Бесплатный фрагмент - Последний губернатор Туркестана

Последний губернатор Туркестана

Триумф и трагедия Алексея Куропаткина

Из цикла Туркестанские генерал-губернаторы

Картина из шведского журнале Allers Family-Journal в 1905 году.

Вместо предисловия

Это третий историко-биографический очерк из цикла «Туркестанские генерал-губернаторы». Посвящён он выдающемуся военному и государственному деятелю Российской империи, Алексею Николаевичу Куропаткину. В советскую эпоху имя этого человека, его дела и заслуги оставались забытыми. Если и вспоминали о нём, то исключительно с отрицательным акцентом, как верного пса царского режима по вине которого была проиграна русско-японская война. Да ещё ярого колонизатора, огнём и мечом покорявшего народы Средней Азии.

Между тем ни то, ни другое не соответствует правде.

Куропаткину войну с Японией не дали закончить. Вот, что пишет об этом начальник управления разведки и управления транспорта 1-й Маньчжурской армии генерал-майор Н. А. Ухач-Огорович: «Главнокомандующего и его помощников можно судить, судом истории, только по окончании войны. Русско-японская война не была закончена […] В двенадцатом году война началась только после занятия французами Москвы; в японскую войну война началась только после занятия Сыпингайских позиций. До этого дня происходили подготовительные бои, значение коих следующее: Куропаткин и его помощники совершенно уничтожили японскую боевую силу, которую японцы тщательно готовили 20 лет. На Сыпингайских позициях лицом к лицу стали: могущественная, весьма испытанная русская армия, и очень слабые остатки японских войск. Вот результаты нашего отступления; вот истинная ценность Ляояна, Шахе и Мукдена».

Алексею Николаевичу не дали осуществить его стратегию изматывания противника (некоторые современные историки, даже назвали Куропаткина «Кутузовым ХХ века»), но стрелочником, главным виновником, был выбран именно он, а истинные виновники: Витте, Безобразов, Алексеев и некоторые другие выведены за скобки, и даже определены как герои.

Не соответствует последний генерал-губернатор Туркестана и образу жестокого колонизатора. Всё ровно наоборот. По утверждению В. В. Бартольда, Куропаткин «принадлежал к числу деятелей, издавна знавших и любивших Туркестан». 20 лет своей жизни Алексей Николаевич отдал службе в Средней Азии и за это время добился симпатии и огромного уважения со стороны местного населения.

В предлагаемой документальной повести, мы попытаемся показать все грани деятельности этого выдающегося военного и государственного деятеля, разведчика, дипломата, учёного-востоковеда — Алексея Николаевича Куропаткина.

Глава первая

Начало

Глядя на многочисленные портреты нашего героя, с которых глядит красивое породистое лицо с умными, выразительными глазами многие решат, что это человек, генеалогическое древо которого насчитывает сотни лет родовитого, столбового дворянства. На самом деле Алексей Николаевич внук простого крестьянина Емельяна Куропаткина, крепостного Екатеринославской губернии, рекрутированного в армию и за двадцать пять лет службы дослужившегося до унтер-офицера. В мае 1817 года у него родился сын Николай, который окончив школу военных топографов был определён в роту Военно-топографического депо.

Незаурядные способности юноши были замечены и в 1844 году Николай Куропаткин дослужился до офицерского чина и получил право на дворянство. А через три года после этого события он сочетается браком с дочерью отставного капитана 2-го ранга из мелкопоместных дворян, Александрой Павловной Арбузовой. Дед нашего героя по материнской линии был весьма героической личностью. Павел Петрович Арбузов, боевой морской офицер, участвовавший во многих сражениях, в 1803 году на корабле «Нева», совершил кругосветное путешествие. Это судно под командованием Ю. Ф. Лисянского впервые в истории Российского флота пересекло экватор, обогнуло мыс Горн, и посетило Русскую Америку, как тогда называли Аляску. Вместе с легендарным первопроходцем Александром Барановым лейтенант Павел Арбузов штурмовал захваченный пиратами редут Ситха, — ставший впоследствии русским городом Ново-Архангельск.

Корабль, на котором служил дед А. Н. Куропаткина, П. П. Арбузов. Шлюп «Нева» в гавани святого

Павла на о. Кадьяк. Гравюра по рисунку Ю. Ф. Лисянского

Как высокопрофессионального и опытного специалиста Николая Куропаткина направляют наставником в военно-учебные заведения, где он щедро делился знаниями с будущими топографами. Отец будущего военного министра преподавал геодезию и географию в Полоцком и Санкт-Петербургском кадетских корпусах, а также в Петербургском морском корпусе. Николай Емельянович является автором многих учебных пособий по топографии и геодезии, кавалером орденов Святой Анны и Святого Станислава 3-й степени и бронзовой медали в память Крымской войны 1855—1856 гг.

В 1861 году Николай Емельянович, заслужив положенную законом пенсию вышел в отставку в чине капитана и поселился с семьей в имении жены, селе Шешурино.

К этому времени в семье Куропаткиных было восемь детей, Алексей, второй ребёнок и старший сын, родился 17 марта 1848 года. Как известно, бытие определяет сознание и именно родители, особенно отец заложили в маленьком Алёше характер будущего отважного воина и пытливого исследователя. Николай Емельянович привил сыну твёрдость характера, выдержанность, уравновешенность и любовь к знаниям. Мальчик рос среди огромного количества книг, которые отец собирал сызмальства. Библиотека Куропаткина насчитывала более двенадцати тысяч томов по различной, в основном военной, тематике. Не случайно, все кто близко знал Алексея Николаевича, отмечали его высочайший профессионализм, феноменальную память и аналитический склад ума.

Когда мальчику исполнилось 10 лет он, как сын офицера, проведшего на военной службе более десяти лет, был зачислен в приготовительный класс Первого Санкт-Петербургского кадетского корпуса, располагавшегося в бывшем дворце Меньщикова на Васильевском острове. Нагрузка на маленьких воспитанников была максимальной. Учебный год продолжался с середины августа до середины июня, а распорядок дня был весьма жёсткий: подъем в шесть утра, два завтрака — в семь и одиннадцать часов, обед — в два часа дня и ужин в восемь, полчаса на подготовку ко сну и в девять вечера общий отбой. Занятия в классах проводились с восьми до одиннадцати утра и с трех до шести вечера. Два с половиной часа выделялось на самостоятельную подготовку, ещё от двух до трёх часов на строевую подготовку, гимнастику и прогулки.

Какие же предметы изучали малолетние слушатели? Список внушителен: Закон Божий, русский, немецкий и французский языки, чистописание, арифметика, алгебра, геометрия, тригонометрия, химия, физика, география, всеобщая и отечественная история, механика, черчение, зоология, ботаника, минералогия, физиология, законоведение. Изучались начальные основы военных наук — тактики, фортификации, артиллерии, топографии, геодезии. К необязательным, но всячески поощряемым предметам, относились: фехтование, верховая езда, танцы, живопись.

На время летних каникул роты старшеклассники выводились в полевые лагеря, где занимались первоначальной военной и строевой подготовкой, кадеты младших классов отпускались домой к родителям.

Вот так готовили будущих офицеров Русской императорской армии.

Старинная открытка

Алексей с первого класса учился отлично, неизменно получая по всем предметам высшие оценки — при 12-ти бальной системе ниже 10-ти у него никогда не было. Своей усидчивостью, смекалкой, настойчивостью он добился уважения среди преподавателей и воспитателей и ежегодно награждался похвальными листами и книгами с дарственными надписями. В 1864 году вместе со 127-ю своими однокашниками Алексей Куропаткин был выпущен из кадетского корпуса и своё обучение продолжил в весьма престижном Первом Павловском военном училище. Это учебное заведение было создано лишь год назад и юнкеру Куропаткину не пришлось даже переезжать, поскольку училище располагалось в зданиях Первого кадетского корпуса. Помимо, таких же как Алексей, выпускников кадетских корпусов училище формировалось, по словам современника, и «из самых разнообразных элементов молодежи общества, охваченного либеральными идеями». Не чужд идей либерализма был и молодой Куропаткин. По его собственному признанию на духовное становление и формирование гражданской позиции юноши, сильнейшее влияние оказала русская литература того времени, произведения Н. Г. Чернышевского, Д. И. Писарева, Н. А. Добролюбова, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого. Очевидно, именно для борьбы с инакомыслием начальником училища был назначен Пётр Семёнович Ванновский, убеждённый консерватор, который принимая под своё командование Павловское училище грозно заявил новоиспеченным юнкерам: «Я вас заставлю уважать строй и выбью из головы все бредни, не отвечающие требованиям военной службы».

Интересно, что почти через 35 лет Алексей Куропаткин сменит Ванновского на посту военного министра Российской империи. Но до этого пройдёт немало времени, а пока вновь, как и в кадетском корпусе, ежедневный труд, муштра, учёба. Куропаткин вспоминал: «Внутренний уклад жизни юнкеров во многом был тот же, что и кадет: вставание в темноте, мытье, чистка одежды (самими), осмотр, чай, классные занятия, завтрак, строевые занятия, гимнастика, обед, дополнительные занятия, например, сборка и разборка ружья, занятия уставами — строевыми и гарнизонной службы. Приготовление уроков, ужин вместе с чаем, сон. Все главные занятия начинались и оканчивались по сигналу, подаваемому горнистом. Разница с кадетским корпусом заключалась в отсутствии драки, шума, гама, возни». Предметы тоже мало чем отличались от тех что изучали кадеты, преподавали, — более углублённо и основательно: тактику, артиллерию, фортификацию, военную топографию, военную историю, иностранные языки, механику и химию. Основное внимание уделялось строевой подготовке, организации и несения гарнизонной и караульной службы. Летом все юнкера отправлялись в лагеря, располагавшиеся в Красном Селе, где отрабатывались боевые стрельбы и проводились манёвры.

Но, вот два года учёбы закончились. «Юнкера, юнкера, кем вы были вчера, а сегодня вы все офицеры» — споёт спустя столетие Булат Окуджава. Стал офицером, получив чин подпоручика и Алексей Куропаткин. И перед ним встал вопрос, — где начинать военную службу?

Ему, окончившему училище по 1-му разряду, — из 120 завершивших учебу юнкеров он стал третьим по набранным баллам, — был предоставлен свободный выбор. Алексей мог выбрать блистательный Петербург, весёлую Москву, мягкий, по южному теплый Киев, европейскую Варшаву или родной, — поближе к родителям, — Псков. Однако ко всеобщему удивлению молодой, честолюбивый подпоручик ходатайствует о направлении его в Оренбургский стрелковый батальон. Не о тихой гарнизонной службе мечтал юноша, а о боях и славе. Поэтому, только туда. В Туркестан!

Глава вторая

Кровь и песок

В ноябре 1866 года подпоручик Алексей Куропаткин прибыл в Оренбург, откуда сразу же отправился в Ташкент. Именно там дислоцировался Оренбургский (вскоре переименованный в Туркестанский) стрелковый батальон, куда молодой офицер был назначен субалтерн-офицером. Батальон был образован недавно, лишь полтора года назад, но уже успел поучаствовать в боевых действиях штурмуя Ходжент, Джизак и Ура-Тюбе.

Командиром батальона был георгиевский кавалер полковник М. А. Пишемуки, а непосредственным начальником Алексея, командир 4-й роты поручик М. Ю. Ашенбреннер, впоследствии один из видных «народовольцев» переведенный в Туркестан как «неблагонамеренный» за отказ участвовать в подавлении польского восстания 1863 года.

Спустя годы, в марте 1883 года подполковник Ашенбреннер был арестован и как государственный преступник приговорён к смертной казни, которую ему заменили двадцатилетним заключением в Шлиссельбургской крепости. Михаил Юльевич оставил интересные воспоминания о службе Туркестане, где также занимался революционной пропагандой среди сослуживцев. Вот отрывок из дознания «по процессу 14-ти»: «Михаил Ашенбреннер, один из старых штаб-офицеров полка, командир батальона, украшенный боевыми отличиями, полученными им во время долголетней службы в Туркестанском крае, пользовался значительным влиянием на некоторых из своих полковых товарищей, которых привлекал к себе частью превосходством своего развития над малосведущими молодыми офицерами, дружеским с ним обращением, увлекательностью своей речи, частью же разгульным образом жизни, общими с ними пирушками и попойками. Влиянием этим он воспользовался, чтобы проповедовать им социалистические учения сначала на отвлеченной почве науки, потом, мало-помалу, переходя на почву революционную и проповедуя ниспровержение существующего в России государственного и общественного строя, путем народного восстания.»

Первые командиры Алексея Куропаткина: М. А. Пищемуки, фото

из Туркестанского альбома, историческая часть, и М. Ю Ашенбреннер,

«Галерея Шлиссельбургских узников», СПб, 1907 г.

Алексей, к счастью, хоть и разделял в какой-то степени либеральные идеи того времени, под влияние своего командира не попал.

В самом начале своей службы подпоручик Куропаткин занимался караульной службой, организацией строевых занятий и обучением военным премудростям нижних чинов. Монотонная гарнизонная жизнь, не могла удовлетворить рвущегося в бой молодого офицера и, наконец, в апреле 1867 года мечта Алексея начинает сбываться — батальон отправляется в поход, чтобы овладеть и закрепиться в урочище Яны-Курган. Куропаткин участвует в боевых столкновениях, занимается разведкой и топографической съёмкой местности. Кроме того, на молодого офицера возлагаются обязанности квартирмейстера. Постепенно приходит опыт специфического ведения войны в Туркестане. Позднее он напишет: «По местным условиям надо было держаться всегда при действиях против неприятеля, как оборонительных, так и наступательных, в сборе, в готовности отразить врага со всех сторон. Потому при каждом расположении на ночлег образовывалось каре, обеспечивающее войска со всех четырех сторон». Почти 10 месяцев продолжалась эта изнурительная военная компания, пока в январе 1868 года командующий только что образованного Туркестанского генерал-губернаторства Константин Петрович фон Кауфман, не вернул войска в Ташкент, — месту постоянной дислокации. Отдых, однако, был недолгим. Уже в апреле батальон вновь выступил в поход к Самарканду, где сосредоточилось бухарское войско. К этому времени Алексей поднялся по карьерной лестнице чуть выше — он старший адъютант походного штаба, в чьи основные задачи входило своевременное получение и анализ сведений о местности и информация о численности и составе войск противника. Проще говоря — разведка.

