Бесплатный фрагмент - Первооткрыватели

ПЕРВООТКРЫВАТЕЛИ

Опубликован в ж-ле «ОКТЯБРЬ» №2 1950 г.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

В марте небо уже синее, но морозы еще держат землю и тайга стоит запушенная до самых верхушек. И погода в марте переменчива. То сияет ослепительно-яркое солнце и такая тишина, что упадет снежный ком с ветки и по лесу гул катится, а то налетит пурга, закрутит снегом и до весны не найти следа. Не выходит в такое время человек, хоронится зверь и птица.

Что же понадобилось в этот день самолету, ревом двух моторов силящегося перекрыть рев пурги?

Они летели низко. Стеклянная кабина пилота была плотно облеплена снегом и штурман, сдвинув боковые стекла, напряженно всматривался в проносившиеся под ними вершины гигантских елей. Снег забивал ему лицо.

— Прижмет нас, — хриплым голосом говорил он не поворачивая головы.

— Смотри лучше, — отвечал пилот. Он допустил ошибку. Надо было повернуть сразу, а им захотелось закончить маршрут. Теперь они пробиваются вслепую. Ни высоты, ни видимости.

В кабине магнитолога тоже было не лучше. Штурман уже давно перестал подавать ориентиры и вести дальнейшую съемку стало невозможно. Марина выключила магнитометр и подошла к кабине пилотов. Она хотела спросить, как дела, но, взглянув на фигуры пилота и штурмана, промолчала.

Когда на вопрос Шолоха: «Не вернуться ли?», она сказала, что хорошо бы закончить маршрут, она совсем не предполагала такого оборота. В полете она всегда была занята только показаниями магнитометра. Ее покорял этот маленький прибор, позволяющий с высоты определять наличие скрытых в земле магнитных пород и она никогда не думала, что их полеты могут кончиться катастрофой.

Вдруг темный массив тайги прорезала светлая полоса.

— Земля! — крикнул Гостев.

— Вижу.

В вытянутых руках Шолоха собралось все напряжение полета.

— Все в хвост! — еще раз крикнул он.

Гостев соскочил со своего места и побежал первым. Марина бросилась за ним и в этот момент самолет коснулся земли.

Толчок, треск. Снова толчок… Марина упала. Она ударилась головой о магнитометр и покатилась к пилотской кабине. За ней, гремя, катились ведра, воронки, гаечные ключи. Отбиваясь от них, она вскочила на ноги. Гостев уже стоял. Он уцепился за поперечную распорку и имел вид человека забравшегося под потолок.

— Сели! — крикнул он.

У Марины дрожали ноги. Ей казалось, что и самолет тоже вздрагивает. Из пилотской кабины выбирался Шолох. Дверца была наклонена и походила на узкую, почти горизонтальную щель. Он вылез и встал осторожно, словно пробуя ногами крепость пола.

— Самоубийство, а не посадка, — сказал он. На его одутловатое лицо медленно возвращалась краска.

У Марины кружилась голова. Вздрагивающими пальцами она расстегнула ремешки под подбородком и сдернула шлем. В голове у нее загудело, как будто ударили в колокол. Она даже вскрикнула.

— Здорово тебя, — сказал поворачиваясь к ней Шолох. — Коля, аптечку!

Гостев попытался открыть наружную дверь и в самолет ворвались ветер и снег.

— Пурга…

— Аптечку! — крикнул Шолох.

Марину начало трясти. Мелкая противная дрожь поднималась от ног и расходилась по всему телу. Она плотно сжимала зубы. Ей казалось, всем слышно, как они стучат.

— Терпи, терпи… — приговаривал Шолох, когда она вздрагивала особенно сильно.

Наконец он выпустил ее голову. Она потрогала пальцем. Вместо привычной мягкости волос — тугие, шершавые бинты.

— А ведь все было так хорошо…

Слезы подступили у нее к горлу. Она опустилась на пол самолета и закрыла лицо руками.

