Бесплатный фрагмент - Отзовись, кого зову!

Предисловие

В поисках пятого угла

В ожидании чуда,

В никуда ниоткуда.

Для кого Иисус,

Для кого Иуда.

Не гони все подряд,

Слова не горят.

Никого не вини,

Спаси-сохрани.

(группа «Моральный кодекс»)

Парадоксально, но это так: самые необычные истории любви — невыдуманные! Вы держите в руках сборник таких историй. От нежной, почти андерсеновской, почти сказки «Лишь Ёлка знала» до остросюжетной, социальной, «балабановской», драмы «Благословляю твой уход».

Как и человек, любое чувство имеет право на эволюцию — от робкого становления «на ноги» (чувства влюбленности) до старения и угасания (чувства привычки). И все это –естественный процесс. Рассказ «Шиворот-навыворот» начинается с несколько юмористического и подробного описания первой любви — сначала школьной. Потом, в «Лишь Ёлка знала», автор возвращается к этой теме. Но в малюсенькой новелле радость зарождения первой любви, внезапно вспыхнувшей между подростками, намечена особо: тонкими, как иголки новогодней ёлки, штрихами, и имеет открытый финал.

И в других историях автор оставляет в конце многоточие, приглашая нас самостоятельно подумать над продолжением или финалом. Эта особенность, которая присуща писателям, неравнодушным к мнению читателя, призывает к внутреннему диалогу: «А что дальше? Чем закончится?». Может, герои пойдут по своему пути, который для них придумаем мы? А может… В каждом рассказе или повести остается это «А может…».

Автор ставит читателя в положение «ожидающего на платформе»: а какой поезд появится сейчас за поворотом? Тот, в который захочется вскочить, не задумываясь о конечном пункте назначения, или тот, в который без билета сесть боязно, ибо не знаешь, куда он привезет тебя? И именно этим настроением ожидания, иногда даже тревожным, наполнен весь сборник невыдуманных историй.

И настроение это крутится вокруг любви — самого главного чувства! Однажды Бернард Шоу сказал: «Устаёшь ждать, но насколько хуже было бы, если бы ждать стало нечего». Герои этого сборника находятся в ожидании — ожидание следующего дня после рождения первой любви («Лишь Ёлка знала»), ожидание чуда от целительной силы любви, почти как в О'Генриевском «Последнем листе» («Ветка можжевельника»), ожидание того, сбудется ли придуманная сказка («Шиворот-навыворот»), и, наконец, ожидание последствий морально-нравственного выбора героев в пользу спасения или отторжения любви, «настоянной» годами брака («Благословляю твой уход»).

В середине первой части сборника находятся эссе «Навеяно Пушкиным». Вроде бы не по теме? Но два эссе — это, по своей функции, связующие флешбэки между подлинными историями и возможностью задуматься о «запредельных» смыслах чувства любви. Реальность переплетается с философией, не требующей подкрепления реальностью…

Жанр рассказа-ожидания достаточно новый в современной литературе, и автору удается балансировать между «лихостью и каверзами» сюжетных поворотов и эффектом «недосказанности», о котором я писал выше. В каждом своем произведении автор умело подаёт это ожидание разными «блюдами-приемами» и разными порциями. В «Лишь Ёлка знала» — через образ мудрой Ёлки, которая стала невольным «свидетелем» и хранителем зарождения первой любви.

В «Ветке можжевельника» героиня сама творит чудо, лелея надежду, что это чудо спасёт человека. В «Шиворот-навыворот» эффект ожидания преподносится как эффект неожиданных сюжетных поворотов и поистине сказочных поступков героев, можно сказать, что это — «неожиданное ожидание»!

И, наконец, во второй части сборника, мы окунаемся в ожидание последствий от нелегкого выбора, вставшего перед героями. Острые коллизии повести «Благословляю твой уход» превращаются в «поиск пятого угла», потому что героиня, запутавшись в жизненных обстоятельствах, ежечасно, иногда подсознательно, принимает абсолютно нетривиальные решения! Будто бы находит пятый угол в комнате. И уход от шаблонов чудесным образом помогает ей найти дорогу к спасению семьи.

На фоне реальных примет времени любовная история приобретает социальный характер, это в чем-то и драма «потерянности поколения 90-х», хотя герои истории уже немолоды и имеют достаточный жизненный опыт. Удастся ли им возродить чувства, казалось бы, уже угасающие? Возможно ли понять и простить предательство? Ждем!

Виталий Молев, филолог

Ах, эти тучи в голубом…

Я писала эти строки под вальс «Тучи в голубом…». Так уж совпало с настроением, в котором я завершала работу над книгой. Неожиданно этот образ — тучи на фоне чистого неба — позволил мне полнее понять собственный замысел.

О чем сборник? Если сказать, что о любви, этого будет недостаточно! Под одной обложкой я объединила две книги. В первой рассказала о том, что наполняет жизнь девушек ДО свадьбы. Вторая повествует о преодолении семейного кризиса, что часто случается ПОСЛЕ свадьбы.

Если оттолкнуться от слов моей помощницы-песни, то первая книга — это «вальс в мажоре», а вторая — «вальс в миноре». Но это очень условно! Безоблачной жизнь не кажется никому: ни героям рассказов, которые вошли в первую книгу, ни героям повести. И в то же время — мажор присутствует как в рассказах, так и в повести!

Практически во всех рассказах и в повести речь идет о нравственных ПОБЕДАХ героинь. И о том, какой труд души нужен, чтобы в твоей жизни произошло чудо. Оно не с неба падает и не золотой рыбкой преподносится.

Как же исполняются наши желания? Я прослеживаю во всех подробностях подлинные события, иногда совершенно невероятные. Это и моя собственная жизнь («Шиворот-навыворот»), и истории близко знакомых женщин, куда только добавлено лично пережитое. Стараюсь сохранить живой аромат всего, о чем рассказываю, сохранить накал чувств героев, но при этом и разумом понять, почему с Таней, Наташей, Ксеней случались чудеса?

Как жаль, что я не могу ввести вальс из к/ф «Московская сага» книгу! В дополнение к стихотворному эпиграфу. «Отзовитесь» Юрия Долгополова тоже будто бы посвящено героям обеих книг, они ведь едины в чистоте помыслов и стремлении получить ответное «АУ!» от своих любимых.

Автор

Отзовитесь!

К солнцу,

               к небу,

                           в синеву

Мчится звонкое «Ау!».

Я кричу с речных обрывов:

— Отзовись, кого зову!

Ветры свежесть принесли,

Ветви росы отрясли,

И летят к нам в гости птицы

Ото всех концов земли.

Дали сини и чисты,

Словно первые цветы.

Отзовись — и между нами

Встанут радуги-мосты!

Ветер стих, и наяву

Слышу звонкое «Ау!».

Кто-то крикнул с дальних плесов:

— Отзовись, кого зову!

Юрий Долгополов

Что там, за поворотом…

(РАССКАЗЫ И ЭССЕ)

Шиворот-навыворот

(Невероятно, но факт!)

Часть первая: И в октябре бывает май…

И зачем это, спрашивается, отец назвал меня Татьяной? Нет, против самого имени я ничего не имею. Но ведь мне его дали не просто так, а в честь пушкинской героини.

— Татьяна Ларина — идеал женщины, — не раз говорил отец. Я хочу, чтобы душою ты была похожа на неё…

Ну, конечно: младенцев никто не спрашивает! Давали бы сначала временные имена с правом замены их… допустим, в подростковом возрасте. Я бы таким правом воспользовалась, так как с отцом совершенно не согласна! Татьяна Ларина мне нравится, но душевные качества я бы предпочла иметь другие, потому что ну вот нисколечко не хочу благородно страдать от безответной любви! Не мыслю свою личную жизнь похожей на ту, что была у Татьяны…

А тут еще мама умудрилась родить меня в среду. Есть такое шутливое стихотворение:

Если ты родился в понедельник, это значит

Будешь ты красавцем, парень, не иначе.

Дети вторника родятся для удачи…

Каждый день в неделе что-нибудь да значит!

Для большой любви родятся люди в среду,

А четверг сулит нелегкую победу…

Дарит пятница тревоги и заботы,

Путешественник рождается в субботу.

Ну, а если ты родился в воскресенье —

Получай в наследство радость и веселье!

Между прочим, шутки шутками, но я специально интересовалась и выяснила, что для многих людей стихотворный пустячок справедлив…

Родиться для большой любви… А знаете, я — согласна! И даже чувствую, что многое в жизни могла бы подчинить этому главному предназначению. Но судьбы Лариной все равно не хочу! Пусть моя сложится как-то иначе. Как? Наверное, я это пойму, когда любовь ко мне придет. Но вот здесь в моей жизни получилась заминка…

Отца, кадрового военного, слишком часто переводили из гарнизона в гарнизон. Я не успевала завести друзей ни в школе, ни во дворе. Поэтому с мальчишками общаться не умела, боялась их, и обычной для детей спонтанной, интуитивной влюбленности пережить мне не довелось…

Когда отец наконец-таки уволился в запас и мы обосновались в старинном городе средней полосы России, я была уже подростком. Мой последний по счету класс оказался и самым удачным — может быть, оттого, что я пришла в его коллектив без обычного прежде чемоданного настроения. Быстро освоилась с девчонками, а соседка по парте как-то очень легко и сразу стала лучшей подругой…

Мальчишки… не задирались. Они были здесь какими-то уж очень «правильными»: почти все взяли курс на различные вузы. Так и сквозила в их поведении некоторая бравада: «Первым делом, первым делом аттестаты! Ну, а девушки? А девушки потом…». Это «потом», конечно же, то и дело нарушалось, но я плохо знала своих ровесников и принимала их выпендреж за чистую монету.

А мысли о любви тем временем стали меня одолевать. Как можно рассуждать на уроках литературы о тончайших нюансах чувств, допустим, той же Татьяны Лариной или Наташи Ростовой, если не знаешь, что такое любовь? И почему это все остальные девчонки знают, а я — нет? Нужно немедленно проверить, в порядке ли моя эмоциональная сфера или со мной что-то не так?!

Я решила обязательно влюбиться. Темными зимними вечерами, когда уже сделаны уроки (к вузу-то я тоже готовилась — глупее мальчишек, что ли?), подолгу смотрела на свое отражение в оконном стекле и пыталась вообразить рядом с собой то Вовку, то Виталика, то Павла… Ничего не получалось! Ни к кому не лежало сердце… Но не может же такого быть? И я продолжала поиски.

Не смущалась, что поступаю «шиворот-навыворот»: надо подождать, когда сердце вдруг само заговорит, а я разумом пытаюсь навязать что-то своему сердечку… Затея безнадежная, и я до сих пор не знаю, почему она удалась. Получилось, как в тех строках, которые я учила на отметку: «Пришла пора — она влюбилась».

После довольно долгих прикидок я поняла, что мне наиболее симпатичны в нашем классе Андрей, а в параллельном — Женька. Жребий, что ли, бросить? Нет, лучше Андрей. Или Женька? С Женей уже и что-то похожее на дружбу начинает завязываться. Мы с ним часто выступаем в общешкольной команде КВН, которая стала в городе популярной, и ее то и дело приглашают куда-то на игру. На задания, где нужно сочинить стихи и написать что-то в прозе, капитан команды неизменно отправлял нас с Женькой (что у него, что у меня — неплохо «язык подвешен»), и мы неизменно этот конкурс выигрывали.

У Женьки победно светились глаза, похожие на темные вишни, и смешно топорщился на макушке рыжеватый хохолок. После игры он обязательно провожал меня домой и всю дорогу нес какую-то смешную чепуху… Да, в Женю можно влюбиться. Чего тут еще думать? Все, я решила! В ту ночь я уснула умиротворенная (наконец-то у меня все, как у людей), и снился мне Женька, о котором я долго и впервые очень тепло (почти влюблено) думала перед сном.

А утром, на первом же уроке наша классная попросила меня сходить домой к Андрею — нужно было предупредить его отца, известного врача, который вел у нас школу здоровья, о том, что очередное занятие планируется прямо сегодня. Ну и заодно мне передали фрукты для Андрея, который тогда болел.

Андрей был личностью в каком-то смысле исторической. Еще пару месяцев назад англичанка выставляла его в коридор профилактически, едва урок начнется. Войдет в класс и сразу же: «Андрей, go into corridor!»

Такое случалось и на других уроках. Красный, хихикающий Андрюшка, только что совершивший очередную шалость, ничуть не смущаясь, регулярно удалялся вон из класса. Мы привыкли к этому, так же как и к постоянным его тройкам. Что поделаешь, детство затянулось! Поэтому, когда поведение Андрея вдруг кардинально переменилось, все удивились. Пожалуй, кроме меня. Я и раньше замечала в нем стремление докопаться до чего-то главного в жизни и поражалась его кратким емким репликам, почти афоризмам. Хотя случалось это редко — я такие случаи запоминала, поэтому с удовольствием согласилась навестить больного. И не пожалела.

Дома Андрей был непривычно тихий, серьезный! Говорил со мной просто, совсем не рисуясь, как это обычно делали парни его возраста, и очень доверительно. Показал свой секрет: на обороте большой географической карты он записывал интересные высказывания, изречения. Их уже накопилось много, и все они свидетельствовали: Андрей пытается понять смысл жизни. Об этом же говорили и книги в его комнате. Видно было, что читал он много и сложные вещи.

Мне так понравилось у него дома! А Андрей, будто угадав это, попросил меня о шефстве на время болезни. «Не хочу отстать от класса. Приходи, когда сможешь, будем вместе уроки делать!» С неделю я регулярно навещала его, но потом надобность в шефстве отпала, и я вновь стала заходить к Андрею лишь в крайних случаях — так же, как и он ко мне. Как раз в этот момент, когда мы начали хоть как-то сближаться, в нем и произошла та самая удивившая всех перемена.

