Бесплатный фрагмент - Похитители победы

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Приветствую, друзья!

Ровно год прошёл со времени издания омнибуса (авторского сборника), куда вошли два моих романа: «Обречённые на Бессмертие» и «Освобождение», соответственно, пятая и шестая книги цикла «Великая Душа».

Это было первое нормальное, внятное, выверенное автором издание романов Толуэлла за 20 лет. Оно же — первое самостоятельное малотиражное издание в моей жизни писателя; и хотя в прежние времена общий тираж моих книг составлял 70 тысяч экземпляров, я не очень жалею о тех временах. Да, в те времена тиражи были выше. Но автор своих читателей не знал, для него они были безымянной публикой, среди которой расходятся книги. Зато теперь есть интернет, автор знает своих читателей едва ли не в лицо и уж точно — по никам на форумах и в соцсетях, по чатам и по старой доброй электронной переписке. Я с удовольствием общаюсь с читателями, отвечаю на их вопросы, а в ответ получаю отзывы и критику. Итак, моя первая малотиражка была издана при их деятельной поддержке.

Теперь, когда прошёл уж год, могу признаться: да, я волновался, я переживал, как это будет. Сперва переживал, захотят ли люди платить деньги за бумажное издание романов, которые я сам выкладывал в сети, в свободном доступе на форуме «Киммерии.ру» и в своём «Живом журнале». Потом переживал, не подведут ли партнёры с платформы Ридеро, справится ли с заказом их типография, напечатает ли книги без ошибок, по сделанному мной макету, не будет ли потом сложностей с доставкой тиража. Я также опасался накладок при работе с «Почтой России» — забегая вперёд, скажу, что была лишь одна, и то, никак не связанная с этой книгой. В итоге все, заказавшие мой первый омнибус, получили его по почте, причем довольно быстро, в среднем — за неделю.

И, наконец, переживал, как мои новые книги воспримут читатели. Особенно те старые и верные читатели, кто ждал их почти 20 лет. Двадцать лет — это не шутки, знаете ли. У тех моих читателей, кто впервые прочёл Толуэлла в конце 90-х, у самих теперь дети того же примерно возраста, готовые читать книги Толуэлла. Но за это время, за два десятилетия, изменился сам автор, во многом изменились и книги. Я не могу и не хочу в свои «под 50» писать так, как писал в 25! Можно было ожидать хора возмущённых откликов: всё плохо, Толуэлл уже не торт, весь исписался, «и вообще, не надо было возвращаться».

К моему удивлению, к моей недоверчивой радости, всё оказалось совсем не так. За весь минувший год я получил один-единственный отзыв разочарованного читателя, и в дальнейшем общении с ним выяснилось, что ему больше по душе «ранний» Толуэлл. Это понятно, и это нормально, я уважаю такую позицию. Все остальные отзывы были в той или иной мере положительными, иногда даже восторженными, так что порой я чувствовал себя неловко. Книги свои, что прежние, что нынешние, сам стараюсь воспринимать трезво, с их достоинствами и недостатками. Толуэлл — ни разу не «великий» и не «выдающийся», никогда не был «гениальным» и наверняка уже не станет «топовым» писателем. Толуэлл, как я сам воспринимаю свою литературную работу, — оригинальный нишевый автор; автор, взявший на себя дерзость немного раздвинуть «границы дозволенного» в одной отдельно взятой фантастической вселенной, мире Хайборийской эры Р.И.Говарда; автор, который хочет двигаться вперёд, в неизведанные дали творчества, к непокорённым вершинам фантазии.

И оказалось, что такая дерзость по душе многим читателям. Они ждут новых книг, «стучатся» к автору в почту и личные сообщения, напоминают о себе, требуют продолжений, не хотят отпускать. Само собой, возникают и недовольные, у кого вот эта «дерзость» автора вызывает глухое раздражение и деятельную неприязнь. Я отношусь к ним с пониманием, не осуждаю и не обсуждаю, но сам стараюсь писать для тех, кому работы Толуэлла по душе.

Уже сейчас, насколько мне известно, цикл «Великая Душа» является самым большим, масштабным и продолжительным в Саге о Конане, причем не только в отечественной, но в целом, в мировой. Я вовсе не считаю это какой-либо своей «заслугой» или «преимуществом», скажем, перед создателями «короткой формы», нет, мне просто нравятся длинные, насыщенные множеством страстей, событий и героев эпопеи. И как читателю нравятся, и как автору.

А ведь цикл «Великая Душа» ещё далеко не закончен. 20 лет назад он был заявлен как «септология», то есть семь романов. Сначала, в 1997 году, вышли четыре романа; потом был перерыв до 2015 года, после перерыва появились ещё два романа; и сейчас вы держите в руках книгу, в которой объединены, сведены в дилогию, уже седьмой и восьмой романы цикла. Сюда же добавьте «дочерний» цикл «Изгои», своего рода приквел «Великий Души», он состоит из отдельных новелл (рассказов), но все вместе постепенно складываются в роман, возможно, не один — о юных Камии и Джосере, об их увлекательных приключениях и столкновениях с Конаном-варваром.

Собственно, Камия и Джосер, только сорокалетние, являются и главными антагонистами этой книги, обоих романов дилогии «В круге Сета». Впрочем, антагонистами ли? Читайте и решайте сами.

Для тех, кто ожидает приключений в духе «Неподвластного богам» и «Огней Будущего», скажу без утайки: эта книга другая. Те книги были подростковые, а эта книга — взрослая и для взрослых людей. Нет, совсем не потому, что здесь какой-то уж совсем особенный, дикий, необузданный секс, — хотя и он имеется в наличии, — но потому, что в этой книге приключения героев очень взрослые, настоящие, жёсткие. Здесь меньше магии, чем в предыдущих книгах, но больше тайн и недосказанностей, больше интриг и ловушек, больше простора для фантазии читателя, его собственных толкований и симпатий-антипатий. Здесь мотивы главных персонажей подчас могут выглядеть странными и запутанными, во всяком случае, неоднозначными. Чего стоят хотя бы отношения Конана и Камии: яростный клубок из ненависти, недоверия, презрения, уважения и восхищения, причём эти чувства взаимны вполне! И что из этого клубка родится, я и сам не знал до последних страниц книги.

Здесь каждому из основных героев приходится вести смертельную борьбу за выживание. Не за богатство! Не за трон! И не за власть над миром, как когда-то. А за выживание: своё, своих любимых, своей страны и своей расы. Один главный герой — в плену у старого недруга, и вырваться из плена невозможно (для обычных людей; но для него ли?), другой — в тисках смертельного врага, причём врага всего человеческого рода; третья — носит в чреве своего неумолимого убийцу. А тот, кто был недавно богом, сам стал приговорённым к неизбежному концу, и от Судьбы не убежишь, он это знает… Другой, кто подлостью и хитростью добыл чужой престол, мечтает искупить грехи, но строит западню и попадает в нее сам, также оказывается приговорённым. И постепенно выясняется, что приговорены, так или иначе, все; но лишь у самых сильных, волевых, изобретательных, кто не падает духом, а продолжает бороться, остаётся шанс переиграть Судьбу, шанс на спасение, на «выход в следующий круг».

Итак, если вы хотите остросюжетных хайборийских приключений — они здесь есть, от драк с пиратами на море до осад и штурмов городов; от крутой боёвки со змеядами до изящных и циничных политических интриг; от поразительной любви и до непревзойдённого коварства…

Но если вы хотите также мотиваций для себя, для своей жизни — и они здесь есть. Насколько я могу судить, как автор, эта книга отлично мотивирует на осознание собственных слабостей и упущений, на преодоление ошибок, неудач, невзгод и даже безысходности. Если бы я сам такую книгу не писал, я бы точно захотел её прочитать. Скажу вам по секрету, мне самому эта книга помогала в болезни, в горе и в отчаянии, а её герои — помогали не бросить, дописать и вывести к людям. Разве я слабее своих собственных героев? Разве вы слабее моих — ваших любимых — героев? То, что смогли они, смогу и я, сможете и вы.

Желаю счастья и удачи всем моим читателям. Надеюсь, эта книга вам понравится, и вы не пожалеете ни времени на чтение, ни средств, затраченных на ее приобретение. В отличие от «Обречённых на Бессмертие» (2015) и «Освобождения» (2016), оба романа 2017 года, «Похитители Победы» и «Триумф Империи», нигде ранее не публиковались. В сети их не было и нет. Если вы держите эту печатную книгу в руках, значит, вы самые первые читатели новых романов.

Как всегда, благодарен за отзывы, замечания, пожелания. Я открыт для предложений. Например, мне трижды за последние годы предлагали сделать игру или игры по мотивам своих книг. Но я не разбираюсь в играх, не знаю, как это делается. Вы разбираетесь и хотите сделать? Делайте! Чем могу, помогу. Нам также нужны иллюстрации, отзывы на рекомендательных ресурсах, может быть, фан-сайты, группы поддержки. Так это теперь работает. Хорошие книги появляются уже не только и не столько у хороших авторов, сколько благодаря здоровой самоорганизации активных читателей.

Особо буду благодарен за материальную поддержку. Поддерживая автора материально, вы оцениваете его труд, благодарите за упорство и вкладываетесь в будущие книги, в продолжения любимых историй.

Ваш Брайан Толуэлл, июль 2017.

Связаться со мной можно по электронной почте Tolwell@Gmail.com, авторские страницы: https://vk.com/tolwell, http://tolwell.livejournal.com, https://fantlab.ru/autor9688.

Книга VII.
В круге Сета.

ПОХИТИТЕЛИ ПОБЕДЫ

Зачем иначе человеку становиться богом, если не затем, чтобы переиграть свою злосчастную судьбу и выжить, будучи приговоренным?

Тезиас, Великая Душа

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Конан, варвар из Киммерии, свергнутый король Аквилонии

Тезиас, по прозвищу «Великая Душа», волшебник, учёный, бывший бог Хайбории

Стигийцы:

Джосер, король Стигии, глава культа Сета

Мефрес (Камия), его кузина, жена и соправительница

Имхотеп, советник короля, учёный лекарь, зодчий

Ронтакис, советник королевы, князь, дипломат

Ксептах, командующий флотом, адмирал

Ратмес, капитан флагманского фрегата

Анеф, секретарь королевы, писец, воин

Хнум-Собек, посвящённый жрец Сета, маг Черного Круга

Аквилонцы:

Вибий Латро, герцог Тарантийский, наместник Аквилонии

Гней Кавлон, командир гвардии Чёрных Драконов

Латеус, верховный жрец Митры

Антонио, лейб-медик короля

Троцеро, граф Пуантенский

Аргосцы:

Мило, король Аргоса

Кассио, его старший сын и наследник, принц

Ариостро, его младший сын, принц

Молинарио, его первый министр, граф

Аркадио, командующий армией, генерал

Зингарцы:

Эленора, сестра герцога Кордавы

Эрнандес дель Риова, её спутник, маркиз

Васкес, посланник кордавского герцога, барон

Пришельцы из Будущего:

Роберт Рэнквист, король Аквилонии под именем «Роберт Благочестивый»

Аманда Линн, подруга Конана, воительница

Змеяды:

Танита, верховная аккала (царица) змеиного народа

Мтаусс, посвящённый жрец Сета, маг Черного Круга

А также:

Милиус, известный в Хайбории как «Скучающий Маг»

Брахо, магистр Синих Монахов, также известный как «Слуга Судьбы»

Паксимен, медикус из Атлаи, наречённый отец и доверенное лицо Камии

Страж Земли

В эпизодах — воины, пираты, рейнджеры, змеяды и пр.

Пролог

Он слушал победную песнь Зачарованного Города.

Внешне там ничего не могло измениться после ухода поработительницы в Мир Иной и счастливого освобождения ее раба. Несокрушимой громадой, пронзающей купол небес, вздымался посреди города Стержень. Несметные потоки Живой Энергии, как и прежде, струились по Стержню сверху вниз, растекались по Зачарованному Городу и давали жизнь многокрасочным бессчетно-многоугольным строениям, более напоминавшим аморфные разумные существа. Мягкий желтоватый свет, не имеющий видимого источника, прозрачным теплым одеялом укутывал Город; высокое солнце, могучее светило этой планеты, прозванное хайборийцами Оком Митры, смотрелось там малозначащим, декоративным дополнением к феерическому антуражу — нечто вроде тлеющего огарка свечи в сокровищнице сияющих бриллиантов. С далекого расстояния прозрачное облако желтоватого света, да и весь Зачарованный Город, чудились слабо мерцающей полусферой, поминальным курганом какого-то давно почившего бога. Вокруг города расстилались безбрежные зеленые моря северных лесов и лишь изредка средь тех морей проглядывали ледяные островки — то высились пики Гор Серых Обезьян. Но ни обезьян, ни прочей живности не водилось на десятки миль вокруг; лишь эти дремучие великаны, дети Земли, выдерживали соседство с Зачарованным Городом. Они же таили его все минувшие эоны, пока дерзновенный гений Великой Души не воззвал его к новой жизни.

И все же победная песнь звучала. Как и всякий живой, мыслящий организм, Зачарованный Город умел грустить и умел радоваться. Разлученный с хозяином, он грустил. Он даже бывал жестоким к нечаянным своим обитателям. Он почти погубил их. Но теперь, когда грусть сменилась радостью, его последний обитатель, старик с длинной седой бородой, мечущийся в каком-то непонятном пространстве между Прошлым и Будущим, между Жизнью и Смертью, — так вот, этот потерянный старик скоро почувствует благотворную перемену. К нему вернется вдохновение, и он наконец-то раскроет тайну Зачарованного Города, а с нею — и способ погубить его, этот город, вместе с несокрушимым Стержнем, неодолимым защитным полем и прочим феерическим великолепием.

А пока джан слушал победную песнь Зачарованного Города и в эти долгожданные мгновения вовсе не желал думать о благородном седовласом старике и о решающей роли последнего в предстоящих печальных событиях. В конце концов, восстанавливая этого человека из небытия, он, джан, прекрасно знал, на что идет. Разве позволительно ему своевольничать в непосредственной близости от Границы и при том не ждать далеко идущих последствий?

Они всегда являются, эти злосчастные последствия, как только он к чему-то прикасается на своей родной планете. Поэтому пресловутая Граница Дозволенного в иные мгновения мнится ему удавкой, которую было бы величайшим счастьем затянуть, раз и навсегда избавить от мучений; однако ему не дано испытать такого счастья. А тут еще эти двойные глаза и три зловещие тени струятся за ним повсюду, как ни пытается он прогнать их священным светом телунитовых стен. И все это помимо бесконечных приставаний Стража Земли; от насмешек и колкостей надоедливого, ревнивого и ущербного хранителя земной жизни не спрячешься даже здесь, в этой серебристой обители всемогущего джана.

Всемогущего?.. О, если б была на то его воля, он охотно поменялся бы своим всемогуществом с любой из амеб, плавающих по просторам Океана. Право же, они, древнейшие существа, более достойны страдать внутри Границы Дозволенного! И они гораздо мудрее его, ибо никогда не возжелают взять от Судьбы больше, чем способны переварить.

Кто он — джан? Все еще человек или уже нет? Наверное, все же человек, если ему доставляет удовольствие прятать свое истинное естество под личиной старца весьма невзрачной наружности, плешивого, с одутловатым лицом, мелкими выцветшими глазками и растрепанной белой бородкой. Этот облик — возможно, единственная позволенная ему насмешка над теми, кто вечно насмехается над ним.

А может, туземное обличие — всего лишь ностальгическая иллюзия? Разве он человек?! Что для него эта планета: родной дом, место ссылки или один из бессчетных Миров, прожитых и пережитых им?

Или не им?..

Стражу проще. Земля для него — конечный пункт бессрочной командировки. Это квазиживое существо не любит Землю — и не может любить. Он — Страж, то есть стражник. Охранник. Хранитель. Его сюда поставили, он тут и стоит. И будет стоять, пока существует Земля. Поставили бы его на Марс — стоял бы там. А поставили бы на Фаэтон — тот Фаэтон до сих пор летал бы вокруг Солнца. И сторожил бы этот Страж Фаэтона тамошнюю фаэтонову жизнь, в качестве занятного эксперимента захмелевших от собственной мудрости сверхцивилизаций… Почему всегда от великих экспериментов страдают не экспериментаторы, а экспериментируемые?

В подобных размышлениях протекало земное существование джана, которое он не стал бы называть жизнью. Но сейчас он радовался, слушая победную песнь Зачарованного Города. Победа грезится такой великой — ну как же, сообща отстояли родной мир от Абсолютного Зла! — а между тем эта великая победа над бессмертной богиней Тхутмертари всего лишь мелкая, пустячная, промежуточная удача на пути к действительно Великой Победе. К победе над теми, кто решит признать свой эксперимент «ничтожным» и захочет отнять у Земли жизнь. Без промежуточных удач, однако, не будет и той самой Великой Победы. И потому джан счастлив, что в триумфе Конана, Тезиаса, Брахо, Аманды и того самого Существа присутствует значительная толика его трудов.

Всевидящий взор джана попеременно обращается то на юг, к горе Монтесан, эпицентру схватки, то на восток, к Зачарованному Городу, который, словно пристрастный болельщик, весьма своеобразно интерпретировал происходящие события.

Вот он, блестящий финал ночной драмы. Существу из Чужой Вселенной, возомнившему себя единственным вершителем воли Судьбы, ее карающей десницей, не удается победить самозваную Богиню Звездного Бессмертия. Она торжествует — и, ослепленная своим героическим триумфом, уже миг спустя позволяет «презренному смертному» — на самом деле величайшему герою всех времен — провести себя, как девчонку. Конан отчаянно рискует; на карту поставлена его жизнь и само существование человечества. Тхутмертари повелевает своему рабу исполнить последнюю просьбу Конана. Великая Душа с особым тщанием выполняет волю владычицы, так как надеется, что эта ее воля также окажется последней для владычицы. Черные молнии смерти несутся к киммерийцу. В руках его возникает серебристый медальон с Пирамидой Мира — это постаралась Аманда Линн. Приснопамятный амулет на сей раз служит благому делу. Черные молнии отражаются в нем и устремляются к Тхутмертари. Это конец. Существо получает энергетическую подпитку и некоторое время спустя исполняет вторую часть своей триединой клятвы…

Однако участники схватки не ведают, что в действительности произошло с Тхутмертари. Она не умерла, конечно, ведь она отвоевала для себя Вечность, — хотя, знай она заранее, где и как пройдет эта Вечность, она бы, несомненно, предпочла умереть как простая смертная.

Обратив свой взор на Зачарованный Город, джан увидел, как из земного тела золотой богини исходит ее мыслящая сущность, ее черная душа, сплетенная с разумом. Тонкие энергии Стержня красочно живописали события, невидимые людьми и богами, но реально происходящие в Астрале. Вот Существо сворачивает пространство вокруг Тхутмертари; земной Мир исчезает, на смену ему возникают безбрежные просторы некоей чужой, неведомой Вселенной, мертвой, пустынной, сплошь заполненной мраком, беспросветным вакуумом — это и есть новый дом для Тхутмертари, то место, где минует ее Вечность… Затем пространство снова разворачивается вокруг богини, и портал закрывается. Навсегда. Дерзкая получает свой собственный Ад, и джан, наблюдая за нею, ощущает невольное сочувствие к несчастной. Пусть она и богиня Абсолютного Зла, никто не в состоянии понять ее так, как понимает он…

Пейзаж меняется, но джан больше не смотрит на восток. Взор его возвращается к горе Монтесан. Увлекшись судьбой Тхутмертари, он едва не пропускает события не менее интригующие.

Вот варвар Конан пытается убить карлика Тезиаса, Великую Душу. Но вместо этого уничтожает демона Сура, подселенного коварными богами к Великой Душе. События развиваются быстрее, чем ожидал джан. Тезиас вновь свободен, и его верный магистр Брахо возрождается к новой жизни! Конан потрясен и разочарован; разумеется, он считает карлика своим заклятым врагом — каково же ему выступать в роли спасителя заклятого врага?! Конан еще не ведает, что, освободив Тезиаса от проклятия демона Сура, он совершил подвиг намного более грандиозный и значительный, чем даже победа над Тхутмертари. Ибо самозваный бог Великая Душа необходим миру, необходим в этой ветке реальности, — настолько же, насколько нужен миру сам Конан.

Они улетают — Брахо и его хозяин. Великая Душа, измученный всем пережитым, лежит без чувств. Когда он очнется, верный магистр не узнает его. Джан глядит на восток. Там тонкие энергии Стержня нетерпеливо рисуют будущий портрет карлика, снова восставшего против Судьбы.

Это по-прежнему тщедушный человечек чуть более метра ростом с большой головой. Кудрявые вороные волосы; огромный, почти что нависающий над лицом лоб; косматые брови; непроницаемые глаза, огромные и блистающие, точно магнетические агаты; чуть загнутый нос; тонкие бледные губы; вся кожа мертвенно снежного цвета без единой кровинки. Внешность не претерпит каких-либо трансформаций — но изменится аура самозваного бога, ее искрящаяся лазурь очистится от суетного зла, от мелочных страстишек, вроде ревности и мести. В ауре Великой Души появятся линии благородства, долга, самопожертвования — и джан уже теперь понимает, что именно эти линии определят дальнейшую судьбу Тезиаса.

К дальнейшей же судьбе Конана Зачарованный Город как будто не проявляет должного интереса.

Новый силуэт Тезиаса сменяется странными картинками, которые джан не хочет понимать. Сперва кажется ему, что Зачарованный Город попросту впал в детство. Стержень рисовал какие-то чужие миры, их богов и духов; перед взором джана представали невероятные существа, более знакомые ему, чем кому бы то ни было на его родной планете. Он поневоле узнавал их, и от такого узнавания у него мутился разум. Словно сам зачарованный, всемогущий джан наблюдал вселенские катаклизмы Прошлого, Настоящего и Будущего. До некоторых пор он даже не понимал, имеют ли фантастические картины, демонстрируемые Стержнем, что-нибудь общее с действительность, или Стержень… бредит?!

Затем он узрел — и узнал!! — Мир Пульсирующей Звезды и, тем самым, получил ответ на свой вопрос. В том древнейшем Мире Колыбели также открывался какой-то портал, и нечто до жути знакомое нарочито медлительно вываливалось из этого портала в нашу Вселенную…

Нечто, известное джану как Хрэгг, возвращалось на свою исконную орбиту вокруг Пульсирующей Звезды.

В этот момент бесчувственный искрящийся мозг, обитатель остроконечной шестнадцатигранной пирамиды посреди застывшего океана, наверное, пожалел джана и решительно стер картинку. Но лишь для того, чтобы мысленно напомнить:

— Ты знал, что это случится. И оно случилось. Чему ты удивляешься?

— Сейчас… Теперь?.. Уже?! — пролепетал джан.

Мозг на том конце ментальной магистрали презрительно хмыкнул, и джану тут стало стыдно за свою слабость. Джан, укрепив свой дух, вернулся к созерцанию горы Монтесан. В сторону Зачарованного Города он смотреть больше не мог; с той секунды он возненавидел эту феерическую иллюзию, которую когда-то сам и создал. Ему не дано было понять, что заставило Стержень, его любимое творение, так жестоко поступить с ним.

К тому времени основные битвы на горе Монтесан уже отгремели. Стигийская корона, после Тхутмертари успевшая побывать на голове царя змеядов Танатоса, теперь украшала Джосера. Этот прирожденный авантюрист, отважный воин и талантливый игрок со смертью торжествовал победу над своей сестрой. Он считал это победой: Тхутмертари мертва, а он жив! И он, Джосер, — отныне король Стигии!

У подножия горы приходили в движение рати змеядов, лицезревших подлое убийство своего предводителя человеческим принцем, и войска стигийцев, со всевозрастающим торжеством смотревших на своего вновь обретенного короля. Неминуемо назревала новая схватка, на этот раз не между богами, героями и чародеями, а между двумя враждебными расами смертных существ; по истечение двадцати тысяч лет человеческий народ и змеиное племя вновь должны были решать, кому из них жить на земле. Отняв жизнь у аккаха Танатоса, Джосер тем самым дал сигнал к сражению.

Посреди же этой неминуемо грядущей схватки были Конан и Аманда. Они не могли убежать, даже если бы хотели. Покончив с Тхутмертари, они разрушили стену, которая удерживала взаимную ненависть змеядов и людей. Ах, если бы они могли улететь, как Великая Душа и его верный магистр, с горечью вздохнул джан. Но они не могли улететь и потому готовились принять другую участь.