2

А на базе в это время маленький и вихрастый радист Сережа тщетно взывал в эфир.

— Буря! Буря! Буря! — повторял он. — Я Орел. Я Орел. Даю настройку. Раз, два, три, четыре, пять; пять, четыре, три, два, один. Буря. Буря. Я Орел. Я Орел. Прием.

Он щелкал переключателем и склонялся к рации, словно в таком положении мог скорее услышать не отвечающую ему «Бурю».

Рядом с ним облокотился на стол Федор Васильевич, начальник Экспедиции. Он уже свыше четырех часов сидит прижимая к уху трубку наушника. Потеря самолета и опасения за жизнь людей, среди которых была и сестра, пригнули его высокую фигуру.

— Буря. Буря. Я Орел. Я Орел…

И снова шорохи, попискивания, позывные чужих станций. «Буря» не отзывалась.

— Попробуем еще ключом, — сказал радист и тоже надел наушники. Застучала морзянка.

За тонкой перегородкой, в конторе, переговаривались люди. Хлопнула входная дверь, чей-то голос спросил:

— Саша, дай закурить.

— Покурили, хватит.

— Вот спасибо, еле выпросил, — громко сказал первый голос. Кто-то засмеялся, кто-то шикнул.

— Скажите, чтобы потише и попросите Орлянкина зайти, — не оборачиваясь сказал Федор Васильевич.

Сидевший за его спиной комендант вышел. Голоса за стеной смолкли, а на рацию вошел молодой парень в штатском. Он посмотрел на Федора Васильевича и тот, как будто его спрашивали вслух, ответил:

— Плохо, Саша. Плохо. Завтра, если утихнет, придется лететь искать. У тебя как?

— В любую минуту, Федор Васильевич.

— Ну, хорошо. Будь наготове.

Радист продолжал звать не отзывающуюся «Бурю».

3

Когда Марина проснулась, солнце заливало всю кабину. В самолете никого не было. Через раскрытую дверь виден был кусок неба и слышались голоса:

— Хотел бы я знать, — раздраженно наскакивал голос Гостева, — какого черта мы забыли в этой дыре?

— Никто тебя не тянул, — возражал ему Шолох. — Сам ехал.

— Сам, сам… Ехали, золотые горы обещали, а теперь сиди, вот…

— Ты все равно, как с луны свалился, — сказал Шолох и полез в самолет. Он лез через люк пилотской кабины и Марина подумала, что дело плохо, если самолет лежит носом на земле.

— Я не знаю, откуда я свалился. Я не знаю даже, куда я свалился, — продолжал кричать за его спиной голос Гостева. Не отвечая ему, Шолох протиснулся в фюзеляж.

— А, проснулась, — сказал он. — Как чувствуешь себя?

— Не вылетим? — вместо ответа спросила Марина. По его лицу она старалась угадать истинное положение вещей.

— Как тебе сказать… — Он не смотрел ей в глаза. — По такому снегу не подняться, да и…

Она откинулась обратно на чехлы.

— Ты что, Марина?

— Так, голова что-то опять кружится.

Ее знобило. Она натягивала чехлы до самого подбородка, но они промерзли и не гнулись. От них веяло холодом. Даже серебристая обшивка самолета и та, казалось, излучает холод.

Влез Гостев и достал бортпаек.

— Жаль, спирт весь уже выпили, — сказал он срывая пломбу. У него был совсем другой голос, чем когда он говорил снаружи. — Ну, ничего, вот только выберемся отсюда…

Он так и замер, не досказав, что будет, когда они отсюда выберутся. Издалека донесся знакомый гул мотора.

Шолох вскочил. Он пробежал по наклонному полу самолета и одним рывком выбросил свое сильное тело через дверцу. Следом за ним, так же стремительно, выскочил и Гостев.

Гул нарастал.

