Бесплатный фрагмент - Пленники любви

ХРОНИКИ ЛЮБВИ

Возлюбленный трех богинь

Капризны и не понятны, бывают боги. И лучше бы людям держаться от них подальше, если бы они вообще смогли без них обходиться, то и не случалось бы всех страшных бед.

Но самой своевольной, прекрасной и непредсказуемой была, конечно же, Богиня Любви Афродита. И когда показалось ей, что царская дочь Смирна относится к ней недостаточно почтительно, то и обрушилось на ее голову проклятие.

А что могла послать ей прекрасная и грозная богиня, перед которой трепетал сам Зевс, конечно, противоестественную страсть.

И напрасно думают некоторые из нас, что со своими страстями они справятся, ничего не получилось у царской дочки. Не ведала она, что творили, другие и вовсе не о чем не подозревали, но совершалось страшное и прекрасное одновременно — в чреве ее оказался один из самый прекрасных и несчастных грядущих героев.

Но чтобы хоть какие-то порядки на земле существовали, и люди вовсе не отбивались от рук, и за грехи их тяжкие наказывали их боги, вот и обратилась бедная девушка, так неудачно столкнувшаяся с богиней любви, оборотилась она в дерево высокое и красиво. Но чтобы спасти малыша, не дать ему погибнуть, забрала его Богиня Афродита, из ствола этого дерева вытащила она его и унесла прочь.

Долго сидела она перед ним на лесной полянке, любовалась им, и понимала, что никто еще никогда такого красивого ребенка не рожал как этот.

Но не собиралась богиня любви возиться с малышами, совсем другие у нее были хлопоты и заботы. И стала она думать, куда же отправить его, чтобы он был всегда под присмотром, в заботливых руках рос, а потом, когда вырастит, она его назад заберет. Ведь никто не посмеет с ней спорить, она всегда поступала так, как ей вздумается. И пример царской дочки для других поучителен будет. Правда сама она ничего уже рассказать не сможет, но и богиня на досуге поведает о том, как она не выразила почтения своего.

Ее уже звали и ждали те, кто без любви и дня прожить не мог, и так как раздумывать долго не хотелось, а пещера, в которой был вход в подземный мир, была рядом, то и шагнула туда Афродита. И уже по дороге решила она, что лучшей матери, чем богиня подземного мира Персефона, и не найти для него.

Она обожает своего мужа, не думает ни о каких романах, конечно, там было мрачновато и душновато, и сама Афродита старалась появляться там, как можно реже, если бы не такой случай, то и вовсе бы не пришла, но чего не сделаешь ради прекрасного малыша. И она шагнула в мрачноватый зал, где и восседал Аид с верной и суровой женой своей.

С Персефоной у нее отношения были сложными, как и со всеми остальными богинями, да и кто мог мирно с Афродитой жить. И вообще, говорят, что любовь и война всегда рядом идут.

И когда Аид украл ее, то и Деметра и сама Персефона сначала в отчаянии были, но разве не любовь к этому суровому повелителю спасла ее, и даже сделала счастливой, чего не скажешь, например, о ее вечных соперницах Гере и Афине. Но они сами во всем виноваты, если слушать ее советы, а делать все наоборот, то примерно так и получается. Если в голове у каждой из них только война, мнимые и реальные возлюбленные их женихов и мужей, то это уже безнадежно. И соглашались они с тем, что переменить ничего не смогут, надо примириться с тем, что происходит и не особенно противиться, но как только доходит до дела, так и совершают ошибки, одни страшнее других, и думают, что для них это завершится чем-то хорошим.

Персефона вела себя всегда благоразумно. Ей и можно было доверить Адониса. А именно так назвала Афродита малыша, она никому не доверила бы выбрать для него имя.

Очень удивился Аид, когда увидел ее тут. Он, конечно, был ей благодарен за жену и за прошлое, но что понадобилось ей здесь и сейчас. Не ждал он ничего хорошего от Афродиты, и в отличие от брата его Зевса, не заискивал перед ней, потому что был уверен в том, что помощь ее ему больше не понадобиться, да и не такое место его царство, где о любви можно было много говорить.

А между тем ребенок пронзительно закричал, и Афродите пришлось объяснить, почему она тут оказалась.

— Я слышал про царевну, и не разделяю твоей жестокости, — говорил Аид, скорее, чтобы позлить ее, до самой царевны ему не было никакого дела.

— Я жестока, но малыш ни в чем не виноват, и он уже родился, — говорила в тот момент Афродита.

— Он родился, и ты хочешь, чтобы мы его сразу забрали, странная шутка, — иногда у Аида было чувство юмора, но довольно мрачноватое.

— Вовсе нет, пусть он растет и живет, но мне подумалось, что его никто не вырастит и не воспитает лучше, чем твоя жена. Своих детей у вас нет, вот и пусть она приобщится к радости материнства.

Молчал Аид, молчала Персефона, она злилась из-за того, что богиня напомнила ей о самом больном в ее жизни, о том, что не могло с ними случиться. Но она это знала с самого начала, когда согласилась стать его женой, и больше они о том старались не говорить. Если бы не богиня любви, то и не вспомнили бы до сих пор.

Но с Афродитой даже боги подземного мира не стали спорить. И вроде бы она собиралась как-то все поправить.

А Афродита уже приблизилась к ней, вся сияющая и положила корзинку с ребенком на колени. И как только взглянула на него Персефона, так и забыла она обо всем на свете.

Еще что-то говорила богиня, но больше не слушала и не слышала ее она, не было ей дела до того, что происходило вокруг. Малыш с первой минуты завладел всем ее вниманием.

Афродита уже растворилась во тьме, наводившей на нее уныние. Ребенок оказался в самых надежных руках из тех, какие были у них, и она на какое-то время забыла о его существовании.

№№№№

Сколько любви, радости и восторгов возникло в те времена в мрачной душе Персефоны, хотела ли того богиня любви или нет, но она воскресила ее, помогла ей встать на ноги и почувствовать радость жизни в аду. Не было дня, чтобы не рассказывала она Аиду, как растет мальчик, каким он становится.

Правда, ему было немного грустно среди теней и мрачных диких богов. Но даже сама богиня Никта — мать ночи и тьмы, все чаще заглядывала к ним и много времени проводила с ребенком.

В такой компании, не особенно приятной для детской души, но не такой уж и страшной, как могло показаться, ребенок и подрастал.

Но, однажды глядя на то, как играет малыш с Цербером, ставшим рядом с ним почти ручным псом, спросила Никта у Персефоны.

— А красавица наша, когда уходила, не сказала, когда она вернется за ним.

Странно побледнела и замолчала Персефона. Она старалась не думать об этом, представить себе такого никак не могла.

— Она не вернется, — залепетала та, — она не может поступить со мной так жестоко.

— Может, она может все, и тебе это известно.

Ей это было известно, но она не собиралась и думать о том. Она вспомнила об отце своем Зевсе, но даже говорить не стала — всем было известно, что он всегда защищал Афродиту, потому что сам от нее полностью зависел, а остальные дети, помнил ли он их имена и лица, трудно сказать.

Между тем мысль эта страшная уже не оставляла Персефону, ей снилось все время одно и то же сновидение. Она видела во сне, как та врывается в их мир и забирает Адониса, он просит, чтобы его оставили тут, но она увлекает его за собой, и не собирается ничего слушать. Сны Персефоны всегда сбывались. И оставалось только надеяться на то, что случится это не так скоро.

А богиня любви и на самом деле, когда узнала от Гермеса, какой великолепный ребенок вырос у Персефоны, сначала решила, что тот просто шутит, издевается как обычно, хотя и Гермес не рискнул бы рядом с ней шутить. А потом вспомнила, что сама она когда-то и принесла ей этого ребенка. Что удивительного в том, он вырос, вот если бы сгинул, тогда бы она еще спросила с Персефоны за все. И после этого сообщения уже не могла спокойно богиня витать по миру, она решила в самое ближайшее время навестить Персефону.

Помяни Афродиту — она и явится. Никта первой столкнулась с ней, хотя ей этого хотелось меньше всего, она понимала, что значит ее появление.

— И что же тебя привело к нам, — все-таки стараясь хранить спокойствие, спрашивала она.

— А ты не знаешь этого? Мне нужен мой Адонис.

Усмехнулась богиня тьмы.

— А почему это он твоим стал вдруг?

— Интересно, да если бы я его не спасла и не принесла к вам, видели бы вы моего ребенка.

Она вдруг странно взволновалась, и казалось ей, что отнять у нее хотят что-то очень большое и важное, то, что уже успело стать частью ее самой.

Так в спорах и упреках они до Персефоны и добрались. И когда увидела Афродита прекрасного юношу, то невольно улыбнулась — ведь этого его она называла ребенком.

Аид и на этот раз был на месте, хотя другие посетители его царства никак не могли застать бога Тьмы.

— Адонис, как же ты вырос, каким красавцем стал, — заворковала она, — я пришла за тобой. Ты должен увидеть мир, хватит тебе в этой тьме оставаться.

Адонис смотрел на нее удивленно. Ему ничего не рассказывали здесь о богине любви, боясь даже имя ее упоминать, но кто может уйти от судьбы своей. Потому и спросил он:

— Но кто ты такая? Я не знаю тебя.

— Афродита, я та, которая спасла тебя и принесла сюда, Персефона хорошая мать, она вырастила тебя, это замечательно, но любящая мать (она делала упор именно на это) не заставит тебя навсегда во тьме остаться.

Молча взглянул Аид на Персефону. Она готова была лишиться чувств, и жалость — такое непонятное и странное чувство, шевельнулось в его душе в тот миг.

И тогда Афродита поняла, что может оказаться действенным для них.

— Я вижу, как она любит тебя, но я буду любить еще больше.

И сама богиня любви тогда не подозревала о том, что слова ее уже были больше, чем просто слова, потому что Эрот, увязавшийся за ней, уже пустил стрелу в сердце ее. Он один мог как-то дерзить и досаждать богине, и он решил, что если так мучаются другие, то и ей не мешало бы испытать что-то подобное, чем она лучше остальных. Мальчишка Адонис, о котором она говорила с таким восторгом, был не самым худшим вариантом из всех, кого она любила, вот и он развлечется немного, а Гефест и Арес пусть поревнуют и побесятся.

Аид думал только о Персефоне, но слова о любви, и тонкий намек Афродиты сделали свое дело. Она предупреждала его о том, что его жена может полюбить этого мальчишку по настоящему.

— Пусть он идет с ней, — услышали они его голос.

Все знали, что она никогда не станет противиться своему мужу. И все -таки Персефона не могла сдержаться на этот раз.

— Но я не смогу без него здесь оставаться, — разрыдалась Персефона.

Богиня любви улыбалась, хмурился Аид, и тогда Никта, понимая, что она должна вмешаться и произнесла то, о чем молчали другие:

— Пусть он с ней идет, но через половину года он снова вернется назад и будет с тобой.

Она просто вспомнила, как решил тогда с самой Персефоной Зевс, когда все было точно так же, как и сейчас.

Аиду не особенно понравилось последнее решение. Ему хотелось отправить Адониса надолго, до смертного часа, а там возможно и к его брату Посейдону его спровадить. Но он знал, что не сможет так со своей женой милой поступить. Да и у них есть полгода, а там мало ли что случиться на земле может.

В тот момент он казался надежным и заботливым мужем. Персефона убежала к себе и больше не появлялась, Афродита торжествовала победу, если не полную, то все-таки победу, Эрот из-за плеча ее усмехался. Даже Никта знала о его проделках, и потому она пыталась угадать, что задумал он на этот раз, чем все это закончится.

№№№№№№

Она вывела его на белый свет. Как же великолепен был этот юноша. В лучах солнечного света он казался божественным созданием.

Она уже почувствовала, что сынок ее сыграл и с ней злую шутку, но она не могла его ругать за это, а в глубине души даже благодарна была за то, что он так поступил.

Юноша с восторгом смотрел на мир, который он видел впервые, и он мог сравнить мрачный Аид с этим миром, и все ему было интересно, все значительно.

— Ты хочешь бросить его на растерзание богиням? — поинтересовался Эрот.

— Не говори глупостей, он мой, только мой.

— Через полгода он вернется к Персефоне, ты не забыла? — решил напомнить ей он, чтобы матушка не обольщалась.

Он понимал, что на этот раз несколько переборщил, но что с этим поделаешь, придется все принимать так, как есть.

— Не напоминай мне об этой несчастной.

— Она вырастила его для тебя, и если бы ты отдала какой-то другой, то трудно сказать, что бы получилось, многое зависит именно от того, кто воспитывал.

— Тебя я воспитывала сама и уже вижу, что ничего хорошего из этого не вышло, — с грустью усмехнулась она.

Эрот промолчал. Она всегда умела все на него спихнуть, и обидеть его, но таковы были их отношения.

№№№№№№

А между тем главная опасность исходила не от Персефоны, только Афродита еще не ведала этого. Богиня охотница и вечная девственница Артемида, та, которая отвергла ее с самого начала, зная, как страдала из-за богини ее собственная мать и брат, именно эта богиня появилась на опушке, где тогда и остановилась Афродита с возлюбленным своим. Ее сопровождали звери и охотники, и она устремилась к ним.

Эрот был страшно обижен на матушку за вечные упреки, а рассуждать он особенно долго не собирался, вот и полетела стрела в сердце девственницы и охотницы. Он бы ее выпустил в любом случае, потому что хотел добиться только одного, чтобы и Артемида испытала в полной мере все то, чего она себя так упорно лишала.

С ней придется труднее, но ведь она не каменная, а Адонис так хорош, на этот раз у него все должно получиться. И получится.

Артемида увидела Адониса. И весь мир теперь утонул для нее и отразился в голубых бездонных глазах этого юноши.

Она не понимала, что с ней происходит, но она теперь все время появлялась там, где была Афродита со своим возлюбленным. Все получалось так, словно она преследовала их. Ей самой становилось тошно при одной мысли о том, она слышала шуточки Афродиты, которая все сразу заметила, и та повернулась к Эроту.

— Скажешь, это не твоя работа?

— Когда ты мою стрелу получила, то не особенно печалилась, а почему бы и ей не иметь то же самое? Ты уже со счету сбилась, может и она кого-то любить.

— Может, но это будет не Адонис.

В голосе ее появилась сталь, но Эрот не собирался слушаться ее, и испугать его никто не мог.

Он просто куда-то исчез на время, чтобы она не доставала его, и Афродита поняла, что она должна теперь особенно внимательно следить за соперницей своей, которая стала почти безумна.

№№№№№

Она отлучилась только на минуту, кто-то отправил ее подальше, столько дел уже скопилось за это время. Артемида приблизилась к нему.

Адонис смотрел на нее заворожено.. Но они не могли сравниться с Афродитой, и Артемида сразу поняла это.

Она ушла, не оглядываясь, но никак не могла смириться с тем, что происходило вокруг. И когда появился дикий кабан, она одним жестом направила его туда, не особенно соображая, но, решив, что за нелюбовь надо мстить, и лучше будет, если он исчезнет. Она не перестанет его любить, но тогда и бежать будет некуда.

Юноша с интересом смотрел на дикое животное, он понятия не имел о том, что тот может причинить ему какой-то вред. И не с такими чудовищами встречался с своем царстве Тьмы. И пес Цербер становился ручным щенком, но это было в Аиде, а не на земле, вот в чем разница, хотя сам он никакой особенной разницы не замечал пока.

Но кабан уже повалил его на землю, и рана оказалась смертельной. Он не мог не слышать о смерти в своем мире, но даже представления не имел о том, что может с ним такое случится, да еще так быстро.

Алая кровь залила траву. А он все еще смотрел на солнце и радовался тому, что видел, пока ужасная боль не лишила его чувств.

№№№№

Афродита, спокойно возвращавшаяся к нему, вдруг увидела страшную картину.

Она бросилась к нему, схватила, обняла его и никак не могла понять, кто мог совершить такое.

Розы расцвели на солнечной поляне в тот самый миг, они были так прекрасны, так великолепны.

Артемида рыдала, она понимала, что ничего не сможет сделать больше. И вмиг светлая радость превратилась в невероятную боль и отчаянье.

Она увидела Ареса, который стоял перед ней и усмехался, откуда-то появился Аполлон, за его спиной стояла Артемида.

— Вы все, все виноваты, как смели вы так с ним поступить, я ненавижу вас всех, — хрипела она, увлекая мертвое тело за собой.

— Он был виноват только в том, что так прекрасен, и вы не могли с этим примириться.

— Перестань, — услышала она голос Ареса, не смей позориться.

Но она не видела и не слышала ничего. Афродита удалилась от них, и долго еще они не видели ее, но она рано или поздно должны была вернуться назад.

Персефона встречала своего Адониса, но печальна она была в те минуты. Она не могла и не хотела видеть его бестелесную душу., она ждала его живым и невредимым. Все было напрасно.

Три богини были с ним рядом. Артемида и Афродита провожали его из этого мира, и там на той стороне уже ждала Персефона. Наверное, ни один из смертных не был так счастлив, но ни у кого счастье не было таким коротким.

КТО УБИЛ АДОНИСА?

Адонис был мертв. Богиня Афродита устремилась в горы с телом любимого. Никого, даже Эрота она не хотела видеть в те дни, и он не осмелился последовать за ней. Да и что было делать ему там, в горах, где не было людей, и духи появлялись очень редко.

Сатиры и Пан всегда обходились без него, и самое главное он по настоящему боялся своей матушки, она казалась ему совершенно безрассудной. Ничего не осталось от прежней восхитительной богини любви.

В огромной пещере высоко в горах скрывалась Афродита от всего мира, сначала не заметившего ее исчезновение, потом как-то обходившегося без нее, потому что свет в мире не исчез. Никта — богиня ночи не могла вернуться на землю, да и не хотела особенно возвращаться, но любви там не было и в помине.

Первым приуныл Зевс, впервые за многие века его ни к кому не тянуло, не нравилась ни одна женщина или богиня, и он сначала просто молча пил нектар, ни на кого не глядя, а потом стал злым, почти яростным.

Сначала Гера не высказывала никаких опасений, даже радовалась тому, что он оставался все время в своих чертогах, но как только опасность миновала, а даже появления ее он не переносил, она стала мечтать уже о том, чтобы он удалился куда-нибудь, отправился на свидание. Но он и не думал о том, можно было в любое время заглянуть в его чертоги и всегда найти его там, но лучше не заглядывать, если жить не надоело спокойно.

Она поглядывала и на остальной мир, ведь такие странные перемены произошли и со всеми остальными, и понимала, что лучше не смотреть на него, все было унылым, далеким и печальным. Гера пребывала в смятении, но все еще не собиралась признать, что без Афродиты им не прожить.

И только когда появилась Афина и спросила ее о том, что же так ее убивает, если все именно так, как ей того хотелось, ничего на это не ответила Гера, и только заявила, что она и сама справится.

— Конечно, конечно, ты у нас верховная богиня, вот и справляйся, — поддержала Афину невесть откуда взявшаяся Артемида.

Большого труда стоило Гере, чтобы сдержаться и не напомнить ей из-за кого все это произошло. Но она промолчала.

— Я нашла ее в горах, — говорила Артемида, — вернее мои собаки ее там обнаружили, со мной она разговаривать не хочет, требует Зевса. Она обещала вернуться, только если мы исполним одно ее условие.

Гера даже подумать боялась о том, что это может быть за условие, но она не была настолько глупа, чтобы не понимать, что рано или поздно им придется исполнить то, что требует богиня, чтобы она вернулась назад. Но что нужно ей от всех остальных.

Зевс вернулся от Афродиты еще злее и печальнее. Он ничего не сказал ни жене, ни дочери, только потребовал Персефону из Аида вызвать в неурочный срок, и приказал собраться всем остальным.

Гера пребывала в волнении неописуемом. Когда все собрались, появилась Афродита, в черном одеянии, с каменным лицом узнать ее было очень трудно. Она остановилась перед ними, странно распрямившись, и заявила:

— Я могу уйти навсегда, только если вы не хотите, чтобы это случилось, и я оставалась с вами, тогда скажите мне, кто убил Адониса. У кого хватило духа все это совершить, я не знаю, что я с ним сделаю, но все остальные смогут жить спокойно. Решайте сами. Мне не нужны доносы и домыслы, пусть виновный найдет в себе смелость признаться сам, а там видно будет.

Легко сказать — признаться, и потом на него обрушится богиня любви, уж лучше скандал Геры и ярость Афины — они быстро проходят, а тут все совершенно безнадежно.