1 мая 1868 года подойдя к северному берегу Зеравшана русский отряд увидел за рекой бухарские войска. Около трех часов дня между противниками завязалась артиллерийская дуэль. Под прикрытием артиллерии русская пехота начала переправу и выйдя на противоположный берег нанесла удар одновременно с двух флангов. Противник, побросав орудия бросился бежать. Бухарский дипломат того времени Ахмад Дониш саркастически писал: «Сражавшиеся нашли необходимым бежать: каждый бежал так, как мог бежать, бежали куда глаза глядят, бросали все имущество, снаряжение. Некоторые бежали в сторону русских, и последние, узнав их положение, накормив и напоив, отпускали их. Никто не хотел воевать». Отступавшие попытались скрыться в Самарканде, но горожане закрыли перед ними ворота. Когда к древнему городу подошёл отряд Кауфмана его встретила делегация жителей с петицией к русскому царю. Город был занят без боя. Из Самарканда, генерал-губернатор посылает эмиру новые условия мира, но ответа не получает. Видимо, то, что Кауфман настойчиво предлагал мир, а также его отказ преследовать разбитого противника, в Бухаре восприняли как слабость. И несмотря на то, что эмиру приходилось воевать на два фронта — против него восстали беки Шахрисябзского оазиса, во главе со старшим сыном Музаффара Абдумаликом, — мир с русскими, правитель Бухары, заключить не захотел.

Не дождавшись ответа от эмира, Кауфманом было принято решение двигаться в сторону Бухары. 29 мая от генерала Н. Н. Головачёва, стоящего со своим отрядом в кишлаке Каттакурган, поступило сообщение о скоплении вблизи селения крупных сил бухарцев. На следующий день Кауфман выступил на помощь Головачёву, оставив в Самарканде небольшой гарнизон — примерно 650 человек.

Русский отряд, в котором находился и поручик (с 02.01.1868 г.) Алексей Куропаткин, второго июня вышел к Зерабулакским высотам под Каттакурганом. Там его уже поджидала многотысячная армия бухарцев. Предстоял последний решительный бой, ставки в котором были необычайно высоки. Эмир Музаффар прекрасно понимал, что последствия поражения будут для него роковыми. Первого июня он обращается к своей армии с воззванием:

«Благодарю вас, верноподданные мусульмане, за труды, уверяю вас, что победа еще за нами!

Потеря Самарканда и Ката-Кургана для нас еще небольшая потеря. Мы потомки Тамерлана: мы покажем, как забирать наши земли! Мусульмане, я надеюсь, что вы постараетесь показать кафирам, как мусульмане бьются за веру и отечество. Народ ожидает победы, чтобы, по окончании битвы, встречая вас, он мог говорить, что вы сражались за веру и уничтожили на своей земле кяфиров. На поле битвы будет воздвигнут памятник в честь убитых героев, павших на зерабулакской земле, мусульмане! 125,000 тилей, которых требует в контрибуцию туркестанский генерал-губернатор, будут выданы от меня в награду вам. Я надеюсь, что вы, мои войска, оправдаете мое ожидание, и сотрете грязное пятно, которое носят на своих халатах самаркандцы. Прощайте, мусульмане, желаю вам успеха».

Не менее значима была победа в этом сражении и для туркестанского генерал-губернатора.

В рассказе «Случайность», участник этого сражения Н. Н. Каразин пишет: «Надо вам заметить, что мы были приучены к победам легким… Появились, постреляли, пошли в атаку, неприятель бежит… Потери наши вздорные!.. До штыков почти никогда не доходило — ну, а на этот раз можно было ждать чего-нибудь посерьезнее… Видите ли, господа, нас было немного, а перед нами стояла вся бухарская армия, с самим эмиром во главе — и стояла близко… Да что близко!.. Накануне, весь день, их конница наседала на наши аванпосты, со всех сторон охватили, а лазутчики-персы доносили, что и вся гвардия эмира — наемные афганские бригады, тысяч семь, тут же перед нами и стоят на горах, на крепких позициях… Бой, надо вам сказать, предстоял решительный».

Едва рассвело битва началась. Полковник Александр Пистолькорс, командовавший авангардом, под крики «ура» повел своих солдат в атаку на левый фланг неприятеля. Атаку поддержала артиллерия: «Бичуя воздух, звеня и дребезжа, пронеслась картечь высоко над белыми кепи пехотинцев» — напишет позже Каразин в своём очерке «Зарабулакские высоты». Казаки ударили по центру. Не ожидавшие такого напора бухарцы дрогнули и стали в беспорядке отступать. Однако, вскоре оправились, построились и стали отходить организовано, тем не менее неся большие потери. Постепенно отступать стала вся армия Музаффар-хана, бросая оружие и боеприпасы.

Каразин вспоминает: «Вот в эту-то минуту наши крикнули „ура“ и бегом бросились за отступающими. Скоро всё скрылось и перемешалось в массах зелени. Отдельные выстрелы, недружные, урывчатые крики: ура! вопли: ур! ур! и мусульманская ругань, — все слилось в какой-то дикий хаос звуков, и только отчетливый огонь наших винтовок да резкие, дребезжащие звуки сигнальных рожков, подвигаясь все далее вперед и вперед, указывали приблизительно направления, по которым шли штурмующие роты. Здесь уже нельзя было видеть ничего общего, все распалось на отдельные эпизоды…»

К 10 часам утра все было кончено, высоты были полностью заняты армией Кауфмана. В числе трофеев оказалось артиллерийское орудие и 40 вьючных ящиков со снарядами.

Дорога на Бухару была открыта, а сам Музаффар собирался бежать в Хорезм, но тут до Кауфмана дошло известие, что у него в тылу неожиданно образовался очаг сопротивления.

30 апреля 1868 года отряд выступил в направлении Самарканда.

Картина Н. Н. Каразина «Сражение на Зерабулакских высотах»

Пока основные силы Кауфмана были в походе к Самарканду подошли отряды шахризябцев под командованием Джура-бека и Баба-бека. В Самарканде вспыхнуло восстание и малочисленному гарнизону, оставленному в городе, пришлось выдержать девять дней непрерывного штурма. Узнав об этом Кауфман немедленно поспешил на выручку осажденным и 8 июня вступил в Самарканд. Шахризябцы бежали, и вскоре между Бухарой и Российской империей был заключён мирный договор.

Куропаткин во время похода, отнюдь не отсиживался в штабе, а в первых рядах участвует во всех боевых действиях — Зеравшанском сражении, штурме Зерабулакских высот и деблокировании самаркандской цитадели. Отвага и героизм поручика Куропаткина не осталась незамеченной. За Зерафшанский поход он был отмечен двумя орденами — Св. Станислава и Св. Анны 3-й степени и уже через год ему присваивается чин штабс-капитана.

На фотографии стоит слева штабс-капитан Павел Петрович Калитин (будущий национальный герой Болгарии), сидит в центре штабс-капитан Алексей Николаевич Куропаткин, сидит справа вольноопределяющийся Петр Петрович Калитин (будущий генерал от кавалерии, герой Эрзерума). Ташкент, июнь 1871г. Снимок сделан перед отъездом А. Н. Куропаткина в академию Генштаба // РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 5182. Лл.14

Интересно, что в Ташкенте с Алексеем служили два его близких родственника двоюродные братья Павел и Пётр Калитины — матери Куропаткина и Калитиных были сёстрами.

Возможно, но не точно, на снимке изображены и два других родственника нашего героя: стоит справа подпоручик Василий Калитин. Сидит слева подпоручик Евгений Арбузов. Фотографию эту обнаружил в 2017 году Дмитрий Логунов в государственном военно-историческом архиве, работая над книгой о Калитиных.

Двоюродные братья Куропаткина также оставили славный след в отечественной истории. Во время русско-турецкой войны подполковник Павел Калитин ценой собственной жизни спас знаменитое Самарское знамя и стал национальным героем Болгарии. Его брат, генерал от кавалерии Пётр Калитин, за штурм Эрзерумского укрепрайона в мае 1916 года был награждён Георгиевским оружием с бриллиантами и надписью: «За храбрость».

Фотография была сделана по случаю отъезда Алексея из Ташкента в Академию Генерального штаба, куда он поступил, пройдя жесточайший отбор.

В жизни молодого офицера наступал новый период.

Глава третья

Кузница героев

Чтобы поступить в это учебное заведение, готовившее элиту Русской Императорской армии, Алексей прошёл жесточайший отбор двойного сита вступительных испытаний. Сначала экзамены в штабе Туркестанского военного округа (тактика, политическая история, география, русский язык, верховая езда), а затем уже непосредственно при академии в Санкт-Петербурге (строевые уставы, артиллерия, фортификация, математика, военная администрация, политическая история, география, топографическое черчение, русский и иностранный языки.

Николаевская Академия генерального штаба, располагалась в двухэтажном дворце на Английской набережной Петербурга. Здание некогда принадлежало князю Куракину, прототипу персонажа романа «Война и мир», Анатоля Курагина. Создано было это высшее военное учебное заведение Россиайской империи 26 ноября 1832 года, по проекту барона Антуана-Анри Жомини — генерала наполеоновской армии, перешедшего на русскую службу. На представленном бароном плане по созданию академии император Николай I собственноручно написал: «В проекте есть очень хорошие идеи. Школа эта составится из лучших офицеров всех ведомств без исключений, под начальством Жомини и в непосредственном ведении начальника главного штаба; она будет содержима в самой точной дисциплине и все будут жить вместе; курс будет двухлетний и я хочу в нём только высшую Стратегию, Географию и Военную историю».

Следует отметить, что барон Жомини, прекрасно понимал, что создание Высшей школы для офицеров, не принесёт пользы, если не привести «в надлежащий вид» сам генеральный штаб. В письме Императору он пишет: «Хороший генеральный штаб для армии столь же важен, как хорошее правительство для народа». Таким образом создание Академии и реорганизация генерального штаба шли в одной связке.

Наконец все бюрократические нормы были утрясены и первый набор слушателей приступил к обучению. Начальником вновь созданной Академии генерального штаба стал боевой генерал, ветеран войны с Наполеоном, Иван Онуфриевич Сухозанет и, как пишет в своём историческом очерке Н. П. Глиноецкий: «по-видимому он не имел никаких особых данных для того, чтобы выполнить порученное ему дело организации и руководства учебным и даже учёным заведением, тем не менее, благодаря природному уму, необычайной энергии и умению пользоваться способностями и трудами других, первый директор Академии, управляющий ею более 20 лет (до 1854 года) вполне оправдал доверие к нему Государя и бесспорно, как показали последствия, стоял на высоте своего назначения».

К моменту поступления в Академию Куропаткина, — спустя почти 50 лет после её образования — пост начальника этого военно-учебного заведения занимал генерал-лейтенант Александр Николаевич Леонтьев, при котором «занятиям обучающихся офицеров был дан более практический характер, программы курсов были выработаны сообразно требованиям современной науки, основан дополнительный курс и установлены полевые поездки, распространившиеся затем по всей армии».

Леонтьев, сам после нескольких лет службы в гвардии поступил в Академию и окончил её с серебряной медалью. Пятнадцать лет он стоял у руля этого высшего военного учебного заведения и за это время максимально приблизил специальные теоретические военные образовательные программы к повседневным потребностям русской армии учтя печальные итоги Крымской войны и опыт европейских войн, в частности недавней Франко-прусской.

Кроме того, Леонтьев стремился придать академической деятельности как можно больше гласности, чтобы знакомить с ней военное сообщество и вызвать тем самым как можно больше дискуссий.

А. А. Жомини, один из основателей Академии, И. О. Сухозанет, первый её начальник и А. Н. Леонтьев, начальник Академии во время обучения там А. Н. Куропаткина. Портреты из книги Н. П. Глиноецкого, «Исторический очерк Николаевской Академии генерального штаба», СПб, 1882

Дисциплина, установленная начальником Академии в период обучения там Куропаткина, была железной. Никакой расхлябанности, неорганизованности — обязательное посещение лекций, в отношении слушателей, пропускающих занятия, была установлена строжайшая отчетность; пропуск срока сдачи работ без крайне уважительных причин считался неисполнением данной работы со всеми вытекающими последствиями, вплоть до отчисления. Поэтому поступление отнюдь не означало автоматического окончания академии: до выпускных экзаменов доходило порядка восьмидесяти-девяноста процентов слушателей, остальные, не выдержав тяжёлой учебной нагрузки, отчислялись и направлялись по месту предыдущей службы. Для офицера такое событие безусловно, становилось трагедией, случались даже самоубийства на этой почве. Но, несмотря на это, такая жёсткость была несомненно оправдана. Выходцы из Академии должны были стать действительно элитой с высочайшими волевыми и профессиональными качествами. Обращалось особое внимание и на нравственную оценку офицеров, обучающихся в Академии, «с тем, чтобы по возможности, оградить генеральный штаб от личностей, не соответствующих его требованиям».

В приказе Военного министра №119 от 11 апреля 1863 г. объявлено, «чтобы в академию не направлялись офицеры, замеченные в чем-то предосудительном, а также обремененные долгами, и чтобы к поступлению в академию представлялись только такие офицеры, кто отличался строгой исполнительностью и исправностью по службе». При выборе кандидатов для поступления обращалось внимание на физические качества, не допускались к обучению: «офицеры косноязычные, заикающиеся, страдающие глухотой и одержимые вообще физическими недостатками, а равно офицеры, вовсе не умеющие ездить верхом». К счастью, Алексей после службы в Туркестане наездник был знатный, что же до его физических и нравственных качеств, то и здесь всё было в порядке. Дисциплины, которые изучали слушатели были следующими: тактика, стратегия, военная и политическая история, военная администрация, военная статистика, геодезия и картография, черчение, русский и два иностранных языка, международное право, сведения по инженерной и артиллерийской частям. Кроме того, дополнительно изучалась военная гигиена и устройство и употребление военно-походных телеграфов.

Любимым предметом Алексея стала военная статистика. Скорей всего, огромное впечатление на молодого офицера произвели лекции по этому предмету таких выдающихся специалистов как профессора-генералы Николай Николаевич Обручев и Алексей Иванович Макшеев. Последний, действительный член Русского географического общества, в своё время прошёл пешком всю Центральную Азию, детально изучив этот край в стратегическом и статистическом отношениях и написал десятки научных работ. Основоположником же военной статистики в России считался военный министр Д. А. Милютин, именно по его учебникам, написанным более двадцати лет назад занимались слушатели Академии.

