Бесплатный фрагмент - Победителей не судят

Пролог

Я вошел в квартиру. Не включая свет, по привычке в темноте нащупал край «лежанки» на полу. Присел. Сбросил резким движением c ног ботинки. И, не раздеваясь, улегся калачиком.

Укутываясь в дрему, еще немножко побурчал-поматерился, и мгновенно провалился в сон…

Тремя месяцами ранее…

Солнечный морозный денек. Суббота. В коридорах института на редкость тихо…

Я вытащил из папки увесистую пачку бумаги. Размахнулся. И c силой шваркнул ее в распахнутое окно.

Листки летели, красиво кружась на фоне синего неба, отдельные, на которых больше всего было почиркано полях красными чернилами, падали камнем вниз.

Из кабинета выглянул Козлов.

— Алексей! Зайди-ка…

Двумя годами ранее…

По-осеннему сыро. Ветер завывает в проводах, нагоняя унылые нотки расставания.

Зябко. Замерзли ноги, руки. То и дело приходится швыркать холодным как у дворовой собаки посиневшим носом. Чуток согревает правый бок тяжеленная дорожная сумка.

Минорная картина, — этот спортивный, c бесчисленными молниями-застежками баул, — все, что нажито мною за тридцать три года.

Говорят, что отправляться в путь при дождливой погоде — к удачному путешествию. Ну что ж, удача мне не помешает…

Хотя… умные люди говорят и другое, что любая дорога в конечном итоге ведет к смерти. Отправляясь в путешествие, мы «немножко умираем», расставаясь c чем-то или кем-то навсегда…

Мой дальнейший вариант выбора жизненного пути был однозначным и чрезвычайно простым: либо меня увольняют за два года до выслуженной пенсии, либо еду учиться в очную адъюнктуру, почти на другой конец страны. То есть, надо начинать служебную карьеру c голого нуля.

Правильный он или не очень, не знаю. Особой фантазией никогда не обладал. После армии служу, вот, в милиции, что называется, «на земле», — достаточно далекой от разных там философских премудростей…

То-то я теперь вспоминаю, чего это Палыч, заместитель из главка, спросил однажды:

— Как c продвижением, Алексей Михалыч? Засиделся на лейтенантской должности.

— Никандрова назначили, вот и радуйтесь, — мотнул я головой, дескать, чего на больное место…

— Да, уж…, со среднетехническим…

— И что?! Зато дядя — всем дядям дядя!

— А у тебя высшее, причем — юридическое! Дальше учиться хочешь?!

— Совершить очередной «подвиг» чтобы дали «медальку» или «капитана»?

— В адъюнктуру поедешь учиться?

— Кто меня возьмет?! — хмыкнул я.

— Возьмут, возьмут! Ты же головастый! Практический опыт есть. К нам разнарядка пришла — одно место в «рамках эксперимента» выделили.

— Есть время подумать…?

— Нет…

— Леонид Палыч! Только ты не обижайся! Ну, вы, и…, у меня нет слов! Но все равно, спасибо!

— На здоровье! Можешь собирать вещи. Квартиру есть на кого оставить?

— Было б чего оставлять… Есть только Ваше неполное служебное соответствие, — хитро намекнул я.

— Снимем. Не переживай. Еще и медальку, как ты говоришь, дадим! — подмигнул Палыч, — ну, тем более, терять тебе нечего…

И вот, перед тем как войти в кабинет аттестационной комиссии по случаю сокращения штатов, я глубоко вздохнул, шепнув самому себе: «ну и славно», а потом резко дернул металлическую дверную ручку…

— Алексей Михайлович Зарубин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, старший лейтенант милиции…, — зачитывал мою «славную» служебную характеристику незнакомый кадровик.

— Так точно…, так точно…, — поддакивал я. Про себя думая, что могли бы при желании хотя бы перевести в другой отдел.

Отчего-то вспомнилась неприятная история тринадцатилетней давности…

«Я, Алексей Михайлович Зарубин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения…».

— Чего писать-то, товарищ майор?

— Повествуй, как было, — закуривая дорогую пахучую сигарету, устало произнес следователь.

— Непосредственно, c самого начала?

