Бесплатный фрагмент - Подарок морского черта

Подарок морского черта

Часть 1 
Бачата на морском берегу

— Пока, дорогой!

— Удачи, дорогая!

Супруги обменялись лживыми улыбками и ледяными взглядами.

— Не скучай без меня! — добавила с ядовитой усмешкой Марина и погладила мужа по гладко выбритой щеке. А про себя добавила: «Давай, беги к своей этой… Она же наверняка ждет тебя в ближайшем кафе на набережной!»

— Семь футов под килем! — пожелал Лернер и клюнул ее в щеку твердыми губами. — И не ограничивай себя в удовольствиях, милая.

Его высокомерно — насмешливый взгляд говорил: «Я знаю, что ты знаешь… Ну и что?!» Марина, гордо вскинув голову и развернув плечи, повернулась к нему спиной и решительно шагнула на трап белой, похожей на сложившую крылья чайку, изящной яхты. Капитан, седовласый смуглый красавец в эффектной белоснежной форме, сдержанно козырнул, приложив правую ладонь к фуражке.

— Отплываем, Санчес! — скомандовала Марина и с королевским достоинством поднялась на верхнюю палубу, небрежно придержав рукой подол длинного шелкового платья.

Она сразу встала на самом носу яхты с романтическим названием «Морская звезда», повернувшись спиной к всему тому, что оставляла позади: к сковавшему душу льдом отчуждению между ней и Лернером, к его очередной девице, которую он не постыдился привезти с собой в Ниццу, к насквозь пронизанным ложью улыбочкам многочисленных друзей и приятелей мужа, к своему сороковому по счету дню рождения и ощущению глухой неприязни ко всему тому, что происходит в ее жизни последние годы. В глубине яхты заурчал мотор, а корпус стал едва заметно подрагивать. Словно корабль, как большой морской зверь, из последних сил сдерживал свое нетерпеливое желание поскорее вырваться на простор безбрежного синего моря. «Морская звезда» качнулась и, оставляя за собой пенный след, отчалила от пристани.

Стоя на носу корабля, Марина раскинула в стороны руки, представив себя птицей, парящей над водной гладью. И сразу почувствовала, как теплый соленый ветер обнял ее тело нежными ладонями, развевая подол платья, облепив тонким голубым шелком хрупкую изящную фигурку, играя прядями распущенных светлых волос за спиной. Впереди был путь куда глаза глядят, бескрайнее море и очищающее душу одиночество. Не надо будет глотать обиду и терпеть унижение с гордо выпрямленной спиной. Не надо будет притворяться и изображать образцовую семью богатого человека. Не надо будет мило болтать с подружками, проводящими лето на лазурном берегу, и отвернувшись слышать мерзкие шепотки за спиной. И пусть благодатный ветер сдует с ее жизни все ненужное и наносное. Может быть в этом путешествии, оставшись наедине сама с собой, она все-таки ответит себе на вопрос: «как жить дальше?»

Шли неспеша вдоль побережья в сторону Гибралтара. Вышколенный персонал яхты всеми силами старался не нарушать покой богатой пассажирки, неслышными шагами скользя по палубам и коридорам. На глаза не попадались ни те, кто наводил порядок в каютах, ни те, кто готовил еду, накрывал на стол. Только на мостике возвышалась, внушая уверенность, высокая фигура в капитанской фуражке.

Марина периодически просила капитана остановить корабль и купалась прямо в открытом море, ныряя с борта в зеленовато-синюю манящую глубину. И на душе становилось легче, смывалась соленой водой давящая тяжесть с сердца, уходила тоска. Она словно сама превращалась в легкое облако, парящее в небесной синеве, или в медленно выгибающую спину пологую волну, покачивающую легкую скорлупку яхты в своих ладонях, или в чайку, кружащую над волной с тревожными криками. Становясь частью этой завораживающей красоты, она теряла, утрачивала личные проблемы, переживания и невзгоды.

Где-то на просторах между Коста Дорада и Коста Бланка остановились на пару дней в небольшом прибрежном городке, название которого Марина пропустила мимо ушей. Городок был маленький и необычайно живописный. Так и хотелось взять кисти и краски, холст и мольберт и запечатлеть уютные домики с увитыми цветами балкончиками, утопающие в зелени узкие улочки с яркими витринами магазинчиков и кафе, праздно шатающихся вездесущих туристов. Городок нежился под знойным солнцем, пропитываясь запахами нагретого песка и моря, ароматами цветущих деревьев и пищи, доносящихся из многочисленных кафешек и ресторанчиков.

Не успела душа Марины расправить крылья в благодатном одиночестве, как на кривой, прячущейся в тени раскидистых деревьев, улочке она встретила свою давнюю подругу Люсинду. Людмила — Люся — была женой одного из воротил бизнеса и приятеля Марка Лернера, вращавшегося с ним в одном элитном кругу. По традиции она все лето проводила с пятнадцатилетней дочкой Марусей в Испании, где у семьи была своя вилла под Марбельей.

— Маришка! — завопила Люсинда на всю улицу, натолкнувшись на старую знакомую, и чуть не запрыгала от радости. — А ты здесь откуда? Ты же вроде в Ницце была?

— Была, да сплыла, — пожала плечами Марина. — Решила поплавать вдоль побережья на яхте. Надоело сидеть на одном месте.

Люся, как всегда облаченная во что-то невероятно яркое, попугайное, ультрамодное и жутко дорогое, радостно облобызала подругу прямо посреди улицы, и дернула дочку за руку:

— Поздоровайся с тетей Мариной, Маруська!

Полненькая, вся усыпанная юношескими прыщами, замученная переходным возрастом и навязчивой мамашей девочка поздоровалась, скромно потупив взгляд.

— А я вот силком вытащила эту затворницу из дома, — пожаловалась Люсинда, покачав выкрашенной в ярко рыжий цвет головой. — Ничего не хочет, только сидит, уткнувшись в свой гаджет, никуда не ходит, ни с кем не общается. Просто беда с этой Марусей! Предложила поехать на Ибицу — отказалась. Там, говорит, много народу. Нельзя же все лето сидеть взаперти! А мне скучно. К счастью, в этой глуши мы встретили Альбину с Германом и Гришаевых. Помнишь их? — и, не дожидаясь ответа, продолжала щебетать: — Мы договорились завтра посидеть все вместе где-нибудь вечерком, потанцевать, выпить хорошего вина. Можем и тебя прихватить. Помнишь, как в песне поется: «лето — это маленькая жизнь» — пропела фальшиво тонким гнусавым голоском. — Жизнь, Маруська, а не прозябание над гаджетом!

Она потрясла дочь за плечо, и та дернулась, как тряпичная кукла от руки кукловода. «Бедная Маруся, — подумала Марина, — нелегко с такой мамашей переживать самый кошмарный период в жизни. Ну, неужели она не понимает, что с таким лицом на улицу выйти стыдно, не то, что тусоваться в компании!» И вдруг неожиданно для себя самой предложила:

— А давайте соберемся завтра у меня на яхте. Она называется «Морская звезда» и стоит у причала с левой стороны. Я закажу что-нибудь вкусненькое и посидим, пообщаемся в тесном кругу. А, Маруся, ты не против? Только свои, старые знакомые. — Девочка бросила на Марину признательный взгляд и молча кивнула. — Вот и хорошо! Тогда договорились: завтра в девять вечера на борту «Морской звезды».

Люсинда лепетала что-то восторженно-нечленораздельное, а Марина, улыбаясь больше девочке, чем ей, махнула рукой и зашагала в сторону берега. Ветра почти не было, и знойное марево колыхалось над перегретой солнцем мостовой. В кронах деревьев надрывался хор цикад. Очень хотелось пить.

Пройдя вдоль набережной, с которой открывался идиллический вид на белый песчаный пляж, плавно переходящий в морскую лазурь, Марина заглянула в первый попавшийся бар. Над крышей уютного, стилизованного под рыбацкую хижину домика красовалась вывеска с загадочным названием «Морской черт». Марина хмыкнула и вошла внутрь. «Вот и попала в гости к черту!» — пришла в голову забавная мысль.

Посетителей в этот дневной час было мало. Большинство столиков пустовало. Лишь у стойки на высоких стульях скучала парочка завсегдатаев с усталыми обветренными лицами, что-то рассматривая на дне пустых стаканов, да бармен лениво протирал бокалы. Она села в уголке, погрузившись в прохладу и сумрак и поджидая официанта. Тут же подбежал смуглый юноша и положил перед ней меню в кожаной папке.

— Мне «мохито», пожалуйста, — попросила Марина по-английски, не заглядывая в меню, — и льда побольше!

Молодой человек кивнул и скрылся за стойкой бара. Марина оглядела помещение. На столбах, поддерживающих крышу, висели жесткие от морской соли рыбачьи сети, веревки, крючки, гарпуны, какие-то незнакомые ей приспособления, вероятно, тоже имеющие отношение к рыбалке. Под самой крышей покачивалось чучело рыбы-меч. В сторону пляжа от бара вела открытая терраса с пустыми столиками, заполняемая, скорее всего, вечером, когда спадает жара. А от террасы до самого моря расстилался белый, искрящийся на солнце песок. Ближе к воде из песка, как гигантские грибы, торчали зонтики для загорающих. А перед баром оставалась пустая песчаная площадка.

Когда официант принес Марине заказанный коктейль, и она взяла в руки холодный, покрытый туманной испариной высокий стакан, внутри которого сквозь кубики льда просвечивали зеленые листики мяты, на песчаной площадке перед террасой бара началось какое-то движение. И Марина подняла голову, с интересом всматриваясь в компанию молодых ребят, расположившихся кружком, и вслушиваясь в зазвучавшую ритмичную мелодию.

Марина потягивала через трубочку освежающий напиток и смотрела, как в центр круга вышла необычная парочка, притопывая и приплясывая под зажигательный ритм барабанов и переборы гитар. Парень лет двадцати и еще более юная девушка танцевали какой-то танец в стиле латино. Парень был одет в одни шорты, которые казались ослепительно белыми на фоне бронзового от загара тела. Девушка, тонкая как тростинка, и гибкая, как змея, ритмично покачивала бедрами в коротких голубых шортиках, как вторая кожа облегающих идеальной формы ягодицы. Голубой короткий топик на теле танцовщицы прикрывал только грудь, оставляя открытым плоский загорелый живот. Девчонка была хорошенькой, как куколка, и с удовольствием ловила восхищенные взгляды зрителей. А вот парень… парень был необычайно, умопомрачительно красив. Черноволосый, с глазами черными, как маслины, он был сложен, как юный древнегреческий бог, ненароком спустившийся с Олимпа и заглянувший на огонек к морскому черту. На лице его с благородными чертами испанского гранда то и дело вспыхивала белозубая улыбка. А двигался он с завораживающей грацией молодого дикого зверя. Марина невольно залюбовалась танцорами и отставила в сторону полупустой стакан с коктейлем.

Она не разбиралась в латиноамериканских танцах, но зрелище было достойно восхищения. Ритмично переступая ногами и плавно покачивая бедрами в такт, парочка двигалась абсолютно синхронно, точно была единым целым. Юная красотка, повинуясь руке черноволосого кавалера, то и дело кружилась на месте то в одну, то в другую сторону, томно изгибала тонкую талию, вытягивала точеную ножку. Восхищенные, восторженные крики зрителей и аплодисменты были ей наградой. «Чикита!» — выкрикнул кто-то из поклонников юной танцовщицы. Босые ноги танцоров взбивали песок, ритмичные покачивания бедер завлекали, манили, жемчужные зубы взблескивали в улыбках. Танец был таким игривым и эротичным, что Марина не заметила, как стала постукивать носком босоножки по полу в такт зажигательной мелодии.

«Мохито» был выпит, а на импровизированном танцполе зазвучала медленная, лиричная мелодия. И юная пара слилась в танцевальном объятии. Движения стали медленнее, плавнее, словно вторя движению волн, с тихим шелестом набегающих на пологий берег. Гибкость юной красотки поражала, гипнотизировала, словно та и впрямь состояла в родстве со змеями или ящерицами. Партнер ее был настолько пластичен и музыкален, что казалось, сама музыка живет в его теле, играет в каждой мышце, переливается гитарными переборами под смуглой кожей.

Марина обратила внимание на руки танцоров, тонкие, изящные, грациозные. Они будто бы вели свою отдельную мелодию. И то рука партнерши оказывалась на загорелой шее танцующего бога, то его узкая ладонь ложилась на ее талию, то скользила вдоль девичьего бедра с такой пугающей откровенностью, что зрительнице становилось жарко. Вдруг тела танцоров изогнулись, словно пропустив сквозь себя волну, но волну встречную, и коснулись друг друга животами. У Марины ускорился ритм сердца… После плавного поворота черноглазый красавец прижал девчонку к себе спиной и положил ладонь на ее смуглый упругий живот, медленно вращая бедрами. Марина не выдержала и встала, оставив пустой стакан на столе, вышла на открытую террасу, чтобы не пропустить ничего в завораживающем зрелище.

Танец был настолько откровенным и эротичным, настолько чувственным, что, если бы амплитуда движений умелых танцоров была чуть больше, если бы дерзкая ладонь партнера прижималась к животу девчонки чуть ниже, а загорелое колено оказывалось между бедер партнерши чуть глубже, то это было бы уже неприличным. И так дыхание случайной зрительницы перехватывало, а стук сердца отдавался в ушах. Появилось ощущение, будто она подсматривает в замочную скважину чужой спальни, став невольным свидетелем тайного и запретного. Танец будоражил, волновал, пьянил, пробуждая не только в душе, но и в теле смутное беспокойство.

— Вам что-нибудь еще принести? — вернул к реальности Марину голос официанта.

— Да, еще «мохито», пожалуйста, — пробормотала она, не отрываясь глядя на танцующую пару. Нужно было чем-то загасить разгорающийся внутри пожар. — Скажите, кто эти люди?

— Танцоры? Это Хуанита и Мигель.

— А что за танец они танцуют?

— Бачату. Сеньоре понравился танец?

— Да. Это восхитительно, — призналась Марина, чувствуя, как щеки заливает румянец.

— Ребята очень хорошо танцуют, — кивнул словоохотливый официант и довольно улыбнулся.

— Они профессиональные танцоры?

— Нет, любители, но очень талантливые любители. Еще в прошлом году хозяин нашего бара придумал танцами привлекать посетителей. Что-то вроде рекламной акции. Виртуозная сальса или бачата собирают толпы зрителей, горячат кровь. А в нашем баре всегда есть прохладительные напитки. От посетителей, жаждущих посмотреть танцевальное шоу, по вечерам нет отбоя. Так что реклама удалась. Мигель с Хуанитой еще и обучают желающих сальсе. Если хотите, сеньора, то приходите часам к семи вечера. Танцы будут в разгаре.