Учёба давалась Куропаткину легко, он с детства отличался стремлением к знаниям и врожденной хорошей памятью. И ещё одна весьма полезная черта характера была присуща Алексею — тяга к самосовершенствованию. Этому способствовала и библиотека Академии, насчитывающая 40 000 томов на русском и иностранных языках. При библиотеке имелся читальный зал, который стал для слушателя Куропаткина местом, где он ежедневно системно штудировал монографии, учебные пособия, справочники и энциклопедии. И это помогло ему по итогам выпускных экзаменов опередить других офицеров — менее работоспособных и не таких целеустремленных. Вообще, мощным стимулом для занятия первого места на курсе была амбициозность Алексея. Амбициозность в хорошем смысле. Как в песне Высоцкого: «Он не гнался за славою бренной, но хотел быть только первым». А борьба за первенство была весьма непростой, поскольку курс, на котором учился Алексей был выдающийся по своему составу. Вместе с Куропаткиным учились офицеры ставшие впоследствии гордостью русской армии: будущий генерал от инфантерии В. А. Сухомлинов, военный министр при Николае II; П. О. Щербов-Нефедович, занимавший пост начальника Главного управления казачьих войск; Н. П. Шатилов — помощник наместника на Кавказе по военной части, член Государственного совета; главнокомандующий войсками Западного фронта в Первой мировой войне В. В. Смирнов; военный губернатор Акмолинской и Сыр-Дарьинской областей М. Я. Романов; начальник войскового штаба войска Донского В. И. Пневский; командир корпуса П. Ф. Клауз; командующий войсками Варшавского военного округа генерал от кавалерии К. К. Максимович, командующий Приамурским и Туркестанским военными округами генерал-лейтенант Д. И. Субботич, начальник кавалерийской дивизии — генерал-лейтенант К. Е. Пржевлоцкий, начальник пехотной дивизии — генерал-лейтенант А. К. Биргер. Выдающийся выпуск: 12 генералов, из них девять — полных, два будущих военных министра.

Капитан А. Н. Куропаткин — выпускник Николаевской

Академии генерального штаба. 1874 г.

Академию генерального штаба Алексей Николаевич Куропаткин окончил первым в выпуске, и был замечен в Военно-ученом комитете Главного штаба, являющимся центральным органом военной разведки Российской империи. Совершенно понятно, что молодой офицер имеющий военный опыт, награждённый боевыми наградами, блестяще владеющий французским и обладающий пытливым, наблюдательным умом, не мог не обратить на себя внимание столь серьёзной организации. И после краткосрочной подготовки Алексей отправляется в свою первую разведывательную миссию. Под видом научной командировки он посылается во французский Алжир. Цель: изучение организации штабной службы, комплектования, вооружения, снабжения и особенностей тактических действий французской армии в Северной Африке, которая по своим природно-климатическим условиям была весьма похожа на русский Туркестан.

Глава четвёртая

Алжирия

Французской колонией Алжир стал в 1830 году. Для военного вторжения туда Франция использовала дипломатический скандал. Вроде бы, тогдашний правитель этой североафриканской страны Хусейн-дей, во время жаркого спора ударил французского генерального консула опахалом по лицу. В Париже посчитали это страшным оскорблением, и смывать его, отправили экспедиционный корпус под командованием военного министра графа Бурмона. Довольно быстро был захвачен город Алжир, после чего столь же стремительно взяты под контроль все прибрежные населённые пункты. К моменту командировки Куропаткина Алжир вот уже почти 30 лет был официально объявлен территорией Франции, разделён на департаменты во главе с префектами и управлялся французским генерал-губернатором.

В 1871 году Франция потерпела жесточайшее поражение в войне с Пруссией и вынужденно искала союза с Российской империей. Именно этим объясняется военное сотрудничество двух стран и допуск к изучению французской армии русских генштабистов (через год после вояжа Куропаткина в Северную Африку отправится старший адъютант штаба Туркестанского военного округа подполковник Л. Ф. Костенко).

Путь в Алжир лежал через Париж, куда командированный русский офицер прибыл в июне 1874 года. В столице Франции в это время находился генерал-губернатор Туркестана, под командованием которого Куропаткин получил своё боевое крещение. В дневнике Алексея читаем: «В Париже я подготовился к поездке в Алжирию, в чём мне очень помог бывший в то время нашим военным агентом подполковник, барон Фредерикс. Он предоставил в моё распоряжение все находившиеся у него материалы по Алжирии, рекомендовал книги, которые мне надлежало прочесть, и давал мне газеты, в которых помещались дебаты в парламенте по алжирским делам…

Барон Л. В. Фредерикс, фотопортрет из газеты «Новое Время»

за октябрь 1914 года и Антуан Альфред Эжен Шанзи, генерал-

губернатор Алжира (1873—1879 гг.) гравюра неизвестного мастера

В то же время в Париж приехал ненадолго генерал Кауфман. Он принял меня родственно и со своей стороны помог выполнению возложенного не меня поручения. Он наметил те вопросы по отношению к мусульманам Алжирии, которые были общи и для мусульман Туркестана. Кроме того, он дал мне рекомендательное письмо к генерал-губернатору Алжирии генералу Шанзи».

Константин Петрович находился в Париже в отпуске, набираясь сил после утомительного Хивинского похода.

Два с лишним месяца шла подготовка Куропаткина к миссии. Фредерикс подробно охарактеризовал французскую армию, рассказал об оперативной обстановке в Алжире, провёл с начинающим разведчиком инструктаж, в котором особый акцент сделал на способах конспирации, особенностях разведопроса и методах вербовки. Куропаткин всё это время совершенствовал знание французского языка, изучал военную литературу и учился работать с шифрами.

Наконец, подготовка была закончена, и Алексей из Парижа отправился в Марсель, где его ожидал пароход, отплывающий к североафриканскому берегу.

Наконец, 44-часовое плавание осталось позади и перед русским офицером открылся во всей красе город Алжир. «Скоро можно было распознать, — пишет Куропаткин, — две резко одна от другой отличающиеся части его: европейскую и туземную. Первая занимает ближайшую к морю часть города, вторая амфитеатром идёт в гору и венчается старой турецкой крепостцою (Касба). Роскошные пятиэтажные дома набережной, станция железной дороги, ряды вагонов, масса французских и иностранных судов в порту, оживлённая выгрузка и нагрузка товаров, всё это сразу давало понять, что Европа с её лихорадочной деятельностью, уже прочно оселась в этом уголке Африки».

Не откладывая дел в долгий ящик, Алексей отправился представляться французским властям. Генерал-губернатор Шанзи отсутствовал и русского офицера принял, временно исполняющий его обязанности начальник дивизии. Принял, надо сказать, весьма радушно. Подробно расспросив о цели приезда, он обещал полное содействие, прося только заблаговременно уведомить о маршруте следования. Затем был вызван адъютант, в чине капитана, которому было поручено познакомить русского гостя с офицерским обществом Алжира, а также сопровождать того при осмотре военных заведений. Завершил аудиенцию французский генерал следующими словами: «Уже одного того, что вы носите русский мундир, совершенно для нас достаточно, чтобы оказать вам возможно широкое гостеприимство».

Почти два месяца пробыл Куропаткин в столице французского Алжира. За это время он перезнакомился со всеми офицерами местного гарнизона, посетил расположение различных частей и родов войск, с интересом наблюдал за погрузкой на суда трёх батальонов пехоты, свободно получая все интересующие его сведения. Как он записал позже: «Вообще, я считаю своим долгом упомянуть, что, благодаря моему русскому мундиру, не только власти военные, но и гражданские встречали меня весьма радушно, и предупредительно сообщали все сведения, которые были мне необходимы».

В ноябре 1874 года Алексей отправился в город Тлемсен, расположенный на северо-западе страны. Там располагался полк африканских егерей и пехотный батальон. И здесь русский гость был принят со всем радушием и без всяких препон получил всю необходимую информацию. Затем был город Лагуат, на самой границе с пустыней Сахарой, где Куропаткин осмотрел два форта и пообщался с гарнизоном. Знакомый не понаслышке с песками Туркестана, он живо интересуется формированием максимально приспособленного к условиям пустыни верблюжьего обоза, вместо используемого в туркестанских войсках конного. И эта информация была учтена в следующих походах русской армии в Средней Азии. Кроме чисто военных вопросов, русского офицера интересуют быт и обычаи местного населения, климат, растительность, животный мир. Всё это позже будет отражено в первом научном труде Алексея Николаевича, написанного по результатам поездки — «Алжирия».

В январе 1875 года Куропаткин возвращается в столицу Алжира и приступает к обработке собранного материала. Вскоре, ему удаётся поучаствовать в походе французских войск под командованием генерала Лавердо. Похода мирного. Целью экспедиции в Большую Сахару явилось исследование территории площадью 75 тысяч квадратных километров. Русский офицер не получил никаких привилегий. Он, имея пятилетний опыт Туркестанских походов, мужественно переносил все тяготы: песчаные бури, долгие утомительные переходы, суровый быт лагерной жизни, неся службу наравне с французскими военнослужащими. К концу похода французы считали его своим, чему способствовало коммуникабельность, тактичность Алексея, а также блестящее владение им французского языка.

К концу командировки, продолжавшейся без малого год, основная задача — сбор сведений о французской армии в Алжире — Куропаткиным была выполнена безупречно. Особо он отметил взаимодействие колониальных властей и местных жителей в формировании вооружённых сил французской колонии. В своём отчете о командировке Куропаткин писал: «Первоначально Алжирия была занята и охраняема линейными французским войсками, время от времени сменяемыми из метрополии. Но уже через несколько лет войны французы начинают иметь в составе алжирских экспедиционных колонн часто значительные массы туземной иррегулярной конницы, добровольно собиравшейся из ранее подчинившихся арабских племен. В 1832 г. губернатор Алжирии, Клозель, делает попытку иметь при французских войсках и пехотные части из туземцев».

Франция высоко оценила участие русского офицера в сахарской экспедиции. Президент Республики маршал Патрис де Мак Магон наградил его кавалерским крестом ордена Почётного легиона.

В начале мая 1875 года Куропаткин, обросший связями и друзьями во французской армии, прибывает в Россию и незамедлительно представляет подробный отчет в Военно-ученый комитет Главного штаба.

Затем Алексею предоставляется 4-х месячный отпуск, который он проводит в своём родном селе Шешурино, купаясь в лучах родительской любви, общаясь с изрядно подросшими братьями и сёстрами, работая над своей первой книгой и целой серией статей, которые вскоре будут опубликованы в журнале «Военный сборник» и газете «Русский инвалид».

Однако, кроме сведений, открытых для всеобщего обозрения, существовал ещё и секретный отчёт разведчика Куропаткина. Предназначенный для Военно-ученого комитета и Азиатской части Главного штаба, он представлял собой подробные сведения о колониальной армии Франции, отношениях колониальных властей и туземного населения Алжира, личных контактах с французскими офицерами и другая информация разведывательного характера.

Так закончилась первая секретная миссия Алексея Николаевича Куропаткина. Первая, но далеко не последняя. А пока капитан Куропаткин приказом начальником Генерального штаба графа Гейдена направляется для дальнейшего прохождения службы в Ташкент, где получает назначение исполняющим должность старшего адъютанта штаба Туркестанского военного округа.

Глава пятая

Пожар на окраине Империи

В Ташкент Куропаткин прибывает в самый разгар вспыхнувшей летом 1875 года войны с Кокандским ханством. И, как говорится, прямо с колёс вступает в боевые действия. Что же произошло на окраине Империи, пока Алексей отдыхал и набирался сил в отчем доме?

После образования Туркестанского генерал-губернаторства, его первый начальник Константин Петрович фон Кауфман заключает с правителем Коканда мирный договор и до последнего времени Худояр-хан не давал никаких поводов сомневаться в его добрососедстве. Это не удивительно, поскольку кокандский властитель сидел на своём троне весьма непрочно, дважды с него изгонялся, но затем, при поддержке бухарского эмира, вновь воцарялся в кокандском дворце. В лице России, покорившей Бухару, он увидел новую силу, заручившись которой можно властвовать до конца своих дней. Эта уверенность сыграла с ним злую шутку. Хотя с тех пор, когда Худояр-хан последний раз занял трон, он поумерил свою жестокость — реже рубил головы, но зато, как пишет Михайлов: «привез с собою из Бухары новую страсть — к наживе и выжимал всё, что только могла ему дать богатая долина Ферганы. Он обложил податями всякую мелочь, до вязанки дров, привозимой на базар, и своею алчностью снова нажил себе врагов». И это был не только простой народ, изнемогаемый под гнётом всё новых и новых налогов, это были люди из ближайшего круга хана, составившие против него заговор. Племянник Худояр-хана Назар-бек, прибывший из Бухары на каратегинскую границу и Пулат-хан, около Узгента подняли восстание кочевого населения, Худояр-хан выслал против них четырёхтысячный отряд, под начальством Исса-Аулие и Абдурахмана-автобачи, сына Мусульман-кула, регента ханства, зарезанного когда-то Худояром. Абдурахман, занимавший высокое положение в Коканде, только недавно вернулся из Мекки, весь пропитанный фанатичной ненавистью к неверным и задумал начать священную войну против кяфиров, отомстив, заодно, и Худояру, за казнь своего отца. В результате весь отряд, посланный для подавления мятежа, присоединился к восставшим. Худояр-хану ничего не оставалось как бежать под защиту русского оружия. На его счастье в Коканде находилось русское посольство, направлявшееся в Кашгар и охраняемое отрядом казаков под командованием М. Д. Скобелева.

Удаление кокандского хана с семейством из столицы под прикрытием русского посольства в пределы России.

Рис. Н. Н. Каразина, грав. Вейерман. Журнал «Всемирная иллюстрация» №353, 1875 г.

Вместе с русским посольством хан отправился на русскую территорию. Практически всё ханское войско отступилось от него и, если бы не Скобелев с казаками, вряд ли Худояр остался в живых. С огромным трудом, вступая в бесконечные стычки с мятежниками, беглецы всё же добрались до Ходжента, где стояли русские войска.

Ещё выезжая из Коканда, хан приготовил письмо Кауфману, в котором писал, что: «отдаёт себя и Кокандское ханство под могущественное покровительство его величества государя императора» и просит «приказать направить на город Коканд русское войско с артиллерией в возможно скором времени». Думаю, если бы события в Кокандском ханстве ограничивались только его территорией, Кауфман не стал бы вмешиваться. Однако мятежники под лозунгом войны с неверными, стали нападать на русские поселения и тут уже нужно было принимать действенные меры. Газета «Русский инвалид» писала в те дни: «Телеграммами от 7-го и 9-го августа, главный начальник Туркестанского края, генерал-адъютант фон Кауфман I-й, известил, что усилия его к мирному разрешению кокандского вопроса не увенчалось успехом: кокандцы, в значительных силах, вторглись в наши пределы в нескольких местах, у Теляу, Ходжента и др. С нашей стороны немедленно двинут против неприятеля отряд под начальством генерал-лейтенанта Головачёва».

