народ твой начнёт в штаны класть от страха перед тобой, то это нормально.

— Нормально? — переспросил президент.

— С философской точки зрения, — серьёзно ответил Всучинни. — С психологической, так сказать, точки зрения. Страх и горе — эмоции, которые лежат в основе счастья. Нет страха — нет счастья, которое обретается путём преодоления страха. Нет горя — нет и радости, которая приобретается путём преодоления горя.

— Ты считаешь, что у моего народа мало горя? — спросил президент.

— И горя тоже мало, — ответил Всучинни, — а главное, что у твоего народа полностью страх отсутствует. О каких эмоциях можно говорить, когда нет страха. Ты вспомни, когда наша планета с кем-нибудь последний раз воевала?

— Да уж и не вспомню, наверное, — ответил президент.

— Не наверное, а точно, — сказал Всучинни и тяжело вздохнул. — Нет, пришла пора за вас браться. Сразу, как только ты выиграешь выборы, начни с кем-нибудь войну. Ничто так не пугает людей, как война. Кстати, насчёт выборов. Выборы должны быть на всех уровнях власти.

— Власти? — переспросил президент.

— А как же, — весело ответил Всучинни, — конечно, власти. Твоя должность — это, в первую очередь, власть, а никакая не высокая ответственность перед народом, как это вы сейчас называете. Знаешь, что такое власть? Власть — это возможность и способность навязывать другим свою волю! Понимаешь? Ответственность — это когда ты не прячешься за спины других и честно выполняешь свои обязанности, не боясь признания собственной вины, когда в чём-то действительно виноват, а власть — это способность и возможность заставить людей действовать вопреки их собственной воле.

— Здорово! — восторженно произнёс президент.

— Нравится? То-то же, — усмехнулся Всучинни. — А дальше будет ещё лучше. Нет, что не говори, а мало, мало вас всех в детстве били.

— Нас вообще в детстве не били, — сказал президент. — Запрещено законом. Статья первая уголовного кодекса.

— И плохо, что не били, — сказал Всучинни. — Откуда же взяться отрицательным эмоциям, на основе которых только и могут появиться положительные, как не в детском возрасте, когда ребёнка бьют? Глупый закон. Ты его отменишь.

— Народ будет против, — неуверенно сказал президент.

— Да плевать на народ, — сказал Всучинни, — кто его вообще спрашивать-то будет? Народ! Тем более, что законы менять ты будешь не сам, а с помощью законодательного органа. Куда, кстати, мы тоже устроим выборы. И во все исполнительные органы власти мы также устроим выборы и выбираться у нас будет не только президент, а любой, кто будет нести в себе хоть крупицу власти.

— Что-то я сомневаюсь, что выборы в законодательные и исполнительные органы возможны, — сказал президент. — По закону человек имеет право отказаться от любой работы, которую ему предложит бюро по трудоустройству. Ты же знаешь, что нигде так сложно не обстоят дела с наймом персонала, как в Законодательной Палате. Люди не хотят принимать законы. Им скучно этим заниматься. На эту работу соглашаются только инвалиды, и те, у кого нет никакого интереса к своему собственному развитию.

— А мы дадим людям, находящихся у власти, дополнительные привилегии, — сказал Всучинни.

— Какие, например? — поинтересовался президент.

— Например, безнаказанность, — ответил Всучинни. — Чем выше должность, тем больше безнаказанность. Вот что случится, если сейчас ты, к примеру, — Всучинни огляделся по сторонам, — ну, скажем, убьёшь вот эту старуху?

— Меня посадят на двести лет в тюрьму, — ответил президент.

— А теперь представь, — сказал Всучинни, — что уже через год ты будешь убивать людей сотнями миллионов, ты станешь убивать миллиардами, и тебе за это ничего не будет.

— Убивать сотнями миллионов? — удивился президент. — Убивать миллиардами? Это каким же образом?

— Ты будешь посылать людей на войну с другими планетами, — ответил Всучинни. — Граждане нашей планеты там будут гибнуть миллиардами. Всё очень просто. Но тебе за это ничего не будет. А все, кто стоит у власти, и их родные и близкие, друзья и хорошие знакомые будут освобождены от опасной военной службы.

— Да с какой стати они пойдут воевать с другими планетами? — спросил президент.

— С такой стати, что ты их об этом очень хорошо попросишь, — ответил Всучинни.

— Я? — переспросил президент.

— Ты и те, кто будет вскоре править нашей планетой, — ответил Всучинни. — Они будут защищать твою планету и тебя.

— Разве обязательно гибнуть, чтобы защитить планету? — спросил президент.

— А надо так сделать, чтобы это стало обязательно, — ответил Всучинни, — а ты как думал? Это называется «патриотизм». Тебе знакомы такие понятия, как «Родина» и «Любовь к Родине»?

— Если честно, то я вообще об этом никогда не думал, — признался президент.

— И плохо, что не думал, — сказал Всучинни. — Вот, ступай сейчас домой и думай. А завтра с утра собирай всех министров, собирай всю Законодательную Палату и готовьтесь к выборам.

***

В этот момент мы все очнулись.

— Ну как? — весело спросил экскурсовод. — Понравилось? Дальше будет ещё интересней. Вот сейчас вы чуточку отдохнёте и я вновь отправлю вас в наше прошлое. Уже через год на нашей планете состоялись первые выборы президента. Сразу за этим с успехом прошли выборы в Законодательную Палату. Чуть позже выбирали власть на всех уровнях и во всех уголках нашей планеты.

— Каким образом Дурачелли удалось убедить людей в необходимости выборов? — спросил я.

— Это сделал не Дурачелли, — ответил экскурсовод, — это сделал Всучинни.

— Каким образом? — спросил я.

— Очень просто, — ответил экскурсовод, — закрывайте глаза, мы возвращаемся.

Мы дружно закрыли глаза и снова оказались в далёком-далёком прошлом Сто первой планеты.

7

— Тут такое дело, — неуверенно сказал Дурачелли, — вчера я говорил с одним гражданином нашей планеты и вот он посоветовал мне собрать вас, то есть правительство нашей планеты и сообщить вам о том, что теперь должность президента становится выборной.

— Глупость какая! — возмутилось правительство. — Какой дурак это придумал? Кто это?

— Его зовут Всучинни, — испуганно ответил Дурачелли. — Мне он не показался дураком.

— С чего вдруг, — недоумевало правительство планеты, — Всучинни пришло это в голову?

— Честно говоря, я не совсем понял, — отвечал Дурачелли. — Он что-то говорил о патриотизме, любви к Родине, восторженных эмоциях. Но он был столь убедителен, что… я ему поверил. Он говорил что-то о том, что люди нашей планеты несчастны.

Раздался смех. Сказанное очень сильно рассмешило правительство.

— Эмоционально, друзья мои, эмоционально несчастны, — уточнял Дурачелли. — Впрочем, друзья, если хотите, то я могу сейчас вызвать сюда самого Всучинни и он вам всё объяснит, — предложил президент.