— C самого…

— Cо дня первого дня службы или со дня моего рождения?!

— Зарубин! ….я в жизни так никогда не уставал, как «беседуя» тут c тобой, — заорал на меня майор, противно брызгаясь слюной.

Я притих, инстинктивно втягивая плечи.

Ох, как будто я не устал…

Через полчаса майор, перегнувшись через стол, вырвал у меня листки. Читал, сузив глаза.

— Ты чего пишешь?! — рассвирепел следователь.

— Пишу, как было…

— «Меня в воинской части не кормили. Из-за некачественной стирки нижнего белья у всех были огромные вшы. Нас заставляли разгружать вагоны. Старослужащие издевались над моим призывом. Днем, а в особенности ночью, заставляли нас искать сигареты и спиртное…», — зачитал майор вслух часть моего повествования, — Зарубин! Во-первых, какое все это имеет отношение к твоему деянию?! Именно к твоему преступному де-я-ни-ю! А, во-вторых, в слове «вши» пишется «и» после «ша». Вот…

Я только хотел произнести красивую заранее отточенную мысль, как майор довольно-таки ловко, почти профессионально сшиб меня со стула ногой, больно шаркнув подошвой туфля по зубам.

— Конвой! — крикнул он, — увести. В общем, так, Зарубин, я ухожу догуливать отпуск, а ты сиди — пока мхом не обрастешь. Ну а месячишка через два, три ждет тебя, милый мой, дисбат…

— Хорошо Вам отдохнуть! — съязвил я, выплевывая крошки зубов c кровью…

Я опомнился. Меня окликали.

— Алексей Михайлович. А что Вы так улыбаетесь? — спросил председатель аттестационной комиссии, — что здесь веселого или мы тут клоуны смешные все как один собрались?!

— Извините! От счастья! Товарищ полковник! От счастья…

Члены комиссии подозрительно переглянулись. И тут же секретарь противным дребезжащим c хрипотцой голосочком зачитал решение: «отправить для дальнейшего прохождения службы в очную адъюнктуру».

Тезисы o Москве

Если уж предстоит заниматься наукой, то надо привыкать излагать «умные» мысли коротко, ясно, по существу…, например, тезисно…

Итак, к месту назначения следовало прибыть через столицу.

Москва встретила солнцем c легким задорным морозцем. И c первых минут потрясла-придавила своей монументальностью, — этакой «продвинутой цивилизацией»…

C первым шагом на «благословенную землю» поразил перрон, расположенный на высоте, в аккурат, пола вагона. Не надо прыгать вниз, не надо корячиться вверх. Как же удобно, черт возьми!

Вот он — оазис капиталистического счастья среди отечественной тоски и безнадеги.

Люди вокруг куда-то спешили, обходили меня, междометиями намекая на мою малоподвижность, а затем спадали зомбированным нескончаемым потоком в метро, и исчезали там точно в пасти драконообразного монстра…

Но в привокзальном кафе было уютно и красиво. Даже моя небритая физиономия, отражаясь в бесчисленных зеркальных витринах, выглядела как-то модно и перспективно.

Неприятно удивили ценники на предлагаемые блюда. Так что жевал я свой бутерброд медленно и старательно, постигая тайну его слишком завышенной стоимости и, наверное, волшебной энергетической ценности…

Зато бесплатно почистил туфли у автомата, быстро шевеля ступнями и носком об мягкое колесико хитроумного устройства…

Сдал сумку в камеру хранения. Купил календарик со схемой метро. И, не спеша, направился осматривать достопримечательности…

Спускаясь по эскалатору, сразу же наткнулся на брезгливый взгляд стоящего передо мной лысого гражданина. И спереди женщина демонстративно перевесила сумочку на другое плечо. А что вы хотите?! Интеллигенция собралась! Я вот тоже скоро буду «ученым мужем», между прочим!

Может пнуть лысого?! Он-то точно упадет. А остальные внизу? Спускающиеся граждане тоже свалятся как пингвины? Или устоят? Ладно, не будем ссориться…

Как и все уважаемые гости столицы, осмотр начал c Красной площади.

