Бесплатный фрагмент - Покупай и выбрасывай

Страстью мир связан. Страстью же он и освобождается

Хеваджра-тантра

Глава I. Покупай и выбрасывай

У Артура Ишнаева есть подземный сейф, в котором он хранит деньги «налом». Это достаточно большой сейф. Потому что, когда ты покупаешь сейф, то уже примерно представляешь, какого он должен быть размера, чтобы в него поместились все наличные и осталось немного места. К слову, одна стодолларовая купюра весит один грамм. Один миллион долларов — десять килограмм. 100 миллионов — это уже тонна.

Когда у тебя есть тонны наличных денег, следует подумать не только о сейфе, но и о том, в какой земле такой сейф разместить. Для подземного бункера не подойдут мягкие равнинные почвы, также не подходят горные почвы со следами смыва или переотложения. Нужна грубая магматическая порода, без осадочных и, конечно, без глины. Лучше всего бункер с сейфом разместить внутри скалы в районах, где горы еще молодые, например, на Кавказе.

Как оказалось, в Сочи работает целая бригада подрывников, которые могут относительно безопасно и без лишней огласки снести кусок скалы. Спрос рождает предложение. После олимпиады 14 года появился целый район, в котором, как грибочки, на скалах взошли многоуровневые дома с видом на море и скоростной трассой до горнолыжного курорта. Ажиотаж на услуги подрывников продолжился и во времена пандемий и лишь после немного поутих, а цена опустилась до вполне разумной. Работу они сделали качественно и относительно тихо. Настолько тихо, насколько это возможно, когда мы говорим о взрывании гор.

Сверху сейфа Артур Ишнаев постелил бронепластину в 60 см толщиной и построил гараж для инкассаторской машины размером с автобус, а точнее, для бабловоза Tresor с 4 осями на базе шасси военного автомобиля. К гаражу пристроил студию с оборудованной кухней, три спальни, две ванные комнаты и кабинет. Справа от дома появилась терраса с небольшой и тщательно замаскированной антенной для спутниковой связи, рядом мангал и стол на шесть персон на деревянной веранде. Так сейф замаскировался под дом.

В первую весну тающие снега перемыли щебневую подъездную дорогу, ее пришлось отсыпать заново и подвести к дому бетонно-асфальтовую конструкцию в одну широкую полосу. Артура заверили: она способна выдержать вес не только тяжелого бронированного бабловоза Tresor, но и двух охраняющих его тяжелых танков Армата, плюс бронированную машину пехоты БМП К-21, если это понадобится. Артур на самом деле думал взять в аренду пару танков, машину пехоты и саму пехоту, пока не познакомился с соседом.

Соседа Артура — Сашу, мультимиллионера из Омска, внесли в санкционный список США, Европа, Китай и вся остальная часть мира. Но родина приютила. Его дом в трех километрах по этой же дороге, но выше на 40 метров. А выше — значит, статусней. Так считают все обитатели гор. К дому Саши ведет двухполосная магистраль, перемежающаяся красивыми мостами через ручьи. Уклон ровной, как железнодорожное полотно, дороги в один градус, чтобы он мог спускаться на Ламборджини. У Сашки тоже есть подземный сейф. То, что в него не влезло, Саша хранит в коллекционных автомобилях.

Надо держаться вместе, сказал ему Саша во время первого знакомства. Ему пришлось оставить Ламборджини на дороге и доехать в «гелике» охраны — позорно сильные перепады уклонов к дому Артура.

— Гараж у тебя здоровенный, — оценил сосед. — Надо машинами заставить, а то палево. Я свои с Европы и Китая перевез. Хотя одну лапочку 72 года не успел. Так и стоит скучает конфискованная. А мож, какой алкаш на ней рассекает?

Саша прогулялся по дому, хотя Артур не приглашал его. Они были разных формаций. Первый воплощал недра: немолодой, облысевший и жирный с такими глазками, которые трогают все, что им нравится, пока его рот занят оскорблениями в сторону своих слуг. Артур, напротив, из цифровой среды: сдержан, интеллигентен, своей сухостью на грани субтильности похож на анатомический атлас. Обманчивое впечатление о его мягкотелости улетучивается, когда Артур кладет свою руку на собеседника и немного сжимает ее. Мужчины и женщины должны вступать в постоянный кинестетический контакт. Как отстраненный от эксперимента ученый, он наблюдает реакцию на медленное сжатие своих узловатых пальцев. Шеи, запястья, предплечья чужих людей сминаются до гематом в верхнем эпидермисе и легких повреждений мышечных тканей. Это не выглядит, не представляется и не является нормальным. Некоторые выходят с позиции силы, некоторые с позиции жертвы, но отношение к Артуру меняется у всех.

Глазки Саши загорелись при виде случайно не запертой двери кабинета и столика с алкоголем, заманчивые бутылочки поблескивали на холодном свету. Артур остановил уже рванувшего в кабинет олигарха, взяв за мягкое и податливое плечо. Светлая сорочка в полоску смялась под жесткими, натренированными теннисными мячами пальцами.

— Эй, ты чего, вообще охренел! — взвыл Саша, отбил руку с плеча, но и траекторию своего движения изменил к выходу.

Такую улыбку Артура используют, когда отбирают конфеты у младенцев. Ее же добавляют в напитки. Вопрос с двумя танками для охраны сейфа снят — тут не заморачиваются.

Пока его жена чилила на очередном санаторном карантине красоты, Артур пользовался своим кабинетом по три, а иногда и по четыре раза. Там он садился за компьютер и, не торопясь, проходил свой поведенческий скрипт, ритуальный акт, многочасовое путешествие в бездну. Иногда прерывался налить алкоголь, фыркал, что наливает его сам себе, но пил. Он мог обойтись одной пиццей в день. Потому что, если начинал, то не мог остановиться целые сутки, и тут было уже не до еды. Он пролистывал, выбирал, смотрел, потом нажимал назад, открывал снова, затем просто оставлял центральную страницу и открывал по десять-двадцать вкладок, даже не просматривая их: выбор и возможность выбора, ощущение, что где-то есть еще круче и до него нужно долистать — вот что заводило его больше всего. И это несмотря на то, что он прекрасно осознавал, что «круче» уже могло остаться позади. Артур продолжал листать, еще и еще. Новые вкладки. Теперь непросмотренных больше ста.

Часов в пять утра он остановится, чтобы пару часов поспать, немного протрезветь и вернуться к открытым вкладкам. Потому что ему нужны наркотики. Самые лучшие, самые новые, по лучшей цене. До обеда он просматривает то, что выбрал. Сто вкладок — сто разных весов, для люмпенов и для знати. Элитные и вводящие в кому. Но он всегда останавливается на кокосовых леденцах. Каждый раз. Он берет их, чтобы взбодриться, чтобы были силы выбирать дальше, найти самое лучшее.

Но даже с кокосовыми требуется решение. И тогда еще десять вкладок. Еще несколько часов, чтобы просмотреть все города поблизости. И вот, когда он определяется, по телу пробегают приятные мурашки от адреналиновой волны. Сейчас Артур будет совершать кое-что опасное.

Раньше он выбирал закладки. Он мог купить два билета бизнес-класса до Москвы и обратно, только для того, чтобы съездить в пригород, заглянуть под лавку или сточную трубу гаражного комплекса. Сами наркотики его мало интересовали — он пробовал и выбрасывал их, как продукт ненадлежащего качества. Важен был кайф выбора, адреналин, маленькое задание, за выполнение которого полагался еще один кайф. А главное — адреналин, ведь можно попасться. И все это, пока жена была на санаторной реабилитации.

— Дорогой, ты дома? — кричала она, начиная с гаража, потом проходила по всем комнатам и в последнюю очередь заглядывала в кабинет.

— Дорогой, ты дома? Где ты? Я вернулась.

Волна тошноты от разочарования поднимется вверх по рубашке хьюго босс до самого воротника. У нее будут новые скулы, или губы, или лоб, она уменьшит или увеличит грудь, сделает ноги длиннее или прилепит себе новую жопу. Он, конечно, удивится, начнется медовый месяц со старой новой женой, которая на 80% состоит из силикона и только на 1% из мозгов. Однако даже в прибрежном баре он будет думать только о том, что оставил сейф и жена почувствует, что надоела.

— Ну Масиииик… — будет протяжно тянуть она.

Когда тебе придумывает нежную кличку жена-робот, перестаешь хотеть быть нежным. И тогда колокольный звон из ее пустой головы разносится на все побережье и она снова уезжает на операции с периодом восстановления от трех месяцев до пяти. А Артур заходится в паранойе, возвращается на гору, спускается в подвал и сидит всю ночь у дверей сейфа с пистолетом. Уже потом, через неделю или две, эти выходки кажутся смешными, но он на всякий случай выбрасывает кокосовые, весом в полкилограмма, и едет в Москву к знакомому генералу ФСБ. Тот знает, что у Артура есть миллиончик-другой, но не больше. Все-таки в такие суммы, как тонны бабла, поверить сложно. Артур ведь в недра не умеет, за строительством тоже не замечен, тогда откуда?

С Москвы Артур возвращается на базу и несколько недель сидит ровно. Его сейф сначала теплый. Он просто греет попу. Затем металл нагревается докрасна и Артур, не выдерживая, запрыгивает в кабинет, закрывает двери и уходит в раж. Ближе к утру он, наконец, выбирает кокосовые леденцы. Здесь, на побережье.

Задание такое — прибыть на точку, найти нужный подвал и под присмотром «киперов» взять довольно весомый пакет. Гарантия качества — сто процентов. Гарантия анонимности — сто процентов. Безопасность сделки — сто процентов.

