Бесплатный фрагмент - Перекати-поле

Часть 1

Глава 1

1942 год.

Березовая роща, легкий ветерок шелестел листвой. Дробь дятла разносилась по округе, куковала кукушка. По узенькой тропке шел человек. Он шел медленно, опираясь на самодельный костыль. От боли и усталости он, время от времени, приваливался к березовому стволу, чтобы отдохнуть. По запыленному лицу катились скупые мужские слезы. Он тихонько бормотал себе под нос: «Еще немножко… Вот закончится роща, а там мосток через малую речушку… А там дом…»

Тишина. Он не мог поверить, что нет взрывов, криков, лязга орудий и страшных, мерзких рож немцев. Страх, поселившийся в душе, с гулким стуком сердца все это время жил в нем. Дойти до дома, уткнуться в гриву Белявки. Она поймет, милая, поймет, выслушает и пожалеет. Дойти, главное дойти и вот мосток. Он оперся о хлипкие перила. Вода в речушке была прозрачна, как слеза: камешки на дне, резвится головастик. Еще немного огородом. На грядках что-то зеленело, казалось, что родимую сторону не затронула война — пели петухи, брехали собаки. С громких скрипом журавля из колодца кто-то тяну воду. И вот стоит старый абрикос еще с зеленцой, а когда поспеет — слаще меда. Мать налущит кураги, высушит косточки, зимой так упоительно стучать молотком и выталкивать сладкую сердцевину камушка.

Он доковылял до низкой скамьи у ствола абрикоса, закрыл глаза, и тихонько засвистел. Сейчас с фырканьем из сарая ему ответит Белявка. Было тихо. Он снова засвистел. Белявка молчала. Он открыл глаза и увидел перед собой в короткой белой рубашонке, облепившей худющее тельце, девку с тоненькими ручками-веточками, с ножками, вьющимися короткими волосами. Девка стояла, чуть приоткрыв рот, из которого виднелись мелкие острые зубы как у щучки. Сунь палец и откусит. На треугольном личике светились огромные черные глаза. Взглянув в них, он как в полынью ухнул. Девка развернулась и пошла во двор, крича:

— Тетушка!

Появилась мать, вытирая руки о цветастый фартук. Подлетела, упала на колени, приговаривая:

— Васенька, сынок родимый.

Девка стояла у штакетника.

Он гладил мать по голове и говорил:

— Ладно, хватит… Живой, живой… Покалеченный малость, но ничего.

Он не стал говорить, что услышал в госпитале свой приговор «не жилец». Бочину разорвало, и сколько ее ни штопали, толку не было, и над ним смилостивились — отпустили домой умирать.

Он мотнул головой в сторону девки:

— Это кто?

— Жиличка. Как город бомбить стали, они все побежали по деревням, городские, а эта хворая, тиф подхватила где-то. Наши никто не захотел заразную брать, а я взяла. Они мне целую горсть побрякушек золотых насыпали. Корова сдохла, жрать нечего было зимой, так я на перстенек в соседней деревне две козы выменяла. А эта живучая оказалась, выкарабкалась. Говорит: «Мыться мылом хочу», а где я его возьму, так она: «Я сама сделаю, достань то-то», и мне кусок дала. Представляешь Васенька — мыло сама делает, а цацки еще остались, так что деньги есть.

— Белявка на выгуле? — спросил Вася.

— Белявку забрали в шахту, кобыла хилая, сдохла.

— Белявка сдохла? — прошипел Вася. — Мать ты же обещала сберечь ее!

— Васенька, тут бы самому сберечься, не говоря о какой-то кобыле.

— Ты же обещала!

— Васенька, ну пришли и забрали. Что я могла? Кормить не чем.

Василий взялся за голову.

— Ты обещала и Белявку сберечь, и что меня Бог сбережет. Сберег меня Бог? — кричал Вася. — Подыхать домой пришел, слышишь, подыхать. А там на войне, где твой Бог?

— Ты что мелешь, окаянный?

— Да ты знаешь, как там? Месиво кровавое, жуть. Куда смотрит твой Бог?

Он рванул, как мог в избу, сорвал со стены иконы. Мать бежала следом и кричала:

— Ты что делаешь? Опомнись! Побойся Бога!

— Бога? Я никого не боюсь, ни черта, ни бога. Нет твоего Бога.

Когда от икон полетели щепки, мать заорала:

— Что ты делаешь, ирод! Ты же всю жизнь себе перековеркаешь, всю жизнь будешь перекати-поле.

— Жизнь? Какая у меня жизнь? Нет у меня никакой жизни, калекой жить или от пуль подохнуть.

Открылась рана и Василий рухнул в беспамятство. В горячке он прометался неделю. Мать ухаживала, прикладывала травяные примочки, отпаивала отварами. Открыв глаза, Василий увидел неподалеку сидела девка, читала книгу. Первая мысль в голове: ученая, буквы знает.

Девка подняла голову, увидела, что он смотрит на нее, выглянула из дверей и крикнула:

— Тетушка!

В комнату зашла мать, приложила ладонь ко лбу:

— Отпустила лихоманка. Тетка Марья сказала, что если через семь дней не очухается, тогда все.

Еще через неделю Василий вышел на лавочку к абрикосу. Жиличка вышла с заднего двора, мимо сараев скрылась из вида. Вася все это время провожал ее взглядом. Мать окликнула его:

— Ты чего там узрел? Че ты на нее все пялишься? Ни кожи, ни рожи… Взяться не за что!

— Просто любопытство съело, — ответил Вася. — Кто такая, где жила, с кем от бомбежки бежала? Да и вообще, сколько лет девке? На тело глянешь — ну дите дитем — лет 15, а в глазищах вся жизнь.

Мать хлопнула его тряпкой:

— Жизнь в глазах… Она жизни не знает, и горести жизни не знает! Мне цацок насыпали, а у нее знаешь сколько? Узел целый! Она в следующий раз уйдет, а я возьму чуть-чуть.

Василий вскочил, забыв про боль в боку:

— Ты чего сбрендила, старая?

— Я не старая, я еще молодая, — вытерла фартуком выступившие слезы мать. — Ты посчитай, сколько мне лет, в моем возрасте еще детей водят.

— Дитя можешь привести, а чужое не тронь, — ответил Вася.

Опираясь на костыль, Вася медленно шел по своей широкой длинной улице. Через дом на деревьях висели черные ленты, оповещая, что в доме траур. Дойдя до двора, где жил друг Мишка, поколебавшись, вошел в калитку. Мария, жена его, поженились перед самой войной, в корыте мыла малыша. Обернувшись, увидела Васю:

— Живой, а от моего ни весточки.

Завела в избу, поставила картошку, отрезала маленький ломтик хлеба:

— Чем богаты, зима лютая была. Денег не видим, пай урезали, все на войну идет. А ты не видел моего, может где встречались?

Вася ответил:

— Нет, не видел, да и сам думал, что в сырую землю уйду. А здесь что, немцы не квартировали в поселке?

— Квартировали, всю живность, у кого какая была, пожрали. А у матери квартировал кто-нибудь? — Мария закрыла рот ладонью.

— Ясно, да я не спрашивал у нее были здесь немцы или нет, я по хате понял. Ты меня картошкой угощаешь, а она меня мясом с банки кормила, да в болезни не понял откуда.

Мария тронула его за рукав:

— Вася, ты не сердись на нее. Это война, выживал каждый как мог. Анфиса — баба видная, да еще молодая, вдовой рано осталась

Василий хмурился:

— Так вышла б замуж, я что против? Зачем же к себе немчуру приглашать?

— А никто не приглашал, они сами выбирали хату какую хотели. Ничего, Вася, выкарабкаемся, были б живы.

Он устал, бок еще сильно болел, силы возвращались медленно. Сел на поваленное бревно около бабки Фроси. Небо голубело, листва шелестела. Сухонькая, в беленьком платочке, она грелась на солнышке. В траве копошились куры с цыплятами. Вася спросил про жизнь, про здоровье, рассказал о себе и тут жиличка Розка прошла мимо с тремя ребятишками, в руках лоскутное одеяло.

— У цаца какая, гордая, нелюдимая, — фыркнула бабка Фрося. — Ни с кем не здоровается, но добрая — пошла детишек буквицам учить, а они ее Розой Леонидовной называют. Сама пигалица, а поглянь цену себе какую имеет. Пришла тут ко мне на днях и говорит, мол, Ефросинья Матвеевна, не дадите вы мне меду и свежих яиц?. Я — Ефросинья, да еще и по отчеству, да меня в жизни никто так не называл! А я ей, дескать, что, яишенки захотелось да чайку с медом? А она говорит, нет, яйца в волосы втираю, чтобы после болезни росли, а мед на лицо, чтобы кожа не сохла.

Бабка Фрося захихикала.

— Невидаль какая — мед на морду класть, а взамен, — бабка Фрося повела плечами, — шальку придарила.

Василий попрощался, встал и пошел по дороге, куда удалилась жиличка. На полянке под деревьями на расстеленном одеяле сидели дети, а девушки с ними не было.

— А где ваша училка? — спросил Вася, подойдя.

Он увидел, что дети рисуют мелком на дощечках. Самый меньший указал в сторону:

— Травки собирает.

Вдалеке, даже не разглядеть, виднелся силуэт.

— Ну и как, строгая училка? — спросил Вася.

— Да, — хором ответили дети.

— И чему она вас учит?

— Буквам, цифрам, где какие звери живут и сказала, что найдет какой-то глобас и покажет место, где люди живут цветом, как ночь.

Вася пошел домой. Мать готовила в летнике обед. Стояла открытая банка с мясом. Вася сказал:

— Я есть не буду.

— Чего так?

— Сказал не буду и все.

— А… донесли добрые люди, — прищурилась она. — Ну жил со мной, и что дальше?

— С тобой, не у тебя?

— Ты там воевал — плохо тебе, а я здесь шиковала, да горя не знала — ты так думаешь? Если бы не Фридрих, с голоду и холоду подохла. Все колхозу, все на войну, а Фридрих тушенку оставил, сгущенку, дров, перину принес.

Вася махнул рукой, клокотало все внутри. Он спустился к речушке, оперся о перила и смотрел на воду:

— Эх, еще не дойти туда, где можно поплавать, понырять. Была бы Белявка — сел и она б довезла. Мы бы с ней поплавали.

Так мечталось дойти, уткнутся в гриву и поплакать, рассказать свой страх, свою ненависть выплеснуть. Василий окинул взглядом бережки. Невдалеке росла ива, у которой стояла Розка и резала ветки. Он поднапрягшись, крикнул:

— Розка!

Она обернулась и увидела Васю.

