Бесплатный фрагмент - Параллели. Том II

Таня Зарипова

1977—78 учебный год для Тани начался как-то нервно. В школе это был старший 9-й класс, много ребят поступило в техникум и покинуло школу, девочки, в свою очередь, ушли в медучилище. Одним словом, шли постоянные перемены в составе одноклассников. На начало года была параллель 9 «а» и 9 «б», однако вскоре администрация школы приняла решение оставить только один 9-й класс, следовательно, все «лишние» учащиеся отправлялись по месту прописки в близлежащие школы или в училища.

Такая бесцеремонность вызывала множество детских трагедий. Действительно, трудно было логически объяснить, почему ученик, проучившийся в школе номер 3 восемь лет, вдруг должен был перейти в другую школу, якобы более близкую к его месту проживания. Как бы там ни было, к октябрю месяцу в школе остался один 9-й класс, в составе которого оставили лишь «заслуженных» учеников, а именно, ученик должен был отвечать следующим требованиям — успешно учиться, быть спортсменом и уметь отстаивать спортивную честь школы, быть ребенком начальственного состава города или иного ответственного лица. Одним словом, был сформирован элитный класс в элитной школе, да и райком партии был рядом, буквально через одно здание.

Вначале ребята, собранные в итоге в один класс из трех 8-х классов прошлого года и двух девятых классов года текущего, устававшие после постоянных усушек и утрясок, перестали нести на себе печати прошлого: «ашников», «бэшников», «вэшников» и превратились в единственно существующий 9 А или просто — девятый. В классе стали образовываться новые миниколлективы, группы, отдельные содружества и пары друзей.

В самом начале учебного года Таня со своей подругой — Ирой Каюковой подымалась по лестнице на третий этаж, где, собственно, и находился кабинет русского языка и литературы их классного руководителя — Шеверевой Валентины Павловны. Уже на последних ступеньках лестничного пролета Таня увидела стоящего на площадке своего одноклассника — Антонова Андрея, рядом с ним стоял высокий светловолосый парень, глаза которого сразу поразили Таню своей глубиной. В груди что-то сжалось и замкнулось. Непонятное, неведанное чувство охватило всю ее с ног до головы. Ее почему-то страшно заинтересовал знакомый Андрея, но, как и было свойственно ее кроткой натуре, Таня все эмоции удержала в себе и лишь слегка повернула голову, здороваясь с ребятами. И снова его глубокие глаза затронули ее душу, потянули за собой, не отпуская мысли.

Девочки прошли в кабинет и сели за парту. Через минуту в класс вошли Андрей и его спутник, они прошли и сели прямо за ними на следующую парту. Тане стало так жарко и волнительно, она уже не в силах была скрывать своего интереса к новичку — Сереже Никоненко, приехавшему из Алма-Аты. Ее поразили его красивые глаза, умный взгляд и полная независимость от окружающих. Вначале, когда девятых классов было два, они с Антоновым Андреем — одноклассником, учившемся с Таней с первого класса, сели за ними с Ирой — ее подругой, но после того, как 9 класс в школе остался один, переместились на третий ряд, четвертую парту, и оказались как бы за ними под некоторым углом.

Сережа привлекал ее внимание грамотной речью, мало кто из мальчишек так мог говорить. Он не примыкал ни к одной из вновь образованных мальчишеских группировок, был абсолютно независим. Хорошо сложен, подтянут с отличной спортивной подготовкой, он становился интересным объектом девичьего внимания. Таня не раз украдкой смотрела на него через проход между рядами и их взгляды даже нередко встречались, но это были лишь сущие мгновения, после чего контакт прерывался так же мгновенно, как и начинался.

После уроков, как правило, все спешили по домам, а так как им было совсем не по пути, то и ни о каком общем пути домой речи быть не могло, как и совместных бесед. Таня с интересом наблюдала, как регулярно Сережа опаздывает на первый урок, ровно на пять минут, по нему можно было даже сверять часы. Звонок, все вставали у столов, входил учитель, здоровался, приглашал сесть, все садились, учитель открывал журнал, медленно начинал проверку присутствующих, открывалась дверь, в проеме появлялся Сережа, говорил: «Здравствуйте, разрешите войти?», получал утвердительный кивок учителя и, не спеша, проходил на свое место. При этом учителю никогда не приходилось исправлять «н/б — «не был», так как Сережа умудрялся опаздывать ровно на столько времени, сколько необходимо учителю для того, чтобы дойти до его фамилии по списку в журнале. Тане даже иногда казалось, что Сережа просто уже приучил учителей к своему явлению на занятия и урок может начаться только после его окончательного появления. Никто из ее одноклассников не опаздывал с педантичной регулярностью и никому другому это не спускалось без каких-либо замечаний. А на него учителя даже не сердились, удивительно!

По мере того, как учебный год их 9 класса набирал обороты, стали складываться и межличностные связи между ребятами. Как ни странно, этому способствовало то, что прежде вызывало раздражение, растерянность и даже открытый протест. Бесконечные усушки и утряски класса способствовали сплоченности школьного коллектива. Ведь теперь решительно никто не мог взять на себя право сторожила, к которому, видите ли, прибавили новеньких, нет, все были поставлены в одинаковые условия и даже порядковый литер «а» полностью стал номинальным, ведь никаких 9«б», 9 «в» и т. д. больше в школе не было.

Тане очень нравилось ходить в школу, общаться с одноклассниками, заниматься какими-то общешкольными делами. Особенно ей нравились генеральные уборки, проводимые в школе не реже одного раза в месяц. Это было весьма веселым занятием для старшеклассников, одно только мытье полов, окон, подоконников и учебных парт чего стоило. Сколько воды приходилось принести в классы или коридоры, а ведь ее еще и требовалось вынести. Шумные и веселые мероприятия по наведению чистоты сопровождались смехом и бесконечными шутками ребят друг над другом, перепачканные, но довольные они не замечали усталости, ценили обоюдоострый юмор и никогда не спешили по домам.

И действительно, что было делать дома? Скучать в гордом одиночестве, когда здесь и сейчас нескончаемым потоком лились смех и безудержное веселье. К тому же ребята одноклассники стремились показать свою молодецкую удаль — таскали огромные ведра с водой, отчаянно оттирали надписи с учебных столов, применяя всю силу молодых мужских рук. Девочки искусно мели и мыли пол и стены, словно сдавали экзамен на звание умелой хозяйки. И всенепременно все невольно оценивали друг друга. Возникали симпатии и складывались первые пары. Уставшие, но довольные, по окончании мероприятий стайками растекались по домам.

Таня, как и все девочки, не лишала себя удовольствия смотреть на мальчиков особым — оценивающим — взглядом. Ей нравилось, как ловко и легко Сережа справлялся с тяжестями, чувствовалась трудовая закалка, какое-то природное умение, прирожденная ловкость. В то же время она замечала его особую манеру вести себя с девочками. Он много шутил, даже балагурил с ними, особо никого не выделяя, никогда не отстранялся от помощи. И в то же время с ним чувствовалось некое расстояние, которое он ни в коем случае не позволял сокращать. Его полная независимость как-то тревожила своей непостижимостью и одновременно притягивала. Раздражало в нем одно — стремление шутя ставить девчонкам подножки и так же шутя легонько наступать на ноги.

С этой причудой Таня мириться не хотела. Поэтому, как только Сережа рискнул осуществить свою «коронную» шутку с ней, она одарила его таким молниеподобным взглядом, что он растерялся и быстро отвел глаза. Тане понравилась его реакция, она одержала маленькую, совсем незаметную для окружающих, но все-таки победу. Правда, почему-то ей захотелось, чтобы Сережа непременно нарушил ее требование и попытался вновь пошутить с ней. Сережа, в свою очередь, продолжил свое участие в мероприятии под названием «генуборка», частенько украдкой поглядывая на Таню. Таню он воспринимал как некую недосягаемую высоту. Она казалось ему настолько чистой, что даже шутить с ней как-то по-дружески, как было принято в классе, требовало от него значительных эмоциональных усилий.

Таня отличалась от его одноклассниц. Прежде всего, своей какой-то первозданной скромностью, граничившей с всеохватывающей застенчивостью, правдивостью и правильностью. Ее невозможно было обидеть, поступить с ней хоть как-то, хоть в какой-то мере недостойно. Находчивый и предприимчивый во всех случаях в жизни, с ней он просто терялся. Смущение охватывало его столь бурно, что, не понимая его причин, он немедленно оставлял робкие попытки контактов с Таней. И все-таки какая-то неведомая сила заставляла держать ее в поле зрения в школе или в собственной голове в остальное время.

В конце учебного года школьная администрация установила обязательную отработку для учащихся 9 классов, так как у них не было ни переводных, ни выпускных испытаний. Работать необходимо было целый месяц, и работа, в основном, сводилась к ремонту и благоустройству школы. Сказать, что ребята были не против, это почти что ничего не сказать. В массе своей школьники были довольны возможностью дополнительного общения.

Школа подходила к своему логическому концу. Оставался последний год учебы, десятый — выпускной класс. Тане было грустно заканчивать относительно беззаботную пору юности, она умела ценить каждый день, каждое мгновение этой школьной жизни. Поэтому, как только закончились занятия и началась отработка, она с энтузиазмом включилась в новое амплуа — маляра-штукатура. Каждый рабочий день в школе находилась работа. Конечно, в школе хватало различных необходимых занятий. Учебные классы после насыщенного учебного года остро нуждались в восстановительных процедурах, да и как могло быть по-другому.

Стены не могли выдержать «броуновского движения» вечно бурлящих ученических потоков. Беготня младшеклассников, удары портфелей о стены, шарканья множества ног о крашеные доски полов не могли не приводить к эстетическим потерям. Поэтому работы было, как говорится, делать, не переделать. Впрочем, девятиклассники вовсе не тяготились работой, а, напротив, охотно включались в совместный труд, осознавая свой вклад в дальнейшую жизнь своей родной школы. Приходить конечно же приходилось в рабочей форме одежды и часто можно было наблюдать курьезное зрелище.

Так как девочки на работу, в отличие от мальчиков, старались приходить все-таки «прилично» с их субъективной точки зрения, то классному руководителю — Валентине Павловне, приходилось быть, ну, очень изворотливой, назначая на работы девчат, явно одетых более нарядно, чем требовало задание. А на ее вопрос: «Это у тебя рабочая форма одежды?» она всегда слышала утвердительный ответ «Да». Что оставалось делать озадаченной учительнице, как не выкручиваться, подбирая виды работ, количество работников и время выполнения, только б по возможности максимально сохранить одежду своих учениц.

С другой стороны, как могли девочки прийти в «чем попало» и не блеснуть собой перед своими и другими мальчиками. Часто можно было наблюдать довольно забавную картину. Красит такая красавица стену или пол, или парту, и делает это словно в замедленном кино. Как же, она может испортить маникюр, замечательную блузку, или не менее модные брюки. От того движения ее становятся плавными, словно и не красит она, а вдохновенно рисует картину маслом по холсту. Конечно, такие эпизоды не могли не вызывать интереса у противоположного пола. Они рождали смех, позволяли подтрунивать парням над своими одноклассницами и в целом способствовали приятной веселой обстановке.

Ребята в массе своей одевались на работы гораздо проще, им было легче в этом смысле, рубашка и брюки были не только унифицированной формой одежды, но и позволяли относиться к себе с изрядной долей скептицизма. Тем не менее, и среди них находились франты, приходящие на работу как на «праздник», но все-таки среди ребят это явление было большой редкостью. Администрация школы тоже не форсировала события, прекрасно понимая некоторую веселость происходящего. Главное, чем она была озабочена, так это безопасностью во время работ, исключению любых рисков и опасностей для жизни и здоровья учеников.

Таня отрабатывала со своей многолетней подружкой Ирой Каюковой. Ира была девочкой особенной, со своими взглядами на жизнь, окружающих одноклассников, учителей. Она росла в интеллигентной семье: отец был директором ПМК (передвижной механизированной колоны), мать — инструктором райкома партии. Ирин папа был очень предприимчивым человеком, они построили добротный благоустроенный дом, со всеми удобствами, что было большой редкостью для Атбасара. Когда у папы возникали какие-то бы ни было неприятности на его работе, в дело, как не трудно было догадаться, вступала его жена и любой промах или неприятность, не успев хоть чуточку сгуститься над папиной головой, тут же рассеивалась. И хотя дома Ира частенько становилась свидетельницей трудных разговоров между родителями, когда мать Иры строго указывала отцу на его промахи и укоряла его в недальновидности, однако Ира для себя сделала вывод — «отец деловой человек, умеющий из текущего момента извлечь максимальные выгоды, а мама просто перестраховщица», только и всего.

Так Ира и привыкла людей мерить исключительно по определенным только ею лично, так называемым «деловым качествам» — умению извлечь выгоду из своего служебного или иного положения, направить это умение на свое собственное благосостояние, так сказать, добиться в жизни комфорта. Все остальные люди, которые не смогли по тем или иным причинам обзавестись нужными связями, положением, вещами и имуществом, были для нее сортом вторым, не реализованным. Вместе с тем, нельзя было не отметить в ней музыкальной одарённости, интеллектуально развитая, умеющая хорошо говорить и внешне весьма привлекательная, Ира пользовалась заслуженным авторитетом в среде одноклассников. Как и Таня, она носила длинные волосы, обрамляющие симпатичное лицо с вырисованными губами. Одевались Ира и Таня с опережением моды. Ира любила шить и с удовольствием, раздобыв какую-то модную выкройку, они на уроках труда мастерили себе интересные юбки или другие модные вещи.

Сдружившись в классе четвертом, с тех пор они почти не расставались, даже в музыкальную школу Таня пошла, следуя примеру Иры. В их дружеской паре тон задавала Ира. Впрочем, ее это устраивало полностью, скромная и застенчивая Таня была для Иры очень удобным партнером, позволяла ей лидировать без значительных усилий, так Ире было удобно и комфортно в дружбе, одним словом, так, как она привыкла поступать во всем. Иногда Таню коробили ее отношения к одноклассникам, особенно ее высокомерие в их личностных разговорах об одноклассниках. Стоит отметить, что в личных Ириных беседах со школьными товарищами ее вряд ли можно было заподозрить в надменности. Говорила она всегда с уважением, юмором, по-дружески.

Как-то, когда они еще учились в седьмом классе, на весенних каникулах класс повезли в Белоруссию. Могилев, Хатынь ждали ребят. И хотя Ира с Таней собирались ехать вместе, но Ира неожиданно отказалась от поездки, не поехал и Танин двоюродный брат — Ринат. Таким образом, Таня осталась в поездке одна. Они с Ирой всегда в классе держались несколько особнячком — своей парой, и вдруг Тане пришлось как-то находить выход из сложившейся ситуации. Ее разместили в купе, где ехали в основном учителя и мальчишки. Таня медленно стала осваиваться в новой для себя ситуации, когда ей не на кого было опереться.

Постепенно освоившись, Таня раскрылась. Для окружавших ее мальчишек она вмиг стала не только популярна, но и особенно уважаема. С ней было интересно общаться, к ней тянулись, преграда. разделявшая ее и Иру от всего класса, какая-то непроницаемая стена, рухнула. Мальчишки теперь соперничали за ее внимание, наперебой предлагали свою помощь по любому пустяку. Вместо того, чтобы как-то напряженно переносить поездку, Таня окунулась в атмосферу общеклассного интереса. Девочки-одноклассницы, видя какой бешеной популярностью пользуется Таня, поспешили тоже входить с ней в общение. Тане тоже нравилось нравиться, она заинтересовалось новичком, недавно прибывшим в класс — Мишей Нездолий, сыном третьего секретаря райкома.

Миша тоже явно симпатизировал ей, но тут, как всегда, на самом интересном месте, возникла интрига. Дело в том, что ее одноклассник, Женя Кобзарь, уже не первый год оказывал ей знаки внимания, а так как по дороге домой из школы им было по пути, то Женя не преминул этим воспользоваться и со своим другом Андреем Антоновым стали провожать ее до дома. И хотя Андрюшка Антонов ей нравился даже больше, чем Женя. однако под таким мощным напором с его стороны она уступила, не придавая этим ухаживаниям слишком большого значения.

Как оказалось, зря. Интрига началась, благодаря ее движущей силе — Игорю Пашкову, сыну второго секретаря райкома. Как часто бывает, соперничество между вторым секретарем райкома Пашковым и третьим секретарем, вероятно, наступавшим первому на пятки, вовсе не заканчивалось на месте непосредственной работы, но протекало, благодаря домашним разговорам, которые, естественно, слышали дети, на поле детских соперничеств в классе. Видя, как с каждым мгновением сближаются Таня и Миша, Игорь выложил беспроигрышную карту. Весь класс как бы знал, что Женя, друг Игоря, дружит с Таней. И вдруг Таня, такая легкомысленная, увлеклась этим ниоткуда взявшимся Мишей и равнодушно взирает на страдания бедного и несчастного Жени. Подготовив общественное мнение с выгодой для себя, Игорь пришёл к Тане и стал ее стыдить за якобы допущенное ею легкомыслие. Он не успокоился, пока Таня не уступила и не стала ходить по экскурсиям с так называемым ее верным другом Женей. Вернувшись с той поездки, Таня настолько рассердилась на Женю, что минимизировала с ним всяческие контакты, потом пришло лето, каникулы, и их так называемая дружба исчезла сама собой. И все же после поездки Таня вернулась совершенно другой, раскрывшейся, свободной и очень интересной личностью. Одноклассники, и мальчишки, и девчонки, с большим интересом теперь смотрели на нее и искали ее дружбы. Но, как и следовало ожидать, восстановившаяся пара двух подружек, Иры и Тани, вновь разобрала привычные для себя роли.

Ира предоставила справку о том, что по состоянию здоровья ей нельзя контактировать с лакокрасочными материалами, дышать пылью и т. д. Еще бы, разве могла Ира запачкать свой маникюр или, тем более, повредить его на столь низкоквалифицированном труде. Администрация определила ее в пионервожатые в пришкольный лагерь на весь период отработки. Наташа Жикунова — девочка, приехавшая учиться в 9—10 классе из села Спасское Атбасарского района, там не было десятилетки и Наташу отправили в город к дяде — брату матери. Дом, в котором жил дядя Наташи, был буквально в нескольких сотнях метров от дома Тани, и девочки со школы и в школу ходили вместе. В школе Наташа села с тоже вновь прибывшей девочкой — Фатимой Гочуа, а Таня продолжала сидеть с Ирой. Так и получалось, что постепенно возникла дружба между Таней и Наташей. Только эта дружба, в основном, была внешкольной, а школьной дружбой оставалась дружба с Ирой.

Особенно дружба между Таней и Наташей стала крепчать в период отработки, так как девочки и на нее шли вместе, часто работали вместе и, естественно, вместе возвращались. Именно в этот период стали проявляться у Иры собственнические взгляды к Тане. Таню она считала не только своей близкой подругой, но и человеком, который должен ради их дружбы жертвовать буквально всем, временем, интересами, предпочтением. Странно, но такой подход распространялся в основном на Таню. У Иры же было особое — привилегированное положение, ей, ввиду ее исключительности, позволялось допускать многочисленные отступления от многочисленных, ею же установленных правил. И с каждым разом Тане все трудней приходилось смиряться с претензиями Иры на абсолютную истину в единственном лице — Иры.

На последней неделе отработки мальчишек увезли в совхоз «Садовый», на военную подготовку, без ребят сразу стало скучно. Девочки приуныли и с трудом закончили эту последнею неделю отработки. Впереди маячили заслуженные летние каникулы. После семейного совета родители отправили их с братом Радиком на родину матери, в деревню Бородулиха, что под Семипалатинском. Здесь жили многочисленные родственники по линии матери Тани, ее двоюродные братья, у которых было довольно много детей. Как правило, Радик и Таня разделялись в Бородулихе, и каждый из них жил в окружении своих сверстников, где было интересно им самим. Таня всегда останавливалась у тети Магзизы — жены брата матери, у которой было две дочери, Зоя и Венера, старшая из дочерей, Зоя, и была подругой Тани. Тетя Магзиза была редкостный предприниматель, она выращивала уток, увозила тушки на рынок в Рубцовск, где их быстро раскупали.

Рубцовск был городом московского подчинения и снабжался хорошими товарами. Тетя Магзиза привлекала своих дочерей и Таню к общипыванию уток, в награду за труд она привозила им различные товары. День в летней Бородулихе был заполнен хозяйскими заботами. Нужно было полить огород, нередко прополоть его, накормить многочисленную живность, в основном птицу. А вот самое интересное начиналось вечером, когда после дневного летнего зноя и рабочего дня на улицу к месту сбора молодежи, на пятачке у бревна, стекались многочисленные ручейки местной молодежи. Ребята рассаживались на бревне, лузгали семечки, рассказывали друг другу различные байки, шутки, анекдоты или играли в распространенные в их среде игры. Главной ценностью оставалось общение. Время летело быстро и безостановочно.

Горожанка Таня, веселая и находчивая, совершенно безобидчивая, с шикарно длинными волосами, красивым разрезом глаз пользовалась завидной популярностью у местных ребят. Особую настойчивость проявлял Валера Королев, он учился в городе, в училище, на машиниста-тракториста широкого профиля. Валера обладал слаженной фигурой чуть ниже среднего роста, песочными прямыми волосами и светло-карими глазами. Обаятельная и мягкая манера разговора, неспешные движения тела заставили Таню обратить на него внимание.

Валера, как верный страж, всегда был рядом с ней, приходил ей на помощь по первому, едва уловимому обращению. К концу лета он, наконец, выиграл соревнование на внимание Тани среди многочисленных деревенских ухажёров и удостоился чести быть приближен к объекту своего почитания. Как и любая девочка ее возраста, Таня не задумывалась о продолжении этой симпатии с его стороны, она просто купалась в лучах восхищения и внимания. Ей нравилось «нравиться» и только! Что у этого летнего забавного романа может быть продолжение, она даже и не помышляла, впрочем, как и многие девочки на ее месте. Их с Радиком летний отдых подходил к концу и с каждым днем все грустней было ощущать неизбежность отъезда, приближения расставания с веселой компанией друзей. Они с Валерой стали задерживаться подольше на бревне, даже после того, когда практически все уходили по домам. Когда Зоя — подруга Тани — предлагала Тане идти спать, Валера старался задержать Таню под разным предлогом, хотя бы на минутку. Таня жалела его, говорила Зое: «Иди, я сейчас приду» и оставалась сидеть на бревне. Зоя понимающе кивала и бежала в дом. Обменявшись еще несколькими нелепыми фразами с Валерой и частенько не получив адекватного ответа, Таня устремлялась вслед за Зоей, и на этом вечер окончательно заканчивался.

Вот и теперь все шло, как всегда: вдоволь наигравшись, молодежь сидела на их любимом длинном бревне, рассказывая многочисленные байки. В наступающем вечере слышались многочисленные стрекотания насекомых, мягкий, обволакивающий вечерний воздух стелился к самым ногам. Вдоль улицы блестели огоньками окна домов, и прозрачное звездное небо пригоршнями, с каждым новым часом, высыпало россыпь ярких звезд.

На душе было легко и спокойно. Валера с Таней остались одни на огромном бревне, вечер пахнул первой прохладой. Наступившее молчание нарушил Валера

— Тебе холодно?

— Нет, ничего.

Он подвинулся ближе и осмелился приобнять ее, его рука легонько коснулась девичьего плеча. Таня вздрогнула и отстранилась. Валера одернул руку, смутился, но заговорил.

— Тань, прохладно, хотел тебя согреть.

— Не нужно, Валера, мне не холодно.

— Извини, Тань, я не хотел тебя обидеть.

— Я не сержусь. Ты говорил, на практике будешь здесь, в деревне.

— Да, я напросился на уборку к нам в деревню, буду пшеницу жать.

— Да? Молодец.

В воздухе повисла звенящая тишина. Валера опять приобнял Таню. На этот раз она не отстранилась. Действительно, становилось прохладно и разлившееся по ее плечам тепло приятно грело. Смущенный косвенным разрешением, Валера затарахтел какую-то историю, даже особо не вдаваясь в ее смысловое значение, слишком он волновался. Калитка двора отворилась, в темноте показался размытый силуэт Зои. Всматриваясь в кромешную тьму, она выкрикнула:

— Тань, пошли домой, спать пора.

Таня вскочила испуганной птицей и, на ходу бросив Валере «Пока!», скрылась от него за калиткой. Валера вздохнул и с нескрываемым огорчением поплелся домой. Вбежав во двор, Таня кинулась запирать калитку. Зоя с удивлением смотрела на подругу.

