Бесплатный фрагмент - Посейдон и Русалка

Глава первая

Начало

Во всей этой фантастической истории, которая произошла со мной, была виновата Валька. Валька–это моя бывшая подружка, с которой я прожил душа в душу без малого целых три года. Все это время я был счастлив, словно ребенок, получивший в подарок красивую заграничную игрушку в яркой фирменной упаковке. Детей мы не нажили, да и богатства тоже никакого.

Все было хорошо, но до того момента, пока Вальке в одночасье не пришла та блажь, которая и стала отправной точкой всех моих невероятных приключений.

— Шубу хочу! Норковую! — утвердительно сказала она, словно это было не ее желание, а окончательный приговор суда верховной инстанции. Валька капризно топнула ногой, и подвела черту в нашем семейном споре, определив для меня место и цель на ближайший месяц. Приняв её выходку за шутку, я не отрывая взгляда от журнала «За рулем», спокойно лизнул палец и перевернул очередную страницу. И в этот самый миг мой добрый, как у дедушки Ленина взгляд, моментально уперся в фотографию «Ягуара». Шикарный автомобиль «Jaguar Xj8» цвета американского доллара, с хромированной кошкой на капоте блистал на мелованной бумаге неописуемым лаковым покрытием. Он сиял подобно солнцу! Он был, словно новый золотой слиток, который еще не успел покрыться испражнениями тараканов. «Ягуар» сразу лег мне в душу, словно очаровашка с длинными ногами и с бюстом четвертого размера.

— А, я! А, я — может, быть, хочу такой «Ягуар», — сказал я запинаясь, — и ничего! И не жужжу перед тобой, как муха над кучей свежего навоза…

Валька как-то зло ухмыльнулась. Она схватила подушку и замахнулась, чтобы запустить в меня.

— Это кто тут куча навоза, — поставив руки на бедра, спросила она. –Это я, что ли куча навоза? Это ты меня какашкой обозвал?!

— Ну, я типа выразился образно, — предчувствуя нутром скандал, ответил я. Я чувствовал, что следующим за подушкой полетит свинцовый водолазный башмак, который Валька использует вместо груза для квашения капусты. Подушка пролетела мимо со скоростью курьерского поезда. Она, словно пуля ударилась в стену, и «взорвалась» лебяжьим пухом, будто кто бросил в курятник гранату. Пух и перья разлетелись по всей квартире, создавая иллюзию обильного снегопада.

— Саша, ты идиот! Ты что поймать не мог? — завопила Валька. Всё — достал! Я ввожу санкции и объявляю тебе сексуальную блокаду! Пока не будет шубы, не будет тебе: ни пирожков, ни страстного секса!

— Во, как! — удивился я и подтянул «семейные» трусы до самых подмышек.

Признаться честно, в этом месте мне пришлось удивиться. Я знал, что эта похотливая баба со своим бешеным темпераментом не продержится и трех дней. Уже завтра — максимум послезавтра, она подобно кошке бросится на мою волосатую грудь и сгорит от страсти, ожидая моих ласк.

— Да! Именно! Вот так вот! Пока не будет шубы: о сексе, пище, тепле и ласке, теперь будешь мечтать, до тех пор, пока моя мечта не станет твоей явью!

На мгновение я закрыл глаза. Где–то в мозге представил свою жизнь, лишенную любви, и того комфорта, который я мог обрести под звуки вальса Мендельсона. Мне тут же представилась мужская общага: горы бутылок и окурков на полу. Обшарпанные стены, да замусоленные картинки эротического содержания, наклеенные одинокими мужчинами в несколько слоев. Картинки по мере смены хозяев казенных кроватей менялись, как и сексуальные пристрастия. Кто–то любил блондинок. Кто–то брюнеток, а кто обожал Сильвестра Сталонэ, который, на всех постерах красовался в полуобнаженном виде с пулеметом, приковывая к своей накаченной анаболиками мускулатуре всякого рода сексуальных извращенцев.

— Ох! Ох! Ох! Да ты первая ко мне прибежишь! — радостно провозгласил я, предвкушая будущие минуты плотских утех. Эти минуты по планам моей подружки, должны были якобы стать наградой моей мужской выносливости. Но я думал иначе. Я словно десница высших сил должен был непременно покарать строптивый характер этой жестокой и самовлюбленной тетки.

— А это ты видел! — сказала мне Валька. Она скрутила фигу, и сунула мне её под самый нос. Словно насосом я глубоко всосал в себя запах, который исходил от ее рук. Мозжечок отсканировал аромат печеных булок с корицей, пирожков с капустой и яйцом и выдал заключение — это плюшки. В ту самую минуту они, сидели в духовке, ждали когда ароматная корочка покроет их пышные мучные бока. Я знал, что окажись они на столе, они тут же лишат меня возможности полноценно думать. Я обожал Валькину стряпню.

— Валюха, я хочу пирожка! У меня шкура чешется от этих ароматов!

— А я Сашуля, хочу шубу из норки и чтобы с горностаевой опушкой!

— А я золото — зеленый «Ягуар», со стабилизатором курсовой устойчивости, АБС, нафигатором и хромированной кошкой на капоте!

— Так пирожок с капустой, или «Ягуар» с нафигатором!? — переспросила Валька, растягивая физиономию в улыбке кретина, нагадившего под соседскую дверь. — Ты Шурик, как– то определись!

— И пирожок капустой, и «Ягуар» — сказал я, и захлопнув журнал, кинул его на пол, предчувствуя, что наш спор может перерасти в рукопашную схватку.

Валька продолжала стоять над душой подобно Церберу, сложив руки крестиком. На них, как на подпорку нависали её сочные молочные железы, придавая этому образу царственный вид. Бюст был предметом её особой бабьей гордости. Она с наглым любопытством смотрела на мою реакцию, и ждала того момента, чтобы «укусить» меня еще больнее.

Я медленно опустил ноги в тапки. Почесал под резинкой трусов оголившуюся ягодицу, и встав с дивана, направился на кухню. Голос Вальки меня остановил, словно кто–то невидимый дернул стоп кран, набирающего ход «бронепоезда».

— Стоять! Куда пошел? — завопила она. — Вот только открой духовку…

Так вопить мог только внезапно проснувшийся часовой, застуканный на посту начальником караула. И я встал. Встал по стойке смирно, делая вид, что подчиняюсь ей всей своей сущностью.

Набрав в легкие больше воздуха, я выдохнул, и сбросив с себя цепь раба, двинулся дальше на кухню. Мне теперь не нужны были ее пироги. Мне не нужны были ее плюшки. Там в банке с манной крупой была моя заначка. Когда-то я спрятал туда бутылку коньячка. Уже пару месяцев лелеял надежду, что должен наступить тот час, когда я налью себе любимому, пятизвёздочный бальзам, и умиротворю страдающую от деспотизма душу.

Аромат свежеиспеченных булок наполнил весь «камбуз». Я словно рыболовецкий траулер в погоне за сайрой, нежно вошел в этот аппетитный дух, погружаясь в него, словно в густой туман Охотского моря. Сейчас для меня главным было сохранить стальную выдержку и баланс. Я давился слюной. В моем желудке ревели волны девятого вала, но я не показывал вида. Я терпел, не смотря на то, что хотел реально жрать. Исходящие из духовки кулинарные флюиды, вызывали в моем организме позывы к обжорству. Рука потянулась к банке с манкой. В предчувствии коньяка, а мое сердце билось, словно у кролика при виде трепещущего хвостика молоденькой крольчихи. Кровь побежала по моим жилам, щекоча внутренности беличьей кисточкой. Еще мгновение, и я мог бы умереть. Коньяк по идее должен был спасти мне жизнь, чтобы потом моим жестоким равнодушием проигнорировать эти волшебного вкуса булки. «И пусть они засохнут, — подумал я.- Пусть они покроются плесенью! Мои руки никогда больше не прикоснуться к её стряпне!»

Пуская слюну, я запустил руку в банку с манной крупой…

— Где!? Где!? Где, змея подколодная, мой бальзам!? Где моё лекарство для души и тела!?

— Алкаш, — спокойно сказала Валька. — Отойди, а то зашибу, — и отодвинула меня от газовой плиты. Открыв духовку, она вытащила пышущие жаром ароматные булки и положила протвинь на стол. Как голодный кобель, глотая слюну, я стоял и смотрел на её магические действа, боясь сорваться в беспредельный штопор.

— Ишь, заначки он будет делать на моей территории, — сказала она с долей сарказма, — конспиратор хренов! Алкаш!

— Это я — алкаш? Это я — то тайный конспиратор!? Ты, мне скажи — где ты змея, мой французский коллекционный коньяк дела, — спросил я, переходя в атаку.

— В гальюн вылила, — ответила сожительница. –Все! Нет его больше! Забудь, как кошмарный сон!

Накрыв все это великолепие белоснежным полотенцем, она отодвинула меня в сторону и глядя мне в глаза, сказала сквозь зубы.

— Ух, только возьми, я тебе руки отрублю, — сказала она с долей дремлющей ярости.

— А что я… Я только понюхаю и пойду…

Вытащив из кладовой пылесос, она, как ни в чем не бывало, принялась собирать разлетевшиеся по квартире перья.

В ту минуту мне нечего было сказать. Я был просто ошеломлен, ее коварством. Я даже допустил мысль, что хочу убить её. В тот миг мне хотелось просто удавить эту «жабу», которая таким вероломным образом вторглась в мои пределы, лишив меня самого «святого», что было в этом доме.

Я даже представил: как беру её за шею и зверски начинаю тыкать мордой в булки.

— Слушай Валюха, а может, я в хате уберу? А ты пока чайку приготовишь, — сказал я, виртуально победив этого домашнего монстра, своей лояльностью к её деспотизму.

— Что стоишь как маяк? Чайник на плиту поставь, — ответила она, орудуя под диваном пылесосом.

Где– то в глубине мозга я представил: как измываюсь над ней. Как горячее повидло растекается по её лицу, щекам и носу, обжигая бархатную кожу.

— Если сказать честно, то ты Валюха, настоящая гадина, — спокойно сказал я. Взяв с холодильника сигареты, я закурил. Глубоко вдохнув ароматный дым, я старался скрыть свое нервное потрясение.

— Кто я!? Что ты там такое сказал? — провопила сожительница, и вильнув передо мной своими приятными глазу формами, сказала:

— Сидишь тут у меня на шее — иждивенец хренов! Я живу с тобой три год! Все это время я обстирывала тебя!.. Готовила, разносолы, грела для тебя постель, и даже научилась булки печь. А ты!? Ты Шурочка, что для меня сделал? Ты подарил мне колье с жемчугом? Ты, купил мне норковую шубу, или купил новую мебель в моё родовое гнездышко, — говорила она, стараясь меня обидеть.

Я терпел… Я молчал как рыба карась… Мне нечего было сказать — мне было стыдно. Отчасти она была права. Я понял, что любовь, которая всепоглощающе накрыла нас, три года назад — прошла. Осталась привычка. Появилась какая– то инерция, по которой мы жили, и все эти годы терпели друг друга, как терпит береза, выросший под её кучерявой кроной подберезовик, который сосет её соки.

Швырнув в форточку окурок, я закрыл окно и молча, вышел из семейного пищеблока. Здесь когда-то прошли самые лучшие минуты нашей совместной жизни. Здесь мы общались. Здесь мы нежно говорили о любви, и даже иногда занимались этой самой любовью прямо на кухонном столе. Страсть кипела в наших телах.

А сейчас — сейчас мне не хотелось ругаться, скандалить, брызгать слюной. Не хотелось доказывать Вальке, что я недотёпа Шурик из параллельного потока, который когда– то был в нее влюблен по уши, и который таскал её по кустам жасмина, где щупал девичьи груди, и вслух мечтал, что буду любить эту женщину до самого конца жизни. Всё! Сегодня — любовь кончилась! Кончилась, как кончается все самое хорошее, и этот факт был неоспорим.

— Знаешь Валюха — любовь это мёд, — сказал я. — Чем больше его сожрешь, тем быстрее наступает отрыжка! Я наелся тобой досыта! Я наелся твоей любви до самой отрыжки! Пойду, освобожу свой желудок для следующей порции. Надеюсь, мне выпадет удача в кругу верных друзей полечить расшатанные нервы и вкусить запретный плод, которого ты, незаконно лишила меня…

Я сунул руки в карманы пальто, и открыв дверь замер на пороге. Мне хотелось услышать Валькин голос, жалобно просящий прощения — но ожидания не оправдались.

— Иди, иди — алкаш хренов! Катись колбаской по Новоспасской! Все равно домой вернешься! Мачо наоборот!

Январский мороз резанул по щекам и носу, покалывая кожу миллиардами иголок. Воздух был свеж и чист, словно горный хрусталь, стекающий с вершины Монблана. Казалось, сделай шаг, и он рассыплется, подобно каленому ветровому стеклу во время аварии. Подняв воротник пальто, я, похрустывая промерзшим снегом, побрел по улице в сторону ближайшего кабака, который назывался «У Ихтиандра».

Там вдали от Валентины, я мог заглушить кровоточащую душевную рану и забыть все горести навалившиеся на меня в этот день. Я был свободен. Я был самим собой и не был подвластен той бытовухе, которая подменила святое понятие как «любовь» на какую– то шубку из норки. Сейчас мне хотелось только одного- я хотел напиться. Мне срочно был нужен сеанс алкогольной релаксации. Мне не хотелось сойти с ума от мысли, где мне взять денег на эту чертову шубу.

Синие, красные и зеленые огни светодиодов, горящих над кабаком, манили таких же как я страдальцев. Только здесь можно было встретить старых знакомых, чтобы в уюте и тепле провести волшебный вечерок за рюмочкой рома. Я порылся в карманах и нашел «дежурную заначку» в пятьсот рублей. Зажав крепко в кулак находку, я спустился в полуподвальное помещение. Запах табака, алкоголя, женских духов и жареной рыбы, ударил мне внос, погружая в пучину умопомрачительного блуда. Коронная мелодия местного диджея по кличке «Карась» о морском дьяволе из кинофильма «Человек амфибия», рвала динамики колонок. Толпа неиствовала, подпевая в такт его завываниям:

«Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно! Там бы, там бы, там бы — пить вино! Там под океаном — ты трезвый или пьяный не видно все равно».

— «Эй, моряк, ты видно долго плавал! Я тебя успела разлюбить, — стал напевать я себе под нос, вливаясь душой в веселую атмосферу заведения и ноги понесли меня по колдобинам душевного блуда.

В кабаке, как всегда было полно народа. Основная масса состояла из молодежи. Здесь вдали от родительского глаза они полулегально познавали прелести жизни и учились быть взрослыми. Крепкий алкоголь они не пили, опасаясь родительского гнева, а вот пивком и заморскими коктейлями радовали свою плоть.

— Шурику– привет! — сказал мне знакомый бармен Сеня, вращая в руках кеглю с очередным шедевром коктейльного искусства.

— Здорово Сеня! Будь великодушен дорогой, налей мне братец, для начала водочки с «Амаретто».

Семен был в этих делах настоящий кудесник. Он наливал в рюмку пятьдесят граммов ликера, а потом по лезвию ножа вливал в неё водку. Водка как бы лежала на поверхности фисташкового ликера. При употреблении этот напиток смешивался прямо на языке, создавая незабываемые ощущения.

Устроившись поудобнее на банкетке, я пригубил коктейль, и для пущей важности прищурив глаза, стал сверлить публику взглядом. Я старался рассмотреть ту единственную которой мог бы поведать в пьяном угаре о своих чаяниях. В эту самую секунду, когда мой взор пал на танцующую блондинку чья–то рука коснулась моего плеча. Мне показалось, что сердце упало в пятки. Я почему– то подумал, что это Валька. Чтобы не умереть от шока, я медленно повернул голову и увидел поросшее щетиной красное и круглое лицо своего однокурсника Сергея.