Тем временем где-то далеко, в одном из тех кабинетов, на дверях которых не ставят никаких обозначений, на столе лежит папка «Артур Ишнаев». Она выделена из десятка других, полностью просмотрена, взвешена и лежит отдельно, а означает это только одно. Решение по Артуру принято. Решение принято и по сейфу определенного размера, и даже по жене Артура, состоящей на 80% из силикона.

Артур спускается в гараж, выбирает одну из своих машин — черный, непримечательный, но быстрый мерседес, скручивает с него номера и спускается на тачке в город. Узкие дороги ведут его вдоль «олимпийских» незаселенных районов, слишком далеко от моря, чтобы стать привлекательным местом для туристов.

Местное население появляется только у старых одноэтажных домов с высокими заборами из сайдинга, жести или чего придется. Квадратные метры участков тщательно скрыты от трассы и напоминают небольшие убежища с табличками «Свободно» или «Сдается комната». Чем ближе к морю, тем больше транспорта на дорогах. Корейский автопром разряжают бронетранспортеры Росгвардии с красной полоской на борту.

Пора бы им переименоваться в «Кто больше платит, того и гвардия», Артур на всякий случай держит номер одного из местных полковников в быстрых звонках телефона. И тем не менее адреналин будоражит кровь. Старенькая вольво темно-зеленого цвета не отстает уже три поворота, держится ровно за два автомобиля. Артур на всякий случай делает круг за одним из городских маршрутных автобусов. Хвост падает. Но адреналин не отпускает. По радио играет что-то из старого кокосового рэпа, о сиськах, пенисах и деньгах, Артур не разбирает текст, помнит только, что у автора татуировки под глазами.

Гигантский олимпийский стадион «Фишт» выглядит инородно, будто фантазия о приземлившемся корабле другой, более развитой цивилизации. Артур каждый раз отвлекается на него. На трассе в сторону абхазской границы видно море пустых выцветших панелек в олимпийских деревнях, другой, уже пустой, разваливающийся стадион и полную жизни маленьких хозяйств деревню, собранную в кучку, жмущуюся друг к другу, подальше от пустоты.

100 метров до цели. Артур сворачивает в советский панельный сектор. Перемещается к гаражному кооперативу. Машину лучше бросить. Пройти немного вглубь — здесь лабиринт из кирпичных длинных сооружений с окрашенными воротами. Где-то они открыты и мужики выглядывают на чужака. Вот оно, адреналиновое ощущение квеста — а если спросят, что тут делаю? Что я тут делаю? Смартфон говорит, нужна ржавая дверь с номером 64. А в этом закоулке только до 46 и тупик. Артур возвращается обратно. Мужики бросают свои дела и выходят посмотреть. Белая рубашка хьюго босс, солнце выходит в зенит. Где-то здесь дожидается царевна-лягушка, которую нужно забрать из болота в нормальный мир и уже там как следует лизнуть.

В одном из гаражных проулков застыла бабка. Новая модель, с датчиками движения и тепловизорами. Фактура пожилая, не русская, лицо вытянутое, как старый темный сморщенный финик. Реагирует мгновенно. Куда, говорит, ты пошел? Да мне быстро, отвечает Артур. Так ведь быстро, говорит бабка, никогда не бывает. Ты в подвал, что ли? Не ходи туда, мальчик. Давай я тебе лучше нормальной муки дам, а ты не ходи туда. Там етит твою, иди сюда. Иди сюда, поближе. Конченые там. Понял? А я-то глазами вижу, что ты не дрочила какой. И протягивает распечатанный пластиковый пакетик с нормальной такой рассыпчатой мукой. Артур, конечно, тут же пробует ее. Сначала с одного пальца, потом с другого.

— Спасибо, конечно, бабушка. Но леденцы какие-то странные. Тебя попросили, что ли, встретить?

А бабушка уже ведет его глубже вдоль крашеных в серебрянку дверей, куда-то то ли в погреб кооперативный, то ли на склад, а контрольный один стоит, видать, бабкин программист, провожает глазками и видит, что его уже прет. Так видит, что Артуру самому видно, как его прет. Бабка не спускается с ним в подвал, только финик свой беззубый в слово сжевывает тонкими потрескавшимися губами, не шали, говорит. Посмотри, чевой там, и назад выползай.

Сюр какой-то. И где мой пакет? Разгоняет, как будто не кокосовый леденец, а феррари пятьсот лошадей. Бабка отожгла, конечно. Лестница какая-то у них странная. Убиться можно. Здесь несколько ниш, темных ниш и плотная ширма-блэкаут на стене. Все это очень жутко. Хорошо, что охрана стоит.

Стоит из пары монолитных головорезов, с помощью тусклого света вписанных тенями в краснокирпичную стену. Молча, без уважения показывают на нишу. Артур опускает туда руку и достает белый пакет, обмотанный крест-накрест серебряным скотчем. Будто слиток.

Когда суммы большие, всегда есть наблюдатели. Они могут быть скрытыми, могут быть явными. Зачастую столько, сколько Артур, забирают ретейлеры среднего пошиба, чтобы раскидать малым, чтобы те в свою очередь размешали все с мелом и еще каким дерьмом и наварили свои крохи. Артур знает, как устроен этот бизнес. Кивает киперам. Кроме них здесь есть еще кто-то. Чтобы подстраховаться, он заглядывает за ширму. Впереди длинный коридор с множеством ниш, как будто БДСМ-бордель. Только в борделе не бывает больших мерцающих серверных шкафов и плотных скруток проводов из-за дверей. Дорогая оптика, дублирующие кабеля, высокоскоростное соединение. Очень. Такие используются на крупных объектах для передачи очень больших пакетов реципиентам на другом конце. Например, пакетов с детализированным 3D-пространством. Настолько детализированным, что оно почти неотличимо от реальности. И когда успели? Прошло всего несколько лет, как он пропал. Что там бабка говорила про дрочил?

Не попасть под ее сенсоры, проскочить вдоль стены за спиной. Авоську со слитком в бардачок, машину в переулок, поставить номера. Руки пачкаются, он вытирает их о кожу соседнего сиденья. Потом думает: и что, как оттирать теперь? Суетится, ищет, чем оттереть, еще больше размазывает, рука вся грязная. Смотрит по зеркалам дорогой тачки. Счастливый, как туземец, которым подтерся бог.

Что ты чувствуешь, Артур Ишнаев? Что ты чувствуешь на стремительной автостраде, на повороте к огромной горе, закрывающей небо, на пустом серпантине в красивейшем лесу, когда неожиданно выныриваешь и справа открывается бесконечное спокойное Черное море? О чем ты думаешь, когда видишь у своего дома два припаркованных геленвагена и вроде бы каких-то бандитов? Они стоят, окружив здание, а в руках автоматы Калашникова. Ты думаешь: однозначно, с ними можно договориться. Или это думают кокосовые леденцы, которые ты потягиваешь через трубочку.

Нет, серьезно. Это переговоры? Что они делают возле моего дома? Как отследили? По покупке? Это невозможно. Они знают про сейф? Если они возле дома, то они знают про сейф. Это точно не переговоры? Может, сосед новый? Да какой нахер сосед с калашами? Саша сдал? Или фсбэшник?

Пиздец. Пиздец. Пиздец. Как лошади на карусели, перед Артуром закрутились разноцветные, в основном, конечно, кроваво-красные слова.

А потом зазвонил телефон. Номер не определен — не кавказский, не русский, а просто не определен. Он взял трубку, и тут же незамедлительно последовали инструкции:

— Артур. Первое, что ты должен сделать, — это сдать назад. В прямом смысле. У тебя тачка на палке? Тогда отожми сцепление, включай заднюю и уезжай с подьездной дороги задом. Разворачиваться нет времени. Они откроют огонь.

Несколько автоматных очередей покосили молодые хвойные деревья. Впереди осыпались ветки. Несколько пуль попало в машину. Это не переговоры.

На полной скорости Артур вылетает задом на дорогу, в полицейском развороте крутит авто и по газам. Над серебряными скалами слева нависают изумрудные деревья, и солнце дробит, будто добытую в Африке драгоценность, на блики, тени и отраженья и рассыпает их на дорогу. Для Артура они сливаются в скоростной стробоскоп, как блоха, он несется по зебре.

— На тебя вышли довольно могущественные люди, — продолжает голос. — Остались здесь после последних боевых действий. Они мирные, но только если знают, как у них говорят, расклады. Если они не знают, кто вы, а даже если они и узнают, кто вы, Артур, то для них вы все равно никто. Вот тогда они отрезают уши. Уши вам не нужны, чтобы рассказать пароль от сейфа. Правда?

Артур водит очень быстро и очень точно соображает:

— Вы от Гены, что ли? Неужели и Гена сгодился? Даром что в погонах. Ни про какой сейф не знаю, но эти головорезы в меня уже стреляли.

— Я не от Гены, — говорит голос, — но он дал ваш номер, Артур. Да и не только он. Вас рекомендовали. Так что в Сочи я прилетел за вами. И предупреждая следующий вопрос — я осматривал вашу территорию с боевого дрона, пока не увидел, как возле дома проводится довольно бездарная операция этих чрезвычайно опасных людей. Подъезжайте к гостинице «Родина», Артур. Здесь мои люди, тут безопасно. Я расскажу вам, что делать.

— Это где? Ладно, погуглю.

— Ты не знаешь, где «Родина», Артур?

— …

— …

— А, погоди, гранд-отель? Даже у меня нет столько денег.