— Ты чего? — наконец, сказала она.

— Калитку закрываю, — смущенно ответила Таня.

— Чего это ты, когда у нас калитку закрывали, Тань? Тебя чего, ошпарили, что ли, или ты немного не в себе? — Зоя хихикнула.

Таня рассердилась на подругу.

— Чего ты выдумываешь? Просто задержалась.

— А! А я-то думаю, с кем это ты там задерживаешься, а?

Подруги вошли в дом и, приняв вечерние обязательные процедуры по мытью рук и ног, побежали в спальню. Улегшись в кровати, они еще какое-то время хихикали. В конце концов, Зоя шепотом спросила:

— Ты с кем сидела-то?

— С Валерой.

— Целовались, что ли? — Зоя не выдержала и хихикнула.

Таня возмутилась.

— Ты что, с ума сошла, Зоя? Чтобы я с ним целовалась!

— Что, что, а то никто не видит, как он целое лето за тобой бегает, пылинки с тебя сдувает. Торчал бы он здесь с нами в деревне, если бы не ты. Укатил бы в город к друзьям, и все!

Зоя перевела дух и вновь вернулась к расспросам.

— Ну, так че, поцеловал тебя?

Таня покраснела до самых ушей.

— Ну, чего ты, Зой, че бы мы целовались, выдумаешь тоже!

— А че тогда сидели? — не унималась Зоя. — Обнимались хоть, что ли?

Таня опять покраснела до самых ушей. Ощущая, как кровь приливает к ее лицу, заставляет полыхать щеки, наливает теплом уши, а затем жарким потоком падает к ладоням, Таня думала: «Как хорошо, что нет света, и Зоя не видит выражение ее лица и его расцветку». А Зоя все не унималась, девичье любопытство брало верх над самообладанием.

— Ну, что, даже обнять тебя не решился, что ли, чего сидели тогда?!

Она было хотела продолжить свою тираду, как Таня шёпотом прервала ее.

— Обнял, посидели и разошлись, давай спать Зоя, больше ничего не было, отстань.

— Обнял, — задумчиво поговорила Зоя, — это хорошо, а то я все думала, Валерка не решится. Ты-то вон у нас какая, городская барышня, а он парень простой — деревенский, смущается больно много.

— Давай спать, Зоя, я устала, — проговорила Таня и через секунды Зоя услышала ее мирное сопение.

«Вот молодец, — подумала Зоя, — спит, хоть бы хны». Зоя всегда завидовала Таниному умению засыпать, чуть только ее голова удобно устраивалась на подушке. Теперь подругу расспрашивать было бесполезно, спит. Поворочавшись еще какое-то время и окончательно убедившись в бесперспективности продолжения разговора, Зоя нашла удобную позу и стала проваливаться в полусонную дрему, предвкушая продолжительный и сладостный сон.

С утра Бородулиху облетела удивительная новость — дядя Антип вернулся из Москвы на «Волге»! Грациозная ГАЗ-21, зеленая, как цвета индейских прерий, красовалась в селе. Все домочадцы высыпали на улицу полюбоваться машиной. Она стояла на ослепительно белом солнце, сверкая молдингами хрома и выпячивая свои атлетические бока. На капоте красовался серебряный олень, стремительно несущийся вперед и рассекающий передними копытами набегающий воздух. В салоне были установлены два великолепных дивана, покрытые замечательным ярко-оранжевым кожзаменителем. Прозрачный спидометр, выгнутый как тетива туго натянутого лука, смотрелся стильно, а его полупрозрачные бока играли солнечными лучами. И самым настоящим чудом был внутрисалонный радиоприемник, чудесным образом ловивший прекрасную музыку.

За рулем сидел водитель — Юра, откомандированный Таниным отцом в помощь дяде Антипу для перегона «Волги» из Москвы в Бородулиху. Юра был симпатичным молодым человеком, высокий и стройный, он сразу произвел впечатление на Зою. Дядя Антип вовсе не имел прав и не управлял автомобилем, повинуясь решению своей волевой супруги Магзизы, он съездил в Москву, где его старший брат Денис помог выбрать машину, и с помощью Юры пригнал «Волгу» домой. Жена была довольна, теперь ее бизнесу открывались новые возможности, и для этого не нужно было больше нанимать машину, чтобы съездить в выходные в Рубцовск на рынок для торговли утками. Сын Рафик водил машину, работал водителем и мог прекрасно справляться с материнскими заданиями, на это и был расчет умной, предприимчивой Магзизы.

Первым делом машину надо было «обмыть», дабы она служила семье безотказно на многие годы. Вечером, после работы, в доме Магзизы и Антипа собрались многочисленные родственники за шумным столом. Юра и дядя Антип с удовольствием рассказывали о дороге длиной почти три тысячи верст от столицы до самой Бородулихи. Юра, которого, наконец, отпустило волнение от ответственного поручения шефа, Таниного отца, по перегону машины, расслабился и охотно балагурил.

Его внимание привлекла Зоя — подруга Тани. Стройная, с обворожительной, точеной фигуркой девушка притягивала его внимание, кружила голову и будила воображение. Дома Юру ждала молодая жена и ребенок, но он, как истинный мужчина, не мог отказать себе в удовольствии лицезреть томную красавицу — Зою. Останавливало его только благоразумие. Племянница директора все же требовала к себе достойного уважения, да и находился он в семье ее родителей — людей внимательных и даже суровых. Чего стоила сама Магзиза, от цепкого взгляда которой абсолютно ничего не ускользало. Поэтому, и только поэтому Юра благоразумно не позволял себе никаких вольностей.

Зоя так отчаянно влюбилась в него, что потеряла покой и рассудок, ни сердитые разговоры матери, ни перехваченные ее родственниками ее собственные томные взгляды в сторону чужого мужчины ее решительно не волновали. Сердце Зои замирало, лишь только их взгляды пересекались, она смотрела на него слишком часто и долго, так что наблюдательному человеку сложно было не заметить неравнодушность в ее взгляде.

Застолье закончилось глубоко за полночь. Когда уставшие гости разошлись по домам, а стол был убран, Таня с Зоей долго не могли уснуть. Лишь только Таня начинала засыпать, как Зоя задавала ей бесконечные вопросы о Юре, о его семье, о работе у Таниного отца, о жене, о детях. Зою интересовало все, что было связано с ним.

— Тань, — обратилась Зоя к подруге, — а Юра давно женат?

— По-моему, года два, — ответила Таня.

— А жена у него красивая?

— Симпатичная.

— А сколько ребенку лет?

— Полтора года.

— Как, Тань, ты думаешь, Юра любит свою жену?

— Не знаю, откуда я могу это знать.

— А почему он так рано женился?

— Зоя, да я-то откуда это могу знать! Отслужил в армии и женился, наверное. Зоя, ты сегодня за столом с ним очень много болтала, шутила, что сама не расспросила, коль так интересно?

— Ты что, Тань, меня бы мать прибила, скажешь тоже!

— Зой, ты все спросила? Давай спать, я устала.

Таня потянулась во всю длину кровати.

— Да ладно, выспимся, успеем. А как он тебе, Тань, Юра, красивый?

— Ты что, Зоя, влюбилась, что ли? — со смехом спросила Таня/

— А что? нельзя? — резко ответила Зоя.

Таня приподнялась с кровати. Зою она очень любила и только сейчас почувствовала боль в ее словах. Ей стало жалко Зою, и она стала ее успокаивать.

— Зой, да он же женат, зачем он тебе, ты вон какая у нас красавица. Еще такого парня себе отхватишь. У тебя столько ухажёров, а ты на женатого глаз положила. Выкини ты его из головы, забудь, слышишь. Ничего хорошего из этого не получится.

— Легко сказать, выкинь, забудь, а если он у меня в самом сердце сидит, как я его выкину?

Таня встала с кровати, подошла к подружке, села на ее кровать и, нежно поглаживая Зоину руку, стала уговаривать ее успокоиться и поспать. «Решение само придет завтра в голову», — говорила она. Зоя успокоилась и заснула. Таня отправилась к себе в кровать, а в голове все крутилось: «Ну, дела! Зоя влюбилась! Вот дает! Что теперь будет! Хоть бы у Юры хватило благоразумия».

Утром Рафик — брат Зои — взял ключи от машины, получил у матери, тети Магзизы, разрешение ездить на машине, собрал друзей и повез их кататься по деревне. На переднем диване сидел водитель — Рафик, рядом с ним сидела Зоя с соседкой Ритой, а на заднем диване расположились Таня с Валерой и другая Зоина соседка, Регина со своим парнем — Лёшей.

«Волга» стремительно сорвалась с места, подымая за собой песчаные клубы пыли. В машине играло радио, музыка весело и задорно заполняла все пространство салона. Независимая подвеска «Волги» и аэродинамика кузова несли ее, словно свободную степную птицу, на просторы проселочных дорог, сквозь поля и перелески. Взлетая на ухабах и мягко приседая под потоком воздуха, машина дарила такое прекрасное состояние полета, что это самое состояние прокрадывалась к самому сердцу всех сидящих внутри, подхватывало и кружило, раскачивая седоков из стороны в сторону. Молодежь горланила в такт звучащей музыке, подбадривая водителя и сливаясь с автомобилем в одно неразрывное целое.

Валера восторженно смотрел на Таню, любовался, как в набегающем потоке воздуха от открытых окон ее чудесные каштановые волосы развеваются на ветру, переливаются из стороны в сторону, каждый раз подчеркивая ее восхитительную красоту. Всепоглощающее желание поцеловать ее овладело им безраздельно! На одном из очередных ухабов он не выдержал и украдкой чмокнул ее в щечку. Растерявшаяся Таня сделала вид, что она ничего не поняла. Однако ухабов было много, и они еще не раз и не два предоставили возможность Валере украдкой касаться Таниной щеки. Таня, влекомая состоянием общего веселья, не препятствовала ему в этом. Так они и прокатались почти весь день. Уставшие, но довольные они, наконец, дали автомобилю заслуженный отдых, а сами собрались на свое любимое бревно.

Следующий день был последним в длинной череде дней летнего отдыха Радика и Тани. Ребята и родственники стремились с ними успеть проститься, да и сами они методично проходили многочисленные дома родственников, спеша со всеми проститься и никого не забыть. Вечером, как всегда, молодежь собралась на бревне. Зная, что Таня и Радик завтра уезжают, ребята развели небольшой костер, взяли гитару и устроили гостям эдакий прощальный концерт. У всех было очень теплое, дружеское настроение. Их приглашали приезжать следующим летом непременно. Зная, что следующим летом Таня будет поступать, звали приехать сразу после поступления. А время все летело и летело, и уходило столь быстро, что никто и не заметил, как настал уже поздний вечер и пора было прощаться окончательно.

В конце концов, на толстенном бревне опять остались только двое — Валера и Таня. Он настойчиво расспрашивал ее о планах следующего лета, просил непременно приехать после поступления, она смущенно объясняла, что не знает, получится ли у нее приехать, он настойчиво просил приехать. В какой-то момент Валера повернулся к Тане всем корпусом и неожиданно поцеловал ее в губы. Его горячее дыхание обожгло ей лицо, от растерянности перехватило дыхание, она словно окаменела. В тот же миг его рука смело обняла девичий стан, решительно притянула к себе и в тот же миг его жаркие губы еще раз прижались к ее растерянным губам, обожгли их своей пылкостью, упругостью, раскатностью. Оцепеневшая Таня не могла пошевелиться, а Валера сыпал и сыпал своими поцелуями, но она уже ничего не чувствовала, не соображала, и только губы ее жадно хватали воздух, смыкались и размыкались в надежде вдохнуть и выдохнуть, чтобы совсем не захлебнуться от этой неумелой юной мужской энергии, навалившейся на нее всей своей махиной.

Наконец, улучшив мгновение, когда Валера ослабил столь бурный натиск, Таня вскочила, смущенная, и понеслась прочь от этого огромного бревна, опьяненного своей любовью Валеры, во двор к спасительному дому тети Магзизы. Лишь вбежав в дом, пронесшись в комнату девочек, Таня в исступлении рухнула на кровать. Испуганная Зоя так и подпрыгнула в кровати.

— Что случилось, Таня?

Таня повернулась к Зое и с дрожью в голосе произнесла:

— Он поцеловал меня, Зоя, понимаешь?!

Зоя была старше Тани на два года и чуточку больше разбиралась во взаимоотношениях полов. Взяв на себя роль опытной старшей сестры, она с интонацией знатока произнесла:

— По-це-ло-вал! Молодец, а ты ждала чего? Он же влюблен в тебя по уши! Я вообще удивлена, что это случилось только сегодня. Лопух этот Валера, ты завтра уедешь, а он останется один со своей любовью. Столько времени раскачивался, такую девчонку упустил, лопух!

— Зоя, что ты говоришь, ты себя слышишь? — возразила Таня.

До самого утра подруги не сомкнули глаз, обсуждали случившееся в мельчайших деталях, снова и снова оценивая поступки каждого из героев, то сходясь, то кардинально не сходясь во мнениях. Лишь на рассвете, в часы самого крепкого и самого сладкого сна, они сдались на его милость и, заснув, проспали утро. Лишь строгий голос тети Магзизы, громом прозвучавший над самыми ушами, вернул их к действительности.

Уже через час Таня с Радиком качались в машине на упругих сиденьях по дороге в аэропорт. Серебряный Ту-134 авиарейсом Семипалатинск-Целиноград уносил ее с братом в родные степи Приишимья. Весь полет, все полтора часа, Таня думала о Валере, о своих чувствах, его пламенной любви к ней и своих решениях в будущем. Но чем интенсивней она думала о случившемся, тем все путанее и путанее были ее мысли. Они то бежали вперед, опережая ее сознание, то вдруг застывали, как вкопанные, не в силах двинуться дальше и поплыть хоть к какому-то из многочисленных берегов, маячащих вдали. Это неожиданное чувство и пугало, и манило ее, заставляло теряться и краснеть, замирать от восторга пережитых мгновений и вновь пугаться их и стараться забыть. А забыть никак не получалось, она все пристальнее вглядывалась в себя, пытаясь понять, что же всё-таки с ней произошло и, вновь не находя ответа, просто купалась в счастье быть любимой.

В аэропорту города Целиноград их встретил отец, обрадованно расцеловавшись, они двинулись в Атбасар. Дорогой отец расспрашивал детей: «Как отдохнули? Как дела у родственников?» Охотно ему отвечал только Радик, он сидел на переднем — пассажирском сиденье, рядом с отцом и отвечал на его вопросы. Таня все три часа дороги была занята собой, своими мыслями и переживаниями. Хорошо, что она сидела сзади справа и ее лицо почти не попадало в зеркало заднего вида, иначе от внимательного взгляда отца не ускользнуло бы необычное состояние дочери. Шла последняя неделя каникул, друзья-одноклассники начинали потихоньку возвращаться с отдыха. Приехала из села Спасское и ставшая уже ее подружкой Наташа Жикунова.

И все-таки Тане было грустно. Грустно было от того, что их веселая и шумная компания, что сложилась в Бородулихе, теперь для нее была далеко, почти за две тысячи километров. Ужасно было грустно также от того, что Валера остался там, где-то далеко, далеко, и теперь только письма связывали их. Не успев начаться, их такой скромный романчик остался только в ее памяти, и лишь письма еще сохраняли его свет. Вначале Валера писал ей каждую неделю, его письма несли частичку его восторженных взглядов преданных глаз, что не могло не нравиться Таниному сердечку, будили в памяти картины их посиделок на бревне, под мягкой окутывающей тайной летних вечеров Бородулихи. Ей, как и любой девочке ее возраста, было уютно и радостно вспоминать моменты восхищения ею представителем противоположного пола.

К моменту расставания с Валерой Таня уже четко понимала то, что он в нее страстно влюблен. Любила ли она, этого она понять не могла! Но любовь, проявленную к ней со стороны парня, она почувствовала и это ей нравилось. Уходила прочь небольшая, свойственная возрасту неуверенность в собственном обаянии, в возможности стать объектом страстного стремления к любви юношеской, чистейшей, как капля росы в лучах утреннего солнца.

С первой же встречи с Наташей Жикуновой они поведали обоюдные истории о своих «летних опытах» и это было интересно обеим. Рассказы, пересказанные друг другу в мельчайших подробностях, не только не вызывали стеснения от возможной критики, но сближали их, делали откровенными и близкими подругами. Навряд ли Таня получила бы такой же отклик от своей давней подруги Иры Каюковой с ее непременным желанием оценивать людей по принадлежности к определенному слою общества. Поэтому Ире Таня о Валере предпочла не говорить.

Первое сентября 1979 года подошло как-то незаметно, к Тане перед школой зашла Наташа, вместе они стали собираться в школу. Затем ей позвонила Ира Каюкова и спросила, нет ли у нее цветов к первому сентября, у них дома всегда было много цветов, ее мама любила цветы и выращивала их великое множество и у дома, и на даче. Таня пригласила Иру зайти и выбрать цветы для школы. Ира поблагодарила и сказав, что минут через десять будет у нее, положила трубку.

Таня с Наташей, прохаживаясь по огороду, присматривали букеты для друг друга, когда в калитку постучали, и они увидели свою одноклассницу Фатиму Гочуа, она улыбалась во все свое рыженькое личико.

— Привет, девчонки!

— Тань, у вас цветов много, можно мне букетик.?

Таня охотно согласилась. Фатима вошла во двор и приступила к сбору букета. Минут через 5 к ним присоединилась Ира, она тоже набрала себе букет, и девчонки двинулись в школу.

Дорога шла через центральную площадь. Шумно и весло болтая, они вчетвером вышли на центральную площадь города. Здесь они встретили одноклассника Антонова Андрея, страстного фотолюбителя. Увидев нарядных одноклассниц, Андрей предложил их сфотографировать, девочки охотно согласились. Расположившись напротив районного дома культуры, они замерли, устремив взгляд в объектив фотоаппарата. Целинный сильный ветер набегал на их юные головки, слегка раздувая локоны. Посередине стояли Наташа и Таня, по краям Фатима и Ира. Фатима была одета в белую школьную блузку и строгое школьное платье собственного покроя, Наташа и Таня одели школьную форму с ослепительно белыми, тщательно отглаженными белоснежными фартуками, на ногах у обеих сверкали такие же белоснежные гольфы. Лишь одна Ира была одета с претензией на взрослость в белую блузку и короткую прямую юбку. Андрей, смотря на девочек через рамочку окошка фотоаппарата, не мог не заметить, как были красивы его одноклассницы. Особенно он выделил Наташу и Таню, не притязая на спешащую им навстречу взрослость, они были обворожительными в своей юной трепетности и естестве.

Начинался 10-й, последний класс школы, и его одноклассницы становились для него неизмеримо ближе и дороже. Он неожиданно открывал для себя их интересность и притягательность. Они взрослели вместе, и школа становилась эдаким островком, от которого их личностные лайнеры вскоре отправятся в свое единоличное и самое важное путешествие под названием жизнь. На первой линейке ребята активно обсуждали моменты ушедшего лета, разглядывали друг друга, кто-то из них вырос, кто-то не очень.

Девчонки рассматривали мальчишек, замечали, как многие из них стали взрослее, расширились в плечах, покрылись первым пушком по щекам и под носом, а мальчишки замечали, как же похорошели их девочки, прибавили в формах, расцвели и стали какими-то манящими. Таня, так же, как и все, пересматривала одноклассников, отмечала присутствующих и отсутствующих, вспоминала. Пробежав взглядом по мальчишкам, она не обнаружила Сережи и даже не очень удивилась: «Спит, как всегда, — подумала она, — сейчас пройдут дежурные 10 минут, появится».

Когда всех после линейки завели в класс и Виктор Ильин сел с Андреем Антоновым, Таня огорченно подумала: «Уехал, что ли». Почему-то эта мысль сильно огорчила ее, то ли от того, что не на кого теперь будет смотреть украдкой на уроках, то ли ее огорчало что-то другое, а что, она еще понять не могла. На первой же перемене, улучив момент, Таня спросила у Андрея:

— А где Никоненко? Ты теперь сидишь с Ильиным?

— Да он, наверное, в Алма-Ату вернулся.

Слова Андрея как-то больно отозвались у нее внутри. Первый учебный день прошел быстро и по дороге домой они с Наташей без умолку обсуждали одноклассников, кто каким стал и вообще… Придя домой и перебирая портфель, она поймала себя на мысли, что ей почему-то очень грустно от того, что этот Никоненко уехал обратно в свою Алма-Ату. Затем залаяла собака, она побежала на кухню, сквозь большие окна увидела уходящего почтальона. Предчувствуя, что почтальон принес письмо, она вылетела на улицу, заглянула в ящик и обнаружила заветное письмо от Валеры. Быстрым шагом вернувшись домой, она уселась на кровать и нетерпеливо и совсем неаккуратно вскрыла конверт.

Письмо от Валеры выбило у нее мысли о Никоненко. Валера писал простецки: ходили туда-то, делали то-то, видел того-то и так далее, в простом деревенском жанре простого бесхитростного паренька. Письмо заканчивалось: «Целую!» и хотя Валера явно не обладал изысканным эпистолярным жанром и писал разные, как говорится, «глупости», но за его письмом стояло прекрасное лето с его веселостью, беззаботностью и любовью, и оно было дорого именно этим. Письмо усмиряло тревоги, придавало уверенности и возвращало в состояние счастья, и уже за это Таня могла простить все литературные недостатки этому письму. Настроение резко улучшилось, как говорится, из головы вылетели различные глупости, портящие настроение, и жизнь постепенно входила в свою привычную колею. Вечером Таня уже сидела на телефоне и без умолку в течении часа болтала с Ирой, которая так любила перемыть всем одноклассникам косточки на тему кто, как и во что одет, кто что и как рассказывал, и вообще…

Письма Тане хватило буквально на два дня, затем она почему-то опять загрустила на тему: «Значит, Никоненко уехал». Постоянные наводящие вопросы Антонову Андрею: «Почему уехал и вернётся ли?» позволили только выяснить то, что тот точно ничего не знает и даже не может предположить, а общих знакомых, живущих по соседству с этим самым Никоненко, у них не было. Ну, и впрямь, не идти же к Валентине Павловне, классному руководителю, с нелепым вопросом: «Валентина Павловна, вы не знаете, а Никоненко, что, у нас учиться больше не будет?» Как не мучил Таню этот вопрос, но ее сильный характер позволял многое скрывать от посторонних глаз. Даже ее давняя подруга — Ира Каюкова никогда не знала многого о ее внутренних переживаниях, терзаниях или чувствах.

Таня не любила посвящать в свои сокровенные тайны даже близких ей людей, поэтому у окружающих всегда складывалось впечатление, что у нее все хорошо и спокойно. Мать не стремилась погрузиться в мир дочери далее очерченного круга обязательных вопросов — одета, накормлена, здорова, успевает ли в школе. Да и Таня сама не стремилась делиться с ней внутренними переживаниями, так как не чувствовала стремления понять себя со стороны матери. С отцом сложились более доверительные отношения, но все-таки он был мужчиной и о многом с ним не поговоришь именно поэтому. Хотя Ира Каюкова и не стремилась слушать подругу, сама нуждалась в ней постоянно. Как только ей становилось одиноко, плохо или срочно нужно было выговориться, она звонила Тане и, несмотря на ее занятость, просила прийти. Таня бросала делать уроки, читать книгу, быстро заканчивала мыть пол и неслась к Ире. Там выслушивала ее стенания, рассказы, помогала делать какие-либо дела или шла с ней по ее делам, выполнив которые, уставшая, возвращалась домой. Ира никогда не задумывалась, удобно ли Тане, хочет ли она того или другого. Ира относилась к той категории людей-собственников, которые дружат, поглощая партнера, часто злоупотребляя его участием в собственной жизни. Однако Таня, привыкшая не замечать Ирины причуды, воспринимала ее такой, какая она есть, такой и любила. Ведь другой она ее и не видела, и не знала.

В начале второй недели обучения, через десять минут после звонка на первый урок дверь в кабинет открылась и на пороге возник привычный образ Сережки Никоненко, со своим незаменимым: «Можно?» он вошел в кабинет и, как нив чем не бывало, проследовал к своему месту. Ильин Витя, что занимал свободное до Серёжи место, с готовностью безропотно встал и пересел на свободное. Серёжа сел на свое место так обыденно, как будто он выходил из класса всего лишь на минуту. Класс какое-то время в изумлении наблюдал эту картину — «Явление чуда народу». Таня тоже в изумлении повернула голову в сторону Сережи и глазела на него, не таясь. Их глаза встретились, Сережа кивнул в знак приветствия, Таня испуганно отвела взгляд. И все-таки она почувствовала, как по ее телу пробежала удовлетворяющая какое-то потаенное желание дрожь. Вот, пришел он, сел на свое место, это правильно, так и должно быть и никак иначе. Теперь все на своем месте и можно начинать учиться, подсказывало ей глубинное подсознание. Сознание же возмущенно бормотало: «И где его только черти носили. Вечно опаздывает, не собранный какой-то, зла на него нет!» Еще не раз за занятия Таня бросала быстрый взгляд в сторону Сережи, словно все время проверяла, он действительно здесь, это точно, он сидит? Ну, и чем, спрашивается, он занимается?