— Шурик — привет! — сказал он, моргая пьяными поросячьими глазками. — Ты решил якорь бросить? И надолго!?

— На пятьсот, — ответил я обозначая свою кредитоспособность.

— К нам присоединиться не хочешь? — спросил он, кивая в сторону столика, за которым сидела пара местных шлюшек.

— Я один, а их двое, — сказал он, мило улыбаясь подружкам. Те кокетливо улыбались и счастливо хохотали, создавая непринужденную атмосферу постоянного праздника.

Зита и Гита, так звали залетные кавалеры этих девчонок. Расплываясь в улыбке, они приветливо махали мне ручкой, приглашая к их столику. Положив руку на плечо Сергею я слез с «баночки», и вальяжно подошел к девчонкам.

— Здрасте! Разрешите дамы, пришвартоваться к вашему причалу!? — спросил я, подчеркивая таким образом принадлежность к российскому торговому флоту.

— Швартуйся! — в унисон ответили девчонки.– Давай, бросай свой конец на наш причал, мы тебя давно ждем, — сказала Зита, и залилась счастливым смехом.

— Давай Шурик, швартуй баркас — матросня гулять изволит! Ударим твердым долларовым эквивалентом по местному притону пока над морем полный штиль! — сказал Сергей, и, хлопнув меня по плечу, кивнул в сторону свободного кресла. Крякнув мне на ухо, он рухнул на соседний стул, и вытащив сигару, закурил, словно премьер министр Уругвая.

Стол ломился от выпивки и закуски. Графин с водкой, пара бутылок шампанского, большое блюдо с вареными лобстерами и королевскими креветками, обложенных дольками лимона и лайма, украшали застолье веселой компании.

— Меня звать Света (Зита), а это Марина (Гита), — сказала платиновая блондинка и представила жгучую брюнетку, на шее которой был одет собачий ошейник, облагороженный заклепками из нержавеющей стали. Та улыбнулась, и, протянув мне руку, замерла в надежде, что я брошусь лобызать её словно лупоглазый пекинес. Я пожал даме ручку, и достав из кармана сигареты, небрежно кинул их на стол. Закурив, я выдержал томительную паузу и сказал.

— Меня крошки, звать Александр! Друзья зовут меня Шурик из–за внешнего и внутреннего сходства с персонажем известного режиссера Гайдая, — проговорил я как по заученному. Втянув в себя дым, я всем на удивление сотворил кольцо, сквозь которое пропустил тонкую струйку дыма.

Зита и Гита восторженно зарукоплескали.

— Шурик, ты просто душечка, — сказала Света (Зита) — А я думаю где я тебя видела… А это оказывается ты, снимался в фильме «Операция– Ы».

— Нет Зиточка, это не я! Я всего лишь похож на него! Нам чужая слава ни к чему! У нас своей полные закрома!

— Боже, ты Шурик, похож, на Шурика, словно однояйцовый брат, — сказала Светлана, подперев голову руками. Я тебя уже обожаю!

— У Шурика девчонки два яйца, а не одно! — Сказал Серега. — Ты Шурик, не стесняйся, бери любую, и тащи в кровать. Докажи им, что у тебя два яйца, а не одно…

Девушки в унисон хихикнули, и девственно опустили глазки, как бы стесняясь своей древней профессии.

Одним махом я осушил рюмку и словно платежеспособный, щелкнул пальцами, подзывая официантку. В голову пришла идея сделать вклад в общее застолье. Образ моей Валентины в этот миг словно мираж, возник посереди стола. Она как голограмма появилась как бы из неоткуда, держа на руках злополучную шубу. Я прикрыл ладошкой рот, забыв навсегда про сеанс невиданной щедрости. Выдержав паузу, я ушел в пучину, словно я был не я, а подводная лодка, которая прячется в глубинах моря. Только так лежа на грунте, я мог переждать наш семейный шторм и вернуться в родную гавань при минимальных потерях.

— Нам солнышко, еще графинчик с водочкой! — сказал я, заливаясь здоровым румянцем.

— Ты че Шурик, спрячь деньги — сегодня плачу я! — сказал Серый пьяным голосом и вытащив из кармана пачку тысячерублевых купюр, которые он демонстративно бросил на стол. Я заметил как Зита и Гита переглянулись, и синхронно, словно японские роботы улыбнулись нам, и как по команде обняли.

Я был пока еще трезв. Зная коварство этого контингента мне пришлось следить за каждым их движением, чтобы вовремя пресечь уже намеченное злодейство.

Сергей налил еще по рюмочке, и мы дружно столкнув их на середине стола, звонко чокнулись. Глоток горячего алкоголя, проскочив пищевод, плюхнулся в мой голодный желудок. Я почувствовал, как карабкаясь по стенкам, он пополз всасываться в мою кровь, наполняя голову приятной истомой. Мне стало хорошо. Лицо Зиты прямо на моих глазах стало трансформироваться в Анжелину Джоли и я поймал себя на мысли, что пришел тот момент, когда все женщины в одночасье почему-то превращаются в красавиц и становятся необычайно притягательными. Придвинув стул поближе к Светлане я почувствовал, как моё тело коснулось её тела. Страсть мгновенно закипела в моей груди, а инстинкт к продолжению рода, вздыбил тот орган, который в такие минуты начинал играть главную роль, заменяя мозг.

— А у вас не будет отдельного кабинета, — вспомнил я цитату из знаменитого фильма. — Мы, наше благородие имеем удовольствие накушаться, — сказал я, переводя свое тело в режим автономного покоя. Мой язык что–то лепетал. Девчонки смеялись. Зита почувствовав, что я «неравнодушен», прижалась ко мне, и положив мне голову на плечо, тихо запела прямо в ухо.

— А ты в ответ на мой обман найдешь еще кудрявее, а наш роман и не роман, а так одно название….

В ту минуту я ощутил как флюиды взаимного желания, окутали нас, предвещая приятные для тела минуты.

— А давай Шурик, я тебе погадаю, — сказала Гита, и взяв мою руку в свою, принялась нежно ее гладить. Её тонкие нежные пальцы скользили по моей ладони в поисках эрогенных зон, и я не выдержав такой сексуальной экспансии, покорно отдался её колдовским чарам.

— Ты ведьма? — спросил я подставляя ей руку для эротического экспресс анализа.

— Нет дорогой! Мать моя когда-то в молодости была цыганкой. Еще в детстве она обучила меня этому древнему ремеслу хиромантии и я могу с точностью до рубля предсказать твою судьбу.

— Ты можешь предсказать мою судьбу, как Ванга?

— А то! — ответила Марина Гита, и её острый, как скальпель ноготь стал скользить по линиям моей судьбы. Он скользил, словно указка учителя географии по карте мира, повествуя мне о будущем. Марина рассказывала мне о всей моей прожитой жизни. О нашем с Валькой браке, который наметил свое падение, словно это был Берлин 1945 года. Все её слова и удивительные по ощущениям прикосновения были настолько приятны, что я немедленно возжелал Гиту. Моя рука безжизненно повисла и скользнув под стол, ощутила её коленки.

— Гита улыбнулась, и тихо завораживающе, сказала:

— Ты скоро умрешь! — сказала она, увидев на мой ладони знак приближающегося смертного часа.

От такой неожиданности я резко отдернул руку. Меня, словно ударил током электрический скат. Эта новость потрясла — нет, даже ошеломила меня. Хмель мгновенно испарился из моей головы, не оставив следа.

— Когда? — дрожащим голосом переспросил я. — Ты же сказала, что у меня длинная линяя жизни…

— Сказала и это правда. Но вот эта морщинка на этой линии в виде креста говорит о том, что ты умрешь, но чуть позже вновь воскреснешь.

— О, я что сын божий!? — ухмыльнулся я. — Только Христос мог умереть и тут же на следующей неделе воскреснуть, — сказал я, принимая ее слова как шутку.

— Ждет тебя добрый молодец: слава, богатство и надежная верная подруга, — сказала Гита и поднялась из–за стола. — Пойду–ка я носик попудрю…

— Я тоже пойду, накрашу свисток, — сказала Зита, и подружки покачивая бедрами, скрылись в стороне, туалетной комнаты.

— Это они куда, — спросил я Сергея.

— Девки в «гальюн» пошли освежиться, — ответил мне Сергей. Его рука, нащупав графин, автоматически налила водку по рюмкам. –Ну, Шурик, за нас! За истинных мужиков!

Одобрительно кивнув головой я сказал:

— За нас, за истинных мужиков! В эту самую минуту мне пришла в голову мысль спросить Сергея, откуда у него столько денег. Слегка подогретый алкоголем он скрывать место обогащения не стал. Пока девчонки «пудрили» носики, он поведал мне, что нанялся матросом на круизный лайнер и теперь ходит в море под флагом Либерии.

Боже удача повернулась в мою сторону и я вспомнив про подружку, спросил:

— Серый, а для меня там часом местечка не найдется? Могу матросом! Могу мотористом! Могу официантом на камбуз!

— Мотористом!? Да, на лайнер нужен моторист! Капитан с ног сбился искать…

— А может, я подойду?

— Подойдешь! Я за тебя Шурик, замолвлю словечко! — утвердительно сказал Сергей и налил еще по рюмке. — За нас — за матерых морских волков! — провозгласил он тост и вылил себе в рот водку. Сунув следом креветку, он ловко языком выдавил её, а «костюм» выплюнул в тарелку. Положив руку на плечо, он обнял меня, как стародавнего друга и тихо сказал на ухо:

— Да, мы с тобой брат… Ух! Обойдем весь земной шарик! Гульнем в Таиланде, на Филиппинах и в Мексике! Погуляем с дикими пышногрудыми креолками! Стройная фигурка цвета шоколада нам помашет с берега рукой, — пропел он подливая в огонь масла…

Слова Сергея настолько потрясли меня, что я затрясся весь от такой новости. Всего один рейс и Валька будет иметь норковую шубу с опушкой из горностая. Еще один рейс, и я буду иметь подержанный «Ягуар». Бог мой, какое счастье быть при деле! Нет– при хорошем деле!

— А точно возьмут? — спросил, я не теряя надежды.– Я брат, на берегу схожу с ума…

— Базар тебе нужен… Я с боссом на дружеской ноге! Как я скажу — так он и сделает.

От такой радости, я схватив графин, вылил в рюмки остатки водки и предложил тост.

— За нас! Чтобы у нас все было, и нам за это ничего не было!

— О, это хороший тост, — ответил Сергей, чокнувшись со мной, опрокинул рюмку себе в рот.

— «Я пью до, дна за тех, кто в море. За тех, кого любит волна. За тех кому повезет» — пели мы с Серегой, обнявшись, словно родные братья. Мы еле– еле стояли на ногах, как на палубе в девятибалльный шторм, держась, друг за дружку, чтобы не упасть за борт в кипучую пучину. Девчонки нас не покидали. Светлана, словно опора держала меня с Серегой, чтобы мы в порыве исполнения морского хита не расшибли себе носы об асфальт. Тем временем Маринка, вытянув руку, поймала таксующего «бомбилу» и подала нам мотор прямо ко входу в «Ихтиандр».

— Карета подана, — сказала Зита, и направила нас в открытую дверь такси. Не отпуская друг друга, мы влезли на заднее сиденье, подобно двум медведям, вползающих в одну берлогу.

— Гони шеф на Черноморскую, — сказал Серега, и закинув руку на плечо Светлане, тут же полез щупать её колени. — Рандеву требует продолжения…

Маринка уселась на переднее сиденье, и повернулась в нашу сторону, стала возбуждать меня своим ярко красным ртом, который был похож на раздавленную вишню.

За окном мелькал ночной город. Редкие для этого времени машины, проскакивали мимо нас, моргая желтыми глазами фонарей. В них в этих бездушных железках также как в такси кипела своя жизнь. Кто– то мчался домой. Кто– то к любовнице. А кто– то, как и мы ехали в неизвестность. Я не знал, что с нами будет на улице Черноморская, где жил Серега. Я был чертовски пьян…

Глава вторая

Возвращение в родную гавань

Как и подобает настоящей жене, Валька, встретила меня с мусорным ведром в руках.

— Алкаш! — были её слова, и она вручила мне в руки ведро, словно переходящий кубок. — Иди гад, исполняй супружеский долг, я тебя всю ночь ждала…

Повинуясь её приказу, я молча, побрел на лестничную клетку, где располагался старый и вонючий мусоропровод, который вызывал в моей душе отвращение. Мне было стыдно. Я даже не знал, изменил я ей этой ночью или нет. Память покинула меня, в тот момент, когда я переступил порог квартиры Сергея. Последнее, что я помню, был черный кот, который почему–то приближался ко мне, как катер на подводных крыльях. Дальше был провал. Очнулся я тогда, когда голая женская нога переступила меня, словно я был не человек, а кирпич, упавший с крыши на асфальт или окурок, лежащий рядом с урной.

— О, бедолага очухался! Опохмеляться будешь? — спросил меня голос Сергея.

Я повернулся в ту сторону, куда ушли голые женские ноги, и увидел — я увидел широкую кровать. По–среди неё, подобно халифу сидел Сергей, а по краям его царствующей персоны, словно наложницы восседали Зита и Гита. Сергей, был похож на альфа самца. В роли хозяина прайда он был неподражаем. В общем, почти лев. Девки обнимали его и страстно лобызали, надеясь получить за интим услуги достойную награду, в виде портретов американских президентов нарисованных на зеленых фантиках.

— О Шурик оклемался… Тебе надо принять шампусика, для поправки так сказать — здоровья!? — сказал Серж, протягивая мне открытую бутылку.

— А где я?

Девчонки, услышав мой голос, засмеялись, втягивая в этот процесс моего стародавнего кореша, который ржал вслед за ними, словно конь.

— Тебе что Санек, что память отшибло? — спросил Сергей.

— Бр — бр! Ничего не помню…

— Водку с «Амаретто» кушать надо меньше, — сказал мне Сергей, и выскочив из– под одеяла в чем мать родила, поднес мне бутылку с вином. — На братан — глотни!

Схватив зеленый тяжелый пузырь, я вставил «дуло» себе в рот и, запрокинув голову, стал жадно глотать хмельную пену, которая пучила и раздувала мои щеки и даже перла через нос. Утолив жажду, я сел на ковер. Вытащив из кармана сигареты, закурил и пришел в ужас.

— Меня Валька, убьет! — сказал я, осознав тот грех, который я совершил в отношении жены. — Я, же ей шубу обещал — норковую…

— Во, люди добрые, гляньте на этого козла! Он ночью на мне жениться обещал, а сейчас уже включает обратный ход, — провопила Гита Марина, и выскочила из–под одеяла в одних трусиках а–ля леопард, которые лишь слегка прикрывали её женскую природу.

— А ты кто? — спросил я, рассматривая сеанс бесплатного стриптиза.

— Я Марина! — ответила Марина, обиженно натягивая на себя наряды. –Ты между прочим Санечка, меня всю ночь, любил. Обещал даже на мне жениться, а сейчас…

В этот миг я вспомнил её лицо. Вспомнил и тот и тот ошейник, который в первую минуту привлек мое внимание, и те ассоциации, которые он тогда вызвал благодаря моей буйной фантазии.

— Гав– гав! — загавкал я, желая еще больше раззадорить портовую шлюху. — Гав!

— Козел! — ответила она. Схватив тряпки, девушка выскочила из комнаты в туалет, пустив из глаз дежурные слезы.– На свою кикимору погавкай — кобель занюханный!

Осознав свое положение, я скорбно допил шампанское и сказал:

— Серж, ты братан прости, я домой…

Я поднялся с ковра и натянув на себя куртку, покачиваясь, направился к выходу.

