Бесплатный фрагмент - Отрарский купец

Есенгали Садырбаев
Исторический роман

«ОТРАРСКИЙ КУПЕЦ»

«Кто мудр, эту книгу оценит с почтеньем,

Лишь тот ценит знанья, кто зрел разуменьем»

Юсуф Баласагуни

ПРОЛОГ

Никто уже точно не помнил, когда в Отраре поселился Талип-уста. Всем казалось, что он родился и жил здесь всегда. Местные аксакалы рассказывали, будто родом он был из Кедера, однако кедерские аксакалы утверждали, что в их городок он перебрался из Дешт-и Кыпчака. Приехал один, без жены и детей, остановился переждать зиму в местном караван-сарае и задержался навсегда.

Между тем, знающие люди рассказывали историю, как однажды хозяин караван-сарая увидел на новом постояльце красивый кожаный пояс и поинтересовался, где он его купил. Тот ответил, что сделать его сам. Хозяин не поверил: такой пояс мог изготовить только знаменитый мастер. Они заспорили и в пылу этого спора заключили сделку. Победителем вышел постоялец. Всего за месяц он изготовил сто прекрасных кожаных поясов из тонкой телячьей кожи. И все они оказались лучше, чем пояс, который был на нём.

Дело неслыханное, никому неизвестный кочевник превзошел кедерских умельцев. Он тут же заслужил авторитет и уважение местных ремесленников. Они признали его мастером. С тех самых пор этот постоялец прославился под именем Талип-уста.

Весть о новом мастере быстро разлетелась по близлежащим городкам и селениям. Первым делом к нему потянулись торговцы, а следом за ними ученики, желавшие перенять секреты ремесла. К весне Талип-уста уже слыл лучшим мастером Кедера. К нему зачастили лавочники и купцы со всей округи. Они скупали у него буквально все изделия и заказывали новые. Особенно ценились колчаны, поясные ремни и сумки для охотников, украшенные тиснением с изображением диких животных. На всех изделиях стояло клеймо мастера — родовая тамга древнего тюркского племени уйсун, из которого происходил сам Талип-уста.

Известные мастера Отрара добавляли к этим рассказам, что кожевенное ремесло Талип-уста перенял по наследству от своих предков-кочевников, работавших в передвижных мастерских-юртах по всей степи. На протяжении долгих поколений они передавали знания и навыки от отца к сыну, совершенствуя свое ремесло. Так был создан неповторимый стиль кочевой культуры и быта.

Талип-уста тянуло в родные края. Он с тоской вспоминал о степных просторах и раздольных жайляу. Иногда к нему приезжали соплеменники, передавали салем от родни и друзей, угощали едой и напитками из родных кочевий. В эти часы Талип-уста еще сильнее тянуло на родину, но к тому времени он уже обзавелся семьей, женившись на дочери местного лавочника. Из Кедера они перебрались ближе к рынку Отрара и поселилась в шахристане, рядом с цитаделью правителя.

Заказов у Талип-уста было много, да и семейные заботы отвлекали от мыслей о родных кочевьях. С появлением сына Санджара он стал больше времени проводил с ним, подолгу и терпеливо обучая его своему ремеслу. Уже в пятнадцать лет мальчик сам изготовлял вещи, которые можно было продавать на рынке. Время летело так быстро, что не успели оглянуться, как Санджар начал замещать отца в мастерской.

Юность Санджара совпала с бурным развитием Отрара и он жадно впитывал новые знания, достигнув совершенства в изготовлении вещей из тонких сортов кожи, сафьяна, пергамента, велюра. Женившись на дочери местного купца, он породнился с древним родом тюргешей, которые издревле играли важную роль в Западном Туркестане. Слава Талип-уста стала еще шире благодаря родне сына, а спрос на его изделия заметно вырос.

У него родились три внука, которых он отдал в медресе обучаться грамоте и разным наукам, а сам учил их стрелять из лука и владеть саблей. В мастерской он с улыбкой наблюдал, как внуки соревновались между собой в умении украшать кожаные ножны и колчаны. Талип уста благодарил Аллаха и верил, что из них вырастут прекрасные ремесленники. Лишь младший, Салим, выделялся среди них: он был сметлив и предприимчив. «Видно, в купеческую родню матери пошел», — думал Талип-уста, глядя на внука, а потому в шутку прозвал его «отрарским купцом».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ШЕЛКОВЫЙ МАРШРУТ

Глава 1
Мечта

«Первый шаг определяет весь путь»

Поговорка

Мальчик сидел на плоской крыше дома, обхватив колени. Он мечтательно вглядывался вдаль. Мысли уносили его далеко за пределы Отрара. Представляя себя курбан-баши, он вел свой караван в дальние страны и города, о которых много слышал от иноземных купцов, бродячих артистов, странствующих сказителей и дервишей. Все они были частыми гостями в чайхане рядом с базаром. Когда там появлялся интересный рассказчик, детвора разносила по городу эту весть с такой скоростью, что им завидовали даже придворные гонцы.

— Салим! Са-ли-иим!!! Иди кушать, — голос матери прервал размышления мальчика.

Балжан звала сына, стоя на деревянном тапчане в тени карагача. Она уже расстелила дастархан, поставив на него посуду с казаном.

— Я потом, — с легкой досадой отозвался Салим.

Мать не стала настаивать. Взглянула на солнце, приложив ко лбу ладонь козырьком. Потом не спеша направилась в дом. На ходу Балжан напевала веселый мотив, что свидетельствовало о её хорошем настроении.

Салим снова задумался, вспомнив рассказы аксакалов. Каждую пятницу они собирались у мечети задолго до хутбы и после неё не расходились, а перебирались в чайхану, беседуя там до самого заката. Их интересно было слушать. Они говорили, что благодаря торговле Отрар быстро разрастается и уже сейчас не уступает крупным городам Мавераннахра, а ведь это была огромная богатая страна трудолюбивых земледельцев и искусных ремесленников. Они обменивали свои изделия на рынках многих городов Великого торгового пути.

От аксакалов Салим узнал, что в отличии от городов Мавераннахра в Отрар стекались товары со всего Жетысу и Дешт-и Кыпчака. Эти страны были также огромны и богаты, но там жили не горожане, а кочевники. Они появлялись в этих краях ранней весной со своими отарами и табунами, а потом все лето выпасали их на зеленых лугах вдоль реки Сыр.

Одновременно со степняками на базаре появлялись шерсть, кожа и изделия из них, но особым спросом пользовались великолепные ковры и пушнина. Всем этим местные торговцы запасались впрок, а потом перепродавали или обменивали на другие товары, когда кочевники уходили зимовать в свои степи.

Мелкие капли пота выступили у Салима на лбу. Он вытер их ладошкой и, прищурившись, взглянул на солнце. Оно стояло высоко. Еще немного и солнце достигнет зенита, тогда жара станет невыносима. Мальчик поднялся и направился к краю крыши, где свисала толстая ветка карагача. По ней он ловко пробрался на дерево, а по нему спустился вниз и оказался перед тапчаном. Вся семья уже собралась за дастарханом. Братья встретили его улыбками и как будто посмеивались над ним.

— Ну что, жарко, да? — В голосе матери звучали победные нотки.

— Угу, — пробубнил Салим.

— Вымой руки и лицо, а то размазал грязь, будто по лбу получил!

Балжан была известна в городе своими меткими выражениями, которые вызывали у людей смех. Вот и сейчас братья не сдержались, Салим тоже рассмеялся. Вместе со всеми повеселел и отец, широко улыбнувшись.

Выполнив наставление матери, Салим вернулся и устроился вместе со всеми за дастарханом, в самом центре которого на большом блюде семья оставила ему горку плова. Отец заботливо придвинул блюдо ближе к опоздавшему сыну, попутно отодвигая в сторонку, все, что мешало.

Салиму показалось, что плова ему оставили много, а есть в жару не очень хотелось.

— С кем поделиться? — спросил он, глядя на братьев, но те отрицательно замотали головами.

Плов оказался очень вкусным и сытным, съев больше половины, Салим выпрямился, чтобы перевести дух. Глубоко вздохнув, он взглянул на мать. Она поняла его без слов, налила в пиалу зеленого чая и поставила её перед ним.

Сытый и довольный, отец вытер руки о полотенце, сгреб подушку под себя и прилег. Полулёжа, он неторопливо попивал чай. Сыновья тоже устроились по его примеру.

Полуденную жару семья обычно пережидала за разговорами, где первым делом обсуждалась работа в мастерской. Такой порядок установил ещё Талип-уста, дедушка Салима, именитый мастер кожевенных дел, обучивший своему ремеслу единственного сына, Санджара. Тот не изменил порядка после смерти Талип-уста, и вся семья продолжала заниматься изготовлением изделий из кожи.

До самой осени Салиму не находилось работы в мастерской. Он был нужен лишь после большой охоты и с наступлением согыма, когда необходимо было выделывать сырые шкуры. Ему позволяли еще немного заниматься сыромятной кожей, и другой, малоинтересной, как ему казалось, работой. Салиму так хотелось убежать в город, чтобы окунуться в мир купцов, иноземных торговцев и послушать рассказ очередного отрарского гостя. Отец замечал, что младший сын все меньше интересуется кожевенным ремеслом. Если не лежит душа, то и не надо заставлять, — мудро рассудил Санджар и смирился.

Родители начали понимать сына. Они решили поддержать его и часто отправляли помогать друзьям семьи — то к лавочнику Текешу, то в караван-сарай Сабыр-ага. Салим с интересом наблюдал за торговлей и обменом, за жаркими спорами и формированием караванов. «Вот где кипит настоящая жизнь!» — думал подросток.

Ему нравилось встречать гостей из далеких стран, слушать их рассказы, водить на базар и в мечеть, да и вообще туда, куда они не ведали дороги. Иногда купцы отправляли его посыльным к известным мастерам города, чтобы договориться с ними о встрече. Так он перезнакомился со всеми знаменитостями Отрара.

Салим уже снискал славу лучшего проводника по городским закоулкам, знатока всех достопримечательностей и знаменитостей. Он знал родной город, как свои пять пальцев. В этом деле ему не было равных, но существовали на Великом торговом пути страны и города ему неведомые. Они вызывали у него сначала детское любопытство и восторг, а потом — осмысленный интерес. Мальчик часто думал о них, и они снились ему.

Аксакалы рассказывали, что в Отраре сходились и расходились караванные пути из Суна, Турфана, Персии, Индии, Византии, Булгара, Дешт-и Кыпчака и Жетысу. Однако были еще на земле дальние страны, откуда доходили только товары, самих купцов Салим никогда не видел.

— Из Булгара идет караван в Испиджаб, сегодня вечером он будет в Отраре, — донеслась до него фраза отца.

— Он будет только завтра ночью, — поправил его Салим. — Сейчас они движутся к летовке Самала и там заночуют.

— Вот как, — отец на мгновение задумался, потом с удивлением возразил: — Но ведь от летовки всего полдня пути. Да и Сабыр-ага утром прислал своего посыльного, он сообщил мне об этом.

Салим спокойно выслушал отца и криво улыбнулся. Все поняли, что ему известно то, чего никто из них не знал. Мать засуетилась, подлила Салиму чаю, придвинула к нему чашу с халвой и принялась слушать. Отец с братьями подались вперед и тоже приготовились. Стало понятно, что для них это было очень важно. Наступила пауза.

Средний брат Камал не выдержал, приподнялся над подушкой и присел. По его виду было понятно, что он готов спорить.

— Откуда тебе это известно, ты что, сон увидел?

Камал хохотнул, обводя взглядом семью, но его никто не поддержал. Все с интересом смотрели на Салима, ожидая, чем он возразит.

— Знаю, поэтому говорю, — стараясь быть убедительным, произнес он. — Жара остановит караван на реке, они переждут ее в тугаях, напоят верблюдов и лошадей. Только потом отправятся в путь. Сейчас они уже должны стоять там. Весной или осенью, когда прохладно, караван прошел бы, не останавливаясь, но не сейчас.

— На самом деле жара страшная, и караваны идут медленно, — подтвердила мать.

— Верблюды еще перенесут жару, но вот людей и лошадей надо поберечь, — подхватил отец. — И всё же непонятно, почему караван будет только завтра ночью?

— Он что, знает больше, чем Сабыр-ага? — Камал был возмущен. — Готов спорить, что караван доберется если не сегодня ночью, то завтра утром. Это точно!

— Хорошо, — спокойно ответил Салим. — Я готов поспорить.

— Ставлю свой доспех и наручи, которые уже закончил делать! — Камал ударил себя ладошкой по колену.

Отец с Жалилом одобрительно загудели. Мать от изумления прижала руки к груди и с шумом вздохнула.

— Ты еще коня поставь, — вымолвила она, удивленная безрассудством сына.

— Я ставлю своего второго коня! — Жалил резким движением приподнялся с подушки и присел.

Отец рассмеялся, Камал выпучил глаза, глядя на брата. Мать подпрыгнула на месте со словами:

— Ойбай, я убегаю. — Она схватила кувшин и поспешила наполнить его кипятком, ожидая крутой развязки и долгого чаепития.

От волнения у Салима перехватило дыхание. Второй конь Жалила был серой масти, что говорило о его выносливости. Доспех из кабаньей кожи, над которым работал Камал, он тоже видел. Легкий и невероятно прочный, такие носили командиры тысяч и сотен, рядовому воину он был не по карману.

— Ну, что замолчал? — Камал сидел прямо, слегка выставив грудь.

Салим оглянулся на мать, дожидаясь, когда она появится. Ему хотелось выглядеть победителем в ее глазах. Балжан вернулась быстро и принялась разливать чай. И тогда Салим начал.

— Мне нечем уравняться с вами, кроме всех моих денег, которые я заработал, но они не покроют даже десятой части нашего спора…

— Не прибедняйся, — уверенно настаивал Камал, почуяв легкую добычу.

— Не беспокойся об этом, сынок, я уравняю, — прозвучал спокойный голос отца. — Говори.

Салим поблагодарил поклоном отца и продолжил:

— Караван ведет новый курбан-баши, сын покойного Турсун-бея, а он был лучшим другом Самала.

Отец поджал нижнюю губу и задумчиво закивал головой, соглашаясь с сыном.

— Ты прав, баурым, — сказал Жалил после недолго раздумья. — Самал не отпустит сына лучшего друга, пока не проведет по нему панихиду, а на это уйдет целый день.

— Да, но ведь караван уже мог добраться до летовки Самала и сейчас они скорее всего справляют панихиду, — тихо возразил Камал. — Завтра вечером он будет в Отраре.

— Даже если завтра вечером, коня я отдам! — Жалил сжал кулак и стукнул им по колену.

— Ладно, если все будет по-твоему, можешь сейчас примерить доспех, — примирительно произнес Камал с ухмылкой.

Балжан приблизила Салима, обхватила голову сына руками и поцеловала в макушку.

***

На следующий день вся семья также сидела за дастарханом в тени карагача. Каравана до сих пор не прибыл в Отрар. Салим торжествовал победу, а братья признавали поражение.

— Да, но как и откуда ты мог знать обо всем? — Камал недоумевал.

— О смерти Турсун-бея мне вчера утром сообщили дети кочевников, проезжавшие мимо нашего дома, сказали они и о том, что сын покойного возглавил караван и повел его дальше.

— Если караван придёт этой ночью, я сделаю для тебя лучшие поножи, достойные ханских ног! — Камал хлопнул себя по колену.

— Ну, а ты? — Балжан хитро смотрела на Жалела.

— Я сделаю колчан, которым может гордиться сам падишах!

Все улыбались, но больше всех был рад Салим. Ему не верилось, что у него уже есть конь и доспех с наручами, а еще будут поножи и колчан. Караван придёт этой ночью, в этом он ничуть не сомневался.

— Та-а-ак, — протянула Балжан. — А чем же нас обрадует отец?

Теперь все смотрели на Санжара. Стало совсем тихо, никто не говорил, не улыбался. Отец принял торжественную позу и, обращаясь к Салиму, громко произнёс:

— С этим караваном ты отправишься в Испиджаб и вернёшься обратно, будешь погонщиком пяти дромадеров. Я уже договорился с купцом Тахиром, он повезет наш товар. Ты согласен?

От переполнивших его чувств Салим потерял дар речи, а от счастья ему хотелось плакать. Он бросился в объятия отца, чтобы выразить свою признательность и скрыть слезы…

Глава 2

СНАРЯДИ ВЕРБЛЮДА СЧАСТЬЯ

«Не бойся в жизни перемен, тем более — неотвратимых

Они приходят в тот момент, когда необходимы…»

Омар Хайям

Громкие крики погонщика верблюдов нарушили утреннюю тишину.

— Вставай! Вставай!

Подавая команды, он дергал за поводья и слегка бил верблюдов прутом по задним ногам. Дромадеры сопели, издавали резкие звуки и, вставая на мозолистые колени передних ног, нехотя поднимались. Звенели медные колокольчики на их шеях, гремела посуда в тяжелых тюках.

На стоянке царила обычная утренняя суета и, через некоторое время караван уже был готов отправиться в путь. Когда первый верблюд начал движение, слуги ещё подбирали с земли забытые вещи и закидывали их на плетущегося в конце дромадера.

— У последнего верблюда кладь всегда тяжелей, — вслух подумал Салим, садясь на коня.

На пути в Испиджаб было несколько крупных селений, где жили и работали ремесленники. Часто встречались юрты кочевников, где путников всякий раз угощали свежим кумысом и айраном. Уже в самом начале своего первого путешествия Салим испытал столько новых впечатлений, что начал забывать, где и когда произошло то или иное событие. Он решил вести записи, чтобы потом легче было вспомнить об увиденном и узнанном.

Путешествие оказалось трудным, но мальчик стойко переносил испытание, хотя в дороге его не раз посещали невеселые мысли о нелегкой доле погонщика верблюдов. Однако все тяготы и трудности были позабыты, когда они прибыли в Испиджаб, или Белый город, как его называли местные жители. Салим много слышал о нем от приезжих купцов, но только сейчас он смог увидеть его своими глазами. Это был крупный город, здесь жило около сорока тысяч жителей.

Караван остановился на постоялом дворе. Сразу же после прибытия все отправились в центральную мечеть. Она восхитила Салима. Снаружи ее украсили синими изразцовыми плитками, а внутри мечеть была расписана растительным орнаментом и арабской вязью. После намаза он решил прогуляться по городу.

Мальчик увидел прекрасную цитадель правителя, густо заселенный шахристан, окруженный цветущими садами, и ремесленнические рабаты. Особое внимание привлекли городские ворота. Их было четыре, как сторон света: ворота Нуджакента, Фархана, Савакрасы и Бухары. Почти все постройки были из глины и камня. Местные жители выкрасили их в белый цвет, поддерживая тем самым славу Белого города.