Между тем отношения с Жикуновой Наташей стали становиться все ближе. Сказывалась общая дорога в школу и из нее, длинные разговоры. И хотя они не сидели в классе вместе, тем не менее, Наташа, почувствовав в Тане надежную опору, крепко привязалось к ней и как бы признала в ней стремление к равноправию. В их дружеской паре не было явного лидера, он проявлялся в зависимости от конкретного момента, девчонки часто менялись местами, в зависимости от того, какая из них в чем была сильнее. Такая гибкая схема их дружбы устраивала и первую, и вторую. Живя в нескольких сотнях метров друг от друга, они постепенно настолько сблизились, что делали уроки вместе то у одной, то у другой.

Учебный год катился столь стремительно, что никто и не заметил, когда наступил канун нового 1979 года. Родители Тани договорились отметить его с друзьями в Целинограде, Таня и Радик оставались дома одни. Теперь. возвращаясь из школы, Таня часто шла с Наташей и другими девочками, с кем было по пути. Наташа как-то оторвала Таню от Иры, сделала ее более открытой для других девочек из класса, обнажила для них в Тане многие хорошие качества, такие как общительность, скромность, умение понять другого. Раньше, когда они с Ирой постоянно держались особняком от основной массы, никто и не замечал этих замечательных качеств. Теперь же они становились естественными и органичными для нее, и девочки с удовольствием потянулись к Тане.

Школьная дискотека подходила к концу, прохладный зимний вечер уже поблескивал прозрачными звездами, на душе было весело и беззаботно, никому не хотелось домой. Вечер 30.12.79 г. был предновогодним, они весело болтали у крыльца школы, ожидая Тамару Грасмик, когда Наташа, томно закатив глаза к небу, сказала:

— Ох, девочки, уже 30 декабря, представляете, скоро Новый год, и настанет последний год нашей учебы в школе!

Стоявшие тут же мальчишки съязвили:

— Да, скорей бы уже ее закончить.

Наташа посмотрела на них и так же язвительно ответила:

— И скорей бы вас не слышать, особенно ваши глупости.

Разговор перешел на тему, кто и как будет встречать Новый год. Мальчишки начали обсуждать еду. Наташа со смехом заметила:

— Вам бы только поесть и поспать.

Девчонки рассмеялись, мальчишки недовольно хмыкнули.

— Посидеть бы еще где-нибудь, — продолжила Наташа, опять томно устремив взгляд в небо.

Таня, обращаясь ко всем, проговорила:

— Пойдемте ко мне, у меня родители в Целиноград к друзьям уехали, можем посидеть!

Вся веселая компания «на ура» приняла приглашение Тани и дружной толпой, не теряя драгоценного времени, двинулась к Таниному дому. Ввалившись в просторный трехкомнатный дом, молодежь живо распределила обязанности. Мальчишки уселись на диван и кресло, девочки поспешили помогать хозяйке накрывать на стол. Благо, родители Тани наготовили детям предусмотрительно пищи на новогодние праздники. Таня с девочками накрыли на стол, в том числе поставив и запасенное на Новый год шампанское.

Было весело, шумно и празднично! Одноклассники много шутили, их дружный и веселый смех перекатами разливался по всему дому. Радик, используя отсутствие родителей, убыл к друзьям играть в карты и прекрасно проводил время там, не беспокоя сестру. Тане он вовсе не мешал, но все-таки она была ему крайне благодарна, чувствовала себя раскованно и свободно. Скромная и сдержанная, она открылась для одноклассников с совершенно новой, необычной стороны. С ней было весело и свободно, как-то спокойно и безмятежно.

В компании подобрались не только девочки, но и ребята, Валера Нацыпаев, Витя Ильин, Андрей Антонов, Айтеев Туленде. Из девчонок к ним с Наташей присоединились Лиля Гайт, Тамара Грасмик, Люба Засекова, Нина Моноли. У двух друзей, Вити Ильина и Андрея Антонова, Наташа Жикунова давно вызывала личную симпатию, но их третий друг, Сережа Никоненко, прекрасно уловивший их увлеченность одним объектом, строго пресекал любые поползновения к соперничеству между друзьями. В итоге многочисленных разговоров среди друзей им было предложено единственно возможное решение — Наташа сама сделает свой выбор, а они ни в коем случае не будут прилагать каких бы то ни было усилий для этого. По крайней мере, в присутствии Сережи эти принятые условия друзьями никогда не нарушались. Только не в этот раз.

Разогретые общим эмоциональным подъёмом, Андрей и Виктор стремились понравиться Наташе, то они наперебой рассказывали ей самые смешные анекдоты, то пересказывали прочитанные книги, при этом не стесняясь исправлять друг друга. Наташа, купаясь во внимании обоих парней, кокетничала с ними, наверное, определяясь с выбором. Виктор, черноволосый с орлиным носом и широким плечами, был достаточно остроумен и сдержан, вселял уверенность в мужскую основательность и надежность. Андрей подкупал своей утонченностью, умом и тончайшим юмором. Глядя, как Андрей застенчиво краснеет, стоит лишь ей приблизиться к нему на слишком небольшое расстояние, Наташа замирала внутри от волнения. И все же какие-либо выводы было делать еще рано.

Зал, где уютно на диване, креслах и стульях устроились ребята, обставленная немецким гарнитуром «жилая комната» освещалась большой светлой люстрой, а два окна, выходящих на улицу, были задернуты плотными шторами. Сама хозяйка большого и гостеприимного дома, Таня Зарипова, пользовалась заслуженным вниманием со всех сторон. Оставшиеся свободными от внимания к Наташе, Айтеев Туленде и Валера Нацыпаев увлеченно глазели на Таню, она явно им нравилась, хотя Туленде с самого своего появления в классе был влюблен в Иру Каюкову, частенько ее провожал по дороге к дому, но так и не удостоился ответного внимания со стороны Иры. Тане тоже импонировало внимание мальчиков, и она охотно отвечала на их многочисленные шутки. Остальные девочки имели своих устоявшихся ухажёров и были абсолютно нейтральны.

Валере Таня нравилась всегда, его сдержанная натура никогда не позволяла ему проявить открыто свои симпатии, тем не менее, его стройная атлетическая фигура выгодно отличала его от остальных ребят в классе. Наверное, если бы Валера захотел, он мог бы иметь много поклонниц, но Валера обладал к тому же скромным и правдивым характером и, как следствие, никогда, ни в чем и нигде не искал себе личной выгоды. Отзывчивый на любую просьбу, даже в ущерб собственным интересам, он был желанным гостем, собеседником, другом.

Увидев, как робко Валера пытается ухаживать за Таней, Туленде переключил свое внимание на «свободных» девочек и занялся с ними его «бесконечными» разговорами. Заболтать Туленде мог, кого угодно, он обладал редкостной манерой говорить медленно, словно выжимая из себя каждое слово, при этом его скрещенные на груди руки, правая из которых раз за разом терла указательным и большим пальцем волевой подбородок, придавали его словам какую-то увесистость, завершенность и убедительность. Ровная речь с большими звенящими интервалами, казалась в высшей степени фундаментальной. Немногие в классе отваживались шутить над его манерами разговора. Туленде не всегда адекватно реагировал на юмор в его адрес. Однако со временем все привыкли к его манере, и она стала неотделимой чертой его образа.

Валера как-то незаметно взял на себя роль лидера на территории Тани, охотно взвалив на себя основные мужские обязанности по дому — что-то открыть, что-то поставить, переставить, поднять, положить, переложить. Тане понравилось его «мужское» поведение, она опять рядом с собой ощущала присутствие сильного и внимательного мужчины. То и дело посматривая на Валеру, она постоянно ловила на себе его ласковый взгляд с понимающей улыбкой. То чувство, что так еще недавно неотступно следовало за ней в летней Бородулихе, теплое ощущение заботы и восхищение другого человека опять возвращалось к ней, и этим она была обязана Валере. Таня, как и любая девочка, от природы, словно кожей, всегда улавливала внимание к себе со стороны противоположного пола. Это внимание было приятно и упоительно, оно вырывало ее из массы себе подобных и вмиг делало особенной, значимой, индивидуальной. С этим вниманием не хотелось расставаться, а тем более делиться с кем бы то ни было.

Ребята попросили Таню поставить музыку. Таня охотно поставила Джо Дассена, и приятная чувственная музыка заполнила весь дом, полилась от красного огонька индикатора проигрывателя к самым потаенным уголкам молодых сердец. Виктор торопливо пригласил на танец Наташу, Андрей, расстроенный, прислонился к стене, наблюдая как его друг танцует с объектом его чувств. Валера, медлительный в своем обычном состоянии, поспешил пригласить Таню. Его сильные руки скользнули по ее талии и замерли. Таня ощутила в них такую надежность, что ей стало спокойно и ласково. Она с благодарностью смотрела на Валеру и наслаждалась музыкой. Осторожно ведя в танце Таню, Валера все больше и больше рассматривал ее чудесные волосы, красивые глаза и нежное светлое лицо. Поэтому, когда к ним подошел Андрей и решительно попросил уступить Таню на танец. Валера, не готовый к такому коварству, ожидаемо растерялся и молча отошел к стене комнаты.

Довольный своей неожиданной для себя наглостью, Андрей продолжил танец с Таней, почему-то все время пяля глаза на Наташу. Таню забавляло поведение Андрюшки — так она его называла еще с младших классов школы. Тихонько наклонившись к нему, она спросила:

— Андрюш, ты почему меня пригласил, а не отобрал Наташку у Вити?

Смущенный и вмиг разоблаченный, Андрей тихо ответил:

— Не хотелось им идиллию портить.

— А-а, — ответила Таня, — понятно!

И про себя подумала: «А мне, конечно, ее испортить захотелось?» Потом она поняла логику мысли Андрюшки. Он иногда ловил ее взгляд, обращенный на его друга Сережу и, видимо, решил: «Нечего ей парням голову морочить! На одного смотрит, с другим любезничает»! «Да, — подумала Таня, — мальчишкам девчонок в этом вопросе не понять, с разных все-таки мы планет».

Когда Танец закончился, она все же с сожалением посмотрела на Валеру, которого тут же, конечно, подхватили ее одноклассницы, и он танцевал с ними. Так как мальчишек было в значительной мере меньше. чем девчонок, они были просто нарасхват. Какой же девочке хочется стоять у стеночки, когда другие танцуют?!

В самый разгар таких чудесных танцев погас свет, и Валера тут же взял на себя роль старшего.

— Тань, — обратился он к хозяйке, — свечи в доме есть?

— Да, конечно, — охотно отозвалась Таня.

Они вдвоем пошли на кухню, Валера зажег спичку, Таня стала искать в столе свечку. Наконец, она нащупала парафиновый бок свечи.

— Вот, — сказала она, протягивая свечу Валере.

Тот взял из ее рук свечу, немного задержав свою большую руку на поверхности ее руки. Как только он зажег свечку, Танино лицо озарилось мягким, манящим отблеском. Валера внимательно вглядывался в ее черты, ничего подобного, более красивого, он не встречал. Он даже растерялся, раскрыл рот и уставился на Таню.

— Ты чего? — смущенно произнесла она.

— Какая ты красивая! — смело произнес Валера.

На кухне были только они, и Валере хватило решимости сказать о своем впечатлении о Тане в лучах отблесков мягкого, чарующего света свечи. Их застывшие на друг друге взгляды прервали голоса ребят:

— Ну, что, нашли вы там свечку?

Таня ухватилась за спасительный голос, выводящий их из оцепенения.

— Да, сейчас, несем.

Тут опомнился Валера.

— Тань, а может, у вас еще свечи есть? Мы им бы отдали, и мне тоже нужно, сейчас к счетчику полезу.

Таня опять стала шариться в столе и вскоре извлекла из него пару парафиновых стержней.

— Ура, — подымая в руке свечи и помахивая ими, сказала она.

Валера, наблюдавший за ее грациозными движениями, не мог оторвать взгляд и держал свечку, раскрыв рот. Затем они прошли в зал, где и установили в двух блюдцах две найденные Таней свечки.

— Так, вы посидите пока, — сказал Валера голосом, не терпящим возражения, и, обращаясь к Тане, продолжил: — Пойдем, Тань, покажешь, где у вас пробки.

Таня охотно повела Валеру за собой, а ребята остались, весело общаясь с друг другом в такой романтической обстановке. Счетчик в Танином доме был установлен в коридоре. Валера взял стул, поднялся на него, рассматривая счетчик.

— Таня, свети.

Таня встала ближе к стулу, подняла повыше руку, стараясь наиболее удобно осветить Валере подступы к счетчику. Валера, рассмотрев счетчик, принялся выкручивать пробки. Выкрутив обе, он спустился, сел на стул, на котором только что стоял.

— Свети, — тихо сказал он Тане.

Она бережно придвинулась ближе к нему и поднесла ближе свечу, так, чтобы ему было удобнее смотреть. Валера достал предохранители из пробок, уверенно нашел причину и стал тщательно восстанавливать контактный путь тока. Танино лицо обворожительно ласкал отблеск свечи, Валера не мог отделаться от мысли, что Таней он увлечен намного больше, чем процессом восстановления предохранителей. Она тянула его, как магнит, ее губы так и манили своими гибкими, волшебными формами, а щечки так красиво обрамлялись волосами, что их хотелось непременно поцеловать. Валера чувствовал, как с каждой секундой в этом романтическом отблеске свечи он теряет голову.

Восстановивши целостность пробок, он украдкой оглядел коридор — никого! Валера вставил предохранители с проведенной проволочкой в сердцевину пробок и, подымаясь, когда его лицо поравнялось с лицом Тани, поцеловал ее в щечку. Таня покраснела и отшатнулась от неожиданности. В ту же секунду он вскочил на стул и стремительно вкрутил пробки. Свет моментально зажегся, и так же моментально изменилась ситуация. Таня лукаво и сердито смотрела на Валеру, «Ай-я-яй» читалось в ее глазах. А на самом деле внутри девичье сердце билось от восторга. Ей уделяли внимание, она очень нравилась. Ее самолюбие парило от гордости, что еще могла желать девушка ее возраста. Валера с откровенной нежностью смотрел на Таню, но нужно было идти к остальным.

Задув свечу, они прошли к ребятам.

— Ой, как было хорошо без света! — с сожалением говорила Лиля Гайт.

— Да, такая романтика, — вторила ей Наташа.

— Девочки, уже одиннадцать, пора по домам, — напомнила благоразумная Тамара Грасмик.

— Тань, давай мы тебе быстро поможем все убрать, — опомнилась Наташа.

— Нет, девочки, что вы, я сама справлюсь, не беспокойтесь, — ответила Таня, гости это поняли как приглашение к выходу и стали собираться. Мальчишки пошли провожать девчонок. Прощались тепло, все чувствовали, как хорошо им всем было в доме Тани и с благодарностью стремились проститься с ней индивидуально. Выйдя проводить одноклассников за калитку, Таня встретилась с возвратившимся от друзей Радиком.

— Ого! — проговорил он, — сколько вас здесь! Привет, сестренка, я смотрю, ты славно провела время, не скучала!

Улыбающееся лицо Радика светилось озорством и лукавостью.

— Иди уже, — тоже с улыбкой ответила ему Таня.

Оставшись с Радиком после ухода одноклассников, они попили чай и улеглись спать. В ночной тихой комнате Тане долго не спалось, она думала о сегодняшней вечеринке, множестве событий в ней, сложных отношениях, но больше всего она думала о себе. Кто ей нравится, а кто нет? Как дальше кто себя будет вести, и как ей самой вести себя? И чем больше она об этом думала, тем меньше она что-либо понимала в случившемся. В конце концов, устав от раздумий, измученная ими, перекатившись из состояния полудремы в состояние сна, она уснула крепким сном.

Последний день, 31 декабря 1978 года, прошел вполне обычно. Немного коснувшись на переменах прошлой вечеринки, ребята озаботились текущими делами. Таня с Ирой решили встречать Новый год вместе, родителей не было, Радик собирался встречать его со своими друзьями. Тем более, Наташа на Новый год уезжала домой, к себе в село. Их с Ирой пригласил зайти к себе в гости Айтеев Туленде, они ему пообещали. Может быть, Таня и пригласила бы к себе кого-то из ребят, может быть, даже Валеру, но с ее подругой Ирой это был «не вариант». Валера в итоге, тоже, как и Наташа, уехал встречать Новый год домой. В новогодний вечер девчонки накрыли праздничный стол в зале, прямо у экрана телевизора и принялись привычно болтать «о том о сем».

Как-то неожиданно для подруг разговор коснулся вчерашней спонтанной вечеринки у Тани. Ира? всегдашний лидер их связки? насмешливо спросила:

— И что? Тань? весело у вас было?

— Да, мы здорово провели время!

— А кто был?

Таня охотно, ободренная ее интересом и не отошедшая еще от вчерашних прекрасных впечатлений, перечислила присутствующих. По лицу Иры скользнуло нескрываемое пренебрежение от перечисленных лиц.

— Зачем тебе их было звать? Ладно? Наташке Жикуновой заняться нечем, бежит от своей деревни, все городской хочет прикинуться. Тебе охота со всякими «голодранцами» время проводить?!

Тане стало обидно за ребят-одноклассников, но особенно ей стало обидно за себя. Она чувствовала, что Ира вовсе не считает их такими уж «голодранцами», в ней сквозило чувство собственничества, желание определять, с кем и когда дружить, общаться самой Тане.

— Что ты говоришь, Ира? Они прекрасные ребята, и ты сама знаешь об этом, злишься на меня, что тебя не было. Но ты сама вечно занята, то в ансамбле, то еще где. А мне в это время чем заниматься прикажешь?

— Я всегда тебя зову с собой, разве нет?

— Да зовешь, только я стою на ваших репетициях в сторонке и не знаю, куда себя деть.

— Я тебе говорила, не бросай музыкалку, глядишь, играла бы с нами.

— Ага, кто б меня туда взял! Ты сама говорила, что с трудом попала в эту группу, почти случайно, так что перестань сочинять, подруга!

— Ну, конечно, я сочиняю, набралась у этой Жикуновой всякого, теперь повторяешь.

По лицу Иры при упоминании Наташи опять пробежала тень недовольства.

— Да что ты все Наташку дергаешь, это наши с тобой отношения, она здесь причем!

Ира вышла из себя.

— А что ты ее все защищаешь, мы с тобой, вон, сколько лет дружим, а ты к ней переметнулась, предательница.

Таня вспыхнула, но, удержав себя в руках, ответила:

— Никакая я не предательница, ты общаешься со многими, я тебя хоть раз упрекнула?

— Я по делу общаюсь, а не дружу!

— Откуда мне знать, по делу или не по делу? С кем ты дружишь, а с кем нет, я даже не мучаю себя такими вопросами, уважаю твои личные права, между прочем!

Ира поняла, что перегнула палку и сменила тон.

— Тань, просто мы с тобой с младшей школы дружим и когда ты с кем-то, не со мной, я страшно злюсь, мне кажется, что ты меня предаешь, понимаешь?

— Ир, ну, что ты выдумываешь, что, мне теперь стать твоей тенью? Я же не могу быть все время одна, ты занята, у тебя все расписано почти по часам. А мне в это время где быть, чем заниматься? Тебе надо же и обо мне подумать, я тоже живой человек.

Тане казалось, что она пытается своей подруге объяснить очевидные вещи, что ей тоже, как и Ире, надо дышать, смеяться, общаться не только с ней, да попросту не сужать свой мир в размерах одной Иры. В свою очередь, Ира прекрасно осознавала то, что такая удобная и безотказная Таня все больше и больше ускользает от ее влияния, становится независимой и самодостаточной. Уверенность в себе, набегающая на нее пока периодическими волнами, скоро накроет ее с головой, станет для нее основным и привычным состоянием. И она, Ира, тогда лишится столь удобного и безотказного инструмента борьбы со своей вечной и такой частой хандрой. Наконец, осознав, что все-таки это неизбежно, Ира смирилась, улыбнулась Тане своей вечно изменчивой улыбкой и сказала:

— Ладно, подруга, не будем о грустном!

Они обнялись и вновь вернулись к подготовке праздничного стола. Больше они к теме Таниной вечеринки не возвращались.

До Нового года оставалось три часа, когда они, удобно расположившись за столом, включили телевизор и стали смотреть «Голубой огонек». Как и следовало ожидать, внимание их сосредоточилось на праздничных платьях, музыкальном исполнении и новинках в части новогоднего юмора. Новогоднее настроение постепенно заполняло их с ног до головы, и теперь только веселые темы занимали их юные головы. Атмосфера юмора и смеха из «Голубого огонька» плавно проистекала с экрана и накрывала их волна за волной. Забывшись во времени и месте, две подруги словно провалились в свое беззаботное детство, и уже не важно было, кто из них был прав, а кто виноват. Обеим было исключительно хорошо, а главное, по-новогоднему весело и беззаботно. Наконец, дождавшись самого Нового года и бурно отметив это замечательное событие звонким звоном шампанского, они, как и предполагали, отправились на центральную площадь города.

Она горела разноцветными огнями, манила ледяными фигурами и оживленными горками. Тем более, площадь просто кишела многочисленными знакомыми, постоянно поздравляющими друг друга с наступившим новым 1979 годом. Всеобщее веселье захватывало и не отпускало, убеждая всех присутствующих в том, что новый год наступил, и что он непременно будет гораздо лучше старого, а всех присутствующих на площади непременно ждут неожиданная радость, счастье и везение в новом году. Встретив знакомых, Таня с Ирой откатались на ледяной горке, умудрившись ни разу не упасть и, вконец устав от просто бешеного веселья народа, решили пойти в гости к Айтееву Туленде.

Туленде встречал Новый год в гордом одиночестве, он жил у дяди — брата отца, работающим прокурором Атбасарского района. Дом дяди был служебный, очень добротный, имел центральное отопление и был полностью благоустроен. Туленде отвели просторную большую комнату. Все дети самого дяди выросли, и Туленде проживал у него как собственный сын, дядя к нему очень хорошо относился, но был крайне строг в вопросах учебы и досуга, поэтому Туленде из кожи лез, что бы не огорчать дядю в учебе, а досуг его в основном состоял их спортивной секции по тяжелой атлетике. Туленде гостеприимно встретил девочек, тем более, ему очень нравилась Ира. Он был на редкость разговорчивый и забавлял их всякими смешными рассказами.

Дом дяди был оформлен в стиле казахских национальных орнаментов. Здесь многое выдавало национальный эпос — картины, национальные музыкальные инструменты, одежда и обувь. В то же время это был настоящий особняк ответственного советского работника. Вдоволь наобщавшись, ребята стали расходиться, Туленде с Ирой проводили Таню и вернулись в свои края, ведь жили они друг от друга совсем недалеко. Уставшая, но довольная, Таня, наконец-то, добралась до кровати, с охотой на ней вытянулась и сладко уснула. Ее ждал новый ответственный год.

Следующим замечательным событием было общешкольное мероприятие — встреча выпускников, состоявшаяся в феврале текущего года. Ответственными за нее назначили 10 «а» и их классный руководитель Валентина Павловна тщательно спланировала мероприятие и четко поставила перед каждым учеником задачу.

Само мероприятие проходило в субботу — это был выходной день, позволяющий людям выкроить время на встречу. Торжественная часть проходила в спортзале, на втором этаже. Дежурные встречали гостей внизу и провожали их наверх. Девчонки 10 «а» были одеты в праздничные белые фартуки, что сразу выделяло их на фоне гостей, придавало празднику особую торжественность, даже исключительность. Особенно активно собрались выпускники прошлых трех лет, ближайших к текущему году, чувствовалось, что жизнь их еще не разобщила окончательно. Они весело общались, вспоминали события и места, радостно встречали учителей. Со стороны было приятно наблюдать их теплые объятия с друг другом, слышать смех и юмор, несущийся со всех сторон. Ученики 10 «а», взирая на гостей, думали о своем будущем, отмечали ценность текущего момента, ближе воспринимали своих одноклассников.