— Зови, — радостно ответило правительство. — Зови своего Всучинни. Послушаем, что он нам скажет. Интересно, удастся ли ему убедить нас в том, что люди на нашей планете несчастны. И что это ещё за патриотизм такой? Что это за любовь такая к Родине?

***

На этом моменте далёкого прошлого мы снова очнулись.

— М-да, господа, — мрачно произнёс экскурсовод, — сейчас, оглядываясь назад, трудно сказать, кто стал причиной случившейся трагедии. Президент ли? Или, может, виновато в большей степени правительство, которое, вместо того чтобы вообще не обратить на это никакого внимания, решило пригласить на своё совещание Всучинни и послушать его. Трудно сказать. Скорее всего здесь вообще нельзя искать правых и виноватых. Наверное, в этом была некая высшая справедливость, заключающаяся в том, что если человек не совершил какую-то глупость, то рано или поздно он обязательно её совершит. Сегодня, когда всё плохое уже позади, можно спокойно об этом рассказывать, но… когда подумаешь, в какие беды и несчастья в результате всего этого была погружена планета, становится страшно. Но, — экскурсовод улыбнулся, — не будем отчаиваться. Всё плохое уже позади. И свидетельство тому памятник, который стоит здесь в назидание потомкам.

— Судя по тому, что памятник всё ещё стоит, — мрачно произнёс я, — уверенности в том, что проблема окончательно решена, у вас нет?

Сказанное мною не на шутку встревожило экскурсовода, но он ничего мне не сказал, а попросил нас закрыть глаза и продолжил свой рассказ.

***

— Всучинни, — кричал Дурачелли в телефонную трубку, — ты не мог бы подъехать сейчас в правление планетой. Я собрал всё правительство, всё им объяснил, но они подняли меня на смех.

— Кто? — заорал Всучинни в ответ. — Что? Подняли на смех? Кого? Тебя?

Дурачелли прикрыл трубку рукой и испуганно посмотрел на членов правительства.

— Ругается, — сообщил Дурачелли, — недоволен.

— Давай его сюда, — потребовало правительство, которому уже всё это стало изрядно надоедать. — Если он чем-то недоволен, пусть скажет нам это в глаза, а не орёт тебе в телефонную трубку.

— Всучинни, такое дело… — начал было говорить президент, но Всучинни его перебил.

— Можешь ничего не говорить, — сказал Всучинни, — я всё слышал. Сейчас… Я приеду… Скажи, чтобы никто никуда не расходился. Понял? Скажи, что каждый, кого я не застану в зале заседания, об этом очень и очень сильно пожалеет.

— Хорошо-хорошо, Всучинни, — сказал Дурачелли, — я всё скажу, как ты хочешь. Только очень тебя прошу, не волнуйся ты так.

Президент положил трубку и после небольшой паузы сказал, чтобы никто не расходился, иначе Всучинни заставит об этом пожалеть. Услышав это, правительство полным составом разразилось дружным и искренним хохотом. Смеялись долго, слёзы текли по лицам министров, давненько их ничто так не забавляло, как только что услышанное от Дурачелли. Правительство смеялось минут десять. Оно бы смеялось и дольше, но дверь зала заседаний широко распахнулась и в зал уверенной походкой вошёл Всучинни. Своим появлением Всучинни на некоторое время прервал всеобщее веселье, но только на некоторое время и на очень небольшое. Приглядевшись повнимательнее к Всучинни, члены правительства снова разразились дружным смехом и сделали это как-то уж слишком одновременно, как по команде.

— Ну всё, друзья, тише, — призывал президент к спокойствию, хотя ему самому было трудно не смеяться вместе со всеми. Всеобщее весёлое настроение передалось и ему, но он сдерживался и не смеялся вместе со всеми, а только мило улыбался. — Давайте всё же станем серьёзными и послушаем, что хочет нам сказать Всучинни.

Смех помаленьку стих и президент кивнул головой Всучинни, давая ему таким образом понять, что он может говорить.

8

— Хорошее настроение ваше не может меня не радовать, — спокойно сказал Всучинни, — а то уж я было подумал, что люди на нашей планете вообще разучились радоваться мелочам. Но, глядя на вас, вижу, что ещё не всё потеряно. Скажите, друзья мои, а вам не страшно? Я имею в виду, вам не страшно смеяться? Нет-нет, вы не подумайте, что я против того, чтобы вы смеялись, но… Ответьте мне только на один вопрос: вам не страшно вот так вот, спокойно, искренно, от всей души, смеяться? Вот тебе, министр, тебе не страшно смеяться? — Всучинни обратился к чиновнику, который сидел к нему ближе всех. — Ты вообще кем здесь трудишься?

— Я возглавляю кабинет министров, — ответил чиновник.

— Тебе, первый министр, не страшно смеяться? А? — спросил Всучинни. — А тебе? — обратился Всучинни к другому чиновнику. — Ты здесь кто такой?

— Я министр образования, — ответил министр образования. — И мне нисколько не страшно. Более того, я смело смеюсь над всем и всеми, что и кто вызывает у меня смех. И я уверен, что все остальные министры также смело смеются тогда, когда им смешно.

— Вы что, министры, заболели? — спросил Всучинни. — Смеётесь и не чувствуете никакого страха?

— Нет, — спокойно и весело ответил за всех министр образования, — мы смеёмся и в душах наших нет страха.

— Вот и славно, — сказал Всучинни, — вот и чудно. Ну стало быть я всё верно и правильно понимал, в чём именно кроется причина тех проблем, какие поразили всё наше общество. Рыба, как правильно говорится, начинает гнить с головы. Теперь, министры, слушайте меня очень и очень внимательно. Слушайте и не перебивайте.

— А если нам станет смешно? — спросил первый министр. — Мы имеем право смеяться?

— Если вам станет смешно, то, конечно, — ответил Всучинни, — конечно же, вы можете смеяться. Но… Большая просьба, даже не просьба, нет, а предостережение. Прежде чем засмеяться, ну когда вам вдруг станет смешно, чуть повремените. Не спешите смеяться. Может так случиться, что показавшееся вам вначале смешным, в действительности таковым не является. Договорились? Замечательно. В таком случае, я начинаю.

Прежде чем продолжить, Всучинни выдержал небольшую паузу, давая таким образом чиновникам возможность в тишине осмыслить происходящее.

— Мне интересно, чиновники, что вы за люди. Мне очень хочется понять, когда я гляжу на вас, чиновники, с кем я имею дело. Вот ты, министр образования, кто ты? — Всучинни показал на него пальцем и тот хотел было что-то ответить, но не успел. — Ничего не говори, только слушай, — сказал Всучинни сразу, как только понял, что министр образования готов ему рассказать о себе абсолютно всё, — и это касается всех. Я сейчас обойду весь стол, за которым вы сидите, и внимательно посмотрю на вас. И каждому, я предупреждаю, каждому я загляну в глаза. И я буду задавать вопросы, но я не жду от вас ответы на свои вопросы. На свои вопросы я отвечу сам. Потому что я знаю ответы на свои вопросы. Скажите, почему в магазинах нашей планеты не продают портреты вождей?