Началась, в соответствии с современной терминологией, «операция принуждения к миру». Русские войска под Махрамом нанесли сокрушительное поражение отрядам Автобачи и без боя заняли Коканд, где на троне восседал новый хан Насреддин и приступили к очистке территории Ферганской долины от остатков мятежников. Вновь откроем газету «Русский инвалид», которая в рубрике «Известия из Средней Азии» поместила следующее сообщение: «После рассеяния шаек Абдурахмана-автобачии под Маргеланом и Ушем, и изъявления покорности почти всем населением ханства генерал-адъютанат фон Кауфман I-й пригласил вновь поставленного хана в Маргелан, для установления условий мирного договора. По заключении мира весь отряд направился в Маргелан, с целью расположиться там на время. Но, по переходе наших войск на правую сторону Сыр-Дарьи, в восточной части ханства вновь поднялись кипчаки и киргизы под предводительством того же Абдуррахмана». Одновременно вновь вспыхнуло восстание в Коканде, уже оставленное русскими отрядами и новый хан Насреддин также бежал, как и его отец под защиту русских властей.

Абдуррахман-автобачи, портрет из журнала «Нива» №10, 1896 г., Насреддин-хан, фото из «Туркестанского

альбома», Этнографическая часть и Мулла Исса-Аулие, фото из коллекции Humusа

Война вновь разгорелась. И в это время в Туркестан прибывает капитан Куропаткин, направляется в располагавшийся в Намангане скобелевский отряд, и с ходу включается в боевые действия. Именно там произошло знакомство Куропаткина с Михаилом Скобелевым, вылившееся затем в долгую мужскую дружбу. В письме к Кауфману, Скобелев пишет о своём боевом товарище:

«Начальник штаба у меня Куропаткин. Ваше высокопревосходительство уже давно оценили по достоинству этого героя-солдата и прекрасного, полного благородства человека. С ним мне жить легко, несмотря на рычание толпы завистников, больше прежнего на меня злящихся».

Под командованием Скобелева Алексей участвует в штурме Андижана и других боях. Вот как красочно он описывает такие сражения в своём дневнике: «Приблизившись ускоренными осадными работами ко рву крепости, начинали штурм чаще всего перед рассветом. Роты, назначенные для штурма, скрытно собирались против выбранного пункта… со своими лестницами и по сигналу… вылезали из окопов, вытаскивали лестницы и вместе с ними бежали к стене крепости… Требовалось добежать до рва, спустить толстым концом лестницы в ров, раскачать лестницу и перебросить тонким концом на стену. Затем надо было спуститься в ров и, карабкаясь по этим лестницам, стараться овладеть участком неприятельской стены. Часть стрелков при этом оставалась рассыпанной у контрэскарпа для обстрела противника. Лестниц ставилось сразу несколько, и наши герои, оспаривая друг у друга место, лезли по лестницам в то время, когда против них противник принимал свои меры. На атакующих сбрасывали камни, бревна, куски от стены, лили кипяток, смолу, поражали ружейным огнем, наверху стены встречали батиками, копьями, шашками».

А за взятие крепости Уч-Курган, куда капитан Куропаткин ворвался первым, он был награждён Орденом Св. Георгия 4-й степени. Расскажем более подробно об этом эпизоде.

В конце января 1876 года, Абдуррахман-автобачи осознавший бессмысленность сопротивления, сложил оружие и сдался русским властям. Пулат-хан, выбранный мятежниками новым правителем Коканда, жестокий садист, руки которого были по локоть в крови как христиан, так и своих единоверцев, разъярённый поступком своего соратника приказал зарезать в Маргелане трёх братьев Абдуррахмана, его сноху и русских пленных. После кровавой расправы он ушёл из города, бросив там почти всю артиллерию. Узнав об этом варварском преступлении, в погоню был отправлен отряд под командованием полковника Меллер-Закомельского, в составе которого находился капитан Куропаткин. По дороге, от двух маргеланцев вёзших письмо Скобелеву, была получена информация, что Пулат-хан укрылся в небольшой крепости Уч-Курган. Отряд тут же направился туда и отмахав, не останавливаясь почти 90 километров, к вечеру подошёл к селению. Дальше предоставим слово известному военному историку М. А. Терентьеву: «Казаки тотчас были расставлены на вьючной и колёсной дорогах, по которым мог бы отступать неприятель в Каратегин, и затем на укреплённый, с цитаделью кишлак направлена была спешенная же сотня казаков, под начальством причисленного к генеральному штабу капитана Куропаткина. Проводником этой колонны вызвался быть Исфандияр-датха, сдавшийся четыре дня назад вместе с афтобачи. Не отвечая на одиночные выстрелы проснувшихся сарбазов, без криков „ура“, быстро шла колонна и, после нескольких залпов по наскакивавшей на неё коннице, овладела урдой с пятью медными орудиями».

Однако, Пулат-хану удалось скрыться. Правда ненадолго, как пишет Терентьев: «80 джигитов наших и конвой афтобачи, из кара-киргизов, сдавшихся вместе с ним, будучи посланы Скобелевым в погоню за Пулат-ханом, настигли его в ночь на 19-е февраля, в Алайских горах и, при помощи джигитов из Маргелана и Оша, захватили в плен. Пулат-хан, по приказанию Кауфмана, был казнён в Маргелане, т.е. на месте его злодейской расправы с нашими пленными».

Что касается Абдуррахмана, он был отправлен в Екатеринославль (Днепропетровск) под полицейский надзор, где получал ежегодное содержание в 3000 рублей.

1881 году надзор с него был снят, и указом императора, ему присваивается чин полковника.

А с мятежной территорией, нужно было что-то решать и в январе 1876 года Кауфман, прибыв в Петербург, добивается у императора Александра II решения на полную ликвидацию Кокандского ханства и присоединения его земель к Российской империи. Тут же в Ташкент была отправлена телеграмма генералу Колпаковскому со следующим текстом: «Снисходя к общему желанию всего кокандского народа принять подданство России, а также, не видя возможности успокоить население другим способом, государь император повелеть соизволил ныне же принять ханство в подданство его. […] Бывшее Кокандское переименовать в Ферганскую область. Начальником области — Скобелев. Наср-Эддина пока в Ташкент». Получив 5-го февраля Высочайшее повеление о присоединение ханства, М. Д. Скобелев совершил стремительный переход к Коканду и на следующий день занял его, 19-го февраля было объявлено о присоединение Кокандского ханства к русским владениям.

А капитану Куропаткину, по заданию Кауфмана, предстояло выполнение нового, весьма важного и секретного задания.

Глава шестая

Посольство к врагу

Расширив свою территорию до предгорий Памира, Россия вышла к границе с государством Якуб-бека Йеттишар (Семиградье), существовавшее к тому времени всего тринадцать лет. В связи с этим, летом 1876 года, по решению Кауфмана формируется, так называемая, Алайская экспедиция под командованием генерала Скобелева. Не имея завоевательных целей, она являлась внушительной военной демонстрацией, предназначенной для непокорных алайцев. Крупных боевых столкновений, однако, не предполагалось, главным было научное исследование Алая. Самому Скобелеву ставилось задачей: исследовать алайские пути и наметить границы с соседними ханствами, в том числе и с Йеттишаром, Государством отнюдь не дружественным, и поэтом остро встал вопрос о защите новых рубежей Российской империи. По окончании экспедиции, в своей докладной записке Кауфману, от 23 октября 1876 года, Скобелев, касаясь этой проблемы, пишет: «Мириться с такими границами немыслимо, как потому, что это лишает нас удобных административных пунктов для управления нашими горными подданными, так и еще главным образом потому, что мы не должны допускать чьего бы то ни было влияния на них, кроме нашего». Настаивая на «признании всего Ферганского Тянь-Шаня нашим», генерал предлагал основать «на новой кашгарской границе в том виде, в котором я осмеливаюсь просить Ваше Высокопревосходительство её признать», казачьи станицы и даже целое казачье войско, «раз навсегда обеспечивающие нам действительное обладание горной полосою и обеспечивающие власть в крае русского элемента». Скобелев считал «венцом наших усилий в Среднеазиатском вопросе способность занять относительно Азиатских Британских владений такое угрожающее положение, которое облегчило бы решение в нашу пользу трудного восточного вопроса — другими словами: завоевать Царьград своевременно, политически и стратегически верно направленною демонстрацией». А завоевание Константинополя (Царьграда), как мы знаем, было вековой мечтой русских царей.

Ворота Нового города, или Янги-Шахара, близ Кашгара. 1870-е годы. Гравюра Барабон, по рисунку Доссо

Для решения вопроса размежевания пограничных территорий, а также для получения военно-политической и экономической информации о ситуации в Восточном Туркестане, генерал-губернатор К. П. Кауфман отправляет в Кашгар посольство во главе с капитаном А. Н. Куропаткиным.

К этому времени, Цинский Китай огнём и мечом подавил длившееся несколько лет восстание в Джунгарии и вышел на подступы к Восточному Туркестану. Оставалось покончить с последним очагом антиманьчжурского сопротивления — Йеттишаром.

Весной 1876 года «имперский комиссар» Цзо Цзунтан — генерал-губернатор провинций Шаньси и Ганьсу — приступил к решению этой задачи. Китайское войско, сосредоточенное на границе с Синьцзяном, насчитывало до 50 тысяч человек.

Примерно в эти же дни, а точнее 19 марта 1876 года, в здании Главного штаба в Санкт-Петербурге проходило совещание высших чинов Российской империи. В повестке дня один вопрос: «Сохранение в Кашгаре господства нынешнего владетеля или, напротив, ниспровержение его и восстановление власти китайского правительства». О том, какое значение придавалось событиям в Восточном Туркестане говорил состав совещания: военный министр Д. А. Милютин, товарищ (заместитель) министра иностранных дел Н. К. Гирс, туркестанский генерал-губернатор К. П. фон Кауфман, генерал-губернатор Западной Сибири Н. Г. Казнаков, начальник Главного штаба генерал-адъютант Ф. Л. Гейден, вице-директор Азиатского департамента МИД А. А. Мельников, заведующий Азиатскими делами Главного штаба полковник А. П. Проценко и чиновник по дипломатической части при Туркестанском генерал-губернаторе статский советник А. А. Вейнберг. В качестве эксперта по Китаю к работе совещания привлекли полковника М. И. Венюкова, бывавшего в Китае с разведывательной целью, и сыгравшего немалую роль в присоединении к России бывших владений империи Цин на Амуре и в Приморье.

Якуб-бек к тому времени официально считался вассалом Османского султана, признав того халифом и получив из Стамбула титул эмира. Исламистские и антирусские взгляды владыки Йеттишара, равно как и его планы в отношении мусульман Центральной Азии, секретом не были. Это означало, что в случае войны с Турцией Россия получит на своих среднеазиатских границах враждебное и агрессивное государство. На совещании эту ситуацию прекрасно обрисовал М. И. Венюков: «Только Россия является препоной честолюбивому эмиру в его стремлении основать большое мусульманское государство в Средней Азии… С нашей стороны, конечно, нет никакого резона содействовать осуществлению его планов и, напротив, должно желать, чтобы усилению Йеттишара был положен, наконец, предел. Всего бы лучше, по-видимому, было содействовать китайцам в нанесении ему хорошего удара с востока, для чего достаточно упрочить их положение в Чжунгарии и Хами и снабдить их оружием и другим военными запасами. Китайцы — соседи испытанного миролюбия и притом имеют одинаковый с нами интерес в Средней Азии: сдерживать волнения номадов (кочевников, прим. В.Ф.), столь вредных для их осёдлых соседей. Их соседство в Кашгаре было бы выгодно для нас уже потому, что заслонило бы нас от британской Северной Индии, откуда идут не только неприязненные нам внушения Якуб-беку, но и оружие, далеко превосходящее луки со стрелами и фитильные ружья среднеазиатцев…»

В этом же духе выступило большинство участников совещания. В результате, в итоговом протоколе было отмечено, что господство Цинской империи в Восточном Туркестане «не столь опасно для наших Среднеазиатских владений, как власть Якуб-бека, стремящегося создать подле нашей границы сильное независимое мусульманское государство, могущее всегда поддерживать брожение в подвластном нам мусульманском населении». Хотя, у Кауфмана, было несколько иное мнение. Как пишет Куропаткин в своей работе «Русско-китайский вопрос»: «Кауфману с основанием представлялось, более выгодным для России иметь в соседстве с Туркестаном слабое мусульманское государство-буфер подобно Афганистану, чем сомкнуться в Туркестане с Китаем, располагающим неистощимыми материальными ресурсами». В любом случае, перед тем как окончательно решить, на какую из противоборствующих сил по ту сторону границы делать ставку, русскому командованию нужна была достоверная и предельно объективная информация об оперативной обстановке в Семиградье, силах и возможностях, борющихся за влияние и господство в регионе сторон. Именно с этой целью было снаряжено посольство в Кашгар, «поставив во главе его, — как пишет Семёнов-Тяньшанский, — высокоталантливого А. Н. Куропаткина».

Но прежде чем рассказать о новой миссии нашего героя, познакомим читателей с личностью правителя Йеттишара.

История жизни Якуб-бека, — присвоившего себе титул Бадаулет, означающий «Счастливый», — яркий пример карьеры «из грязи в князи». Родился он в небольшом селении Пскент, недалеко от Ташкента. Оставшись в раннем возрасте сиротой, Якуб оказался на попечении дяди, которого отнюдь не радовал своим поведением. Обладая красивой внешностью и незаурядным певческим голосом, он стал ходить по чайханам, развлекая мужчин, став тем, что тогда называлось «бача». Через некоторое время Якуб поступил на службу к ходжентскому беку Мухаммед-Кериму Кашке. Обязанности мальчика состояли в том, чтобы он грел кумган и подавал чилим своему хозяину. Вскоре, бек Ходжента в чём-то провинился, был вызван в Коканд и там зарезан. Якуб-бек, возвратился в Ташкент и благодаря выгодной женитьбе породнился с кереучинским беком Нар-Мухамедом, что весьма ему помогло в дальнейшей карьере. Через некоторое время Якуб становится беком Ак-Мечети. Очень выгодная должность, поскольку через эту крепость шел караванный путь из Бухары в Оренбург, что приносило большой таможенный сбор. Прослужив там некоторое время и нажив значительный капитал, Якуб-бек был вызван своим влиятельным родственником Нар-Мухамедом в Ташкент, где стал его помощником. После того как Нар-Мухамед был вызван в Коканд, с ним вместе отправился и его протеже. Оттуда, после недолгой службы смотрителем посольского дома, Якуб-бек отправляется управлять Ходжентом. Затем был заговор против Худояр-хана, разоблачение, бегство в Бухару и возвращение в Коканд, после свержения кокандского правителя. В 1865 году, когда в Восточном Туркестане вспыхнуло восстание мусульман против китайского правления, мулла Алимкул, регент при малолетнем Султан Сеид-хане и фактический правитель Коканда, посылает туда Якуб-бека. Тот должен был помочь ставленнику Коканда Бузрук-Ходже, возглавившего повстанцев.

