Бесплатный фрагмент - Письма из прекрасного далека

МИНУЯ ОЗЕРО БАЙКАЛ

В повествованиях этого периода новые действующие лица, впечатления, умозаключения, практические выводы и, естественно, авторское присутствие. Если к фотоэтюдам миновавшего безвозвратно времени приложить сюжеты сохранившихся писем, то можно получить очарование воспоминаний.

ТАМПОН

Это была первая полостная операция старшего лейтенанта Шувалова Василия Фомича по прибытии в Забайкалье. Шел то ли второй, то ли третий день его адаптации к новой должности. Он с женой, то же врачом, расположился временно в одной из свободных палат для больных. Дочь они оставили у бабушки, так как заранее были предупреждены о возможных сложностях с проживанием. На утреннем строевом смотре к командиру батальона, соблюдая уставной регламент, обратился сержант-санитар из приемного отделения и сказал, что из ближайшей части доставлен заболевший. С трудом, поборов в себе внутренние сомнения и нежелание отпускать кого-либо из врачей на практическую работу прямо из замершей в ожидании шеренги, командир батальона, врач из когорты начальников известной строгой дисциплинарной категории, разрешил Шувалову покинуть мероприятие и осмотреть больного солдата. У поступившего была типичная клиника острого аппендицита с выраженными симптомами раздражения брюшины. Давность от начала болезни более суток. Шувалов остался оперировать больного. Отросток располагался в малом тазу, его пришлось удалять ретроградным способом. На это ушло время. В операционную зашел ведущий хирург медицинского батальона, его предыдущую должность заведующего отделением теперь занял Шувалов, и спросил:

— Помощь нужна?

— Нет, не нужна, — ответил оперирующий. — Скоро закончу.

Ассистировала на операции медицинская сестра, бурятка по национальности. Свое дело она знала хорошо.

Отросток был на стадии флегмонозно-гангренозного воспаления и, естественно, что окружающие ткани среагировали. Послеоперационную рану пришлось дренировать тампоном. Едва Шувалов успел закончить оформлять историю болезни, как в ординаторскую ворвался предыдущий ведущий хирург батальона в звании майора и начал кричать, можно было даже сказать орать на новенького:

— Немедленно убери тампон! Я приказываю!

Шувалов был ошеломлен. Такого отношения между врачами он прежде не встречал. Немного помедлив, чтобы овладеть собой и не нагрубить в ответ, отложив в сторону лист назначений, Шувалов спокойно ответил: — Я ничего убирать не буду, так как все сделал правильно. Если хотите, то можете это сделать сами, но это я отмечу в истории болезни.

Шувалов начал испытывать определенное волнение за исход операции, думая, что к больному направится этот человек, который недавно получил направление в медицинскую академию в клиническую ординатуру. К счастью он уже не имел должностного права делать этого. Высыпав еще несколько словесных тирад, покрывшись гневным румянцем, он некоторое время стоял в замешательстве от спокойной и стойкой убежденности Шувалова.

— Не, волнуйтесь! На шестые сутки я уберу дренаж, а еще через два-три дня закрою рану.

«Академик» посмотрел на храброго старшего лейтенанта с недоверием и некоторым удивлением, а затем куда-то исчез. Примерно через три часа в отделение приехал главный хирург округа, интеллигентный вежливый офицер. Он был в звании подполковника. Шувалов по просьбе прибывшего шефа снял несколько швов и показал ему ложе червеобразного отростка. Брюшина в том месте была багрово черного цвета. Вернувшись в ординаторскую, главный хирург оделся, пожал Шувалову руку и уехал, сказав:

— Все правильно! Без дренажа был бы риск развития абсцесса. До свидания! Желаю успехов.

Вскоре Шувалову стало известно, что накануне бывший ведущий хирург, а теперь убывающий в Ленинград, неудачно тампонировал рану. Дело закончилось развитием разлитого перитонита. Больной был переведен в окружной госпиталь, где долго лечился. С этим человеком Шувалову уже не доводилось больше встречаться. В период афганской кампании какое-то время он был в сороковой армии. Шувалов в это время занимался обеспечением этого контингента необходимыми диагностическими и лечебными средствами на основе человеческой донорской крови.

По истечении шестых суток у прооперированного солдата был извлечен дренаж, а еще через три дня, когда из раны уже ничего не выделялось, Шувалов окончательно ее зашил двумя стежками. Заглянувший в это время в перевязочную будущий питерский светила был явно под впечатлением от исхода операции и осуществленной лечебной тактики, и как показалось Василию Фомичу, на лице его даже читалась нескрываемая досада. Больной был выписан с выздоровлением.

Спустя годы, вспоминая об этом случае, Шувалов в душе все же был благодарен «академику», который, пригласив главного хирурга округа, тем самым подстраховал его. Течение болезни зависит от множества, часто непредсказуемых факторов, а для Василия Фомича исход первой операции являлся, можно сказать, тестом на его профессионализм.

СОН

Шувалову снился сон, что вдоль перрона по шпалам бежит человек в солдатской униформе и кирзовых сапогах. Двигаясь по тому же пути, его медленно настигал тепловоз, тянувший вереницу груженых вагонов. Машинист тепловоза отчаянно сигналил. Расстояние между бегущим солдатом и составом неуклонно сокращалось. Несколько человек, стоящих на перроне с ужасом наблюдали за происходящим. Через десяток метров перрон заканчивался, там можно было повернуть направо, чтобы спастись. Бегущему человеку не составляло труда отпрыгнуть влево. Между путями достаточно пространства, чтобы остаться невредимым. Но он боялся это сделать, видимо потому, что по соседнему пути двигался встречный состав. Колеса тепловоза не вращались из-за экстренного торможения и оставляли позади себя шлейфы искр. Состав замедлял движение. Когда до конца перрона оставалось всего-то пара метров, тепловоз сбил несчастного и протащил по рельсам, прежде чем остановиться. Путевые рабочие извлекли изуродованное тело из-под колес. Поезд двинулся дальше. Шувалов проснулся весь мокрый от холодного пота. До звонка будильника оставалось около часа, но заснуть он больше не смог.

Утренний развод проходил, как обычно. Было туманно. Стояла осень. Сопки были в багрянце. Перед глазами у Шувалова возникло лицо комбата. Шел строевой смотр перед комиссионной проверкой.

— О чем задумались, Василий Фомич? — спросил его Гуров.

— О чем еще думать, как не о работе, — уклончиво ответил Шувалов.

— Петлицу надо подшить, — показал пальцем комбат и перешел к следующему офицеру.

Утренний морозный воздух освежал и вскоре в голове у Шувалова исчез последний призрак ночного видения. Со стороны штаба строевым шагом через плац к Гурову подошел посыльный и, получив разрешение обратиться, сказал:

— Товарищ капитан, звонили с железнодорожной станции. Просят прислать медицинский уазик. Там кого-то сбил поезд.

Шувалов слышал сообщение, так как комбат стоял рядом.

— Василий Фомич, съездите на станцию! — обратился к нему Гуров. — Разберитесь в чем дело. Если потребуется окажите помощь. Строевой смотр вы уже прошли.

Подъехав к железнодорожной станции, Шувалов вышел из машины и направился выяснять у начальника станции причину вызова.

— Похоже, что погиб кто-то из военных, — сообщил тот.

С сопровождающими его путейцами Шувалов осмотрел место происшествия. Спасать было некого.

На железнодорожных путях в разных местах лежали: туловище пострадавшего, правая нога, обутая в кирзовый сапог, дальше левая с обнаженной стопой, голова была на своем месте, но раздавлена, лицо изуродовано. Все это напоминало продолжение ночного кошмарного сна. Останки собрали, погрузили в уазик. Шувалов доставил найденные части тела в военный морг для проведения экспертизы.

В отделении уже кипела работа. Василий Фомич переоделся в спецодежду и пошел оперировать очередного больного. Он не верил в вещие сны и посчитал это случайным странным совпадением.

МЕЧТЫ И БУДНИ

Когда командир медицинского батальона капитан Гуров медленно и грузно выходил, минуя сварное с небольшой калиткой ограждение штабного здания, спускался вниз к плацу по нескольким ступенькам, затем отмеряя шагами бетонные плиты, приближался к выстроившимся на утренний развод офицерам, выставив вперед свой массивный подбородок, подчиненные напряженное замирали, ожидая команды начальника штаба: «Сми-и-и-рно! Равнение… на… средину!» и последующего доклада. Затем следовало, как всегда:

— Здравствуйте, товарищи офицеры!

— Здравжлав твариш капитан! — слышалось в ответ.

В то утро ответ получился сбивчивым, разноголосым, без энтузиазма. Пришлось его повторить несколько раз, пока пожелание здоровья единоначальнику не выстрелило убойной очередью.

— Ну, вот теперь хорошо! — удовлетворенно сказал Гуров и мысленно представил себя едущим в автомобиле «Чайка» по Красной площади, где в ответ ему слышалось дружное: «Здражлавтав маршсовюза!»

Несмотря на сильные утренние морозы, распорядок дня не корректировался, а разводы продолжались до тех пор, пока стоящие в хромовых сапогах военные медики не начинали дружно пританцовывать. Смотреть эту лезгинку Гуров не любил и приказывал всем разойтись по рабочим местам.