Выпив второй «мохито» Марина пошла от гостеприимного «Морского черта» на набережную, а там и на пристань, чтобы заняться организацией завтрашней вечеринки. Но перед глазами продолжала танцевать обворожительная пара, сладострастно извиваясь гибкими загорелыми молодыми телами.

Ночью долго не могла уснуть. То ли монотонный плеск волны, ударяющей в борт яхты, то ли полнолуние никак не давали сну подобраться к ее изголовью. Несмотря на исправно работающий кондиционер в каюте было нестерпимо душно. Мокрые от пота простыни противно липли к телу. Пришлось подняться с постели и среди ночи принимать душ, пытаясь остудить и успокоить что-то смутное и молчаливое, беспокойно ворочавшееся на дне души.

Весь следующий день пролетел в суетливой подготовке к встрече старых приятелей. А в половину седьмого вечера будто что-то толкнуло изнутри и, бросив все, Марина поспешила на берег, где на песчаной площадке перед «Морским чертом» уже загорались фонари, наполняя сумерки волшебным сиянием.

Издалека она услышала чарующие звуки музыки, доносящиеся от прибрежного бара. Две гитары спорили друг с другом, рассыпая по песчаному берегу бисерные переборы. Перед открытой террасой толпился народ. Столики на террасе были все заняты. А в центре импровизированного танцпола демонстрировали свое мастерство те самые танцоры. Мигель и Хуанита.

Снедаемая странным нетерпением, Марина протиснулась сквозь чужие спины, натыкаясь на острые локти и недовольное ворчание, и остановилась прямо напротив танцующей пары. Сегодня на Мигеле были не только шорты, но и рубашка без рукавов, впрочем, застегнутая лишь на треть. Сквозь тонкую белую ткань просвечивала смуглая мускулистая грудь. Хуанита танцевала в чем-то невесомо-воздушном, едва прикрывающем тело, придавая девушке вид пестрого мотылька. Танцовщица и порхала, как мотылек, то вращаясь с высоко поднятыми руками, то грациозно выгнув спину, падала на руку партнера, то вытягивала стройную ножку в шпагате. Марина охнула от неожиданности, когда Мигель легко подхватил девушку обеими руками и поднял ее над головой, красиво изогнувшуюся, словно рыбак, поймавший золотую рыбку. И опять со всех сторон, как брошенные на сцену охапки цветов, летели восторженные возгласы «Чикита!» Стало остро жаль, что она не понимает по-испански. А так хотелось знать, что означает «чикита».

Когда сальса сменилась более медленной бачатой, танцоры вдруг отошли друг от друга и повернулись лицом к публике. Марина неожиданно встретилась с взглядом черных, как маслины, магических глаз, в глубине которых ей почудился темный огонь. Мигель дружелюбно улыбнулся и протянул к ней руку, приглашая в центр круга.

— Я? — испуганно пробормотала она по-русски, но тут же, перейдя на английский, замотала головой: — О, нет, нет, я не умею!

— Смелее, сеньора, — ответил парень тоже по-английски, — я научу. В бачате нет ничего сложного.

Она нерешительно вложила свои пальцы в протянутую к ней ладонь и шагнула навстречу. Вокруг шумели и волновались обделенные вниманием танцоров зрители. Со стороны террасы «Морского черта» лилась медленная лиричная мелодия. Взволнованный голос пел что-то о любви. А Мигель, выведя даму почти в центр круга и не выпуская ее руку, тихонько объяснял:

— Смотрите на мои ноги, сеньора, и просто повторяйте шаги. Всего четыре счета: раз, два, три, четыре. Движение бедром. И… раз, два, три, четыре.

Марина, словно наблюдая за собой со стороны, с изумлением отмечала, что схватывает все на лету. Шаги были весьма простые, понятные, а учитель объяснял и показывал так доходчиво, что уже через пару минут они танцевали, вполне сносно попадая в ритм. Мигель держал ее ладони в своих, широко разведя руки в стороны, давая возможность наблюдать за движениями его ног, не подходя слишком близко. И Марина была рада этому, потому что на более близком расстоянии от этого красавца уже не смогла бы быть внимательной ученицей.

— Слушайте музыку позвоночником, — советовал юный учитель, — плавно покачивайте бедрами, не стесняйтесь. Вы очень красивы, сеньора, пусть это видят все!

И положил руку ей на спину чуть выше талии, приблизившись на полшага. Прикосновение узкой ладони обожгло ее, заставив сердце биться сильнее. Но с каждым тактом, с каждым поворотом мелодии первоначальная скованность уходила, уступая место бьющей изнутри радости движения. Невольно Марина почувствовала себя молодой и обворожительной: на нее были устремлены десятки глаз. Во взглядах читалось одобрение и даже зависть, ведь танцевала она с таким красивым парнем.

— Очень хорошо, сеньора, — улыбнулся Мигель и одобрительно кивнул головой, — через пару дней вы сможете заменить Хуаниту.

Марина весело рассмеялась столь приятной и неприкрытой лести.

— Вы мне льстите, Мигель.

— Отнюдь! Вы прекрасно чувствуете ритм, вы грациозны и пластичны. И вы очарованы этим танцем. Я это чувствую.

«Да, я очарована и танцем и тобой, милый мальчик» — хотелось сказать Марине, но она только улыбнулась. Они разучили поворот и основные шаги. Только Марина вошла во вкус, как мелодия смолкла, и ее учитель повел даму обратно к плотной стене зрителей, пожирающих их жадными глазами.

— Мигель, — вдруг осознав, что он сейчас переключит свое внимание на кого-нибудь другого и навсегда забудет о ней, заговорила Марина, — у меня есть для вас с Хуанитой выгодное предложение. Хотите заработать несколько сотен евро?

— Что за предложение, сеньора? — во взгляде черных глаз вспыхнул интерес.

— Сегодня вечером у меня на яхте состоится вечеринка для самых близких друзей. Если вы с Хуанитой согласитесь прийти и потанцевать для нас, это очень украсит наш праздник, а я щедро заплачу.

— Хуанита! — крикнул Мигель, повернувшись к танцующей партнерше. Та подошла, оставив недовольно насупившегося высокого мулата в центре круга. Они быстро обсудили предложение Марины на своем родном языке, и девушка кивнула, соглашаясь.

— Во сколько? — снова перешел на английский парень.

— После девяти. Яхта называется «Морская звезда». Приходите, мы будем вас ждать.

Синяя бархатная ночь медленно сгущалась над «Морской звездой». Вдоль набережной рассыпались золотые бусы фонарей. Сквозь темные громады деревьев искрами вспыхивали огоньки в окнах домов. На воде плавно покачивались, сплетаясь в завораживающий узор, отражения разноцветных фонариков яхт и лодок. Запах воды смешивался с усилившемся к ночи ароматом цветущих растений. Стоя на палубе, Марина ждала гостей. Теплый бриз нежно шевелил ее волосы.

Они прибыли маленькой, но шумной компанией. Сквозь бормотание двух мужских голосов высокими нотами прорывались смех и выкрики Люсинды. Эта неугомонная потчевала своих приятелей какими-то байками и анекдотами. Поднялись по трапу, хохоча и перебрасываясь шутками. По испанской традиции долго обменивались поцелуями в обе щеки.

— Проходите, гости дорогие! — пригласила всех на верхнюю палубу хозяйка. — Давайте сначала перекусим, а вскоре вас ждет сюрприз.

— Сюрприз?! — выпучила глаза Люсинда. — Обожаю сюрпризы! Что за сюрприз?

— Скоро сами увидите, — Марина подталкивала нетерпеливую подругу вверх по ступенькам узкой лесенки, — готовьте ладони для аплодисментов, а ханжество и высокомерие сразу бросайте в море. Они вам не понадобятся.

Гости обступили ее плотным кольцом и принялись допрашивать, сгорая от любопытства. Гришаевы — солидный моложавый банкир с юной женой-балериной из Большого театра — нравились Марине. То ли мужнина солидность немного сглаживала эмоциональность юной супруги, то ли молодость той взбадривала мужчину, но пара смотрелась весьма гармонично. А может быть, просто их не столь давние отношения не успели протухнуть от лжи и притворства?

Алина с Германом были модными дизайнерами одежды, в чьей мастерской с удовольствием облегчали свои кошельки жены многих богатых людей, в том числе и Люсинда. Эта парочка в погоне за новыми впечатлениями и вдохновением никогда не отказывалась от развлечений, даже если развлечения были на гране разумного. И только бедная Маруся скромно пряталась за спинами гостей, чувствуя себя, как всегда, лишней в любой компании.

Смех и воркотня смолкли, едва на палубе появились Мигель и Хуанита. Шесть пар глаз с любопытством рассматривали необыкновенно красивую пару.

— Знакомьтесь, господа, — представила танцоров гостям хозяйка по-русски: — это Мигель, а это Хуанита. Они виртуозно танцуют сальсу и бачату. И в правдивости моих слов вы сможете убедиться прямо сейчас.

Превратив площадку верхней палубы в танцпол, включили музыку, и гости застыли в изумлении, наблюдая за танцующей парой. Марина, довольная произведенным впечатлением, потягивала коктейль из высокого стакана, облокотившись на поручень и любуясь танцем. Мелкая волна равномерно плескала в борт яхты, добавляя свой ритм к дробному звучанию гитар. Юные танцоры, привычные к восхищенным взглядам и одобрительным возгласам, старались от всей души, как будто и не было нескольких часов танцев перед террасой «Морского черта» совсем недавно, как будто обычная усталость боялась приблизиться к их гибким телам, отгоняемая зажигательными танцевальными ритмами.

— Где ты откопала этого гуапо, красавчика? — спросила Люсинда интимным шепотом, склонившись к уху подруги.

— Взяла взаймы у морского черта! — хмыкнула Марина. В душе в такт мелодии плескалось веселье.

— Обалдеть, какая прелесть! Маришь, ты с ним спишь? — и уставилась испытующе на собеседницу.

— Нет, ты что, Люся! Он же совсем еще мальчик, лет на двадцать меня моложе.

— Ну и что? — фыркнула Люсинда. — В этом деле двадцать лет — скорее достоинство, чем недостаток. А Мигель этот давно уже не мальчик, готова поспорить, при такой — то внешности. Предполагаю, что в постели он заткнет за пояс твоего Лернера на раз.

При упоминании фамилии мужа настроение Марины резко упало, что не ускользнуло от внимательного взгляда подруги.

— Да знаю я все о проказах твоего Марка! — махнула рукой Люсинда, успокаивая Марину. — Зря расстраиваешься. Неужели ты до сих пор не поняла, что для мужчины такого социального статуса не иметь любовницу просто неприлично?! Не обращай внимания!

— Легко сказать, Люся, когда он открыто расхаживает с ней по улицам Ниццы на глазах у всех знакомых. Мне из дома было страшно выйти, только бы не наткнуться на них в казино, в ресторане, на улице.

— Ну и зря. Завела бы себе любовника в отместку. Честное слово, помогает. — Люсинда перевела мечтательный взгляд на морской простор, плавно перетекающий в темнеющий купол неба на горизонте.

— У тебя что, кто-то есть? — удивилась Марина.

— А ты думаешь, я тут по три месяца скучаю в этом раю в одиночестве, пока мой муженек совмещает приятное с полезным в Москве? Ну, ты наивная, Маришка! Нет, конечно. Да он об этом догадывается, но не возражает. У нас с ним негласный договор.

— Надо же, даже предположить не могла, чтобы у вас с Игорем… — Марина покачала головой и вздохнула. — Не по душе мне такая жизнь, Люсенька. Я ведь за Марка замуж по любви выходила.

— По любви, конечно. Но было это сто лет назад. Лернер, как и все наши, за эти двадцать лет изменился, да и мы не остались прежними. Ты, Мариш, пытаешься жить по давно устаревшим правилам. А правила то изменились! Не отставай от жизни, подруга. Закрути романчик с этим красавчиком. Я тебе гарантирую: и удовольствие получишь и на измены мужа станешь смотреть спокойнее. Считай, что это мой психотерапевтический совет.

Закончив пару лет назад какие-то курсы по психологии и став завсегдатаем психологических тренингов и тусовок, Люся считала себя знатоком человеческих душ и щедро делилась советами с окружающими, даже если советов никто не просил.

— Нужна ему старуха вроде меня! — усмехнулась Марина, покосившись на парочку, самозабвенно отдающуюся танцу.

— Спорим, что после посещения этой яхты, ты в глазах этого мальчика помолодела лет на пятнадцать, не меньше. Богатство делает женщину привлекательной не зависимо от возраста, дорогая моя. Не упускай свой шанс, Мариша. Будет что вспомнить, когда придет настоящая старость.

— Отстань со своими дурацкими советами! — неожиданно для самой себя разозлилась на подругу Марина. Та только фыркнула.

— Дело твое. Ты уже взрослая девочка. — И отошла к дочери, скромно прячущейся в тени.

А танцоры переключились на обучение зрителей сальсе. Альбина, не скрывая удовольствия, крутила бедрами перед Мигелем, пожирая его голодным взглядом. Герман пытался лапать юркую, как ящерица, Хуаниту. Но та только смеялась и ускользала из его жадных лап. Гришаевская балеринка решила показать класс Альбине и, оттеснив ее плечом от партнера, лихо демонстрировала ему свои танцевальные способности. Но все-таки сальса — это вам не классический балет. Она легко вытягивала ногу в шпагате, но делала это так не сексуально, что ее танец больше смахивал на спортивную гимнастику.

Мигель ослепительно улыбался и искренне старался поделить свое внимание поровну между всеми дамами, чтобы никто не чувствовал себя одиноким и обиженным. Когда очередь танцевать с ним дошла до Марины, она шепнула, склонившись к самому его уху, вдруг ощутив запах солнца, прогретого песка и морской соли, идущие от его загорелой кожи:

— Мигель, у меня к тебе просьба: попробуй растормошить нашу скромницу Марусю. Она ужасно стесняется своей внешности, считает себя уродиной и боится выйти на свет. Может сальса поможет ей преодолеть неуверенность в себе?

— Уродина? — округлил черные глаза парень. — Да она эрмосо, очаровательная! Как такая глупая мысль могла прийти ей в голову?

— Как-то так, — вздохнула Марина и подтолкнула парнишку в сторону Маруси, застывшей в густой тени, но с раскрытым ртом ловящей каждое движение танцоров.