Андрей внезапно стал получать почти сплошные пятерки. Учителя сначала тоже удивлялись, но быстро привыкли к новому отличнику и даже фамилию его произносили с большим уважением! Андрей перестал вертеться на уроках и озорничать. Он усердно работал. Он осознанно и целеустремленно взял курс на институт. На то, чтобы покрывать изнанку карты изречениями, да еще читать их вместе с девочкой, не оставалось ни сил, ни времени…

Я поняла это. И не обижалась. Это же прекрасно, когда человек может поставить перед собой цель и так упорно идти к ней! Разве просто за полгода наверстать все, что было упущено из-за прежних шалостей? А он наверстал. Он сумел заделать все пробоины и пробелы. Я гордилась им. И собой тоже. Я же угадала все это в нем заранее!

— А здорово ты меня эпиграммой «припечатала»! — сказал как-то Андрей, вспомнивший вдруг беззаботную пору своего озорства. — Как там? Начало ускользает… Ты ее еще переделала из довоенного фокстрота!

— Фокстрот «Андрюша», что ли? Вот это?

«Эх, Андрюша, нам ли быть в печали?

Промчись по классу, партами гремя!

Поднажми, чтобы стекла затрещали

И все девчонки глядели на тебя!»

Андрей вздохнул:

— Сейчас хоть денек бы такой жизни! Но институт выбрал сложный, приходится пахать. Иногда прямо невмоготу! Я ведь на заочные подготовительные курсы поступил. И далеко не все мне там нравится, но я должен осилить программу. Я люблю физику, труды Нильса Бора, например, читаю как приключенческий роман… Значит, должен все одолеть, да? «Все победы в жизни начинаются с победы над самим собой» — и Андрей отогнул уголок географической карты с изречениями.

После шефства над Андреем моя решимость влюбиться в Женьку поколебалась. Мы с ним продолжали играть в своей родной команде КВН и запоем сочинять юмористические стихи, но, прокручивая перед сном прожитый день, я все чаще думала не о Жене. Перед глазами невольно появлялся Андрюшка. И нынешний, и тот, недавний, которого за дверь выгоняли. А потом… случилось что-то странное.

Андрея я стала видеть пред собой постоянно. Есть над головой небо, есть солнце, но где-то там, в вышине, рядом с большим общим нашим светилом прочно обосновалось мое личное маленькое солнышко: Андрюшкино задумчивое лицо — такое, как в те минуты, когда он читал мне записи на карте…

И от света этого добавочного солнца все вокруг становилось немного другим, приобретало особые краски, особую прелесть. Как будто я из нашего мира попала в параллельный. Очень похожий, почти такой же, только… все в нем звучит, словно едва слышная завораживающая музыка, все дышит поэзией. Нет ничего скучного, будничного, все радует, все преодолимо — «был бы милый рядом». И как в той же песне — «больше ничего не надо». Люблю я или нет и кого именно люблю — этот вопрос, как совершенно лишний и глупый, отпал сам собой…

Приближались выпускные экзамены. Учителя твердили о них буквально каждую минуту, настраивая нас на особо ответственное отношение к учебе. Но приближалась и весна! Был уже конец марта: днем яркое солнце и звонкая капель, по вечерам — легкий, бодрящий морозец, сохраняющий, словно аромат фруктов в мороженом, весенний солнечный запах и в темноте.

Мы с Женей заканчивали зимний спортивный сезон, который неожиданно начался на новогодних каникулах. Я кататься на коньках не умела — в военных гарнизонах негде было этому учиться, а Женька с детства владел ими виртуозно и дня не мог прожить без катка. Решил почему-то и мне открыть такое счастье. Сначала я стеснялась того, что окажусь в новичках наравне с детишками, потом боялась, что мой добровольный тренер заскучает, да и просто замерзнет с такой ученицей… Женька все мои «но» отверг и подарил незабываемые каникулы: две праздничные недели мы бывали на катке ежедневно. А там — нарядная елка, гирлянды цветных фонариков, изумительная музыка… Я буквально окунулась во все это — впервые!

Когда я уставала или сильно шлепалась на лед, тренер усаживал меня на лавочку — приказывая отдохнуть и забыть об ушибе (лучшее лечение!). Сам он в это время в стремительном темпе носился по катку, чем компенсировал вынужденно плавное катание со мной, и суммарная нагрузка за вечер оставалась для него привычной.

К концу января я уже не очень его позорила: под руку с Женей бегала вполне прилично, хотя, оставшись одна, могла и шлепнуться. В награду за успехи Женя предложил продолжить посещения катка и после каникул, только реже. А в марте каток и вообще работал с перерывами — исключались оттепели, но их было немного, в целом месяц выдался морозным. Наконец настал день, когда Женя объявил:

— В воскресенье ставим точку. До следующей зимы… С понедельника каток закрывается.

До следующей зимы? Почему он так уверен? Мы же готовимся в институт. Или я уеду учиться в Москву, или он, или мы оба… Вслух я эту мысль высказывать не стала, просто промолчала. А Женька, весело просвистев какую-то популярную мелодию, так же весело и беззаботно продолжил:

— Воскресные вечера у нас теперь будут свободны. Что ты предлагаешь?

Я растерялась и вновь удивилась его уверенности. Каток — ситуация особая и исключительная, но почему Женя считает, что мы и дальше будем вместе проводить выходные дни? Да, я к Женьке привязалась, он стал моим другом — настоящим, что было много раз проверено. Но… я давно не была в гостях у соседки по парте, она уж обижаться стала. И потом: за зиму сложилась внутри класса небольшая компашка, куда входил Андрей и куда охотно звали меня.

Я объяснила ребятам, что временно занята по выходным, но ведь временно! Вдруг они меня в следующее воскресенье в кино пригласят? Я не знала, что ответить Жене. Обижать его ну никак не хотелось, в то же время мне нужно было устроить жизнь так, чтобы любой вечер, который сулит встречу с Андреем, был бы безоговорочно свободен!

Женька понял мое молчание по-своему.

— Ладно, чего загадывать? Посмотрим, что у нас там в кинотеатрах. Если стоящий фильм — я заранее возьму билеты. А нет, так придется тебе звать меня в гости! Мы же с твоим отцом никак не можем закончить партию в шахматы, помнишь?

Женьке легко давались контакты с людьми. Не скажу, что друзьями, но приятелями у него была чуть ли не половина школы! Он не умел сердиться и ссориться, а если случался с кем-то конфликт — Женька очень ловко обращал все в шутку. Тут же, вроде бы сам собой, всплывал анекдот, попадающий прямо «в точку», и через минуту потенциальные враги хохотали от души. А потом, чаще всего, трепались за жизнь до поздней ночи…

Я однажды увидела эту Женькину «методу» на примере своего отца. Случилось так, что я пришла домой в два часа ночи. Сейчас это в порядке вещей, но мы подчинялись более строгим правилам второй половины 20 века, и мои родители пережили настоящий шок! Телефона у нас не было: не успели еще кабель к новому дому подвести, и я не смогла предупредить, что после катка мы с Женькой по необходимости зайдем к нему домой. Он жил рядом со стадионом, а меня нужно было срочно подсушить: я так неудачно въехала в сугроб, что снег попал под одежду, немедленно там растаяв.

Я надеялась, что приду домой только чуть позже обычного, но Женька стал угощать дефицитными записями Высоцкого, и так их комментировал, что я совершенно забыла о времени…

Почти не бывало, чтобы я возвращалась домой позже одиннадцати. Только по особой договоренности (КВН затянулся, всем классом в театр ходили…) отец мог продлить мне «комендантский час» до полуночи, но в этом случае прогуливался рядом с домом — на всякий случай. И вдруг такое ЧП домашнего масштаба!

Женька, провожая меня, надеялся, что сможет все объяснить отцу, который ждет возле дома. Но его не было… И в окнах квартиры свет не горел.

Хорошо это или плохо? Вдруг и вправду родители уснули и не знают, который час? Я пробралась в свою комнату на цыпочках и улеглась, ничем не скрипнув. Пронесло?

И тут же ослепительно вспыхнул свет люстры. На пороге стоял разгневанный отец.

— Я-то думал, что моя дочь не позволит себе шляться по ночам! А ты… Завтра поговорим. Сейчас мать с валидолом лежит. Сразу с утра как угодно, хоть письмом, хоть телеграммой сообщишь кавалеру, что я тебя после школы никуда отпускать не буду. Поняла?

Свет в моей комнате погас. Величественный, несмотря на наряд из одних только семейных трусов, отец гордо удалился. Я свернулась калачиком. Эх, и когда же телефон проведут? Завтра воскресенье, Женька в кино пригласил… Что он теперь подумает? А ты, папочка, разве не знаешь, что письмо неделю идет?

Утром, когда я хмуро завтракала в одиночестве (родители держались особняком — с каменными лицами) в дверь позвонили. Отец открыл, и я услышала разговор в прихожей:

— Сергей Александрович, прошу прощения за ранний визит. Но у меня из головы не выходит та шахматная комбинация, которую вы блестяще разыгрываете. Раскройте, пожалуйста, секрет! Против вас я это использовать не буду, даю слово! Но у меня есть самонадеянный дружок, которого нужно по носу щелкнуть. Ради его же блага…

Отец обожал шахматы, а партнеров у него было мало: на гражданке друзья для военного пенсионера находились с трудом. Женька же играл вполне прилично, отец радовался, когда удавалось засадить его, вечно куда-то спешащего, за шахматную доску.

— О чем речь, Женя? Раздевайся, проходи. Рад, что ты ко мне пожаловал. А Татьяна сегодня наказана, пусть у себя сидит, мы ее звать не будем…

Я устроилась на диване с любимой книгой, ничего хорошего не ожидая.

Не пилят, и то ладно. Отвлечь отца от моего воспитания — это Женька правильно сообразил. Прошло, наверное, часа три. Из кухни, где расположились игроки, доносились то шахматный сленг, то хохот, вызванный явно не игрой… Я уже было задремала. И вдруг ко мне заглянул Женя.

— Вот те раз! Я стараюсь во всю, а она спит! Собирайся быстрее, до кинотеатра добежать успеем…

— Но…

— Какие «но»? Сергей Александрович все понял про вчерашний вечер, ни на кого не сердится. Отличный у тебя предок! Да не копайся ты, на сегодня еще столько интересных дел намечено!

По дороге в кино Женька объяснил, почему это папочка мой сменил вдруг гнев на милость:

— Во-первых, поиграли мы действительно от души. И потрепались классно! А между делом я рассказал про старшего брата, которого в нашей части города все боялись. Когда он в армию уходил, то познакомил меня с окрестной шпаной. Не думай, интересов у меня с ними общих нет и дел — тоже. Но они знают, что я всегда пойму и помогу, если кому-то приспичит ко мне обратиться — поводы-то разные бывают. Допустим, сигаретами нужно чуть ли не ночью разжиться. Все мы — люди…

Твой отец обещал ждать спокойно, когда ты со мной. Он понял, что на ближних улицах мы в безопасности. И нести караул возле дома отставному офицеру больше не нужно…

Так оно и случилось. Женя время от времени тешил моего отца шахматными баталиями, взамен нам разрешались довольно поздние прогулки. Так сложилось, что сразу после катка мы пили чай у Жени дома, а потом, уже отдохнувшие, не спеша, шли ко мне и успевали поговорить, кажется, обо всем на свете… Если только у Жени не накапливались новые стихи. Тогда уж только они! Я слушала с удовольствием — сама ведь потихоньку пишу. Но у Жени получается лучше. Не всегда понятно, не всегда самобытно (проглядывает Высоцкий), но очень интересно!

Вот так все у нас с Женей сложилось к тому моменту, когда закрылись в городе катки — и дальние, и тот, самый любимый, возле которого жил мой друг. Что Женька стал лучшим другом, я ни капельки не сомневалась. Вспоминала иногда свое гадание «на ромашке»: «Женя, Андрей, Женя, Андрей…». Может быть, я ошиблась тогда? Когда берешься решать что-то только разумом, действительно, получается все «шиворот-навыворот». Жизнь сама расставляет все по местам.

С Андреем мы встречаемся только в классе и на школьных вечерах, очень редко — в компании общих знакомых. А с Женькой мы больше двух месяцев были неразлучны, я теперь знаю его лучше, чем кого-то еще из парней. И не хочу терять эту дружбу. Вот скажу сейчас Жене, что выходные дни могут стать еще более интересными, чем во время увлечения катком. Нужно только хорошо подумать…

Я уже рот открыла, чтобы произнести эту фразу, но Женька меня опередил:

— Ну что, сейчас идем к тебе в гости — нужно партию с Сергеем Александровичем доиграть, а завтра по блату достану билеты в кино, иначе на этот фильм не попасть… Потом придумаем что-нибудь еще. Главное — не расставаться… Он задумчиво поковырял носком ботинка ледышки на тротуаре, потом сдвинул на макушку лохматую лисью ушанку, улыбнулся, но как-то странно, не поднимая на меня свои карие до черноты глаза:

— Я не хотел говорить, думал, что люди могут понимать друг друга и без слов… А ты сегодня странная, держишь что-то в себе. Я же вижу. Что с тобой? Хочешь сказать, но боишься? Я тоже боюсь… Поэтому начну первый. Нравишься ты мне. Очень. Я, наверное, люблю тебя…

Дыхание у меня перехватило, сердце подпрыгнуло. Я этого не ожидала! И не знаю, отчего, вероятно, от неожиданности, ляпнула то, чего говорить вовсе не собиралась:

— И ты мне нравишься — как друг. Ты очень хороший. Только… разговоров у нас об этом не заходило… поэтому не было повода сказать, что я… люблю Андрея!

