Бесплатный фрагмент - Под знаком OST

Под знаком OST
Часть 3 (1945–1946)

Авторы: Елена Немых, Наталья Назарова

Посвящается жертвам диктатур

События, описанные в книге, являются художественным вымыслом, имеют совпадения с реальными событиями, однако не являются воспоминаниями конкретных людей.

2004 ELENA NEMYKH ©

2018 ELENA NEMYKH ©

Предисловие

Идея фильма «Я вернусь» по мотивам книги «Под знаком ОST» у меня появилась в 2004-м. Приближалась дата: 60-летие Великой Отечественной войны. Огромное количество документальных и художественных фильмов появилось на теле- и киноэкранах. Вторая мировая война, начавшаяся в 1939-м и ставшая проклятием для Европы, заставила именно меня придумать кино на оригинальную и никем не снятую идею: о судьбе D. P. (displaced persons), в том числе об остарбайтерах. Неожиданное знакомство с Аллой Трещалиной, которая снялась в документальном фильме «Чемодан. Вокзал. Россия», бывшей «остовкой» (так назывались рабы с Востока для Третьего рейха), заставило заняться исследованием этой сложной, щепетильной и очень неоднозначной исторической темы. В 2007 году я сделала свой собственный документальный фильм «Рабы двух диктатур» (автор и режиссер: Елена Немых, продюсер: Юрии Бабуров, Елена Немых), премьера которого состоялась в 2018 году на фестивале «Документальная среда», в 2009-м на телеэкран вышел 12-серийный фильм «Я вернусь» с участием актеров театра и кино, таких как: Елизавета Боярская, Юлия Пересильд, Елена Подкаминская, Елена Николаева, Роман Полянский, Михаил Миронов и др. Я благодарна судьбе за все те встречи, которые произошли у меня во время написания книги «Под знаком OST», а также подготовки, съемки, постпродакшена, телевизионных и интернет-премьер художественного фильма «Я вернусь» (автор идеи: Елена Немых, автор сценария: Наталья Назарова, режиссер-постановщик: Елена Немых, продюсеры: Игорь Толстунов, Анна Кагарлицкая) о судьбе остарбайтеров.

Елена Немых, режиссер-постановщик художественного фильма «Я вернусь»

Глава 1. Москва. Июнь. 1945

Поезд уже остановился, надпись «МОСКВА» на здании Белорусского вокзала говорила о том, что девчонки (Шура Петрова и Мария Растопчина) действительно приехали в столицу. Чувство счастья, что длинное и трудное путешествие закончено, захлестнуло их с головой. Однако выйдя на платформу вместе с маленькой Диной, они увидели патруль милиционеров. Патруль проверял документы.

— Товарищи, документики. Попрошу вас документики.

— Гражданочка, я вас попрошу. Документики готовим. (кивает на Дину) И на ребеночка тоже.

Пока патруль проверял документы у Муси и Шуры, капитан, который чудесным способом спас в поезде девчонок от пьяницы в кепке, выводит свой взвод на платформу. Взвод солдат надо было построить и пересчитать. Увидев патруль, капитан быстро козыряет, делает знак рукой солдату.

— Отдай девушкам свои шинели. (машет рукой) А то они не по уставу одеты. Наши медсестры.

Он говорит с нажимом. Солдаты быстро снимают с себя шинели и, не обращая внимания на милиционеров из патруля, передают их девушкам.

Капитан командует.

— Шура, Дина, быстро!

Девчонки быстро надевают шинели и пилотки. Дину капитан подхватывает на руки. Шура и Муся в форме медсестер с чемоданами в руках быстро встают в строй к взводу, который стоит на платформе.

— Смирно, налево! С песней, шагом марш!

Солдаты дружно начинают петь «Катюшу»:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой,

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег на крутой.

Муся и Шура подхватывают:

Выходила, песню заводила

Про степного, сизого орла.

Про того, которого любила,

Про того, чьи письма берегла.

Девчонки маршируют мимо кордона милиционеров вместе со взводом солдат. Когда патруль остается позади, капитан ставит Дину на платформу, протягивает руку Шуре и Мусе.

— Ну, вот и все. Теперь вы в безопасности! Дальше патруль только в метро.

— Спасибо! Спасибо, товарищ капитан!

Капитан пожимает им руки, потом снимает и надевает свои очки в роговой оправе. Дина снимает очки с офицера, надевает их на себя.

Капитан хохочет.

— Вот обезьянка!

Муся кивает капитану.

— Спасибо вам за помощь!

Шура снимает очки с Дины.

— Возьмите!

— Ну, удачи вам, девчонки! До дома добраться.

— До свидания. Спасибо вам еще раз.

— Счастливо! Ух ты, курносая.

Капитан треплет Дину за курносый нос, машет на них рукой, и вскоре девчонки выходят на площадь Белорусского вокзала, вдыхая воздух свободы полной грудью.

— Господи, Москва!

Шура и Муся хватают Дину за руки и ведут к воротам на выход с площади Белорусского вокзала. Уже через три часа, проехав на электричке и автобусе, Муся и Шура оказались за городом, рядом с бывшей дачей Растопчиных. Чувство ностальгии по старым и довоенным годам захлестнуло Мусю, которая с интересом рассматривала старые места. Муся уже третий час рассказывала Шуре о своей семье.

— У нас квартира была в центре, но мы все как-то здесь больше любили бывать.

— Да, неплохо интеллигентки устроились. Папу-то небось на фронт-то не отправляли! Как ценного работника мысли.

— Папу арестовали в 41-м, накануне, квартиру сразу же отобрали.

— Ой, ничего себе. Прости, Муся, болтаю не знаю что. И что?

— Мы жили на даче, с дачи же поехали за продуктами с мамой в 41-м. И вот попали в плен. Маму в комендатуре в деревне под Можайском оставили работать, а я под угон попала. Ну и так я вот в Германии оказалась. Вспоминаю, до сих пор мурашки от страха. Как я выдержала это все, не знаю… Особенно мне химзавод и карцер часто снятся. Просыпаюсь в холодном поту!

Муся и оказываются рядом с калиткой дома Растопчиных.

Заросший сад, тропинка, все это навевало тоску на Мусю, вспомнился и папа, и его арест в ночи, и мама, с которой они ушли за продуктами, а позже попали в плен. Увидит ли она ее? Вернулась ли мама тогда домой в 41-м? Что случилось с бабушкой Лизой? Сестрами? Вернулся ли Митя? Все эти вопросы вихрем пронеслись в голове девушки.

Муся открыла калитку и двинулась к дому, когда им навстречу неожиданно выскочила Педина. Она была в пеньюаре, с бутербродами в руках. Она провожала на работу своего мужа-профессора, и к воротам дачи Растопчиных подъехала служебная машина. Педин был в пенсне и в сером пальто, в руках серая шляпа.

— Котик. Ты забыл бутерброды! (протягивает их) На! Держи!

— (целует жену) О, ты моя хорошая! Спасибо! Я на работе поем.

Педин садится в машину, забирая бутерброды из рук жены. Педина долго машет ему рукой, пока машина не поворачивает налево.

Педина разворачивается, чтобы вернуться домой, неожиданно видит Мусю и пугается.

— Здрасте!

— Здрасте! Простите, пожалуйста, а из Растопчиных кто-то есть на даче?

— Растопчины?! Нет тут больше никаких Растопичных.

Упоминание о бывших владельцах дома расстраивает Педину, она подозрительно смотрит на Мусю.

— Как нет?

— Выселили их, понятия не имею куда! Мы только недавно вернулись из эвакуации. И нечего здесь больше шляться.

Педина уходит в дом и хлопает дверью. Девчонки смотрят друг на друга, разворачиваются и идут к автобусной станции. Муся решительно Шуре:

— Надо к тете Лиле ехать. В Москву.

— К кому?

— К бабушкиной подруге.

Муся машет рукой, девчонки видят, как к остановке подходит автобус. Они подхватывают Дину и прибавляют шаг. Еще через пять минут девчонки прыгают в автобус, чтобы уехать в столицу с дачи, а пыль, поднятая шинами районного «Пазика» оседает серой взвесью на сельской дороге.

А в это время в Москве, в квартире тети Лили Шварц, праздновали ее свадьбу. Иван Павлович встал на колено перед ней, надел ей на палец обручальное кольцо и подарил букет цветов. Тетя Лиля была в красивом белом платье, с флердоранжем в волосах.