Наблюдать за тем, как Мигель выполняет ее просьбу было отдельным удовольствием. Похоже, у этого паренька был свой подход к каждому человеку. Он попытался вытянуть девочку на танцпол, но та только глубже забилась в облюбованный темный уголок. Но, видимо, олимпийские боги не привыкли отступать перед трудностями. Убрав даже намек на сексуальность из своих движений, Мигель просто стал танцевать перед ней. И сальса в его исполнении превратилась в забавную, почти комическую сценку. Он откалывал перед зрительницей такие коленца, ногами вывязывал такие замысловатые узоры, что, в сочетании с умильными рожицами, которые он корчил не смущаясь, не могли не вызвать смех. «Ай, да Мигель, вот молодец!» — мысленно зааплодировала ему Марина, когда расслышала сквозь ритмичную музыку веселый смех Маруси. А спустя пару минут та все-таки вышла из тени и стала повторять за Мигелем простенькие шаги.

Расходились далеко за полночь довольные и утомленные танцами. Марина щедро расплатилась с танцорами, чем вызвала благодарные улыбки на их лицах. Но честно заработанные деньги Мигель брал с истинно королевским достоинством. Наблюдая с палубы яхты, как парень с девушкой спускаются по трапу, она ощутила легкую грусть: чудесный, переполненный музыкой и восхитительными танцами вечер, так раскрепостивший и объединивший всех, заканчивался. Вдруг Мигель остановился на последней ступени и поднял вверх голову. Порыв ветра растрепал его черные кудри.

— Сеньора Марина, приходите завтра к «Морскому черту». Я покажу вам еще пару движений бачаты. Придете? — В темноте блеснули в улыбке белые зубы.

— Посмотрим, — ответила Марина и помахала на прощание рукой.

Марина стояла на верхней палубе и смотрела в изумрудную морскую даль. Волны мягко покачивали яхту, словно убаюкивая, успокаивая все переживания и волнения. Что-то и правда в ней изменилось за это короткое путешествие. Воспоминания о муже отдалились, стали стертыми, смутными и не такими болезненными. Марина думала о разговоре с Люсиндой. Ей всегда казалось, что семейная жизнь подруги была вполне счастливой. Впрочем, так оно и было. Супруги нашли вполне приемлемый для обоих способ сосуществования. Вот только для Марины он был неприемлем. Превращать брак в деловой контракт казалось странным, неправильным. Если из отношений ушла искренняя любовь, то никакими деловыми контрактами невозможно заткнуть зияющие эмоциональные пустоты. От таких отношений веяло морозным холодом, таким, что никакие пляжи Испании или Франции не помогут согреться. Но, что же делать? Как жить иначе?

— Сеньора, — послышался за спиной голос капитана, и Марина обернулась, — когда отплываем?

Она окинула взглядом палубу, еще помнящую тепло босых ног юных танцоров. За правым бортом «Морской звезды» виднелась вереница небольших изящных яхт, замерших у причала в ожидании своих пассажиров, что проводили время на выбеленном солнцем пляже, в уютных кафе на набережной. Где-то там, за несколькими рядами пляжных зонтиков раскинул свою террасу бар «Морской черт». И Марине даже показалось, что легкий ветерок доносит до нее гитарные переборы…

— Не сегодня, Санчес, не сегодня, — ответила она с задумчивой улыбкой на губах. Капитан кивнул и отправился на нижнюю палубу.

После семи вечера ноги сами понесли ее на берег к уютной хижине морского черта. Чем ближе был прибрежный бар, чем громче звучала ритмичная музыка над площадкой перед террасой, тем громче стучало сердце в груди, тем быстрее шагали ноги по нагретой за день солнцем дороге.

Марина села за единственный свободный столик на террасе, решив стаканчиком «мохито» успокоить нетерпеливое сердцебиение, сдерживая почти непреодолимое желание растолкать толпу любопытных зевак и снова увидеть танцующую пару, так эротично, так чувственно покачивающих бедрами в такт музыке. Под перестук барабанов и дробные переборы гитар толпа перед террасой притопывала на месте, пританцовывала, отбивала ритм ладонями, взрывалась одобрительными возгласами. Но что происходило в центре круга, было не видно.

— Я думал вы не придете! — прозвучало над головой и второй стакан с «мохито» опустился на стол напротив. Марина подняла глаза и встретилась с взглядом черных, как маслины глаз. Мигель улыбался.

— Я решила, что будет обидно отплыть, так и не освоив все основные движения бачаты, — ответила она, не сдержав ответную улыбку. — А почему ты не танцуешь?

Мигель отодвинул стул и сел напротив. Сегодня на нем были шорты и демонстративно рваная майка, в модные прорехи которой так эротично просвечивало голое загорелое тело.

— Решил отдохнуть. Там сейчас Хуанита зажигает со своим парнем.

Марина удивленно приподняла бровь.

— Со своим парнем? Я думала это ты — ее парень.

— Я ее старший брат. — Мигель отпил «мохито» и снова посмотрел на собеседницу. — Беда с этой девчонкой. Глаз да глаз нужен. Слышали, как часто ей кричат из толпы зрителей «чикита!»

— Я не понимаю по-испански. Что означает «чикита?»

— Красотка! Хуанита любит кокетничать и кружить головы парням. Она ж не понимает, глупышка, что можно нарваться на какого-нибудь придурка. Вот мать и отпускает ее только со мной.

— А тот, что сейчас танцует с ней, не придурок?

— Нет, Хорхе хороший парень, но я все равно не позволяю им долго танцевать друг с другом.

— Почему? Ты сам сказал, что он хороший парень. — Разговор забавлял Марину, добавлял приятную терпкость к «мохито».

— Бачата слишком чувственный танец. Может так разгорячить кровь влюбленных, что и не остановишь! Сбежит еще проказница со своим Хорхе. Мне мать точно тогда голову оторвет.

— Ну, тогда пошли танцевать, чтобы не упускать из вида твою шаловливую сестричку, — предложила Марина, отставляя в сторону стакан с не успевшими растаять кубиками льда на дне.

Она ни на секунду не поверила в сказку про младшую сестру. Но какое ей дело до их отношений? Ей безумно хотелось как можно скорей с головой нырнуть в томные волны музыки, почувствовать прикосновение его теплой ладони к своей спине, вдохнуть терпкий запах его кожи, утонуть в бездонном черном омуте его глаз. Мигель неспеша допил свой коктейль и поднялся из-за стола, протягивая руку Марине.

— Пошли. Продолжим наш урок?

Толпа расступилась, пропуская их в центр круга на импровизированный танцпол, где уже извивались, почти соприкасаясь телами несколько юных парочек. Хуанита действительно танцевала с каким-то высоким крепким парнем с явной примесью черной крови. Девушка так маняще улыбалась, так грациозно изгибалась в руках партнера, так светилась искренним счастьем, что в душу закралось невольное сомнение: а, может, она и впрямь приходится Мигелю сестрой?

Встали напротив друг друга и начали танцевать. Сначала Мигель исправно твердил себе под нос: «Раз, два, три, четыре. Бедро. И… раз, два, три, четыре». Но вскоре забыл о счете. Его черные глаза все чаще ловили взгляд голубых, как море, глаз партнерши. С каждым тактом, с каждой секундой бачата все дальше уносила их на своих волнах, заставляя забыть обо всем на свете. Сначала сдержанные, почти невинные движения бедер стали свободнее, раскрепощеннее. Узкая ладонь Мигеля спокойно, даже немного по-хозяйски все чаще ложилась на талию Марины и все крепче прижимала к телу партнера, заставляя спину выгибаться томно и плавно. Его щека все чаще оказывалась совсем близко от ее лица. И Марина чувствовала на своей шее его теплое дыхание.

Когда Мигель подчеркнуто медленным движением провел ладонью по ее бедру и, согнув ее ногу в колене, наклонил так, что она всем телом прижалась к нему, жаркое южное солнце вспыхнуло в ее животе, распространяя жгучие волны зноя по всему телу. Она бросила на него испуганный, беспомощный взгляд, и он смилостивился, осторожно поставил свою партнершу на ноги и отодвинулся на полшага. И опять в глубине его черных глаз горел неведомый огонь, одновременно пугая и притягивая, маня.

— Eres divina, — шептал Мигель горячими губами у самого уха, — estoy fascinado por ti.

Она не понимала, что он говорит, но слова в его устах звучали, как лучшая в мире музыка.

Хотелось, чтобы время остановилось, чтобы музыка звучала бесконечно. Марина почти растворилась в плавной тягучей мелодии. Нежные ладони партнера деликатно подталкивали ее то изгибать спину, то вращать бедрами. Они постепенно, но настойчиво вели ее в мир, где костром полыхают чувства, а эмоции плещут через край. На последних тактах мелодии, послушная воле его рук, она изогнулась всем телом, качнувшись ему навстречу, словно пропустив сквозь себя волну. Мигель, как в зеркале, повторил ее движение. И на мгновение они соприкоснулись животами. Этого мгновения было достаточно, чтобы скулы Марины вспыхнули мучительным румянцем, а сердце глухо застучало у самого горла, такое гибельное притяжение почувствовала она от юного танцора. И отпрянула, внутренне благодаря бога, что песня смолкла.

Она отказалась танцевать следующий танец и, не став ничего объяснять Мигелю, быстро выбралась за границы круга, бесцеремонно растолкав зрителей. Ей было жарко, не хватало воздуха в этой толпе зевак. Миновав заполненную посетителями террасу и пройдя мимо барной стойки, вышла, почти выбежала на набережную. Свежий морской ветер ударил в лицо, растрепал волосы, наполнил душу, задувая темное пламя внутри.

Медленно приходя в себя, Марина оперлась на парапет набережной и всматривалась в сумеречную даль моря. К вечеру стало немного штормить, впрочем, совсем немного. На ровной изумрудной глади до горизонта появились редкие белые штрихи. В небе повисли одиночные сгустки облаков. А на песчаный берег то и дело с шипением набегала волна, выплевывая пузырящуюся белую пену. Зажглись фонари, разливая янтарное сияние в сгущающейся темноте. Выстроившиеся в шеренгу пальмы экспрессивно размахивали своими ветвями при каждом порыве ветра. Золотой солнечный диск медленно погружался в морскую купель.

— Пошли, пройдемся по берегу, — предложил Мигель, вдруг оказавшись рядом.

— Пошли, — ответила Марина, стараясь не встретиться с ним взглядом.

Они медленно брели по набережной, смешавшись с редеющей толпой праздных прохожих, наслаждаясь южным теплым вечером. Из раскрытых дверей кафе и баров доносились голоса, смех, музыка. Аппетитные ароматы готовящейся пищи щекотали ноздри.

— Так ты живешь в этом городе? — спросила Марина, бросив короткий взгляд в его сторону.

Ее спутник шел, засунув руки в карманы и что-то рассматривая у себя под ногами, а ветер теребил его черные кудри. Привычно босой, он так естественно смотрелся в своей рваной майке и белых шортах на разомлевшей от жары курортной набережной, что невозможно было не любоваться этим юным загорелым богом.

— Да. Мы живем с матерью и двумя сестрами в маленьком домике на окраине городка. У нашей семьи небольшой магазин и сувенирная лавка. Отец умер три года назад. Так что теперь я отвечаю за семью.

— Откуда ты так хорошо знаешь английский?

— Я учусь в университете.

— Правда? — искренне удивилась Марина.

— Да. В Барселоне. Отец очень хотел, чтобы я получил хорошее образование. Когда он заболел онкологией, я решил бросить учебу, но он не позволил, сказал, что ему будет легче умереть, если я продолжу учиться.

В голосе его промелькнула давняя боль. Марина почувствовала неловкость, будто прикоснулась к чужой тайне, и переменила тему разговора.

— И кем ты станешь после окончания учебы?

— Программистом.

— Хорошая профессия. Нужная. А Хуанита?

— Хуанита лентяйка, не любит учиться. Ей бы только танцевать дни напролет. Но она девчонка. Ей можно.

— Так вы с ней просто подрабатываете во время летних каникул?

— Да. Надо же матери помогать. Зимой во время учебы я работаю по вечерам барменом в одном клубе. А иногда танцую там, когда кто-нибудь из танцоров болеет.

— Сколько тебе лет, Мигель?

— Двадцать один.

— О, да ты уже совершеннолетний! — воскликнула с долей усмешки Марина и скосила взгляд на парня.

— А то! — ответил тот, с вызовом дернув подбородком.

Ей стало легко и весело. Мигель был частью этого маленького рая. Такой же естественной частью, как солнце и море, как пальмы, как морской бриз и скользящие над волнами чайки. Ему можно было радоваться, как солнцу и золотому песку. Им можно было наслаждаться, как ласковым морем и теплым ветром. Словно почувствовав ее настроение, Мигель взял Марину за руку и повел вниз по лестнице на песчаный пляж.

— Пойдем погуляем по кромке прибоя. Люблю бродить босиком по воде.

Они шли по краю берега, медленно удаляясь от шумной городской суеты. Марина сняла босоножки и несла их, легко покачивая, в одной руке. Вторую руку она так и не забрала, и та уютно покоилась в теплой ладони ее спутника. Волны лизали их босые ноги, пенясь и с шипением откатываясь назад.

Уже предчувствуя, что эта прогулка не окончится по-детски невинным держанием за ручки, Марина внутренне посмеивалась и гадала: что же и как он сделает? Она легко призналась себе, что хочет, безумно хочет почувствовать вкус его губ. Веселое азартное любопытство приятно щекотало внутри, и лукавая улыбка не сходила с лица. Она чувствовала себя юной студенткой, очарованной, предвкушающей…

Они уже далеко отошли вдоль берега от окраины городка. Песчаная полоса значительно сузилась, а слева тонули в густой тени темные громады деревьев. Шелест волн перекликался с шуршанием ветра в кронах. Вдруг очередная волна со странной яростью бросилась на берег, обдав фонтаном холодных брызг гуляющую парочку. Марина вскрикнула от неожиданности и отшатнулась от воды, тут же попав в объятия Мигеля…

Руки его оказались неожиданно сильными, а губы настойчивыми, жадными. Он слишком долго сдерживал себя, и робкая нежность первого свидания оказалась скомкана и отброшена, сразу уступив место жаркой страсти. Он подхватил ее обеими руками и, сделав пару шагов, прижал к стволу дерева. Босоножки выскользнули из руки и упали в песок.

Он целовал и целовал, не давая передохнуть, опаляя изнывающим от внутреннего жара телом. Уже задыхаясь, Марина уперлась ладонями в его грудь и слегка отодвинулась.