Медицинский батальон был учебным, как и вся танковая дивизия. В батальоне готовились санитарные инструктора для последующей службы в частях Забайкальского военного округа. По штату было три роты по три взвода, где в качестве преподавателей выступали, как правило, лейтенанты, после медицинских факультетов. В медицинской роте трудились практические врачи, которые весьма неохотно ходили на построения в связи интенсивной загрузкой отделений. В дни оттепелей, когда утренние строевые смотры тупо затягивались, Шувалова Василия Фомича по предварительной договоренности с операционной медсестрой, вызывали в отделение, где работы всегда было предостаточно: запланированные и экстренные операции, перевязки, амбулаторный прием. Один единственный ординатор (позже, правда, дали второго) был то во врачебной призывной комиссии, то обеспечивал какое-нибудь из бесконечной череды учение. Работать Василию Фомичу иногда приходилось по несколько суток кряду, и он появлялся дома, как привидение. Дважды в год в дивизию поступали новобранцы изо всех районов Союза. Заболеваемость, в силу адаптационного синдрома, была очень высокой. У призванных солдат обострялись хронические процессы, частота возникновения пневмоний навевала мысли об эпидемическом характере этой болезни. Менингиты протекали с клиникой токсико-инфекционного шока.

НЕОЖИДАННЫЙ ФИНАЛ

Во время службы в Забайкалье старшего лейтенанта Шувалова в качестве врача на командно-штабные учения начальник медицинской службы дивизии брал с упорным постоянством, а это могло быть от двух до четырех раз в год. Шувалов за несколько дней перед началом этого мероприятия тщательно перепроверял медицинскую укладку, выбрасывал просроченные медикаменты и заменял их новыми. В те времена шприцы хранили в небольших металлических цилиндрических контейнерах, наполненных спиртом, закрывающихся крышкой с резьбой, которую надо было навинчивать настолько плотно, чтобы не протекало содержимое. Разовые медицинские изделия еще не получили распространения, за исключением скарификаторов и небольших игл, которые использовались для прививок. Момент начала учения, был строго засекречен, но, тем не менее, все знали благодаря «офицерской контрразведке», что это случится такого-то числа в четыре тридцать утра, поэтому спали не раздеваясь. Этот хронометрический рубеж в армии называется временем «Ч». И вот в динамиках оповещения в квартирах домов офицерского состава послышался сигнал тревоги. В полном мраке все пришло в движение. Свет зажигать было запрещено. Во дворах был слышен топот сапог многих ног, бегущих в сторону контрольно-пропускного пункта. Умудренные и дальновидные ветераны службы в ту ночь оставались на рабочих местах, не уходя домой, поэтому имели временную фору. Из боксов выводили технику и строили в походные колонны. Командиры вскрывали секретные пакеты с заданием. Медицинский батальон был представлен несколькими машинами, на одной из них, называвшейся автобусом санитарным, ехал начальник медицинской службы дивизии в кабине рядом с водителем. Шувалов расположился в кузове лежа на носилках рядом со своей лекарственной укладкой. Вскоре дивизионная колонна начала движение между забайкальских сопок. Учения были окружные, на которых были представители генерального штаба, поэтому чувство напряженности и нервозность не покидали начальствующий состав. Стоял сентябрь. Склоны сопок были в золоте и багрянце, которые вместе с вечнозеленым фоном елей, сосен и пихт создавали фантастический мозаичный рисунок. Над всем этим великолепием возвышались светло-желтые пирамиды лиственниц. По утрам и ночью было довольно холодно.

На одной из кратких остановок к Шувалову в санитарный автобус заскочил лейтенант из связистов и пожаловался на ноющую боль в животе, изжогу. Шувалов осмотрел его и признаков острой внутрибрюшной патологии не выявил.

— Это у тебя гастрит обострился. Большинство болезней желудка нейрогенной природы. Уедут проверяющие, закончится учение, сразу дела пойдут на поправку. Волнуешся?

— Не то, чтобы, но есть немного.

— Меньше взвода не дадут, дальше Забайкалья не пошлют, — привел доктор ему стандартное местное успокаивающее средство. — Давно служишь?

— Два месяца после училища.

— Женат?

— Да. Но жена осталась у своих родителей с маленьким ребенком.

— Понятно. Питаешься, как придется.

Шувалов дал ему спазмолитическое средство с содой и сказал, что в случае, если состояние не улучшится, прийти повторно. Потом кто-то порезал палец. Пришлось делать перевязку. Приходили клянчить спирт, но, получив ответ, что до конца учений эта тема закрыта, удалились. Потом в проеме дверей возник моложавый представитель особого отдела и, что-то пометив в лабиринтах своего расчетливого аналитического ума, исчез. Амбулаторный прием велся во время кратких остановок. Колонна дивизии двигалась весь день и ночь и только на рассвете достигла намеченного района сосредоточения. Место было живописным. Широкая долина, окаймленная таежными сопками, покрытая утренним туманом, едва подсвечивалась восходящим, еще скрытым за горами солнцем. Быстро расставлялись палатки, запускались полевые малогабаритные электростанции. Шувалов заглянул в штабную палатку. Там на двух складных столах ближе к центру лежала большая учебная карта. Командир дивизии и его начальник штаба что-то чертили на ней. Рядом находились представители служб. Один из солдат растапливал походную чугунную печь. Возле тента стоял небольшой столик с нарезанным хлебом и ломтиками сала. Аромат хлеба был неописуемым. Шувалов подошел к своему медицинскому начальнику с тюркской фамилией и доложил о принятых больных. На выходе удалось прихватить ломоть хлеба с салом, густо засеянный тмином. Сводило челюсти от желания тут же попробовать это лакомство. Среди зарослей кустарника уже дымила полевая кухня начальника продовольственной службы. Долину пересекала линия высоковольтной электропередачи. Ее поддерживающие мачты смутно начали выступать в утреннем тумане. Ожидалось прибытие вертолета с проверяющими офицерами из центра. Через несколько минут послышался слабый, но постепенно усиливающийся звук мотора. По району сосредоточения прошла легкая сейсмическая волна последних приготовлений. Неожиданно белый воздушный утренний туман осветился яркой вспышкой, послышался треск, затем звук взрыва. Наступила минута оцепенения. Место катастрофы тут же оцепили. Спасать было уже некого. Учения были свернуты. Началось расследование этого трагического случая.

НЕОПРАВДАННАЯ ТЕРПИМОСТЬ

Утренние разводы для врачей являются одним из моментов, когда можно опросить военнослужащих об их состоянии здоровья. Невзирая на строгие командирские указания о необходимости стойко переносить тяготы и лишения армейской службы и, порой, сержантский произвол, солдаты, как правило, своевременно обращались за медицинской помощью. Особенно заботливы были о своем здоровье призывники из Средней Азии и Кавказского региона.

Такое поведение можно было бы взять за эталон, если бы не эпизоды преувеличенного страха по поводу каждого вскочившего на коже прыща, а иногда и всплесков откровенной симуляции. Второй крайностью было, если не равнодушие к состоянию своего здоровья, то чрезмерная терпимость и скрытность. Такие проявления характера больше наблюдались у призывников со славянских республик. В автомобильном батальоне произошел один очень неприятный случай: солдат потерял сознание и упал во время построения в столовую. Когда его доставили к Шувалову на осмотр, то выяснилось, что он болеет уже несколько дней. Все это время его беспокоили боли в животе, были диспепсические расстройства. За медицинской помощью не обращался. При детальном обследовании у больного была выявлена запущенная паралитическая стадия перитонита. Ввиду тяжести состояния больного, после предварительной консультации с ведущими специалистами округа, он был срочно направлен в окружной госпиталь, который также находился в Чите. Несмотря на экстренно выполненную операцию спасти новобранца не удалось. Врач и руководство автомобильного батальона были наказаны. Шувалову запомнились на всю жизнь родители этого солдата. Они на несколько минут зашли к нему, чтобы более подробно узнать об обстоятельствах болезни своего сына. Шувалов рассказал им все, как было. Язвенный колит привел к перфорации толстой кишки и развитию затем воспалительного процесса, который распространился по всей брюшной полости. У их сына была довольно редкая группа крови. Доноров было мало и Василию Фомичу тоже пришлось дать свою кровь, так как его группа и больного совпадали.

НАКАНУНЕ

Следующие учения не заставили себя ждать. Не прошло и трех месяцев, как Шувалов вновь оказался в санитарном автобусе лежа на носилках, которые покачивались в такт дорожным ухабам. Стояла морозная забайкальская зима. Маршрут колонны пролегал по воспетым диким степям на юго-востоке Читинской области. Дул пронизывающий ветер, подкрепленный тридцатиградусным морозом. Во всех машинах работали обогреватели. Во время остановок в местах максимального возможного затишья за каменистыми уступами, где имелись снежные заносы, из кусков наста спешно строились сооружения для удовлетворения естественных нужд боевых организмов. Чтобы не повредить холодом то место, на котором боевая человеческая единица проводит большую часть своего жизненного времени, выполняя возложенные на нее общественно необходимые функции, ей приходилось действовать быстро и решительно. До самого горизонта простирался пустынный холодный заснеженный пейзаж. Случайные строения на пути движения из почерневшего от времени дерева, казались фантасмагорией, но в них жили люди. Заканчивался третий день учений. У одного из солдат Шувалов диагностировал острый аппендицит, и его пришлось отправить в окружной госпиталь по транссибирской железной дороге. От мерного убаюкивающего покачивания Шувалов вскоре задремал. Ему было приятно. Начали сниться сны вначале приятные, потом похуже. В последнем сне ему представилось, что он лежал на печи в своем давно миновавшем детстве. От кирпичей исходило приятное тепло. Он куда-то проваливался вниз. Летел, летел и не достигал тверди. Тошнота начала подступать к горлу. И тут послышался голос бабушки:

«Вставай, внучек! Я только что закрыла заслонку. Иди, погуляй на улице».