— Дорогая! Выходи за меня замуж!

Он надел ей кольцо.

— Гуля, заводи музыку!

Тетя Лиля расплакалась, когда Гуля поставила иголку на старую пластинку. Зазвучали «Утомленные солнцем» Ежи Петербургского, которые навевали тоску и были слабым воспоминанием о мирной жизни.

— Горько! Горько! — кричала Гуля.

Иван Павлович расцеловывал тетю Лилю, и они медленно начали вальсировать под музыку. Они медленно приближаются к большой картине, написанной маслом, которая стоит в углу комнаты на мольберте. На ней изображена сама тетя Лиля в молодости.

— Замечательная картина. А это кто тебя увековечил?

— Один мой друг. Он хороший художник!

— Ты ему позировала?

— Ну, что ты! Это его фантазия. Как ты мог подумать, что я позировала?

— Я пошутил, пошутил.

Они вальсируют мимо картины, а Гуля, улыбнувшись, подходит к окну, открывает шторы и садится на подоконник.

В окна проникает солнечный свет. Гуля закрывает глаза, долго нежится в лучах солнца, когда во дворе дома тети Лили появляется Муся и Шура, которые держат за руки маленькую Дину.

— Ну, вот — это адрес тети Лили. Лили Шварц.

Девушки оглядываются, ищут подъезд. Гуля, которая сидит на подоконнике квартиры первого этажа, неожиданно видит Мусю, Шуру и маленькую Дину и чуть не сваливается с подоконника.

В худощавой фигуре в синем платье и коричневой кофте она неожиданно узнает свою среднюю сестру. Радость от того, что сестра жива-здорова, просто захлестывает Гулю, она вскакивает на подоконник и кричит танцующим: Ивану Павловичу и тете Лиле.

— Тетя Лиля! Муська приехала!

Открывает окно и кричит Растопчиной.

— Муся… (тете Лиле) Это же Муся! Муся!!!

Гуля спрыгивает с окна первого этажа и бежит во двор. Уже через минуту сестры обнимают друг друга. Рядом пищит Дина. Шура удивленно смотрит на нее.

— Мама!

Гуля видит Дину, машет на нее рукой, обращается к Шуре.

— Вас как зовут?

— Меня? Шура Петрова!

— (смотрит на Дину) А это что за малявка?

— Это Дина! Мы ее по дороге нашли!

— А где мама, Гуль? Я была на даче нашей. Мы ее не нашли.

Гуля вздыхает, трагическая новость еще неизвестна Мусе.

— Маму убили… Под Москвой.

Муся охает, пытается что-то сказать, однако в этот момент в окно во двор выглядывают тетя Лиля и Иван Павлович.

— Палыч! Это Муся! (крестится) Муся! Эх, Лизанька не дожила!

— Это хорошо, радоваться надо. Муся вернулась. (поет) «А в терем тот высокий, нет ходу никому».

Тетя Лиля подхватывает: «А в терем тот высокий, нет ходу никому!»

Иван Павлович и тетя Лиля обнимаются в квартире. Они смотрят в окно, пока Муся, Гуля, Шура и Дина заходят в дом. Иван Павлович наливает всем водки в рюмки.

— Эх, жахнем!

Тетя Лиля задевает рюмку, которая стоит на столе, она разбивается вдребезги. Иван Павлович охает.

— Я подмету, подмету! (поет) «И в терем тот высокий, нет ходу никому».

Мария входит в квартиру вместе с Диной, подходит к тете Лиле, обнимает ее. Они садятся за стол. Дине достается кусок торта. Шура хватает гитару, и вскоре, ударив по струнам, они хором начинают петь «А в терем тот высокий».

Через час девушки уже укладывали маленькую Дину в кровать. Муся укрывала одеялом девочку и гладила ее по волосам.

— Диночка, спи моя маленькая! А я дверь закрою.

Муся закрыла дверь в спальню и вскоре спела песню-колыбельную девочке, пока Гуля наливала себе из графина морс. Тетя Лиля решилась напомнить Гуле о Зое.

— Зое, Зое надо написать. Про Мусю, что она вернулась.

Однако Гуля лишь сердито пожала плечами.

— Она меня забыла… А еще сестра называется.

Шура неожиданно громко запела вслух: «Ой, цветет калина в поле у ручья». Иван Павлович испуганно вскочил и прикрыл дверь, ведущую в другую комнату.

— Тише, тише. Ребенок спит.

Шура охает, понижает голос, поет тихо: «Парня молодого полюбила я. Парня молодого на свою беду, не могу открыться, слов я не найду».

Однако песню подхватывает тетя Лиля:

— Нет, я нет, я лучше! (поет) «Ой, цветет калина, в поле у ручья. Парня молодого полюбила я! Парня молодого на свою беду, не могу открыться, слов я не найду».

Иван Павлович обнимает тетю Лилю, встает на колени, целует ей руки.

— Лилечка, душа моя. Любовь всей моей жизни!

Он целует тетю Лилю, обнимает ее, они хохочут. Шура продолжает бренчать на гитаре. Гуля заглядывает в комнату. Дина уже тихо посапывала под одеялом, когда Гуля подошла к чемодану Муси.

— Спит Дина?

— Ага…

Гуля с интересом разглядывает чемоданчик в углу. Она раскрывает его, копается в одежде, достает платье желтое, яркое, именно то, которое ей подарил Стефан Мишо.

— Твое платье?

— Мое.

— А померять можно?

— Можно.

Гуля крутится у зеркала, меряет желтое платье Муси.

— Дашь поносить?

— Нет, Гуля. Просто… Это, в общем, подарок от одного человека.

— От кого?

— Да был там на ферме немецкой, где я работала, один француз пленный.

— Француз? Красивый?

— Ах, я сейчас тебе покажу.

Муся залезает в чемодан, вытаскивает из-под подкладки чемодана фото Стефана.

— Сейчас. В сортировочном советском лагере все отобрали, пришлось вот спрятать. (протягивает фото Гуле) Смотри!

— Красивый!

Муся подходит к Гуле, заглядывает через плечо, рассматривают фото.

— Знаешь, у него такой нос был большой, смешной, и мне он всегда говорил, что у меня глаза как звезды, что он увезет меня в свою Францию.

— Францию? Ох, Мусенька!

— Ага! Во Францию!

— А расскажи про Германию! Какая она?

— Знаешь, когда я первый раз увидела Германию, меня в ней поразило все. Мощеные дорожки. Булыжник к булыжнику. Везде цветы. Фрау наряженные. И везде — флаги со свастикой. Потом завод химический. Работа с утра до ночи. Суп из брюквы. Наказание с помощью ремней. (вздыхает) А потом я все это возненавидела. Потому что остарбайтеры для них были как вещи. Рабы, и все!

— Кто? Остарбайтеры? Это кто?

— Остарбайтеры — это работники с Востока, ост — это восток по-немецки.

— Я бы наверное так долго не смогла, как ты, быть в Германии.

Муся вздыхает:

— А я свою судьбу не выбирала. А вообще знаешь, там тоже были люди. Везде есть люди. У меня в лагере была подружка. Она в своем дневнике написала, что чужих нет, все родные. Она умерла, от тифа. (всхлипывает) Гуля, Гулечка, я не могу поверить, что мамы и бабушки нет. А как Зоя? Как она? Там, в Харовске?

— Не знаю, мы с ней ссорились последнее время. Я сволочь, Муся, но я действительно из-за эгоизма Зои аборт сделала от старика.

Муся охает, зажимает рот рукой.

— Гуля… Ты…

— А Зоя считает меня предательницей, потому что я знала, что бабушка болела, и не пришла на помощь. Потому что меня тогда здесь и не было. Я в другом месте жила. У гражданского мужа.

— Как на нее все это не похоже! Я про Зою. А кто он, твой муж?

— Он директор рынка. Только я с ним больше не живу. Вот. После аборта мы расстались. (пауза) Да я еще и Митю твоего спасала, когда он к нам с Зойкой в госпиталь попал под чужой фамилией.

Муся вздрагивает, смотрит удивленно на Гулю, но новость про Митю ее крайне удивила. Митя жив? И был в Москве? Но когда? Ведь она его провожала на фронт в часть народного ополчения.