— Родина может быть дорогой, на то она и родина, — голос вышел со сцены в кулисы и смачно рассмеялся, уже забывая свою роль, а затем его владелец положил трубку и Артур остался со скоростью наедине.

Посетители делятся на два типа. Те, кто что-то из себя представляет, идут в кабинет по одному. Уверенные в себе мужчины — министры, топ-менеджеры, олигархи, генералы — пересекают гигантскую приемную, не обращая внимания на обилие древнегреческого антиквариата и мебель, к которой Софи мысленно начала себя относить. Вторые посетители идут в составе многолюдных делегаций. Они ничего не решают и в ожидании приема разбредаются по залу среди предметов роскоши со счастливыми огоньками причастности к чему-то баснословно дорогому. Между двумя античными вазами и гобеленом они замечают Софи и разглядывают ее, будто она экспонат, оставленный здесь испытывать непрерывное унижение их взглядов и стыд. Они узнавали ее, и из той информации, что имели, делали вывод, что она тут за деньги. Софи это понимала.

Рыбное блюдо III века до нашей эры, расписанное морской вазописью, слева искусная ваза «Кратос» с ручками. На ней изображена женщина с мечом. В ногах лежат волки. Это я, решила Софи в свой первый визит, но теперь уже не была так уверена и чувствовала себя, скорее, рыбой.

Она ждала несколько недель. Приходила каждый день к 9 утра и сидела на одном и том же месте. Ее старшая двоюродная сестра Ани, самый младший Его ребенок, постоянно, буквально каждый день уговаривала Софи сдаться. Она шептала, что ничего не получится. Это не ее роль. Ани плакала, когда приезжала вечером, чтобы подвезти Софи домой. Ее мальчики грустили, когда смотрели в глаза, но Софи не сдавалась. Восточная политика требует выдержки.

Софи знала, почему так получилось. Конкретно в том, что ее не принимали, виновата она сама и еще один стартап, разработавший и выпустивший приложение в эпл сторе 6 октября 2010 года. В апреле 2012 года приложение вышло на андроиде и было скачано за сутки более миллиона раз. В этом же месяце стартап с потрохами купил фейсбук. На тот момент самая дорогая сделка в айти умещалась в один миллиард долларов. Сущие копейки сейчас, ведь приложение изменило интернет, телефоны, мировую культуру, бизнес и еще жизнь Софи — сверхпопулярной инстаграм-модели и доктора диванной психологии по совместительству. Вот почему ее дядя сидит за закрытыми дверями. Он не хочет, чтобы женская половина его семьи выставляла свои фотографии для девятнадцатимиллионной аудитории. Даже когда это полезно для крошечного, по Его меркам, бизнеса.

Если ты родился красивым, то у тебя есть власть над людьми. Инстаграм действует, как лунная призма, увеличивая силу власти красоты в миллионы раз, взамен требуя только одного — бесконечной преданности в пожизненном заключении внутри цифровой матрицы камеры.

Шла вторая неделя. Делегации приходили и уходили. Вазы стояли на месте. Софи стала брать с собой не только обед, но и перекус из «Здрасти-мордасти», аутентичного, но полузаброшенного кафе чуть в глубине квартала.

Нежная девочка Ани плакала все больше, ее дети хмурились, но большие двери из цельного массива с фигурными изображениями обнаженных дев, что как-то странно гармонировало с античным наполнением зала, не открывались. Что ж, думает Софи, на то я и мудрая, что терпеливая. Жаль, время уходит.

Всем хочется сладкой, недоступной, притягательной жизни класса люкс. Даже после пандемий. Особенно после них, когда, показывая красный пропуск о наличии антител, ведь дорогую плазму с ними залили только вчера, ты можешь путешествовать, садиться за столик напротив, подвисать в одиноком баре над стойкой в американском мегаполисе, пить кофе в Венеции, улыбаясь официанту без маски. Всем хочется гигантских бассейнов без бортиков в экзотической стране и напитков, что пьются рядом с красивыми кубинскими женщинами. Но если этого нет, то на кухне с забитой раковиной и грязной посудой, на кухне, где печь не чистилась уже лет десять, на довольно засранной кухне, где постоянно орет ребенок, можно открыть приложение. Софи давала возможность путешествовать в инстаграме, она отвечала, как можно выбраться из этой крошечной кухни, как можно заново полюбить мужа, как перестать испытывать ненависть к ребенку, что любит лепить лепешки из своих фекалий и накладывать из них башенки. Хотя Софи никогда, никогда не была там, но, продавая свою жизнь за баснословные деньги, она действительно иногда помогала советами, будто могла настолько погрузиться в эту жизнь, что доставала некоторых со дна.

Инстаграмы, ютубы, тиктоки — это не только ее, но и жизнь целого персонального штата. Кроме обычного набора из сторитейлера с образованием клинического психолога, парочки спичрайтеров, оператора-монтажера, мейкаперши, ретушера, фотографов и принеси-подай инстаграм-жопокачек, Софи наняла имиджмейкера впечатлений, который прокладывал актуальные страны, тренды на развлечения и знакомства для фотографий через жизнь медиапринцессы.

Однажды он смог провести Софи к эмиратскому принцу. Ее наемный сотрудник купил информацию о том, что молодой парень питает слабость к женщинам с ростом ровно 165 сантиметров, с крутыми бедрами, узкой талией и восточной поволокой в глазах. После обмена любезностями на чистом английском и немного французском, после бокала шампанского и довольно крепкого кальяна на крыше посольства Софи и принц посетили питомник. Там и произошло незапланированное чудо — вылупление очень редких соколят. Шейх плакал. Одного соколенка назвали Петя. Раз в год ровно в день встречи принц присылает Софи в директ инстаграма селфи с соколенком. Петя оказался девочкой.

Теперь это и все, что есть в телефоне, ничего не стоит. Людям нужны новые игрушки. Софи достает смартфон, открывает приложение. Заходит в меню «редактировать профиль», переходит на нужную страницу.

Почти двадцать миллионов подписчиков, Софи. Они делятся своими мнениями в комментариях, оставляют свои сердечки. Сотни тысяч из них тебя любят и защищают от набегов хейтеров. Они защищают тебя даже в Москве, когда ты приходишь в ресторан и кто-нибудь неаккуратный хочет залезть в зону комфорта. Тогда подписчицы, оказавшиеся рядом и зачастую еще и прошедшие курс Софи, просто останавливают социальную грязнулю, дают отпор, а потом сдержанно кивают принцессе и уходят обратно за столик, наполненные энергией.

В поле ввода на обязательный вопрос «Почему вы удаляете свой аккаунт?» Софи отвечает самым популярным ответом для своего региона, состоящим из трех букв. Постукивает ногтем по черному экрану, пока приложение думает.

— Всё!!! — кричит Софи, — я удалила!

Толстые двери в кабинет дяди отворяются с величественным скрежетом. Несколько недель в плену античности, во времени нигде, чтобы продумать план прохода за эти двери, усомниться в нем и, наконец, воскреснуть из отчаянья. Несколько недель среди карикатурных богов, чтобы предстать перед богом настоящим. Ты держал меня в плену, и я Тебе благодарна.

Софи грациозно проплыла в двери. Отгораживая мир прошлого от настоящего, они закрываются со скрипом. Что там, за ними, можно только гадать.

— Здравствуй, дядя.

— Здравствуй, Софи. Какую историю ты принесла мне? Я найду для тебя столько времени, сколько ты пожелаешь говорить со мной. Сейчас нам подадут кофе.

— Дядя. Почти три тысячи лет назад жила богатая девушка Элиса. Но ее мужа убили, и тогда она бежала от богатства, чтобы те, кто хотел завладеть им, не убили ее. На Кипре она украла 80 женщин и отправилась в то место, которое больше не существует — на край Земли. Достигнув места, где дальше ничего нет, она остановилась. Ее прозвали Дидорой, проделавшей долгий путь.

— Ты про эту Дидору, Софи. Хорошо, продолжай.

— У местного царя она купила землю — столько, сколько покроет воловья шкура. Порезав ее на лоскуты, она объяла целый холм по кругу. На этом месте был построен Карфаген. Но зачем нужны 80 женщин, которых она украла, дядя?

— Чтобы заманивать мужчин из Тира, Софи.

— У меня есть 80 женщин. По курсу это десятки миллионов одиноких девушек, готовых создать новый Карфаген. И я знаю место, где еще ничего нет.

— Ты ждешь, что я дам тебе целую шкуру, Софи?

— Дядя, вы создали город, в который никто не придет. У вас есть инфраструктура, но нет людей. У вас есть технология, но нет продукта. У вас есть экосистема, но нет культуры. Я знаю, вы вложили личные средства, дядя. Миллиарды.

— Значит, ты хочешь получить вычислительные мощности «Рынка»? Ты думаешь, Марик тебе отдаст их так просто? Хаха, вижу, вижу твои глаза. Нет, Софи, я не властен над ним. Пока «Рынок» у Марика, ему принадлежит весь мир.

— Дядя, внутри Цитадели идет исследование на людях — мой неинвазивный интерфейс переносит в виртуальную реальность, и эта реальность людям нужней. Та же компания «Цитадель», она главный инвестор «Рынка»…

— И это ничего не значит, ничего, кроме денег, Софи. Неужели Запад так затмил твой разум?

— Я не знаю, что сказать, дядя. Поэтому я готова слушать.

— Так слушай, Софи! Слушай каждого и узнаешь, что случилось с женой Марика. Где главный разработчик архитектуры «Рынка», что стало с его женой и помощником. А главное, кто твой союзник? Это долгая партия, в нее действительно придется сыграть. Так что забудь про деньги, на таком уровне, с таким положением это лишь деталь. А теперь давай выпьем кофе, Софи. Слишком уж долго я тебя ждал. А кофе несут и того дольше.