Зевс посмотрел на собравшихся. Он решил, что вину стоит взять на себя. Но тогда он лишиться ее благосклонности, и если теперь у него были только маленькие неприятности с возлюбленными и детьми, то тогда…

Она молчала, готовая в любую минуту удалиться, но в тот самый миг, пока Зевс не решался взять всю вину на себя, подал голос Гефест:

— Хватит пытать их — это сделал я, — а что ты хотела, долго ли я, муж твой, должен был еще позориться с тобой? Такой наглости нет ни у кого, прости, если я тебя обидел, и парня немного жаль, только другого не жди.

— И как же ты это сделал? — горько усмехнулась Афродита.

Она понимала, что ее муженек готов был закрыть своей широкой спиной всех остальных. Возможно, он покрывает кого-то конкретно, но самое главное — это было похоже на правду, у него была причина для того, чтобы убить Адониса. А она и не думала о нем. Хотя, когда они с Аресом резвились, и он набросил на них сетку, и в таком виде явил остальным, она тоже не ожидала от него такого предательства. Вот уж точно в тихом болоте черти водятся, но если убил он, какое наказание она может придумать для того, кому так часто изменяла, притом, что он ни в чем не был замешан?

— Не надо меня защищать, Гефест, — услышали они пьяный голос Ареса, — ведь всем известно, что сделал это я. — Это ты можешь придумывать сетки и разные трюки, а я просто вояка, и кабана для этого юнца вполне хватило, он был так наивен и глуп, так привык доверять всем, словно и не в Аиде самом, а в заповедной роще вырос.

Афродита взглянула на своего пылкого возлюбленного и понимала, что он мог сделать это, особенно когда находился в пылу ярости, и ничего не понимал и не разбирал. Но как она могла наказать бога войны, да еще такого, как Арес, ей вовсе не хотелось даже думать о том, и вдруг чувство ревности одержало верх над всеми остальными чувствами, взглянув на замешательство Персефоны, которая явно что-то скрывала, она поняла, что Арес просто защищал ее от гнева своей любовницы.

Он и прежде, так часто спускался в Аид, так любил там бывать и всегда находил для этого причины, а сама Афродита так часто его оставляла, что было бесспорно, что у них могла быть связь. НО даже представить себе, что он изменял ей с повелительницей Тьмы, было противно и горько, она не могла допустить этой мысли. Хотя чего только не может быть, она вот и с простыми смертными бывала порой, иначе бы Эней не появился в этом мире.

И тогда она повернулась к Персефоне, — ей хотелось знать уже не об убийстве Адониса, там все было понятно — она не хотела ждать своего срока, была обиженна из-за того, что та отняла у нее любимую игрушку и готова была расплатиться.

Но почему Арес защищает ее, хотя ведь и у него была веская причина для того, чтобы убить Адониса.

Странно растерялась в тот момент богиня Любви. Она уже поняла одну важную вещь. Ни в чем не повинный красавец, видевший в первый раз этот мир и взиравший на него влюбленными глазами, он стал вдруг мишенью для многих стрел, и когда сразу несколько из них устремились к его груди, то, наверное, и богам неведомо, какая из них попадет первой. Она понимала, что враждовать должна со всем миром и никогда не сможет найти конкретного виновного. Но тут и заговорила Персефона:

— Не слушай его, твои догадки — чистая правда, я не знаю, что творила в тот момент, но жизни мне не стало с той самой минуты, когда он покинул этот мир. Полгода, срок невероятно долгий. Мы впервые поссорились с Аидом, после твоих слов о любви, но все это было правдой — я любила его так, что не могла обойтись без него и дня. Это безрассудство, мне нужен был живой, а не мертвый Адонис, и когда я посылала Цербера, я ни о чем не думала, а только о том, чтобы он не достался тебе, я не могла вынести того, что он так долго будет с тобой, ничем его не заслужившей, а у меня его не будет.

— Но что ты делаешь сейчас? — возмутилась Деметра, — кто тебя за язык тянул, или ты своего мужа не знаешь, ты не только Адониса убила, но и свое счастье, которое бы обязательно вернулось, тоже.

— И пусть, но я хочу, чтобы она знала правду, — не унималась Персефона, — почему мы должны все время заискивать перед ней и ублажать ее, разве вы не видите, что с нами делает любовь, мы перестаем быть нормальными, мы совершаем невероятные поступки, о которых потом приходится жалеть. Без нее будет спокойнее, пусть лучше она убирается от нас?

Странно было слышать такие речи от Персефоны, даже Гера, которой любовь принесла больше страданий и неприятностей, искренне возмутилась.

— Не смей так говорить, ты ничего не понимаешь, мы только короткий срок без любви прожили, и во что превратился наш мир, возможно в твоей тьме и так сойдет, но здесь мы не хотим без нее оставаться.

Все еще больше удивились, уж от Геры, да об Афродите никто таких слов не ожидал. И только Зевс вспомнил о том, что в самом начале, да и потом, когда гнев не охватывал ее душу, она могла быть довольно мудрым созданием.

— Так кто же убил Адониса? — спрашивала Афродита, и они все видели, что она не поверила этим троим.

Зевс взглянул на Аполлона. До сих пор Великолепнейший сидел в тени, на него никто особенно и не смотрел. Но разве не бывало всегда и везде, что злодеяние совершает тот, на кого и не подумали, и подозрение не падало. Он мог все, что угодно сделать, просто на этот раз так вышло, что были и более яркие фигуры, которые стояли ближе к прекрасному телу несчастного юноши.

И Аполлон не стал оправдываться, это показалось ему странно унизительным и недостойным его самого. Да и кто не знал об их отношениях с богиней Любви. По ее воле ему отказывали все, даже смертные девицы. И когда он с детства оберегал и холил Троянскую царевну Кассандру, но и та убежала от него, как от чумы и спряталась в храме Зевса, тогда он понял, что ничего и никогда у него не получится, и перестал даже какие-то попытки предпринимать, для того, чтобы стать любящим и любимым.

И уж если Гефест и Арес смогли признаться в том, чего не совершали, то почему ему не сделать того же самого, тем более что появилась прекрасная возможность, чтобы сказать обо всем, что он о ней думает. Молчание становилось все более тягостным, он корчился от ярости, когда видел, что они ему сочувствуют. И тогда он и произнес:

— А чего ты от меня хотела? Чтобы я смотрел, как ты безмерно счастлива, притом, что ты лишила меня всего? Да как такое вообще возможно. Я хотел видеть как ты страдаешь, и не могу сказать, что это не оставило мне настоящего удовольствия.

Афродита молчала, он казался ей убедительным и искренним. Если для Гефеста и Ареса это были только личные обиды, то она и на самом деле лишила его многого — это надо было признать. Но что она могла сделать теперь с Аполлоном, а он еще никак не мог угомониться.

— Ты ищешь для меня наказания, это смешно, они все, мои предшественники, могут чего-то лишиться по твоей воле, но мне больше ничего не грозит, я никого и ничего не боюсь, потому не стоит напрягаться.

Афродита понимала, что она и на самом деле зашла в тупик, потому что успела наказать его еще до совершения злодеяния, и убить она его не может, так что же ей остается, только признаться, что совершилось возмездие и вернуться к ним.

Она готова была так и сделать, но почему — то в тот момент взглянула на Артемиду.

Никогда еще эта охотница не была в таком замешательстве. Для нее вроде бы все закончилось благополучно, Аполлон взял на себя ее вину, сказал о том, что его терзало, да и ничего страшного с ее братом не случиться, но она была возмущена из-за того, что о ней никто не подумал, на нее даже и подозрение-то не пало. Она как-то выдала себя. Сначала Афродита, а потом и остальные стали на нее смотреть. Все сходилось, Аполлон, которому и на самом деле нечего было терять, просто хотел защитить свою сестру, если попытать немного Эрота, пока упорно молчавшего, то она наверняка узнает о стреле, он кому-то хвалился, что ранил двух богинь. НО она, почему она не призналась?

Афродита ничего не знала точно, но она решила продолжить игру.

— Я выслушала вас всех, — она помолчала, и дала им возможность терзаться и теряться в догадках, — и могу сказать, что так могло быть, более чем, но я не верю ни одному из вас, а тот, кто совершил подлое дело, остался еще и презренным трусом.

Теперь она смотрела на Артемиду, не отрываясь, и та была почти уверенна в том, что Афродита с самого начала знала, кто убил Адониса, и только вела какую-то странную игру. Больше всего ее пугало то, что она должна будет здесь, при всех признаться в том, что любила и страдала из-за любви, но была только третьей, после самой Афродиты и Персефоны. Какая из богинь могла допустить такое, а самое главное, он не выделял ее среди остальных. Он был привязан к Персефоне, он любил, или делал вид, что любит Афродиту, но ей он даже не увлекался, тогда почему она должна была страдать из-за живого, а теперь и из-за мертвого красавца.

И вдруг, видя все прекрасно, Зевс решил прийти ей на помощь:

— Все значительно проще, это несчастный случай, моя дочь чувствует вину из-за того, что не уследила за своим кабаном, но не можешь ли ты допустить мысли о том, что никто его намеренно не убивал? Сколько нелепых случайностей бывает у людей, это называется у них судьбой, просто так вышло на этот раз.

— Не может быть никаких случайностей, — стояла на своем Афродита, чтобы искупить свою вину и как-то втереться ей в доверие, Эрот обратился к Артемиде:

— Ты сама скажешь или мне это надо сделать.

Богиня была мрачнее тучи, они загнали ее в угол. НО она не хотела быть хуже тех, кто признался в том, чего не совершал, она не собиралась быть загнанным зверем, которого добьет мальчишка Эрот.

— Она права, это не случайность, а страсть, с первого взгляда, я больше своей жизни без него не представляла, но когда поняла, что она — моя счастливая соперница, я не собиралась отступать, и если бы все нужно было повторить, было бы то же самое.

— Зачем ты сделала это? — очень тихо спросил Аполлон, — они бы не смогли до тебя добраться, зачем ты.

— Трусость — самый страшный из грехов, я никогда не оправдывалась и не пряталась, мне просто хотелось посмотреть на тех, у кого были причины для такого же поступка, я просто опередила их, когда расправилась с ним.

Но Зевс снова перебил ее, ему хотелось сказать о главном, и немного умерить пыл богини любви.

— Но разве ты не понимаешь, что он был обречен? Проклятие, которое ты послала его матери, оно не могло не отразиться на сыне. Как ты могла избрать того, кого сама же и прокляла, пусть еще и до рождения, это же безумие. Ты ищешь виновного, да какая разница, кто из них нанес удар, тем более что это был кабан. Но он исполнял твою волю. Мысли и желания были у многих, допускаю, но исполнилось твое проклятие, это ты, Афродита, убила Адониса, и тебе это известно не хуже нашего, а если не веришь, подойди к тому дереву, из которого ты достала младенца, оно не умеет говорить, но ты вспомнишь и поймешь все сама. Не стоит думать о наказании, ты наказала себя так, как никто и никогда больше не сможет наказать. Есть много историй у людей, когда царь за какое-то благо соглашается отдать то, о чем он не знает в своем царстве, и исполняется его желание, но отдать всегда он должен еще не рожденного сына своего, не про тебя ли эта сказка.

Ничего на это не ответила богиня, она могла согласиться с тем, что жила эмоциями, что не стоит быть такой нетерпимой и суровой к людям, у которых есть свои заблуждения и слабости, не стоит, потому что может оказаться так, что та, которую ты прокляла, потом подарит тебе Адониса, и у тебя его обязательно отнимут по твоему же проклятию.

Она ушла в свои чертоги. Остальные так и не посмели подняться со своих мест, сколько всего за это время произошло. Они не знали, что делать и как быть дальше.

Но жизнь продолжалась, и боги были бессмертны.

Роковой танец

В стране только что вступившего на царский трон Ирода появился пророк. Он называл себя Иоанном Крестителем.

Этот пророк был безумцем, как и всякий пророк. В этом убедилась царская дочь, когда спустилась к нему в темницу. Но чего хотела юная Саломея от Иоанна? Зачем она оказалась в темнице? Сначала совсем ничего. Она пошла к нему только потому, что ее отчим царь Ирод запретил всем это делать.

— Пусть попробует хоть один приблизиться к нему.

Никто не попробовал, кроме юной царевны.

Она жестом отодвинула стражников, которые не посмели к ней прикоснуться, посмели бы только, и шагнула во тьму, в смрад и убожества того мира, в котором обитал с недавних пор тот, кто считал себя Крестителем, предшественником, и родственником нового бога.

Потом, когда она приблизилась к нему и увидела его колючий, насмешливый взгляд, она просто спросила:

— Но где же твой всемогущий бог, если ничтожный царь Ирод держит тебя в заточении, почему он не совершит своего чуда.

— Но этот ничтожный царь и с твоим благородным отцом расправился, а мать сделал наложницей.

Она вспыхнула, когда услышала первую часть фразы и усмехнулась, когда прозвучала вторая.

— Ты на самом деле веришь, что ее можно сделать наложницей, такому как он. Да он и пальцем к ней не прикоснется. А с ним она потому, что слишком боготворит власть, и ради того, чтобы не потерять ее, готова терпеть такого царя, как Ирод. Это мужчине страсть туманит ум и заставляет делать все, что потребует женщина, а она, она погубит сначала тебя, а потом его, и не стоит так громко поносить ее, ты слишком рискуешь собственной головой.

Иоанн задумался. Если она говорит правду, то он и на самом деле ничего не понимает в женщинах. По крайней мере, ему картина виделась по-другому. Бедная беспомощная женщина, и злодей, тайно убивший ее мужа (собственного брата) и завладевший не только его троном и богатством, но и женщиной, которая ему принадлежала. А она просто покорилась, потому что у нее не было другого выхода.

Почему он принял эту версию? Потому что, как бы не был ничтожен Ирод, Крестителю хотелось защитить мужчину, и совсем не желал он возвеличивать женщину.

— Но если ты так ее ненавидишь, почему ты еще с нею? — спросил он свою юную гостью.

— Потому что месть — это блюдо, которое подают в холодном виде, — дерзко отвечала она

Он усмехнулся, хотя усмешка получилась грустной, он видел, что эта хрупкая девица вполне достойна своей матери. И Ирод, этот грозный царь останется только игрушкой в женских руках?

Но почему он думает, что Саломея не придумала все это? Возможно, это ей хочется просто по-другому расставить акценты, и она говорит так убедительно, что он готов поверить ей.

Саломея смотрела на него молча. Потом послышались шаги, и она заявила гордо:

— Я освобожу тебя, но при условии, что ты уберешься отсюда и никогда больше тут не появишься.

Она смотрела на него, и, судя по всему, она могла это сделать, но он неожиданно даже для себя самого, заупрямился:

— Почему я должен уходить, если здесь мой дом и мое место? Почему я должен становиться странником?

— Потому что царь Ирод не потерпит твоей болтовни, ему не нужны пророки, которые напоминают ему о бесчисленных грехах.

— Но должен же кто-то царям говорить истину, — не унимался Иоанн.

Он еще глупее, чем она могла предположить, и ей больше не хотелось из-за него ссориться с отчимом и рисковать собственным положением. Она была смела и дерзка, но только до определенной черты.

— Я пришла к тебе напрасно, — развела руками Саломея.

— Но ты уверенна, что можешь казнить и миловать без -его ведома.

— Нет, я буду смотреть, как ты будешь мучительно и долго умирать от руки самого ничтожного из царей. И твоими руками я отомщу ему за отца, потому что он был таким же, вы с ним очень похожи, но побеждают всегда Ироды.

— Ты любила его? — спросил Иоанн, когда она уже повернулась к нему спиной, чтобы уйти.

— Нельзя любить благородных, но слабых, их можно только жалеть, но за них потом приходится мстить, а так хотелось, чтобы они тебя защищали.

Она сказала ему то, что никому и никогда не решилась бы сказать.

Пророк удивленно отступил к стене и беспомощно уселся на камни.

Какое странное создание — дочь благородного царя Ирода, жаль, что они встретились при подобных обстоятельствах, но теперь ему еще меньше хотелось, чтобы она его спасала.

— Она никогда не сможет полюбить меня, но он ее отец и к нему она не может относиться по-другому, думал он о свергнутом и уничтоженном царе.

Он пытался понять, что предпримет царевна дальше, но даже представить себе этого никак не мог.

№№№№№

Ирод объявил о пире, в царский дворец сходились и съезжались многочисленные гости. Они боялись своего властелина, потому хотели того или нет, но собрались на это пиршество, хотя пророки все время предвещали какую-то беду, которая случиться должна была в эту ночь.

Саломея тоже слышала об этих пророчествах, и она решила, что отец подает ей знак — ее час настал.

Матушка, оставив свиту за стеной, шагнула в ее покои. Она удивленно подняла на нее глаза.

— Ты еще не готова к пиру? Царь будет гневаться, ему стало известно то, что ты была у окаянного пленника, ты играешь с огнем.

— А ты с ним не играешь? — с вызовом бросила Саломея

— Мне надоели твои дерзости, попробуй только еще что-то выкинуть и унизить его.

— А что он делал сам, когда убивал настоящего царя?

— Ты не можешь об этом судить и не должна искушать судьбу, так было предначертано.

— Конечно, Ваш заговор против него с самого начала был написан на скрижалях.

И вдруг в глазах ее появилась ярость:

— Если ты не оставишь меня, то я отправлюсь туда вообще без одежды, и потом не упрекай меня за то.

Царица странно побледнела, она знала, что девчонка именно так и сделает, это было видно по ее глазам. Она могла позволить себе все.

Потому царица развернулась, и что-то бросив на ходу, отправилась прочь.

Саломея взглянула на собственное отражение. Она была удивительно хороша. Это матушке надо скрывать свои формы, а ею будут любоваться мужчины, и шипеть от ярости женщины.

И эта идея, рожденная из дерзости, так ей понравилась, что она решила, что так и сделает, она разденется, не сразу — это было бы слишком просто, а потом, когда царь попросит ее танцевать.

Все в их мире знали, что никто не сравнится в этом искусстве с обольстительной царской дочкой. Отец, когда он был, однажды увидел ее на лесной поляне, залитой солнцем. Она была одна и так кружилась в вихре, что остановился царь и любовался ею.

— Откуда в ней эта легкость и грация. Она словно рождена была для того, чтобы танцевать. И он понимал, что и радость и беду принесет такой танец тому, кто увидит ее.

Он пошел к ней, когда она беспомощно отпустилась в высокую траву.

Сначала он хотел подойти к ней, но она была неподвижна, и он повернул коня и помчался прочь. Царь не мог знать, что в тот раз он ее видел, любовался ею в последний раз. Через несколько дней во дворце их внезапно появился братец. И когда поднял он кубок отравленного вина, то это и стало началом финала его бурной, но такой короткой жизни.

В тот момент, когда свет внезапно померк перед глазами, он только и прошептал:- Саломея, прости, мне придется тебя оставить, будь осторожна, детка.

Она рыдала несколько дней, когда слуги передали ей его слова. Она так и не успела сказать ему, что видела в тот день отца, просто не стала к нему приближаться. Ей хотелось, чтобы между ними существовала тайна, недосказанность.

Но как выяснилось, тайной была увенчана вся его дальнейшая жизнь и смерть.

Но это матушка пусть лжет себе, что Ирод не причастен к его смерти, хотя она не настолько глупа, чтобы поверить этому, а она все знала точно. И в день, когда он был похоронен, она дала слово, отомстить дядюшке, и только потому, все еще оставалось во дворце, хотя предпочла бы оставаться в любой лачуге, но чтобы не видеть проклятого царя. Но она собиралась уничтожить его. После того, когда она заглянула в глаза упрямого пророка, она даже точно знала, как это сделает.

И хотя о чем-то еще надо было подумать, но это как получится, а в остальном. Он остался в тени, когда погиб отец. Это только подозрения и сомнения. Но он сам своими руками подпишет себе смертный приговор, когда громогласно объявит о том, что он совершит по ее воле. Она только немного поможет ему сделать это.

№№№№№№

Ирод в тот момент внимательно смотрел на царицу:

— Что могло тебя так расстроить? — спрашивал ее он, — Саломея только упрямый ребенок, она должна быть наказана за то, что отправилась к пророку, но я обещаю, что не буду с ней слишком строг.

— Лучше бы ты оставил ее в покое, потому что она такое вытворит, что тебе придется при всех оторвать ей голову.

— Ты считаешь меня таким злодеем, да наша девочка сам ангел небесный, я всегда, сколько бы времени не прошло, буду с нее пылинки сдувать.

Ничего на это не сказала ему царица, но про себя она подумала о том, что пылинки сдувать придется не особенно долго. И если она о том не позаботиться, то он не долго процарствует в этом мире.

Ирод был очарован девчонкой, но она лучше всех знала свою дочь, порой с ней просто не было никакого слада. Но почему они так наивны и легковерны, и за все отвечать придется ей самой.

Царица хотела в тот вечер только одного, чтобы этот пир скорее закончился, но он все длился и длился. Саломея сидела где-то в тени и угрюмо поглядывала на все происходящее вокруг.

