Платиновая лиса
Опера
БЛАГОСЛОВЛЁННОМУ
Акт 1. Часть 1
На сцене оперного зала,
Где выступать порой мечтала любая оперная дива,
Блистать одна, как сердцевина прекрасного цветка,
Благоухать!
На сцене, распустив бутон, кружиться в платье пышном, бальном,
И каждому хотелось чтоб наряд её
Весь рассмотреть детально, повздыхать,
Увидев линии корсета, поднявшийся в утяжке бюст,
Глаз поволоку, нежный тон покрытых блеском уст,
Лепнину страз, так, будто бы они лежат на голом теле.
Но так ли то на самом деле?
Приблизив много раз в бинокль, настроив окуляра фон,
Увидит прихотливый театрал, он знает в этом деле толк,
Что вываренным был капрон на вставках розового платья,
И оттого бледнее бледного казалась кожа,
Так, словно бы ссыпая пыль бархоткой, её припудрен сильно нос.
Мерлан насыпал ей в густой парик из пышных локонов волос
Мельчённых благовоний серый тальк,
На шее чокер — dog collar сдавил слегка гортань,
На кружевной тесьме, пера слетают нити,
Ошейник чёрный, словно плёл ажур граффити,
Умело рисовал…
Стянул он ювелирный бант склаваж на холке белой,
Который словно отделял главу от тела,
Особо видно на контрасте, когда чрезмерно выбеленный лик
По тёмной ленте осыпает известковый блик…
Душитель — душегуб…
Намёк, нюанс из предпочтений стиля страсти,
Невольница во власти его, истории парфорс!
Как бы заранее чертил кольцо на шейке,
Наброском — шрам от гильотины,
Смягчённый кремом глицерина, завуалированный тон…
Рабы ошейник изысканною модой лёг на шею леди.
Браслеты, кольца с бакелита узорного литья,
Рукав длиной до самого запястья,
Резинкой шляпною стянувший ткань в волан,
Горячим клеем брызг по ткани — страз
Сиреневая роспись тайных уз
Рассыпалась в узор и в рюш переросла,
Акации сиреневой висла обвисла до земли,
Аморфные кусты дурман сиреневый колышали вдали,
Чёрная Пуи пурпурным маревом кипит,
Пускает пенный пар дурманящих флюид.
Шербер разлил хмельной густой эфир,
К себе манит вдохнуть пьянящий запах лепестков,
Стать пленником Пуи без стражи и оков.
С тобой, Пуи, немыслимо
Под ароматом этих снов собраться с мыслями.
Склаваж, капроновый развязывая бант,
Сиренево-лиловою рекой течёт в века,
И свадебной гортензии букет
Теряет у сердечек яркий цвет.
Все стебли скручены цветочной лентой туго, не видать листа,
Увяла бутоньерка, и совсем ненужным стал
За угол брошенный к размашистым кустам
Капрона чёрный бант.
Робинии сиреневой рука
Усыпана воздушно-пенными боа, как по облакам в царские дворцы,
К дамам, господам, оставлен в память след,
Вписавшийся художником в портрет,
Персоны облик обрамлён в багет,
Прекрасных глаз фиалковый букет,
Застыв в зрачках, оставил в память след:
«Бобовники, глицинии, павловнии
Тайною скрепой помолвлены».
Сиреневой дали раскрытые тайны тех лет
В жакорандовый крашены цвет.
А сейчас, словно напоказ,
Как в первый свой и как в последний раз,
Артистка под дождём бежала, боялась опоздать,
Чтоб не подвести
Оперный театр, где на свидание её ждут зрители!
Так каждая певица мечтала, но лишь одна была такой,
Что здесь блистала яркою звездой!
Её наряд — ни горстка страз стекла,
Ни клипс пластмассовых под тон шифону,
Ни бижутерия шкатулки старой бабки,
Штампованная по шаблону, и не склаваж.
Она по авторской руке, по своему фасону,
Алмазной россыпи река, в бриллиантах, самоцветах берега!
