Бесплатный фрагмент - Палыч и Игорёк

ПАЛЫЧ И ИГОРЁК

ПАЛЫЧ

Палыч был человеком, известным повсюду. Повсюду, куда летали самолёты Энской отдельной авиаэскадрильи. А это значит — по всему краю. А край-то размером в пол-Европы, если не больше. И это при том, что Палыч был вторым пилотом. Правда, он всегда уточнял: «Трижды вторым пилотом». А его командир звена добавлял: «Вторым пилотом-инструктором».

Но самое интересное, что и то, и другое было правдой. Несмотря на почтенный возраст (совсем недавно ему стукнуло тридцать) и приличный лётный стаж (более десяти лет), он трудился пилотом самолёта «Ан-2». Сейчас вторым пилотом.

Уже в третий раз.

Первый раз он стал вторым пилотом сразу же после окончания лётного училища, как и все его однокашники. И, как все его однокашники, лет через несколько, получив достаточный для этого опыт и показав необходимый профессиональный уровень, стал командиром «Ан-2».

Лётчиком он был хорошим, и прочили его со временем даже в командиры звена, но на беду прибыл в Энскую авиаэскадрилью новый лётный начальник всей эскадрильи. Новый командир эскадрильи был молод и перспективен, потому что только закончил академию гражданской авиации. Очный факультет. И всё бы ничего, но привёз новый командир с собой молодую жену.

Ну и образовалось между командировой женой и молодым командиром, в смысле Палычем, что-то похожее на сильную взаимную симпатию. До каких границ дело зашло — неизвестно, слухи ходили разные, но закончилось всё печально для Палыча.

Как-то он выполнил срочное санзадание при погоде хуже минимума. Хоть погода хуже минимума — это погода, при которой летать нельзя, но когда дело касается спасения жизни, вступают в силу иные правила. Так что можно сказать, что выполнить такой полёт — дело рутинное. Нужно попросить дежурного командира разрешить принимать решение на вылет по соответствующему пункту «Наставления по производству полётов» как для выполнения полёта, связанного со спасением жизни людей, и вперёд! В смысле — в полёт. А когда дежурного командира нет, то обычно делается отметка в задании на полёт самостоятельно, а по прилёте дежурный командир расписывается, что был не против.

Но в тот день командир эскадрильи отпустил дежурного на станцию встретить родителей. А по прилёте санитарного борта лично встретил экипаж у самолёта и попросил полётное задание. А потом задание без подписи дежурного и с нелётным прогнозом отправил в Управление. Все, кто с авиацией связаны знают, что путь от правого кресла к левому креслу командира — это тысячи лётных часов, десятки тренировочных полётов, зачёты, экзамены, проверки. А для обратного перемещения иногда достаточно одной ошибки, промаха, упущения. Для нашего героя таким упущением стало неправильно оформленное полётное задание.

Так Палыч стал вторым пилотом во второй раз.

Через время командир эскадрильи покинул свой пост, чтобы штурмовать новые карьерные высоты, и Палыч, отбыв наказание, снова стал командиром самолёта.

И летать бы Палычу командиром до самой пенсии, но кривая карьерного роста вынесла его недоброжелателя на должность начальника территориального управления гражданской авиации всего большого края, где тот когда-то был командиром энской эскадрильи, в которой до сих пор трудился Палыч.

Когда новый начальник Управления узнал, что Палыч, оказывается, тоже сделал пусть и не такую блестящую, но всё же карьеру, то удивился, позвал начальника инспекции и дал тому команду внести поправки в карьерный рост своего давнего знакомого, иначе обещанной квартиры начальнику инспекции не видать.

А дальше дело техники. Начальник инспекции посылает с однозначным заданием специального инспектора, и тот совершенно случайно фиксирует, что на посадочной площадке такой-то Палыч произвёл посадку с курсом, обратным разрешённому. Это значит, что когда поменялся ветер, начальник площадки, общавшийся в это время с инспектором, не переставил посадочные знаки (то самое посадочное «Т») на другой конец лётного поля. Никто никогда на это внимания не обращал. Тем более что трава в том месте, где должны быть закреплены белые полотнища в виде буквы «Т», за сезон меняла цвет так, что можно было подумать, будто знаки на месте, только очень грязного цвета.

Нарушение было зафиксировано, инспектор получил премию, начальник инспекции — квартиру, начальник Управления — моральное удовлетворение, а Палыч опять стал вторым пилотом.

Уже в третий раз.

Спорить было бесполезно. Нарушение, если подходить к формулировке с точки зрения закона, было более чем серьёзным. А с учётом прежних прегрешений и вообще могли снять с лётной работы. Но начальник Управления был хоть и злопамятным человеком, но и в уме ему не откажешь. А любой умный руководитель знает, что нельзя загонять кого бы то ни было в угол. Загнанный в угол может совершать непредсказуемые поступки. А нет ничего хуже для любого начальника, чем когда кто-то из его подчинённых способен на непредсказуемые поступки.

Так спокойно и работал Палыч вторым пилотом самолёта «Ан-2» энской эскадрильи, без перспектив стать снова командиром самолёта и тем более переучиться на тяжёлую технику, поскольку все кадровые перемещения лётного состава необходимо было утверждать. Где? Правильно, в Управлении. А там, как мы понимаем, будут против любых кадровых решений, улучшающих положение нашего героя.

Учитывая опыт и профессиональный уровень Палыча, его ставили в экипаж, которому доводилось выполнять самые сложные виды работ, где не только требовалось высокое лётное мастерство, но и была необходимость работать, так сказать, в две смены. И лётные командиры всегда были уверены, что о выполнении плана в экипаже, где работал Палыч, можно не волноваться.

Также одно время Палыча ставили вторым пилотом в экипаж к молодым командирам. Сразу после ввода в строй, если старший лётный руководитель сомневался готов ли его стажёр летать командиром самостоятельно, к нему вторым пилотом ставили Палыча на несколько рейсов. Молодому командиру уже шли часы командирского налёта и, что немаловажно, командирская зарплата. А инструктор был спокоен, что проблем в экипаже, где Палыч — вторым пилотом, не будет.

Но потом Палыч вдруг отказался от такой общественно-методической нагрузки. И категорически не соглашался на полёты с молодыми командирами.

Лётное начальство списало всё на уязвлённое самолюбие и не тревожило Палыча подобными просьбами до поры.

ИГОРЁК

Игорёк родился в семье пилота гражданской авиации. Нелишним будет добавить: хорошего и успешного пилота, который любил свою работу. Хотя последнее уточнение что масло масляное. Поскольку невозможно стать хорошим пилотом, если не любишь свою работу. Для авиации — это закон.

А к тому же, как известно, любящим свою работу судьба намного чаще благоволит. Отец Игорька после лётного училища попал, что называется, в струю.

Гражданская авиация развивалась бурно. В отрасль в большом количестве приходили новые самолёты. И в предприятиях, где начинали эксплуатировать новую технику, возникала повышенная потребность в лётных кадрах. И здесь молодые пилоты быстро становились командирами, быстро переучивались на новые самолёты и уже на новых самолётах так же быстро становились командирами.

Так что для успешной карьеры пилоту в то время было важно не только быть профессионалом, но и попасть работать в такое место, где эта самая струя несла по карьерной лестнице на новые типы самолётов, на более высокие должности.

Отец Игорька попал в хорошее место и быстро переучился на современный самолёт и так же быстро на ещё больший лайнер, где даже стал небольшим лётным начальником.

Всё это я рассказываю, чтобы объяснить, почему проблемы выбора профессии перед нашим героем не стояло. Уже на детских фотографиях, где он был запечатлён в закрывающей уши фуражке отца, наличествовала надпись «Игорёк — пилот гражданской авиации».

Учился Игорёк очень хорошо и здоровьем был наделён таким отменным, что ему даже занятия спортом не повредили.

С учётом хорошего аттестата и успехов в спорте мог бы Игорёк выбирать любое высшее учебное заведение того города, где они жили. Но так сложилось, что иных занятий в жизни кроме лётной работы он никогда не рассматривал и сразу после окончания школы поступил в лётное училище гражданской авиации.

В училище с освоением будущей профессии особых проблем не возникало. Естественно, приходилось стараться, но занятия спортом его ещё в школе научили, что любой успех есть результат упорного труда. Тем более что трудиться приходилось, осваивая азы работы, которая была мечтой.

Учёба тогда в тягость, когда нет понимания, зачем нужны получаемые знания, или когда преподаватель неинтересно излагает свой предмет.

Никоим образом не могли быть неинтересными для без пяти минут будущего лётчика конструкция самолёта или двигателя, авиационное материаловедение, метеорология или электрооборудование самолёта. Потому что всё это про самолёты, всё это про полёты, всё это про небо. И даже не очень нужные для гражданского пилота предметы «тактика ВВС» или «бомбометание и десантирование» тоже были про авиацию.

По поводу «бомбометания и десантирования» присутствовала и дополнительная мотивация. Преподаватель имел опыт боевого применения и в самом начале курса предупредил, что никто не гарантирован от того, что после училища попадёт в военно-транспортную авиацию. Но те, кто попадёт в транспортную авиацию со слабым знанием его предмета, гарантированно попадут под разборки с десантниками, если выбросят тех не туда, куда нужно. А без твёрдых знаний это вполне может случиться.

— Учите мой предмет, — говорил опытный наставник, — в конце концов, не знать его может быть очень больно.

Ну а про лётную практику и говорить не приходится. Тут уже всё было по-взрослому. И самолёты настоящие, и стартовый завтрак — не просто завтрак, а завтрак прямо на лётном поле, под шум самолётов, выполняющих пусть и учебные, но полёты.

И в итоге через два года и один месяц Игорёк, получив необходимые знания и отлетав положенные программой лётного обучения часы, стал пилотом четвёртого класса с квалификационной отметкой «Второй пилот самолёта „Ан-2“» в свидетельстве пилота.

Распределение, куда идти работать после училища, как мы знаем на примере отца нашего героя, штука очень важная в карьере гражданского лётчика.

И вроде напрашивается мысль, что неплохо бы в родной город, туда, где отец уже имел определённый административный вес. Но «струя», что может обеспечить ускоренный карьерный рост, имеет свойство заканчиваться. Парк самолётов укомплектован, штат заполнен, и чтобы подняться на следующую ступеньку по карьерной лестнице, нужно ждать, чтобы эту ступеньку освободил тот, кто на ней находится.

А в родном городе в плане карьерного роста пилотов начался застой. Возможностей повторить карьеру отца, начни Игорёк свою лётную карьеру в родном городе, не было совершенно.

И на семейном совете, несмотря на настойчивые возражения мамы, что «не важно, как сложится карьера, главное быть поближе к семье», решили выбрать для начала трудовой деятельности энскую отдельную авиаэскадрилью. Было на это две причины.

Первая — это то, что энская эскадрилья являлась, по сути, кадровым резервом для большого авиапредприятия в краевом центре, которое начало бурно развиваться, получая в большом количестве новые самолёты. А значит, и перспективы развития карьеры имели место.

А вторая причина состояла в том, что командиром авиационного звена в энской эскадрильи работал однокашник отца Игорька. Не бог весть какой начальник, но подсказать, предостеречь, вразумить может.

Так Игорёк оказался в энской отдельной авиационной эскадрилье.

АНАТОЛИЙ ИВАНОВИЧ

Анатолий Иванович занимал должность командира одного из авиазвеньев энской авиаэскадрильи. Мужиком он был замечательным и лётчиком отличным.

Но пил. Пил регулярно, но лётные законы не нарушал. На вылет являлся без остаточных явлений употребления. Работа командира звена позволяла совмещать полёты и пагубную привычку без ущерба для безопасности полётов. Планировал он свои полёты сам и летал через день. А это значит: после рейса можно принять, проспаться и назавтра на работе, с остаточными проявлениями вчерашнего употребления, заняться исполнением административных обязанностей по управлению авиазвеном, чтобы на следующий день уже быть готовым летать.

Поскольку Анатолий Иванович понимал пагубность регулярного употребления, он старался убедить себя, что пьёт только когда есть повод и исключительно в компании. И, сами понимаете, при таком подходе любое успешное завершение лётного дня и компания второго пилота были достаточным поводом и хорошей компанией. Но дело в том, что вторые пилоты по большей части старались избегать «послеполётных разборов» в буфете местного ресторана. Если, конечно, они не были стажёрами, которые такого морального права не имеют по определению.

И получалось, что Анатолий Иванович очень любил летать со стажёрами. Работа это не самая простая, и как результат почти все программы по вводу в строй выпускников лётных училищ в качестве вторых пилотов и вторых пилотов в качестве командиров самолётов в энской эскадрилье выполнял наш герой. Тут следует объяснить, что значат словосочетание «ввод в строй». Так сложилось, что в отечественной гражданской авиации все программы для получения новой лётной должности называются вводом в строй. Или, как в своё время говорил учитель самого Анатолия Ивановича, «ввод в строй — это когда из полуфабриката нужно сделать целый фабрикат».

Это, конечно, могло сказаться на состоянии здоровья стажёров. Но их молодой организм выдерживал дополнительную нагрузку послеполётных разборов под определённым градусом какое-то ограниченное время. К тому же смекалистые пилоты, прошедшие школу обучения с Анатолием Ивановичем, написали памятку под названием «Как в результате прохождения программы ввода в строй с Анатолием Ивановичем не получить гастрит».

Мне приходилось держать в руках сей документ, приведу его текст здесь. Но поскольку делаю это по памяти, прошу прощения у авторов за возможные отступления от оригинального варианта.

Уважаемый коллега, если тебе придётся проходить программу ввода в строй с Анатолием Ивановичем, запомни эти советы, чтобы после успешного прохождения обучения не потребовалось лечиться от гастрита. Слово «успешного» написано неслучайно, потому что если уже тебя будет учить Анатолий Иванович, то всему, что тебе потребуется, чтобы пройти проверку и летать безопасно, он тебя научит. Но заплатить тебе за это придётся потраченным временем и здоровьем. Для того, чтобы ущерб был минимальным, нужно просто внимательно ознакомиться с настоящим документом и соблюдать все представленные рекомендации.

Первое. Отказаться от участия в послеполётном разборе не получится ни под каким предлогом, потому что послеполётный разбор — это неотъемлемая часть лётного обучения. И то, что сам разбор проходит (начинается) в буфете, — это небольшие издержки, которые нужно просто принять.

Второе. После рейса вы с командиром, как ты уже понял, обязательно окажетесь в буфете, где любая буфетчица при виде вас моментально выставит графин и две стопки. Совет разливай сам, в пропорции один к двум, с объяснением, что без закуски ты сразу хочешь спать. Дальше идёт важный этап подготовки, потому что на этом этапе ты получишь доскональный разбор своих ошибок и рекомендации по их устранению, а мозг инструктора ещё не будет перегружен алкоголем.

Третье. После разбора полётов в буфете вы на автобусе поедете домой, но по дороге совершенно случайно Анатолий Иванович предложит выйти на остановке у гастронома. В гастрономе продавец без слов нальёт два стакана креплёного. Здесь имеешь полное моральное право сослаться на то, что никогда не понижаешь градус, и опять вспомнить про закуску. Анатолий Иванович сам махнёт оба стакана.

Четвёртое. Твой аргумент о понижении градуса приведёт вас в кафе «Солнечное», где будет и закуска, и напиток соответствующей крепости. И разбор полётов. Заключительная часть, которая уже больше не про пилотирование, а про жизнь, но не менее важная.

Пятое. После второго графина просто берёшь инструктора и ведёшь домой, потому что больше полезной информации до следующего разбора не получить.

Тело инструктора передаётся из рук в руки тёте Маше. Она поблагодарит и ругаться не будет.

Внимательный читатель может спросить, почему Анатолий Иванович попал в мой рассказ, вроде бы посвящённый другим героям.

Причин несколько. Во-первых, именно он вводил в строй Игорька в качестве второго пилота, когда тот только прибыл в Энск после окончания лётного училища. А также именно он через непродолжительный срок проводил программу подготовки Игорька к полётам уже в качестве командира самолёта. А во-вторых, самым главным героем нашего повествования является сама авиация. Она — авиация — очень разная. И Анатолий Иванович — это одна из её граней. Не плохая и не хорошая. Такая, какая есть.

СТРЕЛЯЛИ

Оставили нашего героя мы в тот момент, когда он после окончания лётного училища прибыл в энскую авиаэскадрилью, чтобы начать свою производственную деятельность в качестве пилота гражданской авиации. И, как вы уже знаете, вводом в строй в качестве второго пилота занимался Анатолий Иванович. Поэтому добавить что-то ещё содержательное о самом процессе подготовки кроме того, что рассказано в предыдущей части, вряд ли возможно.

Разве что можно рассказать, как Игорёк прошёл боевое крещение по использованию огнестрельного оружия системы «пистолет Макарова», или ПМ.

В то время было установлено, что все экипажи, выполняющие полёты с пассажирами, должны иметь при себе огнестрельное оружие.

Чтобы толк какой от этого оружия имел место — я не слышал, а вот проблем это самое огнестрельное оружие доставляло немало. И терялось оно, и стреляло. И каждый такой инцидент заканчивался серьёзными административными мерами. Если, конечно, не найти потерянное вовремя или не скрыть стрельбу правильно.

Нашему молодому пилоту, вернее ещё даже стажёру, повезло за время ввода в строй оценить последствия проблем по этой части.

По-настоящему Игорёк понял, что оружие — это в первую очередь ответственность, когда после полёта готовил пистолет к сдаче.

Конечно, пистолет должен быть у командира. Но это по правилам. А по факту — носили на поясе кобуру с пистолетом вторые пилоты. И после полёта нужно было это оружие сдавать. Для чего в АДП (это аэродромно-диспетчерский пункт, где пилоты получали задания на полёт, расписывались о принятии решения на вылет, получали секретные коды и оружие) имелось специальное место.

Перед сдачей пистолета следовало отсоединить магазин, передёрнуть затвор, убедиться, что в патроннике нет патрона, и произвести контрольный спуск курка. Поскольку в патроннике пусто, раздавался негромкий щелчок. И всё: оружие готово к сдаче.

Если немного перепутать порядок действий… допустим, забыть изъять магазин перед контрольным спуском или сначала передёрнуть затвор, а потом изъять магазин… то после контрольного спуска курка раздавался выстрел. И в специальном пулеулавливателе, в сторону которого был направлен ствол, образовывалось ещё одно характерное отверстие. Весьма напоминающее пулевое.

Когда Анатолий Иванович учил Игорька обращаться с оружием, он очень дотошно рассказал и показал порядок действий и, указывая на отверстия в улавливателе, спросил, знает ли тот, что это такое.

— Отверстия от пуль, — предположил Игорёк, не сомневаясь в правильности ответа.

— Нет, — очень серьёзно поправил его инструктор, — это взыскания и лишения премий разных хороших людей, которые не виноваты в том, что одни придурки решили заставить выдавать оружие другим придуркам.

Не создавать неприятностей своему руководству — это, конечно, весомый стимул относиться к процессу эксплуатации огнестрельного оружия серьёзно. Но человек так устроен, что если беда не приходит хотя бы две-три недели, то начинаешь сомневаться, есть ли вообще эта беда в этом мире.

И как-то после тяжёлого трудового лётного дня наш второй пилот — стажёр при подготовке к сдаче оружия сделал всё так, как делали до него его коллеги, которые оставили отметины на пулеулавливателе. Мысленно он вынул магазин, потом уже реально передёрнул затвор и сделал контрольный спуск. И получился реальный выстрел. Потому что магазин после мысленного изъятия физически остался на месте.

Игорёк стоял, ничего не понимая, глядя на дымящийся ствол. Анатолий Иванович, не отрываясь от журнала, где он отмечал сдачу задания на полёт, спросил через плечо:

— Не в себя?

— Нет, — на автомате ответил второй пилот.

Из своей каморки вышел диспетчер, надел очки и пересчитал пулевые отверстия.

— Десять, — со вздохом сказал он командиру. И уточнил: — А утром было девять.

Анатолий Иванович достал кошелёк, вынул из него целый патрон и протянул диспетчеру со словами:

— Специально считал утром. Десять отверстий было.

На шум зашёл руководитель полётов с вопросом:

— Стреляли? — пересчитал отверстия в пулеулавливателе и констатировал: — Стреляли.

Диспетчер показал новенький целый патрон и объяснил:

— Это у меня бутылка минералки упала и разбилась. Но ребята обещали смотаться и купить новую бутылку. Правда, ребята?

Ребята сказали: «Правда» и отправились в буфет ресторана за бутылкой «минералки».

Потом, через время, когда Игорёк уже сам был командиром и учил своих вторых пилотов обращаться с оружием, он показывал отверстие в пулеулавливателе и с едва заметной гордостью говорил:

— Моя.

ТЮРЬМА

Но что-то мы совсем забыли про ещё одного нашего героя. Я имею в виду Палыча. А всё дело в том, что во время описываемых событий, когда другой наш герой, Игорёк, прибыл по месту работы в город Энск, Палыча там не было. И не было по причине более чем уважительной — он сидел в следственном изоляторе краевого центра в ожидании апелляции на приговор энского городского суда по делу об аварии самолёта «Ан-2», по которому по статье 85 УК РСФСР он получил пять лет лишения свободы.

Но расскажем обо всём по порядку. Был в энской эскадрилье один интересный рейс в отдалённый район края. Рейс был грузовой, в одну из многих разного рода артелей, что работали в труднодоступных местах. Маршрут полёта проходил через горный хребет, так что место назначения было реально труднодоступным даже для авиации.

Именно поэтому артельщики часто стимулировали экипажи доставлять как можно больше груза каждым рейсом. Если зимой это не составляло особого труда, то в тёплое время года с этим нужно было быть особенно осторожным. Более высокие температуры, определённого направления ветры, мощно-кучевая облачность часто делали проблематичным полёт даже с обычной загрузкой.

В тот день, который привёл Палыча на скамью подсудимых, у него был запланирован рейс с командиром Сергеем Ихотиным.

Все знали, что Серёга парень хороший, но лишнюю копейку не упустит. Он и сам об этом говорил, приводя аргументом тот факт, что трое дочерей, жена и тёща заставляют его работать исключительно на лёгкую промышленность. Так в СССР называли отрасли экономики, отвечающие за одежду, парфюмерию и прочие женские штучки.

Посмотрев погоду, Палыч понял, что сегодня перегружать самолёт никак нельзя. Тепло. Ветер гарантировал нисходящие потоки перед перевалом, и кучёвка тоже обещала добавить экстрима.

Командир попытался убедить Палыча, что и не в таких условиях приходилось двойную загрузку через перевал таскать, но понял бесполезность своих стараний и дал Палычу команду заправить самолёт, а сам пошёл на склад.

В загрузочной ведомости, что принёс командир, значился груз весом 1200 килограммов. То есть ровно столько, сколько позволял максимальный взлётный вес.

У Палыча, конечно, были сомнения, но не самоубийца же в конце концов командир, чтобы в таких условиях перегружать машину, подумал он про командира.

Оказалось, что бывают случаи, когда желание заработать перебарывает здравый смысл.

В тот момент, когда они набрали безопасную высоту и перевал через минуту- другую, казалось, будет позади, их потянуло вниз так, что даже взлётный режим не только не предотвратил снижения, а лишь немного уменьшил вертикальную скорость снижения. Перед самой землёй самолёт вроде бы начал слушаться управления, но этого хватило только на то, чтобы пристроиться в глубоком ущелье на очень маленький клочок земли, где были деревья, которые уменьшили пробег самолёта, но изрядно потрепали самолёт и экипаж. В результате командир сломал ногу и челюсть и сильно повредил, скорее всего вывихнул, руку. Палыч отделался ссадинами.

Первым делом Палыч попытался передать сигнал бедствия. Но аккумулятор самолёта разбился при посадке.

Пришлось организовывать спасательные мероприятия. А значит, нужно оценить имеющиеся ресурсы и для начала проверить НЗ, который именно для таких случаев и предназначен.

Однако эта рутинная и на первый взгляд несложная задача оказалась очень непростой. Аварийный запас хранился в наглухо запаянном цинковом ведре. Вскрыть это ведро удалось с большим трудом часа через два.