— Да? — он помолчал. — Вот как… Ну, что же. Тогда я пойду домой, — и еще помолчал. Потом добавил:

— А знаешь, завтра я к тебе приду!

Едва раздевшись, я еще в прихожей начала откровенный рев. Чтобы родители не услышали, уткнулась плотно в носовой платок. Он всегда лежал у меня в кармане пальто, а сейчас вместе с платком выпала и какая-то бумажка. Женькин почерк… И когда успел незаметно подсунуть листок?

Я быстренько сказала маме, что голова разболелась, улеглась в постель и под одеялом с помощью фонарика начала разбирать мелкие строчки:

«Хочешь, дам тебе имя?

Ты для меня — Тайна.

Я встретил тебя в мае,

И это совсем не странно…

Только ранней весною

Везде расцветают цветы,

Они и в стужу со мною:

Их оживляют мечты…

P.S. Мы познакомились осенью, на первой игре КВН, но все равно это было — в мае! Стихи — так себе, но ты поняла, почему в мае?»

Поняла, конечно же, поняла! И для меня в октябре начался чудесный май, только я не думала об этом, принимала все, как должное… Влюбленность в Андрея не мешала мне радоваться дружбе с Женькой, и мысль о том, что из-за Андрея встречи с другом могут прекратиться, даже не приходила в голову. Почему я не видела такой опасности — не знаю…

Это хорошо, что я догадалась соврать маме про головную боль, поэтому утром легко получила разрешение не ходить в школу. С успеваемостью у меня проблем не было, так что будь мамина воля, она бы и вообще приветствовала свободное посещение… Но школой руководила не мама, так что прогуливать нужно было с умом.

Одно дело, если требовалось просто выспаться и отдохнуть, и совсем другое — разгуливать в учебные часы по улицам. А я для того и осталась дома, чтобы как можно быстрее оказаться в самом центре города, а точнее — в нашем роскошном драматическом театре. Пришлось добираться до храма искусства «переулками и закоулками», где была наименьшая вероятность столкнуться с кем-то из учителей. И вот он — заветный служебный вход!

На вопрос вахтера, к кому это я утречком пожаловала, с гордостью ответила:

— Меня ждет Мария Ефимовна!

Никакой договоренности с моей родной тетей Машей, конечно, не было, но я по опыту знала, что вахтер не станет до нее дозваниваться, потому что к главному художнику театра поклонники за автографами не бегают, и что пускает до предела загруженная делами Мария Степанова к себе в кабинет только тех, кто ей действительно нужен… Или кому нужна она!

— Тетечка, милая, простите, что я без предупреждения, но я… я не знаю, что мне делать! В школу не смогла пойти, чтобы с Женей не встречаться, потому что не могу просто поздороваться с ним! Мне нужно ему сказать… что-то очень хорошее, только не знаю, что…

— Танча, перестать тараторить, — ответила мне тетина спина. Мария Ефимовна чудом удерживала в руках крошечный трон Снежной королевы, который срочно нужно было доделать, пока не высох клей в том месте макета декорации дворца, куда надлежало водрузить этот сверкающее чудо…

Я замолчала и стала ждать, пока тетя сможет на время отвлечься от макета и повернется ко мне. Разговаривать с теми, кто стоит у нее за спиной, художница не любила: «Люди должны видеть глаза друг друга».

— Правильно сделала, что прибежала сюда, — сказала, наконец, тетя. — Пойдем за мой чистый гостевой стол, чаю попьем. Я с семи утра вожусь с макетом, руки уже болят…

Чай был с травами и к нему — фирменные булочки из театрального буфета. На душе от этого стало немножечко легче, хотя порою слезы наворачивались на глаза. Мария Ефимовна о моих сердечных делах давно все знала, а главное — понимала меня: с ней разговаривать было проще, чем с мамой, к тому же тетины слова часто «подбрасывали дровишек в костер» — то есть давали пищу для неожиданных размышлений.

— И куда это вы все спешите? — строго спросила тетя. — И ты, и друг твой Женя… Хороший паренек, я помню, как вы с ним ко мне в мастерскую ворвались прямо после спектакля — и цветы принесли, словно примадонне! Его была идея, да? И вечерам вашим на катке я очень радовалась, поверь… Такие зимние каникулы — это ведь роскошный подарок. А ты чем его в ответ одарила? Не успела еще? Так думай!

Все у вас хорошо шло, только о любви не нужно было говорить. Я не имею в виду то, что вы не доросли еще до такого чувства: он — к тебе, а ты — к Андрею. Может, и доросли, только это НЕВАЖНО! Понимаешь?! Важно то, что сложилось хорошее общение, которое украшает жизнь вам троим, делает ее более насыщенной, яркой… Ну и берите это богатство, наслаждайтесь им! И не спешите ставить точки над i, жизнь потом сама об этом позаботится…

Ты ведь, девочка моя, замуж не собираешься? Ни за Андрея, ни за Женю… Ах, в институт собираешься? Вот и они — туда же. Для них серьезные отношения, требующие ясности «кто с кем», еще ох как долго будут вне повестки дня!

Так в чем же проблема? Тебе дороги оба парня, и совершенно неважно, что чувства к ним разной природы. С Андреем вы встречаетесь в общей компании, и, анализируя твои рассказы, я вижу, что изменений тут не предвидится. Да, да, да! Как бы тебе ни хотелось иного… Но зато из-за Андрея на ваших, как вы это называете, тусовках тебя греет особая романтика. Я думаю, что и его тоже…

А с Женей можно поговорить обо всем, как с хорошей подругой, в кино пойти, на каток, да куда угодно! И он будет с тобой гораздо честнее, чем любая подруга, и уж несравненно более верен дружбе! Потому что роскоши в такой дружбе больше.

Помнишь, надеюсь, слова Экзюпери о том, самая большая роскошь на свете — это роскошь человеческого общения? И не верь, если услышишь, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Еще как бывает! Вот возьми, почитай письмо, которое я получила недавно от сокурсницы по художественному училищу:

«Маша, я хочу спросить тебя о таком явлении, как «дружеская влюбленность»: интересно, я одна ему подвержена или нет? Когда встречаю в жизни единомышленника (хотя бы на краткий момент жизненного пути) — я искренне влюбляюсь в него. И если женщины нормально воспринимают это проявление чувств, то мужчины — не всегда… Почему-то у них возникают на мой счет далеко идущие планы… А ведь я влюбляюсь в них, как в красивый цветок, как в солнечный закат, как в прекрасного духовного спутника!

Я верю в чистую и искреннюю дружбу между мужчиной и женщиной. Но в моменты дружеской влюбленности бывает так, что эмоции бьют через край, и приходится сдерживать себя, чтобы не напугать друга. Очарованность человеком — это прекрасное явление, именно она дает мне вдохновение и уверенность на Пути жизни.

Раньше я запрещала себе выражать такие чувства и эмоции, но сейчас запрет сняла… Иногда я представляю себе всех близких душевно людей, мы стоим в светлом потоке, мне хочется держать их за руки, смотреть в глаза… Это наполняет сердце теплом…

А ты веришь, что можно искренне наслаждаться общением, не перенося всё в физическую плоскость? Или это ненормально? Пока понимание в этом вопросе я нахожу только у своего мужа…»

Я отложила листок письма в сторону и несколько минут не могла собраться с мыслями. Значит, у меня к Женьке возникла такая вот «дружеская влюбленность»… И люди говорят, что это вполне нормально: наслаждаться общением с другом, храня в душе и иное чувство, иную влюбленность. Так, что ли? Странно очень… И в то же время… знакомо! Такая знакомая ситуация, что я ее не сразу узнала только из-за некоторых непривычных фраз. А когда узнала, то с радостью поспешила сообщить тете:

— А я знаю, что вы ответили подруге!

— Конечно, знаешь… Ведь мы с тобой говорили об этом… Другими словами говорили, но суть-то одна…

Да, случился недавно незабываемый вечер… Тетя перед этим сильно болела, я навещала ее, приносила продукты, а потом, когда ей стало лучше, она неожиданно разговорились со мной настолько откровенно, что я и благодарность к ней почувствовала, и страх за нее…

Мы сидели с ней тогда в гостиной небольшой ее квартирки, тетя закуталась, как всегда, в черную с красными розами шаль — огромную, словно шатер. От такого ее облика сразу исчезло все будничное! К тому же уютно горел торшер, а вне круга света достаточно хорошо видны были картины на стенах (ее работы!), стеллажи с великолепными образцами русских народных промыслов и макеты — многочисленные макеты декораций к театральным спектаклям.

— Нравится? — спросила тетя. — Много лет я все это собирала, писала, мастерила, но считаю, что главная моя коллекция — это люди, которые полюбили мою комнату, потянулись ко мне и уже жить не могут без чаепитий с откровенными разговорами…

Иногда столько народу собирается, что странно даже, ведь квартира не резиновая! А иногда — придет только один друг. Или подруга. Я ведь одинаково умею дружить как с женщинами, так и с мужчинами. Дружескую влюбленность испытываю как к тем, так и к другим…

Зато какие потрясающие исповеди мне доводилось выслушивать! Ни в одной книге не прочитаешь такого о глубинах русской души, воистину говорю! Когда меня не станет… Да не дергайся ты! Я не боюсь умирать. Только постарайся сохранить здесь все, как при мне, и пусть продолжаются чаепития, тогда найдется другая «жилетка» для выплеска эмоций. Театральному народу без этого нельзя!

— Знаешь… — она помолчала. — Театр — это великая тайна. Я всю жизнь провела в нем, не помню уж, сколько спектаклей на моем счету, но каждый раз боялась, что не получится… Тайны не получится, чуда настолько яркого, что люди выходят из зала уже не такими, какими вошли сюда. Но все получалось. За редким исключением — и тогда я перетряхивала в себе все косточки, проветривала каждый уголок души…

Не плачь обо мне. Я счастливую жизнь прожила, потому что делала только то, что люблю, без чего не могла бы и дня прожить, а мне за это ЕЩЕ И ДЕНЬГИ ПЛАТИЛИ… Если ты сумеешь найти и для себя такую профессию — безумно буду за тебя рада! При любом заработке ты, племяшка моя, будешь богаче любого короля. Ему же не только жениться, ему ничего нельзя делать по любви! А работа по любви — это еще круче, чем брак по любви… Сейчас ты это вряд ли поймешь, по потом вспомнишь мои слова…

…От Марии Ефимовны я вернулась уже поздно вечером, но родители, узнав, что я провела день у маминой сестры, не стали упрекать ни тем, что школу прогуляла, ни придуманной головной болью… Они знали, что без особой причины тетя меня так долго ни за что бы у себя держать не стала…

А к Женьке на следующий день я подошла совершенно спокойно.

— Воскресные вечера у нас теперь свободны? И ты спрашивал, что я предлагаю? Так вот: предлагаю не я, а Мария Ефимовна. Она выписала контрамарку на посещение всех спектаклей до конца этого сезона. На два лица… Правда, сидеть придется в служебной ложе — это почти что на самой сцене, у боковой кулисы. Но бывают ведь свободные места и в партере, и на ярусах. Тетя Маша сказала, что дежурная по залу это всегда видит и очень вежливо почетную публику из служебной ложи туда провожает…

Я не знаю, насколько тебя привлекает театр, ты ведь кино любишь, но тетя предлагает после премьер оставаться на обсуждения, куда приглашается культурная элита города. А там чего только не бывает! Капустники, фуршеты, спонтанные диспуты… Мы можем, если большая доза театра тебе ни к чему, ходить только на премьеры и оставаться на капустники. Я думаю, что они похожи на наши КВН, только классом гораздо выше… Интересно же?

Женька ошарашено почесал лохматый затылок.

— А с чего это такая щедрость твоей суровой тети?

— Она вовсе не суровая, просто хронически уставшая… А щедрость? Тетя считает, что мои мечты о журфаке далеко не беспочвенны, ей нравится, как я пишу. А любому журналисту не помешает умение писать театральные рецензии, только театр нужно знать очень хорошо и знакомство с его истинной жизнью начинать как можно раньше… В выпускном классе — в самый раз!

И знаешь, Жень… Спасибо тебе за стихи. Я из-за них даже в школе вчера не была — расчувствовалась…

— Из-за них?! — искренне изумился Женька. — Да это же… Да я еще лучше напишу! А тот листок нужно редактировать, считай, что получила черновик. И знаешь, если бы ты и сегодня в школе не появилась, я бы к тебе домой обязательно пришел! А вчера… тоже подумывал прийти, как обещал, но потом решил, что тебе нужно побыть одной.

Не хотел мешать и вообще… Пусть тебе нравится кто угодно, душе не запретишь… Но дружба, она встречается гораздо реже. Потерять легко, в одну минуту можно, а вернуть потом ни за что не получится… Это не цитата, я сам уже успел понять…

— Вот здорово! Я тоже это поняла… Мне тетя необычное письмо своей подруги показала, хочешь прочитать?

— Разве такое можно делать?

— Почему нет? Тетя нас на чай приглашает, а значит, позволит посмотреть все, что у нее есть в доме… С ней все-все обсуждать легко! Пойдем?

— Ну, не знаю… Дня через два годится? Да, кстати, я вчера новое стихотворение начал писать… Сам не понял, о чем. Нахлынуло вдруг что-то странное… Я могу сейчас прочесть только две строчки, дальше пока сумбур. Хочешь?