— Митя? Когда он попал к вам в госпиталь?

— Он был у Зои в госпитале и у нас дома в 42-м, весной, и Зоя из-за него тоже на меня (через паузу с трудом) обиделась. Он скрывался у нас! Его НКВД искало! Вот!

— Митя, ох! Ты мне расскажи, что с ним, как он?

Гуля замолкает, потом встает на табуретку, залезает на шкаф. Достает бумажную пластинку с записью «Гуля + Митя. 1941».

— Вот смотри, это Митино. Он это в вещмешке с фронта привез. Хранил. Я с ней ходила в НКВД, меня вызывали, и я сказала, что я его невеста. Не ты, а я. Понимаешь? В общем, пластинку, на которой я имя исправляла, мне вернули, а Зоя загремела из-за подделки его документов в Харовск. Он теперь не Митя Андреев, а Павел Левченко.

Наташа ошеломлено рассматривает бумажную пластинку, на которой было написано «Гуля +Митя, 1941». Однако имя ее переправлено, вместо Муся написано Гуля.

— А почему здесь: Митя + Гуля?

— Ну, переписала. Это целая история. Нас вызывали в НКВД, и я туда ходила. Чтобы спасти его.

— Спасти?

— В общем, Митя был в плену. Бежал, был контужен, попал к Зое в госпиталь.

— В плену? Когда?

— Весной сорок второго, когда ему грозил арест, потому что всех, кто был в плену в окружении, арестовывали.

— За то, что в плен попал?

— Положение было такое: фашистов только из-под Москвы выкинули. Он жил три дня здесь, потом ушел на фронт, под другим именем. Павел Левченко.

Муся смотрит на Гулю неотрывно.

— Так его зовут Павел Левченко?

— Ему Зоя документы умершего бойца отдала.

Муся пытается осмыслить новость про Митю Андреева, который стал Павлом Левченко.

Неожиданно от их голосов просыпается Дина, она садится в кровати и начинает плакать. Муся пытается ее успокоить, берет на руки.

Известие о Мите и перемене его имени ее поражает. Гуля с интересом рассматривает девочку. Она удивительно похожа на Мусю.

— А ты эту крошку где взяла? В капусте нашла? Или француз помог?

— Не говори глупости. Я и Шура Петрова, моя подруга по сортировочному лагерю, тоже остовка, нашли ее в сожженной белорусской деревне. Дину надо срочно прописывать! Завтра пойду документы оформлять. Мне ее надо удочерить. Потому что я ей мама! Приемная мама!

Гуля надевает Мусино желтое платье. Муся опять укрывает девочку одеялом, а потом, махнув на Гулю в желтом платье рукой, выходит к Лиле Ильиничне и Ивану Павловичу.

Шура залезает в свой рюкзак, складывает свои вещи, затем протягивает руку тете Лиле.

— Ладно, давайте прощаться! Адрес Муся знает. Пишете письма. А лучше приезжайте в Ленинград. Буду рада!

— Приедем!

Шура подхватывает рюкзак, заглядывает в другую комнату.

Муся вздыхает, делает знак Шуре: «Молчи!»

— Прощайте, Дина и Муся! (Гуле) Рада знакомству с семьей!

Под утро тетя Лиля вспомнила, что Муся попросила ее разбудить пораньше. Дину нужно было зарегистрировать по месту жительства приемной мамы и определить в детский сад. Муся быстро проснулась, почистила зубы порошком. Тетя Лиля проснулась вслед за ней, пыталась согреть чаю. Иван Павлович еще спал на диване, когда Муся, позавтракав, вышла из квартиры Лили Шварц.

Уже через час она была в паспортном городском столе. Служащая Крынкина с утра была растревожена новыми инструкциями из НКВД, внимательно посмотрев на справку, выданную Мусе в сортировочном лагере под Берлином, она увидела пометку: «Была на оккупированной территории». Прочитав эту запись, Крынкина злобно посмотрела на девушку.

— Вот вам справка о регистрации! Вам нужно отмечаться три раза в месяц в НКВД.

— Раз в три месяца приходить сюда надо?

— Сюда? Вы что? Решили в Москве остаться? (хмыкает) Нет, милая, гражданам вашей категории приказано селиться не ближе 101 километра от Москвы.

— А ребенок? У меня еще есть ребенок?

— А детьми у нас занимаются инспектор Мыскина. В этом же кабинете по понедельникам.

Крынкина показывает Мусе на дверь, ставит журнал на место. Муся кладет справку в карман кофты, подхватывает Дину на руки и выходит, хлопнув дверью.

Уже через два часа Гуля, которая успела вернуться домой после первой смены в госпитале, обсуждала странное поведение Муси с тетей Лилей.

— Опять посуду моет. Моет, как бобер!

Муся продолжала мыть вилки, ложки и тарелки так ожесточенно, как будто пыталась смыть с них всю бывшую пыль. Тетя Лиля вздохнула и подошла к ней поближе.

— Осенью в театральный будет добор! Я узнавала, а потом ты можешь пойти в музкомедию. На полставки. На пианино подыгрывать можно. Там платят неплохо.

Однако Муся будто не слушает тетю Лилю, она берет тряпку в руку и начинает тереть стол, потом протирает пыль на шкафу.

Делает все методично, почти машинально.

— Тетя Лиля, какой театральный?! Меня из Москвы надо уезжать. За 101 километр. Вместе с Диной. Я человек второго сорта.

Муся подходит к окну, протирает подоконник, смотрит за стекло, видит во дворе фигуру военного. Военный очень похож издалека на Митю, однако приглядевшись, Муся понимает, что это майор. Человек в военной форме, наверное, домой приехал с фронта.

Гуля подходит к Мусе, заглядывает через ее плечо в окно, видит военного и неожиданно узнает Уткина.

— Это же Уткин! Коля Уткин!

Гуля выбегает из комнаты, а Уткин достает из кармана листок с адресом, который ему дали в адресном столе, и спрашивает прохожих во дворе.

— Вы не подскажете? Лилия Ильинична Шварц? Из этого дома (кивает) не переезжала?

— Да нет! Вроде здесь! Вчера видела.

Женщина пытается еще что-то сказать, однако Гуля неожиданно прыгает на шею к Уткину.

— Уткин! Коля! Родной! Вернулся!

Уткин подхватывает Гулю на руки, кружит ее, девушка хохочет.

Николай ставит девушку на асфальт, щелкает ее по носу.

— Ох, курносая! Дождалась! Милая!

Женщина, которая разговаривала с Уткиным, хмыкает, смотрит на целующихся.

— Везет же некоторым!

Уткин смотрит на женщину, хватает Гулю за руку и тащит со двора. Тетя Лиля и Иван Павлович, которые также подошли к окну, видят Гулю и Уткина в воротах.

— Куда это нашу Гулю вон тот офицер потащил?

— Ой, не арестовали ли ее?

— Ну, судя по объятиям, нет!

Тетя Лиля жмет плечами, Иван Павлович хохочет, Муся неожиданно улыбается, ей приятно, что Гуля встретила своего возлюбленного.

Но кто такой Уткин, Гуля расскажет Мусе только вечером, вернувшись домой. И про то, как он ее принимал в комсомол, и как она газету рисовала, и как отрекалась от отца, и как Гуля из-за всей этой истории поссорилась с Зоей.

Вскоре Уткин предложил Гуле переехать с вещами к нему в квартиру, Гуля приехала собрать чемодан и попрощаться с родными. Собиралась она целый день. А Муся тем временем, после ночного разговора с Гулей, чуть не проспала свой повторный визит к Мыскиной в паспортный стол. Ей нужно было обязательно взять с собой Дину, поэтому она сделала завтрак для девочки и только потом ее разбудила.

— Диночка, вставай, моя маленькая.

Муся накормила Дину завтраком, оделась сама, одела и вывела ее во двор. Уже через час они с Диной были в паспортном столе. Мыскина была на месте, она открыла журнал и стала заполнять анкету, задавая вопросы.

— Отец кто девочки? Немец?

Муся бледнеет, вопрос Мыскиной звучит оскорбительно. Она берет Дину за руку и отвечает сухо и жестко.

— Француз. Стефан Мишо. Французский пленный. Я с ним работала в Третьем рейхе.