И выдержанный тон, так, словно звуки, собираясь в камертон,
Одним оркестром заиграли.
На шее — королевское колье,
Огранкой платины кулон повис в глубоком декольте.
Конечно, ей дорогу уступали все!
Пред выходом её на сцену тихонько музыка звучала,
Так ненавязчиво начало приветливо гостей встречало,
Великий наигрыш ноктюрна тревожил мысли в летний сон,
Толпою наполнялись холл, фойе,
Настроенные гости шли на оперной «волне».
Картины, выставки по теме, такая красота,
Резьба багетных рам тонка,
Во всём свои секреты.
Мастеровые, давшие обеты,
Не разглашали тайны сколок, эскизов, прочих заготовок,
Набросков, разных зарисовок…
Барочный декор плотницкий резец переводил в ампир,
Искусно рисовал фактурный образ лир,
Мешая стили с переплётом рококо.
Пропиливая древо глубоко сплетеньем линий разных форм,
Особый получил декор мистических фигур.
Картины — горельефы с изображением фигур
И эта Нимфа в тонкотканом полотне,
Покинув изумительный овал,
В котором мастер её долго рисовал,
И не один сточил зубец резца,
Чтобы добиться чуда изразца
У этого прекрасного лица,
Вписавшегося в золотой багет, —
Великолепен, восхитителен портрет!
Необычайной красоты миниатюра,
Фактурен лик, со странной шевелюрой мокрых волос,
Сие творенье удалось!
Видны отчётливо глаза,
Изысканно сработала фреза,
И переплётом виноградная лоза
Вилась, в работе долгой зрела,
Кистями ягод налитых опутала багет,
Заполнила вазонов пустоту.
Плетенье листьев уходило в высоту,
Так, словно кистью рисовала по холсту,
И кисть, как с золотой руки, повсюду бросила сусаль,
Ложилась патина в панно,
И золочёная вуаль была тонка, как лист потали,
Подчёркнуты, оттенены детали…
С узоров этих композиций
Повсюду ангелы взлетали, расправивши крыла,
Раскинув их по ширине карнизного угла.
Эффект старенья, сеть расставив,
Кинул кракелюр в каркасы мебели
И мебельный велюр,
Как будто камень дорогой в огранке старины
Весь окантовал контурный овал
Балконов навесных, ведущих в зал.
Рабочая рука, привычная к резьбе,
Набила мастерство в большом труде!
Не пальцы, а персты, достойные перстней,
У этих ДОРОГИХ создателей!
Акт 1. Часть 2
Задуманное шло по схеме сценарного листа,
Задать тон зрителю — большая суета,
Чревато. Если этим пренебречь,
То по итогу просто «стадо» на кресла в зале может сесть.
Но этот холл, архитектурный зал, был так изысканно хорош,
Что на себя вниманье брал, особый фон формировал.
Подобно книге дорогого образца,
Внимание захватывал с лица обложки, переплёта,
Сознание чтеца, включив в работу.
Он распахнул листы у фресок
И словно ветром пролистал шелка воздушных занавесок.
Закрыть уже не сможешь окон, пока всё толком не поймёшь,
Прочтёшь по многу раз, все иллюстрации посмотришь,
Цитаты вслух произнесёшь, закладки вставишь,
То, что нужно, полоской тонкой подчеркнёшь…
Сказать «красив» — ничто не значит. Хорош, что глаз не отвести!
Тем паче, что и говорить? За полчаса не обойти и малой части.
Казалось, каждый в его власти,
И можно так сказать, мол, вот, толпа идёт, разинув рот!
Запоминают, что, где, как? Куда проследуют в антракт…
В театре бар — святое дело!
За барной стойкою умело толпу на столики разбив,
Успеет дух перевести едва ли бармен,
И вновь взволнованного зрителя наплыв.
— Аперитив! И мне, пожалуйста, аперитив!
А эта люстра!
Просто диво! Помпезна!
Каскадом уровни из разного диаметра колец,
Так, словно бронзовый венец надела люстра днём марьяжным,
И в длинном платье под венец!