Конечно же, я хотела. И услышала то, отчего вдруг мурашки по телу побежали…

Уходят поезда

Неведомо, куда,

По тонким лентам

Самых длинных улиц…

Поезда по улицам? Но они же… не какие-нибудь пассажирские или скорые… Это мистические поезда, они уносят нас в неведомое нечто — другую реальность, другой мир. Их никто и никогда не видит, но все — чувствуют и всю жизнь их ожидают… пусть только ожидание это остается приглушенным, не вполне осознанным. Пусть яркие впечатления сегодняшнего дня будут для поездов Жени, как солнце, при котором и луна на небе есть, но она, пока не придет ее час, никому не видна…

Чай у тети Маши — это действительно Женьке нужно! И немедленно. А с поездами потом разберемся…

Часть вторая: А суженых находят в магазине…

1..

— Дети собираются делать глупости, — вот и все, что он сказал. А я ночь не спала, ожидая момента, когда Андрей увидит на моей руке новенькое обручальное кольцо.

И все-таки он ушел вглубь комнаты какой-то насупленный и, усевшись в кресло, принялся рассеянно барабанить по дереву подлокотника. Девчонки отреагировали иначе и тут же повисли на мне. Их, в отличие от Андрея, интересовало все:

— Откуда кольцо? Ты что-то скрывала, тихоня?

— Ой, кто он, как его зовут?

— А почему кольцо на правой руке? Ты что, за вчерашний день успела замуж выйти?

— Нет, девчонки, наверное, у нее просто помолвка… Но с кем?

— Я стояла и загадочно улыбалась. Золотой ободок на моем пальце сиял так ослепительно, что, казалось, по стенам Галкиной комнаты заплясали солнечные зайчики.

— Убери руку, — вдруг сердито сказала Галя. — Уж очень оно назойливо светится. Так и лезет в глаза! Ты с ним… чужая какая-то… Андрей прав: глупости затеваешь! Садись, рассказывай…

О том, что я просто-напросто могла сама себе купить золотое кольцо и прийти с ним к друзьям, никто и подумать не мог. В нашей небольшой компании жизнь каждого была открыта другим. В моей квартире ребята собирались даже чаще, чем в крошечной Галкиной комнатушке, и прекрасно видели, что мы с мамой едва перебиваемся на мою стипендию и ее зарплату медсестры. Кольцо, стоившее по тем временам недешево, могло быть только подарком. Но от кого? У меня сейчас никого не было, кроме вот этих пятерых бывших одноклассников. Студенты-москвичи не успели еще отвыкнуть от родного дома и по-прежнему почти все выходные проводили со школьными друзьями, благо что Москва близко… Встречались мы и неделю назад. Все было как всегда. Юра галантно ухаживал за Наташей, Мила, азартно блестя глазами, пела под гитару, Галка всеми командовала, а я украдкой смотрела на Андрея…

Я любила его еще со школы. И это тоже знали все. Вернее, догадывались. А Галка знала точно: я не раз «плакалась ей в жилетку». Она не утешала, наоборот, старалась выбить из меня эту дурь, доказывала, что Андрей мне не пара, что ни к чему хорошему это детское чувство не приведет.

— Родители Андрюху уже сейчас к блестящей карьере готовят, — убеждала подруга. — А ты не знаешь, сможешь ли закончить институт. Их аристократическая семья не будет тебя по врачам водить и ждать сомнительного результата: они привыкли, что у них все — от мебели до профессий — только самое престижное. Его мама уже выпытывала меня о твоей болезни, а его предостерегала… Да хватит слезы пускать! Тебе, пока сидишь в академке, активнее лечиться надо. Возьмешь себя в руки — поправишься. И встретишь еще кого-нибудь… Тебе благородного принца надо искать, чтобы, как и ты, красивых сказок начитался…

Галя часто говорила со мной и более грубо, хотела, видно, маленькой болью спасти от большой боли в будущем. Почему же сейчас, одна из всех, увидев мое обручальное кольцо, Галка не заахала удивленно, а встревожилась?

— Садись, рассказывай, — сдвинув светлые брови, повторила подруга.

Я села за стол и спрятала было под скатерть руку с кольцом, но взглянув на Андрея, гордо положила ее так, чтобы видели все.

— А чего рассказывать? Замуж я, конечно, еще не вышла, но, наверное, скоро выйду. Мы с мамой были на дне рождения ее подруги, а к ней сын в отпуск из армии приехал — Димка. Да не один, а с товарищем. Познакомились, поболтали… Товарищ этот провожать меня пошел, потому что мама еще оставалась праздновать. На следующий день пригласил в кино… А вчера заявился к нам с цветами, коробкой конфет, шампанским и с этим вот колечком. И знаете, по-старинному так попросил моей руки!

— Что, прямо сразу?

— Сразу. Он сказал, что видел мою фотографию у Димки. Мы с этим Димкой еще в детский сад вместе ходили, и потом наши семьи дружили. Димкин отец любит фотографировать, щелкал нас всех то в лесу, то на даче… Вот и попали с Димкой в Севастополь фотокарточки, где была и я.

— Ты хочешь сказать, что этот парень по снимкам в тебя влюбился?

— Наверное… Ну и говорили они с Димкой обо мне…

— А как его зовут?

— Ребята, не обижайтесь, но пока это секрет!

— Почему?!

— Я сама пока во все это не очень верю… Он сегодня утром уехал, но обещал писать. Если и вправду напишет, а вам его представлю.

— Ну, ладно, он, видно, в армии без женщин сдурел — бывает такое. А ты? Зачем приняла кольцо? Ты что, так сразу и согласилась на эту авантюру? — Галя даже раскраснелась, так разгорелось в ней негодование. А если он еще раз в увольнение под видом жениха приедет, сделает тебе ребенка и исчезнет? Что ему кольцо, для него, может, деньги не проблема, он, может, не одной тебе такой аванс преподнес?

— Нет, Галя, такого не случится. Я твердо посмотрела подруге в глаза. Я видела его всего три раза, но главное поняла: парень настоящий. Димка бы не пригласил к себе кого попало. Это его лучший друг: на флоте же три года служат, сроднились они. И увольнений больше не будет. Следующий раз ребята приедут навсегда.

— И ты выйдешь замуж? — тихо спросил Андрей. За незнакомого человека? Без любви? Тебе очень надо сломать себе жизнь?

— Я поняла, что в последней фразе он не договорил два слова: на зло мне. «Тебе очень надо назло мне сломать себе жизнь?» — вот что хотел он спросить. И я так же тихо, только ему одному, ответила:

— Почему же без любви? Любовь может быть и с первого взгляда… Я почувствовала, что нужна этому человеку, что он все готов для меня сделать. Когда помолвку затеял, когда мы пили чай и строили планы на будущее — такой праздник получился! У меня мало в жизни радости…

— Ну-ну, — ответил Андрей. — Я и говорю: дети собираются делать глупости…

Весь тот вечер я была во власти своей сказки. Собрались мы у Гали, чтобы отметить 1мая, а получилось, что праздновать стали мою помолвку. Меня поздравляли, Мила спела мне песню… Я так поверила во все это, что действительно ощущала рядом с собой незримого, но надежного, хорошего парня. И домой, казалось, мы шли с ним вдвоем. Кольцо было на руке, его видели прохожие, а значит, как бы подразумевали и его где-то недалеко от меня. Я не сама по себе, я — часть пары, а он, быть может, где-то у киоска задержался и сейчас догонит…

Только дома чары рассеялись. Пустая квартира, оглушительная тишина… Мама уже ушла на ночное дежурство, а мне предстоит страшная ночь. Буду каждую минуту ждать, что снова сердце зачастит, словно с цепи сорвется… Телефона у нас нет, до соседей в момент приступа не дойти, остается одно: выпить лекарство и самой бороться за себя. Не помогут ни придуманный жених, ни колечко, которое два дня назад мама неизвестно почему купила мне в ювелирном магазине… Наверное, получив премию, поддалась порыву жалости к своей дочке, у которой не было ни дорогой, модной одежды, ни украшений. Мама, сама никогда не носившая колец, просто не поняла, что оно обручальное — слишком узенькое, изящное, а в то время для свадеб предпочитали солидные, массивные кольца.

Я не стала разубеждать маму, пусть думает, что это просто перстенек. Очень уж нужна мне теперь хотя бы видимость сказки, хотя бы тень любимого рядом! Ну и в отношениях с Андреем пора было поставить точку.

— Спасибо, мама! Мне очень нравится твой подарок!

Нравится… Сегодня вот показалось даже, что колечко спасает от одиночества. Это когда я на людях, когда играю девушку, имеющую жениха. А наедине с собой играть невозможно. Пустоту квартиры кольцо преобразить не в силах. И все же я с нежностью сняла его с пальца, погладила, словно живое существо, а потом приготовилась преодолевать страх: поставила возле кровати торшер и радиоприемник на ножках — мой любимый «ВЭФ». Ночных телепередач в то время еще не было, единственная программа центрального телевидения прекращала работу к полуночи. Эпоха магнитофонов тоже еще не наступила, они были тогда только у немногих людей. Оставалось одно: верный «ВЭФ». Только его да еще холодильник «Снайге» в деревянном корпусе, первый холодильник в нашей семье, мы с мамой, сильно поднатужившись, смогли купить после смерти отца.

Я очень устала за день, поэтому легла в постель, хотя знала, что не усну. Лежала и крутила ручку настройки радиоприемника. Треск, шуршанье, обрывки мелодий, быстрая английская речь… Красная черточка металась от города к городу, от страны к стране. И вдруг отчетливый, как будто поют где-то близко, проникновенный мужской голос:

«Буря смешала землю с небом,

Черное небо с белым снегом,

Шел я сквозь бурю, шел сквозь небо,

Чтобы тебя отыскать на земле…»

Эта неожиданно влетевшая в комнату фраза будто толкнула меня. Показалось вдруг, что голос исполнителя похож на голос моего школьного друга. Женька… Где ты теперь?

В первый год студенческой жизни мы встречались довольно часто, хотя уже не могло быть ничего похожего ни на волшебство катка, ни на увлечение театром или кино, а тем более на долгие откровенные разговоры. Для этого нужно быть рядом, но он учился в Москве, а я — в университете родного города. Теплый свет дружеской влюбленности (так когда-то определила наши с Женькой отношения моя мудрая тетя-художница) неминуемо уплывал в прошлое и не мог уже оттуда достаточно освещать день сегодняшний.

Но я знаю (не говорю «верю», потому что именно так: знаю!), что Женя любыми путями сумел бы мне сейчас помочь, если бы понимал, какое несчастье со мной случилось. Получается, что он не в курсе недавних событий… А может, ему сейчас не легче, чем мне? Так вдруг резко наша жизнь переменилась…

Его отец, как и мой, умер вскоре после наших выпускных экзаменов, но я была у мамы одна, а у Женьки — братья. На одну стипендию в Москве не проживешь, поэтому мой друг перевелся на заочное отделение и уехал работать куда-то за Урал. На маленькой станции встречал и провожал свои любимые поезда… Я получила от него всего три письма, потом наступило молчание. Мои письма стали возвращаться обратно с пометкой «адресат выбыл». И как раз в это время на мне испытали роковое лекарство. Искать Женю у меня не было сил. Да и зачем? Он-то мой адрес знает. А раз молчит, значит, не до меня ему стало, неактуальна сейчас наша детская дружба, а в моем благополучии он, вероятно, вполне уверен.

Песня все звучала и вдруг волнение и возбуждение, накопившиеся за сегодняшний день, прорвались слезами. Я зажала кольцо в кулаке и плакала, глядя в окно, за которым была безнадежная тьма. Почему же меня никто не ищет? Почему на всей огромной планете сейчас нет человека, который, слушая эту песню, думал бы обо мне? Я устала одна, я не могу больше одна… Жизнь превратилась в пустыню, которую уже нет сил преодолеть. Учиться не могу, работать не могу, даже просто читать книги трудно…

Самое противное, что врачи не понимают природу моего состояния. Вроде бы ничего серьезного: началось это как реакция на лекарство от туберкулеза, которым я заболела в детстве, когда отец служил в Заполярье. Активный процесс в легких потушили быстро, но профилактику почему-то делали каждый год и в последний раз применили новый, еще только входивший в практику, препарат. Мне от него сразу стало плохо… Врачи говорят, что это временно, всего лишь побочный эффект, который пройдет. Но он не проходит! На год дали «академку» в институте и вторую группу инвалидности, а потом что? Лечить меня пытаются, но лучше не становится. Дни протекают так бессмысленно…

Мою посуду, вытираю пыль, жду маму с работы… Жду редких встреч с пятеркой моих одноклассников… Они хорошие ребята, но им меня не понять, они полны впечатлений, им есть, чем жить. Андрей, Юра и Мила учатся в хороших московских вузах, при встречах только и говорят о всяческих хохмах в общежитии, о новых друзьях, о столичных театрах, концертах… Галя и Наташа учатся в нашем городе, но тоже теперь далеко. Они по-своему любят меня, но не могут остановить захватывающий вихрь жизни, им просто некогда приходить ко мне, вникать в мои проблемы…

В компании друзей я скоро стану чужой, я — отстала от поезда. И никому не нужна… Никому! Неужели и вправду нет на земле моего суженого? Это папа так сказал однажды: «Суженый, никем не обнаруженный»… Он, когда был жив, любил мечтать о моем будущем. Я почему-то ясно запомнила, как он с удивлением размышлял:

— Надо же, а ведь вот сейчас какой-то пацан бегает по улицам или дома книгу читает, а он уже предназначен тебе! Когда вы встретитесь, нам покажется, что он внезапно возник на пути, но не из воздуха же! Он уже есть, он живет, он, может быть, даже рядом. Между вами, может, не расстояние, а только время. Время растает, и судьба вступит в свои права. Что же он делает в эту минуту, твой суженый? Суженый, никем не обнаруженный…

А если папа ошибался? Если обнаруживать некого? Может, жизнь — это цепь случайностей? Не заболела бы — уже бы с кем-то познакомилась. А заболела — и мой суженый ходит теперь с другой… Или папа говорил тогда об Андрее? Это Андрюшка в те мгновения бегал по улице или читал книгу… И мы могли бы быть вместе, опять же — если бы я не заболела. Нет, вряд ли. Тут даже не в болезни дело. Мы с Андреем — разные. Я его люблю, не в силах пока перестать любить, но я сама вижу, какие мы разные. Особенно после того памятного разговора.