— Так и запишем. Француз. (заносит в анкету) Так вот, моя дорогая, детей воспитывать может не каждый! (строго) А уж тем более лица, подвергшиеся пропаганде фашизма, не имеют права воспитывать! (кивает на Дину) Девочку мы забираем в детское учреждение.

— Какое учреждение? Я хочу, чтобы Дина жила в семье!

— Да кто ж вам ее удочерить позволит? Кого вы нам тут воспитаете?

Мыскина решительно берет за руку Дину, та пищит от страха. Дина оттаскивает девочку в сторону.

— Послушайте, у вас вообще сердце есть? Вы понимаете, что ребенок только что заговорил? Ее родителей сожгли в деревне. Вы ее в детдом хотите?

— В советский детдом. (набирая телефон) Витя, зайди!

— Я не позволю. Это мой ребенок.

Эти слова слышит вошедший лейтенант милиции. Он решительно берет Дину за руку, забирая ее у Муси.

— Забирай девочку!

— Здравия желаю! (Дине) Пойдем!

Лейтенант козыряет, берет Дину за руку, ведет ее к выходу. Муся бросается к лейтенанту, пытается отобрать.

— Я не отдам, да что вы творите! Да что вы делаете!

Увидев драку, Мыскина решает вмешаться. Она решительно подходит к Мусе и силой пытается отцепить ее пальцы от руки девочки.

— Виктор! Забирай ребенка!

— Гражданочка, гражданочка! Балаган не устраивайте! Ну-ка! Отойдите быстро от ребенка!

Дина начинает громко реветь.

— Мама! Мамочка!

— Да что мы вам сделали?!

— Виктор, забирай ребенка!

— Пусти, слышишь! Пусти!

— Мама! Мама!

Мыскина берет в руку линейку и ударяет Мусю по плечу.

— Что вы тут устраиваете? Витя, забирай ребенка!

— А я что делаю? Тут концерт какой-то!

Дина рыдает. Муся садится на карточки, гладит ее по голове, пытается успокоить девочку.

— Мамочка!

— Дина! Послушай! Смотри! Я обещаю, что скоро за тобой вернусь.

— Мама!

— Что? Что?

Но милиционер уже берет Дину за руку и, не обращая внимания на слезы Муси, выводит ее из кабинета Мыскиной.

— Куда ты вернешься? Таким, как ты, здесь вообще не место! И смотри, милая! Не уедешь из Москвы, пеняй на себя.

— А вот это мы еще посмотрим!

Муся выходит из кабинета, хлопнув дверью. Мыскина аж крякает от злости.

— Дрянь!

Мыскина подходит к подоконнику, снимает стеклянную пробку с графина, наливает себе стакан воды и выпивает залпом. Смотрит через решетчатое окно во двор паспортного стола, видит Мусю в синем платье и кофте, которая быстро перебегает на другую сторону улицы.

Муся движется быстрым шагом. Уже через час она подходит к Крымскому мосту, именно к тому, на котором она когда-то прощалась с Митей. Воспоминания захлестнули ее. Мусе неожиданно захотелось плакать, она задумалась, глядя на Москву-реку. Неожиданно мужской голос вывел ее из равновесия.

— Мария, Вы!

Муся вздрогнула, обернулась, увидев на лестнице Трофима Трепалина, Митиного друга. Вскрикнула, схватившись за перила, ей казалось, что она вот-вот упадет.

— Трофим, господи! Вы?

— Живая, господи! А мне Зоя писала, что вы пропали без вести, и я так рад, что вы живы!

Трофим решительно обнимает девушку, прижимает ее к себе, они сбегают по лестнице вниз, идут в сторону парка Горького. По дороге Муся рассказывает Митиному другу о себе.

— В общем Дину у меня решили отобрать, московскую прописку мне теперь тоже не дают. У меня такое ощущение, что я приехала в чужую страну. Трофим, я слышала, вы мою маму похоронили? Где-то под Москвой? Мне бы очень хотелось съездить туда. Если возможно.

— Да! Это под Можайском, в Крестах. Это было в 42-м, страшно вспомнить. Слава богу, что Митька жив! Я ведь все время думал, что он из-за меня погиб тогда. Мы с ним из народного ополчения.

— Жив, только зовут его теперь Павел Левченко.

— Как? Левченко?

— Это длинная история. Но мне Гуля рассказывала, что он на фронт пошел с другими документами.

— Понятно теперь, почему его энкавэдэшники приходили искать. На наш с ним почтовый адрес пришло письмо из нашей части: пропал без вести. Мама моя мне все рассказала. Но вдруг неожиданно визит! Просили, как объявится, чтобы сообщили срочно. И что? Может попытаться как-то аккуратно узнать, где он?

— Нет, не надо. Мы можем ему навредить.

Муся машинально лезет в сумку, чтобы достать платок. У нее наворачиваются слезы на глаза. Однако залезая в сумку, Муся обнаруживает в сумке документы, это военный билет солдата, которого они с Шурой похоронили по дороге в Москву.

— Господи, документы. Трофим, я совсем забыла про документы. У меня документы погибшего солдата. Наверное, нужно разыскать его родных. Вы поможете?

— Конечно, конечно. Вы можете мной располагать.

— Спасибо!

— Ой, подождите!

Они идут мимо тетки с цветами, которая торгует букетами.

Неожиданно на Мусю нахлынули воспоминания, и букет, подаренный ей Митей перед самым отъездом на фронт, вспомнился сразу. Трофим неожиданно покупает Мусе букет цветов.

— Это вам, Муся!

Муся не может удержаться от слез, воспоминания душат ее. Перед ее глазами — лицо Мити.

— Трофим, спасибо. (документы протягивает Трофиму) Вот военный билет на имя Мыльникова Леонида Федорович. И справка: Москва, улица Первомайская, 7, кв. 20.

Уже через два часа они находят адрес солдата. Дверь квартиры открывает пожилая женщина с седыми волосами. Это Анна Павловна, мама убитого Мыльникова. Она делает приглашающий жест рукой.

В комнате, где она живет, накрыт стол. Анна Павловна выпивает вместе со своей соседкой Тамарой.

— Ну, чего сидишь, убирай со стола и накрывай для них. Рюмки у тебя есть?

— Да, есть.

Тамара уходит в соседнюю комнату за рюмками, Трофим и Муся проходят внутрь. Им было крайне неудобно перед мамой убитого солдата. Муся протягивает ей военный билет, собираясь уйти.

— Вот. Держите военный билет вашего сына. Мы его нашли и похоронили.

Мыльникова вздрагивает, охает, смотрит невидящим взором на Мусю и Трофима.

— Вы знаете, нам наверное надо идти!

Анна скептически, передразнивая:

— Нам наверное надо идти! Москвичка! По выговору слышно, что москвичка! Садитесь за стол.

Они садятся за стол, Тамара приносит рюмки, графин, разливает водку, садится с ними, выпивает. Муся жалуется.

— Была москвичка. Только теперь за сто первый километр поеду!

— Ничего страшного, на сто первом километре тоже живут. Уж поверь мне. Я там жила.

Они дружно выпивают водку, встают из-за стола, оставляя Анну Павловну за столом выпивать с Тамарой.

— Подождите! Тамара, у девочки сложности! С пропиской. Твой майор никак не может помочь?

Тамара пожимает плечами.

— Может или не поможет, только я ничего не обещаю. Так, давай садись. Надо помянуть по-человечески. Сына твоего. Наливай!

— Ты уж, пожалуйста, попроси. Девочка вот документы нашла моего сына!

Анна Павловна, которая растила сына без мужа, очень переживала по поводу сообщения: «пропал без вести». Кто-то называл ее сына перебежчиком, кто-то говорил о том, что настоящие солдаты не сдаются, а лучше застрелиться. Тамара махнула на Мусю и Трофима рукой.

— Ох, Анну Павловну нашу заклевали в школе. В педагогическом коллективе. Где говорит, сын? Как так без вести пропал?

Анна Павловна пытается встать.

— Тамара! Смотри! Огурчики, помидорчики. Сын их очень любил.

Она неожиданно начинает плакать навзрыд, Тамара открывает дверь, показывая знаками Мусе и Трофиму, чтобы они уходили. Муся извиняется перед Тамарой.

— Простите нас, Тамара. Я могу вас найти?

— Ничего не обещаю, в 45-ю школу завтра приходите к девяти часам и документы свои приносите, поговорю с моим майором, обещаю!