Первым, что увидел Палыч внутри, вскрыв такого вида контейнер с аварийным запасом, был специальный ключ для вскрытия этого контейнера. В другое время это было бы хорошим поводом для шутки, но сейчас кроме злости никаких иных эмоций не вызывало. Затем в контейнере оказалось метров десять рыболовной лески, с одним крючком, без блёсен и грузил. Почему-то именно наличие последних веселило Палыча на занятиях по аварийно-спасательной подготовке. Также в комплекте аварийного запаса наличествовали свисток и инструкция, в которой особенно порадовали два пункта. Один из пунктов говорил: «Спирт использовать только для дезинфекции» (естественно, что кроме упоминания ничего не указывало на возможность его наличия). А в завершение лёгкого стёба над экипажем, оказавшимся в критической ситуации, в инструкции был ещё один пункт: «Первые два дня желательно воздержаться от приёма пищи».

Положение, в котором они оказались, было более чем незавидным. Оставаться на месте не имело никакого смысла. Найти их с поискового самолёта или вертолёта можно было только случайно, если таковые пролетят строго над ущельем. Аккумулятор самолёта разбился при посадке, а аварийной радиостанции на борту не оказалось. Значит, нужно было выходить самостоятельно. Километров через десять они окажутся на местности, где можно уже будет более-менее успешно обозначить себя сигнальной ракетой, если увидят или услышат поисковый вертолёт или самолёт.

Перед уходом Палыч осмотрел груз на предмет съестного, но нашёл только пачку печенья, оставленную, скорее всего, предыдущим экипажем, и грузовую накладную с отметкой общего веса груза 2029 килограммов. Всё найденное было помещено в планшет. Затем он написал записку о планах, очень хорошо понимая, что самолёт вряд ли найдут раньше, чем найдут их. Или не найдут вовсе. Потом из двух больших веток и чехла от двигателя сделал салазки, на которые перетащил командира. Тот был слегка грузен, но пока двигались под уклон, особого труда тащить салазки не представляло. Захотелось пить часа через три-четыре. Ещё через несколько часов начал одолевать голод.

«Первые два-три дня воздержитесь от приёма пищи», — повторял себе Палыч.

Заночевали в лесу, где застала темнота. Темнота накрыла лес мгновенно, как только солнце зашло за горы. Перед сном Палыч только поинтересовался у Сергея, как он себя чувствует, и немедленно отключился. Утром была роса, и наконец-то удалось ненадолго утолить жажду.

Командир, проснувшись, попросил пить и есть. Палыч намочил росой носовой платок, положил его на пересохшие губы Сергея. Потом взял половинку печенья, пережевал и полученную мякоть также положил на губы своего коллеги, который из-за перелома челюсти жевать сам не мог. Днём продолжили движение, делая передышки, в которые Палыч оставлял друга по несчастью, а сам обходил окрестности в поисках следов человека или хотя бы большой поляны, на которой их могли бы заметить поисковые воздушные суда или самолёт авиалесоохраны.

На третий день Палыч как раз в такой момент услышал шум вертолёта и побежал туда, где оставил Сергея, чтобы выпустить сигнальную ракету, но не доходя до него увидел, как что-то мелькнуло и вспыхнуло между деревьев. Это Сергей попытался выстрелить из ракетницы, попал в ствол стоящего рядом дерева, ракета срикошетила и упала недалеко от места, где они были. Больше ракет не было. Ругаться сил тоже не было.

Сергей плакал.

— Ты не оставишь меня? — спросил Сергей сквозь слёзы.

— Ты, сука, на суде ещё должен будешь рассказать, как две загрузки взял и чуть не угробил нас, — без эмоций ответил Палыч.

— Я скажу, я скажу. Всё скажу, — быстро заговорил командир. — Ты же помнишь, у меня три дочки.

На четвёртый день натолкнулись на родник. Палыч оставил командира, чтобы обойти окрестности. В полукилометре от родника он увидел настороженные силки и сел, прислонившись спиной к дереву, ждать охотника. Очень хотелось пить, но уходить от места, где может быть их спасение, он побоялся. Губы пересохли, и он облизал их влажным языком. Потом своим же языком облизал свой нос, щетину на щеках и даже уши. И наконец проснулся от прерывистого дыхания в ухо. Небольшой пёс вылизывал его лицо, виляя хвостом от радости встречи с ещё одним человеком. Другой человек, хозяин собаки, стоял поодаль. Увидев, что Палыч открыл глаза, спросил:

— А где второй?

Палыч только показал головой направление и прохрипел:

— У родника.

СУД

Серёга оказался честным парнем. Перед самым заседанием суда он встретил Палыча на входе и честно предупредил, что у него три дочки и он не может их оставить без кормильца, поэтому всё скажет, как адвокат написал: ничего про груз не знаю, второй пилот им занимался, это его обязанности. А за то, что спас его, он благодарен, но не перегрузил бы тот самолёт, так и спасать не нужно было бы.

На суде адвокат командира показал высший класс. И должностные инструкции, кто за что отвечает, попросил к делу приобщить. И то, что грузовая накладная оказалась в планшете второго пилота, потребовал учесть. Ну и, естественно, вспомнил, что Сергей Ихотин характеризуется положительно и является многодетным отцом, а второй пилот уже имел проблемы на работе. Также на собрании трудового коллектива выбрали общественного защитника, который по наказу коллег должен был поддержать подсудимых. Им оказался ветеран труда, орденоносец, старый коммунист. В своей речи он сделал упор на то, что раньше бы за такое расстреляли, а сейчас суд гуманный и неизвестно, хорошо ли это. Даже народный заседатель спросил его: а правильно ли написали, что выступающего выдвинули общественным защитником? Его выступление больше похоже на выступление общественного обвинителя. На что наш ветеран сказал, что он защищает государство от разного рода сброда, и закончил выступление. И если до этого у Палыча ещё был шанс на условный срок, с учётом его героического спасения коллеги, то суровое выступление общественного защитника внесло определённость: пять лет общего режима.

Когда Палыча уже этапировали в следственный изолятор в краевой центр, к нему пришёл его новый адвокат. Очень противный и явно дорогой. Он задавал очень много вопросов, без всяких эмоций выслушивал ответы. На прощанье сказал, чтобы Палыч больше никому ничего не говорил без его, адвоката, ведома.

На заседании краевого суда по апелляции адвокат то и дело выносил какие-то ходатайства, делал разные заявления, просил что-то внести в протокол. К делу приобщили протокол допроса кладовщика, который отпускал груз, грузовую накладную с подписью командира, а грузовую накладную без подписи из дела изъяли. Больше половины из того, что говорил адвокат, Палыч не понимал. Единственное, что он понял, — что вызвали нового свидетеля, которым оказался его бывший командир эскадрильи, а ныне начальник Управления.

Солидная форма с лампасами и фуражка с дубами производили впечатление, в том числе и на судей.

Начальник Управления рассказал, что знает обвиняемого лично и уверен, что тот неспособен на преступление. Причиной авиапроисшествия, по результатам расследования инспекции Управления, стали погодные условия, а загрузка самолёта была в пределах нормы. А сам обвиняемый — это вовсе не преступник, а даже герой нашего времени. И показал центральную газету, где был описан случай спасения командира вторым пилотом как самый настоящий подвиг.

В результате апелляции приговор энского городского суда был отменён, а Палыч оправдан.

На выходе из зала суда Палыча ждали неожиданный свидетель и адвокат. Адвокат рассказал о формальностях, которые нужно будет соблюсти, и ушёл.

— Откуда он взялся? — спросил Палыч коллегу. — Неприятный тип.

— Этот неприятный тип тебе пять лет жизни подарил, — ответил начальник управления. — Он лучший, кого я смог найти.

— С чего такая щедрость? — удивился без пяти минут заключённый.

— Мне в своём подчинении лучше иметь героя, чем преступника, — был ответ.

— Вроде как я поблагодарить должен? — спросил Палыч.

— Лучшее, что ты можешь сделать, — это помолчать, — сказал начальник, протянул Палычу билет на самолёт до Энска и, не прощаясь, ушёл.

В Энск Палыч летел самолётом своей эскадрильи. Командиром был Сергей Ихотин. После рейса, когда Палыч шёл по перрону в сторону выхода, его догнал Сергей и, пройдя рядом молча несколько шагов, спросил:

— Ты, наверное, жалеешь, что спас меня? Отдай я концы, можно было всё на меня повесить.

— Нет, — односложно ответил Палыч.

— Почему? — искренне удивился тот.

— Ты не поймёшь, — отмахнулся Палыч.

— А ты объясни, раз такой умный, — вспылил Сергей.

Палыч остановился, повернулся к собеседнику и, глядя в глаза, сказал:

— Есть такая штука, ты про неё не знаешь — совестью называется.

ДОМОВОЙ

Экипаж уже обжился на оперативной точке, когда к ним приехал проверяющий. Оперативная точка — это место базирования экипажа, осуществляющего авиахимработы.

А проверяющий — это лётный руководитель любого ранга, которому доверено проверить, не одичал ли летающий люд в отрыве от базы, и довести до него последние авиационные новости.

В тот раз, о котором идёт речь, таким проверяющим был, как нетрудно догадаться, наш знакомый, Анатолий Иванович.

Разместили экипаж в колхозном доме для особо важных гостей. Не потому, что считали членов экипажа очень уж важными гостями, а потому, что важных гостей в ближайшее время в колхозе не ожидалось. Вот и поселили экипаж в этом доме, с предупреждением, что если вдруг важные гости нагрянут, то наших лётчиков вежливо попросят мигом освободить место проживания. В доме было несколько жилых комнат, кухня с небольшой столовой и самая настоящая парная.

В тот день, когда наведался проверяющий, экипаж после работы заехал в правление. Анатолий Иванович же решил отдохнуть и, к своему удивлению, увидел протопленную баню. Отметив про себя предупредительность подчинённых, лётный командир поспешил воспользоваться такой невиданной для кочевой жизни роскошью.

От его комнаты до парной было метров пять по коридору. Поэтому он в одних трусах направился попариться. Разделся окончательно в предбаннике и в парилке, поддав пару, забрался на верхнюю полку. Хороший пар разморил нашего проверяющего, и он уже почти задремал, когда услышал шум голосов. Сначала в коридоре, а потом и в предбаннике. Голоса были громкие, их было много, и они были женскими. Собравшись с мыслями, Анатолий Иванович представил, как он будет выходить в предбанник в чём парился, то есть без всего, и понял, что плана действий у него нет.

«Когда не знаешь, что делать, — лучше ничего и не делай», — учил он сам молодых коллег, но, как показали дальнейшие события, это правило оказалось не универсальным. Для начала, порадовавшись, что пар хороший, он вжался в верхнюю полку. Вряд ли кто полезет париться так высоко. Останется только переждать некстати пожелавших помыться в бане колхозниц.

И так думал Анатолий Иванович до тех пор, пока на полку, что чуть ниже полки, где он пережидал нагрянувшие неприятности, не примостилась одна из неожиданных посетительниц. Пар был хорошим, и того, что происходило в парной, видно не было от слова «абсолютно». Но вот лежащее рядом с собой, на расстоянии меньше вытянутой руки, тело было видно исключительно замечательно. Рядом с лётным руководителем и ветераном лётной работы на полке лежало тело, достойное кисти хоть Рубенса, хоть Ренуара.

Пришлось собирать последние остатки воли, которых, казалось, должно хватить, потому что большинство посетительниц парной начали её покидать, и кто-то крикнул:

— Верка, ты там жива?

— Ещё немного, — ответила та, которую назвали Веркой, и перевернулась на спину.

Воли нашего героя хватило только до этого момента. И в тот миг, когда воля закончилась, он свалился с полок мимо ничего не подозревающей обладательницы форм, достойных кисти… впрочем, об этом я уже говорил, и прикрываясь тазиком, стремительно выскочил сначала в предбанник, а затем, не сбавляя скорости, в коридор. Через пару секунд он уже закрыл за собой дверь и слушал, нет ли погони.

Только секунд через пятнадцать в коридоре послышались топот и крики «Лови его!» Поскольку звуки погони затихали, наш герой понял, что погоня пошла по ложному следу.

Эту историю красочно, во всех мельчайших деталях Анатолий Иванович поведал экипажу за ужином в качестве примера, что перед любым мероприятием, будь то полёт или посещение бани, до́лжно изучить все возможные варианты развития событий.

Самый молодой член экипажа, моторист Петруха, долго переваривал услышанное и наконец спросил:

— Что, прямо вот так рядом лежала голая Верка?

— Даже не думай! — строго пригрозил ему его прямой начальник, авиатехник Василь Василич.

Продолжение этой истории последовало следующим утром, когда ехали на работу в кузове колхозного ГАЗ-51. Ехали молча, пока одна молоденькая колхозница не спросила бригадира:

— Тёть Галя, а вы сказали лётчикам, что в бане домовой живёт?

— Сама рассказывай, — махнула рукой тётя Галя.

— А меня там в бане не было, — то ли радостно, то ли с сожалением сказала молодуха.

Командир попросил бригадиршу объяснить, о чём разговор.

И тётя Галя поведала, что в селе все знают про домового, который часто заглядывает в деревенские бани. А иногда и заходит. Особенно когда парятся женщины, у которых мужья вахтовики. А таких, почитай, полдеревни. Вот и вчера они после смены перекусили — и в баню. Там никого не было, когда они пришли. Она сама проверяла и предбанник, и парилку. А потом, уже когда помылись, из парилки выскакивает домовой. Голый, пар от него идёт, а он юрк в коридор и исчез.

Командир порадовался, что сегодня «домовой» ехал в кабине с водителем и не мог выдать себя. Но возразил:

— А с чего вы взяли, что это домовой? Может, мужик какой случайно оказался?

— Ага, — авторитетно сказала тётя Галя, — а то я ни мужиков, ни домовых не видала. Во-первых, он как за дверь выскочил, мы следом, а его нет. Нигде нет. Вы были в правлении, комнаты закрыты, а на улице никого.

Тётя Галя убедительно подняла брови.

— А во-вторых? — спросил командир.

— А во-вторых, — сказала тётя Галя, потом посмотрела на инициатора рассказа — молоденькую колхозницу. — Танька, закрой уши.

Та приложила ладошки лодочками к ушам, явно для того, чтобы было лучше слышно, а не для целей, на которые рассчитывала рассказчица.

— А во-вторых, у этого домового мужское хозяйство такое, — тётя Галя многозначительно покачала головой, а Танька вспыхнула от кончика уха до кончика уха, — у мужиков такого не бывает.

Тётя Галя важно вздохнула и, приняв молчание за одобрение, добавила:

— Поэтому наши бабы от него и беременеют, когда мужики на вахту уезжают.

Сколько раз потом ни рассказывал герой этого рассказа описанный случай, всегда находился тот, кто с сомнением говорил:

— Вот во всё верю, но про тазик, что, мол, прикрывался, ты точно заливаешь. Весь район знает, что никакого тазика не было.

КОМАНДИР

Но вернёмся к трудовым будням. К лётной работе. Заодно и узнаем, как Игорёк стал командиром. Тем более история эта незаурядная.

Как обычно вторые пилоты становятся командирами самолётов?

Нужно налетать за штурвалом самолёта в качестве второго пилота определённое количество часов. Сдать зачёты и получить третий класс пилота гражданской авиации. Все знают, что раньше были пилоты первого класса. Но про то, что были пилоты второго, третьего и даже четвёртого классов, как-то не принято было упоминать тогда и не вспоминают сейчас.

Будучи пилотом третьего класса, уже можно было претендовать и на место командира самолёта, но для того, чтобы начать программу ввода в строй, нужны были ещё две немаловажные вещи.

Первая — это нужно было доказать, что ты уже готов по своему профессиональному уровню самостоятельно управлять самолётом, экипажем и производственным процессом.

А вторая — это наличие вакансий командира самолёта в том предприятии, где ты работаешь.

С учётом всего перечисленного становились командирами в обычно через три-четыре года после начала лётной работы. Бывали, правда, и другие сценарии ускорения карьерного роста. Не часто, но тем не менее бывали.

Начиналось это с того, что из высокого кабинета какого-либо ведомства, которое влияло на работу лётного подразделения, раздавался телефонный звонок в кабинет главного лётного начальника предприятия. Это мог быть звонок из прокуратуры, контрольно-ревизионного управления, райкома или горкома партии или инспекции территориального Управления гражданской авиации. И спокойный, но солидный голос предупреждал лётного начальника, что намечается суровая проверка, которая может устроить большие неприятности по административной, хозяйственной или партийной линии. Но не всё ещё потеряно. Так случилось, что у обладателя этого голоса племянник уже второй год летает вторым пилотом. А парень хочет быть командиром. Вот если он до начала работы комиссии получит командирские погоны, то и комиссия иначе подойдёт к проверке, а может, и совсем эту проверку отменит.

Так бывало редко, я только пару таких случаев знаю, но я вспомнил об этом, чтобы рассказать, что с нашим героем дело обстояло иначе, хотя сроки получились примерно те же. И не просто иначе, а совершенно по-иному.

Игорёк отлетал только чуть больше года. Это срок, когда по лётным меркам пилот только начинал самостоятельно держаться в воздухе. То есть командир, летая с таким пилотом, мог себе позволить покемарить в полёте.

«Давай вдоль железки, через полчасика увидишь элеватор — разбудишь».

А это уже какое-никакое доверие и признание тебя человеком летающим.

В тот полёт, который сильно ускорил лётную карьеру нашего героя, они летели северным почтовым кольцом. Развозили почту, в основном газеты, по северным площадкам райноа. Уже на втором перелёте у командира прихватило живот. Думал, что отравился, но ещё через два часа, когда выгружали почту в конечном пункте, прижало так, что командир лежал, скорчившись, в салоне.

Начальник площадки поспрашивал симптомы, сказал, что у дочки было то же самое, диагноз — аппендицит, и побежал вызвать по телефону санитарный борт.

Неприятности, как известно, поодиночке не ходят, и выяснилось, что санитарный борт улетел и сможет забрать больного только часов через пять.

На базе начали готовить самолёт, дежуривший по поиску и спасению, а у того на запуске двигатель затрясло. Это ещё раз про неприятности и их привычки.

Пока в Энске решали, что делать, начальник площадки, понимая опасность ситуации, позвонил своему старому знакомому, который раньше был командиром энской эскадрильи, а ныне в краевом центре командовал всей авиацией края, и доложил обстановку.

Тот попросил подождать и не вешать трубку. Скорее всего, связался с Энском. А потом вышел на связь и попросил позвать к телефону второго пилота.

— Доложите обстановку, — попросил большой начальник молодого второго пилота.

— У командира, похоже, приступ аппендицита. Санитарный борт прилететь не может, других возможностей спасения нет.

— Как я понимаю, на площадке есть исправный самолёт, а я разговариваю с действующим пилотом? — не то спросил, не то констатировал властный голос в телефонной трубке.

— Да, — ответил действующий пилот, — только…

Но начальник его перебил:

— Записывайте приказ начальника управления гражданской авиации.

Начальник площадки взял ручку и журнал телефонограмм и кивнул второму пилоту.

— Приказываю командиру самолёта Мельникову Игорю Георгиевичу выполнить полёт по срочному санитарному заданию по маршруту Девятый блокпост — Энск с учётом фактических метеоусловий и требований пункта 2.1.10 НПП ГА-78. Принятие решение на выполнения полёта под ответственность командиром самолёта.

— Записал, — сказал начальник площадки.

— Доложите, как приняли, — попросил уточнить начальник управления.

— Приняли полностью, но, — замялся наш герой, — вы перепутали. Командир заболел, а я второй пилот.

— Молодой человек, когда начальник Управления называет вашу фамилию и говорит, что вы командир самолёта, — это значит не что иное, как то, что вы командир самолёта и от вашего решения зависит жизнь вашего коллеги.

Новоиспечённый командир стоял с телефонной трубкой в руках, пока его не одёрнул начальник площадки:

— Что стоим? Принимай решение — лететь нужно.

— Но я же не командир, — ещё не осмыслив произошедшее, начал Игорёк.

— А что тебе ещё нужно, чтобы стать командиром? — вспылил начальник площадки.

— Приказ о назначении…

— Вот тебе приказ, — перебил его бывший командир самолёта, пролетавший всю войну на Ли-2, а нынче начальник площадки. Он положил перед ним журнал и ткнул пальцем. — Или летать не умеешь?

— Умею, — обиженно ответил вновь испечённый командир самолёта.

Проблем особых в том, чтобы выполнить обычный перелёт на базу, не было. Погода была отличная. Маршрут знакомый. То, что соседнее кресло было пусто, также необычных эмоций не вызывало. Командиры, бывало, уходили поспать в салон, когда возили почту или груз и пассажиров на борту не было. Долетели нормально. На перроне уже ждала скорая, в которую погрузили больного, и она с сиреной и мигалкой помчалась в городскую больницу.

Инспектор по безопасности полётов с сомнением выслушал доклад о произошедшем, попросил написать объяснительную и пройти медицинский осмотр на предмет отсутствия алкоголя в организме.

В медпункте дежурила жена командира, которого только что отвезли на скорой. Когда Игорёк в сопровождении инспектора вошёл, она бросилась и обняла второго пилота, который сильно смутился.

— Спасибо, спасибо, спасибо, — повторяла она, пряча красные глаза.

— Вы что, тётя Ира, всё нормально. Всё будет хорошо, — смущённо говорил Игорёк.

Инспектор прервал неприемлемые с его точки зрения разговоры.

— Ирина Петровна, займитесь делом, — строго призвал он вернуться к деловому общению.

— Каким? — опешила доктор.

— Проведите обследование на предмет наличия алкоголя у второго пилота, — дал указание инспектор.

— Ваня, ты что, рехнулся? Он только что человека спас! — быстро моргая красными глазами, смотрела на инспектора жена командира, спасённого Игорьком.

— Ирина Петровна, давайте всё же действовать по инструкции, — попытался насколько это можно более солидно ответить инспектор, обиженный обращением «Ваня».

— Вы хотите по инструкции, Иван Дмитриевич? Тогда быстро покиньте помещение. Я буду тест выполнять, и посторонним здесь делать нечего!

Иван Дмитриевич что-то хотел возразить, но, услышав громкое «Вон!», покинул помещение.

— Совсем с ума посходили, — бурчала доктор, доставая ампулы для тестов, ломая их и выбрасывая в урну.

Потом она что-то написала в журнале, и уже Игорю, который всё это время сидел немного ошарашенный происходящим:

— Иди, Игорёк, иди, мой хороший. И спасибо тебе.

Провожая до дверей, она гладила, гладила его по спине.

На выходе из санчасти стояли инспектор и командир эскадрильи.

— Пойдём ко мне в кабинет писать объяснительную, — строго сказал инспектор второму пилоту, похоже, переживая, что тот видел, как его выставили из кабинета.

— Ничего не пиши, никуда не ходи, пока не разберёмся. Иди домой, и завтра утром на работу, — скомандовал командир эскадрильи и добавил растерянному Игорьку: — Кругом, шагом марш.

Вечером позвонили в общежитие и сказали, что командира прооперировали и угрозы для жизни нет.

А Игорёк начал ходить на работу в штаб каждый день. Что делать с ним, начальство не знало.

Поверить в то, что его по телефону назначили командиром, было трудно, да и как без бумажки считать зарплату?

Наказать — значит поднять шум, и самим можно по шапке получить.

Звонить в Управление и спрашивать, а не назначили ли нашего без году неделю второго пилота командиром самолёта, никто не решался. Так и дураком можно себя выставить. Поэтому ждали, как та беременная школьница: может, само рассосётся.

Не рассосалось. Дней через десять пришёл из Управления приказ о назначении нашего героя командиром самолёта «Ан-2», с необходимостью прохождения соответствующей программы подготовки.

Обычно сначала все проходят программу подготовки, а потом их назначают командирами. А здесь выходило совсем наоборот.

Но в авиации и не такое бывает.

ПМ

Раз приказал начальник Управления считать нашего героя командиром, значит, он уже командир. А если поручили провести специальную подготовку, значит нужно выполнять. А мы помним, чья это была зона ответственности в энской эскадрилье.

Посему командир эскадрильи вызвал Анатолия Ивановича, чтобы поручить ему серьёзное задание.