В актовом зале школы силами класса был подготовлен небольшой, но очень теплый концерт, а так как Ира в это время играла в женском вокально-инструментальном ансамбле, Валентина Павловна попросила их с Таней подготовить музыкальный номер. Ира играла на фортепьяно, что стоял на сцене актового зала, и вместе с Таней они пели: «Когда уйдем со школьного двора…». Голоса у девочек были очень красивыми, присутствующие с удовольствием слушали песню, и каждый слушатель мгновенно погружался в ее смысл. Те что закончили школу, возвращались, как теперь они уже четко понимали, в счастливые мгновения своей жизни, а те, кому еще только предстояло покинуть школьные стены, интуитивно начинали ощущать их мимолетность. Учителя снова и снова осознавали ценность своей работы и гордились ею. Создавалась удивительно трогательная общешкольная атмосфера, когда явно прослеживалась общность всех присутствующих.

Наблюдая из зала, как Таня поет, Сережа уловил удивительную нежность и красоту ее голоса. Таня видела его, стоящего у окна, слушавшего их с Ирой пение, это и смущало ее, и радовало одновременно. Когда они закончили, Таня сбежала в актовый зал и встала к одноклассникам, а Валентина Павловна, взяв микрофон объявляла следующий номер. Сережа, обратившись к Тане, произнес:

— А ты хорошо поешь, у тебя красивый голос.

Таня смущенно ответила:

— Спасибо.

Может быть, она бы и продолжила говорить с Сережей, чего ей все-таки хотелось бы, но ее тут же перехватила Наташа и принялась забалтывать, как могла. Сережа отошёл от них в сторону и продолжил наблюдать за «культурной» частью программы. Таня, оживленно перешептываясь с назойливой Наташей, украдкой поглядывала в его сторону. «Все-таки он мне нравится», — думала Таня. В Сереже ее поражали глаза, они были такими глубокими, прозрачными до самого дна, и в них всегда читался ум. Ей часто просто хотелось заглянуть в них поглубже, разглядеть в них его истинный характер, взгляды на окружающий мир, на нее саму. Но это было невозможно, Сережа словно ходил в какой-то маске, гордый и независимый, не подпускающий к себе даже на безопасное расстояние, он демонстрировал свою полную отрешенность от действительности. Те редкие минуты, когда он как-то раскрывался, становился понятным, были в моменты общеклассного труда. Генуборки, субботники, какие-то хозяйственные школьные мероприятия, когда приходилось заниматься простым трудом, только и делали его чуточку ближе ко всем. Он был вынужден что-то таскать, как другие мальчишки, кому-то помогать и т. д. Именно в такие моменты он становился ближе и понятней ей. Вот и сейчас это общешкольное мероприятие, где ответственность нес весь класс, от классного руководителя до каждого ученика 10 «а», не позволяло ему нырять в свою «броню» и смотреть на одноклассников сквозь «смотровую щель» закрытого люка.

После окончания «культурной» части вечера словами директора школы все присутствующие были приглашены на «чаепитие» и дискотеку в спортивный зал школы. В самом зале у противоположной входу стены были выставлены накрытые столы, приглашающие гостей выпить «чаю». В переднем правом углу спортзала расположился школьный вокально-инструментальный ансамбль, игравший танцевальные мелодии. Гости с удовольствием выходили танцевать, с восторгом окунаясь в далекое трепетное время. Девочки 10 «а», свободные от несения каких бы то ни было обязанностей по вечеру, примкнули к танцующим. Им нравилось усиленное внимание старшеклассников, выпустившихся год, два или три назад. Те, в свою очередь, восторгались: «Какие же красивые девчонки в сегодняшнем 10 классе!» Многие гости прошли к столам и, усевшись на стулья, с удовольствием пили чай и болтали со своими одноклассниками. Царила ровная, безмятежная обстановка, когда вчера еще совершенно разобщенные, занятые повседневностью люди становились хорошими знакомыми.

Парни 10 «а» были заняты на дежурстве у входа, по этажам, в раздевалке, девочки смотрели за столами на чаепитии и охотно участвовали в танцах. Сменившие друг друга на дежурстве на том или другом посту одноклассники, видя, как популярны их девочки, смотрели на них с нескрываемым интересом. Девчонки им открывались по-новому! Сережа тоже с интересом поглядывал на Таню, а она украдкой держала его в поле зрения.

По окончанию вечера встречи выпускников Валентина Павловна отпустила уставших ребят по домам, решив уборку школы перенести на воскресенье. Утром следующего дня 10 «а» класс в почти полном составе прибыл на уборку. Мальчишки растаскивали по кабинетам столы и стулья, девчонки мели и мыли полы. Работали все дружно и весело. Быстро справившись с наведением порядка, девчата спросили у Валентины Павловны разрешения потанцевать. Администрации в школе не было и довольная хорошей дружной работой класса Валентина Павловна разрешила провести минидискотеку на час-полтора, не более. Роль музыкального оркестра выполнял старенький школьный магнитофон, обычно используемый на уроках литературы для прослушивания произведений поэтов и писателей, изучаемых в соответствии с программой. Кассеты были взяты из запасников.

Просторный спортивный зал с большими, затянутыми сеткой от попадания мячей, окнами, в которые к тому же светило играющее лучами солнышко, был по-особому торжественен. Лучи попадали на разноцветный в соответствии с баскетбольной разметкой пол и. отражаясь от него, бежали к самому потолку, падали вниз и расцвечивали ребят веселыми отблесками. Вместо обычного воскресного дня им выпал день необыкновенный — школа уже не казалась такой сдержанной и строгой, Валентина Павловна, спокойно удалившаяся в свой кабинет, не смущала никого своим присутствием и раскованность медленно, но верно принимала ребят в свои объятия. Магнитофон прокручивал танцевальную мелодию «для всех!», обрадованные ее демократичностью, ребята почти все вышли на середину пола и принялись танцевать. Кто-то еще сохранял «статус кво», но это было уже смешным и глупым. Постепенно раскрываясь в танце перед друг другом, ребята образовали широкий большой круг, как бы подчеркивая свою общность. Стали образовываться парные союзы — когда партнеры, выбрав друг друга, пусть еще и не в индивидуально парных танцах, танцевали, находясь в общей массе, но все-таки попарно.

Таня, поглядывая на ребят, не смогла не заметить, как интересно танцует Сережа. Его танец отличался набором оригинальных телодвижений, особо подчеркивающих достоинства мужского строения тела. В свою очередь, Сережа тоже то и дело выхватывал своим взглядом из общей массы девочек Таню и с эстетическим удовольствием отмечал: «Как же красиво она танцует!» Тем не менее, к ней он слишком близко не приближался. Наконец, в кассете магнитофона зазвучало «танго», девчонки всегда с нетерпением и тревогой ждали такую музыку на дискотеках. С нетерпением — потому что именно она позволяла выявить мальчишек, проявляющих лично к тебе свои симпатии, а с тревогой — потому что это внимание часто исходило вовсе не от того мальчика, который был ей симпатичен. Вот и в этот раз девочки замерли волнительной стайкой напротив мальчишек. Те переминались с ноги на ногу. Им тоже нужно было время для адаптации, набора смелости и принятия решения пригласить девочку на индивидуальный танец. Стоя полубоком к залу, Таня краем глаза увидела, как от мальчишек отделились две фигуры — Валера и Сережа, и направились в их сторону. Сережа поравнялся с ними первым и смело взял Таню за руку.

— Разреши? — смело сказал он, словно имел на нее первоочередное право. Почти вровень с ним стоял Валера и смущенно ожидал, какое решение она примет. Тане стало жалко Валеру, она уже хотела было ответить на немое приглашение Валеры, но сильная рука Сережи, словно он уже получил ее ответ, или был уверен в нем, тут же потянула ее вперед и увлекла за собой. Грустные глаза Валеры мелькнули перед ней на фоне шведской стенки напротив и тут же исчезли. Сережа уверенно вел ее за собой к середине танцующих. Повернулся лицом, переложил ее правую руку в свою, подняв выше левую руку Тани, смело водрузил себе на плечо и, обхватив своей левой рукой ее тонкую талию, увлек в круг танцующих. Он взглянул в ее глаза и обомлел от их нежной незащищённости, ясности и правдивости. Не выдержав, Сережа отвел взгляд. В те короткие мгновения, когда Таня встретилась с Серёжей взглядом, она уже не думала о Валере, о жалости к нему. Все ее естество очарованно пыталось понять этого нагловатого, самоуверенного мальчишку с такими бездонными, большими серыми глазами, в которых ей хотелось погрузиться с головой, безраздельно, тайну притягательности которых хотелось постичь, разгадать и не отпускать от себя больше.

Музыка закончилась, и Сережа повел Таню к девочкам, а магнитофон продолжил играть следующую мелодию, это был вальс. Очарованный Таниным умением танцевать, Сережа почти на середине пути неожиданно подхватил ее под руки и закружил в вальсе. Таня все сделала машинально. Полностью подчинившись партнеру по танцу, она уже летела с головокружительной скоростью по залу, только и успевая выхватывать взором из зала скользящие по кругу лица одноклассников. Сережа кружил ее, сжимал ее руку и наслаждался видом чарующей одноклассницы, восхищаясь той легкостью, с какой Таня скользила за ним по залу. Иногда ему казалось, что еще немного, и они оторвутся в этом вальсе от пола и стремительно закружатся по воздуху. Его партнерша удивительным образом улавливала самое малейшее его ускорение и двигалась так легко и свободно, что иногда он терялся в ощущении ее собственными руками. Такое он видел впервые. Таня не просто удивила его умением танцевать, она сразила его наповал.

Когда музыка опять сменилась и нужно было, наконец, вернуть партнершу на свое место, Сережа, проводив ее с нескрываемым восхищением, сказал:

— Спасибо, Таня, ну, ты молодец!

Таня, благодаря его за танец кивком головы, заглянула в его бездонные глаза и увидела в самой их бездонности себя и полный восторг. Теперь Сережины глаза испускали ровные лучи восхищения ею. Таня вдруг мгновенно поняла — она зажгла его гордое сердце. Тане стало так хорошо от этого, что уже ничего не могло испортить этого состояния.

Мальчишки выстроились чуть ли не в очередь для желающих потанцевать с ней. И все же с кем бы она не танцевала, все это было не то, и не так. Все время ей чего-то, да не хватало, Валера теперь не казался таким, какой он был на вечеринке. Другие мальчишки были всего лишь ее одноклассниками, не больше. Ира, для высокого музыкального вкуса которой танцы под кассетный магнитофон были пережитком дворовой культуры и не могли сочетаться с живой музыкой ее родного женского вокально-инструментального ансамбля «Ювентус», простилась с одноклассницами и, сославшись на исключительную занятость, отбыла восвояси, оставив «смердов» заниматься их простонародной культурой. Всем остальным было действительно хорошо и вольготно, не предъявляя высоких требований ни к себе, ни к окружающим, они действительно наслаждались текущим мгновением, интуитивно ценя каждое мгновение невозвратной жизни.

Конечно, отведенные полтора часа, даже несмотря на то, что Валентина Павловна довела их почти до двух часов кряду, закончились, не успев начаться, ведь, как известно, хорошее всегда быстро заканчивается. Ребята расходились домой с сожалением, этот солнечный день сблизил их, показал класс единым целостным организмом, раскрыл какие-то качества друг друга, доселе еще дремавшие глубоко внутри. Валентину Павловну тоже можно было понять, как бы она ни хотела идти навстречу хорошим явлениям в руководимом ею учебном коллективе, дома ее ждала семья, и так часто с пониманием относящаяся к ее работе.

И все-таки Тане с Наташей домой торопиться не хотелось, дружной стайкой девчонок-попутчиц они решили пройтись по универмагу, благо все было для них по пути и находилось на центральной площади. Постепенно от их общей группы откалывались отдельные девочки и уходили домой. Самыми стойкими, по понятным причинам, оказались Таня и Наташа. Находившись вдоволь, для закрепления приятных ощущений они взяли в буфете универмага кондитерские изделия, Таня взяла свою любимое пирожное — картошку, а Наташа — трубочку, и, наслаждаясь вкусом, обе отправились домой. Наташе удалось потанцевать с Ильиным Виктором, которому она симпатизировала, и она увлеченно рассказывала Тане об этом. Таня терпеливо слушала, не перебивая подругу и стараясь смехом подбодрить ее как можно больше. Наташа благодарно раскрывалась ей в своем нелёгком, как ей казалось, выборе между Андрюшкой Антоновым и Витей Ильиным, и хотя в действительности выбор Наташей был уже давно сделан, и даже сама Наташа это как нельзя лучше понимала, но, усиливая впечатление от своих душевных метаний, старалась придавать данному вопросу дополнительную серьёзность. Так ей было спокойнее и так удавалось ощущать себя взрослой, вдумчивой девочкой, лишенной детской беспечности.

Февраль в этих краях был еще совершенно зимним месяцем, и хотя солнышко все чаще и светило весело и задорно, но у зимы были еще полных два месяца в ее распоряжении. Даже апрель часто нес на себе прохладу и резкие колебания погоды. Девчонкам приходилось долго носить теплые пальто и колготки, что вызывало дополнительные неудобства, в особенности, теплая обувь, в которой в классе было ногам жарко, а на улице вспотевшие ноги быстро промерзали. Поэтому после долгих гуляний по магазину девочкам хотелось побыстрее вернуться домой и снять себя надоевшую верхнюю одежду. Наспех распрощавшись на углу «Культтоваров», Наташа с Таней растеклись на два самостоятельных ручейка, каждый из которых поспешил домой и вскоре скрылся за входными калитками.

В марте в школе с 10 «а» Валентина Павловна стала проводить профориентационную работу. Администрацией школы заказывался автобус, на котором ребята ехали посещать различные крупные предприятия города с целью выбора своей будущей профессии. Так как эти мероприятия проводились сразу после уроков или вместо уроков, последних по расписанию, то ребята с удовольствием принимали в них участие. Удовольствие доставляла сама поездка, сопровождающаяся шумными переговорами, шутками и заигрываниями и, конечно, неподдельный интерес вызывало знакомство с предприятием. Так, они посетили: Атбасарское локомотивное депо — огромное предприятие, где ремонтировались электровозы, Атбасарский ремонтно-механический завод, где проводился капитальный ремонт степных гигантов — колесных тракторов «Кировец» К-700, и многие другие флагманские в своих отраслях промышленности предприятия.

Посещение предприятий ребятам нравилось, они соприкасались со взрослой жизнью, буквально дышавшей им уже в спину, дополнительно общались в неформальной обстановке, что, безусловно, сближало ребят. Как правило, Ира обычно была освобождена от этих мероприятий и уходила на репетиции. Тогда Таня в автобусе всегда ехала с Наташей, а позади них почему-то всегда сидели Андрей с Сережей. Мальчишки о чем-то балагурили и постоянно дергали их. Таня с Наташей притворно сердились, но непременно каждый раз отвечали на каждую их шутку. Поэтому в профориентационном автобусе всегда было весело и шумно. Впрочем, шумно было и при посещении предприятий, правда, не всегда этот шум создавался самими школьниками. Особенно в больших, напичканных различным оборудованием цехах, все-таки там шли технологические процессы, работали станки и оборудование, ведь никто из производственников и не думал прекращать рабочие процессы. Может быть, руководители производств, в особенности руководители линейного звена, с нескрываемым удовольствием и вовсе бы отказались от посещения себя этими бестолковыми группами школьников, но бдительность инструкторов райкомов, горкомов партии не давала им таких возможностей. Идеология популяризации и ценностной необходимости рабочего труда, труда инженерно-технических работников и, в целом, всей советской промышленности самым естественным образом закреплялась в умах школьников и еще долго приносила свои благодарные плоды. Безусловно, ребята с интересом всматривались в слаженную работу производственного оборудования, начинали понимать глубину его сложности и нужности, их любопытство удовлетворялось самым изысканным способом — сопричастным созерцанием.

Весенние, короткие каникулы — последние каникулы школы прошли как-то незаметно, удалось разве только несколько раз сходить с Ирой в кино. Основным кинотеатром города был кинотеатр «Колос», стоявший на углу улицы Энгельса. Тане нравилось ходить в кино.

Кинотеатр обладал красивым зрительным залом, потолок в нем был украшен белым шелковым полотном, сбегающим ажурными волнами от центра к краям, это придавало потолку воздушность, словно это были стройные ряды облаков. Середина потолка была украшена многоярусной люстрой, пропорциональные круги которой занимали почти всю середину. Лампы были подключены через реле и потому гасли медленно, давая возможность опаздывающим зрителям поспешно отыскать свои места в зрительном зале. Боковые стены были покрыты плотными портьерами тёмно-синего цвета, стены имели две входные двери и две выходные двери, дополнительно закрытые плотными раздвижными портьерами. Весь зал был сосредоточенно развернут к белоснежному экрану почти во всю фронтальную стену. В целом, зрительный зал настраивал посетителей на спокойное и вдумчивое созерцание и был немного волшебным.

Ира и Таня любили в нем бывать, в особенности, когда в нем шли премьеры новых фильмов. Перед сеансом всегда испытывалось чувство предвкушения чего-то нового, за ним шло само волшебство — фильм, и если фильм оказывался хорошим, затрагивал струны души, рождалось послевкусие удовлетворенности, они подолгу обсуждали фильм и его героев. Если фильм был создан на основе известного произведения литературы, им хотелось сравнить его на соответствие оригиналу. Трезвая мысль о том, что книга и фильм — два разных, равнозначных произведения, как-то не возникала в их молоденьких головках. Они подолгу спорили, что создатели фильма показали верно — в соответствии с литературным произведением, а где они явно слукавили и отступили от такового. И все-таки книги для них были более понятны, ведь в книгах их автор разговаривал именно с ними, на их языке и нередко их же голосом!

Фильм же был просто нашпигован образами независимыми или даже непонятными. После фильма девчонки всегда подолгу обсуждали сюжетную линию, а так как в любом фильме присутствует такое явление, как любовь, то оно как раз и составляло главную тему для разговоров. Ведь с киноэкрана на них смотрели отважные мужчины, ни на минуту не задумывающиеся о том, как поступить в конкретном случае, уверенные в своих силах, полные благородства и особых талантов. Девочкам хотелось найти среди своих знакомых таких же или хотя бы похожих на экранных героев парней, способных нести ответственность не только за себя, но с охотой берущих ответственность и за них самих.

Ребята из класса мало чем походили на экранных героев, часто и вовсе не дотягивали до них даже в малом. Девочки огорчались и продолжали ждать и искать. Странность таких ожиданий диктовалось молодостью, ведь им даже не приходила в голову простая мысль: «А сами-то они так уж точно были похожи на тех тоже экранных героинь, ради которых их экранные герои и совершали многочисленные благородные поступки и свои удивительные подвиги?». Нет, конечно, внутренне они ощущали себя именно такими, ничем не уступающими ни по красоте, ни по внутренним качествам так ослепительно сияющим героиням экрана. Вот только ребята, видя их в повседневной, так сказать, рутинной жизни, воспринимали их как абсолютно привычных, где-то даже равными себе, одноклассницами, подругами, товарищами. В свою очередь, парни, взирая на экранных героев, неизбежно позиционировали себя как равными им, по крайней мере, способными «в подобных обстоятельствах поступить подобным же образом, по крайней мере, ничуть не хуже, а может, даже более изобретательнее, надежнее и умнее!». Так они будут поступать только если «будет ради кого!».

Так и рождался разрыв между искусством кино и реальностью. И ликвидировать этот разрыв могло только настоящее чувство, которому тоже надо было учиться. А пока? Пока они ходили часто мимо своей настоящей любви и даже не считали ее возможной.

У Иры вообще были очень завышенные требования к любому кандидату на ее внимание. Эти требования распространялись на его семью, ее имущественное положение и положение в обществе. Наличие каких бы то ни было, а иногда и весьма конкретных, умений и талантов. Эта требовательность распространялась на внешний вид, который должен быть непременно выдающимся, касалась умения держаться в обществе, внешнего вида и многого еще, что даже ей не всегда было понятно.

Таня, напротив, была чрезмерно скромна и держалась всегда в Ириной тени, чем буквально не позволяла по-настоящему разглядеть себя не только противоположному полу, но и своей придирчивой подруге. Лидерство Иры основывалось только на ее субъективном восприятии действительности, держалось на ее воле и, честно говоря, подкреплялась ее неприкрытой и постоянной экспансией. Таня никогда не соперничала с ней, каким-то естественным для себя способом, далекая от какого-либо восприятия превосходства над кем бы то ни было, а тем более, над близкой подругой, она не замечала некоторые диктаторские замашки Иры, а часто даже ее претензии к себе или окружающим, превращала их в открытый юмор. Ира не умела ничего противопоставить ее обнажающему юмору, и тут же оставляла свое упрямство и сопротивлялась Таниному дружелюбию. Ей вообще с Таней было удобно, спокойно и уверенно, и она слишком ценила эти качества подруги, чтобы пожертвовать ими, даже в угоду своему эгоизму. Поэтому возникающий было спор или несогласие быстро стихали, как огонь, не получающий ни дополнительного фронта своей деятельности, ни кислорода для питания самого огня. Так они и дружили, оставаясь каждая в своем уютном обособленном мире. С годами эти подходы становились константой и вовсе не оспаривались ни одной из них. Главным было то, что их все устраивало и не нуждалось в обновлении.

Ира шла на золотую медаль в школе и к каждому занятию готовилась тщательно, но, как часто бывает, всегда найдутся обстоятельства, угрожающе нависающие над желанной целью. Именно так и случилось с Ирой. Учитель истории — Иван Кузьмич — фронтовик, но, к сожалению, человек с довольно сомнительными человеческими качествами, имеющий давнишние неприятельские отношения с родителями Иры, не нашёл ничего лучшего, как распространить свою месть на ребенка, то есть Иру. Пока было сложно понять, выходит ли Ира на золотую медаль или нет, это противостояние особо не выделялось, но как только к концу 10 класса ситуация полностью прояснилась, и стало понятно, что теперь все зависит от личных усилий Иры и ее упорства, как Иван Кузьмич стал блистать во всей красе школьного деспота.

Итак, упоенный властью над своими учениками, он получил в свои руки уникальную возможность — отомстить родителям ребенка через открытое унижение их ребенка. Иван Кузьмич упорно ставил Ире четвертки, вроде бы, и не придерешься, оценка-то хорошая, но вот только предмета, которые он ведет, у него было два — обществознание и история, оба предмета были профилирующими для поступающих на юридические специальности вузов. Вузов таких было крайне мало, в итоге получилось, что Иван Кузьмич держит будущее Иры в своих цепких нечистоплотных руках. В тоже время его статус «участника Великой Отечественной войны», как видно, давал ему столь большое преимущество, что полностью развязывал руки. А простой, вдумчивый подход к ветеранству, понимание того, что на фронтах Великой Отечественной войны были люди совершенно разных нравственно-психологических типов, не был взят за основу при оценке фронтовиков. Конечно, козыряли своим участием не самые лучшие, а, можно сказать, наименее заслуженные, иногда даже косвенно коснувшиеся участия в войне. Зато спеси у них было выше всех разумных пределов. Настоящие боевые фронтовики, как правило, были скромными, добросовестно трудились на своих постах и даже награды одевали не часто. Не раз приходилось с удивлением узнавать, какой геройский человек работает или живет с тобой рядом.

С Иваном Кузьмичом все было иначе, даже наградная планка просто вросла в его костюм. Какими наградами он был награжден, ученики не знали, да и где, и как он воевал, тоже, только все они должны были четко понимать, кто перед ними и просто «падать от уважения». Однако сам Иван Кузьмич ни к кому уважения не испытывал, ни к взрослым — коллегам, ни, тем более, к ученикам. А как он упивался унижением учеников во время урока, то ученикам часто казалось, что Иван Кузьмич точно воевал на стороне врага, либо служил в органах НКВД, именно этот почерк в нем прослеживался.

Когда на одном из обычных уроков истории Иван Кузьмич поднял с места Иру Каюкову и стал задавать ей вопрос за вопросом, Ира, пытаясь достойно ответить, четко и грамотно выстраивала свою речь. Ивана Кузьмича не интересовали ее ответы, он перескакивал с вопроса на вопрос, не давая ни малейшей возможности ей сосредоточиться. Не позволяя завершить любой из начатых ответов и обозленный ее упорством отбиться, он перешёл на личности, невзирая на нормы этикета, законы педагогики, в кураже бесноватого оратора он выпалил все, что думал о ее родителях, какие они люди, чем занимаются и где их место. Закончил свою пламенную речь Иван Кузьмич победными словами:

— Ты никогда не знала на пять, и у меня ты пятерку не получишь! Не хватало еще, чтобы Каюковы получили золотую медаль!