Вскоре Якуб-бек, отстранив Бузрук-ходжу, узурпировал власть в Кашгаре и создал многочисленную армию после чего завоевав другие города Восточного Туркестана провозгласил создание государства Йеттишар в состав которого входила практически вся территория современного Синьцзяна, за исключением Илийского края, который в 1871 году был занят русскими войсками.

Бадаулет Якуб бек, Аталык Кашгарский, портрет

из одноимённой книги Н. Веселовского

Якуб–бек, несмотря на свою неграмотность, благодаря природному уму, оказался незаурядным политическим деятелем, успешно лавируя между Британской, Российской и Османской империями.

Вот с этим хитроумным восточным деспотом предстояло встретиться Алексею Куропаткину, и использовать весь свой дипломатический опыт, чтобы успешно выполнить задание.

Глава седьмая

Кашгар

Куропаткин был не первым русским военным разведчиком, посланным с ответственным заданием в Кашгарию. В конце июня 1858 года, туда, под видом молодого семипалатинского купца Алимбая, был направлен поручик российской армии Чокан Валиханов. Полгода провёл русский разведчик «под прикрытием» в Кашгарии, всё это время находясь в постоянном напряжении. Любой неверный шаг привёл бы к тому, что его голова присоединится к пирамиде из других отрубленных голов. Миссию Валиханов выполнил весьма успешно, представив в отчёте ценные военно-политические сведения и массу географического, исторического и этнографического материала. Первый план Кашгара, исполненный по европейскому образцу, был составлен именно Валихановым. По кусочкам, по обрывкам разговоров, по воспоминаниям, по семейным преданиям, русский разведчик нарисовал широчайшую картину жизни Кашгара. При том, что, собирая и сопоставляя клочки сведений, он не везде и не всегда мог вести подробные записи, храня огромную часть материалов в памяти.

«Судя по отчёту, сделанному Валихановым о Кашгарии, о нём можно судить как о гениальном человеке своего времени», — так оценил материалы, представленные разведчиком, директор Азиатского департамента Е. П. Ковалевский.

В сентябре 1868 года туркестанский генерал-губернатор К. П. Кауфман посылает в Кашгар с дипломатической миссией чиновника по особым поручениям П. Я. Рейнталя. Павел Яковлевич в результате поездки собрал ценнейшие сведения о военно-политической ситуации в Восточном Туркестане, административном устройстве, экономике и армии государства Якуб-бека. Работа Рейнталя «Из путевых заметок о Нарыне и Кашгаре» стала первым обстоятельным трудом о положении дел в Восточном Туркестане со времён миссии Валиханова. За год до отправки Куропаткина в Кашгар, в мае 1875 года, Рейнталь вновь отправляется туда с дипломатическим заданием подписать с Якуб-беком торговый договор. Кроме того, в его задачу входила и секретная часть: сбор сведений об армии Йеттишара и кашгарско-британских политических и военных связях.

В письмах-отчётах, которые Павел Яковлевич отправлял туркестанскому генерал-губернатору, содержалась важная информация о численности, вооружении, боевой подготовки, а также о присутствии в Кашгаре иностранных военных инструкторов.

В 1872 году к правителю Йеттишара отправляется Генерального штаба капитан А. В. Каульбарс. В задачу, поставленную перед Александром Васильевичем, кроме подписания торгового договора, входил сбор политических и военно-географических сведений о Кашгарии, составление карты владений Якуб-бека и оценка боевого потенциала кашгарской армии. Каульбарс свою задачу успешно выполнил. Властитель Кашгара, на которого несомненно повлияли разгром русскими Коканда, Бухары и взятие Кульджи, принял условия о свободной торговле и мирный договор был, наконец, подписан.

Русские разведчики, выполнявшие секретные миссии в Кашгар. Чокан Валиханов,

фотопортрет Н. А. Кордовского, СПб, 1860 г. и А. В. Каульбарс, из книги

«Великая Война в образах и картинах». Издание Д. Я. Маковского. М., 1914—1916

(фотографию П. Я. Рейнталя, к сожалению, найти не удалось)

Таков краткий обзор, посещений Кашгара русскими военными разведчиками, до посещения его капитаном Куропаткиным.

Перед отправкой Кауфман даёт Алексею чёткую инструкцию, в которой говорится: «…собрать возможно полные географические, этнографические, статистические, политические, исторические и, главным образом, торговые сведения в этой стране, а также о военных силах и средствах, располагаемых ныне владетелем Кашгара Сеид-Мухамед Якубом… Желательно иметь съемку пути Вами пройденного… При собирании различных сведений, я прошу Вас быть крайне осторожным, с тем, чтобы не возбудить каких-либо подозрений и опасений со стороны Бадаулета, или его сановников; все же сведения должны быть добыты при удобном случае…, но тем не менее желание приобрести их должно уступить место необходимости избегать всяких поводов к подозрению со стороны Якуб-бека к Вам, как начальнику миссии, цель поездки коей, в глазах Бадаулета только передать приветствие и переговорить о разграничении Ферганской области».

В мае 1876 года, экспедиция вышла из Ташкента. В неё, кроме начальника, входили: в качестве заместителя главы миссии, младший брат Алексея капитан артиллерии Нил Куропаткин, топограф Н. П. Старцев, переводчик А. М. Сунаркулов, врач Эрен и натуралист А. И. Вилькинс. В качестве охраны посольству был придан конвой из 12-ти казаков. Интересную характеристику Нилу Куропаткину дал в своих воспоминаниях В. П. Наливкин: «Это был в высшей степени симпатичный и далеко недюжинный человек. Красивый и мощный физически, с умным, открытым лицом, с вечно приветливой улыбкой, всегда веселый, добродушный и остроумный, не пьяница, но и не дурак выпить в подходящей компании, беззаветно отважный […] Нил был общим любимцем всей той части офицерства, с которой ему приходилось сталкиваться. Начальство держало себя с ним очень осторожно и осмотрительно, ибо два-три факта из служебной жизни Нила доказали, что это офицер, который никогда не только не станет гнуть спину, но никогда никому не позволит наступить себе на ногу». Качества эти, думаю, были свойственны всем Куропаткиным.

Экспедиция неспеша двигалась к пункту своего назначения, и, казалось, ничего не могло её остановить. Пройдены Ходжент, Коканд, Маргелан, Ош, и тут не доходя полпути до укрепления Гульчи, экспедиция подверглась нападению многочисленной шайки разбойников. Завязался бой. Силы были не равны, и, если бы Нил метким выстрелом не убил главаря банды Ишим-бека, неизвестно, чем бы всё закончилось. После гибели предводителя, шайка разбежалась, но Куропаткин-старший был ранен в руку и посольству пришлось возвратится в Ош. Между прочим, место стычки с разбойниками, впоследствии стало весьма почитаемым среди местных жителей. Вот, что написал об этом в книге «Россия в Средней Азии» путешественник Е. Марков: «Мазар в Ленгаре живописно белеется среди окружающих его камней на фоне зеленых гор. Шесты, обвешанные конскими хвостами на медных яблоках и разноцветными тряпками, торчат перед его скромным глиняным купольчиком, будто водруженные копья воинствующего ислама, — далеко видные с дороги. Здесь погребен действительно воин ислама, память которого очень почитается местными жителями, хотя и не особенно приятна нашему брату русскому. Герой этого памятника ранил нашего Куропаткина, теперешнего генерал-губернатора Закаспийской области, во время его посольства в Кашгар, и был убит на этом самом месте родным братом Куропаткина».

Лечение затянулось и лишь 7 октября путники вновь тронулись в путь. На этот раз охрана была усилена до 25-ти казаков и конных стрелков и вместе с переводчиками и джигитами численность экспедиции достигла 60-ти человек при 104-х верховых лошадях. Пройдя через перевал Терек-Даван, расположенный на высоте четырёх тысяч метров, и пройдя за 18 дней 400 километров, Куропаткин со своим отрядом достиг, наконец, Кашгара. Якуб-бека в городе не оказалось, ему в это время приходилось воевать на два фронта: против восставших против него ходжей (считающие себя потомками пророка), «собравшими значительные скопища, недовольных тяжёлыми налогами», и против китайцев, которые к этому времени «с методической медленностью шаг за шагом успели усмирить восстание дунган и дошли до города Манаса, который осадили и взяли». Куропаткину пришлось представляться сыну Бадаулета Бек-кулы, которому он, в качестве подарков преподнёс револьвер, золотые часы, кинжал с поясом, усыпанные драгоценностями, 4 коврика и 7 халатов. Однако, тот остался недоволен, что нет письма Кауфмана адресованное лично ему, обращался к русскому посланнику на «ты», а Сунаркулову сделал замечание, за то, что тот сидел не столь почтительно. Посольству не давали разрешения выходить в город, и, только после того как Алексей пригрозил, уехать без всяких переговоров, русской миссии была эта возможность предоставлена. Вот, что пишет об этом сам Куропаткин: «Первые три дня нашего пребывания в городе Кашгар мы были сильно стеснены по приказанию сына Якуба-бека, Бек-кулы-бека. Но, после моей угрозы вернуться обратно, не ведя никаких переговоров, мы добились полной свободы, которою и воспользовались, чтобы побывать несколько раз в городе на базаре, на учениях пехоты, артиллерии и войск из китайцев».

Наконец, пришло долгожданное письмо от Якуб-бека, в котором разрешалось русскому посольству отправиться в укрепление Тогсун, где в это время находился правитель Кашгара, и 21 ноября экспедиция отправилось в новое путешествие. В городе Аксу, который достигли через 19 дней, задержались на неделю, чтобы ознакомиться с городом и собрать различные сведения. В Курлю посольство прибыло 19 января 1877 года. На другой день Куропаткин встретился с Бадаулетом, вручил тому письмо и подарки от имени Кауфмана и произнёс следующую речь: «По вашему желанию, высокостепенный бадаулет, мы первые из русских совершили такой длинный путь по вашим владeниям. Хакимы всех пройденных нами пунктов и лица, приставленные к нам, принимали, по вашему приказанию, все зависящие от них меры, чтобы сделать для нас путь неутомительным, и вполне достигли этого. Сo своей стороны и мы старались за время пути ознакомиться со всеми проходимыми местностями, ознакомиться со всеми путями, ведущими из пройденных нами городов в русские земли, с базарами этих городов, с потребностями населения, с целью из всего нами осмотренного и изученного извлечь возможно большую пользу для раcширения наших взаимных торговых сношений, а чрез них и для упрочения дружеских отношений. Сдeлав такой длинный путь, мы встретили как местности плодородные, так и беcплодные; видели города большие и малые, население богатое и бедное. Мы обратили внимание на крайнюю дешевизну всех главных предметов пищи и домашнего обихода, из чего заключили, что каждый подданный высокостепеннoго бадаулета, если только не будет лениться, может жить без нужды. Мы не могли также не обратить внимание на точное исполнение подданными бадаулета всех установленных им законов и правил, причем в самых отдаленных от города Курля кишлаках распоряжения бадаулета приводятся в исполнение с такою же точностью, как если бы бадаулет присутствовал там лично. В общем, сделав такой длинный путь по его владениям, мы еще более убедились, что высокостепенный бадаулет не только создал себе обширное государство, но и умеет мудро управлять им».

В ответ Якуб-бек заявил, что желает он только одного: сохранить дружбу с туркестанским генерал-губернатором, что «он человек маленький и должен держаться за ноги русских». Затем Куропаткин, от имени генерала Кауфмана, поблагодарил Бадаулета за хороший приём, который тот оказал знаменитому путешественнику Пржевальскому и выразил надежду, что и на этот раз приезд русского посольства скрепит дружбу русского и кашгарского народов.

Здесь необходимо, кое-что пояснить.

Российская разведка в отношении Синьцзяна, на этот раз действовала весьма эффективно. Незадолго до миссии Куропаткина, подполковник Генштаба Н. М. Пржевальский пересёк эту территорию с северо-запада на юго-восток.

Портреты Н. М. Пржевальского и Ю. А. Сосновского из журнала «Всемирная иллюстрация»

№343, 1876 г.

«По всему видно было, — писал Николай Михайлович, — что наше путешествие не по нутру Якуб-беку, но ссориться с русскими для него теперь было нерасчётливо ввиду войны с китайцами». После приёма Пржевальского властителем Кашгара, в Петербург ушло донесение с чётким прогнозом: государство Якуб-бека обречено, оно развалится от первого же удара китайцев.

По другую сторону фронта другой русский подполковник, Ю. А. Сосновский, нанёс визит в ставку «императорского комиссара» Цзо Цзунтана. Результатом этой встречи стала договорённость о поставках российского продовольствия вошедшим в Синьцзян китайским войскам.

Россия окончательно делала ставку на Цинскую империю.

Но и разведка Якуб-бека работала добросовестно. В своей работе «Русско-китайский вопрос», вышедшей в 1913 году, Куропаткин вспоминал: «Посланному генералом Кауфманом с дипломатической миссией к Якуб-беку капитану Куропаткину в 1876 году, в целях определения границы между Ферганской областью и Кашгарией, пришлось выслушать в городе Курля от Якуб-бека горькие упреки в двоедушии русских. Якуб-бек с основанием указывал, что не может верить словам русского посланца, когда недалеко от Курли, в Урумчи, в лагере его врагов-китайцев „такой же русский офицер“, Сосновский, ставит провиант китайцам, без которого они не могли бы продвинуться вперед».

Переговоры русского правителя и властителя Кашгара, закончились вполне успешно. Куропаткин был настойчив, а Якуб-беку, на фоне войны с китайскими войсками, деваться было попросту некуда и в конце концов он заявил: «…я совершенно предоставляю на усмотрение г. Туркестанского генерал-губернатора назначить пограничную черту там, где он признает нужным, и приму всякое его решение».

В начале весны 1877 года, успешно выполнив все задачи, посольство вернулось в Ташкент.