++++

Пакет простой полиэтиленовый, очень плотный. Такие продаются в Икее. Сверху зиплок, закрывается плотно, подходит для сыпучих материалов. Все это обернуто металлическим скотчем крест-накрест. Внутри белый, чуть кристаллический порошок с общей дисперсией мельче муки. По весу даже не килограмм. Хотя должен быть больше. На местном жаргоне вещество называют «кокосовые леденцы». Иногда от леденцов так сильно немеет носоглотка, что легко можно подхватить простуду. Иногда не чувствуешь, что чай действительно горячий, иногда забываешь про лед в коктейлях, потому что это не важно, когда как бы приподнят над землей. Артур залазит в пакет целиком и опыляет ноздри так, что, поперхнувшись, выдыхает в пакет и мука взлетает ему на лицо. Собирает ладонью с лица, как котик, и лижет лапу.

Жжет пиздец. Слезы текут. Нет, это точно не нормальные кокосовые леденцы. Что-то там есть такое, что рассыпает сюр вокруг. Набрасывает вранье сверху, как текстуру, заливку, засовывает реальное в пододеяльник. Пакет в бардачок. Артур смотрит в зеркало, вытирает нос грязной рукой. На щеке остается грязный след. Вторая щека со следами пудры. Блин. Блин. Блин.

Территория гранд-отеля «Родина» размером с Люксембург. Пляж огорожен. В море стоит боевой корабль, охраняющий границы от тех, кто решит заплыть на лодке. В небе едва различимой точкой кружит дрон с высокоточным оружием. Артур входит на территорию. Шагает вдоль кипарисов и ровно зеленого газона. На развилке к белеющему гранд-отелю и в зеленеющий парк его ловят под руку.

— Артур, рад с вами познакомиться. Меня зовут Вадим. Мы разговаривали по телефону. Рад, что вы живы и невредимы. Ой. Что тут у нас? — он проводит пальцем по белой щеке Артура, пробует на вкус, — леденцы? Мои любимые.

Он как будто мгновенно пьянеет и из собранного немолодого мужчины с небольшим животиком превращается в развязного повесу. Щеки с небольшими отметинами псориаза, под глазами татуировки-надписи. Черные прямые волосы в каре отутюжены и заламинированы, из них торчат кончики ушей. Небольшие голубые глаза бегают во все стороны. Он берет наушник, закрывает им одно ухо:

— Да, я думаю, у них могут быть вертолеты. Обеспечьте прикрытие с воздуха. Артур, дорогой, смотрите. Да я не тебе, пельмень! — он достает военный, укрепленный кевларом планшет.

Черно-белая съемка ведется с дрона. Артур с трудом узнает очертания своего дома. На парковке черные коробочки-автомобили. Несколько темных фигур на белой крыше. По подъездной дороге к дому приближается танк, за броней прячется отряд. Танк останавливается. Автомобили взрываются белыми вспышками, левая часть дома обрушивается вниз.

— Аккуратней! — кричит Вадим, — гараж не должен рухнуть, разгребать сами будете. По второму каналу сводка, боевой вертолет группировки поднялся с базы, — он поворачивается к Артуру:

— Я вам сейчас объясню, что происходит. Объясню всего одним словом — возможность, — решив, что это произвело достаточное впечатление, он отворачивается, надевает черные очки и смотрит в небо. — Внимание, огонь с воздуха!

На экране планшета появился вертолет. Его прошивает несколько снарядов, и он, как усталый ангел, просто опадает вниз, слева от дома, полностью обрушив за собой террасу. Танк продолжает движение, но люди бросаются врассыпную. По танку ударили из гранатомета. Взрывной волной положило худые березки, а дым снова закрыл все происходящее на подъездной дороге.

— Заканчивайте там, — скомандовал собеседник Артура.

Он отдает очки и планшет огромному парню с угрюмым лицом на яйцеобразной голове без шеи. Тот подобрался почти бесшумно, хотя на вид ему килограмм двести. Один брильянт в ухе на сто карат.

— Это Паша, — говорит мужчина. — Ко мне на службу как-то приходит амбал, мастер спорта по борьбе, армия, стрелковая подготовка, оперативная работа, а я ему говорю, ты сколько срешь? А он — столько-то килограмм. А я говорю, мало. Надо на 200 грамм больше, чем Паша, — и улыбается белыми, очень дорогими зубами.

Артур сразу понял, к чему этот разговор и этот тон. Если снится много дерьма, то будет и много денег. А если про дерьмо говорят, то тут же деньги отжимают.

В тени дует прохладный ветерок, радуются и тихонько жужжат насекомые, где-то вдалеке зовет самку павлин, ему отвечают простые синички. И все это пахнет парком, травой, соленым морем, сливой — то есть южным горячим летом. Под подошвами мягких кроссовок приятно хрустит галька, а солнце уже ушло из зенита. Но Артур все равно покрывается холодным потом. Потому что эти вот люди дергают его из лета обратно, в самое простое бытие, полное лишений.

Лишать, похоже, будут на небольшой площади с расставленными в беспорядочном, а на самом деле в очень красивом порядке белыми скамейками. На скамейках делегация. Точно айти-сектор в чистых нарядах дровосеков и в ухоженных бородах. Рядом точно несколько гладковыбритых чиновников в костюмах Версаче, как у итальянских официантов. Чуть правее стопудово парочка инвесторов в легких тренировочных костюмах — только с корта. Дискуссии не слышно, кажется, они замерли в статическом напряжении, в одной позе, глядя на белую часовню, к которой обращены скамьи. Рядом со статистами падает тень от невероятной голубизны купола и вылитого из золота православного креста.

— Красиво. И трагично, — со все еще с замороженным лицом Артур переваривает то, что будет происходить дальше. Он поворачивается к шоховатому рэперу. — Как, еще раз, тебя зовут?

— Вадим. Меня зовут Вадим.

— Вадим, вы меня сейчас с этим цирком на скамейках разводить или покупать будете?

— Артур, вы не так меня поняли. Я консельери одной очень влиятельной семьи. Вы о ней, конечно, знаете. Так вот, Артур. Вам предложена возможность стать главой перспективного продукта. Это очень похоже на то, чем вы занимались ранее, более того, даже пересекается с этим, — видно, что все, что Вадим говорит, и тон, и слова — это все не он, это его игра в серьезного человека, мол, посмотрите, я еще и так умею, и от этого сюр только нарастает.

Вадим сложил руки лодочкой, будто просит милостыню, и отправил ее к Артуру:

— Нам известно о куче денег, так что можете считать, что вы получили амнистию на нал, спрятанный, как говно в дырке этого сельского туалета, — что-то проявилось сейчас настоящее, но Вадим поперхнулся, так что слюна вылетела на ладонь, которой он хотел прикрыться, и продолжил играть. — Ваши деньги войдут в уставной капитал в виде акций компании. Однако наша заинтересованность, я говорю от лица сами знаете кого, все-таки в вас как в главном разработчике, — ах вот оно что. Его раскрыли. Они знают, кто он на самом деле, и это больше всего не нравится Артуру:

— Я понял, у вас нет архитектуры ни для сбора данных, ни для обработки, ни для обеспечения их безопасности, ни для алгоритмов предложения на их основе, ни для курьерской службы обмена реципиентами внутри сервиса, ни для управления уровнем возбуждения сети, ни для контроля желания, чтобы рынок не пошел по пи, я извиняюсь, зде. А он пойдет, обязательно. Он уже идет туда, откуда родился. Я уже не говорю о блокчейн-алгоритме и сложных архитектурах для квантовых компьютеров. Вы нашли меня, молодцы. И это я все еще не торгуюсь, Вадим!

Артур махнул рукой. Во-первых, подпирали кокосовые леденцы, во-вторых, он уже понял, кто, а главное, что от него хотят, оставалось только убедиться, что это происходит в реальности. Пока он думал, человек с черным каре, пузом и татуировками стал еще серьезнее, как последняя не сбитая кегля в боулинге, как вертолет с ракетами. Он протянул планшет:

— Боевые действия остановлены. Одно слово, Артур, и ваши деньги будут в безопасности.

— Это еще не все, правда?

— Еще один момент, правда. Семья — это традиционный институт. Конкретно эта семья более традиционна, чем какая-либо другая. Люди вне семьи не входят в бизнес на тот высокий уровень, на котором должны оказаться вы. Это своего рода гарантии, вам от семьи и ваши семье.

— Как же я вам нужен-то! — даже сквозь онемевшее лицо видно гнев Артура. — Я уже женат. Разве вы не видите — он крутит пальцем с кольцом.

Они не знают. Его супруга состоит на 80% из силикона. Она заложница больниц красоты с долговременным послеоперационным санаторным уходом, где женщины, словно узники, бродят в белых масках после ринопластики или ментопластики, где отлеживаются после липосакции, или наоборот, увеличения ягодиц и бедер с помощью силикона. Где женщины для удлинения ног ломают кости и долгое время живут в аппарате Илизарова, а сама операция стоит минимум 250 тыс. рублей, и супруга не может провести ее еще раз, потому что введен этический запрет для женщин выше 165, а она уже почти 180. Его жена — высоченная модель — заложница салонов, инъекций ботокса, диспорта, ксеомина и всех новых до конца не проверенных и, может, не вполне законных веществ, которые можно найти в подвале одного из небольших торговых центров на станции Мангво в Сеуле. Его жена, поясницу которой он не видел год и девять месяцев после того, как она вернулась с талией куклы Барби. Жена, которая до, после и во время секса просит выключить свет последние два года, потому что не зарубцевалась до конца. Она на 80% состоит из силикона, если оставить ее одну, она доведет эту цифру до 99%, и только Артур это знает.