— Постой, — почти простонала она, — сбавь обороты, Мигель! Ты сумасшедший.

— Да, ты сводишь меня с ума, — и снова попытался поцеловать, но она прижала палец к его губам.

— Не так быстро, мой мальчик, а то я задохнусь.

Тогда он стал покрывать мелкими, но жгучими, как огонь, поцелуями ее шею, от чего волны сладкой истомы потекли по всему телу, и Марина чуть не застонала.

— Оказывается у тебя многогранный талант, Мигель, — усмехнулась она, чувствуя, как пылают от поцелуев губы, — ты умеешь не только виртуозно танцевать, но и не менее виртуозно целоваться.

Уголки рта его дрогнули в усмешке. Не рот, а погибель!

— Я много чего умею, керида, — прошептал он доверительно и легонько куснул мочку ушка. — Хочешь, покажу?

Дерзкая рука скользнула по ее бедру вверх, задирая подол платья, и, нащупав резинку трусиков, замерла.

— Хочешь? — повторил, испытующе глядя прямо в глаза. И в глубине его глаз полыхал, все более разгораясь, странный темный огонь.

Надо было оттолкнуть наглеца, рассмеяться ему в лицо и послать куда подальше. Но кожа его была такой теплой и гладкой, так пахла солнцем, нагретым песком и морской солью, что Марина прошептала, пугаясь собственной смелости: «хочу». Рука тут же скользнула вниз, увлекая за собой тонкую полоску кружевных трусиков.

Он опустился на колени, согнул ее ногу и поставил себе на плечо. Она прижалась спиной к шершавому стволу дерева, вцепившись одной рукой в густые шелковистые кудри, а другой прижимая к себе скомканный, смятый подол. И откинула назад голову, блаженно закрыв глаза.

В шелесте листвы угадывались шепотки досужих сплетниц: «Бесстыжие!». Луна любопытным круглым глазом подглядывала сквозь кружевную вязь крон и ухмылялась. Море, волна за волной, пыталось подобраться поближе к любовникам, но сил не хватало, и волны откатывались назад, разочарованно шипя и оставляя на мокром песке ошметки пены, словно обрывки нижних юбок.

Наслаждение было таким острым и таким запретным, что в глазах темнело, а голова шла кругом. Вздохи и тихие стоны растворялись в шуме прибоя, не оставляя следа. Забыв про подол, Марина вцепилась сведенными судорогой пальцами в складчатую кору дерева. И когда сдавленный вскрик выпущенной на волю птицей улетел в бескрайнее море, силы оставили ее, и она медленно опустилась на колени рядом с Мигелем.

Он тут же припал губами к ее губам, и у поцелуя был вкус ее собственной плоти. Когда оба отдышались, Мигель поднялся на ноги и тихо произнес:

— Теперь ты, керида, — едва заметное движение рук и шорты скользнули по узким бедрам вниз.

Марина отшатнулась в испуге и возмущении (чтобы она какому-то малознакомому бесстыжему мальчишке!..), но его ладонь легла ей на затылок. Она упрямо сжала зубы.

— Ну же, керида… — ласково прошептал он.

Ладонь не давила, не требовала, просто ждала. То, что предстало ее взору было достойно если не восхищения, то глубокого, очень глубокого уважения. Марина подняла глаза на Мигеля и сразу почувствовала себя рабыней-наложницей. Он смотрел на нее сверху вниз спокойным и властным взглядом магрибского шейха. И власть эта была такой безграничной и такой мучительно сладкой, что она разжала зубы…

Ей хотелось знать, что он чувствует. Но она ничего не слышала, ни вздохов, ни стонов, только его тяжелое дыхание. Только под ее ладонями ритмично то напрягались, то расслаблялись мышцы бедер. И лишь когда еле заметная судорога пробежала волной по его телу и, скорее, шумный выдох, чем стон, сорвался с его губ, она почувствовала такую освобождающую душу радость, сокрушающую все ненужные барьеры, все границы, что тихо и счастливо засмеялась.

Потом они долго еще целовались, приходя в себя, спускаясь с облаков, возвращаясь к действительности. И смешанный вкус ее и его плоти на губах пьянил сильнее крепкого вина, кружил голову, сводил с ума.

— Это безумие, — шептала Марина ощущая, как в глубине его груди мощно пульсирует сердце, — мы оба сумасшедшие.

— Да, керида, — шептал Мигель, прижавшись влажным от пота лбом к ее лбу, — и мне это нравиться.

Но, сломав, сокрушив границы и запреты, неодолимо хотелось пройти дальше, узнать, что там за этими границами? И с языка сорвалось:

— Пошли ко мне на яхту.

— Пошли, — тут же согласился Мигель и легко поднялся на ноги, — только медленно, а то я упаду. Что-то меня шатает…

Прихватив ее босоножки, они шли вдоль берега в обратном направлении, обнимаясь и весело болтая о всяких пустяках. Но новая волна желания уже подкатывала, приближалась, грозя захлестнуть, затопить обоих прямо на берегу. И тогда оба подхватывались и бежали бегом, утопая босыми ногами в мокром песке, чуть не падая и задыхаясь от счастья.

В темноте с трудом отыскали «Морскую звезду» среди десятка подобных белоснежных красавиц. Перепугали мирно дремавшего на вахте дежурного матроса, прогрохотав голыми пятками по трапу.

— Осторожно, не споткнись! — громким шепотом предупредила Марина.

Но он, конечно, споткнулся и оба чуть не свалились кубарем с лестницы и, зажав рты руками, чтобы не расхохотаться в голос, на цыпочках поднялись на верхнюю палубу, проскользнули в коридор и распахнули дверь ее каюты. Теплый сумрак и аромат цветов заполнили просторную комнату. Очертания мебели были смутными и расплывчатыми. Но огромную кровать, занимавшую почти половину каюты, невозможно было не увидеть. И оба, сцепившись в жарком объятии, рухнули на еще прохладные простыни, срывая друг с друга одежду и теряя остатки разума.

А когда первая волна острого, невыносимого наслаждения сконцентрировалась в глубине тела, сжалась в пульсирующую точку, а потом взорвалась вспышкой слепящего белого света, Марина закричала, забилась пойманной рыбкой так, что ему пришлось придавить ее всей своей тяжестью, зажав ее рот ладонью.

— Чшш, нинья, не так громко, — прошептал он, щекоча дыханием ухо, — если будешь так кричать, то кто-нибудь прибежит тебя спасать или вызовет полицию. И меня посадят в тюрьму. Скажут, что я тебя замучил.

Он приподнялся на руках и смотрел на нее веселыми, сверкающими во тьме глазами.

— Так и есть, — ответила она, немного успокоившись, и чувствуя, как его горячий и влажный от пота живот прижимается к ее животу, такому же горячему и влажному, — замучил, ты меня совсем замучил.

Она провела острыми ноготками по его длинной мускулистой спине, но нежно, не царапая, не причиняя боли, как сытая львица после удачной охоты, и добавила:

— Но в тюрьму пойдем вместе. Как думаешь, нам дадут отдельную камеру?

— Ага, — засмеялся Мигель тихим счастливым смехом, — с большой кроватью. — И вдруг перекатился на спину, увлекая ее за собой…

Марина не смогла бы сказать, что больше сводило с ума: его гибкое, как у кошки, и мускулистое тело или словечки, что он шептал ей на ушко, то интимно-нежные, то бесстыдно-откровенные. До самой зари они, как два бойца, вели непрерывную любовную битву, не тратя время на перемирия и то и дело бросаясь в новую атаку. И какая-то дикая, животная радость наполнила каждую клеточку ее тела.

А когда за окном густая синева неба стала разбавляться оттенками зеленого и фиолетового, Мигель со стоном сожаления откинулся на подушки и прошептал:

— Мне пора, керида.

Марина приподнялась на локте и уставилась на своего юного любовника. Они оба вымотались до изнеможения, до сладостной дрожи в руках и ногах. Но она ничего не имела против того, чтобы проспать в его объятиях до утра.

— Куда ты пойдешь?

— Домой. — Собрав последние силы, Мигель повернулся на правый бок, медленно сполз с кровати на пол и стал шарить руками по полу, в поисках своей одежды. — Хуанита наверняка отправилась гулять со своим Хорхе, не предупредив маму. Если еще и меня не окажется дома утром, будет большой скандал. И больше всех достанется мне, как старшему.

Он наконец нашел свои шорты и стал одеваться, взблескивая в темноте черными, как маслины, веселыми глазами.

— Да ты, оказывается, маменькин сынок! — с насмешкой фыркнула Марина.

— Нет, просто не хочу ее расстраивать. Мама — это святое, тем более она у меня одна.

Мигель натянул рваную майку, не сразу попав в рукава, и снова склонился над Мариной, даря нежный поцелуй на прощание. Ох уж эти губы… Вроде бы уже и сил никаких нет, а от одного прикосновения где-то в глубине тела снова рождается волна сладостной дрожи… Она обеими руками взъерошила ему волосы.

— Как же ты попадешь домой незаметно? — спросила она.

— Влезу в окно! — беспечно ответил Мигель.

Марина улыбнулась. В этом парнишке забавно сочетались сильная мужская харизма и совершенно детская, мальчишеская тяга к шалостям, причем, далеко не невинным шалостям.

— Я приду вечером к «Морскому черту», — пообещала она.

— Нет, не приходи, — ответил Мигель, замерев у двери, — а то я совсем работать не смогу. Лучше я приду к тебе после работы, часов в девять. Хорошо?

— Хорошо.

Но он не уходил, медлил, уже держась за ручку двери. Непреодолимо тянуло назад. Он вернулся и снова припал в поцелуе к ее губам, а его дерзкие руки заскользили по ее обнаженному телу. Марина игриво оттолкнула его и засмеялась:

— Иди уж, герой любовник! — нащупала рукой подушку и запустила ему вдогонку. Подушка шмякнулась о закрывающуюся дверь и сползла на пол.

«Господи, как хорошо!» — думала Марина, разметавшись на смятых, скомканных простынях, с изумлением понимая, что этот мальчишка за каких-то пару дней сумел вернуть ей ощущение радости и полноты жизни. Было ли ей когда-нибудь так же хорошо? Пожалуй, нет. Даже тот, полустертый из памяти, эпизод двадцатилетней давности, когда они с Лернером занимались любовью на скрипучей железной кровати в убогой общежитской комнатенке, был пронизан не столько ощущением безудержного счастья, сколько острым чувством опасности, что вот сейчас резкий стук в дверь возвестит о том, что кто-то из его соседей вернулся не вовремя.

И потянулись дивные сказочные дни, сменяемые не менее дивными сказочными ночами. До полудня Марина валялась в постели, отдыхая и нежась, прислушиваясь к отголоскам страсти и безумного наслаждения в собственном теле, будто с некоторых пор в нем поселилась музыка. Потом вставала, приводила себя в порядок и отправлялась на берег бродить по залитым солнцем улочкам курортного городка. Она доходила до самых окраин, с любопытством заглядывая за зеленые изгороди в крошечные уютные дворики, и задавая себе вопрос: не в этом ли симпатичном домике под черепичной крышей живет ее юный любовник?

Как только начинала спадать жара, Марина выбирала какое-нибудь приглянувшееся кафе или милый маленький ресторанчик и неспешно обедала, наслаждаясь вкусом испанской кухни. К вечеру незаметно для себя она неизменно оказывалась недалеко от «Морского черта» и, не справившись с искушением, все-таки заходила в рыбацкую хижину и заказывала привычный «мохито», садилась в уголке, стараясь быть незаметной, и слушала доносящуюся от террасы музыку. Долго боролась с желанием слиться с толпой любопытных зрителей и посмотреть на танцующего бога. Какое-то время борьба была успешной, но в конце концов битва оказывалась проигранной, и она выходила на пляж, и, прячась за чьей-нибудь широкой спиной, тайком наблюдала за Мигелем и Хуанитой.

Тайное подглядывание за танцующей парочкой было не менее возбуждающим, чем сама бачата с виртуозным танцором. К концу выступления Марина уже не скрывалась, выходила вперед под удивленные и счастливые взгляды его черных глаз, внутренним женским чутьем безошибочно улавливая нетерпение, сжигающее изнутри смуглого красавца. А потом они вместе, взявшись за руки, как дети, бежали к причалу, где покачивалась на волнах в ожидании их изящная белоснежная «Морская звезда». И тело ее уже звенело, уже вибрировало, как струна, в ожидании прикосновения рук искусного музыканта.

Долгие часы, проведенные в его страстных объятиях, были подобны магическому ритуалу, наполняющему ее тело вечной молодостью, оживляющему душу. Наслаждение, горячее и острое, с терпкой горчинкой морской соли, пенилось и играло, казалось, в каждой клеточке ее тела. А душа пела, взлетая в высокое небо и парила вместе с чайками над темным зеркалом воды, окончательно сбросив с себя остатки грустных переживаний и сомнений.

Среди ночи, устав от непрерывных ласк, они выходили с Мигелем на палубу, натянув на себя что-нибудь из одежды, и любовались звездным небом.

— Смотри, — шептала Марина, задрав голову, и чувствуя затылком его плечо, — Млечный путь. Он и правда похож на дорогу, по которой ехала телега с молоком, да неосторожный возница расплескал все молоко.

— Да, точно, — соглашался Мигель, обнимая ее обеими руками и целуя в макушку. — И как в этих звездных скоплениях древние звездочеты смогли выделить отдельные созвездия, да еще и дать им такие романтические названия? Созвездие Гончих Псов или Волосы Вероники, созвездие Лиры, Волопаса…

— Да, древние тоже были романтиками. А видишь ту яркую голубую звезду? — Марина поднимала руку и указывала на мерцающую на синем небесном бархате светлую искорку. — Наверное, это Сириус — альфа Большого Пса.

— Почему ты думаешь, что это именно Сириус? — Мигель ласково проводил ладонью вдоль ее вытянутой руки и обхватывал нежными пальцами ее кисть.

— Не знаю, мне так кажется… Сириус — самая яркая звезда на небе.

— Если бы я был звездочетом, я бы обязательно открыл новое созвездие и назвал бы его «Руки Марины». Потому что твои руки, керида, такие красивые, изящные, нежные… Мне все время хочется их целовать.

— Мигель, ты можешь думать о чем-нибудь серьезном? — весело фыркала Марина, заранее зная ответ.

— Нет, совсем не могу, — каялся Мигель с притворной грустью, — я могу думать только о тебе. Сам не знаю как, но ты стала самой яркой звездой на моем небе.