2.

В ту ночь мама тоже дежурила, и друзья засиделись у меня до утра. По какому поводу собрались — уже и не помню. Наверное, просто были студенческие каникулы. Приступы панических атак, так сильно трепавшие меня в начале учебы на втором курсе, из-за чего пришлось прервать ее, за полгода отдыха поутихли. Я вполне уже справлялась с ролью хозяйки дома и время от времени хлопотала на кухне — то посуду надо помыть, то чай заварить или еще хлеба нарезать… Андрей неожиданно взялся мне помогать. Ловко прополоскав чашки, он уселся за кухонный стол и подвинул к себе пустую банку из-под консервов.

— Можно, я здесь покурю?

— Кури, только я форточку открою.

— Посиди со мной… Ну их, пусть сами шумят, надоели уже, лажу устроили. Я пьяный, наверное, — ничего?

— Зачем ты на себя наговариваешь? Все тебе хочется лихого пьянчугу изображать! Конечно, если будешь лаять по-щенячьи и под стол залезать, ребята невесть что подумают! Но я же вижу, что ты просто дурачишься. Как в школе!

Он довольно и как-то по-детски заулыбался.

— Да, в школе было дело! Сам не понимаю, что на меня находило… Помнишь, англичанка одно время выставляла меня в коридор профилактически, едва урок начнется…

Я все помнила. Красный, хихикающий Андрюшка, только что совершивший очередную шалость, ничуть не смущаясь, регулярно удалялся вон из класса. Мы привыкли к этому, так же как и к постоянным его тройкам. Что поделаешь, детство затянулось! Даже ростом он был меньше других ребят в классе. Девчонки, если не считать меня, не принимали его всерьез. Поэтому, когда к середине выпускного класса Андрей вдруг переменился, все удивились. Опять же, кроме меня. Я и раньше видела в нем другое.

Андрей вздохнул:

— Вот сейчас хотя бы денек такой беспечальной жизни! Знаешь, почему я здесь, дома, напиваюсь и дурачусь? Разрядка нужна. Устаю в Москве зверски! Институт сложный, приходится над книгами сидеть до посинения. Иногда прямо невмоготу! И далеко не все мне там нравится, но я должен осилить программу. Заставляю себя учить то, на что глаза бы не глядели…

— Слушай, а вдруг ты ошибся с вузом? Конечно, МИФИ — это престижно, сейчас мода на физиков, но, может, тебе нужно было другое? Вон Галка: проучилась год на физмате, да на пятерки, а потом заново поступала на иняз, зато теперь довольна! И я училась с удовольствием. Ты скажешь, что на гуманитарных факультетах делать нечего? Так все технари считают. Но это неправда! У нас свои сложности. Один старославянский язык чего стоит! Из-за него многие вообще ушли из университета. А читать сколько надо! У меня вся комната бывает завалена толстенными томами, и все требуется осилить срочно. Но я люблю свой филфак, мне даже его трудности милы. А заставь меня физику учить — с ума сойду! Может, ты все-таки поспешил?

— Да нет… Если не МИФИ, то Физтех, а там то же самое… Мне нужен нормальный технический вуз, а их всего-то по стране раз-два и обчелся. Мне нужна высокооплачиваемая работа в Москве, в хорошем НИИ, нужна аспирантура… Понимаешь, я не хочу всю жизнь участвовать в массовке, я добьюсь одной из главных ролей! Если быть специалистом — то уникальным. В физике есть темы, которые по-настоящему знают всего несколько человек, представляешь? Да, это узко, это требует углубления в вещи настолько специфические, что ты как бы отгораживаешься от обычной жизни, залезаешь в сурдокамеру, но за все надо платить!

Я бы, может, занялся и обычной физикой, я ее вообще люблю. Помнишь, как Нильса Бора запоем в школе читал? Так что физику я мог бы изучать просто в пединституте. Но после педа в аспирантуру не попадешь. А я уже сказал, что не хочу рядовой профессии, обывательской судьбы. Мой брат тоже закончил МИФИ. И он мне доказал, что для осуществления такой цели нет лучшего пути. Я ему поверил, поэтому заставляю себя вгрызаться в то, что неинтересно и непонятно никому, кроме моего научного руководителя! Зато у меня потом будет все: индивидуальная работа, квартира, машина… Настоящий мужчина должен иметь машину. Он вообще должен всем обеспечить семью!

— А женщине, значит, можно иметь и рядовую профессию, и обычную судьбу?

— Женщине? Не знаю, не думал об этом. Наверное, если она красива, то уже одно это выводит ее из массовки. Хотя я предпочел бы красивой жене жену умную. Я хочу, чтобы и она тоже закончила аспирантуру… Кстати, в аспирантуру легче поступают именно гуманитарии. Ты не думала об этом? У тебя же все идет на «отлично»!

— Это до академки было так, но получится ли дальше? Но в любом случае, если даже и заработаю красный диплом, в аспирантуру не пойду.

— Вот как? Интересно, почему?

— Не знаю, как тебе объяснить… Зачем изучать то, что написали другие, пусть это Пушкин, Толстой, если можно писать самой? Я хочу писать! Не получится проза, попробую себя в журналистике, пойду в газету. Мне не терпится окунуться в жизнь! В этой, как ты говоришь, массовке столько на самом деле интересного… Ученый-литературовед работает в четырех стенах. Может, я ошибаюсь, но для меня он — как книжный червь. А меня пугают эти «четыре стены». Знаешь, иногда выйду на балкон и такое чувство охватит! У нас с балкона кусочек Оки виден, луга за рекой, дальние леса… Вот так бы и полетела над землей, чтобы всю ее увидеть! Газета — это ведь и командировки, и встречи с людьми, это возможность постоянно расширять свой горизонт, набираться впечатлений…

Пока я сижу дома — мне и писать не о чем, хотя руководитель нашего университетского литобъединения говорил, что у меня есть талант. Это потому, что сейчас — «сенсорный голод», слышал такой термин? Это значит — недостаток впечатлений. Конечно, болезнь мешает. Но я думаю, что у меня вообще повышенный, если можно так сказать, «сенсорный аппетит», мне и в здравии будет трудно его утолить. Мне нужно жить с полным накалом, в полную силу — тогда будет что изливать на бумагу, о чем размышлять в своей прозе… Вот сейчас я мечтаю встретить рассвет где-нибудь на реке… Представляешь, какие там ранним утром краски, какие запахи! Стало бы это все вновь доступным — и никакой аспирантуры не надо…

— Ну, ты всегда была романтиком… Ты идеализируешь жизнь. Поправиться тебе, конечно, необходимо. А потом… Банально звучит, но я верю брату: самое главное для нас — учиться. Серьезно вгрызаться в науку, а то место в жизни упустишь…

Я ведь тоже в душе сентиментален. В 11 классе было время, когда мечтал стать школьным учителем, чтобы дружить с ребятами, видеть их глаза, в походы водить… Но брат выбил из меня эти сопли и слюни. Потом, когда всего добьюсь, можно будет дать волю чувствам, рассвет на реке встретить, то да се… А пока: ни-ни…

Хотя вспомнить что-то душевное иногда хочется. Не забыла, как я стащил у тебя тетрадь со стихами?

— Конечно, нет! Взял почитать, а потом и заявил: «Обижайся, как хочешь, но я ее тебе не верну!» Вот наглость! Хорошо, что я свои вирши помнила наизусть, записала их в новую тетрадь…А где та, первая теперь?

— Не бойся, не выбросил. Спрятал как память. Тогда, в школе, она многое для меня значила, я даже на ночь ее к себе под подушку клал. Вот дурак был! Однажды плакал, когда ты на новогоднем вечере все время с Женькой танцевала…

— Так ты же меня не приглашал!

— Приглашал. Раз или два. Больше не смог, хотя хотел. Я рядом с тобой краснел, глупел, слова выговорить не мог…

— Скажите, пожалуйста! С чего бы это?

Андрей помолчал, старательно стряхивая пепел в банку. Во время нашего разговора он лихорадочно курил.

— Нравилась ты мне… Смешно вспомнить, но я тебя жутко ревновал…

Табуретка качнулась подо мной. Не ждала я подобного признания от Андрея! Уверена была, что моя любовь остается без ответа. И вдруг… Неужели? Февральская метель, метавшаяся за кухонным окном, показалась вдруг такой прекрасной…

— Господи, и к кому же ты меня ревновал? — я еле прошептала это, охваченная острым волнением и затеплившейся внезапно надеждой.

— К Вовке Тищенко. Я сидел на задней парте и отлично видел, как ты постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть на него. Еще бы! Красавец-блондин! А я мучился…

— Вовка очень интересно отвечал с места, невольно залюбуешься. Но в другие-то моменты я на тебя смотрела!

Сигарета замерла в его руке. Потом он снова принялся тщательно стряхивать пепел.

— Надо же… Впрочем, это все детство. Школа. Вспоминаешь ее, словно старое кино, правда?

— Для меня — нет. Неправда! Неужели то, что началось в школе, не может продолжаться и теперь?

Надежда, не успев окрепнуть, сменилась горьким ощущением потери, и я, даже не подумав, можно ли этим что-то спасти, уже чуть было не сказала: «Я люблю тебя!»

Но он меня опередил, поспешно ответив:

— Теперь мы стали другими. И жизнь другая. Я же тебе пытался это объяснить… Выматываюсь, как проклятый. Даже на письма твои не могу отвечать. Не люблю писать и не умею — и это есть, но главное — мне нельзя раскисать. Твои письма похожи на те твои школьные стихи: они тревожат душу. Отписку тебе не пошлешь, а всерьез отвечать — сил не остается…

— Ты хочешь, чтобы я перестала писать?

— Нет, почему же? Пиши. Знаешь, это странно, но мне твои письма там помогают. Спасибо. Ты не обижайся на молчание, пиши без ответов. Если сможешь.

Он загасил последнюю сигарету, поднялся из-за стола.

— Засиделись мы тут с тобой… Пошли к ребятам! И знаешь, что я тебе скажу? Ты все-таки учись помаленьку и дома, догоняй группу. Не так уж много нам дано времени, чтобы сделать из себя хорошего специалиста. Потом будет поздно…

— А хорошего человека из себя делать не надо?

— Опять романтика! — он поморщился.

— «Первым делом самолеты», да? — я даже не ожидала, что смогу улыбнуться.

— Конечно! — с энтузиазмом ответил он.

3.

Какое-то время я так и поступала: писала, не ожидая ответа. Эти письма были главным, чем я жила, они превращались в странички дневника, в маленькие рассказы, в лирические зарисовки. Любовь, которая становится творчеством, которая ничего не требует взамен… Я вытянула бы это на высокой ноте, сделав свои письма его бесплотным другом — если бы была сильнее! Действительно, чтобы писать, надо сначала жить, переживать что-то, а мой сенсорный голод крепчал, я задыхалась в серых бесцветных буднях. Я могла бы помочь Андрею грызть гранит науки, если бы и он, пусть немного, помог мне. Хоть какой-то отклик, хоть что-то, что поддерживало бы мое вдохновение!

Мало быть способной бескорыстно растрачивать себя, сначала надо иметь, что тратить. Мне самой нужна была помощь, нужен был живой, реальный, осязаемый друг, а не только далекая греза… Но любовь к Андрею мешала мне познакомиться с кем-то еще, мешала найти друга — такого, каким был Женька… Хотя второго Женьки на свете быть не может! Уж ему-то в письмах-дневниках можно было рассказывать о самых будничных событиях, не стесняясь их скудности. Он бы уловил и самые малые крупинки поэзии «в соре жизни». Но… Адресат выбыл. Похоже, что только для меня… Поэтому нужно самостоятельно выплывать из того омута, в который превращалась жизнь. Вот я и надела новенькое золотое колечко, словно спасательный круг…

Да, но сколько может продолжаться обман? Пройдет месяц, два, три, а потом? Как же мне выпутаться из этой истории? Все так поверили в воображаемого жениха, так ждут его… Я не смогу сказать, что это — выдумка. Соврать, что поругались? Не хочется… Я уже и сама настолько привыкла к его незримому присутствию, что буду по-настоящему страдать от вымышленного разрыва…

Прошло два месяца. Подруги требовали показать письма из Севастополя, я находила отговорки и благоговейно носила кольцо. Жилось мне по-прежнему несладко, единственная радость — прогулки с мамой. Мы с ней любили дышать липами. Липы в тот год цвели обильно, и даже в небольшом сквере или просто во дворе, где росла хотя бы одна благоухающая красавица, воздух был насыщен медовым запахом.

— Ох, благодать какая! Прямо сердце не выдерживает — до чего хорошо! — приговаривала мама, любуясь липами.

Однажды мы возвращались с ней из парка и по дороге заглянули в магазин. Мое демисезонное пальто совсем износилось, мы мечтали купить новое. Денег, как всегда, не хватало, надеялись на случай: авось попадется что-то дешевое, но модно сшитое. С вещами тогда была проблема, все хорошее — дефицит.

— Смотри, сюда товар завезли! — уже на пороге магазина обрадовалась мама.