С последними словами учителя Ира превратилась в белое полотно, стала оседать на ноги и клониться на спину. Сосед сзади, Айтеев Туленде, подхватил одноклассницу и с трудом опустил ее на колени, на пол, Ира дрожала, как при сердечном приступе. Иван Кузьмич, как и всякий подлец, чувствуя, когда «запахло жареным», визгливо выкрикнул: «Сбегайте за медсестрой!» С третьего ряда Володя Падалко выбежал в дверь и понесся за медсестрой. Подскочившие с соседних рядов ребята помогли Туленде поднять Иру на ноги и стали тихонько выводить в коридор, где было больше воздуха. Класс недружелюбно загудел. Перепуганный Иван Кузьмич, усевшись за учительский стол, шипел: «Неженка какая, правду услышала, смотрите-ка».

Через минуту школьная медсестра уже хлопотала вокруг Иры и вскоре увела ее в медпункт. Через несколько минут урок закончился, ребята вышли в коридор и оживленно начали обсуждать произошедшее. Таня взяла Ирин портфель и направилась в медпункт. Одноклассники были уверены, что теперь Ивану Кузьмичу «несдобровать», его обязательно уволят и поделом ему. Но на следующий день он, как ни в чем не бывало, явился в школу, как и прежде, вел занятия и, как и прежде, себя вел. В школе ровным счетом ничего не изменилось! За маленьким исключением — Ира не приходила больше в школу.

Таня первой узнала, что Ира переходит в пятую школу, до конца года оставалось всего два месяца: май для занятий и июнь для экзаменов. Теперь за столом Таня осталась одна. Было грустно осознавать, что подруга, с которой они проучились и продружили семь лет, теперь будет заканчивать другую школу. Только в характере Тани всегда была жертвенность, она четко понимала, Ира должна учиться там, где ей лучше. И потом она так мечтала о юридическом вузе, старалась учиться и теперь, когда золотая медаль открывала ей такую возможность, и Ира не в силах была отказаться от такой возможности, то пусть подруга делает так, как ей лучше!

Они подолгу общались по телефону, особенно, когда Ире становилось тоскливо от одиночества в новом коллективе, и она старалась рассказать о трудностях Тане. Та ее терпеливо выслушивала, никогда не перебивала, всегда находила нужные ободряющие слова. А если Ире было очень необходимо, не задумываясь, приходила к ней домой и приступала к врачеванию ее души. Ира расцветала и с благодарностью провожала Таню домой, расставались они ровно посередине пути между домами, после чего каждая спешила восвояси. И, тем не менее, их дружба с каждым разом становилась все более эпизодичной, сказывалась разность школ, несовпадение времени, расстояние между домами и, конечно, уже проявляющаяся разность в интересах. Танины интересы на текущий период были связаны со школой, одноклассниками, домом и всем, что вокруг него. Ирины просто дублировали то же самое, только лежали в другой территориальной плоскости. Лишь телефон еще оставался тоненькой нитью, прочно удерживающей их дружбу.

В апреле, 24 числа, у Тани был день рождения. Она решила позвать на него девочек-одноклассниц, с которыми обычно идти домой им было по пути, это Тамара Грасмик, Лиля Гайт, Люба Засекава, Нина Моноле. Девочки охотно приняли ее предложение.

Стоял теплый весенний день. Таня любила свой день рождения, именно в апреле просыпалась природа целинного края. Молодые робкие листочки, словно спрашивая разрешения, начинали наливаться лучезарным прозрачным теплом. В воздухе пахло ранней весной, с ее причудливыми запахами свежести, граничащими с холодными порывами степного юного ветра. Птицы радостно пели, теперь уже полностью уверенные в невозможности возвращения надоевшей и долгой зимы. Ранние весенние цветы, что садила ее мама в палисаднике, дарили такое яркое, радостное разноцветье, что глаз, цепляясь за их благоуханье, просто наслаждался этим весенним разноцветием.

Сама Таня всегда в этот день становилась порхающей и легкой, словно ее любимый день рождения подымал ее на какую-то новую невиданную высоту. Ей становилось легко и свободно на душе, именно после своего дня рождения она понимала — весна наступила, а с ней и новые, не пережитые еще впечатления, не сказанные еще никому слова. Что-то волшебное творилось с ней, преображая ее с каждой новой минутой жизни, с каждым вздохом распираемой новыми впечатлениями груди. Яркое, теплое солнце стремилось сорвать последние путы унылой, надоевшей зимы и раскрыть в людях неистребимое желание творить что-либо новое, неповторимое.

Девочки собрались организованно, все пришли почти в одно и то же время. Рассаживаясь за праздничный стол, они весело смеялись, наперебой рассказывая какие-либо интересные истории. Таня ощутила искренний интерес к себе, как к личности, было заметно, что она стала к ним значительно ближе и понятней. Девчонкам, со своей стороны, Таня казалась теперь абсолютно своей, доступной и интересной. Тане нравилась эта атмосфера, она ощущала себя органической частью коллектива одноклассниц.

А между тем неустойчивая весенняя погода приготовила всем неожиданный сюрприз — налетевший ниоткуда ветер вдруг закрыл солнце и принес тяжелые, со свинцом, облака, они покружили над городом, разорвались и просыпались на землю пушистым белым снегом. Зима захотела тоже, видимо, поздравить Таню и спешила сделать это, пока еще была в силах, ей не хотелось уйти, не поздравив Таню и не подарив ей великолепную белую скатерть, мягко укрывшую всю поверхность. Исполнив свое желание, она в последний раз махнула своим великолепным белым веером и, увлекая за собой сильный степной ветер, собрала свои свинцовые облака и погнала их прочь, весело шумя вдалеке.

Очнувшись от этого неожиданного визита, усиливающееся с каждым новым днем солнце расправило свои могучие плечи и бросило огромные пучки своей энергии на белую скатерть зимы. Снег, сначала сжимаясь в холодную корочку, поддался и, увлекаемый жарким теплом, превратился в сочные ручейки воды, те, пробежав по поверхности, утолили жажду всему, что только порывалось показаться из земных запасников. Через какой-то час от былой непогоды не осталось и следа. Тане даже на минуту стало жалко шелковую скатерть зимы, но в следующую же минуту, поддаваясь всеобщему благодушному настроению, она уже не думала ни о чем, кроме этой веселой девичьей компании.

Вечер подходил к концу, когда гости стали расходиться в ожидании завтрашней скорой встречи в школе. Проводив гостей, Таня с грустинкой в голосе сказала себе: «Ну, почему день рождения заканчивается так быстро, его ждешь с самого вечера, а он блеснет и вновь убежит, а тебе уже на год больше. Мне уже 17, как быстро летит время». И в то же время внутри рождалось осознание того, что и этот возраст несет в себе много хорошего, посмотрим, подумала Таня и провалилась в нахлынувший сон.

Оставшись в классе без Иры, Таня еще больше сдружилась с Жикуновой Наташей. Теперь та стала не просто завсегдатаем у Тани, но ходила к ней мыться в ванну, они вместе делали уроки и просто часами болтали. Это сближало девчонок все ближе, они становились близкими подругами, делились потаенными желаниями. Таня, проводя время за партой во время занятий в относительном одиночестве, часто занималась разглядыванием одноклассников, обстановки в классе, учителей. Отвлекать ее было некому, ведь это была прерогатива соседа по парте, а такового у Тани не было. Тогда, когда в школу по той или иной причине не приходила Фатима Гочуа — соседка по парте Наташи Жикуновой, Таня садилась к Наташе или Наташа к ней, но это было крайне редко.

И все-таки Тане пришлось практически весь май сидеть одной, все чаще ее взгляд, скользя по классу, стал останавливаться на Сереже Никоненко, ей стало интересно, чем он занят, что делает в конкретный момент времени. Она стала замечать, как Сережа, уткнувшись в кромку стола, долго и неподвижно сидел, лишь изредка бросая быстрый взгляд на учителя. Особенно это было заметно на уроках литературы. Наконец, приглядевшись, она заметила у него на ногах сумку, из которой, высунувшись наполовину, торчала книга. Таня стала догадываться — Сережа читает художественную литературу. Ей нравилась его речь, она всегда отличалась логичностью и стройностью, слова подбирались метко, с умом. Редкие ее знакомые так грамотно и складно умели говорить. А здесь чувствовался ум автора, умелое оперирование словом, полное им владение. Это качество завораживало ее, хотелось разгадать, откуда у Сережи такой навык. Теперь она знала точно — он много читает! «Интересно, что он читает?» — думала Таня.

Случай выяснить, что читает Сережа, представился скоро. На одном из уроков литературы классный руководитель, Валентина Павловна, заинтересованная, чем же так увлечен Сережа, во время опроса пройденного материала неожиданно подошла к Сережиной парте и, склоняясь над ней, спросила:

— Серёжа, не мог бы ты мне показать, чем ты так увлечен, что ты держишь под партой?

Сережа, застигнутый врасплох и понимавший, как глупо теперь прятать книгу и отпираться, смело достал из сумки, лежащей на коленях, томик пьес Николая Александровича Островского — русского драматурга конца 19 века.

Сказать, что Валентина Павловна удивилась, это было все равно, что не сказать ничего! Читать русского драматурга в 17 лет и делать это тайно?! Это было удивительно вообще и для молодого человека удивительно, в частности. Валентину Павловну поразил выбор Сережи, ценитель русской классикой литературы, каждый раз сталкиваясь с нежеланием мальчишек читать «скучную классическую литературу» — она, учитель русского языка и литературы, нечасто встречала подобное явление. У Валентины Павловны не было даже желания как-то отругать за невнимание Сережи на уроке. Напротив, любопытство толкало ее на немедленные расспросы.

— А что же тебе понравилось у Островского?

— Многое, мне кажется, он актуален и сегодня. По его произведениям и сейчас можно изучать людей. Мне очень понравилась пьеса «На всякого мудреца довольно простоты»

— Ух ты! — задумчиво протянула Валентина Павловна. — Сережа, я не скрою, мне понравилось то, что ты, как выяснилось, любишь русскую классическую драматургию, но все-таки, Серёжа, всему свое время, и сейчас мы заняты не менее значимым, как мне кажется, произведением, поэтому у меня к тебе есть небольшая просьба — положи Николая Александровича Островского в сумку и прими участие в нашем сегодняшнем уроке.

— Да, конечно, Валентина Павловна.

Сережа сунул Островского в сумку и включился в работу класса. Валентина Павловна вернулась к опросу, но не смогла не думать об этом мальчишке, его занятие не только не вызвало у нее недовольства, напротив, оно вызвало у нее удивление и даже удовлетворение. «Неординарный мальчишка, — думала она, — жаль, пишет безграмотно, но как говорит!»

За время их беседы Валентина Павловна отметила то, что ни у кого из одноклассников на то, что читал Сережа, не вызвало желание посмеяться, подтрунить над ним. Это был явный признак авторитета, уважения товарищей. Таня тоже была удивлена, конечно, она из-за своей юности не могла глубоко рассуждать о Сережиных литературных пристрастиях, но то, как снисходительно отнеслась к нему обычно строгая Валентина Павловна, ее удивило. Вместе с этим удивлением родилось дополнительное уважение к Сереже и объяснение его стройных речей при ответах. Он явно обладал живым любознательным умом, позволяющим ему легко ориентироваться в жизни и сохранять независимость от окружающих.

Таня опять украдкой, но с нескрываемым любопытством посмотрела на Сережу. Он поймал ее взгляд и широко улыбнулся, как бы ожидая поддержки с ее стороны, но, смутившись этой встречи глазами, Таня отвела глаза. Сережа остался без ответа.

А время все летело и летело, твердо и уверенно учебный год приближался к логическому концу. Конец мая 1979 года выдался на редкость неустойчивым, яркое солнце вмиг сменялось грозным весенним небом, обильный весенний дождь опять сменялся ярким весенним солнцем. И все-таки весна окончательно вступала в свои права, пробуждая своей нежной лаской все живое вокруг. Бескрайняя казахстанская степь заполнялась разноголосым пением птиц, переливами свистов сусликов, стоящих у своих норок, словно часовые, буквально все двигалось, суетилось, спешило обустроить свой дом, обзавестись потомством, обустроиться и насладиться жизнью во всей ее полноте. Разнотравье широкой, убегающей к самому краю, земной твердыни, устланной великолепным цветовым разнообразием степи, всегда поражало весной. В степи было вольно, красиво и чисто, словно ты попадал в океан, набегающий на тебя волнами пахучих трав, нежных в своей простоте и величии цветов, и изменчивым, то ласковым, то жгучим ветром. В этой широкой степи тебе было легко дышать, ничего, абсолютно ничего тебя не стесняло, не препятствовало самому духу свободы, раскрепощенности, выбора. Здесь осознавалось величие мироздания, когда такое же бесконечное небо, прозрачное своей гладью разношерстных облаков, соединяется с этой величественной степью в единое целое где-то далеко, далеко, у самого края Вселенной и соединяет самого наблюдателя в единое бесконечное целое! А наставшая ночь высыпает пригоршнями манящие звезды, и они сияют в унисон с твоим собственным дыханием, такие далекие, и в то же время такие близкие, понятные и непознанные тобой, и твое сердце замирает в мечтаниях и томлениях.

23 мая 1979 года выдалось удивительно теплым, 25 мая официально заканчивался учебный год, последний учебный год Тани, на сердце становилось немножко грустно, тревожно. Никто не знал ведь, что ждет там, в так называемой взрослой жизни, будет ли она столь терпелива к ним, как и жизнь теперешняя. Предстояло самой принимать многие решения и самой же за них нести ответственность, многое предстояло делать впервые. Здесь, в школе, за, казалось бы, бесконечные, но такие быстрые годы многое было понятным, привычным, преопределенным. От тебя требовалось разве что прилежание, внимательность и только.

Чувство неизбежных перемен и волновало, и влекло Таню. Учителя, вечно загнанные в своих бесконечных обязанностях, торопились подвести итоги года, успеть то, что не успевали по понятным причинам. Ребята в эти последние дни частенько были заняты собой, по официальной версии, они «консультировались» к экзаменам. Перешептывание, перегляды, интенсивные обсуждения каких-либо новостей отдельными парами, группками. Очередная перемена была всего лишь небольшим перерывом таких общений. Однако, наблюдая за Андреем Антоновым и Витей Ильиным, Таня отметила их интенсивные переговоры с девочками из класса. Вскоре до нее дошла новость — у Сережи Никоненко сегодня день рождения и друзья, Андрей и Витя, приглашают девчонок на его день рождения. Тревога закралась в душу Тани. С одной стороны, она почему-то была уверена в том, что ее не пригласят, ведь ребята на ее глазах беседовали с девочками, но к ней не подходили. С другой стороны, в глубине души ей хотелось быть приглашённой к Сереже, но в то же время она боялась этого, сама не зная, почему.

Почти к концу перемены Серёжа сам подошел к ней и, волнуясь, произнес:

— Тань, у меня сегодня день рождения, я хотел бы пригласить тебя. Ты придешь?

Таня растерянно посмотрела на Сережу.

— Не знаю, — тихо произнесла она, — мне нужно спросить разрешения у родителей.

Сережа с пониманием кивнул головой.

— Ладно, спроси.

Он немного помолчал и произнес:

— Ладно, жду тебя в шесть.

— Хорошо.

Сережа повернулся и отошел. Смущенная неожиданным, но желанным, по логике, приглашением, Таня подошла к Наташе и сообщила ей о приглашении. Наташа была крайне удивлена, и только теперь стала с быстротой молнии рассказывать Тане о том, что ее и некоторых других девочек Андрей с Витей пригласили на Серёжин день рождения.

После уроков девчонки, приглашенные к Сереже, собрались на школьном крыльце, обсуждали детали предстоящего похода.

— Ой! Девочки, меня ни за что не отпустят, если узнают, что я иду на день рождения к мальчику, — сказала Наташа и продолжила: — Нужно что-то придумать! Давайте скажем, что мы идем к какой-нибудь девочке.

Девичья стайка заверещала разноголосьем. Кто-то предложил назначить день рождения у Риммы Мулдогалиевой, логика была железной — Римма хорошо училась, девочкой была весьма скромной и абсолютно закрытой, жила где-то — далеко от школы и, к тому же, не имела телефона! Тане вся эта идея с враньем родителям не нравилась, так как у нее никогда не могло возникнуть проблем с тем, к кому она идет на день рождения, к мальчику или девочке, так как родители, в первую очередь, доверяли ей самой. Однако Наташа жила у тети с дядей, те были супернапряжены в вопросах Наташиного воспитания и ответственности за ее нравственность, доверяли они только семье Зариповых, где Наташа могла пропадать часами, общаясь с Таней, которая не вызывала у них опасений, так как была девочкой «из хорошей интеллигентной семьи».

Быстро разработав легенду о том, что Наташа идет на день рождения Риммы Мулдогалиевой вместе с Таней Зариповой и другими девочками из их класса, как официальную, стайка девчонок, наконец, сдвинулась со школьного крыльца по направлению к дому. По пути они решили зайти в магазин «Культтовары» и присмотреть какой-нибудь подарок имениннику.

После почти получасового хождения по магазину их внимание привлекла картина «Последний день Помпеи» — монументальное полотно Брюсова отражало весь спектр человеческих чувств перед неминуемой гибелью. Оно было красочным и притягивало взор. Девчонки принялись собирать на картину деньги. Стоимость картины была в районе двух рублей и это были приличные деньги, им не хватало копеек 10 или 20, когда на помощь девочкам пришла мама Лили Гайт, она работала продавцом и охотно добавила недостающую сумму.

Получив картину, девчонки решили ее подписать. Оформив поздравительную надпись, они завернули картину в бумагу, так, чтобы ни полотно, ни тыльная часть, где сияла надпись, не были видны и оставили картину на хранение Лилиной маме в магазине. Так как магазин работал до семи, девчонки решили собраться пятнадцать минут шестого у «Культтоваров», забрать картину и вместе двинуться в гости. Так они и сделали.

Дружной веселой стайкой они прибыли по «назначенному адресу» ровно к шести часам. Их встречали одноклассники Андрей и Витя, они стояли в небольшом палисаднике у дверей светлой веранды с большой филеночной дверью с верхней большой остекленной частью. С солнечной веранды с большими мелкооконными ажурными рамами, установленными углом, в дом вела широкая дверь. В большой комнате стоял такой же большой и длинный стол. Сервировка стола удивила Таню. Кроме привычных солений, на столе стояли баночки консервов и бутылки с красным вином. Во всем чувствовалась неумелая мужская рука. Андрей на правах друга хозяина пригласил их сесть и спросил:

— Ну, как мы вам накрыли стол?

Из взрослых никого не было и девчонки рассмеялись ему в ответ. Из комнат где-то в глубине дома неслась приятная музыка. Из боковой двери комнаты появился Серёжа. Немного смущаясь, он произнес:

— Привет всем, прошу к столу, — и сел рядом с Таней.

За ним в комнату вошла Серёжина мама с противнем, в котором аппетитно журчала томленая на печи тушеная картошка. Сережина мама села в торец стола, тоже рядом с Таней, и предложила ребятам накладывать картошку. Немного смущенные, ребята стали разбирать картошку по тарелкам, Витя, вставший из-за стола, разлил по бокалам вино. Он же первым и поздравил именинника, сдвинув, наконец, вагончик торжества со станции отправления. Вино, еда помогли ребятам расслабиться и застолье полилось в размеренно веселое, привычное русло.

Дом Сережи оказался большим и просторным, из большой комнаты вели две двери, одна из которых была на кухню, выводила к черному ходу и задней спальне, вторая вела в основной дом, включающий две спальни и просторный зал в четыре огромных окна. Именно в зале стоял магнитофон, из недр которого лилась приятная музыка. В зал вели двухстворчатые филеночные двери. Таня с любопытством смотрела на маму Сережи, это была красивая женщина с темно-русыми волосами и острыми серыми глазами.

Вскоре в комнату вошел папа Сережи — коренастый мужчина с черными волосами, искрящимися в районе висков сединой. Родители Сережи были пожилыми людьми, они явно были старше и ее родителей, и родителей ее одноклассников лет на десять-двенадцать. Отец, к удивлению одноклассников, принёс баян и стал играть на нем, запел, мать Сережи ему охотно подпевала. И хотя для Тани день рождения в таком необычном формате был в диковинку, однако она не могла не отметить, что в результате застолья родители Сережи как-то перестали мешать им. — молодежи и каким-то чудом органично влились в застольный коллектив.

После импровизированного сольного выступления семейной пары ребятам захотелось потанцевать. Сережа пригласил пройти в зал. Таня встала из-за стола и вместе с девчонками прошла в зал, ее поразил массивный дубовый шкаф, за прозрачными остекленными дверцами которого красовались собрания сочинений самых известных авторов мира. Дружно, бок о бок, на полках стояли англичане, французы, испанцы, одним словам, вся писательская элита планеты. Пораженная таким разнообразием знаменитых авторов, Таня села на диван у шкафа, не переставая с удовольствием разглядывать корешки книг. Просперо Мериме, Александр Дюма, Виктор Гюго, Лопес де Вега, многочисленная русская классика, как тот же Николай Островский, вот, кто формировал вкусы Сережи, поняла Таня. Вот откуда и почему рождается его стройная речь! У Тани было такое странное чувство, словно она распутала сложное и запутанное дело, с которым никто до нее справиться не смог. Ей казалось, что теперь она точно начинает его понимать и ей нравится сам процесс этого понимания, постепенное раскрытие для себя его личности.

Ребята и девчата распределилась по залу, войдя в комнату, где играло танго. Сережа предложил мальчишкам приглашать девочек и, подойдя к Тане, пригласил ее первой. Вскоре весь зал наполнился танцующими. Сережа, как всегда, уверенно вел ее за собой, Таня украдкой вглядывалась в его светлое лицо, они разговаривали.

— У вас так много книг?

— У нас любят читать.

— Я удивилась, у вас так много собраний сочинений и таких редких.

— Ты знаешь, книги, это то, что мне очень нравится.

— Мне тоже, а кто у вас собрал такую библиотеку?

— Сейчас собираю я, но до меня книги у нас уже были. Мне кажется, они у нас были всегда.

— А что ты сейчас читаешь?

— Просперо Мериме.

— А о чем он пишет?

Сережа улыбнулся.

— О пламенной любви, соперничестве, одним словом, о жизни, — ответил он задумчиво.

Таня, смущенная его последним ответом, старалась больше не смотреть ему в лицо. Серёжа, напротив, с интересом рассматривал ее вблизи. Ее темно-каштановые волосы, собранные сзади и элегантно обрамляющие ее лицо, придавали ему какую-то спокойную красоту, выгодно очерчивая приятный овал нежного девичьего лица, вдумчивые глубокие карие глаза таили в себе неброскую, но такую надежную теплоту, что, находясь с ней рядом, ему хотелось заглянуть в самую их сердцевину. Он чувствовал то, что за ними хранится целое сокровище чего-то ценного, необходимого, только ввиду своей молодости не понимал, чего. Таня его очаровывала, особенно нравился ее меткий, пытливый ум, скромное, бережное суждение об окружающих. В ней удивительным образом сочетались духовная простота и врожденная интеллигентность. Воспитанность этой девушки требовала от партнера слишком высоких качеств, подразумевала строгое соответствие этим высоким требованиям. Сережа тянулся к ней и одновременно боялся не соответствовать ее личности. Вероятнее всего, его отношение к ней соответствовало строгому алгоритму: «Шаг вперед и два шага назад», слишком высокие требования он сам предъявлял себе, чтобы хоть чуточку соответствовать образу Тани.

Ребята танцевали уже с час, когда теперь уже Виктор предложил пройти к столу. Никто не возражал, за стол сели по своим прежним местам. Сережиного отца за столом не было, оставалась только мать, она подогрела тушеную картошку и теперь вновь накладывала ее ребятам. Довольный ходом событий и находясь в прекрасном настроении, Сережа сел на свое место, все дружно болтали. Сережа осторожно, почти не слышно, обнял Таню за плечи. Рядом сидела его мама, она сделала вид, что ничего не видит. Таня легонько качнула плечами, давая понять, что ей неловко перед окружающими, нужно убрать руку. Сережа на секунду приподнял свою руку, но, опомнившись, нежно и легко опустил вновь. Таня мучилась между необходимостью убрать его руку и нежеланием обидеть Сережу, ведь сегодня у него был день рождения и, конечно, именинник был вправе рассчитывать на дополнительное внимание. Так она и сидела, не решаясь отодвинуться в сторону, абсолютно смущенная перед окружающими. Лишь когда Андрей что-то попросил Сережу передать, и тот вынужден был выполнить его просьбу, для чего отнял руку от Тани, она с облегчением вздохнула. Сережа заметил ее облегченный выдох и как-то огорчился ее реакции.