А поблизости от них всевидящий взор джана приметил еще одного солиста вселенской сцены, который никогда и ни за что не сойдет с нее, пока не исполнит свою странную, жуткую клятву. О нем все уже успели позабыть, о Существе… Его никто не видел — ибо оно, явившееся в земной мир в облике чудовищной Твари, миллионоглазой и миллионолапой, превращенное затем в крохотного черного червяка, теперь вообще не имело материального обличия. Оно лишилось его, когда Брахо пустил убийственный луч из своего серебристого медальона и испепелил останки золотой богини. Вместе с ними сгорел и черный червячок. Существа больше не было — но осталось чистое Сознание; над ним не властен никакой огонь!

Это Сознание отдаленно напоминало фантом, призрак, освобожденную душу, с тем лишь отличием, что оно по-прежнему принадлежало иномировому чудовищу, которое, как и прежде, было способно мыслить, действовать, то есть — убивать. Существо не могло покинуть этот враждебный ему мир, не исполнив до конца свою клятву. Оно умертвило две жертвы; осталась третья. Лишь когда с третьей жертвой будет покончено, оно сочтет себя свободным от клятвы и сможет присоединиться к Судьбе… Пусть нет больше ни ужасной Твари, ни таинственного Существа — но осталась Воля, осталась Сила, остался Разум — и Сознание, вооруженное ими, как это понимал джан, рано или поздно настигнет свою третью жертву. Ей не уйти; но он также знал, что у третьей жертвы есть еще некоторое время, чтобы подготовиться к встрече с погубителем.

Джан верил в того, кого Сознание считало никчемным туземным разумом, своей третьей жертвой. Он создал себя сам, этот гениальный карлик, он перехитрил ревнивых богов и возвысился над ними, он столько раз погибал и снова возвращался к жизни, что, как уповал джан, даже неотвратимая гибель не остановит его. Он найдет способ, он обязательно выпутается, он переиграет их всех, а затем их всех спасет, убеждал себя джан. Ведь впереди у него — Вечность; и джан надеялся, что Тезиасу суждено провести ее лучше, чем Тхутмертари. Хотя и ненамного лучше… это как смотреть, мысленно вздохнул джан.

Чтобы не заниматься самогипнозом, он постарался на время забыть о Великой Душе, о Конане и обо всех прочих персонажах продолжающегося вселенского спектакля. Он сосредоточился на размышлениях о Вечности; нынче, когда актерам более не нужен был суфлер, это казалось ему самым полезным времяпрепровождением. И не вина джана, что размышления его так или иначе возвращались к мирскому: джан Милиус был на этой планете кем угодно, только не бесстрастным наблюдателем.

…Не пытайся покорить Вечность, думал джан. Если ты — величайший из смертных, если ты опередил свое время, если ты грезишь о несбыточном — коварная Судьба, Владычица Сущего, очень может быть, позволит тебе возвыситься над самими богами. Если ты сумеешь доказать свои притязания, она подарит тебе Вечность, может быть, даже не одну, и ты будешь существовать, странствуя из одной Вечности в другую, — но это твое существование не будет Жизнью, о которой грезил ты, и когда оно надоест тебе, ты не сможешь вернуть Дар Судьбы обратно; величайший Дар обратится величайшим Проклятием, карой за дерзость и нетерпение, жестокой издевкой над самыми сокровенными твоими мечтаниями… Из Покорителя ты неизбежно превратишься в Узника Вечности — а завистливые боги будут тем временем торжествующе взирать на тебя с той стороны невидимой решетки. Ты, конечно же, переживешь их всех, но они окажутся счастливее тебя…

Не пытайся покорить Вечность — в миг, когда ты добьешься цели, она покорит тебя.

Часть I. Наследие богини Тхутмертари

1. Битва после Победы

Пейзаж горы Монтесан разительно изменился из-за предрассветной драмы. Там, где схлестываются в удивительном противоборстве невиданные магические силы, земные и звездные энергии, высокие боги, загадочные волшебники и иномировые существа — там привычные законы Мироздания утрачивают, хотя бы и на время, свою решающую роль. Когда же отбушует буря, простым смертным, по прихоти коварной Судьбы сохранившим жизнь и рассудок, остается лишь изумляться переменам, а изумившись, принять их как новую реальность — чтобы жить дальше, чтобы выживать в ней.

Горы Монтесан как таковой больше не существовало. Лишь невысокий холм возносился над истерзанной страной Хорайей, которая еще накануне пила скудную влагу жизни. Ночь ушла в небытие вместе со своей владычицей. Новый день вступал в свои права; однако обещал он быть почти таким же кровавым, как и роковая для Тхутмертари и для ее жертв ночь. Первые лучи Солнечного Митры освещали сожженную злым золотистым пламенем землю, руины городов и селений, русла испепеленных рек. Слабый, но жгучий ветер, пришедший из неизвестности, доносил до вершины холма вихрящиеся тучи серой пыли. Эта пыль, попадая на язык, в нос и глаза, вызывала тошное чувство, так как имела отчетливый привкус мертвечины. Пыль, прах и пепел — вот все, что оставила золотая богиня от десятков тысяч подданных Хорайи, чьи жизни выпила она…

Конан лежал на остывающей земле, прикрывая могучим телом свою плачущую подругу. Она нуждалась в этом. Волшебный вихрь, рожденный далеким, но вездесущим Стержнем, — тот самый, что изменил очертания горы и вернул к новой жизни волшебника Брахо, — этот вихрь сорвал с Аманды одежду, поглотил ее, сожрал чудесное оружие Будущего — пистолеты, бластеры, базуки, — а также поддельный амулет Небесного Народа и обе волшебные накидки-невидимки.

Но плакала Аманда Линн не из-за своей наготы. Ей казалось, что Конан, ее новый друг и ее настоящая любовь, совершил фатальную, непростительную ошибку. Он убил никчемного демона Сура, вместо того, чтобы убить зловещего карлика Тезиаса.

И теперь Аманда не ощущала вкуса победы. Она почти не знала Тхутмертари и присоединилась к Конану скорее из привязанности к нему лично, нежели из чувства долга по отношению к его незнакомому миру. Что могла значить будущность Хайбории для женщины, появившейся на свет спустя пятнадцать тысячелетий после этих хайборийцев, для нее — полумифических! Средоточием зла для воительницы из Будущего был карлик Тезиас, Великая Душа. Именно он, Тезиас, разрушил привычную ей жизнь, именно он, не спрося ее согласия, посредством своей пугающей силы призвал Аманду в этот дикий и волшебный мир, оказавшийся далеким Прошлым современной ей цивилизации. И хотя варварский мир Хайбории в самом деле казался Аманде маняще-притягательным, он оставался ей чужим.

То была соблазнительная страшненькая сказка, в которой иногда неплохо отдохнуть от скуки цивилизованного двадцатого столетия, но где нормальный человек этого двадцатого столетия ни за что на свете не согласится провести всю положенную ему жизнь. Она бы всё отдала за один лишь шанс вернуться в своё время. Но если только — вместе с Конаном! Такой герой, как этот киммериец, не пропадёт нигде и никогда, везде, всегда останется героем.

Но Конан вместо этого опять позволил уйти этому жуткому карлику, виновнику всех ее несчастий. Нагая Аманда Линн тихо плакала под боком у киммерийца и беззвучно проклинала его, тупоголового варвара, предателя, укравшего у нее победу над ненавистным карликом. Хотя где-то в глубине души она и понимала, что не в силах Конана было сделать по-другому.

Варвар, между тем, редко когда выглядел так плохо, как теперь. Загорелое тело его почернело от ожогов. Трещины и бороздки рассекали кожу и обнажали темные провалы, в которых багровела подпаленная плоть. Могучие мышцы напоминали перетертые канаты. Крепкие вороные волосы обрели неестественный темно-пепельный цвет, шелушились и опадали при каждом прикосновении, причиняя боль.

Боль словно поселилась в его теле — в каждой клетке, в каждом нерве. Как будто его с головой окунули в чан с кипящим маслом и долго-долго варили, а затем извлекли оттуда, чтобы насладиться зрелищем его страданий. И это почти было правдой — с той лишь разницей, что долгие муки, испытываемые Конаном, в реальном времени уместились в единственное мгновение кошмарной пытки, которой подвергла его Тхутмертари, величайшая и непревзойденная искусница всевозможных истязаний души и плоти. Совсем немного времени не хватило золотой богине, чтобы выпить жизнь этого «презренного смертного», бросившего ей дерзкий вызов.

Но пытка не сломила его волю, а воля призвала к жизни новые силы, — только могучий Кром и всеблагий Митра ведают, откуда взялись они, — и он победил. Зло пало; на фоне этой победы все прочее, что имеет место быть до того и после, казалось ему неважным. В отличие от Аманды, киммериец теперь почти что философски принимал новое спасение карлика. Провожая взглядом Брахо, — гигантскую синюю птицу, уносящую в могучих лапах тело своего хозяина, — Конан, стыдясь признаться себе в этом, испытывал облегчение. Спасение Тезиаса наверняка означало нечто большее, чем очередное бегство старого врага. И Конан в душе был даже рад, что ему не придется сражаться с Великой Душой прямо сейчас. К новой схватке не готов ни он, ни карлик. Им обоим нужна передышка. И еще загадочные слова магистра: «Мой хозяин уже не тот, каким ты знал его прежде. Он изменился, как изменился бы на его месте любой, родившийся свободным, познавший рабство и вновь обретший свободу»… Вряд ли Брахо сказал их лишь затем, чтобы что-то сказать. Эти таинственные волшебники умеют ценить каждое свое слово, подумал киммериец.

Он совершил больше, чем подвиг, покончив с Тхутмертари. Он не раз мог убить ее прежде — вместо этого он обычно спасал ее, а она спасала его, ибо так ей было выгодно. Конан покончил с Тхутмертари в момент, когда она вознеслась на самую вершину своего могущества, когда она меньше всего ожидала конца, полагая, что Смерть более не властна над нею.

И вот наступала расплата за подвиг. Как видно, новое геройство этого отчаянного смертного весьма впечатлило коварных богов. Им, небесным ревнивцам, пришлось по душе то, что совершил он, однако они не были бы богами, если б тут же не напомнили ему, кто есть кто: кто великий небожитель, а кто жалкий земной червь, слепое орудие божественного гнева… На Конана неумолимо надвигалась их высокая благодарность — новые страдания и битвы. Целый вал, бушующий океан новых испытаний, где всякий презренный смертный должен чувствовать себя даже не кораблем — щепкой от разбитого корабля Надежды, тростинкой, от которой не зависит ничто и никто, разве что, собственное выживание. Во всяком случае, ревнивые боги, ввергнув его в свою новую игру, оставили ему шанс выжить. А он намерен был не просто выжить — он был обязан победить.

Закусив губу до крови, Конан сражался с болью. Встать на ноги он не мог, но его сил хватило, чтобы повернуть голову. И он увидел этот вал, это бушующее море, и он ужаснулся…

На первый взгляд, шторм основного сражения двигался мимо, однако киммериец не питал иллюзий. Новая буря рано или поздно обрушится на него — на сей раз просто потому, что он был живым и потому, что оставался человеком.

Там, внизу, первые группы атакующих змеядов вошли в соприкосновение с передовыми отрядами стигийского войска. В воздухе гремели крики людей и раздавался рёв чудовищ. Уже звенели мечи, свистели стрелы и летели копья. То было лишь начало большой битвы и возвращение великой войны двух враждебных рас. Эта война, как оказалось, не закончилась двадцать тысяч лет тому назад. И Конан понимал: она будет идти, пока жив хотя бы один змеечеловек. Или один настоящий человек.

Змеяды были крупнее стигийцев и выше на одну-две головы. Чудища имели гладкую кожу, покрытую мелкой чешуёй грязно-стального цвета, вследствие чего на первый взгляд больше походили на рыб, чем на рептилий. У них был сильный хвост; этот хвост они также использовали как оружие. Головы змеядских воинов венчал небольшой реликтовый гребень, а спереди между их ног заметен был лишённый чешуи отросток. Глаза существ изрядно превосходили размерами глаза обычных людей. Ни ушей, ни волос, ни губ у змеядов не было. Широкие пасти усеивали мелкие акульи зубы, а меж зубов метался чёрный раздвоенный язык. Ничего такого, что могло бы служить им одеждой, на змеядах не было. Они не носили панцирей, шлемов, щитов и прочего защитного вооружения. Они привыкли не защищаться, а нападать. Главным оружием змеядам служили громадные, в человеческий рост длиной, тяжёлые мечи, волнистой формой напоминающие застывших в стали змей. Впрочем, некоторые чудища дрались также палицами, секирами, топорами и копьями, не менее устрашающего, нежели их мечи, вида.

В сравнении с врагами рода человеческого крепкие бронзовокожие стигийцы казались недомерками. Королевские военачальники были облачены в золочёные латы, украшенные на груди изображением извивающегося змея со щупальцами, в посеребренные шлемы с большим гребнем и пурпурные туники. Их оружием были кинжалы и прямые мечи, достаточно внушительные в глазах любого воина, но неизбежно проигрывающие громадным волнистым клинкам змеядов. Офицеры рангом ниже имели панцирь, наручи, поножи, сабли и мечи, а кое-кто, неплохо владевший секирой, использовал и ее. Солдаты были вооружены, главным образом, мечами, копьями, кхопешами, луками и арбалетами; в качестве защитного вооружения они применяли небольшие круглые щиты, обтянутые кожей и имеющие в сердцевине выступающий стальной шип.

Стигийское войско состояло из трёх когорт конной гвардии, когорты конных лучников и арбалетчиков, легиона пеших меченосцев и легиона копейщиков и лучников. Кроме того, одна центурия была вооружена боевыми колесницами, по три воина на каждую. Таким образом, общая численность стигийского войска была почти пятнадцать тысяч человек. Змеядов на поле брани оказалось впятеро меньше. Однако они были могучи и свирепы, как настоящие демоны.

Собственно, как восставших из царства Сета демонов и воспринимали их воины древней Стигии. Как только пала голова их верховного аккаха Танатоса, змеяды ринулись в атаку на стигийскую армию. Теперь, когда божественная воля Тхутмертари более не сдерживала их, они пылали яростью, горели желанием расквитаться за всё с презренным племенем людей. И, право же, им было за что мстить: за своих далёких предков, когда-то изгнанных людьми со стигийской земли, за тысячелетия заточения в подземной стране Йесет-Мет, за безмерные унижения, которым подвергала их, истинных детей Сета, королева-отступница Тхутмертари, наконец, за вероломное убийство Танатоса Джосером. Но даже если бы им не за что было мстить, змеяды всё равно напали бы на людей, ибо были хищниками, а люди в их представлении мало чем отличались от любой другой живности, пригодной для съедения.

Внезапная атака змеядов, однако, не посеяла панику среди стигийского войска. Уже без малого луну стигийцы видели вокруг себя этих чешуйчатых чудищ и успели кое-как привыкнуть к ним. И чудища были смертны. У них имелись уязвимые места и свои слабости, к тому же, у змеядов таковых было побольше, чем у людей. Например, змеяды не умели плавать и скакать на лошади. Через широкий Стикс их переносила Тхутмертари своими чарами, остальное пространство они преодолевали на своих двоих, иногда, впрочем, настолько быстро, что могли угнаться за резвым скакуном. Ещё змеяды не владели искусством стрельбой из лука. Им, рождённым и выросшим в замкнутых пространствах подземной страны, луки и, особенно, арбалеты казались колдовским оружием. Прочная чешуя всё же не могла заменить им панцири и щиты. Соответственно, змеяды являлись превосходными мишенями для стигийских стрел, а сами не могли ответить тем же.

Однако в ближнем бою чудища были страшны и почти непобедимы. Своими здоровенными мечами они владели в совершенстве. Каждый удар такой громадины означал не ранение, а верную смерть. Змеяды также хорошо метали копья, особенно на близких и средних дистанциях. И даже безоружный, змеяд мог легко размозжить человеку голову одним ударом кулака или переломать ноги броском сильного хвоста. Чтобы убить змеяда, нужно было либо стрелять с безопасного расстояния, либо обладать поистине тигриной силой и ловкостью, а также безукоризненно владеть искусством контактного боя.

Схватка разгоралась по всему фронту. Сверху Конану было хорошо видно, как отряды змеядов вгрызались в людское море, словно клыки в живое тело. Свирепость этих чудищ поражала даже его, видавшего виды борца со злом. Казалось, они готовы изрубить друг друга, лишь бы забрать побольше людей в мрачное царство Сета. У них не было какой-либо стратегии или тактики. Природная сила и природная злоба заменяли змеядам знания военного искусства. Они мечтали не победить, а уничтожить. Им не нужны были богатства человеческого мира, не нужна власть над людьми — в сущности, они хотели того, чего не захотела добиваться Тхутмертари: они всего лишь жаждали очистить свою землю от завоевателей-людей.

Сражающиеся с чудищами воины не относились к числу друзей Конана. Это были стигийцы, змеепоклонники, то есть, его враги.

Ещё меньше, чем стигийская армия в целом, киммерийцу был симпатичен её нынешний главнокомандующий. Принца Джосера он знал как самого отъявленного негодяя среди тех, кого его верный меч пока не успел отправить на Серые Равнины. По глубине и силе зла, причиненного людям принцем Джосером и его неразлучной половиной, принцессой Камией, они могли бы успешно соперничать с самыми гнусными чародеями-чернокнижниками, хотя сами, к счастью, колдунами не были. К Джосеру и Камии киммериец имел и личные счеты. Он знал, что рано или поздно поквитается с ублюдками. Но не теперь! Нынче Джосер сражался с чудовищами, врагами всего человеческого, и Конан, как бы ни относился он лично к Джосеру и его воинам, не мог не желать людям победы над монстрами.

Сражение между тем все больше напоминала резню. Киммерийцу казалось, что люди гибнут вдесятеро чаще, нежели змеяды. Стрелы и копья стигийцев не собирали такой богатый урожай трупов, как гигантские мечи чудовищ. Конан видел, как по ходу боя принц Джосер пытается перегруппировать свои войска.

Он, впрочем, уже не был принцем — после гибели старшей сестры Джосер закономерно сделался королём Стигии, и рубиново-золотая корона лишь обозначала то, что было и так ясно: отныне у древней державы змеепоклонников есть достойный вождь. Если, конечно, новый король Стигии переживёт эту баталию!

В ближнем бою стигийцы терпели поражение, поэтому Джосер приказал пехоте отступить. Змеяды бросились вдогонку. Наперерез им ринулись боевые колесницы. Атаку возглавил сам король. Тяжёлым двуручным мечом, почти таким же громадным, как мечи змеядов, он рубил головы врагам. Конан стиснул зубы. Дорого бы дал он, чтобы быть сейчас на месте Джосера! Неправильно, когда такой подонок сражается со злом! А, к Нергалу, нынче все перемешалось, и сами боги, видать, запутались, где теперь зло, а где — добро…

Тем временем стигийские лучники заняли холм. Не обращая внимания на Конана и Аманду, стигийцы стали поливать змеядов стрелами. Те вконец рассвирепели, строй их распался, они сражались группами, а то и поодиночке. Разумно было бы с их стороны атаковать холм, подумал Конан, — но действия разъярённых чудищ были какими угодно, только не разумными. Вместо того чтобы расправляться с лучниками, змеяды обращали свой гнев против остатков стигийской пехоты. Против той добычи, которая была им ближе.

Атака на колесницах захлебнулась. Из полусотни колесниц уцелели меньше трети. Однако вылазка Джосера принесла некоторые результаты. Впервые с начала сражения число убитых с колесниц змеядов превысило количество павших стигийцев. Тем временем копейщики также перестраивались, занимая более удобные позиции для нападения.

Стигийцы встретили возвращение короля торжествующими криками. По команде Джосера взлетели копья. Они собрали неплохой урожай, убив и ранив несколько десятков чудовищ. Следующий бросок оказался ещё более удачен.

Однако в это время стала обнаруживаться нехватка стрел у стигийских лучников. Да и запас копий подходил к концу. Рукопашной не избежать, отметил для себя Конан. Понимал это и Джосер. Копья и стрелы ещё летели, а стигийский король уже о чем-то оживлённо переговаривался со своими полководцами. Лица их были бледны. Вот один из военачальников упал на колени перед королём, и Джосер, недолго думая, снёс ему голову.

После этого военачальники более не возражали королю. Затрубили горны. Лучники и арбалетчики прекратили стрельбу, экономя последние стрелы. Копейщики расступились, пропуская на передний край меченосцев и конницу. Стигийцы построились клином и решительно бросились на змеядов, а конница зашла с флангов.

Конан оценил соотношение сил. Из пятнадцати тысяч имперских воинов могли сражаться не более трети. Остальные либо уже покинули мир, либо скоро сделают это; легкораненых почти не было. Рать змеядов сократилась вчетверо. Таким образом, пяти тысячам стигийцев противостояли меньше тысячи змеелюдей. И всё же Конан не решился бы предсказывать исход этой схватки. Но, будь он на месте Джосера, он делал бы то же самое!

С невольной ревностью киммериец следовал взглядом за стигийским королём. Тот был воистину великий воин, даже более, чем его знаменитый отец. Конан всегда отдавал должное мужеству Джосера, его силе, ловкости и уму. Он ценил эти качества так же, как ненавидел подлость, неверность и бессмысленную жестокость. Все эти качества удивительным образом уживались в сыне Ментуфера, отчего киммерийцу всегда хотелось не просто убить Джосера, а прикончить его в настоящем мужском бою. Этот человек достоин умереть смертью свирепого льва, а не трусливого шакала.

Король Джосер сражался в пешем строю, своим примером вдохновляя стигийских воинов. Боги миловали его; мелкие раны были не в счёт. Сначала он действовал мечом и большой трехклинковой дагой, затем, когда змеядский клинок разрушил дагу, Джосер подхватил в левую руку ещё один меч. Он уже убил троих чудовищ, а они не могли угнаться за ним. Джосер сражался умело и ловко. Да, это был бы достойный противник, снова и снова думал Конан, наблюдая за сражением.

Змеяды пытались окружить вражеского короля. За неистовством битвы они не забывали, что именно этот человек вероломного убил их предводителя. Но преданные Джосеру гвардейцы отбивали атаки чешуйчатых чудищ, предпочитая смерть отступлению.

Между тем дела у стигийцев обстояли неважно. Змеяды вновь прорвали фронт и теснили людей. Мечами и собственными хвостами они перерубали ноги лошадям, а затем расправлялись с всадниками. Видя всё это и слыша торжествующий рёв чудовищ, стигийцы не горели желанием вступать в рукопашную схватку и пятились. Прозвучал новый сигнал горна. Лучникам надлежало взять в руки мечи и копья и атаковать змеядов с тыла. Приказ повис в воздухе. Лица стигийцев были серыми. Они не хотели идти на верную смерть. Некоторые, склоняясь к самой земле, так, чтобы не видели начальники, пытались покинуть поле боя…

И вот настал момент, когда целые центурии бросились в бегство. Свирепые вопли офицеров лишь подстегнули его. Гвардейцы короля ещё сражались, но среди простых солдат разрасталась паника. Джосер вылетел из гущи сражения, поймал какого-то скакуна, оставшегося без седока, пришпорил его и бросился вслед за своими солдатами. На голове его больше не было короны, и этот окровавленный человек с горящими глазами был сам едва ли не страшнее чешуйчатых демонов. Он обогнул холм и встретил убегающих солдат с тыла. Джосер осадил коня, воздел руку с окровавленным клинком и проревел:

— Стигийцы! Вам не нужно бежать с поля боя. Я сам отпускаю вас. Уходите — но прежде, чем вас и ваших близких сожрут эти чудища, расскажите своим жёнам и детям, где вы предали своего короля!

Беглецы замерли, точно наткнувшись на невидимую стену. Никто не осмеливался поднять глаза, а некоторые пали на колени. Джосер воскликнул:

— Ну же, ступайте! Я отпускаю вас. Разве лишняя луна-другая вашей жизни не стоит жизни вашего короля?!

— Живи вечно, великий король, мы не оставим тебя! — взорвались криками стигийцы и, повинуясь приказу Джосера, устремились обратно — туда, куда указывал им королевский клинок.

Бежать с поля брани больше не желал никто. Отныне каждый стигийский воин мечтал отдать жизнь за своего великого короля.

Издали Джосер приметил Конана. Недобрая ухмылка пробежала по губам стигийца. Он пришпорил скакуна и поскакал на холм.

Стараясь превозмочь боль, Конан приподнялся. Он отчётливо слышал, как скрипит и рвётся, точно пересушенный пергамент, его собственная кожа. Скакун встал перед ним, и варвар заставил себя поднять голову.

— Ну что, киммерийский пес, вот ты и стоишь предо мной на коленях, — рассмеялся Джосер. — Может быть, теперь ты захочешь сразиться за меня вон с теми чешуйчатыми демонами? Помнится, прежде ты не отлынивал от такой работы!