— Чьи портреты не продают? — спросил первый министр.

— Ваши, господин первый министр, ваши портреты, — ответил Всучинни. — Когда речь идёт о вождях, то… Это что — скромность? Или вы и в самом деле не считаете себя вождями?

— Это скромность, — ответил первый министр.

— А по-моему, это никакая не скромность, а элементарная трусость, — сказал Всучинни. — И если ты стесняешься назвать себя вождём, то какой же ты в таком случае первый министр? Ну хорошо, раз уж у меня всё равно не получается монолога, хотя я предупреждал вас, что мои вопросы к вам — риторические и не требуют ваших ответов. Однако, как я понимаю, у вас есть желание поговорить. Что ж, поговорим. Вот ты, министр образования, ты считаешь себя вождём?

— Я никогда не думал… — растерянно ответил министр образования 101-ой планеты, — в смысле… никогда не рассматривал своё положение в таком… виде.

— Ну, а если подумать? — спросил Всучинни. — Если взять, и хоть разик один, да задуматься над тем, кто ты есть на самом деле? Не о своих творческих способностях и о своём развитии думать, о чём постоянно думаете, а о том, кто же ты есть на самом деле?

— Вождь или не вождь? — уточнил министр образования.

— Ну да, — ответил Всучинни, улыбаясь и подмигивая при этом первому министру, — вождь ты или кто?

Весь кабинет министров с интересом слушал и наблюдал за происходящим. Министр образования испуганно оглядел своих коллег. Не знаю, может, в их лицах он пытался понять, что они думают по этому поводу. И если бы хоть один из них ну хотя бы улыбнулся, то, наверное, министр образования повёл бы себя иначе; он понял бы тогда, что всё происходящее — это всё несерьёзно и именно так всё это и воспринял бы, как шутку, как что-то, к чему ни в коем случае нельзя относиться серьёзно. Но в том-то всё и дело, что лица министров были серьёзными как никогда.

— Ну так мы ждём, министр образования, — весело продолжал Всучинни, — просвети нас.

— Что? — нервно спросил министр образования, который не понял, в силу своих размышлений о происходящем, что именно спросил у него Всучинни.

— Вождь ты? — грозно спросил Всучинни. — Или нет?

— Вождь, — ответил министр образования, криво улыбнулся и посмотрел на Дурачелли. В улыбке его была жалость и вина.

— А если ты вождь, то почему твоего портрета нет в магазинах нашей планеты? — спросил Всучинни. — И это касается всех, господа! — заорал Всучинни. — Может, кто-то здесь считает, что его это не касается, то он ошибается. Это касается всех. Потому что каждый из вас является вождём. И не имеет значения, что статус вождя сегодня на нашей несчастной планете ещё ничего не значит. Это мы исправим. Для этого я и пришёл к вам, чтобы это исправить. Сейчас же важно, чтобы каждый… — здесь Всучинни перешёл на тихий и доверительный тон, — каждый из вас осознал, насколько значительно, насколько высоко и ответственно его положение. Без этого я ничего, абсолютно ничего не смогу сделать. Необходимо, чтобы именно вы прежде всего поверили в самих себя. Понимаете? Именно вы! Прежде всего! Поверили в свою значительность! Да поймите же вы, чудаки, что я добра вам желаю, — с этого момента Всучинни говорил тихо, спокойно, доверительно; говорил так, как обычно говорят с теми, кем дорожишь, кого уважаешь и кого считаешь своим близким другом. — Поймите, что вас мало. На сотни миллиардов жителей вас всего-то ничего. Вы все уместились в одном небольшом зале, за одним, пусть и большим, столом. А ваши портреты при этом не продаются в магазинах. Почему? А я не знаю. Здесь вот некоторые пытались говорить о какой-то скромности, но я ещё раз повторяю, что это никакая не скромность, а скорее трусость и стремление уйти от ответственности, дескать, никто не молится на меня по ночам и поэтому я могу воротить всё, чего хочу. Так что ли?

— Нет-нет! — раздался дружный протест собравшихся в небольшом зале за большим столом. — Мы не такие. Мы не снимаем с себя ответственности! И мы не боимся ответственности!

— А если вы, как вы утверждаете, — тихо, но зловеще произнёс Всучинни, — не боитесь ответственности, то почему до сих пор вы не растиражировали свои изображения и не предоставили возможность жителям нашей планеты приобретать их по разумной, но недешёвой цене? Почему жители нашей планеты не имеют возможности видеть ваши счастливые физиономии у себя в квартирах? Обратите внимание, я сказал по разумной, но недешёвой цене! Это важно. К разговору о ценах мы ещё вернёмся. После ваших портретов, это вторая по важности проблема, которая существует на нашей планете.

— А в чём Вы видите проблему? — услышал Всучинни женский голос. Обернувшись, Всучинни увидел женщину.

— Ты кто? — спросил Всучинни.

— Я министр ценообразования, — ответила женщина.

— После, — ответил ей Всучинни. — Сейчас с портретами вашими разберёмся и перейдём к ценам. Итак, — Всучинни обратился ко всем, — есть у кого сомнения какие насчёт торговли своими изображениями?

— У меня вопрос, — сказал министр образования. — С какой стати жители нашей планеты станут покупать наши портреты? А тем более, зачем им на нас молиться?

— Речь не о том, чтобы жители нашей планеты покупали ваши портреты, — ответил Всучинни, — речь о том только, чтобы ваши портреты были в продаже. Сам факт, понимаете, сам факт важен. И не обязательно, чтобы ваши портреты кто-то покупал. Честно говоря, я бы очень удивился, если бы узнал, что ваши портреты кто-то покупает. А тем более странно было бы, если на вас начали бы молиться. Впрочем, может так статься, что ваши портреты будут расходиться даже очень хорошо и я не исключаю, что кому-то даже придёт идея создать на основе вашей персоны какую-нибудь небольшую религиозную организацию. Почему нет? Я собираюсь заварить такую кашу на нашей планете, что… Возможно, ваши портреты будут идти на ура, а вас причислят к богам и мы на этом неплохо заработаем.

— Но зачем? — спросил министр образования. — Я не понимаю, зачем нам продавать свои портреты, зачем нужны религии, основанные на наших персонах, и зачем причислять нас к божествам? Только чтобы на этом заработать?

— Заработать в том числе. Но не это главное. Главное, мы должны породить в людях такое чувство, как зависть, — ответил Всучинни. — Граждане нашей планеты не умеют завидовать. Отсюда и женщины, которые покупают себе резиновые сапоги за двести монет. Женщина, которая умеет завидовать, никогда, слышите, никогда не выйдет на улицу в резиновых сапогах за двести монет.