«Говори, говори, милый лжец! — думала Марина, закидывая руки назад и обнимая его за шею. — Эта ложь для меня так целительна»…Его губы начинали скользить вдоль ее плеча, подбирались к нежной шее, касались ушка. И Марина с удивлением и радостью ощущала, как в ответ на эту нехитрую ласку, в ней снова просыпается страсть. «Боже, что со мной? Я готова раствориться в нем…» — пугалась она силы собственных желаний. В следующую секунду губы ее уже таяли от поцелуя, голова шла кругом, а палуба ускользала из-под ног. А над ними в темном небе сверкала и переливалась млечная река. Звезды отражались в глянцевом зеркале воды и казалось, что они одни — совершенно одни — в самом центре Вселенной…

Примерно через неделю, зайдя в очередное кафе, Марина наткнулась на попивающую в одиночестве коктейль Люсинду.

— Ты еще здесь, Маришка?! — искренне удивилась подруга и, подхватив стакан с ядовито-синим содержимым, пересела за столик к Марине. — Я была уверенна, что «Морская звезда» уже где-то в районе Картахены. А мы вот тоже задержались в этом райском уголке. Герман с Альбиной пригласили нас пожить немного у них. Они снимают тут маленькую виллу. Прикинь, моя Маруська заразилась любовью к сальсе! Скачала из сети видеоуроки и целыми днями тренируется перед зеркалом, крутит своей толстой попой.

Марина недовольно нахмурилась:

— Прекрати шпынять бедную девочку! Она вовсе не толстая. Вот увидишь, разрастется немного и станет настоящей красоткой. И сальса ей в этом непременно поможет, научит красиво двигаться.

— Я, кстати, хотела попросить у тебя адресок твоего учителя танцев для Маруськи. — Не отреагировав на упрек подруги, заявила Люсинда. — А потом передумала. Слишком опасно! Еще влюбится моя дурында в этого знойного красавчика, что совсем не сложно, и будет страдать. А я же не враг собственной дочери. Кстати, как у тебя с ним? Неужели сумела удержаться от искушения?

Под пристальным взглядом подруги Марина покраснела и опустила глаза.

— Нет, Люся, не сумела.

— Ну и молодец! — в голосе Люсинды прозвучало искреннее одобрение. — Один раз живем на свете! Ну, рассказывай.

Поставив локти на стол и устроив подбородок в раскрытых ладонях, Людмила уставилась на подругу горящими глазами, затаив дыхание.

— Что рассказывать?

— Ну, какой он в постели? Высший класс, да? Вот пусть теперь пассия твоего Лернера кусает локти от зависти! Рассказывай, Маришка, в подробностях. Слушаю в оба уха. Я страсть, как люблю эротические истории.

— Да иди ты, Люська! — огрызнулась Марина, еле удержавшись, чтобы не треснуть папкой с меню по нахальной физиономии записной сплетницы. — Не буду я тебе ничего рассказывать. Обойдешься.

— Ну и ладно! — Ничуть не обиделась Люсинда и принялась за свой коктейль. — У меня у самой богатое воображение и жизненный опыт. Легко могу представить, как вы там развлекаетесь и чем. Только вот мой тебе совет, подруга, — лицо Люсинды внезапно стало совершенно серьезным: — пора заканчивать эту интрижку. Как говориться, хорошего понемногу. Потешила тело, дозу адреналина получила и — пора сматывать удочки и сниматься с якоря. Ты же не собираешься торчать в этой дыре вечно? К хорошему лучше не привыкать, а то потом синдром отмены замучает. Заплати ему деньги и плыви дальше на своей «Морской звезде».

— Какие деньги?.. — растерялась Марина.

— Обыкновенные. Ты ж не думаешь, что он с тобой из чисто романтических побуждений время проводит?

Марина отодвинула от себя тарелку с едой, к которой так и не притронулась. Аппетит совершенно пропал.

— Нет, ну ты серьезно, Маришка?.. Спустись с небес на землю, подруга. У всех этих гуапо такой способ заработка. Судя по твоей счастливой мордочке, парнишка честно отпахал в койке. Он работал, ублажая богатенькую тетеньку. А любая работа стоит денег. Заплати ему и уезжай. Ты таких смазливых красавчиков в каждом порту с десяток наберешь. Ну, не влюбился же он в тебя, в конце концов! Надеюсь, тебе хватит ума, чтобы не поверить в эту сказку.

Марина залпом выпила бокал белого сухого вина и выдавила из себя улыбку:

— Конечно, Люсенька, я не верю ни в какие сказки. Просто разговора о деньгах еще не было.

— Так заведи его сама, это не нарушит правила игры. Может, мальчик стесняется, он же еще совсем молоденький, неопытный. Эти испанцы — народ гордый, со своими тараканами в голове. Просто будет некрасиво попользоваться им и умотать, не заплатив за полученное удовольствие. Лично я так считаю. А ты ведь у нас приличная девушка.

К великому облегчению Марины зазвонил мобильник Люси, и она спешно свернула разговор, заторопившись на какую-то важную встречу.

Вернувшись на яхту, Марина села напротив большого овального зеркала над туалетным столиком и уставилась на свое отражение. Да, она хорошо выглядит благодаря усилиям косметологов, массажистов, тренеров по фитнесу и йоге, правильному питанию и здоровому образу жизни. Но все равно ей сорок лет и никуда от этого не деться! Вот уже в уголках глаз появились едва заметные «гусиные лапки», а овал лица уже не такой четкий. Она провела пальцами под подбородком… У нее дочь Алиса всего на три года младше Мигеля уже целый год учится в Лондоне. Она — взрослая тетка, годящаяся ему в матери.

После разговора со старой подругой в душе остался неприятный осадок. Почему же Мигель ни разу не заикнулся о деньгах? Но, как говориться, незнание закона не освобождает от ответственности. Это просто она, дожив до середины жизни, так и осталась наивной и неискушенной в этих играх. Даже смешно! А он, скорей всего, с самого начала был уверен, что зрелая состоятельная дама из далекой северной страны знает все правила… и расценки. Боже мой, расценки! Какое мерзкое слово. И разве его можно применить к тому, что происходит между нею и Мигелем?

Марина со вздохом достала из ящика туалетного столика свою сумочку и открыла кошелек. Хватит ли этой наличности? Основные деньги у нее на банковских картах. У нее же просто язык не повернется спросить, куда и какую сумму перевести!

Она вышла на палубу и позвала капитана.

— Санчес, завтра утром отплываем, — сказала она.

— Слушаюсь, сеньора.

Ну, вот и все. Осталась одна ночь, только одна ночь. И похожий на спустившегося с Олимпа юного бога черноглазый танцор сальсы останется в прошлом. От этой мысли тоскливо сжалось сердце, но Марина взяла себя в руки. Все правильно, все так, как должно быть. Она же не может остаться здесь навсегда. Значит надо уезжать. А долгие проводы, как известно, лишние слезы.

Она не пошла вечером на набережную, чтобы смешаться с толпой любопытных зрителей и на песчаной площадке перед террасой бара со странным названием «Морской черт» тайком наблюдать, как танцует божественно красивая пара самый чувственный, самый эротичный в мире танец бачату.

Он пришел вечером, как всегда, когда солнечный диск золотой монетой наполовину опустился в чернеющую прорезь горизонта, утягивая за собой узкую дорожку расплавленного золота. Загорелый и счастливый, одетый в любимые шорты и красно-жёлтую, цветов каталонского флага, майку, заявил с порога:

— Я принес тебе подарок! — и опустился на корточки возле ее шезлонга, что-то пряча в руках. На губах его играла лукавая улыбка.

— Подарок? — удивилась Марина, с тоской в сердце замечая, каким счастьем светится его лицо.

— Да. Я нашел его на берегу. — И протянул ей что-то на раскрытой ладони. — У нас его называют подарком морского черта.

На ладони лежал светло серый, плоский, отполированный морем камень размером с детский кулачок в форме сердца и с овальным отверстием посередине.

— Говорят, морской черт забавляется, проделывая в камнях дырки, и подкидывает их людям, как талисманы. Видишь, он похож на сердце. Я дарю его тебе, он будет охранять тебя от бед и несчастий.

Марина взяла в руки необычный камушек, впитавшей тепло ладони Мигеля, и посмотрела на свет сквозь небольшое отверстие.

— Это сердце ранено, Мигель, как будто пробито пулей… Я его сохраню. У нас тоже считается, что такие камни приносят удачу, но называют их «куриный бог».

В эту ночь он был необычайно нежен и ласков. Будто еще вчера сжигавший его изнутри огонь страсти притих и горел спокойно и ровно, согревая и оберегая. Они двигались медленно, плавно, словно танцевали дивный, эротический танец, вслушиваясь в плеск волны за бортом и тихую мелодию счастья, непрерывно звучавшую в их истомленных лаской телах.

— Te quiero, — шептал он, покрывая легкими и нежными, как касания трепещущих крыльев бабочки, поцелуями ее грудь, шею, лицо. — querida.

— Что это значит, Мигель? Скажи по-английски.

— Нет, — упрямо мотнул головой, — не скажу.

— Почему?

— Английский плохой язык, им нельзя выразить все.

— А на каком языке можно? Только на испанском?

— Ну, может быть, еще на итальянском.

— Все равно скажи, Мигель. Я хочу понять смысл.

— Чтобы понять смысл слова не нужны. Попробуй почувствовать. — Он чуть-чуть отодвинулся, взял ее руку, поцеловал кончики пальцев, а потом приложил к своей груди. — Чувствуешь?..

Под ее рукой в глубине его тела ритмично билось сердце. И ладонью она чувствовала его упругие пульсации, которые, как волны, вдруг потекли по ее руке вверх, охватывая все ее существо, сливая в едином ритме с его существом. «Те кьеро» — повторил он и сердце забилось сильнее. К глазам подступили непрошенные слезы, и она, убрав руку, прижала его голову к своей груди, зарывшись пальцами в густые шелковистые кудри.

— Ах, Мигель, Мигель, какой же ты хороший, какой замечательный, — голос дрогнул и осекся.

— Что случилось, керида? — поднял голову и с тревогой заглянул в ее глаза. — Ты сегодня какая-то странная, грустная. Что-то произошло? Скажи!

— Ничего, Мигель, ровным счетом ничего. — Тянуть дольше не имело смысла. Он все равно все чувствовал, улавливал чуткой душой каждую ее эмоцию, каждое движение ее души. — Просто завтра мы отплываем. Пора возвращаться.

Он резко сел. В темноте странно мерцали его глаза.

— Уже завтра? Так быстро… — голос будто охрип.

— Я же не могу оставаться тут вечно. Мне нужно наконец разобраться со своими отношениями с мужем, навестить взрослую дочь в Лондоне. У меня куча дел, Мигель, и откладывать их уже нельзя.

Он обхватил руками свои колени и сгорбился, словно ему стало вдруг холодно в этой душной, южной июльской ночи. Через невыносимо долгую, мучительную минуту произнес тихо и жалобно, почти умоляюще:

— Останься, керида, побудь еще немного со мной.

И Марине показалось, что он переигрывает, изображая безнадежно влюбленного. Она поднялась с постели, накинула халат, зажгла лампу над кроватью и решительно направилась к столу.

— Вот, Мигель, возьми, это тебе, — протянула к нему зажатую в ладони пачку купюр. — Я очень благодарна тебе за все…

Он так дернулся, просто отпрыгнул от денег, как дикий зверь от капкана, и поднял на нее черные безумные глаза.

— Ты что?!

— Мигель, возьми это в знак моей благодарности. Мне было очень с тобой хорошо. Я буду помнить каждую минуту, проведенную с тобой…

— Замолчи! — выкрикнул он и вскочил с кровати.

Он хватал с пола свою одежду, натягивал ее на себя, не обращая внимания на треск рвущейся ткани, и каждое его движение было резким, дерганным, как движения раненного зверя. А она так и стояла, протянув руку с зажатыми в ней деньгами.

— Мигель, куда ты?.. — пробормотала растерянно, не понимая, что происходит.

Он метнулся к двери и уже на пороге, повернув в ее сторону лицо с горящими темным огнем глазами, процедил сквозь зубы, будто сплюнул себе под ноги: «Дура!» И ушел, громко хлопнув дверью. Марина опустилась на край кровати и уронила голову в ладони. Никому ненужные хрустящие бумажки веером разлетелись по кровати.

Утро жемчужной дымкой завесило линию горизонта. Вдалеке медленно плыл рыболовецкий сейнер, громоздкий и неповоротливый. Из-за мыса, что ограничивал слева бухту, высыпала стайка белых парусных яхт, похожих на сложивших крылья мотыльков. А в небе кружила взбудораженная стая чаек, оглашая окрестности тревожными резкими криками. Вдоль пляжа по изумрудным волнам скользили на своих досках серфингисты.

Подставляя лицо свежему ветру, Марина стояла на верхней палубе. На ее лице все еще были заметны следы бессонной ночи и слез. Поэтому, когда капитан Санчес подошел к ней сзади, она не повернула головы, демонстративно всматриваясь в морскую даль.

— Все готово к отплытию, сеньора, — вежливо произнес капитан, — ждем только вашей команды.

Марина вздохнула, так тяжело было на душе. Надо было отплывать, ведь здесь ее уже больше ничего не держало. Но странная ночная сцена с деньгами не давала покоя, камнем тяготила душу. И язык не поворачивался дать команду к отплытию.

— Скажите, Санчес, как переводится слово «керида» с испанского? — вдруг спросила она.

— «любимая», сеньора.

— А «те кьеро»?

— Это признание в любви. Обычно так говорят, когда искренне любят кого-то.

— …Спасибо, Санчес.

Марина поднесла левую руку к лицу и прижала пальцы к губам. Показалось, что в их глубине что-то пульсирует, как забытое в ладони сердце. «А если Люсинда не права? — вдруг, внутренне холодея, подумала Марина. — Если это только она — Люся, Гришаевы, Альбина со своим Германом, да такие, как Лернер живут по новым, ими же и придуманным правилам? Если Мигель, простой, бесхитростный парень, даже и не слышал о них? Если он, в отличии от них, способен испытывать любовь? Если у него живая, по-настоящему живая душа, еще не загнанная в клетку этих убогих правил, не отравленная цинизмом и пошлостью? Помножьте все это на гордость и чувство собственного достоинства, свойственное испанцам, и тогда предложенные ему вчера деньги — это страшное, сокрушительное оскорбление!»

— Господи, что я наделала? — прошептала Марина по-русски, прижимая руку к груди.