Площадь как площадь… у входа палатки c сувенирами… брусчатка… мавзолей… японские туристы в советских генеральских голубых шинелях… Что по телевизору, что наяву… Вот и все. Сказка оказалась былью. Действительно, есть такое место на земле. Не врут в книжках…

Потому что за многие тысячи километров отсюда очевидные факты кажутся сквозь призму диких лесов и заросших полей немножко нереалистичными. Предполагают же, что где-то, возможно, и, наверняка, — живут в лесу баба яга c лешим. Но никто их не видел. Во всяком случае, из моих знакомых. И официальных данных об этом нет.

Вот и Москва была для меня, до сегодняшнего утра, этаким эпическим местом, где живут «былинные герои». И об их подвигах передают во всех «горячих» новостях. Даже журналисты иногда говорят: «… Москва обеспокоена и в ответ заявила… в Москве не согласны… Москва одобрила…». А где же остальная Россия?! Никогда же не напишут, что, к примеру, Новокузнецк пристально следит за экологической обстановкой в районах боевых действий на Ближнем Востоке. Хотя этот сибирский город по-своему красив, и важен для страны…

Решил пройтись вокруг Кремля…

Все стены увешаны видеокамерами. Не то что бычок бросить на асфальт, плюнуть нельзя…

На большой скорости промчался правительственный кортеж из красивейших черного цвета авто и, удивительно, но неприступные кремлевские ворота открылись перед ним синхронно. Буквально за считанные доли секунд… Офигеть! То ли вымеряют, вышколенные, под угрозой расстрела, то ли автоматика…

Спустился в подземный торговый комплекс «Охотный ряд».

Вы когда-нибудь видели инопланетян?! Я видел. Дважды. Первый раз в Красноярском крае, в легендарные девяностые. Иноземные летательные аппараты бесшумно летели дружной эскадрой в суровых сибирских облаках. А второй раз в этом «магазинчике»…

Я понимаю, что есть мир высокой моды, что люди стараются быть не похожими друг на друга, и, что, наверняка, «красота спасет мир»… И я тут «валенок» в джинсовой курточке, среди зеленых c малиновым отливом длинногривых причесок и полосато-тигровых штанов c мотней до пяток. Наверное, человек в смокинге и цилиндре произвел бы меньший фурор, оказавшись среди лесорубов в тайге или в компании шахтеров в забое…

В спортивном бутике на Тверской — носки, обыкновенная пара носок, стоят двадцать четыре тысячи рублей. Это моя честная месячная зарплата!

После обеда, не в смысле, что поел и стал сытым… я прикинул в уме, что на эту же сумму можно питаться минимум неделю в моем родном городе, а в смысле, что показывали часы, посетил музей…

Потом долго брел по московским улицам, куда глаза глядят, пока на Тверской не углядел вдалеке стоящий во дворе броневик. Не просто же так он стоит в центре города?! Но в любом случае — посмотрю, все же — образец военной техники времен Революции…

— Можно ли зайти, дяденька, посмотреть? — спросил я у пожилого охранника.

— Нужно! Молодой человек! Гардероб прямо, касса налево…

Музей современной истории России! Как написано в рекламной брошюрке: «…экспозиции ориентированы на школьников среднего и старшего возраста». И добавлено, со странным подтекстом: «…яркий эмоциональный отклик у ребят должны вызвать разнообразные военные трофеи — железные кресты, оружие и гитлеровское обмундирование»…

Да уж! И куда мы катимся?!

Лично у меня рассматривание трофеев вызвало ощущение жути. Как представил… себя на месте, к примеру, пойманного подпольщика в застенках гестапо…

Вывод напрашивался один — человечество, уж что-что, а орудия для изощренных убийств умеет изобретать…

Последний пункт в экскурсии — Храм Христа Спасителя…

Что я хотел там увидеть, понять, запомнить?

Увидел… в большей степени… — музей.

Понял, что крупица Бога есть в каждом из нас. И надо постараться ее уберечь, не потерять. А еще понял, что каждый человек приходит в Храм по своей причине, сообразуясь собственной душевной мотивацией. Как в многомерном пространстве… Место одно — Собор, а единиц измерений жизненных ценностей — много…

Запомнил — удивительно красивейшие иконы…

Короче говоря, уезжал я из Москвы в подавленном состоянии. Что называется, на грани душевного расстройства.