Но когда Ирод взглянул на нее, он сразу же вспомнил бесчисленные рассказы о ее танцах. Самому ему не приходилось видеть этого, она всегда находила причину для того, чтобы отклонить эту просьбу, а два раза просто сказала, что у нее траур по отцу, и в такие дни не танцуют. НО на этот раз царь решил настоять на своем. Она подчинится его воле, и он увидит то, о чем все говорят.

Согласилась Соломея на удивление быстро, словно она и сама ждала этого момента, на радости он и бросил:

— Проси у меня, что хочешь, дитя мое, ты достойна любого подарка.

Царица услышала это вместе со всеми и не успела ему заткнуть рот.

— Безумец, ты сам роешь себе могилу, — говорила она, но в общем шуме ее уже никто не слышал.

А Саломея уже вылетела в середину зала в прозрачных своих одеждах, которые скорее открывали, чем скрывали то, что под ними было. И она закружилась, в самых соблазнительных позах, да так, что голова хмельного царя пошла кругом. То, что он видел, превзошло все ожидания. Он был полностью покорен.

Ревность ли охватила душу царицы, или ярость, а возможно, что это было все вместе, только она сцепила свои красивые руки и застыла, и похожа была на каменное изваяние, Теперь она точно знала, что на этот раз не удастся избежать беды.

И в тот момент одежды полетели с нее, и обнаженная, она остановилась в центре зала перед загудевшей от восторга толпой, и высоко задрала голову.

Но ропот верных жен становился все сильнее, и только гневный жест царя заставил замолчать тех, кто вопил о том, что царская дочь стала публичной девкой, и в мире, где такое творится, случится настоящая беда.

Они смолкли, когда во второй раз повторил Ирод:

— Ты можешь просить у меня все, что захочешь.

— Голову пророка Иоанн, я хочу, чтобы мне принесли его голову.

В первый момент царь не понял, о чем она говорит, потом страшно побледнел, и переспросил еще раз.

— Ты обещал, что я получу все, что пожелаю, мне нужна его голова, я не хочу ничего другого.

Саломея шагнула к нему все еще обнаженная, подхватив с ковра свои наряды, и он слабым жестом отдал приказ своим стражникам.

— Опомнись, ты губишь себя и всех нас, — бросилась к нему царица. — Девчонка после танца просто не в себе, но ты взрослый человек, властелин.

— Я исполню все, что она хочет, если бы ты умела так танцевать, и доставлять столько удовольствия своему властелину, но ты непреступна и холодна, как скала, она же совсем другое, она добьется многого.

Саломея усмехнулась. Он держит свое слово, он доказал всем этим людям, что способен расправиться не только с царем, но и пророком. Тайное стало явным.

Она в тот момент видела за окном промелькнувшую тень отца своего. И бросилась туда, на свежий воздух. Но он уже растворился где-то.

— Отец, отец, тебе не понравился мой второй танец, но ты отомщен. Тайное стало явным, он запятнал себя не только твоей кровью, но и кровью пророка на века.

Всадник растворился в темноте, Саломея увидела кровь и на собственной одежде, а возможно это был только странный отсвет зари.

Ирод исполнил свое обещание, воин протянул ей заветную чашу.

— Я хотела тебя спасти, — говорила она, — но ты сам отказался от моей помощи. А если ты хотел гибели, то тащи за собой в могилу и царя нашего, это будет справедливо.

Она прожила долго, но нигде и никогда Саломея не видела больше отца. Говорят, что она ни разу больше не танцевала, и уверяла всех, что люди выдумали сказку про ее неотразимый танец.

Царица на площади главной застыла

И слушала голос пророка бесстрастно,

Она на рассвете казалась красивой,

Да, что там, была она просто прекрасна.

И бурная страсть подкосила пророка,

И больше его оставлять не хотела,

Судьба с ним всегда поступала жестоко,

Как манят изгибы прекрасного тела.

И вот уже видит он страстные ночи,

Но только она усмехается гневно,

Вернулась к царю, даже слышать не хочет

А что там? Забывшись, танцует царевна.

2.

У Ирода вечно дела и заботы,

То дикий мятеж, то недобрые вести,

Но нынче наш царь загрустил отчего-то,

Ему говорили, умрет и воскреснет.

И снова младенцы какие-то снятся,

Совсем позабыл о любимой царице,

Когда же простое, обычное счастья

Из страстных мечтаний его воплотится?

А тут еще этот по городу бродит,

— О стража ведите, хочу я послушать.

И пленник усталый в покои приходит,

Он так ироничен и ярость так душит.

3

— О чем он твердит? Мне за что воздается?

Какие он храмы однажды разрушит.

И душу палит это дикое солнце,

И смотрит презрительно прямо он в душу.

А тут и она, к ним внезапно приходит.

— Что хочешь от этого бога ты снова?

И Ирод молчит, слов уже не находит,

Он странно рассеян, пленен и взволнован.

Но пленник, конечно, сегодня он злится,

Он вздрогнул, и что-то такое бормочет.

А что остается, раз в гневе царица,

Темница, и слушать их Ирод не хочет.

4.

Она раздраженно ушла и не знает,

Как он в полумраке один безутешен,

Какие-то дети его окружают,

И рядом пророки, и лучик надежды.

Там музыка, это танцует царевна,

О сколько же неги в пленительном танце.

И с музыкой вместе приходит забвенье,

Он просит опять: -Саломея, останься.

И тень его брата идет за ним снова,

Какая –то песня, отец на закате,

О царь, отчего он сегодня взволнован?

Но все объяснить ему силы не хватит.

5.

И стражник твердит, что в забытой темнице,

Опять неспокойно, там нынче с рассвета

Их пленник вопит, он как будто взбесился,

— Но что говорит? — Да не знаю про это.

О бунте, о храме, о деве, о власти,

И все так печально и так непонятно,

— Наверно горячка, проклятые страсти.

Готовьте нам пир, — приказал он невнятно.

И знает, такое сегодня приснилось,

Что лучше бежать, но решил он остаться,

И рядом царица лгала и ярилась,

И снова полет, там в сиянии танца.

6

Она же на дочь удивленно смотрела,

Как будто бы видела деву впервые.

— О, как ты прекрасна, а знаешь, что сделаем.

И долго о чем-то они говорили.

Сначала противилась зло Саломея,

А после внезапно она согласилась

Царица смотрела на небо, немея,

И виделась ей и жестокость и милость.

— Зачем ему жить? Я спасаю от бури,

И мир мой несчастный, и темную душу,

А с ним и меня они там не забудут,

Все будет однажды, пусть храм я разрушу.

7

Ей снилось сегодня в тумане распятье,

Какие-то женщины, воины, свита,

— Откуда явилось к нам это проклятье?

И кто их послал, — прошептала сердито.

Но только в темницу устало спустилась

Взглянуть в тишине и во тьме на пророка,

Какая-то тень там металась, ярилась.

— Бедняжка, как он поступает жестоко.

А он все кричал ей про бедного мужа,

Про страшную ярость, и грех ее вечный,

Что ждут ее снова, и черти и муки,

Пророк заигрался, конечно, конечно.

8.

Ну что же, избавит их всех Саломея,

Есть магии чудо в пленительном танце.

— Что шепчешь, ты девочку впутать посмеешь?

— Конечно, посмею, ну, сколько ж метаться.

— Не женщина ты. — Я сегодня царица, —

Напомнила, словно не ведал он света.

— Пустое, ты просто тупая тигрица.

— Пантера, мой ангел, и знаю про это.

Но я так устала, остынь, все пустое,

Пусть он защитит тебя, если сумеет,

Меня же просить о прощенье не стоит,

Ты знаешь, прощать никогда не умела.

9.

И снова растаяла где-то царица,

Лишь бело платье мелькнуло во мраке,

— Она не сумеет. Она не решится,

Не быть этой страшной, предсказанной драме.

И где-то шумели веселые гости,

И музыка снова из тьмы вырывала.

— Танцуй, Саломея, мы все тебя просим.

Помедлила чуть, и легко вылетала.

И была укутана снова шелками,

Как кокон, еще не сумевший пробиться.

О, магия танца, что делает с нами,

Бросает в просторы, уводит в темницу.

10

Царица смотрела на них обреченно,

Он стар, но к девчонке все время стремится,

А если увидит ее обнаженной,

Конечно, тогда он на все согласится.

Недаром так долго просила раздеться,

И ей говорила о магии танца,

Но танец закончен, усталое сердце

Его все просило: — Останься, останься.

Пусть падают снова такие наряды,

Пусть юная прелесть твоя обнажится,

Я царь, и скажи, что отдать тебе надо.

И только вдали улыбнулась царица.

11.

Цари наши, властью своей упиваясь,

Порою такое другим обещали,

Ребенок невинный, она танцевала,

И только наряды скользили, слетали.

— О что же с тобой, -усмехнулась царица,

Она в этот миг о своем лишь мечтала.

И будет симфония дивная длиться,

А там Саломея в экстазе взлетала.

Ее охватила внезапная радость,

Когда перед ними предстала нагая,

И вдруг поняла, ничего не осталось,

Куда она всех в этот миг увлекает?

12

— Проси же, — стонал снова Ирод устало.

Исполнит он все, что бы ты ни просила,

Молчит. И от страсти душа трепетала,

И даже наказы царицы забыла.

Но та ей напомнит. — Глава Иоанна.

— О чем ты, дитя? — понимает не сразу.

— О, царь, я о нем, только это желанно.

Она повторяет крамольную фразу.

Царь гневно посмотрит еще на царицу,

Она же с гостями о чем-то воркует,

Толпа замирает, и Ирод ярится,

Кто снова сыграл с ним да шутку такую.

13

Но то, что обещано было в начале,

Исполнит, цари отступать не умели.

И вот уже жуткие скрипки стонали.

И воин подходит один к Саломее.

— Бери, как хотела. Отступит царевна,

Метнется безумная дева куда-то.

И только царица стоит вдохновенна

И даже спокойна, и вроде крылата.

Исполнилось то, что начертано было,

Он больше о прошлом ее не напомнит

И музыка где-то в тумане завыла,

Их встретила похоть и дивная полночь

14.

Во тьме проступают опять силуэты,

Сгоревшие страсти остались золою.

И Ирод пирует в толпе до рассвета,

Но где Саломея, с мечтой и судьбою.

Осмелится ль кто-то перечить царице?

И как она всех урезонить умела.

Алеет заря — это танец все длится,

И голову кружит твою Саломея.

Любой в этот миг на такое решится,

А после опомнится поздно и немо,

Она обнаженной пред вами кружится,

И гневно нависло свинцовое небо.

15.

Судьба по заслугам отпустит вам снова,

И радость, и боль, все еще в этом мире.

И смотрит Креститель на землю сурово.

— Что сделалось с вами, что сделали с ними?

И больше никто не находит ответа,

И страшной грозою нависли вопросы,

И только в потоках печального света,

Мы видим и небо, и море, и звезды,

И танец в тумане, он длится и длится,

Такого с тобою еще не бывало?

Тут в пору рассудка, мой ангел, лишиться.

О, как Саломея тогда танцевала.

Последний пир

Закат был кровав в тот вечер. Об этом говорили все в Вавилоне. Страшно выли собаки. Люди прятались по домам. Сколько дурных снов приснилось, сколько пророчество было послано им. Это не могло быть случайностью. И в ужасе прятались они и пытались угадать и понять, что еще можно сделать, как им поступить дальше, но что тут придумаешь, если мир рушится. И только царь, он словно ничего не видел и не слышал. Он не хотел никого слушать.

Когда во дворце появился жрец, Валтасар усмехнулся. Он жестом приказал ему замолчать и указал на ту комнату, где их никто больше не мог увидеть и услышать.

Жрец упал перед ним, но он не собирался его поднимать. Он усмехнулся, пусть в таком положении попробует ему рассказать о том, зачем пришел.

— Ты скажешь мне по великому секрету то, что известно всем, — говорил царь, — и я должен одарить тебя за это?

— Спаси себя и свой мир, — едва слышно прошептал он.

— Ты так наивен и глуп, что полагаешь, будто Вавилон можно спасти? — подступил к нему царь.

Жрец хотел сказать о том, что ни его, ни его мира ничто уже не спасет, но промолчал, ему не хотелось умереть сейчас, ему не хотелось встретить смерть в темнице, пусть это случится завтра. Но каждый миг жизни — это великое счастье. Жаль, что он не понимал этого прежде, совсем не ценил жизни своей.

— Значит, мой мир можно спасти, — задумчиво говорил царь, расхаживая по комнате, — а если нет, то какой смысл тебе было являться сюда, глупец.

Ничего и на это не сказал несчастный. Он и сам не знал, какая сила его толкнула к обреченному царю, намного проще было бы остаться дома и ждать смертного часа. Но он все-таки пошел. Возможно, взглянув в глаза царя хотел понять, что тому известно, как спасти этот мир, и тогда и в его душе появится надежда, пусть призрачная, но все-таки надежда.

— Встань, — рявкнул Валтасар, — если ты знаешь, что завтра мы погибнем, то есть ли смысл так унижаться? Разве в последний день свой ничтожной жизни ты не можешь оставаться свободным перед своим царем?

Как странно прозвучал этот горестный вопрос. Он и прежде знал, что их царь мог так повернуть все, что любого поставит в тупик, и получишь ты совсем не то, что ожидал, зачем пришел к нему. Ему нравилось так издеваться над людьми, особенно когда он видел их слабости.

Что было на это ответить, он просто хотел жить, в любом случае, в любом положении. Только теперь, когда персы стояли у ворот, он вдруг понял, как жизнь прекрасна, как она великолепна и как не хочется с ней расставаться.

— Они не оставляют пленных, — выдохнул он.- Мы должны покинуть город, пока еще есть возможность, о мой царь.

— Конечно, не оставляют, уж меня и тебя не оставят точно, тогда о чем же нам с тобой так волноваться?

Ничего на это не ответил жрец, властелин показался ему безумным.

Он пытался понять, потерял ли тот окончательно страх или только рисуется перед ним, если они и на самом деле обречены.

— Они не оставляют пленных, им не нужны чужие жрецы, персы дики и это будет не жизнь, — думал в это время царь, — тогда зачем думать о завтрашнем дне и пытаться что-то сделать.

Он и не пытался.

— Иди, убирайся, покинь город, ты спасешь себя, если тебе так хочется жить.

И тут жрец в первый раз осмелел, он почувствовал, что ему больше ничего не угрожает, и он решил узнать:

— А тебе, который имеет все, тебе совсем не хочется жить?

Это казалось невероятной дерзостью, но вопрос был задан, и властелин решил ответить на него:

— Просто жить, скитаться на чужбине — нет, я был царем, царем и умру. Но ты им никогда не был и тебе не понять этого, только твари тебе подобные, хватаются за жизнь, готовы питаться падалью, и на все согласны, но я так не могу, не могу и не хочу. Я все сказал. Убирайся.

Он и сам удивился, что сказал это, и когда слова были произнесены, он уверился в том, что все так и есть, что давно и мучительно он думал о том, и только сейчас смог озвучить то, что всегда было его жизнью.

Жрец незаметно ушел. Он никогда не был царем, и он не собирался умирать, тем более теперь, когда в пылу страсти владыка освободил его от всех обязательств, ему словно нужно было освобождение, позволение.

№№№№№№

Воины еще отчаянно бились с персами, но силы их были неравны. Царь запретил им о том говорить, но последнему смертному было понятно, что завтра они начнут тут хозяйничать. Он отшвырнул кого-то из слуг своих и направился в Капище.

Странно пустым был этот храм, когда его жрец стал безымянным странником без рода и племени, что можно было требовать от бога, допустившего это? Он и не требовал ничего, просто стоял и смотрел на зловещий кумир.

Кто-то наблюдал за ним из укрытия, две пары любопытных испуганных глаз. Смельчаку казалось, что раз властелин пошел в храм, то может что-то измениться, и совершится чудо, и они будут спасены. Как они все, ничтожные и слабые, надеялись на чудеса, и только он один в этом мире знал, что чудес не бывает, и не стоит себе и другим морочить голову.

— Если наш бог ничего не может, то, что же требовать от нас, — задумчиво размышлял он, но что остается? Можно все эти дни провести в схватках, проливать свою и чужую кровь, можно, но должен ли он так поступать? Если нет никакой надежды на спасение? Если жить ему в своем мире осталось так мало. Да и кто сказал такую чушь, что умереть надо обязательно в бою. В бой надо идти только если веришь в победу, а если нет, тогда нет никакого смысла так умирать.

И вдруг царь захохотал, он и сам точно не знал, что могло его так рассмешить в пустом храме, из которого сбежал последний жрец. Но он смеялся и не мог остановиться.

Потом резко замолчал, повернулся и отправился прочь, в свой дворец.

— Это будет самый веселый и яростный пир, — говорил он кому-то из вельмож, растерянно семенивших рядом, они и в эти последние дни оставались его верными рабами, одни просто не верили в то, что он может пасть, другие не решились перечить даже почти поверженному царю, а третьи просто пытались подражать ему. Кто-то сбежал к персам и пытался выторговать себе жизнь в новом мире. Ему доложили о том.

— Пусть живут, если смогут, люди привыкают ко всему, а у меня остался только этот пир, но он будет великолепным.

Они говорили друг другу, что царь безумен, как только Валтасар скрылся. Но другие отвечали, что для безумца, и для обреченного на смерть он слишком спокоен, тогда что же он собирается делать.

На то, что случится чудо, и их мир останется прежним, верилось все меньше, теперь они пытались угадать, как поступит их царь, что он предпримет, им хотелось остаться вместе с ним, а не с чужаком, но для этого надо было что-то сделать.

— Пир? — переспросил кто-то, — но что может случиться на пиру, а если он пригласил их царя и там прикажет убить его.

Долго обсуждали такую возможность, но решили, что это вряд ли, и сам он проживет после этого не на много дольше. Хотя безумство храбрых может быть и спасет его. Поверить в то, что их царь ничего не собирается предпринимать, никто не мог.

А он подошел к столам и пристально следил за тем, чтобы самые лучшие блюда были выставлены, чтобы стол был таким, от которого невозможно оторвать взора.

— А где утварь из храма? — сверкнул он очами.

Они только что разорили христианский храм, хотя его жрецы умоляли это не делать, считая дурным знаком, но по его повелению собрали все чаши, которые там были, и все, что представляло собой ценность.

Вот и теперь, даже неверующие в чужого бога не решались пользоваться тем, что они отняли насильственно, и только он посылал слуг за теми самыми чашами:

— Они должны стоять на столе, и не смейте мне перечить, иначе я не стану дожидаться персов и помогу им расправиться с вами. Никто не сомневался в том, что именно так все и будет. А самые прозорливые понимали, что он бросал вызов небесам, и были уверенны в том, что громы и молнии обрушатся на их головы.

Но пока ничего не случилось. Яростно слепило солнце. Оно готово было спалить все вокруг, блестели чаши из чистого золота и серебра. И полюбовавшись на дорогое убранство, царь самодовольно усмехнулся.

Странные это были минуты для Валтасара. Наверное, он единственный, молодой и здоровый, жил, зная, что завтра его не будет в этом мире. И он смотрел на этот мир в последний раз, и старался его запомнить таким, и ни за что не позволил бы себе впасть в уныние, ни боги, ни победитель никогда не смогут такого с ним сотворить.

Так же будет светить солнце, суетиться эти или другие люди, но его не будет. Обычно смерть обрушивается внезапно в самый неподходящий момент, и только у избранного небесами есть право самому выбирать свою смерть, и он выбрал пир.

А почему бы и нет, можно озверело бросаться в сражение, сокрушать все на пути своем, убить как можно больше врагов, и самому погибнуть. Но он не хотел этой напрасной суматохи. Он никогда не был трусом, и когда оставалась надежда на победу, отчаянно сражался, стоял до конца и побеждал, но это было прежде. А теперь, когда ему было отпущено несколько дней или часов (может быть и так), он хотел пировать.

Ведь и уйти из мира можно по-разному. Если он уйдет в сражении, побежденным и поверженным, что он заслужит, кроме презрения, когда и где любили побежденных, тогда зачем напрягаться.

Если же он умрет на пиру, они и враги и потомки будут помнить о том, что он не просто был спокоен, но и пировал назло своим врагам.

Почти без колебаний он выбрал этот путь.

№№№№№№

Персидский царь ждал своего лазутчика. Он хотел узнать только об одном, что делает обреченный на смерть Валтасар.

Зная о его хитрости и храбрости, Перс не хотел быть одураченным, он знал, что победит, но он не знал, что ему делать с Валтасаром, из-за какого угла он на него обрушится, где будет прятаться, и как захочет расправиться. Любому понятно, как быстро победа может обернуться поражением, и глазом моргнуть не успеешь.