— Нет, у меня патроны закончились, — категорически ответил тот, вспоминая недавний случай со стрельбой, что организовал Игорёк.

Комэска успокоил:

— Да ладно тебе. Два раза в одну воронку не прилетает. Правда, Пал Степаныч? — спросил он старшего штурмана, который в этом деле толк знал, отлетав всю войну штурманом на бомбардировщике.

— Всяко бывает, — мудро ответил специалист и оказался прав.

Но обо всём по порядку. Анатолий Иванович взялся за доведение нашего героя до профессионального уровня, когда он станет полноценной боевой единицей и сможет выполнять обязанности командира самолёта по факту, а не только по документам. Сопротивлялся он, как это делают все классные специалисты, когда их класс забывают отметить или просто если не хвалили долгое время. А так он от своих обязанностей никогда не отлынивал.

Нужно? Сделаем. Сложно? Тем более сделаем.

Тем не менее перед началом программы подготовки Игорёк выслушал длинную речь об ответственности за доверенное ему оружие и для закрепления повторил процедуру проверки пистолета, естественно с пустым магазином, пятьдесят раз подряд. А куда деваться?

Не помогло. Бомба уже была сброшена и летела строго в старую воронку.

Как такое может быть, спросите вы, зная не только статистику, но и меры предосторожности, предпринятые инструктором?

А вот так.

Если вы подумаете, что на этот раз инструктор сам стал носить оружие, то, значит, вы ничего не понимаете в авиации, где основной принцип работы — «Никогда не делай того, чего раньше не делал!» — никто не отменял.

Поэтому пистолет должен быть не там, где это предписано инструкцией — у командира, а там, где он находится обычно — на поясе второго пилота.

Но пояс-то периодически расстёгивается!

В тот день, когда снаряд второй раз попал в ту же самую воронку, Игорёк проспал. То ли будильник был недостаточно настойчив, то ли сон был крепок, но проснулся он, когда времени, чтобы не опоздать, осталось только на одеться в сверхбыстром режиме и бежать на работу. На работе исполнение обязанностей закружило нашего героя так, что только во время посадки пассажиров он вспомнил, что желательно посетить туалет.

Очень желательно.

Не все знают, но самолёт «Ан-2» относится к той эпохе, когда авиация ещё была уделом избранных, если подходить к этому вопросу с мерилом лучшего лётчика всех времён и народов Михаила Михайловича Громова, утверждавшего, что после того, как на самолёте установили туалет, авиация перестала быть уделом избранных.

Это я коротенько попытался сказать, что туалета на «Ан-2» не было и пришлось молодому командиру терпеть до следующего пункта приземления. Благо летели они в районный центр, где был аэровокзал и туалет недалеко от него.

Игорёк после посадки и заруливания на стоянку, открыв дверь, сразу метнулся к этому одиноко стоящему сооружению, которое представляло собой небольшую деревянную конструкцию над выгребной ямой. Само собой, в эту яму и полетел пистолет, когда ответственный за сохранность оружия расстегнул ремень.

Осознание произошедшего мгновенно заставило забыть о причине, приведшей в это место. Застегнув ремень, на котором уже не было кобуры с пистолетом, наш герой решил посмотреть, куда пропало оружие. Так сказать, оценить степень ущерба. Наклонился, и за пистолетом в том же направлении последовали солнцезащитные очки. Итальянские, за тридцатник купленные однокашником в Одессе.

— Как хочешь, но достань, хоть ныряй. Я в тюрьму не хочу, — отрезал инструктор, услышав доклад своего стажёра.

Когда тот пошёл в сторону туалета, Анатолий Иванович закричал:

— Куда ты попёрся? В буфет давай.

— Зачем? — удивился Игорёк, не находя причинно-следственной связи.

— Затем, что страна у нас такая, — философски заметил командир, — где нерешаемая проблема — это проблема, которую невозможно решить без пузыря.

«А он небезнадёжен», — подумал тот же командир, когда увидел у возвращающегося коллеги в руках две бутылки водки.

— Работай, — вслух сказал он и показал на двух грузчиков, что сидели на лавочке возле магазина.

Те выслушали беду лётчика, спокойно докурили, а потом уже быстро и по-деловому принесли из подсобки двухметровый кусок проволоки, загнули его как нужно, и уже через две-три минуты на этой проволоке красовались очки солнцезащитные итальянские стоимостью тридцать рублей.

В этот момент Игорёк понял, что значит выражение «противоречивые чувства». Увидев смятение на лице обладателя офигенных очков, грузчик отправил их прямо под сильную струю воды из уличного крана. Ещё минут через пять рядом с очками лежал пистолет в кожаной кобуре. Грузчики оценили щедрость заказчика, сами извлекли пистолет из кобуры и помыли его. Потом всё это Игорёк сложил в гигиенические пакеты, которые в ту пору имелись на любом пассажирском самолёте в обязательном порядке.

Уже на взлёте, когда самолёт набрал приличную скорость и должен был вот-вот оторваться от земли, стажёр грустно произнёс:

— А в туалет-то я не сходил.

Не стоит уточнять, что в Энске, к изумлению пассажиров, из пусть и медленно, но ещё движущего самолёта выскочил один из пилотов и побежал в сторону аэровокзала.

А потом Анатолий Иванович долго удивлял диспетчера, выдававшего оружие, тем, что каждый раз обнюхивал кобуру и иногда просил её заменить.

ЭКИПАЖ

После окончания программы подготовки встал вопрос о дальнейшей работе нашего героя. Приказ о назначении командиром самолёта имеется, программа подготовки пройдена успешно, если не считать утраченного и вновь обретённого пистолета, но имеются смутные сомнения у лётных командиров. Непривычно как-то. Уж больно мало полетал товарищ вторым пилотом. Нужно дать набраться немного опыта. Опериться, так сказать.

На этом основании решили поставить в экипаж молодому командиру опытного второго пилота. А самым опытным в энской эскадрилье был, как мы помним, трижды второй пилот Палыч. Он как раз из СИЗО краевого центра вернулся невиновным и чистым перед законом. Имелась, правда, одна загвоздка. Уже давно отказался Палыч летать с молодыми командирами. Имел право, и командиры с этим правом считались, но сейчас обстоятельства заставили опять поднять эту тему.

Командир звена, куда определили молодого командира самолёта, позвал Палыча поговорить.

Ещё с порога, увидев сервированный стол, Палыч отрезал:

— Даже не уговаривай, я не согласен.

— На что не согласен? — удивился лётный начальник.

— Не знаю, но однозначно против.

Командир звена знал Палыча не первый день, поэтому предложил присоединиться и послушать историю. И, может, даже не прикасаться к рюмке и ничего не говорить.

— Рассказывай, — Палыч чокнулся, махнул стопку и сел напротив слушать коллегу.

Тот рассказал случай, про который Палыч уже знал в общих чертах. Про то, что с таким небольшим опытом, как у Игорька, им стрёмно выпускать его самостоятельно. И теперь от Палыча зависит, нет, не будущее молодого пилота, а то, как будут поступать в аналогичной ситуации молодые пилоты в будущем. Вот напортачит сейчас молодой командир, и его по полной программе прессанут. И что подумает иной молодой второй пилот в такой ситуации? На фига вписался Игорёк в эту авантюру? Пусть спасает тот, кому положено спасать.

— Ты такой авиацию хочешь видеть? — спросил командир звена.

— Ну ты и наворотил, — подняв вторую стопку, сказал Палыч. — Странно, что мировой империализм не приплёл к данной истории.

Так и появился новый экипаж.

Как и положено, экипаж прошёл перед первым самостоятельным полётом предварительную подготовку, розыгрыш полёта и контроль готовности.

Спрашивали и контролировали в основном молодого командира. Тот в теории был силён, стало быть, проблем не возникло.

Первый самостоятельный выполнили и отметили. Всё как положено. Внимания почему-то к этому авиационному событию много, а на самом деле это обычный полёт в простых, насколько это возможно, условиях: и трасса попроще, и погода получше подбираются.

И пошла обычная лётная жизнь. Палыч строго исполнял обязанности второго пилота, командиру своего мнения по поводу принятых решений не высказывал. Попытки командира взять на себя обязанности второго пилота пресекал — мол, давайте каждый будет заниматься своим делом.

И каждый своим делом и занимался. Даже пистолет носил командир самолёта, что было немного странно для энской эскадрильи.

Как-то после полёта, когда они шли на служебный автобус, Игорёк попросил:

— А не могли бы вы обращаться ко мне на «ты», мне как-то неловко. Я же понимаю, что, по сути, вы должны сидеть слева, а я справа.

— Как должно быть — никто не знает, — ответил Палыч, — все знают как есть. Из этого и нужно исходить. А обращение на «ты» нужно ещё заслужить. Причём это относится и к вам, и ко мне.

ТУМАН

Так и работали в одном экипаже Игорёк и Палыч. Отношения сугубо деловые, и обращение только на «вы». Начальство потихоньку начало забывать, что командир молодой, и пришлось этому молодому командиру значительный спектр работы, что выполняется на родном самолёте, осваивать. И аэрофотосъёмку, и полёты по патрулированию лесов в интересах авиалесоохраны, и десантирование парашютистов. Облетал наш экипаж все трассы, что числились за энской эскадрильей.

Постепенно приходила к командиру уверенность в себе, в своих силах. Смущало только, что Палыч никогда ничего не подсказывал. Своим опытом не делился.

На попытки узнать его мнение по какому-то вопросу, узнать, какое решение в конкретной ситуации он считает правильным, следовал однозначный ответ:

— В нашем экипаже есть конкретный человек, который за это получает зарплату.

До времени Игорёк проглатывал такой ответ, пока однажды в сложной ситуации, услышав привычный ответ, он не выпалил:

— Заплату я получаю за принятие решений, но если я ошибусь, то обоим мало не покажется!

Палыч с уважением посмотрел на своего командира и сказал:

— Будете своим капитанским решениями убивать, я вмешаюсь.

Ответ, в общем, был нейтральным, но позитивный посыл содержал. Получалось, что до сих пор решений, которые ставили бы под угрозу безопасность, молодой командир не принимал.

Честно говоря, ответ Палыча снял постоянное напряжение, которое испытывал Игорёк каждый раз, когда требовалось принять сложное решение.

А решения командир самолёта «Ан-2» принимает постоянно. И когда решает, лететь или нет. И когда решает, сколько топлива заправить. И когда погода в полёте меняется. И когда возникает необходимость изменить маршрут или следовать на запасной аэродром из-за ухудшения погоды.

И выходит, что по мнению Палыча, опытного пилота и дважды командира самолёта, за всё это время Игорёк не принял ни одного критически неверного решения.

Нельзя сказать, что такую оценку молодой командир принял как награду, но на благодарность или почётную грамоту это однозначно тянуло.

Но однажды выяснилось: всё, что раньше нашему молодому командиру казалось сложным, было детскими играми по сравнению с ситуацией, в которой они оказались.

Как-то в начале осени экипаж базировался на небольшом аэродроме в отдалённой части края, выполняя оттуда полёты по перевозке пассажиров и грузов по заявке крупного заказчика. В завершение лётного дня экипаж возвращался на базу, когда диспетчер попросил доложить о фактическом остатке топлива и выбранном запасном. Этот вопрос всегда вызывает лёгкую тревогу у пилота. А если в конце дня топлива только долететь плюс навигационный запас, а запасной — это тот же аэродром назначения, то тревога становится отнюдь не лёгкой.

Когда диспетчер узнал о том, что запасных у летевшего к нему экипажа нет, то заволновался и он:

— Как это вы летите без запасного? У нас туман!

— При отсутствии запасного разрешается принимать решение, если прогнозируется облачность на пятьдесят, а видимость на пятьсот метров выше минимума. Прогноз ваш зачитать? — ответил Палыч, который вёл связь.

— У нас уже новый прогноз. Зачитать? — смешавшись, ответил диспетчер.

— Нам бы ваш новый прогноз пригодился, когда мы вылетали, а сейчас нас больше фактическая погода интересует.

— Туман пятьсот, на старте тихо, без изменений, — последовал нерадостный ответ и следом запрос: — Сообщите ваше решение.

Палыч вопросительно посмотрел на командира.

— Есть варианты? — ответил тот вопросом.

— Следуем к вам, — уже диспетчеру сообщил Палыч.

Это сейчас большая редкость — такое критическое изменение погоды, и вдруг его нет в прогнозе. Тем более в прогнозе на шесть часов. В то время, о котором идёт наш рассказ, не было постоянного мониторинга погоды со спутников, сеть метеостанций была намного реже, да и сама метеорология была много моложе. И интуиция пилотов зачастую была точнее метеопрогнозов. А интуиция, как известно, штука тёмная и малоизученная, может и подвести. Как, например, в этот раз.

Но вернёмся к нашим героям. Им предстоит произвести посадку на аэродроме, не оборудованном радиотехническими средствами, в тумане. Можно, конечно, подобрать площадку с воздуха, но у молодого командира ещё не было допуска к такому виду работ. А ещё более значимой причиной был тот факт, что таких площадок в округе просто не было. Поэтому оставалось только лететь на базу.

— Настройте на радиокомпасе ШВРС. Идём с текущим курсом. Как только с вашей стороны будет железная дорога, говорите мне, и пойдём вдоль неё. Вы будете следить за радиокомпасом. Сообщайте мне, когда пеленг начнёт увеличиваться, берём курс ноль тридцать. Вы смотрите со своей стороны церковь — это начало снижения. По вашей команде снижаюсь. Лётное поле большое — попадём.

ШВРС — это широковещательная радиостанция, которая передаёт радиосигнал для обычных бытовых радиоприёмников, была сейчас едва ли не единственным спасением. Настроив на неё радиокомпас, можно было получать информацию о местонахождении самолёта.

Уже потом Игорёк оценил молчаливое поведение Палыча всё предыдущее время. Он понимал, что должен сам принимать решения, и был готов к такой ситуации.

Чем ближе к аэродрому назначения, тем хуже становилась видимость. Игорёк, вцепившись взглядом в железную дорогу, пилотировал самолёт. Вот-вот должны подойти к нужному пеленгу.

— Я сказал смотреть на радиокомпас, — резко заметил командир, когда увидел, что Палыч отвлёкся.

— Через полторы минуты стрелка пойдёт, — сказал Палыч и включил секундомер.

Ровно через указанное время стрелка радиокомпаса отшкалила, командир взял рассчитанный курс, и вот уже справа по курсу церковь.

— Снижаемся, — дал команду второй пилот.

Уменьшен режим работы двигателя, закрылки в посадочное положение, несколько секунд ожидания, и под самолётом кончается лес. Вот оно, лётное поле и трава аэродрома.

— А ты крут, командир, — уже на рулении сказал Палыч.

— Так и ты тоже не лыком шит, — ответил командир.

По прибытии в Энск Палыч попросился в другой экипаж.

— Молодой командир должен с молодыми вторыми летать. Иначе не оперится, — объяснил он.

ЗАМПОЛИТ

Почему-то сейчас принято всё, что было в прошлом, красить в один цвет. В чёрный или в белый. А реальная жизнь всегда имеет много цветов и великое множество оттенков. Сие утверждение в полной мере касается и института замполитов. В постсоветскую эпоху стало принято именно про замполитов говорить или плохо, или ничего.

Я не знаю, как в других местах, но в авиации замполиты были разные. И негодяи среди них попадались, и хорошие специалисты тоже были. К последним можно было прийти со своими бедами и неприятностями: от проблем на работе до семейных неурядиц.

В энской эскадрилье замполит был на своём месте. Такой, каким и должен быть тот, кто отвечает за человеческий фактор. В своё время он полетал здесь же в качестве второго пилота, успел закончить академию и даже прошёл программу ввода в строй командиром самолёта. Но на первой же после назначения командиром медицинской комиссии его списали по зрению. Дала себя знать усердная учёба в академии. Сейчас вызывает удивление, почему человеку с плохим зрением не позволяли пользоваться очками в полёте, как во всём мире это делалось тогда и у нас делается сейчас. Но тогда даже незначительное ухудшение зрения было приговором и финалом лётной работы.

И пришлось менять профессию на более приземлённую, хотя тоже связанную с небом. Тем более и уважение среди коллег было, и характер позволял заниматься этой непростой, если быть хорошим замполитом, работой.

Палычу, с учётом его карьерных перемещений, приходилось время от времени сталкиваться с замполитом, и поведение того он оценивал как очень достойное. Старался замполит разобраться в сути проблемы, не боялся высказать своё мнение и, главное, был честным в отношении с коллегами.

Именно поэтому, когда Палычу в одной из командировок благодарные рыбаки отгрузили килограммов семьдесят свежей рыбы, он не стал сам делить между наземным персоналом (пилоты и сами себе привезут), а отнёс замполиту.

В кабинете замполита он встретил Сергея Ихотина, который, увидев своего бывшего второго пилота и спасителя, со словами «Я позже зайду» выскользнул из кабинета.

Замполит, оценив масштаб задачи — разделить такое количество рыбы, позвонил на склад, попросил прислать помощников и сам стал раскладывать рыбу из двух мешков по пакетам, чтобы раздать тем, кому реально лишний рыбий хвост был совсем не лишним.

Да. Чтобы предотвратить кривотолки, что, мол, замполит такой-сякой, народу только рыбьи хвосты раздавал, а остальное известно куда девал, уточню: в тех краях рыбу считали не по головам, а по хвостам.

Естественно, что пришлось замполиту снять галстук, закатать рукава белой сорочки, чтобы разбирать подарок рыбаков для раздачи работникам штаба и другим наземным службам.

Проработав так минут пятнадцать, он всё же пошёл искать, где потерялись направленные ему в помощь грузчики. Увидев, что у зама по режиму в кабинете сидят двое, замполит зашёл к нему и своим обычным зычным голосом спросил, указывая на гостей:

— Это ко мне?

Зам по режиму улыбнулся и ответил:

— Посмотрим, как вести себя будут. Если не договоримся, то к тебе направлю.

Замполит ничего не понял и пошёл искать дальше по штабу, кто бы мог помочь.

Минут через пятнадцать пришёл зам по режиму со словами благодарности:

— Ты знаешь, я бы этих жуликов ни за что бы не расколол, хотя знаю, что это именно они из чемоданов пассажиров вещи таскают. Но когда они тебя увидели — без галстука, руки по локоть в крови, — они во всём сознались, только бы я их к тебе не направил.

— В таком случае отрабатывай должок, — сказал замполит, — давай закатывай рукава и будем делить рыбу. Теперь точно со склада ни один грузчик ко мне в помощь не придёт. Никогда.

МАСТЕР

Не может рассказ про авиацию считаться полным, если не вспомнить про авиационно-химические работы, или сокращённо АХР. Тем более, когда авиационная история захватывает советский период. Случаев, что происходили при выполнении этих самых работ, бесчисленное множество. Какие-то из них реально имели место, какие-то в результате многократных пересказов стали настоящими байками.

Та история, что произошла с нашим героем, была рассказана мне самим участником описываемых событий, и происходила она, как уже понятно, в те давние времена, когда АХР, или авиационно-химические работы, были не менее распространённым явлением, чем сегодня маршрутки или доставка.

Каждое утро на всём протяжении необъятных просторов шестой части света рой летательных аппаратов тяжелее воздуха отрывался от земли, чтобы подкормить, защитить от вредителей, подготовить к уборке самые разнообразные сельскохозяйственные культуры.

А для тех, кто выбирал летание своей профессией, эти самые авиационно-химические работы являлись просто необходимым этапом на пути в «большую» авиацию. Для кого неприятным этапом, а кто становился летающими агрономом и мастером этого непростого дела.

Анатолий Иванович в молодости много поработал на этих самых авиационно-химических работах, но став командиром звена, старался не покидать родной Энск надолго. Но тут пришла разнарядка свыше: выделить один экипаж и одно лицо командного состава для участия в экспедиции в далёкий регион с целью выполнения различных видов работ по обеспечению урожая. Предполагалось, что экипаж будет работать, а лицо командного состава будет находиться в штабе и проводить периодические проверки работающих экипажей на предмет правильной организации производственного процесса.

Но, когда прибыли на место назначения пришлось Анатолию Ивановичу подменить вышедшего из строя по состоянию здоровья командира самолёта. Сначала планировали на день-другой, но недуг оказался серьёзней и пришлось работать до конца экспедиции.

Неприятная, конечно ситуация, когда заболел коллега, но про настоящую неприятность Анатолий Иванович узнал, когда председательский газик влетел на площадку, затормозив в нескольких шагах от вращающегося ещё винта самолёта. Из него выскочил председатель и понёсся к самолёту. Всё говорило о том, что что-то случилось.

— Что-то случилось? — последовал естественный в данной ситуации вопрос командира воздушного судна «Ан-2».

— Я тебе покажу «что-то случилось»! Я тебе так покажу, что случилось, что всю свою оставшуюся паршивую жизнь будешь помнить, что случилось! Марш в машину, я тебе покажу, что случилось!

Это говорил хоть и небольшому, но всё же авиационному начальнику примерно его ровесник — председатель колхоза, с которым Анатолий Иванович только недавно общался вполне по-дружески. Конфликтов наш герой не любил и старался их избегать, насколько позволяли обстоятельства. И сейчас спорить не стал. Да и просто хотелось узнать, что же случилось, от чего вежливый и общительный председатель не стеснялся в выражениях.

Только когда они отъехали от площадки, стало понятно, что до сих пор председатель ещё стеснялся в выражениях. А вот когда свидетелей кроме водителя не осталось, он перестал стесняться. И единственными допустимыми в приличном обществе были слова «тюрьма», «уголовник» и «пятьсот гектаров сахарной свёклы».

Пока председательский газик через ухабы и ямы добирается до места назначения, нужно пару слов сказать, чем же была сахарная свёкла для многих колхозов того региона. И самое понятное, как можно это объяснить, — это сказать, что сахарная свёкла для колхоза, где они трудились, была всем. «Всем» означает, что это и деньги на трудодни колхозникам, и зарплата учителям, врачам и воспитателям, и деньги на запчасти к тракторам и комбайнам, и премии и ордена районному начальству, что тоже, согласитесь, немаловажно.

На прополку свёклы выгоняли всех, вне зависимости от возраста, профессии и даже партийности.

Теперь, когда вы знаете, что значил урожай сахарной свёклы для колхоза вообще и для председателя в частности, мы вернёмся к нашим персонажам. Тем более они уже добрались до того самого поля сахарной свёклы. Свёклы, которая так нужна была колхозу и которой только сегодня утром экипаж под управлением нашего героя выполнял внекорневую подкормку. То бишь лил жидкие удобрения прямо с самолёта на поле, чтобы была свёкла больше, лучше, зеленее.

Но результат выполненной работы был абсолютно противоположным. Поле, что ещё утром радовало глаз различными оттенками изумрудно-зелёного, теперь не подавало признаков жизни. Коричневые неживые листья сливались с землёй. Для опытного командира звена, искушённого в вопросах разбора косяков и инцидентов своих подчинённых, постепенно стал проясняться смысл слов «уголовник» и «тюрьма», которые не раз кричал председатель.

Смысл слов не только прояснялся, но и становился вполне реальным.

— Что это? — непроизвольно вырвался вопрос у Анатолия Ивановича.

— Ты меня спрашиваешь, что это?! Это я тебя должен спросить, что это! Что это такое?! Ну если ты меня спросил, так я тебе отвечу: это моё горе и твоя тюрьма, фашист недобитый!

Суровую и пугающую реальность слов председателя подтверждало коричневое поле, только сегодня утром обработанное экипажем.

Как же такое могло произойти?

Может, неправильная дозировка?

Нет, удобрениями можно, конечно, причинить вред, но не в такой степени и не так быстро. Так быстро только в Казахстане они в своё время с сорняками боролись на авиахимпрополке. Так только гербицид работает. Но откуда здесь гербицид, откуда здесь его запах? Лётный командир быстро и по-деловому пошёл к машине.

— Поехали!

— Куда поехали? — обалдел от его спокойствия председатель.

— Туда, где мы узнаем, что случилось, — отрезал командир. И уже водителю: — Давай на склад удобрений.

На склад командир зашёл вместе с председателем, но не дал сказать ему даже слова.

— Что вы сегодня на самолёт отгружали? — спросил он у кладовщика.