Марина приподнялась и смотрела в окошко. Их самолет лежал зарывшись носом и наклонясь на правый бок. Левое крыло его торчало кверху, как рука утопающего, а Шолох и Гостев барахтались рядом в снегу и, махая шлемами, кричали:

— Э-эй… Э-эй…

Но самолет ровно, не меняя курса, прошел стороной и они сразу поникли.

— Орлянкин пролетал, — сказал Шолох, когда они вернулись. — Нас ищет.

— Не увидел он нас? — с робкой надеждой спросила Марина.

— Не увидел, — сказал Гостев. — Да разве увидишь. Окраска-то серебряная. — И вдруг засмеялся. — А мы-то ему кричали, а?..

4

Орлянкин предполагал, что Шолох, потеряв ориентировку, выйдет к реке и по ней будет искать Медвежий Угол, но за рекой начинались большие превышения и Шолох, боясь проскочить реку в сильном снегопаде, предпочел взять курс прямо на базу. Поэтому, обшарив всю прибрежную полосу, Орлянкин так и не нашел их в первый день поисков, но во второй день, начав облет по трассе полетов, он, безошибочным взглядом штурмовика, привыкшего распознавать замаскированные самолеты и танки противника, сразу разглядел распластанную на снегу серебряную птицу Шолоха.

Он спикировал и помчался почти прижимаясь к бликующему снегу. Солнце насквозь просвечивало долину. Он увидел, как из самолета вывалились два человечка и увязая по пояс отчаянно замахали ему. Он накрыл их своей шумной тенью, развернулся на крутом вираже и снова с ревом промчался над ними. Он кидал самолет кверху и книзу, махал ответно рукой и даже сделал две «бочки». По случаю такой радости он был уверен, что Федор Васильевич не вкатит ему очередного нагоняя за «фокусы». И действительно, когда он заглянул в переговорное окошко, то увидел, что лицо Федора Васильевича снова помолодело.

Потом они выкинули им пакет и кружились, наблюдая, как одна фигурка барахталась в снегу, пытаясь дотянуться до него, а вторая, подняв обе руки кверху, потрясала ими в приветственном жесте. И Сашка Орлянкин целый бы день кружил над ними, если бы в переговорную трубку не услышал отрезвляющий голос Федора Васильевича:

— Давайте к Битюгову.

5

Снегу навалило…

Дмитрий Битюгов очищал проходы от жилья к буровой, когда из-за лесного горизонта вынырнул маленький связной самолет экспедиции. Битюгов разогнул взмокшую спину и, приставив к глазам козырьком ладонь, наблюдал, как он кружил над поляной. Рабочие, тоже побросав лопаты, смотрели в небо. В плавных заходах самолета чувствовалось, что пилот не впервые летает здесь, но на этот раз он как будто к чему-то примеривался. И вот полоснула по воздуху красная лента вымпела и, разрезав яркую синеву неба, воткнулась в снег.

— Хорош глазомер у Орлянкина, — подумал Битюгов, освобождая привязанную к грузилу записку. Он пробежал ее глазами и задумался.

Он проработал в тайге одиннадцать лет. Два прииска, шахту, рудник и негромкую славу первооткрывателя оставил он на местах своих исследований, когда близ заимки Медвежий Угол он обнаружил крупное месторождение магнитного железняка. Два года он разведывал этот участок и с каждым годом перспектива месторождения расширялась. Он сообщил в Управление и весной, в ответ на его письмо, приплыли в Медвежий Угол двое. Одного он знал. Невысокого роста, уже склонный к полноте, с волосатыми руками и грудью, начальник буровых работ Иосиф Абрамович Померанец не один раз ставил вышки на местах его открытий. Второго он видел впервые. Высокий рыжеватый блондин с очень белой кожей и серыми с зеленцой глазами, он назвался Федором Васильевичем Васильевым, начальником Комплексной изыскательной экспедиции и показал ему приказ Управления, по которому и он, и Померанец, включались в эту экспедицию до полного выявления объема и запасов найденных здесь железных руд.

Кроме того, значилось далее в приказе, в целях быстрейшего продвижения работ, экспедиции придавалась аэромагнитная группа, оснащенная новейшими приборами по магнитной разведке. Он не знал этих приборов и появление их воспринял как недоверие к его работе. Но самым абсурдным показалось ему летать с ними на самолетах. Он обжился в тайге, как медведь, который изредка выходит из чащи, чтобы взглянув, что делается за кромкой леса, уйти обратно; оброс мускулатурой и бородой, взгляд его стал зорок, слух чуток. Всем обликом своим он являл теперь настоящего лесного жителя. И он знал тайгу.

Она покрывала землю — сплошь. Только вода и камень были свободны от нее. Старатель уходил в тайгу и о нем боялись думать. Его было не дозваться, не найти. Проходил срок и он выходил из чащи также внезапно, как и поглощался ею. Бывало, что он и не возвращался. Тайга стояла темная и глухая. Самые сильные ветры могли выворотить ее с корнем, но не нарушить ее молчания. Никто не мог сказать, почему она не отпустила от себя человека.

И вот он стоит и держит в руках записку, в которой говорится, что в 40—50 километрах (карта прилагалась) потерпел аварию самолет и ему предлагается немедленно выйти к потерпевшим для оказания первой помощи.

Марина чувствовала себя недостаточно хорошо, чтобы последовать за Шолохом и Гостевым, и, как и вчера, наблюдала за прилетом Орлянкина через окошко. На мгновенье она увидела даже брата. Он сидел на втором месте и махал рукой.

Когда они улетели, она снова откинулась на чехлы, слыша, как за стеной Гостев пытается добраться до пакета, поминая и бога, и черта, и проклятый снег, который не может выдержать даже порядочного человека.

Шолох влез за лопатами.

— Теперь они до нас доберутся, — сказал он. На его лице опять светилась улыбка.

К вечеру прокопали проход и достали пакет. В нем были хлеб, консервы и фляга со спиртом.

Гостев сразу потянулся за ней.

— Что-то в горле сухо.

— Это не вода, — засмеялась Марина.

— Разве? — Он опрокинул стаканчик и крякнул. — Кха, в самом деле, спирт.

Дали выпить и Марине. Она закашлялась. На глазах выступили слезы. Она и смеялась и плакала.

— Я знал, что они найдут нас, — говорил Шолох. — Сашка пилот классный. У него только высота не в почете. Недаром все зубы выбиты.

Марина почувствовала себя значительно лучше. Она много смеялась и потом сразу заснула. А ночью у нее начался жар. Ей казалось, что кто-то ходит вокруг самолета и стучит, пытаясь войти внутрь.

— Кто? Кто пришел? — в один голос допытывались Шолох и Гостев.

Марина приходила в себя. До ее сознания медленно доходил вопрос. Она устало откидывалась назад, закрывала глаза и шептала:

— Он.

— Бредит, — говорил Гостев.

В самолете было темно и тихо. Шолох и Гостев сидели прислушиваясь к ее прерывистому дыханию.

— Пока придут, как бы чего не случилось с дивчиной, — глухо и тревожно в темноте сказал Шолох.

Перед рассветом Марина проснулась еще раз. Шолох и Гостев спали. Ей снова показалось, что кто-то ходит вокруг и ищет дверцу. Боясь разбудить их, она поднялась. Ноги не слушались ее. Подниматься по наклонному полу самолета было также тяжело, как идти в гору. Она задела Шолоха.

— Ты что? — спросил он и сразу поднялся.

— Там кто-то ходит.

— Нет никого, тебе кажется. Спи.

— Нет, там кто-то ходит. Ты послушай.

Гостев тоже поднял голову. Они все трое прислушались.

— В самом деле, там, кажется, кто-то есть, — сказал Гостев.

— Зверь какой-нибудь, — уже не так уверенно возразил Шолох. — До базы не меньше двухсот километров. Они не могут так скоро.

Все же он подошел к дверце и распахнул ее. Луна заливала снег спокойным синим светом. Долина, окаймленная черным лесом и поблескивающими скалами, была сказочно красива.

— А хорошо все-таки, — вздохнул он. — Умирать не надо…

И в это время послышался крик. Он высунулся и увидел, как через небольшой бугор, закрывавший от них выход из долины, спускается огромная человеческая фигура, в малице, озаренной, как сиянием, светом луны.

И, быть может, в первый раз за все время у него задрожали ноги. Он прислонился к двери и прошептал:

— Люди.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Аркадий Горин приехал в Медвежий Угол ночью. Прошумевшая пурга замела дорогу. Сугробы громоздились, как горы и ему с попутчиком авиатехником то и дело приходилось соскакивать в снег и вытаскивать застревавшие сани.

В темной конторе, которую они с трудом отыскали, никого не было. Лишь в боковой комнатке сидел старик в грязном свитере, похожий на сторожа.

Он подкладывал в огонь чурки и пламя озаряло его худую согнутую фигуру.

— Здесь экспедиция? — спросил Аркадий.

— Здесь, однако, — сказал старик, поворачивая к ним темное морщинистое лицо. — А вы откуда будете?

— Из тех ворот, откуда весь народ, — ухмыльнулся спутник Аркадия. — Ты скажи, папаша, где нам определяться?

— А здесь и определяйтесь пока, — старик махнул рукой. — Вот начальство приедет, тогда…

— Порядок правильный… — присвистнул авиатехник и направился к лавке. По полу протянулся за ним мокрый неровный след.

— А могу я увидеть начальника экспедиции? — спросил Аркадий.

— Нет его, — повторил старик и пошевелил кочергой в печурке. — Да и что вам беспокоиться, однако. Найдете завтра завхоза, станете на довольствие…

— Мне нужен начальник экспедиции, — настойчиво сказал Аркадий.

— Нет его, — повторил старик. — У нас тут самолет разбился, они и выехали. А вы что, знакомый ему или кто?

— Знакомый, — сказал Аркадий.

Он рассеянно разглядывал комнату. Темные бревенчатые стены, топчан, покрытый медвежьей шкурой. Авиатехник возится на скамейке, пытаясь одновременно и накрыться шинелью и подстелить ее под себя. На столе, рядом с керосиновой коптилкой, хлебные крошки и большой охотничий нож.

— Нет его, — в третий раз повторил старик и, как будто спохватившись, добавил, — Да вы садитесь, однако. В ногах правды нету.

Аркадий придвинул к огню чемодан. Тело ныло. Ноги были мокрые. Он особенно чувствовал это, когда шевелил пальцами внутри ботинок.

— «Я погреюсь немного и пойду», — подумал он. Но вставать не хотелось. Он не знал, как встретит его Васильев. Они действительно были знакомы по научно-исследовательскому институту, где Аркадий разрабатывал проблемы наземной магнитометрии, а Васильев — воздушной. Их называли «принципиальными противниками». Но Васильев был старше и уже имел ученую степень кандидата и Аркадий ни за что не приехал бы в его экспедицию, если бы не Марина. С ней, при ее отъезде, тоже получилось не совсем хорошо, но, возможно, это даже к лучшему, что Васильева нет. Можно будет сразу поговорить с ней. Он скажет, что их размолвка была просто ошибкой, что она просто не так поняла его. Он вовсе не отказывался ехать. Он хотел только закончить аспирантуру. Ну, разумеется, он так и скажет и не останется никаких недоразумений.

Ему представилось. как обрадуется увидев его Марина и он улыбнулся. Он только чуть-чуть еще погреется и пойдет.

И он хотел уже спросить, где живет Федор Васильевич, когда стукнула дверь и на пороге появилась запорошенная снегом фигура.

— Калганыч, — сказала фигура. — Начальник баньку просит сготовить.

— Что же, он здесь? — удивился Аркадий.

— Приехал, стало быть, — невозмутимо сказал Калганыч, поднимаясь и натягивая полушубок. — Идемте, я вам покажу.

2

Васильев встретил его удивленным возгласом:

— Ба! Принципиальный противник! Какими ветрами?

— Добрыми, добрыми, — поспешил сказать Аркадий. — Осенью защищаю диссертацию. Приехал собрать кой-какие материалы и поработать.

— Ну, ну. Проходите, знакомьтесь.

За столом, накрытым голубой скатертью, возле поблескивающего коричневым лаком радиоприемника, сидели двое. Еще раздеваясь, в передней Аркадий увидел их меховые куртки. Две двери вели в боковые комнаты. Как он догадывался, это были комнаты Васильева и Марины. То, что ее не оказалось в большой комнате было Аркадию неприятно. Впрочем, ничего удивительного. Время позднее и она, наверное, уже спит.

Он подошел к столу.

Плотный коренастый человек с немного одутловатым лицом приподнялся и протянул руку.

— Шолох, — просто сказал он.

— Штурман Гостев, — отрекомендовался другой, худощавый.

— Очень приятно, — сказал Аркадий. — Горин, инженер-геофизик.

Федор Васильевич разжигал спиртовку.

— Сейчас согреемся. Мы, видите ли, сами только что приехали. Рассказывайте пока, что у вас там на Большой земле.

После темноты улицы и коптилки Калганыча десятилинейная лампа казалась солнцем. Аркадий сидел вытянув под столом ноги. Холод выходил из него мурашками и он, впитывая тепло, как наслаждение, говорил:

— О чем же вам в первую очередь… Международные события вам, наверное. самим известны по радио и из газет, а из таких, так сказать, будничных… В институте расширили лабораторию радиолокационных исследований. Вы знаете, это просто замечательная мысль — определять породу путем разности отправленной и отраженной от нее волны. Я сам разрабатывал некоторые положения и диссертацию пишу тоже на эту тему…

Начав медленно, он постепенно повышал голос и теперь говорил уже нарочито громко, надеясь, что Марина услышит его и проснется. Но за дверьми было тихо. Гостев крутил рычажки, ловя далекую станцию. Федор Васильевич доставал из шкафчика рюмки.

— Это все очень интересно, — сказал он, — но у нас в основном магнитная разведка. Вы ведь знаете это?

— Знаю, — сказал Аркадий. — Тем интересней будет сравнить результаты двух методов.

— Вы очень, очень кстати приехали, — сказал Васильев и Аркадий вдруг увидел, что он думает о чем-то своем. — Давайте. За Ваш приезд!

В комнату ворвались звуки далекой музыки.

— Поймал, все-таки, — сказал Гостев и потянулся за рюмкой. — Будем здоровы.

Они все устали и были голодны и на короткое время в комнате воцарилось молчание. Только музыка звучала совсем по домашнему и Аркадию казалось, нет позади длинной и трудной дороги. Просто он заглянул сюда, как обычно к Марине. Она сейчас выйдет и будет совсем хорошо.

Хмелея от сытости, тепла и вина, Аркадий смотрел на Васильева и все больше удивлялся их сходству. Такая же, как у нее, мягкая белая кожа, такие же серые с зеленцой глаза. Только волосы у него светлее, совсем золотистые. «Золотой золотоискатель» — засмеялся он на невольно пришедшее сравнение и спросил:

— А Марина что, спит?

Все трое переглянулись.

— Марина? — переспросил Федор Васильевич. — Да, Вы ведь еще не знаете. У нас, видите ли, произошла авария…

— Что?

Аркадий перегнулся вперед. Его пальцы, стиснув край стола, побелели.

— Что с ней?

— Пустяки, — сказал Гостев. — Поцарапала голову.

Аркадий смотрел на Васильева.

— Вылетели на магниторазведку, — сказал он, — попали в пургу. Впрочем, перед вами очевидцы, они могут рассказать лучше.

— Что же тут рассказывать, — сказал Шолох. — Все это произошло… Ну, как в авиации происходит…

Он безнадежно махнул рукой. У Васильева лежала радиограмма из управления с отзывом его и хотя Васильев сказал, что «он еще посмотрит», ему было не до объяснений.