— Завидовать? — хором спросило правительство.

— Завидовать — это значит сравнивать своё положение с положением другого, оценивать своё положение как худшее и расстраиваться тому, что положение другого лучше, — ответил Всучинни. — Мы должны сделать всё, чтобы жители нашей планеты начали сравнивать своё положение с положением других людей и в первую очередь с вашим, министры, положением.

— Но наше положение ничем не отличается от положения остальных жителей планеты, — сказал Дурачелли, — здесь и сравнивать нечего. Все мы находимся в одинаковом положении. Не существует лучшего и худшего положения. Мы отличаемся друг от друга исключительно своими творческими способностями.

— Вот! — многозначительно ответил Всучинни. — В том-то всё и дело, что Ваше, господин президент, положение, не отличается от положения других людей. А в сравнении своих творческих способностей с творческими способностями других людей радости никакой нет и быть не может. Радость можно испытать только в сравнении своего положения, материального, социального и прочего, с положением другого и то, если есть выгодное отличие.

— А оно должно выгодно отличаться? — спросил Дурачелли.

— Не просто выгодно отличаться! — ответил Всучинни. — Ваше положение, господин президент, должно очень выгодно отличаться, оно должно кардинально отличаться от положения других жителей и отличаться в очень, очень, очень выгодную сторону. Ваше положение, господа, сейчас я обращаюсь ко всем, а не только к господину президенту, должно выгоднейшим образом отличаться от положения других людей. А что для этого необходимо?

— Что необходимо? — дружно спросили министры.

— А для этого именно вам необходимо наделить самих себя особыми привилегиями, — ответил Всучинни. — А вы как думали? Вы думали, что Счастье само к вам придёт? И не надейтесь. Давным-давно, когда наша планета только зарождалась, Счастье действительно носилось по Вселенной и давалось в руки любому желающему.

— А сегодня что? — испуганно спросил Дурачелли.

— А сегодня Счастье уже не бегает, — ответил Всучинни.

— Почему? — тихо спросил Дурачелли.

— Потому что наступили такие времена, когда за Счастье стали бороться, — ответил Всучинни, — и даже не бороться, а… воевать. Воевать насмерть. Счастье не могло оставаться в стороне от происходящего и приняло участие в некоторых сражениях. В результате чего осталась без ног. С тех пор Счастье уже не гоняется за людьми, а сидит себе спокойно на каком-нибудь одном месте и ждёт, когда за ним придут.

— А на каком именно месте сидит безногое Счастье? — робко спросил первый министр.

— А на том самом месте и сидит, на котором её обронят, — ответил Всучинни.

— Кто обронит? — спросил Дурачелли.

— А тот, кто не в силах удержать в своих руках безногое Счастье, — ответил Всучинни. — Кто подобрал его когда-то, но удержать не смог. Впрочем, мы отвлеклись, господа. Напомните мне, о чём мы говорили?

— Мы говорили, вернее вы говорили, — сказал первый министр, — что нам необходимо создать самим себе высокое положение.

— Я говорил о создании особых привилегий, — уточнил Всучинни, — но и ваша трактовка мне симпатична. Вы уловили суть, первый министр. Вы поняли главное. Давайте теперь подробно рассмотрим, что такое привилегированное положение и каким образом этого положения можно добиться.

Здесь Всучинни снова взял паузу и внимательно посмотрел на министров.

— А вам вообще, министры, интересно то, что я рассказываю? — тихо спросил Всучинни.

— Да, да, — раздался дружный ответ министров. — Очень интересно. Портреты! Церкви во имя нас! Стать богами! Это интересно! Это куда интересней, чем развитие своих творческих способностей.

— Потому как, если вам не интересно, министры, то вы скажите, — сказал Всучинни, — я сразу прекращу и уйду от вас и вы больше меня никогда не увидите и не услышите.

— Нам интересно, — дружно, хотя и не очень стройно, воскликнули министры, — не уходи от нас.

— Я ведь понимаю, — продолжал скромничать Всучинни, — что насильно-то мил не будешь.

— Нет никакого насилия, — убеждали Всучинни министры, — мы добровольно, понимаешь, мы по доброй воле тебя здесь слушаем. Мы чувствуем, что в твоих словах есть что-то очень и очень важное для нас, очень близкое нам. Мы ещё не понимаем, что именно представляет из себя это самое важное, но то, что это нечто такое, что является очень и очень важным, мы не сомневаемся.

— Итак, — продолжал Всучинни, — привилегированное положение! Что это? Привилегированное положение… Это очень просто, сейчас вы сами в этом убедитесь. Привилегированное положение — это когда ни Конституция нашей планеты, ни свод Законов и Правил, по которым наша планета существует, не касается того, кто находится в привилегированном положении. И чем выше привилегированное положение, тем в меньшей степени его касается какое-либо ограничение, какое предписано Законом, правилами или Конституцией. Привилегированное положение — это отсутствие запретов, отсутствие обязанностей и ограничений. Привилегированное положение — это одни только права. Проще говоря, привилегированное положение — это вседозволенность. Стоящему на вершине можно всё. Дурачелли, ты понимаешь, о чём я говорю, когда говорю о стоящем на вершине?

— Ты говоришь обо мне? — робко ответил Дурачелли.

— Я говорю о тебе, — сказал Всучинни. — Именно ты и есть наша вершина. Тебе можно всё. Им, — Всучинни показал на министров, — тоже многое позволено, но не всё. Вот смотри, сейчас я приведу пример. Возьми пистолет, — Всучинни протянул президенту 101-ой планеты пистолет. Дурачелли взял пистолет, с удивлением посмотрел на министров и пожал плечами, дескать, он ничего не понимает. — Замечательно! А теперь убей кого-нибудь из них.

— Кого убить? — не понял Дурачелли.

— Да кого хочешь, — ответил Всучинни, — тебе за это ничего не будет. Ну, хочешь, убей вот его, — Всучинни показал на министра образования.

— Нет-нет, — воскликнул министр образования, — только не меня. У меня жена и ребёнок.

— У него жена и ребёнок, — испуганно произнёс Дурачелли.

— Кстати, — сказал Всучинни, — ты также можешь спокойно убить и его жену, и его ребёнка и тебе за это тоже ничего не будет. Ну хорошо, — сказал Всучинни, видя нерешительность на лице Дурачелли, — не хочешь убивать его, можешь убить министра ценообразования. Здесь ведь что важно, — уже ко всем обратился Всучинни, — важно понять, что находясь на самом высоком посту, ты можешь делать всё.

— А можно я в другой раз кого-нибудь убью, — попросил Дурачелли. — Я, знаете ли, ещё как-то не привык к своему такому положению.

— Хорошо, — разрешил Всучинни, — убьёшь кого-нибудь после. Но главное, я надеюсь, ты понял?