— Что просили, то и отгружали. По накладной. Удобрения. Жидкие. Тур называются. Вон в углу бочки стоят, что остались, — ответил кладовщик.

На складе в углу стояли рядами двухсотлитровые бочки. Если на тех, что поновее, красовались этикетки, то на прошлогодних название содержимого едва просматривалось, но тем не менее когда знаешь, что искать, — найдёшь. И при детальном рассмотрении было найдено название химиката: гербицид. Вот почему вспомнился Казахстан. По запаху. Командир подозвал председателя и показал на название.

— У вас есть в колхозе хоть кто-то с агрономическим образованием, чтобы рассказал нам, как действуют гербициды на широколиственные, к коим относится сахарная свёкла, которую мы имели несчастье обрабатывать этим препаратом сегодня утром? — абсолютно буднично спросил командир председателя и пошёл на выход.

Уже выходя, он услышал рык председателя:

— Кладовщик!!!

Ждать пришлось довольно долго. Уже обсудили с водителем и последнее выступление наших на чемпионате Европы, когда они с позором проиграли в финале голландцам, и виды на урожай, и погоду, прежде чем появился председатель. Последний, пряча глаза, буркнул водителю:

— Отвези на его аэродром.

— Подождите, какой аэродром? — возмутился не просто командир воздушного судна, но и, как мы помним, небольшой лётный начальник. — Мы ещё должны обсудить некоторые фразы, что я слышал совсем недавно: и про тюрьму, и про фашиста, и ещё много всего, — глядя на председателя, говорил, как забивал гвозди, несостоявшийся преступник.

Председатель поднял глаза, ему было сильно больно и немного стыдно:

— Я, конечно, извиняюсь. Работать ты умеешь. Работа хорошая. Ювелирная. Огрехов нет. Спалил ВСЁ!!! Одним словом, мастер.

ТРЕНИРОВКА

Раз уже повелось с начала карьеры, что всё идёт не по наезженной колее, то и какие будут основания рассчитывать, что дальше всё пойдёт иначе?

Мы уже знаем, как Игорёк стал командиром самолёта, поменяв местами тренировку и приказ о назначении. Вы не поверите, но и дальше всё у него складывалось подобным образом.

Как-то, будучи уже относительно опытным командиром с налётом около полутора тысяч часов в качестве командира самолёта, Игорёк дежурил в резерве. А у Анатолия Ивановича стояла по плану аэродромная тренировка со стажёром перед вводом в строй командиром. Но ночью жена стажёра начала рожать, и тот отзвонился, что всю ночь не спал и на тренировку не приедет.

— Так жена же рожала, не ты, — попытался то ли пошутить, то ли вразумить пилота Анатолий Иванович, но без толку.

И в результате Анатолий Иванович маялся от безделья. Но когда в штурманскую зашёл Игорёк и доложил, что все рейсы улетели и дежурный командир его отпустил, у Анатолия Ивановича созрел план.

— А ты программу подготовки инструктором не начинал отлётывать? — спросил он Игорька. — Налёт у тебя какой?

— Полторы тысячи, но по поводу инструкторского допуска разговора с командиром эскадрильи не было, — смешался тот.

— Не было, так будет, — загорелся командир звена. — Оформляй полётное задание на тренировку и бегом на самолёт.

Чтобы у Анатолия Ивановича не пропадал запланированный лётный день, он организовал тренировочный полёт с нашим героем для подготовки того в качестве инструктора. Для выполнения тренировки полетели на ближайшую площадку. Площадка — это такой аэродром, на котором кроме поверхности, приспособленной для взлёта и посадки, ничего нет. Ни посадочных знаков, ни связи — ничего.

Нужно сказать, что Игорёк и не подозревал, что его ждёт, когда так просто согласился потренироваться по инструкторской программе. Правда, нужно добавить, что эта инструкторская программа была в интерпретации Анатолия Ивановича, который, с его большим опытом эксплуатации «Ан-2», позволял узнать про этот самолёт много нового.

— Отказ двигателя на первом развороте, — спрашивает инструктор перед взлётом. — Твои действия?

— Согласно требованиям руководства по лётной эксплуатации, возвращаемся на аэродром взлёта, — отчеканил Игорёк.

— Показывай, — просит командир и даёт взлётный режим. Сразу после завершения первого разворота инструктор дросселирует двигатель:

— Возвращайся на аэродром взлёта.

Игорёк старается выполнить разворот в сторону аэродрома, но уже через несколько секунд видно, что до аэродрома не дотянут.

Анатолий Иванович увеличивает режим работы двигателя и, выполнив стандартный разворот, выполняет посадку. Далее короткий разбор.

— Заметь: режим взлётный, самолёт лёгкий, значит, высоту набрали быстрей, чем обычно. Отказал двигатель, когда первый разворот уже выполнили, и всё равно до аэродрома не дотянули. Это ты когда в Шереметьево летать будешь, — сказал, как в воду глядел, опытный лётчик, — может, и вернёшься на аэродром взлёта, а на нормальной площадке даже не думай так делать.

— И что делать? — спросил Игорёк, у которого в сознании мир перевернулся. По крайней мере авиационный мир. Оказывается, в книжках и в жизни всё по-разному. И как жить дальше?

— Во-первых, самолёт держится в воздухе только благодаря скорости, — разъяснял опытный наставник, — поэтому скорость должна быть всегда. Работает мотор — замечательно. Перестал работать — обеспечивай скорость сам. Снижайся. И не просто снижайся, а в сторону места, где можно примоститься без двигателя.

— А как за такое короткое время выбрать место приземления? — искренне удивлялся Игорёк.

— Правильный вопрос. И это, во-вторых. Когда откажет двигатель, искать площадку уже нет времени. Поэтому ищи место приземления постоянно. Замечай, когда летаешь, где просеки, где дороги, где поля. И небо, и землю нужно читать внимательно, запоминая содержание, а не перескакивая через несколько страниц, чтобы узнать, чем всё закончилось. Тогда не нужно будет искать, куда приземлиться, при дефиците времени.

Потом потренировались возвращаться без двигателя на аэродром при отказе во время полёта от второго разворота к третьему и много ещё такого, что сорочка на спине у будущего инструктора потемнела от пота.

Закончив тренировку, пошли на базу.

Диспетчер предупредил, что у них погода портится. Анатолий Иванович сообщил о наличии у него допуска к особым правилам визуальных полётов и решении следовать в Энск.

Уже на предпосадочной прямой, когда до аэродрома оставались сотни метров и видны были посадочные знаки, диспетчер дал команду:

— Видимость девятьсот метров, уходите на второй круг.

Игорёк уже начал увеличивать режим двигателя, когда на его руку сверху легла рука старшего командира и уменьшила режим, а другой рукой Анатолий Иванович нажал кнопку внешней связи и выдал в эфир:

— Понял, посадку разрешили.

После заруливания на стоянку к самолёту подъехала машина руководителя полётов и водитель сказал, что командира приглашают на вышку.

Игорёк поехал с Анатолием Ивановичем. На вышке их ждал руководитель полётов.

— Привет, Толя, — начал он беседу очень ласково. — И что же ты, чудило на другую букву, не хочешь, чтобы я спокойно доработал до пенсии?

— Привет, Коля, — с той же интонацией ответил Анатолий Иванович. — А что же это твой диспетчер не мог подождать секунд десять, пока я приземлюсь, чтобы потом передать видимость? Или ты считаешь, что мне стоило в облаках следовать на запасной? Ты видел, где нулевая изотерма? Да я через пятнадцать минут в сосульку превращусь. А сосульки, как ты знаешь, летают хорошо только в одном направлении — вниз.

— Ладно, ладно, с диспетчером я поговорю, — поменял тон на примирительный руководитель полётов. — Но не было бы сейчас меня рядом и передал бы диспетчер сообщение о посадке ниже минимума, что бы ты тогда делал?

Опытный инструктор полез в кошелёк, извлёк оттуда предохранитель и показал собеседнику.

— Что это? — удивился тот.

— А это, друг мой Коля, сгоревший предохранитель радиостанции. И если бы вы накатали вонючку, что я сел ниже минимума, я бы, как бы потом выяснилось, выполнил посадку без связи. И сгоревший предохранитель тому подтверждение.

«ОТ ВИНТА!»

Когда после тренировки Анатолий Иванович и Игорёк шли от вышки к перрону, Игорёк сказал:

— Спасибо за науку. — Потом, помолчав, добавил: — И за тренировку тоже большое спасибо.

Анатолий Иванович кивнул, мол, не за что, и спросил про Палыча:

— Как он?

Игорёк только пожал плечами.

— При нашей работе чтобы просто общаться — нужно в одном экипаже летать. А почему вы спросили?

— Ты сказал про тренировку, вот я и вспомнил, кто реально должен учить, — вздохнув, ответил командир звена.

Потом увидел, что Игорёк помрачнел, восприняв это как упрёк в свой адрес, и добавил:

— У тебя тоже получится.

В это время они подошли к перрону, по которому пронеслась машина скорой помощи с мигалкой и сиреной.

— Срочное санзадание, что ли? — предположил Игорёк.

— Да вроде за нами на прилёт никого не было, — с сомнением сказал Анатолий Иванович. — А если бы перед нами прилетели, то уже бы давно уехали.

В АДП, где наш экипаж сдавал задание, диспетчер был очень мрачен и, забирая задание на полёт, только покачал головой со словами:

— Надо же, какое несчастье.

— А что случилось-то? — раздражённо спросил Игорёк.

— А вы что, не в курсе? Вы же только что на перроне были…

— И что? — прервал его командир звена.

— Так Палыч под винт попал, — ответил старый лётчик.

Игорёк почему-то подумал, что точно так тот, скорее всего, на фронте сообщал трагические новости о тех, кто не вернулся с задания. Подумал и ужаснулся. Это же Палыч. Это же Палыч! Это его вот только что через перрон везла скорая.

Есть в поршневой авиации команда «От винта!»

Простая такая команда, которая и говорит о завершении подготовки к полёту, и указывает на начало самого полёта, и призывает окружающих проявить максимум внимания, и напоминает всем, какая мощь у самолёта под капотом имеется, так что лучше отойти на безопасное расстояние.

Эта команда настолько естественна для любого пилота или авиатехника, что даже трудно найти аналог в обычной жизни, чтобы объяснить её обязательность.

Умываться и чистить зубы каждое утро?

Правильно, но сильно опаздывая поутру, можно пренебречь этими привычными процедурами, если и нанесёт это упущение ущерб, то разве что репутации опаздывающего.

В случае отсутствия команды, предупреждающей о начале запуска поршневого двигателя, последствия могут реально быть трагическими. Например, как в нашем случае.

В кабине самолёта, на котором собирался лететь Палыч, авиатехник проводил практические занятия с молодым механиком. Цель занятий — предполётная проба двигателя АШ-62ИР. Стажёр исправно давал команду «От винта!», но путал дальнейшие действия, и наставнику приходилось заставлять стажёра всё начинать сначала. После пятого или шестого раза стажёр уже забыл дать положенную команду, а раздражённый слабой подготовкой обучаемого наставник этого не заметил. Проезжавший мимо заправщик не оставил Палычу шансов услышать характерный звук стартёра, предупреждающий о запуске двигателя.

Раздражённый техник и его ученик так и не поняли, что произошло, когда к самолёту со всех сторон бежали люди, и только выключив двигатель, они увидели лежащего под винтом человека с развороченным животом.

Ещё через минуту-другую прибежала врач из стартового медпункта и приняла меры, которые необходимы в такой ситуации. Приказала всем убраться очень грубыми словами. Даже командир эскадрильи не смел ослушаться.

Очень скоро к лежавшему на перроне телу подъехала машина скорой помощи, куда быстро погрузили Палыча. Оставшимся коллегам оставалось только надеяться на лучшее, хотя в это лучшее верилось с трудом.

Все попытки узнать в городской больнице состояние пострадавшего наталкивались на стандартное: «Идёт операция».

Когда позвонил командир эскадрильи и представился, что он самый главный лётчик в Энске и ему нужно докладывать в управление о случившемся, дежурная медсестра мгновенно сменила тон и ответила:

— А-а-а, тогда другое дело. Если вы главный, я сейчас пойду в операционную и попрошу на время прервать операцию, чтобы хирург подошёл к телефону и доложил, как идёт операция.

— Хорошо, — сказал находящийся в шоке главный лётчик города Энска, — я подожду.

— Что? — заорал голос на том конце провода. — Вы что там, вообще …? — и бросила трубку на полуслове, но смысл прерванной фразы дошёл до звонившего.

ЖИЗНЬ

Открыв глаза, Палыч увидел женское лицо. Медсестра улыбнулась и сказала:

— Проснулся.

Палыч опять впал в забытьё. Он не помнил ни кто он, ни как оказался в больничной палате. Даже про то, что помещение, где он находился, называется больничной палатой, он не знал. Единственное, что было в его сознании, — это лицо женщины, которая приходила к нему в палату, когда он был в забытьи.

Скорее всего, это была медсестра. Другая медсестра, не та, что озвучила, что он проснулся. Та медсестра была необычайно красива. Хотя сейчас вряд ли Палыч знал, что такое «красива». У неё были замечательные, красиво уложенные волосы в виде косы. Каждый раз, когда Палычу было очень плохо, она подходила и говорила: «Ну что, вставай! Пойдём со мной!»

Палыч понимал, что это, скорее всего, медсестра, которая просто перепутала пациента, и ничего не отвечал. Да и как вставать с такой высокой кровати? Медсестра уходила, но его не оставляла мысль, что она ещё придёт.

Когда сознание начало возвращаться и забытьё перешло в глубокий сон, приснилось, что он пилот и идёт к самолёту. Между ним и самолётом стоит его мама и говорит: «Не ходи к самолёту, сынок».

Палыч только улыбнулся на «сынок», которого не слышал много лет, и ответил: «Как же это возможно, мама? Я же лётчик».

И сразу же вспомнил, что он пилот, что должен сегодня лететь, а погода плохая, но командир эскадрильи всё равно потребовал готовить самолёт. А он лежит неизвестно где, а самолёт не готов. Нужно бежать готовить самолёт. Мышцы напряглись, всё тело пронзила боль, и Палыч проснулся.

На табуретке возле его кровати сидел доктор. В том, что сидевший был доктором, сомнений быть не могло. Он был вылитый доктор Айболит из детства. Не тот, что на рисунках детской книжки, а тот, которого Палыч себе представлял, когда мама читала эту сказку. Разве что немного моложе и, в отличие от доктора из детской сказки, усталый и грустный.

— Как самочувствие? — спросил доктор.

Палычу мгновенно стало ясно всё. То ли он обрёл способность читать мысли, то ли звуковые волны содержали дополнительную информацию, о которой он раньше не догадывался. Но заданного вопроса хватило, чтобы Палыч понял: доктор уверен, что всё очень плохо. Более того, он понял, что если спросить доктора напрямую, то он прямо об этом и скажет.

Палыч набрал воздуха в лёгкие, чтобы спросить, но почему-то вспомнил медсестру, что приходила раньше.

— Ко мне приходила медсестра, — сказал он доктору. — Она ещё придёт?

— Придёт, — уверенно ответил доктор.

— Шанс у меня есть? — Палыч выдавил из себя вопрос, который боялся задать.

— Почти нет, — абсолютно без эмоций ответил уставший Айболит. — Тебе там всё так разворотило… Я всё что мог посшивал, но что там ещё повреждено — остаётся только гадать.

Доктор смотрел прямо в глаза, и сомнений в том, что он очень старался спасти и что он расстроен тем, что не получилось, — не было.

— Будем ждать, — сказал он после паузы. — Если в течение двух дней пописаешь, значит будешь жить.

Доктор встал. Палычу очень хотелось, чтобы доктор не уходил. Казалось, что как только доктор уйдёт, сразу начнётся отсчёт двух дней, которые ему остались.

— Когда эта женщина, про которую я спрашивал, будет дежурить? — спросил Палыч.

— Женщина была без головного убора? — уточнил врач.

— Без. Красивые такие волосы, уложены косой, — Палыч обрадовался, что это реальная медсестра, а не его сон.

— Не бывает медсестёр без головного убора, — ответил тот, кто знал всё и даже будущее Палыча. Остановившись у двери, доктор добавил: — Она здесь ко многим приходит. Будет звать с собой — не ходи.

Палыч смотрел на дверь, которая закрылась за доктором Айболитом не из сказки. Или из очень грустной сказки.

«Неужели это всё? Вот все эти так быстро пролетевшие, более и менее важные, а в основном вообще ничего не значащие события — это и есть моя жизнь? Жизнь же — это что-то громадное, что не помещается в сознании. Когда говоришь „вся жизнь“, подразумеваешь что-то реально очень-очень продолжительное. Нет. Так не может быть. Доктор Айболит — не из сказки и всего-навсего доктор. А значит, может ошибаться. Нет, не может, а точно ошибается! Не может жизнь вот так взять и оборваться».

Палыч уже почти убедил себя в том, что слова доктора не просто были неверны, а противоречили логике бытия. Но тут в сознание ворвалось слово «может».

«Может, — подумал Палыч. — А смерти детей? Они вообще ничего не пережили. А война, когда гибли миллионы парней намного младше меня? Значит, это не противоречит логике и смыслу бытия…»

Ночью Палыч проснулся от того, что кто-то сел на его кровать. Открыв глаза, Палыч увидел ту же женщину с непокрытой головой, что приходила раньше. Она дружелюбно смотрела ему в глаза.

— Пойдём со мной, — сказала она, потом встала и направилась к выходу.

Палыч понимал, что последуй он за ней, пройдут боль, тревога, неопределённость. Пройдёт всё. Понимал, что всё равно придётся идти. Так почему не сейчас? И не нужно прилагать усилий. Нужно просто согласиться и последовать призыву.

— Ты куда? — вдруг резанул слух незнакомый женский голос, и Палыч впал в забытьё и в боль.

Утром опять пришёл доктор и сел на табуретку.

— Я пописал, — с нескрываемой гордостью заявил пациент.

— Ну что же, — переварив новость, ответил Айболит, — можно переводить из ясельной группы в детсадовскую.

ШТУРМАНСКАЯ

Нынешнее поколение пилотов, которые сразу после авиашкольной скамьи пересели в кресла, что в кабинах современных лайнеров, уже и не поймёт значение этого слова — «штурманская».

Возможно, они подумают, что это какое-то существительное женского рода, означающее предмет, принадлежащий представителю вымирающей авиационной профессии — штурману.

На самом деле штурманская — это помещение, где в стародавние авиационные времена предписано было проходить подготовку к полёту и штурманский контроль готовности.

По сути своей штурманская была центром лётного бытия на земле. Именно здесь члены экипажа встречались перед началом подготовки к полёту. Здесь было положено сначала обсудить последние новости, поделиться радостью или излить печаль.

Именно здесь предписывалось готовиться к полёту, когда погода благоприятствовала, и здесь же ожидали улучшения погоды, если погода не позволяла лететь. Также штурманская была идеальным местом, чтобы дождаться информации об устранении неисправности, из-за которой рейс задерживался.

А главное, все присутствующие в штурманской были на одной волне — волне лётной работы. Именно это делало общение в этом месте особенным. И объяснить или описать эту особенность иначе, кроме как словами «близость неба», я не могу, хотя осознаю́, что большинству такое объяснение будет непонятно.

В штурманской были свои законы и правила. Здесь царил приоритет подготовки к полёту над всем остальным, когда аэропорт работал в обычном режиме. А когда по каким-то причинам полёты не выполнялись, то не было лучше места пообщаться на любые темы. И это общение было ещё одной стороной профессии и настоящим университетом лётной жизни. Ни одна комиссия по расследованию авиационного события не могла располагать всей той информацией, что была известна обитателям штурманской.

Ну а самым главным человеком в штурманской был дежурный штурман. Невысокая должность дежурного штурмана обычно не отражала неформальный статус этого человека, потому что чаще всего эту должность занимали ушедшие на пенсию штурманы или пилоты. Или лётные специалисты, списанные с лётной работы по состоянию здоровья на время.

То есть вы понимаете, что назначение Палыча после медицинской комиссии, которая списала его с лётной работы на шесть месяцев, было вполне естественным.

Но перед началом работы дежурным штурманом ему предстояло пройти двухнедельную стажировку. Стажировку проводил старший штурман Пал Степаныч.

Пал Степаныч был непререкаемым авторитетом в энской авиаэскадрилье в части любых вопросов, касающихся воздушной навигации, самолётовождения, бомбометания, десантирования, боевого применения и всего того, где требовался штурманский расчёт. Кстати, тогда «штурманский расчёт» был синонимом точности.

К тому же Пал Степаныч обладал редчайшим даром для авиатора — он умел слушать. И при этом сам знал миллионы различных авиационных историй, анекдотов и баек. А может, именно потому и знал их так много, что умел слушать.

Как-то во время дежурства, когда в штурманской никого не было (свои экипажи с утра уже разлетелись, а чужие ещё не прилетели), Палыч спросил своего наставника про войну:

— Пал Степанович, а правда, что на фронте расстреливали за триппер?

Павел Степанович посмотрел на коллегу, как смотрят на шкодливого и милого щенка — с улыбкой умиления.

— Палыч, если бы за триппер расстреливали, то кто бы тогда воевал?

И в подтверждение своих слов рассказал небольшую историю из собственной фронтовой жизни:

— Нас в сорок втором послали всем полком в учебный центр на переподготовку на новые машины. Прямо с фронта и прямо в мирную жизнь. То есть на месяц прямиком в рай. Детали опущу, но по окончании обучения мы на новых машинах, как положено, сделали круг над ставшим родным городом, помахали крыльями в полной уверенности, что с земли нам тоже махали сотни платочков. И прямиком на фронт.

Ну сам понимаешь, раз уж разговор на эту тему, очень скоро я вынужден был обратиться в медсанбат по поводу, так скажем, ухудшения состояния здоровья, не связанного с участием в боевых действиях.

Фельдшер безо всякого удивления выписал мне направление в госпиталь, куда я и прибыл.

Боевой офицер, в форме, награды… иду через парк к главному корпусу, а вокруг пациенты госпиталя. Все на костылях. И так стыдно стало мне, что здесь все пострадавшие в бою, а я со срамной болезнью только отвлекаю врачей от их благородного труда, что сел на скамейку возле входа в главный корпус и закурил от мрачных мыслей.

Подсел боец моего возраста, пристроил костыли и попросил закурить.

«Чё смурной такой?» — спрашивает, затянувшись.

И тут я от расстройства как на духу все свои мысли ему выкладываю. Что, мол, стыдоба берёт, что я, такой-сякой, промеж них, настоящих героев, оказался.

Молча выслушал меня пострадавший в боевых действиях боец. Докурил. Потом встал на костыли и так спокойно: «Не переживай, летун, завтра и ты на костыли станешь», — и поковылял к корпусу.

Назавтра мне молоденькая медсестричка вколола в ягодичную мышцу такой убойный раствор, что нога от боли и отнялась. Костыли были уже приготовлены. Так что от остальных пациентов я уже ничем не отличался. А ты говоришь «расстреливали».

Хотя поначалу там, на скамеечке возле входа, было так стыдно, что думал: лучше бы расстреляли. А что с нас взять — пацанами были. Такими, как вы сейчас. Может, даже моложе».

Палыч мысленно попытался примерить на себя фронтовую судьбу старшего поколения, но ничего не получалось.

«Понять это можно, только если пережить», — решил для себя Палыч.

А ещё Пал Степаныч очень хорошо играл в шахматы. Он утверждал, что перед войной был чемпионом городского Дома пионеров, а это, по сути, чемпион города среди школьников. Палыч постоянно проигрывал. Его это не сильно тяготило, но чтобы внести хоть какую-то интригу в это противостояние, он как-то в выходной взял в библиотеке книжечку «Комбинации и ловушки в дебюте», проштудировал её и уже на следующий день, используя полученные знания, три раза подряд подчистую разгромил своего наставника в дебюте.

— А вам, молодой человек, — подчёркнуто вежливо спросил руководитель стажировки у своего подшефного, — не кажется, что сия доблесть отрицательно повлияет на вашу характеристику?