— Я тебе звякну, — крикнул мне вслед Сергей.– Готовься! Выход в рейс через две недели… Паспорт, медкомиссию, прививки. Ну, сам знаешь, не мне тебя учить…

— Ага! — мотнул я больной головой и вышел из его квартиры на лестничную клетку.

Я высыпал в жерло мусоропровода бытовые отходы и придумывая оправдания, вернулся домой. Первое, что я услышал, был вопрос:

— Опохмеляться будешь соколик?

От такой неожиданности мое сердце чуть не лопнуло от впрыска адреналина. Впервые в жизни я услышал от Вальки столь ласковые для слуха каждого мужчины слова.

— Буду, — ответил я, и скинув куртку, предстал перед ней успев схватить из серванта хрустальный бокал.

— О, гляньте на него, он уже со своей тарой тут как тут…

— Наливай, — сказал я и трясущимися руками протянул ей емкость.– Трубы горят– спасу нет!

Валька прищурив один глаз, влила в рюмку как по «метке» мой же коньяк, который она спрятала еще две недели назад. После чего встала в проеме двери, и как всегда подперла свои девственные выпуклости, сложенными на груди руками.

Я без прелюдий закинул в рот коньяк, будто лопату угля в топку паровоза, и глубоко выдохнул, смакуя на языке, заблудившееся во рту яркое послевкусие араратской долины.

— Эх, Валюха, хорошо — то как! — погладил я себя по животу, ощущая как коньяк греет мой ливер. –Я прямо ожил. Словно живой воды испить имел неописуемое удовольствие.

— А чего хорошего — кобель ты блудливый!? — сказала сожительница с песчаным ликом египетского Сфинкса, от которого так и тянет пустынным спокойствием.

— Жить хорошо! А еще лучше, когда в желудке сто грамм коньяка плескается, — ответил я на автомате. Я видел — нет, я в тот миг чувствовал, что Валька что– то затеяла страшное.

— Ах, ты кобель! Ах, ты, кошак блудливый! Извращенец — мать твою…

— Валюха, клянусь статуей свободы в Америке, я перед тобой чист как слеза младенца! Да я… — только хотел сказать я, но скалка, разрезав воздух подобно самурайскому мечу, обрушилась на голову. Валька вбила меня в табуретку, словно я был гвоздь. Ни боли, ни хруста костей я не слышал и даже не почувствовал. Подобно глубоководному батискафу, я мгновенно погрузился в Марианскую впадину, и там залег на дно. Делать было нечего, и я свернулся в позе вареной креветки. Помню, как мимо меня плыли странные диковинные рыбы ярко синих и красных цветов, воздушные пузыри, и даже геометрические фигуры. Они смеялись над моей беспомощностью. Показывали мне свои рыбьи языки, и дразнили меня, как дразнит человек обезьяну. Очнулся я от жуткой головной боли. Она окутала мою «орудийную башню», словно тент общего покрытия.

Я лежал на диване, словно камбала на дне моря, которую раздавил кит, решивший покусится на её девственность. Я ощупал руками голову, и почувствовал, что она перевязана. Я был похож на плывущего через Урал Чапаева. Старинная медицинская грелка, с кусками льда приятной прохладой стимулировала вздувшуюся на макушке гематому, которая напоминала мне созревшее яблоко, чем простую бытовую шишку.

— Ну, что Дон Жуан хренов очухался!? — услышал я голос сожительницы, будто он исходил из земных недр или канализационной трубы первого этажа, в которую на девятый этаж горланил пьяный сантехник.

— Ты Валька, настоящая гадина, — сказал я, окончательно вернувшись в реальный мир наполненный яркими красками и жизнью.

— Это я гадина?! А ты у нас святой, словно херувим, сидящий на ветке райской яблони? — спросила сожительница, косясь в ту сторону, где нижняя часть мужского организма переходит в верхнюю. И тут проявившемуся моему взору предстало мое обнаженное тело. При визуальном исследовании я обнаружил на нем ярко пунцовые окружности цвета перезрелой вишни. И все это там, где из трусов выглядывала голова мичмана Грибоедова, которую я наколол в эпоху былой молодости, когда служил на Северном флоте матросом.

— Я так понимаю, это не тебя, это портрет твоего бывшего боцмана лобызала какая–то страстная шлюха, — сказала Валька ерничая над моим беспомощным состоянием.

— Я клянусь — ничего не помню! Если что и было, это значит меня зверски изнасиловали какие–то маньячки — клофелинщицы. По собственной воле я тебе изменить не мог. Да чтоб мне год суши не видать! Да чтоб у меня глаза, как у лобстера вылезли, если я соврал хоть на кабельтовый. Да чтобы мне три года женской ласки не ощущать! — сказал я.

— Вот и хорошо! Я ловлю тебя на слове лобстер ты зачуханный! Я обещаю тебе, что ты кобель, моей ласки не увидишь, пока я не увижу норковую шубу с опушкой из горностая.

— «Всё — трындец», — подумал я, — Это вам господа присяжные заседатели не Рио де Жанейро — это все гораздо хуже, –сказал я словами великого комбинатора, еще не представляя где мне брать шубу в эпоху развитого бандитизма и всеобщего обнищания трудящихся масс.

Глава третья

Когда мечта становится реальностью

Серега, как и обещал, позвонил через два дня. К тому времени шишка на голове сдулась, как пробитая автомобильная покрышка. Вид у меня был не очень, но я уже мог выйти в люди для деловых переговоров.

— Алло — Серый! Ну, что новенького? — спросил я, глядя одним глазом на гражданскую жену, которая, словно фашистский часовой стояла в дверном проеме, постукивая скалкой по ладони, как бы напоминая мне, что баба в гневе — это Рэмбо с пулеметом. Она стояла растопырив уши, и прямо сгорала от своего бабьего любопытства. Она прислушивалась к каждому моему слову и запоминала, словно записывала на диктофон.

— Да! Да! К концу недели буду готов! — сказал я Сереге, услышав радостную весть, что меня вызывает капитан на собеседование. От восторга я вскочил с дивана, скинув с себя повязку, и хотел было уже бежать в ванную, чтобы побрить рожу, как натянувшаяся цепь, свалила меня на ковер прямо перед самой Валькой. Она стояла на пути непоколебимо подобно бетонному монументу Матери Родины в Волгограде и завидев мою прыть, вновь вознесла скалку подобно священному мечу готовясь сломить мой напор.

— Ну, и куда ты прешь — кобелисимо? Что дружок предлагает опять сучек проведать?

— Эх — Валька, Валька! Я ради твоей шубы хотел на контейнеровоз наняться, но раз ты не хочешь, я буду и дальше душить диван, пока он не задушит меня, — сказал я поднявшись с ковра на четвереньки. Грохоча цепью об пол я, словно побитый помойный кот пополз назад в свое убежище, чтобы там отсидится перед новой попыткой получить свободу.

На какое–то мгновение лицо спутницы изменилось и она, бросив на кресло «весомый аргумент» переспросила:

— Повтори то, что ты сейчас сказал!?

Вскарабкавшись на диван, я подпер голову рукой, и, глядя ей в глаза, жалостно вымолвил, как этого хотела моя пассия.

— А тебе это надо?

— Ты, куда это собрался? — спросила она, подсаживаясь на край многострадального дивана.

— Хотел мотористом в рейс сходить да на шубу тебе заработать. Серега с боссом говорил мне, на завтра назначена аудиенция и я должен прибыть на собеседование в наилучшем виде.

— В море пойдешь?

— Нет — теперь уже не пойду, — сказал я и скрестив на груди руки притворился умершим.

— Почему это не пойдешь? — спросила сожительница, и я почувствовал, как голос её дал легкую слабину. Вместо суровых, и порой даже жестких команд, появился какой– то легкий еле уловимый трепет, будто где–то в кустах закудахтала куропатка, подзывая к гнезду разбежавшихся несмышленых птенцов.

— Рабы в море ходят только на галерах, — ответил ей я, и, подрыгав ножкой, показал ей стальную цепь.

Ни слова не говоря, Валька сунула руку за пазуху, и вытащив оттуда серебряный ключик, который она всегда прятала в лифчике четвертого размера и открыла замок.

— Так бы сказал сразу, что идешь устраиваться на работу. Слава богу!

— Так я тебе и сказал…

Замок на ноге с щелчком открылся, и теплая, совсем родная рука моей незабудки скользнула по лодыжке, как в былые годы нашей молодости.

— Замлела, наверное, ножка — спросила она, уже более ласково, и я почувствовал, что в её озлобленную моей изменой душу, вновь вернулась весна нашей любви. Она стала гладить меня с такой нежностью, как гладила несколько лет назад, когда в её сердце кипела еще настоящая девичья страсть, и в наших отношениях не было такого недоверия, какое возникло в эти последние дни.

— В тот вечер, когда я быль пьян, мне Серега обмолвился, что им на судно нужен моторист. Вот на радостях мы крепко выпили, а дальше я уже ничего не помню…

— Не напоминай мне о своих секс-приключениях, а не то я тебя…

— Все– все! Забыто и похоронено, — сказал я, не желая будить в Вальке саблезубую мышь, которая вполне может, прокусить вену и выпить из меня всю кровь.

— Я амнистирую тебя тогда, когда ты, купишь мне шубу…

— А что я буду делать еще две недели? — спросил я представив на мгновение свою жизнь лишенную полноценного здорового секса.

— Купи эротический журнал и тренируйся в ручную. Тебе Шурочка, на вахте стоять, а там сам знаешь, нужны крепкие мужские руки, которые не только штурвал корабля крутить могут, но и самого Бога морей Посейдона за яйца поймать.

— «Бог мой — какой стыд!» — подумал я, представив себя в гальюне нервно теребящего листы эротического издания и шею своего «гуся». — Ну я же ягодка моя, не прыщавый пацан! Мне Валюша, женщина нужна! — сказал я, намекая ей на интим.

— А ты в круиз возьми своих портовых шлюх, — ответила мне Валька с каменным спокойствием на лице.

— Да, если бы это было можно!

— А ты скажи дорогой мой муженек, как ты без баб раньше на судне обходился? — спросила Валька, ехидно улыбаясь, представляя в своем бабском мозгу однополые отношения между моряками в период отдыха от вахтенной службы.

— Дура! Ты что думаешь, мы там все гомики? — заорал я, оскорбленный подозрениями бабы, на однополые связи. Да мы, между прочим, пашем как папы Карло, по двадцать часов в сутки. Нам о сексе и думать даже некогда. То — шторм! То — подводные камни, то– пираты! То– немецкие подводные лодки!

— Так ты, что — дебил — война кончилась уже семьдесят лет назад. Какие на хрен немецкие подлодки? — спросила сожительница удивленно.

— Война кончилась, а подлодки остались. Так и рыскают по всем океанам! Так и рыскают! Почему ты, думаешь, наши российские корабли плавают под флагами других стран?

— Чтобы налоги не платить, — ответила мне Валька с полной уверенностью.

— А вот хрен! Российские корабли немцы топят. Слышала о летучем голландце? — сказал я, прикрывая рот рукой якобы опасаясь прослушки ФСБ и чтобы еще она не видела счастливой улыбки.

— Ну, слышала!

— Так вот «летучий голландец» он гад и топит. Так что я иду не на работу, а на смертельный, так сказать подвиг… И еще неизвестно, вернусь я с рейса или тело мое будет вечно покоиться в водах мирового водоема.

— Я сохраню о тебе память как о мужчине, которого я любила и которому посвятила самые лучшие часы своей жизни… И даже портрет в траурной рамке повешу на эту стенку, — сказала Валька.

Эти слова настолько тронули мое сознание, что я в один миг воспылал к ней любовью и, схватив её за плечи, тут же завалил на диван. Я уж было хотел исполнить супружеский долг, как тут же получил отказ в виде кулака нарисовавшегося перед моим носом.

— Инкубационный период бледной спирохеты длится одиннадцать дней. — сказала она, намекая, что я с кем–то был. — Первые признаки сифилиса у тебя появятся, как только ты выйдешь в море. Поэтому я потерплю до твоего возвращения Шурик. Так для подстраховочки!

Её казенные слова и лекция на тему бытового сифилиса настолько глубоко проникли в мое подсознание, что я почувствовал, как страшные бактерии расползаются по моему телу, переносимые потоками крови и начинают хищно поедать мою любимую плоть.

— А может, у меня ничего нет? — спросил я, еще не теряя надежду, что Валькина крепость откроет свои врата под напором тяжелой конницы моего передового гусарского отряда.

— А вдруг у тебя СПИД? Ты справки у этих шлюх видел!?

— Какие справки?

— Какие какие — медицинские, — ответила мне моя подружка, окончательно посеяв в душе жуткие сомнения. Кожа по всему телу как–то сразу зачесалась, и я почувствовал, что смертельно болен и смерть моя находится совсем рядом, как предсказала мне Марина.

— А может мне не ходить в рейс? — спросил я Вальку, испугавшись за свою жизнь. — Может мне в венерический диспансер лечь на обследование?

— А как же норковая шуба? — спросила она и в её руке вновь блеснула замок и звякнула цепь. — Если будешь умирать, то на этом диване, чтобы заразу не разносить по городу. А подохнешь, твой труп будет подвержен кремации.

— Нет, я уж лучше уж в рейс! — сказал я, окончательно решившись отдохнуть от сожительницы, месяцев пять, шесть. За это время её память забудет нашу размолвку, и я буду вновь принят в наш семейный клуб с распростертыми руками. Тем более, что мне самому стало страшно осознавать, что я мог быть инфицирован этой чертовой гадалкой с ошейником. Нужно было выждать паузу, чтобы окончательно убедиться, что это не так. Сознание понесло меня по волнам воспоминаний и я, отключившись от реальности вдруг загавкал, вспоминая ни как саму гадалку, а как её строгий ошейник. Открыв глаза, я вдруг увидел, что Валька стоит передо мной, держа в руках приготовленную цепь.

— А у тебя часом не бешенство? Может тебя ветеринару показать? Что ты лаешь кобелисимо?

— Да, это я в роль вхожу… Я тут представил, что если я не пойду в рейс, то через неделю обязательно буду лаять, как заправский сторожевой пес. Вот я и проверил, каков у меня голос. На кого я Валь, больше похож на шнауцера или немецкую овчарку?

— Ты Шура, тявкаешь как болонка, — зло сказала сожительница и, отсоединив цепь от дивана, вынесла её на балкон. — Штаны надень Дон Жуан хренов, к тебе твой секс партнер идет. Я, вскочив со своего любимого дивана, и бросился искать трико с вытянутыми коленками. Мне не хотелось, чтобы Серж застал меня в таком интимном виде и потом смеялся над моими цветастыми семейными трусами. Через пару минут в дверь позвонили. Я на правах хозяина вышел в коридор и открыл Сереге двери.

— О, Шурик — привет! Ты часом не заболел?

— С чего ты взял, — спросил я, напрягаясь от его вопросов, которые еще больше посадили меня на измену и мотали душу на клубок сомнений.

— Что–то ты братец, бледен?

Тут мне на ум пришла бледная спирохета, о которой мне намекала Валька, и я подумал, — «Все — началось! Я точно заразился!»

— Ну что ты замер, словно цапля во время охоты на головастиков. Приглашай что ли в квартиру. Хочу тебе поведать о разговоре с боссом насчет твоей работы.

Я молча пропустил гостя в квартиру и увидел как Серега схватив ручку моей гражданской супруги, стал лобызать её подобно гусару целующего ручку светской дамы.

— А, вот — это вам!