— Вот видите! — вскричал Аркадий. — Вам ведь говорили, что опасно, нереально в этих условиях, рискованно.

— Мы на фронте и не так рисковали, — сказал Гостев.

— Так то же фронт, война. А здесь мы не имеем права подвергать людей риску. Я тысячу раз был прав, когда отстаивал наземную магнитометрию.

— Темный Вы человек, Аркадий, — с сожалением сказал Федор Васильевич. — Как в лесу, все равно.

— Мы и есть в лесу.

— Не мы, а вы в лесу. Вот, как Битюгов. Есть у нас такой геолог. Специалист, умница, а дальше своего леса тоже ничего видеть не хочет. Двенадцать лет в тайге просидел, шерстью зарос, о технической литературе позабыл, что существует такая, а вот также как вы твердит: — Только наземная разведка, только наземная разведка… А и вы, и он, и все прочие кто так говорит, забываете о грандиозном объеме и масштабе работ, ведущихся в стране. И к нам, изыскателям, тоже предъявляются новые требования. Мы должны давать больше, лучше, быстрее. А чтобы получить новые результаты, нужны новые средства. Нужна новая техника, новая методика, новый образ мышления. Ради всего этого имеет смысл идти на некий производственный риск. Авария — не доказательство нашей несостоятельности. Еще не созданы необходимые для этой работы типы самолетов, не разработана в достаточной степени техника безопасности полетов, сам магнитометр требует улучшений. Но ведь все это детали. Мы только начинаем. Надо работать и помехи будут устранены…

Васильев говорил, но Аркадий уже почти не слышал его. Он думал о Марине.

— Где же она теперь? — спросил он, когда Васильев кончил.

— Марина? Она у Битюгова. Это тот геолог, что пришел за ними.

— Почему же вы не привезли ее? — почти выкрикнул Аркадий.

— Да ей и там не плохо, — сказал Гостев.

— Видите ли, — поправил его Федор Васильевич, — ее еще нельзя было перевозить, но опасность в общем миновала. Мы оставили с ней женщину. А Вас, — неожиданно закончил он, — я думаю, Вы не будете возражать, я попрошу на время заменить ее. У нас есть запасной прибор…

— Но я приехал сюда… — начал было Аркадий, но Васильев не дал ему закончить.

— Знаю, знаю. Это временно, до выздоровления Марины.

…Вошел Калганыч и сказал, что «банька готова».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Первую ночь Аркадий, как гость, провел у Васильева. После долгой дороги и жаркой баньки «по черному» он спал крепко и, когда проснулся, Федора Васильевича уже не было. Он вылез из спального мешка, нашел записку с указанием, что завтрак ему оставлен в печке, позавтракал и пошел в контору.

Погода опять переменилась. Солнце тускло просвечивалось сквозь ватное небо, почти не освещая серые избушки Медвежьего Угла. В конторе было жарко и тесно. Стучали костяшки счетов, переговаривались люди, а за тонкой перегородкой радист с монотонным упорством пытался связаться с Чернорильском.

— От Марины есть что-нибудь? — шепотом спросил Аркадий.

Федор Васильевич отрицательно покачал головой.

— У нас нет с ними связи.

— Как же Битюгов там живет?

Васильев промолчал, прислушиваясь к свисту в репродукторе, и Аркадию ответил из угла старик, в котором он признал своего вчерашнего знакомого.

— А как, однако, приискатели живут? Возьмут муки, соли, картошки мешок. Картошку весной посадят, а сами бродят, затируху варят. А осенью выкопают картошку, сохатого завалят и опять до весны.

— Так он же не приискатель.

— Что ж с того. Он, однако, парень здоровый, силу свою на вещах любит пробовать.

Васильев поднял голову.

— Покажите товарищу, где он будет жить, — сказал он и снова нагнулся к рации. Чернорильск отвечал.