— О чём вы говорите, гроссмейстер? — ответил Палыч. — Да у меня такая предыдущая характеристика, что вы не сможете воплотить в жизнь свою месть таким коварным бюрократическим способом.

— Реально? — удивился Пал Степаныч и признался: — А ты знаешь, я не читал твою характеристику.

— Так я как раз об этом и говорю, — ответил Палыч, — что никто характеристики не читает. И вашу никто не прочитает.

— То-то, смотрю, ты такой смелый, — завершил выяснение отношений наставник.

Так за приятным общением и несложной для летающего человека наукой пролетели две недели стажировки.

— Послезавтра выходишь на смену самостоятельно, — сказал старший штурман в завершение учебного процесса. — Я оформлю бумаги, а ты пока свободен. Но в шестнадцать с четвертью придёшь забрать документы для приказа.

Палыч в авиации человек не новый, поэтому, как и было велено, ровно в четыре пополудни прибыл за документами. Ну и, естественно, четвертинку не забыл.

СЛАВА

Игорёк сдал теоретические экзамены на класс, когда проходил курсы повышения квалификации в краевом центре в учебно-тренировочном отряде, или короче — УТО, что расшифровывалось пилотами как «устал, товарищ, отдохни».

Теперь для присвоения очередного класса оставалось только пройти проверку техники пилотирования экзаменатором из этого самого УТО. Обычно экзаменаторы прибывали в подразделение и за один день проверяли всех пилотов этого предприятия, которым такая проверка требовалась.

С командировкой у экзаменатора была какая-то заминка, и Игорька, ждавшего проверку уже неделю, вне плана отправили на химию. Ничего страшного сие слово в авиации, как вы уже знаете, не означает. Просто напомню, что так коротко называются те самые уже известные нам авиационно-химические работы, или «внесение удобрений с самолёта в почву». Бывает ещё авиахимпрополка, борьба с вредителями при помощи ядохимикатов, распыляемых специальным оборудованием, и даже дефолиация, которая призвана заставить хлопчатник созревать намного раньше.

Для выполнения авиахимработ создавался экипаж, куда входили второй пилот, авиатехник и моторист. Руководил этим небольшим мобильным коллективом командир самолёта. Поскольку командировка была внеплановой, второй пилот оказался из другого звена, с которым наш молодой, но уже достаточно опытный командир ещё не работал. Звали второго пилота Слава. Возраста он был солидного. Где-то в два раза старше командира. Коллега, который работал со Славой раньше, коротко объяснил глубину проблемы: «Не буди его, и не будет тебе проблем». Игорёк сначала подумал, что это образное выражение, а оказалось, что выражение очень даже не образное, а буквальное.

Слава засыпал при первых звуках работающего авиадвигателя. Максимум, чем он проявил свою эффективность в первый рабочий день, — это подсчитал в конце дня количество обработанных гектаров, то есть сложил в столбик пять трёхзначных чисел. Игорёк попросил пересчитать ещё раз, и, как его предупреждали, ответ на сей раз отличался от первого вычисления. Теперь для того чтобы понять, какой из расчётов был верный, нужно было ещё раз выполнить это несложное арифметическое действие. С каким значением совпадёт результат, то значение и принимаем верным. Третий ответ отличался как от первого, так и от второго результата.

С этого момента командир считал необходимым и достаточным просто физическое присутствие второго пилота в кабине самолёта во время выполнения полётов. Славу это вполне устраивало. Летать он не умел, не любил и не летал. То есть полная гармония. А на вопросы о том, зачем он пошёл в авиацию, Слава объяснял, что в их деревне лётчицкая фуражка в пору его молодости кружила голову любой девушке.

— Так, может, достаточно было просто фуражку купить? — спрашивали у него.

— Если бы я тогда был таким умным, так бы и поступил, — отвечал наш новый герой.

В один из полётов, когда каждый занимался своим делом: Игорёк взлетал, а Слава спал, — случилась очень странная вещь. Самолёт резво разбежался, оторвался от земли, но как только пилот попытался перевести его в набор высоты, он перестал слушаться управления. Взятие штурвала на себя приводило к потере высоты. Отдача штурвала давала тот же эффект.

«Мала скорость», — понял Игорёк, мозг которого перешёл в форсированный режим работы. Скорость реально была меньше, чем в момент отрыва. Если не знаешь, что делать, — лучше ничего не делай. Хороший совет. Некоторое время он не воздействовал на штурвал, и скорость начала потихонечку увеличиваться, что позволяло немножко набрать высоту. Набор меньше полуметра в секунду заставил бы не считать ситуацию критической, если бы впереди не виднелись высокие деревья, верхушки которых были выше их текущей высоты. Рука уже потянулась открыть бак с удобрениями, чтобы, сбросив удобрения, облегчить самолёт. Работающий ветряк, что расположен под самолётом, заберёт несколько лошадиных сил мощности работающего на взлётном режиме двигателя, но самолёт станет легче, разгонится и можно будет набрать необходимую высоту… Но в этот момент проснулся Слава, скорее всего от сильного шума работы двигателя на взлётном режиме непривычной продолжительности, мешающего спать, и, потянувшись, сказал:

— Сколько можно насиловать двигатель? — и потянул руку уменьшить режим.

— Убери руки!!! — крик командира заставил Славу проснуться.

Он посмотрел вперёд и, увидев несущиеся навстречу деревья, выдохнул: «Ойчтоэто» — и вжался в кресло.

Момент для сброса удобрений был упущен. Игорёк миллиметровыми движениями штурвала от себя увеличивал скорость, а затем такими же филигранными движениями на себя прибавлял полметра-метр высоты. В результате буквально за несколько сотен метров до первых деревьев начинающегося леса удалось изменить траекторию движения самолёта так, чтобы прямо над первыми деревьями высота полёта стала на несколько сантиметров выше их макушек. Ещё через пару вздохов можно было открыть кран сброса удобрений. Самолёт слегка просел от сопротивления раскрутившегося ветряка, но как только удобрения начали высыпаться, самолёт полегчал и понёсся вверх, как ему и следовало вести себя на взлётном режиме.

— Ойчтоэтобыло? — уже облегчённо выдохнул Слава.

— Подержи арбуз, — ответил цитатой из общеизвестного анекдота командир.

На земле к самолёту подбежал техник и забрался на крыло. Игорёк открыл форточку.

— Если бы рассказали — ни за что бы не поверил! — сказал тот. — Как только вы оторвались, колдун у меня на глазах развернулся на сто восемьдесят градусов. А ветерок-то был приличный. Как вы?

Тут следует объяснить, что колдуном в авиации называют не человека, наделённого удивительными способностями, а специальное устройство для определения направления и скорости ветра.

— Не видишь, что ли? — ответил Слава гордо. — Справились!

Игорёк ничего не хотел говорить.

После обеда прилетел с базы борт. Командир звена привёз экзаменатора. Тот сделал с проверяемым пару полётов и провёл послеполётный разбор в присутствии командира звена.

— По полёту говорить нечего. Оценка отлично. Но вот, командир, появилась новая тема, про которую мы раньше не говорили, — сдвиг ветра называется. В программах этой темы ещё нет, но, может, читал где? — безо всякой надежды услышать положительный ответ спросил гость из краевого центра.

Игорёк рассказал всё, что он пережил сегодня утром. Естественно, без упоминания фактических данных. Экзаменатор выслушал внимательно, удивился и обратился к командиру звена:

— Ну вот видишь, и в вашей глуши люди теорию знают, а ты мне всё твердишь, что у нас такой фигни не бывает и мы её знать не знаем!

Когда экзаменатор уже отошёл, командир звена обратился с лёгким упрёком к молодому всезнайке:

— Меньше бы заумных книжек читал, не позорил бы мои седины.

САНЗАДАНИЕ

Получив очередной класс пилота гражданской авиации, Игорёк уже становился в один ряд с опытными командирами энской авиаэскадрильи.

Как определить профессионализм пилота? Естественно, что лётный труд — это работа, оценки за которую должны выставляться исключительно по конечному результату. То есть за всю лётную карьеру. И определить, хороший это пилот или совсем наоборот, можно уже после того, как перестанет он летать. И никак иначе. Здесь всё по гамбургскому счёту: можно кого-то назвать хорошим пилотом, то до́лжно употреблять только прошедшее время. А пока ты летаешь, ты всё время сдаёшь экзамен.

Но в то же время лётным руководителям не до философии, которую я тут развёл. Они сами пилоты и всё это понимают, но им нужно управлять производственным процессом: планировать рейсы, организовывать выполнение специальных работ, том числе и очень сложных полётов по санитарному заданию. А когда работа сложная, то и планировать для её выполнения нужно пилота соответствующей квалификации. Пилота, который имеет соответствующую подготовку.

Так что когда Игорёк получил допуск к выполнению санитарных полётов (а это, на секундочку, разрешение на выполнение посадок на площадки, подобранные с воздуха), то он окончательно утвердился в ряду своих коллег, про каждого из которых спел поэт: «Другого парня в пекло не пошлют».

Но вернёмся к реалиям того времени, когда происходили описываемые события. В семидесятых — восьмидесятых годах прошлого века в стране, которой сейчас нет, повсеместно работала скорая медицинская помощь. Естественно, что для того чтобы доставить врача к тяжелобольному человеку или этого человека срочно госпитализировать, необходим транспорт. В городе или пригороде для этого имелся специальный автомобильный парк, а для более отдалённой местности, о которой мы и говорим, использовался транспорт авиационный.

Да-да, для любого человека, которому невозможно было оказать помощь в его населённом пункте, вызывался самолёт или вертолёт, и доставляли этого человека в ближайшее медицинское учреждение, где такая помощь могла быть оказана. Даже если таким местом был краевой центр, а когда это требовалось, то и Москва. В этом предложении главным является слово «любого». Тогда и мысли ни у кого не могло возникнуть, что кто-то не вписался в реалии рыночной экономики.

Но разговор не о политике, а об авиации.

И конкретно — о полётах по санитарному заданию. Игорёк очень любил эту работу. С одной стороны, такие полёты подтверждали его высокий профессиональный статус. А с другой стороны, никакие иные полёты не демонстрировали полезность авиации столь явно. Спасённая доставленными тобой врачами человеческая жизнь — вот реальный результат, которым можно гордиться.

Так было и в том полёте, о котором я хочу рассказать. Поставлена задача: с одной из удалённых посадочных площадок забрать неудачливого комбайнёра, которому косилкой отрезало четыре пальца правой руки, и доставить его в энскую районную больницу. Но во время полёта поступила информация, что нужно лететь прямо в краевой центр, где специально задерживают рейс на Москву, чтобы забрать этого бедолагу в какой-то суперкрутой медицинский центр, где кудесники хирурги сделают с рукой горе-комбайнёра, чудо, чтобы было, как вчера. То есть все пальцы вернуть на место. Обыкновенное для профессионала такое чудо. Но чтобы они это чудо совершили, нашему экипажу нужно сильно постараться и доставить пострадавшего на операционный стол как можно быстрее. Именно поэтому такой полёт называется «срочное санзадание».

И все, кто этот полёт организует и им управляет знают о приоритете такого задания перед  всеми остальными, потому что жизнь человеческая является абсолютным приоритетом. По крайней мере так было в то время, в которое этот полёт происходил.

Естественно, что обитателю нижнего воздушного пространства (имеется в виду экипаж самолёта «Ан-2») не совсем уютно выполнять полёты на аэродромы, куда летают самые большие самолёты.

Но статус и осознание ответственности делают своё дело. И Игорь докладывает диспетчеру, управляющему воздушным движением в районе большого аэродрома краевого центра:

— Срочное санзадание. Буду заходить через привод левым доворотом на двадцать пятую.

Для диспетчера управлять непривычным «Ан-2» тоже не самая простая задача. Поэтому неудивительно, что следует заминка и диспетчер отвечает:

— Санитарный борт, у меня на кругу четыре тяжёлых борта. Поэтому занимайте пятьсот метров по давлению аэродрома с курсом на север, затем берите курс к первому.

Командир «Ан-2» хоть и управляет маленьким самолётом, но статус рейса и ответственность за больного даёт ему право на приоритет, и Игорёк сообщает диспетчеру:

— Круг, вы меня не поняли. Я иду срочным санзаданием и не запрашиваю условия. Я сообщаю вам, что я буду делать, а вы уж обеспечьте, чтобы мне никто не мешал.

Уже другой голос, очевидно это руководитель полётов, то есть более высокий чин, выходит в эфир:

— Борт по срочному санзаданию, разрешаю визуальный заход левым на двадцать пятую, курс на привод, — а потом уже обращается кому-то из экипажей тех тяжёлых самолётов, что были на кругу: — Снижение запрещаю, заходит санитарный борт. Вам проход без снижения, первый по команде.

В ответ солидный голос пилота тяжёлого самолёта подтверждает, что команду принял и выполняет, но потом всё же не может удержаться от комментария и добавляет в адрес нашего командира маленького самолёта:

— Ну наглец! — и через паузу: — Но красавец!

ПАСПОРТ

Все собирались в Болгарию. На энскую эскадрилью пришла разнарядка: выделить пять экипажей для выполнения авиахимработ в дружественной, но заграничной Болгарии. Все кандидаты в обязательном порядке должны пройти утверждение комитетом комсомола, парткомом и профкомом. И это только на предприятии. Затем рекомендованные кандидаты направлялись в горком партии, где уже профессиональные партийные работники должны были убедиться в правильном выборе нижестоящих инстанций и утвердить его.

Но и этим столь ответственная процедура отбора не заканчивалась. Потом документы утверждённых кандидатов направлялись для профильной проверки в МВД и КГБ, где процедура требовала проверять документы кандидатов на загранкомандировку тщательнейшим образом в течение не менее трёх месяцев. И уменьшить этот срок не мог никто и никому.

Именно поэтому территориальное управление требовало, чтобы кандидатов было больше, чем установленная квота. То есть нужен был резерв, который может заменить того, кого бдительные органы сочтут неготовым покидать Родину для работы в дружественной соцстране. В такой резерв и попал Игорёк.

Но резерв не пригодился. И не потому, что не все кандидаты прошли строгий отбор. Всё оказалось много проще: болгарская сторона вдруг потребовала, чтобы обработку виноградников проводили вертолётами, а не самолётами. Но запущенную процедуру остановить невозможно, поэтому через определённые инструкцией три месяца лежали в отделе кадров энской эскадрильи готовые документы кандидатов в загранкомандировку, позволяющие получить загранпаспорт в любой момент.

Когда Игорёк зашёл в кадры оформлять отпускной, ему напомнили про эти документы. Мол, если соберёшься в турпоездку за границу, то всё для оформления загранпаспорта готово. Игорёк ответил, что страна у нас большая, и так есть куда поехать.

Он собирался в отпуске навестить родителей, а по дороге погостить у своих однокашников в Москве. Отец попросил на всякий случай взять с собой лётные документы — попытается, мол, договориться о переучивании на «Ан-24» в родном для Игорька городе, а то мама уже места не находит, что сыночек так далеко и без присмотра.

Для начала Игорёк решил пересечься с однокашником-москвичом, который хоть и работал в Туле, но сейчас должен быть в отпуске. Когда созвонились и Андрей узнал, что Игорёк находится в аэровокзале Шереметьево-1, он обрадовался и попросил никуда не уезжать, а через час ждать под самолётом «Ил-18», стоящим напротив аэровокзала, типа памятник.

В условленное время Андрей подъехал на такси и объяснил причину выбора этого места. Он-де собирался узнать, что́ с его документами, которые были сданы в отдел кадров самого желанного для любого советского лётчика места работы — ЦУ МВС, или Центрального управления международных воздушных сообщений. Любой пилот, который подходил под строгие критерии этого предприятия, мог сдать свои документы и ждать, когда судьба в виде отборочной комиссии соблаговолит обратить внимание именно на его бумаги.

Андрей уже два года каждый отпуск являлся сюда, чтобы в очередной раз услышать: «Ждите, вы на листе ожидания». Его это вовсе не расстраивало, потому что ожидание два-три года считалось нормальным, если за тебя персонально никто не хлопотал.

Отдел кадров находился в ближайшем от самолёта-памятника здании. Очередь была небольшой и состояла из таких же, как они, молодых пилотов из разных регионов необъятной страны. Очень скоро Андрей в порядке очереди вошёл и вышел из кабинета счастливым — запланировали переучивание на конец года.

Игорёк порадовался за приятеля и спросил, а что нужно для того, чтобы подать документы.

— Зайди и спроси, — ответил ещё находящийся в эйфории Андрей, — сам всё узнаешь.

Хорошее настроение передаётся быстрее, чем вирусные заболевания, и Игорёк уверенно вошёл в кабинет.

— Садитесь, — грозно и громко сказал один из сидевших в кабинете. — Фамилия?

— Меня нет в списках… — только начал Игорёк, как его перебил громкоголосый.

— Это к тебе, Петя, — так же чётко и громко сказал он и указал на соседний стол.

— Ваши документы, — попросил второй обитатель кабинета тихим голосом.

— Я только спросить, — попытался разъяснить ситуацию наш герой.

— Давайте документы, а потом задавайте вопросы, — так же вежливо ответил сотрудник отдела кадров, но интонации его почему-то лишали всякого желания ему противоречить.

Игорёк извинился, быстро достал документы, что просил привезти отец. Владелец кабинета, которого коллега назвал Петей, быстро просмотрел документы и принялся записывать что-то в большой толстый журнал. Закончив сию процедуру, он сделал несколько копий документов на копировальной машине. Затем отдал документы их владельцу и сказал:

— Здесь заявка на документы для получения загранпаспорта. Вы их сдаёте в свой отдел кадров, но предупреждаете, чтобы паспорт вам не оформляли. Нам нужны только справки ГИЦ. Они и сами знают, что ещё. Сейчас у нас июль, значит, ждём вас в ноябре и тогда будем определяться с типом самолёта, скорее всего это «Ту-134», и сроками переучивания. Это уже как повезёт.

— А можно я вам завтра привезу необходимые справки? — очень наивно, по мнению обладателя имени Петя, спросил Игорёк.

— Молодой человек, вы свободны, — ответил вежливо и настойчиво собеседник и, обращаясь уже к своему коллеге, добавил: — Слышал, Николай? Завтра.

Николай с интересом посмотрел на посетителя и выдал:

— Давай завтра, — в явной уверенности, что раньше чем через три месяца этого парня не увидит.

Когда Игорёк вышел из отдела кадров и рассказал своему приятелю обстоятельства общения, тот заметил, что Игорёк не напрасно потратил время, предложил прогуляться по Москве, а потом переночевать у него.

Но Игорёк отказался, потому что решил позвонить в Энск и попросить, чтобы сегодня московским рейсом передали его документы, затребованные кадровиками. А значит, до вечера придётся быть в аэропорту и переночевать где-то рядом, чтобы утром наконец решить все вопросы и уже весь отпуск быть свободным.

Завтра Игорёк был первым в очереди в заветный кабинет. И как только услышал из-за двери: «Входите», вошёл и положил бумаги перед тем, кто вчера чисто для прикола предложил принести нужные справки на следующий день. Наш герой не знал, что предложение было для прикола, и принёс требуемое. Теперь опытный работник отдела кадров, в прошлом (в прошлом ли?) явно работник соответствующих специальных служб (абы кого не поставят следить за процессом отбора тех, кто будет, в отличие от всех остальных граждан Страны Советов, часто посещать заграницу), ошарашенно смотрел на предъявленные справки, которые он же вчера попросил предоставить этого обычного, на первый взгляд, кандидата.

То, что никто не может ускорить процесс выдачи требуемых бумаг, ветеран спецслужб знал, как, например, знал то, что летом бывает дождь, а зимой снег. Или то, что солнце встаёт на востоке, а заходит на западе. Но лежащие перед ним документы говорили о возможности иных вариантов развития событий. И как человек, обладающий аналитическим мышлением, он понял, что если вдруг летом идёт снег, значит это кому-то нужно. Кому-то, кто этим процессом управляет. То есть там, в высоких кабинетах здания, что напротив «Детского мира», решили, что этот молодой человек должен работать здесь и сейчас. Выходит, это наш человек. Недостающий пазл стал на своё место, и он как откомандированный сотрудник должен обеспечить решение этой задачи наилучшим образом.

Быстро прикинув возможные варианты, бывший оперативник принял решение: своим людям нужно содействовать настолько, насколько позволяют его возможности. Ведь в том числе для решения таких деликатных вопросов он был откомандирован сюда. Быстро собрав все документы, работник отдела кадров попросил нашего героя подождать и покинул кабинет. Вернулся он часа через полтора, не меньше.

В руках у него был приказ о зачислении Мельникова Игоря Георгиевича в штат лётного отряда самолётов «Ил-76» с направлением на переучивание. Выбор типа самолёта объяснялся просто: на этот самолёт было ближайшее переучивание.

— Переучивание начинается послезавтра, — рассказал неожиданный благодетель Игорьку. — Сегодня тебя уволят из энской эскадрильи в связи с переводом в ЦУ МВС, я уже договорился с вашим территориальным управлением. Пока будешь учиться, пришлют трудовую и остальные документы.

Затем ошарашенному новоиспечённому пилоту Управления международных воздушных сообщений вручили командировочное удостоверение, с которым нужно было следовать в бухгалтерию, чтобы получить аванс.

Откомандированный сотрудник сделал всё, чтобы Игорёк отметил в своём отчёте, что откомандированные службой люди недаром сидят в соответствующих отделах, нужных высоким инстанциям, кадров.

Ещё не переварив, что произошло, Игорёк из пункта междугородной связи аэровокзала позвонил домой. На радостное приветствие мамы он сказал:

— Я не приеду сейчас. Завтра мне нужно быть в Ульяновске. Я переучиваюсь на «Ил-76».

Мама очень расстроилась. Папа же обрадовался, но как человек, любящий порядок во всём, всё же посетовал, что у их сына опять, и уже в который раз, всё не как у людей.

НАТАША

— Меня зовут Наташа, — раздался знакомый голос откуда-то сверху, если, конечно, принять верным, что верх — это там, куда сейчас, после падения, вызванного неожиданным столкновением, щурясь от яркого солнца смотрел Палыч. На фоне яркого неба можно было разглядеть только силуэт, но Палыч был уверен, что обладательница знакомого голоса если и не смеялась, то, по крайней мере, улыбалась.

Когда глаза привыкли к яркому солнцу, он увидел действительно смеющееся лицо и руку, протянутую помочь подняться.

Пришлось воспользоваться помощью незнакомки со знакомым голосом.

«Может, диктор или артистка, — подумал Палыч, — поэтому и голос знакомый».

Палыч поднялся и оказался рядом с очень милой обладательницей имени Наташа.

— Я — Наташа, — повторила она и протянула руку уже для приветствия. — Ну, — опять засмеялась неожиданная собеседница, — неужели я вас так зашибла, что вы своё имя забыли? Я специально выбирала, в кого врезаться, чтобы попасть в крепкие мужские объятия, а оказалась виновницей несчастного случая?

— Да нет, всё нормально, — пробурчал Палыч.

— Я даже не буду уточнять, какой из ответов, «да» или «нет», принять во внимание, — продолжала Наташа. — Главное, я должна убедиться, что вы вспомнили своё имя. И пока этого не произойдёт, я просто не имею права вас оставить.

— Палыч я, — ответил, приходящий в себя от неожиданного столкновения и эмоционального напора незнакомки, Палыч.

— Хорошо, хорошо, — опять засмеялась то ли виновница инцидента, то ли спасительница. — По имени-отчеству так по имени-отчеству. Но имя-то, сударь, назвать всё-таки нужно. Я не отстану.

Палыч реально растерялся. Его уже давно никто не называл по имени. Так давно, что он вообще забыл о наличии у него имени. Но смеющиеся сощуренные глаза собеседницы не оставляли сомнения, что ответить всё равно придётся.

— Сергей, — ответил Палыч и повторил, чтобы убедиться, что реально произносит своё имя: — Меня зовут Сергей.

— Очень приятно, Сергей Палыч, — собеседница наконец убрала руку, чтобы обозначить книксен. Получилось более чем элегантно с учётом наличия лыж. После чего опять посмотрела Палычу в глаза. — Что стоим? Поехали, — сказала она и продолжила спуск, прерванный столкновением.