Спас мою извращенную от долгих лет службы психику от полнейшего разрушения завораживающий бой курантов на Спасской башне.

Он, точно хрупкий мостик, соединил мои наивные детские переживания o любви к Родине c чудом выжившей крупицей, пусть и искаженного, но патриотизма.

Есть такие места, минуты в жизни каждого человека, когда не хватает слов, когда не хватает даже эмоций выразить свое душевное состояние, волнение…

Стоишь, завороженный, рассматривая купол храма, или развод караула у Могилы Неизвестного Солдата в Александровском саду, или оцениваешь масштабность стройки Беломорского канала, вырытого почти что голыми зековскими руками…

В общем, пора ехать дальше…

Если кто частенько путешествует железнодорожным транспортом, заметил, наверняка, что пассажиры на Казанском вокзале ведут себя особенно, как-то иначе, чем на других…

Этак, — э-эх! c цыганским задором, весело матерясь и шумно пыхтя, начинают штурмовать вагоны, каждый стараясь быть первым. Будто на подступах уже близок, страшен и беспощаден лютый враг…

Рвутся лямки китайских сумок, еле пролезая через узкие двери. Плачут, психуют дети. Тут же, получив пенделя, замолкают, сузив, полные мести, заплаканные глаза. Женщины оказываются пронырливее, мужики c красными носами покрываются испариной. В итоге мест хватает всем. И, проводница, изрядно заведенная, уже орет:

— Туалеты открою после санитарной зоны!

— Яблочки помыть бы только…

— Вы русский язык понимаете?! Или Вы — дебил…?!

На платформах Ленинградского — спокойствие, возведенное в куб.

Шокированный чрезвычайно неторопливой посадкой в вагон, я сидел на своей боковушке, уныло и подозрительно оглядываясь.

Попутчики получили белье, попили чайку, дружно сходили в туалет, и улеглись спать.

А где же разлитое на липкий пол пиво?! Пахучая лапша?! И непременно всегда, стойкое правило: должен присутствовать какой-нибудь неугомонный дитенок или подвыпивший мужичек, призванный лишить весь вагон сна и покоя, а лучше, если сразу целое купе таких вот…

В довершение… Через час меня кто-то будил, толкая в плечо. Я, продрав глаза, разглядел двух милиционеров.

— Ваш плеер? Уберите, подальше. Доброй ночи. Приятного путешествия.

— Спасибо!

Одиночество

Как говорится, только начал жить, и тут новая беда…

Я моментально смекнул, сдавая финансовые документы в бухгалтерию института, что денег у меня все три года обучения будет крайне мало. Или, если уж быть совсем честным, их вообще не будет. Так что на те самые пресловутые московские носки придется копить минимум полгода.

Но нежданно-негаданно мне сразу же предложили на первое время, то ли из чувства гостеприимства, в том смысле, что я обязательно откажусь, то ли уж заведено было так, занять одну из комнат в общежитии, а по сути, в казарме. Чего выпендриваться-то?! Я согласился.

А что?! Вполне сносное жилье. Окна, стены, даже дверь c замком. Солдатская казенная кровать. Тумбочка. Шкаф. Но главное, — все это бесплатно, и можно подольше поспать, в особенности промозглым осенним понедельничным утром перед построением на плацу.

И когда преподаватели, другие адъюнкты, курсанты старших курсов в личном авто или автобусе стояли в пробках или уныло брели обходя глубокие лужи спрятавшиеся под ворохами опавших листьев, я еще сладко дрыхнул под двумя теплыми одеялами.

Мне от двери моей комнаты до места в строю, было, максимум метров шесть — семь…

А ничто так не радует, как неприятности у других!

Обзавелся маленькой плиткой, сковородкой, чайником. Холодильник заменил ледяной подоконник, стиральная машинка наличествовала в виде красного тазика c двумя ручками. Туалет и душ — по коридору и направо…

Телевизора, правда, не было. Это обстоятельство заставило читать книги.

Только теперь я понимаю, что это были не самые плохие месяцы моей жизни…

В будние дни добросовестно ходил на занятия.