Собранный уникальный географический, исторический, этнографический и военный материал по Восточному Туркестану, Куропаткин обобщил в работе «Кашгария». Эта работа, Русским географическим обществом, была удостоена малой золотой медалью.

Тем временем наступление Цинских войск продолжалось. Армия Якуб-бека, охваченная дезертирством, терпела одно поражение за другим. А в мае 1877 года произошло событие, поставившее жирный крест на существовании Йеттишара. Вот как об этом пишет А. Н. Куропаткин: «6-го мая 1877-го года, в 5 часов пополудни, Бадаулет был сильно раздражён своим мирзою (секретарём) Хамалом, которого за неточное исполнение каких-то поручений он бил прикладом до смерти. Убив Хамала, Якуб-бек набросился и начал бить своего казначея Сабир-ахуна. В это время с ним сделался удар, лишивший его памяти и языка. Оставаясь в этом положении, Бадаулет 17-го мая в 2 часа утра скончался. Слухи об отравлении Якуб-бека сыном его Хак-Кули-беком и о том, что он сам, в виду неудач против китайцев принял яд, не имеют основания…»

Цинские войска вошли в Кашгарию и Ташкенту теперь нужно было решать пограничные вопросы уже с Китаем. Миссия Куропаткина специальным приказом была приравнена к военному походу с соответствующими льготами и выслугой.

Весной 1877 года Россия вступила в очередную, одиннадцатую, войну с Османской империей и Алексей, поспешил на Балканский театр военных действий.

Глава восьмая

Кровавые редуты

В день объявления войны, 12 апреля 1877 года, Куропаткин находился в Петербурге, куда был вызван для отчёта после окончания миссии в Кашгар. Всё это время он находился при Главном штабе, но душа его рвалась в действующую армию. Наконец, решение в отношении Алексея было принято, и он 2 июля назначается обер-офицером для особых поручений при главнокомандующем армией на Балканах Великом князе Николае Николаевиче Старшим и немедленно отправляется на фронт.

Через некоторое время Куропаткин узнаёт, что в Болгарию прибыл его старый боевой товарищ Михаил Скобелев, который командует небольшим отрядом, Алексей прилагает все усилия, чтобы вновь воевать вместе с другом. Это ему удаётся и уже в июле он поступает под начало Скобелева.

Между прочим, С. Ю. Витте в своих обширных мемуарах описал свою встречу с Куропаткиным и Скобелевым, когда те отправлялись на балканский фронт. «В Киеве я встретил полковника Скобелева, пишет Сергей Юльевич, — будущего героя последней восточной войны, войны с Турцией, этого народного героя. […] Так вот мне Скобелев и говорит:

— Не довезёте ли меня в своём вагоне?

Я говорю: — С большим удовольствием.

— Со мной едет — говорит — капитан Куропаткин, который был моим начальником штаба в Средней Азии.…

Я говорю: — С большим удовольствием, хотя троим там спать будет невозможно.

Скобелев говорит: — Мы не будем спать, а будем сидеть.

Таким образом, со мною в моём вагоне ехали Скобелев и Куропаткин».

История эта полностью придумана Витте. Сергей Юльевич, был большой выдумщик, и столько наворотил в своих мемуарах, что просто диву иногда даёшься. Во-первых, Скобелев и Куропаткин прибыли на войну в разное время: первый весной, а второй летом 1877 года. Во-вторых, в это время Скобелев уже полтора года был генерал-майором и, в-третьих, Михаил Дмитриевич в ходе войны не отлучался из армии дальше Румынии, так что ехать из Киева в вагоне Витте вместе с Куропаткиным он никак не мог. Да, и Куропаткин в своём дневнике указывал, что познакомился с Витте зимой 1888—1889 гг., когда служил в Главном штабе и работал вместе с ним как с представителем Министерства финансов по вопросу строительства стратегических железных дорог.

Витте довольно много пишет в своих воспоминаниях о Куропаткине. Он, посвятив ему целую главу, описал того в весьма негативных тонах, и, опять же, выдумывав практически всё. В частности, он пишет, что Куропаткин «иностранных языков не ведал», что абсолютная неправда. Ещё один пример, Витте пишет: «В то время Куропаткин был совсем молодым генералом, имел только Георгия на шее и станиславскую ленту. Он был назначен начальником Закаспийской области». Военным губернатором Закаспийской области Алексей Николаевич стал в 1890 году и к тому времени, за туркестанские походы, русско-турецкую войну, текинскую экспедицию и много чего ещё, имел огромное количество наград. Достаточно посмотреть на его фотопортрет, сделанный как раз в это время.

Фотопортрет генерал-лейтенанта Н. А Куропаткина,

сделанный фотографом В. И. Ясвоиным, СПб, 1890 г.

Но, вернёмся на Балканы.

Плечом к плечу со Скобелевым Куропаткин участвует в сражении под Ловчей и в трёх штурмах Плевны, которую защищала армия Осман-паши. Третий штурм, по выражению историографа Русской императорской армии А. А. Керсновского: «стал самым кровопролитным делом за все войны, что когда-либо русские вели с турками». Однако, и эти страшные жертвы на алтарь бога войны, не позволили русским войскам овладеть городом. Вновь дадим слово Керсновскому: «Не помогли героизм и самопожертвование войск, не помогла отчаянная энергия Скобелева, лично водившего их в атаку… Ключи Плевны — редуты Абдул-бея и Реджи-бея — были взяты, но генерал Зотов, распоряжавшийся всеми войсками, отказался поддержать Скобелева, предпочтя скорее отказаться от победы, чем ослабить заслоны и резервы. Последним своим усилием Осман (решивший было бросить Плевну) вырвал победу у горсти героев Горталова, истекавших кровью на виду зотовских резервов, стоявших с ружьем у ноги… Скобелев, поведший войска верхом на белом коне, взял Ключи Плевны — 2 редута. Еще одно усилие, и Плевна была бы наша. Весь день 31 августа шёл здесь неравный бой — 22 русских батальона бились с турецкой армией на глазах 84 батальонов, стоявших и смотревших! Оставив на редуте Абдул-бея батальон Владимирского полка, Скобелев взял с его командира майора Горталова слово с редута не сойти. Геройский батальон держался против всей турецкой армии. Получив от Зотова отказ в подкреплениях, Скобелев с болью в сердце послал Горталову приказание отступить, сказав, что освобождает его от слова. Скажите генералу Скобелеву, что русского офицера освободить от данного слова может только смерть! — ответил майор Горталов. Отпустив остатки своего батальона, он вернулся на редут и был поднят турками на штыки». После боя Скобелев с горечью воскликнул: «Наполеон радовался, если кто-либо из маршалов выигрывал ему полчаса времени. Я выиграл им целые сутки — и этим не воспользовались».

Битва под Плевной. Генерал Скобелев берёт турецкий редут. Гравюра Ю. Барановского,

по рисунку Н. Н. Каразина, «Иллюстрированная хроника войны. Приложение к журналу

«Всемирная иллюстрация», Том. 1. 1877 г.

После боёв за Ловчу и Плевну имя Белого Генерала прогремело на всю Россию. Завистники и недруги, которых у Михаила Дмитриевича было предостаточно, принуждены были замолчать и Скобелеву, наконец-то, дали должность, соответствующую его дарованию — он получил 16-ю пехотную дивизию. В приказе по дивизии от 19 сентября 1877 года за №299, подписанным Михаилом Дмитриевичем говорилось: «Приказом Его Императорского Высочества Великого князя Главнокомандующего от 13-го сего сентября за №157 я назначен временно командующим 16-й пехотной дивизии, почему, вступив в командование войсками дивизии, предписываю чинам оной по делам службы обращаться ко мне.

Генерал-лейтенант Скобелев“. Ну, а начальником штаба у Михаила Дмитриевича становится, конечно же, капитан Куропаткин. Следующий приказ, за №300, гласил: „назначен исполняющим должность начальника штаба командуемой мною дивизии генерального штаба капитан Куропаткин, а генерального штаба полковник Тихменев отчислен от должности начальника штаба и назначен в распоряжение Главного штаба. Почему предписываю: полковнику Тихменеву сдать, а капитану Куропаткину принять должность начальника штаба командуемой мною дивизии и вступить в исполнение оной.

Командующий дивизией генерал-лейтенант Скобелев».

И это был весьма плодотворный тандем. Расчётливый, аналитический ума Куропаткина и его хладнокровный характер, гармонично дополняли безоглядную отвагу и некоторую бесшабашность Скобелева. Куропаткин так описывал свои взаимоотношения со своим командиром: «Раз выбрав меня своим начальником штаба, Скобелев старался при всех обстоятельствах свидетельствовать мне своё полное доверие и представлял весьма широкую самостоятельность. Было несколько случаев, что мои распоряжения, конечно, не в существенно серьезном, не были по душе Скобелеву, но он скрывал свое неодобрение их, только чтобы не обидеть, как ему казалось, или не огорчить меня. Точно так же во всех бумагах, мною написанных, он делал редко исправления, хотя бы редакция их ему не нравилась. Добавления он делал, но исправления — редко. Такой системой Скобелев заставлял лезть из кожи, и сама работа была легка и приятна, и роль начальника штаба не была ролью старшего писаря». А вот как описывает Куропаткина и их взаимоотношение со Скобелевым Д. И. Иловайский в своих воспоминаниях: «Это был небольшого роста красивый брюнет с живыми чёрными глазами и несомненными признаками даровитости. Очевидно генерал и его начальник штаба, состоящий ещё в чине капитана, умели как-то в своих взаимоотношениях соединять служебную дисциплину с дружеским товарищеским чувством, которое возникло между ними ещё в Туркестане».

Надо сказать, этот «красивый брюнет с живыми чёрными глазами» в сражении за Плевну, также показал пример высочайшего героизма и по словам Скобелева «неоценимые услуги». Куропаткину было поручено командовать артиллерией и под сильным огнём противника, он в насыпанных, под его руководством, лонжементах (небольшие строевые окопы), расположил четыре дальнобойных орудия, отбитых у турок, и вместе с ещё двумя батареями (1-й и 2-й артиллерийские бригады), открыл огонь по турецким позициям на Зелёных высотах и Кришинском редуте. В ответ ударили пушки противника. Что произошло дальше, рассказал в своих мемуарах армейский офицер и популярный беллетрист того времени Вс. Крестовский. В книге «Двадцать месяцев в действующей армии», изданной в 1879 году в Петербурге, он пишет: «Во время этой последней (атаке, В. Ф.), в первом из занятых нами редутов был взорван турецкой гранатой наш зарядный ящик. Огнём двух орудий, из числа четырёх, управлял капитан Куропаткин. Взрыв произошёл около него, почти рядом. Все люди, стоявшие у ящика, в том числе батарейный командир полковник Рушковский, взлетели на воздух при страшном грохоте и треске лопавшихся снарядов. Капитана Куропаткина тоже подхватило вместе с другими — но, к счастью, только подбросило, слегка контузило и опалило ему голову. Нимало не смутясь этим ужасным случаем, он едва лишь успел стать на ноги, как совершенно спокойно скомандовал: „первое пли!“ — и продолжал, как ни в чём не бывало, своё дело». В результате взрыва у Алексея была повреждена ключица, он получил сильный ожог и контузию. Капитан Куропаткин, как говорилось в донесении главнокомандующего русской армией, «уцелел только чудом». Многие считали его убитым, и даже в газете «Московские ведомости» в №№220 и 228 был помещён некролог о гибели Куропаткина и заметка с полей сражений. Военный репортер так описал подвиг героя: «Генерального штаба капитан Куропаткин, около которого взорвало зарядный ящик и несколько человек, спокойно продолжал руководить огнем батареи; он дал слово не сдавать занятый редут и остаться там последним — и поднят турками на штыки. Вот тип, из которого вырабатываются великие военные характеры. Мир праху твоему». Очевидно журналист перепутал Куропаткина с майором Горталовым, о подвиге которого мы писали выше. После окончания боя, Алексей направляется на излечение в бухарестский госпиталь. Однако, полностью поправить здоровье не удалось, поскольку, как мы уже писали, 13 сентября 1877 года Куропаткин получает назначение на должность начальника штаба скобелевской дивизии и уже через два месяца повышается в чине. Война продолжалась, и впереди подполковника Куропаткина ждали новые свершения.

Глава девятая

Тень Суворова над Балканами

На торжественное мероприятие по случаю присвоение ему нового чина Алексей пригласил всех штабных, полковых и батарейных командиров, присутствовал, также, его младший брат Нил с которым они служили в Туркестане и вместе осуществляли миссию в Кашгар. Вообще, туркестанцев воевало на Балканах достаточно большое количество. И это были воины, героически проявившие себя на этой войне. Приведём небольшой отрывок из книги Вас. Немировича-Данченко «Год войны»: «Знаете, я ужасно боюсь за молодых солдат — обращается к своим Скобелев — Очень рискованное дело. […]. Я не останусь, как хотел, в резерве, а сам поведу их… Ах, если бы здесь были туркестанские войска!.. Помните Андижан, Махрам?.. спросил он у Куропаткина. Старые боевые товарищи только переглянулись молча, но видно было по лицам, что при одних названиях этих мест целый рой воспоминаний возник у обоих. До войны слово ташкентец было почти бранным, а при поверке здесь оказалось, что ташкентцы именно лучшие люди. Они создали болгарское ополчение и сплотили его; из них — лучшие командиры частей, лучшие начальники штабов, лучшие боевые офицеры. Дмитровский, Куропаткин, Деннет, Боголюбов, Скобелев, Петрушевский, Соболев, Сахаров, — ими может, по всей справедливости гордиться наш генеральный штаб, а они всё своё боевое воспитание получили в Туркестане. Туркестанцы здесь — это открытые, простые люди, честно умирающие на своих постах, впереди своих частей. Чуть ротой или батальоном командует туркестанец — солдаты бестрепетно идут вперёд, они сверх того сыты, о них заботятся. […]. Между туркестанцами существует настоящее боевое товарищество, где бы и при каких обстоятельствах они не встречались друг с другом».

Присутствовал на торжестве, конечно и командир дивизии. Обмывали подполковничьи погоны весело, с искренними пожеланиями, здравицами, рассказами о былых боевых схватках, песнями. Вечеринка затянулась за полночь, о войне, за стеной, как будто забыли. «Наша судьба, то гульба, то пальба», — скажет через столетие поэт.