Я тоже обрадовалась: на плечиках висели легкие пальтишки разных цветов из шерстяного трикотажа джерси. Эту ткань только что начали выпускать, последний писк! Завтра тут уже ничего не будет. Я с увлечением начала передвигать вешалки, выбирая подходящий размер и цвет. Сначала примерила вишневое джерси — длинно! Нужен рост поменьше: судя по всему, в моде еще долго продержится «мини». Наконец я нашла короткое пальто красивого шоколадного цвета. Надела, стала вертеться перед зеркалом, стоящим в простенке.

— Очень на вас красиво! Берите, не сомневайтесь! — вдруг за моей спиной раздался мужской голос. Я, не оборачиваясь, взглянула через плечо: какие-то двое мужчин, один пониже и постарше, второй высокий, совсем молодой, стояли сзади меня и наблюдали за примеркой. Вот нахалы! Делать им, что ли, нечего? Я даже не удостоила их ответом, просто отошла подальше. Я росла, вообще-то, дикаркой, панически боялась любых случайных знакомств и никогда не отвечала, если со мной кто-то заговаривал на улице, в троллейбусе или, вот как сейчас, в магазине.

Нахалы за мной, слава Богу, не пошли. Но смотреть продолжали. О чем-то тихо переговаривались и улыбались. Куда же мама запропастилась? Я обвела глазами торговый зал и обнаружила ее у стойки с платьями.

— Тебе что-нибудь понравилось? Тогда, может, не будем на пальто тратиться?

— Нет, это я просто так смотрела. Тут ничего приличного! А пальто упускать нельзя. Давай выпишем чек, отложим его на часок, я за деньгами сбегаю…

Когда мы с чеком в руках вышли на улицу, я заметила, что мама ведет себя как-то странно. Переминается с ноги на ногу, вздыхает…

— Что случилось? Может, дорого? Я же вижу: ты что-то хочешь сказать, но не решаешься…

— Да тут… Ты только не ругай меня, ладно? Я, знаешь… В общем, я дала им наш адрес.

— Кому?!

— А вот молодой человек сзади тебя стоял с братом. Он так на тебя смотрел, так смотрел! Приятный такой, высокий!

Я застыла посреди тротуара, будто меня молния поразила. Что за бред? Какой молодой человек? Кому адрес? Тем нахалам, что ли?

Бедная мама, видя мое возмущение, и сама теперь испугалась, спохватилась, что сделала что-то ужасное.

— Ах, дура я старая! Но ведь на вид такие приличные люди! Гуляли всей семьей, брат с женой и дочкой, не может же быть, чтобы проходимцы…

Постепенно я поняла, что произошло в магазине. Маме почему-то приглянулся один из нахалов — тот, что повыше и моложе. Она, в отличие от меня, не усмотрела ничего опасного в том, что мужчины пытаются со мной заговорить. Более того, мама решила им помочь! Она быстро сориентировалась в ситуации, уяснив себе, что это — братья, и старший брат пришел в магазин вместе с женой и дочкой. Рядом с мамой как раз оказалась эта самая жена — весьма полная дама. Кто уж с кем первый заговорил, неизвестно. Мама уверяет, что дама спросила, где еще в вашем городе можно найти хорошее платье большого размера. Мама охотно откликнулась:

— А вы что, нездешние?

Дама ответила, что они с мужем живут на Урале, а сюда приехали в гости к брату, который только что вернулся из армии.

— Ну и как вам наш город?

Оказалось, что город очень понравился, они даже перебрались бы сюда жить, но как? Брат пока в общежитии, это сейчас повезло, что его сосед по комнате уехал, а то и на пару дней не остановишься…

— Но ведь можно найти частную квартиру, — не унималась мама. — А потом встанете на очередь, получите свою. У нас много строят, очереди быстро идут, особенно на военных заводах…

Все так. Вот только знакомых в городе нет, а с улицы осторожные домовладельцы никого на квартиру не пускают.

— Ну, это поправимо! — на маму нашло вдохновение. — У меня масса адресов! Мы сами нездешние, сами жили на частной, а потом находили квартиры офицерам-северянам, бывшим сослуживцам мужа, которые, как и мы, покидали Север после увольнения в запас.

После такого заявления дама растаяла, напросилась на знакомство, назвав свое имя — Зина, и стала уговаривать маму порекомендовать их какой-нибудь квартирной хозяйке. Мама дала себя уговорить, пригласила Зину зайти за ней завтра часика в два. Зина с благодарностью записала наш адрес, представила маме своего мужа Юру, дочь Галю и Алексея — того самого брата, к которому уральское семейство приехало…

Вот так все и совершилось. А я, выбирая пальто, ничего и не заметила! Как мама умудрилась так быстро провести такие сложные переговоры и завязать знакомство — уму непостижимо! И главное, для чего?! Зачем мне какой-то неизвестный парень? И вообще, что у них на уме? Может быть, и не приезжие они вовсе, а поиски квартиры только предлог, чтобы проникнуть к нам домой и… Но грабить у нас нечего, а убивать нас вроде бы причины нет… И все-таки мерещился мне какой-то коварный и ужасный замысел.

— Вот что! — сказала я маме. — Больше никому нашего адреса не давай, а завтра мы просто не откроем дверь — нет нас дома и все!

На следующий день я устроила на балконе наблюдательный пункт: села так, чтобы меня не было видно с улицы, и следила за подъездом. Но ни в два часа, ни позже никто не появился. Сомнительные гости почему-то не пришли, можно было вздохнуть с облегчением…

И снова потянулись привычные будни. Днем я делала легкую работу по дому, а вечером мы с мамой шли дышать липами. И вот, когда дня чрез три-четыре после случая в магазине мы возвращались из парка, то прямо у нашего дома нос к носу столкнулись с компанией: Зина, Юра, Галя и Алексей — все в полном составе…

— Ой, как хорошо получилось! — заулыбалась Зина. — Мы вас все-таки встретили, а то позвонили — никого нет… Вы уж нас извините, что не пришли, как договаривались. Алеша занят был, а одни мы в городе плутаем…

Что оставалось делать? Мама пригласила гостей зайти к нам домой, чтобы немного отдохнуть от жары, выпить холодного компота — температура была под тридцать градусов. А потом мы все вместе отправились в район загородного парка, где находилась частная квартира — одна из самых надежных в маминой коллекции.

Чтобы не пугать потенциальную хозяйку массовым вторжением, молодежь — то есть меня, Алексея и одиннадцатилетнюю Галку — оставили в парке. Я не знала, как себя вести, о чем говорить, и молча сидела на краешке скамейки. Алексей же ничуть не смущался, ко мне с расспросами не лез, а больше занимался племянницей, затеяв с ней шутливую борьбу. Маленькая Галка смело набрасывалась на своего могучего дядю, а потом, побежденная, визжала от восторга, когда он, словно медведь, взваливал ее к себе на плечи.

Он действительно напоминал медведя. Не только высокий, но и плотный, хотя толстым не назовешь, с большой головой. Объем головы зрительно увеличивали еще и волосы — густые, вьющиеся, настоящая шапка темно-русых кудрей. А лоб оставался открытым — высокий выпуклый лоб, уже почему-то перерезанный парой глубоких морщин.

Черты лица у Алексея были довольно крупные, грубоватые, под стать его медвежьему облику, но приятные. Особенно выделялись неожиданно добрые, теплые глаза, коричнево-зеленые, цвета горчицы. Он их интересно прищуривал, когда дразнил Галю. Лицо серьезное, а глаза смеются, лукаво светятся…

И как это я успела все заметить? Поначалу ведь сидела, будто мы и не вместе, смотрела в другую сторону. Я все продолжала досадовать на маму, которая втянула меня в эту авантюру со случайным знакомством.

Наши старшие все не возвращались, а Галина, оставив дядюшку в покое, побежала ловить бабочек для коллекции. И тогда Алексей обратился ко мне. Шаблонные вопросы, продиктованные, вероятно, простой вежливостью: чем занимаюсь, где учусь, а может, работаю?

Я и на него еще злилась: и чего лез в магазине с комментариями, чего глаза пялил? Я знала, что несправедлива — он тогда молчал, а заговорил со мной Юра. Но все равно — одна ведь шайка… Отвечала поэтому коротко, неохотно, но Алексей будто не замечал неприязни. Стал рассказывать о себе, и я невольно заслушалась. Было удивительное своеобразное обаяние в его голосе: неспешный, какой-то очень обстоятельный, весомый уральский говор. Но при этом он немного картавил, отчего даже серьезные фразы звучали забавно…

— Хорошо, если они договорятся… Надо бы Юрия сюда перетянуть, а то я один замаялся уже. Ребята в общаге неплохие, но один черт (у него получалось «чейт») — это не своя семья. А я, хоть в 16 лет и ушел из дома, все равно не знаю ничего лучше большой семьи! Нас у матери было пятеро — все парни. Правда, Володя умер, когда еще в школе учились, но и четверо — это сила. Да у папкиных братьев тоже по несколько сыновей, всех вместе нас, знаешь, сколько было! Пойдем вечером на танцы — нам дорогу дают, расступаются. Невьянск — город небольшой, почти все друг друга знали. Даже частушку такую про нас сложили: «Не ходи, не мычи, черная (чейная!) корова, не ходи не задавайся Груздева порода…»

— А почему же ты тогда уехал из Невьянска, как оказался у нас?

— Это история долгая… Но если вкратце, то так: в 10-ом классе поссорился с отцом — он на мамку спьяну замахнулся, а я не дал. Отец у нас привык быть самодержцем, такого не прощает. Ну и я с характером. Поэтому, окончив школу, решил дома не жить. Для начала поехал в Свердловск, подал документы в Уральский политехнический, учился-то я хорошо. И поступил бы, да голодухи не выдержал. Всего два экзамена сдал, а деньги кончились.

Мне мамка на дорогу 20 рублей дала — больше не могла. И штаны всего одни — немодные, в уральской столице в таких не ходят. Ну, а мне хотелось быть не хуже других, за девчатами ухаживать… Плюнул я на институт, забрал документы и устроился на Уралмаш. Подзаработал, оделся, и захотелось мне мир посмотреть. Перебрался в Нижний Тагил, тоже на завод пошел, но только до лета. А летом на все три месяца ушел с геодезистами в тайгу. Вот уж насмотрелся! Места красоты неописуемой, только комаров тучи. Но мы приспособились. Зато ели у костра, спали на лесном воздухе, охотились… Большой маршрут прошли — и все пешком..

Я еще почему на это решился: у меня на призывной комиссии обнаружили туберкулез, велели срочно в больницу — процесс уже серьезный шел. А я ни врачей, ни больниц терпеть не могу, до сих пор их не переношу. Чем в больницу почти на год ложиться — лучше умереть. А перед смертью решил вдоволь нагуляться по тайге. И не поверишь: случилось какое-то чудо! Что уж мне помогло, не знаю, то ли фитонциды кедров, елей, пихт, то ли медвежье сало — мне один знакомый старичок посоветовал растапливать его и пить кружками. Нос зажимал, но пил… Так или иначе, только после тайги врачи меня не узнали, отсрочку от призыва сняли.

А перед армией я и еще успел поездить, Ленинград посмотрел, Москву. Когда деньги кончились, подошел в Москве на Киевском вокзале к таблице тарифов и определил города, до которых на билет хватало. Сначала хотел поехать в Иваново, но почему-то передумал и выбрал Калугу… Устроился здесь на турбинный завод, с полгода поработал и забрали в армию. Вернулся всего месяц назад. Отоспался, отдохнул и уже тосковать начал: то ли в Невьянск возвращаться, то ли еще куда махнуть… Служил я в разных точках, в основном под Красноярском, так что Сибирь теперь знаю хорошо, но сколько еще неизведанного осталось! Хотя теперь мотаться туда-сюда вроде возраст не тот: 26 уже стукнуло. Лучше бы Юрка сюда перебрался! Заведем с ним мотоцикл — он классно водит — будем по Подмосковью кататься. Тоже ведь, говорят, места есть потрясающие…

Я ответила, что, конечно же, есть. И стала рассказывать о Тарусе, где мы с мамой отдыхали прошлым летом. С тех пор я стала мечтать вернуться туда: не могла забыть нежные березовые рощи, красивый изгиб Оки, на который можно было часами смотреть с пригорка, где у могилы художника Борисова-Мусатова есть такая поэтичная скамья…

Андрей сказал бы, что это — романтика, ненужная сейчас, но Алексей слушал очень внимательно и мои восторги по поводу Тарусы воспринял как должное. Все мои страхи забылись, недоверие к случайному знакомому растаяло. Когда мама, наконец, вернулась, она с удивлением обнаружила, что мы сидим рядом и увлеченно беседуем, будто старые знакомые. А так как у Зины к тому же от жары разболелась голова, мама снова пригласила семейство Груздевых к нам в гости. Дома она измерила Зине, страдающей гипертонией, давление, которое оказалось высоким, и сделала ей укол. Пока ждали, чтобы стало легче, да пили чай, прошел весь вечер. И мы с Алешей, уже окончательно освоившись друг с другом, говорили без умолку…

Когда прощались, он задержался в прихожей и, нарочно медленно обуваясь, спросил, не поднимая головы от своих до блеска начищенных штиблет: «А можно, я еще как-нибудь зайду?» Я ответила, что можно и даже намекнула, что через неделю мой день рождения…

В ту ночь я не уснула. Сама не понимала, что со мной? Понравился ли мне Алеша? Скорее, удивил — и внешностью, и своей судьбой, я таких людей еще не встречала. Но он был другой — из другого мира, из другого теста, совсем не похож ни на моих одноклассников, ни на сокурсников в университете. Я до этого имела дело с благополучными домашними мальчиками, такими, как Андрей, — выросшими в интеллигентной семье, где один-два ребенка, долго сидевшими у мамы под юбкой, сразу со школьной скамьи шагнувшими в вуз.