Взгляды скрестились; в серых металлических глазах Конан увидел насмешку, а в синих Джосер прочитал лишь ненависть. Опираясь на свой меч, киммериец поднялся на ноги. Его шатало, он был бледен, как мертвец, но струи пота и крови, стекающие по трещинам обожженной кожи, явственно свидетельствовали, что этот человек ещё был жив.

— О да, моя безвременно усопшая сестра неплохо потрепала тебя, — заметил стигийский король. — Знаешь ли ты, на кого сейчас похож? На облезлого шакала, угодившего в костёр! Полагаю, теперь тебя свалит даже годовалый ребёнок. Где тебе сражаться с демонами!

— Ублюдок и король ублюдков, — прохрипел Конан. — Я ещё увижу, как ты будешь подыхать!

Джосер расхохотался, и этот странный в устах негодяя беззлобно-презрительный смех сильно задел Конана.

— Ну, что же, погляди, если ни на что другое не способен!

Слова стигийца резанули, как удар клинка. Киммериец застонал, а Джосер, не глядя больше в его сторону, устремился вниз, к своим воинам, чтобы возглавить новую атаку. Конан шагнул вперед. Верный меч был в его руке, и он тоже жаждал схватки. Не дело, если Джосер и его стигийские ублюдки покончат со всеми чешуйчатыми монстрами! Пусть они сражаются за своего короля — он будет сражаться за простого человека.

С такими мыслями киммериец сделал ещё несколько шагов, а затем предательская слабость овладела им и изгнала остатки сил — и огромный варвар рухнул наземь, едва не налетев на собственный меч. Конан пережил немало страшных ночей и дней, его сознание выстояло в неравных схватках с превосходящими сознаниями и нечеловеческими разумами — но теперь оно малодушно отступилось от него и трусливо нырнуло в спасительный океан забвения.

Слова Джосера и Конана с трудом пробились к воспаленному сознанию Аманды. Она смогла увидеть то, что творилось вокруг нее. Пьянящий рёв схватки заставлял забыть о собственных переживаниях. Да, в этой схватке ей представлялась редкая возможность отринуть тяжкие мысли о карлике, о Конане, о собственном бессилии — и показать всем этим людям, на что она способна. Она, воительница из их далекого будущего.

Аманда поднялась с земли, подбежала к трупу какого-то стигийца, раздела его, сама облачилась в сандалии, поножи, завернула на поясе обрывки его туники, одела наручи и попыталась приладить панцирь на голое тело. Но то ли панцирь стигийского воина не был предназначен для женщин, то ли Аманда не умела управляться с ним, так или иначе, защитить грудь ей не удалось. Тогда Аманда выбросила панцирь, решив, что, быть может, без него ей будет лучше, во всяком случае, удобнее. Не стала надевать и шлем. Взяла стигийский меч и, недолго думая, устремилась в тыл к змеядам.

Чуть ли не сразу она поняла, что следовало всё-таки подумать, прежде чем так поступать. Прямой клинок ей показался чересчур тяжёлым. К тому же, при ближайшем рассмотрении мечи змеядов произвели на неё куда более внушительное впечатление, чем оттуда, с холма. Её едва не убили в первые же мгновения схватки. Уворачиваясь от рванувшегося к ней лезвия, Аманда представила, что сталось бы с гнусным чудищем, будь у неё в руках не эта никчёмная стальная палка, а настоящая базука. Или винтовка М-16. А уж если бы у неё был вертолёт «Черный коршун»… Додумать эту мысль до конца Аманда не успела, так как змеяды явно не собирались ждать, пока у неё появится вертолет. Она запустила свой меч в чудище и ретировалась.

Скуластое лицо воительницы пылало гневом. Нет, так легко она не сдастся! Вдруг она увидела перед собой арбалет, брошенный кем-то из людей, и колчан со стрелами. Аманда обрадовалась. Конечно, самострел — не винтовка, но и не меч! «Плох тот рейнджер, кто не может подбить из арбалета воробья с дистанции в полтысячи футов», — говаривал как-то её дружок Джейк Митчелл, покойный ныне, и в этом мерзавец был прав. Она подхватила арбалет, бегло осмотрела его — и не смогла сдержать крик радости. Это оказался дублетер. Со знанием дела Аманда зарядила оружие, прицелилась и выстрелила.

Она сама сперва не поверила своим глазам. Обе стрелы попали в цель! Одна торчала в глотке здоровенного змеяда, другая вонзилась меж лопаток его не менее крупного соседа. Оба чудища заваливались набок, чтобы уже не встать никогда. Дрожа от радости и возбуждения, Аманда перезарядила дублетер. Теперь она почти не прицеливалась; годы тренировок довели ее умения до совершенства. Оружие словно понимало и слушалось её, они словно нашли друг друга — воительница из Будущего и этот древний арбалет.

Второй выстрел — и еще два змеяда отправились к своему богу-змею. Аманду заметили воины Джосера. Сначала на бронзовых лицах отразилось недоумение: откуда взялась на этом холме одинокая бледнокожая амазонка? После третьего выстрела недоумение сменилось восторгом. Король Джосер тотчас воспользовался этим моментом. Он не стал разбираться, кто эта женщина и зачем она здесь. Король не без основания полагал, что лицезрение обнаженной выше пояса воительницы, стреляющей, равно истинная Дэркето во плоти, поднимет дух его убывающего воинства.

— Стигийцы! — заорал Джосер, указывая на Аманду. — Глядите: с нами боги! Так покажем, достойны ли мы их милостей!

С ликованием стигийцы ринулись в новую атаку.

Змеяды также приметили Аманду. Ещё более суеверные, чем люди, ящеры всерьез решили, что она и есть богиня дев-воительниц во плоти. А разве кто из смертных способен делать выстрелы из колдовского оружия столь метко? В рядах змеядов возникло смятение. Какой-то их генерал, смекнувший, что нежданное явление новой богини — как будто одной Тхутмертари им было мало! — грозит змеядам поражением, поднял копьё и с именем Сета на устах запустил его в Аманду. Копьё пролетело мимо, а спустя несколько мгновений стрела из дублетера настигла этого военачальника. Но его пример оказался заразителен, и третье копьё попало Аманде в голень. Оно прошло мимо кости, но женщина, не сдержав крика боли, опустилась на землю. Арбалет выпал из её рук.

Вот так змеяды поняли, что это не богиня — или, может быть, дух великой Дэркето покинул смертную женщину? Они разразились победными воплями. Стигийцы приуныли, и тут Джосер громовым голосом воскликнул:

— Эта женщина одна прикончила десятерых! Так неужели мы её слабее?!

Услыхав такие слова, солдаты империи позабыли страх. Они бросались на змеядов, умирали, но и уносили с собой жизни врагов людского рода. Раненая в ногу Аманда, придя в себя, призвала на подмогу всю свою волю и вновь подняла арбалет. Нога сильно кровоточила, Аманда не могла стоять — но и с колен она стреляла почти столь же метко, как стоя.

Её возвращение в битву, умелые действия Джосера и его полководцев, бесстрашие стигийских воинов — всё это окончательно переломило ход сражения. Яростный дух змеядов оказался сломлен. Они, впрочем, не собирались сдаваться на милость злейших врагов своей расы, и прежде, чем пал последний монстр, прошли ещё часы, показавшиеся Аманде десятилетиями.

Опустошённая и обессиленная, она опустила арбалет. У неё закончились стрелы. Аманду мутило от большой потери крови; льняная повязка, которой она обернула рану, набухла и стала багровой. Но теперь — не тогда, когда они с Конаном поразили богиню Тхутмертари, а именно теперь! — она чувствовала себя настоящей победительницей.

Джосер вдруг встал перед ней.

— Кто ты, женщина? Ужели ты сама Дэркето?!

— Зови меня Амандой, чужестранец, — отозвалась та. — Да, я неплохо стреляю.

— Неплохо?! — не пытаясь скрыть своё восхищение, изумился Джосер. — Клянусь всеми шестью щупальцами Сета, я не видал, чтобы смертный стрелял подобно тебе! Должно быть, тебя обучали сами боги!

Аманда криво усмехнулась. Даже если это была всего лишь лесть, она никогда не слышала лести приятней! Эх, видели бы её сейчас парни!

— Ты прав, мои наставники были богами в своем деле. Но я могла бы убить больше, если бы эти стрелы не были такими кривыми.

— Во имя Сета! Да ты и так убила два десятка чудищ. Больше тебя убил их лишь я сам!

Воительница помотала головой.

— Я прикончила семнадцать чудищ, не меньше и не больше. Мне лишней славы не надо.

Вокруг них собирались люди. Джосер нашёл глазами своего лекаря, который также был писцом и зодчим, и коротко обратился к нему:

— Имхотеп! Вылечишь эту женщину!

Невысокий мужчина с печальным лицом поклонился.

— Повинуюсь, Ваше Величество.

— Значит, ты — король? — спросила Аманда.

Джосер кивнул ей и спросил:

— Почему ты сражалась на стороне Стигии?

— А на чьей же стороне мне сражаться? — фыркнула Аманда. — Не за этих же двуногих ящеров! Но ты тоже ничего, король Стигии. Как твоё имя?

Джосер улыбнулся: эта женщина понравилась ему. Разумеется, не как женщина и даже не как союзник, а как полезное орудие. Она была сильна, бесстрашна, но главное, достаточно глупа, на его взгляд.

— Ты дерзкая, Аманда, — заметил он, — но победителей не судят! Скажи, возьмёшься ли ты обучить моих людей, воинов короля Джосера?

Воительница хмыкнула и задала первый вопрос любого наёмника:

— А что я с этого буду иметь?

— Жизнь и славу! Разве этого мало? Ну и всё, что к ним причитается.

Только теперь Аманда смогла как следует разглядеть этого человека.

Перед ней стоял дюжий красавец лет сорока, от него веяло силой и мужеством; многочисленные раны, подтёки и кровь, которой он забрызган был с ног до головы, украшали его более, нежели богатые доспехи. Идеальный орлиный нос сидел на правильном хищном лице, и черты этого лица то заострялись, то, наоборот, разглаживались. У него были змеящиеся смоляные волосы, мохнатые брови, тонкие губы и глубоко посаженные серые глаза, сверкавшие особым металлическим блеском.

Этот неповторимый блеск глаз вместе с другими чертами Джосера придавал ему в представлении Аманды некую зловещую притягательность. Аманда много хуже разбиралась в физиогномике, чем в военном ремесле, но даже её поверхностных познаний хватило, чтобы сделать вывод: этот человек привык побеждать, он считает себя вправе решать свою судьбу и судьбы окружающих. Она видела его в деле. Чем-то Джосер напоминал ей Конана — но в то же время трудно было бы вообразить двух столь непохожих друг на друга людей. Облик Конана дышал благородством великого воина — облик Джосера источал сумрачное очарование жестокой силы. Но этот-то пугающий шарм и притягивал Аманду! Без сомнения, король стигийцев показался ей опасным человеком, а всякая опасность возбуждала и манила её. Ей не о чем было размышлять, она вообще не привыкла много думать — она любила действовать.

— Я согласна учить твоих воинов, Джосер, — просто сказала Аманда.

— Отлично, — довольная улыбка пробежала по его губам, — только в следующий раз называй меня «Ваше Величество» или просто «сир».

Договорившись с Амандой и передав её в руки Имхотепа, Джосер переключил своё внимание на Конана. Варвар по-прежнему был без сознания. Не говоря ни слова, Джосер воздел меч и занёс его над головой Конана.

— Стой! — закричала Аманда. — Что ты хочешь с ним сделать?!

Стигийцы возмущенно зашумели: эта неожиданная любимица владыки слишком многое себе позволяла. Будь на её месте кто-то другой, ему быстро заткнули бы глотку.

Джосер неторопливо опустил клинок и, не говоря ни слова, обернулся к лежащей на земле женщине. Его взгляд разил, как клинок.

— Прошу тебя, не убивай этого человека… сир!

Воцарилась зловещая тишина.

— Почему?

— Он мой друг, — прошептала Аманда.

Эта женщина не умеет владеть собой, с удовольствием отметил про себя Джосер. Он видел её впервые, но уже знал о ней больше, чем она сама смогла бы ему рассказать. Этот варвар для неё больше, чем друг. Она любит его — или ей кажется, что любит. А он её? Вот это навряд ли! Она, определённо, привлекательна, но не в его вкусе. Значит, домогается его… Занятно.

— Этот человек — мой злейший враг, — заметил Джосер, — я поступлю с ним так, как захочу.

Аманда опустила глаза, но сказала недрогнувшим голосом:

— Если Конан умрет, нашей сделки не будет. Я не стану учить твоих солдат.

Стигийцы отшатнулись от неё, как от прокаженной, а Джосер расхохотался. Эта глупая женщина выдала себя с головой! Стало быть, она дорожит жизнью безродного пса из Киммерии не меньше, чем своею собственной. Очень занятно!

Не выбирая, Джосер подозвал какого-то стигийского офицера и приказал ему повторить слова Аманды. Тот побледнел, как смерть, и упал на колени, моля о пощаде.

— Повторяй, — безжалостно велел ему король.

Покорившись злому року, офицер исполнил приказ.

— А теперь умри, и будь счастлив, что умираешь за меня.

Стигиец покорно наклонил голову, обнажил кинжал и с силой воткнул его в основание шеи. Он проделал это в полной тишине. Небрежным кивком головы Джосер велел убрать тело. После такой демонстрации своего могущества король Стигии снова обратил взор к Аманде и отчеканил:

— Никто и никогда не будет ставить мне условия. Если я решаю, что человеку нужно умереть, он умирает, чего бы мне это ни стоило. Ты можешь не учить моих солдат — но, если я решил отнять жизнь у этого варвара, я отниму её. Тебе всё ясно, женщина?

Аманда горестно кивнула. В её глазах стояли слезы, а на лице отражалось отчаяние. У неё и в мыслях не было, что этот стигиец может блефовать.

На самом деле Джосер ещё прежде для себя решил, как ему быть с Конаном. Рассудок подсказывал, что заклятого врага нужно убить немедленно. Живой киммериец слишком опасен, он доказывал это без счёту раз. Все прошлые неприятели Конана, самодовольные идиоты, при всех различиях меж собой, делали одну ошибку: они всегда недооценивали киммерийца. Они до полусмерти истязали его, заключали в неприступные узилища, одевали в оковы, которые нельзя было разрушить или снять, — но оставляли варвара в живых. И, рано или поздно, Конан им доказывал, сколь сильно заблуждались они насчёт его и своих собственных возможностей.

Джосер не относил себя к числу подобных недоумков. Он не единожды встречался с киммерийским варваром лицом к лицу и сумел неплохо изучить его. Джосер ценил Конана как достойного врага. Сохранить Конану жизнь — значит дать ему шанс выбраться и отомстить. Как ни сторожи его, он, несомненно, выберется, рано или поздно. И, может быть, отомстит — благо, ему есть за что. А, может быть, не отомстит…

В себя Джосер верил не меньше, чем в Конана. Прирожденный искатель приключений, Джосер уже потому считал себя обязанным сохранить жизнь злейшему врагу, что без него игра на выживание уже не будет такой острой, а, следовательно, интересной. К тому же, раскидывал Джосер своим прагматическим умом, он не колдун, ему не будет от мёртвого Конана никакого проку — живым же он ещё может очень пригодиться… И в том, что варвара удастся как-либо использовать в своих целях, новый владыка Стигии уже не сомневался: достаточно было лишь раз посмотреть на Аманду. Итак, Джосер решил рискнуть, оставив Конана в живых: смертельный риск составлял лучшее, что он ценил в жизни.

Не глядя на Аманду, король произнёс:

— Варвара заковать в цепи. Я сам проверю их. Имхотеп, также займёшься его ранами. Нынче же вечером я желаю говорить с ним.

Аманда проводила Джосера долгим тревожным взглядом. У неё было такое чувство, как будто стигийский властитель не её просьбу исполнил, а наоборот, жёстко навязал ей свою волю. И она уже боялась, что так теперь будет всегда.

Джосер стоял перед последним оставшимся в живых змеядом и, хмурясь, слушал сбивчивый доклад своего военачальника. Тот говорил, указывая на раны чудовища:

— Клянусь Сетом, сир, мы трижды убили его, поразили стрелой и проткнули мечом в трёх местах! Но эта гнусная тварь не умирает! Может быть, стоит отсечь ему голову?

Здоровенный змеяд лежал на окровавленной земле. Его взгляд, устремлённый на Джосера, пылал ненавистью и высокомерным презрением. Страшные раны на груди, шее и животе подтверждали слова генерала. Король кивнул и сам взялся за меч.

— Погоди, человек, — просипел змеяд на скверном стигийском. — Я хочу говорить с тобой.

— Говори быстрее, я тороплюсь.

Акулья пасть выплюнула фонтан крови. Коверкая слова, умирающий змеяд сказал:

— Я маг и жрец Владыки Сета, поэтому я до сих пор жив… Но Вечный Отец уже ждёт меня, и я спешу к нему… Ты рано радуешься, человек! Ты подло убил нашего владыку, ты выиграл эту битву — но войну ты проиграешь… Нас было впятеро меньше, чем вас — но мы едва не победили! А ты потерял тут почти всё своё войско. Твоих осталось лишь две тысячи — а знаешь ли ты, сколько осталось у нас? Если мы с тремя тысячами, без нашего великого аккаха, тебя едва не победили, что же станется с тобой, когда ты встретишь всю нашу силу?

Жрец сипло расхохотался, захлёбываясь кровью.

— О чем ты лепечешь, паскудная тварь? — вскричал Джосер, встревоженный этими двусмысленными угрозами. — Хочешь что-то сказать — выражайся яснее!

Акулий оскал сложился в глумливо-торжествующую ухмылку.

— Не знаю, дойдёт ли до тебя, тупоумный детеныш человеческой самки, но я скажу: у нашей великой аккалы Таниты, ныне здравствующей супруги аккаха Танатоса, пятьдесят тысяч воинов!

Джосер побледнел. Он слышал от своей сестры, от Тхутмертари, что да, действительно, основная часть змеядов согласно её приказу отправилась на юг, в Куш и Чёрные Королевства, под началом царицы Таниты. Этого нельзя было отрицать.

— Чепуха, — взяв себя в руки, ответил Джосер. — Пока твоя Танита узнает, что к чему, я успею вернуться в Стигию и собрать такую армию, которая без труда разгромит подобных тебе гнусных тварей!

— А вот и нет, человек! — торжествующе возгласил змеядский маг. — Я успел отправить сообщение на юг, своему брату! Скоро Танита обо всём узнает, что тут только что произошло! Ты не успеешь вернуться на нашу древнюю землю, как она уже будет в руках истинных детей Сета! Ты уже проиграл, человек! Я буду ждать тебя у врат Преисподней…

Издав гневный вопль, Джосер взмахнул мечом и отрубил змеяду голову. Но и после этого отрубленная голова продолжала вздрагивать в издевательском смехе, а чёрный раздвоенный язык еще некоторое время метался меж острых клыков. Это было жуткое зрелище. Окружавшие короля стигийцы шептали молитвы.

— Тварь блефовала, — громко, так, чтоб слышали все, сказал Джосер. — Но в одном ублюдок прав: эта битва не последняя! Война впереди. Мы победим, я знаю! В Стигии будут жить люди, а не хвостатые гады! — обведя свой лагерь грозным взглядом, король вопросил: — Или кто-то считает иначе?!

— Мы победим! Да здравствует владыка Джосер! Живи вечно, великий король!! — разносилось в ответ.

Джосер вытер кровь с клинка и опустил его в ножны.

— Раненых добить — всех, кроме иноземной воительницы и её варвара. Лагерь свернуть, оружие собрать, коней поймать. Возвращаемся в Стигию!

Уже в полдень, когда беспощадное Око Митры стояло в зените, остатки стигийского воинства двигались к югу с максимально возможной для них скоростью. Король Джосер был уверен, что змеядский жрец ничуть не блефовал перед ним.

***

— Что ты сказал?! Повтори, ничтожный!!

Аккала змеядов Танита возвышалась над чародеем, которого она называла Мтауссом. Он стоял перед ней на коленях, а вокруг Таниты сгрудились её военачальники. Это происходило в Ксутале, городе, который змеяды взяли ночью.

Вернее, нет, не взяли — никакого штурма не было. Полусонные жители древнего нефритового города, раскинувшегося посреди пустыни, не оказали чешуйчатым чудовищам сопротивления. Отряды змеядов ворвались в Ксутал и занялись тем, к чему принуждала их недобрая воля владычицы Тхутмертари. Чуть не умирая от отвращения, змеяды-самцы насиловали человеческих женщин, чтобы те в будущем могли родить для золотой богини первенцев ее проклятой расы… Мужчин принуждали совокупляться с самками змеиного племени — с той же целью. Однако в Ксутале и то, и другое продвигалось из рук вон плохо. Танита с неизбывным ужасом ожидала нового явления Тхутмертари и по-прежнему не знала, что ответить бессмертной богине, когда та потребует у неё отчета.

Неспособных к репродукции людей, а также всех мужчин, уже выполнивших свою последнюю обязанность, змеяды пожирали. Народу в Ксутале жило много, и Танита смогла хорошо накормить свою пятидесятитысячную орду. Пиршество продолжалось всю ночь. Сытые и захмелевшие от выпитой свежей человеческой крови змеяды валялись на улицах и во дворцах нефритового города. Сама царица, вкусившая отборной человечины, отдыхала — до тех самых пор, покуда к ней не явился этот жрец со своими невероятными новостями…

— Тхутмертари и твой царственный супруг мертвы, наше войско на севере разбито, а человеческий принц Джосер надел рубиновую корону Стигии, — покорно повторил Мтаусс.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Брат Ссай сообщил мне перед смертью… Он тоже жрец, как тебе известно, о великая аккала.

Танита переглянулась со своими военачальниками. Они были потрясены не меньше, чем сама царица.

— Могу ли я верить тебе и Ссаю? — грозно вопросила она.

— Пусть я умру в пустыне от проклятого солнца, пусть никогда не увижу Вечного Отца, если сведения Ссая лживы! — пылко вскричал Мтаусс, и не было для змеяда клятвы святее.

— Но как такое могло случиться? Кто смог убить Тхутмертари?

— Ссай того не ведает, моя аккала. Может быть, её брат, а может, и кто-то другой.

— А моего мужа?

— Верховный акках пал от руки Джосера, это убийство было подлым, как и всё, что исходит от подлого племени людей!

Змеяды возмущённо заревели, по адресу Джосера понеслись проклятия.

— Как сражались наши воины? — вопросила Танита, когда все надлежащие проклятия Джосеру были изъявлены.

— Как подобает истинным детям Сета, — гордо заметил жрец. — Их было вшестеро меньше, чем людей, но они едва не одержали победу.

— Что ж, — прошипела Танита, её и без того уродливый лик стал поистине ужасающим, — мы ещё одержим победу! Тхутмертари пала, значит, нет над нами никого, кроме Владыки Сета, Вечного Отца! Вы слышите: Сет алчет мести! Мы отомстим людям за всё! Мы вернем себе нашу древнюю землю!.. Пусть трубят общий сбор. Время дорого! Отдыхать будем на костях людей. Выступаем немедленно! На север, в Стигию!!

— А что делать с самцами и самками этого города, моя аккала? — спросил один из военачальников.

— Всех убить, освежевать и посыпать солью. До самой Стигии у нас будет мясо, а там мы добудем себе новое!

Длинные когтистые пальцы Таниты конвульсивно сомкнулись на рукояти огромного змеящегося меча, когда она представила, как будет мстить Джосеру за мужа.

2. Клятва Великой Души

Огромная синяя птица опустилась на вершину одинокой горной цитадели. Брахо бережно возложил тело Тезиаса на камни, а затем принял свой человеческий облик.

Просторный синий плащ укрывал его с головы до самых стоп. На груди магистра поблескивал серебром медальон с Пирамидой Мира. Узкое аристократическое лицо волшебника выглядело измождённым, а под серыми глазами лежали тени. Брахо поднял тело хозяина, пересёк пространство бывшего зала-амфитеатра, достиг широкой лестницы и стал неспешно спускаться вниз по пологим ступеням. Сил на телепортацию у него не было.