— Я понял, понял, — стал убеждать Дурачелли.

— И не думайте, что привилегированное положение достаётся вам даром, — серьёзно сказал Всучинни. — В этом мире за всё придётся платить. За своё положение вы заплатите своими творческими способностями. Вы их полностью утратите. Чем выше положение, тем меньше творческих способностей. По-моему, это замечательно, что вы больше не будете переживать по этому поводу. Разве это не счастье? Вы будете только наслаждаться своим привилегированным положением и всё. Кстати, забыл сказать, что когда вы сами обладаете привилегированным положением, то автоматически такими же привилегиями наделяются и ваши дети, ваши жены или мужья, прочие ваши родственники, ваши друзья и близкие вам люди. Даже любовники и любовницы. Сейчас, на примере Дурачелли, мы могли убедиться, что мало обладать привилегиями, необходимо ещё и уметь ими пользоваться. Это не так просто, как может показаться в начале. Слишком долго вы вели непривилегированное существование и привыкли к этому. Перестройка сознания займёт какое-то время. Здесь, как нигде, важны именно практические дела. Итак, мы переходим к практическим занятиям. Сейчас все вы разойдётесь по планете и начнёте творить всяческое беззаконие. Точно так же должны творить беззаконие и ваши родные и близкие, ваши друзья и знакомые. Иного способа перестроить своё сознание, как совершая преступление, не существует.

— Творить беззаконие? — удивились министры. — Это как? Приведите хоть несколько примеров того, что это значит?

— Как дети, честное слово, — усмехнулся Всучинни, — не знают, что такое творить беззаконие. Берите взятки! Используйте своё служебное положение налево и направо в корыстных целях! Расставляйте везде на все посты только своих людей! Расхищайте казну. Можете начать с малого, например, с того, что вы начнёте давить людей насмерть своими личными автомобилями на пешеходных переходах, а ещё лучше на остановках общественного транспорта! И обязательно садитесь за руль пьяными. И вообще, побольше делайте того, что сейчас считается просто неприличным. Понимаете?

— У нас нет личных автомобилей, — испуганно произнесла министр ценообразования.

— Так заведи себя личный автомобиль, — строго ответил Всучинни. — Вот тоже… Дура-баба. Личного автомобиля у неё, видите ли, нет. Заведи личный автомобиль. Купи и он у тебя будет. А лучше укради.

— Или получи в качестве взятки, — робко подсказал министр образования.

— Так ведь закон запрещает иметь личный транспорт, — сказала министр ценообразования.

— Господа, — разочарованно произнёс Всучинни, — ну это уже никуда не годится. Ну объясните хоть вы ей, о чём я талдычу здесь уже сколько времени? А? А она говорит о каком-то законе.

— Закон побоку, — весело объясняли министры незадачливой коллеге суть дела, — плевать на закон.

— Плевать на закон? — переспрашивала министр ценообразования, поправляя очки на своём носу.

— В том-то всё и дело, — весело и охотно, с большим желанием говорили министры. — Закон есть, а нам на него плевать. Нам теперь можно всё.

— Понимаю, — тихо промолвила министр ценообразования. — Вот теперь я всё поняла.

— Идите, господа, — торжественно произнёс Всучинни, — идите и проявляйте себя во всём блеске своего величия, которое имеется в вас, благодаря вашей безнаказанности, и благодаря той привилегированности, которую вы имеете в силу занимаемого положения.

Министры дружно встали из-за стола и, обсуждая только что услышанное, пошли на выход. Дурачелли тоже встал и тоже собирался было идти пакостить вместе со всеми, но Всучинни остановил его.

— А вас, господин президент, я попрошу остаться, — сказал Всучинни.

— Спасибо, — ответил Дурачелли и сел на своё место.

9

Дождавшись, когда последний министр покинул зал заседаний, Всучинни закрыл дверь на ключ.

— Вам, господин президент 101-ой планеты, не стоит быть вместе с ними. Учитесь гадить в одиночку.

— Честно говоря, мне вообще не хочется гадить.

— Понимаю, господин президент, понимаю. Я, может быть, как никто Вас сейчас понимаю. В Вас ещё слишком много творческих способностей. Но, к сожалению, если хочешь радоваться жизни, гадить придётся. Увы!

— Придётся?! — испуганно спросил президент.

— Да, — просто ответил Всучинни. — Ваши ближайшие подданные сейчас наворотят там столько всего, что Вы просто не сможете остаться в стороне. Они Вам этого не простят. Они, будучи по уши в дерьме, по локоть в крови, и не допустят, чтобы ими руководил человек с чистой совестью, чистыми руками и незапятнанной репутацией. Ведь Вам придётся…

— Я должен буду их защищать? — перебил его президент.

— Вы догадливый, господин президент, — усмехнулся Всучинни. — Вы очень верно подметили основную свою задачу. Основную, так сказать, задачу президента.

— Задача президента теперь в том, чтобы защищать привилегированных, защищать тех, кто стоит у власти, но совершивших преступления? — спросил президент.

— Теперь — да, — ответил Всучинни. — А как Вы сможете защищать привилегированных преступников, если сами не станете преступником? Это духовно невозможно.

— Я понимаю, — тихо произнёс Дурачелли.

— Кстати, — сказал Всучинни, — Ваша жена и Ваши дети сейчас так же, как и все остальные стоящие у власти и привилегированные и их родные и близкие, их друзья и знакомые совершают преступления.

— Как? — воскликнул президент. — И моя жена?

— И Ваши дети, господин президент, — уточнил Всучинни. — Ваши дети также совершают преступления. И вообще, господин президент, имейте в виду, что сейчас все на планете совершают преступления.

— В каком смысле? — испуганно спросил президент.

— Да в таком, Дурачелли, — ответил Всучинни, — что сейчас все на планете врут, крадут, насилуют, шантажируют, подкупают, берут взятки и так далее и тому подобное, и чем выше положение человека, тем больше он совершает разнообразных преступлений. Творческие способности человека как бы преобразуются в способности разнообразить свою преступную деятельность.

— Почему? — спросил президент.

— Что почему? — не понял Всучинни.

— Почему они это делают? — спросил Дурачелли.

— Как почему? — удивился Всучинни. — А иначе какой смысл в том, чтобы занимать высокое положение? Какой смысл бороться за привилегии, если их не использовать?

— А что, разве уже все борются за привилегированные положения? — спросил Дурачелли.

— Да, господин президент, да, — ответил Всучинни. — Министры уже сделали первые шаги, а это главное дело. С этого всё начинается. Дальше зараза уже будет распространяться сама собой. А знаете, господин президент, что меня больше всего во всём этом радует?

— Что? — спросил Дурачелли.

— Что каждый человек имеет возможность обрести ту или иную привилегию, — ответил Всучинни, — в зависимости от своих творческих способностей.