Жизнь для них, как и для меня, должна была начаться где-то там, за порогом института. А Алеша уже познал многое, недаром появились эти морщины у него на лбу. Десять лет по общежитиям, тяжелая работа у станка, туберкулез, тайга, армия, где, как он успел рассказать у нас дома, были ситуации на грани жизни и смерти; полная самостоятельность, одиночество…

Это был крепкий рабочий парень, человек не моего круга, и я не знала, как к нему отнестись. Общаться с ним интересно, и очень важно, что он понимает меня, но влюбиться? Во-первых, я люблю Андрея, во-вторых… Я не могла сформулировать, что «во-вторых», только смутно чувствовала, что если здесь и придет новая любовь, то совсем не такая, что началась у меня в школе… С появлением Алеши забрезжило что-то незнакомое, к чему я, наверное, еще не была готова.

Вот так и лежала без сна, мучаясь от сильного сердцебиения, ворочаясь с боку на бок. Было предчувствие, что сегодня что-то случилось, что-то важное, но к добру ли это — я не знала. И горько было сознавать, что любое новое впечатление, любое переживание настолько выбивают меня из колеи…

А потом наступил мой день рождения. Как всегда, я с утра принялась печь. Это уже стало традицией: подруги приходили ко мне именно на чай, к которому я подавала торт и различные печенья собственного производства. Не знаю, чему я больше радовалась: подаркам или похвалам гостей, высоко ценивших мои кондитерские шедевры.

Все было как всегда. Мне исполнилось 20 лет, я ждала подруг и готовила угощение, но странное ощущение не покидало меня — какой-то необъяснимой значительности всего, что я делаю. Совершается что-то важное, и торт уже не просто торт, а символ. Чего? Уходящей юности, заканчивающегося девичества? В самом воздухе, казалось, сгущается невольное ожидание. Я чувствовала себя, как на вокзале, когда пристально следишь за часами и вслушиваешься в объявления по радио, чтобы не пропустить свой поезд.

Но чего я ждала? Не вымышленного ведь жениха? Андрей работает в стройотряде далеко от Москвы. О том, что найдется вдруг Женя, я запретила себе думать. Может, я жду Алексея? Наверное, жду. Но как-то не всерьез… Не очень-то верю, что это случайное знакомство продолжится. И даже не знаю, хочу ли, чтобы он пришел сегодня. Как его представить подругам? Как парня, с которым познакомилась на улице буквально за неделю до возвращения из армии жениха, кольцо которого ношу? Для тех, кто меня знает, это бред…

А может, Алешу предъявить как этого самого жениха? Он тоже только что вернулся, а имени я не называла… Стоп, это мысль! Но тогда надо Алешу заранее предупредить, а это возможно только в случае, если он придет раньше девчонок. И вряд ли он согласится на такую сомнительную роль. Да и как я объясню ему появление кольца? Это такой дурой надо ему себя выставить, такой лгуньей! И как рассказать об Андрее? Любой нормальный парень, если и подыграет мне перед подругами, то потом больше не придет. Зачем, если я люблю другого? Ну и напутала я, ну и постаралась! Как теперь этот узелок распутать?

Девчонки пришли все вместе, и небольшая наша квартира сразу наполнилась гомоном. Они целовали меня, тормошили, спрашивали, когда приедет жених, поздравляли так многозначительно, что ощущение важности сегодняшнего дня только усилилось. В присутствии подруг, для которых мой обман — это реальность, я не могла не войти в роль, и сама уже верила, что это последние девичьи посиделки перед скорой свадьбой.

На столе стояли роскошные розы, подаренные Галкой, на диване лежала огромная кукла-голыш, младенец в натуральную величину, которую с намеком преподнесли мне Мила и Наташа, на руке сияло новенькое колечко… Ах, как хотелось верить, что все это — по-настоящему! Как хотелось беспечными шутками отвечать на намеки и ничего не ждать, замирая от случайных звонков! Не ждать я не могла, но ждала напрасно: Алексей не пришел, поздравительную телеграмму от Андрея не принесли…

И снова потянулись унылые дни. Даже утешительницы-липы уже отцвели. Я сидела дома, понемногу читала книги, но даже от легкого чтения быстро уставала и тогда, чтобы чем-то себя занять, вязала кофточку для подаренного голыша. Как-то под вечер раздался звонок в дверь. Я с удивлением пошла открывать — непричесанная, в простеньком халатике, который недавно сама себе сшила. На пороге стоял Алексей.

— Здравствуй! Я вот шел с работы и взял билеты в кино, ты собраться успеешь? Он сказал это так просто и естественно, будто мы заранее договаривались пойти в тот день в кино. Я поняла, что сейчас будет гораздо легче ответить в тон ему, чем выражать удивление по поводу такого неожиданного и уже нежданного визита.

— А что за фильм?

— «Девушка в окошке». Говорят, неплохая импортная комедия. Идет в летнем зале «Центрального», так что и посмеяться можно, и на воздухе будем сидеть…

Когда мы уже шли по улице, Алеша объяснил:

— А я Юру провожать ездил. Сам не знал, что так получится. Сначала думал только посадить их на поезд в Москве, а попал в вагон — и так захотелось уснуть там под стук колес, а потом мамку хоть денек повидать, что «опоздал» выйти… Ну, заплатил проводнице и поехал вместе с Юрием. Назад билетов не было, добирался тоже «зайцем», пришлось скакать с поезда на поезд, искать, где проводник более сговорчивый… Ты извини, что не пришел на день рождения. Я не забыл, я собирался к тебе, но вот видишь — неожиданно задержался. Потом еще пришлось на заводе оправдываться, пахать по две смены за прогул…

4.

Оказывается, предчувствия — это не выдумка. Странное ощущение, охватившее меня на дне рождения, ощущение того, что это последние в жизни девичьи посиделки, не было ложным. Не зря я пережила тогда наш веселый суматошный чай как некий рубеж, как что-то уходящее, которое уже не вернется никогда. Прошла всего неделя — и я уже действительно ни в одной компании не появлялась одна. Только вместе с Алешей. Это произошло как-то неправдоподобно мгновенно и просто.

Вот так: он однажды пришел и — не ушел. На работу, конечно, не перестал ходить, но все свободное время проводил у меня. Начиная с того дня, когда мы смотрели «Девушку в окошке», неизменно в пять часов вечера раздавался звонок в дверь. А когда он работал во вторую смену — появлялся с самого утра. Расставаясь, мы обычно ни о чем не договаривались, но наступал новый день, и Алеша был тут как тут. Я уже и готовить стала на троих, потому что в столовую он не успевал.

Я не задавала себе вопроса, хочу ли его видеть, люблю ли его, я приняла это как данность, как то, что светит солнце. Да он ни о чем и не спрашивал — приходил и все. Почему он потянулся ко мне — не знаю, сама я собой была в то время недовольна, считала, что все интересное во мне заглохло, спряталось куда-то из-за болезни; но я нашла в нем не только друга, а поистине спасителя. Моя жизнь внезапно и сказочно преобразилась. Мне незачем было гадать — любовь ли это, потому что речь шла о большем!

Не о романтических встречах, которые грезились в школе, а о возможности преодолеть свою неполноценность. Совсем недавно я неделями не видела никого, кроме мамы, выбиралась из дома только в ее сопровождении, а тут вдруг хожу в кино, в театр, в парки, езжу с Алешей в лес… Твердо знаю: если вдруг станет плохо — он поможет, хоть на руках до врача донесет. Я при первых же встречах сказала ему о себе правду. Если он так же, как и семья Андрея, не захочет иметь дело с такой девчонкой, если испугается — то лучше сразу. Я не хотела новой боли, новых слез тогда, когда привязанность (неважно любовь это будет или дружба) окрепнет.

Конечно, по моей внешности Алеша ничего не угадал, выглядела я обычно, все-таки молодость брала свое, и уже в ближайшие выходные дни предложил пойти в поход.

— Мы с ребятами на Угру собираемся. Шашлыки можно пожарить, магнитофон возьму, у меня много хороших записей, Высоцкий есть!

— Нет, я не могу. Не дойду. Даже когда мы с тобой по городу гуляем, устаю страшно, всегда ношу с собой лекарство… У меня бывают приступы, причем внезапные, иногда нужна «скорая»… Чтобы ходить в походы, тебе нужна другая девушка, понимаешь?

Несколько минут он молчал, опустив голову. Не ожидал такого… Но вскоре тряхнул своими кудрями, улыбнулся:

— Ну и чейт с ними, с ребятами! Пусть одни на Угру топают, я им свой магнитофон дам. А мы пойдем с тобой вдвоем, ладно? Не бойся, недалеко. Когда захочешь — остановимся, разобьем палатку, разведем костер. Нам лишь бы чуть-чуть в лес углубиться… А плохо станет, я до телефона бегом домчусь, но я обещаю, что ничего не случится, поверь. Ты только не думай о болезни…

— Палатка, лес, костер… Да разве возможно, чтобы это было в моей жизни? Я так соскучилась по вечернему густому запаху хвои, по лесной свежести! Я жаловалась на эту тоску и девчонкам, и Андрею, но они не реагировали: наверное, считали, что помочь ничем нельзя, и вообще это не их дело. Алеша первый попытался найти выход, решился возиться со мной. Почему?

— С друзьями же интереснее! Зачем тебе эта «манная каша»? Да меня и мама не отпустит…

— А давай мы твою маму с собой возьмем! Что до интереса, то в большие походы я сто раз ходил, а в такие вот близкие — никогда. А ведь то, что под носом, так же прекрасно, мы только видеть не умеем. Чудеса везде есть, вот хоть сейчас…

Он подтянулся, сорвал с ясеня горсть семян с крылышками и подкинул их высоко в воздух. Легкие парашюты закружились, затанцевали, медленно опускаясь на землю… Алеша смотрел на них и улыбался, как ребенок. Большой, сутулый от многолетней работы за станком, ладони уже все в мозолях, а улыбка действительно детская и глаза удивительно теплые… Я вдруг обнаружила, что на веках у него веснушки — как солнечные крапинки. Мне вдруг захотелось, чтобы он закрыл глаза, а я прикоснулась бы к этим рыженьким брызгам губами…

…Когда-то в горькую минуту одиночества я задвинула подальше томик с «Алыми парусами» Грина. Вредная книга! Начинаешь верить, что люди способны дарить друг другу чудо, и невольно ждешь его. А это выдумки. Нет такого на свете! Но после нашего мини-похода в бор я простила выдумщика Грина и вернула томик на полку с любимыми книгами. Разве это важно, что у Ассоль был корабль, одетый в алый шелк, а у меня видавшая виды палатка?

Мы разбили стоянку под вечер и еще успели налюбоваться роскошным, полыхающим в полнеба закатом. Мама деликатно осталась сторожить палатку, а мы с Алешей пересекли капустное поле и устроились, как в партере театра, на холмике над Окой. Пурпурные и золотые полосы в небе, их дрожащий отблеск в реке, волнующие запахи воды, луговых цветов, нагретых солнцем сосен… Мы сидели, окутанные всем этим, и блаженно ели сочную, сладкую, только что сорванную капусту. «Один кочан для хорошего человека — будем считать, что это не воровство!» — сказал Алеша. И еще он осторожно спросил про мое обручальное кольцо: что это значит? И я все рассказала.

Вот так, сразу. Не готовилась, не собиралась с духом, пришлось к слову — и рассказала. Он слушал внимательно, но спокойно, легко, чертил при этом что-то палочкой на влажном прибрежном песке. Тот факт, что я люблю Андрея, он вроде бы и не заметил, над ужасным моим обманом просто посмеялся, а потом уже серьезно предложил:

— А ты скажи им всем, что твой будущий муж — это я. Я ведь тоже только что из армии вернулся, даже в Севастополе был, наладчиком движков на подлодке, а имя ты не называла, так что все сходится. Может, ты угадала будущее?

На меня повеяло каким-то мистическим холодком… Как хочешь думай, но мое колечко привело ко мне жениха, выдумка сбылась. Или я действительно невольно прочитала будущее? А может, я просто очень хотела, чтобы так было? Очень-очень. И моя мечта материализовалась. Правы философы, которые утверждают, что мы мало знаем, как устроен мир! Случайностей, наверное, не бывает. Мы сами, своими мыслями и желаниями, формируем события.

Разговор о колечке ничем мне не навредил, мы наоборот еще больше сблизились. В палатку вернулись счастливые и, хотя официального предложения еще не было, уже почувствовали себя женихом и невестой. Мама легла спать посередине, между нами, но Алеша как-то исхитрился и незаметно для нее обнимал меня. А утром, когда мы проснулись, его уже не было в палатке. Мы с мамой по натуре совы, а он — жаворонок. Вот и встал рано, приготовил на костре завтрак, сбегал к Оке искупаться, а заодно принес нам воду для умывания.

Так что, когда мы выбрались из палатки, нас ждал полный сервис: Алеша перекинул через одну руку полотенце, в другую взял кувшин с водой и галантно помог нам умыться, после чего пригласил к «столу» — на траве, покрытой салфеткой, уже ждал завтрак. Утренний росистый лес, полный свежести, звонкий от пения птиц… И Алеша был тогда такой же свежий, чистый, как все вокруг, еще влажный после купания. Он заражал нас с мамой своей энергией, он был явно в ударе: мы то и дело смеялись над его остротами. Оказывается, у моего реального, а не придуманного, жениха завидное чувство юмора!