Тем временем Плевненская катастрофа произвела ошеломляющее впечатление как на армию, так и на всё российское общество. Потери были ужасающие: погибло 2 генерала, 295 офицеров, 12471 солдат. Художник Верещагин, у которого при штурме города погиб младший брат Сергей, служивший ординарцем у Скобелева, писал: «Не могу выразить тяжесть впечатления, выносимого при объезде полей сражения в Болгарии, в особенности холмы, окружающие Плевну, давят воспоминаниями. Это сплошные массы крестов, памятников, еще крестов и крестов без конца. Везде валяются груды осколков гранат, кости солдат, забытые при погребении».

Первого сентября Александр II созвал на Главной квартире в Порадиме военный совет, на котором стоял единственный вопрос: что же делать дальше. Настроение на совещании царило мрачное и почти все участники во главе с великим князем Николаем Николаевичем высказались за отступление от Плевны (некоторые даже за Дунай) и за прекращение кампании до будущего года. Причём Главнокомандующий, в случае отказа от эвакуации из Болгарии, предложил передать командование кому-нибудь другому, например, военному министру. Но император, проявив мудрость, согласился с меньшинством — теми, кто считал, что после всех этих неудач отступление совершенно немыслимо как в политическом, так и в военном отношении: такой бесславный конец кампании явился бы слишком жестоким ударом по престижу России и русской армии.

Было решено отказаться от каких-либо наступательных действий и по всему фронту перейти к обороне. Саму Плевну заключить в блокаду, лишив тем самым армию Осман-паши снабжения.

И эта стратегия принесла свои плоды. Турецкие войска, запертые в Плевне, стали задыхаться в медвежьих объятьях русской армии. Припасы закончились, и турки решились на прорыв. 10 декабря они пошли в атаку, которая на первых порах принесла им успех — удалось взять передовые укрепления. Однако, артиллерийским огнем второй линии русских войск были остановлены. Тем временем Скобелев, воспользовавшись ситуацией, занял оставленный Осман-пашой город. Не выдержав рукопашного боя, где русские штыки всегда имели перевес, турки бросились бежать. Осман-паше удалось сгруппировать остатки частей и повести их на прорыв, но и эта попытка оказалась безуспешной.

«Осман-паша вручает саблю генералу И. В. Ганецкому»,

рис. С. Шамота, грав. Б. Брауне, 1877 год

Раненый в ногу, поняв безвыходность ситуации, он приказал выбросить белый флаг. Сорокатысячная армия Турции сдалась в плен, потеряв 6000 убитыми.

Узнав о падении Плевны, прусский военный теоретик фельдмаршал Мольтке сложил карту, по которой следил за операциями на Балканах, и спрятал ее, сказав: «До будущего года!».

Но, как говорится, что немцу смерть, то русскому горная прогулка. Как пишет Керсновский: «Холодный ум величайшего рационалиста военного дела не мог постичь силы духа, которая смогла бы заставить какие-либо войска в мире устремиться в лютую зиму на обледенелые, непроходимые местами и летом, кручи Балканского хребта. Творцу Большого Генерального штаба было дано видеть на своей карте Шипку и Троян, но ему не было дано чувствовать за ними Чертов мост и Рингенкопф!».

Да, для европейских военных стратегов преодолеть заснеженные Балканы было чистым безумием. Но, над русскими войсками витал дух Суворова и решение было принято — нельзя давать туркам передышки.

В декабре началась подготовка. Одну из колонн должен был вести генерал Скобелев, и он, передышку после боёв под Плевной, использует на сто процентов. Главная задача — сохранение солдат в предстоящем походе. Винтовки Крнка, которыми в основном была вооружена русская армия, показали себя недостаточно надёжно. И Скобелев приказывает заменить их на турецкие трофейные, которых было в избытке. На маршруте создаются промежуточные продовольственные базы. Тяжёлые, из телячьей кожи, солдатские ранцы заменяются на лёгкие вещевые мешки. И ещё одна интересная деталь: каждый солдат, по приказу Скобелева, берёт с собой одно полено. Не важно какого дерева, лишь бы сухое, чтобы хорошо гореть в бивуачных кострах. И это принесло свои плоды. Не было в отряде Скобелева ни одного обмороженного солдата.

Отлично поработал и штаб под управлением подполковника Куропаткина. Ординарец Скобелева, П. А. Дукмасов вспоминал: «В штабе у нас закипела письменная работа: предписания, рапорты, отношения — всё это спешно рассылалось во все стороны. В полках и батареях энергично готовились к выступлению. И надо отметить, что благодаря распорядительности Скобелева, Куропаткина и полковых командиров лихой 16-й дивизии, а также частной благотворительности русских патриотов (особенно московских купцов) и Красному Кресту люди были прекрасно снабжены всем необходимым. Самым необходимым, конечно, являлась теплая одежда и полушубки, так как предстоял тяжелый зимний переход через горы по ужасным дорогам или, вернее, без всяких дорог. Даже предметы роскоши — табак, чай, водка и прочее — всё это было поровну разделено на полки и батареи. Грустно, что того же не было в других отрядах. Там даже офицеры, более чувствительные к невзгодам, вовсе не имели теплой одежды».

Маршрут, составленный в соответствии с данными войсковой разведки, представлял собой узкую горную тропу, местами покрытую густыми деревьями, по которой могли пройти лишь одиночные путники, да и то в летнее время. Лошадей можно было провести только в поводу. Начиналась тропа у села Тошлиш и проходила через две горных вершины: Караджа на высоте 1353 метра и Чафут на высоте 1523 метра и заканчивалась в Шейновском поле у деревни Иметли. Подъем составлял одиннадцать километрам, затем чрезвычайно крутой спуск протяженностью семь с половиной километров. Зимой данный участок считался абсолютно непроходимым. И вот, в декабре, в жуткий мороз, снег и ветер, в условиях вероятного обстрела с господствующих высот неприятелем, Скобелеву и Куропаткину предстояло провести в полной экипировке шестнадцать тысяч штыков и сабель пехоты и кавалерии, обозы и артиллерию.

Куропаткин вспоминал: «Генерал Скобелев лично осмотрел все части, советовался с начальниками частей, поговорил с офицерами, подбодрил солдат, пошутил с ними. Всюду кипела живая работа, настроение войск было бодрое. Заботливость, предусмотрительность начальника, отсутствие бестолковой суетни, отмены раз отданных приказаний, отсутствие часто беспричинного разноса, хорошее расположение духа начальника и в этот раз, как и во всех других случаях, успокоительно действовали на войска и вселяли уверенность в исходе похода».

20 декабря 1877 года Куропаткиным подготовлен и издан приказ, подписанный Скобелевым об окончательном приготовлении к походу в горы. В нём предписывалось: осмотреть и привести в порядок винтовки, иметь запас продовольствия на восемь дней, патронов по 172 штуки на каждого солдата, подготовить походные палатки, аптечные вьюки, санитарные ранцы и носилки, проверить число санитаров.

Заканчивался приказ словами: «Нам предстоит трудный подвиг, достойный испытанной славы русских знамен: сегодня мы начинаем переходить через Балканы с артиллерией, без дорог, пробивая себе путь, в виду у неприятеля, через глубокие снеговые сугробы. Нас ожидает в горах турецкая армия… Не забывайте, братцы, что нам вверена честь Отечества… Дело наше святое».

24 декабря 4 декабря, войска объехал генерал Скобелев в сопровождении своего начальника штаба и обратился к солдатам со следующими словами:

«Солдаты! Нам предстоит совершить трудный и достойный славы русских знамён подвиг. Сегодня мы начнём переход Балкан с артиллерией, без путей, пробивая себе дорогу на виду у противника через глубокие снежные завалы. На Балканах нас ждет турецкая армия; она хочет преградить нам путь. Помните, братцы, что нам вверена честь отечества и что за нас молится теперь наш Царь-Освободитель, а вместе с ним и вся Россия. Они ждут от нас победы. Да не смущает вас ни многочисленность, ни упорство, ни злоба врага. Наше дело свято и с нами Бог!»

Троекратное ура раздалось в ответ на эти слова, многократно повторенное горным эхом.

Беспримерный поход начался.

Глава десятая

Через Балканы

Вечером 23 декабря, накануне выхода отряда Скобелева в поход, вперёд был выслан командир уральской сотни старшина Кирилов с несколькими казаками, сразу за ними шли две роты сапёров, для расчистки пути. Авангард отряда, в котором по решению командующего находился Куропаткин, вышел следующим утром. Его возглавил генерал Столетов. Продвижение, вследствие снежных завалов, шло очень медленно. Но, нет худа без добра: глубокий снег стал невольным союзником русских войск. Когда отряд проходил непосредственно вблизи турецких позиций, неприятель открыл огонь из орудий, но, к счастью, гранаты, попадая глубоко в снег, не разрывались. Подъём сменялся подъёмом, изгибаясь то налево, то направо по невообразимо крутым тропинкам, огибающим скалы и овраги. Иногда тропинка становилась до того узкой, что солдаты шли гуськом, след в след.

Путь был настолько тяжёл, что через 20—30 шагов приходилось отдыхать. Иногда дорога приводила в лесную чащу, с настолько перепутанными ветвями, что их трудно было раздвинуть руками: колючки впивались в лицо, руки, превращали одежду в лохмотья. А нужно ещё было протащить артиллерию. Солдаты, словно бурлаки, хрипя, тащили на лямках орудия. Давно уже наступила ночь, а русские воины всё шли и шли, вперёд и вверх.

Наконец, на Карадже, остановились на ночёвку. Расчистив снег до земли, стали разводить костры. Как пишет очевидец: «Тотчас же началась варка. Многие бросились на землю отдыхать. Ложились ногами к огню, головами к снегу. Как не были утомлены солдаты, а как дорвались до огня и отдыха — сейчас же посыпались шутки и песни».

На Карадже задержались до утра 26 декабря, пока не подошли основные силы. Скобелев, возглавив авангард отряда, продолжил движение до Иметли. На этот раз пришлось спускаться вниз, по страшным кручам вершины Куруджи, вдоль обрыва, по которому была проложена узкая тропа. Внизу пропасть, вверху отвесная скала. Тропа, которой вчера ещё не существовало, устроена была необычным способом. Казаки Кирилова, спешившись, один за другим, лёжа на боку продвигались, до отлого места, более трёх километров. Назад возвращались уже на своих двоих. Так образовался путь, по которому, с трудом, но можно было пройти опасный участок. Затем тропинку доделывали сапёры, а днём по ней двинулся и весь скобелевский отряд. К несчастью, тропа эта хорошо просматривалась со стороны неприятеля — как из села Иметли, так и с деревни Шейнова. Градом посыпались пули. Скобелев приказывает сотнику Дукмасову взять несколько казаков и выбить турок с горы севернее Иметли, откуда вёлся огонь. Это было выполнено с блеском. Не сделав ни единого выстрела, под огнём неприятеля, казаки взобрались на гору и штыками отогнали около сотни турок, двоих взяли в плен и даже частично захватили село Иметли. После этого Скобелев послал занять эту гору роту Углицкого полка, после чего положение спускавшихся войск, стало более безопасным. Но не настолько. Возвращавшийся со Скобелевым с рекогносцировки Куропаткин был серьёзно ранен.

Вот, что вспоминает очевидец боя художник Верещагин: «Передовые войска остановились на привал в ущелье, а Скобелев пошел по обыкновению рекогносцировать дорогу. Он поехал было верхом, но турки, засевшие внизу за скалами, открыли такую пальбу, что пришлось сойти с лошади. С ним был начальник штаба Куропаткин… Турки буквально осыпали нас свинцом… Смотрю, уж тащат назад под руки Куропаткина, бледного как полотно. Он остановился перевести дух за тем же обломком скалы… Пуля ударила его в левую лопатку, скользнула по кости и вышла через спину. Бедняга страшно осунулся и все время просил посмотреть рану и сказать ему по правде, не смертельна ли она… Куропаткину наскоро перевязали рану и потащили на носилках, под надзором ординарца Скобелева, в Габровский госпиталь, назад через Балканы. Он сказал перед уходом:

— Вот вам мой последний совет: выбейте поскорее этих турок во что бы то ни стало, иначе они перегубят много народа.

Мы попрощались с Алексеем Николаевичем, Скобелев чуть-чуть всплакнул даже, но, впрочем, быстро отерши слезы, оправился.

— Полковник, граф Келлер! Вы вступите в должность начальника штаба.

— Слушаю, Ваше превосходительство!

— Вот и производство вышло, — сострил удалявшийся Куропаткин.

Крепко все почувствовали в отряде его потерю; Скобелев сказал мне, что он был ему незаменим».

Ранение, поначалу показавшееся неопасным, оказалось очень тяжелым, рана долго не заживала, гноилась и воспалялась. Находясь в примитивно оборудованной госпитальной палате, Куропаткин метался в жару, бредил, выздоровление шло мучительно медленно. Весной 1878 года на санитарном поезде он возвращается в Санкт-Петербург, где продолжает интенсивный курс лечения в лазарете в Михайловском дворце и, затем, в санатории.

Это была большая потеря для дивизии. Как отмечает Верещагин: «Скобелев как будто был выбит из своей колеи раною Куропаткина. Более обыкновенного он был нервен и беспокоен.» Для Алексея война закончилась. А события на Балканах тем временем развивались следующим образом.

В 11 часов утра 28 декабря, не закончив сосредоточения, Скобелев атаковал турецкую линию обороны. В это время отряды Святополк-Мирского, перевалившие Балканы восточнее уже вели бои, и атака Скобелева, оказалась как нельзя кстати. Грамотно используя два неприметных лога, комдив скрытно перебросил резервы и овладел передовыми позициями врага. Турки попытались выбить русских, но были отбиты. Пока внимание противника было сосредоточено на этом участке, полковник Панютин со своим отрядом овладел одним из редутов. Это позволило войскам Скобелева занять первую линию турецкой обороны. С ходу попытались взять следующий редут, но были остановлены сильным огнём. Следующие попытки овладеть укреплением, также успеха не принесли. Тогда к Панютину обратился один из барабанщиков: «Ваше высокоблагородие, что вы на них смотрите: пойдёмте в редут. Пропадать, так по присяге». Затем вскинул палочки, ударил в барабан и шагнул вперёд. Полковник, подняв знамя двинулся за ним. Воодушевлённые этим порывом русские солдаты и болгарские дружинники бросились в штыки. Редут был взят. За этот подвиг полковник Всеволод Панютин был награжден Орденом св. Георгия 4-й степени: «В воздаяние за отличие, оказанное в бою с Турками, 28 Декабря 1877 года, у деревни Шейнова, где, во главе полка, вскочил первый со знаменем в руках в турецкий редут». Захват этого укрепления позволил взломать оборону и ворваться в лагерь противника. В это же время отряд Святополка-Мирского усилил нажим на восточном фланге. Турки попытались контратаковать, но безуспешно. Наступал решительный момент, необходимо было ещё одно усилие, и Скобелев вводит резервы. Под звуки военного оркестра, эти свежие войска словно паровым катком прошлись по турецкой обороне и круша всё на своём пути, ударили по Шейновской роще, где стояли резервы командующего турецкой армией Вессель-паши.