Все последующие дни Салим провёл на рынках. Они находились в медине и рабате. Поначалу он молча ходил по торговым рядам, с любопытством слушая, как продавцы расхваливали прекрасные ткани со сложными узорами, оружие, мечи, товары из меди и железа. Постепенно Салим привык к базарной суете, а любопытство подтолкнуло его к разговорам с торговцами. Несколько дней спустя он уже живо интересовался изделиями местных мастеров, сравнивая их качество с отрарскими, вступал в разговоры с лавочниками, бегло переходя с караханидского и тюркского на согдийский или арабский.

Лавочники поначалу были не очень разговорчивы с ним. Они видели перед собой подростка, но потом, когда понимали, что их собеседник знает толк в торговле, начинали вовсю расхваливать свой товар и даже предлагали заключить выгодные сделки.

— Эти кинжалы сделаны лучшими мастерами Испиджаба! Отдам за полцены…

— Акулья шкура красива, прочна и долговечна! Это не цена для нее, дешевле — только даром!..

Торговцы были настолько убедительно, что устоять перед покупкой их товара было трудно. После долгого раздумья, Салим купил с десяток коротких местных кинжалов, а также акульи шкуры из страны Сун, представляя, как братья будут изготавливать из них рукоятки и украшать ножны. Он потратил все свои сбережения, которые скопил за несколько лет работы на постоялом дворе и в торговой лавке Отрара. Мальчик не переживал об этом, напротив — он был счастлив совершить свою первую торговую сделку, пусть даже она не принесет ему выгоды. Салим стал обладателем небольшого тюка с товаром и подарками для родни и друзей. С ним он отправился в обратный путь.

В дороге он общался с людьми разного сословия и положения, которые сами того не ведая стали его учителями. Он много узнал о жизни и нравах простых людей: слуг, охранников, паломников и случайных попутчиков. Беседы с купцами, менялами, писцами и разного рода городскими служащими научили его некоторым торговым хитростям и хорошо запомнились ему, он стал лучше разбираться в людях.

Однако самое главное — теперь ему стало известно, как устроен караван. Будучи простым погонщиком верблюдов, Салим увидел жизнь каравана изнутри. Теперь он знал, что влияет на скорость и безопасность в пути, где лучше устроить привал или встать на ночлег, когда следует отправляться в путь и многое другое.

Салим вернулся домой повзрослевшим и окрепшим. Все заметили эти перемены. Это был уже не тот наивный мальчик, что обижался по пустякам или искал поддержку родителей в серьезных спорах. Салим получил свой первый опыт караванной торговли, выполняя самую тяжелую и ответственную работу погонщика верблюдов. Он управлял животными и заботился, чтобы они были сыты и здоровы на всем протяжении пути.

Собираясь в жаркий полдень со всей семьей за дастарханом, он рассказывал о своем путешествии, вспоминая события по записям.

— Да ты уже настоящий торговец! — воскликнул отец, восхитившись его наблюдениями. — Значит, в следующую поездку отправишься помощником купца. Я обо всем договорюсь.

Салим был счастлив и чувства переполняли его, как в тот первый раз, когда отец объявил, что отправляет его с караваном в Испиджаб. Однако сейчас он не бросился в объятия отца, а сдержанно поблагодарил его поклоном головы, прижав правую ладонь к сердцу.

***

Ночная осенняя прохлада мягкой поступью кралась по степи. Холод проникал под одежду. Кутаться в шерстяное одеяло, Салим вдруг подумал: сколько же всего таких ночей было в его путешествиях? И не сосчитать!

Уже двадцать лет минуло с того дня, когда он впервые отправился с караваном в Испиджаб. Сейчас, по прошествии стольких лет, он с теплотой и пониманием вспоминал отцовское решение.

За эти годы Салим посетил многие близлежащие города: Самарканд, Бухару, Шавгар, Сауран, Шагилджан, Тараз, Сус, Мерке, Кулан, Джикиль, Атлах, Баласагун и другие. Он узнал, какие товары производят в них, завязал знакомства с ремесленниками, лавочниками и купцами. Самыми активными и деловыми торговцами оказались согдийцы и хорезмийцы. Салим узнал, что, когда юношам этих народов исполняется 20 лет, их отправляют в другие страны. И где бы не появлялась выгода, всюду они поспевали. Согдийцы создали свои торговые базы в разных городах от Византии до империи Сун, они имели обширные деловые контакты, были менялами и ростовщиками на всем протяжении Великого торгового пути.

Стать караван-баши и самостоятельно повести караван Салиму помог случай. Он представился много лет спустя после его первого путешествия. Когда их небольшой караван возвращался из Самарканда в Отрар, произошло непредвиденное. Наемный курбан-баши, Зардас, решил остаться в городе, прельстившись заманчивым предложением местного наместника. Поговаривали, что на самом деле его заманила в свои любовные сети одна из женщин дворца. Правда это или нет, никто не знал. Как бы то не было, но Салим, будучи его помощником, взял бразды правления в свои руки. Так сбылась его детская мечта стать караван-баши.

За долгие годы путешествий Салим закалился. Его живые карие глаза с интересом смотрели на окружающий мир, на людей и события вокруг него, а в душе отрарца находили отклик духовные искания и откровения жителей Мавераннахра. Заложенные в нем от рождения и переданные через поколения стойкие качества кочевников, дополненные в городской жизни трудолюбием, ответственностью, образованностью, изучением арабского, согдийского и персидского языков, органично сплелись с миром торговцев, с их порядками, нравами, сводами правил и законов. Салим научился терпимо относиться к чужеземным обычаям и религиям, он уважал мнение других и то, как они устраивали свою жизнь. Общение с купцами, лавочниками и разными дельцами помогало молодому отрарцу лучше узнать людей, занятых торговлей: они ставили интересы выгоды, прибыли и наживы выше всего остального. В отличии от них караванщики готовы были рисковать жизнью ради новых впечатлений и открытий.

Салим часто беседовал с людьми в пути; у костров на стоянках, на постоялых дворах или в тесных базарных лавчонках. Чаще всего его собеседниками были убеленные сединами торговцы и известные купцы. Они преподали ему лучшие уроки жизни и торгового ремесла.

— Сынок, целой жизни не хватит, чтобы объехать с караваном все города и страны на Великой торговой дороге, но любопытство и любознательность будут вести тебя по пути познания мира, — глядя ему в глаза, говорил лавочник Ахмад

Это был умудренный опытом хорезмиец, глубокий старик, побывавший во всех краях Мавераннахра.

— Среди твоих соплеменников сейчас еще мало желающих заниматься нашим ремеслом, но придет время… И знай, что многое зависит от спутников — тех, с кем ты будешь делить тяготы и лишения в пути и переламывать черствую лепешку, кто нальет воду в твой опустевший сосуд.

***

Своим примером Салим доказал, что тюрки могут быть хорошими купцами. Его караван теперь состоял из двадцати пяти верблюдов, пяти вьючных лошадей, пяти лошадей ферганской «небесной породы», пятнадцати слуг и погонщиков, кадия, писца, десяти охранников, двух пожилых купцов, следующих в Баласагун, нескольких прибившихся к ним дервишей, бродячих музыкантов и пары ремесленников. Все они направлялись на Восток, в сторону Сун.

В выборе спутников ему помогали отец и старшие братья, хорошо разбиравшиеся в людях. Особое внимание Салим уделил своему молодому помощнику Хасану. Наблюдая, как его худощавая, сутуловатая фигура мелькала среди груженых верблюдов, Салим вспоминал, как Хасан рассказывал о своем непростом детстве, о том, как познал много трудностей и лишений. В детстве, помогая отцу и старшим братьям, он удивлял их терпеливым отношением и желанием научиться чему-то новому. Молодой помощник твердо знал, что жизнь можно изменить только упорным трудом и верой во Всевышнего, но при этом он сохранил детскую непосредственность и способность удивляться.

Салим улыбнулся, вспомнив, как в свободное время обучал Хасана грамоте. Его ученик смешно вытягивал свою бритую голову на тонкой шее и слегка высовывал кончик языка, старательно выводя каламом арабские буквы, а его тонкие пальцы слегка дрожали от волнения. Преданно и с уважением ученик смотрел на своего учителя, всем своим видом показывая, что готов стараться.

Хасан не раз говорил, что видит в Салиме пример для подражания. Он мечтал однажды возглавить огромный караван. У него уже был опыт погонщика верблюдов и несколько раз он даже возглавлял караваны во время коротких переходов.

***

Перед путешествием Салим постарался узнать как можно больше о стране Сун, ее жителях, нравах, традициях, культурных и религиозных предпочтениях. Некоторое время он подбирал товар для новых рынков. По рассказам купцов, в этой далекой восточной стране ценились драгоценные камни из Бадахшана, белила, благовония, пряности, камфора, меха, ткани из хлопка, сухофрукты и нават, который там называли индийским сахаром или каменным медом. Богатые сунские лавочники скупали кораллы и янтарь, доставленных с Западного моря. Особым спросом пользовались «небесные кони» из Ферганы, у которых с потом выходила кровь. Дорога в этот край была известна давно и путешествие туда было обычным делом для купцов. Бывалые караванщики рассказывали, что в давние времена на дорогах было тесно от верблюдов и других вьючных животных. По их рассказам, караваны из сотен и тысячи верблюдов прибывали почти ежедневно в торговые города империй Тан и Сун.

В последнее время с Востока приходили тревожные вести. От купцов Салим слышал о неизвестных кочевниках кара-китаях. Они появлялись на границах Мавераннахра, грабили караваны, селения, караван-сараи, угрожали пригородам Каялыка, Суяба и Алмалыка.

«Дорога стала небезопасной, — размышлял он. — Хотя когда она была спокойной?»

Чем длиннее путь, тем больше приключений и событий. За время, проведенное в дорогах, Салим побывал в разных ситуациях, был на волоске от гибели, после нападения разбойников, страдал от несправедливого правителя, через чью страну шел его караван. Вспоминая свое путешествие в северные земли Дешт-и Кыпчака за мехом и шкурами, Салим до сих пор невольно вздрагивал. Ему пришлось пережить гибель своих напарников-торговцев от рук разбойников-шайтанов, падеж животных в знойной пустыне, страдания от холода в горах. Как же дорого ему обошлись эти меха и шкуры! Спрос на них был столь велик, что торговцы рисковали здоровьем и жизнями ради выгоды. К тому же каждый купец был еще и путешественником, которого влекла очередная неведомая дорога. Возможность тысячекратной прибыли переплеталась с приключениями во всех странах Великой торговой дороги.

Караван двигался вперед, оставив позади города Сайрам, Кедер, Сауран, Весидж, Чилик, Тараз, Мерке, Кулан. Впереди была широкая горная область и большой город Баласагун. В нём жили в основном тюрки, но в этом городе были также согдийский, персидский и христианский кварталы.

В предместьях Баласагуна караван остановился на ночлег у горного ручья среди красноватых невысоких скал. Огни костров освещали стоянку, а их блики танцевали бордовыми всполохами на окружающих каменных выступах. Салим любовался этой картиной, когда к нему привели местного проводника Майкы, из племени суан. Он хорошо знал горные тропы и перевалы в этих краях. Ночью все слушали его рассказы у костра. Собрались погонщики, слуги и караванщики. Среди них Салим заметил Ибрагима и Хасана. Внимательно, чуть приоткрыв рты, они слушали рассказчика.

Майкы словно состоял из костей и мускул, соединенных прочными жилами, а его тело обтягивала смуглая кожа. Он был натренирован постоянными хождениями по горным перевалам. Скулы резко выделялись на его обветренном лице, тонкие губы были всегда стиснуты. Весь облик проводника говорил о готовности противостоять суровым обстоятельствам и непредсказуемым ситуациям. Он размахивал жилистыми руками, хлопал по коленям, вертел бритой головой с единственной заплетенной косичкой на ней. Рассказчик выпучивал глаза и раскачивался всем телом, помогая таким образом живописать свое повествование. Салим прислушался.

— Вы, наверное, обратили внимание на развалины башни, следуя сюда? Она стоит на холме, прямо у дороги, по которой шел ваш караван. В давние времена её возвел наш кахан. Говорят, эта крепость была небывалой высоты и подпирала небо. Существует легенда.

Майкы подался вперед и начал свой рассказ.

— У правителя была дочь неземной красоты по имени Монара, он сильно любил и оберегал её. Кахан часто обращался к ясновидящим и звездочетам, чтобы узнать свою судьбу, судьбу детей и своего царства. Конечно, придворные все в один голос предрекали счастливую и успешную жизнь, но нашелся один престарелый сказитель, который не страшился гнева правителя и поведал страшную правду о трагической судьбе Монары: «Участь Вашей дочери печальна, она не доживет до своего шестнадцатилетия и погибнет от укуса черного паука». Правитель сильно разгневался, хотел казнить предсказателя, но все-таки задумался над его словами и приказал построить высокую башню, чтобы укрыть в ней свою любимую дочь. Так и росла в одиночестве Монара, взирая с большой высоты на окружающий прекрасный мир через решетчатые окна. Ей доставляли все необходимое, взбираясь по лестнице, приставленной к внешним стенам башни. Охрана тщательно обыскивала все, что ей приносили. В день шестнадцатилетия дочери, довольный тем, что не сбылось предсказание старца, кахан сам решил поздравить с этим замечательным событием и посетил ее, вручив корзину с фруктами и цветами. Приняв подарок от отца, дочь внезапно вскрикнула и упала замертво. Увидев черного паука среди своего подарка, кахан, охваченный горем, так громко зарыдал, что башня содрогнулась и верхушка развалилась, оставшись в таком виде, каком мы можем созерцать её сейчас.

— Печальная история, уважаемый, да прибудет с ними Мир! — вздохнул сдержанный Ибрагим, кадий из Кедера.

— А Ваше племя давно обитает среди этих гор? — спросил Хасан проводника, решив немного отвлечь от грустных мыслей собравшихся.

— С тех самых пор, когда сюда привела моих предков мать-волчица!

— Волчица? — переспросил кто-то в ночной тишине.

— Это очень древняя легенда. Я слышал о ней от своих родителей, а они от своих. Её передают из уст в уста в нашем народе. Говорят, наше племя суан было многочисленное и сильное, обитало очень далеко отсюда, в холодных, заснеженных краях Алтая. Однажды на них напали враги и всех убили! Спаслись только два младенца, мальчик и девочка. Их выкормила и привела сюда за тысячи фарсахов сильная и благородная волчица, с серебристой шерстью и голубыми глазами. С тех пор мой род размножился и усилился, заняв обширную область от снежных хребтов Тэнри Тау, Баласагуна до согдийской долины!

Майкы уже не жестикулировал, его голос стал тише от усталости, да и слушателей клонило в сон.

3 глава

БАЛАСАГУН

«Кто тебе в путешествии спутником стал,

О коварствах судьбы изначально не знал,

Мы стремимся и ищем, а Небо решает,

Будет то, что Художник тебе начертал!»

Омар Хайям

Баласагуном, Фарабом, Таразом и землями Мавераннахра правили потомки Ал-Афрасиаба. Читая арабских летописцев, Салим обратил внимание, что они называли их Ханидами. Путешествуя по их владениям, он узнал, что эти властители переняли многие стороны жизни от своих оседлых соседей — персидских и согдийских поданных: стиль и крой в одежде, производство керамики, строительство домов и общественных сооружений. Они строили вакфы, благотворительные заведения, медресе, госпитали, постоялые дворы и мечети.

Бывшие кочевники быстро меняли свой образ жизни — строили города и караван-сараи, активно развивали торговлю. Распространение ислама также оказало огромное влияние на местные быт и культуру, а чеканка монет отражала степень уважения к своей степной культуре, где изображение диких животных было повсеместно. Салим часто держал в руках монеты с изображением диких кошек, зайцев или рыб.

Он вспомнил, как во время учебы в медресе наставник цитировал текст из книги местного философа и поэта Юсуфа Баласагуни «Благодатное знание». В этой книге ученый оформил и упорядочил устный тюркский язык, сделав его литературным. Сюжет, который был написан в традициях персидских и арабских нравоучительных трактатов, Салим помнил до сих пор: «Прибыв ко двору хана в тот момент, когда правитель искал нового визиря, один честолюбивый юноша нанялся на эту работу, отлично справлялся с ней, создал семью. Он проводил долгие часы в разговорах с ханом, помогая тому принимать верные решения… Впоследствии один из сыновей визиря также стал советником хана, радуя того обширными знаниями. Не справляясь с возросшими обязанностями, молодой визирь часто просил своего брата-отшельника помочь ему мудрым советом. Когда брат-отшельник умирал, визирь, в порыве чувств, выразил желание тоже стать отшельником. Однако умирающий брат взял с него клятву не бросать правителя и продолжить служить ему и народу».

Рассудительный наставник в медресе объяснял ученикам, что сюжет книги — это только повод, чтобы обсудить религиозные, политические и моральные темы. Он пояснял, что «правитель Солнце — это символ справедливости. Ведь солнце светит всем. Первый визирь, Полная Луна, символизирует изменчивую фортуну, второй визирь — Достохвальный — практичный, мудрый, дает подробные советы по всем вопросам жизни. А отшельник, Недремлющий, представитель религий, открывает душу для вечности».

Салим помнил некоторые заученные строки из книги. Они были написаны в стихах, поэтому запоминались легко. Это были рифмованные двустишья, как у Фирдоуси в «Шахнаме». Салиму нравился общий нравоучительный тон книги, так как главная тема, как он сделал вывод для себя, — это победа жизни над отрешением от мирского. Для него была неприемлема позиция отшельника, утверждающего, что «дети — это враги, отца нужно жалеть, поскольку его пища — яд. Или, когда сердце друга разбито, он становится тайным врагом».

Когда он обсуждал с отцом эту часть книги Баласагуни, отец многозначительно произнес:

— Возможно, ты пересмотришь свои взгляды и мнение с возрастом. Желаю тебе, сын, поменьше разочарований в этой жизни.

…Предусмотрительно выслав вперед гонца, чтобы он предупредил хозяина караван-сарая в Баласагуне, Салим приказал охранникам быть бдительнее, ходили слухи о промышлявших в Каратауских горах шайках разбойников.

На въезде в город их встретил слуга караван-сарая. Он взял под уздцы лошадь Салима и проводил до ворот постоялого двора.

— Слава Всевышнему, вы прибыли благополучно! Добро пожаловать! — приветствовал Салима хозяин караван-сарая Махмуд.