В руках Сержа вдруг появился букет роз и бутылка шампанского, которые возникли, как бы из ничего. От шока я чуть ни сел на пол, увидев, как Валька зацвела, словно тот куст жасмина, под которым я еще в шестнадцать лет лишил её девственности. Она приняла подношения и пригласила Сергея в комнату. Я последовал за гостем, чувствуя всей своей кожей всем своим нутром, что этот приход друга будет для меня судьбоносным.

— Короче так, — сказал Серый, располагаясь на моем любимом диване. — Я, как только оклемался, поехал в пароходство к боссу, чтобы замолвить за тебя словечко. Как только я заикнулся, что у меня есть знакомый моторист, он растаял, словно невеста в первую брачную ночь и потребовал уже завтра представить тебя перед ним.

Я присел скромно рядом, и растопырил уши подобно локаторам, желая впитать все сказанные им слова в губку головного мозга. Мне было интересно знать, чем закончилась вся эта история. Перед глазами как на подиуме дома моделей стоял образ жены, который был одет в роскошную норковую шубу. Она улыбалась, принимала нескромные позы, задирая полы своего наряда, и показывая те ноги, которые принадлежали мне по праву мужа и которые я просто боготворил. Она позировала фотографам, а мое сердце вырывалось из груди от ревности, словно я был не русский ядреный мужик, а дикий мавр Отелло. Мне хотелось её задушить, но обещание данное женщине сдерживало меня от столь страшного поступка. Я настолько увлекся умственными созерцаниями образа, что даже не увидел, как шампанское выстрелило пробку в потолок, и наполнило высокие бокалы искрящимся вином

— Шурик, а Шурик, — услышал я, словно через пелену. — Выпьем за удачное решение твоих проблем, — сказал Серж, интригуя меня, а еще больше Вальку.

Я сбросил с глаз пелену и, встряхнув головой, вернулся в квартиру.

— Что!?

— Я говорю — выпьем за успех нашего дела!

Я схватил бокал и протянул его в центр стола. Посуда из трех хрустальных емкостей звонко столкнулась, и я просто влил в себе в рот вино, одним глазом наблюдая за женой, которую как мне показалось, окончательно сорвало с катушек. Она кокетливо моргала накрашенными ресницами и не сводила с Сержа, своих глаз. Валька эротически смаковала игристый лучезарный напиток, хитро выглядывая из– за бокала.

— Короче, через две недели выходим из Владика — сменим команду. Грузимся в Пусане и через Индийский океан в Германию.

Я почесал затылок, предчувствуя не только приятное путешествие по южным широтам, но и тот приличный заработок, который снимет с меня проблемы мужа иждивенца.

— Сколько — сколько я буду получать? — спросил я, почесывая руки от нетерпения услышать приятные слуху слова, отраженные в цифрах.

— А сколько… Моторист второго класса получает две с половиной тысячи евро в месяц. Плюс вахтовые. Плюс внеурочные. Тысячи четыре евро в месяц. В среднем рейс длиться четыре, шесть месяцев. Сходишь на берег, а в кармане тысяч двадцать евро. Я с последнего рейса привез двадцать шесть тысяч.

Я заметил как после цифр озвученных Сержем, глаза супруги блеснули бриллиантовой искрой и даже возможно, легкий зуд защекотал её тело. Валька поёжилась и взглянула на меня глазами полными бабьей надежды.

— Через две недели? — переспросил я, вспомнив, что в начале февраля у меня день рождения, и я хотел отметить его в кругу семьи при свечах и с шикарным тортом.– Через две недели? У меня скоро день рождение, я хотел получить подарок и отметить его с женой и друзьями.

— Собрался плыть — плыви, — сказала Валька, сурово интонацией в голосе развеяв сомнения, которые закрались и вызвали сомнения в душе.

— Сколько раз тебе говорить — мы Валька, не плаваем, а ходим! Плавает дерьмо в речке вонючке. Понимаешь? Плавают какашки, а моряки — моряки они по воде аки посуху ходят!

— Вот ты Шурочка, и пойдешь, если хочешь, что я забыла о твоих похождениях в «Ихтиандре», а подарок на день рождение ты получишь, и поверь мне, он тебя чрезвычайно обрадует, — сказала мне супруга, странным образом хихикая.

Я тогда не придал этому значения, посчитав, что это очередной Валькин каприз. Она любила дарить мне необычайные подарки, и я постарался представить, какой сюрприз она мне решила приготовить на этот раз. В голове сразу представилось несколько вещей о которых я не то чтобы мечтал, но имел неосторожность вслух пожелать их.

— Ты решила мне подарить Ягуар? — спросил я, ожидая, как отреагирует супруга на шутку.

— Ты Шурочка, наверное, пошутил тут — типа ты Петросян? — сказала Валька и пощупала голову, где еще позавчера была огромная шишка.– Смотри, шишка то совсем рассосалась… Могу повторить...

Вспомнив, как ловко Валька орудует деревянным инструментом, я решил на некоторое время воздержаться от комментариев, чтобы потом, уединившись в туалетной или ванной комнате, показать ей средний палец, как знак моего неприятия её скверного характера.

Глава четвертая

Эротический рейс

— «Господи, какое это счастье освободиться от семейных пут и вырваться на волю!» — ору я от радости! Я ликую и скачу словно сенегальский галаго! Только тут вдали от дома начинаешь ощущать, что в тебе жил настоящий романтик, который всю жизнь мечтал об удивительных приключениях, путешествиях и новых впечатлениях. И вот эти мечты начинают сбываться, и ты уже не можешь сдерживать себя, от нахлынувших ярких и красочных образов и чувства свободного полета. Как и предполагалось, уже через две недели я вышел в рейс. Выскочив на корму после долгой разлуки с морем, я уставил взор на заснеженный Владивосток, который со стороны залива выглядел устрашающе черным и совсем не притягательным. Постукивание льда о корпус судна, говорило о том, что мы находимся еще в пределах акватории порта. Закутавшись поуютнее в теплый морской бушлат я достал сигарету и закурив, с тоской взглянул на родной берег, который с каждой минутой удалялся все дальше и дальше. Маневровый буксир под названием «Утюг», тянул наше судно из бухты на чистую воду. Портовые краны, суда стоящие у пирса, и на рейде, удалялись от меня, как удалялась вся прошлая жизнь. Смешанное чувство свободы и привязанность к Валюхе, будоражили душу и я, собрав все внутренние силы, мысленно высадил подружку из своего сердца на портовый пирс. Бабам на судне не место — потому, что они несут беды и злоключения, и их будет столько — сколько не выпадет нашей команде за шесть месяцев морского путешествия.

— «Господи я свободен»! — сказал я сам себе и втянул в себя холодный морской воздух. В эту минуту совсем незаметно ко мне подошел Серый и положил руку на плечо.

— Что, прощаешься с родными берегами? — спросил он меня, видя накатившую на глаза слезу. — Прослезился?

— С какого хрена? Ветер соленый с моря просто слезу вышибает, — сказал я, вытирая глаза ребром ладони.

— Сейчас выйдем на просторы и по местам — нести вахту, — сказал Сергей.– До Пусана порожняком идем, а там грузимся туристами и в Киль, через Суэцкий канал.

Серега ушел в кубрик, а я заворожено глядел в сторону уходящего берега, и в ту самую минуту странное чувство нахлынуло на меня. Мне показалось, что я расстаюсь со своей родиной навсегда. Я еще не знал где и когда закончится это мое путешествие, но чувство тревоги крепкой рукой сдавило душу, как давит рука змеелова шею королевской кобры. Я тоскливо смотрел на холодную, бурлящую за бортом черную воду, и на мгновение представил теплый Индийский океан с бирюзовой водой, где уже через месяц будет наш круизный лайнер «Принц Альберт», который для конспирации перед своими бабами мы называли контейнеровоз «Ямал». Мне хотелось поскорее вырваться из этого жуткого холода, чтобы сняв с себя одежду, позагорать в свободное от вахты время на корме, куда не заглядывал глаз капитана, но любили медитировать полуобнаженные кореянки.

И вот настал тот день, когда наше судно, преодолев тысячи миль, пересекло экватор. По иронии судьбы этот день пришелся как раз на мой день рождение и стал поводом, чтобы капитан заложил судно в дрейф, и объявил не просто выходной день, а настоящий праздник Бога морей Нептуна. Теперь я спокойно мог вскрыть коробку с подарком, который мне подарила Валька перед выходом в рейс и насладится вниманием и душевностью своей пассии. Красивая коробка, обернутая блестящей праздничной упаковочной бумагой, и перевязанная лентой по требованию жены должна была быть вскрыта в тот самый момент, когда на камбузе соберется вся команда. Но сегодня– сегодня команда собралась не на камбузе, а на палубе где под палящим солнцем нулевой широты и была запланирована легкая праздничная пирушка. Вскрыв рундук, я схватил вожделенную коробку, и прыгая по трапам под одобрительный гул команды и туристов играющих роль морских чертей и прочей традиционной нечисти объявился на палубе, где тут же попал в сети.

По морской традиции мне предстояло пройти ритуал морского крещения. Вымазав меня и еще трех матросов новичков мазутом, наши коллеги принялись купать нас в большой бочке, которую матросы называли «купель». Черти загоняли нас поочередно в бочку с морской водой и окунали трижды с головой бубня на непонятно. Батя, как мы звали капитана судна, сидел в водолазных ластах на импровизированном троне в образе Нептуна. Его зеленая борода, словно у Карабаса Барабаса свисала до самой палубы, а на голове красовалась корона, вырезанная нашим коком Семеном из консервной банки из-под томатной пасты.

— А теперь, я владыка всех морей и вод, объявляю причастие, — сказал он, и трижды стукнул трезубцем по палубе, давая чертям команду на распитие морской воды. Серега закинул ведро за борт и зачерпнув «нулевой широты», втянул ведро на судно.

Я еще по военной службе знал, что морская вода соленая, но вода индийского океана была не просто соленая, это был настоящий яд с примесью полынной горечи. Один из чертей поднес мне чарку и под гул всей команды я приложился к старинной глиняной кружке, которая по легенде нашего корабля принадлежала еще капитану Флинту. Ходили слухи, что якобы сам пират Флинт пил из этой кружки кубинский ром, а напившись, грабил испанские галеоны, вытряхивая из них тонны золота. Сжав душу крепкой мозолистой рукой моториста, я, отключив все вкусовые рецепторы, влил в желудок целый литр Индийского океана, растворив те жалкие остатки пищи, которые там переваривались еще с завтрака. Эффект не заставил себя ждать и русская душа под гиканье чертей, вернула за борт ту часть моря и завтрак, которые еще минут пять назад плескались в моем брюхе.

— Что водичка, не мед, — спросил, шутя Серега.– Это тебе не водка «Флагман» в нашем кабачке — это брат настоящий Индийский океан!

— Лучше бы я Серж, водочки сейчас выпил, чтобы заморить ту инфекцию, которая теперь прописалась в моем организме.

— Водочка браток, еще будет, чай у тебя сегодня днюха. Батя по такому поводу, наверное, разрешит нам утолить жажду для профилактики желтой лихорадки и инфекции Эбола.

— Хорошо бы, — ответил я, принимая близко к сердцу судовые правила.

День прошел при полном сумасшествии всей команды, и когда солнце красной задницей павиана повисло над бескрайним горизонтом, капитан объявил торжественный ужин. Вот тут я понял, что пришло время вскрыть подарок, который уже целый месяц ожидал своего часа.

— Эх, была — не была, — пробубнил я, и на глазах всей команды и тысячи туристов разорвал ленту, которая перепоясывала коробку. Мне до нервных колик не терпелось знать, что же могло скрываться за её картонными стенками, и какой сюрприз преподнесла мне любимая сожительница. Как только я вскрыл крышку, раздалось удивительное шипение. Как мне показалось, из нутра коробки доносилось шипение змеи. Вдруг там что– то зашевелилось и я испугавшись за жизнь, бросил коробку на палубу. В этот миг, обнаженная женская фигура прямо выпрыгнула из неё, и надувшись до размеров 90х60х90, рыжая бестия замерла у всех на виду, покачиваясь от дуновения южного ветерка.

Над Индийским океаном повисла гробовая тишина. Музыка, доносившаяся из динамиков, стихла. Веселый смех корейских и японских туристов тоже утих. Вся команда, в том числе и я, были в шоке. Старпом, сидящий по правую руку от капитана, открыв рот, выкатил свои глаза и промолвил, чуть не подавившись куском тунца, которого он жевал.

— Б– б– баба!

— Баба! — завопила команда в след старпому.

— Баба! — произнес капитан, давясь от смеха. — Баба на судне!

— Баба — заорали корейские и японские туристы, считая, что это было такое стилизованное русское заклинание.

Я, схватив резиновую женщину за бедра, старался спрятать её обратно в коробку, но она, словно анаконда выскальзывала у меня из рук, принимая всякие замысловатые эротические позы, описанные в древне– индийских трактатах «Кама– сутра». Надо мной и этой резиновой «распутницей» ржали не только члены команды, но и потрясенные иноземные туристы. Японцы фотографировали, снимали меня на видеокамеры и телефоны, а я как «сексуальный маньяк» боролся с резино–техническим изделием, стараясь впихнуть невпихуемое в ту коробку, из которой она так темпераментно выпрыгнула. Силиконовая Барби трясла своими грудями, прижимаясь ко мне, издавая эротические стоны, которые получались в результате выхода сжатого воздуха из баллона. Кто–то катался по палубе. Кто–то, схватившись за живот, трясся от смеха. А я опозоренный Валькой до корней волос, танцевал по палубе танго, а коробка из которой выходил шланг, таскалась за нами следом.

— Батя, я не виноват! Это сожительница пошутила, — орал я, стараясь оправдаться перед капитаном за этот казус.

— Да оставь ты её Шурик. Пусть болтается, — сказал Серж, и вся команда ржала, как ржал буденовский эскадрон при виде драпающих белогвардейцев.

— Бабу за борт! — проорал я трубным голосом. — Баба на судне к несчастью!

— Батя, но она же не живая, а силиконовая, — вступился за нее Сергей, и я тут понял, что он уже имеет на нее свои виды и возможно, уже мечтает сукин сын, завладеть её резиновой плотью.

— За борт! — орал я, стараясь перекинуть ее через ограждение. — На судне резиновым бабам не место!

Запутавшись в шланге, который тянулся к ниппелю, я упал на палубу, успев подсунуть под себя Барби, для амортизации падения. Это стало последней точкой кипения моего эротического выступления. Я лежал на ней в традиционной позе двух спаривающихся индивидуумов, а воздух с шипением стремился надувать это резиновое изделие до пределов. Туристы, окружив меня, щелкали цифровыми камерами, стараясь запечатлеть на долгие годы этот псевдо-порнографический этюд. Я чувствовал тогда, что это не просто фотосессия — это был мой триумф. Ролики, видео и фотографии, выложенные в интернете японскими туристами, станут настоящим эротическим блокбастером и дойдут не только до Вальки, но до той девушки, которая и станет через несколько лет моей судьбой. Уже завтра все мировые газеты опубликуют мои фотографии с язвительной надписью — «В России секса нет», «Дикий русский насилует Барби».

Мне стало стыдно. Обнаружив ниппель, я зубами сдернул пробку, и воздух покинул резиновое тело. Барби, испустив воздух, испустила «дух». В одну секунду над палубой лайнера вновь нависла гробовая тишина.

Туристы, попрятав телефоны, камеры и фотоаппараты понурив головы в скорбном молчании стали расходится по своим каютам, переживая «смерть» резиновой порно звезды.

В тот миг, когда её голова, покрытая рыжими синтетическими волосами, исчезла в коробке, раздался смех. Смеялась вся команда. Смеялись туристы, бросая в коробку с куклой заграничные денежные знаки. Мужики смеялись так громко, что на мачте даже задрожали сигнальные флажки. Я, схватив коробку с деньгами, прижал её к своей груди. И понял — вот она моя кормилица! Вот она моя Глория и мой Ягуар!