Вскоре Алеша сделал мне и официальное предложение. Произошло это так же просто, как и все, что между нами было. Мы возвращались с прогулки и уже прощались, стоя возле моего подъезда.

— Давай пойдем завтра заявление в ЗАГС подавать! — он сказал это так, будто речь шла об очередном походе в кино.

Я не удивилась, потому что в течение последней недели он «многоступенчато» признавался мне в любви. Сначала: «Я, кажется, тебя люблю!» Потом: «А знаешь, я тебя еще больше люблю!» И наконец: «Я не хочу от тебя уходить, давай будем всегда вместе!»

Теперь вот процесс зашел еще дальше, на очереди конкретные шаги. Но имею ли я на это право?

— Слушай, а ты хорошо подумал? Я не знаю, смогу ли вернуться в университетмудрый, на работу устроиться тоже сил нет… Конечно, надеюсь, что станет лучше, но пока врачи, откупившись от меня второй группой, просто «умыли руки», ты же знаешь!

Он посмотрел на меня, и в его горчичных глазах засветились золотистые огоньки.

— А ведь правильно говорят, что жизнь прожить — не поле перейти! Сейчас тебе плохо, и я готов помочь. А кто знает, что будет дальше? Может, мне станет когда-то плохо, и тогда ты мне поможешь?

Сейчас важно одно: я тебя люблю, и мне все равно, сможешь ли ты работать. Меня на заводе ценят, во мне кровь уральской рабочей династии, я смогу обеспечить нас двоих. Если получится закончить учебу — прекрасно, я всем, что в силах, помогу. Если нет — проживем и так, я ведь тоже не смог получить высшее образование… Будем читать, путешествовать, ходить в театр, наберемся ума-то, было бы желание…

Когда мы подали заявление в ЗАГС, со дня случайной встречи в магазине прошло чуть больше месяца, а с момента покупки кольца — три с половиной. Мои одноклассники ничего не заподозрили, они только охали, что свадьба уж слишком скоро, помолвка должна быть подольше… Несерьезно все это! Прав Андрей: дети делают глупости…

ЭПИЛОГ

Знал бы мой мудрый Андрей, как далеко зайдет эта глупость! Поскольку побочный эффект испытанного на мне, как на кролике, препарата затронул важные процессы в нервной системе, врачи запретили даже думать о детях, а я, выслушав их, умудрилась оказаться беременной вскоре после свадьбы. И это не было недосмотром. Я сделала то, чего сознательно хотела…

Меня до глубины души поразил кинофильм «Принцесса», который мы с Алешей посмотрели в том же летнем зале «Центрального», где и начинались наши отношения. Героиня этого фильма, девушка очень красивая, за что и называли ее Принцессой, была неизлечимо больна, но… ждала ребенка. Прогноз медиков однозначен: роды девушке не по силам, от ребенка необходимо избавиться. А Принцесса решила сохранить малышу жизнь — ценой своей собственной.

Случилось чудо: малыш не только благополучно родился, но и здоровье матери пошло на поправку… Конечно, такой пересказ не дает понятия о драматизме и психологическом накале этого фильма, кажется, снятого в Швеции, да и были ли они? Наверняка кто-то счел фильм излишне сентиментальным, но я смотрела его, затаив дыхание, и мне почему-то казалось, что это — разговор со мной, это — подсказка! Уж если не суждено мне вернуться к полноценному бытию здорового человека, то пусть вместо меня познает это мой ребенок… Но, может, волшебное колечко приведет ко мне и второе чудо?

Финальные победные сцены фильма, в которых Принцесса идет навстречу морским волнам, прижимая к себе малыша, день и ночь крутились у меня в голове — до тех пор, пока я сама не почувствовала приближение родов. И надо же: подсказка оказалась правильной!

После рождения сына я забыла о фильме (столько сразу свалилось новых забот и хлопот!), а заодно и о своей непонятной врачам болезни… И болезнь эта, будто только и ждала полной реализации моей глупости, неожиданно покинула меня. Ушла, почти не оставив следа.

Когда немного подрос сынишка, я смогла продолжить учебу и получила диплом с отличием… Об аспирантуре, кстати, даже и не подумала, хотя и декан предлагал содействие, и давний настоятельный совет Андрея я помнила.

Совет этот, как был, так и остался единственным. Остальные значимые для меня люди считали, что мне нужно серьезно заняться литературной учебой и обязательно находить время для работы над прозой. Чаще всего об этом говорили Мария Ефимовна и… Женька!

Пропавший друг нашелся накануне нашей с Алешей свадьбы, в считанные часы успел с моим мужем подружиться и стал заходить к нам в гости так же просто, как это было в школьные времена. О том, где он пропадал, не подавая о себе вестей, Женя рассказал Алеше гораздо подробнее, чем мне. Я узнала только то, что Жене удалось устроиться на какую-то секретную и опасную работу, потому что учиться заочно ему не понравилось, и нужно было быстро накопить денег, чтобы, восстановившись на дневном отделении института инженеров транспорта, прожить в Москве без дотаций матери, которая поднимала на ноги младших сыновей.

— Не обижайся на краткость моего рассказа, — сказал Женя. — Тебе многого не понять, а Алексей твой еще и не то видел… Поэтому разреши нам мужской разговор, а сама пока приготовь чего-нибудь посытнее… Я с некоторых пор постоянно голоден… Тебе привезу из Москвы свой стихотворный дневник — это будет лучше любых разговоров…

Дальше у меня все пошло как у любого человека: нормальная «полосатая» жизнь, где из полосы тягот непременно выходишь в полосу радости и удач, из тьмы — в свет… Была интересная работа в газете, была любимая семья, в которой через пять лет родилась еще и дочь. И были очень хорошие друзья — Женя незадолго до окончания института женился, и мы стали двумя семьями проводить все праздники и выходные дни. Обязательно на природе! Там готовили походные обеды, там читали друг другу новые стихи или прозу, там устраивали веселую возню с детьми (их было пять на две семьи)…

Безоблачная сказка, во власти которой мы с Алешей находились до свадьбы, продолжалась довольно долго, хотя не столько, как хотелось бы… Но это уже совсем другая история.

В конце концов, о том, что случилось с Ассоль и Греем после того, как они оказались на своем волшебном корабле, мы тоже не знаем, а свои «алые паруса» я, как и они, получила сполна. По глупости? А не заключалась ли эта глупость в том, что разум, который вечно во всем сомневается, придирчиво взвешивает плюсы и минусы брака именно с этим человеком, склоняет подождать годик-другой со свадьбой и лучше узнать жениха, что разум мой был очень скромным тогда? А если разум отходит в сторону, то главными становятся желания души. Мы так редко слышим свою душу! Да у нее и голоса-то нет, она только радуется, если получает то, для чего пришла в этот мир, и скорбит, когда разум навязывает ей чужое…

С момента покупки колечка началась сказка, потому что у меня (не знаю уж, как это случилось) разум согласился считать реально достижимым все странное, невероятное и вроде бы невозможное, чего так сильно захотелось душе…

Лишь ёлка знала

Профиль твой в конспектах рисовал,

Утром, полный счастья, просыпался,

К самой легкой тени ревновал,

Самой бедной шутке улыбался…

Не сошли слова признанья с губ,

И в роман не превратилась повесть…

Как тогда я зелен был и глуп!

Отчего ж так сладко это помнить?

(Юрий Долгополов)

Весь день Ёлка простояла одна в пустом школьном зале. Дремала, бережно раскинув лапы, на которых позвякивали от сквозняка игрушки, и вся замирала от мысли, что скоро наступит ее главный час. Вот только солнце сядет. Тогда засветятся на ней огоньки, заиграет музыка… И она будет уже не просто ёлкой, она станет чьей-то сказкой.

Ёлка узнала их сразу. Девочка стояла у стены, побледнев от волнения. Она старалась не смотреть в его сторону, но все равно видела, как он идет к ней, идет через весь зал. Этого не может быть! Девочка лихорадочно поправила воротничок нарядной блузки, откинула со лба челку и отвернулась к стене, на которой громадным зеленым пятном дрожала тень елочного шара…

Мальчик со смешным хохолком на макушке смущенно и неловко, но отважно шел через весь зал. Никто не смотрел на него, но ему казалось, что смотрят все, и вся школа уже поняла, кого он хочет пригласить на медленный танец.

Ёлка наблюдала за ними с доброй улыбкой, радуясь первым нотам зазвучавшей в ней музыки, светлой и немного лукавой. Игрушки потихонечку звенели, посмеиваясь. Уж очень забавны были Мальчик и Девочка!

Она говорила во время танца — то весело, то серьезно. Говорила, чтобы скрыть волнение, хотя ей хотелось молчать и только смотреть ему в глаза. Он же молчал, краснея, хотя ему хотелось говорить, вот только слов не было…

Потом Ёлка перестала улыбаться. Музыка звучала в ней уже не так легко, как сначала, не так беззаботно. Мелодия стала серьезней, наполнилась чем-то большим, тревожным. Ёлка оглядывалась вокруг и ничего не узнавала. Тени от ее же собственных лап фантастически шевелятся. А за окном… Неужели синева зимнего неба такая глубокая? Тихо кружатся на ее фоне снежинки, кружатся, завораживают. А уличные фонари будто студеной водой умылись…

«Глупо как! Молчу, словно в рот воды набрал. Что она подумает? И двойку вчера при ней получил, и из класса выгоняли. А она — умница, так много знает, стихи пишет…

И как я додумался к ней подойти, болван? А снег сегодня идет, как в сказке, и почему-то никогда еще так красиво не наряжали елку…»

И снова танец.

«Какие руки у меня холодные, он заметит, что я боюсь. И что это я говорю все время, он же не отвечает мне! Стыд какой… Стихи зачем-то читала. Хотела, чтобы ему стало хорошо, а он и не слушает вовсе. Вон Ирка болтает всякую чепуху, анекдоты рассказывает, а Боря рад. Не умею я чепуху, дура я. Ему со мной неинтересно. Жаль, потому что елка сегодня необыкновенная! Так хочется поверить, сказка есть на свете!»

Кончился танец.

Больше Мальчик Девочку не приглашал. Медленные танцы он танцевал с Ирой — с ней легко. Ира откровенно кокетничала, отчего Мальчик казался себе взрослым и умным. Но чаще он просто стоял в стороне и смотрел на Девочку. Подойти еще раз не решался, а не смотреть не мог: она была центром новогоднего зала…

Девочка чувствовала эти взгляды и не знала, верить ей в сказку или нет? Кружился в волнующем вихре школьный зал, мелькала волшебная елка, но в центре зала была не елка, в центре был он.

В одном из веселых конкурсов Мальчик выиграл приз — забавного розового поросенка — и подошел к Девочке.

— Тебе нравится? Возьми…

— Спасибо!

Ее глаза засветились таким теплом, что Мальчик растерялся. Это что-то совсем незнакомое, к чему он не готов. Поверишь — что тогда делать? Поверишь — а вдруг показалось? И она посмеется над ним. Как тогда жить дальше?

Мальчик пошел провожать Иру — мимо сугробов, и они отчего-то показались ему серыми, хотя раньше искрились от света. Девочка отправилась домой с подругой, и для нее тоже все померкло. На улице снег и ветер и тусклые фонари… Не бывает сказок.

И только Ёлка стояла в опустевшем зале, завороженная музыкой первой любви, которая все еще звучала в ней. Старая Ёлка знала цену чуду, которое произошло сегодня. Мальчик и Девочка увидят это чудо гораздо позже — в воспоминаниях…

Навеяно Пушкиным

Розы для Анны Керн…

Подруга, к которой я приехала в гости в Вышний Волочок, собиралась уладить какие-то дела в дальней деревне Митино и сначала сочла, что мне это будет неинтересно. Но провести солнечный день ранней осени в городской квартире — перспектива менее приятная. Подруга придумала выход: «Хорошо, поедем вместе! Ты сможешь погулять по окрестностям деревни. Там есть симпатичная церквушка и при ней — старинный погост. Обрати на него внимание! Когда увидишь, поймешь, почему я это советую…»

Вот и церквушка. Небольшая, уютная, ухожена как-то по-домашнему. Вхожу в потемневшую от времени деревянную калитку, оглядываюсь… Сразу бросилась в глаза могила, на которой лежат свежие розы… У могилы — могучий клен, в его тени приютилась лавочка, усыпанная золотисто-багряными листьями. Можно отдохнуть, я устала уже бродить по безлюдным окрестностям Митина.

Что это? Табличка на могиле старинная, с дореволюционной орфографией, мхом уже поросла, мох счищают, но он все равно проступает, мешая разбирать надпись… Я платочком протерла старые буквы и от удивления отступила к лавочке: ах, вот кто здесь похоронен! Анна Петровна Керн! Женщина, которой Пушкин посвятил знаменитые строчки:

«Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явились ты!

Как божество, как вдохновенье,

Как гений чистой красоты…»

Лавочка, шорох падающих с клена листьев, старая могила, тишина деревенской окраины… Я долго сидела там и все пыталась ухватить «за хвост» какую-то ускользающую мысль. Из церквушки вышла старушка — такая же тихая, благообразная, по-домашнему уютная, как и все, что меня тут окружало.

— Скажите, кто принес такие роскошные розы? Была экскурсия? — спросила я у нее.

— Не знаю, деточка, — отозвалась старушка. — Экскурсий-то у нас не бывает, чай не Пушкин тут похоронен… Но розы лежат всегда! Кто и когда их приносит — уследить невозможно. Да и зачем? Пусть лежат! Аннушка наша это заслужила…

— Чем? Красотой своей?

— При чем тут красота? Молода ты еще, как я погляжу, главного в жизни не знаешь…

— Что вы считаете главным?