За дождями дожди
В такую погодку — на печке валяться
И водку глушить в захолустной пивной,
В такую погодку — к девчонке прижаться
И плакать над горькой осенней судьбой.
За дождями дожди,
За дождями дожди,
За дождями дожди,
А потом — морозы.
Зябко стынут поля,
Зябко птицы поют
Под плащом ярко-жёлтой берёзы.
Любил я запевки, девчат-полуночниц,
Но нынче никто за окном не поёт:
Лишь пьяницам листьям не терпится очень
С гармошками ветра пойти в хоровод.
За дождями дожди,
За дождями дожди,
За дождями дожди,
А потом — холода и морозы.
Зябко стынут поля,
Зябко птицы поют
Под плащом ярко-жёлтой берёзы.
Но знаю отраду я в жизни нехитрой —
Пусть грустно и мокро, но нужно забыть,
Про осень забыть над московской палитрой
И с горя девчонку шальную любить.
За дождями дожди,
За дождями дожди,
За дождями дожди,
А потом — холода и морозы.
Зябко стынут поля,
Зябко птицы поют
Под плащом ярко-жёлтой берёзы.
1950
Личное свидание
Герману Плисецкому
Я отбывал в Сибири наказание,
Считался работящим мужиком
И заработал личное свидание
С женой своим трудом, своим горбом.
Я написал: «Явись, совсем соскучился…
Здесь в трёх верстах от лагеря вокзал…»
Я ждал жену, жрать перестал, измучился,
Всё без конца на крышу залезал.
Заныло сердце, как увидел бедную —
Согнулась до земли от рюкзака,
Но на неё, на бабу неприметную,
С барачной крыши зарились зэка.
Торчал я перед вахтою взволнованно,
Там надзиратель делал бабе шмон.
Но было мною в письмах растолковано,
Как под подол притырить самогон.
И завели нас в комнату свидания,
Дурёха ни жива и ни мертва,
А я, как на судебном заседании,
Краснел и перепутывал слова.
Она присела, милая, на лавочку,
А я присел на старенький матрац.
Вчера здесь спал с женой карманник Лавочкин,
Позавчера — растратчик Моня Кац.
Обоев синий цвет изрядно вылинял,
В двери железной — кругленький глазок,
В углу портрет товарища Калинина —
Молчит: как в нашей хате образок.
Потолковали. Трахнул самогона я
И самосаду закурил… Эх, жисть!
Стели, жена, стели постель казённую
Да, как бывало, рядышком ложись.
Дежурные в глазок бросают шуточки,
Кричат зэка тоскливо за окном:
«Отдай, Степан, супругу на минуточку,
на всех её пожиже разведём».
Ах, люди, люди, люди несерьёзные,
Вам не хватает нервных докторов.
Ведь здесь жена, а не быки колхозные
Огуливают вашинских коров.
И зло берёт, и чтой-то жалко каждого…
Но с каждым не поделишься женой…
На зорьке, как по сердцу, бил с оттяжкою
По рельсе железякою конвой.
Давай, жена, по кружке на прощание,
Садись одна в зелёненький вагон,
Не унывай, зимой дадут свидание,
Не забывай — да не меня, вот глупая, —
Не забывай притырить самогон.
1963
Советская лесбийская
Пусть на вахте обыщут нас начисто,
Пусть в барак надзиратель пришёл —
Мы под песню гармошки наплачемся
И накроем наш свадебный стол.
Женишок мой, бабёночка видная,
Наливает мне в кружку «Тройной»,
Вместо красной икры булку ситную
Он намажет помадой губной.
Сам помадой губною не мажется
И походкой мужскою идёт,
Он совсем мне мужчиною кажется,
Только вот борода не растёт.
Девки бацают с дробью «цыганочку»,
Бабы старые «горько!» кричат,
И рыдает одна лесбияночка
На руках незамужних девчат.
Эх, закурим махорочку бийскую,
Девки заново выпить не прочь —
Да, за горькую, да, за лесбийскую,
Да, за первую брачную ночь!
В зоне сладостно мне и не маятно,
Мужу вольному писем не шлю.
Никогда, никогда не узнает он,
Что я Маруську Белову люблю!
1961
Песня о Сталине
Товарищ Сталин, вы большой ученый —
в языкознанье знаете вы толк,
а я простой советский заключенный,
и мне товарищ — серый брянский волк.
За что сижу, воистину не знаю,
но прокуроры, видимо, правы,
сижу я нынче в Туруханском крае,
где при царе бывали в ссылке вы.
В чужих грехах мы с ходу сознавались,
этапом шли навстречу злой судьбе,
мы верили вам так, товарищ Сталин,
как, может быть, не верили себе.
И вот сижу я в Туруханском крае,
где конвоиры, словно псы, грубы,
я это все, конечно, понимаю,
как обостренье классовой борьбы.
То дождь, то снег, то мошкара над нами,
а мы в тайге с утра и до утра,
вот здесь из искры разводили пламя —
спасибо вам, я греюсь у костра.
Вам тяжелей, вы обо всех на свете
заботитесь в ночной тоскливый час,
шагаете в кремлевском кабинете,
дымите трубкой, не смыкая глаз.
И мы нелегкий крест несем задаром
морозом дымным и в тоске дождей,
мы, как деревья, валимся на нары,
не ведая бессонницы вождей.
Вы снитесь нам, когда в партийной кепке
и в кителе идете на парад.
Мы рубим лес по-сталински, а щепки,
а щепки во все стороны летят.
Вчера мы хоронили двух марксистов,
тела одели ярким кумачом,
один из них был правым уклонистом,
другой, как оказалось, ни при чем.
Он перед тем, как навсегда скончаться,
вам завещал последние слова —
велел в евонном деле разобраться
и тихо вскрикнул: «Сталин — голова!»
Дымите тыщу лет, товарищ Сталин,
и пусть в тайге придется сдохнуть мне,
я верю: будет чугуна и стали
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.