— Спасибо!

Они разворачиваются и уходят из квартиры, аккуратно прикрывая дверь, а вот Анна рыдает. Тамара дает ей стакан с водкой, гладит по плечу, приговаривая.

— Ты поплачь! Поплачь.

Тамара садится рядом, наливает водку в рюмку и выпивает. Обнимает Анну Павловну и неожиданно для себя тоже начинает плакать.

Тамара носила сведения в отдел НКВД ежемесячно, отчитываясь о настроениях учителей в школе, докладывая об их благонадежности. Там же в НКВД они и познакомилась с майором Ветровым. Майор Ветров был женат, у него была жена и двое детей, которых он никак не мог оставить из-за своей службы, однако симпатичная и одинокая Тамара со своей личной жилплощадью в виде комнаты в коммунальной квартире ему сразу приглянулась. Он приезжал к ней по выходным, долго пил чай, а потом занимался с Тамарой любовью на скрипучей кровати с пружинами.

Мусе, которая на другой день пришла к Тамаре в приемную школы 45, любовница майора Ветрова выдала записку, где просила помочь бывшей узнице Третьего рейха, в ней были слова: «Мирон Владимирович! Помогите этой девушке. Она нашла сына Анны Павловны Мыльниковой, привезла в Москву его военный билет. Девушке, которую зовут Мария Растопчина, нужно помочь с московской пропиской. Целую, ваша Тамара».

Майор Ветров по понедельникам всегда был в своем районном НКВД, там его и застала Мария Растопчина.

— С кем имею честь говорить?

Муся протягивает записку майору Ветрову.

— Я Мария Растопчина. (пауза) Ваша знакомая Тамара просила помочь.

— Подождите в коридоре.

Она вышла в коридор, через минуту вышел и он сам, закрыл кабинет, и через минуту они зашли в кабинет к Мыскиной.

Увидев старшего по званию, Мыскина встала у своего стола, Ветров ее строго отчитал.

— Как же вы могли, товарищ Мыскина, так халатно отнестись к данной ситуации? Вы для чего отбирали ребенка у гражданки Растопчиной?

— Гражданка Растопчина путалась в показаниях. Она говорила, что у нее ребенок (поправляется), что она нашла ее в белорусской деревне. Товарищ майор, я считаю, что девочке гораздо лучше будет в детском доме.

— А вы там были?

— Я действовала по циркуляру двадцать четыре.

Ветров жестко прерывает словоохотливую Мыскину:

— Сотрудник органов в голове должен иметь мозги, а не циркуляр. И сердце! Немедленно оформите документы на ребенка. Даю вам десять минут. И пригласите Растопчину в этот кабинет.

Мыскина хватает папку со стола с анкетой на Марию Растопчину.

— Простите! Но вы, товарищ Ветров, сначала ознакомьтесь с анкетой гражданки Растопчиной, а потом мне замечания делайте.

Ветров рассматривает анкету Муси.

— Товарищ Мыскина, выйдите из кабинета! И пригласите гражданку Растопчину.

Мыскина вышла, хлопнув дверью, через пять минут зашла Муся. Майор внимательно посмотрел на девушку. Тонкие руки, тонкие запястья, вид Муси его впечатлил.

— Так все-таки, это ваш ребенок? Или не ваш? Я говорю про Дину Стефановну Растопчину. Читаю (смотрит в анкету): отец Стефан Мишо, француз, год рождения 1903-й, место рождения: Париж, Франция. Так вы ее в белорусской или немецкой деревне нашли?

— Я нашла ее в белорусской деревне, но не хочу, чтобы в ее анкете был прочерк в графе папа и мама. У нее никого нет. И она называет именно меня своей матерью. Помогите мне, товарищ майор, забрать ее из детдома и остаться в Москве. Я родилась в столице и хотела бы остаться в ней. А Дину хочу удочерить.

— Трудно будет помочь, анкета у вас из рук вон плохая. Но что-нибудь попробую сделать. Кстати, папу советую поменять на советского гражданина. Тамару благодарите, и зайдите через неделю!

Их диалог прерывает Мыскина.

— Держите направление и поспешите. Детский дом закроют через час.

Муся замолчала, долго смотрела на направление, на номер детского дома. Потом кивнула Ветрову и вышла из кабинета.

Уже через полчаса она встретилась с Трофимом. Девушка назначила ему свидание у Крымского моста, там же, где они случайно встретились вчера. Мусе было страшно одной идти в детский дом, и она упросила Трофима ее проводить.

— Молодец Тамара! Пообещал ее майор Ветров мне с пропиской помочь. (показывает бумагу) А вот направление в детский дом! Я смогу Дину забрать.

Трофим неожиданно остановился. Муся не сразу это заметила. Оглянувшись, она увидела Трепалина, который сел на лавочку.

Муся подошла поближе, села с ним рядом и решила задать вопрос про себя и Дину. Однако увидела, что Трофим закрыл глаза.

— Трофим! Что с вами? С вами что-то случилось?

— Муся! Я вас давно хотел спросить. Вы могли бы за меня выйти замуж? Вот вам и прописка. Да и у Дины будет отец.

Муся смотрит на Трофима внимательно, затем встает с лавочки, отрицательно машет головой.

— Трофим. Я хочу дождаться своего жениха и вашего друга Митю Андреева. Вот. Я ему обещала. За ваше стремление удочерить Дину говорю вам спасибо. У девочки должны быть и мать, и отец.

Трофим вздыхает, догоняет Мусю. Он берет ее за руку, целует запястье, снимая свою кепку, и вскоре они оказываются у детского дома, куда привезли Дину.

Детский дом действительно был закрыт для посещений, однако воспитательница решила перед обедом вывести младшую группу погулять. Группа бритоголовых детей в белых панамках гуляла во дворе. Воспитательница выстроила их в две шеренги, и вскоре они чинно проследовали мимо Муси и Трофима.

— Ой, Трофим! Смотри, дети! Здравствуйте.

Воспитательница быстро поздоровалась с Мусей. А она отважилась спросить:

— Скажите, пожалуйста, к вам девочку вчера должны были привезти. Зовут Дина. (протягивает направление)

— Какую? Сколько лет?

— Четыре года.

— Как вы сказали ее зовут?

— Дина ее зовут!

Воспитательница внимательно смотрит в направление, потом на Мусю.

— Маму ее, меня то есть, зовут Растопчина Мария Васильевна. Дину посмотрите, пожалуйста!

— Возможно была такая девочка. Давайте, посмотрим. (воспитанникам детского дома) А вы, дети, давайте, на прогулку.

К воспитательнице подходит старшая медсестра детдома, Марина Николаевна.

— Дина Растопчина. Возможно была такая девочка! Давайте, посмотрим.

Марина Николаевна выстраивает их в одну линию, считая по головам. Дети говорят между собой.

— Ой, я сегодня кашу не съел, а ты? Смотри, тетя.

— А я съел, и кисель выпил. Ой, дядя и тетя рядом, красивые.

— Мне игрушку вон ту хочется. Зайца с ушками.

В песочнице кто-то забыл зайца. Неожиданно от шеренги отделился мальчик Антон с красными оттопыренными ушами.

Он подошел к Трофиму и Мусе и громко сказал.

— Вашу Дину вчера привезли. Она Тоню укусила.

Неожиданно вмешивается Марина Николаевна.

— А! Я ее вспомнила.

— Приведите, пожалуйста.

Пока воспитательница ушла в дом за Диной, дети решили окружить Мусю и Трофима. Красивую девушку в синем платье и кофте и строгого парня в роговых очках.

— А вы моя мама? А где моя мама? А вы мой папа?!

Марина Николаева с трудом пыталась оттащить детей, которые цеплялись за кофту Муси.

— Это не мама и не папа. Держите ваше направление. Ребятки, пойдемте со мной.

Медсестра увела всю колонну в сад, Муся и Трофим сели на лавочку рядом с детским домом, однако воспитательница уже привела Дину. Девочка сразу увидела Мусю.

— Мама!

Муся бросилась к Дине, стала ее обнимать и целовать, девочка прижалась к ее груди.

— Дина! Ну, посмотри на маму.

Дина еще раз взглянула на Мусю, она взяла ее за одну руку, Трофима за другую руку, и вскоре они уже мирно шагали по дорожке в сторону от детского дома. Муся была счастлива, это же замечательно, что у Дины теперь есть мама. По дороге домой Трофим купил девчонкам мороженое и подарил надувные шарики Дине.