Мне теперь уже не было стыдно. Я точно знал, что с этим делать и как зарабатывать себе на жизнь, а Вальке на шубу.

— Ты Шурик, не парься. Ну, пошутила твоя Валька — ну с кем не бывает…

В эту минуту я понял намек жены и уже хотел, метнуть ненавистную резинку за борт, как бросал княжну Степан Разин, но голос капитана подобно голосу бога в самый последний миг остановил меня.

— Отставить сынок! Я передумал! Бабу зачисляем в штат судна! Старпому, предлагаю внести её имя в судовой журнал, как нештатное индивидуальное плавсредство. Будем бросать утопающим вместо спасательного круга. И как говорили классики: Вы паники не поддавайтесь — организовано спасайтесь! Если бы у пассажиров Титаника были такие «надувные женщины», то мир бы не познал бы всей глубины трагедии, — сказал он и забрав у меня коробку, вытряхнул из нее мою зарплату.

Одобрительный возглас команды вернул меня за стол, и я насчитав больше двухсот долларов, облегченно вздохнул. Мне показалось, что гора свалилась с моих плеч, и мне стало необыкновенно легко.

Капитан, высоко подняв кружку с ромом, произнес тост.

— Поздравляем нашего моториста с днем рождения! Желаем ему…

Команда дружно подхватив поздравление капитана, бросилась ко мне и стала пожимать мне руку, желая здоровья, богатства и огромного счастья.

— С днюхой тебя братан! Желаю, чтобы у тебя все было и тебе за это ничего не было! — сказал мне Серега и, сняв с руки японские часы с компасом, вручил их мне. Он не скрывал своей радости, и в его поступке чувствовалась настоящая дружеская искренность. Подарки посыпались на меня как из рога изобилия, и я уже совсем забыл о Валькином сюрпризе, который так рассмешил капитана и туристов, и который не только ввел меня перед японцами и корейцами в конфуз, но показал мне, что сцена с Барби работает.

А потом я читал Валькино письмо:

От всей души поздравляю тебя мой милый, с днем рождения! Пусть мой подарок скрасит твое одиночество и нашу долгую разлуку, которая как мне кажется, никогда не кончится. Пусть ласка, нежность твоей новой подружки заменят тебе безмерную к тебе любовь. Я верю мой малыш, что ты исполнишь мое пожелание.

Твоя Валюшка.

— Вот же ведьма, — подумал я, со злостью сжал клочок цветного картона, который сделал душевную рану еще глубже. Мне вдруг вспомнились наши последние дни перед рейсом, когда она отрекла меня от своего тела. Она, подозревала меня в измене. Как я не просил, как не умолял разделить со мной минуты счастья и безграничной любви, Валька была непреклонна, показывая мне свой гнусный характер.

По приказу капитана, уже на следующий день, тело Барби, (так матросы назвали резиновую куклу) было надуто и придано в качестве индивидуального средства в штат спасательных плотов. Иногда, кто–то из матросов в перерывах между вахтой приходил к ней на свидание и рассказывал ей о своих мужских проблемах, которые накапливались по мере удаления от родины. Она, словно мать, словно настоящая боевая подруга, очень внимательно слушала, а самое главное никогда не перебивала и не навязывала своих бредовых идей, какие приходили в голову сожительницам. Барби, не смотря на резиновую плоть и сущность, была тем идеалом, о котором мечтают многие русские мужики. Уже через неделю популярность резиновой женщины на нашем судне достигло заоблачных высот. Не вооруженным глазом было видно, что назревает тот момент, когда изголодавшиеся по женской ласке матросы, бросятся на сей женский образ и разорвут его как рвут голодные псы, дохлого зайца. Дабы не накалять ситуацию, на всеобщем судовом собрании было решено создать антисексуальный комитет. Именно эта организация и должна была день и ночь блюсти первозданную непорочность силиконовой девки, и не допускать всякого рода мужских посягательств. Суррогатную женщину, тайно проникшую на судно, и ставшую объектом всеобщего помешательства, было решено забыть. Уже на следующий день на её резиновом теле появились не гламурное гипюровое бельё с рюшечками, а синие матросские трусы. Бюст как основной раздражитель по решению антисексуального комитета был замаскирован грязной тельняшкой, чтобы не вводить команду в неорганизованное рукоблудие с последующим рукоприкладством. Под принятым мораторием, каждый матрос вплоть до капитана, поставил подпись, и обещал своим товарищам не посягать на судовую «святыню». Теперь Барби назначалась штатной «сестрой душевного общения» и этот факт тут же был вписан в судовой журнал рукой самого босса.

— И запомните кобели, с сего дня страсти должны покинуть борт нашего корабля. Не хватало, чтобы мы еще тут друг друга тут триппером наградили, — сурово сказал босс. — Кто нарушит данную присягу в ближайшем порту спишу на хрен на берег! Там будете с портовыми шлюхами, свою плоть тешить. Тем же, кому невмочь, тому предлагаю уединиться в гальюн. Там мастурбируйте хоть до посинения.

Команда от слов капитана дружно залилась смехом, а я– я вновь почувствовал себя не в своей тарелке, считая себя виновным в этих дрязгах. Кто мог знать, что по вине Вальки, тридцать здоровых мужиков будут гудеть, словно шмели на лугу, обсуждая унизительный договор, который ущемлял их право на любовь.

— Кэп, а кэп, а давай её вообще порешим! Бросим её за борт бросим, в набегающую волну и поставим на этом жирную точку, — сказал я, видя нездоровую возню вокруг собственности.

— Как это тебе пришло на ум? Это же подарок твоей жены… Что ты Шурик, скажешь ей, когда вернешься домой? Тоже мне блин Стенька Разин, — сказал босс, окончательно сняв с души тяжкий груз всеобщего сумасшествия. — А вдруг, кто тонуть будет– что тогда?

— А– а– а, — дошел до меня смысл слов капитана, и я погрузился в свои думки.

Всего через пару дней после собрания, когда до африканского континента оставались считанные мили, случилось то, что на долгое время сблизило меня с этой искусственной женщиной. Именно она коренным образом изменило нелегкую судьбу, и спасла меня в ту минуту, когда жизнь находилась на грани смерти.

А случилось вот что.

Глава пятая

Пиратский захват

Наш запланированный пароходством маршрут, лежал в сторону Красного моря, чтобы прямо оттуда попасть в фарватер Суэцкого канала. Ни кто даже представить себе не мог, что нам выпадет случай лицом к лицу встретиться с настоящими морскими корсарами, которыми прямо кишели воды Индийского океана.

После вахты, я как всегда перед сном, направился на корму. Созерцание вод отвлекала меня от дурных мыслей, а красоты Индийского океана заполняли вакуум моей души богатым духовным наследием. В лучах заходящего солнца стаи летающих рыб прямо выпрыгивали из океана и носились над волнами, каркая, словно вороны. С нетерпением я ждал на корме с сачком, что хоть какая– то из них все же наберется наглости и пролетит рядом. Я каждый день прятал в каюте миску перловой каши, которую с любовью варил кок Вася, чтобы после вахты скормить её обитателям моря. Но парящие над океаном летающие рыбы, игнорировали этот русский деликатес и не обращали на меня никакого внимания. Тогда я так увлекся, что не заметил, как два сомалийских катера набитых чернокожими мужчинами уже шли на абордаж нашего контейнеровоза. Через мгновение, толпа небритых и совсем не ласковых чернокожих мужчин, громыхая ржавым от морской воды оружием, ворвалась на судно, выискивая все то, чем можно поживиться. Все важные для управления судна помещения были мгновенно захвачены корсарами и взяты под контроль. Я не видел самих пиратов и не слышал даже выстрелов. Наушники плеера вкачивали в мой мозг децибелы тяжелого рока, и мне было все равно — я находился в своем мире. Очнулся я лишь тогда, когда рука здоровенного шоколадного парня, коснулась моего плеча. Обернувшись, я увидел перед собой страшную рожу, которая улыбалась мне белоснежными лошадиными зубами. В одной руке он держал ржавый пулемет «Калашникова», а другая тянулась к моим наушникам. Схватив их, он еще больше расплылся в улыбке, чувствуя, что ему улыбнулась настоящая пиратская удача. Натянув их на голову, он выудил из кармана плеер и сунул его себе за пазуху. Уперев ствол пулемета мне в живот, другой он шарил по моим карманам, стараясь, наверное, найти у меня россыпи золота и алмазов. Я не знал, что мне делать. Сопротивляться было бесполезно, а унижаться перед черным корсаром мне не хотелось. Голова в тот миг работала как компьютер и я вымолвил:

— Сэр, ай хев гумм вумен…

— Оу, гив ми, — сказал он обнажая зубы.

Я ждал — ждал, что он клюнет, и ожидания сбылись. Заинтригованный моим предложением, он на какое–то время утратил бдительность и опустил ствол пулемета. Облегченно вздохнув, я показал ему на шлюпку и жестами объяснил, что силиконовая женщина прячется там. Он махнул рукой, как бы разрешая мне подойти к спасательной шлюпке, и я сделал шаг. К моему удивлению корсар остался на месте. Он вытащил сигареты, закурил и стал наблюдать, как я достаю из шлюпки Барби. При виде рыжей дамы в тельняшке и семейных трусах, он стал ржать как владимирский тяжеловоз, бормоча что–то на своем африканском языке.

— Зис сэр, гумм вумен. Плиз фак зис вумен, — сказал я, проклиная в ту минуту себя за то, что во времена своей юности прогуливал уроки английского языка. Я хотел объяснить, что это женщина сделана для того, чтобы заниматься с ней любовью. Я сопровождал это эротическими телодвижениями, задирая тельняшку и обнажая грудь Барби, чтобы хоть как–то развеселить пирата и отодвинуть на минуту смертный час. Сомалиец ржал, заставляя меня вновь и вновь повторять эти сексуальные движения, которые заводили его. Представив себя клоуном на арене цирка, я в тот миг крутил резиновое тело в танце. Я подбрасывал её в воздух. Ловил и делал вид, что целую её в губы. Я задирал ей тельняшку и присасывался, словно младенец, к груди, сопровождая все это жуткими эротическими стонами. Я стягивал с куклы трусы и показывал ему, что там тоже есть то, что привлекает мужчину и заставляет его сходить с ума. Я настолько увлек пирата, что он хохотал, держась за живот.

И тут настал момент истины. Я подумал, что пришла пора действовать и улучшив момент, я толкнул его ногой в живот. Негр, словно подкошенный, рухнул на палубу, громыхая своим пулеметом. Он хотел было подняться, но я прямо перед ним перевернул ведро с водой и он, наступив на скользкую палубу, вновь завалился на спину. Схватив в охапку Барби, я перемахнул через борт и уже через мгновение с головой погрузился в бурные воды Индийского океана. Когда я вынырнул, то увидел, как мой корабль отдаляется, оставляя меня один на один с акулами и огромным пространством воды, которому не было ни конца, ни края. Схватившись за Барби, я увидел, как на корме появилось еще несколько пиратов, которые что–то кричали и махали своими руками. Пулеметчик показывал на меня рукой и, направив пулемет, уже хотел было выстрелить, но другой пират, толкнув оружие в самый последний момент, отвел очередь в сторону. Пули в ту самую секунду с воем пронеслись над головой, и я вновь погрузился, моля господа о том, чтобы «женщина» осталась целой и невредимой. Лайнер уплыл. Через несколько минут его бортовые огни исчезли из вида. Облегченно вздохнув, я вскарабкался на Барби, и удерживая равновесие, замер, чтобы не перевернуться. Уставившись в звездное небо, я погрузился в воспоминания своей непутевой жизни.

Мне казалось в тот миг, что минуты моей жизни уже сочтены и теперь время работало против. Тут я вспомнил, как Марина, нагадала мне смерть и чудесное воскрешение. В какой–то миг мне стало жалко себя и слезы душевного бессилия потекли по моему лицу. В эту минуту я был благодарен жене, что она подарила мне столь нужную в морских путешествиях вещь. Уже несколько часов я болтался на волнах, лежа на силиконовой телке, как на надувном матрасе. Летающие рыбы, которых я мечтал поймать, выпрыгивали из воды и перелетали через меня, как бы насмехаясь над моим незавидным положением. Черная мгла все больше и больше накрывала, и в какой–то миг я уснул, укаченный легким волнением. Куда меня несло течение, я тогда не знал. Полностью отдавшись во власть судьбы, я молил бога, чтобы он даровал мне жизнь и спасение. Мне так не хотелось становиться завтраком для кровожадных акул, что я боялся даже пошевелиться. Каждое движение, каждый всплеск мог привлечь внимание хищников и тогда — тогда бы жизнь принадлежала бы уже не мне, а желудку голодной рыбины. Когда я засыпал, то тут же, словно сквозь пелену появлялся образ Валентины. Она нагло улыбалась, и шептала мне на ухо:

— Про шубу норковую не забыл…

Утром, когда солнце показалось над горизонтом, я понял, что впереди меня ждут еще более жестокие испытания. Без воды, без еды под палящим солнцем, мне было суждено умереть уже через пару дней, а может даже и часов. Стянув с Барби тельняшку, я натянул её себе на голову, стараясь укрыться от безжалостных и испепеляющих лучей нашего любимого светила.

Расположившись промеж объемных грудей, я, спрятав рожу под тельняшкой отключился, стараясь сохранить оставшуюся энергию, которая лучиной тлела в моем теле. По мере высыхания тряпки я вновь окунал её в воду, и вновь, заворачивал лицо, чтобы не сжечь его. Долго ли коротко ли я дрейфовал, я уже не помню. И вот в самый критический момент, когда мое тело было иссушено жаждой, а желудок голодом, ласковая морская волна вынесла мое необычное плавсредство на песчаный берег. Ощутив под собой земную твердь, я, напрягая последние силы, выполз на песчаный пляж. Я думал, что сейчас ко мне подбегут люди, и я смогу вдоволь насладиться прохладой пресной воды, которой они будут поить меня. Время шло, но меня, ни кто не хотел спасать. Открыв глаза, я увидел, что берег был пуст. Несколько пластиковых бутылок выброшенных морем, напоминали мне, что где–то далеко от этих мест есть цивилизация, а в этих бутылках когда–то была пресная вода.

Собрав последние силы в кулак, я встал на четвереньки, и схватив подружку за волосы, пополз в сторону где на самой кромке пляжа нависали пальмы. Там в их тени, я мог бы набраться сил и попробовать начать новую жизнь, как начинал её знаменитый Робинзон Крузо.

Придя в себя, я сел на песок и осмотрелся. Кругом на несколько миль тянулся белоснежный пляж, который плавно переходил в голубую небесную высь.

— Ну, я и влип! — сказал я сам себе, и вместо голоса услышал жалкое мычание. Мне стало страшно. Я попробовал крикнуть, но из горла вырвалось только шипение. Нужно было срочно найти пресную воду, чтобы вернуть к жизни не только свое тело, но и пропавший голос.

— Лежи тут милая, я скоро вернусь, — попытался сказать я своей подружке по несчастью. Но в этот миг из рта вырвалось лишь какой– то странный хрип, совсем не напоминавший мне человеческую речь. Поднявшись в полный рост, я, оглянулся по сторонам, и неуверенно шагнул в заросли, которые зеленой стеной стояли перед глазами. Вооружившись на всякий случай найденной неподалеку дубиной, я двинулся искать воду или какой экзотический фрукт, который мог своей сочной мякотью утолить жажду и голод. Не успел я сделать и нескольких шагов, как моему взору предстал кокосовый орех, лежавший на песке. Я гонимый жаждой встал пред ним на колени и поднял спасительный плод, который в тот миг мог спасти меня от смерти. К сожалению он был пуст и давно уже высох, не оставив в своем нутре приятной на вкус мякоти. Посмотрев на пальму, я обнаружил, что она сплошь усыпана спелыми плодами. Я не мог достать их достать их –я был слаб. За время путешествия по океану я потерял столько сил, что взобраться по голому стволу на пальму мне представлялось возможным. От безысходности я замахнулся, и с криком раненного бизона, швырнул дубину, стараясь сбить спасительный орех. Палка, пролетев несколько метров, ударилась об ствол, и тут же отскочила, попав мне прямо в лоб.