Всё было кончено. Тридцатитысячная турецкая армия сдалась и в 16 часов Вессель-паша вручил свою саблю Скобелеву. Оборонительная линия противника пала, путь на Константинополь был открыт. Измотанный переходом через Балканы и сражением за Шейново, потерявший начальника штаба, объединенный отряд Скобелева, ставший авангардом русской армии, тем не менее, продолжал стремительное движение в сторону столицы Османской империи. Обратимся к Крестовскому, в своём капитальном труде по истории Русской императорской армии, он пишет: «В авангарде Скобелева шли 1-я кавалерийская дивизия и герои Шипки — орловцы и Железные стрелки. Сразу оценив обстановку, сложившуюся на театре войны, Скобелев, немедленно по занятии 1 января Эски-Загры, двинул в глубокий рейд на Адрианополь имевшуюся у него конницу — 3 полка 1-й кавалерийской дивизии под командой генерала Струкова.

Скобелев в бою под Шейново. Лубок 19 века

Этот блистательный рейд решил кампанию. 2 января московские драгуны заняли важнейший железнодорожный узел театра войны — Семенли, отрезав армию Сулеймана от Адрианополя и предрешив ее разгром. Девять русских эскадронов нарушили все стратегические расчеты Турции. Неутомимый Струков громил тылы противника, захватывал обозы, огромные склады продовольствия и снаряжения и 6 января стоял уже в Мустафа-Паше, в кавалерийском полупереходе от Адрианополя. Взятие Семенли побудило турецкое правительство обратиться, наконец, к великодушию победителя. 5 января турецкие парламентеры прибыли на русские аванпосты».

Война была победоносно завершена.

Но обо всём об этом Куропаткин узнает позднее. А пока он лечится и приходит в себя после тяжёлого ранения. 1877-й год ушёл в прошлое, унеся с собой не только радость Алексея от побед русского оружия, повышения в чине и гордость за полученные награды — по итогам войны он удостаивается орденов Святого Владимира IV степени с мечами и бантом, Святого Станислава II степени с мечами и Золотой сабли «За храбрость», — но и горечь утраты: в Шешурино в возрасте 60 лет умирает его отец.

Эйфория от победы над Турцией, не могла помешать Куропаткину трезво проанализировать её итоги. В одной из своих работ он напишет: «Война эта выяснила и много темных сторон нашей военной организации. Интендантская и санитарная части были поставлены плохо. Деятельность кавалерии и артиллерии на европейском театре не ответила ожиданиям. Вся тяжесть боя легла на пехоту, и пехота с честью вышла из тяжелого испытания… В общем, русские войска поддержали в эту войну репутацию храбрых, стойких, выносливых, дисциплинированных войск. В обороне мы были, однако, сильнее, чем в наступлении… Сведения о противнике были недостаточные и неверные. Мы оценивали силы турок много слабее, чем следовало. В результате для войны были назначены недостаточные силы, и их пришлось удвоить. Перевооружение за недостатком кредитов не было закончено, и наша армия выступила на войну с ружьями трёх систем. Картами армия была снабжена недостаточно. Прежние съемки, в том числе и Шипкинских позиций, остались в Петербурге неиспользованными. Наша артиллерия в техническом отношении уступала турецкой. Инженерные средства были недостаточные, и распределение их не всегда было сообразное. Многие крупные начальствующие лица не соответствовали своему положению. Деятельность штабов, в частности генерального штаба, была неуспешна. До боя писали слишком много, в бою терялись и забывали доносить о крупных фактах и ставить в известность о происходящем своих подчиненных. Связь во время боев по фронту и в глубину была недостаточна».

Таким образом, работы для генштабиста и военного стратега Алексея Куропатина был непочатый край.

Глава одиннадцатая

Вновь Туркестан

В июле 1878 года Куропаткин получает чин полковника и 6 сентября назначается на должность заведующего Азиатской частью Главного штаба. Кроме того, по рекомендации генерала Н. Н. Обручева Алексей Николаевич занял вакансию адъюнкт-профессора Николаевской Академии генерального штаба по кафедре военной статистики. Бывший в это время начальником Академии генерал М. А. Драгомиров назначению на профессорскую должность молодого 30-летнего офицера не препятствовал, хотя впоследствии, отношения между двумя героями русско-турецкой войны испортятся и станут резко враждебными.

К своим новым обязанностям Алексей приступил, как всегда, в высшей степени ответственно. На посту заведующего Азиатской частью Главного штаба он огромное внимание уделяет разведке, в особенности на линии противодействия Британии в Центральной Азии, Афганистане и Западном Китае. Огромная роль на этом направлении отводилась географическим экспедициям, которые осуществлялись под эгидой Русского географического общества и возглавлялись офицерами Генерального штаба. К ним, в частности, относился выдающийся путешественник и разведчик, видный проводник русской имперской мысли конца XIX века, выпускник Николаевской академии Генштаба Николай Михайлович Пржевальский.

С 1867 года он успешно возглавлял военно-научные экспедиции в Уссурийском крае, Северной Маньчжурии и Китае. В конце 1878 — начале 1879 года Азиатская часть Главного штаба, под начальством Куропаткина, вела усиленную подготовку очередной экспедиции Пржевальского, на этот раз в Тибет. В январе 1879 года Алексей Николаевич, тщательно проинструктировал русского разведчика, после чего Пржевальский отбыл в Туркестан, для проведения завершающего этапа подготовки к походу.

Время, свободное от походов и сражений, Куропаткин посвящает также и научной деятельности. В период 1878—1879 гг. выходят научные труды Алексея Николаевича: «Очерки Кашгарии» изданной в 1878 году в петербургской типографии В. А. Полетики. Через несколько месяцев Российское географическое общество публикует значительно расширенную и дополненную версию этой работы под несколько изменённым названием — «Кашгария. Историко-географический очерк страны, ее военные силы, промышленность и торговля». В том же 1879 году выходит ещё один труд Куропаткина «Туркмения и туркмены», в которой содержалось описание Туркменской степи, прилегающего к побережью Каспийского моря с востока Закаспийского края и бассейнов рек Атрек, Аму-Дарья, Мургаб и, частично, Герируд и Гюрген.

Казалось, что ещё нужно человеку: высокая, хорошо оплачиваемся должность, профессорский статус, столичная жизнь, открывающая высокие перспективы в карьере, однако Куропаткин тоскует по походной жизни, сражениям, запаху степи, и молотковому перестуку лошадиных копыт. Поэтому неудивительно, что вняв уговорам Кауфмана, с которым состоял в переписке, Алексей не прослужив в Петербурге и года, вновь отправляется в Туркестан.

14 августа 1879 года полковник Куропаткин назначается командующим Туркестанской стрелковой бригады, той самой в которой он начинал свой боевой путь.

В это время главная проблема, над решением которой трудился туркестанский генерал-губернатор было взаимоотношение с Цинской империей, которая, как мы помним, разбив Якуб-бека, в начале 1878 года вышли к русским пределам. На отвоёванных землях началась жесточайшая расправа над мусульманским населением. Через три недели после занятия Кашгара китайцы полностью вырезали скрывавшихся в окрестностях урумчийских дунган. Земли и имущество восставших отбирались в казну. Началось массовое бегство жителей Восточного Туркестана на российскую территорию.

Цинский военачальник Лю Цзиньтан немедленно потребовал от России выдачи беглецов, — прежде всего, лидеров ополчения. Письма губернатору Семиреченской области Г.А Колпаковскому, а затем и туркестанскому гг. К. П. Кауфману были написаны угрожающе высокомерным, ультимативным тоном. Сообщая Кауфману о своих победах, китайский военачальник подчеркивал: «Мы заняли несколько сотен больших и малых городов и предали смерти более 100 000 (более 10 тюменей) разбойников», некоторые из них бежали в пределы Российской империи, в случае их невыдачи российскими пограничными властями, «я, Джунтанг, по повелению великого хана, буду преследовать Баянахуна (лидер дунганских повстанцев, В.Ф.) и в тех местах, куда он ушел…, не судите меня, когда я прибуду в ваши пределы».

В ответ на столь вызывающее письмо китайского генерала Колпаковский писал: «Вы заявляете высокомерно настоятельное и дерзкое требование от меня выдать дунган, какого-то Биянху и разных дунганских предводителей; для выполнения этого требования назначили 50-дневный срок, мало того, осмелились заключить свое грубое сообщение смешной угрозой о вступлении с войсками в наши владения, не помыслив о том, что имеете дело с представителями Державы сильной перед лицом всего мира своим могуществом и праву и что всякий шаг враждебности с вашей стороны будет опасным шагом для Вас и управляемого Вами края […] В наши владения пришли не преступники, а пришли до 5 тыс. душ бедных дунганских семей, искавших спасения от неистовств ваших войск… Дунгане эти, таким образом, приняты под покровительство российского императора, останутся на нашей земле и никакие притязания Ваши не будут приняты мною во внимание без приказания высшего нашего начальства».

К. П. Кауфман, в свою очередь, отвечая Лю Цзинь тану, писал, что узнав о занятии цинскими войсками Кашгара, «ждал Вашего извещения об этом событии, ожидая мирных и дружественных сношений, как подобает добрым соседям, однако был немало удивлен тоном и выражением сообщения. Такое нарушение границ повело бы Вас в столкновение с нашими военными силами; едва ли великий Богдохан одобрит действия, которые нарушают двухсотлетнюю дружбу между двумя великими империями».

Ещё одной занозой, крепко сидящей в русско-китайских отношениях, была территориальная проблема. Дело в том, что восемь лет назад, в 1871 году, власть Цинской империи в Илийском районе, окончательно пала под ударами восставших мусульманских народов населяющих эту территорию: уйгур, дунган и некоторых других. Китайцы вынуждены были покинуть этот край, спасаясь от расправ, а на месте их бывших владений образовалось независимых образования, которые, в свою очередь, вступили в междоусобные распри. Поскольку Илийский район, на большом протяжении граничил с российскими владениями, это отрицательно сказывались как на торговле, так и на спокойствии российских подданных — киргизов. Россия не могла пассивно взирать на события, происходившие у самых границ её новых территорий. Кроме того, было ещё одно немаловажное соображение: стратегическая ценность верховьев реки Или и горных проходов, открывающих путь в Восточный Туркестан, была весьма высока. По древним преданиям это сознавал ещё Тамерлан, который отправляясь на завоевание Китая, оставил часть войск в Кульдже — центре Илийского края. По той же легенде, так произошло название племени дунган, в переводе означающее «оставшиеся».

И эту острую проблему, пришлось, как всегда, тупить русскими штыками. В конце мая 1871 года, по приказу Кауфмана, командующий войсками Семиреченской области Г. А. Колпаковский возглавил военную экспедицию в Кульджу и, после ряда боёв, 22 июня занял столицу Илийского края.

К Колпаковскому явились с изъявлением покорности представители почти всех кочевых племен и земледельческих поселений. Русским войскам понадобилось всего десять дней для занятия территории и ликвидации возникшего там Таранчинского султаната. Перед тем, как провести эту операцию, Кауфман предлагал цинскому правительству, совместное участие в ней, и дальнейшее возвращение территории Китаю, однако получил отказ.

А. Н. Куропаткин, так оценивал эти события: «Население Кульджи оказало русским войскам при занятии Илийского края очень слабое сопротивление и покорилось, получив обещание, что занимаемый русскими край никогда не будет передан китайцам. Несмотря на такое обещание, данное в Кульдже, в Пекине, за 4900 верст от Кульджи, наш посол Влангали обещал китайцам возвратить им Кульджу, когда в отложившихся от Китая областях китайцы восстановят свою власть и безопасность пограничных русских владений будет обеспечена на будущее время. Потом такое решение оправдывалось существовавшею уверенностью, что китайцы никогда до Кульджи не дойдут. Но сами русские и помогли им преодолеть пустыню, отделявшую Хами от Кульджи».

И вот теперь, спустя восемь лет, Китай потребовал возвращения своих, как он считал, исконных территорий, безо всяких условий, а в случае отказа грозил войной.

Петербург был готов вернуть Китаю Илийский край, правда не весь. Несколько районов и перевалов, удобных с чисто военной точки зрения, должны были остаться у России. Этого требовал генерал-губернатор российского Туркестана, настаивая на том, что эти районы жизненно необходимы для обеспечения безопасности среднеазиатских владений Российской империи. Кроме того, Кауфман предлагал получить с Пекина компенсацию за понесённые расходы в ходе многолетнего пребывания в Кульдже русского гарнизона. Сумму компенсации он определил в 120 млн рублей серебром. На эти деньги Константин Петрович предполагал построить железную дорогу из России в Среднюю Азию. На самом деле, все расходы, понесённые русскими властями в Илийском крае, не превышали 300 000 рублей и были давно компенсированы за счёт местных ресурсов, и Петербург справедливо урезал требования генерала Кауфмана до 4 миллионов.

Китай не соглашался на эти условия и переговоры зашли в тупик. И Россия, и Китай стали усиленно готовится к войне.

Изменилась и концепция — с кем выгодней граничить России на востоке Туркестанского края. Теперь уже возобладало мнение туркестанского генерал-губернатора. С ним соглашается и военный министр. В телеграмме, отправленной Милютиным Кауфману, давалась чёткая инструкция: «со стороны Туркестанского и Западно-Сибирского военных округов держаться активно-оборонительной цели, защищать Кульджу, стараться нанести военное поражение китайцам где-либо поблизости границ, отнюдь не предпринимая далёких и продолжительных экспедиций и употреблять все усилия к созданию в Западном Китае Дунганского и Кашгарского мусульманских государств».

В соответствии с этим решением Кауфман, отправляет в Илийский край, войска, возглавив их лично. В этот отряд вошла и 1-я Туркестанская бригада, под командованием полковника Куропаткина. Алексею предстоял новый военный поход.

Глава тринадцатая

На половине пути

Двое суток потратил Алексей, находясь в Джизаке, на подготовку похода: закупали фураж, провиант, водоподъёмные средства, палатки. Лошадей купили, какие нашлись, надеясь приобрести хороших в Хивинском ханстве. Наконец, лично всё проверив, Куропаткин даёт команду на отправку.