Слуга Судьбы отнёс Тезиаса в его кабинет и положил на мягкий диван. Постояв в раздумии некоторое время, Брахо вернулся в главный коридор и по нему дошёл до пещеры Синих Монахов. Созерцание девяти безголовых стальных статуй неприятно задело магистра. Однако он стоически воспринял случившееся и не стал посылать проклятия по адресу Конана. Слуга Судьбы подошёл к лабораторному столу, осмотрел склянки с жидкостями и порошками, выбрал одну. Он простёр руки над горлышком и произнёс заклинание. Ядовито-оранжевый порошок в склянке вспыхнул неживым лазурным пламенем, а оно втянулось в ладони волшебника. Огонь обжёг внутренности Брахо, но теперь магистр чувствовал себя значительно лучше.

Он взял маленькую склянку с зелёным порошком и вернулся в кабинет Тезиаса. Карлик покоился в прежней позе и едва слышно дышал. Брахо зачерпнул крохотную щепотку порошка и равномерно просыпал ее на хозяина. Изумрудная волна пробежала по телу Тезиаса. Карлик открыл глаза. Магистр отставил склянку, прижал руки к серебристому медальону и негромко произнёс:

— С возвращением домой, Великая Душа!

Магнетические агатовые глаза устремились на Брахо, и он ощутил, как пронзительный их взор набирает привычную когда-то силу.

— Я свободен… — прошептали тонкие губы.

— Да, хозяин, — вымолвил магистр, на его белом лице появилась улыбка. — Ты совершенно свободен! Демона больше нет в тебе, ты снова бог, ты — Великая Душа!

Тезиас усмехнулся и воздел указательный палец правой руки.

— Итак, небесные ревнивцы снова просчитались! Я жив, и я…

— И ты отомстишь им! — подсказал Брахо.

Лицо карлика тут омрачилось, приняв страдальческий вид.

— Нет, Брахо, — прошептал Тезиас, — я не буду никому мстить. Кому мне мстить, не себе ли сначала? Я сам во всем виноват.

— В чем ты можешь быть виноват, хозяин?! — удивлённо воскликнул магистр. — Древние боги жестоко подшутили над тобой! Ты — жертва, а не виновник!

Карлик угрюмо покачал головой, встал, опираясь на руку Брахо, и медленно прошествовал к своему столу. Там он сел в любимое кресло; рослый магистр встал перед ним, ожидая объяснений. Наклонив голову и глядя в пол, Великая Душа проронил:

— Я желал этому миру только счастья, но принес одно лишь зло. Целые бездны зла, Брахо! На моей совести миллионы погубленных душ…

— Меня поражают твои слова, хозяин! — волнуясь, вымолвил магистр. — Их погубила Тхутмертари, а не ты!..

— Нет, Брахо… Я! Без меня Тхутмертари не совершила бы и сотой доли всех своих злодейств.

— Ты заблуждаешься насчет себя, как и тогда, в свой первый раз, когда ты ожил, заблуждался насчет нас, Синих Монахов. Мы — твои орудия, Великая Душа. Но ведь и ты был орудием у злобной демоницы! Она владела тобой, понуждая свершать все те мерзости, что потрясли подлунный мир. Она была владычицей, а ты был рабом, орудием её воли. Как можно обвинять раба, орудие, в поступках владычицы?

Тезиас печально вздохнул.

— На сей раз твоё замечательное сравнение хромает, Брахо. Орудие, раб — это лишь видимость. А как я стал ее орудием, подумай.

— Боги подставили тебя и руками Конана-киммерийца подсадили демона в твою Великую Душу…

— Не о том ты думаешь, магистр! Вспомни, зачем Тот-Амон выпустил из заточения Тхутмертари? Чтобы она похитила для Тот-Амона Конана. А зачем нужен был Тот-Амону Конан? Чтобы завлечь в ловушку меня. Меня, Брахо, — именно меня! Не будь меня, злобная демоница так до сих пор и гнила бы в зачарованной темнице.

Брахо с тревогой вгляделся в лицо карлика.

— Откуда у тебя такие мысли, хозяин? Если так рассуждать, лучше вообще не рождаться!

— Может быть, и лучше… для меня, — задумчиво проговорил Тезиас. — Во всяком случае, именно я подготовил почву для злодейств Тхутмертари. В моём лице она получила могущественного раба. Без меня она не одолела бы Чёрный Круг и не захватила бы власть в Стигии. Без меня не было бы ни жестоких жертвоприношений, ни оргий, ни второго пришествия змеелюдей — ничего бы не было!.. Я не мог противиться ее воле — я мог лишь исполнять её приказы, надеясь, что рано или поздно она оступится…

— Так и вышло, хозяин. Тхутмертари оступилась, пала, ты обрёл свободу!

— Я виноват, — прошептал Великая Душа, — я очень виноват!

Магистр безрадостно погладил серебристый медальон. Новый настрой хозяина ему решительно не нравился. Брахо предполагал, что попавший в рабство и вновь обретший свободу Тезиас уже не будет прежним — но он не мог себе вообразить, что хозяин изменится настолько!

— К чему теперь казнить себя? — прошептал магистр. — Даже ты, мой бог, не в силах вернуть прошлое.

— Не в силах, — согласился карлик. — Но я обязан исправить то, что натворил. Насколько это ещё возможно…

— Что ты имеешь в виду?

Тезиас поднял глаза на магистра.

— Я имею в виду главное злодейство Тхутмертари, о котором боги и смертные предпочитают не вспоминать. Новая раса…

— Новая раса?!

— Да, Брахо. Раса тху — плод жутких оргий, принудительного совокупления людей со змеядами и тайных обрядов высшей чёрной магии — это кошмарная сила! Дети тху ещё не видели света, но уже, словно личинки паразитов, обитают среди нас. Пройдёт положенное время, и новая раса родится, на горе всем живущим в нашем мире! О, Тхутмертари славно постаралась, — с болью произнёс Тезиас. — Она мечтала о рождении расы, дети которой соединяли бы в себе силу и злобу змеядов с хитростью и сообразительностью людей. По её задумке, тху станут существами высшего порядка, они будут нести в себе Великое Знание Вселенной… Ты только погляди, Брахо, во что у неё выродилась моя трепетная мечта о новых людях, несущих Знания! — не сдержавшись, бог, точно ребёнок, разрыдался.

Слуга Судьбы молчал. У него не было слов. Тезиас взял себя в руки и усилием воли иссушил свои слёзы. Воспаленные глаза его снова обратились к верному магистру. Тезиас продолжил:

— Тхутмертари рассчитала всё с нечеловеческим тщанием, и расчёты её оказались верны. Теперь, когда она покинула наш мир, её наречённые дети продолжают жить в чревах человеческих матерей и в чёрных яйцах, снесённых змеядами. Недолго ждать того ужасного мгновения, когда первенцы новой могущественной расы явятся на свет. Тогда их будет не остановить!

— Возможно ли такое?

— Я проверял… Ментальное сканирование зародышей показало: они именно те, о ком мечтает Тхутмертари… Они неизбежно покорят весь мир, уничтожат все прочие разумные расы! Ну, не кошмар ли это, Брахо: злобной богини уже нет, а дело её живет?

— Долго ли ждать рождения чудовищ?

— В чревах человеческих матерей зародыши проходят полный биологический цикл. Но каков он у созданий тху, даже и она не знала, я тем более… В лучшем для нас случае до появления первых тху осталось около восьми месяцев. Если учесть возможность преждевременных родов, и того меньше. Относительно же чёрных яиц ничего сказать не могу. Сама Тхутмертари не ведала, когда из яиц вылупятся её проклятые змееныши. Может быть, через десять лет, а может, и сегодня!

Брахо вытер холодный пот со лба и присел на диван. Слова хозяина явились для магистра откровением. Он-то считал, что со смертью Тхутмертари угроза погибели человечества миновала. На самом деле эта угроза обратилась в иную, более скрытую, но оттого не менее опасную ипостась…

— Что ты намерен предпринять? — спросил Брахо, понимая, что хозяин рассказывает ему всё это не только и не столько затем, чтобы поделиться угрызениями своей проснувшейся внезапно совести.

— Я обязан не допустить появления на свете ужасной расы тху, — твёрдо ответил Великая Душа. — Только так я смогу оправдаться перед Высшим Судией.

— Ты знаешь, как это сделать?

— Пока ещё нет — но я буду думать.

— Ты что-нибудь придумаешь, — сказал магистр, чтобы поддержать дух хозяина. — Кошмар можно предотвратить. В крайнем случае, следует уничтожить носителей заразы.

— Брахо, Брахо… — печально усмехнувшись, покачал головой карлик. — Разве мало было жертв? Ты даже не можешь себе вообразить, скольких несчастных придётся убить, чтобы уничтожить, как ты говоришь, «носителей заразы»! Миллионы, Брахо, опять миллионы!.. Нет, я не возьму такой великий грех на свою и без того грешную душу.

— Я сказал: в крайнем случае, хозяин. Иначе, если я тебя правильно понял, произойдет непоправимое. По-моему, лучше пожертвовать миллионами, нежели подвергать опасности весь Обитаемый Мир!

— Крайнего случая быть не должно. Я обязан придумать, как убить зародышей тху, сохранив жизни их невольным матерям. Что же до яиц змеядских самок, тут ты прав, их нужно уничтожить. Но прежде следует отыскать каждое чёрное яйцо… Мне потребуется помощь всех Синих Монахов!

— Ты видишь перед собой единственного Синего Монаха, — с грустной улыбкой сказал магистр, — и я весь к твоим услугам!

Брахо прошептал заклинание, и в кабинете карлика возникло объёмное изображение девяти обезглавленных истуканов. Затем серебристый медальон показал, как Конан с Амандой отрезают головы Синим Монахам лучами лазерных бластеров и как киммериец тащит эти головы на вершину скалы-цитадели, чтобы оттуда сбросить их в пропасть…

— Твой магистр — единственный, кого варвар соизволил пощадить для битвы с Суром и Тхутмертари, — пояснил Брахо.

— Никогда не понимал до конца логику этого человека, — сумрачно произнёс Тезиас. — Разве можно было так рисковать? А если б ты один не справился с демоном и богиней?

— Я и не справился, — признался магистр, — это она поборола меня. Я до сих пор не понимаю, как Конану удалось её одолеть.

— Я тебе расскажу, — пробормотал карлик, — но не сейчас. Сейчас мы должны исправить ошибку варвара. Нужно достать из пропасти головы твоих братьев и вернуть монахов к жизни. А для этого сперва необходимо вернуть мне Книгу Судеб…

— Книги Судеб больше нет, — заметил Брахо и, предвосхищая недоуменные вопросы хозяина, добавил: — Я не знаю, как она пропала, но я знаю точно: Книги Судеб больше нет в подлунном мире. Я это узнал у Конана.

— Конан околпачил тебя! — с досадой воскликнул карлик. — Он и меня пытался околпачить. Великая Книга Судеб не может исчезнуть просто так! Она спрятана где-то. Её необходимо отыскать! Или ты воскресил меня напрасно!

— Говорю тебе, хозяин, Книги Судеб больше нет. Варвар этим озадачен, как и ты. Мне довелось взглянуть на содержимое его мозгов; клянусь твоей Великой Душой, там сокрыто немало загадок! Но тебе придется поверить мне на слово: Книга Судеб безвозвратно потеряна для нас.

Тщедушная фигура карлика как будто еще больше съёжилась, бескровное лицо осунулось и постарело. Тезиас прошептал:

— А я-то думал, всё худшее для меня позади… С Книги Судеб начиналось моё могущество, Брахо. Она была дорога мне и как бесценная сокровищница Великого Знания, и как реликвия, как талисман… Да ладно! — карлик решительно взмахнул рукой, точно отсекая все воспоминания и сожаления о прошлом. — Заклинание Стали должно было сохраниться также в памяти твоего медальона.

— Да, так оно и есть, — уверенно заявил магистр. — Киммериец совершил промашку: чтобы помешать нам вернуть к жизни братьев, он должен был вместе с головами выбросить в пропасть и мой медальон, — Брахо любовно погладил блестящую серебристую пирамиду.

— Не будем требовать слишком многого даже от величайших из смертных, — хитровато улыбнулся Тезиас. — Иначе что останется нам, богам?..

Сказав это, Великая Душа отдал мысленный приказ, и они с Брахо исчезли из кабинета, чтобы возникнуть над пропастью, которая казалась бездонной. Телепатический взор Тезиаса нырнул вниз.

— Будь осторожен, хозяин, — озабоченно молвил магистр. — Ты ещё слишком слаб…

— Я достаточно силён, чтобы спасти тех, кто, как и ты, беззаветно предан мне, — отрезал карлик. — Да, я их вижу, эти головы. Они там, под слоем камней и песка. Конан и Аманда осень постарались сделать здесь могилу для моих преданных слуг. Целой армии горнорабочих пришлось бы десятки лет трудиться, чтобы разработать сей завал!

— Но они не рассчитывали, что за дело возьмётся бог, — рассмеялся Слуга Судьбы.

— Снова скажу: не требуй от них слишком многого. Дай мне медальон.

Брахо передал Тезиасу серебристую пластину с Пирамидой Мира. Она повисла в воздухе, и карлик принялся делать над ней пассы обеими руками. Затем он установил мысленный контакт с медальоном и принял на себя контроль над его силой. Повинуясь велению Тезиаса, серебристый медальон поплыл над пропастью. Незримые потоки энергии устремились вниз. Далеко внизу крошился и плавился древний камень, далее распадаясь на атомы; со стороны казалось, что вещество просто-напросто исчезает.

Парящие над пропастью Тезиас и Брахо держались на безопасном удалении от медальона. Телепатические взоры обоих внимательно наблюдали за происходящим. Минули два часа, прежде чем завал был уничтожен. Серебристый медальон вернулся на грудь магистра.

— Чтобы сотворить сию каменную гробницу для моих бессмертных монахов, простой смертной женщине Аманде Линн потребовался единственный выстрел ракеты Будущего. Чтобы разрушить эту гробницу, я, бог, затратил уйму времени и мириады частиц незримой космической энергии. Вот и суди, Брахо, кто из нас кого могущественней, — печально заметил Тезиас.

— Прежде ты так не говорил, хозяин, — содрогнувшись, вымолвил магистр.

— Прежде я не понимал, сколь многие вещи, касающиеся нас, богов, могут зависеть от воли ничтожных смертных.

Карлик и его слуга опустились на дно пропасти. Она действительно была столь глубока, что отвесные стены, вздымающиеся со всех четырех сторон, как будто образовывали свод и совершенно скрывали солнце; его лучи не доходили сюда. Впрочем, самозваный бог и великий волшебник видели всё, что они хотели увидеть, при любом освещении. Девять стальных голов валялись на песке друг подле друга.

Тезиас простёр к ним руки. С тонких пальцев Великой Души исторглись и устремились к головам монахов полупрозрачные голубые нити. Головы поднялись над землей. Тезиас взлетел — головы, связанные паутиной лазоревых лучей, полетели за ним. Брахо летел рядом, страхуя своего хозяина. Так они достигли вершины скалы-цитадели. Все девять голов аккуратно легли на площадку.

— Устал, — признался карлик. — Нужно подкрепиться.

Он воздел руки к небу и раскинул их ладонями вверх. Энергия Космоса вливалась в ладони бога, наполняя его новой силой. Брахо благоговейно наблюдал за таинством Насыщения; сам он не умел напрямую питаться тонкими энергиями Космоса и черпал силу либо в заклинаниях, каковых знал больше, чем любой из хайборийских магов, либо у своего удивительного медальона.

Насытившись, Великая Душа телепортировал себя, Брахо и все головы в Пещеру Синих Монахов. Затем он произвёл идентификацию — вот забавно было бы, если б каким-то монахам пришлось надеть чужие головы! — и водрузил головы на шеи их законных владельцев. Прозвучало ещё одно заклинание, и стальные головы срослись со стальными туловищами. Настроение Брахо улучшалось по мере того, как бог Великая Душа грамотно и умело устранял последствия хозяйничанья варвара Конана в этой священной обители.

— Мне даже жаль киммерийца, — заявил магистр. — Зря старался!

Но Тезиасу не хотелось шутить. Он вонзил в Брахо тяжелый взгляд магнетических агатов и не без порицания заметил:

— Ты бы лучше пожалел тех несчастных жителей Хорайи, которые в муках умирали от чар злой богини, пока Конан и Аманда развлекались тут отрезанием голов у моих монахов.

Его словно подменили, вновь с изумлением отметил Брахо. Откуда вдруг такое человеколюбие? А может быть, и вправду подменили, — шевельнулась в мозгу магистра страшная мысль, — и этот странный карлик вовсе не Великая Душа, не его хозяин?! Прежде чем Брахо удалось изгнать эту мысль из своей головы, на лбу его выступил холодный пот.

Тезиас внимательно вгляделся в своего магистра. Под проницательным взглядом хозяина слуге стало неуютно, и Брахо выдавил из себя:

— Прости. Я усомнился в тебе. Ты стал другим, Великая Душа.

— Плохо же ты меня знаешь, Брахо, — с горечью заметил карлик. — Значит, если б я сейчас хохотал над судьбами тех несчастных и грезил о возвращении себе власти над миром, я, по-твоему, был бы прежним Тезиасом, Великой Душой?

Брахо опустил глаза и ничего не ответил. Карлик вздохнул.

— Наверное, ты прав, мой верный магистр, ты не станешь лгать мне. Но таким, каким ты прежде знал меня, я уже не буду.

— Воля твоя, хозяин. Синим Монахам надлежит служить тебе, каким бы ты ни был.

— Именно, Брахо. А теперь найди в памяти своего медальона вторую часть Заклинания Стали. Пора!

Магистр исполнил волю своего хозяина и прочитал Заклинание вслух. В тот же миг девять стальных истуканов превратились в девять живых людей, облачённых, как и Брахо, в длинные синие плащи с капюшонами. Еще одно заклинание, прозвучавшее вместе с Заклинанием Стали, сообщило монахам наиболее важную информацию о событиях, случившихся в мире за время их заточения.

Следующий час ушел на выражения преданности монахов хозяину и ответных чувств любви карлика к верным слугам. Они снова были вместе, Великая Душа и его замечательные монахи, единственные в целом мире создания, желавшие ему добра. Ещё не приступив к исполнению своих благородных замыслов, Тезиас уже одержал важную победу — он вернул к жизни тех, кто стал недвижным истуканом по его, Тезиаса, вине. И лишь одно в этой истории печалило самозваного бога: что он не может вернуть жизнь остальным шести монахам, павшим ради удовлетворения низменных страстей своего господина… Их застывшие тела лежали в этом чертоге, служа печальным напоминанием Тезиасу об ошибках и преступлениях прошлого.

Затем Великая Душа кратко поведал монахам о первенцах расы тху и о причинах, почему их необходимо уничтожить во что бы то ни стало и как можно скорее.

— Я пока не придумал, что делать с зародышами расы тху в утробах человеческих матерей, — говорил карлик. — Но вам не нужно ждать, пока я найду решение. Отправляйтесь и отыщите все чёрные яйца, снесённые змеядами. Большая их часть должна находиться в Луксуре, стигийской столице. Отыщите — и развейте на атомы, дематериализуйте, уничтожьте так, чтобы никакая магия не способна была вернуть чудовищ к жизни! Одновременно изучите змеядских самок: пусть ваше телепатическое зрение подскажет вам, которые из них беременны чудищем новой расы. Беременных змеядских самок истребляйте, равно как и яйца. Остальных змеядов не трогайте.

— Почему? — спросил один из монахов. — Это злобные твари Сета, так почему нам нельзя убивать их?

— Потому и нельзя, что это твари Сета, — ответил Тезиас. — Я не хочу вновь ссориться с богами. Я не хочу вмешиваться в их дела. И вам вмешиваться воспрещаю. Наша задача очистить мир от зародышей тху — но и только. Это наш долг. Но и только! Будем же надеяться, что хотя бы в этом праведном деле ревнивые боги не станут чинить нам препятствий.

Он помолчал, а затем торжественно изрёк:

— Клянусь Великим Космическим Разумом и Всеми Знаниями Вселенной, я не найду себе покоя, пока мир не будет избавлен от угрозы порабощения расой тху! Клянусь!!

— Да будет так, как повелел наш бог и господин, — произнёс Брахо от имени всех монахов.

— Отправляйтесь же немедленно, — сказал Тезиас, — и помните о моей клятве и о своём долге. В путь!

Синие Монахи прибегли к телепортации, чтобы покинуть пределы Замка. Они могли переместиться сразу в Луксур и к воинству змеядов, однако работа предстояла великая, упорная и тонкая, поэтому хозяин повелел им экономить силы; дальняя же телепортация представляла собой одно из наиболее энергоемких магических действий. Над Карпашскими горами монахи обратились в гигантских птиц с человеческими головами. Удивительные птицы взмыли ввысь и унеслись на юг.

Не успеет закатиться солнце, как они прибудут к месту назначения.

Брахо собирался последовать за своими братьями, но Тезиас задержал его.

— Давай думать вместе, как избавить наших женщин от чудовищ тху.

Он не хотел признаваться Брахо, что стал бояться одиночества. К чему вновь смущать разум верного слуги?

— Я наблюдал одну из них, — задумчиво продолжил карлик, — она единственная не склонилась перед Абсолютным Злом, она решительно отвергла все его соблазны. На моих глазах злобная демоница подвергла её чудовищной пытке огнём, но эта удивительная женщина стойко выдержала пытку, ни единого крика боли не вырвалось из её прекрасных уст. Когда пытка закончилась, и эта женщина сгорела заживо, даже Тхутмертари восхитилась ею и вернула к жизни. Но эта женщина погибнет страшной смертью, если мы не отыщем способа избавить её от существа тху в чреве. Ты удивишься, но она — ещё одна стигийская принцесса, чуть-чуть похожая на Тхутмертари и нисколько не похожая. Есть нечто в Стигии такое, чего вовек мне не понять…

Хозяин и магистр вернулись в кабинет Тезиаса, и там Брахо заявил:

— Сомневаюсь, хозяин, что ты найдешь себе покой, когда исполнишь свою клятву. Даже если захочешь, ты не сможешь уйти от дел суетного мира. Если тебя не подменили, уже через мгновение после смерти последнего чудовища тху в твоем мозгу возникнут очертания нового плана переустройства мира. А последующие годы ты проведешь в борьбе с богами, волшебниками и великими воителями, подобными Конану-киммерийцу…

Магистр говорил и говорил, сотрясая воздух своими пророчествами, но карлик уже не слушал его. Он думал о том, как лучше провести оставшееся у него время жизни. Ибо никаких «последующих лет» уже не будет.

Потому что он, Тезиас, бог Великая Душа, — третья жертва.

Иномировое Существо отдыхает после схватки с Тхутмертари, своей второй жертвой. Но скоро его отдых закончится, и Существо возьмётся за работу. Оно не угомонится, пока не исполнит свою странную клятву, значащую для него много больше, чем жизнь… Свидетельствуя золотой богине Тхутмертари: «Оно неуничтожимо, это создание Иных Миров, и оно само не ведает пределов своей мощи в нашем Мире. Прости, владычица, но я бессилен против него», — Тезиас нисколько не лукавил, не преувеличивал, не ошибался. Существо настигнет третью жертву — и умертвит, как умертвило уже Джейка Митчелла и Тхутмертари. Это Судьба — а уйти от Судьбы невозможно!

Великая Душа грезил лишь об одном: чтобы он успел исполнить свою клятву прежде, чем Существо исполнит свою.

Но он бы не был самим собой, если бы одновременно не думал, можно ли спастись, и если можно, то как, найдётся ли такое средство? Раз от Судьбы нельзя уйти, то, может быть, удастся… обмануть, перехитрить её?

В самом деле, а зачем иначе богу — Знания Вселенной? Зачем иначе человеку становиться богом, если не затем, чтобы переиграть свою злосчастную судьбу и выжить, будучи приговорённым?

Тезиас кивнул и усмехнулся. О да, за это стоит побороться!

3. Король и варвар

Ближе к вечеру король Джосер велел сделать остановку и разбить новый лагерь. Весь день его войско двигалось по мертвой земле, более походившей даже не на земную пустыню, а на ландшафт одного из Преисподних Миров. Несколькими днями ранее здесь уже прошли полчища Армии Тьмы королевы-богини Тхутмертари. Стигийцы то и дело встречали на своем пути зловещие напоминания о недавнем нашествии: изуродованные останки людей и животных, развалины поселений, выжженные луга и поля. Им не повстречался никто живой, не было видно даже пожирателей падали. Изуродованные трупы гнили под палящим солнцем, источая тошнотворные запахи.

Более всего Джосер опасался встретить полчища живых мертвецов или так называемых «боевых демонов». Но, похоже, после смерти Тхутмертари ее могущественные заклятия утратили силу, и демоны вернулись в Ад, а мертвецы — в свои могилы. Тем не менее разведка ежечасно докладывала ему о всяких изменениях в пути. Никакие предосторожности король не считал излишними. Имея под своим началом всего лишь треть легиона, Джосер не стремился вступать в какие-либо схватки. Он жаждал поскорее добраться до Стигии. Для этого необходимо было пересечь покоренный Шем и переправиться через Стикс.