— А, твою мать — как мне больно! — сказал я сам себе, и в одно мгновение на моем лбу выскочила огромная шишка, как награда за самоуверенность.

— Господи, за что ты посылаешь мне такие испытания, разве я перед тобой грешен? — сказал я тогда, обратив речь тому, кто должен был сидеть на облаке и, созерцать за моими страданиями. Подняв палку, удрученный случившимся я побрел дальше вдоль берега. Я брел, надеясь найти воду пока мой путь не пересек бегущий к морю ручей.

— Вода, вода, вода, — завопил я от радости и, встав на колени, погрузился с головой в прохладу струящейся быстрины. Сделав глоток, я понял, что спасен. Вода была пресная и на удивление вкусная. Я пил, пил и пил пока мое брюхо не наполнилось святой жизнеутверждающей влагой. Вдоволь напившись, я почувствовал, как жизненные силы стали возвращаться в моё тело и каждую клетку чахлого организма. Уже через полчаса, я почувствовал, что просто живу. Да я был жив. Я был готов к подвигам. И если бы мне довелось встретиться с дикими зверями, я бы сумел дать им отпор, а убив, насладиться их теплой кровью и плотью.

— А ну выходи, — заорал я, что было сил, и, схватив палку, стал крутить ей над своей головой, как это делали японские самураи. Воспрянув духом, я вернулся к своей спасительнице. Барби лежала в той же самой позе, в которой я её оставил. Подойдя

поближе я почувствовал, что она с каждым часом становится мне ближе и ближе. Её стан, её полная воздуха грудь, стали еще для меня более привлекательны, и я понял, что как прыщавый юнец влюбляюсь в эту бездушную резиновую куклу. Было, наверное, смешно влюбиться в это порождение сексиндустрии, но это было именно так. Она спасла мне жизнь, и я как честный человек, как истинный джентльмен должен был теперь жениться на ней, не смотря на всю её пустую резиновую сущность.

— Ты скучала милая, — спросил я куклу и нежно поцеловал её в щеку. От солнца резина нагрелась, и мне показалось, что она ожила. Её тепло, её соленый от моря вкус придавали этому бездушному телу, какие– то человеческие качества и ощущения. Подняв на руки боевую подругу, я вернулся с ней к жизненному источнику. Сняв с неё семейные трусы, я нежно спустился с ней в ручей и омыл её тело пресной водой, чтобы соль не разъела её нежную силиконовую кожу. В этот миг я вспомнил, как ухаживал за своей Валькой, как в бане я намыливал её тело от пяток до шеи и наслаждался красотой её фигуры. Мне было на удивление приятно трогать её, мне было приятно ощущать каждый сантиметр её тела, и эти прикосновения неимоверным образом возбуждали меня как мужчину, будто она была живая.

Омыв новоявленную подружку, я вытер её резиновое тело своей тельняшкой и бережно уложил на постель из пальмовых листьев. Я не знал, сколько мне доведется обитать на этом острове, и я просто был обязан сохранить целостность изделия, пряча её от губительных лучей солнца.

— Ты тут поспи, а я схожу на поиски пищи. Я скоро вернусь милая, — склонившись над ней, прошептал я, и поцеловал некогда бывшее судовое плавсредство. Я, наверное, тогда сходил с ума, если воспринимал это резинотехническое изделие за живого человека. Но я скорее бы сошел с ума, если бы её вообще не было. Мне просто, необходимо было, о ком– то заботится, чтобы сохранить человеческий облик. С куклой я мог поговорить, хотя знал, что она не ответит мне. Я мог в любое время целовать её и обнимать, как любимую женщину ничуть не сомневаясь в её здоровье.

Войдя в заросли, я был приятно удивлен. Всевозможного рода растения, от банановых пальм, до пальм кокосовых, покрывали большую часть острова. Посереди него располагался конус вулканического кратера, из которого поднимался легкий дымок похожий на пар. Все говорило о том, что когда– то, несколько сотен лет тому назад или даже несколько тысяч, вырос этот остров из пучины моря вместе с вулканом. Со временем вулкан потух, а остров заселили растения и всякие зверушки, для которых он стал родным домом. Наевшись бананов, я на какое– то время утолил голод, но пища лишенная полноценного белка и холестерина была скудна, малокалорийна. Нужно было вычеркнуть из своего сознания надежду скорого возвращения домой и искать продуктовую базу. Было необходимо обустраиваться на этом острове на длительное время и ждать той минуты, когда придет спасение и все мытарства в одночасье закончатся. Главной проблемой сейчас для меня был огонь. Зажигалка, утонула в морской пучине во время дрейфа по океану, а других способов добыть его мне было тогда неведомо. Да и с оружием, которым я мог добыть себе пропитание, было небольшое напряжение. На ум пришла книга «Робинзон Крузо» и я решил действовать, используя его драгоценный опыт, описанный еще много лет назад. Используя камень в качестве первоначального орудия, я первым делом из обсидиана (вулканического стекла) изготовил себе нож. Правда, ввиду отсутствия у меня опыта камнетесания получился он неказистый, но вполне пригодный, чтобы в честной схватке вспороть брюхо какому– нибудь монстру или животному, которое, возжелало бы, покусится на мою жизнь. Обмотав рукоятку полосками материи от тельняшки, я с осознанием выполненного долга запихнул острый как бритва кусок стекла себе за пояс, почувствовав в себе настоящую уверенность. Спустившись к берегу моему взору предстала бамбуковая роща. Толстые стволы зрелого бамбука навели меня на мысль, и уже через два часа я держал в руках, первый лук. Нужно было срочно приспосабливаться к окружающей среде, чтобы среда не приспособилась к тебе и не застала врасплох. Вооружившись луком, я уже больше стал походить на туземского война, хотя роба матроса выдавала во мне вполне цивилизованного человека.

День прошел на удивление быстро. Темень накатила на остров подобно занавесу в театре и буквально через час, все пространство вокруг меня погрузилось во мрак. Я лежал рядом с Барби, закинув на неё ногу. Я любил так спать с женой Валькой. Она грела меня своим телом, и я всеми фибрами души ощущал, как над нами порхают ангелы.

С одной стороны я проклинал её за то, что оказался здесь на острове, но с другой стороны я был благодарен ей за тот подарок, который спас меня от неминуемой смерти и разделил со мной моё одиночество. Как только стемнело, я услышал странное шуршание, исходившее от кокосовых пальм, окружающих этот остров. Приподнявшись, я прислушался и в этот миг до уха донесся звук упавшего на песок кокосового ореха.

— Я сейчас милая! Только гляну, кто это, — сказал я своей «подружке», и, поцеловав её, направился в сторону загадочного шуршания. Луна, словно ночная лампа, освещала все пространство острова, и я без особых усилий увидел, как возле кокосовых пальм суетятся странные животные. Они ловко влезали на голые стволы и, словно ножницами срезали мощными клешнями созревшие орехи. Сперва, мне хотелось расправиться с этими наглыми пальмовыми ворами, считая, что они покушаются на мою собственность. Но здравый смысл возобладал над эмоциями и я просто стал собирать срезанные плоды и складывать их в укромном месте, чтобы надолго обеспечить себя полноценным и свежим продуктом питания. Крабы трудились не покладая клешней, а я спокойно собирая их добычу, был по– детски счастлив, что на меня работают эдакие иноземные холопы. Теперь мне не нужно было лезть на пальму подобно обезьяне, за меня это делали шустрые крабы, которые в этом деле были настоящие профи. Крабы, как и белки, знали толк в качественных плодах и никогда не ошибались, срезая только полноценные и спелые кокосы.

Вскрыв ножом зеленую волосатую мякоть, я, сгорая от нетерпения, с невиданным азартом, разодрал её руками, чтобы добираясь до твердой скорлупы. Проковыряв кончиком ножа отверстие, я приложился и ощутил, как прохладный сладковатый на вкус сок наполнил мой рот.

— Боже мой, это же было Баунти! Это же то райское наслаждение, которое рекламируют по телевизору! — сказал я сам себе и погладил сытое брюхо.– Эх, сейчас бы ванную…

Остаток ночи прошел без происшествий. Припав к груди своей резиновой подружки, я уснул на ней, словно младенец, насытившийся материнским молоком. В животе приятно урчало, и я вполне был доволен своей судьбой, которая преподнесла мне такие сказочные приключения.

Проснулся я в тот момент, когда теплый солнечный луч, пронзив крону пальмы, упал мне на лицо. Барби была рядом. Её шелковистые искусственные волосы распластались на белоснежном песке. Издали можно было подумать, что она живая и просто пришла позагорать на этот дикий пляж.

Усевшись перед подружкой, я заворожено посмотрел на нее и в моей душе прокатились воздушные пузырьки, которые приятно щекотали все внутренности. Бог мой — она была прекрасна! Бережно прикрыв Барби пальмовыми ветками, я взяв свое нехитрое оружие отправился на водопой. Первые сутки на острове прошли без особых эксцессов. О скором возвращении домой, наверное, можно было забыть, и поэтому, необходимо было обустраивать жизнь вдали от дома и цивилизации. На первом плане было жилье и огонь. Без крыши над головой я был уязвим. Только стены и крыша могли спасти меня от холода, ветра и проливного дождя, который мог лить в этих широтах, целую неделю. И я пошел– пошел туда, где как мне казалось, можно было найти укромное место, чтобы возвести там свое бунгало. Я шел как можно осторожней. Мне не было ведомо о животном мире, который окружал меня. Всюду чудились страшные звери и гады на которых я насмотрелся в голливудских фильмах. Мне казалось, что вот– вот и мне навстречу попадется Кинг– конг или какая немытая, Гадзила, которые обитали на этом острове и считали его своим домом. Крепко сжимая полосатую рукоять своего стеклянного ножа, я прошел по острову несколько миль. Изучая следы, оставленные всякими животными на песке, я убедился, что крупнее кокосовых крабов, здесь никого не было. Облегченно вздохнув, я направился к торчащему среди острова вулкану. Мне хотелось забраться внутрь и раздобыть огня, чтобы скрасить свое меню жареным мясом пальмового вора. Пройдя еще несколько миль, я понял, что затея попасть в кратер не выдерживает никакой критики. Добраться до вершины не представлялось возможным. Крутой склон, усеянный острыми осколками вулканических бомб стали первым непреодолимым препятствием на пути цели. Слегка заморившись, я присел и стал с высоты птичьего полета, осматривать окрестность, откуда открывался прекрасный вид, как на остров, так и на окружающее его море. Бирюзовая вода простиралась во все края до самого горизонта. Легкий бриз делал водную гладь необычайно спокойной, и мне казалось, что небо отражается на её поверхности, придавая ей такой голубой цвет. Остров был небольшой. На север он простирался на три– четыре мили. С Запада на Восток он был больше, но не намного. На западной стороне сквозь пальмовую рощу просматривалась удивительной красоты лагуна. Теперь я точно знал, где будет стоять мое бунгало, где я проведу остаток жизни со своей резиновой женой.

— Фу, какая же гадость это имя! Какой хрен придумал имя Барби!? — спросил я сам себя и твердо решил переименовать её, придав ей что– то более прилично.

Барби обычно называли моряки портовых проституток, которые розовыми лосинами и короткими юбками завлекали возле кабаков, изголодавшихся по женской ласке мужчин. Волею судьбы эта резиновая баба стала мне почти женой, а моя сожительница такого имени иметь не должна, твердо решил я.

— Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта, Жоpжетта. Вся жизнь вами. Как солнцем июльским согрета, — запел я, вспоминая женские имена, навеянные мне известной песенкой.

— Покуда со мной вы, клянусь, песня не спета, — продолжил я, и в эту секунду понял что я необычайно счастлив. Я был счастлив тем, что был жив. Я был свободен как птица в полете, и это новое ощущение придавало мне оптимизм и необыкновенное чувство радости. Валька же со своей долбанной норковой шубой, растворилась в моем сознании как сахар в стакане кипятка.

— Что Валюха, съела!? Получила шубку? — проорал я что есть мочи. — Фуфайку теперь носи– гадина! — вновь завопил, я надеясь что на подсознательном уровне она услышит мой крик души.

После того как я выплеснул все, что накопилось в моем сердце, мне настолько стало легко, что я тут же отправился к той голубой лагуне, которая манила меня чистотой воды и белизной пляжа. Я твердо решил строить свое убежище именно там.

Насвистывая себе под нос, севшую на язык песенку Андрея Миронова. Я стал спускаться с вулкана. Уже через несколько минут я вошел в изумрудные заросли местных джунглей, продолжая бубнить.

— Жаннетта, Жоржетта, Лизетта — Клянусь, песня не спета! Hе плачьте, сердце раня, смахните слёзы с глаз. Я говорю вам — до свиданья. Я говорю вам — до свиданья.

Так пробираясь сквозь заросли и на ходу набивая бананами утробу я вышел к этой таинственной лагуне. Клянусь, за всю жизнь я не видел прекрасней места. Белая коса пляжа тянулась мили на две. Высокая скала с расселиной как бы была построена природой, чтобы я мог поставить там свое бунгало и созерцать всю жизнь сие природное совершенство.

— Тут будет город заложен, назло надменному соседу, — сказал я сам себе и принялся своим ножом расчищать место для будущего дома. Целый день в поте лица я рвал траву, копал корни деревьев и рубил кустарник. Целый день ни маковой росинки кроме бананов, которые тут росли, будто крапива в средней полосе. К вечеру путь к расселине был готов. Теперь осталось вписать бамбуковые жерди в рельеф скалы, чтобы на всякий случай мое бунгало ни кто не смог обнаружить. Как только солнце приблизилось к линии горизонта, я поспешил к своей подружке, которую решил назвать простым русским именем Алиса. Всякие там Жоржеты, Лизетты и Жаннетты вызывали во мне чувство какого– то неприятия. Я не мог позволить себе иметь подружку с таким иноземным именем. А имя Алиса, звучало так романтично, так по– русски. В этот миг в душу что– то укололо, и я вспомнил заснеженные улицы родного города и запах смолянистых елей. Боже, как страшно очутиться одному вдали от родины, да еще и на необитаемом острове. Не спеша я ковылял по прибрежной полосе в сторону, где еще два дня назад меня выкинула океанская волна. Там было мое пристанище, да и сердце тянуло меня быстрее к своей подружке, с которой я мог перекинуться парой слов.

Внезапно мой глаз уперся в оползень, который сорвавшись с горы обнажив пласт глины. Это было настоящее чудо, и теперь я мог обзавестись своей посудой, в которой я мог готовить и из которой мог есть. Главная задача, которую я себе поставил на ближайшие два дня это добыча огня. Без огня я не смог бы просуществовать в этом мире. Мне нужен был очаг, нужно было тепло и горячая пища, к которой привык мой организм.

— Привет Алиска, сказал я доставая подружку из– под пальмовых ветвей. — Как ты без меня скучала, наверное? А я место чудесное нашел. Представляешь — голубая лагуна и чистейшая как хрусталь вода! А рыбы столько — хоть руками лови.