— Кого стегать собралась? — спросил он.

С пучком она быстро добралась до мостка.

— Прокипячу, волосы полоскать буду.

— А что яиц мало?

Со времени первой встречи Васе показалось, волосы стали длиннее и кудрявее.

— Мало.

— А зачем ты детишек учишь? Они еще маленькие.

— Если в голове есть мозг, учеба ни в каком возрасте в тягость не будет. Вот у этих троих ребят есть способности к учебе.

— А как же мозг разглядеть, если он скрыт от людского глаза?

Роза посмотрела на него:

— Сколько будет 2+2?

— Четыре, — неуверенно ответил Вася.

— А в какой стороне восток?

— Где солнце встает. А ну цыц мне! — спохватился парень. — Засыпала вопросами! Сама небось еще школу не окончила.

— Это меня болезнь так иссушила и война карьеру поломала.

— Карьеру. Карьеристка, а что ж ты выздоровела, а к своим не идешь? Наверно, похоронили тебя и забыли.

Четыре глаза метнули молнии:

— Мне сказали, если я выздоровею, оставаться здесь, за мной придут.

— Отец придет?

— Брат.

И она пошагала прочь. Он стоял и размышлял: «Митяю 4 года, сидит, под деревом мелком рисует, а я в 4 года без штанов со свистулькой бегал».

Он вновь посмотрел в воду. У них на селе таких баб сроду не было. Корову подоить, сена накосить, огород вскопать, а чтобы с книжками, да медом морду мазать — он такого не знал.

Как только полегчало, Вася первым делом пошел на реку. По утру, по прохладе, роса на траве щекотала пятки. Раздевшись, он бултыхнулся с разгона в воду. Сделав пару заплывов, собрался вылезти, но увидел, что невдалеке в воду входит Розка. Не делая брызг, она легла на воду и, рассекая, поплыла. Василий подплыл незаметно под водой и потянул ее за ногу под воду. Она забарахталась. Они вынырнули вместе, он держал ее за талию. Черные глаза были еще больше от испуга.

— Что, напугалась?

Немного придя в себя, она размахнулась и влепила ему пощечину.

— Убери от меня руки!

— Ой, было б на что класть.

— Еще раз дотронешься…

— И что?

— Узнаешь потом, — бросила она и поплыла к берегу.

Он вылез из воды, насвистывая, в хорошем настроении шел и думал: «Что я такого сделал? Может, правда мозга не хватает, и я чего-то не понимаю?»

Розка развешивала мокрые вещи.

— Розка, ну чего ты обиделась, я ничего дурного не хотел.

— Я не кобыла племенная, чтобы меня Розкой звали. Мое имя Роза.

— Может тебя еще и по отчеству кликать? — усмехнулся Вася.

Розка фыркнула и умчалась во двор.

Вася брился, глядя в зеркало, которое оставил Фридрих. Оно было в форме тюльпана, высотою с полметра. На Васю из зеркала смотрел белобрысый, с голубыми глазами, квадратным подбородком, не мал, не высок, с широкими плечами парень. Вася мысленно разговаривал с собой: «Вроде бы ничего, не кривой, не рябой на рожу. Вот только бочина неудачно зажила. Дырка в боку с ошметками по краям. Жениться что-ли? А то помру, и потомства не оставлю. А на ком женится? Катька подросла, хорошая девка стала, Кирилловна вдовой осталась и ничего, что старше на 7 лет, зато грудастая».

Вытираясь полотенцем, он вышел во двор. Розка сидела и что-то писала на листе бумаги. Он хотел подойти, но его окликнула мать, чтобы натаскал воды и полил кабачки.

— Наверное стихи пишет, умная наша, — сказал он матери.

— Письма пишет каждую неделю, — ответила мать. — Почтальонку ждет, а ответа нет.

Он подошел к Розке:

— Кому ты письма пишешь? Может никого в живых нет, а ты все пишешь и пишешь.

Она подняла на него глаза:

— Не лезьте, куда вас не просят.

— Живешь в моей хате, имею право знать. Может ты шпионка какая.

Розка вскипела, разорвала листок на мелкие клочки:

— Если мешаю, меня в любом доме на постой примут.

Мать подскочила:

— Розонька, милая, да не слушай ты его.

Она затянула сына в дом:

— Ты что болтаешь? Что ты до нее цепляешься? Уйдет, другим платить будет. Благодаря ее цацкам и живем.

Вася взял ведра и пошел к колодцу. Душа немного оттаяла и хотелось порезвиться, но смеяться и веселиться было не с кем. В каждом доме были свое горе и печаль, одним словом — война. На рассвете Вася проснулся в уборную, выйдя на улицу в робких лучах солнца он увидел, как Розка закинула ногу себе на шею, выделывая что-то невероятное, потом встала на пальцы ног, и Васе показалось, что она полетела. Несколько таких кульбитов, и она скрылась за сараем. От увиденного Вася все, что нес в уборную, оставил в штанах. Весь день он крутился вокруг нее и хотел спросить, не акробатка ли Розка?

Улучив момент, подсел к ней под абрикосом, без обиняков спросил:

— Ты акробатка?

— Нет, я не состоявшаяся балерина, — с грустью ответила Роза.

— А почему не состоявшаяся?

Она провела ладонью по своей ноге.

— Перелом не дает танцевать. Закончила хореографический, набрала класс, а тут война.

— Сколько тебе лет?

— По Покрову 25 будет.

— О… Да ты на 2 года старше меня.

Вася плавал и гулял по полям и в роще. День шел за днем. Однажды осенним утром к ним пришел участковый. Рукав его рубашки был заправлен за пояс.

— Ну что, Василий, подлечился, окреп, отдохнул?

И протянул ему бумагу, на которой стоял адрес его полка, куда надо было прибыть.

Участковый кивнул на свой пустой рукав:

— Я бы с радостью пошел, но таких, как я, там не ждут.

Вася взглянул на число, когда надо быть на месте. Оставалось 2 дня. На следующий день на рассвете он вышел в путь, его провожала мать. Перейдя мосток, он решил напоследок посидеть у реки. В голову закрадывались мысли — не идти на эту проклятую войну, страх душил его. От легкого ветерка по воде шла рябь, вставало солнышко над рощей, и от этого благостного состояния не хотелось уходить. Он разделся и нырнул в леденящую воду. Вода была еще не зимней, но уже не летней. Он фыркал и рычал, как вдруг увидел, что недалеко плещется Розка, как в тот раз. Он поднырнул вниз и потянул ее за лодыжку, как тогда. Все это время руки помнили тонкую лодыжку, талию, под пальцами прощупывались позвонки. Розка отбивалась, а ему хотелось сжать ее до хруста. Гибкое тело выскользнуло из его рук. От барахтанья в воде он разгорячился, в несколько гребков догнал. Выволок на берег, рвал и метал мокрую одежду, как мечталось, мотал кудри на кулак.

Потом оделся и ушел, не оглядываясь, на войну.

Глава 2

Пурга мела, вокруг ничего не было видно. Грузовик застрял далеко от деревни. Они решили с попутчиками, что разбредутся кто куда. Вася, проваливаясь в сугробы, добрался до своего двора. Из трубы шел приветливый дымок. Он тихонько открыл дверь и вошел в тепло дома. Снял шинель, валенки, подошел к жарко натопленной печке, подняв глаза, в дверном проеме он увидел серьезное лицо Розки. На руках она держала ребенка, девочку с голубой лентой в косичке. Она склонила голову к ребенку и сказала:

— Лидия, это твой папа.

Девчушка взглянула на него черными глазенками и пошлепав губешками тихонько произнесла:

— Папа.

Вася приобнял Розку и девочку, и приговаривал:

— Розка, бабонька моя.

Розка пыталась вывернуться, но Вася не пускал. Позади стояла мать поджав губы. Потискав девушек своих, он обнял мать. Накрыли стол, отметили победу и возвращение. Розка заставила вымыться Васю с дороги. Пойдя за дровами мать увязалась за ним. У Васи не сходила улыбка с лица от счастья и радости.

— Ты чего это лыбу тянешь? — спросила его мать.

— Мамка, душа поет. Живой, а еще радость какая у меня — дочка.

— Ты чего удумал, не мог какую из наших обрюхатить? Душу вынула пока родила. В бедрах мелкая, думали уже все концы отдаст, а не… живучая. «Воду принесите, нагрейте», одно купается.

— Ма, разве это плохо, что чистюля?

Она постучала ему пальцем по лбу:

— Что дите — не плохо, а то что не люб ты ей, не по сердцу. Она так и сказала, если бы не дочка — уехала, а сделал дитя, так воспитывай.

Васю Розка в кровать не пустила, и он канючил обиженно:

— Розка, ну ты че?

— Без документа — никаких, — сказала, как отрезала.

— Какие документы? У нас уже дите.

— Дите получилось не по моей воле, а без документа ты мне не муж и никто, — и она выперла его из комнаты.

Роспись отметили скромненько, вчетвером. Вася наматывал локон Розкин на палец:

— Розка, а теперь давай сынишку мне роди.

— Зачем? — строго спросила она.

— Как зачем? Доченька и сынок.

— А какое образование ты дашь детям?

— Какое? Какое сам получил, такое и детям.

— А вот я хочу, чтобы у моих детей образование было как у меня, чтобы они могли разбираться в музыке, в живописи. Вот висит икона в красном углу.

Вася взглянул в угол, где висела икона сколько он себя помнил:

— Матерь Божья.

— Матерь Божья. А какого века? У вас в доме такая ценность висит, а вы даже не знаете, — сказала Роза.

Она смочила тряпицу из какой-то бутылочки и протерла икону, и как будто лик засиял. Вася ахнул.

— Этой иконе больше 200 лет, за нее такие деньги могут дать.

На следующий день Вася завел с матерью разговор:

— Ты знала, что у нас в доме такая драгоценность есть?

— Все что смогла от твоего топора уберечь. Все в щепку превратил, а эта умная твоя пусть рот не раскрывает, пусть лет 40 с тобой поживет, потом будет имущество распоряжаться.

— Мать, ты чего такая злая на Розку?

— А что мне с твоей Розки — ни с тяпкой, ни возле печки, только и знает с книжками возится. Не наша она, не здешняя. Ни посудачить, ни семечек пощелкать, «я чужое белье не полоскаю», «мне не интересно как живет ваша Глаша», «от ваших семечек шелухи везде полно».

Вася обожал свою жену, она действительно была не здешняя. Придя с войны, он удивился, как она изменилась — с худющего воробья превратилась в грациозную лань — тонкая талия, откуда то появилась грудь, аристократическое лицо с тонкими чертами, огромные черные глаза, длинные черные волосы вьются мелким бесом. Вася не переставал удивляться и восхищаться движениям рук, плеч — плавным и точным, а когда она застывала в задумчивости, он даже забывал дышать, наблюдая за ней.