Но сейчас его солдаты нуждались в отдыхе. Как бы ни были закалены они многочисленными кровавыми схватками, последние испытания источили силы даже самых выносливых. За один день похода пали три десятка воинов. Джосер приказывал добивать ослабевших, но это не было решением проблемы. Сам он удерживался в седле лишь усилием воли. Чтобы не поддаваться усталости, Джосер заставлял себя думать о приятном.

А приятного было немало! Он чувствовал себя триумфатором. Он победил свою великую и ужасную сестру, ту, которая сумела стать богиней и богиней покинула мир, на радость всем, кто здесь остался, и своему брату — первому. Неважно, что убил Тхутмертари не он, а Конан — ведь победитель вовсе не тот, кто наносит решающий удар, а тот, кто умело пользуется плодами победы.

Ликование наполняло мятежную душу Джосера. Да, он, бесспорно, наисчастливейший авантюрист и величайший триумфатор в человеческой истории! Его самая дерзкая авантюра увенчалась абсолютным успехом. Все конкуренты мертвы, теперь вся власть в его руках.

Это воистину была грандиозная и безрассудная идея: использовать свою сестру, демона в женском обличии, для захвата всей полноты власти. И сестра Тхутмертари совершила то, что Джосер никогда бы сделать не сумел. Ни сам, ни вместе с Камией, ни с помощью армии, ни даже при полной поддержке жрецов, если бы такое было возможно.

Положим, он мог бы, не прибегая к «услугам» Тхутмертари, умертвить своего брата короля Ктесфона, свою племянницу наследную принцессу Рамину и племянника принца Рамзеса, стоявших на его пути к трону. В принципе, мог бы даже составить заговор против Тот-Амона, с тем чтобы спихнуть старого мага с престола владыки Черного Круга. Да, многое мог бы — но, рассуждая реально, никогда не сумел бы добиться такой невероятной, абсолютной власти, какой обладал теперь. Да, именно его, младшего сына Ментуфера, обожали в армии, любили во дворцах стигийской знати, уважали ученые писцы. Все эти влиятельные сословия давно мечтали видеть именно его, Джосера, королем Стигии. Но — и это Джосер также знал наверняка — любая хитрость и любая популярность неизменно разбиваются о неприступный бастион, имя которому Черный Круг.

Высший жреческий синклит, собрание нескольких десятков посвятивших себя Сету волшебников, превосходил своей силою всю мощь остальной империи. Черный Круг был не государством в государстве — он был государством над государством. Черный Круг безраздельно царил, вернее, довлел над Стигией.

Посвященные жрецы исстари умело использовали суеверный страх стигийцев перед ужасным чешуйчатым божеством, повелителем пантеона имперских богов. А если страха оказывалось недостаточно, чародеи Черного Круга прибегали к своим заклятиям, и их могущественная волшба, освященная именем Сета, смиряла непокорных. Король сидел на троне, издавал рескрипты, смещал и назначал чиновников — но истинным владыкой Стигии был жреческий синклит.

Само собой разумеется, в многотысячелетней стигийской истории случались попытки избавить Трон от диктата посвященных жрецов или хотя бы ограничить их влияние. Успехи на этом пути были столь нечасты, что история почти не сохранила имен королей-реформаторов. После их смерти наследники покорно восстанавливали влияние синклита, а деяния дерзких правителей и сами их имена предавали забвению. Черный Круг был зловонной тучей, нависшей над великой державой, прочной паутиной, где увязали все прогрессивные устремления древней цивилизации, петлей на шеях луксурских венценосцев; сами же «святые отцы» почитали себя «наставниками», то есть поводырями, стигийских королей и принцев.

Досконально изучив историю и политическую систему своей страны, Джосер утвердился во мнении, что победить Черный Круг можно, лишь уничтожив его физически, окончательно и навсегда. При любом ином раскладе жреческий синклит рано или поздно восстановится и разделается со строптивым правителем. Высшие жрецы Сета не признавали никаких компромиссов по поводу своей «священной» власти.

Перед глазами Джосера всегда стоял яркий пример отца, великого короля Ментуфера. Отец был умен, красив, силен, удачлив как властитель, воин и полководец, его любили в народе. Ему удалось добиться ограничения власти жрецов и даже изгнания их владыки Тот-Амона. Но чем всё закончилось? В последние годы жизни Ментуфера синклит, искусно играя на горестях, постигших короля, неуклонно возвращал себе прежнее влияние. А после гибели Ментуфера и вовсе оттеснил нового монарха Ктесфона от управления державой. Ктесфон, как человек умный и сдержанный, считал такое положение вещей наименьшим из зол.

Однако Джосер полагал иначе. Внешне почтительный со жрецами Сета, он их ненавидел. Еще более угнетало молодого принца понимание собственной обреченности в борьбе с могущественными чёрными магами. Он жаждал власти, он ощущал свои силы вести стигийский государственный корабль, он был уверен в своем предназначении стать величайшим правителем древней империи — но проходило время, а союз короля Ктесфона с верховным жрецом Тот-Амоном и чародеями Черного Круга по-прежнему оставался для него неприступной твердыней. В своих скитаниях по миру Джосер разыскивал способы взять ее, однако все его усилия терпели крах, и с годами он всё явственнее понимал, что эту твердыню нельзя одолеть ни штурмом, ни осадой, ни хитрым обманным маневром — никак. Ее можно только взорвать, снести одним стремительным и сокрушительным ударом. Но у него, простого смертного, не было и не могло быть сил для этого. С такими волшебниками, какими были посвященные жрецы Сета, на равных могли сражаться только не менее могучие волшебники. А победить и уничтожить — стократ более могучие!

Так он пришел к мысли о Тхутмертари. Эта страшная женщина-жрица была сущим проклятием королевской семьи. Прямо или косвенно она была виновна во всех смертях, потрясавших дом Ментуфера почти два десятилетия. Четверть века назад ее наконец-то поймали и приговорили к казни. Тот-Амон спас ее тогда и заточил в темницу. О Тхутмертари велено было забыть. Но Джосер не хотел забывать. Напротив, странствуя по разным землям, он по крупицам собирал сведения о своей старшей сестре — вернее, о её злодеяниях, ставших легендой при жизни… И к концу своих поисков уже не сомневался: она — именно та, кто ему нужен.

Освобождая Тхутмертари из заточения, самовлюбленный глупец Тот-Амон не мог вообразить себе, что это роковое его решение на самом деле явилось результатом сложной, хитроумной интриги принца Джосера. Безраздельно властвующий в Стигии верховный жрец наивно полагал, что укрощенная им демоница будет исполнять его волю. Он просчитался. Мятежный дух демоницы не угас в каменном мешке заколдованного каземата. Она признавала лишь свою игру. Ею овладела жажда власти. Тхутмертари готова была биться за нее до конца. Поэтому Джосер выследил сестру, подстроил так, чтобы в королевском дворце ее ждала засада, а когда она в засаду угодила, спас ее. Его искусные речи понравились демонице, и он стал ее пособником.

К несчастью для него, дальше события развивались не по плану Джосера. В какой-то момент он ощутил, что вся игра проиграна им окончательно и бесповоротно. Тхутмертари разгадала его и высмеяла перед всем двором. «Твоя игра — это всего лишь маленькая и незначительная часть моей игры. Ты играешь в нее так, как того хочу я. Ты ввязался не в свою игру, Джосер, а в мою. И заканчивать твою игру тоже буду я», — язвила она. Бессмысленная и мученическая гибель его детей от руки Тхутмертари, собственные унижения и даже страшная участь, которой подверглась Камия, угнетали Джосера меньше, чем одна лишь мысль о том, что он обидно проигрался в своей великой авантюре, фактически перехитрив самого себя. Жизнь стала недорога ему, но и над ней при королеве, а потом богине Тхутмертари он был уже не властен.

Капризная Судьба подвергла Джосера жестоким страданиям, но в итоге одарила своей милостью. Тхутмертари пала, когда он уже отчаялся ее пережить, и тут оказалось, что всё, чего так добивался могучий и отважный, хитроумный принц, достигнуто. Черного Круга не существовало более — Тхутмертари уничтожила его в самом начале своего кровавого похода. Она также расчистила дорогу к трону; старшая линия дома Ментуфера, линия Ктесфона, пресеклась полностью, так Джосер оказался законным королем Стигии. И даже более того: в результате походов Армии Тьмы территория империи — его империи! — увеличилась втрое.

Джосер ясно видел и минусы доставшегося ему наследства. За одну луну своего правления Тхутмертари успела разрушить не только Черный Круг. Почти вся страна лежала в руинах. Подсчетов ее злодействам не вел никто, но Джосер полагал, что за эту луну население империи, составлявшее при Ктесфоне девять миллионов человек, сократилось едва ли не на треть. И пали лучшие: воины, аристократы, чиновники, земледельцы… Бесчисленными человеческими жертвоприношениями — сперва Сету, а затем самой себе — Тхутмертари выкосила почти всех отроков и юниц Стигии. Никогда еще ни один завоеватель, ни один мятеж, ни одно стихийное бедствие не причиняли Стигии такого разрушения. Сюда оставалось лишь добавить полчища змеядов, врагов рода человеческого, которые теперь полны были решимости завладеть всей Стигией, а людей превратить в рабов и в свой домашний скот… Ни один новый монарх не получал страну в таком плачевном состоянии, в каком получил ее король Джосер.

Но опасности не страшили его. Главные цели достигнуты, а отстроить Стигию заново было делом времени. Джосер ощущал в себе силы заново сплотить державу, создать новую армию и администрацию, которые зависели бы уже не от проклятого синклита, а единственно от престола в Луксуре. Прямо сейчас, на марше, в мозгу его рождались очертания новой стигийской власти, которым будет суждено пережить тысячелетия.

Нет, он вовсе не помышлял о смене веры! Это было бы сущим безумием. Великий Змей Сет был, есть и будет верховным божеством древней державы — такова уж ее участь, и не смертным бунтовать против пасьянса Высоких Богов… Он, Джосер, был чист перед Сетом. Не он, а Тхутмертари восстала против Вечного Повелителя. Не он, а она уничтожила жреческий синклит. Не он, а она объявила себя новой богиней. Он же, Джосер, наоборот, восстановил культ Сета, как только корона появилась на его голове. И прежде, будучи отверженным принцем, и нынче, став королем, он обращался с молитвами к Великому Змею, умолял о покровительстве и божественном благословении своих начинаний.

Но Сет молчал, не давал ответа. Король понимал, что божеству непросто сделать выбор. Кого предпочесть: его или Таниту? Людей или змеядов? Приемных или истинных своих детей?

Змеяды представляли собой внушительную силу. Но они были не самостоятельной расой, а выродившимися потомками древнего змеиного племени. Их осталось слишком мало для воссоздания державы. Как смертельно раненые звери, они еще способны убивать, но творить что-то новое уже не в силах. Подлунный мир более не принадлежит им — это мир людей. Не могут несколько десятков тысяч чешуйчатых чудищ одолеть многомиллионный народ. Да, чудища сильны и бесстрашны, но люди умнее их — иначе бы они не победили двадцать тысяч лет тому назад…

Джосер надеялся, что всё это Отец Сет понимает не хуже смертного властителя; таким образом, стигийский король верил в мудрость Вечной Тьмы — и, более того, сам надеялся стать ее Избранником.

Он был умён и проницателен, как мало кто из смертных в его мире, но даже он не мог ведать тогда, что Вечная Тьма решит сделать сразу несколько ставок в своей игре против Вечного Света.

Когда солдаты поставили королевскую палатку, Джосер велел доставить туда Конана. Киммериец все еще был без сознания. Его положили на походные нары. Мудрец Имхотеп подробно доложил королю о состоянии больного и в заключение сказал:

— Без сомнения, сир, этот человек выживет, хотя, да позволено мне будет заметить, любой другой на его месте уже давно испустил бы дух.

— Воистину, северный пес живуч, как демон… Зачем только боги даровали ему такую силу? — пробурчал Джосер.

— Вероятно, затем, чтобы предоставить его судьбу Вашему Величеству, — подобострастно заметил сметливый Имхотеп.

— Ты можешь привести его в чувство?

— Да, сир. Как свидетельствует многоучёный Паксимен, одна капля настойки из ягоды кхеули ненадолго возвращает сознание человека из мира, где оно отдыхает, а две капли…

— Не надо, — перебил король, многозначительно ухмыльнувшись, — достаточно и одной. Я не собираюсь долго с ним разговаривать. Дай ему эту каплю, Имхотеп.

— Слушаюсь, сир.

Лекарь извлек из своего сундучка черный флакончик, поднес его ко рту Конана и один раз нажал на донышко. Из-под колпачка выделилась капля мутно-серой жидкости. Она упала на губы киммерийца и, точно живая, сама проскользнула меж губ в рот. Джосер невольно вздрогнул: как ни полагался он на учёность Паксимена и верность своего Имхотепа, сам бы ни за что не принял такую гадость!

Тело Конана вздрогнуло, и киммериец раздвинул веки. Взгляд синих глаз обежал палатку, ненадолго остановился на Имхотепе, двинулся дальше и наконец замер на Джосере. Губы что-то невнятно пробормотали. Кроме имени Нергала, прозвучавшего достаточно отчетливо, стигийский король ничего не смог разобрать.

— Что бормочет эта скотина? — спросил Джосер.

— Он приходит в себя, — ответил Имхотеп, зардевшись. — Судя по всему, он узнал Ваше Величество…

— Это я и без тебя понял. Зачем иначе поминать Нергала?

— Верблюжий кал… Змееныш Сета… Подо… — послышалось из уст Конана.

— Оставь меня, Имхотеп, — велел Джосер, и лекарь тотчас же с немалой радостью исполнил его приказ.

Король наклонился над лицом Конана, но тут же ему пришлось отпрянуть, чтобы избежать плевка. Сильный удар железным кулаком в живот стал ответом на попытку оплевать монарха Стигии. Киммериец кратко, но ёмко выругался и замолчал, уставившись на Джосера. Тот с интересом разглядывал его. Пауза продолжалась недолго, затем Конан невозмутимо спросил:

— Где я, будь ты проклят?

— В безраздельной моей власти, — в тон ему ответил стигиец.

— Почему ты не прикончил меня?

— Аманда за тебя просила.

Киммериец недоверчиво скривил губы. О, если бы он мог встать, он бы заставил этого стигийца пожалеть о содеянной им «милости»!

— Что с ней?

— Она геройски сражалась со змеядами, пока ты отлеживался в беспамятстве. Ее ранили, и теперь она спит. Ты задал все свои вопросы, варвар?

— Нет. Как ты намерен с нами поступить?

Джосер рассмеялся.

— Намерен вылечить вас. Мой лекарь Имхотеп — ученик великого медикуса Паксимена, поэтому также умеет творить чудеса, хотя он не маг и не жрец.

Конан мысленно помянул Крома. Если б знать заранее, для какого нового злодейства этому ублюдку понадобились они с Амандой?

— Мы не будем играть в твои игры, стигиец. Не рассчитывай.

— Отвечай за себя, варвар. Аманда уже согласилась учить моих солдат стрельбе из арбалета. Мы нашли с ней общий язык.

Киммериец не сдержал стона. И дня не прошло, как этот хитрый змей подцепил простодушную Аманду! Ну погоди, пусть только твой кудесник Имхотеп вылечит меня — тогда и поглядим, сумеет ли он потом вылечить тебя.

— Думаю, и нам с тобой лучше найти общий язык, — добавил стигиец.

— Ну, так что тебе от меня нужно? — буркнул Конан, полагая, что такие вещи лучше прояснять сразу.

— Сначала расскажи мне, как ты убил Тхутмертари, кто такие карлик, а также волшебник, обернувшийся синей птицей, и демон-лев, которому ты отсек голову. И что, в сущности, произошло там, на горе?

— Сколь многого ты еще не знаешь, стигиец, — злорадно ухмыльнулся Конан, — и так никогда и не узнаешь!

Вывести Джосера из равновесия ему, впрочем, не удалось. Тот миролюбиво заметил:

— Я прикажу пытать тебя, киммериец. И ты мне все расскажешь.

Варвар брезгливо поморщился.

— Приказывай. Может быть, и расскажу. Например, о том, как ты прятался за камешками, пока я бился с твоей бессмертной сестренкой. Навряд ли я успею рассказать что-то большее!

— Аманда будет куда сговорчивей тебя.

— Проверь, — бесстрастно отозвался киммериец.

— И тебе не жалко женщину?

— А почему мне ее должно быть жалко? Я же ее пытать не собираюсь.

Все такой же крепкий орешек, не то с сожалением, не то с наслаждением мысленно отметил Джосер. Разумеется, я не буду пытать ни тебя, ни твою подружку. Такие герои, как вы, выдержат любую пытку и, хотя бы из чувства гордыни, предпочтут умереть, нежели выдать свои якобы неизвестные мучителям тайны… Да и зачем пытать, когда можно перехитрить? Не для того я поставлю тебя на ноги, чтобы затем ломать их.

— У меня есть работа, киммериец, — вдруг сказал Джосер. — Как раз для такого героя, как ты.

Конан посмотрел на стигийца. Он имел представление об актерских способностях Джосера, но ему показалось, что тот на сей раз не шутит.

— Скорее Сет выползет из Бездны, чем я соглашусь работать на тебя, — отрезал варвар.

Джосер пожал плечами.

— Не хочешь работать на меня — не работай. Будешь лежать и глядеть, как мы с Амандой и моими воинами деремся против хвостатых монстров. Я тебе это устрою.

— Кром! — взревел Конан. — Так чего ж тебе надо от меня?

— Чтобы ты обратил свой меч против проклятых змеядов. Нужно очистить землю от этой нечисти.

— Еще вопрос, от какой нечисти нужно скорее землю очищать, — выразительно глядя в глаза Джосеру, молвил Конан.

Но и тогда ему не удалось вывести стигийца из себя.

— Мы с тобой еще успеем разобраться. Подумай, как будут радоваться змеяды, если мы перебьем друг друга. Или, может, ты желаешь им победы?

Варвар зарычал, не найдя что ответить.

— Пятидесятитысячная армия чудовищ движется нам навстречу. У меня только две тысячи солдат. Мои воины изнурены. Они готовы умереть за меня, но что с того? Если я успею вернуться в Стигию, то соберу новое войско, и все равно змеяды будут сильнее. Вот зачем мне нужен каждый меч. Особенно такой, как у тебя.

— Смотри, как ты заговорил. Ты хвалишь мой меч. Неужели ты всерьез рассчитываешь, что я буду сражаться за твою засиженную мухами корону?

— Не хочешь сражаться за мою корону — сражайся за свою.

— Причем тут моя корона?

— А ты не король Аквилонии? — вопросом на вопрос ответил Джосер и, не услышав ответа Конана, подытожил: — Если здесь победят змеелюди, и твоей короне придется туго.

— Плевать. Аквилония далеко.

Джосер улыбнулся.

— Сейчас в тебе говорит обиженный на Судьбу варвар, а не государственный муж. Клянусь Сетом, ты не попадешь в свою Аквилонию, пока я не расправлюсь со змеядами!

— Посмотрим! — буркнул киммериец.

— Я сказал свое слово. Тебя с ответом не неволю. Имхотеп подлечит тебя, а там видно будет.

Пристально глядя на Джосера, Конан сказал:

— Опять надеешься надуть меня, стигийский змей? Ты похитил мою победу, а теперь хочешь похитить мой меч! Затем тебе понадобится моя душа?

Не отвечая ему, Джосер позвал Имхотепа. Мудрец явился.

— Я желаю, чтобы этот человек отдохнул, — сказал король, указывая на Конана. — И немедленно.

Имхотеп достал другой флакончик. Завидев это, Конан выругался и сделал попытку встать. У него ничего не вышло, и он также не смог помешать лекарю влить в его рот какое-то новое зелье. Когда киммериец отключился, Джосер сказал:

— Я доволен тобой, Имхотеп. Этот человек выздоравливает быстро. Пожалуй, даже слишком быстро.

Догадливый Имхотеп поклонился.

— Я понял, сир. Торопиться в таком деле ни к чему.

— Пусть он выздоравливает, и чем скорее, тем лучше. Но, я думаю, мы переживем, если он некоторое время не сможет двигаться без твоих примочек. Ты понял меня?

— Да, сир. Без них он не сделает ни шагу!

Король одобрительно похлопал мудреца по плечу.

— А теперь, Имхотеп, оставим медицину. Я хочу услышать твое мнение об устройстве нашей власти. Как нам жить дальше без святых жрецов?

4. Последний из Черного Круга

Пустынное солнце садилось. Его прощальные лучи багрово освещали стигийский лагерь. Военачальники и офицеры спали в небольших походных палатках, а солдаты — под открытым небом. Бодрствовали лишь стражи у палатки короля, караульные, поставленные охранять спокойствие лагеря, да Джосер с верным советником Имхотепом.

Внезапно с северо-западного направления послышался глухой шум. Караульные встрепенулись и дали сигнал тревоги. Лагерь мгновенно ожил. Засуетились военачальники, солдаты взяли в руки оружие, из палатки вышли Джосер и Имхотеп.

Вскоре на горизонте возникла большая колесница, выкрашенная в цвет Ночи и запряженная тройкой сильных вороных скакунов. Она была одна; наиболее дальнозоркие уже разглядывали возницу и троих пассажиров. Все четверо были облачены в длинные черные одеяния, подпоясанные на поясах зелеными шнурами. Бритые головы зловеще поблескивали в лучах угасающего солнца. Возница правил к стигийскому стану. Воины забеспокоились, но, глядя на невозмутимое и уверенное лицо короля, сохраняли выдержку.

Колесница подлетела к границе лагеря и остановилась. На землю сошел один из бритоголовых, и звучный голос нарушил тишину:

— Его преосвященство достойнейший Хнум-Собек, посвященный жрец Сета!

Следом с колесницы спустился человек в глухом черном хитоне, высокий, худощавый. Шишковидный лоб его опоясывала внушительная змеящаяся диадема. Черты лица выдавали натуру надменную, темные глаза едва проглядывали сквозь узкие прорези век. Бесстрастно оглядев лагерь, посвященный жрец неспешно двинулся к королевской палатке. Стигийцы расступались перед ним, преклоняя головы и прикладывая руки к груди в жесте послушания и смирения, а кое-кто даже опускался на колени. Возница остался при своих конях, а два жреца, сопровождавших Хнум-Собека, как тени, следовали за ним на расстоянии трех шагов.

Хнум-Собек был персоной в Стигии небезызвестной. Знающие люди считали его одним из самых прозорливых и осторожных чародеев Черного Круга. Во время яростной борьбы за власть между правящей королевой Нехтесси и ее старшим сыном Ментуфером Хнум-Собек сразу сделал ставку на последнего. Но об этом не знал никто из его коллег, и даже всеведущие агенты королевской охранки Деншур считали Хнум-Собека верным подданным Нехтесси. Он тайно поддерживал Ментуфера и позднее, когда Тот-Амон, Нехтесси и Хеврен едва не свергли последнего с престола в Луксуре. После низложения Тот-Амона Хнум-Собек сам едва не сделался верховным жрецом, но, предчувствуя грядущие потрясения священного Дома Сета, прозорливо уступил святой престол ставленнику Ментуфера Тот-Апису. При Ктесфоне Хнум-Собек оставался лоялен королю и Тот-Амону и в то же время умудрялся поддерживать отношения с принцессой Камией и принцем Джосером. Верховный жрец подозревал его не в одном заговоре, но собрать прямые улики никогда не удавалось.

Об освобождении женщины-демоницы Тхутмертари Хнум-Собек узнал от своих незримых слуг едва ли не в тот самый момент, когда в тронном зале Тот-Амона в Хаджаре с нее пали магические цепи. Прозорливый чернокнижник быстро понял, что последует за этим, и решился бежать из страны. Используя надуманный предлог, он затеял публичную ссору с Тот-Амоном. Верховный жрец давно искал повода разделаться с этим магом, и теперь такой повод у него появился. Черный Круг исключил Хнум-Собека из числа своих членов и подверг остракизму. Таким образом, не вызвав ничьих подозрений, посвященный жрец Сета Хнум-Собек (в отличие от членства в синклите, Святое Посвящение даровалось пожизненно) покинул Стигию — а уже через несколько дней после его отъезда начался кровавый поход Тхутмертари…

Джосер подозревал, конечно, что кому-то из членов бывшего синклита удалось спастись. Однако нежданное явление Хнум-Собека стало для него неприятным сюрпризом. Еще менее приятно было ему наблюдать, как привечают посвященного жреца его воины. Могучему чародею не было места в планах нового короля, и Джосер не мог ждать от Хнум-Собека ничего для себя хорошего. Судя по всему, маг уже был информирован о последних событиях. Сверх того, Джосер готов был биться об заклад, что чародей знает о них больше, чем он сам. Но Джосер не был бы Джосером, если бы растерялся.