— Валтасар пирует, — заговорил один из вельмож его, только что тайно вернувшийся из осажденного города.

Слова прозвучали так странно и нелепо, что поверить в них было невозможно.

— Пирует? Так что же он празднует, собственную смерть? Я никогда не слышал о таком.

— Никто никогда не слышал, но он всегда и был непредсказуем.

Перс насторожился еще больше, он понимал, что у врага его есть какой-то коварный план. Когда перед ним бросили только что пойманного жреца, он пнул его в ярости.

— Это он прислал тебя, ты хочешь пригласить меня на пир своего Валтасара и расправиться? Ты решил еще послужить ему, несчастный, и думаешь, что после этого я тебя оставлю в живых.

И напрасно пытался объяснить ему жрец, что нет у него никакого приглашения, что он хотел спастись из рухнувшего мира. Ничего не слышал и не хотел слышать взбешенный перс, он думал о своем, и на каждом шагу чувствовал измену. Он уже считал себя победителем, но понимал, что и победителя может смертельно ранить плененный и почти мертвый враг.

И тогда, понимая, что ему не выжить, вспомнив усмешку своего царя, жрец вдруг распрямился, и сам дьявол в душу его забрался, потому что голос его грозным и яростным показался, так иногда он вещал от имени бога своего:

— Никогда не будет сидеть мой царь рядом с тобой за одним столом, он и не думал тебя приглашать к себе. Ты можешь убить его, но сломить тебе не удастся, вот ты и бесишься, как дикий зверь. Я хотел спасти свою жизнь, но рядом с тобой никакая жизнь мне не нужна. Мне жаль только того, что я так подло бросил его и не смогу к нему вернуться, и остаться с ним до конца.

Воцарилось молчание. Перс не сразу понял, о чем тот говорит. Он только почувствовал великую дерзость и оскорбление.

Кто-то уже воткнул нож жрецу в спину по его знаку, и бездыханное тело потащили прочь, но он понимал другое — надо будет убить всех, кто был рядом и слышал эти речи, потому что есть такие слова, которые никак не перенесет истинный владыка. Жаль, что были свидетели, но кто же мог подумать, что ничтожный жрец будет так дерзок с ним.

№№№№№

Пир был в самом разгаре. Царь Валтасар веселился от души. Он славил древних богов, и проклинал нового бога, сделавшего мир таким рабски слабым и беззащитным.

Его пытались отрезвить пировавшие рядом с ним вельможи. Но ничто не могло остановить его:

— И хорошо, что нам не придется жить в этом рабском и ничтожном мире, где они распинают своего бога, и любуются на его распятие.

И вдруг странная тишина повисла над ними.

Царь не понимал, что они там узрели, за его спиной на стене. Но он увидел, когда резко повернулся, что там полыхали какие-то слова. Никто и никогда не смог бы разобрать их смыла, в том не было сомнения. Царь вспомнил, что сбежал его жрец, и некому растолковать древние письмена. Но нуждались ли они в переводе.

— Успокойтесь, там написано, что наш мир погиб, — говорил он им, словно это и без того не было ясно.

Еще больше стали трястись от ужаса люди, кто-то давился дорогим вином, кто-то от страха готов был лишиться чувств.

И только царь распрямился и стоял под этими словами. И странное пламя окружало его со всех сторон. Кому-то показалось, что он был охвачен этим пламенем и сгорит заживо, но этого не случилось.

— Ты хотел напугать меня, — обратился он к неведомому богу, — но пусть лучше погибнет мой мир, только он не достанется тебя, никогда не достанется, — говорил Валтасар, — и я буду последним царем в мире, который не был тебе угоден.

Странно быстро наступил рассвет. Валтасару сообщили о том, что персы ворвались в город. Он поднял последний кубок и бросил туда специально приготовленный яд. Помедлил немного и выпил его до дна в тот момент, когда дикий шум приближался к его дворцу.

— Если они и распнут меня, то только мертвым, а ты позволил это сделать им живым, муки терпел, да какой ты бог.

Больше ничего сказать и подумать не мог царь. Его тело лежало на ковре. Уже не было никого из пировавших с ним, они разбежались и попрятались, ожидая расправы дикарей.

Когда персидский царь вошел во дворец и огляделся вокруг, он увидел, что его не обманули накануне, эти люди и на самом деле пировали. Он взял в руки тяжелый кубок, но отшвырнул его, боясь, что там может быть яд, он решил, что Валтасар из укрытия подглядывает за ним, но в тот момент кто-то указал ему на мертвого царя.

— Это он, — то ли спрашивал, то ли утверждал перс, — он не мог сказать ничего точно, и решил, что, возможно, его разыгрывают, и перед ним актер в царском одеянии, а Валтасар на него обрушится, как только они упокоится и поверит своим глазам.

Он пожалел о том, что убили жреца, тот мог точно сказать был ли это Валтасар или только двойник его, подставная кукла. Победитель не знал, какой ответ ему хотелось услышать.

Ему не было покоя ни днем, ни ночью в захваченном городе. Он все время ждал только одного — внезапного удара. Поверить в то, что противник ушел так просто он никак не мог.

И только покинув проклятый город, он немного успокоился. Но и вдали от него он видел пустой дворец, где только что оборвался странный пир, и тело царя, так перепугавшего его. Валтасар не давал ему покоя ни днем, ни ночью. И в смерти своей он смог перевернуть все с ног на голову.

Никогда не забудет царь кошмара победы, никогда не забудет он триумфа поражения вавилонского царя Валтасара.

Король художников, художник королей

Волна стремительно понеслась к берегу. Юноша рисовал на песке великолепные полотна, которые были тут же безжалостно смыты. Но он не опечалился, а рассмеялся, потому что знал, что создаст творения еще лучше. В том, что эти картины были так хрупки, была какая-то своя прелесть, и некому было сожалеть о том, что творения бесследно исчезали.

Ему необходимо было совершенствоваться, потому что он надеялся достичь высшего мастерства, которое достигается только после невероятных усилий.

Сколько уникальных полотен растворилось в бескрайних морских просторах, этого не знал никто и никогда не узнает.

Потом Пауль возвращался домой усталый, но почти счастливый и переносил лучшие рисунки на бумагу. Возможно, потому они и казались такими завершенными, такими великолепными с самого начала, и наведавшим о том труде казалось, что ему все слишком легко дается. В этом был уверен даже самый строгий из его критиков — старший брат Филипп.

Больше всего волновался и опасался он за судьбу Питера. Он всегда общался с людьми искусства и мог себе представить, что за судьба ждет его младшего брата. И когда волнения эти вырывались наружу, Питер говорил:

— Я буду королем художников.

Но говорил он это не потому, что так безоговорочно верил в собственный гений, а подчеркивал, что никогда не позволит слабостям торжествовать, никогда не подчинится страстям, которые легко губят любого, а человека творческого в первую очередь.

Никогда Питер Пауль не обещал, что он откажется от живописи, потому что знал точно, что не сможет исполнить такого обещания, она была смыслом его жизни, его верой и надеждой, без нее жизнь теряла цвета, запахи, вкус.

Но Филипп никогда и не требовал от него таких обещаний. Он знал, что был Тициан, тот, кто беседовал с королями и кардиналами, и они нуждались в нем, хотя его судьба была скорее исключением из правил. Но этот великий итальянец оставлял надежду и для его брата. ОН обещал себе, что сделает все возможное и невозможное, чтобы Питер не уподобился тем несчастным, которые ходят с протянутой рукой, вечно грязными и пьяными и рисуют таких же нищих и убогих, как и они сами. Потом раздают бесплатно свои творения тем, кто никогда не сможет оценить их, и все время жалуются на судьбу и проклинают мир.

Не бывать этому, только самое лучшее, только портреты королей, и станет он не только королем художников, как сам заявляет, но и художником королей, а без этой цели не стоит брать в руки кисть и тратить деньги на холсты и краски.

— Ты будешь художником королей, — пообещал ему Филипп. Порывисто взглянул на него юноша, но ничего не ответил.

Он знал, что в жизни можно добиться многого, если точно знаешь, чего тебе хочется.

№№№№

Когда Филипп знакомил его с учеными, философами и писателями, то он не говорил о талантах брата своего. И когда тот начинал рисовать собеседников, да так, что любой из них торопел, бросив взгляд на рисунки, они приходили в восторг и неизменно уносили рисунки с собой. Они говорили о том, что наступят те времена, когда, когда и приблизиться они к нему не смогут.

Он только улыбался. Его не особенно волновал собственный триумф, он знал, что так будет. Он просто знал, что пришел в этот мир, чтобы запечатлеть его на своих полотнах.

Трудно было вспомнить, кто первый сказал о том, что юноша так талантлив, но портреты вельмож красовались во всех домах знати, и не сегодня, так завтра их увидит король.

С легкой руки этих людей он отправился в первое путешествие и оказался при дворе английского короля. Это было только начало, потом король испанский, и французский с великой радостью принимали молодого художника, и везде был он гостем дорогим. Теперь уж и сам Тициан, будь он жив, позавидовал бы молодому художнику, его уму и невероятному обаянию.

Он стремительно взлетел и стал художником королей, но не просто стал, он им оставался.

№№№№№

Говорят, что если бог что-то одно дает, то забирает другое. Обласканный всей Европой, Питер, вероятно, должен быть несчастен в любви.

Но кто сказал вам такое? Как только он вернулся домой, так и встретил свою Изабеллу. И влюбился, да так, что все 17 лет только ее и боготворил, и изобразил с такой любовью и восхищением, что даже у скептиков, никому и никогда не веривших, не возникало никакого сомнения в том, что она единственная и любимая женщины в его жизни. И в этом он противостоял распущенности всей богемы и был слишком высок и горд для того, чтобы пускаться во все тяжкие, передвигаясь от одной юбки к другой.

Если и были какие-то моды, то он стал законодателем совсем иных стилей. И все вольные жрецы искусства должны были отстраниться от него, оставаться где-то за чертой.

Изабелла была великолепна, и он с нескрываемым восторгом повел ее к венцу, кто еще из товарищей по цеху мог так ярко проявить свою любовь к собственной, а не к чужой жене.

И художники стали говорить о его бездарности, о гордости, о заносчивости, но сквозь весь праведный гнев проступало только злоба и зависть. Но так как ответа не было, то и пришлось им снова разбрестись по своим углам, утешая себя тем, что короли капризны и придирчивы, они скоро все изменят, и тогда будет еще видно, кто и кого.

Но какое дело ему до этих чувств, если мир так огромен и интересен.

Он вернулся домой из путешествия по Европе, когда должен был родиться его первенец.

№№№№№

На свет появилась прелестная девочка. Он подхватил на руки ребенка и так прижал его к груди, что почувствовал тепло детского тела. Как хороша была его Клара. Он слегка кружил ее по комнате, внимательно глядя на своего ребенка, это было самое совершенное из творений художника, он любому бы в том признался в те минуты.

— Пауль, ты задушишь ее, — услышал он в вихре счастья голос брата.

Он заглянул к ним и никак не мог понять всех восторгов и порывов, словно ни у кого больше не рождалось никогда детей.

— Помнишь, как ты рисовал самые мрачные картины моего грядущего, — напомнил неожиданно он.

— Для того и рисовал, чтобы тебе удалось избежать всех бед, — говорил он, — но я никогда не сомневался, что ты умен и проницателен, ведь были же и Тициан, и Рафаэль, только этот путь значительно труднее, чем тот, другой.

И потом он рассказывал о плачевной судьбе еще недавно знаменитого художника.

— Кто бы мог подумать, — удивлялся Филипп, — еще несколько лет назад он был уверен, что Тициан умрет от зависти, на него глядя.

Изабелла внимательно слушала их разговор. Она с каждым днем любила своего мужа все больше и больше, и все время благодарила бога за то, что он подарил ей ее Питера.

Он с самого начала и до конца был знаменит, высок и далек от земли. Есть творцы, которые еще при рождении записаны в небожители, им никому и ничего не нужно доказывать, это остальные ненавидят и завидуют, возмущаясь несправедливости, царившей в мире. А почему он должен быть справедлив, и если бы пришлось поменяться местами, отказались бы они сами от такого места под солнцем? Вряд ли. И все же, все же.

№№№№

У него все время появлялись ученики, и он возился с ними, не замечая их капризов и всех темных сторон, которые они порой являли миру. Он никого к себе не приближал, хотя никого и не отталкивал, приходили и уходили они всегда сами.

Потом художник никак не мог вспомнить, кто привел к нему этого юношу, как он оказался в их доме. Какими мрачными были его полотна. Он не мог не оценить мастерство, но и принять этого мира не мог, хотя старался быть великодушным.

Но сам юноша казался легким и веселым созданием.

— Вы король художников, это все говорят, — без всякого заискивания заявил он.

Ничего на это не ответил Питер, только усмехнулся, всем своим видом тот подчеркивал, что пройдет немного времени, и он обойдет его во всем.

Это было даже забавно, он, вероятно, не знал, что тот, которого он назвал королем художников, никогда и ни с кем не соревновался, считая, что у каждого только свое место под солнцем, и никому не удастся занять чужого. Но ничего этого говорить юному дарованию он не стал.

— Он художник королей, — про себя размышлял Рембрандт, и не мог понять, как одно в этом человеке может сочетаться с другим.

Но таким и должен быть придворный художник, высок, красив, одет с иголочки, речь дипломата, говорят, он часто исполняет поручения то одного, то другого короля, потому так спокойно путешествует.

А сам Питер вспоминал в тот момент, как печально знаменитый герцог, взглянув на его полотна, спросил:

— Вы дипломат, занимающийся живописью?

— Нет, — ответил он тогда, — живописец, причастный к дипломатии.

Тот не стал больше ни о чем говорить, понимая, что художник сделан из особенного теста, и он не позволит ему вольничать, и чего доброго с ним еще неприятностей на свою голову насобираешь.

— Ничего особенного, — говорил ученик, когда его спросили о художнике.

— Чертовски обаятелен, умен, богат, счастлив в семейной жизни, а в остальном ничего особенного, высокомерен и насмешлив, не особенно с ним пообщаешься. Да он и не стремиться с кем-то водить дружбу, — тут же прибавил он

Но в голосе была затаенная обида на ту самую несправедливость. Почему одним судьба дает все, а другим ничего?

Когда — то Питер хотел быть таким, как Тициан, и ему это удалось. Новый гений вовсе не хотел быть таким, как Рубенс. Но в покое он так и не смог оставаться, столкнувшись с ним, и это противостояние длилось до самого конца, когда учитель давно уже покинул этот мир, несчастный, разоренный художник видел его и все время старался обойти стороной призрак, который доказывал ему, что можно было жить совсем по-другому.

Юноша пристально смотрел на его картины, яркие, пышущие энергией и красотой. Он вглядывался в лицо Георгия Победоносца, убившего змея, и в прекрасный лик спасенной им принцессы.

Он бы совсем по-другому написал этот сюжет, и напишет, не могут они быть такими яркими и победными, не могут и не должны. Ему не нравилось полотно, но от него никак нельзя было оторвать взора.

И дальше кони, люди, экзотические животные, все смешалось и пришло в движение, все явило собой невероятную мощь. И даже распятый Христос на его полотнах был на удивление красив и мощен. Хотя это и вызывало усмешку, но и впечатляло одновременно. Он знал, что такие картины и станут украшением королевских дворцов и храмов, они будут висеть там, куда ему никогда не прорваться. Не стоит даже и пытаться.

— Не переживай, — он бездарен, — говорил кто-то из его пьяных, а потом странно веселых друзей.

— Он великолепен, — вырвало у молодого художника, — ему хотелось оставаться справедливым.

И только тот, о ком они спорили, был далек и недосягаем, рядом с королями и в кругу своей семьи он оставался спокоен и счастлив, ни с кем ему не нужно было выяснять отношения.

№№№№№

Но беда задела его своим черным крылом, когда умерла его обожаемая Клара. Никто не мог знать, как он переживал смерть своего первого и любимого ребенка, он сразу же отправился в путешествие по Европе, не желая никого видеть и слышать.

Девочка все время была рядом, она приходила в его сны, у него появился маленький ангел — хранитель. Но в реальности никто не мог заполнить ту пустоту, которая образовалась в его душе. Изабелла превратилась в бесплотную тень. Они оба понимали, что дети часто умирают, но то, что это случилось с их обожаемым ребенком, в это никак невозможно было поверить и смириться. Он рисовал ее снова и снова, и она оживала на его полотнах. И он радовался тому, что может хотя бы это сделать для своего несчастного ребенка, пусть они запомнят ее такой.

Выходя из собора, он наткнулся на своего бывшего ученика, шедшего куда-то в толпе таких же веселых гуляк. Тот рванулся к нему, но Пауль резким движением отстранился и вскочил в карету. Всем своим видом он показал, что ни с кем не желает общаться. Его вовсе не волновало, что подумают они о нем.

№№№№№№

Король присылал все новых вельмож. Художник находил предлог, чтобы оставаться в своем замке и не появляться при дворе, но он понимал, что это не может длиться долго.

Художники стали спорить о том, кто из них сменит Рубенса во дворце. Каждый верил в то, что избран будет именно он.

— Они ждут Рубенса, — отрезал знакомый, когда Рембрандт намекнул на то, что он свободен и мог бы поработать.

Его молодая жена была так тщеславна и так мечтала предстать перед королем. Ради нее и попросил он узнать, не нужен ли королю новый художник. Но пока ничем не мог ее обрадовать.

Саксия смотрела на своего мужа. Она уже знала от служанок, что усилия его были напрасны, их никто никогда не пригласит к королю. Она вспомнила жену Рубенса, эту маленькую и серую мышь, которой ее знаменитый муж так польстил на своих полотнах. Но почему ей так с ним повезло.

Она не знала, что это был последний год жизни Изабеллы. Она и умереть должна была молодой, любимой и счастливой

Он вернулся от короля, узнав о болезни жены, и остался у ее постели до последней минуты.

Бог ему много давал, это правда, но при этом безжалостно забирал любимых людей, и с этим ничего не поделать.

№№№№№№

Рембрандт взирал на свою Саксию в те дни, когда появилось известие о смерти Изабеллы, на пышные похороны они не посмели отправиться. Но он был уверен в том, что если бы его счастливый соперник поманил его жену, она бы не задумываясь, бросилась в его объятия. Это открытие очень больно его ранило. И он отчаянно продолжал писать в те дни своего блудного сына- полотно, которое должно было поднять его над всеми. Но уже в середине работы стало понятно, что и на этот раз надежды не оправдаются, те, кто восторженно относятся к Рубенсу, не поймут и не оценят его, об этом не стоит и мечтать.

№№№№

Он мог быть спокоен за свою жену — юная Елена, которую он знал когда-то еще ребенком, стала новой его избранницей, как только прошли дни траура. Сама Изабелла, уходя, настояла на том, что сменит ее именно она, и он не мог спорить с ней, и только согласно кивнул. Блиставшая красой дева вызывала симпатию в его душе с самого начала, он мог ее полюбить.

Ее прекрасный лик и великолепное тело появилось на новых полотнах, потому что в такие дни он не мог не писать.

Она была великолепна. Да и не могла быть иной муза короля художников. Его Даная казалась только жалким подобием того, что изображал и являл миру этот чародей Рубенс.

Саксия заболела в те дни, и он не мог не передать ее увядавшей красоты на своем полотне. Она не могла скрыть своего недовольства, когда вглядывалась в то, что он писал. И его дела шли все хуже и хуже Они стремительно летели вниз. Но она знала, что его гибели ей не суждено будет увидеть. И то, что она уйдет раньше, немного успокаивало ее.

Она вспоминала похороны Изабеллы и знала, что ее художник не сможет даже достойно похоронить ее.

Когда она застала мужа со служанкой, то пришла в неописуемую ярость.

Сначала ему показалось, что она просто ревнует его, но потом он понял, что причина в другом.

— Ты все время сравниваешь себя с ним, но взгляни на Елену, и на ту с которой ты развлекаешься, даже когда я еще не успела оставить этот мир, вот в этом вся разница.

Никогда прежде она не говорила ему таких обидных слов, но здесь были все ее несбывшиеся надежды и мечтания, которым уже не осуществиться.

— Ты даже умереть готова, чтобы уровняться с его женой, — в свою очередь раздраженно бросил он.

— Это точно, чем такая жизнь, уж лучше в склепе оставаться, — согласилась она. — Но он туда приходит с розами, а ты меня в общую могилу бросишь.

Они сказали друг другу все, что наболело, но больше о знаменитом художнике не говорили ни слова.

№№№№№

Полуобнаженная Елена, закутанная в меха, во всей своей красе стояла перед ним. Сколько нежности, восторга и радости было во взгляде художника в те минуты. Он был с ней, он снова был счастлив, и ни с кем из собратьев своих не собирался спорить и ссориться. Они существовали в другом мире, за высоким забором, отделявшем его дворец от их хижин.