Наконец, все опять пошли танцевать, и Таня смогла расслабиться. Она почувствовала на себе множество мальчишеских взглядов, они смотрели на нее с нескрываемым интересом. Солнце давно зашло, в зале погасили люстру, горел только угловой торшер, распространяя мягкий свет из левого угла зала по всему его периметру. Девчонки сидели на диване у стены с большим зеленым ковром. Мальчишки периодически приглашали их на танцы и затем возвращали на свое место. Именно в таком освещении Таня становилась удивительно хороша, словно сам вечерний свет поселялся в уголках ее глаз, скользил по белоснежным щекам и падал на четко очерченные губы. Все ее лицо начинало светиться изнутри, становясь мягким и ласковым. Однако Таня никогда не пользовалась своими преимуществами, а сидела, скромно разговаривая с одноклассниками обо всем понемногу. Их постоянно прерывали, приглашая ее на танец, затем беседа возобновлялась вновь.

Сережа тоже обладал природной чуткостью, поэтому ни одна из приглашенных девочек не была обделена его вниманием. Он постарался со всеми девочками потанцевать, выражая им свое уважение. Но как только обязательная, в его понимании, часть вечера была закончена, Сереже захотелось вновь общаться с Таней. Он подошел к дивану, на котором она сидела и, попросив товарища уступить ему место, сел с ней рядом. Повышая голос из-за музыки, они заговорили.

— Ты не устала, тебя постоянно приглашают танцевать?

— Ну, так уж постоянно, — засмеялась Таня, — ты вот со всеми девочками потанцевал.

— Мне так положено, Тань, я же хозяин, должен всем уделить хоть чуточку внимания.

— А, понятно.

— Тебе как, не скучно?

— Нет, конечно, мы с девчонками много болтаем.

— Да, в этом вы мастерицы, — со смехом сказал Сережа.

Таня с небольшой долькой обиды ответила:

— Вы, мальчишки, говорите ничуть не меньше, поверь мне.

— Да, да, я с тобой согласен, не сердись.

— Я не сержусь.

Таня сделала вид, что заинтересовалась кем-то из танцующих. Сержа осторожно протянул руку за ее спиной и обнял. Таня замерла, но руку не убирала, так и сидели какое-то время молча. Он держал свою руку на тоненькой девичьей талии, она, как замершая фигура, думала, как быть, пока их не увлекли вдвоем в общий танец. И все-таки вечер подходил к концу, часы показывали 11 вечера, нужно было двигаться по домам, иначе родители всех приглашенных подымут панику.

К вечеру 23 мая погода подарила свой очередной каприз, и теплый майский день примерно к восьми вечера стал портиться, пошел снег, превративший дороги в размокающую кашицу, подул северный ветер. Когда ребята вышли на улицу, все ощутили встречный пронзительный ветер, он налетал из темноты, трепал волосы, колол лицо и стремился попасть под каждую складочку одежды. Ребята, ежась от прохлады, но веселые и довольные, двинулись домой. Мальчишки шли провожать девчонок по домам. Спотыкаясь и соскальзывая на неровностях, девчонки ухватились за предупредительно подставленные руки мальчишек. Пока вышли из проулка на освещенную асфальтную дорогу, девчонки изрядно подмерзли.

Таня опиралась на предложенную Сережей руку, старалась не отставать от его быстрых шагов, ее ладонь, ухватившаяся за его костюм, могла согреваться только изнутри, но совершенно озябла снаружи. Сережа спросил ее:

— Замерзла?

— Нет, — озябшими губами произнесла Таня.

Он тронул снаружи ее руку, она была абсолютно холодной. Сережа решительно снял ее руку со своей и сунул вместе со своей в карман костюма. Защищенная от ветра и обхваченная его теплой рукой, она стала отогреваться. Отогрев свою руку в Сережиной руке и в его кармане, Таня хотела было высвободить ее и даже легонько потянула ее на себя, но он несильно, но как-то нежно сжал ее и, замерев на минуту в таком положении, Таня прекратила попытку освободиться из его теплого плена. Прохладный темный вечер, освещаемый лишь уличными фонарями, умело скрывал их маленькую тайну. Шедший рядом с ними Сережин знакомый — Яцентюк Сергей, все время пытался заигрывать с Таней, а так как Сережа вовсе не пытался пресекать его попыток, делал это все назойливее.

Когда ребята дошли до дома Наташи, та, почти не прощаясь, шмыгнула за калитку, на ходу бросив: «Пока». Танин дом был напротив, но до него нужно было перейти дорогу. Таня стала прощаться с девчонками. Улучив момент Яцентюк обратился к Серёже:

— Можно, я провожу ее?

Растерявшись, как бы «отвечающий за всех» Сережа, видя, как близко находится дом Тани, не нашелся и счел возможным разрешить Яцентюку довести ее до калитки дома. Таню это очень огорчило, но, не подавая вида, она простилась с Серёжей, поблагодарив его за хороший вечер, повернулась и быстрым шагом пошла домой. Как только они подошли к калитке, отец, все это время дежуривший на кухне, увидев дочь, вышел во двор. Таня воспользовалась его появлением сказала Яцентюку: «Пока» и, стремглав, скрылась в доме. Она была благодарна отцу за то, что он так быстро вышел и спас ее от общества парня, к которому ничего ни питала. Отец для вида пожурил ее за то, что уже так поздно и они с мамой волнуются, затем, пожелав спокойной ночи, отправился отдыхать.

Таня разделась, приняла вечерние процедуры, прошла в их с Радиком комнату и легла в кровать, Радик даже не услышал ее прихода, он спал. Лежа в постели, Таня еще долго ворочалась, искала оправдание Сереже за то, что не проводил ее до калитки, находила, сомневалась. Покончив с разбором прощаний, вспоминала сам вечер, тогда ей становилось спокойно и уютно. Так, в мелькании разных мыслей, она постепенно и уснула.

Следующие два учебных дня в школе были последними, Таня так же украдкой поглядывала на Сережу, он, в свою очередь, был так же спокоен и нерешителен. 25 мая для десятого «а» прозвенел последний звонок, девочки пришли в парадной форме, их белые фартуки слепили от чистоты и торжественности.

Классный руководитель организовала поездку по памятным местам героев революции. Класс всем составом ехал в деревню Ирченко, где произошло восстание, которое было жесточайше подавлено карательными отрядами Колчака. Таня с Наташей сидели перед Сережей и Андреем, всю дорогу они смеялись, впрочем, как и весь класс, подтрунивали друг над другом. После экскурсии в музеи ребята высыпали во двор и стали фотографироваться. Стояла прекрасная солнечная погода, чувства переполняли их юные сердца, пришло осознание близкого расставания, окончания иногда так надоедавшей, но теперь такой близкой и родной школы! Их класс становился той единственной, нулевой точкой отчета, безусловно, счастливого жизненного пути. А их одноклассники — теми дорогими сердцу людьми, с которыми им хочется теперь побыть как можно больше.

Акация, обступающая весь внутренний дворик музея со всех его сторон, шелестя под ласковым майским ветром, молодыми, еще не запыленными листочками словно шептала, склоняясь от легких порывов ветерка: «Берегите эти мгновения, отложите их в собственной памяти и пронесите сквозь годы все, что сейчас происходит с вами, здесь и сейчас!» И хотя ребята делали свои фото на фоне развернутой стелы со списком погибших героев, но разве об этом думали их юные головы? Конечно, нет.

Как только музейный экскурсовод закончил свою речь о пламенных революционерах и выпустил ребят во двор музея, их внимание всецело было подчинено только им самим! Всем хотелось сфотографироваться на память. Желания эти были разноплановые и касались всех. Фотография всего класса, фотография с другом или подругой, парные фотографии, обнажающие спрятанные симпатии. Обычно скромные девчонки, ощущающие предстоящее расставание более эмоционально, теперь не стеснялись и спешили сфотографироваться с интересующими их мальчишками. Мальчишки обычно «не догоняющие» в таких тонких материях, видя к себе такой интерес со стороны девочек, задрав носы, соизволяли с собой сфотографироваться «желающим» девчонкам. Те брали мальчишек за руку и замирали, смотря в объектив фотоаппарата. Гордые мальчишки отходили в сторону, уступая место сьемок другим желающим. Девочки смотрели на своих мальчиков и понимали — какие же они еще «мальчишки».

Достигнув равного возраста с девочками, многие из них еще задержались там, где-то в невидимом переходе между детством-юностью и началом взрослой жизни. И ничего они, девочки, с этим сделать не могли, оставалось только ждать, когда их мальчишки повзрослеют и начнут относиться к жизни не как к бесконечной игре, а пока… Пока они изображали из себя молодых, состоявшихся мужчин, абсолютно все или почти что все знающих о жизни! На них уже можно было полностью положиться и слепо довериться их мужской интуиции и разуму.

Сережа тоже имел в характере синдром «задранного носа», он проникал в него как-то исподволь, незаметно для самого Сережи и никогда ничего хорошего ему не приносил. Вот и теперь, чувствуя, что он у девочек пользуется повышенным вниманием, он, как павлин, распустивший хвост и напрочь отключивший разум, с большой охотой позировал для фото с разными девочками. Снисходительно одаривая их сочувственными улыбками и широко открывая свои объятия, он всем видом говорил: «Ну, идите, сироты, я, так и быть, вас осчастливлю, позволю погреться в моих лучах славы!» Девочки охотно подбегали и преданно смотрели в объектив. Для самого Сережи все происходящее воспринималось как некая веселая, занимательная игра. Шуточная ее форма не несла за собой решительно никакой ответственности ее участников. Все происходило шутливо, беззаботно, словно и не действительность происходила, а шла продуманная, интересная игра на импровизированной сцене.

Таня, наблюдавшая за Сережей со стороны, задавалась вопросом: «Интересно, пригласит он меня, захочет сфотографироваться со мной одной?» Сережа тоже не выпускал ее из вида, но решил дать шанс всем желающим сфотографироваться с ним. «Успею», — почему-то был уверен он. Поглядывая на Таню, он отметил, как же нарядно она была одета. Нежный голубой плащ с крупными карманами и такими же крупными пуговицами, то расстегнутый, то застегнутый, на Тане был на редкость элегантен, соответствовал современной моде, выгодно подчеркивал Танину фигурку. Сережа всегда отмечал, что Таня умела одеваться со вкусом, не броско, но элегантно. Теперь же этот нежно голубой плащ, слегка прикрывающий белоснежный фартук, разительно подчёркивал ее привлекательность. Эдакое соседство повзрослевшей, но милой школьницы и зарождающейся, уже пробивающей свою дорогу молодости. Таня ассоциировалась у него с цветком, набирающим, но строго контролирующим, свою силу. Ее распущенные волосы, ниспадающие на плечи и скользящие по их нежно округлым формам, придавали фигуре весеннюю легкость, даже воздушность. И так обнаженное светлое лицо с глазами, полными россыпей искорок, одаривали вниманием весь окружающий мир, любили его и отвечали ему. Сережа не мог этого не видеть и с нетерпением ждал момента пригласить сфотографироваться с ним именно Таню. Как не приятно ему было внимание девочек, но все-таки хотел и ждал он именно этого.

А череда фотосьемок никак не прекращалась, начинала утомлять, и он стал испытывать нетерпение. Андрей — его друг, страстный фотолюбитель, все не отпускал Сережу из кадра и, посмеиваясь, твердил:

— Потерпи, Серега, потом мне еще спасибо скажешь.

Улучив момент, Сережа обратился к Тане, стоящей к нему спиной и разговаривающей с Наташей:

— Тань?

Она обернулась. Плащ на ней был расстегнут, набежавший порыв легкого ветерка закинул правую прядь волос на лицо. Волосы, словно морская волна, обдающая лицо купающегося в море, закрыла лицо от взора наблюдателя. Затем волна медленно стала открывать лицо, представляя на обозрение по частям. Вот открылся бархатный лоб, появилась изящная дуга бровей, сверкнули своим великолепием карие, искрящиеся глаза, показался маленький, вздернутый кнопочкой носик, губы, очерченные тонкой парящей линией, бархатный подбородок и волна, окончательно схлынув, обнажила обворожительно красивое лицо девушки, вопросительно вглядывающееся вперед.

— Что? — с какой-то особой нежностью спросила Таня.

— Можно с тобой сфотографироваться? — продолжил Сережа, пригласительным жестом выдвинув вперед руку.

— Можно, — охотно ответила Таня и направилась к Сереже.

Они встали вместе, Таня взяла его под руку, он почувствовал ее нежное дыхание, благодарно придвинулся ближе к ней. Они на минуту замерли, всматриваясь в объектив фотоаппарата. Андрей сказал: «Внимание, снимаю!», но в этот самый момент они услышали: «Ой, стойте, я с вами!» К ним подскочила Гайт Лиля и, вцепившись в Сережу с другой стороны, бесцеремонно нарушила их уединение. Фотоаппарат щелкнул, и голос Андрея констатировал: «Снято!» Сережа хотел попросить Андрея щелкнуть их с Таней отдельно, но Андрей уже увлеченно беседовал с Людой Нестеренко и совершенно не обращал внимания на Сережу. Какое-то время Таня еще стояла рядом с Серёжей, наверное, чувствуя, что он чего-то ждет, затем повернулась и пошла к девочкам. Сережа проводил ее грустным взглядом, дождался, когда Андрей остался один и, подойдя к нему, с досадой сказал:

— Эх ты, я хотел с Таней вдвоем сфоткаться, так до тебя разве достучишься!

— А че молчал? Я откуда знаю, чего ты хотел? Говорить надо.

Сережа ничего не ответил, раздосадованный, он так и не решился попросить Таню сфотографироваться с ним еще раз. И все-таки Таня ждала этого, постоянно поглядывая в их сторону. Напрасно, мальчишки чем только ни занимались, в итоге класс собрался на еще несколько фотографирований и, погрузившись в автобус, двинулся назад, в Атбасар. В автобусе царила замечательная атмосфера, много пели, шутили, общались друг с другом. Последний школьный день медленно, но верно катился к закату. Узкая лента асфальтированной двухполосной трассы Целиноград-Атбасар мелькала столбиками дорожного километража, прерывистыми рядами растительности лесополосы да редкими встречными автомобилями.

Наконец, как только автобус вынырнул из-за изгиба последнего холма, как всегда, по ходу движения автобуса показалась телевизионная многометровая вышка, на ней уже горели сигнальные огни. Вышка стояла на переезде недалеко от города и всегда встречала возвращающихся поездом или автомобильным транспортом со стороны Целинограда атбасарцев. Как только глаз выхватывал ее стройный силуэт, на душе становилось тепло и трепетно, ощущалось приближение дома. Народ в поезде начинал собираться к выходу, пассажир или водитель ждали последний перекресток с указателем — направо на Кокчетав, налево на Москву, и как только их проезжали, считалось — мы дома.

Автобус подвез ребят к школе, было еще светло, но дневная усталость брала верх и все поспешили по домам. Начиналась ответственная пора выпускных школьных экзаменов. В промежутках между ними проходили консультации, и тогда класс в неполном составе встречался на два часа в стенах школы и быстро расходился готовиться. Теперь только экзамены собирали ребят вместе, но напряжение и нервозность практически ничего не давали видеть. После экзамена шли гулять и постепенно все рассасывались дорогой.

Удивительно, но в этом 1979 году получалось так, что после каждого сданного экзамена почему-то шел дождь. Ребята, довольные, ходили под дождем и радовались хорошей примете: «Дождь в дорогу к удаче!» Кто первый произнес эту примету, никто уже не помнил, но все очень радовались дождю, смывавшему весеннюю пыльцу с деревьев, тротуаров, проезжей части дорог. Одноклассники пели свою выпускную песню: «В тихом городе ветер кружится…», выбранную как их индивидуальная выпускная песня, и в сердце рождалась теплота и заботливость к друг другу, граничащая с осознанием скорого расставания. А их родной город каждый раз резко и волнительно преображался, насыщался озоном и блестел от чистоты. Выпускникам дышалось хорошо и свободно, весь мир раскрывался перед ними, щедрый и трепетный, зовущий вдаль по неисхоженным дорогам, неоткрытым тропам, вселяющий уверенность в то, что именно их он так долго ждал и именно им готов подарить всего себя без остатка. Город становился таким родным и близким, каким только бывает друг всей твоей жизни. И все же у каждого из ребят уже роилось в голове громадье планов собственного устройства в окружающем мире. Кто-то грезил институтом, техникумом, медучилищем, все зависело от адекватно оцениваемых личных способностей и желаний. Кому-то учеба так надоела, что ни о каком продолжении ее в любом виде слышать даже не хотелось.

Экзамены пролетели для Тани чередой напряженных усилий и закончились так быстро, что она этого даже не осознала. Наступил последний волнительный момент — выпускной вечер. 25 июня 1979 года десятый «а» полным составом выстроился на свою последнюю линейку. Директор школы — высокий мощный фронтовик с искренне добрым характером, Зверев Олег Семенович, в очередной раз вручал своим ученикам аттестаты зрелости. Торжественно прозвучал гимн Советского Союза, ребята, выстроившись в две шеренги, внимательно слушали заветные слова: «Аттестат зрелости вручается…», произносилась конкретная фамилия и бывший ученик или ученица отправлялись к директору. Тот лично поздравлял их с успешным окончанием школы, жал руку и вручал серенькую книжицу, удостоверяющую об их полной зрелости. Звучал торжественный марш и под его звуки человек возвращался на место.

Лучшие ученики и ученицы вызывались первыми. В их числе была и Таня, закончив школу на «4» и «5», она теперь летела парящей птицей, по до мелочей знакомому спортзалу навстречу своей студенческой жизни, о которой уже мечтала. Вернувшись на свое место, Таня с любопытством ждала вручение аттестата Сереже. Когда прозвучала его фамилия, он прошагал по спортзалу по-деловому, без каких-либо эмоций. Директор вручил ему аттестат, и лишь тогда Сережа улыбнулся уголком сомкнутых губ. На место он прошел бесстрастно, словно и не аттестат получил вовсе, а книгу в библиотеке, так, взял почитать на время, потом расскажет, о чем она.

После вручения аттестатов в школе все двинулись на центральную городскую площадь города, здесь в торжественной обстановке с крыльца районного дома культуры их поздравили секретарь райкома, заведующий городским отделом образования, другие почетные жители города. На всю площадь звучала музыка, посвящённая школьным годам, сегодняшним выпускникам и вечным ценностям человека. Выпускники танцевали на площади, поздравляли друг друга, важно поглядывая на окружающих. Сегодня был их день, и любой прохожий это понимал, был солидарен и соучастен с ними. По окончании торжественной части все выпускники города двинулись обратно по своим школам. Площадь постепенно пустела, провожая новое поколение своих горожан во взрослую жизнь. Десятый «а» средней школы №3 в полном составе также возвращался в свою школу, ребята пели свою выпускную песню и многие держались за руки.

Родители учеников готовили торжественный ужин в ресторане «Армандостар», непосредственно этим занимался родительский комитет школы, в него входили родители Тани, Антонова Андрея, Игоря Пашкова и другие. Отец Тани обеспечил всех ее одноклассников большими круглыми значками с изображением родной школы. И теперь каждый Танин одноклассник на груди нес такой значок, что их сразу отличало от других выпускников города. Заехавший по пути в райком второй секретарь, после короткой беседы с женой, помогавшей в родительском комитете, они с большим трудом уговорили администрацию школы, с разрешения райкома провести выпускной вечер в самой школе.

В соответствии с планом классного руководителя торжественный ужин выпускников проходил в актовом зале школы прямо напротив спортзала, а родители праздновали в учительской, тоже на втором этаже. Сам же выпускной вечер, как и дискотека, проходил в спортзале. Девочки блистали перед своими мальчишками в нарядных вечерних платьях. Пошитые по индивидуальным заказам, купленные в крупных городах, привезенные издалека, они должны были подчеркивать их женскую красоту, будить воображение ребят, превращать их образ в неповторимый. Мальчики были одеты проще, в основном, их одеяние включало оригинальную сорочку, реже костюм.

Когда вечер начался, и все присутствующие выпускники сосредоточились на рассматривании друг друга, Таня с Наташей, подчиняясь прекрасному настроению своих одноклассников, вскоре уже кружились в параллельном вальсе со своими ребятами. Таня кружилась в желто-оранжевом шелковом платье индивидуального покроя. Казалось, что с ней танцует сама золотая есенинская осень. Платье выгодно подчеркивало девичью фигуру, облегало ее, рисунок на нежно-бежевом фоне, казалось, передавал все буйство золотой осенней поры. Верхний вырез взлетал, стелился по прекрасному бюсту и ниспадал, полуоткрывая нежность девичьих плеч. В нем она казалось окружающим абсолютно невесомой, почти воздушной. Обычная скованность постепенно отпустила ее, хотелось улыбаться, танцевать и быть счастливой.

Одноклассники открывали своих девчонок для себя заново, они впервые так пристально всматривались в них, видели их в шикарных вечерних туалетах и, не в состоянии опомниться от этих перемен, неожиданно для себя открывали — как же красивы их девчонки, как они могут так меняться в один вечер, что за волшебство с ними произошло?! Девочки, улавливая разинутые рты своих одноклассников, еще больше становились уверенными в себе, теперь они точно знали себе цену! Они просто купались в лучах своей славы. Таня с удовольствием поймала на себе восхищенный взгляд Сережи. Этот взгляд открыто говорил ей о его отношении к ней. Сереже она явно очень нравилась! Она видела — он хочет танцевать и говорить с ней, он готов к открытому состязанию за ее внимание.

Наконец, Сережа отважился и пригласил ее на танец. Казалось, ее ноги вовсе не касаются пола, так легко и свободно она скользила по окрашенной поверхности. Сережа вел энергично и уверенно, он ничего не говорил, только все смотрел и смотрел своими широко раскрытыми серыми глазами на нее и молчал, молчал! Уверенная в себе, раскрывшаяся навстречу танцу, Таня с улыбкой заговорила.

— Ты все молчишь, думаешь о чем-то?

Сережа смотрел в ее прекрасные карие глаза, чувствовал на своих руках ее тепло и думал о ней. О ее девичьей красоте, ее золотистой осени — платье, отвечающем его придирчивому вкусу, о ее умении танцевать и своем желании быть к ней ближе. Но сказать ей этого он не посмел и просто отшутился:

— Да так, о разной ерунде рассуждаю.

Таня ожидала услышать не это. «Почему, — думала она, — мальчишкам так сложно сказать нам правду?» А вслух произнесла:

— У тебя много ерунды? И ты тратишь на нее время?

Сережа покраснел, на минуту ему показалось, что Таня читает его, как развернутую книгу. Он поспешил перевести разговор.

— Тебе понравились наши значки?

По понятным причинам Таня напряглась.

— А тебе не понравились?

Сережа, обрадованный тем, что наконец-то сбил с себя Танин проницательный взгляд, продолжил.

— Да нет, отличные значки, это я так.

И плавным энергичным движением увлек Таню за собой. Таня поняла, Сережа таким образом стряхивал с себя смущение. Довольная степенью своего воздействия на Сережу, она сосредоточилась на танце. Теперь она ловила на себе восторженные взгляды и кружилась по залу волшебной золотистой феей. «Как не хочется, чтобы эта сказка кончалась, — думала Таня и тут же одергивала себя: — Все хорошее быстро заканчивается!» Ее открытая миру душа любила эту жизнь, действительность, что ее окружала. Таня легко, свободно и всегда находила прелесть в любом явлении вокруг себя, просыпалась с чувством благодарной радости от наступившего утра, в ожидании нового желанного дня. Оптимистка по своей натуре, она щедро делилась своим оптимизмом с окружающим.

Как только танец закончился, и Сережа с благодарностью проводил Таню к девочкам, ее тут же пригласил Витя Ильин, потом Антонов Андрей, Игорь Пашков, еще несколько мальчишек. Ей не удавалось по-настоящему отдохнуть, как только один кавалер провожал ее на место, к ней тут же спешил другой, и она вновь и вновь скользила по скользкому полу спортзала в непринужденной манере своего следующего танца. Сереже насилу удалось ее перехватить и пригласить на еще один танец.