— Пойдемте, — говорит канцельери влиятельной семьи, этот черныш, разнесший его дом сначала с танка, а потом с боевого дрона.

Артур с лицом, как застывшая сопля, еще кипит немного, но его гнев резко утихает. Чуть поодаль от делегации мужчин, как мираж в южном мареве, заволновалось непростительно прекрасное море белой воздушной ткани, неотделимое от своей природы, с ее учетом и сшитое, и распределенное на прекрасные круглые бодипозитивные тела девушек. Эти ткани, взгляды, длинные ресницы мог привести в движение даже взмах крыла бабочки, такими легкими и свежими они казались. Навстречу Артуру, покидая свою нежную обитель, выплыло круглое крутобедрое облачко в ультрамодном костюме-комбинезоне-юбке-платье-топе, рост ровно 165 сантиметров.

— Ну, привет, родной, — сказало существо, — меня зовут Софи.

Полновата. Подумал Артур. По сравнению с теми вешалками, которых он выбирал для эскорта, она была полновата. Однако, как и ее круглый зад, взгляд отличала особенная мягкость, как у персикового йогурта. Она подошла к нему, обернула ладонь частью юбки, подняла так, что ее достаточно стройные, пусть и полноватые ножки обнажились, и вытерла его грязную щеку.

— Артур, мы позаботились о ней, — с придыханием произносит Софи и мягко отводит его в сторону от всех.

Она даже какое-то время молчит, не решаясь заговорить, это чувствуется:

— Знаешь, что я испытываю, когда не могу влезть в зеркала, которые используют в небольших прихожих и коридорах? Когда фотограф отходит, потом еще отходит и еще, чтобы меня сфотографировать. Иногда я напоминаю себе грузовую ГАЗель, которая не проезжает под эстакадой. Так вот, это не идет ни в какое сравнение с тем, что чувствовала твоя жена, когда делала селфи, когда в очередной раз оказывалось, что достигнутого результата недостаточно!

— У нее нет инстаграма, Софи.

— Есть, — темные тяжелые прямые волосы остаются на месте, в то время как Софи качает головой. — Только она не смогла выложить туда ни одной фотографии. В ее телефоне память полностью забита селфи. Она делала их по сто-двести штук через каждые полчаса. Это очень острое расстройство личности и ярко выраженный инстаграм-нарциссизм. Артур, мы отправили ее в специальную клинику. Там учатся жить без зеркал. Процент выздоровевших близок к 76%.

Она провела ладонью по его взмокшей спине.

— Ты закончишь тем же, — сухо сказала она, — если не остановишься.

Она даже красива. В той степени, в которой может быть красива девушка, которая пытается наставить на путь истинный. Нет, так не пойдет. Ни с этой делегацией, ни с этим чернышом. У тебя могут разбомбить дом, могут пытаться женить тебя на ватрушке, даже могут угрожать… ладно… про жену имело смысл.

— Отвали, — Артур развернулся и пошел в сторону, откуда пришел, — я не отдам свои деньги.

— Убрать его? — глазки Фагота прыгают туда-сюда, как мелкие воробьи.

Софи не раз замечала за ним подобное возбуждение при видимом отсутствии концентрации. Не то чтобы ей это нравилось, но он решал ее проблемы, попутно устраняя свои и зарабатывая на этом очки.

— Что с твоим преступным формированием?

— Почти закончили.

— Хорошо. Я помогла тебе. Теперь ты помоги мне. Пригляди за ним, окей?

Фагот смотрит на часы и притопывает своей небольшой ножкой:

— Мне нужно лично доложить, Софи… понимаешь. А там еще в Совете Федерации ждут этого отчета, большие люди…

— Вадим, ну что ты за человек такой… хочешь оставить все на меня… ладно, вали. Только забери этих всех отсюда. Что это за свита? Откуда они вообще взялись?

— Моя личная оргия на вечер, не обращай внимания. Они, как брошенные котятки в своем тик-токе. Мяу-мяу дай-дай, дай-дай.

Давно это было, у меня соседку муж бил, и иногда очень сильно. Она ментов вызывала, но они не особо помогали. Она тогда брату позвонила, он вроде тоже на севере где-то жил, в Нижневартовске, он приехал, даже вломил мужу. Но уже как-то поздно было. Сестра кукухой поехала, собаку несколько недель не кормила, а потом на мужа спустила. Собака глотку перегрызла. И все, менты говорят: все норм, несчастный случай. А ничего, что она ему во сне руки связала? Следы остались потом, когда он опухать на третий день начал. Нет, вообще, у нее три собаки было раньше. Но одна в подъезде замерзла, короче. А другая утонула, когда они в дом родителей переехали в деревне. Как собака вообще утонуть может, это же бред какой-то? Ну вот так. Утонула. Она потом с братом вроде шуры-муры крутить начала. Ну он ее и прикончил. Говорят, что собака ей ночью горло хтыщ. И все. Она потом еще стул сгрызла, чтобы хозяйку не есть до конца. Всё, приехали! Дальше не поеду, тут какая-то дыра в асфальте. Всё, выходи, говорю, из машины. Двести рублей нормально будет. Можешь триста, если не жадный. А погоди, у тебя по карте оплата.

Что было дальше, то было на отходняках. Что было дальше, то ни одна история не запоминает и ни в одном фильме это потом не показывают. Сколько бы герои не пили, не баловались кокосом — все вечеринки небожителей проходят весело, а если одинокий персонаж и выходит на террасу небоскреба, то только для того, чтобы случайно встретиться со своей родственной душой. В Голливуде, как и на Олимпе, не бывает отходняков. Там не принято говорить, что после кокосовых леденцов температура повышается в среднем до 39 градусов. Что пустые кишки, как и желудок, скручены в тугой узел на ближайшие сутки. А перед этим так рвет очаг папы Карло, что унитаз — самый преданный зритель внутреннего мира. К вечеру ты начнешь повторять, что главное — продержаться до рассвета. Если продержишься, то ангелы в качестве приза повернутся к тебе голой жопой.

В этих фильмах не дают более бытовые советы, например, как согреть мерзнущие двадцать четыре на семь ноги. Как найти удобное положение, чтобы полежать спокойно хотя бы 3 минуты. Не рассказывают, как пережить все это еще раз, только не в комфортном доме, а в том, что от него осталось. Что даже при таком уровне проблем все равно думаешь о своем члене и что когда-нибудь из-за этого дерьма он не встанет. Что берешь очередной, купленный за немалые деньги пакет и спускаешь его в раскрошенный унитаз. Что так признаешь свою ошибку и не хочешь ее повторять. Что твои отходняки настолько сильные, что от дома ничего не осталось. Пока ты валялся, подняли останки боевого вертолета и левая терраса обвалилась к херам, захватив туда несколько комнат. Дорогу разнесли, стволы поваленных деревьев убирали спецтехникой несколько дней.

Софи нашла Артура в раскладном пляжном кресле на подъезде к едва ли уцелевшему гаражу. Вокруг крах, апофеоз бетона. Оторванный кусок крыши накрывает остальные обломки. Черепица выглядит умытой, так что Софи присаживается на этот кусок.

— Танк? — спрашивает она.

— И тактический беспилотник, — Артур что-то начал искать по карманам, но остановил себя. — А ты племянница?

— Ага. Говорит, тебя спасать надо, — неудобно сидеть, она перекидывает ногу на ногу, так что бедра в облегающих джинсах подрагивают туда и обратно. Она ловит заинтересованный взгляд Артура.

— Ну, как видишь, ремонт не помешает, — подмигивает он ей, она слабо улыбается в ответ:

— Давай, собирай свои три копейки и пошли, хватит умирать тут.

Он снова ищет пачку сигарет по карманам. Начал курить пару дней назад, после того как подняли и увезли вертолет.

— Сейчас пойдем, Софи. Я как раз бабловоз жду. На ваш типа продукт на квантовых движках хватит, — он ставит кавычки бровями, пока прикуривает сигарету.

— А ты, я вижу, размялся в интернете перед встречей.

Она так оделась, что самым замечательным в ее гардеробе оказывается не присутствие предмета одежды, но отсутствие оного — соски торчат из-под белой футболки и такой большой груди, что у Артура пропадают мысли о скором исчезновении либидо. Он все смотрит на нее и пытается показать своим равнодушием, что в целом, в целом-то она обычная. А потом говорит себе, ладно, не веди себя, как мудак, и переворачивает второй лежак, вытряхнув густую серую пыль и бетонную крошку. Софи учтиво садится на краешек рядом.

— Я так понимаю, что без меня вам будет очень сложно не только получить «Рынок», но и адаптировать его архитектуру, — Артур берет ее за плечо и аккуратно, очень нежно сжимает, — поэтому я не хочу много. Забирайте «Рынок» себе. Мне оставьте 100% твоей новой компании «Ви Лав». Идет? А Марика в расход.

Софи не выдает эмоций, только ее мягкое тело сжимается в твердый комок неожиданно сильных мышц у шеи. Артур попробовал сжать пальцы сильней, но даже ему это не удалось. Она проследила его заинтересованный и хитрый взгляд и за полсекунды расслабилась.

— Значит, я правильно все понял, — кивает он и убирает руку.

— Нет. Неправильно.

Она достала телефон и повернула экран к Артуру. Мол, смотри сюда. А он никогда не видел, чтобы у человека в аккаунте инстаграм было 19 миллионов подписчиков. 19 m — вот так просто инстаграм показывает влияние уровня Бог. Просто буковка «m».