Он гордо, как подобает королю, скрестил руки на груди и не отвел глаза перед тяжелым взглядом Хнум-Собека. Посвященный жрец прошествовал к палатке и остановился против Джосера. Король молчал, лицо его было бесстрастно. Тем не менее Джосер отчетливо понимал, что, возможно, именно здесь и именно теперь решится, кто будет истинным властелином древней Стигии. Молчание затягивалось, перерастая в напряженную паузу. Удивленно моргнув, Хнум-Собек слегка наклонил голову набок и сказал:

— Приветствую тебя, новый король. Да будет благочестивым и благополучным твое царствование, и да пребудет с тобой милость Отца Сета.

— Рад видеть тебя в добром здравии, достойнейший Хнум-Собек, — ответил Джосер. — Что привело тебя ко мне?

По рядам стигийцев пронесся негромкий вздох. Задавать подобные вопросы посвященным жрецам не принято: те обычно сами разъясняют, по какому делу явились — разумеется, если полагают такое разъяснение для себя полезным. Хнум-Собек нахмурил жидкие брови и строго заметил:

— Я не вижу в тебе должного почтения к слуге Сета, сир.

Джосер высокомерно усмехнулся — кто бы знал, чего ему это стоило! — и изрек:

— Ты стоишь перед королем Стигии, державы Сета, достойнейший, как сам только что изволил признать это. Так должен ли я преклонять пред тобой голову?

Жрец побледнел. Голос его чуть дрожал, когда он говорил:

— Святые слуги Сета равны земным владыкам! Или ты этого не знаешь, сир?

Взгляд короля обежал лагерь. Стояла такая тишина, что, казалось, даже полет ночной птахи покажется грохотом небес. Воины стояли с напряженными лицами, ожидая развязки. Джосер приметил и Аманду: воительница, раненая в ногу, тоже выбралась из своего шатра и теперь во все глаза смотрела на короля и жреца. Все это вдохновило Джосера, и он громко заявил:

— Никто, кроме моей жены, не может быть мне равным! Запомни это, достойнейший Хнум-Собек. У меня есть слуги и есть господа. Ты можешь быть моим слугой либо моим господином. Так кто ты мне: слуга или господин?

Хнум-Собек невольно отступил на шаг. Святотатственные речи Джосера уже не возмущали, а пугали его. Однако проницательный маг понимал, что у нового монарха есть основания вести себя подобным образом. С тех недавних пор, когда короли Стигии уступали дорогу посвященным жрецам Сета, все изменилось. Нет более могущественного синклита. С ним ушла в прошлое круговая порука, связывавшая черных магов. Они могли быть врагами между собой, но перед внешним миром всегда держались сплоченно. А что теперь? Что может против силы государства один-единственный чародей?..

Хнум-Собек тоже незаметно оглядел лагерь стигийцев. Кого поддержат эти люди в случае прямого конфликта? Почтение к «его преосвященству», впитанное с молоком матери, еще сидит в их душах, но прежнего страха уже нет и быть не может: кровавое правление Тхутмертари пресытило их страхом. Они собственными глазами видели бездны всякого зла, они слишком многое испытали сами, чтобы теперь бояться одинокого чародея, последнего из синклита, когда-то внушавшего трепет. Кто он для этих воинов — в лучшем случае представитель ненавистной касты высших жрецов. А король Джосер — не только законный владыка империи, но и признанный вождь, показавший себя в деле. Если король скажет, эти люди пойдут за него на смерть. Даже против посвященного жреца Сета. У тех, кто отважно сражался против чешуйчатых демонов, достанет решимости поднять руку и на «его преосвященство»…

Поразмыслив так и придя к неутешительным для себя выводам, Хнум-Собек с невозмутимостью истинного мудреца смирился с ними.

— Я слуга Отца Сета и господин над верующими в Него, — уклончиво ответил он на вопрос короля.

Джосер сдвинул кустистые брови. Такой ответ его не устраивал.

— Я желаю знать, кто ты по отношению ко мне: слуга или господин?

Хнум-Собек мысленно отдал должное мужеству и выдержке нового короля. Похоже, он готов во всеоружии встретить любой ответ. Ох, как заблуждались Тот-Амон и все его присные, видя в Джосере этакого простачка, любителя на досуге помахать мечом и потрафить вкусам молодежи россказнями о якобы имевших место приключениях в далеких странах… Идиоты! Этот «простачок» пережил их всех и теперь осмеливается диктовать свою волю волшебнику, прошедшему Святое Посвящение Сету! Ну что ж, за службу такому властителю Сет не осудит…

Жрец медленно опустил голову и внятно проговорил:

— Я твой слуга, сир.

Вздох облегчения вырвался из двух тысяч глоток. На лицах обычно хмурых стигийцев появились улыбки. Люди перешептывались и бросали на своего короля полные восхищения взгляды. Джосер поднял руку, призывая к тишине. Обращаясь к посвященному жрецу, он заметил:

— Ты сказал верно, достойнейший Хнум-Собек. Ибо ты стоишь на земле, а здесь, на земле, у меня нет господ. Все они там, в Небесных Пределах, и Отец Сет, наш Повелитель, — первый из них.

— Видит Сет, ты достоин милости Его, сир, — благозвучно отозвался Хнум-Собек.

Весьма довольный разрешением конфликта, король приказал воинам возвращаться ко сну, а сам пригласил посвященного жреца в свою палатку. Одержав внушительную победу над остатками жречества в лице достойнейшего Хнум-Собека, Джосер менее всего хотел иметь волшебника своим врагом. Ибо, загнанный в угол, могучий чародей способен перечеркнуть любые планы всякого великого властелина. Такого чародея полезнее иметь в союзниках.

Поэтому Джосер почтительно пропустил мага вперед себя, усадил его на лучшее место и сам налил ему вина. С собой король оставил лишь советника Имхотепа. Жрецы, сопровождавшие Хнум-Собека, остались снаружи.

— Во имя Сета, — молвил маг, испив вино, — скажи мне, сир, могу ли я быть чем-нибудь тебе полезен? Или мне лучше отбыть, дабы не вызывать в твоем войске ненужные кривотолки?

Хитрая бестия, мысленно отметил Джосер. Все еще прощупывает, насколько я уверен в своих силах.

— Присутствие твоего преосвященства подле меня — большая честь, — ответил король, — а твоя мудрость, уверен, еще не раз подскажет мне наилучший выход из сложной ситуации.

Эти вежливые слова на деле обозначали приказ остаться здесь, при армии, при короле. Хнум-Собек наморщил гладкий лоб и проговорил:

— Но как я могу служить тебе, если даже не знаю своего места в твоих планах? Кто я: твой духовный наставник, твой генерал или твой советник?

В последней фразе мага звучала скрытая издевка. Джосер понял, что не должен перегибать палку.

— Пусть ученый писец Имхотеп объяснит тебе, как я понимаю место святых отцов в нашем государстве.

Хнум-Собек заинтересованно кивнул. Имхотеп поклонился королю и жрецу, взял лист папируса и стило. У нижнего края листа он нарисовал большой прямоугольник.

— Это народ Стигии, — пояснил ученый писец. — То есть простолюдины: рыбаки, крестьяне, пастухи, свободные мастера.

— Чернь, — презрительно буркнул маг.

— Далее, — сказал Имхотеп, рисуя над первым прямоугольником второй, чуть меньше, — идут солдаты, полицейские и прочие стражи безопасности нашего государства. Их задача — надзирать над первыми, — стило указало на нижний прямоугольник.

— Разумно, — отметил Хнум-Собек.

Ободренный его реакцией, Имхотеп быстро нарисовал третий прямоугольник над первыми двумя.

— А теперь ваше преосвященство видит ученых писцов, чиновников, мелкопоместных баронов и офицеров королевской армии. Сюда же следует отнести и младших жрецов…

Затем на папирусе появился четвертый прямоугольник.

— Обратите внимание, ваше преосвященство: здесь речь идет о жрецах храмов, крупных чиновниках, наместниках провинций, князьях и военачальниках.

Маг нахмурился.

— Правильно ли я понял тебя, что святые жрецы Сета на твоей пирамиде стоят вровень с генералами и аристократами?

Имхотеп испуганно попятился, но, поймав поддерживающий взгляд Джосера, бойко возразил:

— Отнюдь, ваше преосвященство. На четвертой ступени вы изволите видеть жрецов всех прочих божеств нашего пантеона, как-то: Птахати, Бастет, Дэркето, Таурт…

— Ясно, ясно, — перебил Хнум-Собек, и брови его успокоились. — Продолжай.

Имхотеп нарисовал пятый прямоугольник, еще выше и меньше предыдущих.

— Здесь мы имеем лиц королевской крови, особ, приближенных к монарху, высших сановников государства и посвященных жрецов нашего Вечного Повелителя, — с почтением молвил мудрец, склонив голову перед магом.

— А где же сам король? — спросил Хнум-Собек.

Имхотеп выдержал паузу, а затем аккуратно нарисовал шестой прямоугольник непосредственно над всеми остальными. Он был столь мал и высок, что, очевидно, для седьмого прямоугольника уже не оставалось места.

— Его Величество король Стигии, — торжественно провозгласил Имхотеп.

В королевской палатке воцарилась тишина.

— Я не вижу здесь святого синклита и главы культа, — ледяным тоном заметил посвященный жрец.

— Черного Круга больше нет, — заявил Джосер, придя на выручку своему советнику, — и не будет. Ни к чему он нам. Что же до главы культа, то вот он, — Джосер указал на верхний прямоугольник.

— Король?! — ахнул Хнум-Собек.

— Да. Чтобы нести священную волю Вечного Повелителя в мир людей, владыке Стигии не нужны посредники. Я решил принять на себя обязанности главы культа.

Бронзовое лицо волшебника побагровело, на лбу появились бисеринки пота.

— Не слишком ли много берет на себя сир? — ядовито справился Хнум-Собек. — Обязанности короля велики, а если к ним еще прибавить обязанности верховного жреца Сета, боюсь, смертный не выдержит подобного бремени!

Это была явная угроза. Даже отважное сердце Джосера ощутило холодок.

— Преосвященнейший неверно истолковал мои слова, — заметил король. — У меня и в мыслях не было претендовать на Кольцо Сета. Ведь я не волшебник, и секреты тайного знания неведомы мне, — это был реверанс Джосера Хнум-Собеку. — Посуди сам, достойнейший: зачем нам верховный жрец? Каждый посвященный жрец стоит столь высоко над всеми прочими служителями культа, что будет неразумно ставить еще кого-то между ним и Вечным Отцом!

— Но ты желаешь встать между мной и Сетом! — желтый коготь Хнум-Собека, точно клюв хищной птицы, вонзился в шестой прямоугольник.

— Нисколько не желаю. Король — глава культа, но в делах веры его будет замещать достойнейший из посвященных жрецов. А я не вижу никого, кто был бы достойнее тебя, Хнум-Собек.

Тем более что ты единственный, кто спасся от Тхутмертари, мысленно добавил Джосер. Было бы величайшей издевкой Судьбы, если б спасся кто-то еще из твоих коллег, да будете вы все прокляты, черные колдуны!

— Твоя государственная пирамида представляется мне не лишенной смысла, — осторожно отметил маг после некоторого раздумья. — А скажи, каково место в ней Отца Сета?

Джосер с надменной улыбкой на тонких губах нанес ответный удар:

— Божество стоит столь высоко над нею, что во всем мире не хватит папируса, чтобы изобразить это! Я полагал, святой отец не станет искать Вечного Повелителя в пирамиде смертных!

Хнум-Собек поспешно закивал головой.

— Что же до еретиков и варваров, живущих вне пределов империи, — добавил король, — то им, равно как и рабам нашим, не нашлось места на стигийской пирамиде.

— Совершенно согласен с тобой, сир, — сказал посвященный жрец. — Эти черви земные столь ничтожны, что настоящий стигиец не должен воспринимать их иначе как животных.

С этого момента беседа короля и жреца приняла совершенно миролюбивый характер. Джосер и Хнум-Собек обсудили многие проблемы и в целом остались довольны друг другом. Джосер пришел к выводу, что волшебник, как человек умный и осторожный, воспринял новую расстановку сил и, по крайней мере, не будет вредить ему. Хнум-Собек, со своей стороны, убедился, что король не собирается далее унижать его, а напротив, желает сделать своим союзником и ввести в узкий круг самых приближенных к своей особе лиц. Решив принять эту роль, жрец проникновенно вопросил:

— Могу ли я быть чем-нибудь полезен моему королю и главе культа Отца Сета уже сейчас?

— Я был бы весьма признателен тебе, если бы ты сумел доставить послание моей венценосной супруге.

— На Барах? — спросил Хнум-Собек, заодно демонстрируя свою осведомленность.

— Разумеется, — кивнул Джосер. — И как можно скорее. Камия должна узнать, что она стала королевой Стигии и моей полноправной соправительницей.

От неожиданности Хнум-Собек разинул рот, и ему стало нехорошо. Камия была, по мнению волшебника, штучкой даже более опасной, нежели сам Джосер. С ним одним, пожалуй, еще можно будет справиться, но вот с двумя такими монархами, как эти, так уже навряд ли… Джосер усмехнулся и подлил волшебнику вина.

— Ваше Величество, — немного осипшим голосом молвил Хнум-Собек и незаметно перешел с «ты» на «вы», — вы хорошо подумали? Всем известны достоинства вашей супруги. Теперь она королева, но это вовсе не означает, что она должна править вместе с вами! Предыдущий неприятный опыт…

— Ваше преосвященство, вероятно, имеет в виду слухи, будто моя бабка Нехтесси отравила моего деда Ахмеса вскоре после того, как он возвел ее на трон? — рассмеялся Джосер. — Так это домыслы врагов, не более! Или вы на что-то намекаете?

Посвященный жрец поперхнулся вином.

— Как преданный подданный Вашего Величества, я только желаю предостеречь вас от опасностей! Нужно хорошо подумать, прежде чем принимать такие ответственные и обязывающие решения!

— Я очень хорошо подумал, — внушительно заявил Джосер. — Решение принято. Так что оставим эту тему, достойнейший.

Воистину, ему пришлось очень хорошо подумать! Прелестный облик Ка сопровождал его во всех печалях и радостях. Судьба разлучила их, но в мыслях Джосера Камия всегда была рядом, стояла перед его мысленным взором. Он вспоминал ее гибкий, изящный стан, ее упругие груди, ее мягкие блестящие волосы цвета безлунной ночи, ее высокий чистый лоб, ее влажные алые губы — аристократически изогнутые, чувственно прекрасные, — и, конечно, ее огромные, неповторимые, изумительные кошачьи глаза, всегда полные воли и страсти… Эта женщина никого не оставляла равнодушными. Ее либо обожали, либо ненавидели. Первые встречи с нею восхищали всякого, но стоило узнать ее поближе, как многие люди находили в себе горячее желание убить ее. В мире нашелся лишь один человек, которому она дарила счастье — это он, ее кузен и супруг Джосер.

Он не просто любил свою Ка, как мало кто из мужчин Стигии умеет любить своих женщин. Он всегда гордился ею, справедливо полагая, что второй такой женщины на целом свете нет, — а значит, нет на целом свете и второго такого мужчины. Он знал, — вернее, полагал, он был уверен, — что Камия любит его не менее страстно; что не придумано еще такое преступление, на которое она не пошла бы ради него, а он — ради нее. Они пережили вместе красочные годы приключений и битв, изощрённых интриг и жестоких терзаний; они сумели стать единым целым, и ни он, ни она не мыслили себя без своей второй половины. Они всегда делили поровну победы и провалы. Наконец, пришла пора разделить абсолютную власть.

У Джосера не возникло даже мысли, что можно не назначить Камию своею соправительницей, полноправной королевой Стигии. Долгие раздумья тут не требовались, всё было ясно с самого начала. Ещё не хватало, чтобы Камия почувствовала себя оставленной и обделённой, пока он, Джосер, восседает на Троне из Слоновой Кости. Он был уверен: эта хищная, эгоистичная и властная натура приняла бы любое иное решение мужа как предательство их многолетнего и равноправного союза. Камия сделала бы всё, чтобы разобраться с ним и отвоевать своим права, как она их понимает. А значит, кому-то из кузенов-супругов пришлось бы покинуть этот грешный мир. Но Джосер не хотел терять свою Ка. Да и в любом случае она отныне следующая законная наследница престола Стигии — не только как супруга нового монарха, но и как последняя оставшаяся в живых представительница правящей династии Ахмесидов.

О да, он взвесил всё, как он всегда умел: и интуицией, и сердцем, и рассудком. Когда он сделался стигийским королём, у него остался единственный выход, как сохранить и этот долгожданный трон, и саму жизнь, и горячо любимую супругу. Этим выходом он и воспользовался. Хнум-Собек не понимает? Тем хуже для Хнум-Собека! Непонимающие долго не живут.

Оставив мага горевать в специально поставленной для него палатке, король начертал свой первый рескрипт и приложил к нему личное письмо. Для письма Джосер использовал особую тайнопись, понятную лишь Камии. Имхотеп проверил правильность рескрипта и приложил к нему государственную печать. Затем король сложил оба документа в кожаный мешочек и отправился к волшебнику.

Хнум-Собек уже ждал его. Тоскливо взглянув на мешочек, он предпринял последнюю попытку переубедить короля.

— Мой сир, двоевластие гибельно для страны…

Джосер повелительным жестом остановил его.

— Я знаю, что делаю, достойнейший. Моя супруга заслужила власть не менее, чем я. Никакого двоевластия не будет, клянусь Сетом!.. А теперь к делу.

Тяжко вздохнув, маг принялся за заклинания.

— Смотри, не разбуди моих воинов, — строго сказал король.

— Не беспокойся, — язвительно процедил Хнум-Собек, — это слишком слабое волшебство. Если бы я творил чары в полную свою силу, твои воины вовсе не проснулись бы. Никогда!

Его слова стали для Джосера хорошим напоминанием, что с этим волшебником нужно держать ухо востро. Равно как и со всяким волшебником, впрочем.

Неслышно явился ветер. Он принес в палатку чародея некое создание, похожее на летучую мышь. Именно похожее — потому что орлиный клюв и большие алые буркалы, горящие, словно рубины в свете луны, выдавали истинное происхождение твари. Джосер не устрашился демона, бесстрастно вручил жрецу свой мешочек и при этом сказал:

— Надеюсь, мне не придется ссорится с тобой, достойнейший, из-за сего простого поручения.

Хнум-Собек уловил намек и легко поклонился королю.

— Не беспокойся, сир. Я в точности исполню твою волю, а летучий посланец исполнит мою. Ученый Паксимен, в свою очередь, сможет воспользоваться моим посланцем, чтобы передать тебе ответ королевы, если таковой будет.

— Значит, через эту тварь я смогу держать связь с Камией? — радостно воскликнул Джосер.

— Точно так, сир. Пяти часов достаточно моему посланцу, чтобы долететь отсюда, с границы Хорайи и Шема, до Барахских островов.

— Пять часов! Невероятно!

— Я рад быть полезным тебе, сир, — слащаво молвил маг.

Ты просто рад напомнить мне, сколь могуч волшебник Хнум-Собек, подумал Джосер. Ну что ж, напоминай — но при этом пляши под мою дудку, бритоголовый!

Жрец протянул мешочек с королевскими посланиями крылатой твари. Та ловко подхватила его когтистыми лапами и вылетела вон. Джосер выбежал из палатки и успел заметить, как это существо исчезает в ночном небе. За спиной король ощутил дыхание мага.

— Разве ты сказал ему, куда лететь? — озабоченно спросил Джосер.

Хнум-Собек покровительственно улыбнулся.

— Он знает сам, куда лететь. Он найдет Ее Величество где угодно. Даже у трона Повелителя, где она, вне всякого сомнения, обретет в положенное ей время вечный покой.

Королю стало не по себе от этих слов и самого тона волшебника. Он понял, почему посвященный жрец Сета так легко согласился с провозглашением короля главой культа. Никакой звучный титул сам по себе не означает реальной власти. Хитрый Хнум-Собек решил укрыться в безопасной тени трона, чтобы оттуда дергать за все ниточки, куда только ему удастся дотянуться… Жрецы, со злостью подумал Джосер, — жрецы следующие после змеядов! Ваше подлое племя мне придется додавить — иначе вы снова заморочите голову стигийцам, моим подданным.

— Отдыхай, достойнейший, — благодушно сказал король. — Мы снимемся за час перед рассветом. У тебя в запасе два часа.

«У меня в запасе много больше времени, чем тебе кажется, сир, — думал Хнум-Собек, провожая змеиным взглядом статную фигуру нового монарха. — И явно больше, чем у тебя и у твоей дражайшей супруги, вместе взятых. Ты, может быть, забыл, король, но я-то помню, что вы сотворили в родовом имении моей семьи, в оазисе Собекка. И пусть отец был мне врагом, но он был мой отец! А это значит, что за мною — право мести его убийцам! Ради одного этого стоило мне пережить кровавое пиршество Тхутмертари…»

Часть II. Хозяйка Бараха

5. Королевский рескрипт

Принцессе Камии снился странный сон. Она как будто смотрела со стороны на диковинную компанию людей в синем. А синие люди не обращали на нее внимания. Они то птицами взмывали ввысь, то метеорами неслись вниз, то парили в невидимом пространстве, переговариваясь меж собой на непонятном сладкозвучном языке, то молча творили какие-то чары. Да и не люди они были, поскольку из-под низко опущенных капюшонов проглядывали неживые бескровные лица, и высокие силуэты совершенно не отбрасывали теней.

Все эти синие создания интересовались черными яйцами. Отыскав такое яйцо, синий творил над ним заклинание, далее с яйцом что-то происходило, а затем оно исчезало вовсе. И синий тотчас принимался за следующее.

Камия не сознавала смысла происходящего и в то же время понимала, что синие создания вряд ли упражняются с черными яйцами ради своей забавы. Слишком уж уверенными и отточенными выглядели все их движения: так искуснейшие мастера выполняют свою работу.

Далее взору Камии предстало новое существо, походящее на истребителей черных яиц лишь бескровным цветом кожи. Создание выглядело как человек, необычайно низкорослый, с впалой грудью и непомерно большой головой. На печальном лице в глазницах сверкали огромные агаты; их взгляд притягивал, пугал и завораживал. Человечек был облачен в плотно облегающий костюм из мягкого черного меха, оставлявший открытыми лишь овал лица и кисти рук. Несмотря на это, тело человечка окутывало облако искрящегося бирюзового сияния, а над головой играл нимб, чем-то напоминающий остроконечный колпак или, скорее, конусообразную пирамиду.

Человечек обменялся с синими несколькими словами на все том же сладкозвучном наречии, после чего один из синих обернулся птицей, подхватил чёрное яйцо и с ним взмыл в небо. Человечек еще что-то сказал синим, и они преклонили головы в знак покорности. Затем, к удивлению Камии, тщедушный человечек повернулся к ней, наблюдающей этот сон, и подмигнул. И тут же, не прикидываясь птицей либо ещё кем, растворился в воздухе, то есть совсем исчез, словно и не было его, как будто он ей лишь почудился. А синие создания, не отбрасывающие теней, продолжили свою непонятную работу…

Принцесса вздрогнула и проснулась. Сон пропал почти мгновенно, подобно тому искрящемуся человечку. Она его узнала, а вернее, догадалась, кто он: это был тот самый карлик Тезиас из Ханарии, бывший ученик чародея Пелиаса, а ныне самозваный бог по прозвищу Великая Душа. Зачем он показался ей теперь, во сне, она не знала. Он хочет показать, что стал свободен? Но с какой целью показывать это именно ей? И причём тут чёрные яйца? Она подумает об этом позже и найдёт ответы. Камия отлично понимала, что могучие волшебники и боги ничего не совершают зря.

Камия услышала приглушенные каркающие и свистящие звуки. Эти звуки были полной противоположностью сладкозвучному наречию синих. Она затаила дыхание и напрягла слух. Неприятные звуки складывались в речь. Камии стало ясно, что за стеной между собой общаются два разных человека. Или не человека. Или человек из них только один.