Палычу ничего не оставалось, как последовать, любуясь элегантной техникой, красным лыжным костюмом, подчёркивающим белизну снега, белым снегом, синим небом. И вообще всё-всё было красиво и замечательно.

С того самого момента, как Палыч вышел из больницы, у него было непроходящее ощущение, что тёмная полоса его жизни закончилась. Это было очень странно с учётом того, что до этого момента он и не подозревал, что жизнь его проходила через тёмную полосу.

Сейчас же, несмотря на списание с лётной работы, на маленькую зарплату, на отсутствие жилья и сбережений, он постоянно жил с ощущением, что всё будет хорошо. Что всё уже хорошо. И это при том, что когда ему потребовалось пройти медицинскую комиссию для восстановления на лётную работу, командир эскадрильи не просто отказался выдать ему направление, но и заявил, что пока он здесь командир — Палычу лётчиком не бывать. Начальник не мог простить подчинённому взыскание, полученное за нарушения техники безопасности, которые привели к несчастному случаю. Он считал Палыча больше виновником, чем пострадавшим.

Всё это и привело Палыча на горнолыжный склон на Домбае по профсоюзной путёвке. И сейчас, спускаясь по горному склону за лыжницей в ярко-красным лыжном костюме, Палыч почему-то подумал, что именно благодаря всем неприятностям, благодаря всем, из-за кого его жизнь едва не прервалась, благодаря врачам, которые не позволили его жизни прерваться, благодаря голосу, который сказал ему: «Ты куда?», когда он уже прекратил бороться за жизнь, он оказался на этом склоне в это время. И он испытывал огромную, не вмещающуюся в его сердце благодарность всем и всему за это. Очки запотели, но в конце трассы он увидел Наташу, которая ждала своего нового знакомого.

— Я Наташа, — опять напомнила она. — Если забыл или чтобы не забыл.

Она сняла лыжи и побежала догонять подруг, которые уходили в сторону гостиницы.

Палыч смотрел вслед.

— Захотел бы забыть, не получится, — сказал он сам себе.

До позднего вечера у Палыча стояла перед глазами картинка: красный лыжный костюм на фоне белоснежного склона. И после ужина Палыч пошёл в сторону гостиницы, куда ушла незнакомка по имени Наташа.

Он подошёл к дежурной, не понимая, чего он от неё хочет. Та смотрела на него спокойно. За день её, конечно, достали, но мало ли что у человека случилось, если слов подобрать не может. Трезвый — и то хорошо.

— Вы не знаете, в каком номере живёт девушка? Наталья звать. В красном таком лыжном костюме. Ярком.

— Конечно, знаю. У нас ведь всего одна девушка в лыжном костюме. Тем более цвет знаешь. А если ещё и имя…

Палыч сам усмехнулся глупости своего вопроса и пошёл на выход.

— Стой, — окликнула его дежурная и с явным раздражением, очевидно вспоминая что-то личное, добавила: — Что же вы все такие ненастойчивые пошли? Вот для тебя.

Дежурная протянула сложенную пополам страницу в клетку. На ней красивым почерком было написано: «Тому, кто спросит Наталью в красном лыжном костюме».

Палыч, продолжая удивляться, развернул записку. Таким же ровным почерком было написано: «Мы с девчонками в кафе до одиннадцати».

— Куда пошёл? — опять окликнула дежурная Палыча, когда тот пошёл на выход. — Вход в кафе возле лифта.

Палыч поплёлся в указанном направлении, уговаривая себя, что не стоит этого делать, уж больно всё странно складывалось. Так бывает, когда загоняют в расставленные опытным охотником силки или капканы добычу или когда гонят зверя на номера, зная досконально повадки жертвы.

Или… когда это судьба.

Но Палыч понимал, что охотиться на него некому, а судьба — это вообще понятие не из его жизни. Поэтому и было странно всё происходящее.

В кафе было людно, и вряд ли можно было кого-то здесь найти, если заранее не договориться о встрече. Поэтому не стоило и пытаться искать практически незнакомого человека, тем более что одна из примет — красный лыжный костюм — была бесполезна, а кричать «Наташа!» Палыч был неспособен. Он уже повернулся, чтобы выйти, как его остановил знакомый голос:

— Сергей Палыч, мы здесь. Мы здесь, — ещё раз прозвучал знакомый голос.

И Палыч наконец увидел большую компанию за составленными в ряд столиками в углу.

Уходить было поздно, хотя Палычу вдруг очень захотелось уйти. За столом оказался исключительно женский коллектив. Все с интересом смотрели на Палыча. Наташа показала на стул возле себя, а замолчавшим заинтересованным подругам сказала:

— Знакомьтесь: Сергей Павлович — наш новый проректор по воспитательной части, командирован следить, как мы тут себя ведём. — И потом уже Палычу, но громко, чтобы все слышали: — А что же вы без жены? Обещали же с женой прийти.

— Отдыхает, — ничего не понимая, ответил лжепроректор.

Когда интерес подруг погас, Наташа шепнула:

— Извините.

— Ничего, я понял, — ответил Палыч, естественно, ничего не понимая.

Ещё какое-то время подружки-однокурсницы поболтали на нейтральные темы — всё же проректор слышит — и начали расходиться.

В холле гостиницы Наташа сказала:

— Подождите минутку, я вас провожу. Только куртку надену.

— Вы что, смеётесь? — засмеялся сам Палыч.

— Нисколько, — ответила Наташа. — Должна же я предоставить вам возможность проводить меня.

И побежала к лифту. Через несколько минут она вернулась в красной лыжной куртке.

Когда они вышли, Наташа крепко взяла Палыча под руку. Они шли по плотному снегу, и это выглядело вполне естественно.

— Извините, — опять сказала Наташа.

— А что это было, — спросил Палыч, — я могу поинтересоваться? Вы что, приняли меня за другого?

— Сергей Палыч, при всём уважении вы не тянете ни на проректора, ни на женатого, — смеясь, сказала собеседница.

— Почему это? — почти не обидевшись, удивился Палыч.

— Почему что? Почему не проректор или почему не женат?

Наташа поскользнулась, но удержалась за Палыча. Следом поскользнулся Палыч, но Наташа поддержала его.

— И то и другое, — напомнил Палыч про свой вопрос.

— Извините, Сергей Палыч, но у вас на лбу написано: проблемы на работе и в личной жизни. Вы думаете, почему бабы крутятся роем подле вас? Потому что чуют — холостой. Ни разу не женатый.

— Что-то я не заметил, что кто-то возле меня крутится, — искренне возразил Палыч.

— Я же говорю, ни разу не женатый. Был бы хоть раз женат — заметил бы, — и добавила: — Пора меня провожать.

Они повернули в сторону гостиницы и шли молча. Палыч первый раз в жизни не ощутил неловкости от молчания.

Возле крыльца гостиницы Наташа остановилась, повернулась лицом к Палычу. В неловкости Палыч попытался обнять её, но она выставила ладошку, которая упёрлась в грудь провожатого.

— Не будем форсировать события, — спокойно и без упрёка сказала она и почти без паузы добавила: — Но и тормозить не будем, — и, немножко приподнявшись на цыпочки, поцеловала Палыча в щёку.

Потом провела рукой по щеке, будто забирая оставленный там поцелуй, и побежала к дверям гостиницы. У дверей повернулась и крикнула:

— Завтра в девять — здесь.

БЛИЗОСТЬ

Я не знаю, дорогой читатель, правильно ли поступаю, продолжая рассказ о романтических отношениях наших героев, когда они неумолимо развиваются в определённом и понятном направлении.

К моему сожалению, по разным объективным причинам, я не имею возможности спросить в настоящий момент их согласия. Поэтому давайте договоримся — повествование идёт исключительно о выдуманных персонажах, существующих только в нашем с вами воображении. Это позволит мне продолжить сей рассказ с максимальной долей искренности, а вам добавить недостающие или упущенные мной детали.

Палыч никогда в жизни не слышал своё имя столько раз, как за последние несколько часов, проведённых в другом измерении, о существовании которого не имел представления до того, как его губы коснулись губ Наташи. Это было несколько часов назад.

А может, несколько лет или даже несколько столетий.

Таким странным стало время. Одно было ясно: всё, происходившее и произошедшее ранее, — было в прошлой жизни. Или, вернее — с тот момента, как Палыч после падения на склоне услышал имя Наташа началась новая жизнь. акие потрясения — это как столкновения двух планет, не проходят без последствий, а отзываются разными катаклизмами даже в самых дальних уголках Вселенной.

Они лежали в кровати гостиничного номера, и свет уличного фонаря отражался от тела любимой женщины, подчёркивая совершенство форм, сводя с ума красотой изгибов и манкостью откликов на прикосновения Сергея к этому самому гениальному творению Создателя или природы, кому как больше нравится, — женскому телу.

Телу любимой женщины.

Проговаривая про себя «любимая женщина», Сергей испытывал небывалый восторг и трепет от невиданной доселе внутренней свободы. Губы Сергея касались шеи, плеча, лопаток любимой и эти прикосновения немедленно обозначались мурашками, подтверждая желание этих прикосновений.

— Я падшая женщина, Серёжа, — тихо сказала Наташа. — Знала бы моя бабушка, что у меня была близость с мужчиной, с которым я знакома меньше года. — Потом она повернулась к Палычу лицом и добавила: — Хотя если быть абсолютно искренней, то меньше недели. Ты понимаешь — ты занимался любовью с падшей женщиной? — Наташа ударила кулачком в плечо Сергея. — Ты смеёшься? А ты не только занимался любовью с падшей женщиной, но и способствовал этому падению. Как ты будешь с этим жить, Серёжа?

— Думаю, замечательно, — ответил Сергей. И у него опять разлилось тепло от этого «Серёжа», которое до сих пор он не мог ассоциировать с собственной личностью. И вообще, всё происходящее воспринималось чем-то нереальным. Наверное, так должен чувствовать себя человек, попавший по воле доброго волшебника в сказку.

А кто бывал в сказке, знает: сказки, если они настоящие, не заканчиваются. Сказка продолжает жить в сердце, постоянно напоминая, что она есть.

— Я тебя люблю, — выдохнул Сергей.

— Я знаю, — сказала Наташа и ответила: — Я тебя люблю. — И, поцеловав, добавила: — Это единственное моё оправдание перед бабушкой.

Вечером они сидели в кафе за столиком. Сидели молча, не испытывая неловкости от молчания И это является наивернейшим признаком гармонии отношений. С любимым и молчать — удовольствие. Хороший собеседник — это тот, кто может наполнить молчание другого правильным содержанием. А лучше, чем любимый человек, собеседников не бывает.

Молчание прервала Наташа:

— Через два дня я уезжаю.

Этот известный факт поразил Палыча своей неуместностью и несправедливостью. Неужели вот это всё может вдруг прекратиться?

Хотелось крикнуть: «Ты где, Создатель?»

— Ну, и?.. — продолжила Наташа, опять убеждаясь в бабушкиной мудрости, утверждавшей: если мужчине не объяснить достаточно настойчиво, чего он хочет, то сам он может об этом и не догадаться. — Когда ты собираешься делать мне предложение? — спросила Наташа, глядя в глаза, как смотрят, когда напоминают про обещанный подарок и нет ни малейшего сомнения, что подарок готов и ждёт, когда про него вспомнят.

До Палыча сказанное доходило медленно, как и всё в последние дни, которые он провёл в непривычном для себя состоянии эйфории. Но поняв суть сказанного любимой, он задохнулся:

— Наташа, Наташа, ты хоть знаешь, кто я? Что я могу тебе дать? У меня ни кола ни двора. Ни жилья, ни профессии. Ни перспектив. Если бы у меня был хоть малейший шанс сделать тебя счастливой, я бы обязательно им воспользовался. Но сейчас единственное, что в моих силах — это не сделать тебя несчастной.

Наташа смотрела на Палыча так, как будто знала, что он скажет, и была готова к такому ответу.

— Говоришь, ничего не можешь дать? — спросила она. — А любовь? Ты же любишь меня, я знаю. Твоей любви мне будет достаточно. — Глаза предательски наполнились влагой, и по левой щеке мужчины побежала слеза. Наташа подняла руку и большим пальцем справилась с ней. — Всё у нас будет, — уверенно сказала она. — Может, я чего и не знаю наперёд, но в том, что я принесу удачу своему мужчине, я уверена. Любимому мужчине. У тебя просто нет шансов не стать счастливым и не сделать счастливой меня.

Время остановилось, и не было иных желаний, кроме продолжения этой невесть откуда появившейся всеобъемлющей и всепоглощающей близости. Эту идиллию нарушил противный звук автомобильной сигнализации за окном.

Наташа повернулась к Сергею и сказала:

— Знаешь, совсем недавно я во сне спросила — не знаю даже кого — где мой суженый? И я увидела тебя. Лица я не видела, но сейчас сомнений в том, что это был ты, у меня нет. Ты шёл от меня за какой-то женщиной. Меня это так возмутило. Надо же, суженый мой, а его незнамо кто от меня уводит, и я крикнула, но сил было мало и получился просто шёпот: «Ты куда?». Женщина мгновенно исчезла, и я поняла, что скоро тебя встречу. Вещий сон называется.

Сергей стиснул руку Наташи и сказал:

— Спасибо. Теперь я понимаю, почему твой голос мне был знаком ещё до нашей встречи.

ИГОРЬ

Когда перед командировкой Игорёк зашёл в отдел кадров доложить, что убывает на учёбу, Николай Иванович (так было написано на табличке при входе в кабинет) напоследок дал совет, который, как выяснилось, оказался очень полезным нашему герою.

— Слушай и запоминай, — сказал он, провожая до дверей и положив руку на плечо Игорьку. — На все вопросы, кто ты и как попал в Шереметьево, отвечаешь одно: «Шёл, вижу объявление, захожу, спрашиваю: берёте ли пилотов на работу? Отвечают: берём. Так я и оказался в ЦУ МВС».

— Так и было, Николай Иванович, — искренне ответил Игорёк.

— Молодец, хватаешь на лету, — похлопал по плечу Николай Иванович и добавил, пожав руку: — Для тебя — дядя Коля.

Затем Игорёк, в полном соответствии с командировочным предписанием, прибыл в школу высшей лётной переподготовки, которая занималась переучиванием пилотов всей страны на новые для этих пилотов типы воздушных судов. Так получилось, что на каждом этапе административного процесса приёма нашего героя на обучение его документы перепроверялись неоднократно и с особой тщательностью. Сами посудите: с «Ан-2» и на «Ил-76». Как-то это очень странно. Да ещё и на международные линии.

К тому же мест в очередной набор переподготовки явно не хватало на всех желающих, о чём свидетельствовали крутившиеся здесь пилоты из разных регионов, которые всем своим видом показывали девушкам, работавшим на приёме документов, что ещё одно местечко их хорошему другу, настоящему джигиту, — и девушки никогда и ни о чём не пожалеют. Те хихикали и говорили, что группы не резиновые и все не поместятся. И документы Игорька отложили в сторону ввиду спорности соответствия критериям переподготовки. Похоже, для кого-то забрезжила надежда, что ещё одно местечко может освободиться.

И когда Игорёк вдруг подумал, что удача устала и оставила его, она — удача — проявилась в лице начальника, которого все ждали, не зная, что делать со странным кандидатом, и с надеждой, что он не подходит и освободит место.

Опытный бюрократ моментом развеял все сомнения подчинённых, сославшись на требования соответствующей инструкции, и добавил, что если такого кандидата послали на переподготовку, то значит, это кому-то нужно, и лучше этого кого-то не обижать своим недоверием к его решениям.

Так Игорёк запомнил на всю жизнь, что бюрократия — это не только бумаги, но и мудрость. И это ему помогало, когда самому пришлось заниматься ещё и бумажными делами.

Но скепсис в отношении нашего героя по подводу того, что «молодо-зелено», а уже на такой лайнер, не закончился административным корпусом. Пилот-инструктор не менее, чем молоденькие секретарши, был возмущён несправедливостью данной ситуации. По крайней мере он считал ситуацию несправедливой. Тем более объяснение, как он попал на международные перевозки, которое его подопечный представил, его откровенно разозлило. И стал он уделять очень пристальное внимание своему молодому слушателю.

Несмотря на молодые годы, Игорёк имел определённый опыт в общении с руководителями. Поэтому выбранная им тактика, которую можно назвать «понял, товарищ командир», хоть и не сразу, но имела успех.

Как понятно из названия, молодой стажёр на все, абсолютно на все замечания, обращения, упрёки своего инструктора отвечал: «Понял, товарищ командир».

На двадцатый или тридцатый раз инструктор не выдержал и раздражённо бросил:

— Что ты заладил одно и то же: «Понял, товарищ командир… Понял, товарищ командир…»? Ты что, других слов не знаешь?

На что получил абсолютно искрений ответ:

— Понял, товарищ инструктор.

— Что ты понял? — взорвался инструктор.

— Реже говорить «понял, товарищ командир».

И впредь Игорёк чередовал «понял, товарищ командир» и «понял, товарищ инструктор».

На этом противостояние и закончилось. Не объявлять же взыскание за «понял, товарищ командир». Пришлось нашему инструктору изливать своё недовольство несправедливостью бытия на головы других подопечных. Были бы головы, а причины всегда можно найти.

Но всё это мелкие детали на фоне сложного, но увлекательного процесса — освоения нового самолёта, получения навыков управления им.

Закончив обучение согласно расписанию занятий и полётов, Игорёк прибыл для дальнейшего продолжения лётной работы в своё новое подразделение. Здесь лётные командиры много спокойней отнеслись и к предыдущему лётному опыту нового второго пилота, и к его не очень солидному для их подразделения возрасту. Раз кадры и высшее руководство так решило, значит, будем с этим работать.

Правда, коллеги из других подразделений первое время, встречая молодого второго пилота «Ил-76», показывали на него и шёпотом говорили друг другу:

— Второй пилот на «Ил-76» в двадцать шесть лет. Представляешь, кто за ним стоит?

Игорёк делал вид, что не слышит. А через время, когда он прибыл на свой первый производственный полёт и, знакомившись, представился бортинженеру, тот сказал чётко и непререкаемо:

— Вы, коллега, второй пилот лайнера «Ил-76». Никаких «Игорёк» быть не может! Игорь, только Игорь! Пока. А потом, когда придёт время, и про отчество ваше спросим.

РАБОТА

Всё, абсолютно всё, что происходит на земле, подчинено единственной цели — выполнить полёт. Конечно, имеется в виду, что разговор идёт про авиацию. А мы здесь иных разговоров и не ведём.

Экипаж — и в полёте, и при подготовке к полёту — напоминает хорошо отлаженный механизм, где каждый знает свои функции и умеет их выполнять. А центром всего этого является командир, которому полагается получать информацию, анализировать её, принимать решения и следить за их выполнением. А при необходимости — вносить коррективы. Непросвещённому в сих тонкостях авиационного бытия может показаться, что все в экипаже заняты своим делом, только командир мало того, что ничего не делает, так ещё и пристаёт или даже придирается к своим подчинённым.

То, что сказано выше, относится к большой авиации, какой она была в описываемое время. В малой же авиации, из которой был родом наш герой, всё было иначе. План полёта, штурманские документы и расчёты, анализ метеообстановки, получение кодов «свой-чужой», принятие решения, заправка самолёта — всё это было в зоне ответственности экипажа из двух пилотов в лучшем случае. Почему в лучшем случае? Потому что какое-то время после начала лётной деятельности за полноправного члена экипажа молодого второго пилота считать не приходится и трудится тогда один командир, ещё и исправляя косяки новичка.

Поэтому наш герой, которого мы уже вроде бы должны называть Игорь, а никак не Игорёк, во время подготовки к своему первому производственному полёту испытывал колоссальный дискомфорт. В штурманской находился заместитель командира его эскадрильи. Большой, под стать самолёту «Ил-76», и такой же харизматичный, как упомянутый лайнер. Вокруг командира и под его контролем и происходило действо — рождение предстоящего полёта. Каждый знал свои обязанности и выполнял их, командир координировал, и только Игорь не находил своего места в этом процессе.

Поэтому решил наш герой обозначить своё знание авиации, административное рвение и предложил узнать, где самолёт и что с ним.

— Нет нужды, — ответил лётный командир, — бортинженер уже занимается этим.

— Может, узнать про загрузку? — молодой второй пилот ещё раз попытался быть полезным экипажу.

— Не нужно, — снова получил ответ от капитана, — бортоператоры узнают.

— Тогда давайте я получу навигационный чемодан или коды опознавания, — продолжал новичок в большой авиации искать себе работу.

— Штурман получит чемодан, радист — коды.

— А мне что делать? — расстроенно спросил равноправный член многочленного экипажа.

Командир, который был в этом рейсе и инструктором, спокойно-назидательно и очень чётко сказал:

— Ты пилот. Ты ничего не должен делать.

Было очень непривычно и приятно услышать такое, осознавая на практике, что значит «многочленный экипаж».

Впрочем, это оказалось ненадолго. Через несколько лет Игорь переучился на самолёт «Боинг-737», где экипаж два человека, как на том самом «Ан-2», и вспомнил сразу, что перед полётом он должен знать, где самолёт и в каком он состоянии, какая будет загрузка. Естественно, что и навигационный чемодан, и коды опознавания, и штурманские расчёты, и таможенные декларации, и паспорта, и разрешения на пролёт территорий, и данные о погоде, и полётное задание — всё-всё на экипаже из двух человек.

А сейчас можно было наслаждаться благами, которые представляет, уходящая в прошлое, авиация с большим экипажем.

Управлять лайнером, который почти в сорок раз тяжелей предыдущего самолёта, было странно и интересно. Так же, как интересно оказаться в рубке океанского лайнера, имея исключительно опыт управления дедушкиной моторкой в спокойных водах небольшого озера.

Пилотская кабина воздушного корабля — это самый настоящий капитанский мостик, на который нужно было подниматься по лестнице. Этажом ниже (на первом этаже, как утверждал навигатор, или в подвале, как утверждал радист) располагалась штурманская рубка, где вполне могла поместиться (а иногда и помещалась) полноразмерная раскладушка для сна. Всё было вновь и непривычно. Однако навыки пилотирования, пусть и маленького «Ан-2», вовсе не лишние и для управления солидным лайнером, в чём убедился наш герой ещё в процессе лётного обучения.

Инструктор также дал понять новоиспечённому второму пилоту, что, умея управлять одним самолётом, ты обязательно освоишь и самолёт иной. Игорь попробовал и ручное управление, и управление автопилотом в различных режимах. И даже зашёл на посадку по приборам и посадил самолёт на, горбатую с одной стороны, посадочную полосу аэродрома города Люксембург, забыв, правда, после приземления дать команду «Реверс внешним!», но бортинженер и так знал, что делать.

Посадка была комфортной, и экипаж посчитал, что боевое крещение состоялось.

ДОЛЛАР

Всё, что происходило от момента явки на работу до постановки самолёта на стоянку в Люксембурге, вызывало восторг и эйфорию нашего героя, только что пересевшего на этот лайнер с маленького «Ан-2».

Но то, что стало происходить дальше, ввергло его в ступор. Ещё в аэропорту вылета, когда необходимо было записать наличные деньги (не более тридцати рублей и купюрами мельче десятки), Игорь понял, что не всё он знает о характере предстоящей деятельности. А когда уже в Люксембурге в кабину поднялся представитель авиакомпании в этом европейском порту и предложил второму пилоту получить суточные и пройти с ним в дьюти-фри, Игорь осознал, что без специальной подготовки он вряд ли справится с этой, куда более сложной, чем пилотирование самолёта, задачей. Но радист помог. Дал список, который он составил в полёте, кому и что из членов экипажа нужно купить в дьюти-фри. А также посоветовал сохранить чек, чтобы потом правильно посчитать и раздать сдачу.

Молодой второй пилот ничего не понял, но список взял и совет запомнил. Затем короткая поездка по перрону на крутом иностранном авто — и через несколько дверей и лифтов, которые открывались только пропуском представителя, попал в абсолютно странный и непонятный для простого советского человека мир под названием дьюти-фри, в котором только видов и марок алкоголя было больше, чем наш герой видел во всей своей предыдущей жизни. Представитель посмотрел на листок бумаги в руках второго пилота, кивнул полки и сказал:

— Выбирай по списку.