Софи поднялась с шезлонга со второй попытки. Села на бетонные крошки, помогая руками, скрутила ноги в полный лотос, выпрямила спину и закрыла глаза. Через минуту она начала раскачиваться туда-сюда и тихо мычать «Ом». Может, леденцы еще не отпустили? Или это нормально, что очень богатые девочки в его разрушенном гараже могут сесть медитировать?

Она медленно подняла руку, прикоснулась к его штанине, и Артур почувствовал. Он почувствовал то, что знают все дети — что ты один на Земле. А Земля большая, и ты находишься на ее поверхности, и до тебя есть дело только тебе самому и твоим родным, которые тебя любят. Крохотная, тихая, но гораздо больше, чем планета по силе гравитации, гораздо больше, потому что любовь так искривляет время, что ее чувствуешь через пять, десять или даже двадцать лет. Давно покинувшие тебя, они снова рядом. Он слышит, как мама просит его выключить интернет, потому что он модемный и нужно позвонить с телефона. Слышит запах свежих опилок и потного отца — он пилил деревья, и теперь нужно их убрать. Чувствует, как рядом мурлычет кошка. И на его глазах выступают слезы, потому что того мальчика уже не вернуть. Его забрала та же непростительная любовь. Он чувствует ее запах в лесу, летом у озера. Он знает, что хочет эту взрослую женщину и она его тоже. Много лет назад. Он чувствует вкус предательства. И он ему нравится.

Софи открыла глаза, дала ему время прийти в себя и затем показала инстаграм: 20 m подписчиков. Она намедитировала себе несколько сотен тысяч аудитории за 10 минут. Софи больше не была напуганным зверьком в развалинах, ее мягкий, как персиковый йогурт, взгляд был искренним:

— Я помогаю людям, — тихо произнесла она, — ты можешь жить в своей ненависти, а можешь позволить мне любить тебя. «Ви лав» — мой продукт, и я дам тебе 10% от стоимости до первого публичного раунда инвестиций в обмен на твою помощь. Считай еще один бабловоз.

Артур хотел взять ее за плечо, но остановился, его глаза алчно заблестели:

— Хорошо, я помогу тебе… и знаешь, я же должен войти в семью и жениться на тебе. Так вот, тебе не обязательно исполнять супружеские обязанности.

— Хэй! — она наклоняется и толкает его, — это было грубо.

— Извини. Вряд ли у нас все будет по-настоящему, — в этот раз ему прилетает еще сильнее.

— Ты даже не пытался, Артур. Все, пойдем уже из этой дыры.

— Не могу. Я и правда жду свой бабловоз. Или ты думаешь, я оставлю тут кучу денег?

Глава II. Темная триада

По вечерам от бывшего советского здания рынка, а теперь дата-центра слышен пугающе равномерный гул в нижнем диапазоне. Чувствуется он не барабанными перепонками, а скорее диафрагмой — как легкое некомфортное сдавливание. Что конкретно и почему сдавливает, ответить сложно, поэтому последние годы местные жители просто обходят рынок стороной, называя место «темным».

Зловещий ореол появился сам собой, а не вследствие каких-то архитектурных особенностей и уж тем более излишеств. Похожее на цирковой шатер, полностью облитое бетоном здание, несмотря на панорамные окна, внутри себя закрыло ценное содержимое в жесткий термопанцирь, а стены с колючей проволокой возникли как бы сами собой, отделив небольшой микрорайон от города. Шедевр советских инженеров — внутри ни стен, ни поддерживающих опор, лишь пустое пространство под высоким куполообразным потолком. В запутанную сеть инженерных коммуникаций, воздуховодов и охлаждающих станций на токсичном газе вплетены километры толстых сверхскоростных кабелей к отдельно стоящим от основного зала коммутаторам. В основном зале под панцирем температура на отметке минус 100 градусов. Это не идеальная температура для сверхпроводников, но абсолютно комфортная для пола бетонного советского «бункера», здание не разрушается и вполне сносно удерживает минус. Еще сорок отрицательных градусов добиваются уже на квантовых процессорах. У Марика, владельца Рынка, есть теория, что это кванты создают сотрясающую пространство вибрацию. Либо, конечно, огромные вентиляторы за зданием, но на сто процентов он не уверен, хоть в большинстве случаев и знает, откуда дует ветер.

Обслуживающий персонал Рынка находится в районе пристройки когда-то мясного отдела. Отдельное административное здание обеспечивает работу серверов и коммуникационного оборудования удаленно, а иногда и аналогово — в специальных термокостюмах, похожих на скафандры. После каждой вылазки в основное помещение Рынка сотрудник награждается премиальной коробкой молока с экологически чистой биофермы Ранчо. Свою корову он может выбрать по номеру и затем понаблюдать в онлайн-режиме: достаточно ли вольготные у нее условия, как часто она жует сено зимой и щипает свежую траву летом. Камера закреплена на ошейнике с колокольчиком. Особой популярностью пользуется Зорька — КРС голштинской породы. Зорька практически монополист в поставках молока для обслуживающего Рынок штата.

Также на Ранчо выращиваются экологически чистые овощи на грядках и навозных кучах. Навоз, кстати, производится здесь же. Везде стоят камеры, транслирующие в онлайн-режиме полный цикл производства. Даже навоза. У пользователей, покупающих продукцию значительно дороже магазинной, должна быть и такая привилегия. Когда у тебя нет сомнений в продукте, у тебя нет сомнений и в своем будущем. На этом островке реальности и плавает Ранчо, равно удаленное от всех, кто ему может повредить. Собственная финансовая криптосистема «Рик» сама регулирует свой курс относительно спроса и предложения и легко обменивается на любые фиатные деньги. Единица измерения — один огурчик.

Весь трафик с Ранчо, с каждой коровки, каждой камеры и каждой блокчейн-операции хранится на Рынке, и более того, даже само Ранчо принадлежит тем же людям, что владеют Рынком, то есть Марику и первому разработчику — Этери. Основной инвестор, Цитадель, не лезет во внутренние дела Рынка и уж тем более Ранчо, так как все постепенно богатеют, продавая вычислительные мощности огромной квантовой машины и шифрованные квантовые хранилища практически всем банкам мира и государствам. Они уверены в продукте, а значит, уверены в будущем.

Когда случается сбой, Зорька пасется на лугу с другими коровами и щипает свежую теплую траву. Его потом назовут сбоем нулевого дня, во-первых, потому что самому крупному сбою нужно название, это важно для самих сотрудников, и уже во-вторых, оттого, что этот сбой произошел и мгновенно исчез, то есть локализовался там, где ничего нет. Разработчики начинают отсчет с нуля. Даже когда рассчитывают дни отпуска. Сбой там и произошел. В нуле.

Они, конечно, действуют по протоколу. Старший инженер надевает скафандр, проходит через систему шлюза А13Б4 с очень мощным тепловым ветрообогревателем, способным за 60 секунд поднять температуру в шлюзовой камере с минус 100 градусов до плюс 15 по Цельсию. Следом за ним выходит тимлид, а затем и руководитель всей службы. Они мгновенно докладывают главному инженеру о том, что с железом всё в порядке. Визуальный осмотр подтверждает это. Весь «день ноль» все службы Рынка проведут в экстренном режиме. Ворота будут закрыты, а охрана усилена. В небо поднимется патрульный беспилотник, а часть данных Рынка закроют «щитом Фарадея». Зорька же, будто предчувствуя, дает в этот день рекордное количество надоя.

Если уверен в продукте, то уверен и в будущем. Так думает и Марик, для которого «день ноль» еще не наступил. Ему необходимо появляться там, где молодое, но находящееся у власти достаточно, чтобы оставить либеральные ценности только в популистских речах, то есть скорее условно молодое поколение демонстрирует свою открытость новым технологиям. Технологический бал для Марика открывает прислужник с кобурой под безупречным костюмом. Он проводит Марика во дворец, постепенно фигея от близости к одному из самых богатых людей на планете (что, конечно, неправда). Типа, вот сейчас я могу достать пистолет и выстрелить ему в голову и всё, но коридор кончается, и Марик исчезает за дверями, которые для охранника останутся навсегда закрытыми.

На больших 3D-голограммах по залу бегут белые лошади, едва не задевая хрустальные люстры. Сквозь них тут и там проявляются мудрые лица политиков последнего созыва. Голограмма перед ними распадается на обещания мира будущего — что-то вроде мега-сетки 6G из заградительных спутников нового поколения. Из тех, что стали делать с ракетами «космос — земля». На подобные кульбиты ветераны не обращают внимания, да и сам Марик прикладывал руку к строительству этого самого будущего, и даже не один раз. Об этом говорят его внушительные счета, куда старательно уходят иностранные капиталы с помощью гигантского Ранчо и других сельскохозяйственных предприятий по всему миру. На вопрос, чем он отмывает, Марик всегда шутит, что навозом и даже иногда говном. Хотя отмывается и не так много и только для свободы капитала, чтобы преодолеть заградительные санкции, которые страны возвели между собой.

Едва перейдя за 40 лет, Марик начал заботиться о стиле. Заметно седые волосы убраны в хвост, на лице гуляет полуулыбка человека, который считает в уме деньги, и результат арифметики его устраивает. Даже в общественных местах он появляется в наглухо тонированных очках лагерфельдах, однако этому никто не удивляется. Хочешь рассердить Марика — сфотографируй его со вспышкой. Поэтому пресса вспышку всегда выключает. По проверенным слухам, у него фотофобия.