— Что вы сказали, сеньора? — переспросил капитан. — Когда отплываем?

Она резко повернулась к Санчесу и схватила его за рукав.

— Подождите, капитан, совсем немного подождите. Мне надо только сбегать на берег, встретиться с одним человеком. Я вернусь, и тогда поплывем.

Санчес растерянно смотрел на свою странную хозяйку, уже отчаявшись получить четкий осмысленный приказ. Ох, эти женщины! От всплесков их эмоций можно сойти с ума, а логику их поступков вообще понять невозможно. А сеньора Марина опрометью бросилась вниз по трапу, взмахнув подолом голубого шелкового платья.

Она бежала по скрипучим доскам пристани, по выложенной тротуарной плиткой дорожке, еще прохладной, еще не раскаленной жарким солнцем. Выбежав на набережную, метнулась к знакомой хижине, под крышей которой красовалась вывеска с названием бара «Морской черт».

— Вы не видели Мигеля? — бросилась к знакомому официанту, протиравшему стаканы за барной стойкой.

— Видел, сеньора. Но выступает он только вечером. Сейчас же еще нет посетителей.

— Где он?! — почти выкрикнула она в нетерпении, а он растерянно заморгал и протянул руку в сторону террасы.

Мигель сидел за крайним столиком и смотрел на море. На нем были неизменные шорты и распахнутая на смуглой груди белая рубаха с короткими рукавами. На столе перед ним стоял полупустой стакан, на дне которого темнела полоска то ли виски, то ли коньяка. Ветер теребил его черные, давно ждущие стрижки волосы.

— Мигель, — тихо произнесла Марина, не решаясь подойти близко.

Он услышал и повернул к ней лицо. Несмотря на выпитый алкоголь, оно казалось серым от разлившейся под слоем загара бледности. От темных кругов — следов бессонной ночи — глаза казались огромными и пустыми. Темный огонь, что всегда светился в их глубине, погас.

— Мигель, мне нужно с тобой поговорить, — пробормотала Марина, неуверенными шагами приближаясь к столу. Он казался таким чужим, таким незнакомым, что ей стало страшно.

— Что вы хотите, сеньора? — в голосе был такой холод, что она невольно поежилась. — Мне не о чем с вами говорить.

— Мигель, прости меня пожалуйста, я не хотела тебя обидеть, — заговорила она сбивчиво, стараясь успеть вложить в слова все, что кипело в душе.

— Мне не о чем с вами говорить, — повторил он веско, роняя слова, как капли расплавленного свинца. — Уходите, сеньора, я не хочу вас видеть.

Она открыла рот, но осеклась, проглотив готовую сорваться с языка фразу, словно споткнувшись о мертвый, безразличный взгляд. И, опустив безвольно руки, повернулась и медленно побрела обратно, в сторону пирса и пришвартованных яхт. Больше не было ее Мигеля, улыбчивого, безбожно красивого шалопая, с веселыми, бесстыжими глазами и дерзкими руками, плавно и невыносимо сексуально покачивающего бедрами под зажигательный ритм сальсы. Был совершенно чужой, незнакомый ей человек, повзрослевший за одну ночь лет на двадцать.

Синдром отмены, как и предупреждала Люсинда, накрыл ее с головой, десятикратно усиленный чувством вины и непоправимой ошибки. «Морская звезда» торопливо уходила от причала маленького курортного городка, оставляя за собой пенистый след в изумрудных волнах. А душа Марины корчилась в болезненных судорогах запоздалого раскаяния, переживая разлуку с Мигелем, как мучительную наркотическую ломку.

Она почти ничего не ела, целыми днями не выходила из каюты, не сходила на берег, когда в очередном порту останавливались, чтобы пополнить запасы топлива, воды и пищи. Лишь ночью она замирала на верхней палубе, обессиленно уронив голову на сложенные на перилах руки, потому что находиться в постели, еще помнящей тепло его тела, было совсем невозможно. В мозгу ее бессонными ночами прокручивался бесконечный оправдательный монолог. Она пыталась подобрать все более убедительные слова, перестраивала английские фразы, переходила на русский, каялась, униженно просила, умоляла. Но все было бесполезно, потому что перед глазами все еще видела его безразличный потухший взгляд.

А тело, как жизненно необходимую дозу наркотика, жаждало прикосновений его рук, то скользящих и нежных, то грубовато-властных. До крика, до хрипоты мучительно хотелось вновь ощутить тяжесть его тела и горячую пульсацию внутри своего. Снова вдохнуть запах его кожи — запах солнца, прогретого песка и морской соли. Зарыться пальцами в густые, черные как смоль, гладкие как шелк, кудри. Губами ловить солоноватый вкус его поцелуев — вкус южного моря и соленого ветра.

Она сжимала в ладони его последний подарок — каменное сердце с пулевым отверстием в центре и, ощущая подкатывающий к горлу ком, понимала, что по глупости, невольно, роковой выстрел сделала сама. И через такую же дыру из трепещущего искреннего сердца Мигеля безвозвратно и неотвратимо вытекло что-то настоящее, живое, теплое, без чего и его и ее жизнь уже никогда не будут прежними. Она отчаянно пыталась отогреть ладонями, оттаять своим теплым дыханием окаменевшее сердце. Но камень оставался камнем. И нечем было закрыть сквозную рану в его середине.

«Прости меня, мой мальчик» — шептали ее губы. Холодные брызги, срывающиеся с пенных гребней волн, оставляли на них горький привкус раскаяния. А в криках пролетающих мимо чаек мерещилось безнадежно-печальное: «те кьеро». Марина долгим немигающим взглядом всматривалась в сине-зеленую бездну, по поверхности которой легко скользила «Морская звезда». И ей отчаянно хотелось упасть в ее безразличную глубину, чтобы все забыть, перестать думать и чувствовать, перестать быть самой, раствориться в ее безбрежности, как кристаллик морской соли.

Часть 2 
Живое волшебство Гауди

В Малаге она сошла на берег и частным самолетом вернулась назад, в Ниццу. Лернера и его пассии уже не было во Франции. Но и Марина не стала задерживаться, быстро собрала вещи и, так и не залетев в Лондон к Алисе, вернулась в Москву.

В Москве стоял жаркий, душный август. Над плавящемся от зноя асфальтом дрожало зыбкое марево. В малоподвижном воздухе запах выхлопных газов казался невыносимым. Если бы не приехавший ее встречать в аэропорт водитель Миша, верзила с добродушным простоватым лицом, Марина бы растерялась, оказавшись в плотной толпе чужих, спешащих куда-то людей. Так сильно ее оглушил гомон человеческих голосов, смех, шум транспорта. Так остро она почувствовала собственное одиночество в кишащем муравейнике мегаполиса.

— Куда едем, Марина Александровна, — спросил Миша, усадив ее на заднее сиденье мерседеса и ныряя за руль, — домой, в Москву, или за город?

— А Марк Борисович где?

— На даче.

— Тогда на дачу, Миша.

Решение созрело еще на яхте в Средиземном море, поэтому откладывать неизбежный разговор не было никакого смысла. Она даже не подумала, что «на даче» — в загородном особняке в тридцати километрах от города в тихом живописном местечке на берегу озера — Лернер может быть не один. Но ей уже было все равно.

Ехали долго по мучительным столичным пробкам. Марина, расслабленно откинувшись на спинку мягкого кожаного кресла, то и дело ловила в зеркале заднего вида любопытные взгляды личного шофера. Что он так смотрит? Переживает, что не успел предупредить хозяина о неожиданном визите вернувшейся супруги? И, случись что, весь хозяйский гнев обрушиться на его голову? Или просто любопытно, как отреагирует хозяйка, столкнувшись нос к носу с любовницей? Просто сюжет для вечернего ток-шоу Андрея Малахова! Банальное человеческое любопытство, а тут жизнь рушится… Впрочем, уже рухнула. Все, что будет дальше — не имело значения.

Лернер не вышел встречать ее у ворот. Услужливый Миша суетливо возился с чемоданами. Марина окинула безразличным взглядом красивый особняк в готическом стиле, напоминающий старинный французский замок. Почему-то Лернеру нравился именно этот стиль. На балконе второго этажа заметила фигуру, вальяжно развалившуюся в кресле с кофейной чашкой в руках. Муж изобразил на лице улыбку и вяло помахал рукой, приветствуя ее.

Оставив в коридоре на столике свою сумочку, Марина поднялась по мраморной лестнице на второй этаж в кабинет Марка, вошла без стука. Лернер шагнул ей навстречу с балкона, держа в руках пустую фарфоровую чашку.

— Здравствуй, дорогая, — дежурно чмокнул в щеку. — Не ожидал, что ты прилетишь так рано.

— Марк, давай поговорим спокойно, — сразу перешла к главному Марина, располагаясь в кресле напротив его рабочего стола. Она так устала прокручивать в уме этот разговор, что слова сами собой сорвались с языка. Пораженную гангреной ногу лучше всего ампутировать сразу, одним махом. — Я хочу развестись.

Чашка звякнула о блюдце и повалилась на бок, пролив коричневую каплю недопитого кофе на белый фарфор.

— Даже так? — хмыкнул Лернер и удивленно приподнял бровь. В его лице было что-то от хищной птицы. И смотрел он на нее одним глазом, немного наклонив голову, словно примериваясь, как лучше клюнуть своим острым, изогнутым клювом. — С чего вдруг такое решение?

— Марк, ты сам прекрасно знаешь, с чего. Давай не будем прикидываться и изображать оскорбленную невинность. Я ужасно устала с дороги.

Лернер сел в просторное кресло, напоминающее королевский трон, напротив нее. Теперь их разделял письменный стол с массивным золотым пресс-папье и настольной лампой в стиле ампир. От его холодного оценивающего взгляда стало зябко.

— У тебя кто-то есть? — спросил Лернер с ледяным спокойствием.

— Нет. У меня никого нет. У меня уже давно нет мужа, для которого я стала удобным предметом мебели в привычном интерьере. У меня нет дочери, которая так поглощена своей личной жизнью, что забыла поздравить мать с сорокалетием. У меня нет друзей. Ведь не будешь же считать друзьями тех, кто за любезными улыбками прячет зависть, злобу, презрение. У меня есть только я сама. И я задыхаюсь в этом замкнутом искусственном мирке, как от угарного газа. Отпусти меня, Марк.

— Отпустить? Как ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Ты ж не думаешь, что я отдам тебе половину из всего того, что имею? Мои адвокаты, если постараются, оставят тебя без копейки.

Марина посмотрела на него с сожалением. Когда же он успел превратиться из молодого, обаятельного парня, шебутного, с ярко выраженными лидерскими качествами, полного грандиозных планов, в хищную птицу? А она даже не заметила.

— Марк, ты способен оставить без копейки мать твоей единственной дочери?

Он долго сверлил ее взглядом, а потом все-таки опустил глаза и облокотился на стол, устало уронив голову на сцепленные в замок руки. Плечи его как-то обмякли.

— Нет, нет, конечно, Мариш. Просто не хочу связываться с судебными разборками. Скажи, что ты хочешь получить, и я все сделаю. Мы ведь можем остаться друзьями?

В его взгляде мелькнул прежний Марк Лернер, которого она когда-то, очень давно, любила.

— Нет, Марк, друзьями мы не останемся. Ты меня столько раз предавал, что это просто невозможно. Мы останемся родителями Алисы. И это будет нас связывать всегда. Давай постараемся не стать врагами.

— Давай. Сколько ты хочешь, Марин?

— Не много. Мне нужна квартира в Москве. Небольшая, не такая, чтобы бывшие подруги задохнулись от зависти, а просто, чтобы жить. Мне нужна некоторая сумма на счете, чтобы чувствовать себя уверенно. И мне нужен свой небольшой устойчивый бизнес, способный обеспечить мне стабильный доход на годы вперед. Это не слишком разорит тебя?

Лернер задумался. Мощный компьютер, спрятанный в его черепной коробке, производил нужные вычисления. Ей даже показалось, что она слышит, как щелкают столбики цифр, складываясь и умножаясь. Спустя минуту он произнес:

— Квартиру мы купим тебе завтра же. Счет в швейцарском банке — вообще не проблема. И я отдам, перепишу на тебя фирму, что торгует сложным медицинским оборудованием из западной Европы. Ты девочка умная, сумеешь распорядиться этим эффективно. Тем более, что сейчас удачный момент. Можно работать с бюджетом. Я познакомлю тебя с нужными людьми. Связи там уже налажены, так что все будет не так уж сложно, главное не испортить. Но ты справишься, я уверен.

— Спасибо, Марк.

— Я всегда помогу, если что. Вот только… — он замялся.

— Что?

— Расскажи все Алиске сама, объясни. У меня это вряд ли получится.

Марина невесело усмехнулась:

— Все-таки интересный народ — мужчины: как пакостить — так сами, а как оправдываться перед детьми — так жена. — Она поднялась из глубокого уютного кресла и направилась к двери. — Ладно, Марк, я потом поговорю с дочерью, конечно, поговорю. Надеюсь, ты не забудешь оплатить ее обучение. Все-таки ты — отец.

— Не беспокойся. — И вдруг посмотрел на нее странным, удивительно живым взглядом: — Мариш, а может нам не стоит торопиться?

— Не стоит, Марк, — ответила она, нажимая на ручку двери, — конечно, не стоит. Мы и так уже опоздали, где только можно, безнадежно опоздали.

Она ушла, а Марк Лернер еще долго сидел за своим столом в кресле, похожем на королевский трон, и задумчиво смотрел в окно.

Квартиру действительно купили быстро. Она не стремилась выбирать самый престижный район, даже наоборот, чтобы не оказаться в соседях с кем-нибудь из старых знакомых. Щедрый Лернер оставил ей машину с водителем Мишей в придачу, потому что водить сама Марина не хотела. Слишком тяжело, слишком нервно торчать часами в московских пробках.

Фирму переоформили тоже быстро. Юристы Марка Борисовича составили соглашение, по которому согласованное имущество переходило к Марине после развода. А вот развод, несмотря на полное согласие сторон, затянулся, увязнув в бюрократической паутине. И когда в начале декабря Марина все-таки получила свидетельство о расторжении брака, она пол дня прорыдала в подушку в своей новой, похожей на гостиничный номер, квартире. Она ни о чем не жалела, просто до острой боли в сердце почувствовала, что полжизни прошло, а из приобретений — только разочарование да одиночество…

Она пыталась разобраться с делами фирмы, и, кажется, потихоньку получалось. Но Москва, зимняя, серая, бесцветная, давила на нее, как клетка, своими железными обручами кольцевых дорог, морскими узлами автомобильных развязок, слепыми башнями Москва-сити. Ей мучительно не хватало воздуха в этом городе деловых, успешных людей. Ее мутило от суеты и толкотни, от неусыпного гула, от необоримого стремления прыгнуть выше, достать больше, вспыхнуть ярче. Она была лишним, чужеродным элементом, который город не принимал, а медленно обволакивал плотным коконом отчуждения, как застрявшую в теле занозу.