— Да-да, это радует, — неуверенно произнёс Дурачелли. — Правда, при этом человек утрачивает свои творческие способности, но… Он увеличивает свои привилегии. Ведь так? Скажи, Всучинни, а в чём моя, так сказать, основная роль?

— Твоя роль очень проста, — ответил Всучинни, — и очень скоро ты сам поймёшь, в чём именно состоит твоя роль. Вон, слышишь? Это шаги министров. Они возвращаются. Давай-ка я открою им дверь и мы послушаем их. Уверен, что теперь именно настало твоё время.

10

Всучинни открыл дверь зала заседаний. Министры по очереди входили в зал и рассаживались на свои места. Всучинни дождался, когда все расселись, и продолжил.

— Ну что, — радостно воскликнул Всучинни, — как успехи? Вижу, вижу. По рожам вашим вижу, что время вы зря не теряли. Вы сейчас похожи на откормленных и затравленных крыс. Это замечательно. Это здорово, господа! Ведь сейчас, когда решается судьба всей планеты, да что там планеты, судьба всей Вселенной решается в данный момент, именно на откормленных и загнанных в угол крыс вы более всего и должны походить.

— Это всё пустые слова, Всучинни, — строго ответили министры, — нам не до шуток. Всё оказалось намного серьёзней, чем мы думали. Планета возмущена нашим поведением.

— Вот как? — весело удивился Всучинни. — Планета ещё не утратила способность возмущаться гнусным поведением своих вождей?

— Прекратите паясничать, Всучинни, — воскликнули министры. — Мы все находимся в тяжелейшем, если не сказать больше, в катастрофическом положении. Не все, как мы, хотят утратить свои творческие способности. Разъяренная нашим беззаконием толпа требует привлечь нас к суду. Нас и наших детей, наших жён и матерей, братьев и отцов, наших друзей. Любовниц, в конце концов. Мы понимаем, что жертвы необходимы и… мы не дети и понимали, что жертвы будут, и мы были готовы пожертвовать, но… Одно дело — жертвовать родителями или детьми — это ещё куда ни шло, и совсем другое — жертвовать любовницами.

— Или любовниками! — добавила министр ценообразования.

— Вы же знаете, Всучинни, как трудно в наше время найти хорошую любовницу, — сказали министры.

— И любовника хорошего также найти непросто, — добавила министр ценообразования.

— Что нам делать, Всучинни? — вопрошали министры. — Мы выполнили, как Вы и просили, практические задания, но… Мы не знаем, что нам делать дальше. Спаси нас, Всучинни. Ты обязан это сделать. Наши руки по локоть в крови; с наших клыков капает кровь людей, съеденных нами заживо, фигурально выражаясь. Ты не можешь не помочь нам. Ты не можешь бросить нас в таком состоянии.

— Конечно-конечно, — отвечал Всучинни, — я не брошу вас и я помогу вам. Ну что, Дурачелли, пришёл и твой черёд. Первый шаг за тобой.

— Что я должен сделать? — спросил Дурачелли.

— Для начала необходимо принести жертву, — ответил Всучинни, — жертву, господа, жертву. К сожалению, когда дело касается уголовных преступлений, а именно в них вы все сейчас погрязли, без жертвы, а лучше сказать, без жертв ну просто никак не обойтись. Ничто так не смягчает сердца жаждущих правосудия, как жертва. Это вам скажет любой религиовед, господа. На этом, кстати, построена любая религиозная система.

— Но нас, когда посылали на преступления, не говорили о том, что будут жертвы, — возмутилось правительство.

— Такова теперь жизнь, друзья мои, — утешал несчастных Всучинни, — принимайте её такой, какая она есть, со всеми её сюрпризами, как приятными, так и неприятными.

— Кого Вы предлагаете принести в жертву? — спросил Дурачелли.

— Хороший вопрос, — ответил Всучинни. — Здесь важно помнить первое правило жертвы.

— Первое правило жертвы? — переспросили министры.

— Жертва должна быть абсурдной и пострадать должен невиновный, — ответил Всучинни. — Умы людей должны оказаться в замешательстве. Никто не должен понять, почему именно те или другие оказались принесёнными в жертву. Поднимите руки те, кто не испачкал свои руки в крови или испачкал, но не очень сильно?

— Поднялись всего две руки.

— Мы не успели, — стали оправдываться министры, чьи руки были ещё пока чисты. — Мы не знали, что теперь можно всё. Нас не предупредили.

— Всего двое? — разочарованно произнёс Всучинни. — Почему так мало? Вы совершили столько всего, что… для жертвы, боюсь, этого будет недостаточно. Впрочем, ладно; начнём с них, а там посмотрим. Может, и хватит этих двух. Да… и учтите, что в дальнейшем чистых рук уже не будет. Так что, если не хотите стать следующей жертвой, то совершайте как можно больше преступлений. Дурачелли, а ты строго смотри за тем, чтобы жертва была самой невинной. Зрители должны ужаснуться от несправедливости в деле жертвоприношения и в результате обожествить жертву. Рано или поздно, какая-нибудь особо несправедливая жертва будет обожествлена людьми и на основе её они создадут церковь, которая всё окончательно уладит. На планете появится особый вид привилегированности — религиозный. И вы возьмётесь за руки. Религиозная привилегированность и привилегированность светская возьмутся за руки и пойдут по жизни вместе к дальнейшим завоеваниям.

— Я всё понял, Всучинни, — сказал Дурачелли. — Я понял, в чём смысл моей должности.

— Вот и славно! Этих двоих — под суд. На их основе, конечно, религии не создать, но сейчас не это главное. Главное, что в сознании людей появится такое понятие, как «несправедливая жертва». В конце концов, это даст свои результаты. А мы переходим к главному, — сказал Всучинни.

Дурачелли вызвал охрану и двое незадачливых министров под насмешки коллег были выведены из зала и преданы суду. Уже через час оба были приговорены к домашнему аресту сроком на две недели. Само собой разумеется, что подобной жертвы оказалось недостаточно, чтобы обожествить её.

— Атмосфера! — произнёс Всучинни. — Вот что сейчас главное и вот над чем мы все будем работать. — Итак… — Всучинни задумался. — Все вы, наверное, прекрасно понимаете, что одними жертвами сыт не будешь. Преступления, совершаемые вами и стоящими ниже вас, в конце концов, достигнут таких размеров, что никакая жертва не сможет их оправдать; я имею в виду, оправдать полностью. Жертвоприношения мы будем продолжать, продолжать даже после того, когда на основе какой-то жертвы возникнет религиозный культ, но одного только этого будет недостаточно. Необходимо создать такую атмосферу на планете, чтобы все те преступления, которые будете совершать вы и вам подобные, но стоящие ниже вас, воспринимались бы как нечто само собой разумеющееся. Каким образом это делается? Делается это так. Людей необходимо заставить суетиться вокруг глупости. А для этого необходимо наводнить планету этой самой глупостью. И чем больше будет суеты вокруг глупости, тем лучше. Суета вокруг глупости неизбежно приведёт к тому, что и человек станет глупее. Чем больше и значительней глупость, тем больше суеты, тем глупее человек и тем естественнее им будут восприниматься преступления, которые вы будете совершать. О какой глупости речь. В первую очередь это касается смысла нашей жизни. Ну посмотрите, ради чего мы сейчас живём?