Игорь попытался найти хоть что-то, но наблюдавший за ним коллега всё понял. Выставил из тележки выбранное горе-покупателем и стал наполнять тележку сам со словами:

— Ты что, экипаж разорить хочешь? Hennessy у тебя написано VS, а ты взял XO, и Jonny Walker тебе заказали Red Label, а ты взял Black, — забрал у него деньги и тележку.

Быстро набросал всё заказанное и потом спросил, что себе возьмёт новичок и, не получив ответа, решил:

— Значит, Kirsberry.

Потом, оплатив все покупки, вручил ошалевшему от незнакомых слов и понятий Игорю заполненную корзину, чек и сдачу.

Всю обратную дорогу незадачливый второй пилот на пару с опытным радистом считали, у кого на сколько вышла покупка, кому сколько полагалось сдачи от положенной за двухчасовую стоянку четвертинки (то бишь двадцати пяти процентов суточной нормы командировочных в валюте). Насилу разобравшись, до начала снижения Игорь разнёс всем их покупки и сдачу и с удивлением обнаружил оставшиеся две зелёные купюры номиналом один доллар.

— А это что? — удивлённо спросил кассир на общественных началах.

— Это твои, — объяснил радист и рассказал, что это обязательно нужно записать в валютную книжку.

Держать в руках то, за что ещё недавно можно было получить реальный срок, было странно и боязно. И как выяснилось, эти эмоции были ненапрасными.

После полёта прошли в самолёте таможенный досмотр, когда поднявшийся на борт самолёта таможенник мельком взглянул на сумки членов экипажа и проштамповал валютные книжки, попросив одного из операторов предъявить записанные в книжке японские иены, а другого норвежские кроны. Уже в автобусе, доставлявшем экипаж к терминалу, Игорь вдруг понял, что потерял один доллар.

Не представляя, что в такой ситуации можно делать, он обратился к штурману. Тот, выслушав озадаченного Игоря, сказал сквозь зубы:

— Ти-ихо… — растянув первый слог, и, озираясь по сторонам, прошептал: — Поговорим, когда выйдем из аэровокзала.

Такой ответ не добавил уверенности нашему герою. Когда после всех послеполётных процедур Игорь вместе со штурманом покинули аэровокзал, тот объяснил своё поведение по-прежнему негромким голосом:

— Здесь везде слушаю, записывают, снимают, — говорил он, очень подозрительно оглядываясь по сторонам. — Статья восемь-восемь тебе ничего не говорит? То-то. Ты сейчас записал два доллара, а завтра придёшь на вылет, тебя таможенник попросит показать эти два доллара, и что ты покажешь? Сразу статья восемь-восемь — валютные махинации.

— Может, купить? — спросил реально напуганный второй пилот. — Сейчас что-то двадцать пять — тридцать рублей доллар стоит.

— Вот — это первая ошибка, — поднял указательный палец вверх штурман. — А откуда ты знаешь, что это не таможенник вынул у тебя этот доллар, когда валютную книжку проверял? А? Так вынули у тебя доллар и наблюдение за тобой поставили. Ты дёрнулся покупать, и — оба-на, браслеты и статья. А у них погоны и награды.

— Так, может, написать заявление, что я потерял? — обескураженно предложил Игорь.

— Нет, тогда уже лучше сразу явку с повинной. Срок будет условный, но про авиацию можешь забыть.

— И что, ничего уже нельзя сделать? — в отчаянии спросил второй пилот — растяпа.

— Ты всё, что мог для собственного спасения сделать, уже сделал, — успокоил опытный покоритель международных трасс. — Обратился ко мне. Теперь слушай внимательно и ничего не записывай, — сказал он, опять очень подозрительно оглядываясь по сторонам. — В следующий раз приходишь на вылет и записываешь в валютную книжку один доллар, который у тебя есть. Таможенник сразу увидит несоответствие и резко, глядя в глаза, спросит: «А где ещё один доллар?» А ты так спокойно: «Дома. Показывал ребёнку, как выглядит доллар, и забыл положить в кошелёк». Ещё раз повторю: спокойно. Он тебя услышал и по инстанции доложит, мол, есть подозреваемый. Может, наружку за тобой пустят, может участковому сообщат, но ты в упор не замечаешь этого внимания к собственной персоне. Потому что уже в следующей командировке ты собираешь мелочью сумму в один доллар. Когда в страну въезжаешь, то мелочь не записывается. А уже на следующую командировку прибавляешь к имеющейся у тебя валюте ещё один доллар. Таможенник уже готов тебя захапать, а ты тут раз — и всё! У тебя всё сошлось. Он такой ещё надеется, что зацепит тебя, типа предъяви доллары. А ты — бах! — и показываешь доллары и ещё один мелочью. Всё, ты на свободе — враги в дураках.

— Спасибо, — только и мог вымолвить после этого триллера в исполнении своего коллеги Игорь. — Что бы я без вашего совета делал?

— Сухари бы сушил, — уверенно произнёс ветеран, и Игорь ему поверил.

Это уже потом ему коллеги объяснили, что штурман по фамилии Комарин где-то потерял третью букву своей фамилии, и эта буква была «ш».

ЭНСК

Палыч, вернее, как мы уже выяснили, Сергей Палыч, летел в Энск на крыльях. В прямом и переносном смысле. Будущее было непредсказуемым и туманным, каким оно всегда и бывает, когда решено начинать с нуля.

Конечно, авиацию оставлять Палыч не собирался. Можно будет устроиться в каком-нибудь подмосковном аэропорту дежурным штурманом, что проблематично, но мотористом его точно возьмут. Со временем можно будет восстановиться на лётной работе. Впрочем, всё это меркло на фоне того, что Палыч решил быть счастливым. А общение с Наташей убедило его, что это возможно. И самое главное, он узнал, что это такое — быть счастливым.

И для достижения поставленной задачи нужно было написать заявление об увольнении, отработать положенные две недели и начать исполнять план.

Итак, первый пункт плана — написать заявление об увольнении по собственному желанию. Для этого Палыч прямо по прилёте в Энск направился к командиру эскадрильи. Очень хотелось, отдавая заявление, бросить начальнику в лицо, что ему, Палычу, от начальника ничего не нужно, кроме подписи под заявлением, которую тот не может не поставить.

Но реальность вносит свои коррективы в наши планы. Палыч уже приготовился высказать всё, что накипело, но не застал в кабинете объект своего негодования. А застал на месте командира авиаэскадрильи Анатолия Ивановича. Тот спросил, по какому поводу Палычу нужен начальник, и, выслушав его, удивился:

— А увольняться зачем? Пройди комиссию, восстановись на лётной работе и увольняйся.

— Мне командир не подпишет направление на медкомиссию, — объяснил свои действия Палыч.

— Подпишет как миленький, — ответил Анатолий Иванович, достал соответствующий бланк, вписал фамилию и инициалы Палыча, расписался и поставил печать. — Вот видишь, уже подписал.

Палыч взял направление и со смешанными чувствами покинул кабинет. С одной стороны, рушились его планы через две недели на новом месте начинать новую жизнь с нуля, но с другой стороны, справедливость начинала торжествовать.

В штурманской Пал Степаныч рассказал, что у них теперь новый командир эскадрильи. Анатолий Иванович звать командира. А прежнего сняли и перевели во вторые пилоты, потому что тот полетел с Серёгой Ихотиным на тренировку готовить того к подбору посадочных площадок с воздуха. Площадочку подобрали коротенькую, ветерок вроде штиль, а у земли попутный оказался. И на пробеге стало понятно, что не хватит площадки. Серёга правильно решил крутануться — дал ногу, зажал тормоза, а комэска не понял и, когда увидел, что самолёт ведёт влево, дал правой ноги. А он физически посильнее Серёги и пересилил попытку тренируемого, себе на голову. А дальше простая механика: тормозную гашетку Сергей зажал, командир поставил педали нейтрально, затормозив тем самым оба колеса. Результат — капотирование. Самолёт лежит вверх колёсами. Сейчас самолёт восстанавливают. Комэска во вторые — он же старшим на борту был. Ихотину талон номер один изъяли. Хотя по закону с него-то какой спрос? Он только тренировался.

Палыч испытал двоякие чувства. С одной стороны, вроде бы и справедливо, а с другой стороны, как лётчик он понимал, что́ участники события (пусть и не те люди, за которых он переживал) сейчас чувствуют. И сочувствие перевесило злорадство.

И в результате этого инцидента Палычу пришлось задержаться, чтобы приезжать к любимой не с пустыми руками, а действующим пилотом. Разница была столь ощутимой, что Палыч согласился провести ещё какое-то время в Энске.

Палыч договорился с Наташей звонить вечером каждую пятницу. Для чего нужно было ехать в центр города в пункт междугородной телефонной связи. Сейчас это трудно понять, но были времена, когда не было мобильных телефонов. Ни у кого не было. Их ещё не придумали. И стационарные телефоны были далеко не у всех. У Наташиных родителей, с которыми она жила, телефона не было. Был телефон у Наташиной бабушки, которую она всегда посещала по пятницам после занятий. А теперь ещё и для того, чтобы дождаться звонка Сергея.

Но в ближайшую пятницу позвонить не удалось, потому что в это время Палыч был в самолёте — летел пассажиром из краевого центра, где прошёл медицинскую комиссию для восстановления на лётной работе, в Энск. В следующую пятницу Палыч уже летал с инструктором программу восстановления после перерыва, и ночь их застала на посадочной площадке, куда они привезли врача. В течение дня врач два раза присылал машину, чтобы его ждали, потому что придётся везти больного в Энск. Когда стало понятно, что придётся переночевать, Палыч пошёл в ближайший дом позвонить, но хозяин объяснил, что телефон только на почте и в сельсовете, которые до утра закрыты.

Почему-то в другие дни Палыч звонить боялся, памятуя строгость нравов Наташиной бабушки, но когда в очередную пятницу пришлось по погоде заночевать вдали от таких благ цивилизации, как телефон, он набрался смелости и позвонил по заветному телефону в субботу.

Услышав голос Наташиной бабушки, Палыч стушевался и не знал, как представиться. Но строгий голос с хорошей дикцией и правильной артикуляцией на том конце провода всё же позволил разговору начаться:

— Что же вы мямлите, молодой человек? Вы, скорее всего, Сергей и хотите переговорить с Натальей. Прежде чем я передам ей трубку, я считаю себя обязанной отметить, что не сомневаюсь в наличии объективных причин вашего столь продолжительного молчания. Но хочу заметить, что в наше время уже изобретён телеграф, который позволяет пусть и коротко, но предупредить об этих объективных обстоятельствах.

Палыч не успел ничего сказать, но в трубке уже услышал родной голос любимой:

— Бабушка, бабушка, дай трубку, — и уже Палычу: — Серёжа, как я рада, что ты позвонил. Я волновалась. У тебя всё в порядке?

Когда уже через две недели Палыч общался с бабушкой лично, она принесла свои извинения за то, что адресовала Сергею упрёки, которые, по сути, заслужила почта, не доставившая ни одну его телеграмму по адресу.

Бабушка Наташи была небольшой хрупкой женщиной, в которой в равной степени наличествовали твёрдость и обаяние.

После общения с бабушкой Сергей сказал Наташе, что по голосу он представлял бабушку совсем другой — большой и властной.

— Она такая и есть, — ответила Наташа. — Но ещё и добрая и мудрая.

— А как же ты ей объяснила, что ждёшь звонка от мужчины, с которым знакома меньше года? — шутя спросил Сергей.

— Знаешь, как я боялась, — сказала Наташа. — А она сказала, что год нужен для того, чтобы понять и быть уверенной, что любишь и любима. И порадовалась, что у меня на это ушло много меньше времени.

ВЕРОНИКА

За эмоциями и переживаниями Сергея и Наташи я как-то упустил довольно значительное событие. Отъезд Палыча из Энска. Когда все положенные программы были отлётаны, проверки пройдены, приказы подписаны и документы выданы, Палыч зашёл в кабинет к Анатолию Ивановичу. Поблагодарить и проститься.

Командиру было приятно, хотя и говорил, что ничего особенного для Палыча он не сделал. Но Палыч сказал, что вернуть веру в справедливость — это дорогого стоит и он хотел бы проставиться, как положено.

И тут командир эскадрильи Анатолий Иванович, которого Палыч знал столько времени, сколько трудился в Энске, а это значит — всю лётную жизнь, ошарашил.

— Так я не пью, совсем, — сказал Анатолий Иванович. — Как эта новость мимо тебя прошла?

Очевидно, что вид Палыча выказал всё же его изумление, несмотря на то что Палыч очень старался этого не показать. Но командир уже привык к подобной реакции.

— Мне внучку прислали на каникулы, — просто объяснил он резкое изменение в своей жизни. — Мелкая, в четвёртом классе учится, но посмотрит в глаза — и мурашки по телу. Я с работы пришёл подшофе. Она встретила радостная, обняла, а потом отстранилась и говорит: «От тебя как от папы пахнет. — И добавляет: — Ты хочешь, чтобы я и тебя разлюбила? Хочешь, чтобы я была несчастной?» Знаешь, как страшно стало? Я думаю, ножом в сердце не так больно, как мне было от её слов. И всё, отрезало. Так что если хочешь приятное старику сделать, приходи вечером на чай. Маня будет рада, и внучка любит общение.

Палыч даже немного смутился, когда увидел просительный взгляд своего уже бывшего начальника, и пообещал прийти.

По дороге в гости Палыч зашёл в центральный гастроном, где за заведующей был должок (Палыч ей недавно на свадьбу дочери привозил осетров). Так что Палыч пошёл в гости не с пустыми руками, а с чудом невиданным, по крайней мере для Энска — двумя тортами «Птичье молоко».

Анатолий Иванович жил в пятиэтажке в центре. Палычу приходилось там бывать, когда доставлял своего шефа домой после затянувшихся застолий. Тётя Маша, жена командира, всегда на удивление спокойно забирала мужа, который, увидев супругу, становился смирным и послушным и, стараясь изобразить трезвость, лепетал: «Манечка, ни в одном глазу. Ей-богу, ни капли, Манечка».

Тётя Маша встретила Палыча очень приветливо, поздравила с изменением семейного положения и шутливо добавила, что ещё одной несчастной в их полку прибыло.

Анатолий Иванович очень обрадовался, будто сомневался, придёт ли бывший подчинённый, и громко позвал:

— Вероника! У нас гости.

Из комнаты вышел очень серьёзный человек одиннадцати лет с не по-детски грустными глазами и русой косой.

— Здравствуйте, — серьёзно сказала девочка и протянула руку для приветствия. — Вероника.

— Очень приятно, — ответил Палыч и нежно пожал протянутую руку. — Палыч.

— А имя? — строго глядя в глаза, спросила обладательница русой косы.

— Сергей, — уточнил Палыч.

— Очень приятно, Сергей Павлович, — подвела итог процедуре знакомства строгая собеседница, которую боялся даже командир энской авиаэскадрильи, почитай самый главный лётный начальник во всей округе.

Пока тётя Маша и Анатолий Иванович суетились на кухне, Палыч, соблюдая приличия, решил, что нужно вести светскую беседу, и Вероника приняла предложенный тон общения.

— Вы, Вероника, сюда на каникулы? — спросил Палыч.

— Нет, — ответила юная барышня. — Это сейчас у меня каникулы, но мне придётся задержаться у бабушки с дедушкой. Мама с папой разводятся.

Вероника по-взрослому вздохнула, мол, и такое в жизни бывает. Потому посмотрела на Палыча и, оценив его заинтересованный взгляд, продолжила:

— Папа пьёт и прекращать не собирается. Скоро мама приедет, только на работе рассчитается, — и без паузы спросила: — А вы почему ко мне на «вы» обращаетесь?

Палыч давно принял для себя универсальное правило общения: «Общайся со всеми как с равными — с уважением и деликатностью, невзирая на возраст и звания», и это помогало избежать неловкостей. К этому его подтолкнул один случай, когда он увидел, как председатель колхоза распекал бригадира за то, что тот нахамил колхознику. «Это у меня же нервы», — объяснял бригадир своему председателю. На что председатель ответил: «Нервы — это когда ты на меня орать будешь. А когда ты орёшь на подчинённого — это не нервы, это хамство».

Но эту историю Палыч рассказывать не стал, а ответил просто:

— На «ты» я общаюсь только с родственниками и близкими друзьями.

Вероника совсем недолго подумала.

— То, что учителя нам говорят «ты», — это значит, считают нас за друзей?

— Вполне может быть, — ответил Палыч.

— Значит, они нас считают друзьями, а мы их нет. Так бывает? — задал прямой вопрос человек одиннадцати лет.

— Бывает, — подумав, ответил Палыч.

Совсем немного поразмыслив над сказанным, Вероника спросила:

— А вы дедушке говорите «вы», потому что вы не друзья?

— Ещё на «вы» обращаются к тому, кого очень уважают, даже невзирая на дружеские отношения, — пояснил старший товарищ.

— Да, дедушка достоин уважения, — не скрывая гордости, ответила внучка и почти без паузы добавила: — И бабушка. — Потом, немного помолчав, подвела итог: — Нет ничего сложнее человеческих отношений.

Палыч чуть не рассмеялся, но сдержался. Обижать собеседника не входило в его планы, и он спросил:

— Вы где это прочитали?

— Нигде, — ответил юный философ. — Это и без книг очевидно.

Беседу прервала тётя Маша:

— Серёжа, это где же ты в наших краях такое богатство добыл? — и, не дожидаясь ответа, спросила внучку: — Внученька, ты пробовала «Птичье молоко»?

— Нет, — уверенно ответила внучка, — только коровье и один раз козье.

Тётя Маша обняла Веронику:

— Это торт так называется, очень вкусный.

Во время застолья старшие хозяева интересовались планами Палыча. Тётю Машу больше интересовало, как жена Палыча относится к его работе, как её родственники приняли Палыча. А Анатолий Иванович протянул Палычу записку, на которой был номер телефона и имя-отчество:

— Если с работой совсем будет туго, звони, скажи, что от меня. Это мой однокашник. Он сейчас большой лётный начальник в одном КБ. Может пригодиться.

Когда Палыч засобирался домой, Вероника, как всегда серьёзно, спросила:

— А мы с вами можем быть друзьями?

— Конечно, — ответил Палыч.

— А как я узнаю, что мы уже друзья? — последовал ещё один вопрос. — Дружбу же не объявляют, она приходит естественным путём.

— Вот как только вам комфортно будет обращаться ко мне на «ты» — значит, мы уже друзья, — засмеялся Палыч.

— Хорошо, — сказала Вероника и, немного волнуясь, спросила: — А можно, пока мы ещё не друзья, я буду звать вас дядя Серёжа?

— Конечно, — ответил Палыч, которого уже второй человек за вечер назвал Серёжей, вызывая приятные воспоминания: — Но мне кажется, что мы уже друзья, только ещё об этом не знаем. — И в ответ на недоверчивый взгляд Вероники добавил: — Так бывает.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Вероника пришла в новую школу в начале четвёртой четверти. Не лучшее время приходить в новый класс, хотя, честно говоря, вряд ли существует хорошее время менять школу. Четвёртый класс — это, конечно, не самый сложный возраст. Но если в этом классе учится ребёнок какой-нибудь местной шишки и директор школы — родная бабушка новичка, проблемы адаптации только усугубляются.

Сын секретаря энского райкома по идеологии Коля Клязин был прилежным учеником и лидером в классе. Но новенькую он невзлюбил сразу же. То ли почувствовал в лице серьёзной и умной девочки угрозу своему авторитету, то ли иные детские мотивы имели место, но конфликт обострялся, и самое обидное для лидера класса, что Вероника вообще не замечала ни его, ни его колкостей.

В конце концов Коля при очередной его попытке поставить на место не признававшую его лидерства дерзкую девчонку увидел в глазах соперницы обыкновенную жалость. Эта жалость была последней каплей в чаше его терпения. Пусть будут злость, страх, презрение, но только не жалость. И он, размахнувшись, со всей силы ударил Веронику.

Но кулак не встретил цели и полетел в пустоту, а за ним и вышедший из себя мальчишка. Вероника за мгновение до того, как одноклассник захотел её ударить, почувствовала опасность и отклонилась в сторону.

Кулак Коли, а затем и сам Коля пролетели мимо, и нападавший упал и лицом ударился о парту.

Серьёзных травм в результате инцидента не было, но последствия для директора школы оказались более чем серьёзными. Приехавшие родители «пострадавшего» потребовали исключения из школы «хулиганки», но, когда были опрошены участники конфликта и их одноклассники, и отсутствие вины Вероники стало очевидным, секретарь райкома поставил директору школы, то есть тёте Маше, Вероникиной бабушке, условие: Вероника должна при всём классе извиниться перед его сыном. В противном случае директор может писать заявление на увольнение по собственному желанию.

На домашнем совете, где Вероника принимала участие как полноправный член семьи, несмотря на согласие Вероники извиниться и тёти Маши уволиться, было принято иное решение. Анатолий Иванович отмёл капитулянтские настроения и сказал, что будет добиваться справедливости. И если для этого будет нужно, дойдёт до Москвы.

Женская часть собрания решила, что глава семьи просто погорячился, но завтра тётя Маша пришла домой рано и сообщила, что её отстранили от исполнения обязанностей на время внеплановой комиссии, Анатолий Иванович немедленно взял отпуск и отправился в краевой центр.

А там прямиком в комитет партии, то есть к самой главной власти всего громадного края. Он хотел записаться на приём к первому секретарю, но ему объяснили, что тот готовится к пленуму всей партии, поскольку он не просто первый секретарь крайкома, но ещё и занимает большие должности в самой Москве и поэтому в ближайший месяц приём по личным вопросам отменён. И направили Анатолия Ивановича к инструктору организационного отдела, занимающегося как раз такими вопросами.

Инструктор оказался приятным мужчиной средних лет. Он внимательно выслушал борца за справедливость, записал услышанное и объяснил, что раз заявление зарегистрировано, то крайком обязательно проверит законность действий членов партии энского райкома.

Анатолий Иванович вышел из кабинета, не сомневаясь, что всё так и будет. Но также он был уверен, что письмо из крайкома придёт в райком, где, вполне возможно, подчинённые папы Коли Клязина будут проверять изложенные факты. А какие могут быть результаты, когда проверяют начальника тоже понятно. И понял Анатолий Иванович — может так случиться и его Мане придётся оставить должность директора, но самое главное — его внучка поймёт, что справедливости нет на белом свете. Стало ему очень гадко на душе и противно от собственного бессилия. И понял, что сдаваться он не имеет права.

Но для начала нужно подумать, что делать дальше. Нет, для начала нужно покурить. А везде таблички «Не курить». Но не может же быть, чтобы в таком громадном здании и никто не курил. Наконец он наткнулся на стеклянную дверь, за которой сидел мужик и, какая радость, курил.

Анатолий Иванович понял, что курить здесь можно, а также догадался по виду курящего, что у того тоже проблемы.

— Что, тоже здесь справедливости не нашёл? — спросил наш герой, садясь рядом.

Мужик внимательно и очень пристально посмотрел на подошедшего и ответил:

— Найти справедливость несложно. Но вот как узнать, что это и есть справедливость — вот в чём вопрос.

В этот момент из здания вышел милиционер:

— Владимир Иванович… — Но тот его перебил и жестом показал, что всё нормально.

Похоже, это был большой начальник, и он внимательно смотрел на Анатолия Ивановича.

— Вот видишь, и ты не знаешь.

— Почему не знаю, — ответил борец за справедливость. — Всё просто: когда справедливость торжествует — душа радуется.

Собеседник обдумывал, явно примеряя услышанное на свою ситуацию. Потом опять посмотрел на гостя:

— А у тебя, знать, душа не радуется, раз пришёл справедливость искать?

Анатолий Иванович выложил, что его привело в краевой комитет. Большой начальник слушал внимательно, а потом повернулся к дверям, у которых теперь сидел милиционер, и крикнул:

— Иванов! — и когда тот подскочил, поднёс к уху кулак, изображая телефонную трубку.

Милиционер быстро принёс большую телефонную трубку с антенной.

И уже в трубку тот, кого Анатолий Иванович принял за начальника, произнёс:

— Энский райком. Первого.