Когда появился посыльный короля, художник отложил кисть и резко поднялся. Ему не хотелось уходить, но как истинный дипломат он улыбнулся, то ли этому человеку, то ли своим мыслям и чувствам.

— Лучше бы ты был художником королей, — услышал он голос своего брата, долетевшего к нему из прошлого.

— Я стану художником королей, если тебе этого хочется, — сказал он тогда.

Теперь он понимал, что это чертовски хлопотно, но деваться было уже некуда

№№№№№

Саксия умерла в полутьме в одиночестве. Ее мужа уже несколько дней не было дома, его нигде не могли найти. И когда кто-то из учеников рассказал об этом Рубенсу, он дал денег и распорядился о похоронах жены художника. Они не посмели нарушить наказа мастера, и немалые деньги истратили по назначению, хотя они не могли понять, какое он имел к этому отношение.

Все в этом мире идет своим чередом, король художников так и оставался до конца королем, и он достойно шел по жизни и нес свою корону. Никто ни в чем не смог бы его упрекнуть.

РУБЕНС КОРОЛЬ ХУДОЖНИКОВ

Когда в нищете умирает творец обреченно,

В объятьях служанки жену вспоминая устало,

Я вижу не хижину в мире страстей обнаженных,

А чудо дворца, где его королева блистала.

О ком вы опять, он не гений и правда не с вами,

Божественный Рубенс мне мир распахнет, улыбаясь,

И в городе снов мы проходим по залам словами,

И тонкими пальцами этих полотен касаясь.

И тот, кто легко королю отдает свою душу,

И снова танцует на первом балу с королевой,

Сегодня Аиду впервые отчаянно служит,

Когда он писал в тишине обнаженную деву.

Напрасно Рембрандт о свиданье с ним снова мечтает,

Он снова уехал, и знаю, вернется не скоро,

Он тихо умрет среди роскоши, дивных красавиц.

И только в тумане останется призрачный город.

Торжественно осень плывет, за собой увлекая,

Холодные тени заполнили снова округу,

И реки времен по судьбе и душе протекая,

Ему обещают и холод, и голод, и вьюгу,

Но дивный творец среди граций своих растворился,

И в облаке грез он счастливый, до срока витает,

И мрачен король: -Где же Рубенс, он снова влюбился,

И значит он нас на мгновенье и вечность оставит.

О сколько же можно с художником этим носиться,

А столько и будет триумф для него продолжаться,

Он Солнца король, и в реальности он воплотится,

Я вижу как нынче нам Рубенса всем не хватает.

Того, кто с отвагой нам высшие сферы откроет,

И в пропасти буден устроит отчаянно праздник,

В лачуге Рембрандта тоска, как волчица, завоет,

А Рубенс танцует и пишет с улыбкой граций.

Мадонна или блудница

(ХРОНИКИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ)

Осень царила в Риме. Было ветрено и так холодно, что знаменитый художник, приглашенный всю самим Папой, не только скучал, но и страдал.

Он был одинок и печален, комнаты в великолепном, но таком пустом дворце, куда его поселили, сверкали роскошью. Ему завидовали все или почти все, ученики его были уверенны в том, что и их, как только освоят ремесло, ждет такая же жизнь, о другой они и думать не собирались. Но он мог бы рассказать им, какова эта жизнь, в странном блеске одиночества, мог бы, но не стал этого делать. Потому что верил в то, что все может измениться в одно мгновение, так было уже не раз, когда вдруг из-за туч появлялось солнце, внезапно стихал ветер, и прекрасная незнакомка шагала к нему навстречу.

Пока он слегка увлекался куртизанками, чтобы это не особенно отвлекало от творчества и это ни к чему не обязывало, вот именно слегка. Он не думал о семье и собственном дворце, хотя, в отличие от многих собратьев, мог позволить себе все, что ему хотелось, но привык без сожаления уходить из своего уютного дома, не зная, когда вернется назад, и никого, кроме верных слуг не оставлять там в томительном ожидании. Художник точно знал, как это трудно, как невыносимо ждать возвращения.

И теперь, когда его назначили главным архитектором столицы и поселили в роскошном дворце, ему не хватало только натурщицы для его Мадонн. И он, бродя по городу, искал это единственное, совершенно особенное лицо и тело, и не находил.

Многие узнавали знаменитого художника. Кто-то откровенно глазел. Кто-то готов был выполнить любое его указание. Но он ничего и никому не говорил, ни о чем их не просил. И оставалось только вздохнуть и растворится где-то за поворотом. Художники странные и такие капризные существа. А этот оставался с начала и до конца баловнем судьбы, к нем не подступиться.

Первое полотно должно было напомнить сюжет из Амура и Психеи, и ему нужна была Психея — это воплощение женственности, мягкости, души. Да такой, чтобы сам бог любви ослушался свою грозную матушку, и спустился к ней в объятия, и оставался с ней в своем бессмертии. А разве просто отыскать среди живых, реальных девиц такую? Он не находи и страдал. Мастеру хотелось работать, и хотя Папа все понимал и не торопил его, но только на полотнах он мог выразить все, что томилось и мучительно рождалось в душе, весь остальной мир, не связанный с живописью, был только тенью, подобием реальности, до которой ему не было дела.

Он не заметил, как вышел к реке. Бывает такое, вроде бы стоял на площади и никуда не двигался даже, но когда очнулся, оглянулся вокруг, то оказался совсем в другом месте.

И здесь, на берегу Тибра, он и заметил девушку. Вот именно заметил, потому что если бы не очнулся вовремя, то навсегда ее потерял, еще не успев и встретить, такое вероятно случалось и прежде. Но нет, он остановился перед ней, и она с интересом разглядывала художника, вряд ли догадываясь, кто он такой. Такое внимание льстило юному созданию.

— Как зовут тебя, дитя мое? — спрашивал он тихо и ласково, так, чтобы она не испугалась и не убежала, и он бы потерял ее навсегда.

Но девушка была не пуглива, и не собиралась она куда-то бежать.

— Маргарита, я живу тут поблизости и часто здесь гуляю, — охотно отвечала она.

— А я в первый раз тут появился и сразу же встретил тебя, радость моя. И не могу тебя просто так отпустить, мне бы очень хотелось написать тебя для своей картины.

— Я согласна, но нужно спросить моего отца и жениха, я не могу без их позволения отправиться с вами, — заявила она.

И он согласился на все, неосмотрительно шагнув в квартал мастеровых, где всякое могло случиться, но какое дело было художнику до реальных и мнимых опасностей, если такое создание порхало рядом с ним.

Отец сразу же догадался, какой важный господин перед ним, если он и был художником, то вовсе не из тех несчастных, которые рисуют все подряд, перебиваясь нищенскими заработками, и все-таки упорно не бросают своего почти бесполезного занятия. Он догадывался о том, что есть другие живописцы, хотя никогда их и не видел, да еще так близко.

Он не стал долго торговаться, а блеск золотых отразился в глазах его и заставил быть сговорчивым. Маргарита улыбнулась и отправилась с ним туда, куда увлек он ее, ощутив прилив вдохновения и счастья.

Дворец ошеломил ее. Она никогда и мечтать не могла о том, что приблизится к подобному сооружению, посмеет скрыться за огромными его дверями.

Художник с восторгом следил за ней, за тем, как, не мигая, смотрела она на его незавершенные полотна.

— И это сделали вы?

— Конечно, — согласился он, — но ты поможешь мне сотворить и не такое, дитя мое.

Он усадил ее так, как ему хотелось, смущенно попросил обнажиться, но она не особенно стеснялась с самого начала, и к радости его оказалась гибкой и послушной.

№№№№

Как ни старалась Маргарита, но она никак не могла поверить тому, что, выйдя на берег Тибра в очередной раз, и просто прогуливаясь, и думая о том, что жизнь ее скучна и однообразна, и она должна с радостью поджидать своего нищего жениха, которого отыскал для нее отец, она увидит этого чародея, и окажется рядом с ним. Да и не просто окажется, а он будет с ней так заботлив, так ласков, что она не сможет от него ускользнуть, словно именно этого ей и хотелось в те самые минуты. Вовсе нет. Она готова была с радостью исполнять все, что он потребует, чтобы пробыть с ним как можно дольше, а может быть, хотя об этом не стоило и мечтать.

Маргарита не любила заглядывать далеко вперед и совсем не хотела искушать свою судьбу, которая и без того нынче была к ней благосклонна, вот и пусть все идет своим чередом.

— Ты хочешь выйти замуж, — спросил художник, не отрывая взора от полотна.

— А что мне еще остается, в 17 лет стыдно быть девушкой, — просто объяснила она то, что должно было случиться, — но даже если бы и не хотела, кто же меня о том спрашивать станет.

Он закончил на закате, когда солнце уже исчезло и позволил ей встать с ложа на котором Психея ждала своего Амура.

Художник старался припомнить старый миф. Там были коварные сестры, которых впрочем, она потом погубила, но и сама столько терзаний и испытаний прошла. Маргарита права, невыносимо тяжело в этом мире таким юным и очаровательным созданиям, как она. Отец решил, нашелся жених, и она должна стать послушной, безропотной, и такой далекой от реальности.

Но он уже точно знал, взглянув на набросок, что у него есть не только Психея, но и Мадонна. Он знал, что не отпустит ее просто так. Да это было и невозможно.

Она робко взглянула на него, стараясь угадать, последняя ли это встреча или будет что-то еще. Но так и не поняла этого.

Художник отвел ее домой, как и обещал отцу, но по дороге они договорились о том, что она придет к нему завтра, и они продолжат работу.

Маргарита облечено вздохнула. Ей была обещана еще одна встреча, и она постарается сделать все для того, чтобы она не оказалась последней.

И она преуспела. Золотое ожерелье, в котором он изображал ее на очередном наброске, осталось с ней, и он ласково попросил принять от него подарок.

Как девушка порядочная, она заявила о том, что не может принять такой дорогой подарок, ведь оно настоящее.

— Конечно, настоящее, — улыбнулся художник, — но ты заплатишь мне поцелуем, тремя поцелуями и этого достаточно, — говорил он, завороженный.

И уста их сплелись в тот же миг, она не хотела быть слишком откровенной и поспешной, чтобы не наскучить ему, художники такие ветреные и капризные создания. Но, судя по всему, пока разлука ей не грозила, чудеса в ее жизни продолжались.

№№№№№№№

Дома все было не так радостно, как в блестящем дворце, потому что появился Томазо — ее жених, он вовсе не был так сговорчив как отец.

— Ты снова была у этого художника.

Она удивилась, выяснив, что он знает о каком художнике идет речь.

Он не просто знал, затаившись еще в первый день, он поджидал его, а когда увидел, чуть не вывалился из своего укрытия. Это был не просто богатый живописец, а художник самого кардинала. К нему невозможно подступиться никому, и почему именно его невеста оказалась в его объятиях (в этом юноша не сомневался).

— Ты уже была в его дворце? — пытал ее он.

— Конечно, а где же он еще работать может, непринужденно отвечала она.

Маргарите хотелось верить самой, а еще больше — убедить в том этого болвана, что дворец принадлежит ее художнику (она уже привыкла его считать своим)

— Но он имеет дело только с куртизанками, и если бы еще не стало ею, то это случится завтра.

— Хорошо бы, если бы карканье его осуществилось, — про себя подумала Маргарита, но для того, чтобы он не стал вмешиваться, заверила его, что она и не собирается приближаться к нему.

— Я так боюсь Папы, а он часто у него бывает, как ты мог подумать о таком, его Святейшество никогда такого не допустит.

Ничего на это не ответил обманутый ее жених, но он не был так глуп и точно знал, что сам Папа готов его сделать кардиналом, об этом говорили все, и с усмешкой взирает на любые его шалости. Таким позволено все, для них нет, и не может быть никаких законов. Но что с ней о том говорить, если случилась беда, то отворяй ворота.

И тогда, видя, что он не собирается от нее отступаться со своими дурацкими расспросами и обвинениями, она изменилась в один миг:

— Я готова быть кем угодно, если он подарит мне хоть малую долю того, чем обладает, я буду самой счастливой куртизанкой в этом мире.

Золотое ожерелье сверкнуло на шее ее, напоминая о том, что либо уже свершилось, либо должно произойти в ближайшее время. И юноша отступил в ярости, он понимал, что не сможет дать ей ничего.

На пороге стоял тот самый художник, из-за которого они только что ссорились. Он смотрел на нее и улыбался, Томазо отошел невольно в сторону, не хотел оказаться рядом с ним. Каким ничтожным и жалким он должен был казаться здесь.

Но они не видели его, принадлежавшие только друг другу. И тот дворец, ну не такой, но тоже великолепный, он купил для нее, настояв на том, чтобы Маргарита поселилась там.

— Я не могу появляться у тебя, это отнимает слишком много времени, — говорил он, но не стал напоминать о том, что это просто опасно для жизни.

Она вынуждена была согласиться. Да и с какой стати отказываться, если только об этом она и мечтала.

№№№№№

Так уж вышло, что эта девица, случайно им встреченная, оказалась первой и единственной любовью избалованного вниманием женщин, но никогда никого не любившего художника. Вереница куртизанок и знатных дам теснилась в его памяти, они все проходили где-то мимо и растворялись, он не видел и не слышал их. И только она одна, впорхнув во дворец его, оставалась на всех полотнах.

Найдя свою мадонну, работал он день и ночь, словно старался успеть запечатлеть то ускользавшее мгновение ее юности и красоты, которого никак невозможно было вернуть.

Она все время была рядом, ему не о чем было волноваться (так он думал в те дни), потому и работа была особенно вдохновенна и плодотворна. И только недовольство Папы немного смущало его, но ему некогда было о том особенно долго думать, он должен был написать все, что было задумано.

№№№№№

Маргарита, получив все, о чем мечтала и то, о чем она не могла мечтать, стала скучать. Она привыкла к собственным изображениям на его полотнах, и понимала, что это ее плата за тот мир, который он так щедро ей дарил. Но ее не волновало особенно то, что он делал, ей не хотелось оставаться дни и часы напролет в одиночестве. И она стала смотреть на его бесчисленных учеников.

Она ни о чем не думала. Она любила художника, ни один из них не годился ему в подметки, но разве нельзя иногда провести часок- другой с кем-то из них, пока он вечно занят?

Такие мысли, как змеи вползали в душу ее и больше не хотели с ней расставаться.

Ученики и не думали к ней приближаться, пока не появился один из них, тот, которого живопись интересовала меньше, чем прекрасные натурщицы. Конечно, он и мечтать не мог о Маргарите, но, оставшись неожиданно вдвоем, они забыли обо всем на свете. И о клятве, которую она дала сначала жениху своему, а потом и живописцу, и обоим она пылко клялась в верности.

А потом, когда первый шаг был сделан, появились другие любовники. Она всегда находила оправдания, но художник ничего не замечал, оправдания и не требовались. И если бы остальные его ученики не поднялись против предателя, то все обошлось бы.

Он последним узнал о дуэли, о том, что был убит один из них, и напрасно пытал их о том, что там случилось.

— Бездарности и завистники не должны оставаться рядом с нами, — только и говорили они.

Скандал с трудом удалось замять. Он так и не понял, что это было как-то связанно с его Маргаритой, она казалась ласковой и безмятежной.

Но каких трудов стоило ей сохранять спокойствие. Она уже не думала о покинувшем этот мир не без ее участия возлюбленном, она боялась только одного, если причины его гибели раскроются, то она будет с позором изгнана, и окажется в хижине отца и в объятьях своего жениха, о котором и думать не собиралась давным давно.

Она видела, а ученики его знали, что он не просто устал в последнее время, а серьезно болен. Но до последнего мгновения, и сам тому не веря, художник упорно продолжал работать, стараясь завершить то, что было начато. И ему многое удалось за те дни, только у возлюбленной своей он больше не появлялся совсем. И она с горечью понимала, что все для нее завершилось, не успев начаться. Какое ей дело до полотен, если его не будет.

В тот день она неотрывно сидела у постели его, точно зная, что он не поднимется. Объявили о появлении Папы и потребовали, чтобы она покинула покои.

Ей было горько и обидно это слышать, она ушла бы сама, но она не хотела, чтобы отдавали такое приказание. Пришлось подчиниться.

Папа благословил любимца своего, и умер он в день своего рождения 6 апреля. Перед глазами его в тот миг была любимая картина, и та реальная дева, которую он так и считал Мадонной, даже понятия не имея о том, что не была она вовсе безупречна, и более того, много чего странного и необъяснимого совершалось за его спиной.

Сразу после его смерти Маргарита скрылась от его учеников, боясь, что они не станут с ней церемониться, он не сможет ее защитить больше, и ей самой надо было о себе позаботиться.

№№№№№

Когда она появилась в загородном доме, первым туда пожаловал ее жених. Таким яростным она никогда его не видела.

— Ты знаешь, где я провел это время по твоей милости? — вопрошал ее он.

Но он так и не успел сказать ей о заточении в монастыре.

— Нам всем было непросто, — притворно заявила Маргарита, но если ты помнишь клятву, то все можно изменить.

Он понимал, о чем она говорила, и пронзительно расхохотался.

— Я не собирался жениться на блуднице, да за кого ты меня принимаешь.

— Вот и прекрасно, убирайся, что же ты тут стоишь, — равнодушно говорила она, и ему ничего больше не оставалось делать, как только развернуться и уйти прочь.

Он и сам уже не мог поверить в то, что любил эту женщину, и на многое ради нее был готов.

Маргарита ушла в монастырь, решив примириться с так яростно ненавидевшим ее Папой.

Без художника мир опустел, никто больше не мог радовать ее, и ей хотелось только одного — замолить свои грехи, и хоть в какой-то мере соответствовать тому образу, который он создал, обессмертив девушку, однажды случайно встреченную на берегу реки.

Мой любимый, мой князь

(НЕКОТОРЫЕ ШТРИХИ ИЗ ЖИЗНИ КНЯЗЯ АНДРЕЯ КУРБСКОГО).

Сначала было лето, и был триумф на поле сражения. Он был героем, отвага его потрясла многих- это признали и соратники и враги, но служение Отечеству, что еще знал и умел и любил светлый князь?

Князя Андрея любила самая обворожительная девушка Елена, и она вдохновляла его на подвиги. К его великому сожалению, она не была его женой, и вряд ли станет, князь женился рано и не мог оставить свою жену, он оставался человеком долга во всем. Так ему казалось тогда, об этом он и сообщил своей любимой.

Она ничего на это не ответила, то ли готова была на все ради него, то ли вовсе не хотела замуж, хотя возможно ли было такое в те времена? Но во все времена бывали самые свободные и независимые девушки. И все-таки, вероятно Елена любила князя Андрея, да и как его было не любить?

В том, что она любила князя Андрея, никто не сомневался, многие замечали, как изменялся он, стоило ей только появиться где-то поблизости. Эти двое, несмотря на разницу в возрасти были счастливы, но счастье так кратко.

И чтобы как-то прояснить свою судьбу, девушка отправилась к ведьме, а та была настоящей ведуньей.

Старуха не собиралась лгать ей и в мелочах, а девица просила, чтобы она сказала все о том, что будет, чем кончится, чем сердце успокоится.

Она молчала долго, а потом заговорила вдруг:

— Ведь ты о князе своем спросить хочешь, а я не вижу здесь князя.

Обмерла Елена, пытать старуху она начала упорно:

— Он погибнет в ближайшее время? Говори, я должна это знать.

— Смерть кружит над ним, но нет, не похоже на то, что он скоро оставит этот мир, -отвечала ей старуха.

— Что же тогда такое? — девица растерялась.

— Его нет здесь на земле нашей.

— Ты хочешь сказать, что он меня разлюбит и оставит? — она думала о своем.

— Вот заладила, ты думаешь о чем-то кроме себя самой? Разве о любви я говорю, но словно бы невидимая рука вырвала его из этого мира, такое и прежде случалось, но я не вижу его ни среди живых, ни среди мертвых.

Обе они одновременно вздрогнули, когда услышали странный смех за окном. Сам князь приблизился к избушке старухи. Он не хотел надолго оставлять свою Елену, да еще рядом с ведьмой, вот и появился тут, и не мог краем уха не послушать то, что она ей говорила.

— Куда это ты меня отправляешь, сказала бы, что сражен буду и не морочила моей красавице голову, а то не то, не се.

— Я говорю только то, что знаю, — тихо, но очень резко произнесла старуха нимало не боясь княжеского гнева. Да и он сам, казалось бы, должен был возмутиться, прибить старуху, что-то этакое сотворить, но он только усмехнулся.

Они вскоре с ней простились. Елена в тот вечер была задумчива и грустна.