Перед сбоем «дня ноль» Марик прогуливается вдоль столиков, пожимая руки известных и не известных ему людей, каждый пришедший здесь обладает красной карточкой свежих антител, поэтому они могут позволить себе такую, немного утомительную, светскую роскошь. В одной из небольших зал, наиболее скучных, так что там всегда можно было укрыться на время сценических выступлений, Марик застает мужчину на диване, и мужчина явно ожидает его. Податливая обслуга живо реагирует на жесты и закрывает залу трехметровыми двухсотлетними дверьми с двух сторон, так что мужчины оказываются наедине. Большая люстра свисает с полукупола потолка, украшенного лепниной. Запах времени запечатан здесь и хранится в дорогом ковре и двух антикварных диванах, поставленных перпендикулярно. На столике с закусками — ­орехи, хваленый иранский козий сыр, много запрещенки, среди которой хамон и местная краснокнижная рыба осетр.

Мужчина притоптывает городскими кроссовками по выдроченному ковру. Такт то и дело сбивается. Брюки достаточно узкие, чтобы выделять спортивные бедра. Его кремовая водолазка и шерстяной пиджак в стиль интерьера, а каждый оттенок одежды подчеркивает его белую, полностью покрытую веснушками кожу — будто он много времени провел на южном солнце, но из-за особенностей остался таким же бледным поганцем. Черные волосы собраны в волнистый, но жидкий хвостик. Палец с массивным перстнем нетерпеливо постукивает по бокалу. Можно даже сказать, что выглядит мужчина изящно. Не осталось в нем того, кто ходил на бизнес-встречи в красных мокасинах и шортах в клетку. А вот татуировки на месте — четко под глазами. Марик знает эти зловещие надписи: «Ненависть» слева и перебитая из слова «Любовь» снова «Ненависть» справа. Бывший репер, потом бандит, потом ростовщик какое-то время был даже симпатичен Марику. Но то было сложное время.

— Давно не виделись, Вадим, — кивает Марик.

— У меня создается впечатление, — растягивает слова Фагот, — что мы пришли сюда, только чтобы повидать друг друга.

— Друг — неуместное слово, даже в таком значении, — мгновенно осекает его Марик.

Вадим вынужденно смеется. Точнее, его рот с пожелтевшими зубами и слишком большими резцами. Льдинки в голубых глазах не поддаются ни смеху, ни алкоголю.

По нему видно, что он хочет и как хочет. Потому что если очень сильно, то из него выпадает панковская придурь — вроде той, с которой люди решаются сначала выпить бутылку водки за раз и только потом нюхать кокс, а не наоборот. Кроме того, Вадим выбрал приятную гостиную, которая понравится скорее Марику, чем ему самому. Обитая дубом, с минимумом мягкой мебели, но с закрытым плотными шторами окном, камином, пусть и пустым. На столике закуски. Этому великолепию Вадим предпочел бы текилу с пупка красивой и полностью раздетой девушки под стробоскопом.

Марик присаживается на диван рядом, у подошедшего официанта заказывает чай по-казахски. Парень удаляется и через пару минут приносит фарфоровый сервиз на серебряном подносе.

— Ты видал? — Вадим тыкает пальцем в официанта, — наученные. Как обезьянки. Даже про твой чай знают.

Парень реагирует только на Марика, так что он кивает, чтобы тот оставил их в гостиной, немного выжидает и разливает ароматный чай, заправляя его молоком с Ранчо. Диалог не начинается, поэтому Марик отхлебывает чай и сильно сморщивается, будто его огрели по голове веткой с кислыми лимонами. Его кишки его подводят — лишняя требуха, приносящая телесную боль, остатки от эволюции червей. Он отставляет чай в сторону и больше не делает попыток выпить:

— Вадим, что там у тебя? Разговаривать с тобой мне по-прежнему неприятно.

— Но ты разговариваешь, — улыбается Вадим, его татуировки при этом по-прежнему остаются на месте, превращая улыбку в защитный оскал. — Ты знаешь, что будет интересно. Однажды я жил у своего друга на базе отдыха, у него там тридцать лошадей, представляешь? Одна из моих лошадей живет там, ее зовут Бусинка. Бусинка меня очень любит и хорошо катает, но однажды на тропу вышла самка медведя. Ты знаешь, как отличить самку медведя от самца?

Марик качает головой.

— Вот и я не знал, пока не увидел медвежат у нее за спиной. Двух маленьких медвежат. Один из них драл березу, а второй, похоже более слабоумный, просто валялся на траве, переворачиваясь вокруг себя то в одну, то в другую сторону. Бусинка испугалась и скинула меня. Аккурат на поваленное дерево. Моя спина хрустнула, а дерево нет. У меня вытекла вся спинномозговая жидкость от сердца и ниже. Я просто лежал, понимаешь? Не чувствуя ног.

— У тебя было ружье?

— Только нож. Я сразу достал его. Чем короче лезвие, тем меньше шансов выжить, так, да? Это был крошечный нож-выкидуха, разве что масло намазывать. Знаешь, что нужно делать, Марик? Когда у тебя только нож?

— Жертвовать одной рукой.

— Верно, Марик, — пустые глаза Вадима наконец оживились и блеснули, — я приготовился засунуть медведю в глотку руку. А другой рукой перерезать ему горло.

— Я полагаю, так ты пытаешься мне рассказать, как тебя поимела Цитадель.

— Я хочу сказать, что ты просто трусливая лошадь, Марик.

— Твои деньги украли, Вадим. У меня не было выхода. Иначе ты бы просто убил меня. Но, кажется, все остались при своих. И в Цитадели ты неплохо подружился с медведицей и ее медвежатами.

Он громко свистит, на звук мгновенно появляется официант, Вадим жестом просит повторить виски. Марик следил за ним еще какое-то время. Его инвесторы предложили Вадиму немного иначе взглянуть на его таланты в сфере криминала. И так хорошо всё задвигалось и с такой скоростью начали заключаться сделки, что довольно быстро Вадим вошел в треугольник кулуарных знакомых медиагиганта с одной стороны, Думы с другой и военной организации с третьей.

— Какие могут быть обиды? — чавкает орехами Вадим, — Мы же с тобой друзья.

Он может выхватить оружие или занюхаться, потому что Вадим — психопат. Марик чувствует, что только его спокойствие, чай с молоком и непроницаемые очки удерживают ситуацию от долбанного цирка, в котором любит выступать Вадим. Его глазки сверлят, а перстни на руках приходят в движение, как какие-то лапы членистоногого в золотых кандалах. Марик двигается к нему поближе, так, что его сетчатая, будто только что сваренная кожа предстает в мельчайших деталях — хоть планируй высадку на один из кратеров.

— Марик, — говорит Вадим, и его хмельное дыхание долетает до лица, — ты мне должен, и ты это знаешь. Я хочу, чтобы ты переместил пакет данных на Рынок. Полностью анонимно, без регистраций и без платежек. Так, как будто ничего и не было. Я дам тебе листочек с координатами и всё. И лучше тебе не знать, что там внутри. Я серьезно. Я даже заплачу тебе. Всё это анонимно, разумеется. Мне важно, чтобы для тех людей, кому он транслируется, он таким и оставался. Перемести эти данные из черного ящика на Рынок. И всё.

Если бы нужно было топить крупный информационный бизнес по хранению информации, то Марик вот так бы и поступил. Он молча поднялся с кресла. Хитрые глаза Фагота вновь остановились и рассматривали что-то внутри него самого. Такое дебильное выражение бывает у маленьких детей.

— Не веришь мне, да? От твоего решения многое зависит, Марик.

— Меня не волнуют твои ультиматумы, Вадим.

— Марик, ультиматумы еще не поставлены. Я пока просто обозначаю поле, на котором мы сыграем. Ой, извини.

Вадим достает ультраплоский, как стекло, телефон и громко, практически на одних проклятьях разговаривает с неизвестным. Уже в спину он кричит, не прекращая разговора по телефону:

— Времена изменились, Марик. Ты думаешь, что я какой-то бандит, а на деле я владею жилой системой «Домовенок», — он тычет пальцами в пол буквально на каждой фразе, другая рука остается на подлокотнике спокойной и распальцованной, — название пролетарское, я согласен. Но на самом деле — люкс. Люкс от безопасности и комфорта. У меня там мусор роботами вывозится, когда начинает чесаться датчик на контейнере, ты понял? Раздельный сбор.

Прострел везде поспел. «Домовенок» захватил весь рынок интернета вещей в России. Понятно, что Вадима награждают то одним, то другим бизнесом. Ходят слухи, что недавно он выиграл прокси-войну. Для кого? Неизвестно. Но точно против одной из корпораций, достаточно крупной, чтобы иметь не только армию, но и бандитские формирования. Последние — это, конечно, флекс. То есть когда корпорация не хочет залезать в войну с другой корпорацией, задачи решаются не слишком надежными боевиками. Одну из таких Вадим устранил у Черного моря. И, конечно, получил что-то за это. Что-то, что теперь хочет использовать?

— Знаешь, где я покупаю хранилище для своих бигдата? — растягивая слова, с ленцой говорит Вадим. — У тебя на Рынке, Марик. Так что никто тебя не отжимает, не бойся. Заводишь контент, и мы расходимся. Не отвергай мое предложение, Марик.

— А что мне помешает? — Марик выходит из гостиной. Тупая тяжесть в животе вместе с мощным рефлюксом в кишку на время затихает.