Дальше Анатолий Иванович прослушал обычное деловое общение. Как обстановка? Выбраны ли делегаты на пленум? Что с выполнением плана? Какие проблемы в сельском хозяйстве? И в конце:

— Что я тебе звоню. Прошу взять под контроль увольнение директора первой школы. Да-да, Комаровой, — потом через паузу: — Ты меня спрашиваешь, как решать? Ну ты даёшь! Решать нужно, само собой, по справедливости, — Отдал трубку милиционеру, и уже Анатолию Ивановичу: — Всё будет по справедливости. Не знаю как, но то, что по справедливости, — точно. Ты же не за конкретным решением пришёл, а за справедливостью.

Через неделю комиссия закончила работу, а тётю Машу допустили к работе. По результатам проверки ей объявили замечание.

— Это справедливо, — заверила она мужа.

МОСКВА

Энск Палыч оставлял со смешанными чувствами. С одной стороны, здесь пронеслась целая лётная жизнь. Имеющихся лётных часов уже хватало Палычу на лётную пенсию. С другой стороны, не случись несчастье — не знал бы он, что бывает в жизни счастье. И реши Палыч сейчас сформулировать своё отношение к этому месту и этому периоду своей жизни, то получилось бы такое определение: благодарность с радостью расставания.

Так бывает, когда понимаешь необходимость перемен, но всю жизнь, вспоминая это место и это время, ощущаешь тепло на сердце. И благодарность ко всем тем, кто принимал участие в твоей судьбе различным образом.

Такие мысли были у Палыча, когда через иллюминатор пассажирского салона самолёта он смотрел на здание аэровокзала, перрон, стоянки, а затем на уменьшающиеся с набором высоты дома и улицы Энска.

Впереди были Москва и новая жизнь по имени Наташа.

Получив зарплату и компенсацию за неиспользованный отпуск, Палыч понимал, что минимум на два-три месяца даже семейной жизни хватит. Но Наташа уже в первый день, как только отбушевали и на время затихли эмоции, представила Палычу отчёт своих действий по составлению плана поиска работы.

Наташа никогда прежде не имела отношения к авиации, поэтому Палыч был поражён результатами её труда. Стоит заметить, что даже через многие годы Наташа не утратила способности поражать своего супруга, а он — способности восхищаться ею.

Но вернёмся к составленному Наташей отчёту. Он содержал в сжатом виде всю необходимую информацию, которая может понадобиться человеку, осуществляющему поиск лётной работы в Московском регионе. Начиная от адресов, номеров телефонов и расписаний работы отделов кадров авиапредприятий всех московских аэропортов, заканчивая координатами подразделений, занимающихся лётной работой в министерствах авиационной промышленности, оборонной промышленности, и что ещё удивило Палыча, министерство электронной промышленности тоже имело парк собственных самолётов.

Палыч посчитал, что кроме авиапредприятий гражданской авиации ему вряд ли что понадобится и Наташа сделала много лишней работы, но оказался неправ. Во всех предприятиях, расположенных в аэропортах Внуково, Домодедово и Шереметьево, документы Палыча смотрели, в различные журналы записывали, позвонить обещали. И всё.

А вот в одном известном КБ, куда Палыч пошёл исключительно под давлением своей любимой (просто чтобы не расстроить её, что она проделала лишнюю работу), Палычем заинтересовались, отправили к большому лётному начальнику, который поспрашивал про Энск и сказал, что они собираются приобретать «Ан-2» и Палыч им будет кстати. Он же как раз заберёт самолёт из Львова, куда пригоняли все новые «Ан-2», произведённые в Польше.

Палыча быстро приняли на работу, и стал он ждать, когда нужно будет лететь за новым самолётом. Обещали, что вопрос вот-вот решится, но мы же знаем, как долго на Руси обещанного ждут. И месяца через полтора Палыча вызвал тот самый большой лётный начальник, что инициировал его приём на работу, и, немного смущаясь, сказал, что финансисты отказались от покупки «Ан-2».

Палыч видел смущение большого лётного начальника и уже хотел поблагодарить за то, что ему хотя бы два месяца платили зарплату ни за что, и сказать, что он всё понимает, но начальник, извиняясь, предложил Палычу переучиться на «Ту-134». Но уточнил, что Палыч сам должен понимать, что могут его использовать только вторым пилотом.

Переучиться на «Ту-134» для любого гражданского пилота было голубой мечтой, а здесь ему это предлагали с извинениями. Хотелось немедленно себя ущипнуть.

Дома Палыч устроил целое представление по результатам этого разговора. Когда Наташа пришла с занятий, он печальным тоном сообщил ей, что КБ отказывается от покупки «Ан-2» и им теперь не нужен командир самолёта «Ан-2». Сделал трагическую паузу в надежде увидеть, как расстроится Наташа, чтобы продолжить свой рассказ уже в мажорной тональности. Но она не знала о подготовленном сценарии и, перебив его, сказала, мол, не страшно, они ещё что-то придумают.

— Но не нужно ничего придумывать, — всё же попытался осуществить задуманное Палыч. — Им теперь нужен второй пилот «Ту-134». Я долго думал, прикидывал все за и против и дал согласие.

Всё произошло как-то быстро и незаметно. Вот только ждал команды перегнать новый «Ан-2», но планы изменились, и вот уже переучивание на «Ту-134». И обычная транспортная работа. Туда отвезли генерального конструктора, оттуда привезли какие-то агрегаты или запчасти. Потом в Байконур слетали. Потом на завод в Сибири. Самолёт есть самолёт. Летает выше, дальше и быстрее, но очень быстро начинаешь эту новую работу воспринимать как само собой разумеющееся. Будто и не было этих десяти лет на «Ан-2» в далёком Энске.

К тому же на горизонте появляются новые планы и перспективы. У КБ появилась необходимость летать за границу. Заграница, правда, так себе заграница — бывшие союзные республики, с которыми связи на тот период были ещё не нарушены. И направили Палыча в приказном порядке в Шереметьево в учебно-тренировочный отряд получать знания для полётов на международных воздушных линиях.

— Вот, — радостно захлопала в ладоши Наташа, когда узнала новость, — а я что говорила? Будет тебе Шереметьево.

— Наташа, — спускал её на землю Палыч, — это только учиться.

— Это только начало, — стояла Наташа, которая всегда всё знала наперёд.

ШЕРЕМЕТЬЕВО

Когда Палыч проходил обучение в учебном центре, он встретил старого знакомого. Игорёк повзрослел, по авиационному заматерел и очень обрадовался встрече. Начал активно звать Палыча перевестись работать в Шереметьево. Рассказал о разных авиационных «вкусняшках», которые имеют место при работе на международных воздушных линиях. Палычу была приятна и та искренняя радость, которую испытал земляк при встрече, и то, что в самой главной авиакомпании страны есть свой человек. Но рассматривать предложение приятеля отказался, поскольку не может подвести людей, которые его взяли на работу, когда ему было сложно.

После прохождения соответствующего обучения Палыч начал летать «за границу». В кавычках, потому что бывшие союзные республики, а ныне очень даже независимые государства, не очень и воспринимались как заграница. Особенности полётов, конечно, были, но к ним привыкаешь быстро, особенно когда выбора, куда летать, нет. Но со временем начались полёты и в самую настоящую заграницу, где и эшелонирование, то есть высоты полёта, не в метрах, а в футах. И расстояния в морских милях. И скорости в узлах. Где связь на английском языке. И правила полётов имеют существенные отличия. Очень интересный профессиональный опыт.

Но через некоторое время командир, с которым Палыч летал, предложил Палычу подумать о будущем. Командир объяснил ситуацию, в которой Палыч оказался в профессиональном плане. Специфика лётной работы в конторах типа той, где они трудились, состояла в следующем: карьерное продвижение имело особенности с учётом, которых перспектив стать командиром у Палыча нет. Вообще. Был бы он помоложе — мог бы со временем рассчитывать пойти в школу лётчиков-испытателей. А так единственный шанс стать командиром в сложившейся обстановке — это дождаться, когда его нынешний командир уйдёт на пенсию. И добавил, что никаких кривотолков по поводу ухода из конторы не будет. Здесь все всё прекрасно понимают, и освободившееся после ухода Палыча место будет занято в течение нескольких дней.

Слова коллеги заставили по-иному посмотреть на свою карьеру и, посоветовавшись с Наташей, позвонил своему человеку в Шереметьево.

Игорёк обрадовался звонку и пригласил встретиться. В лётном отряде самолётов «Ил-76» они дождались командира. Тот, выслушав дифирамбы в адрес Палыча, глянул мельком документы и буднично бросил:

— Оформляйтесь, я не против.

Когда вышли из кабинета, Игорёк едва не прыгал от радости.

— Всё, Палыч, ты в Шереметьево! Слово командира отряда — самое главное слово, когда вопрос стоит о лётных кадрах.

Друзья не знали, что кроме согласия командира отряда на стороне Палыча оказалось переформатирование всей кадровой политики в Московском регионе. Долгое время очень много вакансий в разных союзных предприятиях занимали выходцы из регионов. Это не те, кого называли лимитой, и кто вынужден был ютиться продолжительное время в общежитиях в боязни потерять московскую прописку. Имеются в виду высококвалифицированные работники, набиравшиеся по всему Союзу. Им сразу предоставлялась московская прописка и выделялись квоты на кооперативные квартиры в Москве или Подмосковье. И в какой-то момент городское руководство, вынужденное обеспечивать квартирами приезжих в то время, как общие очереди на предоставление жилья не сокращались, вдруг заявило:

«Можете брать на работу без прописки только тогда, когда докажете, что нет кандидатов с московской пропиской на это место».

И потянулись из разных уголков страны пилоты с московской пропиской устраиваться на работу в Шереметьево, Домодедово и Внуково. И в такой подходящий момент Палыч оказался на отборочной комиссии, где рассматривали кандидатов. А прописка у Палыча, как мы понимаем, уже была.

«Повезло», — подумает читатель.

«Ан нет, — ответим мы ему. — Если ты нашёл свою женщину, то везение — это нормальное для тебя состояние».

Но в какой-то момент Палыч, что удача от него отвернулась. На мандатной комиссии (так тогда называлась отборочная комиссия), когда рассматривали кандидатуру нашего героя для приёма в отряд самолётов «Ил-76», представитель отряда самолётов «Ту-134» вдруг возмутился. Почему это готового пилота самолёта «Ту-134» собираются переучивать, когда у них в отряде есть вакансии? И началась перебранка, и эта перебранка прямым ходом направлялась в сторону того, что Палыча могут вообще прокатить в результате внутриведомственных интриг.

И в нужный момент Палыч вдруг громко сказал:

— Коллеги, я так из-за ваших споров могу в девках остаться. В смысле вместо двух предложений получить от ворот поворот.

Все засмеялись, и председатель комиссии, который в склоке не участвовал, спросил:

— А ты-то сам куда хочешь?

— Я хочу летать, а на чём — решайте сами, — правильно ответил Палыч.

— В отряд «Ту-134», — подвёл итог спора председатель.

После комиссии Палыч и Игорёк сидели в стеклянном кафе, которое неофициально называли «У Лены», и Игорёк успокаивал Палыча:

— Да не расстраивайся ты. Конечно, командировок там почти нет, рейсы, короче, но это же Шереметьево. С маленькой «тушки» на любой тип переучиться можно, — запальчиво говорил он.

Палыч только улыбнулся:

— Послушали бы нас сейчас коллеги из Энска. Сидят и сокрушаются, что не «Ил-76», а «всего» «Ту-134». Что бы нам они сказали? Правильно. «Вы есть сильно много кушать. В смысле — зажрались».

Игорёк рассмеялся.

— Знаешь, я почему-то сейчас радуюсь больше, чем когда меня сюда взяли, — сказал он, и Палыч поверил.

НЕПРИЯТНОСТИ

Сия запутанная история началась с ничем не примечательного события. Экипаж грузового самолёта «Ил-76» после прилёта в родной аэропорт из очередного международного рейса ехал специальным автобусом с перрона грузового терминала в аэровокзал для прохождения таможенных и прочих, положенных после международного рейса, процедур.

Уже на пассажирском перроне водитель автобуса обратился к капитану:

— Проводники автобус ждут. Захватим?

Капитан неопределённо пожал плечами, и водитель, приняв это за согласие, сказал по рации, что с такой-то стоянки заберёт бригаду проводников, и остановился.

В автобус стали подниматься проводники и проводницы, наполнив его непривычными для пилотов грузового самолёта ароматами пассажирского салона. Игорь сидел у входа, поэтому счёл необходимым помочь девушкам поднять чемоданы, удивляясь, почему их коллеги-мужчины этого не делают.

По прибытии к специальному входу, предназначенному только для членов экипажей, который во всём мире обозначается чёрной буквой «С» на жёлтом фоне, так же выбрав самый крупный чемодан, помог занести его в пункт таможенного досмотра и поставил на ленту аппарата для досмотра багажа. Хозяйка чемодана почему-то нервничала и настойчиво просила не делать этого. Но наш герой принял это за деликатность и, коль уже назвался джентльменом, был джентльменом до конца.

Следом он поставил на ленту и свою сумку. Естественно, что за этими манипуляциями он не мог видеть, как один таможенник показывал глазами хозяйке чемодана, чтобы она забрала чемодан с ленты. Но в этот момент лента начала движение и чемодан, поставленный Игорем, скрылся в аппарате, который при помощи рентгеновских лучей показывал заинтересованным лицам, в данном случае инспекторам таможни, содержимое чемодана. Когда чемодан опять явился на свет, второй инспектор показал нашему герою на чемодан и сказал:

— Откройте, пожалуйста.

Джентльмен, решивший оказать услугу слабой женщине, посмотрел по сторонам, но хозяйки чемодана уже не было.

— Здесь проводница была, я ей просто помог, — объяснил ситуацию Игорь.

— Вы предъявили чемодан к досмотру, значит, это ваш чемодан, — спокойно, будто бы читая инструкцию, сказал инспектор. — Открывайте чемодан.

— Не буду я открывать чужой чемодан, — возмутился Игорь.

Подошёл второй инспектор, который переглядывался с хозяйкой чемодана, и, посмотрев на монитор, сказал:

— Всё с ним понятно. Давай его ко мне и понятых организуй.

Нашего, ничего не понимающего, героя отвели в помещение без окон, которое напоминало комнату допросов из наших фильмов про милицию или их фильмов про полицию.

Для Игоря всё было как в тумане. В присутствии ещё двух человек, как потом выяснилось — понятых, инспектор, который, судя по всему, был старшим по званию, открыл чемодан и сразу же достал два больших пакета с белыми таблетками. Тут же оформили протокол, где расписались все присутствующие. Закончив формальности, один инспектор и понятые покинули помещение.

После этого оставшийся инспектор дал Игорю ручку и положил перед ним протокол. Когда же тот отказался подписывать и ещё раз сказал, что это не его чемодан, инспектор, оставив вежливо-нейтральный тон, сказал:

— Слушай сюда, джентльмен хренов. Сейчас ты садишься и пишешь бумагу, что тебя попросил кто-то, придумай кто, купить лекарства (я скажу их название) и обещал за это заплатить. Ты согласился, потому что не знал, что это запрещено к ввозу. Скорее всего, отделаешься административкой, максимум условно. Получишь штраф, но останешься на свободе. В противном случае я отправляю таблетки на экспертизу и ты получаешь реальный срок. Времени на размышления нет, я и так рискую, помогая тебе.

— Меня выпрут с лётной работы, а я ничего не делал, — ответил горе-контрабандист.

— Ну что же, это твоё решение, — спокойно и официально сказал инспектор и вызвал конвой.

Пришли милиционеры из линейного отдела. Игорь одного даже знал в лицо. Вежливо спросили, есть ли оружие, и, получив отрицательный ответ, попросили пройти с ними.

— А наручники? — спросил Игорь.

Знакомый улыбнулся:

— Такие, как ты, не бегают.

Уже на выходе инспектор бросил:

— Последний шанс — и предложение теряет силу.

Игорь пошёл на выход.

Когда шли к машине, знакомый милиционер шёл рядом, как если бы это приятели после работы решили где-то отдохнуть, не привлекая внимания окружающих. Уже когда вышли из аэровокзала, он сказал:

— Вот, а вы милицию не любите.

Игорь улыбнулся и ответил:

— Так то же пока с таможней не познакомимся.

Милицейский газик ждал возле выхода. Игорь подошёл к задней двери, где было отделение с решёткой, но милиционер показал жестом, чтобы Игорь садился на заднее сиденье в салоне.

ДРУЗЬЯ

Когда Игорь ехал в машине в следственный изолятор, он вспоминал, как очень давно (казалось — в прошлой жизни), ещё в Энске, спрашивал Палыча, каково это — оказаться в тюрьме. Палыч тогда не удивился вопросу и ответил вполне буднично:

— Оставайся всегда собой. Если начнёшь из себя что-то изображать, то фальшь будет видна сразу. А люди, которые находятся в изоляции, к фальши относятся с подозрением как минимум.

В СИЗО Игоря после положенных процедур направили в камеру, где за длинным столом сидели несколько человек и ещё несколько расположились на нарах. Игорь осмотрелся, и когда глаза привыкли к освещению, представился и назвал статью.

Сидевший во главе стола щуплый мужик неопределённого возраста с умными и колючими глазами жестом дал знак своему соседу подвинуться.

— Контрабандисты — самые честные люди после воров, — пояснил он и предложил прибывшему сесть рядом.

Когда Игорь сел, старшой, не глядя на собеседника, тихо, чтобы слышал только Игорь, сказал:

— А что за сорочка на тебе, Игорёк? Совсем менты поиздержались, что даже тихарю прикид подобрать не могут.

Игоря прошибло от обращения «Игорёк», которое, сколько он себя помнил, было его именем и которое он не ожидал услышать от незнакомого человека, да ещё в таком месте.

— Чё стреманулся-то? — уже глядя в глаза колючим взглядом, спросил мужичок.

— Меня Игорьком только родные называют, — вспоминая совет Палыча быть самим собой, ответил контрабандист.

— Убедительно, — продолжая смотреть в глаза, почти по слогам проговорил местный «дознаватель». — Теперь про сорочку серую растолкуй мне, дураку.

— Лётчик я, — ответил спокойно Игорь, — форма у нас такая.

— Лётчик, говоришь? — заинтересованно спросил мужичок. — А сколько крыльев у самолёта, знаешь?

— Знаю, — ответил лётчик и, столкнувшись с вопросительным взглядом колючих глаз, добавил: — Это смотря какой самолёт. У биплана два крыла, у моноплана одно.

— Вон твоё место, — закончил беседу проверяющий и указал жестом на пустые нары.

Когда Игорь уже разместился, к нему опять подошёл старый знакомый и продолжил разговор:

— Коль ты лётчик, у тебя знакомые есть, у кого квартира побогаче. Нарисуй адресок, десять процентов твои. Тебе по любому на адвоката тратиться, лишними не будут.

Игорь задумался, как правильно ответить, но опять вспомнил Палыча и сказал:

— Я так не могу. Они же мои друзья.

Собеседник похлопал по плечу:

— Корешей не сдаёшь? Имеешь право, — и пошёл прочь.

Утром Игоря вызвали на встречу с адвокатом. Адвокатом оказался невзрачный молодой человек с бегающими глазками. Выслушав без интереса короткий пересказ произошедших вчера событий, он предложил принять, предложенные Игорю, условия.

— А какие условия мне предложили? — с интересом спросил Игорь, начиная понимать, что за адвоката ему назначили.

— Я не знаю, — смешался адвокат, и глазки его забегали ещё быстрей. — Всегда что-то предлагают.

— Я даю вам отвод как заинтересованному лицу, — проговаривая каждое слово, будто читая написанный текст, сказал Игорь.

— Ваше право, ваше право. Главное, я передал пожелание, — засуетился адвокат, собрал бумаги и, попрощавшись, ушёл.

Палыч узнал о неприятностях Игоря случайно, из телефонного разговора с коллегой, когда обсуждали последние новости. Коллега вспомнил, что Палыч тоже из Энска, и рассказал, что случилось с земляком.

Палыч моментом закончил разговор и спросил Наташу:

— У нас есть хороший адвокат?

Через несколько часов Игоря опять вызвали к адвокату. На сей раз адвокатом оказался мужчина солидного возраста, еврейской внешности с фамилией Иванов. Имя-отчество — Яков Моисеевич — всё поставило на свои места.

— Молодой человек, я сразу предупреждаю, что статья семьдесят восемь — это не мой профиль, но отказать, обратившемуся ко мне с просьбой помочь вам человеку, не имею никакой возможности. А посему рассказывайте всё-всё, что помните. Досконально.

Уже поздно вечером Яков Моисеевич в квартире Наташиной бабушки рассказывал Палычу и Наташе, что он узнал.

Бабушка готовила чай и в беседе участия не принимала.

Когда адвокат закончил отчёт, чай был готов, и бабушка вместе с умопомрачительным чайным ароматом присоединилась к совещанию.

— Яша, повтори, пожалуйста, что сказал инспектор нашему другу, когда тот отказался подписывать протокол.

— Ларачка, — обратив всё внимание на бабушку, начал адвокат, как начал бы ответ влюблённый в своего педагога ученик, — он сказал, что отправит таблетки на экспертизу, и тогда моему подзащитному грозит реальный срок.

— То есть, Яков Моисеевич, — решила восстановить дистанцию «педагог», — получается, инспектор знал, что это за таблетки были в чемодане. Я правильно понимаю?

Адвокат задумался, Наташа пребывала в шоке от того, что её бабушка была для кого-то Ларачкой, а Палыч запальчиво озвучил то, что было сказано:

— Инспектор замешан, тут даже думать нечего.

— Если не думать, молодой человек, то от наших догадок толку не будет, — протирая стёкла очков, сказал адвокат. — Нам следует это доказать. А это дело непростое. Для этого знаете сколько всего нужно?

— Нет, — растерянно сказал погрустневший Палыч.

— Нужна команда, — спокойно подытожила бабушка.

КОМАНДА

После того как прозвучало слово «команда», Яков Моисеевич глубоко вздохнул, скептически помахал головой и опять принялся протирать стёкла своих очков, выражая своим видом неприкрытый скепсис.

— Мы вам заплатим, Яков Моисеевич, — сказал Палыч, увидев реакцию адвоката.

— Молодой человек, я только могу пожелать вам, чтоб вы никогда не нуждались в моей помощи, потому что у меня нет желания иметь среди друзей Ларачки тех, кто будет меня ненавидеть, узнав мои расценки. Поэтому сейчас сделаем вид, что мы просто решили провести коммунистический субботник по спасению вашего друга.

Палыч не всё понял из сказанного, но о том, что Яков Моисеевич остаётся в деле, он догадался.

— Мы распределим обязанности, выследим этого инспектора, узнаем его подельницу и накроем эту преступную организацию, — запальчиво определил задачи Палыч.

Яков Моисеевич опять снял очки, посмотрел на стёкла и, убедившись в их чистоте, опять надел.

— Ларачка, за что мне в мои годы эти казаки-разбойники?

— За доброту твою врождённую, которую ты пытаешься скрыть за показным цинизмом и местечковой риторикой, — мгновенно ответила Ларачка и добавила: — И скорее три мушкетёра, чем казаки-разбойники.

Адвокат достал из портфеля блокнот и перьевую ручку. На чистой странице в клетку ровным красивым почерком написал:

«Мельников Игорь Георгиевич, статья 78 УК РСФСР.

1. Определить хозяйку (хозяина) чемодана.

2. Найти связь (если таковая имеется) владельца чемодана и инспектора таможни.

3. Попытаться узнать, что за таблетки были в чемодане».

Остальные члены команды внимательно смотрели на то, что пишет Яков Моисеевич.

— Давайте я возьмусь за поиски хозяйки чемодана, — вызвался Палыч. — У меня пропуск есть, и я беспрепятственно могу войти в службу бортпроводников и поговорить с планировщицами и проводницами.

— Думаю, не стоит вам, Серёжа, этим заниматься, — сказала бабушка и пояснила: — Когда привлекательный молодой человек…

Палыч засмущался, и Ларачка, которая была по паспорту Ларисой Борисовной, обратилась к внучке: