Добрая земля
Плотник
Каждый вечер в тарелке красное,
Каждый вечер луна в окне.
Запоздалая, ежечасная,
Не заботься об этом дне.
Что тебе этот час обыденный,
Что тебе городская явь?
На тарелке реки невидимой
Исчезающий мир оставь.
Долгой нотой кроваво-глинистой
Будут окна напротив жить.
Ставит плотник, по Божьей милости,
Утра мутные витражи.
Пашня
Преподобной Марии Египетской
Матушка святая по водам пошла,
В тишину врастая, пашню обрела.
Пашню непростую — сердца благодать,
Чтобы душу всю перепахать.
Горлица Мария во грехе жила,
Пресвятая Дева хлебы ей дала.
Знала Богоматерь путь за Иордан
И ходить учила по водам.
Много лет в пустыне:
— Господи, прости!
Жажда не отымет Боговы пути.
Без воды и пищи истончилась плоть
И сумела страсти побороть.
Но не сразу сердце — пашня для любви.
Каменную душу в горе не зови.
Надобно страданье, тяготы в пути,
Чтобы пашню Богову найти.
Горлица Мария крылья обрела,
С миром, причастившись, к Богу отошла.
Всем дала надежду в Божью благодать —
Для молитвы сердце распахать.
В Капернауме
В райских садах огрешина,
Слышен приморский шум.
Шла по дороге женщина
В древний Капернаум.
Шла мимо пышных банков,
Шла в подворотни снов.
Видела дни-подранки
На барельефах слов.
Битый асфальт эпохи,
Раны на полпути,
Бог со стола пёсьи крохи
Дал ей не сразу найти.
Годы-грехи, погосты,
В сердце кресты, кресты.
Траурных лет коросты
В сумраке суеты.
Время открылось явно,
Сладилось наконец.
Тайны любви православной
Подал святой отец.
За Иордан
В пустыне не только жестоко, там пусто,
Там чувства и мысли обнажены.
Как в мире духовном, в пустыне искусства,
Подпорки земного едва ли нужны.
Пустыня в песок, обгорают обеты,
Горнило Вселенной — пустыни часы.
Приходит минута подумать об этом
И жара хватить горевой полосы.
Пустыня Христова — приют благодати,
Палящее солнце и пост сорок дён.
Знал скорби мои мой небесный создатель,
Им дух искуситель навек побеждён.
К Творцу сатана приступил напоследок
И трижды Иисуса в земном искушал,
Был тих и спокоен податель победы,
Господнее слово неся не спеша.
Пред Ним воссияла пустыня навеки,
И реки смирения к ней потекли.
Ходили в пустыню славяне и греки
И в знойной равнине покой обрели.
Там горлица света годами молилась,
Один на один воевала со злом.
Мне подвиг Марии Египетской — милость,
Мне в искренней вере — страданий излом.
Пустынька сердечная — исповедь Богу,
Дорога к итогу борений и слёз.
За мой Иордан я бреду понемногу,
За тот Иордан, где встречает Христос.
Помилуй
Выпучил глаза, бранится лающе
Матом, рвёт на себе одежды несвежие
Перед закатом, пьяница атом
Своей души, как в «Манеже»,
Выставил напоказ.
Корчится, гнётся в припадке ярости.
Стыд обрыд, зачем ему
Стыд в один атом?
А ведь когда-то любил старину,
В пальто хаживал богатом.
Раскатом грома из дома
В смердящий ад улицы
Выпал гнилым зубом,
Ссутулился, ящик удовольствий
На грудь подняв,
На человеческий облик
Его сменяв,
Слова — в уплату,
А дальше — матом.
Гниёт человеческий атом.
Ангела слёзы по морде катятся,
Прячутся в шерсть бывшего человека,
Падают в землю, прорастает
Совести семя,
Пробивая темя, на время.
Знойное марево возвращает разум не сразу,
В Гадаринской стране.
— Послушай, милейший,
С виду не труп ещё,
А несёт от тебя злейше
Вонью трущоб.
Руки связаны, одежд нет.
Людей пугать и я был горазд,
Но пришёл Христос ко мне
И одним лишь словом спас.
И вот смотри — одет я и смирён.
Имён моих не счесть, был легион,
Сражён навеки Богом.
Итогом — жить, тебе открыть и всем,
Каков был Гадаринский бесноватый
И чтобы ты искал Христа палаты.
Да, ты дыши, брат, не дрожи,
Ищи спасение в себе,
Ищи.
И растворился призрак знойный.
А пьяница потоп со лба смахнул,
Разум подопнул грязной ножищей.
Жарища, улыбка стекла кислой миной,
И вспомнил он крест и слово одно,
Завыл в даль небес:
— Помилуй.
Кедрон
Поток Кедрон затих. Умолкли воды.
Дорога в сад, и всё укрыто тьмой.
Шаги легки. Величественны своды
Небесных врат обители земной.
Трепещет мир: дыхание и кущи,
И ветвь оливы, и конечный век.
Тих Гефсиманский сад. От века Сущий
Идёт своей дорогой, человек.
Молитвы твердь, готовность и страданье,
И страх, и пот из крови на челе.
Рубинам ночь, безгрешному закланье
Да тени воинов с мечами на земле.
Он твёрдо знал: от Бога совершится
Печаль Голгофы, и хула к черте.
Ходил в народ дорогами провидца,
Живой без срока, с правдой о кресте.
Когда сбылись и факелы, и крики,
Кедрон понёс к исходу лёгкий чёлн —
На глади вод отобразились лики,
И был повержен смерти легион.
О Страшном суде
Великому вторнику
Люди какие-то, люди в смятенье,
Тесно и нечем дышать.
Падаю на пол, прозрачны колени,
Смерти трепещет душа.
Миг пониманья: телесная ноша
Предана тёплой земле.
Всё это было? И, память ероша,
К свету взываю во мгле.
Где ты, живой нераздельный Владыко,
Не поднимаю лицо,
Вздохом коснусь светоносного лика
И — навсегда пред Отцом.
Может ли сердце болеть за другого
Или в нём зависти лёд?
Дверца открыта? За гранью земного
Вечный Мессия грядёт.
Страшный ли суд или кротость смиренья —
Миг откровенья в судьбе.
Только в глазах Твоих свет утешенья
Сгорбленной Божьей рабе.
Иаковлев колодезь
Колодезь полон.
Дней моих заступник, смолк Сихарь.
Как встарь, стою в чертоге рая,
Где истина сама, весна благая,
Живое Слово мне была.
Скала в ночи сходила в море,
В нём правда вся, уже не горе,
Прощенья дар омыт волной
Спасённой мудрости земной.
Со мной Пророк среди людей,
Из Галилеи иудей.
Какого племени и крова
Дитя стоит перед Тобой
С открытой раненой душой?
Какие давние распятья
Печать Твою хранят в себе,
Какие муки на челе
Несут отверженные братья?
В горниле канули веков?
Иль смелый говор самарянки,
Зарянки райских кущ, со мной?
В простой обители земной,
В пустой неубранной землянке
Кров освещает плотяной?
Звучит, и всполохи надежды
Уже искрят в ночи огнём
И исцеляют новым днём
Навеки сомкнутые вежды.
Былого сретенья отданьем
Сквозь вереницу долгих зим
Останови мои скитанья
Перед колодезем Твоим.
Моя Вифезда
У Овечьих ворот толчея,
Покрывает убогих Вифезда.
Подъезды крыты мрамором,
Проходы полны
И плещут на людей целительные волны
Живого Слова.
Древняя купель влечёт страдальцев
Окунуться в ней.
Тут, у купели, жаждущие слова,
Пуще крова мила им обнова —
Глаголы вечные достойной новизны
Даёт болящим возмущение воды.
Те ждут его годами,
Трудами тщетными марая пелены,
До срока видимых щедрот обделены.
Овечьих врат и мне открылся вид,
Святую жажду протянул пиит
Из века царского в век вольного разъезда.
И вот уже передо мной — Вифезда.
Моя желанная купель,
Моя метель, моя надежда
На рукотворную кудель.
Где звуки «Благовеста» — токи,
Мои дремучие потоки.
Я под иконы постелю
Словес несытую петлю.
Что мне часы считать,
Что годы?
Когда недремлющие воды
Тихи, в них возмущенья нет.
Молчи, расслабленный поэт.
Вифезду пой душой немой
Обрёл — храни образчик свой.
Бурлит Вифезда, только с ней
Мир полон радости своей.
Помедлит Ангел — погоди.
Прощён — бери постель, ходи.
Тивериада
Моя Тиверия — приют надежды,
Где Сам Спаситель ходит по водам.
Мы снова вместе, древний Кинерет.
Разлит рассвет в медлительные воды,
Пологих гор отроги ждут Христа.
Проста, с холста сошла Тивериада
Из ада темноты и скорби на горе.
На заре каждого дня
Для меня стелет свои тропы
В потопы слов. Хлебов ячменных,
Рыбы хватит всем,
Где нем и кроток на водах Иисус.
Особый вкус Его хлебов,
Свободными делает он рабов.
На каменистых склонах Тиверии
Я слышу мерные песни певчих,
Крики чаек, мягкий бриз с моря.
Ни горя, ни голода лютого нет
В окрестностях озера Кинерет.
Я вижу людей, их много.
И будто дорога знакома,
Дорога в храм из дома.
Спешки саркома Содома верней.
Запутанных дней маяк угас,
Но слышу в тумане ночи
Очень знакомый глас:
— Не бойтесь, это я.
Мистерия веков, Тиверия —
Прохлада тысяч лет,
О своды храмов бьётся Кинерет.
Зима. Галилейское море
Чан моря, кипение бури
И ночи зловещие фурии
Ласкают, их цепки объятия.
А братия? Беды черватее
Язычества бьют в языки волн,
Чёлн полон паники.
«Британника» матросы раскосы,
Вод торосы, папиросы
Затухшие, вопросы курносы.
В четвёртую стражу страждут и, вторя
Морю, метутся подле горя,
Споря. В злобе идя к гонцу.
Венцу и штормы к лицу.
По шее волн лёгкий чёлн
Шёл, лёгок и полн.
Мелькание, мельтешение —
Медленное сближение
Грешных с вечностью.
В бесконечности
Всё ещё огоньки папирос
И Галилейского моря заносы,
Торосы. Сливается время в чан,
Тяжёлой луны кочан,
Накренился пузом, грузом.
Юзом скребёт по дну
Неведомую никому
Корму. Лишь морю,
Что вторит и спорит,
И пенит, и бреет время,
Семя веры сея меж теми.
В чьё темя бьётся
Четвёртая стража ночи.
Нет мочи пророчить.
Обломки фраз, падений очи.
Не корчась в порче,
Не выйдешь за прочее, охочее
В воды одиночеств.
Без отчеств, без сна и веса
Штормы-повесы
В одной руке, протянутой вечно.
Но как безупречно
В судьбе скоротечной вскипает
Медный чан, твой океан
Здесь. Спесь взвесь,
В единственный рейс иди не один.
До годин в бурю шагни,
Его помяни, протяни руку,
Иди Петром на волю.
По морю, с горем не споря.
Ветру и тому не под силу:
Помилуй мя, Боже, помилуй,
Ведь Ты один един.
И в чан седин
Обломками «Британника»
Без паники войти вели,
Святой земли
Пеной прилива коснуться дай.
Кучевых стай пеной врастая,
Мачтами времени шей небо.
Рыхлый плат зимы,
И снега, и ночлега,
И последнего побега
Кинь на город холмов и горок,
Моих коморок нарушив морок,
И вынь из створок,
И пестуй с палубы.
По-детски глупые,
Такие шумные, такие жалкие
Людские жалобы — тень бури злой,
Поветрие лихое.
Но где-то там, высоко надо мной,
Штормит и пенится всё то же
Галилейское море.
И опять по бездорожью
Входите тесными вратами… потому что тесны врата и узок путь, ведущий в жизнь, и немногие находят их
(Мф. 7:13,14)
Нелюдима, нелюбима —
Горькой правды круговерть,
Повернёт повозку мимо
Разукрашенная смерть.
Мыслей лакомых пригоршню
Брошу я вдогонку ей —
И опять по бездорожью,
Безутешней и больней.
Вифания
В монастыре покойна тишина,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.