Вытащив из своего загашника кокос, я вскрыл его и приложился, поглощая приятный на вкус сладкий сок. Напившись, я разбил скорлупу и стал с аппетитом поглощать кокосовую мякоть, которая совсем не была мякотью. Нужно было что– то придумать, чтобы не сломать свои зубы о заморский плод, который для меня уже не был такой экзотикой, как для миллионов российских граждан.

— Завтра Алиска, переезжаем. Я купил тебе дом у пруда в Подмосковье, — пропел я подружке и положив её под голову лег на её роскошные груди. — Ты не возражаешь если я тебя буду Алисой называть? — спросил я заранее зная ответ. — Эх, Алиска, Алиска жаль, что ты у меня такая молчаливая. Сейчас бы поговорили о любви. Вон глянь, какие звезды, а мы тут с тобой вдвоем и никого — ни души — просто прелесть, — сказал я, сам себя успокаивая. В действительности на душе скребли кошки, и я проклинал тот день, когда в угоду Валькиным пожеланиям согласился на эту авантюру. Хотя еще неизвестно как бы сложились моя судьба, если бы я остался там на судне. Я слышал про беспредел сомалийских корсаров. Не было того дня, чтобы по телевизору не показывали очередной захват. Странно было созерцать как владельцы судов, словно безропотные овцы платили огромные отступные этим джентльменам удачи. Где сейчас был «Принц Альберт» и что было с командой и этими наивными японскими и корейскими туристами, мне было неведомо. Постепенно глаза мои закрылись и я уснул…

Глава шестая

Коварный план

— Нет, ну, ты папа, посмотри на этого придурка, — сказала Алиса, показывая отцу планшет с моей фотографией, которую выложили японские туристы в интернет.

— Ты, это о чем, — спросил он, уткнувшись в чтение криминальной хроники.

Алиска положила перед ним свой айпод, и стала листать картинки, тыкая в экран тоненьким пальчиком.

— Представь себе папуля, вот это наш русский моряк, развлекает таким образом японских туристов. На глазах у публики он жестоко насилует резиновую куклу прямо на палубе круизного лайнера!

— Это что доченька, твой бойфренд, — спросил седовласый мужчина, отпивая кофе.– Он тебе кто: муж, сват, брат!? А может это мой будущий зять с которого нечего взять?

— Папа, я тебя умоляю! Какой бойфренд!? Это тема моей дипломной работы. Ты, наверное, забыл, что твоя дочь учится на последнем курсе академии МВД?

— Генералу доченька не обязательно все знать, — отшутился мужчина.– Когда станешь генералом МВД, тогда поймешь, что такими мелочами не стоит забивать свою голову. У нас у генералов в этой жизни иное предназначение. Мы направляем вашу деятельность служению отечеству, а не разглядыванием интернет извращенцев.

— Ну, ты даешь отец! Я твоя дочь Алиса — мелочь? — спросила девушка обиженно.

— Ты меня не так поняла моя девочка, — сказал мужчина и по отцовски обнял её за талию.– Вот скажи мне это, что мой будущий зять, или твой дипломный проект?

— Нет, папа! Нет! У тебя не может быть зятя извращенца, — сказала Алиса.– Разве я смогу полюбить это ничтожество, которое ведет себя, как настоящий сексуальный маньяк? Я не для того академию МВД заканчиваю, чтобы связывать свою жизнь с провинциальным мотористом торгового флота.

— А откуда ты можешь знать, что он извращенец, — спросил папа.–Может быть у него такие ролевые игры, которые так любят японцы.

— Сердцем чую, — ответила Алиса.– Вот смотри, как он куражится над этой резиновой куклой изверг. Эти фотографии, между прочим, сделаны японскими туристами на круизном лайнере «Принц Альберт» и размещены в интернете под названием: –«В России секса нет». Этим западным буржуям только и надо, чтобы побольнее ужалить нашу Родину — отец!

— «Принц Альберт», — переспросил папа.– Это доченька, тот лайнер, который был захвачен сомалийскими пиратами и за который владелец заплатил десять миллионов долларов?

— Ну да он самый, — ответила Алиса и, взяв из вазочки конфетку, закинула себе в рот.

— А мы министерство МВД России, какое дело имеет к этому лайнеру? Это прерогатива министерства иностранных дел и Интерпола.

— Мне папа тоже так казалось, пока я не сделала запрос в министерство морского транспорта. Круизный лайнер «Принц Альберт» ходит под Либерийским флагом, порт приписки Монровия. Принадлежит компании «Посейдон тур». Хозяином судна считается вор в законе Вахо Сочинский. У департамента по незаконному обороту наркотиков есть к этому судовладельцу много вопросов. Они подозревают, что нападение на лайнер пиратов есть некая театральная постановка с целью легализовать несанкционированный вход в порт Сомали для скрытой загрузки кокаина. Вахо Сочинский, большой любитель всяких театральных постановок. Я узнала, что он на зоне даже был режиссером лагерного театра.

— Это что получается Алиса, что пираты захватывают судно. Заводят его в порт. Грузят на судно наркотики, а хозяин судна рассчитывается за них, типа платит выкуп. А потом судно возвращается из круиза под звуки фанфар и на черном рынке России появляется новая партия наркоты, — спросил папа, сделав удивленное лицо.– А хозяин судна почти герой, спасший тысячи людей?

— Именно так. Так вот этот матрос Александр Дадонов, как раз и служит на этом судне мотористом. Я столкнулась, с этим случаем, когда писала дипломную работу по теме «Применения морского права в борьбе с пиратством»

— Во, как, — сказал отец. Ну и как успехи?

— Летом у меня защита, ну а потом… Потом отец, на борьбу с пиратством!

— Потом я тебя к себе в управление заберу. Будешь заведовать аналитическим отделом, — сказал генерал МВД. — В свете решений Президента России Путина, нам поставлена задача в ближайшее время сократить, поставки наркотиков через черноморско — атлантический канал.

— Так что папа ты, берешь меня начальником аналитического отдела, — спросила Алиса, целуя отца в лысину.

— Пока дочка только замом, но через пару лет можешь занять место и начальника отдела, — ответил отец.– Я тобой Алиска, горжусь.

— Еще бы не гордится… Я за год два такую карьеру сделаю — мама не горюй! — сказала Алиса, запивая шоколадную конфетку отцовским кофе.

— Ты еще диплом получи, а потом будешь хвастаться карьерой, — сказал папа и отложил газетку на край стола.

— А спорим товарищ генерал, что я Алиса Лосицкая, вашего неуловимого Ваху Сочинского поймаю с поличным и лет на двадцать упрячу в тюрьму! — сказала девушка.– Тогда мне должность начальника аналитического отдела дашь?

— Получи сперва диплом, звание, а потом будешь хвастаться, — сказал папа и накинул на себя китель генерал.– Должность начальника аналитического отдела это должность полковника. Сперва, получи хоть звание майора, а потом лет через десять будешь и полковником.

Глава седьмая

Робинзонада

Проснулся я в прекрасном настроении. Алиска моя лежала на животе. Её ягодицы приятно радовали мой глаз своими безупречными формами. Сегодня был небольшой юбилей, и мне захотелось отметить эту дату в нашем тесном семейном кругу. Сегодня был ровно год, как мы с Алисой причалили к этому острову. Год в полном одиночестве без спичек, соли и продуктов питания. Всего год и у нас с Алисой уже был свой дом. Целый месяц я из бамбука строил уютное бунгало, обвязывая стволы плетеными веревками. За это время я многому научился, и руки превратились в руки настоящего рабочего мужика. Я теперь умел делать все: строить, лепить из глины посуду, обжигать её в печи. Я научился добывать огонь и ловить острогой рыбу. Алиска, как всегда молча смотрела на меня своими оленьими глазами, и я понимал её почти без слов. За это время я научился ценить наши отношения. Я понимал, что если я останусь один, я просто сойду с ума в этих джунглях среди кокосовых крабов, ящериц и каких– то пестрых птичек, которые были на вкус очень отвратительны. Сегодня я решил отдыхать. Хотелось в честь юбилея погрузится в пучину обжорства и беспробудного пьянства. Остров был щедр на подарки и найдя в его глубине дикий виноград, и еще какие– то странные фрукты, я понял, что смогу здесь на острове сделать хорошее вино, тоска по которому глодала мне душу. Взяв в руки острогу, я двинулся к морю. За время заточения на острове я научился бить рыбу и теперь вполне мог позволить себе откушать дивное рыбное блюдо, запеченное на углях в листьях банановой пальмы с плодами хлебного дерева. Я многому научился. Я многое понял в жизни. Это были происки судьбы, которая решила разучить меня душить диван и пользоваться благами цивилизации. На сегодняшний день из всех этих благ у меня было несколько пластиковых бутылок, которые вынесло море на мой берег. Я хранил в них пресную воду и самодельное вино, которое созревало здесь в условиях жаркого климата за две недели. Нырнув в бирюзовую бездну, я задержал в легких воздух. Открыв глаза, я словно «Ихтиандр» поплыл под водой, выискивая жертву на свой праздничный стол. Небольшое движение и бамбуковая острога с заточенными зубьями впивается в спину кораллового окуня, который водится в этих местах, словно в колхозном водоеме. Схватив добычу, я тут же поспешил покинуть воду. По собственному опыту я знал, что на кровь жертвы мгновенно соберется стая акул, встречаться с которыми я больше не хотел. Они, словно голодные волки, рыскали на мелководье, выискивая то чем можно было набить свое ненасытное брюхо. Выкопав в песке яму, я принялся снашивать в нее камни и сухой хворост, чтобы разжечь импровизированную «микроволновку» в которой будет томиться праздничная пища. Пока костер нагревал камни, я разделал рыбу и, вымочив её в вине, набил её нутро зелеными бананами, диким луком и даже черным перцем, который рос здесь на острове в зарослях местных джунглей. Уложив на камни листья банановой пальмы, я опустил на них свое рыбное блюдо, слегка окропив соком лайма. Обложив тушку кусочками хлебного дерева, я вновь прикрыл всю эту красоту листьями банана, и засыпал песком. Всё — через пару часов фаршированная рыба была уже готова. Сейчас я не в состоянии описать тот запах, тот вкус, который после вскрытия источает это блюдо. Это что– то поистине фантастическое и не поддается описанию. Не зря я проводил месяца возле телевизора, впитывая в себя все рецепты экзотической кухни в программе «Вокруг света». Пока рыбное жаркое томилось в песчаной духовке, я накрыл стол, поставив на него самодельные тарелки и блюда, которые сделал сам из этой вулканической глины, которую я нашел на второй день своего приключения. Втянувшись в новый образ жизни, я уже не мог представить себе, как смогу жить иначе. Я каждый день отправлялся в глубину острова на охоту и для добычи пропитания, что мне стало казаться, что я просто хожу в большой супермаркет, где продукты питания были прямо под ногами и висели на деревьях. Стоило протянуть руку, и потребительская корзина в одно мгновение наполнялась витаминами, которых хватало мне на целый день. А главное– главное что это было все бесплатно.

— Алиска, пора за стол, — прошептал я на ухо своей подружке, которая все еще спала в нашем семейном ложе. Накрыв поляну, я принес молчаливую пассию

по– ближе к накрытой поляне. Костерок освещал кусочек земли, которая за шесть месяцев вынужденного скитания превратилась в маленькую родину. Уложив её в шезлонг, изготовленный мной из тонкого молодого бамбука, я принялся ухаживать за ней, будто бы это было наше первое свидание, а Алиса была не резиновой, а настоящей. Разделив рыбу и кусочки тушеных плодов хлебного дерева, на равные доли я приступил к трапезе.

— А знаешь зайка, на этот раз и вино, и рыбка очень удались! Такой пикантный вкус– пальчики оближешь, — сказал я с видом знатока и гурмана, и налил бордовой жидкости из пластиковой бутылки в самодельную глиняную чашку, которую я вылепил своими руками.

— За нас! За нашу с тобой молодую семью, — сказал я, и выпив густого хмельного напитка перешел к рыбе. — А знаешь, Валька тоже когда– то хорошо готовила. Ради меня она даже научилась пироги печь. Все у нас было хорошо, а вот счастья– счастья как такового не было. Я прожил с ней столько лет, а вот понимания так и не обрел, — сказал я впервые за год решившись на откровенный разговор. Со стороны можно было подумать, что я сошел с ума. Но Алиска была частью меня самого. Представив вместо нее пустое место, я попросту повесился бы на кокосовой пальме. У меня был смысл жизни. Я берег её ухаживал за ней как за любимым человеком. И пусть у нее не было сердца. Пусть она была холодна и бездушна, но я был живой и представлял себе, что ухаживаю за любимой женщиной, которая тяжело заболела. Я согревал её ночами своим телом. Я прятал её от дождя и солнца, и мне было с ней удивительно хорошо.

— Жаль зайка, что ты не можешь оценить стряпню, — сказал я, отщипывая от сочного куска рыбы теплого пряного мяса, которое прямо таяло на языке. — Вкусно, очень вкусно… Налив себе вина, я вновь поднял бокал и подойдя с ним к подружке поцеловал её нежно в щеку. — За тебя! За то, что ты есть! За то, что ты Алиска, не дала сойти мне с ума! За то, что мы здесь на этом необитаемом острове!

Я выпил вино и почувствовал, как кровь зашумела и побежала по моему телу. В голове стало так легко. Желание выпить еще, подкралось в мое сознание совсем нежданно. Взяв бутылку, я просто залил в себя целый литр солнечного напитка, как заливают в автомобильный бак бензин. Эффект долго ждать не пришлось. Через несколько минут я уже был пьян. Костер, который так приятно освещал нашу поляну, почти потух, и я решил подбросить в него немного сухого хвороста. Подложив дров, я встал на четвереньки, принялся раздувать огонь. Пламя подхватило сухой валежник и уже через пару минут стало светло, и я вновь увидел мою любимую Алису. Впервые за все это время, во мне проснулись мужские чувства. С удивлением я отметил, что эта женщина не смотря на свою бездушность и резиновую кожу, способно взволновать и возбудить голодного до ласки мужчину своими силиконовыми формами.

На карачках я подпол к шезлонгу. Словно сумасшедший я стал трогать и целовать её ноги, колени и другие части тела которые обычно подвержены мужской ласке. Мне хотелось её! Мне казалось, что она создана богом и состоит из плоти и крови. Я ползал на четырех костях перед ней, а в моей душе выли волки. Упав на песок, я зарыдал. Я рыдал совсем не так как плачут люди. Я выл! Выл как одинокий волк потерявший волчицу с волчатами. Я выл так, что мне самому становилось страшно.

— А хочешь Алиска, ради тебя я разведу, такой костер, который будет виден на сто километров, — сказал я своей резиновой подружке и вытер остатки слез остатками тельняшки из которой я сделал для неё купальник.

Я кинулся подбрасывать в огонь свежего хвороста. Я совсем не заметил, как с моря подул свежий ветерок. Пламя весело побежало по веткам и вот в этом свете Алиска показалось мне совершенно живой. С каждой секундой ветер становился еще сильнее и вот уже горячий красный уголек подхваченный ветром взлетел над костром. Я оцепенел от ужаса когда увидел, что он, пролетев по воздуху, упал прямо на тело моей Алисы. В одно мгновение сквозь отверстие прожженное искрой, воздух с шипением вырвался наружу. Я видел, как Алиса умерла. Умерла у меня на глазах, оставляя один на один с этим проклятым и ненавистным мне островом. Все эти месяцы я берег её тело. Я понимал, что без нее я загнусь на этом клочке суши. И вот пришел тот час, когда я больше не смогу лежать на её груди. Не смогу целовать ее ягодицы. Я не смогу трогать её волосы и рассказывать ей как мы будем жить после возвращения.

— Алиса, — проорал я и бросился спасать её.– Алисочка, милая моя не умирай!