Натаскивали к сдаче кандидатского минимума и начитывали еще какую-то хрень. Потому что помимо кандидата наук, я должен был стать и преподавателем высшей школы.

Так и жил из недели в неделю: до обеда слушал лекции, потом готовил себе кушать, после обеда — дремал часок, другой. Вечером ходил в магазин за продуктами. По службе особо не дергали. То ли забыли обо мне, то ли в глазах руководства я и так выглядел научным «фанатиком», обреченным на аскетический образ жизни. Действительно, кто же согласится добровольно в тридцать c лишним лет жить в казарме?!

А в выходные я выбирался в город поглазеть на нормальных людей в гражданской одежде, так сказать — «пошопинговать».

Гулял. Иногда от нахлынувшей тоски забредал в кафе или ресторанчик, заказывал малюсенькую чашечку крепкого кофе. Сидел за пластмассовым столиком, разглядывая прохожих, спешащих куда-то по своим воскресным делам по ту сторону запотевших окон…

В эти минуты было особенно грустно. Я же догадывался, что люди спешат домой или в гости. Где-то их c нетерпением ждут. Может быть, и не всегда от любви и нежности в сердце. Может быть, там присутствовали и меркантильные нотки. Но все же их кто-то ждал. Кто-то думал o них:

— Ленка! Когда мать вернется?!

— Откуда я знаю?

— Свари-ка чего-нибудь, я жрать хочу!

— Некогда! Сам вари!

— Вот вырастил на свою голову! И теща, зараза, тоже где-то шляется! А где макароны лежат…?!

На мой взгляд, есть три вида одиночества: в первом случае человек оказывается где-нибудь в лесу, пустыне или на необитаемом острове. Тут все просто и ясно. Во втором — человек живет, например, в городе, работает, ходит в кино, на хоккейные матчи, разговаривает c другими знакомыми людьми. Но такое общение — поверхностное, мимолетное:

— Привет! Как дела?

— Нормально.

— Как у тебя? Тоже ничего.

— Ну, если что, звони.

— Лады.

А потом расходятся, и не видятся еще лет так этак …цать…

И, третий вариант. Человек одинок среди близких ему людей. Этот случай самый печальный, самый убийственный…

Думаю, что я принадлежал ко второму, c оттенком первого.

Впрочем, каждый из нас в этом мире по-своему одинок…

Ввиду острого дефицита финансовых средств и мало-мальски независимой жилплощади в первые месяцы учебы моя личная жизнь отсутствовала. Оставалось только облизываться да глубоко вздыхать, до боли и хруста в скулах, поглядывая на красивые попки женского пола.

Порой и слюней не хватало проходить мимо красочных витрин c рекламой нижнего женского белья. Казалось, что даже манекены в затейливых кружевных нарядах кокетливо подмигивают. Какая уж там философия науки c криминологией и уголовным правом…

Только и приходил на выручку избавиться от навязчивых мыслей резкий контрастный душ. И то минут на десять. Мылся я тогда часто…

Избавила от комплекса неполноценности и тоски по женской любви и ласки парикмахерша Люба. Симпатичная, пышная, с длинными черными волосами. Потом была Даша, c красивой изящной фигуркой. Ее плавно сменила эстетка Виктория.

Дарил всем им цветы, что воровал в клумбах под окнами госучреждений или в частном секторе. И, само собой разумеется, писал стихи. Далеко, конечно, не совершенные, и не такие изумительно красивые, утонченные как у Пушкина, Есенина, Ахматовой. Зато от чистого сердца…

Вот, например, мое любимое творение, напечатанное маленькими кнопочками сотового телефона:

Я сегодня хулиганю.

Да без меры водку пью.

Песни дерзкие горланю.

Просто я тебя люблю.

Не застудит дружок-ветер.

Поле снежное, поди…

Вдоль дороги месяц светит.

Шепчет мне: «Не упади…»

И добравшись с Богом к дому,

Упаду хмельной в кровать.

А под утро золотое,

Ты приснишься мне опять.

Ты привидишься мне ясно.

Лучик солнца к янтарю.

Но очнусь тут…, вот несчастье…

Просто я тебя люблю.