А на платформу Белорусского вокзала прибыл военный эшелон, на котором Митя Андреев наконец-то добрался до Москвы. Расставшись с Николаевым, он решился во что бы то ни стало найти Мусю. Но удалось ли Растопчиной добраться до СССР? В ее карточке стояла надпись: выбыла в Советский Союз. Митя вспомнил свой последний разговор с сестрой Зоей. Ее рассказ о том, что его девушка Мария Растопчина пропала без вести, ушла за продуктами с мамой Верой Сергеевной Растопчиной и пропала в 1941-м, его тогда впечатлил. Он нашел следы Муси в доме немецкого антрополога Кернера под Берлином, сохранил ее рабочую карточку и все еще верил, что она жива-здорова и непременно вернется домой.

Возвращение на родину многих репатриантов из Германии было драматичным. Относились к ним негативно, пометка в анкете «был на оккупированной территории» закрывала двери во многие места, их не брали на работу, не принимали учиться в институты, многих в СССР ждал ГУЛАГ. Часть репатриантов предпочли уехать в США или Канаду, а также во Францию и Бельгию восстанавливать Европу. Этой вербовкой активно занимались сортировочные лагеря, особенно в американской оккупационной зоне. Однако Мария Растопчина предпочла другую судьбу. Митина вера в то, что Муся любит родину так же беззаветно, как и он сам, убеждала его в том, что он все-таки встретится с ней в Москве.

Пройдя через арку ворот вокзала, Митя вышел на Белорусскую площадь и увидел знакомую столицу. По улицам ездили пузатые ЗИЛы, ходили пешеходы. Митя вдохнул московский воздух и решил, что пора спешить домой. Уже через час он поднимался по лестнице на второй этаж и, постучавшись в собственную квартиру, понял, что отвык от московских подъездов. Но открыла ему мать Трофима. Она заметно осунулась и постарела.

— Боже мой! Митя! Входи, входи!

— Здравствуйте!

— Живой! Красивый!

— Спасибо! А где Трофим?

— Вернулся! Здоровый, все в порядке.

— А ключики от моей комнаты у вас?

— Конечно.

— Можно?

— Конечно, держи.

— Спасибо!

— Что я стою? Давай переодевайся. Я тебя картошкой накормлю.

— Хорошо.

Митя взял из рук Трепалиной ключи и открыл свою комнату.

Она была темная, вся в паутине, окна занавешены. Митя подошел к окну, сдернул занавески. Свет хлынул в комнату, осветив все пространство. На столе стоял макет электростанции. Он был весь в пыли, солнечные лучи падали косыми пятнами на стеклянные поверхности. Митя подошел и провел пальцем по пластику. Палец оказался черным, в комнате было пыльно и пахло чем-то затхлым. Митя взял в руки зеркальце и стал пускать солнечный зайчик на стеклянную поверхность. Солнце отражалось в стекле электростанции и мешало Мите осознать, что же на самом деле произошло с его любимым макетом. Гидроэлектростанция потрескалась, покосилась, где-то лопнули стекла. Митя долго смотрел на свой макет. Воспоминания нахлынули на него волной. Он вспоминал Мусю, ее губы, как он кружил ее на своих руках и как целовал. Все закончилось тем, что Митя решился пойти в местную пивную, выпить пива. Настроение было паршивое и хотелось как-то успокоиться. Закрыв свою комнату в коммуналке, он пошел в ближайшую забегаловку и решился выпить «ерша»: водку с пивом. Продавщица в белом чепчике выдавала кружки с пивом и пеной.

— Следующий, следующий! Гражданин. Поживее, я сегодня целый день на ногах.

— Милая, мне две кружечки светлого. Жигулевского!

— 20 рублей! Рыбу будешь?

— Да, три воблы. Вот держи, без сдачи.

— Следующий.

— Пять кружек! Принеси туда вон.

— Прасковья, а Прасковья, отнеси на тот стол.

— Пять кружек, с вас еще десять копеек.

— Вот держи, чего есть.

— Куда нести пиво, мужик?

— Пойдем, красавица. Покажу.

Митя взял себе пива и сел к столу. К нему подъехал инвалид Володя на деревянных подставках с колесиками. Володя был местным пьянчужкой, собирал милостыню и был крайне расстроен теми обстоятельствами, что ему мало наливают.

Мите стало его жаль, он взял пустую кружку и налил Володе пиво.

— Как звать тебя, солдатик?

Митя хотел ответить, однако к нему на колени прыгнула местная проститутка. Ее звали Дуся.

— Ой, красивый! Как звать-то тебя?

— Павел!

— А я Дуся. А это (машет на инвалида рукой) Володя. Инвалид и алкоголик. Угости меня пивком! Ах!

К Мите подошла официантка Прасковья, забрала пустую кружку.

— Девушка, девушка! Можно кружечку пива еще?

— На кассе оплати! И я принесу, мне не жалко.

— Эй, Дуся! Тащи воблу.

Постоялец за столом хлопает Прасковью-официантку по упругому бедру.

— А ну, руки убери! По рукам получишь. Живо!

— Сама начнешь просить обнять тебя! А у меня не заржавеет.

— Девушка, уберите тут на столе! У нас грязно!

Прасковья вытирает стол, в тот момент, когда продавщица решается налить пива Володе.

— Иду, иду. Вас вон сколько, а я одна.

— А «ершику»?

Продавщица кивает и добавляет водки из бутылки в пивную кружку.

— Это дело!

— Как говорится, водка без пива — деньги на ветер! (Мите) Паша, ну что ты пригорюнился?

— Да вот не знаю! Идти к невесте или нет?

— А знаешь, что я тебе скажу? Не ходи! Я когда домой вернулся, моя тоже такие же честные глаза выкатывала. Мол, очень любит! А потом один случай! Другой случай! А посреди этого полная картина преступления. Где я вот с такими рогами! (показывает руками на своей голове рога) Послушай меня. Накажи ее лучше презрением.

Митя пытается пить пиво, однако проститутка Дуся, которая сидит у него на коленях, пытается поцеловать его прямо в губы. Митя отталкивает ее, у девицы слюнявые губы, она пьяная и неопрятная.

— Красивый, ой красивый! Чего ты философствуешь? На твой век баб хватит! Посмотри, сколько баб, любую выбирай! А? (хохочет, теребит волосы) Меня выбирай! Ну чего ты?

— Уйди, пьянь! Человеку и так плохо!

— Кто пьянь? Иди сюда. Иди к нам и давай споем!

Девица опять лезет целоваться, Митя решительно отталкивает ее и идет за очередной порцией пива. Перед ним высокий солдат и тоже в форме, но с палочкой. Он долго считает деньги, пытаясь купить себе кружку «ерша».

— Гражданин, не задерживайте очередь. Сколько вам?

— Одно пиво и сто грамм водки.

— Рубль гони!

Продавщица берет у Мити деньги и обращается к следующему мужчине, Митя отходит опять к своему столу.

— Эй, Прасковья! Давай! Три пива.

К Мите подходит гармонист, он надевает ремень от аккордеона на плечо, начинает петь частушки:

Меня милый не целует,

Говорит губастая.

Как еж я его целую,

Филина глазастого!

Митя видит, как проститутка Дуся целуется со следующим клиентом. Мите противно смотреть на нее, он быстро выпивает свое пиво, вскакивает и бежит из пивной. Он просто должен, просто обязан найти квартиру Лили Ильиничны Шварц. Наверняка Зоя и Гуля знают, где его Муся.

А в это время Трофим Трепалин и Муся Растопчина подходили вместе с Диной к дому тети Лили.

— Дина! Иди, побегай! (проникновенно) Трофим, вы настоящий друг!

Дина выпустила из рук летающие шарики и стала бегать за ними по закрытому колодцу двора двухэтажного дома.

— Шарики! Шарики! Летают, вот-вот… И я летаю, мамочка!

— Да нет. Я, я плохой друг! Я люблю вас, я очень люблю вас, давно вас люблю. С момента, как увидел вас. Я даже сам не знал, что такое бывает.

Трофим обнимает Мусю, пытаясь ее поцеловать.

— Трофим, не надо!