Было поздно воздух, словно душа умершей, покинула её тело. Я, как Иван дурак стоял, молча, держа скинутую синтетическую кожу своей царевны лягушки, которая на моих глазах отдавала коньки. Алиса умерла. В этот миг, я понял, что потерял не её — я потерял смысл всей своей жизни. Слезы горечи заволокли мне глаза. Я упал на песок, стал плакать и рыдать, словно ребенок, на руках которого умирает любимый щенок. Я бил кулаками, катался по пляжу, страдая от той нестерпимой боли, которая прожгло мне сердце, словно оторвавшийся от костра уголёк. Я никогда бы до встречи с Алисой не поверил ни одному человеку, который бы сказал, что можно так любить простую игрушку как самого лучшего друга. Но это было раньше, а сейчас — сейчас я понимал, что я потерял не её, я потерял себя. Если бы я был дома и у меня бы был резиновый клей, я смог бы заклеить это дырочку и реанимировать Алису, вдохнув в нее своего воздуха. Я мог бы вдохнуть в нее новую жизнь и снова смог бы переносить те тяготы и невзгоды, к которым я себя приговорил. Я был на необитаемом острове. Здесь не было хозяйственного магазина, где продавались подобные блага цивилизации. Здесь было все, но ничего не было. Теперь только чудо могло спасти меня от помешательства и одиночества.

Как говорят в народе, беда не ходит одна. Ветерок, который так жестоко расправился с моей подружкой, стал постепенно усиливаться. Наступил тот момент, когда на меня хлынул настоящий тропический дождь. Забившись в свое бунгало, я завернулся в одеяло, которое мне самому пришлось соткать из пальмовых листьев. Хоть дождь и был теплым, но я замерзал. Меня трясло не то от вина, не то от осознания того, что я теперь «вдовец». Меня трясло от мгновенно погибших нервных клеток которые умерли во мне вместе с Алисой.

— Б, б, б, б, б, б — какая холодрыга, — причитал я, свернувшись в позу эмбриона. У Робинзона Крузо хоть были козы, — сказал вслух я, — и Пятница, а у меня теперь ничего и никого нет. Кто согреть мою душу?

Я словно голый стоял среди огромной степи, где невозможно было укрыться ни от ветра, ни от дождя. Опьянение перемешалось с душевной пустотой, и этот дьявольский коктейль рвал меня на куски.

Ветер и дождь бушевал всю ночь. Океан, словно взбесился, выбрасывая на берег волны высотой с двухэтажный дом, но мне в эти жуткие минуты апокалипсиса было все равно. Вместе с Алисой умер и я. Натянув на себя жалкие остатки одежды, и закутавшись в циновку, я вдруг захотел умереть. Выпив с горя утраты еще бутылку вина, я уснул пьяным сном чтобы не ощущать и не видеть своей кончины. Впервые за все эти месяца я спал один — без своей любимой, которая на протяжении всей жизни на острове разделяла мое одиночество.

К утру ураган стих. Проснувшись, я обнаружил, что часть жилища этот ужасный шквал слегка потрепал, но не настолько, чтобы об этом сожалеть. Поправив стену и затянув веревками бамбуковые жерди, которые расшатал ветер, я решил прогуляться по кромке воды и принести свежей родниковой воды. Меня мучил похмельный сушняк. Во рту все пересохло и мне казалось что пока я спал, скунсы гадили в мой рот используя его вместо унитаза. Странное предчувствие тревожило мне душу. Мне было интересно, что мог принести этот ужасный шторм. Обычно после такого урагана на берегу можно было найти не только бочку с бензином, но и целый контейнер с китайскими пуховиками или паленой радиотехникой, который смыл с контейнеровоза подобный девятый вал. Взяв пару пластиковых канистр для воды, я направился к ручейку, где когда– то причалила моя спасительница Алиска. Пройдя пару миль, я увидел на берегу нечто такое, что заставило меня спрятаться в гущу прибрежных растений. Словно барс я стал красться к тому месту, где на песке лежал разбитый баркас. Затаившись в зарослях, я стал наблюдать, опасаясь, что на берег высадились кровожадные туземцы. Было интересно, кого могло занести в это забытое богом место и что хотели эти непрошеные гости. Часа два я лежал неподвижно, прислушиваясь к малейшему шороху, но вокруг баркаса и на острове было тихо. Лишь волны накатывая на берег, шумели как всегда. Набравшись смелости, я пригибаясь к земле вышел из своего укрытия. Я был похож на Робинзона Крузо, впервые за долгие годы увидевшего людей. Сжимая в руке, острый как бритва обсидиановый нож, я осторожно приблизился к судну. Я ждал, что сейчас кто– то выпрыгнет мне на встречу и схватит меня за горло. Было тихо. Борт баркаса был проломлен и я, сгорая от любопытства, заглянул в трюм. Вода, капая сквозь палубу, гулко плюхалась в лужу на дне трюма, и этот звук эхом разносился по всему судну. Вскарабкавшись на палубу, я обнаружил, что капитанская рубка пуста. Стекла были разбиты, а на штурвале висела целая охапка морских водорослей. Открыв люк в каюту, я обнаружил там мертвое тело. Африканец цвета перезрелого баклажана лежал лицом вниз. По всей вероятности он захлебнулся или просто сломал себе шейные позвонки, ударившись головой в переборку. В трюме было по колено воды. Вспомнив про умершую вчера Алису, я понял, что Бог послал мне этот баркас.

— Тут должен быть где– то резиновый клей, — сказал я сам себе, и принялся обыскивать судно. Я открывал рундуки и ящики, которые были под самую завязку забиты оружием и боеприпасами. Я понял, что это было пиратское судно сомалийских корсаров, которое попало в шторм. Нужно было немедленно сматываться. Еще неизвестно, сколько человек было на баркасе и сколько осталось в живых. Возможно, они бродят сейчас по острову в поисках пресной воды и еды, как это делал я. Собрав на камбузе посуду, медный чайник, кружки и ложки, я весь этот кухонный скарб выбросил это через люк на песок. Теперь нужно было найти клей, спички или зажигалку, чтобы избавить себя от утомительной процедуры высекания огня первобытным способом. Обыскав покойного, я нашел то, что искал и сунул себе в карман газовую зажигалку, отличного качества военный нож, спутниковый навигатор стали для меня наградой. В одном из рундуков я обнаружил большую спортивную сумку. Я хотел сложить найденную одежду, обувь и настоящее одеяло из верблюжьей шерсти, чтобы более комфортно продолжить свое пребывание на этом острове до момента спасения. Потянув её на себя, я вдруг обнаружил, что она чем– то набита. Вскрыв баул, я увидел, что она доверху полна пачек стодолларовых купюр. От такой неожиданности я даже присвистнул и оглянулся, словно вор, забравшийся в банковское хранилище. Руки мои затряслись. А сердце старалось выпрыгнуть из груди от мгновенно поднявшегося давления. Оставлять деньги один на один с покойником было не целесообразным, и моя рука автоматически потянулась к автомату АК– 47, который валялся рядом с покойным. Накинув его на плечо, я попутно зацепил подсумок с запасными магазинами и, схватив пиратский скарб, покинул баркас. Пока я удалялся вглубь острова, я постоянно озирался по сторонам, держа палец на спусковом крючке. Словно партизан бесшумно и скрытно я растворился в джунглях. Я Перекинув поклажу с деньгами на спину я побежал что было сил, стараясь как можно дальше спрятаться от береговой полосы. Я мчался, что было сил, пока не запыхался. Остановился. Прислушиваясь к малейшему шороху, я присел на упавшее после бури пальму. Мое сердце рвалось из груди. Переведя дух, я открыл сумку и, высыпал на землю зеленые пачки. Боже я был богат. Страсть посчитать деньги теперь доминировала в моем сознании, подчиняя мышцы алчному чувству. Я стал пересчитывать подвернувшийся мне куш. Десять миллионов долларов, как в копеечку, стали мне наградой за мои моральные и физические страдания. В голове сразу закрутились мысли о покупках, которые мне предстояло совершить, как вдруг пере до мной, словно голограмма возникла ехидная Валькина физиономия.

— Без норковой шубы не возвращайся, — услышал я ее голос, как будто она была не миражом, а реальностью. От такой неожиданности я даже привстал, и ногой запихивая находку под ствол пальмы. Передернув затвор автомата, я стал водить стволом из стороны в сторону, выискивая глазами жертву. Никого, не обнаружив, я сел на бревно и рукавом вытер проступивший на лбу холодный пот.

— Причудится же такая хрень, — сказал я сам себе и заржал. Я смеялся так как не смеялся никогда в жизни. Я катался по земле до колик в животе. Я смеялся не просто –я смеялся над собой. Целый год я никого не боялся. Целый год я каждый день мечтал встретить людей, чтобы спастись. Только сейчас я понял, что никого не хочу видеть. Найденные деньги свели меня с ума и я, разбогатев, окончательно свихнулся. Успокоившись, я застегнул сумку и, накинув ручки себе на плечи, наподобие рюкзака побрел в сторону своего бунгало. Теперь мне предстояло найти укромное место. Хотелось сохранить находку. Хотелось спрятать трофей до лучших времен. Вернувшись к своему бунгало, я первым делом осмотрелся. Припрятав добычу в кустах, я решил вновь посетить заветный баркас, где мне так чудно подфартило. Проделав тот же маневр, я залег в прибрежных зарослях как раз напротив судна. Сняв АК– 47 с предохранителя, я направил ствол в сторону судна и стал ждать, прислушиваясь к любому звуку. Все было тихо. Ни что не вызывало подозрений. Собравшись духом, я вновь вышел из леса и короткими перебежками пересек белую полосу пляжа. Все было, как и прошлый раз. Легкий шелест песка и плеск воды успокоил мое возбужденное состояние, и я вновь влез на баркас. За время отсутствия ничего не изменилось. Труп корсара все также лежал в каюте, без признаков жизни. По всей вероятности это был последний из корсаров, кто остался на этом судне. Остальных видно смыло штормом за борт и им вряд ли довелось выжить в бушующем океане.

Успокоившись, я приступил к более тщательному досмотру.

— Господа пираты, таможенный досмотр! Предъявите документы на судно, паспорта и таможенные декларации на товар, — сказал я в голос, осмелев. Все что мне было нужно для полноценной жизни на острове, я складывал в отдельную кучку. Все, что было ненужным, бросал на пол. Ящик с красным крестом привлек мое внимание и я, полюбопытствовав, открыл его. Бинты, лейкопластырь, йод, какие– то таблетки пополнили коллекцию х трофеев. Спустившись в моторный отсек, я набрал две канистры дизельного топлива для своих нужд, после чего перенес добычу подальше от баркаса. После основательного шмона, я решил избавиться от этой рухляди, придав его огню. Облив баркас соляркой, я отошел на значительное расстояние и выстрелил из сигнального пистолета. Яркая красная точка влетела в рубку, и уже через минуту весь баркас заполыхал как факел.

Я предчувствовал, что на его поиски могут прийти другие корсары и тогда жизнь могла быть поставлена под угрозу. Десять миллионов это та сумма, за которой морские разбойники поплывут на край земли и вступят в схватку с любым количеством недругов. Уже через несколько минут сильный взрыв зарядов гранат для базуки и прочих взрывоопасных предметов разметал баркас на мелкие части. Пламя горящей солярки за какой– то час фактически уничтожило то, что издали, могло привлечь внимание сомалийцев, разыскивающих своих собратьев по криминальному бизнесу. Когда огонь погас, то на белоснежном пляже остался лишь обгорелый железный остов с искореженными шпангоутами да щепки бортовой обшивки, которые разбросало взрывом в радиусе ста метров. Когда следы пребывания чужестранников были мной уничтожены я, закинув за спину нужные в моем хозяйстве вещи, побрел к своему скрытому от глаз пристанищу. Первым делом по приходу домой я лейкопластырем заклеил прожженную искрой на теле Алисы дырку и, набрав в легкие воздуха, стал надувать свою подружку, придавая ей привычные для меня размеры. Её тело стало расправляться, а груди принимать привлекательные формы, по которым я уже почти соскучился. А еще мне необходимо было, глядя ей в глаза поделиться с Алисой своими впечатлениями, которые выпали на долю за последние несколько часов. Как только тело подружки было восстановлено в прежнем формате, я сказал:

— Прости милая, я тут немного задержался. Знаешь Алиска, делишки кое, какие были. Мне сегодня так повезло и у меня две новости! Обе между прочим хорошие. Что ты скажешь, милая, если узнаешь, что мы с тобой чертовски богаты? Это первая новость. А вторая это то, что я решил предложить тебе руку и сердце!

Алиса молчала. Но даже это её молчание меня не раздражало, а наоборот. Я как бы слышал её ответы на вопросы где– то подкоркой своего мозга, и мне было хорошо с ней.

На какое– то время я с Алиской ушел в «подполье». От своей бабушки я знал, что все яйца не стоит хранить в одном лукошке. Разбив добычу, на пять равных частей, я спрятал её в пяти разных местах, оставив себе всего пятьдесят тысяч на мелкие расходы. Узнав по навигатору координаты острова, я вполне мог податься в путешествие и под видом туриста, изъять содержимое в любое удобное для меня время, при этом ни чем не рискуя. Запихнув деньги в пятилитровые пластиковые бутыли, я закопал их по принципу звезды. Зная об одном можно было вычислить и все остальные, сделав пятьдесят шагов звездой. Сделав некоторые запасы фруктов и воды, я скрылся в своем бунгало. Целыми днями я теперь пялился в бинокль на море, держа под рукой заряженный автомат. На третий день наблюдения я увидел, как к острову подплыло два баркаса. На каждом было не мене десяти пиратов, которые были вооружены до самых зубов. Для одного меня двадцать человек это было, пожалуй, многовато, но я был спокоен. В зарослях острова я был в безопасности. Этот райский уголок стал для меня настоящим домом, и теперь я должен был отстоять свою находку и свою новую родину. Спрятавшись в чаще, я стал наблюдать за пришельцами через прицел автомата. Корсары не спешили прочесывать остров. Они что– то кричали, махали руками, ругались, но ближе кромки моря идти боялись, и это было мне на руку. Разбившись на группы, они двинулись в противоположные стороны, прочесывая прибрежную полосу. Я видел, как одна из групп наткнулась на обломки своего баркаса. Немного постояв, флибустьеры поковырялись в остатках судна. Им удалось что– то найти, что указывало на принадлежность к их баркасу. Корсары стали разглядывать находку и после недолгих дебатов они повернули в ту сторону, куда ушла вторая группа. Я, словно манжурский кот бесшумно следовал по пятам. Я пригибался, полз на карачках, а где и по– пластунски, но я ни на секунду не упускал морских бандитов из вида. Второй группе повезло больше. Им удалось найти выброшенный на берег труп своего коллеги, которого я, к сожалению не заметил. Вероятно, волны выбросили его чуть позже, чем я прочесал пляж. Притащив покойника к месту сбора, обе группы о чем — то долго спорили, после чего завернув покойника в черный пластиковый пакет, они погрузили его на один из катеров. Усевшись на свои баркасы, пираты направили их в открытое море и уже через несколько минут скрылись за кромкой горизонта. В ту секунду я почувствовал, как с моих плеч свалилась целая гора. Облегченно вздохнув, я не спеша вернулся в свое бунгало, торжествуя маленькую победу. Я молил бога, что мне не пришлось стрелять в людей, которые мне пока ничего плохого не сделали и Бог видно услышал мои молитвы.

— А гости то наши тю– тю — уплыли, — сказал я Алисе, которая непринужденно сидела в шезлонге. –Эх, жаль, что ты ни хрена не умеешь говорить, так бы мы сейчас с тобой пообщались о вечном– о любви.