— Мы формируем новые Галактики во Вселенной, — робко произнесла министр ценообразования, — создаём новые планеты и системы, позволяющие живой материи развиваться.

— Ну? И? — вопрошал Всучинни и в голосе его звучало неподдельное возмущение и недоумение. — Разве это глупость? Разве у кого-нибудь повернётся язык назвать подобное глупостью? Нет, конечно. Самое страшное во всём этом, — задумчиво продолжал Всучинни, — что подобное отношение к жизни, формирует и определённую атмосферу на нашей планете. Но, благодаря закону «Зависимости сознания от поведения», этому пришёл конец. Я уже говорил, что совершая преступления, мы лишаем себя очень многих возможностей. И теперь, когда мы все, благодаря нашему привилегированному положению, все без исключения, стали преступниками, и речи быть не может о том, чтобы мы создавали Галактики и новые планеты. Поздравляю, друзья мои, мы перестали быть творцами. А всё почему? Всё благодаря нашему новому положению. Благодаря вседозволенности, господа!

— Но, перестав быть творцами, мы утрачиваем и способность находиться во внутренней гармонии между духовным и физическим, заметил Дурачелли, — а это, в свою очередь, приведёт к тому, что мы утратим способность смотреть на всё спокойно и чувствовать себя счастливыми.

— А мы уже утратили такую способность, — ответил Всучинни. — Разве, нет?

И каждый почувствовал, что это действительно так, что нет никакого прежнего спокойствия, а есть тревога и ощущение опасности. Есть страх.

— Эх, вы, наивные правители 101-ой планеты, — продолжал Всучинни и на лице его сияла кривая улыбка, — неужели вы и в самом деле думали, что можно пакостить и гадить и при этом не утрачивать гармонию между физическим и духовным? Хотели в дерьме перепачкаться и счастливыми при этом остаться? Не выйдет.

— Но как же тогда нам чувствовать себя счастливыми? — испуганно спросили министры.

— Как? Да очень просто! — произнёс торжественно Всучинни. — Пришло время вспомнить и об эмоциях.

— О простых человеческих эмоциях? — переспросили министры.

— И иного выхода у нас теперь нет, — ответил Всучинни. — Совершившие преступление могут почувствовать себя счастливыми, только если испытают положительные эмоции.

— Но где их взять? — спросили министры.

— Вот для этого и необходимо наводнить планету глупостью, — ответил Всучинни. — Чем больше на планете будет глупости, тем лучше. Мы наводним планету глупостью и заставим всех, себя в том числе, суетиться вокруг неё. Каждый на планете будет желать глупость. Не резиновые сапоги желать, когда дождь идёт, а желать в любую погоду выглядеть успешно, выглядеть привлекательно. Ведь именно желание успеха и привлекательности — это и есть та глупость, которой мы наводним планету. Но!!! Мы сделаем эту глупость одновременно желанной всеми и недоступной для многих. Глупость, то есть успешность и привлекательность, будут стоить очень и очень дорого. Мы больше не будем строить Галактики и создавать новые планеты.

— А чем мы будем заниматься? — робко спросил министр образования.

— Мы будем создавать глупость! — гордо ответил Всучинни. — Отныне большинство предприятий нашей планеты должны переключиться на производство глупости. Но внедрение глупости на планете будет постепенным. Глупость будет внедряться на планете по мере формирования на планете соответствующей глупости атмосфере. Сейчас я объясню, что это такое. Это значит, что люди должны сами, понимаете, сами желать глупость. Более того! Прежде чем глупость появится, её должны возжелать. Это первый закон распространения глупости. Глупость должны желать ещё до того, как она появится в продаже; до того даже как займутся её производством. Нет смысла наводнять планету глупостью, если в ней никто не испытывает нужды. И здесь на помощь должна прийти реклама. Реклама! Вы знаете, что такое реклама? Реклама — это тоже глупость, но это глупость, стоящая впереди, это первая глупость. Именно с её появлением и начнётся распространение на нашей планете всей остальной глупости.

— Реклама? — испуганно спросили министры. — Первая глупость?

— Реклама, — продолжал объяснять Всучинни, — это когда всеми возможными способами человеку навязывается всякая другая глупость; проще говоря, дерьмо. Если же говорить сложным языком, то, как я уже сказал, это всё то, что связано в первую очередь с привлекательностью и успешностью. Вы знаете, на что способна хорошая реклама? О-о! Вы и представить себе не можете, на что она способна. Хорошая реклама способна заставить человека желать как можно больше дерьма. Да-да, министр ценообразования, и Вы напрасно сейчас смеётесь. Реклама для того только и нужна, чтобы рекламировать одно только дерьмо в прямом и в переносном смысле, и заставлять людей желать это и платить за это огромные деньги.

— Господин Всучинни, а не могли бы Вы несколько подробней остановиться на так называемом дерьме? — робко попросили министры, — на том самом, которым мы будем наводнять планету и распространять с помощью рекламы.

— С удовольствием, — радостно ответил Всучинни. — Я ведь, друзья мои, затем только и пришёл к вам, чтобы всё это объяснить. Глупость, господа, а проще говоря, дерьмо, бывает разной. Но при всём своём разнообразии есть одно общее: глупость призвана подчёркивать ту или иную исключительность человека.

— Вы хотите сказать, что с помощью глупости человек обретает некоторое привилегированное положение? — спросили министры.

— Разумеется, — ответил Всучинни.

— Но, — воскликнули министры, — выходит, что прежде необходимо вбить в головы людей, что есть умные и глупые, хорошие и плохие. Ведь так?

— Нет! — твёрдо произнёс Всучинни, гордо глядя на министров. — Не совсем так, — чуть мягче произнёс Всучинни. — В данном случае, — уже совсем спокойно говорил Всучинни, — лучше использовать другие прилагательные.

— Какие? — спросили министры.

— Привлекательный, успешный, удачный, везучий, — ответил Всучинни. — Именно эти качества человека и должна подчёркивать глупость, которую, ещё раз напоминаю для тех, кто забыл, человек приобретает за огромные деньги. Глупость погружает человека в излишек. И вообще, господа, глупость — это излишек, излишек и ещё раз излишек. Излишек во всём. Там, где излишек невозможен, а невозможен он там только, где есть пресыщение, там необходимо извращать вкусы людей.

— В каком смысле? — спросили министры.