— Да нет, вы не поняли. Вы ждете Митю? Я тоже его жду, я ни на что не претендую, я просто хочу, чтобы вы знали, что бы ни случилось, вы всегда можете на меня положиться. Я всегда буду рядом, и вы можете на меня просто формально положиться!

— Спасибо вам! Но я не могу так.

Дина бежит дальше за шариком. Трофим и Муся обнимаются. Неожиданно в воротах появляется Митя Андреев.

Он делает шаг во двор и неожиданно видит издалека, как целуются двое: Трофим и Муся. Мусю он узнает сразу. Она жива, она вернулась, однако она вовсе не с ним. Митя Андреев не сразу узнает своего друга Трофима Трепалина, который обнимает Мусю. Митя делает шаг к воротам, выходит на улицу и понимает, что он вовсе не хочет идти вперед, оглядывается, видит, как Муся и Трофим уходят внутрь дома, подхватив маленькую Дину за руки. Митя срывается с места и бежит к трамваю, он быстро вскакивает на ходу в трамвай, тот тренькает и трогается с места, еще секунда — и Митя уезжает из двора тети Лили навсегда. А в это время счастливая Муся входит в квартиру Лили Шварц. Однако застает Гулю, которая собирает свои вещи в чемодан. Она почти собралась.

Рядом с Гулей стоит тетя Лиля, которая задает вопросы.

— Так что же ты, у Уткина жить будешь? Свадьба значит? А как же мы? Мы хотим гулять на свадьбе!

— Завтра распишемся. Ну, тетя Лиля, Уткин у меня такой! Хочет без свидетелей.

— Без свидетелей только преступления бывают, правда? (Ивану Павловичу) Палыч!

— Ну, будет тебе? Будет тебе, Лилечка! Гуленька, а ты будешь счастлива! И нас не забывай!

Муся усадила Дину есть, Трофиму налила чаю из чайника в стакан с подстаканником. И вскоре сама решила сесть с тетей Лилей за стол. Гуля спешила, укладывая в чемодан свои вещи.

— Гуля, возьми мое платье!

Муся решила подарить ей на свадьбу желтое платье, подаренное Стефаном.

— Муся, спасибо!

Дина садится на крутящийся стул рядом с фортепиано, открывает крышку, начинает играть первые аккорды.

— Дина! Дина, не трогай инструмент! Пойдем, порисуем.

Муся берет за руку Дину и уводит в другую комнату, тетя Лиля подходит к Гуле и отбирает у нее желтое платье, качая головой.

— В чужом платье замуж не выходят, это к несчастью!

— Я в это не верю!

Неожиданно в дверь позвонили. Три звонка было именно к Лиле Шварц.

— Три звонка, и кого это к нам нелегкая принесла?!

— Да сиди, Лилечка! Я сам открою.

Иван Павлович вышел в коридор и вскоре открыл управдому. Он был седовласый и вальяжный. Управдом косо посмотрел на гулю, которая собирает чемодан, на Мусю, которая сидела в углу с Диной, на Трофима, пьющего чай с сушками.

— Лилия Ильинична! На вас поступил сигнал! Сколько человек прописано на данной территории?

Тетя Лиля кивает на Мусю.

— Это моя родственница. Она только что приехала. Не успела оформиться.

— Срок вам неделя, чтобы все формальности урегулировать. Если нет, то не обессудьте! Дамочку эту (кивает на Мусю) будем выселять.

Иван Павлович обнимает управдома за плечо.

— Пройдемте, я вас провожу! Провожу!

Иван Павлович уводит в коридор управдома, который просто шипит от возмущения, а тетя Лиля пытается сгладить неловкий момент, успокаивает Мусю.

— Ничего, Муся! Не имеют права.

— За что?

— Муся! Мусенька!

— Какие у нас города за сто первым километром?

— Какой сто первый километр?! Палыч, молчи! Я тебя никуда не пущу! А тем более Диночку! Заюшка моя! Ягодка моя! За сто первый километр, надумали! Звери!

Муся встает, подходит к пианино, играет гамму. Смотрит внимательно на тетю Лилю.

— Они меня все равно выселят или даже посадят. Может мне к Зое поехать, а?

Тетя Лиля складывает руки в мольбе, обращается к Гуле.

— Гуля! Может ты поговоришь со своим Уткиным?

— Да вы что? Ну нет, он у меня принципиальный. Я не могу!

— Да что же это такое! На свадьбу не приглашает, помочь не может, что это за человек, зачем вам вообще он такой нужен?

Иван Павлович вмешивается в их разговор.

— Девочки! Я что вспомнил, у меня на киностудии «Союздетфильм» старинный приятель работает. Завхозом.

Лиля взмахивает руками.

— У него завхозом друг на студии работает, а он молчит! Я тебя, Палыч, убью когда-нибудь.

— Ну, Лиля, ну ей же не работа нужна, а прописка!

— (Мусе) Будешь актрисой Союздетфильма. И машину тебе дадут, с шофером, и зарплату, ты не понимаешь, у нас народ любит артистов, ну просто до умопомрачения

— Лилечка! Он ведь только завхоз!

— Завхоз на студии все равно, что главнокомандующий в Кремле. (отбирает желтое платье у Гули окончательно) Вот в этом платье не поедешь, поняла?

Муся неожиданно перебивает тетю Лилю.

— Я его Гуле подарила. На свадьбу!

— Гуля, тебя Уткин и без платья возьмет. А нам это для съемок пригодится.

Тетя Лиля накидывает на себя желтое платье Муси, подходит к зеркалу, любуется собой.

— Ох, Франция! Франция!

Уже на другой день напудренные и с накрашенными губами тетя Лиля и Муся в желтом французском платье оказались во дворе Союздетфильма. Муся ужасно волновалась, Иван Павлович договорился, чтобы ей устроили прослушивание, Муся весь вечер репетировала свою любимую серенаду Шуберта на немецком языке и уснула лишь под утро.

— Ты только не бойся, ничего не бойся, Муся!

— Тетя Лиля, ну что вы придумали?!

— О, кино! Мечта детства! (Мусе) Выглядишь замечательно.

Тетя Лиля и Муся заходят внутрь студии и вскоре встречают завхоза.

— Так, девочки, давайте за мной! Пожалуйста, проходите! (командует рабочими) Убирай, убирай декорацию! Через полчаса приеду, чтобы все убрано было? Проходим! (тетя Лиле и Мусе) Проходим-проходим.

Завхоз вел их по старинным коридорам студии, пока не дошел до нервного, худощавого человека. Это Борис Эферман, кинорежиссер. Он с интересом смотрит на Мусю и на тетю Лилю.

Лилия Ильинична в боа, в своем эффектном плаще и в украшениях, выглядит очень экзотично, просто затмевая Мусю своей яркой внешностью. Завхоз берет Эфермана за локоть.

— Вот, Боренька! Посмотри девочку! Очень хочет сниматься в кино!

— Все девочки хотят! Но не все могут!

— Я пошел. Все!

Завхоз отходит в сторону, а к Борису неожиданно подбегает толпа актрис вместе с костюмерами и гримерами.

— Борис Палыч! Борис Палыч! Мне нужно! Две гримерки нужно! Отдельные!

— Я же вам все уже выделил! И еще? Ну у вас и запросы.

— Да у меня Орлова и Серова терпеть друг друга не могут, вот я и прошу отдельные гримерки.

— Ну, хорошо! Автограф только попросите, для меня!

Борис неожиданно решается поговорить с тетей Лилей.

— Здравствуйте, мадам!

Тетя Лиля берет под руку Бориса Палыча.

— Муся, отойди! (Борису) Эх, а вы знавали поэта Маяковского?

— Да!

— Да, это был наш лучший друг! Он всегда прислушивался к моему мнению. (кивает на Мусю) Посмотрите девочку! Девочка очень много страдала. Ну, возьмите ее в кино. Она очень много страдала!

— Может быть попробуем?

Борис смотрит на Мусю с интересом, складывает ладони в виде кадра, кадрирует лицо девушки, в этот самый момент к режиссеру подбегает реквизитор.

— Реквизит сейчас нужно принести или попозже? Исходящий я имею в виду!

— Конечно, попозже, слопают!

— А ты еду керосином полей!

— Пойдем, покурим, Семеныч! Я устал чего-то!

— Пойдем, «Беломорканал» есть?