— Я говорил тебе, что все это глупости, никогда я не оставлю тебя, но если бы даже ты предпочла мне другого, а девушка должна выходить замуж, я смирился бы с этим, хотя не могло бы это меня обрадовать, конечно, но я о тебе думаю. И если бы ты вышла замуж, я бы никогда не покинул земли наших отцов. Еще Владимир Мономах, мой предок все это завещал детям и внукам своим, куда же я могу уйти отсюда в каком распрекрасном мире уюта и покоя искать.

Князь говорил пылко, и она с любовью и нежностью на него в тот момент взирала.

— Мне никто не нужен, если не буду с тобой, то ни с каким другим быть не собираюсь, — горячо говорила в тот миг Елена, и полным бредом казались этим двоим странные слова старухи.

Но разве только от них зависело, как будут они жить и что делать станут? Темной лошадкой пока оставался царь Иван Васильевич, и был уверен родовитый боярин Курбский, что он не забудет заслуг его, что не обойдется без него никогда царь. Как странны бывают порой наши заблуждения, это трудно даже представить себе.

№№№№

Ведьма, все еще помнившая вторжение князя Андрея, стала размышлять. Она давно привыкла к людскому невежеству. Ведь они порой просто не знали чего-то, не могли видеть, не ведали, что творят. И это их огромная радость- до определенного момента они могут жить спокойно и потешаться над нею, и над теми, кто ведает, но потом им придется признать, что все так и есть, только хорошо, если будет еще кому признавать.

Ведьма знала о той несправедливости, которая совершилась именно при князе Владимире, прозванном Мономахом, которого гордо называл своим родоначальником князь Андрей.

Сам-то он не хотел вспоминать о том, что предок его принадлежал к младшей ветви рода и князем великим никак не мог стать, если бы не предпринял определенные усилия. Он был хитер и дерзок, и у него все тогда получилось, отодвинуть тех, кто должен был по праву старшинства занять престол и сам устремился туда. Получилось-то, получилось все у князя Владимира, только проклятие пало на род, шедший неправедным путем по телам близких своих, и на детях и внуках должно было отразиться то, что он растоптал. Князь Андрей пока еще не мог ощущать этого возмездия, но оно было написано ему на роду. И не потому ли все так гладко было, что разочарование еще страшнее окажется.

Впрочем, им и без того в самое ближайшее время бед и несчастий хватит. А пока он рассказывал Елене, стараясь опровергнуть странные слова старухи и убедить ее в обратном, как храбро сражался его отец против казанских татар, да и дед был из храбрейших. Где еще такие богатыри и защитники у земли русской найдутся.

— Каждый должен быть там, где он родился, только тут нам и место, — снова и снова повторял он, словно и сам хотел убедить себя в том, что по-другому и быть не может.

Она немного успокоилась и развеселилась. Мало ли что могла сказать старуха, если даже боги завидуют тем, кто так любит, то, что говорить о людях?

И самое главное, как бы мудра и проницательна она не была, у нее все было в прошлом, а князь Андрей с ней, и никуда он не денется.

Елена старалась припомнить его жену, но видела только драгоценности и замысловатый наряд, лицо женщины исчезало где-то за пеленой тумана. Но такой и должна быть жена, чтобы он оставался с ней до конца дней и к ней стремился.

№№№№№

Царь Иван всегда помнил о худосочности своего рода. Пока он молчал и таился, но, помня издевательства бояр, тех самых вельмож именитых твердо решил избавиться от них. Пусть не сразу, но тянуть с этим особенно не приходилось, для того, чтобы чувствовать себя спокойно, он должен окружить себя теми, кто будет еще ниже его в роду, и все эти Шуйские и Курбские, пусть они убираются подальше, и не появляются близко. Он не думал вовсе о заслугах их, на челе каждого из них для царя гибель была начертана. И она так пугала его, так угнетала, что не перед чем остановится не мог молодой царь. Успокоить его могло только их полное исчезновение, и чем быстрее, тем лучше.

№№№№№

Рассказывая Елене о своих предках, князь молчал и о собственной доблести, и о ранениях боевых, но те, кто были вместе с ним, они прекрасно знали, что не было ему равных на поле сражения. Враги трепетали, когда князь, обогнав своих подопечных, всегда первым врезался в ряды неприятеля, и громил все на своем пути. Он был ранен порой, часто задыхался от пыла, но даже в таких случаях не отступал.

Об этом Елена слышала от брата своего, вместе с князем бывшего в тех походах, потому она и заметила его, и сразу, еще юной девочкой выделила среди всех. Долго она казалась ему слишком молодой. Он не замечал ее, но все изменилось в тот миг, когда он появился в их доме неожиданно и заметил, как она кружится в каком-то невероятном танце.

Елена замерла в тот момент, а когда он рассмеялся, улыбнулась и она, понимая, что все не так страшно, и грозный князь может быть нежным и ласковым.

Потом появился отец, окинул их обоих суровым взором, и подумал о том, что его дочь слишком молода для князя, да и женат он, потому нечего о таких забавах и думать даже. И сам князь странно смутился, и куда-то исчезло его красноречие в тот вечер. Но ни грозный отец, ничто иное не могло остановить этих двоих, их неуклонно влекло друг к другу. Куда бы не шли они, все время оказывались вместе и рядом.

Князь Андрей не вспоминал о том, как он был разбит в Ливандии. Но он принял поражение достойно, понимая, что без него невозможно понять вкус победы.

Но что-то происходило в их собственном мире, в то время, когда он был полностью поглощен Еленой и не вникал в дворцовые интриги, там творилось невероятное.

Ему пришлось в скором времени припомнить слова ведьмы, о которых Елена успела позабыть. Царь расправлялся с боярами. Им предъявляли какие-то чудовищные обвинения, и они оказывались в застенках. Когда он вернулся в царский дворец, то увидел, как они мрачны и не заметил многих на своих привычных местах. Царь был грозен, замкнут, он был нетерпим, и там такая жуткая беда нависла, что не мог и не собирался ничего говорить ему князь Андрей, хотя при походе сюда он уже готовил яркую и пламенную речь. Князь Андрей почти никогда не отказывался от задуманного, но тут все полетело куда-то в пропасть, он не хотел и не мог останавливаться более.

Когда царь повернулся к нему, пристально посмотрел на него и спросил о чем-то, он понял, что не слышит его, в тот момент он думал только об одном: остаться и исчезнуть бесследно в жутких подземных тюрьмах его или отправиться в изгнание.

Именно с этим вопросом он отправился к жене своей, и никогда не решился бы о том поговорить с Еленой.

— Это происходит давно, странно, что ты до сих пор ничего этого не видел, — только и сказала она.

И хотела бы упрекнуть его за что-то (знала ли она о Елене или и не догадывалась, как знать), только была в душе ее какая-то старая или новая обида. НО недосуг ему было разбираться в туманных чувствах той, с которой он прожил первую половину своей жизни.

— Нынче ночью я отправляюсь в Литву, пока там вести буду переговоры, — убеждал ее князь Андрей, — а там будет видно, что делать дальше. Ты последуешь за мной, как только смогу остановиться где-то, получу земли и дом поставлю.

Ничего не ответила на это княгиня. Она не была особенно умна и проницательно, но точно знала, что расстанутся они навсегда. Она не могла даже с полной уверенностью решить от молодого ли царя или от старой жены бежит князь Андрей, а что если она так опостылела ему, что не может и не хочет он больше рядом с ней оставаться, и такое могло быть.

И даже когда он сказал о том, что они будут вместе потом, она не собиралась ему особенно верить. В такие минуты князь может пообещать что угодно, и слово свое он даже постарается сдержать, как человек чести, только ведь и младенцу понятно, что так повернется против них мир, что и при желании не смогут они быть вместе.

Царь не посмеет ее тронуть (она наивно верила в это, совсем не зная своего государя), она останется цела и невредима, только в полном одиночестве ее больше не будет никакого просвета.

№№№№№№

В своих покоях царь Иван говорил о темнице для некоторых их бояр своих, и вторым в этом списке стоял князь Андрей Курбский. Он вписал его после того, как тот молча взирал на своего царя так, словно расправиться с ним хотел. А царю повсюду измена и смерть мерещилась, даже там, где не было ее близко.

— Пусть посидит, и охладиться, а Елену ко мне приведите, нечего ей с ним оставаться.

И никто не решился подумать даже о том, что царю могла понравиться возлюбленная князя, из-за этого все происходило, а возможно он просто убивал двух зайцев разом. Но как бы там не было, участь князя Андрея была решена. Только никто еще не выходил из царских палат, и все мучительно думали, стоит ли его предупредить о том, чтобы он спасался и уходил, куда глаза глядят.

Они понимали, что царю о том может быть известно, но князь был многим дорог, они смогли увидеть и оценить его.

Когда боярин Никита все-таки среди ночи решил нагрянуть в дом князя Андрея, он увидел жену его и проснувшихся сыновей, но самого князя не было там.

— Он не возвращался, наверное, у наложницы своей остался, — пожала она плечами, и боярин поверил, что ей ничего о нем неизвестно.

Но княгиня поняла, что уехал он вовремя, и молилась только о том, чтобы успел муж ее до границы добраться, и скрыться там. От ревности не осталось больше и следа.

№№№№№

Елена в ту самую минуту уже стояла перед царем и насмешливо на него взирала.

— И что это тебе от меня понадобилось? — вопрошала она, словно не царь, а холоп был перед ней.

— Ты и понадобилась, заснуть я не могу, хватит со своим светлым князем возиться, пора и о царе своем подумать.

— И не собиралась, — услышал он в ответ, — даже если прикажешь меня прибить или в темницу бросить, с тобой я не буду.

— Это еще почему? — удивился царь.

— Да потому, что дороже князя Андрея нет и не будет никого и не нужен ты мне, вот и весь сказ.

Царь сорвался с места, и бросился на нее. Он стал ее душить, да так, что уже не мог расцепить своих пальцев, а когда она рванулась из последних сил, он навалился на нее, уже упавшую бесшумно на ковер и отключился, ничего не зная и не помня, падучая подстерегла его в тот момент.

Когда ворвались слуги, они заметили мертвую девицу, и понимали, как она умерла, и тяжело дышавшего царя увидели они рядом с ней, он был жив, но таким странным казался, что долго еще они не решались к нему приблизиться, пока не открыл глаза царь Иван, не захрипел он что-то.

Елене не суждено было узнать о бегстве князя Андрея, она не рыдала о том, что он ее оставил на произвол судьбы, даже не простившись. А ведь такой необъятной, страстной и нежной казалась эта любовь. И сам беглец, мучаясь, страдая о ней, не мог знать, что ее уже не было в живых. И тот, кто завтра не сможет расправиться с ним, уже отправил ее в лучший из миров. И останется ей, невинно убиенной, только с небес взирать на дела черные царя московского, и на то, в каких муках будет скитаться по миру ее светлый князь.

Ведьма знала обо всем, что случится уже тогда, когда она была у нее, только говорить этого ей не стала. Вот и жила она в эти дни, не чувствуя никакой беды. И дни ее потому не были заполнены болью и страданиями.

Старуха была уверенна в том, что она совершила доброе дело. Но князь уже должен был припомнить ее слова, вряд ли он станет теперь веселиться и считать ее умалишенной — все сбывается в этом мире. Царю Ивану не нужны были родовитые бояре. Он собирался лепить своих опричников. И давно уже мечтал властелин земли русской о полностью от него зависящих, верных и преданных слугах, от которых не будет столько мороки. И Малюта Скуратов готов был исполнить любую царскую прихоть, он-то церемониться ни с кем из их общих врагов не станет. Такие нужны были русскому царю, других не требовалось.

№№№№№

Князь Андрей поразился той встрече, которую ему король Литовский устроил. Сколько почестей, сколько внимания и ласки. Он быстро убедился в том, что принял правильное решение и не собирался от него отказываться. В тот момент и появилась надежда на то, что и с Иваном можно управиться, если они немного ему помогут. И щедрая помощь тут же была обещана. Тогда и взойдет он на престол русский, как когда-то князь Владимир взошел.

И только странный сон — Елена в белом одеянии, ускользавшая от него Елена, никак не давала ему покоя.

— Что с тобой, радость моя, — вопрошал он, в глубине души понимая, что случилась беда

— Я буду молиться о тебе.

— Хорошо, я вернусь победителем, — обещал он в запале, все не так уж плохо.

— Не в этой жизни, тебе некуда возвращаться.

Наутро от слуги верного Василия, который задержался в Москве, и только сейчас их догнал, князь узнал о том, что Елену вынесли мертвой из царского дворца.

— Никто не ведает, что там случилось, о княже, только нет ее больше, нет, и никогда не будет.

Не мог в это поверить князь Андрей, никак не мог, сколько не пытался. Но сон стал последней каплей, переполнившей чашу неверия его. И все странно взбунтовалось в нем, тогда и уселся он за свое первое послание к тирану, убийце, насильнику лютому.

Князь радовался тому, что он вовремя исчез и сможет если не изменить что-то в покинутом мире, то высказать злодею все. Ненавистью дышало при этом перо его, лютой яростью оно пылало.

И все тот же Василий должен был доставить его лично в руки царю Ивану.

Взглянул на него князь Андрей:

— Только на тебя могу надеяться я, отдай ему в руки его, пусть он прочтет и поймет, как я к нему отношусь, пусть слова проклятий прозвучат, они сбудутся, как только он прочтет их.

Василий видел и знал больше, он понимал, что не проймет царя самовластного и не знающего пределов беглый князь, но не мог он приказа его ослушаться, да и хотелось бросить ему послание это в рожу его царскую, а там будь, что будет, на миру и смерть красна. Не заботился о жизни своей слуга верный, да и в смерть не верил, казалось, что справедливость будет торжествовать, и даже если что-то пойдет не так, то совершится чудо.

Когда они прощались с князем Андреем, оба почти точно знали, что навсегда, но бумага была важнее человеческой жизни, главное — достичь этой цели, остальное все не так важно. Он не задумался о том, что верных слуг оставалось у него не так много.

Когда король Литовский узнал о последних событиях, о письме к царю, он пожал плечами:

— Но зачем это нужно, что изменится, горбатого исправит могила.

— Он должен знать, — только и твердил князь- огласка страшнее всего во всех черных делах.

№№№№№№

Напрасно ждал возвращения слуги своего князь Андрей, рассказывали разное, но все сходились на одном — он был зверски убит царем прямо на площади.

— Царь озверел совсем, никто его сдержать не может, никто не может противостоять ему.

Когда ему донесли о том, что в застенках замучена его семья, князь взвыл, как раненный зверь. Он понимал, что там больше никого не осталось. Ему там нечего жалеть и не о чем больше думать. И тогда решил он воевать так же отчаянно против русской земли, как и за нее недавно воевал. Более лютого и яростного врага не было у царя Ивана.

Полоцк первым узнал его натиск. Оттуда послал он новый привет грозному царю. И тот узнал об ответе бывшего своего вельможи и убедился в вероломстве его, и убеждал всех, что они должны до конца искоренить старое дворянство

— Они все одинаковы, посмотрите, что сделал с Полоцком ваш проклятый Курбский. Он припомнил, что кто-то из них пытался за князя заступаться, но это был только бред больного воображения, никто бы не посмел и голоса подать, они все были слишком близка от царя, давно ставшего главным палачом в их мире.

Но он не понимал, на что способен дворянин, навсегда потерявший землю, которую защищал, любимую женщину, жену и наследников своих. Царь и не догадывался, и знать не хотел, что это он плодил лютых врагов своих, и останется в их окружении до конца, потому что всех истребить нельзя.

Он особенно ярился, когда вспоминал о последних минутах, проведенных с Еленой. Княжеская наложница резко отказала царю, ее можно было убить, задушить, но никак нельзя сломить, вот чего никак не мог понять, как ни старался царь Иван.

И в минуты боли и отчаяния, когда одиночество на чужбине становилось невыносимым, поднимал князь Андрей светлые очи к небесам и старался там разглядеть ее, и спросить у того, которого он почитал великим предком своим, у князя Владимира, почему ему было столько обещано и такое вдруг произошло. Почему только милые тени окружали его, а чужие оставались чужими, какими бы ласковыми и приветливыми не казались они на первый взгляд.

Он был уверен, что князь Владимир знает ответ на этот вопрос. Только молчал светлый князь, и печальная улыбка освещала его усталое лицо.

А он мог бы рассказать далекому потомку своему, как много усилий пришлось приложить ему тогда, чтобы стать первым, как ничтожны и нелепы оказались успехи его, каким горьким было разочарование.

Но молчал великий князь Владимир, молчал и князь Андрей, прошлое его оказалось таким диким и кровавым, будущее неопределенно, и не было никакого исхода его печалям и горестям. Он больше не пытался обрести счастья, он мечтал только об определенности и покое, но и их не было нигде на чужбине, да и что было делать тому, для кого Отечество оказалось пустым звуком. Он пришел в этот мир не в то время. Только никогда еще не выбирали люди времена, а на Руси они чаще всего и были кровавыми и смутными.

Страсть Марины

(ХРОНИКИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ)

Мир устроен странно и непредсказуемо. Дочь польского шляхтича Мнишека Марина любила с детства. И эта любовь переросла в страсть и одержимость. Она любила больше всего в этом мире власть, самую высшую, верховную, а так как в любви, и на войне все средства хороши, то она точно знала, что ни перед чем не остановиться.

Если бы девочка родилась в другое время и в другом месте, то мечты бы ее мечтами и остались, но судьба, словно добрая (или злая) фея подбросила ей странную возможность осуществить свою мечту.

И не в маленькой Польше, а в большой, почти великой России как раз в то время пошатнулся трон под царем русичей Борисом Годуновым. Хорош был царь, о таком только мечтать можно было, но оставалась за спиной его тень немощного и вроде бы убитого царевича. Было это или нет, никто не знал, да и выяснять особенно не хотел, как всегда решили предки наши, что дыма без огня не бывает, а Борису была выгодна смерть мальчика, вот и не смог он оправдаться, да никто не спрашивал с него оправдания. Все и решили и постановили, что убил царь Борис царевича Дмитрия, и свидетели нашлись, они у нас всегда находятся вовремя. А еще на Руси во все времена верили в чудо, и готовы были принять желаемое за действительное. И хотелось им дождаться справедливости, а это значило, что должен был воскреснуть зверски убитый царевич.

Когда монах Григорий Отрепьев вдруг понял, что во многом он похож на убитого царевича, а если немного летопись и историю подправить, то вообще правды от лжи не отличить, тогда он и расправил плечи, решив, что отмолить грехи тяжкие можно будет и позднее, а пока повластвовать всласть очень хотелось. Монастырь подождет, туда вернуться никогда не поздно.

И надо же было такому случится, что тот самый Григорий (а кто на Руси не числил и не числит себя от Рюрика самого), что оказался он в том самом мире, где и жил польский магнат. Именно у него он и решил заручиться поддержкой, да еще у короля польского, который не откажется к себе Русь присоединить, если он ему позволит.

А как только появился в богатом дворце пана Мнишека Григорий, называвший себя воскресшим Дмитрием, так Амур, ради смеха, или чтобы умерить пыл, а возможно наоборот помочь ему, кто же может Амура понять, и всадил он в одинокое сердце Григория стрелу любви. И полюбил он странной и лютой любовью польскую пану, дочь Мнишека Марину. Любовь эта окончательно лишила рассудка того, у кого замашки были слишком дерзкими, но он не мог знать, как Марина хочет быть с ним, как жаждет она дойти до Москвы самой, и на царский сон усесться.

И благодарила она неустанно всех покровителей своих за то, что привели они к ней его, такого подарка ожидать не могла она. Хотя разве можем мы, принимая дар, ведать, чем он для нас обернется. И у Пандоры был ящик, из которого вылетели на белый свет все беды и несчастия. Но, стремясь к верховной власти, кто задумывается об обратной стороне медали. Не думала об этом и Марина.

Она с усмешкой вспоминала в дни своего триумфа, как недавно еще сватались к ней самые знатные польские кавалеры, как устраивали они из-за нее дуэли, но ни один из них ничего не добился, если вообще жив остался. Неумолимая полячка ждала невесть чего, не боясь остаться в одиночестве, и дождалась самозванца, который в тот момент был уверен, что станет новым русским царем. Эти двое были созданы друг для друга, и они нашли один другого в необъятном мире.

Глядя в ясные глаза любимой панночки своей, он еще не ведал, какую помощницу себе обретал, не знал, что Марина в лепешку расшибется, но все сделает для того, чтобы мечтания его осуществились.

Богатства и знатность — этого добился пан Мнишек для всех своих детей, а их было 9 кроме Марины, но она замахнулась на большее.