Она неслышно соскользнула с ложа. Под ногами слегка покачивался пол, за окном слышался слабый шелест волн, и легкий бриз игриво раскачивал пламя ночной свечи. Камия по-прежнему была на борту флагманского корабля, в своей опочивальне, которую она предпочитала по-морскому называть каютой. Она спала одна, о мужчинах предпочитала не думать, а о своей безопасности, как обычно, была в состоянии позаботиться сама.

Каркающие и свистящие звуки в ночи не могли испугать ее. Они пробуждали в отважном сердце Камии не страх, а любопытство. И еще возмущение: что за существа имеют наглость являться на флагман королевского флота Стигии — флота, вверенного ее, Камии, власти? И зачем, с какой целью, что им нужно здесь?

Она облачилась в короткую черную тунику, подпоясала ее шелковым шнуром, прицепила кинжал, на левую руку надела «лапу тигра», а в правую руку взяла длинную стальную рапиру. Она и не подумала вызывать стражу, хотя маленький колокольчик висел над ее ложем.

Тем временем неприятные звуки стихли. Это еще более подстегнуло интерес Камии. Подкравшись к двери, женщина застыла. По ту сторону происходила какая-то возня, некто вздыхал и едва слышно всхлипывал. Камия спряталась, решительно толкнула ногой дверь и, когда та отворилась, подождала пару мгновений, потом выскочила из своей каюты.

Неведомых врагов она не обнаружила. В смежной каюте, чуть меньше ее собственной опочивальни, за письменным столом сидел старый медикус Паксимен. Рядом с Паксименом, у окна, стоял большой ящик, накрытый отрезом непроглядной черной материи. Камия одним взглядом оглядела каюту, но ничего нового и подозрительного, кроме этого ящика, не смогла приметить. Впрочем, нет: подозрительно выглядел сам Паксимен. До того, как появилась Камия, он плакал.

— Что здесь происходит, отец? — спросила женщина, опуская вниз наконечник рапиры.

Паксимен, для которого её стремительное появление явилось неожиданностью, вздрогнул и отшатнулся. Потом утёр слезы дрожащей рукой и, не отвечая на вопрос, встал из-за стола. Камия насупилась, ожидая объяснений. Но вместо этого старик упал перед ней на колени и ударился лбом о пол.

— Пусть простит меня Ваше Величество, — своим скрипучим голосом промолвил Паксимен.

— Я запретила называть меня «Величеством», — холодно заметила Камия. — Скоро четверть века, как мне довелось взойти на трон моих атлайских предков. Но я тут же его лишилась. Вернее, отказалась от него: я не желала, не желаю править трусами и слабаками! Тебе известно: я уже давно не королева.

Паксимен поднял голову от пола и взглянул на неё так, как будто увидел впервые.

— Нет, дочь! Ты королева, ты была ею всегда, я такой воспитывал тебя, поскольку такова твоя судьба: с короной или без, ты истинная королева по происхождению, по своему характеру и по уму. Немногие на свете из людей заслуживают этой роли так, как ты. Такие люди появляются раз в десять тысяч лет для совершения великих…

— Не продолжай, я знаю, — перебила его Камия. — Мы эту сказку слышали однажды от Скучающего Мага. Но почему ты повторяешь её вновь? Зачем ты мне это сказал теперь, отец?

— Ты и сама всегда отлично знала: рано или поздно подходящий тебе трон найдет тебя, не так ли, дочь? И это, наконец, случилось…

Камия почувствовала озноб во всем теле. Нет, Паксимен из Атлы не стал бы с нею так шутить. Он был неспособен ни на что другое, кроме вечной верности. Паксимен был настоящим медикусом, то есть ученым в высшем значении этого забытого в Хайбории понятия. Он не водил дел с демонами, магами и жрецами, но в совершенстве знал природу человека, превосходно разбирался в травах, ядах и всяких иных веществах, лечил даже тех несчастных, от кого отворачивались обычные лекари и самонадеянные жрецы. Паксимен был учёным-энциклопедистом, а Камия была его самой способной и прилежной ученицей. Она выросла на его руках и под его надзором. Он дал ей всё, что она могла и сама хотела взять. Позже, когда Камия переросла своего учителя, она использовала Паксимена как своего личного врача, ходячий справочник всего на свете и неиссякаемый источник полезных советов, которым, впрочем, следовала редко, она всё делала по-своему.

Медикус стал для неё другом, чья преданность была бесконечной и не вызывала сомнений. Паксимен был единственным на свете человеком, кому она на самом деле доверяла. Он заменял Камии отца — ибо стигийский принц Хеврен дал ей жизнь, но настоящим отцом ей никогда не был. Камия давно оставила бы этот грешный мир, если бы всерьёз полагала Хеврена своим отцом. А для Паксимена она стала единственной любимой дочерью.

Четверть века тому назад, когда пятнадцатилетней королеве Атлаи пришлось бежать из своей восставшей страны, её названый отец бежал с нею на быстроходной королевской яхте. Но внезапно она вынудила его покинуть эту яхту посреди океана. Это было жестокое решение, она не знала, спасется ли он, но он спасся и выжил, потому что оставался нужен ей, и она была нужна ему.

Через несколько лет она вернулась в Атлу, столицу Атлаи, чтобы отомстить своим обидчикам. Её сопровождал Джосер, ставший ей супругом. Исполнив задуманное, они покинули Атлаю. Вместе с ними уехал и Паксимен. Камия берегла его, как свою самую бесценную драгоценность.

— Ты королева, моя дочь, — уверенно повторил Паксимен, — ты правящая королева Стигии отныне!

Стальная рапира, звеня, покатилась по полу. Камия зябко передернула плечами. Эта долгожданная новость не вызвала у неё никаких чувств. В отличие от Джосера, она особо не стремилась на стигийский трон. Она никогда не любила Стигию и не сумела полюбить, как ни старалась. Для жизнерадостной, безбашенной и энергичной, никогда не унывающей Камии эта страна угрюмых, замкнутых людей была и осталась чужой. Наполовину стигийка, наполовину атлайка по крови, она сама считала себя последней наследницей легендарных атлантов, их могущества, их славы, их достоинства, их чести и их долга. Со Стигией ее ничто не связывало и никто не связывал — помимо Джосера. А он всегда мечтал, чтобы она воссела рядом с ним на рубиновый трон Стигии.

Должно быть, король Джосер теперь счастлив! Он всё же победил в своей отчаянной игре. Но она не испытала радости в этот миг. Она была бы счастлива, наверное, если бы стала королевой… например, Аргоса. Или соседней с ним Зингары. А ещё лучше — Аквилонии. Но не Стигии! Если бы взяла корону Аквилонии сама, добилась её собственным умом, отвагой и старанием. А велика ли ценность той короны, которая даётся без труда, по признаку родства, по милости и по желанию любящего мужа? В такой короне нет ни славы, ни величия, ни чести!

Хотя, не будь Джосера в живых, она всё равно бы стала королевой Стигии: она теперь последняя в династии. Нет, если бы он оставил этот мир, она бы и сама это узнала, она бы почувствовала, что его здесь больше нет…

Медикус протянул руку к столу.

— Читай!

На столе лежали листки папируса и выпотрошенный кожаный мешочек. В первый миг Камия не придала этому значения, поскольку видеть папирус подле учёного медикуса было так же естественно, как и сталь рядом с воином. Но теперь она подошла к столу и взяла верхний лист. Сияющие кошачьи зрачки Камии впились в текст. Прочитав, она с иронией промолвила:

— О, Джосси! Как же это мило с твоей стороны.

Паксимен опять заплакал, стоя перед нею на коленях. Камия подошла к нему и поцеловала в лоб. Старик зарыдал ещё сильнее.

— Нет! Ты, как никто, достойна… только не теперь.

Она потребовала, чтобы он встал с колен и прилёг на своё ложе.

— Как сей рескрипт попал к тебе, отец?

Медикус указал на прикрытый чёрным полотном ящик. Камия сорвала покрывало. В клетке сидела здоровенная летучая мышь с птичьим клювом. Её красные буркалы злобно глядели на женщину.

— Летучий посланец Хнум-Собека, — пояснил старик. — Это он принес нам свежие вести от твоего супруга короля.

Камия топнула ногой, чем сильно насмешила «летучего посланца». Длинные каркающие звуки, по-видимому, изображали хохот красноглазой твари.

— Опять Хнум-Собек! Я так и знала: если кто-нибудь из наших магов и спасётся от Змеиной Королевы, им непременно будет хитрая гиена Хнум-Собек! Ты думаешь, он мне простил отца? Почём я знаю, что этот рескрипт подлинный?

Паксимен обеспокоенно покосился на демона.

— Накрой его, дочь. Незачем этой злобной твари знать, о чём мы тут говорим. Она глуха, но умеет читать по губам. А иной быстрой связи с королем у нас пока нет.

Женщина пожала плечами и накинула чёрное покрывало обратно. Каркающий хохот затих.

— Пусть на твой вопрос ответит сам король, — сказал Паксимен. — Одна лишь ты поймёшь его послание.

Камия отложила рескрипт и принялась читать личное письмо Джосера, представляющее из себя тайнопись. Закончив читать, Камия несколько раз прошлась по каюте медикуса.

— Прекрасно, просто прекрасно, — произнесла она с холодной яростью, обращаясь не к нему, скорее, к самой себе. — А он меня спросил, хочу ли я с ним вместе править? Он втайне от меня затеял всю эту безумную интригу с освобождением злодейки Тхутмертари, он ей помогал, способствовал её триумфу. Но он не защитил меня ни от нее, ни от насилия со стороны её змеелюдей! Ни от их твари в моем чреве! Не защитил наших детей! И что, теперь он хочет разделить со мною власть? Может быть, он хочет, чтобы я защищала его? И он, и ты, и все вокруг твердят о том, что я достойна править, как никто! Но лучше бы спросили у самих себя — достойны ли они меня? Достойны ли стигийцы быть моими подданными, чем они лучше атлайцев? Достойна ли эта проклятая и несчастная страна, чтобы ею правила я? Мне нужно об этом подумать!

Она собрала все листы папируса и молча направилась в свою каюту.

— Погоди, дочка, — услышала она шепот Паксимена, — я должен кое-что ещё тебе сказать…

— Потом, — мрачно отрезала Камия и закрыла за собой дверь.

Её огорчило, что отец даже не удосужился поздравить дочь с новым троном. А вместо этого лишь плакал, как будто новый трон — это какое-то несчастье, горе! Впрочем, что с него возьмешь: возраст требует свое, и самый мудрый человек с успехом может выжить из ума… С этим приходилось мириться даже королеве.

Она подошла к окну и подставила лицо бризу. Морской воздух, холодный и чистый, врывался в легкие, наполняя её ощущением торжества, могущества, восторга. Быть полновластной королевой всё же лучше, чем принцессой! Пусть даже — королевой Стигии. «Стигия» — только название, древнее имя… У гениальной актрисы в театре богов очень много имён, так почему бы не принять ещё одно? Если Судьбе угодно, чтобы отныне «Стигию» играла она, она сумеет сделать эту роль лучшей из своих ролей…

Приближался рассвет. Взгляд Камии пронесся над десятками судов, отдыхающих в огромной гавани Тортажа, перекинулся на бывшую пиратскую столицу, пробежал дальше, к вырастающим из ночной мглы кочкам Барахских островов, и еще дальше, в море… Власть! Нет слова прекраснее на свете! Рамки свободы, дарованной ей богами, решительно раздвинулись. Она вновь королева! И уже не на час. Она не знает больше никого, кто бы рискнул оспорить ее права на трон и власть.

Камия освободила руку от «тигриной лапы», разделась и вылила на себя ковш ледяной воды, потом растерла по телу крохотные кубики льда. Затем насухо вытерлась, умастила себя благовониями, аккуратно причесалась перед большим серебряным зеркалом, подкрасила губы ярко-красной охрой и обильно подвела глаза черной сурьмой. Она воспользовалась косметикой впервые за всё время пребывания во главе флота. Отказ от косметики стал для неё единственной формой личного протеста против правления Тхутмертари и свидетельством траура матери по убитым королевой-жрицей детям. Впрочем, природная красота Камии была столь велика, что никто вокруг, казалось, и не замечал её добровольного отречения от косметики.

Траур по Калис, Натепу и Ринии закончился вместе с правлением Тхутмертари.

Камия надела лёгкую тунику из тончайшего, почти прозрачного шёлка, искусно расшитую золотыми нитями. Туника облегала тело подобно второй коже, но при этом вовсе не стесняла движений. Женское тело в этой тунике казалось обнажённым, она ничего не скрывала, а лишь подчёркивала. Если боги для чего-то сотворили женщину с идеальными пропорциями, с фигурой и лицом, как у Дэркето, глазами, как у Баст, и волосами, как у Иштар; если она и теперь, в свои сорок, выглядит на двадцать; если даже старые недруги, вроде киммерийца Конана, при встрече глаз не могут от неё отвести — то ей не нужно скрывать свою живую красоту под мёртвыми одеждами. Будь она чуть менее красива, да тот же Конан давно бы её убил, у него много причин, за что хотеть ей смерти, и у неё на этот счёт не оставалось ни иллюзий, ни сомнений. Она сама считала красоту своим главным оружием и самой надёжной защитой. Не ум, не боевые навыки и не характер — нет, красоту женского тела: для мужчин оно важней всего, а миром до сих пор правят мужчины, мужчинами же правят их животные инстинкты.

Поэтому всегда, везде, где это позволяли законы, обычаи и её собственные интересы, Камия старалась надевать на себя как можно меньше одежды, а что надевала, надевала так, чтобы суметь пройти по самому краю приличий, часто и за краем. Надевая на себя как можно меньше, оставляя наготы намного больше, чем другие знатные стигийки, она и в этом оставалась Стигии чужой.

Так было раньше, при Ктесфоне, Тот-Амоне и жрецах. А теперь она полновластная королева, теперь она сама вправе устанавливать границы приличий, и древней Стигии придётся слушаться её.

Ноги Камия обула в удобные сандалии с подвязками, также отделанные золотыми узорами. Затем надела на шею ожерелье из бриллиантов и драгоценных камней. На три серебряные нити были нанизаны рубины, топазы, аметисты, янтари, сапфиры, изумруды и даже несколько каменьев атлайского горного хрусталя. Пальцы украсила тремя перстнями, также очень редкими, изысканными, дорогими.

Она ценила и любила роскошь. Могла в одиночку выжить в джунглях, полных свирепых хищников, чтобы затем, умывшись, приодевшись, предстать перед людьми в роскошных одеяниях цивилизованных принцев и королей. Как и всякая женщина, она любила ловить на себе восхищённые взгляды мужчин и завистливые — других женщин. Выше роскоши, знаний и славы она ценила только власть. Ибо только власть могла дать великому человеку первое, второе и третье. И ещё она любила брать от жизни всё, что сама могла взять. Выше власти была только красота её игры, которую способны оценить лишь боги.

На голову Камия не надела ничего, только распустила все косички, чтобы её иссиня-чёрные блестящие волосы спускались ниже плеч и хоть немного, и хоть иногда прикрывали грудь.

Она позвонила в колокольчик. Дверь — не та, которая вела в каюту Паксимена, а другая, побольше, в противоположной стене, отворилась, и на пороге возникли два стражника. Увидев её, эти суровые стигийцы открыли рты от изумления. Камии показалось, что они готовы упасть ей в ноги. Погодите, мысленно усмехнулась она, — пока не время, но уже совсем скоро!

— Послать за адмиралом Ксептахом, генералами Ихметом и Псамитеком и князем Ронтакисом, — глядя меж стражников, приказала она. — Пусть явятся ко мне немедля.

Только за стражниками закрылась дверь, с другой стороны раздался стук, меньшая дверь отворилась, и показался старый медикус. Он вошел в каюту и остановился, рассматривая Камию. Она, конечно, заметила, что он зашёл, но виду не подала и к нему не повернулась.

— Доченька, — тихо сказал Паксимен, — пожалуйста, выслушай…

— Я же сказала: потом!

— Но это касается тебя!

Она резко обернулась. Драгоценности жалобно зазвенели на ней. Камия подошла вплотную к Паксимену и, чеканя каждое слово, проговорила:

— Отныне всё, что творится в подлунном мире, касается меня! Запомни это, отец. А теперь уйди. Я выслушаю тебя, в своё время.

Хорошо зная свою воспитанницу, старый медикус не решился ей перечить. Скорбно наклонив голову, он прошептал какие-то слова о коварстве богов и об изменчивой милости Судьбы, затем стал пятиться и в конце концов исчез за своей дверью. Камия пожала плечами, в последний раз погляделась в зеркало и опустилась в роскошное кресло, покрытое кхитайским узорчатым шелком.

Через несколько минут явился первый из призванных ею соратников. Рослый настолько, что ему пришлось наклонить голову, дабы войти внутрь, адмирал Ксептах был облачён в короткую морскую тунику. Поверх туники была надета тога с вышитым на нею знаком адмиральского достоинства — серебряным змеем, вспарывающим волны. Тога лежала небрежно, что свидетельствовало о скорых сборах адмирала. Он явно не думал являться её взору на раннем рассвете.

Войдя в опочивальню и приметив в кресле Камию, Ксептах на несколько мгновений замер, рассматривая её новый облик, затем поклонился и, как положено, доложил о своём прибытии.

— …Вы сегодня прекраснее, чем всегда, госпожа. Хотя не знаю, как это возможно?

— Скоро все и всё узнаете, — кивнула Камия. — Дождёмся остальных.

Адмирал бросил на неё удивленный взгляд. Она не смотрела в его сторону. Он был готов отчитаться о состоянии флота, но она, вопреки своему обыкновению, ни о чём не спрашивала. Ксептах кашлянул и заговорил:

— Ваше Высочество, наши патрульные суда заметили ночью огни зингарских каперов…

— Помолчи, адмирал, — перебила она, по-прежнему не глядя в его сторону, — не мешай мне думать. Мы разберёмся с зингарцами позже.

Ксептах замолчал. Он пожирал её глазами, но ему оставалось лишь мечтать, гадать и ждать. С тех пор, как по воле королевы Тхутмертари принцесса Камия приняла командование флотом, он как будто не давал ей поводов для недовольства. Наоборот, в душе Ксептах считал себя ближайшим сподвижником великой Камии. А в том, что служит он под началом именно великой женщины, после блестящей, остроумно-показательной победы Камии над тысячелетней барахской вольницей, у него не было ни малейших сомнений.

Впрочем, он был и остался солдатом — верным, храбрым и исполнительным, он не привык долго размышлять над поведением правящих особ. Это были совсем другие люди: они приказывали, он повиновался.

Следом за Ксептахом явился Псамитек — стройный, подтянутый штабной генерал. Камия ценила его за усердие и честность. Это сочетание качеств встречалось нечасто среди высокопоставленных стигийцев. После захвата Барахских островов Псамитек фактически исполнял здесь обязанности военного наместника. Камия велела второму прибывшему то же, что и первому: молча ждать остальных.

Неслышно ступая, вошел князь Ронтакис. Это был примечательный во многих отношениях человек. Отпрыск древнейшего рода, он являлся сыном одного из приближенных королевы Нехтесси, незабвенной бабки Камии. Сам князь с юных лет участвовал в борьбе партий вокруг луксурского престола. При Ментуфере впал в немилость, и король не нашел ничего лучшего, как отправить Ронтакиса послом в какое-то карликовое царство Восточного Шема. Там князь проявил себя прирожденным дипломатом. Его успехи были столь очевидны, что Ментуфер перевел его послом в Асгалун, столицу Пелиштии. Затем была служба в Офире и Туране, а уже при Ктесфоне Ронтакис стал послом Стигии в Аргосе. Там он вошел в доверие к королю Мило, и недалек был день, когда Луксур и Мессантия подписали бы договор о дружбе. Случайное вмешательство варвара Конана в посольские дела разрушило тщательно подготовленную ловушку для короля Аргоса Мило. Не в силах перенести такой обидной неудачи, князь Ронтакис вышел в отставку и уединился в своем родовом поместье неподалеку от Луксура.

Камия ценила его как опытного и тонкого политика. Ронтакис же, при всем его цинизме и коварстве, был горячим патриотом стигийской державы. Рассуждения князя о величии древней империи и способах его, величия, умножения, согласовались с чаяниями Камии. Только глупец не понял бы, как мечтает старый лис увидеть ее на луксурском престоле. Если атлаец Паксимен был верен Камии, как отец верен любимой дочери, то стигиец Ронтакис был ее преданным идейным сторонником.

Желая спасти его от расправы со стороны Тхутмертари, Камия взяла Ронтакиса в свой барахский поход. Помочь в бою он ей не мог, но Камия была не из тех, кто разбрасывается ценными людьми. Ронтакис возглавил её шпионскую службу, фактически создав стигийскую разведку заново. Он же скоро сделался главным советником Камии, кто понимал ее не то, что с полуслова — с полунамека, с полувзгляда.

Поклонившись Камии, князь ненавязчиво оглядел ее. Подобие улыбки промелькнуло меж благородных седых усов. Не задавая вопросов и не выдавая своих чувств, Ронтакис встал в стороне. Камия готова была поклясться, что старый лис сразу обо всём сам догадался. Она отдала должное его самообладанию.

Последним явился генерал Ихмет. Толстобрюхий, некрасивый лицом, страдающий одышкой, Ихмет между тем считался едва ли не лучшим из стигийских военных стратегов. Камия также сочла себя обязанной спасти его от расправы со стороны ужасной королевы-жрицы.

— Да простит меня Ваше Высочество за задержку, — задыхаясь, проговорил Ихмет. — Весть о том, что вы желаете видеть меня, застала вашего покорного слугу в Тортаже…

— Пустяки, генерал, — улыбнулась Камия. — Вам не в чем оправдываться. Прошу вас, князь, прочтите вслух сей документ.

Ронтакис приблизился к ней, и Камия передала ему королевский рескрипт. Папирус еще был у неё в руках, а лисьи глаза князя уже пробежали его. Но Ронтакис и теперь ничем не выдал своих чувств. Он чуть отошел от её кресла, приосанился и ровным голосом прочёл:

— «По причине внезапной и безвременной кончины моей сестры королевы Тхутмертари и согласно установленному порядку престолонаследия принимаю корону Стигии и настоящим рескриптом провозглашаю себя и свою супругу Камию полновластными королём и королевой Стигии, равноправными соправителями нашей державы. Свершаю сие по воле Владыки Сета и во имя Его. Джосер.»

Ронтакис показал рескрипт Ксептаху, Псамитеку и Ихмету, добавив:

— Рескрипт оформлен по всем правилам и имеет силу закона с момента подписания Его Величеством королём Джосером. Да здравствуют и да живут вечно король Джосер и королева Камия, владыка и владычица великой Стигии!

С этими словами старый князь преклонил колени перед новой королевой Стигии. Адмирал и оба генерала повторили величальные слова и тоже опустились на колени перед Камией. Она в ответ им улыбнулась и сказала:

— В одном лишь вы ошиблись, князь. Нет, Камия не будет королевой Стигии! Под этим именем я взошла на трон Атлаи, но для древней Стигии у меня будет другое имя, исконно стигийское. Я принимаю тронное имя Мефрес.

Восхищенный тем, что Камия начинает свое правление со столь ловкого и удачного политического хода, Ронтакис тотчас же воскликнул:

— Да здравствует и да живет вечно Мефрес, королева Стигии!

— Мой венценосный супруг, да живет он вечно, также принял на себя обязанности главы культа Отца Сета. В настоящее время Его Величество король Джосер спешит в Луксур, чтобы из столицы наводить порядок по всей нашей империи. Я желаю, чтобы вы сообщили эти новости нашим подданным здесь, на Барахе. Вы можете встать.

Ксептах и Псамитек помогли подняться с колен Ихмету, который не знал, куда деть себя от стыда. Предвосхищая изъявления радости, готовые вот-вот на нее обрушиться, королева Мефрес воздела руку в предостерегающем жесте и проговорила:

— Молчите! Ваши глаза говорят мне больше, чем могут сказать ваши уста. Вы — лучшие из моих подданных. Тебя, адмирал Ксептах, я назначаю главнокомандующим королевским флотом Стигии. Ты, генерал Ихмет, возглавишь мою армию здесь, на Барахе. Своим первым рескриптом я объявлю Барахские острова одиннадцатой провинцией Стигии и назначу тебя, генерал Псамитек, её полноправным наместником. А вы, почтенный князь Ронтакис, останетесь моим первым советником.

— Почту за величайшую честь, моя госпожа, — седой князь вновь опустился на колени и поцеловал протянутую ему руку Мефрес.

Соответственно поступили и остальные назначенцы. Королева пощадила Ихмета и не дала ему пасть ниц — новый командующий барахской группировкой поцеловал ее руку стоя.