Он встал, надел зимнее пальто, валенки, шапку ушанку, варежки, взял свои лыжи и пошел кататься с горки. Мгновенно сознание из далекого прошлого вернуло доктора в координаты реальности. Шувалов открыл глаза. Перед ним был салон санитарного автобуса с рядами подвешенных носилок. И все же что-то было не так, как обычно. Изменилось его самоощущение. Голова была тяжелой, побаливала, перед глазами плыли желтые круги, изнутри к горлу подкатывал тошнотворный импульс. «Неужели угорел? — мгновенно мелькнула мысль самоосуждения. — Ведь я же единственный практикующий врач на учениях». Через силу приподнявшись, Шувалову удалось открыть вмерзшую боковую оконную створку. Холодный морозный воздух белыми клубами начал врываться внутрь. В глазах посветлело, исчезли желтые круги. «Иногда во время движения в туннелях возникает опасность отравления выхлопными газами, но вокруг открытое пространство, дующий сильно ветер, машины идут на дистанции друг от друга, — размышлял он». Когда продрог, Шувалов закрыл боковое окно и начал принюхиваться. В салоне пахло бензином. Поочередно обследовав все ниши и походные укладки, он, наконец, обнаружил источник своего плохого самочувствия. Водитель автомобиля оставил в салоне канистры и кроме них, несколько тряпок, пропитанных маслом и бензином. Испарения усиливали потоки теплого воздуха от обогревателя. От ветоши исходил, как тогда казалось Шувалову, тошнотворный запах. Он вновь открыл окно и выбросил в них найденные использованные замусоленные обрывки какого-то обмундирования. Кружилась голова и ему пришлось лечь на свое «излюбленное место». Длительных остановок не было до самого вечера, пока участники учений не прибыли в какой-то отдаленный гарнизон. Медицинский начальник Шувалова, подходящий к классификации великого Пирогова на все сто, открыл наружную дверь и голосом, не терпящим возражений, приказал выделить пару сотен граммов spiritus rectification какой-то дивизионной шишке из тылового обеспечения. Шувалову хотелось послать его куда-нибудь подальше, но через силу он сдержался.

— У меня спирт остался только в укладках, — ответил он, — а учения еще не закончились.

Видимо про пол-литровый флакон, изъятый у доктора днем раньше, он преднамеренно забыл, решив проверить на наличие излишков. Но таковых у Шувалова не имелось еще долго — до того времени, пока он не получил в свое распоряжение станцию переливания крови и всю соответствующую службу, но это уже в другое время и в другом военном округе. Прежде чем идти в столовую части на ужин, он прогулялся между казармами городка, пока не стало легче. Затем на ночь проглотил какую-то кашу и выпил стакан чаю. Трудоспособность восстановилась. После острых случаев отравлений или длительных хронических воздействий у некоторых людей появляется, если не аллергия, то сверхчувствительность к этим веществам. С утра следующего дня было тридцатое декабря. Все гадали — снизойдет ли руководство к простым служивым и да не завершит ли учения в срок, и да не позволит ли Новый год встретить со своими семьями. После подведения итогов дивизионная колонна стремглав рванула на Читу и к утру тридцать первого декабря к всеобщему ликованию без потерь достигла цели.

ВСЕ, ЧТО СМОГЛИ

Это случилось во время очередного утреннего построения. За забором части послышались громкие крики, ругательства. Похоже, происходила драка. Через какое-то время с контрольно-пропускного пункта к Гурову подбежал сержант и сказал, что принесли раненого ножом гражданского человека. Случился один из тех немногих моментов, когда командир батальона сам приказал Шувалову покинуть строй и оказать помощь. Раненого, держа за руки и ноги, несли три человека. Шувалов крикнул им:

— Несите сюда! — и рукой показал на дверь приемного отделения.

В палате интенсивной терапии Василий Фомич осмотрел доставленного мужчину примерно тридцати лет. Он был бледен, точнее сказать, бел, как лист бумаги и ни на что не реагировал. На левом бедре примерно на четыре-пять сантиметров ниже паховой складки имелась рана около полутора сантиметров длиной и шириной с полсантиметра. Рана не кровоточила, но диагноз был очевиден: ножевое ранение в верхней трети левого бедра, острое внутриполостное кровотечение; повреждена была, скорее всего, внутренняя подвздошная артерия. Анестезиолог-реаниматолог быстро поставил капельницу и определил группу крови. Дежурный врач вызвал городскую машину скорой помощи. Так как Шувалов был универсальным донором, то он сдал два флакона крови по двести пятьдесят миллилитров. Переливаемая кровь вернула раненому признаки жизни: он порозовел, на лучевых артериях появился пульс. Шувалов дал распоряжение срочно развернуть в оперблоке полевой стол и нести туда пострадавшего, но в это время прибыли гражданские врачи и забрали раненого на капельнице в дежурную больницу. Позже стало известно, что ранение оказалось смертельным, и пострадавший умер. Неизвестно, удалось бы военным медикам спасти этого больного или нет, если бы они взяли его в свою операционную, где шло плановое вмешательство, и единственная медицинская сестра была занята. Это происшествие побудило Шувалова развернуть второй стол и держать его наготове со стерильным комплектом белья для таких происшествий. Но этот второй стол, к счастью, так и не был задействован до момента перевода Шувалова в другое медицинское учреждение и в другую местность.

ГРИБНОЙ МИРАЖ

«Ах, лето красное, любил бы я тебя!» — думал Шувалов, если бы не очередное военно-учебное путешествие по степям и между сибирских северо-читинских сопок, которое длилось около недели. На этот раз «воевали» долго и с удовольствием. Высокое начальство успевало поохотиться и порыбачить. Три штабных учения чуть более чем за полгода — не курорт. Во время отсутствия Шувалова, как хирурга (он заведовал хирургическим отделением) его молодые коллеги все трудные случаи отправляли в соседний окружной госпиталь. Из Монголии на вторые сутки от начала болезни поступил больной с разлитым перитонитом. Его также отправили. Начальник медицинской службы дивизии, который сделал Шувалова своим неизменным попутчиком на всех армейских мероприятиях, получил выговор за плохую организацию диагностической и эвакуационной работы. К его несчастью и к благу Шувалова он в будущем уже оставлял его на базе, где тот брал на себя такие случаи, оперируя больных и ставя их на ноги. Но это в будущем, а тогда колонна подъезжала к паромной переправе. Часть техники прошла своим ходом, а пока не подошли инженеры понтонеры, кое-то переправился на пароме. Санитарный автобус тоже перекочевал на другой берег. Вода в реке была ледяная. Окунулось лишь несколько смельчаков. Над разноцветными камушками отмели стремительно бежали водяные потоки, в которых строго на одном месте, чуть пошевеливая плавниками, барражировали рыбешки. На крючки с наживкой они не реагировали, видимо, у них был какой-то особый жизненный транс полного равнодушия к окружающему. На военных выразительно посмотрела корова, которая тоже переехала вместе со своим хозяином, потом равнодушно отвернулась с обиженным видом. Один из солдат исправил оплошность и дал ей кусочек хлеба. Буренка в ответ облизала ему руку и напоследок хлопчатобумажную ткань гимнастерки. Паром работал в усиленном режиме, переправляя легковые машины местных жителей, телеги с лошадьми, мотоциклетные коляски. Рядом с солдатами весело переговаривалась группа студентов с рюкзаками за спиной, стояло несколько женщин с детьми, куда-то торопились геологи, везя оборудование и провиант на уазике в противоположном направлении. Было жарко, под тридцать. Шла вторая половина июля. По ночам часто шли дожди, но днем неизменно было солнечно. Когда все участники учений переправились, колонна вновь выстроилась в походном порядке и начала движение. До самого горизонта простиралась сложно рельефная типичная забайкальская местность: каменистые нагромождения, окруженные зелеными порослями травы, небольшие возвышения, потом ложбины и низменности с протекающими в них ручьями, иногда встречались сопки, покрытые хвоей и лиственными деревьями. К одному из таких ориентиров местности колонна в тот момент подъезжала. Сопка была пологая, у подножья окружена травой, имевшей настолько интенсивный зеленый цвет под солнечным освещением, что казалась изумрудной россыпью. Но иллюзорность исчезла, когда военные, охватив гору полукольцом машин, остановились. В душе Шувалова было какое-то трудно передаваемое ощущения блаженства от созерцания природной гармонии и пейзажного великолепия. В памяти трудно сохранить все тонкости сюжета, все оттенки красок, всю панораму местности. Шувалов вышел из машины. От свежего воздуха закружилась голова, но скоро организм адаптировался. Он заметил, что некоторые уже побывали на сопке и возвращались оттуда, неся, кто в чем, великолепные подосиновики. Ему пришлось поспешить, чтобы тоже собрать этих лакомых даров природы. Но, как оказалось, он зря волновался. Зайдя в поросль деревьев, он не поверил своим глазам: подосиновики после обильных дождей выросли в таком огромном количестве, что казались то ли искусственной плантацией, то ли природной аномалией. Они были везде: среди травы, между камней, возле деревьев, под ветками, между опавших прошлогодних тлеющих листьев… Шувалов нарезал, сколько смог унести, затем вернулся снова. С вершины сопки спускалось несколько знакомых ему офицеров-сослуживцев. Они несли в руках и самодельных туесах отборные боровики.

— Где вы их нашли? — спросил Шувалов.

— Там, повыше, где сосны и пихты, — ответил один из них. — Не торопись, их не меньше, чем подосиновиков.

Доктор спешно рванул по склону сопки наверх. Кустарники и лиственные деревья сменили хвойные породы. Столько белых грибов в одном месте Шувалов не видел никогда. Когда шок и потрясение прошли, он начал их срезать и складывать в матерчатую сумку. Когда все, набрали грибов, встал вопрос, как их сохранить. Придумали подвешивать их на нитях в салонах автомобилей, чтобы высыхали во время движения. До конца учения оставалось еще два дня плюс обратная дорога. Все походные заготовки к моменту возвращения, конечно же, стали несъедобными. Шувалову удалось выбрать из всего привезенного лишь на небольшую сковороду.

КВАРТИРНЫЙ ВОПРОС И ЛЮБОВНЫЕ ПЕРЕТАСОВКИ

Вновь прибывающие в учебную танковую дивизию младшие офицеры с семьями в очень редком случае могли сразу поселиться в квартире. Первое время им приходилось довольствоваться либо служебными кабинетами, либо казарменным помещением, где обычно выделялась и отгораживалась от общего пространства небольшая площадь.

Лейтенант медицинской и фармацевтической службы Казаков Виктор получил назначение на должность заведующего дивизионной аптекой. Он был только в начальном периоде своей молодости, и только приступил к постижению сложного жизненного опыта, однако уже успел жениться на ровеснице, которая родила ему сына пару месяцев тому назад. Казаков был невысокого роста, коренастый, размеренный в движениях, не склонный к налаживанию быстрых дружеских контактов и союзов. Знакомился он с сослуживцами только по необходимости исполнения служебных обязанностей. На построения выходил прямо из своего небольшого кабинета, поэтому от его обмундирования исходил легкий аромат лекарственный снадобий и летучих эфиров.

Аптека располагалась рядом с таким же одноэтажным зданием лаборатории, где трудился давно сложившийся небольшой коллектив из женщин, проживавших в поселке и работавших по вольному найму. Одной из лаборанток была дама в возрасте около тридцати лет с большим круглым лицом, с которого пытливо поглядывали серовато-синие глаза в обрамлении ресниц густо покрытых черной тушью. Казалось, когда она рефлекторно мигала, что тушь черным антрацитом полетит вниз, но та держалась. На ее голове была пышная, покрытая бесцветным косметическим лаком, прическа на основе шиньона. Щеки были щедро, даже избыточно, покрыты румянами. На полных, словно накачанных воздухом губах, в зависимости от настроения хозяйки появлялась то красная, то кирпичного цвета, то бирюзовая помада. Подбородок был мужского типа, но лица не портил. На мочках ушей колебались в такт поворотам головы легко сменяемые клипсы. Росточек у лаборантки был не большой, полнота умеренная. Она имела ребенка, девочку в возрасте первоклашки, которая появилась в ее жизни, то ли в результате замужества, то ли в результате краткой, но яркой страсти. Все это было покрыто непробиваемой тайной.

На небольшой территории медицинского батальона всегда происходило множество пересекающихся людских передвижений служебной необходимости, поэтому все знали друг друга в лицо. Встреча заведующего аптекой и лаборантки по теории вероятности была неизбежной, что и случилось в один из будничных дней. Они обдали друг друга стойко въевшимися в одежду ароматами: он аптекарским скомпонованным из природных трав и рецепторных компонентов, она лаборантским на основе кислот и щелочей. Равнодушно посмотрев друг на друга, он был почти юноша, она уже дама в возрасте, они спокойно разминулись. Но то, что не под силу сознанию, не составляет труда химии. Какие-то неосязаемые реакции в их душах все же были запущены. При каждой новой случайной встрече, они все более «принюхивались» и в итоге осознанно познакомились. Лаборантка стала искать повод в обеденное время наведаться в аптеку и заказать что либо для своего заведения, либо просто проконсультироваться по какому-нибудь медицинскому препарату. Утес супружеской верности в лице лейтенанта Казакова около месяца противостоял накатывающимся волнам любви, но в итоге был поглощен стихией бездны.

С течением времени информация об этой любовной связи, став уже устаревшей для всего батальона, достигла кабинета замполита. Лейтенант Казаков был вызван на обстоятельную беседу, но, как оказалось, она эффекта не возымела. Жена Казакова, то ли по женской интуиции, то ли по случайно дошедшей информации, срочно покинула своих родителей и прилетела с маленьким сынишкой в суровое Забайкалье, а если точнее с коляской прямо в кабинет к своему законному супругу. Что происходило в этом реакторе страстей в течение последующих дней, осталось в глубинах душ действующих лиц.

Иногда утром, но чаще в обеденное время, Шувалов, проходя мимо аптеки, видел молоденькую девушку с коляской, в которой мило спал малыш. Лицо у девушки было красиво своей молодостью, но грустно. Казалось, что она вот-вот расплачется. Ведущий дивизионный хирург здоровался с ней, пытаясь приободрить. Она отвечала на приветствие, изображая необходимую в таких случаях улыбку. Через две недели к ней приехала мать, взяла дочь и внука и увезла на свою родину.

ИСПЫТАНИЕ ИЗДЕЛИЯ

Есть такой фразеологизм: «изобретать велосипед», смысл которого всем известен. Тем не менее, зачастую тщеславно пытливый, пронырливый, ищущий и вечно неудовлетворенный человеческий ум не останавливается в своих странствиях, добывая знания и, предлагая иногда парадоксально удивительные перевоплощения уже изобретенных вещей. Военная медицина, пусть и отстает в развитии методов спасения от стремительного взлета средств уничтожения, но тоже движется вместе с прогрессом.

Хирургия на первый взгляд кажется довольно консервативным разделом медицины, где однажды освоенные приемы и методики остаются незыблемыми. Это действительно имеет место, но доводка и улучшение качеств «велосипеда» продолжается. Каждый практикующий врач — главный оппонент, критик и оценщик всех новых веяний.

Когда спал трудовой ажиотаж первой половины дня, были проведены плановые операции и сделаны перевязки, сняты перчатки, маски, бахилы, шапочки и халаты и всей душой хотелось окунуться в нирвану обеденного покоя, Шувалова вызвал командир части.

— Нужно испытать одно новое изделие и дать заключение о перспективах его применения, — без предисловий начал разговор майор Гуров.

Так как Василий Фомич был постоянно загружен практической работой, его редко привлекали для экспертных работ по новой технике. Последний раз это случилось в прошлом году при испытаниях машины под названием автомобильная перевязочная.

— А когда надо начинать? — поинтересовался Шувалов.

— Сразу после обеда.

— В какие сроки требуется уложиться?

— В одну неделю. Распоряжения все даны, команда скомплектована. От вас требуется участие в качестве специалиста. Сбор в пятнадцать ноль-ноль на плацу.

Больше никаких пояснений не последовало.

Позволю себе небольшое отвлечение. Если обратиться к истории изобретений зеркал, то оказывается, что этот предмет существует уже несколько тысяч лет. О свойстве зеркальных поверхностей отражать не только свет, но и тепло узнали позже. Эта способность используется в термосах.

В назначенное время участники испытаний собрались на плацу. Было солнечно. На сопках расцветал багульник. На полигон шли налегке. Только у командира учебной роты капитана Зотова была медицинская сумка через плечо. Шувалов ожидал увидеть на месте прибытия очередное техническое изделие медицинской направленности, но там было пусто. Зотов остановился, снял сумку и положил ее на траву. Неподалеку росли сосны и были нагромождения валунов.

— Ну, что приступим! — послышался голос Зотова и он, расстегнув сумку, достал из нее небольшие пакеты, размером с блокнот в упаковке светло-серого цвета и раздал всем участникам. Внутри оказалась синтетическая пленка, с одной стороны которой было какое-то металлическое напыление, отражавшее изображения, как зеркало, со второй беловатое синтетическое покрытие. Как оказалось, все было банально просто. В эту пленку предполагалось в зимнее время укутывать раненых при транспортировке отражающей поверхностью внутрь, а летом, наоборот — отражающей поверхностью наружу. Испытуемые из числа курсантов заворачивались в эти пленки и превращались в ослепительно сверкающие свертки. «Прекрасная цель для вражеской стороны», — подумал Шувалов. Изделие оказалось прочным на разрыв, правда резалось и прокалывалось, не горело, а только плавилось. Шувалов поместил ладонь между отражающими поверхностями, и сразу почувствовал тепло. Курсанты еще несколько дней в послеобеденное время терзали эту пленку. Поврежденные экземпляры, а по завершении испытаний, и все оставшиеся, были розданы желающим из числа любителей охоты и рыбалки, чему те были весьма рады.

КОНФЛИКТ

«Только смерть освобождает от политзанятий!» — такой лозунг был на вооружении у молодого заместителя командира медицинского батальона по политической работе старшего лейтенанта Демьянова Николая Владимировича. Врачи медицинской роты вызывали в нем раздражение с первых дней пребывания его в этой должности. Они были постоянно заняты, вечно ссылались на необходимость осматривать поступающих больных. Заведующий хирургическим отделением капитан Шувалов Василий Фомич, временно исполнявший обязанности также ведущего хирурга, как казалось замполиту, поощрял такое поведения у своих подчиненных. У Демьянова зрело убеждение, что врачи «злоупотребляют» своей практической занятостью, уклоняясь таким образом от его правильного идеологического воздействия. Николаем Владимировичем его называла только штабная секретарь-машинистка, а остальные обращались, или упоминали, называя звание или должность. Принадлежность к партийной элите он любил демонстрировать даже во взаимоотношениях с командиром части, что создавало вокруг него ауру официоза. Надо отдать ему должное — до снобизма он не возвышался, умел вести грамотно беседы, проводя в массы рядового, сержантского и офицерского состава единственно правильную линию партии. За деятельностью врачей хирургов и одного офицера терапевта он по своим налаженным каналам организовал контроль, но к его досаде накопать ничего существенного не удавалось. Перенос же спланированных им занятий был равнозначен вырыванию из его рук куска хлеба, ароматного, свежеиспеченного, мягкого, греющего своей теплотой. С врачами из учебных взводов у него не возникало проблем. Все работали, как винтики, мечтая когда-нибудь перейти на практическую работу, а без положительной, вернее, безупречной партийной характеристики шансов осуществить эту мечту не было. На воображаемые им весы добродетели, где превалирование груза его обязанностей было неоспоримо, иногда падала песчинка сомнения в пользу его противников, особенно когда ему представлялся портрет бородатого античного врача Гиппократа, висевший в ординаторской у хирургов. У него в кабинете на стене был величественный портрет генсека.

Утром в положенное время в учебный класс прибыли офицеры из медицинской роты — хирурги и единственный имевшийся по штату терапевт. Анестезиолог остался готовить больного с разлитым перитонитом на операцию. Едва старший лейтенант Демьянов начал свое идеологическое внушение, как в дверях, словно провидение возник посыльный из операционного блока и сказал:

— Просили передать капитану Шувалову, что больного уже подали в операционную.

Демьянов с гримасой недовольства прервал чтение и спросил:

— Что у вас там за больной?

— Прободная язва. Недавно поступил. Я осмотрел его и дал команду готовиться на операцию. Еще один больной находится в приемном отделении. Тоже придется оперировать.

— Вы понимаете, что срываете мне политзанятие.

— Понимаю, но делать нечего.

— И подчиненных забираете?

— Да, потребуются ассистент.

— Все свободны! — не скрывая раздражения, проговорил, глядя куда-то вниз в свой конспект, Демьянов. — Но я обязательно разберусь. Капитан Шувалов! Когда освободитесь — ко мне в кабинет.

Операция по поводу прободной язвы желудка прошла без осложнений. Перфорация на передней стенке была ушита и тампонирована большим сальником. А вот с больным острым аппендицитом пришлось повозиться. Отросток располагался в под печенью и был с гангренозными изменениями. Шувалову пришлось приложить все свое умение, чтобы тщательно удалить воспаленные ткани. Оформив истории болезни, Шувалов вышел на улицу и присел на скамейку у входа в отделение, чтобы глотнуть свежего воздуха. В это время к нему подошел один из выздоравливающих в больничном халате и сказал, что зовут к телефону.

— Алло! Капитан Шувалов. Слушаю.

— Я жду вас в своем кабинете, — послышался голос Демьянова и следом короткие гудки.

Шувалов переоделся и затем напрямик через плац направился к штабу части. На улице было тепло. Стояло солнечное забайкальское лето. Зеленели сопки, скрывая вершины в туманной дымке.

— Разрешите! — произнес Шувалов и переступил порог в кабинет старшего лейтенанта Демьянова.

— Так вы понимаете, что сорвали проведение политических занятий? — приступил сразу к делу, не пригласив даже присесть, Демьянов.

— Это не срыв занятий. Мы просто выполняли свои должностные обязанности.

— А у меня, значит, нет должностных обязанностей по вашему убеждению?

— Наша работа носила экстренный характер. В жизни приходится постоянно определять приоритеты. Занятие можно перенести.

— А вы знаете, что график проведения политической подготовки утвержден в округе и не может быть изменен.

— Я согласен, что это относится к учебным частям, а мы же оказываем экстренную медицинскую помощь. Мне кажется, что вы пока не улавливаете эту тонкую разницу.

— Не намекайте на мой непрофессионализм. Мне думается, что вы преднамеренно затеяли всю эту срочность.

— Не верите — можете ознакомиться с историями болезни.

— Что даже час повременить не было возможности?

— Течение болезни могло бы осложниться.

— Ну, это же не кровотечение!? Я за вами давно наблюдаю и вижу, что вы всегда ищите повод, чтобы скрыться в своей хирургии.

— Мы там не скрываемся, а работаем.

— Это мы еще проверим.

— Нас проверяют разные комиссии практически ежедневно.

Демьянову хотелось в душе крикнуть: «Молчать, когда с тобой замполит разговаривает!», как на строптивого солдата, вступающего в пререкания. Но перед ним стоял старший по званию офицер с высшим образованием и, по отзывам, хороший специалист, уверенно разбивающий доводы оппонента. Раздражение у старшего лейтенанта нарастало. Он чувствовал слабость своей позиции, но отступать не собирался и решил прибегнуть к «запрещенным» приемам давления.

— Может быть, вы также против Советской власти?

— Если против вас, так уж сразу и против власти. Нет, против Советской власти я ничего не имею. А вы даже не власть, а только наняты ею для идеологической работы.

— Не власть? Да я с вами что захочу, сделаю! — Демьянов начал терять спокойствие.

— Это вам не тридцать седьмой год и не те времена, когда…

— Да я так сделаю, что ты никогда не уедешь из Забайкалья и сгниешь в отдаленном гарнизоне.

Разговор приобрел нелицеприятный характер, и Шувалов решил прервать его:

— Извините, у меня еще много работы в отделении, — сказал он и быстро покинул штаб.

Минули сутки. На утреннем построении Шувалову передали, что его вызывают в политотдел дивизии.

— Ну, проходи! Присаживайся! — обращаясь к Шувалову, сказал начальник политотдела подполковник Мельников. — Я на тебя получил петицию от старшего лейтенанта Демьянова. С такой телегой даже в тюрьму не берут. Ты что действительно против Советской власти?

— А он разве мой ответ не привел? Я ведь определенно высказался.

— Нет тут твоего определенного ответа.

— Я за Советскую власть. За власть Советов. У меня разногласия возникли с конкретным человеком, который все преувеличил и перевернул с ног на голову.

— Так, теперь давай не спеша мне все расскажи.

Шувалов вкратце рассказал о сути конфликта. Чем дальше слушал начальник политотдела, тем более мрачным становился.

— Ну, в общем, я все понял. Знаю, что ты хороший специалист, оперируешь без осложнений, от больных только положительные отзывы. Окружные медики тоже довольны твоей работой. Молодец. Справляешься. Иди в часть и спокойно работай. Ничего не бери в голову. Но, я хотел бы напомнить, что в нашей дивизии служил офицером танкистом в молодости генеральный секретарь. По этой причине служба здесь считается престижной и на виду.

Один из полков учебной танковой дивизии был расквартирован в поселке Песчанка. Это в пятнадцати километрах юго-восточнее Читы. В этой части в одна тысяча девятьсот тридцать пятом и тридцать шестом годах служил Леонид Ильич Брежнев, вначале в качестве курсанта, а затем политрука танковой роты и получил первое офицерское звание лейтенанта.

И еще между нами: Демьянов является дальним родственником одного из членов политбюро. Этот конфликт не пойдет на пользу ни ему, ни тебе. Вам следует примириться и не заниматься больше полемикой. Понятно?

— Да, понятно.

Примерно через неделю на окружную партийную конференцию от медицинского батальона поехали несколько человек, среди которых были Демьянов и Шувалов. При встрече они пожали друг другу руки. Демьянов был заметно сконфужен, Шувалов наоборот флегматичен и вежлив. Все же настороженность между ними сохранилась на весь небольшой период их совместной службы в этой части.

ОТЛОЖЕННАЯ ПЕРСПЕКТИВА

Капитан Шувалов Василий Фомич отработал уже год в должности заведующего хирургическим отделением, когда его вызвал командир батальона и с выражением доброжелательства и участия на лице сообщил, что он подал документы о выдвижении его на должность ведущего хирурга батальона, так как Вячеслав Старков убывал в другую местность. Для Шувалова это было приятной неожиданностью.

— Я принял это решение, потому что понаблюдал за твоей работой. Ты справляешься, осложнений нет, отзывы хорошие, — говорил, сидя за столом, комбат. — Брать же кого-то со стороны всегда есть риск. Характеристика это одно, а реальная практика совсем другое. У меня и без вашей лечебной работы хватает проблем. Я когда-то также думал быть лечащим врачом, но после командного факультета решил идти по другому пути. Но к хорошим специалистам всегда отношусь с уважением. Надеюсь, что ты оправдаешь мое доверие.

— Мне нужен хотя бы один из ваших офицеров в ассистенты из учебных подразделений. Старков уезжает, а я остаюсь один.

— Есть кто-нибудь на примете?

— Да, есть. Командир учебного взвода лейтенант Теплов ассистирует у нас часто в операционной. На экстренные вызовы по ночам тоже приходит.

— Ладно, разберемся. Все, можешь идти. Комбат начал с кем-то разговаривать по телефону.

Потом у Шувалова случился конфликт с замполитом части старшим лейтенантом Демьяновым, поездка на партийную окружную конференцию. Служебные и трудовые будни напоминали конвейер.

В один из августовских дней Шувалов, прооперировав одного за другим двух солдат с паховыми грыжами, направлялся на поликлинический прием. Ему на встречу со стороны штаба двигался командир батальона капитан Гуров, в сопровождении старшего лейтенанта худощавого телосложения среднего роста.

— Капитан Шувалов, вы мне нужны. Представляю нашего нового ведущего хирурга медицинского батальона: старший лейтенант Паркс Сергей Эдуардович! — Гуров выразительно посмотрел на Шувалова и добавил, — направлен из отдела кадров округа. Будете работать вместе. Когда освободишься, зайдешь ко мне.

Шувалову потребовалось некоторое время, чтобы осознать новую реальность и овладеть своими противоречивыми чувствами. «Выходит Гурову не удалось отстоять его кандидатуру, — размышлял он. — Что ж можно продолжить работу и на своей прежней должности. Интересно, насколько Паркс подготовлен теоретически? Какая у него практика? Старков не мешал в работе, потому что у него были и стаж, и опыт, и уже желание уйти от постоянных ночных вызовов и психологических нагрузок, связанных с оказанием экстренной помощи. Как же поведет себя новый ведущий хирург?»

Представив прибывшего коллегу коллективу, Шувалов ушел на амбулаторный прием. Из воинских частей доставили около десятка курсантов с гнойничковыми заболеваниями. Прооперировав последнего больного с панарицием и направив его в стационар, Шувалов прибыл к Гурову.

— Вы меня просили зайти.

— Да, есть небольшой разговор. Я ознакомился с документами на Паркса Сергея Эдуардовича. Характеризуется он с положительной стороны. Но дело в том, что у него нет достаточной практики в хирургии, так что тебе придется отвечать не только за себя, но и за этого парня. Ты же заведующий отделением, поэтому весь спрос с тебя. Понятно?

— Да.

— Ординатора тебе дадим. Все. Вопросы есть?

— Нет.

— Тогда свободен.

Вспоминая спустя многие годы о том времени, сравнивая диагностические возможности тогдашние и нынешние, иногда ловишь себя на мысли: «Как это удавалось правильно диагностировать и совершать минимум ошибок!» В то время у нас не было ультразвуковых методов исследований, гибких эндоскопов с волоконной оптикой, лазерных приборов, компьютерных рентгеновских и магнитно-резонансных томографов и не перечесть чего еще, что есть сейчас. К сожалению, промахи у врачей случаются и ныне. Новое поколение докторов увлечено использованием техники, поэтому больных осматривают вскользь — приборы все покажут, да еще в цвете. Опытные специалисты по видеосвязи из других стран и континентов ставят диагнозы, консультируют, помогают найти верный прием при проведении трансплантаций и других сложных операций. Эндоскопическая хирургия избавила людей от обезображивающих телесных шрамов. Использование стволовых клеток обещает прорыв в лечении онкологических заболеваний и многих других патологий.

Ну, а теперь вернемся обратно в прошлое.

СЛУЧАЙ НА ПОЛИГОНЕ

Прошел дождь, глинистая полигонная земля стала скользкой, налипала на гусеницы танков, образовались глубокие колеи. Молодые танкисты — будущие сержанты осваивали науку вождения. Два танка один за другим начали преодолевать эскарп. Экипаж первой машины проделал это удачно и остановился на самом верху, чтобы посмотреть, как это удается его товарищам. Второй танк застрял на горизонтальной площадке бруствера.

— Денис, подцепи! — крикнул водитель застрявшего танка, увидев, что на броне первого показался его друг.

— Серж, лови трос! — и Денис бросил тяжелое пружинистое проволочное плетение вниз, предварительно защелкнув один его конец на буксировочном кольце.

Но длины троса не хватило примерно на метр. Сергей газанул, но продвинуться удалось только на несколько сантиметров.

— Денис, дай назад!

Танк на верху эскарпа начал медленно сдавать назад. Сергей вылез из люка и приготовился защелкнуть свой конец троса. Неожиданно верхний танк начал скользить вниз и солдат оказался сдавленным между броневыми корпусами танков. Смерть была бы мгновенной, но танки сошлись под небольшим углом, и Сергею сдавило только левую половину грудной клетки. От боли он сразу потерял сознание. Когда верхний танк рванул вперед, Сергея освободили, и он тут же пришел в сознание.

— Что со мной? Я буду жить? — с трудом дыша, проговорил он.

Его на руках спустили с эскарпа, вынесли к дороге и на уазике доставили в медицинский батальон.

Закончив операцию, Шувалов вышел в предоперационную, снял халат, перчатки и маску. Открылась дверь и в проеме появился санитарный инструктор из приемного отделения:

— Привезли танкиста! Танком сдавило! — возбужденно передал он.

— Там кто-нибудь из врачей есть?

— Да, Сергей Эдуардович ему оказывает помощь.

— Я сейчас подойду.

Шувалов позвал уже освободившегося анестезиолога, и они вместе пошли в приемное отделение. Пострадавший лежал в палате интенсивной терапии на специальной многофункциональной кровати. Паркс, сделав анестезию на месте прокола грудной клетки, взял в руки троакар, чтобы на месте прокола затем ввести дренирующую трубку по Бюлау. Шувалов заметил, что у больного интенсивно нарастает эмфизема, подкожная крепитация определялась на груди, шее, левой руке, животе.

— Сергей Эдуардович, надо срочно пунктировать во втором межреберном промежутке слева! Имеет место клапанный пневмоторакс, — наклонившись к ведущему хирургу, тихо проговорил Шувалов.

Однако Паркс не придал значения словам заведующего отделением, ввел троакар, а затем дренирующую трубку.

— Владимир Антонович, приготовьтесь к интубации! — обратился Шувалов к реаниматологу.

— Я всегда готов! — бодро ответил тот.

У больного начались кашлевые подергивания, шея, а затем лицо стали раздуваться, веки утолщаться. Пострадавший приоткрыл глаза, а затем спросил, задыхаясь:

— Есть здесь кто-нибудь русские, — и стал всматриваться в стоящих рядом людей в белых халатах. Его глаза и Шувалова встретились и застыли, словно передавая друг другу какую-то душевную информацию. Отек нарастал, веки сомкнулись, больной потерял сознание. Реаниматолог произвел интубацию и перевел травмированного солдата на искусственное дыхание. В это время подъехала бригада хирургов из окружного госпиталя. Была произведена операция и удалена разорванная нижняя доля левого легкого. Странгуляция от сильного давления была четко заметна на сердце. Имелся множественный перелом ребер, был поврежден позвоночник. Шувалов вызвал доноров резерва и занялся обеспечением переливания крови. Больной прожил лишь несколько дней и, не приходя в сознание, скончался.

ЛЮБОВНИК

Надо сказать, что Паркс Сергей Эдуардович оказался инициативным, ищущим и постоянно работающим над собой хирургом. Особенно ему удавались травматологические вмешательства. Проводил он их успешно. Несколько слабее Сергей Эдуардович себя чувствовал в диагностике заболеваний органов брюшной полости. Гуров сдержал свое обещание и дал возможность перейти на практическую работу поочередно двум врачам из учебных подразделений. Шувалов мог, наконец, вздохнуть облегченно и заняться в качестве заведующего отделением не только экстренной патологией, но и плановыми вмешательствами. Так как команда у него, да и сам начальник, подобралась молодая и дерзающая, он постоянно был на подстраховке и не позволял себе расслабляться. В те годы в армии поощрялось изобретательство и рационализация. Не минуло это и войсковую военную медицину. В большинстве своем предлагаемые новшества носили позитивный характер. Но некоторые «рацпредложения», наоборот, создавали сложности и даже таили в себе опасность.

Батлай Жалсанов получил увольнительную на два дня за хорошее освоение боевой техники и добросовестное исполнение остальных обязанностей. Он собирался съездить к своим родителям, благо Агинский Бурятский автономный округ находился недалеко от места его службы. Но перед поездкой Батлай решил заглянуть к женщине, с которой недавно познакомился. Ей уже было за тридцать, но она не только не потеряла своей девичьей привлекательности, а наоборот возрастные черты, как казалось Жалсанову, приобрели магическую силу притяжения. Как это случается не редко, Батлай влюбился с первого взгляда. У его почитательницы оказался сын шести лет, который гостил в это время у дедушки с бабушкой в таежном селе. Зайдя в гости к своей пассии на пять минут, Батлай задержался до полуночи, до стука в дверь.

— Кто там? — спросила хозяйка.

— Открывай, Полина! Это я! — послышался грубый мужской голос из-за двери.

Это был ее любовник Григорий. Возможно, он был не единственный, кем украшала свой досуг гостеприимная хозяйка, но терять денежного друга ей не хотелось.

— Иди на балкон и спускайся вниз! — скомандовала Батлаю Полина голосом, не терпящим возражений. — Тут не высоко, второй этаж. Внизу клумба.

Батлай схватил свое обмундирование, торопливо оделся и полез через балкон. Когда Полина услышала, что тело беглеца глухо ударилось о грунт, она ответила Григорию, не открывая двери:

— Да ты же пьян! Не впущу! За полночь уже.

— Ну, малость выпил, — ответил Григорий.

— Когда протрезвеешь, приходи. А сейчас впусти тебя, сразу заснешь и еще храпом весь дом разбудишь.

— Сейчас дверь сломаю!

— Ты это брось, не то последний раз сюда пришел…

Григорий потоптался за дверью, потом сел на ступеньку лестничного пролета, прислонился к стене и вскоре заснул.

Батлай, повисел несколько мгновений, держась за металлические прутья балкона, потом разжал пальцы и приземлился левой ногой на небольшой бордюрчик, сделанный в виде кольца вокруг клумбы. Почувствовав резкую боль в левом бедре, он упал и ударился при этом грудной клеткой. Он самостоятельно еще прошел несколько метров, а патом упал. Кто-то из прохожих сообщил в медсанбат, что на дороге валяется солдат то ли пьяный, то ли травмированный. Когда его доставили в приемное отделение, оказалось и то и другое. Батлай дышал перегаром, у него было вывихнуто левое бедро. Уже в операционной Паркс, сделав лапароцентез, выявил в брюшной полости кровь. На операции обнаружили краевой надрыв селезенки, кровотечение остановилось самостоятельно, из брюшной полости было удалено пятисот миллилитров крови. Сергей Эдуардович дал команду готовить переливание крови. Шувалов высказал свое возражение, сказав, что при такой кровопотере в этом нет необходимости и достаточно промышленных медицинских растворов и препаратов. Паркс был настойчив и как старший по должности приказал второму ординатору Дробышеву вызвать доноров, взять кровь и перелить ее пострадавшему. Оперировали Паркс и Теплов. Шувалов, наблюдал за ходом операции и был готов в любой момент прийти на помощь товарищам. Дробышев начал переливать кровь. Удалив селезенку, хирурги ушли в ординаторскую оформлять историю болезни. Шувалов вышел также. Но тут его догнал взволнованный анестезиолог Владимир Антонович и с испугом на лице произнес:

— Шеф! — Когда срочно требовалась участие Шувалова, он к нему всегда так обращался. — Шеф! С больным что-то не то. Сыпь какая-то на теле.