— Не хочу быть столбовою дворянкой, а хочу быть вольной царицей, — могла бы повторить она вслед за старухой из сказки Пушкина, только до написания той сказки еще было многого- многого времени, Марина значительно опередила ее в своих диких стремлениях.

Она была сильна и тверда. Жених ее, а он тут же предложил ей руку и сердце, оказался слабее и трусливее, он решил все отдать на ее суд, и когда они остались вдвоем, больше всего хотелось ему заключить в объятия любимую, и оставаться с ней, даже о короне забыв, но сначала он решил признаться в главном.

Он медлил, удивленно смотрела на него Марина.

— Ты должна это знать, — наконец услышала она, голос не мужа, а испуганного мальчишки.

И снова замолчал он, потому что точно знал, что потеряет ее, а это для него было страшнее смерти самой, и пока недостижимой Москвы. Там все было призрачно, а Марина была реальной, живой, и так привлекала его к себе, что он многим готов был рискнуть ради странной страсти своей, с которой никак не справлялся.

— Ты хочешь сказать, что Дмитрий не воскресал? Вот удивил, будто этого никто не знал.

Он еще больше удился, ему не могло понравиться то, что она так умна. Какой мужчина, какой царь потерпит, чтобы женщина, даже его любимая женщина, была умнее и проницательнее его самого.

— Если скажешь, что мы не должны туда идти, я исполню твою волю, и останусь здесь с тобой, — говорил он, прислушиваясь к щебету птиц.

Это должно было обрадовать любую девицу, любую, но не Марину, не собиралась она, уже видевшая себя во снах на Московском престоле царицей, оставаться здесь с ним. Заметила бы она этого русича вообще, если бы он не объявил себя воскресшим царевичем?

— Никому нет дела до того, кто ты на самом деле, ты станешь им, хочешь того или нет, и я об этом позабочусь, — заявила она.

Он удивился еще больше, потому что никогда прежде такой свою невесту не знал. Но он и вообще не знал ее, а только самодовольно думал о том, что ему может быть что-то известно о женщинах, а уж о Марине и подавно.

Не знал в тот вечер Григорий и другого, из своего укрытия слышал каждое слово, ими сказанное, и пан Мнишек. Никак не мог пропустить он такого важного разговора, слишком многое решалось в те минуты. Он не мог быть доволен будущим зятем — как он неуверен в себе, как доверяет женщине, хотя женщина особенная, его дочь, но он не стал бы этого делать, зато Мариной своей он мог гордиться, и гордился, она далеко пойдет. И если кто-то кому-то московский трон подарит, то это она ему, а не наоборот. Но не для этого ли и растил, и воспитывал дочь свою вельможный пан.

Вот и ночью после того разговора, видел он, как поднимается по высокой лестнице, а та лестница, покрытая красным ковром, уводит его прямо в небеса. Хотелось ему досмотреть сон до конца, но потом испугался он чего-то и пробудился, и решил пан Мнишек, что неразумно искушать судьбу, пусть все будет так, как будет.

№№№№№

Король Сигизмунд стоял за их спиной, он понимал, что должен заполучить этих двоих, тогда и бескрайняя Русь станет его удельным княжеством, и почему бы ни воссоединить бескрайние славянские земли под его началом, он вовсе не против такого поворота был.

Король слышал, как роптали вельможи его, и пугало их то, что ставленник их так влюблен в женщину, и так привязан к ней, а о Марине шла дурная молва, сколько лучших она сгубила, а то и просто в могилу свела.

— Она ведьма, и поможет она ему захватить престол, но никому не ведомо, что потом будет.

— Надо сначала его захватить, — рассудил в тот момент король, а потом уж думать, стоит ли нам сейчас делить шкуру неубитого медведя. Царь Борис еще жив и невредим, и хотя он недалеко ушел от нашего Григория, но он не допустит никого, кто так же действовать станет, как и он сам.

Король говорил с ним спокойно, но остальные вельможи смотрели с подозрением, и тогда такое зло взяло Самозванца, что он решил запомнить лица всех, кто ему не доверял и казнить их, как только взойдет на престол русский. И по переменившемуся взгляду его они сразу это поняли, и больше никто особенно не выступал против, всякое может быть, при поддержке короля и этой ведьмой, и такой, как Отрепьев в два счета царем может стать, — думали в тот момент самые прозорливые из них.

№№№№

Они объявили о своей помолвке и свадьбе, жених не скрывал своей великой радости, невеста была на удивление спокойна. Но от Марины можно было ждать чего угодно, потому и спокойствие ее не особенно их удивило.

Дерзость поразила многих, эти двое уже делили земли, по которым еще не шагнула их нога, словно они уже принадлежали им. Он подарил ей Новгород и Псков, и она приняла этот дар с благосклонной улыбкой.

По разумению многих они были просто сумасшедшими, но странная уверенность смущала тех, кто в тот момент за ними мог следить. Более убедительных речей и представить себе было трудно.

— А вдруг получится, — спрашивали друг у друга вельможи.

И довольно внушительная армия двинулась к границам, когда Григорий заикнулся о медовом месяце, только улыбнулась Марина.

— С этим успеется, вот в Москве и отпразднуем.

Он стал догадываться о том, что трон ей был значительно нужнее, чем он сам, но в тот момент, когда все завертелось, ему некогда было особенно думать о том, что могло быть и чего быть никак не могло.

Марина рвалась вперед. Она верила в свою удачу, во снах своих она царила уже в Кремле Московском, и все самые родовитые бояре почтительно склоняли перед ней головы свои. И она казнила и миловала. Странно, что мужу ее, тому самому воскресшему царевичу, совсем не было места в этих снах, словно бы он уже где-то затерялся по дороге, или остался в том самом Новгороде или Пскове, которые и подарил ей в свое время.

15 тысяч воинов были за их спиной, они не могли не подарить им победу и трон, царь Борис и половину не наберет, — самодовольно думала новоиспеченная царица.

И на самом деле, удача была все еще на их стороне, как иначе можно было объяснить то, что при их подходе к русским границам они узнали (и не поверили своим ушам), что царь умер. Узнал ли он о приближении воинства и воскресшего царевича, или там что-то происходило помимо того, как это можно было знать. Но трон оказался свободен, словно, какая-то неведомая рука вырвала Бориса, чтобы расчистить ей дорогу.

Этому дивился и король Сигизмунд, и магнат Мнишек — теперь они могли с большей уверенностью сказать, что древняя столица и все русские земли принадлежат им.

Всякие неожиданности в истории случаются, но такое было настоящим потрясением для многих.

Русские вельможи до того растерялись, а народ так радостно молился, благодаря за воскрешение невинно убиенного, что никто в те смутные дни не осмелился бы объявить себя царем русским.

Они отошли, отстранились, и решили, что поляки посланы им за то, что они терпели детоубийцу, и покорно перед ним склонялись.

№№№№№

Григорий по мере того, как приближался к вратам Московским, все более паниковал, слишком легкой теперь казалась ему победа. Он знал, что должно произойти что-то такое, что все расставит по своим местам, разве Бог не видит и не знает, что случилось на самом деле. А, убирая Бориса, разве по-другому он с ним поступит, может, смерть его — это знак для них, чтобы они не вмешивались в то, что в этом таинственном мире творится.

Но о сомнениях своих ни слова не сказал он Марине, она бы и слушать ничего не стала, и на смех его подняла. Она вообще ничего не видела и не слышала, и была одержима только Москвою, и молодой муж, хотя и был рядом, но казался только одним из ее подданных. Она злилась, в который раз заметив, что он не отзывается на имя Дмитрий, словно она с кем-то другим разговаривает.

Если он сам путается и не верит, как им убедить в том, что он царевич других. Конечно, они видели младенца, и при желании не узнали бы его, но не слишком ли странным он воскрес?

Все происходило очень быстро, у них не было времени для того, чтобы подготовиться и обговорить все детали, и если что-то случится непредвиденное. Но она даже не думала о худшем, зная, что все решить можно будет по ходу дела.

№№№№№№

Москва встретила царевича ликованием, вельможи московские гробовым молчанием. Они понимали, что он сам по себе ничего не значит, но эта странная и воинственная дева. Любому было понятно, что невидимым за ее спиной стоит польский король.

И хотя она была славянкой, но никогда их девы и жены не вели себя так: что за манеры, что за наряды, как она понукает им, стараясь вмешиваться во всем, как торопит с коронацией, словно на пожар собралась.

Многие уже успели пожалеть о том, что так внезапно скончался царь Борис, а что, если он царевича не убивал, и они возводили на него напраслину? Но если это царевич Дмитрий, то далеко они с ним зайдут, очень далеко.

Но внушительно войско и отсутствие соперника, заставило их подчиниться. Они не могли и не хотели особенно противиться тому, что происходило тут.

Он накануне вспоминал их венчание в Кракове, и коронацию в Москве, и с усмешкой думал о том, что если бы не Марина, то остановился бы, повернул назад, и ничего не было вовсе.

Но в те странные дни он ничего не сознавал и не мог оценить здраво, ему искреннее казалось, что они его любят, готовы служить ему верой и правдой, и руки поднять не посмеют против него.

И было еще 9 дней, которые они провели в царских покоях, живо обсуждая и споря, что делать, как быть дальше. Не только поляки, но и русские вельможи сразу заметили то, что скрыть было невозможно: он полностью подчиняется той, которая заставила короновать себя вместе с ним.

А она сияла от счастья, она ликовала, и никто не смог бы с ней справиться больше. Она получила чудесным образом то, о чем мечтать можно — московская царица Марина, какой восторг, какое это счастье.

И впервые Марина потеряла бдительность и немного успокоилась, ей казалось, что все уже совершилось, больше бояться и опасаться нечего.

№№№№№

Кто и как убил нового царя, никому не было известно, только в том, что умер он во второй раз и снова не своей смертью, в том сомнений не было.

Кто-то говорил о том, что возможно и оживлен он был на короткий срок, но потом его снова решили забрать на тот свет. Разное говорили, только поляки поспешно похоронили Лжедмитрия, не надеясь даже, что его не выкопают тут и не осквернят его прах. Впрочем, для них не был он такой уж важной птицей, им нужно было убираться с чужой земли, пока целы и невредимы.

Но Марина не собиралась мириться с тем, что происходило. Кто-то говорил, что она сама и прикончила его, чтобы одной остаться у власти. Если она могла думать так в самом начале, то теперь точно знала, что ничего подобного в этом странном мире, куда она так рвалась, не допустят. Их царицы были тихи и покорны, и они бы не потерпели другого, как и ее откровенных нарядов.

Ей пришлось срочно объявлять, что тот, убитый был подставным царевичем, потому что они боялись расправы, но есть новый и настоящий. Только так она могла удержать власть и сохранить свою корону.

И еще надо было отыскать этого нового. Русская царица поспешно и тайно венчалась со вторым, тоже воскресшим чудным образом Дмитрием. Она строго-настрого запретила называть имя своего избранника, который по-русски двух слов связать не мог. Но это даже хорошо, он полностью будет зависеть от нее, и не особенно разговорчив окажется. И с ним она добьется того, что не мог ей дать Григорий.

Она очень быстро забыла об убиенном. Да и что такое о нем можно было вспомнить. Он сделал свое дело — привел ее сюда, а дальше она сама будет заботиться о себе и о своей возлюбленной безграничной власти. Стать вольной царицей, о чем еще могла мечтать спесивая полячка.

Он был убит так же поспешно, как и первый, теперь никто ее в коварстве не винил больше. И взвыла русская царица, понимая, что зашаталась земля у нее под ногами, но надо было что-то делать в самое ближайшее время, хотя, что именно?

Не было короля, не было отца, не у кого спросить совета, и помощи просить не у кого, она была только слабой, почти беззащитной, и к тому же беременной женщиной в чужом мире.

Конечно, дочери князя Ярослава Мудрого когда-то становились королевами, но не здесь, а в совсем иных мирах, она начала догадываться, что хотела невозможного, но никак от желаний своих оступиться не могла, тем более увидев все богатства, роскошь кремлевскую, и все, что происходило тут в разные времена, ощутив, она не могла отказаться от того, чтобы было почти завоевано, и оставалась только самая малость.

По дороге из Москвы (пока Марина не могла там оставаться) она узнала, что король оставил ее, не желает видеть и слышать.

И если бы она не столкнулась с атаманом Иваном Заруцким, который клялся и божился, что не только вернет ей корону, но и поможет ее удержать на долгие годы, она возможно бы и впала в настоящее отчаяние.

Но он снова вернул ей успевшую почти угаснуть надежду, Марина снова в снах своих видела себя царицей.

Они не добрались до Москвы, по дороге его убил кто-то из русских князей, решивших покончить с ними. А ее заперли в монастырь, но, убедившись в том, что она не собиралась мириться с участью смиреной монахини, в кубок с дорогим вином странной монахине добавили яду, который отнял ее бурную и мятежную жизнь через несколько часов.

Князь Михаил, град которого и все земли Марина уже подарила новому своему возлюбленному, долго стоял перед ложем и всматривался в ее черты. Сначала ему хотелось убедиться в том, что она мертва и не воскреснет, с ведьмами могло быть всякое, потом он хотел понять, что было в этой странной полячке такого привлекательного, что вся шляхта была около ее ног.

Он так и не смог ответить на этот вопрос.

Ее тайно похоронили, и потому далеко не все верили в то, что она мертва.

Многим вельможам русским казалось, что появится таинственная всадница и обрушится на них, решив захватить их уделы, странно, но о Лжедмитриях никто не думал и не вспоминал, словно их и не было на свете. В мир, где правили мужчины, ворвалась женщина, впервые со времен легендарной княгини Ольги, и почти покорила этот мир — было о чем задуматься.

Было о чем молиться. Она ведьма, но они не могут быть спокойными, даже зная, что она мертва.

Лаура

Ослепительно светило солнце. Она остановилась около окна, чтобы взглянуть на то, что творится на улице. Но она не была любопытна, она просто хотела увидеть его, и убедиться в том, что он снова пришел.

Он стоял на своем обычном месте и смотрел на нее. Он запоминал каждое движение, каждый жест своей тайной возлюбленной. Сожалел о том, что не слышал ее голоса, того, о чем разговаривала она со своими служанками.

Надо было уходить, поэт и без того уже прослыл сумасшедшим среди горожан. Для поэта это, конечно, было простительно, но если она о том узнает. Хотя, скорее всего, ей не было никакого дела до него.

Если бы она заметила и сказала мужу о том, что этот странный человек ходит за ней по пятам и все время что-то записывает. Но она молчала, и добровольная пытка могла продолжаться еще какое-то время. Он еще мог видеть и слышать ее, разве это не счастье великое, которое выпадает каждому только однажды. Оно так быстротечно.

Смешно признаться, да он и не признавался даже себе самому, что и в мечтах своих он не мог представить любимую в своих объятиях. И это любовь? Может ли она быть такой большой и такой целомудренной?

Он вовсе не было монахом, у него была жена, молодая и красивая, и он пылко исполнял все ее капризы, у него есть возлюбленная, была до свадьбы и есть теперь. Он никогда не бросался за каждой юбкой, но от той, которая приносила ему столько радости и ничего не требовала взамен, не собирался отказываться, но при чем здесь Лаура? Это та женщина, к которой взрослый мужчина, еще в ранней юности постигший «науку страсти нежной», никогда не посмел бы приблизиться.

Он понял это сразу, в тот день, когда увидел ее в соборе, коленопреклоненную, погруженную в молитву, никого и ничего не замечавшую.

Конечно, он видел ее и прежде, как и всех, кто окружал его, но тогда молния осветила его разум, и гром сотрясал душу — на улице и на самом деле разыгралась гроза, и он завернул в храм, хотя стихия эта была и в душе его неприкаянной и яростной.

Его отбросило в сторону в тот момент, когда он хотел пройти мимо нее к своему обычному месту. И он не стал повторять попытку, чего-то испугавшись.

Священник заметил странное его поведение и удивленно на него взглянул, словно видел его в первый раз, а не знал чуть ли не с рождения.

Он был Поэтом, потому отношения с богом, как у всякого творца, у него были сложными, иногда напряженными, но никогда они не были особенно трепетными, возможно потому и следил за ним особенно пристально Святой Отец. Он знал, что святое место пусто не бывает, и там, где нет Бога, там появится противник его вечный, он своего случая не упустит.

Он знал о слабостях поэта, но относился к ним с улыбкой. Пугало его другое, он хотел знать тот момент, когда он перестанет от случая к случаю навещать свою возлюбленную и перестанет смотреть на других женщин, вот тогда надо бить тревогу, это первый признак того, что появились серьезные отношения, а это значительно хуже, для его души, чем легкие увлечения. И ему показалось, что тот момент, которого он ждал и боялся, и наступил.

Священник оглянулся по сторонам, в храме никого не было, только Лаура, которую оба они и старик и поэт хорошо знали с детства, она не могла быть опасной — наивно думал этот мудрый спаситель наших душ.

№№№№№

В тот момент она поднялась с колен и молча ушла, даже не взглянув в их сторону. Он продолжал думать о Поэте, как трудно с такими, как он, хотя все появляется в их творениях, даже исповеди не требуется, но что там фантазии, иллюзии, а что реальность, когда можно только снисходительно улыбнутся, а в какой момент стоит бить тревогу? Он не мог знать этого.

Лаура в тот момент почувствовала какое-то странное беспокойство. Она поняла, что не может молиться. И это было так тревожно. Хотя за стенами храма бушевала гроза, но не она волновала девушку, а что-то находившееся значительно ближе.

Там, в храме, не было никого, старый священник (где ему еще быть) и поэт. Он был часто и прежде и никогда не замечал ее. Он женился на другой, и был если не счастлив, то спокоен и доволен собой, она это видела и чувствовала. В тот день, когда началась его пышная свадьба, она стояла в полутемном углу храма (специально выбрала такое место) и почему — то думала:

— Он никогда не будет счастлив. Он поймет, как много он потерял, ничего не обретя.

Она даже не особенно понимала, о чем именно думала в те минуты. Порывы чувств, интуиция, что-то необъяснимое и далекое. Ей было обидно знать, что он выбрал богатство и знатный род своей невесты, а еще считал себя поэтом, знатоком человеческих душ.

И разве не он, или не такой, как он утверждал, что «любовь движет солнце и светила», почему же так далека оказалась реальность от того, что он написал.

Она в те минуты еще и не сознавала, как сильно любила его все это время. Она и сама до его свадьбы не знала этого, не могла ведать, и вот наступил миг озарения, когда все ясно, но слишком поздно, ничего нельзя исправить.

Но может, он и наступил именно теперь, прежде это было невозможно, что сделала бы она, узнай о своих чувствах раньше? Но ее ангел-хранитель уберег от импульсивных, необдуманных поступков, и за это она должна быть ему благодарна.

Нежность и страсть, к тому, кто стоит перед алтарем, и женится на другой. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Но и тогда она еще не знала, какой силы будет эта нежность и страсть, а он вообще ни о чем не догадывался, знать не мог.

После того дня Лауре хотелось только одного — выйти замуж за любого, того, кто первым позовет ее к венцу. И появился этот синьор Адриано. Он был терпелив, насмешлив и добр. А когда он заговорил о свадьбе, она не собиралась раздумывать.

Она молчала только одно мгновение, а потом, напустив на себя равнодушный вид, ответила ему согласием. И он облегченно улыбнулся в ответ. Мужчины не терпят отказа, возможно из-за этого женщины часто и боятся им отказывать, и выходят замуж, не особенно задумываясь. Но это был особенный случай.

Но ему чуждо было давление, тем паче насилие, да еще в таком важном деле, он был замечательным, и совсем не похож на других мужчин, о таком можно было только мечтать. И она корила себя за то, что так легкомысленно думала о другом. Но это пройдет, как только она в свадебном наряде шагнет под венец, от тех иллюзий не останется больше и следа.

Она вскоре убедилась в том, что совсем не любила его, но была счастлива, так бывает, иногда, очень редко, но бывает.

Поэт мелькнул где-то рядом, он видел, как она выходила замуж. И в тот момент для нее этого было достаточно. Красавица-жена стояла рядом с ним. И невеста не могла затмить ее даже в своем великолепном одеянии. Это заметили многие. Только он один как-то не придавал этому значения, и не собирался сравнивать Лауру с той, которую выбрал себе в жены.

№№№№№

Она выходила замуж. Он не хотел и не мог даже думать о том. Но сам все видел своими глазами.

— Как бледна невеста, — усмехнулась жена, — бедняжка, она так мучалась, так долго ждала своего часа.

Он ненавидел ее иронию, и молча сжались его кулаки. Она говорила это так громко, а на лице ее было нарисовано такое презрение, что в тот момент она показалась ему безобразной.

Он давно и трезво оценил свой брак. Она была только женой, он не собирался расставаться ради нее даже со свой любовницей, и никогда не сможет она повлиять на его чувства к Лауре, как и сам он не может влиять на ее жизнь, к великому сожалению.