Раскинув кольца кринолина,
На перехватах подхватила, легко, как сборку из фатина,
Подвесы нитей хрусталя.
Приподняла подол руками,
Чтоб не запнуться ненароком у алтаря.
Вписались в обручи литые чеканенные вензеля,
По кругу выставлены свечи, у ламп литые фитиля.
И в таком виде наконец она украсила дворец!
Мерцая блеском, эта дива сумела, всех обворожила,
Видна каждой бусины грань, которая, с лучей снимая дань,
Дисперсией дробит свет,
Кварцевый кристалл бросает брызги бликов на паркет,
Огнём стеклянным ледяным, рассеивая спектр, магически горит,
Словно горный хрусталь поёт, вечной песней любви звенит,
На своём языке говорит…
Кулонами из многочисленных камней
Искрится ниспадающий фонтан каменного льда,
Ослепительно ровно в бассейне фонтана купает лучи звезда!
Ведь кто-то же сумел, величие искусств сие создал,
Невесту к свадьбе подороже наряжал:
Купоны филигранных завитков на абажуры подбивал,
Так, словно кобылицу в чистом поле
Наездник отловил и подковал.
Словами вряд ли передать весь этот театральный зал.
Ажно причудливо фойе, так, словно великан — создатель
Проехал мимо на коне, скакун подкову золотую потерял,
Её основа полукругом со всех сторон прикрыла зал,
Вписался гармонично он во внутренний овал.
И с этого все началось, как говорится: понеслось!
Вверх этажами поднимаясь, на ярусы разбито,
Достойное, роскошное гнездо для оперетты свито!
Любо-дорого, чисто расшито,
Иглой златошвейки обжито.
Фантазии не занимать — сумела всё зарисовать:
Мосты, консоли, канделябры, перемычки…
Здесь образован райский дом для самой голосистой птички.
Смешались по архитектурному сюжету
Полы мозаики мраморной, паркета.
Травление узора на стекле, цветы по амальгаме у зеркал…
Сработал тонко пескоструй, «плюя» на зеркальце,
Оставил он рубец в стекле, наколку схемой матицы,
И бисеринок крапинки вонзились в каждом уголке,
Так, словно капельки дождя в доме старицы,
Росою проступив, заплакали на старом потолке,
Слетая, капли прятались в носовом платке,
Бабушкины слёзы, собранные в узелке.
Шло филигранно, словно скань, плетение с крючка,
Ажурная легла вдоль края ленточка,
Из накидов сплетена да петелечек,
Изгибом линий охватила веточку
С бутонами цветка, так нежна — яблонька.
Великолепное зрелище,
Великое детище — Театр!
Нарядился в белый фрак,
Пошитый умело швейкой,
С лица и с изнанки весь в изразце
Сидит костюм на нём в модельном образце.
Карманы в рамку, накладные, потайные,
Как кулуары, скрытые в конце…
Тесёмки, кантики, крючки, петлицы, ленточки…
Отутюжен, на брюках — стрелочки…
Провела много дней и ночей — стёжками,
Наживуливала да мережила,
Шаговым швом промеряла дорожки все,
Чтоб представить его вам во всей красе!
Портновское дело, когда рука смело
Владеет лекалом и мелом,
Выкройки расчертить, в ткань уложить…
Кружевные нашивки лепным декором,
купонным узором на полы легли.
Иголка да нить по сколкам взялись канителью ходить,
Тонки у швеи вышивалочки, ажурные завитки,
Золотые расшивочки, люрексовые прожилочки,
Роспись стен, потолки…
Вензелями украшены полочки да скамеечки…
С лёгкой руки — драпировочки,
Кисти, играющий свет камней,
Эполетов подвески словно сандрики держат балкон,
Всё продумано до мелочей.
И легки из парчи занавески в композиции сей.
Бархат в проёмах аркадных дверей
Шторным подхватом на широкой канве, в провис,
Кистью из бахромы повис,
Смотрит вниз вертикальный кулон,
Так к лицу пиджаку позолоченной платины тон!
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.