Приглушенный свет гостиной меняется на яркие лучи основного зала. Нужно, чтобы Марика увидели, разглядели, что он воплоти. Он выходит на балкон, смотрит на сцену, на дергающегося за пультом диджея, на рефлексивные голограммы. Разноцветные лучи мечутся по толпе золотой молодежи. Обласканные статусом молодые топы предприятий, городского и областного управления смешиваются с бизнесменами, пережившими три пандемии. Те, что постарше — сдержанно приветливы, но по привычке держатся на расстоянии. Молодые люди игриво улыбаются, демонстрируя свою бесстрашность. Как планктон на дне лужи, играют светом бриллианты в украшениях девушек. Тех же, кто пришел один, ожидают танцовщицы, оформленные за несколько миллионов как развлекательное сопровождение. Слишком ярко для Марика. Он меняет непрозрачность слоя на очках до 90%. Становится темно и спокойно.

Конфиденциальный контент на Рынке означает, что нет возможности обнаружить автора, нет шансов проследить, откуда идет трафик, нет возможности взломать. Данные получает только тот, у кого есть доступ. Так работает Рынок. Самое безопасное хранилище на квантовых движках для децентрализованных данных. Хранятся ли там незаконные данные? Конечно. Другое дело, когда Марика лично просят перевести данные из одного места на Рынок. И если это что-то незаконное, то он подставляет свой бизнес. Вот о какой услуге просит Вадим. Потому что у него останется возможность раскрыть контент трафика, перемещенного на Рынок. Что там? Порнография, убийства, карты террористов? Да что угодно. Едва оправившиеся от пандемий Штаты выжимают Рынок, но при этом хранят там свои данные. Они старательно ищут повод, чтобы провести всю компанию по антимонопольному законодательству и пригласить Марика на судебное разбирательство, они спят и видят, как захватывают технологии Рынка. Как и Китай. Только ядерное оружие их останавливает, только оно.

Музыка стихает. На сцену выходит худенькая девочка. Кто-то с первых столиков, какой-то пьяный Y, улюлюкает и отпускает скабрезные шуточки. Его поддерживает столик рядом, и вот уже половина зала тонет в хохоте. Девочка берет ретро-микрофон со стойки, но стойка падает, и вот она уже нагибается за микрофоном под злой гогот зала. Светлое серебрящееся платье открывает все ее конечности, даже там, где должно скрывать. Такая невинность и робость заводит зал еще больше, и вот один из обдолбанных Y уже обходит барную стойку у сцены, чтобы найти, где забраться. Намерения у него самые плохие. «Пожалуйста», — просит девочка в микрофон, но становится только хуже. Ее тоненький голосок дрожит.

— Я хочу предста… предоста… — она запинается.

Парень уже пытается подтянуться на руках, чтобы запрыгнуть на сцену. Половина зала его подбадривает, другая половина отворачивается. Его пиджак сминается, а пузо не пускает, так что он расстегивает пуговицу и предпринимает еще одну попытку. Голова уже показывается над сценой, один из охранников наконец получает инструкцию реагировать, он подходит и аккуратно снимает подтягивающегося на сцену парня. Зал хохочет, но мгновенно замолкает. Покачивая полными бедрами, на сцену выходит девушка, обнимает первую за плечи. Зал взрывается аплодисментами — похоже, это знаменитость.

— Привет! Я Софи, и вы меня знаете!

Худенькая девочка рядом понимает, что фокус внимания смещается, и те жгуты, что практически парализовали ее, наконец вытягиваются и падают на сцену.

— Спасибо Маргарите, она немножко заволновалась. Я бы тоже, знай, что мне придется выступать перед такой публикой. Я хочу сказать, ну и свиньи же вы! — если кто-то пил, то он точно поперхнулся. Софи машет рукой. — И я тоже. Хорошо, что мы про себя всё знаем. Дорогой, говорит жена, я купила пару платьев, не мог бы ты убрать свои скелеты из шкафа. Но мы любим себя! Еще больше мы любим, когда нас любят!

Софи делает значительную паузу. Она буквально каждого вытащила из беседы или экрана, полностью завладев вниманием. Они жадно смотрят на нее, ждут новую издевку, жаждут ее полноватое тело. Лишний вес — как акт доверия. Но она будто ловит сигнал и с небольшим пингом поднимает глаза вверх на бельэтаж, в сторону Марика. Она смотрит на него со сцены и продолжает:

— Вы лучшая публика. Здесь. В будущем. Далеко от того, что мы пережили в старых мегаполисах, вы здесь, в этом центре новой инфраструктуры мира. И я говорю не только о Рынке, но обо всех компаниях, что его сейчас окружают! Компаниях, которые привлекают самых жирных инвесторов. Поэтому я покажу вам кое-что. Именно вам. В этом месте, — она делает паузу, переводит дух. — Новая технология неинвазивного нейроинтерфейса! — выпаливает Софи.

Она будто из воздуха вынимает светящийся ровным голубым неоном обруч. Помощники сцены приносят два одинаковых стула, и девочка, всё это время не отсвечивающая позади, выходит в центр, садится на один. Софи двумя руками аккуратно надевает киберкорону на юную принцессу. Свечение гаснет, будто поглощенное изнутри головой девочки.

Марик замирает. Похоже, это именно то, о чем он думает. Обруч. Крупный план. Прозрачность — 100%. На глянцевой отражающей поверхности мягкого бирюзового цвета загораются лампочки.

На заднем плане сцены разворачивается рулон плотной высококачественной голограммы. Софи нажимает на кнопку на обруче и мягко откидывает обмякшую голову девушки на спинку стула. На голографии появляется процесс загрузки — довольно быстрый. Белый экран, вжух, погружение!

— Этого не может быть, — говорит девочка через динамики, хотя ее рот закрыт, ее тело обмякло на стуле.

Марик склонен с ней согласиться. Виртуальная реальность, которую транслирует голограмма, в несколько раз превосходит реальный мир: она яркая и очень быстрая. Девочка смотрит на свои руки, прикасается к себе, потом трогает лицо. Ее ладони искажены — на них нет морщин, а кожа блестит и переливается так, будто под ней Млечный Путь. Лес, на опушке которого оказалась девушка, покачивается и шумит на запредельном уровне реалистичности. Море зеленой травы, туда, дальше и чуть ниже, перекатывается от ветра. Линия горизонта загнута в обратную сторону. Это не реальная графика. Реальная графика — это там, где на опушке леса свалена куча пластикового мусора, а из полей торчит линия электропередачи ровно до первой подстанции возле крайней девятиэтажки с покрошившимися бетонными панелями и тремя-четырьмя пацанами на отшибе, варящих в жестяной банке свинец, пока их друг мотается до лаборатории за спидами. Реальная графика — это мир, где уличные собаки встречаются с уличными людьми и проигрывают встречу за первую загородную помойку, но берут реванш на второй. Реальная графика — это когда у всех не научившихся прятать зарплату в крипту полицейские отбирают последнее с помощью налогообложения.

На голограмме другой мир — свободный и яркий. Мир с вогнутым горизонтом и невероятными цветами. Девочка поднимает глаза вверх и видит огромный мегаполис, что парит на высоте птичьего полета. По залу проносится вздох. Серобетонный город не освещают вывески, не окружают аэротакси, там не живут животные и птицы — и люди. Только невероятные, сингапурской красоты конструкции смотрят с неба, перевернутые вниз. Девочку начинает тошнить, она падает на колени, ее глаза упираются в траву. И вот теперь видно, что за травой кусок непрорисованной земли — коричневые панельные пиксели.

— Этого не может быть, — снова повторяет девочка и громко дышит.

— Может! — отвечает Софи и гладит ее по спине — в виртуальном мире по рукам у девушки пошли отчетливые мурашки.

Софи замечает это и улыбается со сцены широкой, приятной, как персиковый йогурт, улыбкой:

— Маргарита чувствует немножко больше и немножко приятней. Интерфейс еще не откалибровался. Хотя, может, оно и к лучшему! — Софи положила руки на плечи девушки и легко сжала. На этот раз вместе с мурашками у девочки вырывается и стон.

— Не смогла удержаться, — улыбается Софи, — только представьте, у вас есть новая реальность, где вы можете быть тем, кем хотите. Встречаться, с кем захотите! Играть, во что хотите, или заниматься сексом… да с кем захотите! Мы всё еще свиньи! Мы все! Каждый из нас!

Софи щелкает пальцами, и кожа девушки на голографии становится черной, пальцы удлиняются, она смотрит вниз на свое тело, которое стремительно трансформируется — у нее увеличиваются грудь и бедра. Она опускает майку, проводит по своим новым черным соскам, и уже совершенно обдуманный стон удовольствия вырывается из нее, она откидывается назад на траву и шепчет: «Господи, как приятно…» Зал околдован. Мужчины ерзают на месте. Женщины, скрывая возбуждение, кладут ногу на ногу и сжимают бедра, как разводной ключ — до упора. Затемнение — 100%.

— Марик! Вот вы где! — Софи со сцены ловит его глазами. — Я забрала ваши лавры. Сегодня ведь вас пригласили, чтобы вручить вам награду, только это не «Прорыв года». Хотя вы достойны этой награды. Прорыв все-таки у меня. Все вы знаете Марика! — говорит она публике, голографию уже заворачивают обратно. — Весь мир до сих пор гадает, как данные целого мира могут принадлежать одному человеку и как эти данные извлечь! Но никто до сих пор не нашел ответа. У меня для вас шуточная награда в номинации «Холостяк года». И нешуточный приз. Второй стул свободен, Марик. Хотите попробовать интерфейс? Спускайтесь!

— Спасибо! — прерывает ее Марик, лучи поднимаются и освещают его. Непрозрачность — 100%. Один. Руки расслаблено держатся за поручни, волосы с заметной проседью собраны в аккуратный хвост. Он выбрит, он в смокинге, он уверен в себе.