Возвращаясь после работы в квартиру, которая так и не стала домом, она заваривала себе чай и забиралась с ногами в кресло, чтобы почитать перед сном. Но смысл прочитанного ускользал, не оставляя следа в ослепшей и оглохшей памяти. Все было пусто и постыло. И только когда она доставала и брала в руки серый отполированный морем камешек в форме сердца с овальным отверстием посередине на душе становилось теплее. Словно сквозь пробитую морским чертом дырочку в камне в ее жизнь просачивались солнечный свет, теплый морской бриз, аромат цветущих акаций и хоровое пение цикад. И камень как будто дарил ей тепло узкой, бронзовой от загара ладони черноглазого бога, которого ее сердце, несмотря ни на что, отказывалось забывать.

В конце февраля Марина по делам фирмы отправилась в Барселону. После протухшей от затяжной зимы Москвы с ее грязными, осевшими сугробами по обочинам дорог, столица Каталонии встретила гостью настоящей весной. Солнце, поселившееся в этом краю, весело играло на молодой листве, рассыпаясь яркими брызгами цветущих клумб.

Она ехала в такси после важного совещания с испанскими партнерами и сонным взглядом смотрела в окно. Вдруг над крышами стандартных современных многоэтажек в небо взметнулись конические башни храма Саграда Фамилия. Марина повернулась всем корпусом в сторону церкви от удивления. Она не раз бывала в Барселоне, не однократно видела бессмертное творение сумасшедшего гения Гауди. Но увидела только теперь. Это был не просто храм, не просто архитектурный шедевр — это был вознесенный в небеса орган, устремленный в небесную синь десятком своих труб-башен, и звучащий торжественно и мощно. И эту музыку она впервые услышала сердцем.

Решение остаться жить здесь, в столице Каталонии, созрело мгновенно. И уже на следующий день в агентстве недвижимости ей подыскивали квартиру. Цена не имела значения. Значение имел вид из окна — вид на храм Святого Семейства.

Так Марина и стала жительницей Барселоны, а Антонио Гауди — ее доктором, личным психотерапевтом. Она часами бродила вокруг самого знаменитого в мире долгостроя — храма Саграда Фамилия, вот уже полтора столетия строящегося на пожертвования горожан, и не могла оторвать глаз от словно выраставших прямо из земной тверди башен, переплетенных листьями и цветами, от застывших в камне фигур в окружении птиц и звезд. Она замирала в немом восторге под параболическими сводами, и чувствовала себя в лесу, гигантском диком лесу, только каменном, пронизанном светом, льющемся из витражных окон, и слышала многоголосое пение ангелов и птиц. И всем своим существом понимала замысел архитектора, сотворившего это чудо: вот так, именно так, должен чувствовать себя человек в этом мире — огромном и величественном храме Творца.

После работы почти каждый день она отправлялась бродить по городу и останавливалась то возле дома Мила, очень точно прозванного «каменоломней», или дома Батльо с его карамельным фасадом с глазастыми балкончиками; рассматривала витражи церкви колонии Гуэль, похожими на зрачки диковинной сказочной птицы, восхищалась переливчатой текучестью майолики дома Висенс. А по выходным почти целый день проводила в парке Гуэля, то рассматривая со знаменитой извивающейся скамьи пряничные домики с их, словно покрытыми сахарной глазурью, крышами и башенками, то застывала на мраморных ступенях лестницы, любуясь скульптурой саламандры, медленно бродила между волшебными по своей красоте и необычности колоннами, словно выросшими из земли сами по себе, без участия людей; отдыхала в кружевной тени наклонных галерей, чьи колонны напоминали застывшие в камне торнадо; проводила ладонями по шероховатой поверхности каменных балюстрад и впитывала их животворящее тепло.

Чудесный лекарь Гауди изобрел гениальное в своей простоте лекарство для уставших от простых и лаконичных геометрических форм жителей современных мегаполисов: все его творения не имели прямых линий и углов. Дома и колонны, башни и балюстрады, крыши и фронтоны воплощали в себе прекрасную и мощную энергию природы во всей полноте ее форм и красок. Оттого и глаза радовались, а душа Марины отдыхала, созерцая их. Постепенно пришло понимание: если среди современных городов с их безликими кубиками многоэтажек и убогими в своем стремлении к превосходству стеклянными громадами небоскребов все-таки живет, не умирает, а притягивает к себе миллионы людей живое волшебство Гауди, значит этот мир не безнадежен! Значит в нем еще есть место чистому и прекрасному, светлому и настоящему. А значит и в ее, Марины, жизни должен быть какой-то смысл, простой и понятный, заложенный самим Богом.

Отпустив такси за несколько кварталов от дома, Марина неспеша шла по улице все еще под впечатлением от общения с очередным шедевром Гауди. Этот город с залитыми солнцем широкими прямыми улицами, с фонтанами и пальмами, с дворцами и триумфальными арками, с красочными вывесками и рекламами магазинов и ресторанов, с толпами туристов почему-то не отторгал Марину, не давил на нее. Он будто присматривался к ней, щедро позволяя любоваться своими красотами.

На пешеходном переходе прямо перед ней остановился мотоцикл, перегородив дорогу. Марина обошла его и пошла дальше, с благодарностью ощущая, как человеческая река обтекает ее, не задевая, не толкая, не сбивая с ног. Город позволял ей жить и двигаться в своем ритме, ничего не навязывая и не требуя невозможного. Она каждый день, как моллюск, пряталась в уютную раковинку своей квартиры, и каждый день все смелее выбиралась из нее, не опасаясь быть проглоченной ненасытной утробой гигантского мегаполиса.

Свернув в сторону своего дома, уже виднеющегося за вывеской магазина, она снова наткнулась на мотоцикл, чуть не попав под его колеса.

— Да что же это такое! — не сдержавшись, воскликнула она по-русски и уставилась на неосторожного мотоциклиста. — Вы меня чуть не задавили! — с упреком добавила по-английски.

Человек в черной кожаной куртке, черных брюках, заправленных в голенища высоких черных сапог, сидел на своем массивном железном коне и смотрел на нее сквозь тонированное стекло черного, с красной и белой полосой шлема. Мотоциклетный шлем делал его похожим на инопланетного пришельца из фантастического фильма.

— Здесь ведь пешеходный переход! — попыталась вразумить мотоциклиста Марина, вдруг почувствовав холодок в животе.

А тот медленно, словно не был уверен в том, что делает, снял с головы шлем и тряхнул черными как смоль кудрями. Асфальт под ногами Марины качнулся и поплыл в сторону. Ей пришлось уцепиться рукой за руль мотоцикла, чтобы не упасть.

— Мигель?..

— Привет.

---

Он смотрел на нее черными, как маслины, серьезными глазами и молчал. И в глубине их мерцал странный темный огонь.

— Ты что здесь делаешь? — наконец спросила она, преодолевая растерянность.

— Учусь в университете. Я же тебе говорил. А ты давно здесь?

— Второй месяц. Развелась с мужем, уехала из Москвы. Я тут вроде как теперь живу.

— Может, пойдем, посидим в кафе, выпьем кофе и поговорим? — вдруг предложил он и кивнул головой, указывая на что-то за спиной Марины. Она обернулась и увидела вывеску кафешки.

— Пойдем.

Он встал с мотоцикла и, придерживая за руль, отвел его и поставил напротив входа в кафе, повесил шлем на руку и открыл перед Мариной входную дверь. Мигель сильно изменился, даже, кажется, стал выше ростом. Нет, черты его лица — черты благородного испанского гранда — не изменились, просто он стал взрослее. Исчезла мальчишеская беззаботность во взгляде, да и движения стали спокойнее, выдержаннее. Перед Мариной теперь был не очаровательный юный шалопай, а молодой, красивый мужчина.

Они нашли свободный столик у окна и заказали подошедшей официантке по чашке эспрессо.

— Как живешь, Мигель?

— Нормально. Заканчиваю учебу. Остался только диплом. А ты?

— У меня тут фирма, вернее, представительство московской фирмы. Чтобы не мотаться все время из Москвы сюда, я купила квартиру в Барселоне.

Повисло неловкое молчание. Она не знала, что говорить, о чем спрашивать. Не могла же она спросить, как он жил весь этот год без нее?

Но Мигель словно прочел ее мысли и решился первым.

— А я был на тебя очень зол. Даже ненавидел тебя и всех женщин в твоем лице. Я бросил работу в «Морском черте» и уехал в Барселону… — Мигель отвернулся и уставился в окно, чтобы не встречаться с ней глазами. Но она успела уловить в его взгляде отголоски пережитой боли. — Болтался тут без дела по барам и клубам. У меня было много женщин, Марина, очень много. Я менял их одну за одной, пока не стало тошнить от этого калейдоскопа чужих лиц и тел. Пока не понял, что ни одна из них не может заменить тебя… Потому что ты — единственная.

Он посмотрел на нее каким-то странно виноватым взглядом, будто просил прощения за свою слабость, за то, что не смог выбросить ее из сердца. А у нее к глазам подступили слезы и стало трудно дышать.

— Я был уверен, что больше никогда не встречу тебя. Да и не к чему это. У тебя ведь своя жизнь. Мало ли что могло произойти на курорте во время летнего отдыха! Наверняка ты уже все забыла. Но на прошлой неделе вдруг увидел тебя в новостях по телевизору. Что-то говорили про совместный проект с русскими, про инвестиции. Я ничего не понял, только то, что ты — здесь, в Барселоне. Меня как электрическим током ударило! Нашел твою фирму и несколько дней дежурил возле входа, поджидая тебя, а потом ездил за тобой по городу на мотоцикле. Ты меня так и не заметила.

— Почему, Мигель?.. — не спросила — прошептала Марина.

— Потому что я тебя люблю. Вот такая дурацкая история получилась.

Он опустил глаза и поболтал ложечкой в кофейной чашке. Тень от густых черных ресниц легла на скулы. Марина не могла пить кофе. Она кусала губы, чтобы не всхлипнуть и не разреветься в голос.

— Эй, керида, — вдруг забеспокоился Мигель, хватая салфетку и осторожно вытирая текущие по ее лицу слезы, — не плачь, а то хозяин кафе решит, что у него плохой кофе и расстроится.

— Но ведь так не бывает, Мигель, просто не бывает…

— Да, бывает хуже: хозяин кафе может просто застрелиться от расстройства.

И улыбнулся той самой белозубой, лучезарной улыбкой, от которой на душе стало так радостно и светло, что Марина тоже улыбнулась сквозь слезы и положила ладонь на его руку:

— Пойдем, Мигель.

— Куда?

— Домой. Не будем же мы, как неприкаянные, болтаться по улицам?

Мотоцикл он так и оставил у дверей кафе, и всю дорогу до дома шел на шаг позади нее и молчал, словно давая ей возможность передумать, изменить свое решение. Руки ее слегка дрожали, поэтому ключ не сразу попал в замочную скважину. Вошли в квартиру и замерли в коридоре напротив друг друга. На стене над зеркалом оглушающе громко тикали часы.

— Да положи ты свой шлем, — прошептала Марина, — что ты в него вцепился? — и ткнулась лицом ему в грудь.

Шлем с грохотом упал на пол и покатился. И руки, непривычно робкие, обняли, прижали. А теплые губы шептали в макушку, как заклинанье: «те кьеро», «керида». Она забралась руками ему под куртку, под футболку и с каким-то исступлением не обняла, а вжалась в него, словно пыталась просочиться сквозь стенку грудной клетки туда, где билось, пульсировало в сумасшедшем ритме его сердце.

— Господи, я же чуть не умерла без тебя…

— Маленькая моя, нинья, ты снилась мне каждую ночь…

Он нежно, бережно поднял ее лицо обеими руками и стал покрывать поцелуями мокрые от слез щеки, вздрагивающие веки, мягкие, жаждущие его губ губы. И откуда-то из глубин души огромной волной, грозящей затопить все, поднималась нежность. А его кожа по-прежнему пахла солнцем, нагретым песком и морской солью. И оба оглохли от счастья, перестав слышать все, кроме срывающегося дыханья и сердечного грохота в груди друг друга.

Они лежали в кровати, переплетясь руками и ногами так, что, казалось, оторвать их друг от друга уже невозможно. За окном тихо что-то нашептывал ночной город, деликатно стараясь не мешать влюбленным ни визгом шин проносящегося по проспекту автомобиля, ни вскриками клаксонов. Марина вслушивалась в спокойное дыхание Мигеля и чувствовала себя моряком, вернувшимся из кругосветного плавания в родную, единственную на земле гавань. Все осталось позади: и иссушающий экваториальный зной, оседающий на потрескавшихся губах морской солью, и ревущие валы, подхватывающие корабль, как скорлупку, и швыряющие его в холодную бездну, и реющие в вышине буревестники, оплакивающие души погибших моряков. Здесь был ее дом, ее берег, к которому только и стоило возвращаться.

— Почему ты не спишь, керида? — тихо спросил Мигель, касаясь губами ее волос.

— Думаю о том, как нам быть дальше. Ты, вообще, где живешь, Мигель?

— В кампусе университета. У меня комната в общежитии.

— Значит либо ты перебираешься ко мне, либо я к тебе. Хотя сомневаюсь, что меня пустят в твое общежитие.

Она почувствовала, как он улыбается в темноте, словно от его улыбки в комнате стало чуть светлее.

— Боюсь, что в общежитии не получится. Там такая крошечная комнатка, что заниматься любовью можно только стоя или сидя. А мы же не можем себя ограничивать, правда, керида?

— Тогда завтра, вернее, уже сегодня ты собираешь свои вещи и переезжаешь сюда.

— Хорошо, если я тебе не помешаю…

— Дурачок, ты мне почти целый год не мешал, так что жить не хотелось. Поэтому, я тебя очень прошу, мешай мне изо всех сил!

Он только сильнее прижал ее к себе.

— Одного себе простить не могу: я ведь целых три дня не мог решиться подойти к тебе, кретин. Это же целая вечность…

Вечером он пришел со спортивной сумкой с вещами и ноутбуком. И большой черный мотоцикл поселился во дворе ее дома.