Вася пошел работать в колхоз, приходил потный, уставший, голодный. Лидушка бежала раскинув руки, встречала папу, а Розка кричала: «Иди мойся, не трогай ребенка!»

Мать бурчала: «Воды не натащишься, полощутся, как утки, все тазы, все бочки водой заняты».

Розка старалась соблюдать чистоту. Она устроилась в местную школу. Ей не нравилось в деревне. Она скучала по той жизни, довоенной, ей не нравилось все в этой жизни, которой она живет сейчас. В ее жизнь не вписывался ребенок, а тем более, муж. Сидя на уроках, объясняя детям задания, мысленно она была далеко. В планах было уехать, но туда, откуда она приехала, не хотелось везти Васю.

Вася ждал, что Розка родит ему сына. Как же так, от одного раза на бережку появилась Лидушка, а сейчас столько времени прошло и ничего? Он все спрашивал:

— Розка, когда сыночек будет?

Розка отмахивалась:

— Хватит дочки.

— Да я б и дочку, и сына, и еще дочку, много деток хочу.

Розка фыркала:

— Я одна и это мне не мешает.

— Я тоже один, — отвечал Вася,. — Ни брата, ни сестры — плохо.

Розка ушла на работу в школу. Мать подошла к Васе и сказала:

— Не будет у тебя больше ни сына, ни дочки.

— Почему? Откуда знаешь?

— Траву пьет, скидывает детей.

Вася побледнел, побежал на край деревни к тетке Марье, ногой распахнул дверь и с порога заорал:

— Еще раз дашь отраву Розке — удушу.

— Вася, бог с тобой, ты чего это расходился?

— Я тебя предупредил, тетка Марья, Розке больше отраву не давай.

Придя с работы Вася учинил допрос, где Розка прячет склянки с отравой. Розка отнекивалась, что ничего не пьет и никуда не ходит ни за какой отравой, но тут снова влезла мать и указала на тайник. Вася вынул все без разбора, перебил все пузырьки. Ровно в срок Розка родила сына и после родов собралась в город.

— Розка, какой город? Где мы там будем жить? Здесь дом, мы с тобой работаем, дети присмотрены.

— Не хочешь — не едь, я тебя не заставляю.

— Ты заберешь детей, уедешь, а я здесь буду? Ты жена моя. Где я — там и ты с детьми.

Розка ухмыльнулась:

— Ты думаешь я без тебя пропаду? Да от тебя пользы, как от ведра дырявого.

Вася вскипел:

— Ты что болтаешь?

Розка сказала, как припечатала:

— Я еду в город. Я хочу нормальной жизни. Поедешь ты со мной или нет — мне все равно.

У Васи шла кругом голова, где будут жить в городе, по коммуналкам, нужно устроиться на работу. Он вообще не представлял, как он будет жить в четырех стенах. Собрав нехитрые пожитки, они уехали в город. Вася, обвешанный узлами, с Лидушкой на плечах, шел за Розкой и все спрашивал:

— Мы куда?

Розка, ничего не отвечая, шла вперед. Васе казалось все чужим: пыльные улицы, дымящиеся трубы заводов, узкие улочки-переулочки. Розка свернула на аллею, усаженную липами. Подошла к дому в 5 этажей, вошла в подъезд. Вася вымотался, а дети капризничали и хныкали. Розка вынула ключи и открыла дверь в квартиру на третьем этаже. Она прямиком вошла в комнату и положила ребенка на широкую кровать. Вася прошел следом и, скинув с себя поклажу, осмотрелся. Два огромных шкафа, между двумя окнами круглый стол со свисающей до пола скатертью. Массивное кресло в чехле. Комната была большой, светлой. Вася спросил:

— Это наша комната?

— Это моя квартира, вся.

В квартире было три огромных комнаты, забитых мебелью, книгами, зеркалами. Кухня с посудой, со стульями, мягким диванчиком и абажуром над столом. Вася ходил по комнатам и изумлялся, такой роскоши в своей жизни он не видел. Он спросил у Розки:

— Откуда это все и как это удалось сохранить за годы войны, когда люди за краюху хлеба отдавали все до последнего?

Розка бросила скупо, что ее родители были не последние люди в городе, занимали высокие посты. В последний год войны они попали в НКВД, каким-то чудом за ней осталась квартира и все имущество, на ее письма не пришло ни одного ответа.

Розка устроилась на работу секретарем в райком партии, а Вася — на завод. Розка воспитывала детей жестко, Лидия ходила в балетный класс. По ночам от боли в суставах и мышцах ребенок плакал. Вася спрашивал у Розки:

— К чему такие жертвы, зачем мучать девочку?

— Я хочу воплотить свои мечты в дочери.

Лида мучительно переносила танцы, ей не нравилось. Не нравилось заниматься, не нравился преподаватель. Дни, когда не было занятий, с ней занималась мать. Роза была гибкой, как лоза, гнулась в все стороны. У Лиды многое не получалось. Она была не идеально сложена, широка в кости, полновата. От вареной моркови и каши уже тошнило. Она видела, что мать не довольна и злится, когда на очередном занятии Лида порвала связки, она матери заявила:

— Я танцевать не буду и ты меня не заставишь.

Скандал был сильный. Роза кричала, что Лида бездарность, что у нее гнилые корни, что она не умеет бороться с трудностями. Лиду и четырехлетнего Филиппа отдали в музыкальную школу на скрипку. Благовидная старушка с буклями на голове и жабо на блузе пыталась втолковать ноты классу из 10 человек. Дети мучали инструменты. В очередной раз придя за детьми Таисия Игоревна подозвала к себе Розу и сказала:

— Не мучайте детей, ну не дана им музыка. Они летают в облаках и совершенно не слышат то, что играют.

Роза разозлилась и отдала Лиду и Филиппа частному учителю. Учитель жил в соседнем дворе и дети на уроки ходили сами. Идя с занятий, они решили погулять во дворе с ребятней. Филипп сцепился с мальчишками. Видя, что обижают брата, Лида схватила скрипку и разогнала всех своим инструментом. Увидев разбитую скрипку Роза пришла в такую ярость, наказала детей. Вася пытался поговорить с Розой, но у Розы был один ответ:

— В них течет твоя деревенская кровь, ни к чему светлому руки у них не стоят.

— Ну зачем пацану пиликать на скрипке? Подрастет, на бокс его отдать, а Лида выучится шить или в медицину пойдет.

— Шить? — злилась Роза, — кто шьет — таких море, а кто на скрипке играет — единицы, а чтобы с разбитой рожей ходить, бокса не надо. В синяках и ссадинах Филипп из детского сада приходит.

— Розка, ну чего ты злишься, что ты с детей хочешь, они еще малы. Они и так жизнь узнают, а ты их детства лишаешь.

Розка изменилась, приехав в город. Васю каждый раз шпыняла — не так одет, не так сидит, не так ест, не так детей воспитывает. Завела себе собаку, маленькое, злобное существо, которое Васю на дух не переносило, а Вася ее. Она с Розкой и ела и спала. Долго Розка не позволяла к себе прикасаться. Вася не выдержал и нагрянул в спальню. Розка полоснула колечком по его плечу и тонко срезала кожу. Вася удивленно посмотрел на выступившие капли крови. Розка прошипела:

— В следующий раз таких узоров нарисую, кровью истечешь.

— Розка, ты чего? Ты ж бабонька моя, как же так?

— Я значит стирай, готовь, — стала перечислять Розка, — я в несколько раз больше тебя зарабатываю, еще и в постели ублажать тебя? А что ты сделал для меня? Подарил мне что-нибудь или сводил куда-нибудь? Ты даже ни разу не поинтересовался чего я хочу.

— И чего ты хочешь?

— Духов, одежды, драгоценностей. Вот предоставишь мне все это — будет тебе постель. Моя мама купалась в роскоши, отец ее буквально на руках носил и сыпал подарками каждый день. Не о таком муже я мечтала, если б не Лида, совсем другая жизнь сложилась бы у меня, забыла бы тебя как страшный сон.

— Розка, неужели я такой поганый? — с обидой спросил Вася.

— Не поганый ты, ты никакой. Нет в тебе, — она прищелкнула пальцами,. — Уйди, видеть тебя не могу.

Вася внял Розкиным словам и решил сделать ей подарок. Работал в три смены, дома не ночевал, копил копеечку. На базаре приобрел колечко тоненькое с синим камушком. Вымылся, наодеколонился, дети спали. Он сжимая в руке колечко тихонечко зашел в спальню. Сквозь не прикрытые шторы заглядывала луна. Он подошел к кровати и поставил одно колено на край, потянул одеяло. С громким лаем в ногу вцепилась псина. Вася взвыл, Розка подскочила на кровати.

— Сука, убью, — завопил Вася.

Собака огрызалась, он схватил стул и хотел прибить псину. Роза защищала собаку, заспанные дети вбежали в комнату.

— Тебе это животное дороже, чем я, — он швырнул колечко на кровать и вышел из комнаты.

Глава 3

Лида топала по лужам, грязь брызгала на добротные ботинки, она несла в кармане свою первую зарплату. Мать уговорила устроиться санитаркой в больницу с последующим поступлением в медучилище. Ее поставили в оперблоке мыть полы, кушетки, стерилизовать инструменты. Первая зарплата грела душу, но работа Лидии не нравилась, больничный запах въелся в кожу, в волосы и сколько не мойся — не отмоешься. Люди стонущие, не приятно пахнущие, злые, не довольные — Лидии все это не нравилось, но она жутко боялась сказать матери, что не хочет работать медсестрой. Лида остановилась возле очередной лужи и нагнулась, чтобы отмыть грязь с ботинок. Увидев грязные ботинки Лида представила, как мать будет кричать, что у девушки должно быть все в порядке, чисто, а Лида снова вымазалась и не опрятная. Лида не успела разогнуться, как ее окатила грязью проезжающая машина. Серая «Волга» с оленем на капоте остановилась возле нее. Из машины вышел мужчина в добротном осеннем пальто, аккуратно подстриженной бородкой, из-за прямоугольных очков поблескивали голубые глаза. Лида утиралась носовым платком, лицо и руки были выпачканы, но самое страшное — пальто. Пятна расплылись и быстро впитывались в ткань. Слезы хлынули из глаз. Перед выходом на работу мать одела ее с иголочки, приговаривая:

— Чтобы ты не была хуже всех.

Лида не была хуже всех, Лида была лучше всех, и за это ее тихо ненавидели. Лучше бы она ходила в рванине, зато к ней было бы больше уважения. Тем временем мужчина подошел к ней:

— Девушка, простите, я вас не заметил.

Лида подняла взгляд и посмотрела на него сквозь слезы:

— Мне ваши извинения ни к чему. Как пальто очистить?

— Это моя вина, что я испортил вам вещь.

Он усадил ее в машину, а Лида лихорадочно терла пятна. Он остановил ее:

— Не надо, вы сделаете только хуже. Давайте познакомимся, меня зовут Петр.

— А меня Лида, — буркнула она.

— Лидия — красивое имя, и вам очень идет. Блондинка с черными глазами. Вот мы и приехали, — сказал Петр.

Они поднялись на третий этаж. Петр помог снять пальто и повесил на плечики. Сделал в тазике мыльный раствор и ловкими движениями очистил пятна:

— Ну пока пальто будет сохнуть, мы с вами чаю попьем, — и пригласил ее на кухню.

Кухня была небольшой, но уютной. На буфете стояли вазочки с вареньем, печеньем и конфетами в красивых обертках. Лида взглянув на угощенья, смекнула — человек не простой, у простых такого нет. У нее в доме было — мать приносила, а ей доставали по блату. Петр расспрашивал, где учится или работает. Лида без энтузиазма рассказывала о работе в больнице. Петр усмехнулся:

— Не нравится работа?

Лида покачала головой, что нет.

— А приходится работать, потому что оплачено, устроили по блату?

— Какой блат, я санитарка! — воскликнула Лида с возмущением.

— Находится в оперблоке даже санитаркой — это большой почет, просто так туда не попадешь, чтобы мыть инструменты надо год, чтобы тебя заметили.

Лида с недоверием посмотрела на Петра.

— Да, я эту кухню знаю. Не надо мне рассказывать, кто тебе помог, у каждого свои секреты.

Пальто просохло, Петр довез Лиду до той самой лужи, где они встретились. Лида пришла домой, отдала деньги матери. Мать накрыла на стол и подарила ей сережки в честь первой зарплаты. Мать расхаживала по кухне и говорила:

— Вот сначала на медсестру, а потом и до врача дорастешь. Будешь оперировать, прославишься на весь город, может, в столицу уедешь.

Лида только хмурилась. Скрипки, танцы, художки переросли в скальпель, который Лида, ни разу не держав в руках, уже ненавидела.

На следующий день Петр встретил Лиду, когда она выходила из больничных ворот. Лида удивилась. Петр пригласил ее в городской музей. Лида заскрипела зубами. «Снова здорово», — подумала она. Маменька таскает ее по картинам, скульптурам, и этот хлыщ бородатый туда же. Она сказала:

— Извините Петр, но мне некогда, мне домой надо.

Но Петр не хотел ее отпускать.

— А куда бы ты хотела сходить? — спросил он ее напрямую.

Лиде хотелось в кофейню, которая на Майской, с огромными окнами, где за круглыми, маленькими столиками важно сидели люди. И она сказала, куда бы она хотела. Петр без всяких разговоров пригласил ее. Лидия сидела за столиком, закинув ногу на ногу. Держала в руках изящную маленькую чашечку с ароматным напитком и ощущала себя взрослой и независимой, а рядом сидел Петр — мужчина, конечно, не принц, но интересен и, судя по виду, имеющий вес в жизни.

Мать, сколько Лида себя помнила, все время говорила, что жизненный статус главнее всего. Замуж нужно выходить не только по любви, но и по расчету. Лида в один из таких разговоров спросила:

— Мама, а ты по любви вышла?

Мать вспыхнула:

— По дурости я замуж вышла, и чтоб у тебя отец родной был.

Лида по мере взросления понимала, что между родителями нет той семейной теплоты, какая должна быть у любящих людей. Отец — простой работяга, без образования и начитанности, ему картошка с селедкой вкуснее всяких сервелатов и птичьего молока. Мать тащила его в оперу, на балет, натягивала на него галстук и пиджак, а когда он сопротивлялся — устраивала истерики, что он не культурный человек и никаким образом не хочет приобщаться к прекрасному. Лида тоже попадала под эту муштру, а вот Филипп этой участи избежал в силу своего характера. Он был упрям и если чего-то не хотел, его было с места не сдвинуть. На крики, наказания не реагировал, учился плохо, дрался. Роза пыталась его воспитывать, перековать, привить манеры, приучить читать, но Филипп не поддавался ее воспитанию. Вася смотрел, как Роза в очередной раз усадила Филиппа за книгу, ткнула пальцем:

— Прочтешь от сюда до сюда и перескажешь.

Филипп полистал книгу, увидел картинку с корабликом и раскрасил ее карандашами. Вася сказал:

— Сынок, что ты сделал, мама будет сердиться.

Филипп посмотрел на него:

— А мне все равно.

Розкиной истерике не было предела. Филипп стоял в углу и ковырял стену. Вася успокаивал Розу:

— Ну это же ребенок, понравилась картинка.

— Ты хотя бы понимаешь, что это за книга и сколько стоило трудов сохранить ее. Что ты, что твои дети — вы ничего не понимаете в искусстве, в литературе. Лидия — и та равнодушна к украшениям, к нарядам.

Вася печалился, не понимал он Розку, ее требований, как ни старался, все время попадал впросак.

Лида бегала на свидания, ей льстило, что взрослый мужчина обратил на нее внимание. Петя был вежлив, интеллигентен и вел себя корректно. Все время повторял:

— О наших встречах никому не рассказывай ни подругам, ни дома. Ты понимаешь, что ты еще ребенок и меня могут наказать.

И Лида молчала, да и кому ей было говорить, подруг у нее не было, ее никто в гости не приглашал, и ей запрещали кого-либо приводить. На работе отношения не складывались, она была нерасторопна, медлительна, и ее за это постоянно ругали. Уже были такие разговоры, что ее понизят до обычной санитарки мыть коридоры и туалеты. Со встречи с Петей она несколько раз пропустила работу. Ей нравилось проводить время в Петиной квартире. Большая комната с тяжелыми зелеными шторами. Трехстворчатый шкаф, кожаный диван, массивный письменный стол и от потолка до пола во всю стену зеркало. Петя не признавался, кем работает, все отговаривался, что это ей совершенно не интересно. Лида, спросив несколько раз и получив такой ответ, перестала донимать его вопросами.

Однажды, вернувшись домой поздно, она услышала на кухне возгласы отца. Остановившись на пороге, Лида увидела, как отец прижимает к себе мать и приговаривает:

— Розка, бабонька моя.

А мать шутливо отбивается и говорит:

— Перестань, дурачок.

Лида спросила:

— Что у вас происходит?

— Лидушка, — с восторгом ответил отец. — У тебя будет братик или сестренка.

Лида с изумлением смотрела на мать:

— Мама, как это?

Мать пожала плечами:

— Ну так получилось.

И в смущении отвернулась от взрослой дочери.

Петя Лиде говорил, что как только ей исполнится 18, они распишутся. Лида посчитала, что между ее ребенком и маминым будет где-то 3—4 года разницы. Роза хотела сына, хотела, чтобы он был ее ребенком, все лучшее взял от нее. Она мысленно разговаривала с ним. Ей казалось, что это маленькое существо ей отвечает. Месяц за месяцем Роза полнела, домашняя работа почти вся легла на Лиду. Однажды они с матерью пошли на рынок. В продаже появились первые арбузы. Мать в широком сарафане в голубой цветочек несла авоську с продуктами, а Лида арбуз, и ей вдруг захотелось подурачиться. Она засунула арбуз под блузку, как-будто они вдвоем беременны. Роза взглянула на Лиду:

— Перестань, — сказала она. — Это некрасиво.

Лида сказала:

— А зачем же тогда детей рожать, если некрасиво с животом ходить?

— Получишь образование, выйдешь замуж за достойного человека.

У Лиды так и вертелось на языке сказать, что у нее уже есть достойный человек, но она промолчала.

Роза в середине сентября родила Васеньку. Мальчик был тоненьким и родился с родинкой — красненьким пятнышком на подбородке. Розка брала его ручонку и говорила:

— Кисть музыканта.

Вася смотрел на своего сына и качал головой:

— Хлипкий, прозрачный какой-то.

Лида стремилась помочь матери с Васенькой. Ей надо было учиться, чтобы нянчить своих детей, но мать ревностно прогоняла ее, говорила, что сама справится.

Однажды придя с работы, Лида, помыв руки, прошла в комнату. Мать сидела в кресле с Васенькой на руках, а в соседнем — сидел ее Петя. Мать произнесла:

— Познакомься, Петр — это моя старшая дочь Лидия.

Петр встал, подошел, потряс ей руку и произнес:

— Очень приятно.

Роза произнесла:

— Петр уже уходит, Лидия проводи.

Петр обернулся к Розе:

— Роза Леонидовна, здравия вам и вашей семье, до встречи.

Выйдя из квартиры, он схватил Лиду за плечи и прохрипел ей в самое ухо:

— Ты почему мне не сказала, ты почему молчала, что ты дочь Черной Розы?

— Петя, ты же сам ничего не спрашивал и ничего не рассказывал.

— Не подходи ко мне, забудь дорогу, я тебя не знаю — все.

— Петя, подожди.

Она побежала за ним, схватила его за рукав.

— Не смей ко мне прикасаться, я тебя не знаю, уходи.

— Ну почему? Если ты знаешь мою маму, давай скажем, что мы любим друг друга.

— Любим, — взвизгнул Петр. — Не подходи ко мне, я тебя не знаю.

И он сел в машину и уехал. Лида вернулась домой. Она зашла в комнату к матери и спросила:

— Кто это был?

— Сослуживец, пришел нас проведать с Васенькой.

На следующий день Лида пошла к Петру. Дверь ей никто не открыл. Месяц она его караулила, поселилась в подъезде, не ходила на работу. Увидев ее, Петя сравнялся с побеленной стеной.

— Что тебе надо?

— Ты обязан на мне жениться, — заявила Лида.

Он затащил ее в квартиру:

— Послушай, что я тебе скажу. Я тебя не знаю, я с тобой не знаком и вообще забудь сюда дорогу и меня тоже.

— Не получится, — сказала Лида. — Я беременна.

Петр посерел:

— Ты что, ополоумела?

— Я беременна, у нас будет ребенок.

— Ладно, пойдем пить чай, надо все обдумать.

Лида сидела на диване, рассматривала себя в зеркало и улыбалась. Из зеркала на нее смотрела красивая девушка, натуральная блондинка, без грамма косметики, с большими черными глазами, пушистыми ресницами. Петр вошел в комнату с подносом, на котором стояли чашки. Лида спросила:

— А мы, когда поженимся, здесь будем жить?

Петр протянул ей чашку и сказал:

— Ты матери пока не говори, я приду на днях и мы ей вдвоем все расскажем, хорошо?

Лида кивнула.

Лида не могла сдержать улыбку, она представляла, как ее Петя придет с цветами и конфетами, сделает ей предложение, а она матери признается, что у нее будет малыш. Дойдя до этих мечтаний, Лида съеживалась, представив материно недовольство, но отмахивалась.

— Ничего, все образуется, все буде хорошо, — успокаивала она себя.

Лида шла по улице, остановилась «Волга» с оленем на капоте. Петр высунулся из окна:

— А я около работы тебя ждал.

— А я туда не хожу, — сказала Лида. — Надоело.

— Уволят же по статье, — покачал Петя головой.

— Ну и пусть.

— Посадят за тунеядство, — не успокаивался Петя. — Садись.

Лида села на переднее сиденье, улыбнулась:

— Поедем к маме?

— К маме, только не к твоей, а к моей. Я с твоей уже знаком, а ты с моей еще нет.

Ехали долго. Лида прочла на гнутом указателе «Горьковка — 40 км». Потянулись дощатые заборы, какие крашенные, какие не крашенные, облезлые, узкие улочки с грунтовой дорогой. Остановились у добротного деревянного забора, окрашенного в синий цвет. Петя потянул за веревку, калитка приоткрылась. Двор был засажен деревьями, к крыльцу вела одна дорожка. На крыльце стояла высокая, худая женщина в белом платке и в белом фартуке.

— Здравствуйте, — крикнула Лида, — меня зовут Лидия.

Женщина открыла дверь в дом и пропустила Лиду, зашла следом и закрыла дверь. Лида оказалась в комнате, перегороженной печкой. На печке что-то кипело. Комната была жилой и совмещала в себе спальню, гостиную и кухню. Мебель была старая, но крепкая: диван, кресло с цветной вязаной накидкой. На крючках висели полотенца, на полу лежали домотканые половики. В кресле сидела еще одна женщина, когда она встала, Лидии была по грудь. Плотно сбитая, прихрамывала. Лида поздоровалась, женщина ей не ответила. Она показала два пальца высокой и снова уселась в кресло. Высокая взяла Лиду крепко под локоть и повела к неприметной двери. Они прошли в комнату, где вниз вели четыре ступеньки и еще одна комната с четырьмя ступенями. Комната, в которой оказалась Лида, была небольшой и холодной. Маленькое тусклое окошко было над самой землей. Лида испуганно посмотрела на высокую женщину:

— Вы не Петина мама?

Женщина не удостоила ее ответом, она копошилась с какими-то инструментами в железном ящике. Лида бросилась к двери, но женщина ее ловко перехватила и усадила на высокую, узкую кушетку, ловко перехватила по талии и кистям рук ремнями. Закатила рукав пальто и свитера, и уколола укол. На Лиду накатило безволие и отупение. Она словно со стороны видела, как высокая раздела ее, пододвинула столик и раскладывала на белой тряпице инструменты, потом в комнату вошла маленькая женщина. Очнулась Лида под деревом, ее хлестали по щекам. Лида открыла глаза, осмотрела себя — в своей одежде, голова немного кружилась. Высокая дала ей какого- то горячего отвара, протянула билет и постучала по запястью типа «время». Довела до конца улицы и ткнула пальцем: иди туда, ни слова, все молча. Лида вышла на маленький перрон, через некоторое время пришла электричка, битком набитая дачниками. Мест сесть не оказалось, от слабости она села прямо на пол.

До Лиды стало доходить, что Петр ее предал, что ребенка у нее не будет, но мысль, что Петр ее оставит не объяснив почему она не нужна — жгла мозг. Кто-то ее толкнул:

— Пьяная что-ли?

Лида подняла глаза и увидела злобное лицо тетки:

— Плохо мне, тетя, — сказала Лида.

— Плохо ей, а мне что говорить? Молодая, а уже так опустилась. Давай выползай, конечная, плохо ей.

Лида, как в тумане добрела домой, испачканное белье выбросила, вымылась. Легла в кровать и укрылась с головой. Разбудил плач Васеньки. Мать стояла возле ее кровати:

— Ты что спишь средь бела дня? Заболела?

— А который час? — пересохшими губами спросила Лида.

— Шесть вечера, мне ужин готовить надо, а с Васенькой погулять нужно.

Лида выползла из под одеяла, пошла гулять с Васенькой. Она села на лавочку, положила ребенка рядом, какие-то злые мысли ее посещали:

— У меня не будет ребенка, пусть и Васька захолонет и умрет. Мать носится с ним, как с яйцом расписным.

Вася захныкал. Лида посмотрела на крохотное личико с красным пятном на подбородке. Вздохнула, взяла Васеньку на руки и пошла домой.

Три дня Лида рвала простыни, которые пропитывались кровью мгновенно. Зайдя в ванную, последнее, что оставалось в памяти, это большая трещина на стене.

На серо-голубой больничной наволочке с таким же серо-голубым лицом от потери крови Лида лежала в отделении, где она работала, а рядом на стуле сидела мать. Она низко-низко нагнулась к Лиде и шипела:

— Кто это сделал? Я тебя спрашиваю, кто это сделал?

Лида смотрела матери в глаза, а сердце гулко стучало в груди.

— Лидия, я последний раз спрашиваю, кто сделал тебе ребенка? Имя человека, который тебя обесчестил. Я своими руками, как горошины со стручка выщелкну его, чтобы он никогда больше не смог портить девушек. Ты понимаешь, что ты наделала своим абортом? У тебя никогда не будет детей — это не проблема, многие живут без детей, а то, что ты пуста, как женщина, тебя выпотрошили, как курицу.. Ты не только родить не сможешь, ты ничего не сможешь. Ты убила себя. Неужели мы бы не воспитали этого ребенка, если подонок не захотел тебя с младенцем. Что молчишь? Лида, я жду имя.

Лиду как льдом сковало, она не могла вымолвить ни слова. Роза встала:

— Мне жаль тебя, дочь, как женщина женщину мне тебя жаль, а имя ты зря не говоришь, у меня такие возможности. Он бы у меня кровавыми слезами рыдал за то, что он с тобой сделал.

Роза вышла из палаты. Вечером после работы пришел отец. Принес яблок, банку с соком, сел прикорнул к себе:

— Лидушка, Лидушка как же ты меня напугала. Открыл дверь в ванную, а ты лежишь белее кафелю. Больно сильно, дочурка моя?

И от отцовской жалости Лиду прорвало. Слезы полились ручьем, навалилось все сразу — обида, боль, а Вася убаюкивал свою девочку и приговаривал:

— Ничего, все будет хорошо, все уже позади.

Выйдя из больницы, Роза устроила Лиде еще один допрос, теперь еще добавилось, почему она не ходит на работу:

— Я просила за тебя, я унижалась перед людьми, я дарила подарки, чтобы тебя взяли, а ты не прилагала никаких усилий, не старалась, чтобы удержаться на месте.

— А ты меня спрашивала, хочу я туда?

— Лида, опомнись, у меня была возможность тебя туда засунуть. Ты и так столько дел натворила, всю жизнь себе поломала. Без работы осталась хорошо, что статью не припаяли, без детей осталась, возможно, и без мужа тоже.

Лида скривившись:

— Почему это я без мужа останусь?

— Да потому, дорогая. Мужику нужна постель и поесть, а у тебя ни с тем, ни с другим не срослось.

— Радуйся, дорогая мамочка, что у тебя со всем срослось.

Роза размахнулась и влепила Лиде пощечину:

— Значит так, ежемесячно на питание и за квартиру, за проживание — деньги на стол.

Лида шуточно поклонилась:

— Слушаюсь.

Лида гуляла по улицам, чтобы не находиться дома. Роза лютовала по любому поводу, а Васенька, чувствуя материно настроение, орал и сучил ножками.

Лида дошла до середины улицы и резко развернулась, она заметила, что мелькнула коляска. Мать следила за ней. Придя домой, Лида с порога заявила:

— Не надо за мной ходить по пятам.

— Я все равно узнаю, кто был отцом твоего ребенка, — заявила Роза, — и тогда пощады не будет никому.

У Лиды было два желания, две вещи за которые она цеплялась в своей жизни: найти работу, чтобы класть матери на стол деньги, не быть в долгу; выследить Петю, она знала только одно место, где он мог находиться — это квартира, но пока безрезультатно. Ее сидение в подъезде не дало никаких результатов и еще одну вещь надо проверить, но на это надо время и осторожность. Вот весной мать с отцом и Васенькой уедут на недельку к бабке Анфисе и тогда…

Лида ткнулась носом прямо в объявление, которое висело на двери при входе в библиотеку — «требуется библиотекарь». Лида решила рискнуть и ее приняли.

Она сидела за конторкой отпускала, принимала книги, помогала найти нужные подшивки, брошюры и сама много читала. В детстве, когда мать усаживала за каталоги картин, скульптур, она ненавидела это все и не понимала, зачем ей это надо, но сейчас у нее проснулся к этому интерес. Особенно ей нравились картины, портреты с женскими лицами, но рисовать у нее не получалось.

В телеграмме бабка Анфиса написала, что приболела и мать с Васенькой уехали в деревню. Лида тем же вечером, вооружившись тонким кухонным ножом, пошла в ванную. Отец был в ночь на заводе, а Филиппа раньше 12 ночи можно было не ждать. В день, когда она упала в ванной, последнее, что зацепил взгляд — трещина на стене. Все это время трещина не давала ей покоя, такую же она видела в квартире Петра. Сначала она сомневалась, но с каждым разом убеждалась, что трещина такая же и в том же месте. Лида засунула нож и плитка отошла. Она ее слегка подергала, и та отъехала в сторону. Углубление в стене было внушительным. Многочисленные коробки с украшениями, слитки золота, картины без рам, свернутые в рулоны и деньги, много денег. Лида взяла одну пачку с купюрами, пересчитала — 1000 рублей — и вытащила несколько купюр. Зарплата библиотекаря была небольшой, капроновых чулок и духов на нее не купишь.

Глава 4

Васенька определил свою судьбу. Они с мамой пришли к большому, седому старику, у которого было много разных музыкальных инструментов: скрипки, флейты разной длины, извилистые трубы. Седой вытаскивал инструменты, показывал маме и что-то рассказывал, рассказывал, а мама рассматривала и серьезно кивала головой. Васеньке стало скучно и он вышел в соседнюю комнату. Эта комната тоже была в музыкальных инструментах. Они висел на стенах, но еще на специальных подставках лежали листы бумаги с какими-то закорючками, а посреди комнаты стоял большой черный рояль. Васенька залез на крутящийся стул, крышка была открыта и он стал нажимать клавиши повторяя:

— Белая, черная, белая, черная.

Он услышал хлопки, обернувшись увидел маму с Седым. Дед подошел к нему:

— Молодой человек, да вы гений. Вам нужно учиться.

Мама подбежала, схватила его и закружила по комнате. Стала его целовать. Вася засмущался.

— Я знала, знала, что ты у меня особенный. Вениамин Евгеньевич, вы не поверите, как он лепит из пластилина. Я все жду, когда ему исполнится пять.

Дед подошел и взял Васеньку за подбородок:

— Судя по этой отметине, у него в жизни будет много дел.

Васенька с мамой стал ходить на занятия по музыке к деду Вене. Теперь по вечерам в квартире были концерты, Васенька учился. Мама умиленными глазами смотрела на своего младшего, а старшие затыкали уши и говорили:

— Вася, хватит.

Вася серьезно отвечал:

— Я учу.

Лида приносила пластилин:

— На, лучше лепи, чем играй.

Лида оканчивала курсы старшего библиотекаря, и сподвиг ее на это один маленький случай. Капитолина Федоровна, старший библиотекарь, оставила ее за конторкой, сказав, что ей надо спуститься в хранилище за очень ценным экземпляром. Лиду в такие места не пускали, не было соответствующей корочки. Вернувшись из хранилища Капитолина Федоровна положила книгу под ключ. Лида увидела краем глаза, что книга действительно дорогая — кожаная обложка с позолотой или даже в золоте. Она знала, что такие книги на руки не отдают, только в читальном зале можно. Тот момент, когда за книгой пришли, Лида упустила. Залов было три: один большой — общественный; второй студенческий; третий сдавался негласно за деньги, в котором можно посидеть одному в тишине. Лида прошлась взглядом по читающим, прошла в студенческий, так как был день, не вечер, зал был полупустым. Около окна с лупой в руках низко пригнувшись сидел Петр. У Лиды от неожиданной встречи все внутри оборвалось, она так хотела с ним увидеться, что сейчас стояла в страхе, что видение развеется. Она тихо подошла и взглянула через плечо на что он так внимательно разглядывает, она поняла, что это книга из хранилища. На страницах были ювелирные украшения, но сейчас это Лиду не волновало. Волновало ее вот — Петр.

Лида произнесла:

— Ну здравствуй, дорогой.

Петр обернулся, Лида крепко схватила его за запястье:

— Теперь ты от меня никуда не денешься.

Петр смотрел на нее округлившимися глазами, которые были чуть увеличены очками. Лида продолжила:

— Ты себе представить не можешь, как я мечтала о нашей встрече. Ты же знаешь, что я тебя не выдала, когда ты со мной это сделал. Если ты меня не выслушаешь, я все расскажу Черной Розе.

Петя прохрипел:

— У тебя нет доказательств, что это я.

— А я покажу ей, где находится квартира и еще отвезу в Горьковку. Я нашла тот дом и тех двух медсестер.

— Что ты хочешь?

— Разговор по душам.

— Давай забудем.

— Забудем? Нет, это мы не забудем. Ты мне жизнь поломал, и я тебе сломаю, если не поговоришь.

— Нам не о чем разговаривать.

Она подергала за ремешок часов на его руке:

— И я хочу золотые часики, и я хочу кушать в ресторанах, и я хочу денежки в руках иметь. Знаю про тайник, и у тебя в квартире такой наверно не один. Ты вот разглядываешь старинные драгоценности значит в наличии такие есть, а знаешь, что Черная Роза обещала сделать с тем…

Петр прошипел:

— Знаю, но сегодня у нас не получится поговорить.

— Почему?

— Дело у меня.

— Плевать мне на твое дело. У меня столько вопросов к тебе скопилось. Петя, я тебя не отпущу, пока мы все не обсудим и не обговорим.

Он взглянул на часы:

— Хорошо, у меня час, пойдем в квартиру.

— Где ты сейчас живешь? Не там?

— Там, у меня другого жилья нет.

— Но я тебя караулила, чуть ли не ночевала на коврике.

— Ох Лида, Лида, ты много еще не знаешь.

— Я очень хочу узнать, все хочу узнать.

Они вышли из библиотеки по одному. Лида шла за Петром на расстоянии, чтобы он был в поле зрения. Оказавшись в квартире Петр зажал ее в угол:

— Повзрослела, похорошела, но если бы я знал, что ты дочь Черной Розы, я бы бежал от тебя, как черт от ладана.

— А может не надо было бежать, а просто породниться?

— Лида, ты не знаешь свою мать. Я для нее щенок паршивый. Тебе светит другая партия, а с меня что взять. Я живу на проценты, я мальчик на побегушках. Да, ведь тебе скоро 20, а Роза не предпринимает никаких мер для твоего замужества.

— Ладно, хватит мне зубы заговаривать. Я не могу попросить мать ввести в курс ваших дел, а вот ты можешь.

— Да ты что спятила, как ты себе это представляешь?

В квартире все было по прежнему: тот же стол с зеленым сукном, те же шторы, зеркало во всю стену.

— Петя, ничего не изменилось с того дня, когда я была здесь в последний раз, но изменились мы — ты и я. Ты казался мне принцем, ты казался мне чудом — нежный, заботливый, галантный, но потом оказалось, что ты вовсе не такой. Оказалось, что ты предатель и трус, но благодаря тебе я перестала бояться свою мать. Да, Петя, тот аборт убил меня, как женщину, я это поняла. Меня больше не волнуют мужчины. Меня стало волновать другое — деньги, за которые я куплю себе другую жизнь и эти деньги дашь мне ты. Ты подобрал меня на улице, неопытную девочку, ты прекрасно знал, что такая девчонка в тебя влюбится, но что ж ты так лопухнулся с ребенком, донжуан недоделанный?

— Ты знаешь зачем я тебя грязью облил? — с ухмылкой спросил Петя.

— Ну и зачем? Я думала это случайно.

— Посмотреть, чем ты будешь вытираться — руками или платочек достанешь.

— Ну и что это значит?

— Лицо твое мне понравилось, что-то в нем было и я угадал. Вот не была бы ты дочерью Розы, я бы тебя пригрел, приручил, приучил бы к роскоши, к красивым вещам, к драгоценностям, к поездкам к морю. Поверь, к красивой жизни привыкаешь быстро, да ты это и сама поняла.

— А зачем ты мне все это говоришь?

— Да потому что ты нужна мне была как товар. Вот за такие интересные мордашки знаешь сколько дают, особенно грузины, армяне. Блондинка.

Лида вскочила:

— Если ты не будешь мне платить я сдам тебя матери и не пожалею.

Звонок в дверь прервал тираду. Петр застонал:

— Прошу тебя, молчи.

Он отодвинул зеркальную панель и засунул Лиду в небольшую нишу. Зеркало оказалось двойным, комната была как на ладони. В комнату широким шагом вошла Роза:

— Давай быстро показывай, у меня нет времени.

— А Испанца ждать не будем?

— Он что, еще не видел?

— Нет, я только из библиотеки, просматривал царский каталог.

Второй звонок в квартиру впустил мужчину высокого, гладко выбритого. Лида по форме поняла, что это водитель правительственной машины. На мужчине была кепка, глубоко надвинутая на глаза. Роза плавным движением подошла к мужчине:

— Ты видел украшения?

— Нет, вот приехал посмотреть.

Голос был глубокий, бархатистый. Мать взяла мужчину за руку:

— Давай, Петр, показывай быстрей.

Петр скрылся из комнаты и Лида поняла, что он пошел в ванную. Роза задернула шторы, включила лампу. Петр принес что-то в мешочке, когда он выложил на стол, в свете лампы заиграли камни. Это было ожерелье из трех нитей. Роза взяла в руки ожерелье, покрутила его.

— Нет, это на аукцион мы выставлять не будем.

Петр сошел с лица:

— Как? Столько труда и все впустую.

Роза подняла на него глаза:

— А кому ты будешь его продавать? Ни Санисян, ни Джубидзе не будет, и остальные не все приедут, списки коротки. Оставь до лучших времен. Ты ездил к старухе?

Петя достал из стола тубу и расстелил на столе полотно:

— Надо сообщить заказчику. Господи, какая-то ваза, я бы за нее и рубля не дала.

— Дорогая, и не за такое платят огромные деньги.

Петя свернул в рулон картинку и снова засунул полотно в тубу и собрался спрятать в стол, но Роза перехватила:

— Я отвезу заказчику, время еще есть.

— Ты меня отвезешь? — она обернулась к мужчине.

— Прости, дорогая, не могу. Мне надо быть на службе, я заскочил на минуточку.

Роза ушла, мужчины остались в комнате. Мужчина снял кепку и Лида чуть не рухнула увидев выплывающую на лоб кляксу бордового цвета. Такая же поменьше была у Васеньки на подбородке. Мужчина сел на стул и строго взглянул на Петра:

— Ты, мальчик, стал плохо работать.

Он все время бросал взгляды в сторону зеркала.

— Ты не припас для меня сюрприза? — он снова посмотрел в зеркало.

— Нет, нет, дядя, — замотал он головой.

— Ты давно не поставлял нам интересных лиц, люди интересуются.

— Дядя, я же один, и туда съезди, и туда сходи — не могу же я разорваться.

Мужчина встал, одернул брюки, натянул кепку:

— Ты, наверное, Петруша, стареешь. Линзы помощнее вставил в оправу, в бороде седина.

И он рванул седую волосину в бороде Петра, тот поморщился.

— Да и руль тебя разбаловал, брюшко растет. Не привлекаешь ты уже молоденьких девиц. Надо, наверное, на твое место другого человечка найти, поинтереснее.

— Дядя, я постараюсь, не надо никого искать.

— Постарайся, постарайся, дорогой.

И он вышел из квартиры. Петя закрыл дверь на все замки. Лида вышла из ниши. Она посмотрела на Петра другими глазами, действительно борода с проседью, живот. Лицом Петя покраснел, он взял флакончик и положил себе под язык таблетку.

Она спросила:

— Ты давно не поставлял девушек?

— После тебя у меня какой-то страх на девушек.

Лида рассмеялась:

— Мы с тобой квиты. Мне не нужны мужчины после тебя, а ты девушек боишься. А какая должна быть девушка?

— Желательно из бедных, но интересной. Интересной лицом, фигурой.

— Ты меня за нищую принял тогда?

— Я же сказал, что ты заинтересовала меня лицом.

— Хочешь я тебе помогу найти девушку?

— И где ты будешь ее искать?

— Петя, я работаю в библиотеке, ко мне весь город ходит, но только вот таких дур пятнадцатилетних, как я, я тебе водить не буду, обойдешься. И на крючок их сажать не буду, пусть знают правду, на что идут.

— А кто захочет по доброй воле в такую жизнь вступать? — спросил Петя.

— Ты судишь, как мужчина, ты потребитель. Увидел, понравилась, купил, а женщина в своей жизни многим жертвует, в том числе и собой.

Лида подошла к Васеньке. Васенька лепил что-то из пластилина, с усердием высунув язык. Роза сидела у окна, читала.

— Васька, — сказала громко Лида. — Ты растешь, и клякса твоя растет, как по всей морде расползется. От кого она у тебя? Ни у кого нет, у одного тебя. Надо будет как-то с бабой Анфисой в баню сходить, может у нее на жопе такая.

Роза подняла глаза.

— Или ты, мамочка, проворовалась, спионерила что-то, а на Ваське все отразилось.

— Не смей трогать ребенка. На тебе жизнь тоже отметины хорошие оставила.

— Мои отметины не видны.

— Вырастет, отпустит бороду, ничего видно не будет.

— Лида смотри, это ты, — Васенька протянул ей фигурку на удивление ноги, руки были похожи на человеческие, волосы длинные, ну а лицо как получилось.

Лида покрутила к руках фигурку:

— Я у тебя какая-то Баба-Яга получилась.

— Это потому что ты злая, — ответил Васенька.

Филипп давно знал о тайнике и давно таскал от туда деньги. Зайдя в ванную за новой порцией денег, он удивился, увидев там Лиду. Они, не мигая, уставились друг на друга. Филипп отмер первым. Он протянул руку, вытащил пачку купюр, взял несколько и засунул себе в карман:

— Ты меня не видела, я тебя тоже.

Лида притормозила его:

— И давно ты об этом знаешь?

— Не помню когда, но давно. Видел, как мать открывала тайник.

— Интересно, а она что не считает их? — спросила Лида.

— Она уверена, что о тайнике никто не знает — ответил Филипп.

— Зачем тебе деньги?

— А тебе? — вопросом на вопрос спросил Филипп.

— А если заметит, что деньги пропадают?

— Ну не заметила.

Лида насторожилась и не стала больше брать из тайника.

Лида присматривалась к девушкам в библиотеке. Она выбирала из плохонько одетых, потертых и заштопанных. Потихоньку выведывала откуда, чем занимаются, на кого учатся. Отбирала из провинции и у кого не было родственников. Отобрала четверых, с каждой поговорила отдельно, хочет ли девушка выбраться из безденежья и возможно даже уехать из городка. Две согласились сразу. Петр разрешил встречаться у него на квартире и Лида принялась за обучение. Ей помогал Петр и книги по этикету. Петр привозил одежду и косметику. Маленькие хитрости и красивая одежда превратили девушек в настоящих леди. Петр смотрел на девушек и уже мысленно знал, кто их выберет, под чей вкус она подходит, но надо было еще подучить манерам. Девушки ушли, а Лида осталась в квартире, чтобы обсудить некоторые детали с Петром. Лида поправила салфетку на столе и расправила цветы в небольшой вазочке. Петя поставил перед ней кружку с горячим чаем. Лида щипчиками бросила в чай два кусочка сахара, размешала ложечкой и положила ложку на блюдечко. Петя покачал головой:

— Как ты быстро просекла, что от тебя требуется. Когда я увидел девчонок, обалдел. В них что-то есть. Как ты их выбирала?

Лида улыбнулась:

— Как-то другие незаметны были, а эти бросились в глаза.

Прозвенел дверной звонок.

— Кто это? Я никого не жду, — сказал Петя и пошел к дверям.

Он влетел в комнату:

— Испанец пришел, быстро за зеркало.

Лида юркнула в нишу. Мужчины вошли в комнату. Испанец сказал:

— Неси ожерелье.

Обернулся к зеркалу и Лиде показалось, что он смотрит ей прямо в глаза. Он протянул руку и отодвинул створку:

— Вот кто здесь прячется. Здравствуйте, дорогая барышня.

Он протянул руку и помог Лиде выйти из ниши. Петя вошел в комнату. Лида спросила:

— Как вы догадались, что я там?

Мужчина обернулся к Петру:

— Ты хотел, чтобы я не узнал о ней? Все таки ты стареешь, нюх теряешь. Пили чай, кружка в помаде, застал я вас врасплох, а прошлый раз такой ужас на лице у тебя был, Петруша, как у пса, который сожрал хозяйские тапки. А вас, Лидия Васильевна, как угораздило с этим прохвостом познакомиться?

— Вы меня знаете?

— Конечно, я знаю дочь Розы. Просто лично не был представлен, а с Филиппом познакомился, интересный парнишка растет, а вы, барышня, такая же бесстрашная, как ваш брат?

— Не знаю, но вас я точно не боюсь. Я думаю, вы отец Васеньки.

— Ты думаешь, это открытие дает тебе козырную карту в руки? Ты скажешь эту новость твоему папе, а папа меня прихлопнет?

— Нет, я так не сделаю, я скажу маме, что знаю правду и многое другое, что вы занимаетесь нечистым делом, а мама боится закона.

— Лидия, что ты хочешь за молчание? — серьезно спросил Испанец.

— Для начала скажите мне свое имя, мне как-то неудобно вас Испанцем называть.

— Василий Егорович, Базиль, Петля, Скат — вот как хочешь так и называй, ну а теперь, что ты хочешь за молчание?

— Деньги, отдельное жилье.

Испанец нагнулся к ней:

— А за какие заслуги тебе это все?

— За молчание.

— Девочка моя, то что Васенька — мой сын Роза сама знает, ты ее не удивишь, а если бы я хотел быть с Розой и сыном — твоего отца убрать с дороги мне раз плюнуть. Так что нет у тебя козырей и заявить в органы на нас ты не сможешь, доказательств у тебя никаких.

Он взял Лиду за подбородок и повернул ее к свету:

— А вот поработать с нами ты могла бы, личико у тебя замечательное.

Лида дернулась:

— Что вы мне предлагаете?

— Я знаю, что ты пуста.

У Лиды навернулись злые слезы на мать, что она всем рассказывает о ней. Испанец продолжил:

— Вы женщины такие актрисы, вы можете изобразить все — от мнимых слез до обморока.

— Я другую роль для себя выбрала, я нашла двух девушек и обучаю их работе.

— Интересно, интересно. Я хотел бы посмотреть на этих девушек.

— Завтра в 5 вечера они будут здесь.

На следующий день Испанец присутствовал на уроке. Сидел в темном углу тихий и незаметный, когда девушки ушли он сказал Лиде:

— Я доволен, к субботе они еще подучатся и будут готовы выйти на сцену.

Испанец забрал девушек, а в понедельник на стойку легла книга. Лидия подняла глаза и увидела Василия Егоровича. Лида хотела что-то сказать, но он ее перебил:

— В книге твой заработок.

И ушел, а Лида открыла обложку и кровь бросила ей в лицо, там лежало 20 рублей. Она еле дождалась окончания работы. Прилетела к Пете:

— Это что мой заработок? Это я столько заработала? Петя, это как называется? Я три недели потратила на этих девок.

— Лида, что ты от меня хочешь? Я на таких же процентах, как и ты.

— Меня это не устраивает, мне мало.

— Ну и говори, что тебе мало, матери, Испанцу, а хочешь заработать больше — сама на подиум выходи.

— Ты что болтаешь?

— А что? Черная Роза и Белая Лилия — красиво звучит.

— Ты что, хочешь сказать, что моя мать торгует собой?

— А ты думаешь секретарь выезжает с начальством в командировку? Нет, ее покупают на три дня, на неделю.

— Петя, ты ври да не завирайся.

— А ты думаешь почему Испанец не с ней? Изменила она ему сначала с папенькой твоим, потом чтобы дело восстановить, пришлось выставиться самой, и чтобы Испанца из тюрьмы вытащить деньги нужны, но то, что Черная Роза его из тюрьмы вытащила, дело подняла — он это не оценил.

Лида за ужином украдкой смотрела на мать. Какая-то жалость в душе подымалась глядя на эту женщину. Жить с не любимым, а любимый использует и не ценит.

Филипп дрался, он не прощал обид. Он понял — не защитишься сам, за тебя никто не заступится. Испанца он встретил около своего подъезда. Испанец спросил:

— Я слышал, ты хорошо дерешься.

Филипп сжал кулаки:

— Хотите проверить, как я дерусь?

— Я в курсе, не хочу проверять. Мне нужен такой парень, сильный и смелый.

Филипп глубоко засунул руки в карманы:

— Мои услуги стоят дорого.

Испанец криво ухмыльнулся:

— Да ты еще и коммерсант.

Филипп ослабил узел галстука, он его душил, но таковы были условия Испанца, представительный вид. Работа была скучной — сидеть проверять пригласительные списки. Он думал, что его поставят кого-то охранять или сопровождать, а он сидит здесь, как бабка-ключница. Он теребил Испанца: «Когда будет настоящая работа?». Испанец его тормозил:

— Ты посмотри какой кровожадный парень.

Филиппа съедало любопытство, что же происходит за закрытыми дверями. Один раз он не утерпел, просочился в зал. Это был аукцион — картины, вазы, посуда, потом пошли драгоценности и под конец мать вывела троих девушек. Филипп думал, что матери здесь нет. Испанец сказал, чтобы не сталкивался с ней — будут проблемы. Значит есть другой вход, через который прошла мать и провели девушек, через Филиппа они не проходили.

Девушки были хороши, каждая по своему красива, со своей изюминкой. Посетители оживились, зашумели. Девушки крутились, улыбались, одежда на них была простой — юбки, блузки, туфельки на каблучке. Торг был яростным, но в конце концов девушек разобрали. Деньги ложились на поднос, который стоял на журнальном столике.

У Филиппа были еще обязанности, чтобы гостей никто не заметил из прохожих, чтобы переулок был свободен, хотя какие прохожие в это время, но работа есть работа. Филипп снял костюм, повесил его в шкаф, надел свою одежду. Закрыл входную дверь, обошел здание, но второго входа не нашел. «Интересно, — подумал он, — двери открывал сам, как же они попали в зал?»

Он снова открыл дверь и прошел вовнутрь. Прошел через высокую сцену, зал был обшит деревянной доской, ничего не увидев, он стал простукивать стены. Нашел неприметную дверцу, за которой была узкая винтовая лестница. Он тихонько поднялся, вышел на небольшую площадку, услышал восхищенный возглас матери:

— Петя, ну ты чудо. Где ты нашел этих прелестниц? Хорошо поработал над ними. Какие манеры, какое поведение… Вася, а ты говорил, что Петя совсем работать разучился. Вот я разучилась, совсем с девушками не могу работать, они мне все кажутся безликими, не воспитанными.

— Роза, ты просто выкладываешься на Васеньке, — сказал Испанец, — он скульптурой занимается, рисует и музыку изучает.

— Да, такой талантливый..

— Но старшие дети у тебя тоже не бездарные.

Роза фыркнула:

— Я лоб об них разбила, но ничего в их тупые бошки не вложила. Лидия хоть за ум взялась, курсы на библиотекаря закончила, повышение получила, читает много, а Филипп только знает кулаками махать. Вся надежда только на Васеньку.

Филипп так же тихонько спустился и вышел на улицу, заперев дверь.

Лида бушевала, она высказывала Испанцу, что она выкладывается, обучая девушек, разыскивает, рискуя, а он платит ей копейки. Испанец спокойно сидел на диване, сложив руки на груди, Петя сидел за столом. Лида расхаживала по комнате, негодование захлестывало ее:

— И вообще, мне надоело быть в тени. Я хочу представлять свой товар, как вы его называете.

Испанец посмотрел на нее в упор:

— Ну, чтобы тебе представлять «товар», нужно сместить Розу.

Лида остановилась:

— Как сместить?

— На нашей шахматной доске у каждого свое место, чтобы занять чье-то, надо с того места убрать фигуру. Петя — опытный игрок, он тебе помогает, а ты, как женщина, со своим чутьем разбираешься в женской натуре.

— Я взялась за это, потому что мне жаль тех девушек, которые попали в вашу ловушку. Петя мне рассказывал, как вы приучаете к роскоши, а потом ставите перед фактом: хочешь так же жить — заработай, а я напрямую говорю, чем им придется заниматься, согласны они или нет.

— Какая добренькая. Ну вот и занимайся, спасай заблудшие души.

— Но я же работаю, можно мне платить побольше. Мои подопечные выглядят лучше, чем я.

— Ты биб-ли-о-те-карь, — по слогам произнес Испанец, — синий низ, белый верх. Зачем тебе наряды?

— И еще, — сказала Лида, — я не могу заниматься в Петиной квартире.

— Это еще почему? — Испанец приподнял брови.

— Мне здесь мало места, негде разложить вещи, косметику, книгу.

— Хорошо, выделим тебе другое помещение.

Глава 5

Лида сидела на высоком стуле и смотрела на четырех девушек, которые красились перед огромным зеркалом. Она взглядом вернулась к первой. Высокая, с точеными ножками, тонкой талией. На девушках было только нижнее белье, ни каких кружев, изысков. Их обычное, много раз стиранное бельишко. Взгляд снова вернулся к первой. Девушка водила кисточкой по ресницам. Она ее окликнула:

— Ольга, умойся.

Ольга обернулась.

— Поправь губы и хватит, глаза смой.

Ольга подошла к раковине и стала умываться. Лида вставила в золотистый мундштук сигарету и закурила. Прищурясь сквозь дым, она наблюдала, как Ольга смывает макияж с глаз. Умывшись, девушка вопросительно посмотрела на Лидию.

— Сядь, — сказала Лида.

Лида спрыгнула со стула, взяла ножницы, подошла к девушке и отрезала ей длинную косу.

— Вы что делаете? — взвизгнула Ольга.

Волосы рассыпались и легли, как задумано природой. Лида выпустила струйку дыма:

— Так ведь лучше?!

Ольга смотрела на свое отражение в зеркале, каштановые волосы чуть поблескивали в свете ламп.

— Иди в другую комнату, подбери по размеру белье, а впрочем пойдем.

Кусочки ткани перебрасывались с одного ящика в другой:

— Надевай.

Воздушное кружевное, Ольга надела белье.

— Нравится? — улыбнулась Лида.

Лида пощелкала вешалками с одеждой. Остановилась на платье цвета красного вина, платье было выше колена с открытыми руками.

— Какой размер ноги?

— Тридцать седьмой, — ответила Ольга.

Лида протянула ей красные туфли на высоком каблуке.

— Да, ноги у тебя красивые.

Она обошла вокруг Ольги, стукнула ее между лопаток:

— Не горбись, пройдись. Не, так дело не пойдет.

Взяла изрядно потрепанный том, водрузила Ольге на голову.

— Уронишь, выпорю. Шагом марш!

Лида смотрела на Ольгу, почему-то ей хотелось сделать из нее что-то невероятное. Ольга со страхом смотрела на Лиду, которая размахивая мундштуком, рассказывала как надо себя вести, что мужчина — это животное, которым можно управлять, только изучив его. Ольга слушала и через неделю заявила:

— Я не хочу.

Лида поперхнулась словами:

— Что ты не хочешь?

— Я не хочу, то что вы предлагаете, красивой жизни не хочу. Верните мне мою одежду и я пойду.

— Ты никуда не пойдешь! Я в тебя столько вложила, — прошипела она.

— А вы много мужчин приручили? — спросила Ольга.

Лида вскипела:

— Иди на свою фабрику, в коммуналку забитую тараканами. Я выкладываюсь перед ней, а она царевну строит.

Ольга вышла, Лида перевела дух:

— Ничего, ты еще вернешься.. Что я вцепилась в эту девчонку?

Ольга задумалась — фабрика, тараканы, коммуналка. Ведь я согласилась, от меня ничего не скрывали. Она вернулась.

Лида смотрела на своих подопечных. Скоро за ними должен приехать Испанец. Он осмотрел девушек, подошел к Лиде, которая сидела на высоком стуле и курила:

— Ты тоже едешь со мной.

Лида недоверчиво взглянула на него:

— Я… еду?

— Ты будешь представлять свою работу. Ты хорошо выглядишь, красиво одета.

На Лидии было черное длинное платье. К ее удивлению, Испанец привез их в Петину квартиру:

— Я за вами приду.

Ожидание было долгим, девушки нервничали, но еще больше нервничала Лида. Ее представят, вытащат из тени. Испанец пришел и повел их на сцену. Лида поняла, как Петя скрывался от нее, когда она ждала его на лестнице — он пользовался другим входом. Узкая винтовая лестница из коридора вела вниз. Они спустились и все шестеро прошли на сцену. В зале ничего не было видно, он был затемнен, а сцена ярко освещена. Лиду пригвоздил злой взгляд Розы, она сидела на сцене в мягком кресле. Испанец произнес речь:

— Господа, этот аукцион для вас проведет вот эта очаровательная девушка.

Лида в ужасе смотрела на Испанца, она никогда не проводила аукционы и понятия не имела, как это делается.

— Для начала Лидия расскажет нам о каждой девушке.

Лида как в тумане рассказывала, крутила девушек. На сцене осталась одна Ольга. Лида была уверенна, что Ольга уйдет первой, но пока ею никто не заинтересовался. С места поднялся Петя и предложил сумму — пошел отсчет, но никто больше не дал, и он увел Ольгу со сцены. Лида смотрела уходящим вслед, и укол болезненной ревности захлестнул ее. Взглядом Петю провожала не только Лида, Роза и Испанец тоже.

За последним гостем закрылась дверь. С Розиного и Лидиного лица сползли улыбки. Роза заорала:

— Что все это значит, Вася? Что она здесь делает?

Испанец сидел в кресле и тихо произнес:

— Твоя дочь очень хотела работать с нами.

Роза прищурилась:

— Как она вообще здесь оказалась, объясни?

— А это ты спроси у нашего Петруши. Я ее обнаружил у него в квартире, она помогала Пете выбирать девушек.

Испанец усмехнулся:

— Роза, у твоей дочери дар видеть людей, вытаскивать наружу такие таланты, которые они сами в себе не подозревали.

Роза взглянула на Лиду:

— С тобой я дома поговорю, иди.

Роза махнула в сторону двери. Идя к выходу, Лида услышала, как мать произнесла:

— Что ты задумал, зачем ты вывел ее не сцену?

— Девочке надоело сидеть в тени.

— Вася, не пудри мне мозги. Ты ничего просто так не делаешь.

Дома мать устроила Лиде скандал:

— Ты полезла туда, о чем понятия не имеешь. Ты думаешь деньги грести лопатой? Или твои ученицы в благодарность будут подарки тебе носить? Поверь моему опыту — пройдут мимо и здрасьте не скажут.

— Мама, у меня получается работать с девушками.

Роза прошипела:

— У нее получается! Если ты вздумаешь занять мое место, я тебя уничтожу, не посмотрю, что ты моя дочь.

Лида отшатнулась:

— Да у меня и в мыслях не было занимать твое место.

Роза поставила локти на стол, оперлась на руки:

— Лидия, ты со мной не тягайся. Испанец — мой друг, мы с ним знакомы до войны, он мне многим обязан.

Лида ухмыльнулась:

— А Васька его сын.

Роза вскочила:

— Дрянь, он, он…

— Мама, надо быть слепым, чтобы этого не понять.

Роза зло смотрела на Лиду.

— Нам придется работать вместе, — сказала Лида, — и смирись с этим.

— А ты, — сказала Роза — собирай вещи, и чтобы тебя здесь не было.

— А кто же будет твоему драгоценному Васеньке сопли подтирать, когда ты якобы уедешь в командировку?

Роза резко отвернулась, открыла шкафчик, потом закрыла его. Лида подошла к шкафчику, открыла его, достала пачку сигарет, вставила в мундштук и закурила:

— Мама, не стесняйся.

Роза проделала тоже самое и женщины задымили в форточку.

Лида никак не могла поймать Петю, чтобы он оценил очередную партию девушек. После аукциона они не виделись. Каждый раз нажимая кнопку звонка в Петину квартиру, она опасалась, что дверь откроет Ольга.

Девушки крутились у зеркала, Лида за ними внимательно наблюдала:

— Я как скульптор с бесформенный комком глины — делаю чудеса. Из забитых, неуверенных в себе существ появляются экзотические цветы.

Пети не было, даже Испанец не знал, где он. Однажды в квартире прозвенел телефонный звонок. Лида подняла трубку, в трубке молчали. Лида повторила несколько раз «алло» и уже собралась положить трубку, как услышала:

— Приходи ко мне на квартиру, сейчас, я тебя жду.

Дверь открыл человек, которого Лида еле узнала. Похудевший, без бороды, глаза за стеклами очков казались еще больше. Петя провел Лиду в комнату, усадил на диван, а сам сел на стул, сложив руки на коленях. Лида с ехидством спросила:

— Ну, как тебе Оленька?