— В прямом, — ответил Всучинни. — Здесь у фантазии не должно быть никаких ограничений. Извращаться можно в чём угодно, особенно это касается еды, одежды, жилья. Чем извращённее вкусы людей, тем в большей степени мы извратим глупость и тем дороже мы продадим эту самую извращённую глупость человеку, дабы удовлетворить его возросшие извращённые потребности.

— Браво! — воскликнули министры, вскакивая со своих мест и начиная аплодировать. — Всучинни, ты — гений.

— Я, может, и гений, господа, — скромно произнёс Всучинни, когда аплодисменты стихли, — но давайте сейчас на этом особо не зацикливаться, а будем двигаться дальше. Атмосфера! Начинаем создавать атмосферу глупости на нашей планете. Мы уже говорили, что глупость там, где излишек, где извращённый вкус, основанный на пресыщении, и где присутствует сравнение людей по их пресыщенности, по их излишкам и извращённым вкусам и выделение из них наиболее успешных. Чем больше излишек, чем извращённей вкус, чем человек более пресыщен в сравнении с кем-то, тем он успешнее. Также необходимо ввести такие понятия, как красивый человек и некрасивый. Да, — воскликнул Всучинни, — чуть не забыл главное. Национальность!

— Национальность? — переспросили министры. — Это ещё что такое?

— О-о! Национальность — это… — Всучинни зажмурился от удовольствия. — Это, пожалуй, самая гениальная глупость. Это величайшая глупость. Эта глупость породит очень много других глупостей и извращений: таких, например, как Родина, патриотизм, Отечественная война… И главное, — здесь Всучинни выдержал паузу, — религия, господа. Да-да, господа, религия. При всём том, что жертвы уже есть на нашей планете, однако, одних только жертв для возникновения на нашей планете религии недостаточно.

— Так что такое национальность? — ещё раз спросили министры.

— Национальность — это разделение людей по разнообразным глупостям, — ответил Всучинни. — Дело в том, что в скором времени на нашей планете люди будут разговаривать уже не на одном языке, а на разных.

— Говорят, что сто пятьдесят миллионов лет назад на нашей планете уже было такое, что все люди разговаривали на разных языках, — заметил Дурачелли.

— Мы снова вернёмся к этой глупости, господа, — сказал Всучинни, — и это позволит нам разбить нашу планету на определённые группы людей. Принадлежность к той или иной языковой, в первую очередь, группе — это и есть национальность. Группы будут различать по множеству глупостей: по языку, по культуре, по психологии, по философии, по традициям, по обычаям, по суевериям, а в дальнейшем — и религиям, и так далее. Имейте в виду, что религии у каждой группы будут свои. В дальнейшем это поможет нам развязывать этнические войны.

— Какие войны? — не поняли министры.

— Межнациональные, — ответил Всучинни.

— Понимаем, — сказали министры.

— Всю глупость, — продолжал Всучинни, — которая и составляет суть национальности, я перечислять не собираюсь. Нигде, друзья мои, извращения человека не будут столь чудовищны, как именно в национальном вопросе. Люди начнут глотки друг другу грызть, отстаивая свою национальную принадлежность и свои национальные интересы. Вы знаете, что такое национальные интересы? Национальные интересы — это когда та или иная глупость становится необходимой уже не конкретному человеку, а целой группе людей, и группа людей начинает всеми возможными способами удовлетворять эту свою коллективную потребность в глупости. Потребность в излишках и удовлетворение этих потребностей будет вынуждать национальности воровать глупости друг у друга. Национальности будут разевать свои пасти на чужие глупости.

— Это всё хорошо, — заметили министры. — Национальность! Глотки начнут грызть! Это всё замечательно! Но как добиться всего этого?

— Хороший вопрос, друзья мои, — сказал Всучинни. — И здесь нам на помощь придёт религия. Видите, как здесь всё связано. Вначале национальность необходима, чтобы появилась религия, а затем религия поможет развязать межнациональные войны. Религия, господа… — здесь Всучинни снова зажмурил глаза от удовольствия, — когда я произношу это слово, у меня аж мурашки по коже бегут. Запомните, друзья мои, главное. Нигде безумие человека не достигает таких высот, как в религии. Что такое религия? Религия — это когда глупость мало того, что стала всеобщей, то есть стала носить национальный характер, но и когда эта самая общенациональная глупость полностью подчинила и поработила собой нацию. Гениально, не правда ли?!

— Гениально, — согласились министры.

— Аж дух захватывает, — воскликнул Всучинни. — Мало того, что национальность — это само по себе глупо, так ещё эта самая глупость порождает преглупейшую идею и вынуждает всех становиться рабом этой самой идеи. И тогда уже с человеком можно делать всё, что угодно.

— А может такое случиться, что религии будут основываться не на национальной почве? — спросили министры.

— Что-то я не понял вопроса, — ответил Всучинни.

— Ну может так статься, — пояснили министры, — что в основе религии будет лежать не националистическая идея, а какая-нибудь другая идея?

— Такое, конечно, возможно, друзья мои, — ответил Всучинни, — но такая религия или долго не протянет, или не наберёт нужного размаха. Хотите иметь сильную религию, мощную религию, которая будет управлять большинством умов нашей планеты, кладите в её основу националистические идеи и всё у вас будет замечательно. Это уже потом можно будет громоздить на религию какие угодно идеи, но только после национальной идеи. И вообще, друзья мои, побольше национального кладите в основу любой политики. Свяжите благополучие людей с национальным благополучием. Даже будет лучше, если национальное благополучие будет превыше благополучия отдельных людей.

— А как измерить национальное благополучие? — спросили министры.

— Как понять, что нация процветает? — уточнил вопрос Всучинни.

— Да, — ответили министры, — как понять, что нация процветает? По каким таким признакам?

— В первую очередь необходимо постоянно помнить, что национальное благополучие — это глупость очень высокого порядка, — объяснял Всучинни, — и как глупость высшего порядка, вернее, как одна из глупостей высшего порядка, она основывается на глупостях более мелких.

— Например? — спросили министры.

— Например, спортивные состязания, — ответили Всучинни. — Казалось бы, ну что такое эти спортивные состязания? Ну чушь ведь несусветная! А как работает? Нация может прозябать в нищете, но если она является при этом, например, лидером по завоёванным медалям в различных видах спорта, то все будут воспринимать эту нацию, как процветающую и благополучную. Или война! Тоже неплохая глупость. Чем больше нация развяжет войн, тем лучше.

— Скажите, пожалуйста, а с кем именно должна воевать нация? — спросили министры.

— Да с кем угодно, — ответил Всучинни, — лучше всего, если она будет воевать с какой-нибудь другой нацией. Здесь главное, чтобы заводы по выпуску оружия работали и днём, и ночью. Очень хорошо, что теперь, когда мы решили освободить свои заводы и фабрики от производства всего необходимого для строительства новых Галактик и создания новых планет, мы можем позволить себе днём и ночью производить оружие убийства. Танки, самолеты, крейсеры, гранаты…

— Пистолеты и пулемёты, — подсказывали министры.