Теперь они танцевали чистый вальс. Энергичный партнер плавно, но сильно вел ее за собой. Не в силах сопротивляться его энергии, она с доверием оперлась на его руку и ощутила, как сильная уверенная рука, лежавшая на ее талии, увлекает ее, как пушинку, в вихре парящего вальса за собой. Таня не чувствовала своих ног, рук, казалось, еще мгновение, и они Серёжей, оторвавшись от скользкого пола, закружатся где-то там, выходящим за пределы школьного зала, и это великолепное ощущение, конечно же, никогда не закончится. Но одна музыка сменила другую, и Сережа был вынужден вернуть партнершу на место. Сережа вел ее, держа за руку, и еще долго не хотел выпускать Танину ладонь из своей, когда они уже стояли вдвоем у окна спортзала. Их молчаливое уединение нарушил Айтеев Туленде.

— Можно? — решительно произнес он, вынырнув откуда-то из-за Сережиной спины.

Сережа неохотно отпустил Танину руку. Таня поняла, что Сережа что-то хотел рассказать ей, о чем-то поговорить, но застигнутый врасплох, растерялся и не нашёлся, как задержать ее возле себя. Провожая Сережу глазами, Таня, словно извиняясь, собственным взглядом говорила: «Ничего, Сереж, я сейчас вернусь, и ты еще сможешь мне рассказать, что хотел». Затем она сердито заметила себе, что слишком много думает о Сереже, и постаралась переключиться.

Возвращаясь после танца, Таня с удивлением увидела расстроенное лицо Андрея — друга Сережи.

— Ты что грустишь, Андрюшка? — обратилась она к нему.

— Да Серега с Витяем ушли, в Целиноград поехали. У них утром там кто-то приезжает с проверкой.

— Как уехали, почему?

— А что они в Целинограде делают?

— А ты не знаешь?

— Нет!

— Так они же на радистов в областном ДОСААФ учатся.

— Как учатся, они же только сегодня школу закончили.

— Ну вот, а неделю уже там учатся, завтра наш военком туда вроде бы едет, им на месте надо быть.

От такой новости Таня опешила, ее сердечко забилось как-то тревожно, и грусть тонкой струйкой начала просачиваться в сознание. Так вот о чем хотел сказать ей Сережа и так и не решился, поняла Таня. Растерянную, ее за руку подхватил одноклассник и увлек в веселый круг ребят. Таня танцевала, как в тумане, не могла собраться, переключиться, отвлечься. Ей стало так сердито, одиноко и грустно, несколько тяжелых минут это состояние не покидало ее, но оптимистическая натура Тани медленно, но верно вытесняла ее грустные мысли и заполняла освободившееся место выпускным вечером.

Во время отдыха между танцами они с Наташей перемывали Вите с Сережей косточки, когда к ним подошел друг ребят — Андрей.

— Андрей, ну, что, они не могли завтра в свой Целиноград уехать, что ли? — укоризненно сказала Наташа.

Андрей бросился защищать друзей.

— Наташ, у них там завтра важное занятие, наш военком сказал, чтоб обязательно были. Они же не знали, что именно на сегодня назначат выпускной, понимаете?

— Ох, — язвительно отпарировала Наташа, — без них наша армия не справится, незаменимые нашлись.

В Наташе говорила обида. Андрею Наташа нравилась, но, к сожалению, она ему предпочла Витю, с которым и стала дружить. Таня тоже нравилась Андрею, еще с начальной школы, но так уж получалось, что его же друзья, более уверенные в себе, всегда опережали его в ухаживаниях, а он оставался, как правило, их общим другом. Вот и теперь обе они ему нравились, только одна уже дружила с Витей, другая очень нравилась Сереге, и с этим он уже ничего поделать не мог.

К ним подошел Валера, еще один воздыхатель Тани, и Наташа сказала:

— Мальчишки, ну, что стоите, танцевать нас приглашайте!

Ребята с радостью протянули для приглашения руки, и они закружились по залу. На очередном отдыхе Наташа сказала Тане:

— А ты пользуешься бешеным успехом у мальчишек, не упускай возможностей.

— Каких возможностей? — смутилась Таня, — о чем ты говоришь? Мне и так хорошо, самой.

Наташа прищурила глаза и, смеясь, сказала:

— Ага, так я тебе и поверила. Уехали, нас бросили, вот, пусть теперь сидят там, как дятлы, своим ключом стучат, давай им отомстим, пусть потом мучаются.

— Ты о чем, Наташа? Что они мучиться-то будут? Не теряй ты головы, не надо никому мстить, глупо это, понимаешь?

Но Наташа ее уже не слушала, она принялась за свой коварный план и приступила кокетничать. Таня каждый раз ее одергивала, как только подругу явно заносило не туда. Наташа ворчала, но подчинялась. А Таню все приглашали и приглашали ребята, она танцевала, отдыхала, бесконечно улыбалась и сохраняла ровные независимые отношения со всеми мальчишками, присутствующими на выпускном.

К середине выпускного вечера к ним присоединились родители и показали такой «класс» в танце, что удивленные дети-выпускники, считавшие своих родителей настолько «старыми» и не способными понимать их молодые души, были стыдливо повержены в своих ошибочных убеждениях о собственных родителях. Папы выпускников, мотивируемые горячительными напитками и стремящиеся блеснуть собственной бравадой, плясали «цыганочку» с выпускницами так лихо, что у последних возникала нешуточная тревога за благополучие их сердец и здоровья в целом. Конец выпускного хоть и ожидался, но наступил совершенно неожиданно. Протанцевав почти до трех тридцати, класс опомнился и дружно пошел встречать рассвет.

Многие мальчишки накинули на девочек свои костюмы, на улице становилось прохладно. Шли весело, бесконечно шутя, дурачась друг с другом. Когда они вошли в горсад и подошли на высокий правый берег реки Жабай, перед ними открылась торжественная картина. Рождающееся новое солнце осторожно поднималось от самой кромки горизонта, его желто-оранжевые лучи трепетно освещали сантиметр за сантиметром широкую полосу зареченской степи. От реки отделялся легкий, такой же прозрачный, как нарождающееся утро, туман и стремился вверх.

Выпускники, стоя плотной шеренгой у самого обрыва крутого берега, вглядывались и вглядывались в эту предрассветную даль, стремясь угадать в ней свое будущее. Каждый из них мечтательно вдыхал прохладный, и от этого такой бодрящий воздух, и думал глубоко о своем сокровенном. Таня стояла у кромки берега и ее желто-оранжевое платье соединялось с лучами с такого же желто-оранжевым солнца. Девушка и светило открылись навстречу друг другу, взаимно проникая и напитывая собой все прилегающее пространство. А свежий утренний ветерок, тоже только, только пробудившийся, подхватывал эту гармонию и спешил разнести по всему пробуждающемуся городу. Мальчишки с глазами, полными восхищения, взирали на своих девчонок, гордились их красотой и статностью. Еще всего лишь несколько дней они будут их девчонками, а потом станут совершенно независимыми их одноклассницами выпуска 1979 года. Девчонки, в свою очередь, смотрели на своих мальчишек, вихрастых и не очень, умеющих ухаживать и нет, но вот-вот уходящих от них своими дорогами, в какое-то там непонятное мужское будущее. Им становилось их жалко и боязно за них.

Вдоволь насмотревшись на восход великолепного солнца, одноклассники повернулись и направились обратно. Уставшие, они разбредались по домам. Утром следующего дня класс собрался вместе — нужно было навести порядок в школе после выпускного вечера. Работали дружно и весело, болтали о будущем, делились планами. Уговорили Валентину Павловну съездить на два дня на природу в Зеренду. Места там были красивые.

На следующий день, взяв в школе палатки, на заказном автобусе двинулись в поход на природу. По пути заехали в село Спасское, где жила Жикунова Наташа, она ночевала дома с двумя одноклассницами — Лилей Гайт и Грасмик Тамарой, девчонки должны были запастись питьевой водой. Когда автобус подъехал к дому Наташи, мальчишки притащили из ее дома три сорокалитровые фляги с питьевой водой.

Через час бывший 10 «а» уже выгружался на берегу большого голубого Зерендинского озера, здесь же, ближе к опушке леса, установили палатки на 3—5 человек, разложили провиант и приступили к двухдневному отдыху. Наташа, видимо, сблизившись за ночевку с Лилей и Тамарой, определилась на постой в общую с ними палатку. Таня определилась с Шевченко Ирой и Наташей Королевой. К сожалению, ребят подвела погода, было достаточно прохладно и покупаться не удалось. В остальном было очень весело, играли в массовые игры — футбол, волейбол и даже вспомнили игры детские: перебеги поле и другие. Вечером жгли костер и рассказывали различные истории, всем было исключительно хорошо. Единственное, что огорчало и Таню, и Наташу, так это отсутствие Сережи и Вити. Они не поехали в Зеренду, им было «некогда», они готовились в армию. Слишком значимыми в классе были эти парни, хорошо сложенные, умеющие шутить, интересные собеседники и, собственно, сложившиеся к этому времени независимые личности, выгодно отличавшиеся от остальных мальчишек. Они, конечно же, были желанными партнерами, особенно в такой романтической обстановке.

На второй день ребят-одноклассников вообще потянуло на подвиги. Уединившись, они принялись приобщаться к взрослой жизни и не нашли ничего лучшего, как уединиться от девчонок и втихаря выпить. А так как в Зеренде отдыхал не только 10 «а» класс средней школы №3, но и классы из других школ города и даже района, то ребята «навеселе» почему-то решили обязательно познакомиться с соседскими девочками. Как и следовало ожидать, появился зреющий конфликт, и девчонкам 10 «а» поневоле пришлось следить за благоразумием своих мальчиков, чем они успешно прозанимались. На следующий день возвращались домой весело, пели песни и хохотали всю дорогу. Школьная пора закончилась и нужно было начинать следующий этап своей жизни.

Встретившись с Наташей Жикуновой на следующий день, они долго обсуждали поездку, ее достоинства и недостатки, высказывали претензии одна к другой, за то, что не ночевали в одной палатке. Наташа обвиняла Таню в том, что она предпочла Королеву вместо нее — Наташи. При этом она напрочь отвергала свой, по существу, побег с Лилей и Тамарой. Не придя к общему мнению, они, наконец, нашли виноватых в их разобщенности, как и следовало ожидать, конечно же, это были Сережа и Витя, мало того, что не поехавшие в Зеренду, так еще и сбежавшие с выпускного вечера и не встречавшие с ними рассвет.

— Наташ, ты куда будешь поступать? — спросила Таня.

Наташа нахмурила лоб, по веснушчатому лицу пробежала тень, она скривила губы и ответила:

— В сельхозку, наверное, мать туда посылает. Может, потом в село вернусь работать. А ты, Тань, в Москву поедешь, к дяде?

Таня удивленно подняла брови и со смехом ответила:

— Нет, конечно, что ты, я в пединститут пойду, на учителя.

— А почему в Москву не хочешь, у тебя, вон, возможности есть, родственники там, хорошо живут, че, тебя не пристроят?

На Наташином лице скользнула завистливая улыбка. Таня не уловила настроение подруги и искренне ответила:

— Зачем мне в Москву? Так далеко от дома, я не хочу, закончу и буду работать, детей учить!

— Ага, будешь их мучить, двойки ставить, родителей вызывать, — подтрунивала над ней Наташа.

— Может, и буду, только без большой на то охоты. Вообще, что сейчас об этом говорить, выучусь, увижу, что и как я буду делать. Ты, вон, станешь агрономом, ох и строгая будешь к механизаторам, рабочим, характер у тебя, спуску никому не дашь!

— Не дам! Я люблю, чтобы все добросовестно работали и не отлынивали от работы, понимаешь? А то у нас сколько таких в селе, опять же, ты же знаешь, надо мужиков в ежовых рукавицах держать, а то распустятся, что тогда делать?!

— Нет, Наташ, я думаю, в семье должна быть любовь, а на работе — взаимоуважение.

— Идеалистка ты, Тань, вот тебе Сережка нравится, так?

— Ну, да, — смущенно произнесла Таня.

— Так если твоего Сережку в ежовые рукавицы не возьмешь, он такое натворить может, представляешь. Он же везде независимый, с ним все наши учителя возились. А он, что хочет, то и ворочит.

— Да что они с ним возились? Не меньше и не больше, чем с другими.

— Конечно, ты этого не видела, а я его за одну только гордость да зазнайство бы наказывала каждый день, может, поумнел бы.

— А твой Витя идеален, что ли?

— Нет, не идеален, вот подожди, в мои руки попадёт, увидишь, я из него человека сделаю. Будет уметь вести себя. А то твоего Сережку послушал и сбежал в Целиноград, вот молодец!

— Почему ты думаешь, что он кого-то послушал? Нам же Андрей говорил, что им военком сказал приехать.

— Андрей и не то скажет, чтобы друзей выгородить, ты его больше слушай.

Таня внимательно посмотрела на Наташу, ей почудилось, что перед ней сидит не ее подруга — вчерашняя выпускница, а какая-то умудренная опытом молодая женщина, рассуждающая о жизни вообще и о мужчинах в частности. Она не выдержала и хмыкнула.

— Ты чего? — сердито спросила Наташа.

— Да ты рассуждаешь, как взрослая женщина, все прямо уже знающая.

— Ну, все, не все, но побольше тебя во многом разбираюсь, в селе выросла, не то, что вы, городские!

Наташа скользнула взглядом по столу и увидела стопочку конвертов, озорно предложила Тани:

— Тань, давай друг другу письма напишем, как будто мы уже взрослые женщины, у нас семьи, мужья, давай?

— Зачем? — смутилась Таня, но Наташа настаивала.

Уступив ее напору, Таня ответила:

— Ну, хорошо, давай.

Девчонки взяли по листочку бумаги, по ручке, чтобы не смущать друг друга, разошлись по разным комнатам писать друг другу письма. Ровно через 45 минут, словно в школе на уроке, они уже кричали друг другу: «Я все!», «Я тоже». Вернувшись в зальную комнату Таниного дома, они одновременно протянули друг другу конверты с письмами. Первой письмо озвучила нетерпеливая Наташа.

— О! Ильиной Наташе, вот это да! От кого, от кого, от Никоненко Татьяны, ну, ты даешь, подруга!

Таня, к своему удивлению, тоже прочла на конверте, врученном ей Наташей: «Никоненко Татьяне от Ильиной Натальи». Девчонки одновременно, вместе, громко и безудержно рассмеялись. Потом уселись на диван и внимательно прочли «пришедшие» им письма, где вкратце рассказывали друг другу о своих семьях, работе и, самое главное, о своих мужьях, которые, как выяснилось. не только пока об этом не догадывались, но даже не отпросившись у своих гипотетических жен, уехали в Целиноград. Вдоволь насмеявшись, они вспомнили, что нужно бежать в школу за характеристиками для поступления в вуз. Спрятав письма, они понеслись в школу.

Целиноград встретил Таню по-будничному, обычно, по улицам сновали машины, рогатые троллейбусы, по тротуарам спешили пешеходы. Въезд в город всегда был какой-то немножечко торжественный и необычный, ведь в областной центр атбасарцы приезжали только по делам.

Вот и теперь отец вез ее сдавать документы в педагогический институт им. С. Сейфулина — казахского национального писателя. Отец много с ней разговаривал, давал советы, беспокоился за нее. Впервые его Таня уезжала из дома на учебу в вуз, отцовское сердце подсказывало: «Это начало долгого и трудного пути становления, самостоятельности. Возможно, что после учебы дочка уже не вернётся в родной дом, выйдет замуж, куда-нибудь уедет к мужу». Кадыр смотрел на дочку, жалел ее и отчётливо понимал — все это нужно для ее будущего, для ее счастья. Только б ей было хорошо! А он потерпит, вон какая у него красавица выросла, не обидел бы кто.

Он вез ее к своему давнишнему другу Гиниятову, поживет у них, думал Кадыр, пока учиться будет на подготовительных курсах, заодно они с Гулей и присмотрят, а там видно будет. Таня тоже чувствовала тревожность отца, она всегда его любила и понимала, ей часто его было жалко во время редких ссор родителей, когда напористая и резкая мама не спускала отцу даже мелкую оплошность.

Отец внимательно читал размещённую на панелях стен информацию — приемная комиссия туда-то. Следуя ей, они вошли в светлую аудиторию, расположенную недалеко от входа. В ней по периметру располагались столы, за ними сидели несколько девушек-студенток, принимавших у абитуриентов документы. Это дурацкое слово — абитуриент — совершенно не нравилось Тане, она с трудом его произносила и даже старалась избегать в разговорной речи.

Девушка-студентка, член приемной комиссии, видя растерянность Тани, сама обратилась к ней:

— Девушка, вы хотите подать документы?

Таня, благодарно глядя на нее, ответила:

— Да.

— Вы все собрали? Давайте я посмотрю, присядьте, пожалуйста.

Она указала на стулья перед собой. Таня и отец сели. Таня протянула девушке папочку, в которой были собраны ее документы — аттестат, медицинская справка по форме 048 (учебная), школьная характеристика и 4 фотографии. Девушка внимательно просмотрела документы, попросила Танин паспорт, проверила его и подала бланк заявления для поступающих. Таня неспешно просмотрела бланк заявления и стала его заполнять, трудность у нее вызвало разве что написание термина — «педагогического», это слово казалось еще таким непонятным, а педагогика такой далекой загадочной наукой, что повергала в ступор.

Пока Таня писала заявление, отец все суетился, задавая бесконечно много вопросов девушке, принимавшей у Тани заявление, что та, отложив все текущие дела, вежливо сосредоточилась на ответы ему. Завершив все необходимые формальности, Таня с отцом встали и прошли к столу, где шла запись на подготовительные курсы, записались на курсы и вышли из института с чувством выполненного долга.

— Хорошее дело сделали, — с удовлетворением сказал Кадыр.

— Да, пап, — подтвердила Таня.

— Скоро у тебя опять начнётся учеба, ты занимайся, хорошо?

— Да, конечно, пап, не волнуйся.

— Если что, ты не стесняйся, говори дяде Мише или тете Гуле.

— Хорошо, пап, не переживайте за меня с мамой.

— Кушай, смотри, регулярно, не сиди голодной, хорошо?

Кадыр посмотрел на дочку, Таня улыбалась.

— Хорошо, пап, не волнуйся, буду кушать.

Ей стало грустно, не хотелось оставаться одной здесь, в чужом городе, не хотелось отпускать отца. Кадыру тоже было тревожно расставаться с ней, и хотя он всегда и всецело доверял Тане, уверенный в ее благоразумии, тем не менее, ему было тяжело, слишком он любил эту ласковую, терпеливую и любящую дочку.

Однако дело, ради которого он привез сюда своего ребенка, требовало твердости и, как человек благоразумный, Кадыр продолжил:

— Сейчас завезу тебя к Гиниятовым, и домой, хорошо?

— Хорошо.

Они так и сделали. Высадив Таню у пятиэтажки, где жили Гиниятовы, Кадыр поцеловал ее на прощание и, сев в машину, отправился домой, в Атбасар. Таня еще долго стояла, провожая желтый силуэт их машины, потом выдохнула и поднялась в квартиру, готовиться к учебе и новой, еще не изведанной, жизни.

Экзаменов для поступления в институт было много. Тане необходимо было сдать: историю — устно; русский язык — устно; русский язык и литературу — письменно (сочинение); иностранный язык (английский) — устно. Предстояла серьезная подготовка, высокий конкурс в вуз (несколько человек на место) обеспечивал выполнение «золотого правила» — в вуз поступали только лучшие из лучших. Частой практикой было то, что из класса в 30 или 32 человека в вузы поступали человек пять-шесть и это был хороший показатель. Система высшего образования страны обеспечивала отбор, позволяющий создавать хорошую профессиональную прослойку интеллигенции.

В областном центре Целинограде были сосредоточены четыре вуза: педагогический, инженерно-строительный, сельскохозяйственный и медицинский, в том числе один филиал — Алма-Атинского железнодорожного. На город с населением в 240 тысяч человек более, чем достаточно. Специалистами обеспечивалась не только Целиноградская область, но и граничащие с ней области. Государственное распределение выпускников делало затраты на обучение крайне эффективными, так как за три года выпускник мог либо сродниться с полученной профессией и развиваться в ней, параллельно привыкая к месту своего проживания, либо убеждался в том, что с выбором профессии он, к сожалению, ошибся и в этом случае имел уникальную возможность поменять вектор своего развития.

Действительно, трудно от молодого человека в 17 лет требовать безошибочного выбора будущей профессии. И тем не менее, молодости свойственна некая категоричность, эдакая самоуверенность в собственной умности и безошибочности суждений, установок, выводов. В силу своего мягкого, последовательного характера Таня старалась изучить этот «взрослый мир» и только затем судить о нем. К предстоящей учебе она приготовилась с разумным терпением и неубывающей любознательностью. Ее подруга — Наташа — поступала в сельхозинститут, с какой-то односельчанкой сняла квартиру и тоже училась на курсах. После занятий они часто встречались и шли гулять по городу. Наташа как истинная сельчанка очень любила посещать городской рынок.

Стояла жаркая июльская погода, резко континентальный климат Северного Казахстана всегда отличался знойным летом и суровой зимой. Вот и сегодня стояла немного душная погода, хотелось купаться и есть мороженое. Учеба на подготовительных курсах несколько выбивала из ритма, делала жизнь абитуриентов менее радостной, чем хотелось бы, и, конечно, нуждалась в развлечениях. Наташа со своей односельчанкой готовили себе сами, поэтому и ходили на рынок за продуктами. Нагрузив вместительную сумку различными овощами — картофелем, морковью, огурцами и т.п., Наташа с односельчанкой вместе тащили большую сумку, ухватив ее вдвоем за ручки. Таня шла рядом, готовая подменить каждую в случае усталости.

Они вышли из ворот рынка и шли мимо длиннющего бетонного забора, огораживающего рынок по периметру. Недавно перед ними по улице прошла поливомоечная машина и теперь асфальт, отдавая воде свое тепло, урчал испаряющейся с его поверхности водой, даря живительную прохладу пешеходам. Навстречу им шли два парня, о чем-то оживленно беседуя.

Что-то в этих парнях Тане с Наташей было знакомо, но, не обладая хорошим зрением, ни Наташа, ни Таня не разглядели в них своих пропавших одноклассников — Витю Ильина и Сережу Никоненко. Почти поравнявшись с ними, они с удивлением их узнали. Сережа и Витя увидели девчонок гораздо раньше и, ускоряя шаг, направились к ним навстречу. Поравнявшись с девчонками, они изобразили искреннее удивление.

— Привет, — произнес Сережа, — вы откуда здесь взялись?

— Привет! — по очереди ответили девчата. — Мы здесь поступаем в институт, — надменно, как всегда, ответила Наташа.

— И в какой же? — спросил Сережа.

— Я с моей соседкой в сельхозку, а Таня в пед, — ответила Наташа.

Наташа с ее соседкой поставили тяжелую сумку на тротуар. Подбоченясь руками и озорно вскинув голову, щуря на солнце глаза, Наташа в шуточной форме спросила:

— А вы что тут делаете?

Ей ответил Витя:

— Учимся в ДОСААФ. Он как раз в этом районе находится, мы здесь же и живем в общежитии. Пять дней в неделю учимся, два выходных. В сентябре закончим, в армию пойдем, да, Серега?

Сережа утвердительно качнул головой, он был так поражен этой встречей с ними здесь, в Целинограде, что никак не мог прийти в себя от удивления. Их школа как-то незаметно удалилась куда-то вдаль и, казалось, больше они не смогут коснуться ее, как бы им этого ни хотелось. С ними оставались только воспоминания, редкие встречи с одноклассниками. Живя в таком небольшом городе — районном центре с количеством жителей всего-то 54 тысячи человек, они подолгу никого не встречали из бывших одноклассников и даже мало что слышали о них. Было странно ощущать этот создавшийся вакуум, ребята, с которыми ты виделся шесть дней в неделю, вдруг исчезают из твоей жизни, словно их там и не было. Ладно, если бы они не жили в одном городе, но ведь многие из твоих товарищей продолжали жить в твоем городе, а ты с ними не встречаешься, странно!

Поэтому встретив одноклассниц, да еще так далеко от дома, Сережа и Витя искренне обрадовались. Наташа, все также стоя, подбоченясь, спросила:

— Ну, а сейчас вы куда?

— Да никуда, просто гуляем, — ответил Витя.

— Может, тогда сумку нам до квартиры допрете? — потребовала Наташа.

Витя подошел к сумке, взял ее за ручки, поднял.

— А где вы живете?

— Мы с соседкой у сельхозки, а Таня у друзей ее отца.