Шувалов возвратился в операционную. На коже у больного по туловищу и кое-где на конечностях появились багровые пятна и отечное выбухание в этих местах.

— Пока прекратите переливание крови! — скомандовал Шувалов.

Анестезиолог отсоединил систему.

— Я выясню обстоятельства и скоро вернусь, — сказал заведующий и направился в ординаторскую.

Увидев Дробышева, Шувалов обратился к нему:

— Скажи, пожалуйста, ты определял группу крови у больного?

— Так лаборатория же определила, что вторая! — и Дробышев показал приклеенный в истории болезни листок с записью Жалсанов Батлай, группа крови А (ll) вторая, резус-положительная.

— Это я видел. Ты сам определял? — продолжал допытываться Шувалов у ординатора.

— Нет, не определял. Срочно же потребовали, — и Дробышев посмотрел на Паркса.

— Плохо, что не определял. Срочности никакой не было.

— У доноров группу крови определял?

— Определял.

— А из флакона перед переливанием?

— Определял.

— Пробу на групповую и резус совместимость делал?

Не дождавшись внятного ответа, Шувалов попросил показать диагностические сыворотки, с которыми работал Дробышев. Тот принес самодельное устройство, сконструированное Парксом Сергеем Эдуардовичем. На шприцах тюбиках, наполненных сыворотками, были четко видны надписи групп крови, но цвет во второй группе был красный, а в третьей синий.

— Здесь перепутаны сыворотки! — сказал Шувалов. — Кто наполнял их?

В ординаторской воцарилась гробовая тишина. Лицо у Паркса приняло обреченный вид.

— Я наполнял, — уткнувшись взглядом в стол, ответил он.

Вошедший в это время в ординаторскую анестезиолог, умоляюще посмотрел на Шувалова и с каким-то трагедийным юмором воскликнул:

— Все понятно. Шеф, спасай!

— Флакон с кровью сохрани для анализа. Сейчас быстро ставь физиологический раствор.

— Уже капается.

— Веди антигистаминные препараты.

— Уже ввел.

— Еще добавь преднизолон внутривенно.

— Сейчас сделаю.

— Скажи сестре, чтоб приготовила шприц и новокаин для паранефральной блокады. Я иду следом.

В это время Дробышев с досадой произнес:

— Как это я не догадался! Мне же один из доноров сказал, что у него третья группа крови была, а теперь почему-то стала вторая!

Эта врачебная оплошность для больного, к счастью, не имела никаких последствий. Он сразу же после наркоза пришел в сознание, сыпь на коже быстро прошла, почки пострадавшего функционировали безукоризненно, анализы были идеальны. Так как у Жалсанова был удален орган под названием селезенка, то его уволили на гражданку, чему он был несказанно рад. Его несколько раз навестила Полина. А доктора запомнили на всю жизнь, что препараты крови и диагностические средства можно использовать только из того флакона, который поступил для использования от предприятия изготовителя.

КТО ТАКОЙ МЕККЕЛЬ?

Уже после окончания официального рабочего времени Шувалов повторно осматривал в палате госпитализированного им же больного. Симптомы раздражения брюшины в правой подвздошной области не давали сомнения в необходимости оперативного вмешательства. И все же предшествующий опыт на грани интуиции осторожно подталкивал к размышлению. Он дал команду готовиться к операции и назначил себе ассистента. Едва Шувалов начал обрабатывать руки, как подошел Паркс, и сказал, что будет сам оперировать. Такой бесцеремонности заведующий не ждал, был раздосадован, но подчинился старшему по должности. Когда Паркс с Тепловым стали делать анестезию, Шувалов заглянул в операционную и сказал:

— У больного дивертикул Меккеля!

Хирурги удивленно посмотрели на Шувалова, подумав, что это шутка, и ничего не ответили.

— Я буду дома. Если возникнут проблемы, то звоните, — добавил заведующий и направился к выходу.

— Сами справимся! — услышал он уже за дверью голос Теплова.

Из-за постоянной занятости Шувалов уже успел отвыкнуть от семейного общения и сейчас совместный домашний ужин был настоящим наслаждениям. Потом он проверил домашние задания у дочери школьницы, посмотрел по телевизору отрывок фильма и лег отдыхать. Раздавшийся телефонный звонок прервал его блаженство.

— Шувалов. Слушаю, — подняв трубку, устало проговорил он.

— Вас срочно вызывают в операционную! — послышался грубоватый осипший голос дежурного офицера по штабу.

«Ну, что там еще? — подумал Шувалов. — Хотя бы одну ночь дали нормально отдохнуть».

Увидеть в операционной Паркса и Теплова Василий Фомич никак не ожидал, но они там были.

— Дивертикул Меккеля! — будто не своим голосом произнес Паркс. — Что делать?

— Дайте глянуть! — Шувалов подошел ближе. — Надо удалять.

— А как? — спросили оба молодых хирурга.

— Наложить на дивертикул два раздавливающих зажима один навстречу другому, под ними эластичные кишечные также, отсечь и ушить дефект поперек кишки, — проговорил Шувалов и собрался уходить.

— Вы останьтесь, пожалуйста! — каким-то не командным, а человеческим дружеским голосом попросил его Паркс.

Шувалову пришлось остаться и подсказывать по ходу операции.

Надо сказать, что после этого случая поведение Паркса изменилось — апломб начальника у Сергея Эдуардовича по отношению к заведующему отделением исчез.

ПОЧТИ ЦИРКОВОЙ ТРЮК

В армии есть немало людей, которые виртуозно владеют оружием, боевой техникой, приемами рукопашного боя. Тренированные военнослужащие демонстрируют образцы выносливости при совершении марш бросков. Десантники на показательных выступлениях бьют кирпичи, ломают доски, исполняют почти акробатические трюки в единоборствах. Армейские спортсмены устанавливают рекорды на спортивных соревнованиях. Некоторые способны поднимать, особо не напрягаясь, большие тяжести. Карьерный дух соперничества также является движущей силой в армейской среде. Известна поговорка: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом!»

Умение пить спиртное в веселой компании и при этом не терять голову также относилось и относится к достоинствам человека в погонах. Однако надо знать, что возможна непереносимость алкоголя, которая может быть унаследованной и приобретенной. Одни способны без проблем поглощать «бордо» и «менделеевские настойки», другим же достаточно нескольких глотков шампанского, чтобы почувствовать себя плохо. Однажды, отчитывая опоздавшего на утренний развод старшего лейтенанта, отметившего накануне получение звездочки, командир дивизии произнес шутливую, но запоминающуюся фразу: «Выпил бы свой литр водки — и пошел на службу! Так нет же — напился!» У тех, кто злоупотреблял алкоголем, несмотря на молодость, начинали проявляться первые признаки нарушения функции печени в виде капиллярных расширений на лице, особенно приметных на носу.

Утреннее построение затягивалось.

— Лейтенант Шестов, что у вас сегодня по плану? — спрашивал командир батальона Гуров очередного командира учебного взвода.

— Занятие на полигоне. Поиск раненых, погрузка на транспортеры переднего края, уазики, санитарные автобусы.

— Так. А у вас старший лейтенант Калинкин?

— У нас зачет по стрельбе, потом по химзащите.

— Правильно.

Ответы Гуров сверял с учебным планом, держа его перед собой в кожаных перчатках. Морозец был за двадцать, и строй пришел в движение, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, последовала команда:

— Разойдись! По рабочим местам!

Григорий Ломов был на должности начальника снабжения медицинского батальона. Ему уже было далеко за тридцать, но все еще ходил в старших лейтенантах. Это был офицер невысокого роста, но как говорят кряжистый: массивный торс, большие руки, широкоплеч, когда расставлял ноги, то казался двойной опорой козлового крана. Нижняя челюсть была сконструирована генами с запасом прочности, лоб с надбровными дугами придавали его черепной коробке вид, будивший в сознании доисторические образы наших предшественников. Но его особой приметой был нос солидного размера, имевший цвет кожи не то, что рубиновый, но близкий к этому окрасу.

К Шувалову по дороге в отделение подошел Теплов и вполголоса сказал:

— Василий Фомич, хотите посмотреть, как Ломов одним глотком выпивает бутылку водки?

— Так это же невозможно!

— Если вы дадите на ноль пять, он это продемонстрирует.

Шувалов достал пять рублей и протянул Теплову.

— Я мигом! — сказал тот и метнулся в магазин за территорией части.

Через несколько минут Теплов возвратился. Бутыль московской была мастерски спрятана в шинели.

— Идемте. Ломов нас ждет за аптекой.

Начальник снабжения, увидев Шувалова с Тепловым, растаял от удовольствия.

— Закусить прихватил? — обратился он к Теплову.

— Да! Вот! — ответил Теплов и, достав из кармана шинели пару бутербродов с колбасой, протянул их Ломову, затем была извлечена запрятанная за обшлагом бутылка водки.