Погонщики усадили верблюдов в указанном месте, а слуги распаковывали поклажу и занесли ее в специальную комнату для товаров. Пересчитав тюки, записали в книгу прихода. Кладовщик сверил свои записи со списком Салима и, пожелав хорошего отдыха, удалился к другим гостям. Два пожилых хорасанца-торговца, прибывших с караваном в Баласагун, перегрузили свой товар на мулов, и, пожелав Салиму безопасного пути и удачных торговых сделок, отправились по своему маршруту.

По случаю прибытия уважаемых гостей, Махмуд приказал приготовить большой ужин за его счет. Он был выходцем из племени дулат, и ему было очень приятно принимать торговца-тюрка. «Не так часто встретишь тюркского купца. Согдийцы, хорезмийцы, иудеи прибрали к рукам всю торговлю», — размышлял вслух хозяин постоялого двора.

Вечерняя трапеза затянулась. После обильных традиционных блюд и напитков бродячие музыканты развлекали гостей. Дервиши тоже не теряли времени даром, усевшись в сторонке и собрав вокруг себя разношерстную публику, они проповедовали свое учение. Это были члены мистического братства суфиев тарикатов. Они призывали к аскетизму, духовному воспитанию и совершенствованию.

Махмуд пригласил на ужин кыргызского сказителя, который остановился у него. И когда после выступления музыкантов наступила тишина, изредка нарушаемая сопением верблюдов и ржанием лошадей, он предложил гостям послушать его рассказ. Салима и его спутников уже клонило ко сну, но они вежливо согласились. Старец Абыз, странствующий сказитель, мог рассказывать свои легенды, небылицы и всякие необычные истории на языках народов, населяющих большую территорию, от Мерва, Нишапура и до Кашгара. Он мог нараспев рассказать эпос Манас, знал зооастрийские легенды, манихейские предания, библейские сюжеты, арабские сказки, исламские хадисы, тюркские поверья и легенды.

— Ну, что скитальцы мои?

Он обвел слушающих взглядом узких глаз и встряхнул бубном.

— Да, да, все мы скитальцы в этом бренном мире… Я прибыл к вам из далёких краев, с берегов священной реки Энесай. Выслушайте одну поучительную историю. Сказка это или нет, судите сами. Я ее услышал от кочевников Дешт-и Кыпчака.

«Однажды Щедрый и Скупой вздумали вместе идти на поклонение. Скупой всю дорогу пользовался хлебом и водой Щедрого. Наконец, все запасы истощились. Щедрый стал просить еду у Скупого, но тот сказал ему, что не желает оказаться в таком же положении и поэтому ничего не даст. Щедрый не смог следовать дальше и остался в пещере, до которой они дошли. Скупой пошел один. В пещере, чтобы утолить голод, Щедрый взял в рот какую-то травку и с той минуты стал понимать язык всех растений и животных. К вечеру в пещеру вбежали волк и лисица, прилетела сорока. Лисица спросила у сороки, что она ела сегодня. Та ответила, что до сих пор голодна. А вот под этим тополем есть мышонок — сказала лисица, он постоянно играет золотыми монетами и, любуясь ими, насыщается. Волк указал на противоположные горы и рассказал, что там есть богач, имеющий баранов и одного золотого козла, благодаря чему, волк сыт. Если голову козла отдать слепому, он прозреет. „А вот под теми деревьями хранится казна, оставшаяся от семи царей, — сказала лисица. — И я, по милости Аллаха, сыта“. Рано утром звери ушли из пещеры. Щедрый направился к мышиной норе и нашел золотые монеты. Затем Щедрый пошел к богачу и купил у него козла. Щедрый знал, что у царя есть слепая дочь. Пошел к царю и вызвался вылечить девушку. Царь согласился. Голова козла тут же была сварена и подана принцессе. Она съела её и тотчас прозрела. Обрадованный царь выдал дочь за Щедрого и устроил той. Царь сказал зятю, что готов исполнить любое его желание. Щедрый попросил у него тот самый родник, где под деревьями хранилась казна. Царь дал согласие. Достал Щедрый казну и стал жить со своей женой в веселье и в довольстве. Вернулся Скупой и позавидовал Щедрому. Он спросил, его: „Как ты смог разбогатеть? А я скитаюсь, переношу голод и холод“. Щедрый рассказал ему все без утайки. Скупой отправился в пещеру. Спрятался, ожидая зверей. Ночью они появились. Первой вошла лиса. Она стала говорить, что кто-то слышал их разговор и похитил клад, надо быть осторожными. Лисица предложила обыскать пещеру, нет ли в ней кого. Стали искать. Вдруг лисица закричала: „В пещере человек!“ Волк схватил Скупого и растерзал его…»

Сказитель Абыз еще раз пошевелил бубном, ударил пальцами по нему и замолчал. Наступила тишина. Часть гостей уже дремала, огонь в очаге потух, Салим, чтобы показать, что он внимательно слушал старца, произнес:

— Очень поучительно, спасибо! Степной народ мудр и рассудителен…

Махмуд, тоже желая поддержать сказителя, добавил:

— Пусть Аллах будет доволен тобой! Да, Вы правы, уважаемый, щедрость наивна и чиста, и должна вознаграждаться. Однако, есть такие… такие, — он явно подбирал слово, — такие проходимцы, кто этим нагло пользуется.

На последнем слове он ударил кулаком по ковру, устилавшему пол. Салим заметил, что этот всплеск был не просто выражением эмоции. За ним крылось что-то иное. Было уже поздно и пришло время отдыхать, и он решил расспросить Махмуда при случае.

После утреннего чаепития и улаживания неотложных дел, Салим сходил на местный рынок, осмотрел ряды ремесленников и лавочников. Осматривая гончарные ряды, он обратил внимание на желтую чашу, сделанную методом полива. В ряду бирюзовых чираги-светильников, она горела золотом в лучах утреннего солнца. Этот метод полива посуды из глины, цветной глазурью, уже давно использовался ремесленниками по всему региону. За время своих торговых путешествий Салим видел многие школы гончарного ремесла. На рынках Фараба и соседних городов пользовались спросом керамика из Герата, Самарканда, Мерва, Хорезма, но эта чаша привлекла его внимание своей необычной окраской и сюжетом. Мастер органично поместил фигуру огнедышащего льва в середину чаши. Этот древний тюркский мотив с изображением диких и мифологических животных часто использовался в украшении одежды, оружия и юрт. Кому как не потомку мастера-кочевника знать это! Талип-ата рассказывал, как они видели изображение диких кошек, львов, хищных птиц на очень древних вещах, случайно найденных рядом с таинственными курганами.

Салим бережно взял чашу в руки. Она была средних размеров, политая желтой глазурью по темно-коричневом ангобе. Лев был изображен готовым к схватке; мышцы тела напряжены, хвост поджат, когти выпущены. По периметру и краям шел орнамент из повторяющихся стилизованных фигурок оленей. Салим осматривал чашу и вслух восхищался работой мастера. Глазурь блестела золотым оттенком и её приятно было держать в руках. Чувствовалась теплота рук мастера. На оборотной стороне чаши было клеймо — «Сделал Кадыр-уста из Тараза».

— Да будут благословенны руки мастера, что так искусно сотворили сию чашу! Пусть будет доволен им Аллах! — проговорил он, возвращая ее хозяину лавки.

Пожелав лавочнику удачной торговли, Салим, еще находясь под впечатлением от работы гончара, продолжил осмотр рядов ремесленников.

Во время полуденного отдыха он обсуждал с Махмудом, когда лучше продолжить путь каравану. Махмуд взял на себя визит к астрологу и предсказателю погоды. В конце разговора Салим спросил, почему Махмуд так эмоционально отреагировал на вчерашний рассказ старца?

— Ты это заметил? Я действительно выглядел злым? — Махмуд посмотрел прямо на Салима и тут же, не дожидаясь ответа, продолжил: — Меня вывел из себя постоялец-безбожник. Он здесь, у меня в зиндане.

Махмуд показал пальцем вниз.

— Кто он? И в чем провинился? — Салим знал Махмуда уже несколько лет как справедливого, набожного человека и был уверен, что он за незначительный проступок не посадит человека в подземелье.

— Этот проходимец и рифмоплет жил здесь, гулял, ел, пил целый месяц. Мы договорились с ним, и он дал слово, но хотел сбежать. — Махмуд опять, как вчера, ударил кулаком по ковру.

— Махмуд-ага, успокойтесь, расскажите все спокойно! — Салим положил свою ладонь на кулак Махмуда.

— Ну, хорошо, хорошо, — продолжил Махмуд. — Пару месяцев назад в наш город забрел бродячий поэт, как он сам себя называет, — «Певец души и восхваляющий разум», по имени Абдулл. Он ходил по рынкам, забавлял народ стишками, сочинял для лавочников по заказу двустишья на разные темы, этим и жил. Слухи о его способностях достигли двора хакана, и его пригласили для развлечения семьи правителя. Однако он там не продержался и трех дней, и был выдворен опять на улицу. Что там произошло, неизвестно, по слухам, его невзлюбили придворные, вел себя слишком независимо и держался высокомерно. Так вот, в один из дней в послеобеденное время, когда я был в хорошем расположении духа, он явился в мой караван-сарай. Я спросил, какая польза мне от него и его ремесла? На что Абдулл красочно расписал мне будущую выгоду — во-первых, он будет развлекать моих гостей, и ко мне будут прибывать больше постояльцев, во-вторых, он сочинит большой диван — поэму обо мне, моей семье, моих родителях, подвигах моих предков. И эта книга останется в вечности! И обо мне и моих предках будут знать и через тысячу лет! Он это так красочно и правдоподобно описал, что я поверил ему.

Махмуд отпил айран из чаши, поднесенный слугой.

— Ты же знаешь, мой род Наср Табгач хана завоевал этот благословенный край! И я очень хотел бы увековечить их заслуги! Мы договорились, что он будет здесь жить столько, сколько будет нужно для написания дивана. Абдуллла обслуживали целый месяц как самого высокого гостя, как уважаемого купца.

Махмуд сделал жест рукой, как бы говоря, — как тебя, Салим!

Салим понимающе кивнул головой.

— Да, это недешево, кормить, поить, развлекать 30 дней. И что же он натворил?

— Поверив ему, я не следил за ним, что он делает, не задавал вопросов, как продвигается книга. Однако слуга мне доложил, что Абдулл расспрашивал его, как можно добраться до Тараза, как часто ходят караваны, цены на лошадей и мулов. В один из дней я решил поинтересоваться у Абдулла, как продвигается поэма и зашел в его комнату. Однако ни его самого, ни его вещей там не оказалось. Я приказал слугам найти его. К счастью, мои люди видели, как он направлялся в сторону согдийского квартала. Видимо, решил там спрятаться до отъезда. Вот проходимец! Безбожник! Слуги связали его и привели ко мне. Он хотел подать жалобу кадию, но её не приняли. Вот и сидит теперь в зиндане. Это было за день до вашего прибытия. Я еще с ним не виделся и не разговаривал. Пусть посидит, подумает. Может, голод и сырость вразумят его.

— Что ты собираешься с ним делать? — спросил Салим, подумав что, наверное, поэт может что-то сказать в свое оправдание и защиту.

— Пока не решил. Ты же понимаешь, это не совсем обычный узник, он не раб, не слуга, грамотный, знает поэзию, счет и языки. — Махмуд в задумчивости погладил седую бородку.

— Разреши мне взглянуть на него. Сколько ему лет, откуда родом? — Салим привстал, показывая свою заинтересованность.

— Зачем ты хочешь его видеть? Он говорит, что из Испиджаба, если не врет. Возрастом, думаю, как ты.

«Абдулл из Испиджаба, мой ровесник», — Салим задумался.

— Даже не знаю зачем, просто подумал, может смогу чем-то помочь ему. Возможно шайтаны нашептали бедолаге, и он еще может встать на путь исправления. — Салим накинул на себя стеганый халат и добавил: — А, кстати, какую сумму он задолжал тебе?

— Э..э..э.., надо посмотреть записи у моего писца и кладовщика, — ответил Махмуд и тоже привстал, оглядываясь по сторонам, и ища взглядом слуг.

Один из слуг тут же подбежал, слегка склонив голову:

— Слушаю, господин!

— Отведи этого уважаемого гостя в зиндан, покажи сидельца, да смотри, не открывай засов. И позови ко мне писца, — коротко отдал указания Махмуд.

Салим со слугой прошли через двор и узкий коридор, отделяющий хозяйственную часть от гостевой. В конце прохода была дверь, на которой висел большой замок. Слуга, снял со стены горящий факел, осветил замок и открыл его. Он вошёл внутрь и, придерживая дверь, впустил Салима.

В нос ударил застоявшийся сырой запах. Пахло мышами и гнилью. Слуга светил перед собой и указал вниз. Это была большая глубокая яма с деревянной решеткой верху. Послышались возня и ругань.

— Ну, наконец-то! Явился! Дай воды! — голос из ямы был довольно бодрым, несмотря на то, что узник сидел вторые сутки.

Салим, предусмотрительно взявший с собой торсык с водой, передал его слуге. Тот, установив факел в стене, слегка отодвинув решетку, бросил кожаный сосуд в яму. Послышался звук удара, и затем было слышно, как сиделец жадно пьет воду. Утолив жажду, он выдохнул и крикнул:

— Ну, что еще принес мне?

Салим подошел к краю ямы и глянул вниз.

— Мир тебе! — приветствовал он узника на арабском языке.

Абдулл посмотрел вверх, прищурился, но не мог разглядеть того, кто поздоровался с ним. Свет от факела слепил ему глаза.

— И тебе мир! Кто ты? — ответил узник на арабском.

«Он знает арабский», — отметил про себя Салим.

— Я купец из Фараба, Салим. Держу путь в Кашгар, а потом далее, если на то будет воля Аллаха! Услышал о твоем нелегком положении, решил навестить и узнать, может, смогу чем-то тебе помочь?

— О, Фараб! Благословенный город! Не раз посещал его. Моя мечта увидеть хотя бы краем глаза вашу библиотеку! Говорят, сам достопочтенный Абу-Наср Мухаммед был ее основателем!

Салим был удивлен, что этот человек сидит в сырой яме, в полной темноте, голодный, а говорит подобные вещи!

— Говорят, ты из Испиджаба? — Салим присел на решетку.

— Да, верно! Родился там и жил до 15 лет, пока были живы родители…

— А я в 15 лет впервые прибыл в ваш Белый город. Это было мое первое путешествие. Мы могли с тобой там видеться.

Абдулл всматривался в незнакомца, который так учтиво с ним разговаривал. Худощавый тюрок, смуглое обветренное лицо, видимо много времени проводит в дороге, аккуратная бородка, одет богато, похож на купца.

— Не знаю, возможно. Я не близок к торговле, много времени проводил в медресе за чтением книг. — Абдулл отхлебнул из торсыка.

— Я сожалею о твоей участи и постараюсь помочь тебе. Если наш хозяин согласится принять мою помощь и выпустит тебя, захочешь ли ты быть моим попутчиком в страну Сун? Я поручу тебе несложную работу.

Салим удивился самому себе, как это он, не обдумав, мог предложить такое?

— Путешествие?! Я люблю дорогу, новые города, новые люди, языки и приключения! — Абдулл в волнении ходил по периметру небольшой ямы. — Если это возможно, то я согласен! И да, передайте уважаемому господину Махмуду, что я очень раскаиваюсь. Я обещал ему то, что не смог сделать, я ведь не летописец, хронологию не знаю и другие нужные сведения для написания такого серьезного труда. Я виноват!

Последние слова он почти выкрикнул, голос Абдулла звучал искренне.

Салим покинул комнату и направился к своим людям. Отдавая распоряжения по подготовке каравана, он думал, как бы убедить Махмуда согласиться с его предложением. На удивление, Махмуд сразу же согласился, он даже назвал самую минимальную сумму за содержание Абдулла. Возможно, хозяин постоялого двора сам был рад такой неожиданной развязке. Избавился от этого неспокойного постояльца, да еще получил денежное возмещение…

Прознав, что из Баласагуна отправляется караван в Сун, к Салиму наведался местный лавочник, согдиец Рамтиш. Он, беспрестанно кланяясь, просил оказать услугу — передать своему родственнику в Дуньхуан весточку и посылку с сухими фруктами.

— Это совсем небольшой коржын с сухими абрикосами и инжиром. Мой дядя так их любит! Он скучает по Родине, по своим родным, по нашей еде, а в ответ на Ваше добро он окажет помощь в торговле с ханьцами. Они такие хитрые, что с ними следует держать ухо востро! — добавил Ратмиш.

Салим посмотрел на посылку и не замечая ничего подозрительного, согласился.

На следующий день караван был готов следовать дальше. Ранним утром, покидая Баласагун, Салим прочитал молитву, подал садака бродягам и занял свое место в караване. Его новый попутчик, Абдулл, ехал на муле неподалеку и по виду был, кажется, счастлив, что вырвался из этого города. Преодолевая горный перевал по дороге в Атлах, все люди в караване были напряжены и сосредоточены, так как здесь были нередки обвалы, а кроме того в горах могли притаиться разбойники. Всюду по обочинам горной караванной тропы лежали кости животных, обломки снаряжения и посуды. На деревьях можно было увидеть разноцветные лоскутки ткани. Это путешествующие тюрки повязывали в знак поклонения аруахам, духам предков, согласно культу кочевников. Тюрки продолжали почитать Небесного Тенгри, привнеся некоторые свои обряды в ислам.

После преодоления перевала, караван остановился у горного родника. Слуги пополняли запасы воды, поили животных, Салим, с Абдуллом, прогуливались неподалеку.

— Я еще раз благодарю Вас! Наверное, мне пора рассказать о себе, о своем ремесле, возможно, буду полезен Вам в дороге, — Абдулл учтиво приложил руку к груди.

— Интересно, Вы сочиняли стихи в яме?

Идя впереди, Салим обернулся. Он с улыбкой посмотрел на своего нового попутчика и только сейчас смог внимательно разглядеть его: невысокого роста, узкие глаза на круглом, заросшем редкой щетиной, лице, а высокий открытый лоб свидетельствовал о его умственных способностях.

— Да, конечно, условия не очень приятные для написания стихов, — Абдулл рассмеялся. — Все время уходило на борьбу с насекомыми и мышами. Но одно все-таки сложилось в голове:

От слов своих бывал я огорченным,

Бывал я рад словам неизреченным.

— Хорошо сказано, — Салим одобрительно кивнул головой. — Ну, а теперь расскажи свою историю.