Страшная боль где-то внутри, в душе, казалась непереносимой, он согнулся и не мог распрямиться, хотя она смотрела на него и говорила уже что-то резкое. Он ушел раньше окончания службы и едва доплелся до дома, рухнул на заправленную постель.

Такую боль он чувствовал только однажды, когда сам стоял у алтаря. Словно неведомая рука дьявола сжала его душу в один комок и не собралась ее выпускать из своих объятий.

— Ты болен? — спросила она, появившись на пороге его покоев, — а мне казалось, что эта свадьба напомнила тебе о том, что иногда ты должен заглядывать и к своей жене. Брачная ночь бывает только один раз, но есть другие ночи.

Она странно передернулась и стояла молча, дожидаясь ответа, когда он корчился от боли и даже не слышал ее слов.

Она, вероятно, вспомнила собственную брачную ночь, когда он был так пьян, что слугам пришлось его отнести на кровать. Она гордо прошагала в другую комнату и даже не посмотрела в его сторону.

Слуги удивленно переглядывались, они никогда не видели его пьяным, да еще таким, чтобы ногами не передвигал.

Он просто заливал вином нестерпимую боль, и это помогло, только когда полностью отключился, не раньше. Она знала о его любовнице, но дикая гордость не позволила бы ей даже напомнить о сопернице, она просто не видела ничего этого, не желала слышать, так и жила, и развлекалась со своими старыми и новыми друзьями.

№№№№№

Поэт снова остановился около дома той, которая не могла подозревать о его чувствах. Он хотел только одного — видеть ее, просто убедиться в том, что она спокойна и жива — этого было достаточно. А потом на листе бумаги оставалась его страсть и боль.

Он больше не пил вина. Он научился просто выключаться из жизни и не замечать ничего из того, что происходило вокруг, да и какое вся это суета имела значение.

Свеча оставалась свечой, даже когда огонь ее был погашен, хотя в такие минуты она была совершенно бесполезным предметом, но не переставала существовать в этом мире, так и он. Она не может полыхать все время, и жизнь его длилась, хотя страсть испепеляла душу, и ему казалось, что все маленькие радости в прошлом, оставались только страдания

— Ты никогда не будешь счастлив, — думала полу знакомая девушка в день его свадьбы с другой, и все сбылось. Слова материальны, они запали ему в душу, и остались там навсегда. Не в этом ли сила проклятия.

Он знал, что останутся его стихи. Они будут звучать и вдохновлять других. Но это как-то совсем его не утешало, а скорее раздражало в тот миг, потому что ему не было дела до других, ему хотелось покоя и счастья для себя, а его уже не было в этой жизни. И он отдал бы все свои творения за день, за час, за несколько минут около ее ног, чтобы говорить с ней, а лучше слушать ее, коснуться губами кончиков ее пальцев и умереть счастливым. Но это было невозможным, потому и оставались только стихи.

И тогда он подумал о том, что какая-то страшная ведьма прогневалась на него за какую-то дикую дерзость в юности, за то, что он провел с ней ночь, а потом и не вспомнил о ней, и не узнал ее, она и прокляла его, и приговорила к таким страданиям. Она выбрала именно ту, которая никогда его не полюбит, и даже не знает о том, кто он такой, все справедливо, именно так настоящая ведьма и должна была поступить. Страшнее наказания обиженная и брошенная женщина придумать не смогла бы, даже если и захотела.

Но когда ее будут сжигать на костре, он не понесет туда свое полено, ведь кроме невероятной боли она подарила ему еще и счастье, и вдохновение.

Так он смог объяснить то, что с ним происходило. Но и мир, и судьба человека всегда оставались странными и непредсказуемыми.

Поэт дал себе слово, что это в последний раз, больше он даже к ее дому не приблизится. Но через день он отказался от всех своих пылких обещаний. Он вырвался из снов, в которых царила она. А там Лаура приближалась к нему — он слышал запах ее духов. И от этого странного ощущения кружилась голова.

Он всю свою жизнь жил без Лауры, но не минуты без нее не оставался.

А все остальное — только случайные черты, которые стоило стереть для того, чтобы увидеть, как прекрасен мир, но он медлил. Он упорно не делал этого, потому что боялся потерять ту малость, которая (он был в том уверен), все еще принадлежала ему.

А в вечности они не могут не соединиться. И тогда он будет счастлив.

Роковая ошибка

(ХРОНИКИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ)

Средневековая Испания жила, раздираемая противоречиями. Уже повсюду начинали пылать костры инквизиции, но здесь правила просвещенная королева, и ничего не могли с ней сделать старые и мудрые священники, не поддавалась королева на их уговоры, совсем в другую сторону взирала она, и, обессилив и устав, уходили они, так и не добившись мирового господства. Но на смену им приходили новые Святые Отцы, запал у них был велик, много чего знали они, на многое ради власти готовы были. И хорошо понимали эти люди, что каждый человек грешен, а Изабелла еще и прекрасная женщина. Никто не поверит в то, что в королеву не влюблена добрая половина мужчин, как никто не поверит и в то, что ни одному из них не ответит королева взаимностью. Ведь она, прежде всего, страстная женщина, и оставалась только самая малость — поймать ее с поличным, и узнать ее тайну, а уж потом можно поступать, как вздумается.

№№№№№

Сияла ночь, ослепительно светила луна. Королева Изабелла, укутавшись в черный плащ, закрыв лицо густой вуалью, выскользнула на тенистую аллею. Она оглянулась по сторонам, чтобы еще раз убедиться в том, что ее никто не видел.

Бал шумел в залитой светом зале, а здесь было тихо и пусто, никого нигде не могла увидеть королева.

Такая удивительная тишина царила в старом саду. Сколько тайн хранили эти аллеи, что видели они в разное время. Куда в такой час могла спешить королева, оставив где-то всю свою свиту?

Если бы кто-то ее увидел в тот миг, то не усомнился бы в том, что спешила она на свиданье со своим возлюбленным.

Где-то в тени невидимый постороннему взору, стоял человек, укутанный в черный плащ. Он ждал ее, он изнывал от страсти, и как только она появилась в условленном месте, схватил ее в свои объятия, и больше уже не выпускал. Слишком дорога была добыча незнакомому охотнику.

Они не могли знать, что пара любопытных глаз все-таки видела их. Но это был не простой слуга, который с перепугу станет молчать. И незаметный монах, с детства научившийся ходить бесшумно, все-таки мог видеть это свидание, но самое главное, как ни скрывались влюбленные под масками своими и черными одеждами, он видел прекрасно, кто там уединился. Что-то похожее на ехидную улыбку осветило его бесцветное лицо.

Он знал с самого начала, что наблюдательность, любопытство поможет ему в делах, которые считал он для себя самыми важными. Много сможет добиться тот, кто владеет чужими тайнами, а он хотел добиться очень многого. И поможет ему в том королева Изабелла.

С ней было не так просто справиться. Она слишком увлечена науками самыми еретическими, использует свою власть совсем не на то, на что следовало бы, но это не будет продолжаться долго. Так в ту ночь страсти решил неприметный монах, которого нигде не ждала не единая девица. Кроме презрения лютого ничего он к ним не испытывал, у него были совсем иные планы и устремления. Власть- вот было имя его любовницы самой пылкой и страстной. Королеве только кажется, что она управляет миром, пусть красуется на троне, но казнить и миловать будет он, и выносить приговоры еретикам станет такие, какие ему захочется. Он прекрасно знал, что еретиком объявить можно любого, кого только захочется.

№№№№

Королева незаметно вернулась назад еще до того, как завершился бал. Ее дамы сделали вид, что ничего не заметили. Так случалось и прежде, но какое им было дело до того, где появляется порой их королева.

Она была вольна поступать так, как ей вздумается, и никого не собиралась слушать. Им жилось рядом с ней прекрасно, никому не хотелось бы лишиться своего места в королевском дворце, потому они и закрывали глаза на многие происшествия, порой тут происходившие. Она вернулась, ничего не случилось, волноваться им было особенно не о чем в те минуты. Но они не могли знать о том, что происходило в залитом тьмой саду, и потому пока были спокойны. Серый монах исчез так же незаметно, как и появился, во дворец к вельможам, где была сама королева, его никто не запустил бы, но это пока, а он точно знал, что настанут другие времена, когда он сам будет выбирать, куда ему ходить.

№№№№№

А тем временем в Мадриде появился новый проповедник, заставивший говорить о себе чуть ли не с первого дня вторжения в их жизнь. И устремились к нему все дамы света, чтобы взглянуть на чудо это небесное, послушать пламенные речи его, и оказаться в плену то ли ангельского, то ли совсем иного обаяния. Они не особенно умели отличать добро от зла, особенно если то рядилось в совсем иные одежды. Но они так ласково щебетали о новом проповеднике, что невольно стала прислушиваться королева.

Странный холод пробежал в душе ее. Ей показалось, что тьма опустилась на ее мир, хотя среди бела дня ярко светило солнце и не о чем было особенно ей волноваться. Но ведь бывает такое, когда мир неожиданно меняется.

Она все время откладывала свой поход на исповедь, словно хотела немного отдалить роковой момент. Но слишком долго с этим затягивать все равно нельзя было, потому она в один прекрасный день и собралась, в простом темном одеянии с густой вуалью на лице ее почти не узнавали на улице, принимали за знатную даму, которая не особенно хотела быть узнанной и только. Уж слишком скромен был наряд для королевы. И оставив полдюжины своих спутниц на улице, она шагнула в храм, точно зная, что в такие часы он всегда был пуст.

Сначала ей показалось, что в храме совсем никого нет, но потом, когда она прислушалась, то едва различила шаги, раздававшиеся рядом.

Она невольно вздрогнула и отошла в сторону, направившись в исповедальню. И он последовал на свое место.

Но королева быстро совладала с собой. Она давно привыкла к разным выпадам, и ее не так просто было застать врасплох.

Монах сразу же понял, что задача будет не такой простой, как он мог предположить, когда взирал на нее во дворце издалека. Он немного рассердился из-за такого открытия, но что еще оставалось ему делать в те минуты.

А потом началась игра. Ему даже понравилось то, что королева была так тверда и так строптива, тем более радостной будет его победа над ней.

№№№№№№

Она в тот момент старательно исповедовалась, он с середины речи ее стал прислушиваться к словам, понимая, что ничего важного и более интересного, чем уже известно ему она не скажет. Пусть поговорит — у него было время для того, чтобы поразмыслить о том, как действовать дальше.

Нынче разом он должен был прекратить с этой заразой, у него не оставалось совсем на это время. Путешественники, открытия мира и каких-то законов может пошатнуть могущество церкви, и он не мог допустить такого. Это невозможно, так не должно быть, пока он молод и силен, он будет защищать все, что принадлежит ему. Не вина этих несчастных, что им досталась такая странная королева.

А Изабелла между тем немного успокоилась, она больше не чувствовала никакой опасности. И прежде священники говорили об инквизиции для инакомыслящих, но она с улыбкой пропускала эти разговоры мимо ушей. И они поняли со временем, что пока жива королева, ничего у них не получится.

№№№№№

— Велика власть земная, — услышала она очень тихий голос и прислушалась, понимая, что за этим последует нечто, и, помолчав немного, он продолжил:

— Но она не может сравниться с властью небесной.

Сколько таких разговоров слышала она с детства самого, но старалась на них никак не отвечать. И он понял, что не испугал и даже не заинтересовал ее.

И она уже готова была повернуться и уйти, когда остановил ее священник.

Если она пришла ко мне, то я не могу отпустить ее просто так, — думал он в тот момент.

Смутило его только ее каменная непоколебимость. Он знал, как может влиять на женские сердца, и она вовсе не каменная, а за черным одеянием, и вуалью скрывается очень даже пылкая и страстная особа, потому и казалось ему, что с ней будет не так сложно.

— Нам нужна святая инквизиция, и только королева поможет нам ее ввести, — повторял он, все еще не проясняя до конца, узнал ли ее или нет.

— Королева никогда не пойдет на это. Если бы вы не были новичком, то вам это было бы понятно, как и остальным.

— Она так дика и неразумна, что не понимает простых вещей, от вольностей и свобод она же первая и пострадает.

— Вероятно, она не так боится своих страданий, как того, что страдать будут многие, и среди них невинные.

И снова он понял, что не может ни убедить ее, ни заставить, все вертелось вокруг ее упрямства и гордыни, с которыми ничего нельзя было поделать.

— Разве королева не видит, что злодейства и скорбь обрушились на этот мир?

— Королева не желает умножать их, — отвечала ему Изабелла, — она понимает, что в этом случае их будет еще больше.

И снова она могла бы уйти, и уже хотела произнести слова прощания, но одним живописным жестом священник остановил ее.

— Если королева так же упряма, то плохи мои дела, но я надеюсь, что наш разговор будет ей передан.

— Несомненно, но разве бог так жесток и немилосерден к своим подопечным, как кажется некоторым из вас? — спрашивала она, понимая, что у него что-то еще припасено.

— Королева думает, что ничего не известно о тех, грехах, о которых она не произнесла ни звука нынче тут.

— Наверное, все известно, только могу ли я идти, ведь говорить можно бесконечно долго.

— Только еще один миг, напомни ей, дочь моя, о балу у французского посланника, и о тайном свидании в саду. Разве не был там человек в черном, который так пылко обнимал ее, как только она появилась.

И окаменела в тот самый миг Изабелла, она ожидала услышать что угодно, о многом сказать этот человек, но о свидании, откуда ему это известно.

Она почувствовала, что почва уходит у нее из-под ног.

Девицы щебетали, что он ангел небесный, но он настоящий дьявол, и как только она не могла знать этого? Она не знала теперь, что можно говорить и что еще делать, но надо было срочно что-то предпринимать.

Он понимал, что если она уйдет, потом будет еще труднее. Но никак не мог разобрать, что чувствует королева после всего, что было сказано.

Она старалась держаться из последних сил, думая о том, что случится с ней и с ее любимым, если тайна эта раскроется в один миг. И хотя священник говорил очень тихо, но это-то и пугало ее больше всего. Она не собиралась просить и не могла надеяться на его милость.

И в тот самый миг, она, все еще не теряя самообладания, увидела перед собой настоящего дьявола, это был он во всей своей дикой и необузданной красе.

И она поняла, что и на самом деле, если не перед небесами, то перед ним бессильна. Если бы не было этого рокового шага, если бы не решилась она отправиться туда, на то свидание, он не смог бы справиться с ней так просто, но об этом больше не стоило даже думать.

Она понимала, почему так очарованы были им девицы из свиты. Им всегда нравилось что-то этакое.

И он уже почти торжествовал и видел, что не упустил заблудшуюся душу.

Она была в его власти, и так приятно было владеть душой королевы, еще миг назад казавшейся неприступной, но он добился главного, она согласится ввести инквизицию, и действовать он станет от ее имени.

Королева отправилась прочь, не прощаясь со священником, она была растерянна и подавлена, она понимала, что не сможет отказать ни в чем, о чем бы он ни попросил, а она уже знала, о чем он потребует в первую очередь.

Словно пьяная, не чувствуя почву под ногами брела она к карете своей.

Переглядывались дамы из свиты ее. Самые проницательные из них понимали, что там что-то происходило, но что именно, что такого мог сказать и сделать их любимец, что королева больше не была похожа на себя.

Она отменила все, что было намечено на этот день, и сразу же отправилась в свои покои, приказав им быть от нее подальше.

Они не могли настаивать. И только от случая к случаю подходили к двери и прислушивались.

Там стояла полная тишина, никаких шорохов, движений не было слышно.

Кто-то из них говорил о том, что священник мог опоить королеву ядом, и она умерла.

Она слышала эти слова за дверью, хотя и сама не помнила, в каком из миров находится.

— Да, я умерла, — повторила чужие слова Изабелла, — я умерла в любом случае, я не смогу больше оставаться в том мире, который сама и создавала, мне придется отказаться от всего и от всех. И только потому, что я могла однажды проявить слабость, и позволить себе любить и быть любимой.

В тот момент она стала вспоминать обо всем, что происходило в саду на свидании. Где был этот человек, что он мог видеть. Она не была уверенна даже в том, что не он ее обнимал в тот миг, и хотя своего любимого она не смогла бы перепутать ни с каким другим.

Ей проще было думать, что на исповеди проговорилась одна из дам ее. Но это почти исключалось, никто ничего не знал, она позаботилась об этом. Они, если бы и захотели, и тогда не смогли бы ничего сказать.

№№№№№

Священник остался один и ходил по пустому залу кафедрального собора. Он тихонько произносил племенную речь, посмеиваясь и потирая руки. Теперь он точно знал, что станет великим инквизитором. Он мечтал об этой особенной роли всю свою жизнь, он спал и видел себя вершителем судеб, тем верховным жрецом, который будет принимать на себя чужие грехи, кого-то казнить, а кого-то миловать. И потерявшие страх, вольные и беззаботные, они будут подбирать каждое слово, отвечая на его вопросы, и трепетать от ужаса. Сначала по старой привычке они будут бросаться к своей королеве за помощью, но вскоре поймут все, что никому она не поможет, и тогда они замолчат и примут свою участь.

В мечтаниях своих он поднялся так высоко, что уже никак не смог бы спуститься с тех самых небес.

Он знал, что в любом случае бы добился своего. Если бы тогда не оказался случайным свидетелем ее свидания в саду, он нашел бы что-то иное, сам бы что-то подстроил. Но этого не потребовалось, она сама ему во всем помогла.

Как приятно ощущать себя победителем, с этим чувством не сравнится никакое иное,

Главная ошибка королевы состояла в том, что она никогда не обращала внимания на тех, кто копошился у ее ног и склонял перед ней головы. Как можно было запомнить таких? Она и не запоминала. А он смотрел на нее много лет, запомнил ее фигуру, ее движения. И в какой бы наряд она не рядилась, какие бы маски не надевала, узнать ее было не сложно вовсе.

Оказаться в нужном месте в нужное время — вот что самое главное, а потом из тени своей и управлять этим миром. Ничего не может быть лучше.

№№№№№

Королева пробудилась от тяжелого, мучительного сна, ей сообщили о том, что пришли ученые, они веселы и вдохновенны и у них много новых проектов.

Она поморщилась и сначала хотела сказать, что нынче никого принимать не будет, но потом распрямила плечи и решила, что если даже собираются так они в последний раз, то и тогда не стоит отменять и откладывать этого. И пусть они еще не знаю, и только ей известно, что все происходит в последний раз. Но такова судьба.

Она решила, что все будет не так, как хочется этому дьявольскому священнику, она опомнится немного и придумает, как ей нужно себя вести и что следует делать, она будет противодействовать ему до конца.

И самообладание вернулось в те минуты к ней. К ним она вышла в своем обычном наряде спокойная и невозмутимая.

И только когда самый дерзкий из них говорил о свободе, о вольности, они увидела вдруг костер, полыхавший на площади. Она увидела, толпу людей, с самого утра собиравшуюся для того, чтобы поглазеть, как будут сжигать ведьм, и тех, кто оказался не в нужном месте не в нужный час, и совершил свою роковую ошибку.

Она поняла, что с этим человеком надо быть особенно осторожным, если он знает то, чего знать не мог, то, что говорить о более открытых вещах.

Когда ученые уходили от своей королевы, они спрашивали друг у друга, что произошло, вроде бы все по-прежнему, но они не чувствовали себя свободными.

Кто-то припомнил, что она ходила на исповедь.

Они переглянулись, но ни один из них не произнес тех слов, которые так и слетали с языка.

Вдруг черная огромная туча нависла над ними, и полил такой дождь, что все они промокли до нитки, и даже не успели укрыться от этого ливня.

Конечно, это было случайностью, но если даже небеса так переменчивы за несколько минут, то люди слабы и уязвимы.

№№№№№

Королева в тот момент стояла у окна и смотрела на ливень. Она была уверенна в том, что небеса оплакивают ее грядущую жизнь.

Кто бы мог подумать, что она так резко разделится на две части, до и после этой проклятой исповеди, если бы она нашла предлог, чтобы не идти в храм хотя бы еще несколько дней, тогда бы оставалась какая-то надежда. Но было предрешено, и даже трудно представить, во что обернется для ее подданных ее роковая ошибка.

Она не могла понять в тот момент главного — он нашел бы способ, как подчинить ее себе. Если бы не было ее возлюбленного, нашлось бы еще что-то, может быть, искать бы пришлось немного дольше.

Дождь перестал так же неожиданно, как и начался. Снова заблестело солнце, и только потоки воды напоминали о внезапной стихии, странно совпавшей со смятением в душе испанской королевы Изабеллы.

Из своего путешествия возвращался Колумб, но на старый свет отпускалась непроглядная ночь.

Государь император