С помощью ловкого движения большого пальца правой руки Ломов стрельнул алюминиевой пробкой бутыли в снег, широко расставил ноги, снял шапку-ушанку, глубоко вздохнул и театрально произнес:

— Исполняется смертельный номер! Всех слабонервных прошу покинуть зрелище! Остальным присутствующим просьба не пытаться меня копировать!

Ломов так запрокинул голову, что его рубиновый нос стал самой верхней точкой тела, затем затормозил глоток и, перевернув стеклянную емкость надо ртом, словно над жерлом вулкана, стал опорожнять в глотку содержимое. Водка текла булькающей струей, пузыри воздуха скользили по стеклу вверх… Когда стремнина падающей вниз жидкости перешла в капельки, Ломов выпрямился, шумно выдохнул, подал пустую тару Теплову и начал жевать бутерброды. Лицо его зарумянилось, глаза увлажнились.

— Благодарю, товарищи офицеры-медики! Подлечили! — произнес Ломов и отправился заниматься снабжением.

ОБМАНЧИВАЯ СИМПТОМАТИКА

В части была запланирована поездка в тайгу для офицеров и членов их семей за ягодами на ближайший выходной день. Шувалов более года ничего не видел, кроме работы и учений, поэтому он написал свою фамилию и жены в общий список. Выехали рано. Солнце только взошло. Долго ехали по извилистой таежной дороге. Миновали какое-то селение и вскоре остановились. Естественно все были в гражданской одежде, кроме водителя и старшего, сидевшего в кабине рядом с ним. Некоторые уже посещали эти места, поэтому как знатоки сразу повели всех за собой. Голубики было много, невозможно было ступить ногой, не раздавив несколько ягод. Воздух был необычайно чист, его хотелось вдохнуть и не выпускать из груди. Вскоре все наполнили свои ведра, кошелки и корзинки, начали подтягиваться к машине. Кто-то начал собирать грибы. Больше всего попадалось груздей. Затем открыли свои туески с едой, подкрепились, уселись в машину и поехали обратно. До квартир добрались под вечер. Шувалов решил сходить в отделение, благо дом располагался в пяти минутах ходьбы от места работы. В ординаторской сидел в одиночестве Сергей Эдуардович. Увидев Шувалова, он отвел взгляд и, как показалось заведующему, что-то с мрачным выражением на лице начал писать в истории болезни.

— Как дела? — спросил Шувалов.

— Все в порядке. Одного больного с прободной язвой прооперировал.

— Понятно.

Шувалов переоделся и пошел осматривать больных. В послеоперационной палате лежал прооперированный солдат. Состояние его было удовлетворительным, он дремал. Шувалов убрал одеяло и посмотрел состояние повязки. Но их оказалось две: одна в правой подвздошной области, как при операции по поводу аппендицита, а вторая по срединной линии в верхней части живота. «Понятно, почему у Сергея Эдуардовича мрачное настроение», — подумал Шувалов. Течение прободной язвы иногда напоминает симптом Кохера при остром аппендиците: боль начинает локализоваться в правой подвздошной области в результате того, что излившееся содержимое желудка стекает по правому боковому каналу и раздражает брюшину. Он вернулся в ординаторскую и спросил у Паркса:

— Отросток удалили?

— Да, удалили, — ответил Сергей Эдуардович, — продолжая писать.

— Не измененный?

— Катаральный.

— Моя помощь не требуется.

— Нет.

— Тогда до завтра!

В приемном отделении был Дробышев. Он осматривал привезенного из полкового медицинского пункта солдата.

— Думаю положить под наблюдение, — увидев заведующего и ощупывая живот больного, проговорил ординатор.

— Госпитализируй. Утром передам тебе монографию «Диагностика и лечение острого аппендицита» под редакцией Василия Ивановича Колесова. Если у Сергея Эдуардовича нет этой книги, передай ему. Но с возвратом! Спокойного дежурства.

ПАМЯТНИК

Неисчислимое количество каменных глыб разной формы и величины разбросано волей случая по нашему неповторимому сверкающему разумными огнями вселенскому шарику, имеющему столько имен, сколько народностей. Камни не живые сущности в нашем понимании, но они структурно помнят все, что происходило не только с ними, но и по соседству, а время их существования доступно только математике. Всякий камень — это скрижаль. Мы привыкли к их немому присутствию, и привлекают они наше внимание чаще всего необычностью своей геометрии или уникальной способностью преломлять свет. Человек когда-то давным-давно, возможно случайно, взгромоздил один камень на другой и осознал, что это приметно. Вмешательство людей дало возможность большим валунам, а также их собратьям меньшего размера, всевозможным полевым шпатам и гранитам приобрести новые возможности в передаче и хранении информации. В архитектуре камню приходится соглашаться с творческими мечтаниями художников, и участвовать в создании удивительных картин человеческих поселений.

Кто-то из людей первым научился отсекать от каменных глыб «ненужное» вещество, придавая им определенный вид, чаще всего человекоподобный. Люди умирают, а их отображения в камне продолжают жить. Для чего же ставят памятники? Чтобы увековечить чей-то неповторимый лик? Это, конечно же, делается по причине большой любви, но главная цель создания памятника в том, чтобы донести до следующих поколений суть и смысл определенных событий, связанных с конкретной личностью. История — это противоборство, где есть победители и побежденные. Прошедшего не изменить, его можно только осмыслить и воспринять. А возможно ли взять исторический реванш, исказив фактический материал? Увы, все, что построено на лжи, не имеет фундамента и неизменно рушится. Люди, которые увечат и оскверняют памятники минувшего, подобны тварям, кусающим свое тело от бессильной и бессмысленной злобы.

Агрессивная внешняя среда с ветрами и перепадами температур не щадит ничего. Памятники приходится реставрировать, иногда в силу разных причин вовсе убирать или перемещать в другое место.

Скульпторы сопричастны к истории по особенному, как никто. Правда еще есть функционеры, от которых зависит материальное обеспечения труда над изваяниями. Мне вспоминается одна армейская ситуация. Скульпторы, как известно, от службы в армии не освобождаются и обязаны наравне со всеми нести воинскую повинность. Один из молодых талантливых и перспективных авторов в этом творческом направлении был призван в ряды защитников отечества. Это было по весне, когда в Забайкалье морозы беспокоили только по ночам, а днем было солнечно и тепло. Не закаленный организм призванного таланта не совладал с непривычными климатическими проявлениями и новым часовым поясом. Новобранец заболел пневмонией и был срочно госпитализирован в терапевтическое отделение медицинской роты. В учреждениях медицины таланты художников и лиц, обладающих хорошей каллиграфией, всегда ценились из-за необходимости выпуска множества санитарных бюллетеней. Маляры, плотники, специалисты по газовым ключам и прочие ремесленники тоже были на счету. Но в данной ситуации на лечении оказался скульптор. Выздоровление шло успешно. Для каждой конкретной патологии, или проще, болезни определены средние сроки лечения в стационаре и потом в амбулаторных условиях. Первое в армии обеспечивается грамотно и полностью специалистами, а вот второе грешит массой издержек, так как командиры считают: если выписан, — значит здоров. По этой причине создавались команды выздоравливающих из солдат после полостных операций, тяжелых пневмоний и прочее. Они выполняли функции помощников штатного персонала и одновременно проходили реабилитацию. У скульптора с трудотерапией что-то не ладилось: он делал все, что его просили, но с выражением безучастности и мужественной необходимости на лице, пока к главе медицинского подразделения не пришла идея.

— Рядовой, Аксенов Андрей, к командиру медицинской роты! — зайдя в палату, передал распоряжение дежурный. Он был в больничном халате с повязкой на рукаве, обозначенной медицинской эмблемой в виде красного креста.

«Наверное, на выписку», — подумал больной, которого вызвали, и с чувством досады встал со своей кровати.

Это был наш скульптор, о котором в данный момент идет повествование, а командир его вызывавший, — один из моих коллег по профессии.

— Товарищ капитан, рядовой Аксенов по вашему приказанию прибыл! — представился вызываемый начальнику.

— Присаживайся, Аксенов.

Когда тот присел на указанную мебель, представлявшую собой нечто среднее между стулом и креслом, добротно сделанное армейскими умельцами, командир медицинской роты Паркс Сергей Эдуардович продолжил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Что-то беспокоит?

— Слабость, иногда покашливаю… Но я уже могу быть в подразделении.

— Нет, выписывать мы тебя не собираемся. Наоборот, продлим твое пребывание у нас. Правда, с одним условием, — Паркс потянул паузу, возбуждая любопытство у рядового Аксенова. — Ты же скульптор по художественному направлению, если так можно сказать?

— Да, я окончил ремесленно-художественное училище. Проходил практику в мастерской у городского скульптора.

— Вот и замечательно. Нам нужно возле медицинской роты сделать памятник. Сможешь?

— Смотря какой. Если типа бюста, то смогу.

Сергей Эдуардович в одном из журналов выбрал фото скорбного лица, высеченного из цельного камня, и сейчас продемонстрировал его начинающему скульптору.

— Это сделано из гранита. Нужен специальный инструмент… Тут и за месяц не управишься.

— Нам можно и проще.

— А какие материалы у вас есть.

— Лучше скажи, что тебе нужно.

— Потребуется специальный пластилин, дерево, цемент…

— А гипс не нужен?

— Из него можно сделать что-то, но только для выставления в холле.

Аксенов, хоть и был начинающим скульптором, но прекрасно понимал, что в таких условиях, с таким материальным обеспечением ничего высокохудожественного сделать не удастся, но согласился на эту работу, так как нужно было полностью восстановить здоровье и, что главное, ему не хотелось опять ползать в грязи танкового полигона.