Мефрес встала, прошла к окну и, указывая на Тортаж, объявила:

— Я также повелеваю возвести на этом месте цитадель, столицу Барахского наместничества, и, в знак моей преданности супругу, великому королю Джосеру, нарекаю город Джосерионом. Князь, прикажите моему секретарю Анефу подготовить нужные рескрипты, я их подпишу.

Осчастливив своих вельмож еще несколькими распоряжениями, она отправила их. Ронтакис задержался в дверях, и она сделала ему знак остаться. Обведя руками окружающее пространство, королева проговорила:

— Власть… Что может быть прекраснее достойной власти? Разве эти побрякушки? — она усмехнулась, кинув взгляд на свои украшения. — Какие горы золота и самоцветов сравнятся с честью и величием древней империи?

Князь кивнул седогривой головой и не без доли лукавства заметил:

— А вы недаром взяли тронное имя Мефрес, не правда ли, моя блистательная госпожа? Королева Стигии Мефрес, правившая пять тысяч лет тому назад, прославилась великими деяниями! При ней держава процветала, священный Дом Сета царил над миром, владыки Ахерона трепетали при одном лишь её имени, а войска Мефрес стояли у стен пурпурного Пифона…

— А ещё прибавьте, что та древняя Мефрес с полным основанием носила гордый титул императрицы.

— И вы?.. — поймал брошенную ему мысль Ронтакис.

— Возможно, в своё время, — кивнула ему королева. — Если бы мои войска стояли у стен ахеронской столицы, я бы, несомненно, взяла ее.

Князь прижал руки к груди. Взвешивая каждое слово, старый дипломат сказал:

— Владыка Сет явил свою божественную милость, после стольких страшных испытаний поставив над нами таких владык, как вы и ваш супруг. Да будет на то Его воля, Мефрес Вторая превзойдёт Мефрес Первую!

— Да будет так, — согласилась Мефрес II.

Ронтакис продолжал:

— Теперь, когда безбожное владычество Змеиной Королевы пало, хайборийские варвары торжествуют победу. Как будто это их победа, а не наша! Они расслаблены, они считают, что опасность их нелепым королевствам миновала. Они привыкли опасаться нашей магии, они приучены сражаться против больших армий, им кажется, что наша магия мертва, а наша армия разбита, и тому немногому, что от неё осталось, суждено погибнуть в битвах со змеелюдьми. Варвары злорадно наблюдают, как наш король, ваш муж, пытается собрать стигийскую державу по кусочкам и отвоевать её назад. Варварские короли к северу от Стикса полагают: их позиции крепки, как никогда, а наши слабы, как никогда. Чуть позже, когда Стигия ещё ослабнет, они будут готовы растерзать её… Но эти варвары забыли, что у Стигии теперь есть вы, моя блистательная королева. Они не представляют, что их ждёт!

Мефрес кивнула, подошла к большой карте Хайбории, висящей на стене, и собственноручно надписала новое название Джосерион на месте бывшего пиратского Тортажа. Затем взгляд новоявленной стигийской королевы сместился чуть правее, к Зингаре, Аргосу и далее, к великой Аквилонии.

— Будучи в Тарантии, я дала слово королю Аквилонии Конану, что не стану посягать на его королевство. Но теперь, — ее огромные глаза сверкнули озорным блеском, — теперь сам Конан наслаждается гостеприимством моего супруга, а корона Аквилонии больше не принадлежит Конану. В Тарантии у власти Роберт Рэнквист, наёмник, проходимец из иных времен, решивший взять себе корону не без моей настойчивой подсказки. Ему я никакие клятвы не давала!

Ронтакис одобрительно кивнул. Он втайне опасался, что она решит вернуться в Стигию к мужу, новому королю. Но ему, Ронтакису, в Стигии делать больше нечего, его поместье разрушено, поля сожжены, все слуги и рабы растерзаны змеядами. Нынче в Стигии идёт смертельная война с врагами рода человеческого, там нужны могучие волшебники и воины, а не политики и дипломаты.

Словно подслушав его мысли, королева Мефрес сказала:

— Мы сумеем лучше помочь королю, оставшись здесь, чем возвратившись в Стигию. С врагами в Стигии король, надеюсь, справится без нас. У нас достаточно забот в Хайбории.

— Нам и не нужно возвращаться, — улыбнулся в густые усы князь Ронтакис, — поскольку Стигия навечно в нашем сердце! Она везде, повсюду, там, где вы, моя блистательная королева. Куда бы вы ни устремили взор, империя последует за вами!

— О, да. Моя любовь и преданность моей стране день ото дня все крепче! По воле Сета мы освободились от кровавой тирании Тхутмертари и самонадеянных жрецов. Для Стигии настало время привести к свободе и народы хайборийских стран. Мы откроем для них путь к цивилизации, мы даруем этим варварам порядок, о котором они могут лишь мечтать. Нет лучше способа возродить былое величие нашей империи, чем принести свободу, мир и послушание отсталым и невежественным странам. Сколько у меня людей?

— Из Кеми на наших судах отправились пять тысяч воинов, три тысячи офицеров и матросов и около двух тысяч слуг, также способных держать оружие. Не считая воинства с «затерянных кораблей атлантов», которые после падения Тхутмертари исчезли без следа, в точности, как вы это и предвидели, моя королева. Но поскольку военных потерь до сих пор у нас не было…

— Итак, десять тысяч всего, а у одной лишь Аквилонии сто тысяч, — усмехнулась Мефрес. — Любой стратег вам скажет: мы обречены, нас слишком мало! Но мне хватит. Если новая великая игра пойдет по-моему, я справлюсь и меньшими силами!

С этими словами она повернулась спиной к карте Хайбориии, подошла к сундучку у противоположной стены, достала из него ножны на три небольших стилета, извлекла эти клинки из ножен и одним лёгким, изящным движением с руки бросила их через всю каюту прямо в карту. Ронтакис не сумел сдержать вздох изумления.

Каждый из посланных ею стилетов угодил в какую-то из знаменитых хайборийских столиц: один — в Мессантию, другой — в Кордаву и третий — в Тарантию.

6. Две луны или вся жизнь

На флагмане стигийского флота, огромном четырехмачтовом черном фрегате, помимо всего прочего, имелись специальные апартаменты для коронованных особ. На время отсутствия монарха королевские покои опечатывались, вступать туда воспрещалось даже посвященным жрецам Сета, не говоря уже о принцах или адмиралах Стигии. Король Ктесфон, известный домосед, посещал эти покои только трижды, причем в последний раз — десять лет тому назад. Его преемница Тхутмертари не удосужилась побывать в них ни разу.

Поэтому, когда королева Мефрес в сопровождении князя Ронтакиса, своего личного секретаря ученого писца Анефа и стражников вскрыла печати, отомкнула запоры и вошла в полагающиеся ей апартаменты, она нашла там обстановку десятилетней давности, затхлый воздух и облака пыли, взметнувшиеся ей навстречу.

— Это не покои монарха, а какой-то склеп, — сердито заметила Мефрес и приказала тотчас очистить и проветрить свои новые палаты.

Пока слуги и стражники исполняли ее волю, Мефрес вместе с Ронтакисом поднялась на палубу корабля. Все стигийцы уже знали о счастливом превращении принцессы в полновластную королеву. Там, где ступала она, люди падали на колени, посылали ей величальные слова и выказывали стремление припасть к ее рукам или, по крайней мере, стопам.

Камия, считавшая себя тонким знатоком человеческой натуры, полагала эти свидетельства обожания совершенно искренними. Эти люди действительно любили её, не то, чтобы любили — обожали. Она имела все, что требовалось им: она была красива, умна, решительна, отважна и удачлива, она умела подавать пример и вести за собой. Она была справедлива к своим подчиненным — отныне подданным — и жестока к врагам Стигии. У нее сложились своеобразные понятия о чести и справедливости, которые вполне соответствовали характеру стигийцев.

Размышляя об этом, многоопытный князь Ронтакис приходил к выводу, что рождённая в далекой Атлае королева Мефрес II имеет все, чтобы стать самым «стигийским» из всех монархов древней империи. В силу этого старый лис готов был положить жизнь, исполняя ее волю.

Стоя на высоком капитанском мостике, Мефрес призвала к себе адмирала Ксептаха.

— Ты говорил о зингарских кораблях, — напомнила она ему. — Расскажи подробнее.

— Ночью наши патрульные заметили в нескольких милях к востоку скопление судов. Галеон, три карака, каравелла, остальные суда поменьше, в основном галеры на три-четыре десятка весел. Всего семнадцать кораблей.

— Флаги?

— Флаги были, Ваше Величество, но не зингарские и не аргосские.

— Ясно, — улыбнулась Мефрес, — это либо каперы, имеющие патент кордавского герцога, либо флибустьеры из числа окопавшихся на том берегу Барахского пролива. В любом случае — отпетые морские разбойники. До барахских пиратов им далеко, они не столь смелы, но столь же алчны.

— Полагаю, они наслышаны о крушении барахской вольницы и теперь размышляют, когда на нас напасть, чтобы захватить острова, и как это лучше всего сделать, — заметил Ронтакис.

— Вы правы, князь, — согласилась королева. — Скажи мне, адмирал, трудно ли сыскать трусов и предателей среди наших моряков?

— Невозможно, — ответил Ксептах. — Даже последний гребец на галере верен трону!

— А ты сыщи! Среди надежных людей сыщи человек двадцать самого трусливого, отталкивающего и слабого вида. Это должны быть добровольцы. Дай им галеру, и пусть зингарцы увидят, как та галера изо всех сил удирает с Бараха в сторону берега! Пусть на галере той зингарцы найдут немного золота и драгоценностей. Пусть зингарцы узнают, что баснословные богатства остались на самом Барахе. Пусть зингарцы поймут, что защитники островов потрясены и деморализованы внезапной смертью королевы Тхутмертари и что новая их королева не контролирует войска, а ее адмиралы и генералы перегрызлись меж собой в борьбе за власть и славу.

Ксептах побледнел, а Ронтакис смотрел на королеву с восхищением.

— Далее, — продолжала Мефрес, — пусть узнают они, что стигийцы вот-вот погрузят добытые ими сокровища пиратского братства на свои корабли и отплывут обратно в Кеми. Первые корабли будто бы уже отбыли. Стигийцы настолько увлечены своими делами, что вовсе не ждут атаки с моря. В общем, каперы и флибустьеры должны знать: лучшего времени для нападения, чем сегодня, у них больше не будет… Затем, когда галера с мнимыми беглецами выйдет в море, отведи наш боевой флот за пределы видимости с востока. А остальное предоставь нашим врагам.

Адмирал был бледен, но глаза его сверкали.

— Во имя Сета! Великий план достоин великой королевы…

— Не льсти мне, — остановила его Мефрес, — я этого не люблю. Сегодня я хочу увидеть тебя в деле, адмирал Ксептах. Запомни: мне нужна не просто победа! Ни один разбойник не должен вернуться обратно!

— Повинуюсь, Ваше Величество, — молвил Ксептах.

— Исполняй. И еще одно: благородных господ, которые могут оказаться среди разбойников, не нужно убивать, возьми их в плен. И вообще, не убивайте понапрасну. Эти зингарцы могут пригодиться мне в Аргосе, — разъяснила Мефрес, чтобы не оставалось сомнений, отчего нельзя убивать «понапрасну».

Адмирал ушел, а Ронтакис сказал королеве:

— Я лично знаю немало людей, которые будут рады отдать за вас жизнь. Вы также их знаете. Это молодые офицеры и нобили, а также младшие жрецы Сета. Они сильны, умны и образованны; каждый из них грезит о великом. Эти люди способны на большее, нежели просто погибать в бою с именем Вашего Величества на устах.

Мефрес и Ронтакис обменялись многозначительными взглядами.

— Вы предлагаете использовать этих людей в качестве шпионов?

— Отнюдь, не только в качестве шпионов. Позволит ли мне Ваше Величество внести свои предложения?

— Разумеется. Я слушаю.

— Нет, — покачал головой князь, — я прошу у вас приватной аудиенции. Ваш покорный слуга трудился над этим проектом много лет. Он слишком важен для Стигии, чтобы говорить о нем между делом.

В голосе Ронтакиса звучали покровительственные нотки, и это не могло понравиться королеве. Однако она умела видеть суть сквозь пелену случайного. Если многоопытный князь придает такое значение своему проекту, значит, проект стоит того.

— Да будет так. Отберите людей, кого сочтете нужным. Они поступают в ваше распоряжение. Приватную аудиенцию вы получите вечером.

Красиво улыбнувшись, Мефрес добавила:

— Советую вам еще раз подумать, прежде чем предлагать мне свой проект. Не исключено, что я отвечу вам согласием, и именно на вас падет ответственность за его реализацию. Спросите себя: а готов ли я?

Совершенно покорив Ронтакиса таким обращением, Мефрес оставила его и направилась в каюту Паксимена.

Она не видела старого медикуса с рассвета. Он не вышел к завтраку, сказавшись больным. Странное поведение Паксимена тревожило ее. Она уже жалела, что не выслушала его, когда он о том просил. По-видимому, он хотел сказать ей что-то важное и срочное.

Сердце королевы сжалось в недобром предчувствии, когда она вошла в каюту медикуса. Старик сидел за своим столом, уставившись в одну точку. На его лице застыла скорбь, он снова плакал. Увидев ее, вздрогнул и опустил глаза.

Мефрес прикрыла дверь, подошла к Паксимену и с нежностью обняла его.

— Прости меня, отец, — негромко сказала она. — Блеск власти затмил мне рассудок. Я была груба с тобой. Прости меня, и скажи, что хотел сказать.

Старик всхлипнул и поцеловал ее руку.

— Моя доченька… — тоскливо протянул он. — Моя бедная маленькая Камия! За что тебе дана такая горькая судьба? О, боги, как жестокосердны вы!

— Камия… — рассмеялась она, надеясь этим беззаботным смехом рассеять печаль Паксимена. — Я всего полдня как королева Стигии, а уже подзабыла свое имя! Разве мое имя Камия? Нет, отец. Меня теперь зовут Мефрес!

Вопреки ее надеждам, медикус снова разрыдался. Эти странные рыдания начинали раздражать Мефрес. Она предпочитала узнавать новости без долгих предисловий. Какими бы жестокими эти новости ни были. Потому что любую опасность лучше встречать в лицо, а не показывать ей спину.

Королева обхватила голову старика своими руками и повернула ее лицом к себе.

— Прекрати плакать, отец, говори мне дело. У меня нет времени ждать, пока ты наплачешься.

— Уже… уже неважно, — прошептал Паксимен.

— Я вижу, что важно! Итак, в чем дело?

Старик высвободился из ее объятий, тяжело встал и прошелся по комнате. Мефрес терпеливо молчала, зная, что сейчас последует объяснение. Паксимен подошел к окну и аккуратно прикрыл его. Потом он позвонил в колокольчик и попросил королеву:

— Вели им, чтобы нас не отвлекали.

Появился стражник в мундире капитана королевской гвардии. Мефрес передала ему слова медикуса как свою волю.

— Адмирал Ксептах просит принять его, — сказал стражник.

— Пусть отправляется, — нахмурив брови, молвила королева. — Я не буду ему нянькой. Так и передай Ксептаху. Если кто-нибудь потревожит меня здесь, ты пойдешь гребцом на галеру.

Капитан покраснел до ушей и исчез за дверью.

— Итак, я слушаю тебя, отец, — обратилась она к Паксимену.

— Доченька, — тихо произнес медикус, — я исследовал твоего ребенка…

Мефрес вспыхнула:

— Не смей называть это чудовище моим ребенком! Ты его исследовал? Втайне от меня? Да как ты смел?

Старик опустил глаза и прислонился к стене, чтобы не упасть.

— Я не хотел смущать тебя зря… Я еще надеялся, что обойдется.

Сердце женщины болезненно сжалось. Она ощутила дыхание Ужаса. О последствиях злополучной оргии она предпочитала не думать. Моральная травма, которую ей нанесли Тхутмертари и Танатос, зажила с течением времени, — так, по крайней мере, она полагала. Она знала, что верный медикус делает все, чтобы избавить ее от зародыша тху. Но вот вдруг эти страшные слова: «Я еще надеялся, всё обойдется»… Значит ли, что не обойдется?!

Мефрес встряхнула головой, изгоняя липкий страх, и произнесла:

— Говори, как есть, отец. Не надо меня щадить. Что с ним?

Паксимен нашел в себе силы поднять глаза и проговорить:

— Он убивает тебя, доченька. Он убивает медленно, но верно.

Женщина почувствовала удивительное облегчение. Главное она узнала. Остальное уже детали.

— В самом деле?

— Ты права, Камия: это чудовище! Я пытался умертвить его… Но он живуч, он так живуч! Его ничто не берет. Вводить тебе сильнодействующие яды я опасаюсь… Он развивается, как человеческий младенец. Но, когда придет время, он заявит о себе. И он тогда убьет тебя — а мы его убить не сможем…

— Первенец новой расы в моем чреве, — мрачно сказала королева. — Он в точности такой, каким воображала его Тхутмертари… Да, отец?

— Да, он таков. Да. Да…

Мефрес немного помолчала, размышляя.

— Так сделай мне аборт. Извлеки эту тварь, чего бы мне это ни стоило, — она указала на свой живот. — Если она убивает меня, у нас нет иных вариантов.

— Нет, — страдальчески выдавливая из себя слова, ответил медикус, — я не могу. Прежде чем покинуть чрево, тварь тебя убьет. Тхутмертари дала своим первенцам такую установку. Она предусмотрела всё.

— Магия, да?

— Магия, звездная магия, я не знаю, какая… Прости, доченька, я не смогу извлечь ее. Никто не сможет.

Скучающий Маг… он был смог, подумала она. Если бы только захотел. Но он не захотел, он отказал ей, объяснил, что это было бы большой ошибкой.

— Итак, во мне живет, растет и развивается чудовище нечеловеческой расы, умертвить его нельзя, извлечь нельзя, и оно медленно, но верно убивает меня, — подытожила Мефрес. — А что же можно? Неужели ничего?

— Доченька, я не сдался! Я попробую спасти тебя!

Сердце учащенно забилось. Ну, конечно! Паксимен не стал бы затевать этот печальный разговор, если б не было пути к спасению!

— Как, отец?

— Я буду давать тебе свои снадобья. Они не позволят ему вредить тебе. А когда ты будешь в горизонтальном положении, он не сможет питаться от тебя. Такова уж его природа диковинная: эта тварь лежачих не трогает!

— То есть, я должна все время лежать? — с расстановкой проговорила Мефрес. — И как долго?

Несмотря на то, что подобный тон воспитанницы являлся предвестником великого гнева, Паксимен уверенно ответил:

— Положенный срок. Осталось восемь лун. Может быть, чуть меньше.

Минуту взрыв вызревал, наконец, королева ударила сжатым кулаком по столу. Ее прекрасное лицо перекосила гримаса гнева.

— Восемь лун! Клянусь Сетом, я велела бы восемь лун безжалостно пытать любого, кто осмелился бы предложить мне это! Ты в своём уме, старик? Или ты совсем меня не знаешь?!

— Увы, знаю… — скорбно прошептал медикус.

Она принялась ходить по каюте, заламывая руки. Драгоценности жалостно звенели.

— Восемь лун! Да я всю жизнь ждала этого мига! Разве мало я страдала? Разве недостойна? И что теперь? Править Стигией из постели? Со смутной надеждой когда-то спастись! Ну уж нет! — воскликнула Мефрес.

И Паксимен понял, что она никогда не изменит своего решения. Ибо иначе она изменила бы самой себе. Впрочем, он знал, чем дело кончится, заранее. Потому и плакал.

— Прости меня, дочка… Я хотел сказать тебе сразу, пока никто не узнал о решении твоего мужа объявить тебя своею соправительницей. Но ты не захотела выслушать меня…

Мефрес остановилась и вперила в старика тяжелый взгляд.

— Так ты полагаешь, твои слова могли бы что-то изменить? По-твоему, я отказалась бы от самое себя ради призрачного шанса на спасение? Да это просто смешно! — и она на самом деле рассмеялась жестоким ядовитым смехом. — Итак, как скоро я умру?

— В положенный срок, когда для этой твари наступит время родиться, — заглатывая слезы, выдавил из себя Паксимен. — Если ты будешь вести умеренный режим и соблюдать мои предписания.

Обреченная королева невесело усмехнулась. Она знала, что подразумевает медикус под «умеренным режимом».

— А если я буду принимать твои снадобья и делать все, что захочу? Сколько я тогда протяну?

— Не знаю… Может быть, две луны. А может быть, и три.

Мефрес засмеялась и расцеловала старика.

— С этого нужно было начинать, отец! Целых две луны, а то и все три! А ты уж меня так напугал! Да ты хоть знаешь, что я могу сотворить за две луны?

Медикус удрученно кивнул. Он знал — или догадывался. И все же предпринял последнюю попытку вразумить нареченную дочь.

— Подумай, что лучше: две луны, восемь лун или целая жизнь! Тебе ведь нет и сорока! Ты можешь прожить вдвое больше! Зачем же умирать так скоро?

— Значит, такова моя судьба, — вздохнув, ответила Мефрес. — Я выбираю две луны, отец. Это мое последнее слово.

Ей пришлось поддерживать Паксимена, потому что ноги у старика подкосились. Она помогла ему дойти до ложа. Горячие слезы лились из его воспаленных глаз.

— Мне не жить без тебя, доченька…

— Я дозволяю тебе умереть вслед за мною, — сказала она, к ней вернулись самообладание и привычный властный тон. — Ты умрешь, когда умру я — но не раньше! Ты не посмеешь умереть прежде меня. Ну же, возьми себя в руки, отец!

— Как я могу тебя оставив, — сквозь слезы улыбнулся Паксимен. — Кто будет готовить тебе снадобья? Кто будет заботиться о тебе?

— Уж явно не адмирал Ксептах и даже не князь Ронтакис, — рассмеялась королева. — Для первого я объект обожания, а для второго — восходящее светило Великой Империи. Для моих подданных я уже не человек! Только ты, мой отец, еще видишь во мне живого человека! Как это грустно и как, в то же время, прекрасно!

— Я не покину тебя, доченька, — молвил Паксимен, вытирая слезы.

— Да, так-то лучше! Теперь думай, как облегчить мне жизнь. В оставшиеся две или три луны.

— Как ты намерена провести их?

Мефрес не ответила. Она прошлась по палате, открыла окно и выглянула наружу. Она увидела низкобортную стигийскую галеру, уходящую в направлении зингарского берега, и десятки разных кораблей, покидающих бухту Тортажа — не Тортажа, теперь Джосериона! — чтобы скрыться за большим гористым островом. Видимо, Ксептах хотел узнать, выводить ли мой фрегат с остальными судами, подумала она. Фрегат стоял на месте, следовательно, адмирал не решился трогать королевский флагман без изволения самой королевы. Что ж, это даже лучше: она увидит морское сражение во всех красках…

— Две луны… — задумчиво проговорила Мефрес. — У меня есть две луны. Я проведу их красиво, отец. У Тхутмертари оказалась лишь одна, а сколько она успела сделать! Я не богиня, я всего лишь смертная королева, но тоже кое на что способна! — она поднесла унизанный перстнем палец к виску. — О, я сполна отвечу за свои страдания! Я их заставлю страдать так, как страдала я в объятиях царя змеядов Танатоса! Мое тело изнасиловано, моя душа изранена, мои дети замучены, мой муж вдали от меня, он не сумел меня спасти и защитить, и скоро я покину этот мир — но прежде я успею показать всем мою силу! Пусть трепещут, презренные варвары!

— Каких варваров ты имеешь в виду? — со страхом спросил Паксимен.

— А велика ли разница, каких? — отмахнулась Мефрес. — Аргосцев, зингарцев, аквилонцев…

— Но эти люди не повинны в твоих страданиях! — воскликнул медикус.

— Мне нет дела, повинны они иль не повинны. А в чем была повинна я, когда терпела муки по злой воле Тхутмертари? Я страдала и страдаю, и буду страдать; так пусть со мной страдают все, до кого успею дотянуться!.. Джосси в личном послании умоляет меня спешить обратно в Стигию, в его объятия. Он пишет, что нуждается во мне. Мне больно было читать эти слова, отец. Я люблю его, но видеть не хочу! Я не вернусь к нему. Я осквернена! В моём чреве не наш ребенок, но чужой… чужой. Как встает перед глазами та сцена, когда я молила Джосси защитить меня от насилия — а он не защитил…

— Он не мог, — подавленно заметил Паксимен.

— Да, он не мог, я знаю, — кивнула Мефрес. — Он не мог. И хвостатые чудища насиловали меня на его глазах, а в это время он насиловал их самок…

— Молю тебя, не думай об этом!