Странно, но никакого периода притирания друг к другу не было. Она вспоминала свои первые годы с Лернером, когда приходилось подстраиваться под его привычки, сживаться с его традициями, учиться появляться в нужный момент в нужном месте и не мешать, когда мешать было нельзя. Привыкать к Мигелю не пришлось. Просто они существовали на одной волне, жили в одном ритме, не могли друг другу помешать, как не может помешать часть собственного тела.

Мигель работал по вечерам три раза в неделю в каком-то клубе и уходил до того, как она возвращалась с работы, а приходил под утро, часов в пять. Она просыпалась от тихого осторожного звяканья ключа в замочной скважине и ждала. Он проходил в спальню на цыпочках, чтобы не разбудить, не потревожить ее сон. Раздевался и забирался под одеяло, повернувшись на правый бок. Она делала вид, что спит, но не спала, ждала, затаив дыхание. Вымотанный за долгий день и не менее долгую ночь, он должен был мгновенно уснуть, едва голова его касалась подушки. Но не спал, мучился, борясь с единственным желанием — обнять любимую. С обреченным вздохом поворачивался на спину, глядя в темный потолок бессонными глазами. А потом придвигался к ней и обнимал со спины, нежно, бережно, боясь и, в то же время, желая вытянуть ее из крепких объятий сна.

Он прижимался к ней как-то весь, сразу, прильнув всем своим существом, накрыв сверху рукой. И они напоминали сиамских близнецов, сросшихся не только телами, но и душами. Марина, переставая претворяться спящей, брала его руку и целовала теплые пальцы.

— Я тебя разбудил, — шептал он виновато. И она чувствовала его дыхание на своей шее. А потом нежные губы касались мочки уха и завитка волос под ним. — Я ужасно соскучился.

— Я тоже, — отвечала она, уже чувствуя, как внутри тела от его близости разгорается желание.

И они занимались любовью тихо и осторожно, словно не решаясь испытывать терпение ненадолго отошедшего в сторонку сна, изливая в скоротечной ласке накопившуюся за долгие часы жажду друг друга. А потом сразу засыпали, ныряя с головой в один сон на двоих.

В суете рабочего дня, заполненной встречами, переговорами, совещаниями, Марина вдруг вспоминала о нем и почти сразу, точно ее мысль по невидимым проводам со скоростью света достигала его, телефон на ее столе звякал, возвещая о пришедшем смс. И на экране появлялось маленькое сердечко или смешной смайлик, дарящий ей воздушный поцелуй. Ей приходилось низко опускать голову, чтобы коллеги и подчиненные не заметили ее глупую, счастливую улыбку.

Свободными от работы вечерами Мигель занимался, готовился к защите диплома, сидя за ноутбуком. Лицо его становилось серьезным, сосредоточенным и совсем взрослым, брови слегка хмурились, а над переносицей появлялась поперечная морщинка. Марина тихо, на цыпочках приносила ему кофе и также тихо собиралась уходить, чтобы не мешать. Но он ловил ее рукой, притягивал к себе, обнимал и прижимался лицом к ее животу, не произнося ни слова. И эта мимолетная ласка была красноречивее восторженных поэм или романтических сонетов.

Тихими, томными вечерами, которые удавалось провести вместе, перед сном они отправлялись в душ вдвоем. И Мигель, священнодействуя, принимался намыливать ее тело, бережно и нежно скользя мыльными ладонями по ее мокрой коже. Сначала он неспеша намыливал ее плечи, руки, спину, глядя с улыбкой, как вода пенится, покрывая тело радужными пузырьками, и стекает вдоль позвоночника, затекая в ложбинку между ягодиц. И тогда его ладони устремлялись вниз, по проложенному водой маршруту, оглаживали крутые покатые бедра, ласкали аппетитные округлости ягодиц, проскальзывали между ними. Потом возвращались наверх, скользящими ласкающими движениями проводили вдоль шеи, ощупывали хрупкие ключицы и ямку между ними и скользили вниз, как на весах взвешивая тугие, тяжелые округлости грудей. Потом одна его ладонь задерживалась на мягкой выпуклости живота, а вторая спускалась вниз, к паху, и смело и беззастенчиво исследовала каждую складочку, каждую ложбинку, каждый бугорок. Она не выдерживала столь откровенной ласки и со стоном выгибала спину, начиная медленно вращать бедрами, словно танцуя бачату.

— Ты опять хулиганишь, керида? — то ли спрашивал, то ли утверждал он, влажными губами ловя мочку ее ушка.

— Тебе можно, а мне нельзя? — и увеличивала амплитуду движений, ягодицами ощущая его плоть, стремительно наливающуюся упругой силой.

И тогда он наклонял ее вперед. И водяные струи выплясывали сальсу на ее спине, рассыпались мелкими фонтанчиками, сливались в ручейки и стекали по бокам с обеих сторон, словно нежные мужские ладони, обнимающие ее тонкую талию…

Однажды, вернувшись домой после утомительной деловой встречи, Марина услышала музыку и с порога окунулась в море аппетитных запахов. Скинув у дверей туфли, она тихо прошла в кухню и замерла, прислонившись плечом к дверному косяку. Мигель колдовал у плиты, готовя ужин. Он ее не заметил и, что-то помешивая под крышкой сковороды, подпевал и пританцовывал под ритмичную зажигательную мелодию. В синих джинсах и белой майке, босиком, он танцевал сальсу и одновременно шинковал овощи. И делал это так ловко, так завораживающе красиво, что Марина невольно залюбовалась, точно сама музыка через руки танцующего повара перетекала в кулинарный шедевр.

Она подошла к нему сзади, обняла, прижалась к его спине. Господи, ну что за волшебный магнит в нем? Почему все время неодолимо хочется к нему прикоснуться?

Он замер, перестав танцевать, мышцы спины напряглись.

— И что это будет, Мигель? — спросила она и потерлась носом о смуглую шею.

— Паэлья. Уже почти готово. — Отложив в сторону деревянную лопатку, погладил обнимающие его руки, поднес к губам и поцеловал каждую ладонь.

— Ты умеешь готовить?

— Не просто умею, но и люблю! — Марина уже давно поняла, что излишней скромностью ее возлюбленный не страдает. Но легкая самоуверенность даже шла ему, как острая приправа, добавляла пикантности характеру.

— Да ты просто кладезь талантов!

— Еще бы! — весело фыркнул Мигель. — В добавок ко всему, я купил бутылку риохи.

Он повернулся лицом и, светясь от счастья, поцеловал Марину в кончик носа.

— А в честь чего сегодня праздник?

— В честь тебя, керида. Ты еще помнишь, как танцевать бачату? — обнял за талию и плавно повел бедрами. — Раз, два, три, четыре…

Марина включилась в игру и, слившись в единое целое, ритмично переступая ногами и плавно изгибаясь, они стали танцевать. Она чувствовала, как уходит дневная усталость, уступая место предвкушению… Предвкушению романтического ужина с любимым, предвкушению того, что будет после ужина.

— Готова тебе помочь порезать овощи или еще что-нибудь, — сказала Марина, едва мелодия смолкла. — Командуйте, шеф!

С тех пор по выходным они с утра уходили бродить по городу, любуясь шедеврами Гауди, а вечером устраивали грандиозный ужин с вином и танцами. Ели то, что готовил Мигель по старинным каталонским рецептам, пили вино и танцевали, танцевали, танцевали, пока, опьяненные вином, распаленные бачатой, не оказывались в постели и счастливо теряли связь с реальностью.

Боясь поверить в чудо, Марина признавалась себе, что еще никогда не чувствовала себя такой жизненно необходимой, такой безгранично любимой, единственной. Она была как Ева — единственная женщина на земле, сотворенная из ребра для единственного мужчины на свете.

Мигель не дарил ей дорогих подарков, но окружил трепетной и нежной заботой. На душе теплело, когда он приходил из магазина и заявлял радостно: «Я купил твое любимое печенье!» А она не могла вспомнить, когда сказала ему, что любит именно такое печенье. Или он сам догадался? По выходным он специально вставал пораньше, чтобы сварить кофе и принести ей, еще сонной, нежащейся в теплой постели. Когда она неожиданно заболела, постояв под потоком воздуха из кондиционера, и проснувшись среди ночи с сильной болью в горле и высокой температурой, он тут же бросился искать круглосуточную аптеку по всему городу. И принес ей лекарство, и отпаивал теплым молоком с медом, а весь следующий день звонил чуть ли не каждый час, проверяя, выпила ли она таблетку и снизилась ли температура. Он водил ее гулять по Барселоне, рассказывая и показывая свой любимый город. Мигель словно открывал ей свой мир, теплый, солнечный, радостный, вводил ее в свою собственную сказку, полную благородных рыцарей и романтических менестрелей.

Счастье было таким безбрежным, таким всеохватывающим, что кружилась голова, и казалось, что этот полет в облаках будет длиться вечно. Но скверная человеческая натура, уже отравленная негативным опытом, все-таки нашептывала мерзким скрипучим шепотком, что за все нужно будет платить. И за это немыслимое счастье тоже. Стоит подумать о чёрте — и он тут как тут!

В середине рабочего дня секретарь оторвала Марину от работы с документами и сообщила, что звонит какая-то знакомая из Москвы. Марина взяла телефонную трубку.

— Маришка, привет! — раздался веселый, возбужденный голос Люсинды.

— Здравствуй, Люся.

— Слушай, я буквально проездом через Барселону. У меня сегодня вечером самолет. Давай где-нибудь пересечемся, поболтаем. Ведь почти год не виделись!

Встречаться с кем-либо из своей прошлой жизни совсем не хотелось, но и отказать было не удобно. Действительно, с Людмилой они были знакомы много лет, если не дружили, то вполне тепло приятельствовали.

— Хорошо, — ответила Марина, — давай пообедаем в каком-нибудь тихом месте.

Они встретились в небольшом уютном ресторане в центре города. Мебель из темного дерева, темные деревянные панели, украшавшие стены, изящные светильники, создавали уютную, почти домашнюю атмосферу, а отсутствие большого количества посетителей в этот час приятно контрастировало с уличной суетой. Марина изучала меню, а ее бывшая подруга, не стесняясь, сверлила ее любопытным взглядом, пока Марина не почувствовала себя мухой под микроскопом.

— Люсь, ну в чем дело? У меня что-то не так с лицом? Тушь размазалась?

— Да нет, дорогая, выглядишь ты сногсшибательно, даже помолодела лет на десять, — кривоватая усмешка исказила холеную мордашку Люсинды.

— Тогда что?

— Да вот, пытаюсь высмотреть признаки душевного расстройства на твоем лице.

Марина с удивлением и непониманием уставилась на собеседницу.

— Я, когда узнала, что ты развелась с Лернером, сразу поняла, что ты сошла с ума! Разводиться с таким мужиком, Марина, это же безумие! Настоящее безумие! Из-за какой-то бабы, которых у него было, есть и будет еще миллион!

— Дело не в бабах, Люся, — нахмурилась Марина. Есть сразу расхотелось. Она не собиралась обсуждать с кем-либо свою личную жизнь.

— Не в бабах, а в тебе, в твоей больной голове, Маришенька! Ладно, развелась, так хоть бы отсудила приличный кусок от его миллионов. Так ведь и этого не сделала! Какими-то крохами удовлетворилась. Глупо, ужасно глупо! Своим безумным поступком ты подняла целую бурю сплетен в нашем обществе. Тебе пол Москвы сочувствовало, а пол Москвы хохотало до слез и крутило пальцем у виска.

Люсинда с деланым интересом полистала меню, давая возможность собеседнице переварить услышанное. Но ожидаемой реакции не последовало. Тогда Люся сообщила:

— А ты знаешь, что Лернер сейчас один, он расстался с этой девицей? Вокруг него, правда, кружит теперь целая стайка пираний, в надежде уцепиться за столь аппетитную добычу. И самая опасная из них — Оленька Арбузова. Помнишь ее? Охотница за миллионами. Сцапает твоего Лернера, а потом, как уже было не раз, обглодает до косточек. Тебе его не жалко? Все же столько лет вместе…

— Слушай, Люся, меня совершенно не касается личная жизнь Марка. Он давно уже взрослый мальчик. И если ему хватит ума попасться на зубок Арбузовой — это его проблемы. Я здесь причем?

Люсинда возмущенно фыркнула:

— Ну, знаешь, я тебя совсем понимать перестала. Променять Лернера — миллионера и олигарха — на нищего испанского мальчишку!.. Ты и правда с ним живешь? Ну, это вообще ни в какие ворота не лезет! — Она отшвырнула от себя скомканную салфетку и, пыхтя недовольно, откинулась на спинку стула.

— И откуда ты все знаешь, Люся? — вздохнула Марина. — На тебя что, служба внешней разведки работает?

— Слухами земля полнится, подруга.

Подошел официант. Марина сделала заказ, а Люсинда, безразлично махнув рукой с идеальным маникюром, бросила: «Мне то же самое». Официант кивнул и ушел, шелестя своим блокнотом.

Люся схватила бокал с вином, сделала большой глоток и склонилась к Марине, заодно сбавив возмущенный тон голоса.

— Молодой, красивый любовник — это я понимаю и даже одобряю! Не все ж нашим мужьям взбадривать свою остывающую кровь молоденькими любовницами. Мы тоже — люди! Но разводиться, бросать все и уезжать из родной, пусть и не самой комфортной для жизни, страны? Разве у нас в России — матушке молодых мужиков мало? А хочешь, Маришенька, поделюсь с тобой своим личным тренером по фитнесу? Парень — красавец, бывший пловец. Фигура… — Люсинда выразительно поцокала языком и закатила глаза, — ммм, загляденье! Плечи широкие, бедра узкие, длинные стройные ноги. Ну, почти как этот твой гуапо, только помускулистее будет. У него такие симпатичные кубики на животе выступают!.. — Она хищно пошевелила пальцами, будто собираясь сцапать нечто аппетитное. — Задаром отдам, ничего не пожалею ради подруги!

— Спасибо, Люся, но не нужен мне твой тренер по фитнесу даже задаром.

— Влюбилась, да? — Собеседница так пристально посмотрела на Марину, что та невольно поежилась, почувствовав себя голой на ветру, и потупила взгляд. — Согласна, мальчик очень красивый, просто картинка. Но влюбляться то зачем? Ты хоть понимаешь, во что ты вляпалась, дурында ты моя? — В тщательно подведенных глазах Люсинды мелькнуло почти искреннее сострадание.

— Я не влюбилась, Люся, все гораздо серьезнее. Я только сейчас и жить начала по-настоящему.