— А, так вы не вместе живете, что ли? — спросил удивленно Витя.

Наташа по-командирски закачала головой.

— Ой, бестолковые какие, я же вам говорю, Таня в пед поступает, а мы в сельхозку, понятно?

Витя задумался, вероятно, принимая какое-то соломоново решение, его опередил Сережа.

— Витяй, если сумка не очень для тебя тяжела, давай ты Наташу проводишь, а я Таню, что с сумкой ходить.

— По рукам, — бросил в ответ Витя.

Таня, наблюдавшая молча эту сцену определения, кто куда пойдет и с кем, чуть было не возмутилась: «А кто-нибудь догадается спросить ее, хочет ли она, чтобы ее провожали, какие у нее планы и вообще…» Пока Таня формулировала в уме свой вопрос, Сережа спросил:

— Таня, ты не против, чтобы я проводил тебя? Или, может быть, у тебя какие-то другие планы?

Он смотрел на нее с надеждой на то, что она примет его предложение. Тане на секунду вспомнился выпускной вечер и их побег с него, чувство недостающих ребят при встрече восхода солнца. Ей захотелось гордо ответить ему: «Да, у меня другие планы!» и увидеть в его глазах растерянность и сожаление, которое испытывала она тогда на выпускном. Хотелось, чтобы он понял, как делать нельзя. Чтобы он хоть на минуту задумался и пожалел о своем выборе этого отъезда, но промчавшиеся вихрем в ее голове строгие и справедливые укоры вдруг разбились об ее умение встать на место другого и понять его чувство в текущий момент времени. Полное отсутствие мстительности, обидчивости, гордыни делали ее человеком, чутким к чужой боли, умеющим сопереживать, прощать и бескорыстно дружить. И Таня кротко ответила:

— Нет, я не против.

— Ну, тогда ладно, — обрадованно заговорил Витя, — Серега, ты проводишь Таню, а я девчатам сумку дотащу, лады? Давай до вечера, дружище, мы погребли.

Витя схватил сумку, которую с трудом несли девчонки вдвоем и, умудрившись еще схватить Наташу под руку, зашагал к остановке. Он всегда был предприимчивым парнем, как только подошел автобус, он быстро впрыгнул в него с тяжеленной сумкой, увлекая за собой еле поспевающих девчонок и укатил с ними в сторону сельхозинститута.

Оставшись один с Таней, Сережа сказал:

— Что, Тань, пойдем?

Они зашагали рядом.

— Ты где живешь, Тань?

— У наших друзей, они целиноградские.

— А чем ты занимаешься сейчас?

— Учусь на подготовительных курсах в пединституте, готовлюсь к экзаменам, а ты?

— Учимся с Виктором на радистов в ДОСААФ, осенью в армию.

— А поступать не захотел?

— Ты знаешь, не знаю, чего хочу пока, зачем тогда поступать?

— Ну, ты же за армию перезабудешь все, как тогда?

— Зато пойму, чего хочу, согласна?

— Нет.

— Почему?

— Думаю, образованный, ты больше бы пользы армии принес.

— Да? — удивился Сережа. — Ты знаешь, Таня, кем бы я хотел быть, на того здесь не учат.

— Да? А кем ты хотел бы быть?

— Да так…

Ответ Сережи повис в воздухе и растворился в нем, так и придав какой-либо определенности. Не дождавшись от него какого-либо вразумительного ответа, Таня спросила:

— А на радиста тебе учиться нравиться?

— Не понял еще, — безразлично ответил Сережа.

За разговорами они подошли к дому, где временно проживала Таня.

— Здесь ты и живешь? — спросил Сережа.

— Да, здесь.

— А телефон у них есть?

— Есть.

— Можешь мне его дать?

— Зачем?

Этот вопрос как-то обескуражил Сережу. Он не знал, как правильно ответить, да и отвечать как-то не хотелось. Переминаясь с ноги на ногу, он не знал, как быть, но продолжать просить у Тани телефон ему не хотелось. И он уже стал перебирать в голове различные варианты отступления, сохранив «честь и достоинство», когда Таня достала из сумочки блокнотик и, написав в нем номер телефона, протянула ему.

— Вот, возьми.

— Спасибо, — с облегчением ответил Сережа.

Он сунул вырванный блокнотный лист с телефоном в нагрудный карман рубашки, благодарно посмотрел на Таню и с облегчением выдохнул.

— Так я позвоню?

— Звони.

К подъезду дома подошла девушка, увидев Таню, она задержала шаг, развернулась и издали спросила:

— Ты уже вернулась?

— Да, Роза, мы гуляли с Наташей, ходили на рынок, вот, встретились с одноклассниками, познакомься — это мой одноклассник, Сережа Никоненко.

Повернувшись к Сереже, она произнесла:

— Это Роза, старшая дочь папиных друзей.

Сережа посмотрел на Розу и сказал:

— Привет.

— Привет, — ответила Роза и подошла к ним.

Возникла странная пауза, никто не знал, что говорить. Роза с интересом сверлила глазами Сережу. Тане от этой бестактности Розы стало как-то неудобно и, обращаясь к Сереже, она произнесла:

— Пока, я пойду.

Сережа даже обрадовался прекращению вынужденной неловкости.

— Пока, — сказал он и зашагал прочь.

Поднявшись в квартиру, Таня с Розой долго пили чай, Роза все пыталась расспросить Таню о ее однокласснике, но, получив сухие, сдержанные ответы, отстала и они занялись подготовкой к поступлению. Тане стало жаль, что их так перебили и не дали договорить, она почему-то сомневалась в том, что Сережа вскоре ей позвонит или объявится.

Утром она опять торопилась на подготовительные курсы и к середине недели совсем отвлеклась, почти забыла о Сереже, слишком большой объём учебников приходилось перелопачивать, чтобы только выполнить задания на курсах. Голова гудела, она очень уставала. В середине недели они вновь встретились с Наташей. Как только они коснулись темы о мальчишках, Наташа спросила:

— У тебя как, с Сережкой встречаетесь?

— Нет.

— Почему?

— Наверное, занят.

— Чем он там занят? Они же с Витькой вместе учатся. И что, не звонил тебе даже?

Наташино лицо источало превосходство, маленькие глазки куда-то западали, потом выскакивали и вновь маячили на рыженьком узком лице, изо всех сил изображая участие и сострадание. Тане не хотелось видеть ее взгляд, и она постаралась перевести разговор на что-то другое.

— Может, в кино сходим?

— Не-а, я в восемь с Витькой встречаюсь, погуляем.

— А, ну хорошо, тогда я в полвосьмого домой поеду?

— Ну, ты можешь с нами погулять, — сказала Наташа с еле скрываемым сожалением.

Таня четко услышала это сожаление и ответила:

— Да нет, Наташ, сегодня заданий много надавали, поеду делать.

— А, ну как хочешь, — радостно ответила Наташа.

В полвосьмого, как Таня и собиралась, они простились, и она поехала домой, к Гиниятовым, оставив Наташу ожидать Витю. В автобусе Таня думала: «Может, занят чем-нибудь, откуда я знаю, не звонит, значит, на то причина есть». Она всегда с легкостью находила оправдание любому поступку знакомого ей человека, а родных людей и вовсе оправдывала молниеносно.

Вернувшись домой, она с порога услышала Розу:

— Тань, тебе звонили.

— Кто?

— Он не представился.

— А что сказали?

— Спросили тебя. Я ответила — пошла гулять к подруге.

— И все?

— Все.

— Спасибо, Роза.

— Пожалуйста.

Таня прошла в комнату. «Сережа звонил, конечно, кто еще ее спрашивать будет. Ладно, позвонит еще, нечего переживать. Ой, надо учить!» — закончив свой внутренний монолог, Таня отправилась в комнату Розы, где они с ней и располагались, учить, готовиться к следующим занятиям на курсах, потом устала, отложила в сторону надоевшие учебники и легла спать.

Сережа больше не позвонил до конца недели. Впереди были выходные, и Таня уехала на отдых домой, в Атбасар. Имея обыкновение перезваниваться со многими одноклассниками, она позвонила Сережиному другу — Андрею Антонову, но он на «Как поживают его друзья — Витя Ильин и Сережа Никоненко?» не смог ничего сказать, так как он не видел их уже неделю.

Отдохнув два дня, субботу и воскресенье, дома, Таня вернулась в Целиноград и сосредоточилась на курсах. Сережа объявился в среду, вечером после семи в квартире раздался звонок, трубку взяла тетя Гуля.

— Алло? — произнесла она вопросительно.

Голос на том конце провода ответил вопросом:

— Таню можно?

— Минуточку, — произнесла тетя Гуля и позвала Таню.

Когда Таня подошла, тетя Гуля строго спросила:

— Кто это?

— Знакомый.

— Передай знакомому, что нужно здороваться и представляться, прежде чем просить кого-то подойти к телефону, — назидательно пожурила она Таню.

— Хорошо, — ответила Таня и поспешила взять трубку.

— Привет!

— Привет, Тань, ты свободна?

Таня была совершенно занята и никуда не собиралась, на завтра нужно было сделать какое-то сложное задание по русскому, но, несмотря на это, Таня почему-то ответила:

— Да нет, а что ты хотел?

— Может, погуляем, ты выйдешь?

— Хорошо сейчас.

Таня положила трубку, забежала в комнату, быстрым движением руки сгребла учебники в угол, зашвырнула открытую тетрадку и, подходя к вешалке, произнесла, обращаясь в зал, где сидела тетя Гуля:

— Теть Гуль, я пойду, погуляю?

— Это с твоим знакомым?

— Да.

— Как его зовут и откуда он взялся?

Таня растерялась, ей вовсе не хотелось отвечать на поставленный вопрос, но не ответить она не могла, и она покорно произнесла:

— Его зовут Сережа Никоненко, он мой одноклассник, он здесь учится в ДОСААФ.

— Ну, хорошо, смотри, допоздна не гуляй, тебе надо готовиться.

— Хорошо.

Через минуту Таня уже сбегала по лестничным пролетам с третьего этажа. Сережа сидел во дворе на скамейке. Подойдя к нему, Таня поздоровалась:

— Привет.

— Привет, ты что так долго?

Глаза у Тани округлились от удивления.

— Долго? — задумчиво произнесла она. — Я сразу вышла.

Сережа теребил в руках какую-то бумажку.

— Вот, возьми, это тебе.

— Мне? — удивилась Таня, взяла протянутую бумажку и, не разворачивая, положила в карман.

Сережа, смотря на нее с нескрываемым интересом, поинтересовался:

— Что, даже читать не будешь?

— Зачем, прочту позже, когда погуляем.

— Вдруг там что-то важное! — не унимался Сережа.

— А ты, что, мне записку принес, поэтому пришел? — огорченно спросила Таня.

— Ну, поэтому тоже. Обещал ее тебе передать, вот и пришел. Может, все-таки прочтешь, пока не пошли, вдруг что-то важное?

Сережу явно разбирало желание того, чтобы Таня прочла записку от Сергея Яцентюка, влюбленного в нее с самого Сережиного дня рождения.

— Ну, хорошо, прочту, раз тебе так хочется, — сказала Таня, вынула записку из кармана и, с трудом отодрав верхний заклеенный слой, прочла: «Таня, ты мне очень нравишься, я хотел бы с тобой встречаться. Я знаю, что ты поступаешь в пединститут, я могу приезжать к тебе в Целиноград. Передай, пожалуйста, свой ответ через Серегу». Записка была подписана: «Твой Сергей». Читая записку, Таня краем глаза следила за Сережей. Она заметила, как у него задвигались желваки, скулы, и все лицо в момент стало острым — напряженным, по-особому внимательным, он явно нервничал, но не хотел подавать вида.

Таня читала неторопливо, словно в записке были не короткие и простые три предложения, а целое повествование. Ей хотелось подержать Сережу в заслуженном им напряжении. «Это надо же, — думала Таня, — идти к девушке с запиской от другого парня и при этом просить ее погулять с собой. Неординарная личность этот Сережа». Вдоволь наказав Сережу за этот глупый поступок, она смяла записку и, обращаясь к нему, спросила:

— Ну, что, гулять идем?

— Ты все прочла?

— Все.

— Ну, и какой твой ответ?

— Я подумаю, пока не знаю, — смеющееся лицо Тани наслаждалось его растерянностью. — Так мы идем или нет?

Сережа не мог сдвинуться с места, внутренне его жгло любопытство. Из разговоров с Яцентюком он прекрасно знал его отношение к Тане, оставалось только выяснить, что она решила и какой будет ответ. Сережа опять сделал умное лицо и, как умудренный опытом старец, начал.

— Тань, ну ты все-таки определись, что я ему должен передать.

Тане нравилось видеть его таким растерянным, когда с него спадает вечная гордыня и какая-то самоуверенность. У нее никакого интереса к этому Яцентюку совершенно не было, только зачем от него передавать какие-то записки, а потом еще добиваться услышать на них ответ.

— Хорошо, — сказала Таня, — погуляем, потом я напишу ему ответ, и ты передашь, ладно?

Глаза у Сережи стали большими до бездонности, губы сжались в пронзительную пухлую струну, желваки опять заходили ходуном. Он стал напоминать паровой котел, в котором бесконтрольно растет внутреннее давление, и даже предохранительные клапана уже не могли сдержать нарастающее ежесекундно давление. Таня отчетливо поняла — тянуть с ответом больше нельзя. Разливаясь смехом веселого колокольчика, она сказала:

— Сережа, мне не интересен этот твой Яцентюк, я вообще удивлена, зачем ты передал мне записку от него. Ничего отвечать ему я не хочу и не буду, тем более, встречаться с ним. Как ты ему это передашь, я не знаю, но передай, как есть.

С последними словами Таня сердито взглянула на Сережу. Он никогда не видел у нее подобного взгляда, и даже опешил. Чтобы как-то разрядить обстановку, он ответил:

— Хорошо, я все понял, передам, не волнуйся, пойдем, погуляем.

Не успели они двинуться с места, как из подъезда выскочила Роза, увидев Таню, она радостно выпалила:

— Таня! Ты еще не ушла, беги, тебе звонят родители.

Таня растерянно взглянула на Сережу.

— Иди, Тань, ладно, в другой раз погуляем, я тебе как-нибудь позвоню, хорошо? Пока тогда, я пойду.

Таня хотела сказать ему что-то вроде: «Подожди, я быстро», но при Розе говорить не захотела, сказала ему: «Пока» и понеслась обратно в квартиру.

Звонила мама. Как только Таня взяла трубку и услышала строгое мамино: «Здравствуй, Таня, как твои дела?», она поняла — это надолго и ни о каких гуляниях можно уже не думать. «Хорошо, что я попрощалась», — подумала Таня и приготовилась к долгим и нудным расспросам мамы. Как она и ожидала, разговор начинал раскручиваться медленно.

Роза, оставшись у подъезда после ухода Тани, поздоровалась с Сережей и поинтересовалась, как у него дела. Сережа отвечал ей вежливо, но без всякой охоты. Роза, несмотря на свою обычную скромность, в разговоре с ним была активной, много шутила, расспрашивала об их классе, о том, чем Серёжа занимается в Целинограде и как долго будет в нем находиться, о том, не хочет ли он куда-нибудь поступать, какие профессии ему нравятся и почему. Очень много Роза рассказывала о себе, о своих интересах и мечтах. Сережу это удивляло, но он, не перебивая ее, внимательно слушал все пространственные речи. Роза, видя, как ее слушает собеседник, все больше и больше входила в роль старой, хорошей знакомой и уже явно злоупотребляла его вниманием. Несколько раз Сережа старался закончить разговор с ней фразой: «Извини, Роза, мне пора!», но она, словно не слыша этих слов, продолжала оживлённую в одностороннем порядке беседу.

У Сережи стало заканчиваться терпение и, уловив небольшую паузу, он быстро проговорил:

— Здорово! Извини, Роза, мне пора, — и, не обращая внимания на ее реакцию, быстрым шагом зашагал со двора.

Роза, проводив его взглядом, полным сожаления, повернулась и побрела по лестнице в квартиру. Когда Роза вошла, Таня все еще отвечала на многочисленные вопросы матери и конца их беседы видно еще не было.

Сережа объявился только на следующей неделе во вторник, вечером раздался звонок, трубку взяла тетя Гуля. Услышав уже привычное: «Можно Таню?», она передала ей трубку с укоризненным качанием головой и причмокиванием со словами: «Ни тебе здравствуйте, ни пожалуйста, когда, Таня, ты уже научишь своего знакомого здороваться?» Таня, как всегда, смущенная тетиными Гулиными замечаниями, торопливо взяла трубку и выпалила в нее:

— Привет!

Затем, сообщив присутствующим о том, что она «немножко погуляет», к семи выбежала во двор. Сережа, как всегда, ждал ее на скамейке. Увидев Таню в красивых темных брюках и светлой блузке, Сережа не мог не отметить, как элегантно и со вкусом была одета Таня. Таня шла по тротуару, что тянулся вдоль пятиэтажки, и ветер раздувал ее чудесные волосы, они легко подымались и вновь опускались на ее нежно округленные плечи. Шикарная Танина походка с чуть заметными покачиваниями бедрами придавала ей манящую стать. Сережа увлеченно, с нескрываемым удовольствием наблюдал за тем, как Таня приближается к нему. В голове витала только одна мысль: «Как же она красива!».

Этим знойным летом 1979 года в Целинограде Таня преобразилась до неузнаваемости, стала напоминать раскрытый нежный цветок. Вся ее одежда каким-то чудом с таким вкусом подобранная, подчеркивала каждую линию ее тела, открывая наблюдателю новую неожиданную планету, даже целый мир. Минимум макияжа не портили природной, богом данной красоты, позволяли разглядеть естественность и ранимую скромность. Особенно Сережу поражал цвет и бархат ее кожи, он великолепно подходил к цвету ее карих искрящихся глаз, к ее красивым каштановым длинным волосам. Всегда живущая на ее лице теплая солнечная улыбка обезоруживала с первого взгляда, с ней хотелось бесконечно говорить, слышать ее переливчатый голос и смех колокольчиком. Все было в ней необычно, трепетно и привлекательно выше всяких сил. Сережа начинал понимать — Таня ему очень нравится, как девушка, как собеседник, как друг. Ее цепкий, во многом рассудительный ум поражал! Он мало знал девчонок, способных сравниться с ней, это вызывало его удивление и восхищение одновременно, с ней хотелось общаться на разные, абсолютно не интересные для других девчонок темы. С ней было так интересно, что время останавливалось, растворялось где-то там, за облаками, и потом вдруг неожиданно скатывалось с них темнеющим вечером, беспокойством и ее необходимостью «вовремя быть дома». Он неохотно прощался с ней и брел в свое унылое общежитие.

Таня подошла к Сереже и невольно прервала его рассуждения о себе.

— Я готова, — с улыбкой на лице сказала она, — пойдем.

Сережа встал и, гордый тем, что рядом с ним идет такая девушка, охотно ответил:

— Пошли.

Они зашагали по улице и вскоре набрели на сквер «Целинсельмаш». Широкая аллея, уставленная чугунными массивными скамьями вдоль нее, приветливо встретила гуляющую пару.

— Посидим? — предложил Сережа.

Таня согласилась, они сели на одну из свободных скамеек и продолжили разговор. Сережа говорил много и вдохновенно. Он смотрел на нее, нес всякую околесицу с надеждой вызвать на ее красивых губах улыбку. Таня охотно смеялась над его рассуждениями, чем только способствовала Сережиной философии. Сережа был в ударе — серые большие глаза вспыхивали бесчисленными разноцветными огнями, он жестикулировал руками, заглядывая ей в глаза и раскрываясь перед ней все больше и больше. Таня, как завороженная, слушала его, видела в его глазах свое отражение и всем своим нутром отчетливо чувствуя его увлеченность ею. Это состояние ей нравилось, влекло и пьянило.

Серёжу явно понесло, он видел в ней не только объект своего увлечения, но и благодарного слушателя, верного друга.

— Знаешь, Таня, — говорил он, — я женюсь на девушке, которая полюбит меня, даже если сам не буду любить ее!

Таня онемела.

— Я сделаю ее счастливой, у нас будет трое детей, я всех научу играть в шахматы. Сын у меня обязательно будет заниматься боксом, и все дети пойдут в музыкальную школу, — продолжил Сережа.

Опомнившись, Таня спросила:

— Сережа, а разве ты не будешь любить свою жену? Разве можно жениться, не любя?

— Для меня этот вопрос закрыт, я не смогу больше полюбить!

Искорки в Таниных глазах потухли, она с грустью смотрела в его глаза. «О чем он говорит, — думала Таня, — рассуждает, как будто сто лет прожил!» Сережа увидел, как в Таниных глазах одна за другой стали тухнуть звездочки, еще минуту-другую горевшие так ярко, что ему неудержимо хотелось прыгнуть в эту гладь, раствориться в ней и пропасть навсегда, и ему стало грустно, грустно от того, что это он явился причиной угасания этой головокружительной красоты. Он рассмеялся и громко сказал:

— Тань, ты что, поверила в эту чушь? Я пошутил, рассмешить тебя хотел.

— Тебе это удалось! — сердито сказала Таня.

Она не стала спрашивать его: «А где, собственно, он говорил то, что в действительности думал, а где выдумывал, как он говорит, чушь?» Сережа сидел перед ней, смешной и растерянный, всячески стараясь выйти из своего затруднительного положения. Он глубоко сожалел об утерянном контакте с ней, об этих потухших глазах и ушедшей улыбке. Его словно вдруг так неожиданно лишили чего-то дорогого и прекрасного, как будто кто-то невидимый удалил часть воздуха, и им стало так трудно дышать.

Сережа посмотрел на Танину, такую маленькую, но такую красивую ручку и доверчиво взял ее в свою. Таня почувствовала его тепло, оно разливалось с его руки на ее руку и стремилось передать ей свою энергию. «Эх, мальчишки, — подумала Таня, — изображают из себя всезнаек, а сами не только глупости говорят, а еще и верят в них! Когда уже повзрослеют? Недаром их в армию забирают…» Они сидели, молчали и думали каждый о своем.

Таня забеспокоилась, ей было пора домой. Сережа уловил ее беспокойство и даже обрадовался ему, оно помогало выйти из этого разговора.

— Тебе пора? — спросил он Таню.

— Да, уже поздно, будут беспокоиться, не хочу волновать.

— Тогда пойдем, — сказал Сережа.

Они поднялись, он предложил ей опереться на руку, она с удовольствием оперлась, и они заспешили к выходу из сквера. На следующей неделе, опять в среду, Сережа позвонил и предупредил, что зайдет за ней к семи. Встретившись во дворе, они решили съездить к Наташе в сельхозку. Таня была в легком шелковом платье. Оно выгодно облегало ее стройную фигурку, открывало красивые ножки и ручки. Сережа стоял, смотрел на нее глазами, полными восторга и широко улыбался.

— Привет, — подойдя, сказала Таня.

— Привет, — ответил Сережа.

— Ты что так смотришь?

— Так ты такая красивая, — честно признался он.

Сережа выглядел смешно — он смотрел на Таню широко открытыми глазами и чуточку приоткрыв рот, словно рыба, которой не хватает кислорода. Тане понравилась реакция на нее Сережи, но, чувствуя от этого себя немного неловко, она постаралась перевести разговор подальше от своего вида.

— Мы собирались к Наташе, поедем?

— Да. Конечно, — ответил Сережа и, подав ей руку, гордо зашагал рядом.

Конечно, Таня каждый раз, особенно, когда предстояла встреча с Сережей, тщательно подбирала наряды. Ей хотелось производить на него впечатление. Она лукавила, когда не замечала его комплиментов или как бы пропускала их мимо ушей. На самом деле она, как и любая девушка, с трепетом ждала оценки своего туалета. И искренне радовалась, если замечала восторженный взгляд ухажёра.

Пока они выбирались из двора, к остановке подошел автобус.

— Побежали! — крикнул Сережа и, не дожидаясь ее ответа, схватив за руку, увлек за собой.

Таня не бежала, она летела, увлекаемая его сильной рукой, она даже не чувствовала, как переставляла ноги. Подбежав к дверям автобуса, Сережа подхватил раскрасневшуюся Таню за талию и буквально внес ее в автобус. Его сильные руки скользили по ее талии, по всей ее высоте, одна из них проскользила по наружной стороне бедра, и Таня ощутила, как рука коснулась нижнего белья. Сережа, тоже почувствовавший это, смутился, но извиняться не стал. Оба чуточку покраснели, но как-то ласково улыбнулись друг другу. Таня стала смотреть в окно, Сережа отвлекся рассматриванием пассажиров.