Они выходят покурить, им навстречу идут рабочие, которые пытаются починить декорацию. К Борису Эферману подходит ассистентка. Ее зовут Арзамасцова, она советуется с режиссером по поводу завтрашнего худсовета.

— Ну и?

— Ну, и должен же быть вариант! Завтра худсовет, запишите ее адрес домашний и сделайте фотопробы. (кивает на тетю Лилю) Кстати, она очень колоритная женщина.

Тетя Лиля с интересом слушает разговор Эфермана с ассистенткой.

— Я? А кого я могу играть?

— Ну, а это мы решим!

— Гримеры, костюмеры!

— Ой?! Я же немолода!

— Да ничего! Решим-решим! Займитесь дамами!

— Где вы были раньше, Борис?

— Приходите через месяц!

Эферман целует ей руку. Тетя Лиля уходит с гримерами и костюмерами. Вскоре к ним присоединяется Муся. Их наряжают в разные платья: королевские, простые, современные, 40-х годов, в шляпы и перья. Фотограф залез под черную материю, вспыхнула вспышка в его руках. Уже через два часа фотограф их отпустил.

Тетя Лиля и Муся вышли во двор Союздетфильма и увидели киоскера, которая продавала мороженое. Теперь Муся решилась купить себе и тете Лиле два вафельных стаканчика. Они ели мороженое и обсуждали прошедший день.

— Господи, а я подумала, стану киноактрисой, посвящу свою жизнь кинематографу.

— Мороженое! Сколько лет не ела!

Муся берет мороженое в руки. В каждом рожке было печенье с именем. Можно было даже погадать на будущего жениха. Киоскер решила спросить Мусю об имени.

— Какое имя вам досталось, барышня?

Муся смотрит на стаканчик, на котором выдавлено имя.

— Трофим. (спрашивает) А Митя есть? Митя?

Киоскер смотрит внимательно на имена, которые были выдавлены на вафельных стаканчиках: Оля, Таня, Света, Олег. Она пожимает плечами.

— Нет Мити! (находит еще) Трофим есть! Саша есть! Берите Сашу!

— Хорошо, давайте Сашу!

Тетя Лиля рассматривает свой стаканчик.

— А мне вот Оля досталась. (протягивает деньги) А мне Иван нужен. Дайте Ивана!

Однако киоскер жмет плечами, нужного имени нет. Муся отходит киоска подальше, рассматривая печенье, съедает мороженое.

Тетя Лиля замечает, что Муся очень грустная. Она почти плачет.

— Ну, что ты, родная моя! Ну, что ты! Деточка! У тебя такая жизнь начнется! Как на тебя Борис Эферман смотрел. О, как он на тебя смотрел! Я знаю этот режиссерский взгляд! Девочка моя, мужчины что? Они приходят и уходят, а искусство, искусство вечно и всегда с тобой!

Муся грустно кивает. Ей в печенье достался Трофим вместо Мити, и это кажется ей дурным предзнаменованием. Она слушает, что ей говорит тетя Лиля. Мусю очевидно ждет новая киножизнь!

Борис пообещал вызвать Мусю еще раз на пробы, нарисовал ей путь в будущую прекрасную жизнь, однако когда она начнется, Муся вовсе не знала. Она посмотрела вдаль, задумалась и, посмотрев еще раз на печенье, вышла из ворот киностудии окончательно под руку с тетей Лилей.

Глава 2. Харовский район. Деревня при Харовлаге. Июнь. 1945

Зоя быстро добралась до города Харовск. Маленький районный городок поразил ее своими парками, тенистыми улочками и двухэтажными старинными домиками. Она отметила свое направление на работу в НКВД у местного начальника Анисимова.

До деревни, которая находилась на острове и где она должна была работать, было еще ехать и ехать. Зоя два часа ждала местный пароходик, чтобы переправиться с большой земли в провинциальную глушь. Лето, сонные стрекозы, которые летали в воздухе, деревенская атмосфера навевали на нее скуку, но настроение как ни странно улучшилось. Наконец-то пароходик причалил. Народ зашумел, Зоя подхватила свой чемоданчик и зашла на палубу. Капитан пароходика дернул за железную ручку, и пароходик загудел, отчалив от берега. Внезапно появившийся разрушенный православный храм на холме привлек ее внимание. Храм был из красного кирпича, с облупившейся штукатуркой, где-то проросла зеленая трава. Зоя повернула голову и увидела попутчика.

— (попутчику) Красивый храм, но заброшенный.

— Его товарищ Анисимов самолично закрыл. Храм закрыли на замок, попа прогнали, а тот в леса подался, грехи наши замаливать. Потом совсем церковь хотели сломать, а тут как раз война, активистов-коммунистов всех гуртом на фронт. Ломать стало некому! Вот как!

— (с интересом) Анисимов? Он же начальник здешнего НКВД.

— Зверь, чистый зверь! Чуть что не по ему, сразу к стенке ставит!

Впрочем, их разговор прерывает гудок пароходика, и какое-то время они едут молча, слушая, как шуршит днище, касаясь водной глади.

И вскоре капитан швартуется у берега, Зоя бежит на берег, где находит подводу, запряженную лошадью. Погрузив свои чемодан и усевшись сама на телегу, Зоя еще час едет по ухабам деревенской дороги, пока не доезжает до местного деревенского магазина. Она слезает с телеги, подхватывает чемоданчик. Нелегкая судьбина забросила Растопчину в глухую харовскую деревушку. Она шла по тропинке вдоль деревенских домов, внимательно смотрела на номера, пытаясь найти адрес амбулатории местной больницы. Однако тропинки были пусты. Она подошла к местному сельсовету. Он был заколочен досками, а на двери надпись: «Все ушли на фронт».

Мимо него шла бабка с ведрами воды.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

— А где у вас амбулатория?

— А вот направо поверните и туда пройдите.

— Спасибо!

— До свидания!

Зоя идет в направлении, куда ей показала местная крестьянка, и уже через десять минут оказывается в деревянной застекленной амбулатории местной больницы. Она проходит внутрь, снимает пальто, надевает белый халат и шапочку, которую достает из своего чемоданчика. Во всех комнатах жуткий развал, валяются старые амбулаторные папки на полу, везде жуткая грязь и пыль. В дальней комнате она обнаруживает двух пьяных людей, которые валяются на матрасах: это местный врач Тютькин и его помощница, медсестра Зюзина.

Зое с трудом удается их разбудить и поднять с матраса. Тютькин смотрит на нее мутными глазами, потом с трудом поднимается, выходит, шатаясь из больницы. Зюзина присоединяется к нему, распевая народные песни и частушки.

Зоя запирает дверь на ключ, подхватывает чемоданчик и выходит из амбулатории. Ей нужно найти ночлег и дом, который ее приютит.

Однако харовская деревушка как будто вымерла. Одни дома с заколоченными воротами, другие с разбитыми и пустыми окнами. И лишь на окраине села Зоя наконец-то находит скромный дом, хозяйка которого, местная медсестра немая Лена, наконец-то пускает ее в дом. Она знаками объясняет Зое, что та может остановиться у нее. Зоя Васильевна заходит внутрь дома, ставит чемоданчик на пол и вскоре, умывшись и причесавшись, садится за стол, куда заботливая немая девушка ставит чугунок с кашей и крынку молока.

На другое утро к Зое выстроилась огромная очередь. Мужики и бабы стояли на улице, пытаясь попасть к московской докторше. Немая Лена увязалась за ней. Она готова была и полы мыть, и ассистировать, но только мычала от переполнявших ее чувств.

Немая девушка просто сияла от удовольствия, что может помогать врачу. Зоя и Лена уже надели белые халаты, когда неожиданно ворвался в кабинет отрезвевший Тютькин.

— Вон отсюда! Вы не имеете права лечить! У вас нет разрешения!

— Вот направление из Москвы! Смотрите.

— Вон отсюда! Не суй мне свою липовую справку. Я тут главный врач.

Тютькин демонстративно садится на стул. Зоя вздыхает, снимает халат. Однако толпа, которая пришла именно к ней, начинает шуметь в коридоре.

— Семеныч! Дай докторше меня осмотреть. У меня чирей. Неделю уже. Я приходил, а ты не вылечил.

— Да, да. Семеныч, дай московской докторше на нас посмотреть, мы к тебе неделю ходили, ты пил, а не лечил.