— Как Вы уже слышали, я родом из Испиджаба, родился в семье писца из племени чигили. Отец переписывал рукописи в медресе, некоторое время проработал при правителе города, брал заказы у купцов и ученых людей. Работы у писцов всегда много, особенно у тех, кто знает несколько языков. Ведь они же еще переводят книги. В те времена правители поддерживали стремление людей к знаниям, они строили медресе, библиотеки, щедро оплачивали переводы книг. Я помню, как отец долго работал над переводом и перепиской большого труда Мухаммеда аль-Бухари. Это был сборник хадисов. За эту работу он был щедро вознагражден! Эх, золотое было время! — Абдулл остановился и прикрыл глаза, как будто хотел мысленно оказаться в детстве. — Отец определил меня в самый лучший медресе, где я обучался наукам. Я познакомился с поэтическими трудами Рудаки, Фирдоуси, Баласагуни, Асади, Саади. Подражая им, я тоже начал складывать рифмы. Семья меня поддерживала в моих первых попытках и всячески приободряла. В возрасте 14 лет я сочинил несколько рубаи в честь весеннего праздника. Отец был так горд, он вслух читал их каждому гостю в нашем доме. Однажды он выдал мое четверостишье как сочинение известного поэта Омара Хайяма. Потом долго смеялся над своей уловкой. Это время закончилось, когда случилась война между сельджукским султаном Мелик-шахом и правителями Мавераннахра. В той войне отец сопровождал правителя в походе и был убит вместе со многими воинами под Самаркандом. Надеюсь, душа его сейчас в раю.

Абдулл вздохнул и присел на камень.

— Я слышал о той войне, в нашем городе было очень тревожно. Из Фараба тысячи воинов принимали участие в этой битве. — Салим положил руку на плечо Абдулла. — Да будет Аллах милосердным к нему и остальным погибшим!

— В этой братоубийственной войне погибли также два брата отца, они были оружейниками. Мой младший брат умер еще в детстве, сестру выдали замуж в далекий Баркент. Так я остался совсем один. Чтобы не умереть с голоду я пошел в медресе и занимался там перепиской и переплетом рукописей, чему научил меня отец. Но то ли моя манера письма была никудышной, то ли заказов стало мало, я проработал недолго. Пришлось искать другой способ заработка. Услышав, что в соседнем Сыганаке собирали всех, кто мог сочинять диваны, рубаи, рифмованные тексты, отправился туда. Там проводили состязание. Уговорив торговца, который отправлялся в Сыганак, взять меня погонщиком мулов, я оказался там. Город бурлил! Оказалось, что местный правитель, тархан, в честь женитьбы сына устраивал праздник. На рыночной площади играли музыканты, народ развлекали фокусники. В благотворительных заведениях угощали всех желающих. В саду, перед дворцом и в цитадели правителя собрались желающие участвовать в поэтическом состязании, зрители и зеваки. Заданий было несколько. Первое — придумать восхваление правителю на глазах у всех. Длина его должна была быть не меньше восьми строк. Причем, это можно было сделать на любом языке, который был в ходу в городе. Второе задание — закончить начатое стихотворение. Я не смог принять участие в этом состязании ввиду моей молодости и неопытности, но я получил большой урок. Десятки поэтов пытались доказать, что они самые лучшие. На каждое выступление собравшиеся в саду бурно реагировали; кто смехом, кто возгласами одобрения или усмешками. Состязание длилось целый день. Победили, конечно, самые опытные поэты, которые долгие годы служили при дворе. Они достигли высшей степени мастерства в лести и угодничестве. Правитель одарил их дорогими халатами и мешочками с дирхемами.

В тот день я понял, что можно зарабатывать на жизнь этим ремеслом и жить безбедно. Кроме того, поэзия может лечить душу, призвать к справедливости. Я нанялся в помощники к одному из приближенных ко двору поэтов и в течении нескольких месяцев достиг хорошего уровня в сочинении кыта. Я также совершенствовал свое умение в сочинении газели.

— Прочти что-нибудь для меня, давно не слышал красивую речь, — перебил его Салим.

— Эту газель я сочинил 15 лет назад и посвятил прекрасной незнакомке, случайно увидев её на рынке Ордакента. Она сидела в красивом паланкине, который слуги несли вдоль рядов с тканями.

В зеркале сердца отражен

Прекрасный образ твой,

Зеркало чисто, дивный лик пленяет красотой!

Как драгоценное вино в прозрачном хрустале,

В глазах блистающих твоих

Искрится дух живой!

Воображение людей тобой поражено,

И говорливый мой язык немеет пред тобой.

Освобождает от петли главу степная лань,

Но я захлестнут навсегда кудрей твоих петлей!

Так бедный голубь, если он привык к одной стрехе,

Хоть смерть грозит, гнезда не вьет под кровлею другой.

Но жаловаться не могу я людям на тебя,

Ведь бесполезен плач и крик гонимого судьбой.

Твоей душою дай на миг мне стать и запылать,

Чтоб в небе темном и глухом сравниться с Сурайей!

Будь неприступной, будь всегда, как крепость в высоте,

Чтобы залетный попугай не смел болтать с тобой!

Будь неприступной, будь всегда суровой, красота!

Дабы пленяться пустозвон не смел твоей хвалой!

Пусть в твой благоуханный сад войду лишь я!

И пусть найдет закрытым вход гостей осиный рой!

— Да, красиво! Машаллах! Всевышний наградил тебя великим даром!

— Благодарю, мой уважаемый спаситель, но иногда мой дар приносил мне страдания, муки и преследования, — Абдулл вздохнул, посмотрел на заволакивающееся тучами небо и оглянулся на возгласы и шум в караване. Там царила суета, слуги и погонщики быстро укладывали вещи на верблюдов, и накрывали тюки войлочными накидками.

— Дождь собирается, — Салим направился в сторону каравана, на ходу сказал: — Продолжим беседу в следующий раз.

Осенний моросящий дождь не стал помехой каравану, и они продолжили свой путь. Салим, укрывшись от дождя промасленной накидкой, ехал в хвосте каравана, размышляя о предстоящей дороге. Этот маршрут ему не был знаком, но он собрал всю информацию заранее. Расспрашивал купцов, побывавших в Кашгаре, читал труды арабских географов Ибн Хордадбеха, Аль Макдиси и, конечно, тюрка Махмуда Кашгари — уроженца Кашгара, проделывавшего этот путь не раз.

До непредсказуемого Торугартского горного перевала в горах Тэнри-тау оставалось еще два перехода. Дорога вела в гору и идти стало тяжелее, верблюды сопели в узкие щелочки-ноздри, лошади и мулы то и дело шарахались от скатывавшихся со склонов камней. Окружающий ландшафт стал более суровым. Местный проводник, нанятый в ближайшем селении, предупредил, что тут полно хищников — волков, шакалов, медведей. Особенно нужно быть осторожнее ночью! Его предупреждения стали реальными, когда люди увидели белые кости, в большом количестве разбросанные среди камней. Все притихли, даже всегда шумные музыканты перешли на шепот и стали чаще оглядываться по сторонам. Вооруженные тюрки-кочевники, нанятые Салимом для сопровождения и охраны, разъехались в разные стороны.

Перед самым перевалом к Салиму прискакал охранник и сообщил, что навстречу им движется караван из Кашгара. Салим решил выехать к нему, поприветствовать лично и расспросить о дороге. Некоторое время спустя он увидел клубы пыли на дороге в ущелье. Впереди ехал на белом, богато украшенном верблюде купец, по виду хорезмиец, который тоже, видимо, был предупрежден о встречном караване. Они поприветствовали друг друга на согдийском языке. Хорезмиец предполагал, что Салим будет расспрашивать его о дороге и других темах путешествия и сразу сказал, что они собираются сделать привал и пригласил его к себе в шатер, для беседы за трапезой и добавил:

— И вам советую отдохнуть перед прохождением перевала.

Салим принял приглашение и отдал указание сделать привал.

Возвращаясь от хорезмийца, Салим зашел в палатку к Абдуллу и предложил продолжить беседу.

— Наверное, не одно женское сердце ты ввел в смущение своими стихами, — начал разговор Салим, перебирая четки из лазурита.

Абдулл мгновение молчал, как будто вспомнив свои приключения.

— Конечно, женское сердце более восприимчиво к красивому и душевному слову, — тихо начал разговор Абдулл. — Однако мне всегда приходилось думать, не вызовут ли негодование мои сочинения со стороны их братьев, мужей и отцов. Однажды я был приглашен на праздник жертвоприношения в дом хакана Джента и увидел в окне прекрасные черные глаза, с любопытством выглядывающие из-за занавески. Я решил обратить на себя внимание незнакомки и прочитать лучше свои стихи. Когда дошла очередь до меня, я встал на небольшую скамейку, и, обращаясь в сторону окна, громко и нараспев произнес свое сочинение:

Коль с лица покров летучий ты откинешь, моя луна,

Красотой твоей будет слава солнца посрамлена!

Сбить с пути аскета могут эти пламенные глаза,

А от глаз моих давно уж отогнали отраду сна!

И давно бразды рассудка уронила моя рука!

В большой комнате приемов, где проходило веселье, воцарилась тишина, гости стали перешептываться между собой. Какая неслыханная дерзость! Произносить стихи, не обращаясь к хакану, и не восхвалять его самого и его заслуги! От зорких глаз придворных нельзя было скрыть, кому предназначались эти слова. Через некоторое время, отозвав меня в темную комнату, слуги набросились на меня, накинули мешок на голову и, надавав мне тумаков, вытолкали из цитадели. Бродяга-стихоплет посмел признаться в чувствах дочери хакана! На рынках города на меня показывали пальцем и смеялись, а мальчишки бежали за мной следом, кидали камни, обзывая выскочкой и проходимцем! Ночью мне пришлось покинуть этот город.

В этом мире глупцов, подлецов, торгашей

Уши мудрый, заткни, рот надежно зашей,

Веки плотно зажмурь — хоть немного подумай

О сохранности глаз, языка и ушей!

Абдулл закончил почти шепотом своё рубаи.

— Как далеко ты путешествовал в поисках благодарных слушателей и ценителей поэзии? — Салим решил отвлечь его от невеселых мыслей.

— Дальше Мерва не бывал, в тех краях безраздельно властвуют персидские мастера изящного слова. Мой персидский не так хорош, но я мечтаю посетить Багдад, увидеть их богатую библиотеку, обучиться разным наукам. Ведь там живут и работают много наших соплеменников.

— А как принимают оседлые тюрки твой дар? Ласкают ли им слух стихи на караханидском и карлукском языках?

— Да, простой народ с интересом внемлет, они воспринимают мои стихи как продолжение традиций степных сказителей-акынов. Особенно живо они реагируют на мои обличительные тексты об алчных правителях и глупых придворных. Но их ханы не особо жалуют меня и достойно не оплачивают мое ремесло. И вообще я стал задумываться об уединении от мирской суеты, хочу заняться чистой поэзией и самопознанием.

— Я расслышал в твоих словах идеи суфийского братства. — Салим удивленно взглянул на Абдулла и добавил: — Не рановато ли, брат, ты уходить в дервиши?

— Я могу объяснить Вам свое отношение к происходящему вокруг нас.

По всему было видно, что Абдулл готов отстаивать свою позицию. За долгие годы скитания и общения с многочисленными собратьями по ремеслу он стал опытным полемистом.

— Оглянитесь вокруг! — продолжил он горячо. — Люди потеряли доверие к муллам, к правителям, которые пекутся только о своем благе и угнетают простой народ. Все больше правоверных находят истину в индивидуальной молитве и созерцании. Суфийские святые призывают к смирению, принятию реальности и своим примером самоотречения и самоочищения способствуют массовому распространению нового учения в среде оседлых и кочевых тюркских народов.

— Но я всегда надеялся, что человеческий разум и исламские законы приведут к установлению справедливости в обществе, — не согласился Салим.

— Уважаемый, разумом в нашем несовершенном мире злоупотребляют как раз те, кто должен мир делать лучше, сегодня везде царит духовный беспорядок. — Абдулл в упор посмотрел на Салима. — Вот скажите мне, куда Вы стремитесь? К чему? По какому пути следуете и ради чего? Какими средствами достигаете богатства и благополучия?

— Я для начала хотел бы напомнить тебе, как мусульманину, хадис о торговле. — Салим был спокоен и не поддавался напору Абдулла. — Справедливому торговцу не воспрепятствуют войти через любые ворота Рая, так было сказано Пророком. Теперь скажу о своем жизненном пути. Я мечтаю посетить все четыре стороны света, страны Сун, Индию, Византию и Страны Магриба, Аль Андалузию, Мекку и Медину, северные холодные страны славян, булгар и хазаров. Не из праздного любопытства, а с целью изучения и получения новых знаний о торговле и людях. Наш Пророк сказал, что стремление к знаниям — это обязанность каждого мусульманина. Кроме этого, я желаю распространять сведения о моем городе и народе, о нашей культуре, традициях и обычаях. Возможно, ты знаешь, что за пределами Мавераннахра нас, тюрков, воспринимают как народ воинов, занимающийся захватом чужих земель и имущества. Многие правители Востока и Запада предпочитают нанимать тюрков исключительно на военную службу. Даже на невольничьих рынках самыми востребованными являются тюркские рабы, из которых воспитывают лучших воинов.

— Это так, к сожалению, — ответил Абдулл, утвердительно покачав головой.

— Я хотел показать своим ремеслом купца, что мы, тюрки, можем не только воевать, но быть хорошими музыкантами, поэтами, учеными и торговцами. Даст Аллах, эти времена наступят! Ведь торговлей, культурой и дипломатией можно завоевать намного больше стран, чем мечом. Не так ли? — Салим хитро взглянул на Абдулла.

— Завоевать? О Аллах! — Абдулл вздохнул. Он не собирался переходить на шутливую манеру Салима и добавил: — Это все суета мирская, алчность торговцев, это в конце концов приведет к катастрофе!

Кто богатством дом набил,

Тот Всевышнего забыл,

Тот кто «Все мое!» сказал,

Ворону подобен стал,

Он в грязи мирской погряз,

Страшен будет судный час!

Салим почувствовал, что разговор заходит в тупик, поднялся с ковра и раздраженно произнес:

— Ну, на сегодня хватит споров, впереди трудный перевал, отдыхай.

Абдулл собирался еще что-то добавить и произнести свои рубаи о смысле жизни и трагедии реальности, но видя, что Салим не желает продолжать, замолчал. Перед сном Салим обошел стоянку, проверил людей, животных и особенно своих «небесных» лошадей из Ферганы. Ночь прошла под звуки воя горных шакалов и топота копыт лошадей охранников, стерегущих караван.

Когда солнце осветило горные вершины Тэнри тау, они уже были в пути на перевале, а караван хорезмийца отправился в противоположную сторону еще до рассвета. После преодоления двух фарсахов поднялся ветер и заморосил дождь. Салим вспомнил, что проводник говорил, что погода здесь может меняться непредсказуема.

— Да, невеселое место, — вслух подумал Салим.

Тут к нему подскакал Хасан и, осадив коня, выкрикнул:

— Хозяин, господин — голос его был тревожным.

— Что случилось?

— Вашего гостя, господина Абдулла, нигде нет!

— Что!? Он что, отстал от каравана?

— Нет, господин, я был последним, кто покидал стоянку.

— Куда он мог пропасть? Ты проверил среди тюков, ящиков, мешков?

— Да, конечно! И его мулла тоже нет!

Странно, куда он мог деваться? У Салима мелькнула мысль: не отправиться ли на поиски Абдулла? Однако опыт бывалого путешественника подсказывал ему, что этого не следует делать. Караван должен продолжить свой путь. Вспомнив последний их разговор, он с досадой подумал, что поэт решил отказаться от путешествия в Кашгар. Да, да, именно так. И сейчас он возвращается с караваном хорезмийца.

Салим натянул поводья, лошадь встала, как вкопанная. Конечно, он решил это давно, просто искал удобного случая. И тут кстати оказался встречный караван. Салим начал припоминать, как Абдулл несколько раз расспрашивал его, что их ждет в Кашгаре и других землях страны Сун. Каков стихоплет! Хитер! Решил все заранее и, возможно, специально в последнем их разговоре вел себя так нагло и вызывающе! А ведь еще читал свои рубаи, прикрывался шкурой дервиша-суфия! Салим усмехнулся, как он мог поверить такому человеку?

Весь переход через ущелье Салим был немногословен, отдавая лишь короткие приказы слугам. Он старался скрыть своё расстройство. Между тем погода на перевале постоянно менялась, даже в какой-то момент Салим подумал, что вот-вот пойдет снег, но ветер разогнал темные тучи и погода прояснилась. Караван благополучно преодолел опасный участок пути, до Кашгара им осталось идти пять фарсахов. Салим успокоился и переключился на другие заботы. Его волновало предстоящее прибытие в Кашгар, он отправил вперед слугу, чтобы тот предупредил управляющего гостиного двора об их приближении.

4 глава

КАШГАР — ТУРФАН

«Все то, что было дорого, оставь —

В чужих краях отыщешь утешенье,

И стойким будь и Бога славь,

Жизнь не познаешь, не познав лишенья»

Мухаммад аль-Шафир

Караван шёл по плодородной долине Тарима. Вокруг были ухоженные поля, всюду трудились крестьяне. Салим насчитал несколько видов злаков. Он заметил хлопковое поле, но самыми приметными оказались фруктовые сады. Особенно много было гранатовых деревьев. Этот оазис, словно жемчужина на Великой торговой дороге, окружённая со всех сторон высокими горами.

Благодаря своему выгодному положению, Кашгар богател и развивался. Здесь промышляли самые богатые купцы из Согда, Хорезма, Генуи, Персии и Шама. Предместья Кашгара были густо заселены ремесленническими рабатами, где производили ткани, изделия из кожи, керамику.

— В нашем народе говорят — «В чужой стране крепкая палка лучше плохого попутчика», — произнес Темир, подъезжая к Салиму.

Отрарский купец взглянул на него и промолчал. Их кони поравнялись, дальше они ехали молча. Будучи командиром охраны каравана, Темир следил за порядком и сейчас он догадывался о переживаниях Салима по поводу бегства Абдулла.

— Охрана видела, как ваш друг уезжал, но не стала его останавливать, — прервал молчание Темир. — Никаких распоряжений о нем я им не давал. Он свободный человек и вправе делать то, что посчитает нужным.

«Этот вояка, прошедший много битв и сражений, прав, — размышлял Салим. — Со мной остались верные попутчики, что еще нужно для путешествия?»

Салим примирительно улыбнулся, происшествие с Абдуллом его уже не беспокоило. Он посмотрел на испещренные шрамами руки и лицо Темира и вспомнил, какими словами рекомендовал ему отец этого человека: «В дороге тебе пригодится такой бывалый воин, знающий жизнь с другой, жестокой стороны. Возможно, иногда тебе не хватает строгости, вот его опыт тебе и пригодится».

— Уважаемый Темир, что побудило Вас уйти со службы в армии нашего победоносного Арслан Хана? — поинтересовался Салим.

Темир на мгновение задумался, видимо, подбирая слова. Он не был словоохотливым собеседником, его меч и копье были гораздо красноречивее своего хозяина. Увидев этого человека, не каждый решился бы вступить с ним в разговор. Суровое выражение лица, грозно нахмуренные брови и холодный оскал в минуты радости свидетельствовали о нелегком жизненном пути, которым прошел он.

— Я воевал долгие двадцать лет с того самого дня, когда потерял родителей. Я горел желанием отомстить и меня приняли в знаменитую школу для обучения молодых воинов в предместьях Шалджа. Там мы днями и ночами тренировались, оттачивая воинское искусство, закаляли свои тела, чувства, нервы и дух. И вот, в один знаменательный день меня с несколькими юношами приняли на службу нашего правителя, зачислив в отряд бывалого воина Батыра, он был родом из Атлаха. Многие из нас не знали свой род и племя, ведь после каждой войны в степи и городах скитались сотни потерянных детей…

Темир вздохнул, вспоминая свое детство.

— Все мы были тюркской крови, это было видно по нашим храбрым, отчаянным поступкам и усвоенным с молоком матери бесстрашием и любовью к своей земле. Мы воспитывали своих коней для битв, и они рвались в бой, сметая врагов! Мой меч, копье, лук, щит и булава заменили мне друзей и родню. Не обращая внимания на жажду, зной и холод мы шли в походы. Наша армия славилась от хазарского моря до земель уйгуров, мы усмиряли северные племена, приводили в подчинение горцев Хузистана и персов!

— Знаю не понаслышке о вашей суровой жизни, ведь в наш дом часто захаживали отважные воины за ножами, саблями, кожаными сумками и колчанами. Я слышал их рассказы. — Салим понимающе кивнул Темиру.

— Придет мой час престать перед Всевышним. Как я покажу ему свои окровавленные руки, как раскрою загрубевшую душу, что я смогу сказать в свое оправдание? О реках крови? О горе родных убитых мною храбрецов? Вот я и задумался… — Темир твердо сжал рукоять хлыста, так, что вздулись вены на его руках. Некоторое время они ехали молча.

— После очередного похода на Фергану я почувствовал, что если не остановлюсь, то сойду с ума от жестокости войны и потери своих товарищей. Я долго бродил по городам с целью найти себе занятие по душе и вот умные люди посоветовали наняться в охрану мирных караванов. Это ремесло, которое я освоил, и душа моя успокоилась. Есть много времени для размышлений, надеюсь, мои добрые намерения будут учтены в Судный День… — лицо Темира просветлело и подобие улыбки мелькнуло на его суровом лице, обросшем жесткой седой щетиной.

— А действительно ли охота лучший способ тренировки воинов? — спросил Салим, отвлекая своего собеседника от тяжелых мыслей.

— Конечно! Это древний способ выучки и чем лучше и проворнее охотник, тем он надежней в бою! Ведь на охоте надо окружать в круг или полумесяц, растягиваться на сотни фарсахов, неожиданно совершать набег, обманывать зверя, осыпать стрелами, потом ринуться в ближний бой, рубить и маневрировать! — оживленно рассказывал Темир. — А еще есть тяжелая конница, вся закованная в железо. Они идут ровными рядами, сметая врага на своем пути! Нужна смелость, строгая дисциплина. У нас уважают и чтут только сильных, презирают нерешительных и слабых. Самые сильные батыры в почете, на них молодые смотрят и учатся.

За разговорами караван приблизился к Кашгару. Перед западными воротами, именуемыми Воротами Мира, украшенными резьбой и обшитыми железом, караван встретил управляющий и проводил в гостиный двор. Салим был приятно удивлен увидев богатое убранством и декором здание. Оно было построено из красного камня и кирпича, с белыми колоннами и большим вымощенным плитами внутренним двором, посреди которого журчал бассейн с фонтаном.

Постояльцы сидели и лежали на коврах и цветастых подушках вокруг круглых столиков, они пили чай и с любопытством поглядывали на вновь прибывших. Кроме местных торговцев здесь были арабы и персы. Салим и его спутники приветствовали всех кивком головы, приложив руку к груди.

Утром Салим поспешил на церемонию открытия рынка, которая проходила ежедневно на протяжении вот уже нескольких веков. Это красочное и театрализованное действие состояло из приветствий правителя, известных ремесленников и представителей религий. Перед народом зачитали правила рынка, размер сбора, цены на основные товары, а также призвали быть честными и добропорядочными. Всем представили кадия рынка, который должен был решать возможные споры. Все завершалось музыкой и танцами. Такого открытия рынка Салим еще не видел.

Когда ворота открылись, народ хлынул по рядам. Эта масса людей гудела, словно пчелиный рой. Всюду была слышна уйгурская речь — язык коренных жителей Кашгара.

Салим с помощником Хасаном, охранником Темиром, кадием Ибрагимом и писцом Аяром прогуливались в квартале ткачей. Извилистые улочки были засажены ивами и абрикосами. Торговую улицу сплошь увесили коврами. Они были под ногами, на дверях лавок, висели на натянутых веревках над головами: разных размеров и расцветок, шелковые, хлопковые, шерстяные, ворсовые и без ворса. Орнаменты и узоры на коврах поражали разнообразием. Здесь и растительный, и геометрический, и с изображением диких и мифических животных.

Салим остановился у лавки. Он уже давно научился определять по расцветке и орнаменту место изготовления ковров. Его внимание привлек ковер кочевников-огузов. Некоторые купцы по незнанию называли их парфянскими, персидскими или бухарскими. Однако Салим точно узнавал их по чистоте красок, традиционному красному цвету и геометрическому орнаменту. Он даже мог сказать, какое племя соткало этот ковер. Судя по узнаваемому сюжету, ромбовидному узору и покраской от светлого красного до самого темного, почти черного, этот ковер сделали в племени эрсары. Этот древний мотив кочевники передавали из поколения в поколение. Кто хоть раз в жизни держал в руках огузский ковер, тот уже никогда не спутает его с коврами других народов.

Салим в восхищении провел рукой по ворсу и заговорил с лавочником по-уйгурски:

— У Вас хороший товар. Эти ковры славятся на весь мир своим качеством. Желаю вам легкой работы и прибыльной торговли! — поблагодарил в ответ торговец.

— Ваш благословенный город знаменит не только богатым рынком и качественными товарами, но и великими тюркскими мужами, достопочтенным и благородным ученым Махмудом аль-Кашгари! — продолжил Салим.

— Так и есть, мы гордимся им! Пусть будет доволен им Аллах! — лавочник сложил ладони на груди и слегка поклонился.

Салим упомянул автора «Диван лугат-ат-тюрк» (Сборника тюркских наречий), родившегося в Кашгаре. Его труд был написан на тюркском языке, что было редкостью, так как все рукописные труды поэтов и ученых писались в исламском мире на арабском или персидском языках. Книга служила настоящей энциклопедией и словарем всех тюркских языков. Махмуд аль-Кашгари много путешествовал, в конце жизни вернулся на родину и закончил этот великий труд. Он сам так написал о своей книге:

«Эту книгу я составил в алфавитном порядке, украшал ее пословицами, саджами, поговорками, стихами, раджазами и отрывками из прозы. Я облегчил трудное, разъяснил неясное и трудился годами. Я рассыпал в нем из читаемых тюрками стихов для того, чтобы ознакомить читателей с их опытом и знаниями, а также пословицы, которые они употребляют в качестве мудрых изречений в дни счастья и несчастья с тем, чтобы сказитель передавал их передатчику, а передатчик другим. Вместе с этими словами я собрал в книге упоминаемые предметы и известные слова и таким образом, книга поднялась до высокого достоинства и достигла отличного превосходства». Автор этого труда страстно желал придать тюркскому языку особый статус и был уверен, что тюрки достойны править миром, что культура и ценности тюркских кочевников могут возвысить народы и указать им путь к истине.

Неожиданно Салим обернулся, чувствуя, что кто-то потянул его переметную сумку. Вор-карманник неудачно запустил руку, надеясь прорезать ножом наружную ткань, но его орудие наткнулось на жесткую кожаную прокладку внутри. Он отпрянул, пытаясь бежать.

— Ах ты, шайтан! — вскрикнул Темир и заломил руку воришке, да так, что у того хрустнула и сломалась кость, от боли он закричал на весь рынок.

Тут же собралась падкая до любых зрелищ толпа зевак, громко обсуждая происшествие.

— Поделом ему! Отрубить грабителю руку! Вздернуть проходимца! К кадию отведите, пусть он решает!

От болевого шока вор потерял сознание и лежал в кругу обступивших его людей. Рука у него была вывернута, он лежал на земле нелепо свернув набок лохматую, нечесаную голову. Его жалкий вид, босые, грязные огрубевшие ноги и серая со множеством заплат одежда, вызвали жалость у Салима. Отрарский купец осуждающе взглянул на Темира, будто говоря, что не одобряет такого жестокого обращения с человеком, пусть даже со злодеем.

— Так как объектом совершения преступления являюсь я, то и мне решать, как быть с ним! — пытаясь перекричать толпу, громко сказал Салим. — Его злые намерения не были осуществлены, он получил сполна за свой неприглядный поступок, поэтому я его прощаю! Возможно, получив столь жесткий урок, у него будет время задуматься, а может он навсегда останется с изуродованной рукой. Всевышний уже наказал бедолагу! Кто мы такие, чтобы накладывать наказания, больше чем Аллах?!

Толпа притихла, перешептываясь между собой, многие одобрительно кивали. Чтобы не допустить самосуда, Салим приказал Хасану нанять пару носильщиков, чтобы отнесли обездвиженного карманника в тихое место.

Все произошедшее и слова Салима писарь Ибрагим, неотступно следовавший за отрарским купцом, зафиксировал в своих записях. Этот бывалый писарь, служивший когда-то при дворе, научился быстро схватывать произнесенные хозяином слова. Натренированный придворными правилами, он на полуслове угадывал слова, считывая их по губам и точно записывал своим мелким почерком тауки. Салиму почти никогда не приходилось повторять дважды произнесенные в адрес писаря приказы.

Худой и слегка сутуловатый из-за постоянного корпения над письмом, с покрасневшими глазами от работы при неустойчивом пламени лампады, Ибрагим был немногословен. Он предпочитал внимательно выслушать и подумать, прежде чем вывести голубиным пером-каламом текст на бумаге. Обстоятельства приучили его вести свои записи в разных положениях — сидя, почти распластавшись, стоя, держа перед собой бумагу, или опершись на колонну в помещении, в темной и тесной лавке. Он приноровился писать даже в дороге, сидя на лошади, верблюде или на семенящем ослике. Ибрагим обладал прекрасной памятью, запоминал имена, даты, цифры, названия товара, его достоинство и цену. Насмотревшись на дворцовые нравы в цитадели, терпя придирки сановников и заносчивых управляющих, он испытывал отвращение к лицемерию и чванству, поэтому покинул службу и подрабатывал на рынке, пока не нанялся писарем в караван Салима.

При выходе из квартала ткачей отрарцы задержались у лавок с тканями. Здесь Салим был очень внимателен, сосредоточен и приказал писцу тщательно записать все цены на шелк. Его интересовало, какой вид шелка и по какой цене привозят в Кашгар из страны Сун. Уже поздним вечером усталые и полные впечатлений они вернулись в караван-сарай.

Салим не собирался надолго задерживаться в Кашгаре и приказал слугам готовиться к очередному переходу. Им предстояло преодолеть опасную пустыню Такламакан. Пополнив запасы воды, еды и фуража, слуги закрепили тюки на верблюдах и мулах. Перед отъездом Салим посетил мечеть Юсуфа Хас Хаджиба, где совершил каср-намаз и прочитал дуа о благоприятной дальнейшей дороге.

Их путь пролегал между высоких гор со снежными вершинами и пустыней. Навстречу двигались многочисленные телеги кашгарцев и доланов, запряженные быками и мулами, а также трудяги-ослики и верблюды бактрианы, груженные различным скарбом.

Салим много слышал о пустыне Такламакан, простирающейся между горами Тэнри Тау, Тибетом и страной Сун. Сейчас, вглядываясь в огромные дюны, он припомнил рассказы об обитающих здесь злых духах-шайтанах, белых драконах и всякой другой нечисти.

— Астафируллах! — промолвил Салим, — Огради нас от нечистого!

Проводник, нанятый в Кашгаре, предупредил, что в пустыне часто бывают пыльные бури, поэтому всем следует держать наготове ткани для того, чтобы закрывать морды животным и лица людей. Если ветер будет сильным, то необходимо будет остановиться и переждать ненастье.

Не успели они преодолеть один фарсах, как небо заволокло тучами. Из пустыни подул горячий ветер, постепенно нарастая. Какой силы он достигнет, никто не знал. Проводник молча ехал впереди и караван следовал за ним. Песок летел со всех сторон, застилая глаза, проникая в рот и нос. Идти стало труднее и скорость каравана замедлилась. Морды животных повязали тряпками, а на «небесных» лошадей накинули попоны и специальные маски на голову. Внезапно ветер прекратился и люди облегченно вздохнули. Однако проводник крикнул, чтобы не спешили снимать повязки. И он оказался прав.

Не успела пыль осесть, как из пустыни донесся неприятный свист, а затем шелест. Звуки слились и все увидели, что на них сплошной стеной движется песчаная буря. Массы песка обрушились на караван, словно могучий джин бросил их на людей и животных. Салим подстегнул коня, объезжая караван он кричал, чтобы люди усадили верблюдов и скрылись за ними. Вскоре караван был собран в круг, и все спрятались за животными. Пытаясь перекричать ветер, Хасан громко молился, прося Всевышнего помиловать их. Все закончилось так же быстро, как началось.

На вынужденном привале люди осматривали поклажу, чинили тюки, связывали оборванные веревки. Салим заметил, что коржын, переданный в Баласагуне согдийцем Ратмишем слегка потрепался и крепко затянул его, но тут ткань порвалась и на землю высыпались сухофрукты и записка. Салим поднял послание и развернул его. Зная согдийское письмо, он удивился, что часть текста была написана непонятными знаками.

Секретное послание, понял отрарец. Зачем? Какие тайны хотел передать Ратмиш вместе с сухофруктами? Не разобравшись с этим, он взял несколько сухих абрикосов и стал внимательно разглядывать их. Ничего странного, хотя по весу они были тяжелее обычных. Салим сжал фрукт в руке и разломил его пополам. Вынув косточку, он расколол её лезвием ножа. Внутри был маленький драгоценный камень, рубин яркого гранатового цвета.

Ах, вот в чем дело, изумился отрарский купец. Какая важная посылка! Каков хитрец этот Ратмиш! Поначалу Салима возмутила хитрость согдийца, но потом он рассудил, что, Ратмиш решился на это, дабы не обременять его лишними заботами об охране и сбережении драгоценностей. Лучше этого не знать, так спокойнее. Убедившись, что никто в караване не заметил его находку, Салим приторочил коржын согдийца к своей личной поклаже.

***

Следующая остановка была в Куче, небольшом поселении на краю пустыни. Там их приняли на небольшом постоялом дворе, где из всех земных благ оказалась только чистая вода. Салима это нисколько его не смутило, за годы своих путешествий он побывал в разных караван-сараях. Благо, что имели достаточно запасов еды на такой случай. Однако водой им следовало запастись. Наполнив все бурдюки и кувшины, они двинулись дальше.

Их путь лежал в Турфан, где правили уйгурские идыкуты. Салим знал, что большая часть населения в этом городе исповедовала буддизм. Поэтому царившие там порядки могли отличаться от мусульманских городов.

Подъезжая к Турфану, его глазам предстала удивительная картина — тысячи танапов зеленого массива посреди песчаной пустыни. Сам город окружало множество пещер. Позже Салим узнал, что в этих пещерах были изображения Будды.

Турфанский оазис расположился вблизи гор между пустынями Такламакан и Гоби. По рассказам купцов и арабских географов, Салиму было известно, что это место называют «Огненной землей» или «Долиной ветров», из-за очень жаркого климата и частых сильных ветров. Несмотря на такой суровый и засушливый климат, люди приспособились выращивать здесь гранат, персик, а также пшеницу и хлопок.

Караван сделал привал на окраине города, в древнем гостином дворе. Осматривая стены заведения, которые были расписаны разными сюжетами, Салим узнавал на изображениях своих древних коллег, купцов Согдианы, Рума, Персии, Суна. Здесь также были изображения на зоорастрийские, манихейские и буддийские темы. Хозяин заведения пояснил, что таким образом древний художник старался показать, что люди могут мирно сосуществовать и торговать. Отправляясь на местный рынок, Салим обменял дирхемы на местные деньги у менял-согдийцев, которые давно обосновались здесь и вели активную торговую деятельность.

Больше всего его впечатлил рынк сухофруктов. Нескончаемые лавки были сплошь забиты разноцветными мешками с изюмом, финиками, абрикосами и сушеными дынями. Вкус у изюма был особенным. О местном сушеном винограде Салим слышал давно, но нигде не встречал подобного.

— Это настоящее райское удовольствие! — Салим посмотрел на седого лавочника в остроконечной уйгурской шапке и взглянул на своих спутников. Они согласно закивали головами.

— Как же вам удается вырастить и сохранить такие восхитительные фрукты? — Салим не мог оторваться от изюма и пробовал разные сорта.

— Это все благодаря богам, местному воздуху и трудолюбивым рукам моих соплеменников.

Торговец снял цветастую шапку, воздел руки к небу и объяснил, что в давние времена местные жители построили подземный канал, чтобы со склон Небесных гор текла талая вода в сады и на поля. Вода течет под землей по керамическим трубам и не испаряется. Этот канал протянули на десять фарсахов.

— Да ниспошлет Всевышний вам благоденствие за ваше упорство и трудолюбие! Аминь!

Салим воздел руки к небу, затем сказал Хасану купить разные сорта изюма у этого дружелюбного лавочника и доставить в караван-сарай.

***

Дорога до Дуньхуаня, конечной точки их путешествия, была спокойной. Привычно дул горячий ветер. Сознание того, что трудное путешествие завершается, придавало сил, у людей из каравана было приподнятое настроение. Видимо, это настроение передалось животным, и они вели себя смирно.

В Турфане к Салиму привели буддийского монаха, который просил взять его с собой в Дуньхуань. Салим разрешил, однако предупредил, чтобы тот не пытался распространять свою веру на слуг, погонщиков и других членов каравана. Монах согласился, но попросил выслушать его. Салим согласился и пригласил буддиста на трапезу. Отведав угощения, монах сидел смиренно, ожидая разрешения начать разговор.

— О чем же ты хотел рассказать? — спросил Салим.

— Я являюсь последователем «Дхарма». Это учение о духовом пробуждении. И оно опирается на четыре благородные истины. Страдание, Причина, Освобождение и Избавление. Наша жизнь состоит из проявлений всех этих истин. Это в равной степени относится как к человеку, так и к обычному камню. Когда сочетание распадается, наступает смерть. Но смерть — это перерождение в другую жизнь. И в кого ты переродишься, зависит от кармы.

— И судя по вашему учению, моя душа после смерти может поселиться в животном? Упаси Аллах! Это что же за религия?!

— Мы вообще отрицаем, что душа существует в самой себе и благодаря самой себе, — монах опустил глаза и сложил ладони перед собой.

Салиму не понравилось беседа. «Слушать его — это харам!» — подумал Салим и вслух произнёс:

— Скоро мы продолжим путь. Вы должны хорошо отдохнуть перед дорогой, — он указал рукой на выход из палатки.

***

По дороге шли многочисленные паломники из местных племен: уйгуры, мачины, тангуты и тибетцы. Они улыбались и приветствовали чужеземцев поклоном. Люди были в разноцветных одеждах со множеством узелков и котомок, с их шей свисали крупные яркие бусы, а на головах покачивались высокие головные уборы. Многочисленные путники, везущие местный товар на телегах, запряженных быками, ослами или верблюдами спешили на рынки богатого города.

По мере приближения к Дуньхуаню, местность меняла свой облик. Огромные горы красно-коричневого песка уменьшались до невысоких желтоватых дюн: ветер передвигал их, а затем изменял направление, и пески перемещались на прежнее место. Их движение сопровождалось звуком, словно музыкой. Это был свист, похожий на жалобный плач, отчего путникам, оказавшимся здесь впервые, становилось не по себе. Местность называлась «Горами поющих песков» Этот удивительный оазис стоял на крайнем западе страны Сун.

5 глава

ДУНЬХУАН

«Три пути к знаниям: самый благородный — путь размышлений,

самый легкий — путь подражания, самый горький — путь опыта»

Конфуций

Караван прибыл в Дуньхуан на закате. На постоялом дворе их встретили слуги. Переводчик-тюрк первым делом объяснил правила торговли на рынках города. Узнав, что среди гостей есть музыканты, он обрадовался и сказал, что они могут хорошо заработать, так как купцы и сановники любят музыку.

Дуньхуан был крупным буддийским центром, где сходились караванные пути со всех концов света. Вместе с торговцами часто приезжали проповедники других религий, некоторые из них оставались здесь навсегда. В этом оазисе царили мир и порядок, где своей чередой текла духовная жизнь, зрели культура и традиции.

Первым делом Салим отправился на скотный двор. С большой группой спутников он пробирался среди разношерстной шумной толпы. Подойдя к продавцу лошадей, Салим через переводчика узнал, какую цену дают за «небесных» коней. Его устроил бы обмен на шелк. Торговец так обрадовался, что долго раскланивался и уверял, что даст лучшую цену. Они присели в чайхане и после недолгих переговоров заключили сделку. Писарь Салима тут же составил купчую, и торговцы заверили этот документ своими печатями.

— Вы осчастливили меня своим решением! — Покупатель не переставал благодарить и кланяться. — Пусть Ваше пребывание в нашем городе будет приятным!

Салим, щедро отблагодарив переводчика, покинул квартал в приподнятом настроении. Первая сделка в стране Сун оказалась очень удачной. Он вспомнил, как сомневался, стоит ли брать норовистых коней в трудную дорогу. Многие отговаривали его от этой затеи, но чутье в очередной раз не подвело отрарского купца. За одну сделку он в десятки раз окупил все расходы. Теперь предстояло также выгодно продать или обменять другие товары. На местном рынке чиновник определил место, где Салим мог предложить свой товар. Взяв с отрарца оплату, он протяжно прочитал правила на рынках Дуньхуаня.

Наказав Хасану не сводить глаз с лали — драгоценных камней Бадахшана, Салим бережно разложил их на парчовой ткани. Камни были разных расцветок, розовые, похожие на свежий утренний цветок, голубые, красные изумруды и рубины. Здесь же расположились «каменный мед» — индийский виноградный сахар, различные меха, от черной лисы до белого песца. Арабские благовония и камфора, в маленьких стеклянных бутылочках, дополняли прилавок купца. Базар был полон людей. Покупатели и продавцы разных племен и рас, со всех краев земли, они толкались и теснились здесь.

В течении дня Салиму предлагали за товар византийские солиды, иранские драхмы, индийские монеты, дирхемы и другие незнакомые деньги. Тут же сновали согдийские, уйгурские менялы и ростовщики. Доверив прилавок охране, Салим отправился прогуляться по рынку. От изобилия и разнообразия товаров рябило в глазах. На прилавках пирамидами стоял знаменитая ослепительной белизны фарфоровая посуда, покрытая изящным рисунком. Бронзовые зеркала блестели на солнце, бумага висела рулонами и раскачивалась на ветру, жемчуг блестел призывно, как белоснежная улыбка красавицы, шкуры леопарда, тигра, акулы перемешивались со слоновьими бивнями и моржовыми клыками. Кроме местных были индийские, тибетские, персидские, уйгурские товары.

Салим остановился у тибетской лавки со снадобьями, из которой доносилось приятное благоухание. Запах действовал успокаивающе. Монахи в лавке «колдовали» над приготовлением настоев и лекарств. Он не нашел здесь ничего выгодного для покупки, но приценился к товару.

Вернувшись к своему прилавку, Салим обнаружил, что его уже ждут многочисленные покупатели. Торговля шла бойкая. Писарь не успевал записывать. Хасан еле сдерживал настырных и любопытных, особенно ему надоедали вездесущая детвора и бродяги. Ближе к вечеру к лавке подошел седой длиннобородый старик. Он был одет как сунский сановник — черная шляпа и красный шелковый халат. Поприветствовав традиционным поклоном, он произнес на ломанном тюркском языке:

— Мир вам! Добро пожаловать в Поднебесную!

Салим, не выказав удивления, ответил на приветствие и добавил:

— Спасибо!

— Я услышал, что в наш город прибыл тюркский караван, и мне стало очень любопытно увидеть вас. Когда я был моложе и служил в столице, встречался с вашими соплеменниками. Я был очарован вашими нравами, культурой и обычаями. У меня даже было тюркское платье. При дворе наш слух и взор ласкали тюркские песни и танцы. О, где эти благословенные времена! — Старец вздохнул. — Зовите меня Гэ Шу

Салим молча слушал его. И старик продолжил:

— А еще я был гостем на тюркском стойбище, меня особенно впечатлило переносное жилище. Кажется, его называют юртой?

Салим утвердительно кивнул головой.

— Это удивительное жилище! Украшенное коврами, цветным войлоком и разнообразными тканями. Я даже сочинил стих:

В северной предрассветной синеве,

Воин юрту ставил на траве,

А теперь, как голубая мгла,

Вместе с ним она на юг пришла,

Удалившись от степей и гор,

Юрта прибрела ко мне на двор…

Пока переводчик пытался донести смысл стиха, старец терпеливо ждал реакции Салима, Хасана и других тюрков. По улыбкам на их лицах было видно, что они все правильно поняли, и старец облегченно добавил:

— Я очень рад, что смог вас порадовать вдали от родных земель!

— Благодарю достопочтенный! — Салим приложил руку к груди. — Хочу Вас угостить самаркандской халвой, проходите!

— Я слышал об этой сладости, у нас ее подают только правителям.

— Да, теперь и мы дожили до этих славных времен, Слава Аллаху! — Салим улыбнулся и жестом пригласил старца сесть на ковер у низкого круглого столика.

В конце беседы сановник сказал, что будет рад видеть Салима и его спутников в своем доме. Салим подумал, что это отличный случай узнать больше о народе, с которым у тюрков издавна складывались непростые отношения.

На следующий день прибыл юноша от Гэ Шу и передал его приглашение. Салим согласился не раздумывая. Он собрал спутников и в сопровождении юноши они отправились в гости. Перед воротами усадьбы, обнесенной глиняной стеной, их с поклонами встретили слуги в коротких синих халатах и жестами пригласили во двор. Старший слуга произнес:

— Добро пожаловать в Юй-Юань, Сад радости!

Взору Салима и его спутников предстал великолепный сад, разделенный на части округлыми арками. Здесь царила настоящая гармония архитектуры и природы. К дому вела дорожка, выложенная мозаичной плиткой. Пройдя мимо пруда с экзотическими рыбы, Салим поднял голову и увидел по краям крыш морды чудовищ. Он понял, что они отпугивали злых духов. Посреди сада стояла скульптура из нефрита, излучавшая зеленоватый свет.

Гэ Шу встретил гостей на пороге своего жилища, приветствовал всех поклоном и, видя, что тюрки не сводят глаз с нефрита, произнес:

— У золота есть цена, а нефрит — бесценен!

Прием начался в большой комнате с традиционной чайной церемонии. Их угостили Кунг-Фу чаем. Они сидели на циновках вокруг низких квадратных бамбуковых столиков, окрашенных темным лаком. Рядом стояли жаровни, а чуть дальше большие фарфоровые вазы, расписанные сценами с журавлями. Слуги внесли гайвань, специальную чашку без ручек, с крышкой и блюдцем, расписанную узорами. Хозяин дома вполголоса комментировал церемонию:

— Блюдце символизирует основу — землю, крышка — защиту — небо, а сама чаша — человека, уверенно стоящего на земле под защитой.

Слуга внес широкую деревянную доску. На ней были глиняный чайник исинь из фиолетовой глины, котел с нагретой водой, чайная коробка, специальные щипцы, фарфоровая и бамбуковая ложки. В воздухе витал легкий аромат жасмина, слышны были пение птиц и легкие звуки музыки.

Вся церемония состояла из семи этапов: нагревания чайника, демонстрация чайных листьев, заваривания чая, промывания горячей водой, снятия фарфоровой ложкой пузырьков, заваривания и повторного очищения. Чай разливал сам хозяин дома. Он говорил о наслаждении аромата чая, «купании небес в аромате», желая всем присутствующим процветания, благополучия и счастья. Затем слуги внесли десятки блюд из овощей, риса, сладкие пампушки, вино и другие закуски. Среди них были акульи плавники и ласточкины гнезда.

— Здесь есть все, что можно предложить уважаемым гостям. Ну, разве только нет печени дракона или мозгов феникса! — рассмеялся старик Гэ Шу и, сделав широкий жест, пригласил: — Угощайтесь, пожалуйста!

Гости осторожно пробовали незнакомую еду, переглядываясь между собой.

За едой сановник начал разговор о давних контактах его народа с тюрками. Он процитировал текст монаха-путешественника Сюань-Цзана, который побывал в Таразе, Суябе и других местах проживания тюрков. Монаху везде оказывали хороший прием и расспрашивали о его религии.

— Тюрки очень любознательны! Почему вы всегда стремитесь к неизвестному, ваш дух кочевников не знает покоя? — старец Гэ вопросительно посмотрел на Салима.

— Мои предки жили на необъятной территории — от тангутских гор до западного моря, и поклонялись Тенгри. Для них не было преград, они всегда находились в поисках лучших земель и пастбищ, — ответил Салим, держа в руках ласточкино гнездо и сомневаясь, пробовать ли его. — Сейчас мы осваиваем торговое ремесло и снаряжаем караваны в разные страны.

— Наш народ живет в подчинении много веков, и не знает безвластия, мы стремимся к порядку, гармонии, защите своих устоев. Этому нас наставляет учение Дао. В стране должен царить закон и порядок. И нас пугает ваш мир, мир нестабильности.

— Пугает? — Салим удивленно посмотрел на переводчика, правильно ли тот перевел.

— Да, да, пугает и тревожит! За северной стеной всякий раз рождается неведомая энергия, которая угрожает нашему миру.

— Я знаком по рассказам путешественников и купцов, которые побывали за Великой стеной, о вашей стране. И они рассказывали, что видели угнетенный и бесправный народ, который страдает от государства!

— Наше государство и наш император мудро правят народом, какие права еще нужны ему? Крестьянин должен работать в поле, ткачи должны ткать полотно, воин должен служить, а все они должны подавлять свои страсти и желания, быть смирными и придерживаться принципа У-вэя, то есть не вмешиваться в ход естественного миропорядка.

— Насколько я понял, ваши правители вмешиваются во все стороны жизни народа, мнение и желания человека ничего не значат для них. Нет свободы!

— Свободы?! Какая свобода? Зачем она нужна? Наш народ должен подчиняться императору и чиновникам! Канцелярия императора лучше знает, что нужно народу!

— У тюрков ценится личная свобода, возможность самому решать, куда ему кочевать. Единоличной власти над тюрком нет, мы можем подчиниться только самому бесстрашному и справедливому среди нас!

— Нет! Нет! — Гэ замахал руками. — Наш народ не должен видеть такую свободу! Это приведет к краху нашего государства!

— Так зачем же возведена эта северная стена? Чтобы скрыть от народа дух независимости и свободы? — Салим жестом показал преграду.

— Мы внушаем народу, что эта стена ограждает их от набегов варваров! Нет! — старик взглянул на переводчика, и поправился: — От недружественных визитов северных гостей!

— И насколько хорошо это получается? — спросил, улыбнувшись, Салим. Он знал, что на протяжении веков его предки не раз покоряли страну Сун.

— Да, вынужден признать, стена не смогла сдержать конфликтующих с обеих сторон. Когда я служил в столице, мне доносили о тысячах моих соплеменниках, бежавших на север. Я даже пострадал от этих фактов. Меня, вот, в наказание, сослали в этот западный форпост, чтобы я был ближе к тюркам, наблюдал за ними и посылал отчеты.

— Если вы опасаетесь тюркского духа, вам нужно не закрываться, а больше общаться, торговать и наладить тесные взаимовыгодные контакты.

— Наши взгляды и мировоззрения настолько разные, что понадобится тысяча лет для сближения, — сановник вздохнул и погрузился в размышления.

В комнате повисло напряжение. Салим взглянул на своих спутников, пытаясь понять их настроение, однако они не проявляли никакого интереса к беседе. Хасан разглядывал вазы, Аяр вел свои записи, а Ибрагим пытался разглядеть поющих в саду птиц.

В Дуньхуане существовал порядок: иноземным гостям запрещалось находиться на улицах города после заката солнца. Зная об этом, Салим со спутниками поспешили покинуть усадьбу сунского сановника. На прощание они вежливо поблагодарили хозяина.

Как только гости вышли за порог, сановник Гэ Шу уселся удобнее и тряхнул медным колокольчиком. На звон из-за ширмы вышел человек по облику похожий на тибетского монаха. Поклонившись, он смиренно встал перед Гэ Шу.

— Ты все внимательно слушал, Лу Шань?

— Да, господин, я ничего не упустил, — монах сложил ладони перед собой.

— Ты понял, что эти тюрки себе на уме? Мало того, что раньше они облагали данью караваны, нанимались в охрану, так теперь еще желают участвовать в торговле! Они что, хотят быть наравне с согдийцами? Видимо, что-то происходит в Западном Крае. Поручаю тебе присоединиться к их каравану под видом лекаря и побывать в их городах. Мне интересно знать, что происходит в Таразе, Отраре, Яссах, Самарканде и дальше — до самого Мерва.

— Будет исполнено, — преданно поклонился Лу Шань. — Что именно мне нужно узнать? И как я буду передавать сведения?

— В Таразе найдешь лавочника, Субхи. Он сын ханьца и уйгурки. Служит согдийскому торговому дому, а заодно и мне. Я снабжаю его шелком через проходящие караваны, но в последнее время от него не было вестей. Когда встретишь его, покажи вот это. — Сановник протянул монаху половинку монеты. — У него вторая половина. Он поймет, кто ты и расскажет, как переправлять донесения.

Лу Шуань бережно взял монету, осмотрел ее и спрятал глубоко в складках своего одеяния.

— Меня и канцелярию нашей столицы интересуют все, чем заняты тюрки, какие у них планы, не только военные, но и торговые. Состояние их городов. Рынки. Дороги. Постарайся попасть к их правителям, используя свое врачебное знания. К их женам, матерям. Женщины, как правило, болтливы. Действуй мягко, терпеливо. Не спеши. У тебя много времени. Не торопись возвращаться.

Тем временем отрарский купец занимался обменом и покупкой товаров. Ему оказали помощь вездесущие согдийцы, которых в Дуньхуане было немало. Одному из них, Кишику, Салим привез письмо и посылку от родственника Ратмиша из Баласагуна. Он прочитал зашифрованное послание, проверил содержимое посылки и заметно повеселел.

— Я так рад весточки из родного города! Так скучал по нашим сушенным абрикосами и инжиру! Здесь такой не сыщешь ни за какие деньги!

Салим с улыбкой слушал его и кивал головой, зная, чему именно был рад согдиец. Отрарец прекрасно понимал, что природная сметливость, изящная изворотливость и удивительная находчивость согдийцев позволяли им занять такое важное место на Великой торговой дороге. Их мягкая манера вести переговоры, знание многих языков, тактичное убеждение и взаимовыгодные предложения открывали двери в самых разных странах и дворцах.

В знак признательности Кишик помогал отрарцу с покупкой шелка.

— Будьте бдительны! — предупредил он, — Ханьцы норовят всунуть иноземным купцам крестьянский шелк. Я научу вас, как различать их.

— Наши люди, согдийцы, проникли во все сферы жизнедеятельности города, есть среди чиновников, служащих города, воинов, купцов, менял, кредиторов. Вся документация в городе ведется на двух языках — согдийском и ханьском, — рассказывал Киши, сопровождая Салима в прогулках по Дуньхуану.

Составляя тщательный список закупок, Салим вслух поучал своего помощника:

— Не покупать такой товар, на хранение которого понадобится большой расход, не покупай того, что может сломаться в дороге или умереть. Рискуй только половиной своих денег. Лучшим товаром можно считать тот, который купил за солиды, а продал за динары. В сделках не следует стесняться, ибо купцы знают, что застенчивость уменьшает прибыль. Особенно не надо стесняться наживы, ибо это основа торговли.

***

В последние дни пребывания каравана Дуньхуане на постоялый двор зачастил тибетский лекарь, поклонник Будды. Его порекомендовал хозяин гостиного двора, когда приболел Ибрагим. Писарь страдал от боли в желудке, видимо, от непривычной пищи. Тибетский лекарь готовил отвары во дворе и однажды с почтением обратился к Салиму:

— Уважаемый господин купец, вы прибыли из земель, где родился и работал Великий Врачеватель Ибн Сина! Я слышал о его книге «Канон врачебной науки». У меня есть мечта посетить ваш край и заняться изучением этого труда. Не буду ли я вам обузой в пути? Мое ремесло и знания могут помочь в трудной дороге. Я могу лечить людей и животных.

Салим вспомнил, что на пути в Дуньхуан он не раз сожалел об отсутствии лекаря в караване. Однако брать с собой в дорогу проповедника буддизма не входило в его планы.

— Хорошо, я подумаю, — ответил он.

Лу низко поклонился и произнес:

— Как скажете…

Когда все торговые дела были улажены, Салим сверил свои записи с бумагами Аяра, а затем дал команду собираться в дорогу. Все приготовления были закончены в короткий срок: товары упаковали, запаслись едой и водой. Все это время Салим думал, стоит ли брать в дорогу буддийского монаха? По опыту он знал, что с иноверцами у мусульман иногда возникают споры, которые могут перерасти в конфликт, если вовремя не вмешаться. К чему лишние хлопоты в дороге? Однако на принятие его решения повлиял случай.

В компании Аяра и Ибрагима он как-то отдыхал под навесом в ожидании обеденной трапезы, когда вдруг послышались крики с улицы. Салим отправил слугу узнать, в чем дело. Через некоторое время тот вернулся взволнованный. Он шел и причитал:

— Спаси и сохрани нас, Аллах!..

— Что случилось? — Салим приподнялся с подушек.

— Господин, плохие вести! Говорят, в Турфане обнаружена черная болезнь, по дороге туда видели трупы с черными пятнами на теле. О, Аллах! Что же нам делать? Как мы вернемся?!

— Замолчи! — Салим крикнул на него и сжал кулаки.

Во дворе началась суматоха, люди бегали туда-сюда, Хасан и другие участники каравана обступили Салима. Он поднял ладонь, призывая успокоиться:

— Нам нужно узнать точно, не поддавайтесь панике и слухам! Хасан, иди на рынок и узнай у согдийцев, так ли все на самом деле?

Салим пригласил лекаря и других спутников присесть.

— Насколько опасна эта болезнь?

— Если это так, это очень страшная новость, — ответил тибетский монах. — От этой болезни нет снадобья. Как она распространяется, тоже не известно. Лучше бежать от нее.

Салим тяжело вздохнул и задумался: «Бежать… Но какой дорогой?»

— А если мы спрячемся в горах? — предложил Аяр.

Салим ничего не ответил на слова кадия и взглянул на писаря, ожидая его предложения.

— Когда я переписывал труды географов в Испиджабе, видел карту, где был нанесен северный маршрут, через Пестрые горы, через земли басмалов и карлуков, — тихо сказал Ибрагом.

Салим с интересом посмотрел на него и произнёс:

— Я слышал о меховом пути, это гибельная дорога!

— Господин, — прервал наступившее молчание монах Лу Шань. — Если подтвердится страшная весть, мы должны как можно скорее покинуть этот город! И предстоящая дорога, как бы не была она опасна, будет для нас спасением от надвигающейся опасности!

Салим встал, оглядел присутствующих, потом перевел взгляд на двор и решительно сказал:

— Да, мы должны возвращаться! Срочно надо найти проводника!

Лу Шань вызвался найти местного провожатого и уже хотел отправился на его поиски, но тут Салим вспомнил о его просьбе отправиться вместе с ними и остановил его:

— В дороге нам понадобиться лекарь. Ты можешь отправиться с нами, если еще не передумал.

Лу низко поклонился и радостно произнес:

— Благодарю, господин!

— И помни, что ты только лекарь, а не буддийский монах, — добавил Салим.

— Я все понимаю, уважаемый. Я не проповедник, а всего лишь лекарь, — согласился Лу Шань.

Салим расплатился с хозяином гостиного двора. Тот долго уверял, что волнения напрасны: если город закрыть, то можно долго пережидать любые напасти. Салим поблагодарил его за гостеприимство и еще больше убедился в том, что нельзя задерживаться в городе: неизвестно, сколько времени караван проведет здесь.

Тем временем вернулся Хасан, его трясло от волнения. Он поведал, что сведения о болезни точные и уже запрещены выезды по дороге в Турфан. Город готовится к закрыть ворота, все, кто хочет покинуть Дуньхуан, должны сделать это в течении трех дней.

Салим ходил между верблюдов. Он в волнении теребил их привязи, отчего медные колокольчики звонко гремели. Погонщики, слуги, Темир, Ибрагим и Аяр шли за ним, ожидая приказов.

— Поднимайте верблюдов! Мы выходим! — Салим решительно ударил хлыстом по задним ногам рядом сидящего драмадера.

Все пришло в движение, участники каравана занялись своими обязанностями. Прибежал монах Лу, ведя за руку местного тангутского подростка:

— Этот юноша уверяет, что не раз провожал путников к северному пути за озером Эби Нур.

Тангуткий проводник часто кивал головой и спрашивал, какую цену ему заплатят.

— Если проведешь нас верно, без обмана, получишь вдвое больше, чем тебе платили раньше! — Салим уже сидел на своей лошади и отдавал последние приказы.

С шумом и криками, поднимая клубы пыли, караваны, одинокие всадники и пешие паломники выходили из города, еще вчера такого людного, богатого и гостеприимного, и который вмиг превратился в опасное место, из которого хотелось бежать!

***

Двигаясь на север, караван прошел десять фарсахов без отдыха. После того, как они преодолели первый перевал, пейзаж сменился с пустынного на предгорный. Животные осторожно ступали по мелким острым камни и обходили валуны, скатившиеся с гор. Движение замедлилось.

Салим подумал о привале. Молодой проводник словно прочитал его мысли. Поравнявшись с его лошадью, он с помощью жестов, тюркских и согдийских слов сообщил, что им необходимо отдохнуть: впереди их ожидал трудный переход через другой горный перевал.

Во время стоянки у пресного озера Эби-Нур, тибетский монах рассказал, что это место считается самым ветреным, а в это время года горячий ветер дует со стороны пустыни Гоби.

— В этом проклятом месте ветер бывает такой силы, что может унести людей и животных, он вырывает деревья с корнем, а на озере поднимаются волны высотой в два человеческих роста. Мы должны держаться вместе.

Лу держал в руках джутовую веревку. Увидев ее, Салим догадался, что хочет предложить монах.

— Хорошо, я прикажу связать животных между собой и выстроить их цепью, а людям необходимо будет привязать себя к седлам.

— И еще. Ветер несет мелкие острые камни, — добавил монах.

Салим посмотрел на Хасана.

— Ты слышал?

Хасан все понял и убежал раздавать указания. Ночлег у озера прошел спокойно, животные и люди хорошо отдохнули. Все вели себя обыденно, но Салим нутром чувствовал гнетущую тишину. Она будто зависла над караваном и давила со всех сторон. Природа не подавала признаков жизни — не щебетали птахи, не стрекотали кузнечики…

Монах и проводник молились у камня с начертанным на нем изображением Будды. Слуги собирали пожитки, проверяли снаряжение. Костры еще тлели и струйки дыма раскачивались над ними на ветру.

Салим решил прогуляться к озеру. Там он увидел искривленные на ветру деревья с повязанными на верках лоскутками ткани. Рядом с темными пятнами кострищ были разбросаны черепа и кости животных. Вернувшись обратно, он увидел, что все необходимые приготовления были уже сделаны. Собрав всех, Салим совершил молитву.

— Ну, что ж, все мы в руках Всевышнего! В дорогу! — Салим вскочил на коня, привязал себя к седлу, затем посмотрел на остальных, проверяя, все ли поступили так же.

Пройдя вдоль озера, караван медленно вошел в широкое ущелье. С обеих сторон стояли высокие снежные горы, вершины которых прятались в облаках. У Салима долго разглядывал облака, они причудливо клубились в небе, изменяя цвет. Картина завораживала.

И тут вдруг поднялась пыль, сухая трава тут же пригнулась к земле. Ветер задул из ущелья. Салим обернулся и вопросительно посмотрел на монаха, едущего следом.

— Это Сайкан, — крикнул монах Лу Шань. — Местные жители называют его «Кровавым ветром». Он рождается в тюркских степях.

Салим кивнул и закрыл лицо шерстяным платком, оставив только узкую щель для глаз. Ветер усиливался и шел порывами; то с силой разрывая пространство, бросая пыль и камни навстречу, то ослабевал. Идущие впереди верблюды останавливались, изгибая длинные шеи, пытаясь увернуться от камней. Погонщики не давали им стоять, подгоняя криками и палками, иначе весь караван встанет. Лавина пыльного воздуха с сильным гулом неслась по ущелью с увеличивающейся скоростью! К ветру присоединился дождь. Стихия всеми силами пыталась остановить караван.

Салим повернулся спиной к ветру и увидел, как животные сбились в кучу, лишь веревка удерживала их вместе. Караван очень медленно двигался вперед. Земля, вода и небо соединились во время этого урагана. Ветер был настолько сильным, что Салим вынужден был остановить караван. Погонщики собрали всех верблюдов вместе, и также, как это было в пустыне Такламакан, все спрятались за животными. Никто не знал, как долго им придется пережидать ненастье.

«Воистину, это буря между мирами! — подумал Салим. — Но какой же силы должен быть встречный ветер, чтобы остановить эту стихию? О мудрость божья!» От этой мысли Салиму стало не по себе, но он быстро взял себя в руки и даже смог с улыбкой похлопать по плечу сидящего рядом с ним Хасана. Тот был напуган. Пытаясь приободрить его, Салим громко выкрикнул, стараясь перекричать ветер:

— Мы тюрки, мы никогда не склоним головы перед стихией!

Хасан растерянно кивнул в ответ и начал молиться.

Лил дождь, а ветер продолжал бросать камни на скучившихся в круг животных и людей. Однако буря, будто устав от того, что все они стойко держатся, начала постепенно ослабевать. Не дожидаясь, когда все закончится, Салим приказал двигаться дальше. Им необходимо было вырваться из этого ада. Лишь у выхода из ущелья стихия окончательно утихла. Первое, что они увидели, было большое озеро, окрашенное заходящим солнцем в кровавый цвет.

— Сделаем привал на берегу!

Салим указал хлыстом в сторону озера.

***

Прогуливаясь утром вдоль берега с Хасаном и Аяром, Салим показал на мерцающую поверхность воды:

— Смотрите, вода меняет цвет, она похожа на ковер или цветущую степь!

— Да, уважаемый, местные племена так и называют это озеро и эти горы — Ала-коль и Ала-тау, то есть Пестрое озеро и Пестрые горы. — Аяр указал рукой на окружающие горы и озеро.

Салим в восхищении переводил взгляд с озера на горы.

— Господин, мои воины просят разрешения выехать на охоту, они видели следы джейранов, — обратился Темир и добавил: — Давно мы не ели свежего мяса!

Салим огляделся вокруг: горы стояли близко и местность была незнакомая.

— Хорошо, но без охраны мы не будем чувствовать себя спокойно…

— На охоту отправятся только три воина, остальные останутся здесь, — успокоил Темир.

К вечеру охотники вернулись с двумя тушами джейранов, и слуги тут-же зажарили их на огне. За ужином Салим обсудил вместе со всеми дальнейший маршрут, а после сытного ужина все отдыхали у тлеющих костров. Хасан произнес в тишине:

— Эх, как же скучно без наших музыкантов…

— Да, весело было под звуки их кобуза, душа отдыхала, надеюсь, что они нашли благодарных слушателей в Дунхуане, — согласился Ибрагим.

— Придется самим развлекать себя, рассказывая всякие сказки и небылицы, — Салим попытался вспомнить что-нибудь, но после обильной еды его клонило в сон: — На следующей стоянке будете по очереди сказителями. А сейчас спать!

Салим встал и направился к своей палатке. По пути он хотел проверить охрану, но глаза уже слипались и еле переставляя ноги, он дошел до постели и погрузился в сон.

***

— Ураагх! Ураагх! Ураагх! — гортанные крики разорвали ночную тишину.

Всадники в черных лохматых шапках внезапно ворвались на стоянку каравана, стреляя из луков в сонных людей. Они пытались угнать верблюдов и лошадей. Охрана заняла оборону вокруг животных и вступила в схватку с налетчиками. Крики, стоны раненых, лязг оружия, ржание лошадей и рев верблюдов сотрясли сонный лагерь.

Шум разбудил Салима, он вскочил и, схватив саблю, выскочил из палатки. Уклоняясь от стрел, побежал в сторону верблюдов.

Погонщики стояли перед животными, выставив вперед копья. Слуги в растерянности пытались укрыться за круглыми щитами и падали, сраженные стрелами. Разбойники окружили их плотным кольцом и обстреливали из луков. Салим решил прорваться к своим спутникам и бесстрашно бросился на разбойников. Ударив одного из них саблей по спине, он стал пробиваться дальше, но тут Салим почувствовал боль в правом плече и упал под ноги ревущего дромадера…

6 глава

АБДУЛЛ

«Закаленное железо не будет долго лежать без применения»

Тюркская поговорка

Абдулл задремал за низким столиком, переписывая хадисы.

— Эй, переписчик!

Голос заставил его вскинуть голову. Перед ним стоял седобородый имам в полосатом халате и зеленом тюрбане.

— Когда я получу заказ!? О, Аллах, усмири мой гнев! — сердитый, дребезжащий голос гремел в тесной комнате, где Абдулл жил и работал.

— Приветствую Вас, уважаемый ходжа! Прошу прощения, сегодня Вы получите хадисы! — Абдулл покорно склонил голову и, указав на столик, попытался оправдаться:

— Ночью у меня закончились чернила, пришлось дождаться утра, чтобы их купить. Еще раз прошу простить меня…

Рассерженный старик шагнул к столику, взглянул на бумаги и, его сердитое выражение лица сменила улыбка. Перед ним были листы самаркандской бумаги, исписанные красивой арабской вязью.

— Вижу, что ты стараешься, — произнес имам мягким голосом. — Здоровья твоим рукам! Ты делаешь богоугодное дело!

— Благодарю ходжа! Вы не утруждайте себя, вечером я сам принесу хадисы в мечеть.

Абдулл проводил имама к выходу, затем вернулся к столику. Почистив гусиное перо, он продолжил работу.

Уже два месяца Абдулл трудился над заказом, который ему удалось получить впервые после прибытия в Тараз. Все это время его не покидали мысли об отрарском караване, который ему пришлось оставить. Единственное, что удерживало его, было обещание отправиться вместе с ним в империю Сун. Он испытывал чувство вины за свой поступок. Однако, сидя в зиндане, Абдулл готов был пойти на многое, чтобы вырваться на свободу. На удачу появился Салим. Этот добрый купец освободил его, уплатил долг Махмуду и взял с собой спутником. Проехав из Баласагуна до перевала на пути в Кашгар, Абдулл засомневался в необходимости своего путешествия.

«Этот купец взял меня с собой, чтобы я развлекал его в дороге!» — эта мысль задела его самолюбие и заставила сделать паузу. Абдулл отложить перо, чтобы не испортить текст. В воображении тут же всплыло лицо Салима. Мысленно Абдулл представил, как отрарский купец спросил: «Почему же ты не сказал прямо, не объяснил?»

— Не знаю, наверное, не хватило духу… Кто знает, что меня ждало в этом путешествии? Почему я должен был ехать туда, куда не желаю?! Меня влечет совсем в другую сторону. В города, где процветают науки, искусства и поэзия! — вслух произнёс Абдулл, но, спохватившись, встряхнул головой, разгоняя наваждение.

Он тихо рассмеялся, вспомнив, как во время разговора с Салимом изображал из себя софийского последователя, критиковал взгляды и ремесло своего спасителя, а тот спорил с ним. Ему было невдомек, что Абдулл провоцировал его, чтобы поссориться и отдалиться. Узнав о встречном караване, он решил, что это был шанс вернуться обратно. Днем во время водопоя он отвел мула на стоянку хорезмийцев, договорился с охранником и на рассвете присоединился к ним.

Уже будучи в пути Абдулл обратился к караван-баши:

— Позвольте мне ехать в вашем обществе, окажите свою защиту бродячесу поэту! — Абдулл пояснял, что не по своей воле ехал в отрарском караване, и что у него нет денег, чтобы заплатить.

Он договорился, что по прибытию в Баласагун отдаст в уплату своего мула. Не заезжая в город Абдулл расстался с мулом и присоединился к другому каравану, состоявшего из суфийских паломников, проповедников и бродячих строителей. Караван направлялся в Тараз. Сердобольные дервиши приняли его, поделились едой, водой и усадили рядом с погонщиком верблюдов.

Прибыв в Тараз, он первым делом отправился в местную мечеть, где договорился с имамом о переписке хадисов. Работая над заказом, Абдулл редко выходил в город, лишь чувство голода заставляло его откладывать калам. Он шел на ближайший рынок к съестным лавкам.

Аппетитный вид кебабов из свежей баранины, кавурдаков из печени, всевозможных пирожков с разнообразными начинками, печеной самсы, сочных птичьих тушек и дымящегося плова кружили голову голодному поэту. Настоящим мучением была для него прогулка среди всего этого изобилия. Острые, пряные, возбуждающие и распаляющие аппетит запахи ударяли в нос, заставляя ускорять шаг. Стараясь обходить манящие и изобилующие ароматными блюдами прилавки, Абдулл подходил к скромным столикам с лепешками и айраном. Перекусив и вдохнув запах свежеиспеченного хлеба, напоминавших ему лепешки из Испиджаба, Абдулл возвращался по узким улицам Тараза в свою комнату.

Все эти запахи, суета галдящей толпы, беготня детворы вдоль городских арыков за деревянными лодочками, смиренно идущие ученики медресе, одинаково одетые в светлые домотканые халаты, напомнили Абдуллу его родной город. Он покинул его в пятнадцать лет. Он часто воспоминал, как мать заворачивала еще теплый хлеб в белую ткань и укладывала в его сумку, провожая в медресе, как отец повторял слова об усидчивости и терпении, как журчала вода в арыке у дома, как смешно передразнивал учителя-богослова его друг Юлдаш.

Когда Абдулл решил уехать с караваном в Сыгнак, оставшись один после гибели отца и дяди на войне, Юлдаш не хотел понять и принять этого, задавая наивные вопросы, от которых у Абдулла наворачивались слезы:

— Почему? А с кем я буду ходить в медресе? В библиотеку? Бегать на рынок, смотреть на бродячих артистов? С кем я буду мечтать о славе, подобной Аль Фараби, соревноваться в стрельбе из лука и в написании текстов красивым письмом, заглядывать в паланкины девушек из цитадели, когда их несут по базару? С кем буду глядеть на звездное небо, лежа на крыше нашего дома?!

Абдулл обнимал друга со слезами на глазах и отвечал ему:

— Я не могу остаться! Здесь все напоминает мне о безмятежном детстве, меня гложет тоска, и тяжесть лежит на сердце! Я должен покинуть Испиджаб, хотя бы на время…

«Вернется ли когда-либо та наивность, желание увидеть чудеса, вера в справедливость Бога, уверенность, когда близкие рядом и всячески оберегают тебя, — думал Абдулл спустя многие годы. — Разве это было не лучшее время в жизни? Время мальчишеской беззаботности и любви матери, отца и Всевышнего! Когда знаешь ответы на любые вопросы.»

Однако с той поры тяга к неведомому осталось в Абдулле навсегда. Он почти каждый день совершал небольшие, порой случайные открытия, наблюдал интересные события и испытывал увлеченность всем этим. В детстве маленького Абдулла, возвращавшегося из медресе, родная улица встречала ароматными запахами хлеба из тандыра, горячего молока, сушеных трав и звуками ежедневных домашних забот. Повзрослев, он скучал по спокойному голосу отца, его нравоучениям, красноречивым жестам рук, мимике тонких бровей и черных глаз. Он с улыбкой вспоминал немногословную мать, колкости брата и сестры.

Вышагивая утром по вымощенным улицам города на учебу, Абдулл наблюдал, как трудолюбивые жители Испиджаба ежедневно создавали домашнюю утварь, керамические, деревянные, кожаные, металлические изделия для мирной жизни и защиты, шили одежды, строили дома, созидали свой мир, уклад и поддерживали порядок. На улицах его приветливо встречали соседи, родственники отца из племени чигили, горожане в третьем поколении. Все жители Испиджаба чувствовали себя единой, большой семьей и дружно вставали на защиту города от набегов кочевников с востока, или персов с запада. У горожан была мечта сделать свой Белый Город великим, затмить славу Багдада и Мерва. Над этой мечтой они трудились ежедневно, самоотверженно и сосредоточенно, с каждым годом приближая это время.

— Сынок, не надо копить богатство, в конце концов, мы, уходя из мира, ничего с собой не заберем, кроме жизненного опыта. Вот это и надо оставлять после себя, — наставлял отец, переписавший много книг за свою жизнь, и впитавший мудрость из них. — Учись создавать что-то полезное, красивое, вдохновляющее! Даже небольшая его величина, возможно, даст надежду и укрепит чью-то Веру!

Заметив, что сын интересуется рукописями, отец отдал его обучаться каллиграфии, напутствовав словами:

— Запасись терпением, это воспитает твой характер. Ты научишься ждать и наблюдать. Раскроются твои скрытые возможности. Оставшись наедине с бумагой, каламом и своими мыслями, ты познаешь себя. И самое главное — ты создашь красоту, искусство, лицезрение которого приносит людям радость и любовь к Богу.

Однако мальчика манило небо. Абдулл часто разглядывал его по ночам и в глазах мальчика мерцали звезды, его не пугала темнота в бездне тьмы, она рождала в нем вопросы, на которые он искал ответы. Увлечения Абдулла заинтересовали учителя, седого дамула. Он часто слышал от ученика вопросы о небесных светилах, законах мироздания и человеческой души.

— Какой любопытный, неугомонный малый, — усмехаясь, говорил он. — Изучи сначала основу — грамоту, потом приступишь к другим наукам! Они откроются тебе в книгах, в них ты найдешь ответы на все свои вопросы.

Затем, обращаясь ко всем ученикам, наставлял:

— Знайте, что в темноте свет лампады кажется ярче, так и ваши души, получившие знания, засверкают среди общего мрака и темноты нашего времени. Несите свой свет повсюду, зажигайте другие сердца, помогайте людям шире раскрыть глаза!

Строгий учитель обучал Абдулла основным почеркам каллиграфии, куфийскому письму и тауки. Уста-каллиграф внушал подростку, что это ремесло самое благородное и даже простое созерцание текста осветляет душу.

Оказалось, что это был еще и хороший способ заработка. Сейчас Абдулл был благодарен отцу, что направил его: долгие и трудные уроки в медресе теперь окупались с лихвой.

Узнав, что Абдулл хороший каллиграф, заказчики заваливали его работой, среди них он выбирал самых щедрых. «Мое желание сочинять всегда было выше, чем корпеть над текстами толстых книг, чаще всего богословских и раздутых восхвалений правителей. Следуя поэтическим образам, я встал на путь бродячего поэта, ищущего счастье и идущего за мечтой» — вспоминал Абдулл, извлекая из памяти те незабываемые ощущения, когда сложились первые рифмованные строки.

В то время, после многочисленных заучиваний священных текстов и поэм, маленький Абдулл, подражая, стал сам сочинять рифму, слагая слова в красивую строчку и звучные предложения. Окружающие были восхищены этой его способностью и их эмоции, гордость родителей, уважение среди сверстников окрыляли и вдохновляли подростка.

— Поэзия — самое свободное проявление человеческого духа, — говорил ему учитель каллиграфии, он много цитировал ученикам строки из сочинений Юсуфа Баласагуни и Абулькасима Фирдоуси. — Цари приходят и уходят, а поэзия остается!

Будь весел и люби судьбу свою,

как птица воздуха звенящую струю,

о прошлом позабудь, грядущим утешайся,

живи и радуйся живому бытию!

Вспоминал эти строки в скитаниях бродячий поэт. Он оттачивал свой дар на базарных площадях и пирушках богачей. Одну историю из своих многочисленных приключений, случившуюся за прошедшие двадцать лет жизни, Абдулл вспоминал с горькой улыбкой. Вечная нехватка денег толкала его на выполнения поэтических заказов, и вот в Дженте после выступления на рынке к нему обратился местный придворный, пожелавший получить хвалебную касыду о себе.

— Подобно тому, как красавице нужно зеркало, чтобы увидеть свое лицо, мне нужен поэт, восхваляющий меня! И пусть поют эту поэму люди! — заявил богач.

Сановник захотел, чтобы Абдулл украсил и воздал ему хвалу, пообещав щедрую оплату. Не зная ничего об этом человеке, Абдулл взялся за написание короткой поэмы. Уже во время сочинения он узнал от горожан, что сановник не отличается добродетельностью и справедливостью, но все же продолжил, надеясь на честное слово заказчика.

— Избранник судьбы, достойный сын своего рода на твоем челе печать мудрости и мудрейших, твоя рука щедра и твое сердце, пылая огнем, не знает страха… — так начиналась касыда, посвящённая сановнику из Джента.

Услышав ее, горожане смеялись, отпуская самые унизительные эпитеты и неприличные шутки в адрес автора и заказчика. Хотя богачу хвалебная поэма понравилась, он огорчился, увидев уничижающую реакцию своих соплеменников. И отказался платить. Абдулл напомнил ему о договоре.

— Эй, стихоплет, я был доволен словами этой касыды, так довольствуйся и ты моими словами! Я благодарю тебя! — со смехом ответил богач и выпроводил поэта за дверь.

Задумался Абдулл и решил отомстить скряге-заказчику, сочинив теперь такую песню, в которой жестко высмеял сановника, его скупой характер и низменный поступок.

В этом мире неверном не будь дураком:

Полагаться не вздумай на тех, кто кругом…

Услышали первые строки касыды на базаре. Народ тут же подхватил песню и стал всюду весело и громко распевать, в застольях, за работой, на рынках, особенно под окнами жадного богача.

С ослами будь ослом — не обнажай свой лик!

Ослейшего спроси — он скажет: «Я велик!»

Хотя Абдулл не упоминал имени своего обидчика, горожане знали, кто является «героем» этой песни. Пристыженный сановник не находил себе места, и как только он появлялся в людном месте, рядом раздавались слова:

Я знаю мир: в нем вор сидит на воре,

Мудрец всегда проигрывает в споре, с глупцом,

Бесчестный — честного стыдит,

А капля счастья тонет в море горя…

В городе прошел слух, что за этим сочинением последует другое, еще более оскорбительное и позорное. Не прошло и нескольких дней, как среди тесных лачуг рабата, Абдулла разыскал обеспокоенный сановник. Он долго уговаривал поэта не сочинять больше про него стихов и просил принять мешочек с динарами. Абдулл взял деньги, думая о том, что бедность толкает поэта писать не только хвалебные песни, которые забудет народ, но способствует сочинять обидные строки, которым суждено будет остаться на устах и памяти людей.

Наступили сумерки. Абдулл, наконец, написал последние слова рукописи хадисов и в ожидании, пока высохнут чернила, решил прогуляться к местному караван-сараю. На улицах Тараза появились сторожа, ночные служители, готовые стучать своими деревянными колотушками, традиционно приговаривая: «Спите, жители благословенного Тараза! Все спокойно!»

В тот день небо над городом выглядело необычно. Создатель выкрасили его в глубокий синий цвет. Белые глинобитные и каменные дома выглядели холодными, местами поигрывая металлическими оттенками, а округлые зеленые кроны деревьев превратились в бронзовые силуэты неведомых созданий. Изменялись даже звуки ночного города. Громкая трескотня, порхание крыльев, свист птиц, насекомых и сверчков казались нестройными мелодиями курая, асатаяка и сабызги, стуки сторожей настраивали на умиротворяющий лад, шорохи листьев при легком дуновении походили на перешептывание влюбленных, плеск воды в арыках напоминал тихие разговоры людей, передающих слухи и сплетни на рынке, а растворяющиеся в легкой дымке небесные светила мерцали словно затухающие лампады под сводами мечети.

Несмотря на позднее время в караван-сарае царило оживление, слуги и погонщики готовились в дорогу, упаковывали тюки, плотно привязывая их цветными ворсовыми веревками на спины верблюдов. Между ними ходил светловолосый караванщик, в цветастом халате, с капюшоном. «Похоже, согдийский караван» — догадался Абдулл.

— Мир вам! — Абдулл приблизился к согдийцу. — Куда путь держите? Согдиец исподлобья, оценивающе, взглянул на него и процедил: — И Вам… Зачем интересуетесь?

— Я мусульманин, изучающий адаб, если ваш караван отправляется на запад, то хотел бы присоединиться к вам. Я могу заплатить нужную сумму!

Взгляд караванщика подобрел.

— Ищущий знания мутаалим? Много вас сейчас кочует из одного города в другой. Мы отправляемся в Гургандж, завтра на рассвете. Приходите, как выйдет утренняя звезда, с оплатой договоримся.

Поблагодарив и раскланявшись, Абдулл вернулся в свою комнату, быстро свернул высохшие рукописи, перевязал сверток цветной нитью и утром направился в мечеть. На следующий день он уже сидел на лохматом верблюде-бактриане среди джутовых мешков, наполненных ячменем, и покидал просыпающийся город Тараз.

7 глава

КАЯЛЫК

«В родном краю и воздух исцеляет…»

Тюркская поговорка

— Хааасаан, Хааасаан, принеси быстрее воды! — растягивая слова, тибетский монах жестом показывал на деревянную чашку. — Наш господин открыл глаза.

Хасан от радости побежал на призыв, спотыкаясь на камнях. В руках он держал торсык с водой.

— Слава Аллаху! Он услышал наши молитвы! — Хасан присел рядом с монахом.

Салим с трудом приоткрыл глаза и увидел лица склонившихся над ним лекаря и Хасана. Попытался что-то сказать, но изречь ему удалось лишь какое-то неразборчивое глухое бормотание.

— Вы ранены, стрела прошла выше сердца, десять дней мы молились, чтобы ваша душа вернулась в тело, — тибетский лекарь поклонился и поднес к губам Салима чашу с темной жидкостью. — Выпейте, господин, это снадобье из трав, оно придаст вам сил.

— Мы защитили караван и товар, господин! Разбойники ранили пять слуг и Ибрагима. Один погонщик, к несчастью, умер от ран, — быстро проговорил Хасан.

Салим закрыл глаза, вспоминая ту ночь. Его беспокоил вопрос: «Почему Темир со своими воинами не услышали приближение нападавших?»

— Хозяин, эти разбойники подошли так тихо и незаметно, потому что обмотали копыта лошадей войлоком и завязали им морды, оружие было также обернуто тканью, наши охранники не успели предупредить нас, — объяснил Хасан, будто читая мысли Салим. — Это были настоящие шайтаны, ночные дьяволы, они потеряли троих и умчались прочь также быстро, как появились. Местные кочевники узнали в них кара-китаев, пришедших в эти края из северных районов империи Сун.

Монах сделал жест рукой Хасану, чтобы тот замолчал и ушел. Прошло еще несколько дней, прежде чем Салим смог сидеть. Люди из каравана подходили к нему, желали скорейшего выздоровления. Салим только кивал им в ответ. Когда Темир молча пожал ему руку, Салим увидел в глубине его карих глаз братскую боль и жалость.

«Да, Слава Аллаху, я сделал правильный выбор. Они не подвели, не бросили в трудную минуту, сплотились вместе. — От волнения у Салима подкатил ком к горлу, он закрыл глаза, будто задремал. — Необходимо их вознаградить за преданность по заслугам. Монах тоже сослужил добрую службу, надо будет помочь ему найти труды Ибн Сины».

Отрарский купец быстро шел на поправку. Он заметил, что после пережитого стал видеть мир совершенно другими глазами. Его радовали мелочи, на которые раньше он не обращал внимание. Купание воробья в лужице или неожиданное появление серебристой рыбы на ровной глади озера вызывали у него добрую улыбку. Он примечал первый солнечный луч, брошенный на утреннюю траву, и звон колокольчика на шее проснувшегося верблюда. Все эти впечатления напомнили ему детство, когда он, будучи еще совсем ребенком, открывал для себя мир в родном Отраре. Салим с теплотой вспоминал, как с любопытством разглядывал вещи, привезенные заморскими купцами на местный рынок, как с друзьями бегал в пригородные мастерские-рабаты, чтобы увидеть красивые кувшины, что рождались в трудолюбивых руках гончара, а под ударами тяжелых молотов появлялись острые мечи и сабли. Все эти воспоминания пробуждали в нем позабытые чувства, наполняя теплом раненное тело. Эта теплота действовала на рану, словно волшебный бальзам из святого источника.

Стоянку несколько раз посещали кочевники-карлуки. Они предлагали свои изделия, были доброжелательны и гостеприимны. Узнав, что на караван напали разбойники и есть раненные, они указали дорогу к целебному источнику.

Приближалась осень. Сначала задул холодный ветер, а потом стоячая вода в приозерных лужах стала покрываться ледяной коркой. К этому времени Салим уже мог уверенно держаться в седле и переносить долгие переходы. Не сговариваясь все начали готовиться в дорогу. Хасан показал себя умелым помощником, за время путешествия он многому научился и теперь мог сам вести караван.

Наступил тот день, когда Салим поднял всех в дорогу. Его спутники уже соскучились по звону колокольчиков на шеях верблюдов, люди весело переговаривались, шутили и распевали песни. Они направлялись в город Каялык.

По дороге попадались встречные караваны. Салим отправлял к ним Хасана, чтобы предупредить о том, что происходит по другую сторону Пестрых гор. За сопкой показалось селение, уютно расположившееся между холмов. Рядом текла стремительная горная речка. Вокруг поселения раскинулись яблоневые сады, радуя взгляд своими яркими плодами. Дорога тянулась между садами и местные жители, занятые сбором урожая, приветствовали и угощали путников сочными плодами.

За садами показалась высокая глинобитная стена. У восточных ворот караван встретила охрана и после короткого разговора, позволила въехать в город. Сразу за воротами их встретили чашей кумыса, которую преподнёс городской управляющий в окружении служащих.

— Добро пожаловать в наш благословенный город! Мы всегда рады купцам! Приветствуем вас!

Салим сошел с коня, сняв по обычаю карлуков свой колпак, он приложил его к груди с поклоном. Приняв чашу с кумысом, отпил немного и передал ее дальше своим спутникам. Они проделали то же самое. Жители города встретили восторгами уважение иноземцев к своим традициям. Вернув пустую чашу, все откланялись и последовали дальше.

Проехав мимо мечети и бани, караван свернул на узкую улочку, где находился гостиный двор. Он был обнесен саманной стеной и утопал в зелени. Это было уютное и тихое местечко. Посреди двора Салим увидел небольшой водоем, по обеим сторонам от него сплошной стеной тянулись строения со множество комнат для гостей. Постояльцев тут было немного, поэтому каждый смог выбрать комнату для отдыха.

На следующий день, накинув на себя длинную шерстяную накидку, Салим с Хасаном и Аяром отправились прогуляться по узким улочкам Каялыка. По ним разгуливал холодный ветер, разнося дым, поднимающийся из глиняных жилищ, лавок и уличных жаровен, где готовили еду для горожан и гостей.

Первым делом они посетили мечеть в центре города. Войдя во внутренний дворик, их взглядам предстала балюстрада из деревянных резных колон, освященных ярким светом из арочных окон. Внутренние и внешние стены были украшены резной терракотой, а по периметру темно-синей керамической плиткой с растительным орнаментом. По центру юго-западной стороны находился искусно вырезанный из дерева михраб. Их встретил имам мечети, смиренный старец, опирающийся на посох. После чтения намаза они присели на ворсовый ковер. К удивлению, ковер на полу оказался теплым. Увидев удивленный взгляд Салима, имам объяснил:

— Мечеть обогревается канами, встроенных в стены и пол, по ним идет теплый воздух из очага снаружи. Наши мастера все предусмотрели, пусть будет доволен ими Аллах!

***

На входе в рынок их встретили служащие и охрана. После приветствия они сразу же предупредили о правилах торговли.

— Помните, за порядком здесь наблюдает главный мухтасиб, справедливая Кулян-Темир, — напутствовали их служащие рынка.

— Вы слышали, мухтасиб — женщина! — восхитился Хасан, оглядываясь по сторонам.

— Мы находимся среди племен, где женщины не довольствуются одним только занятием у домашних очагов. Они воинственны и независимы, такой у них характер, — спокойно ответил Салим.

Базар Каялыка не удивил Салима своими товарами. Здесь он увидел обычные кожаные колчаны и переметные сумки, была расписная деревянная посуда и пояса с серебряными накладками, но все это можно было купить в Отраре. Лишь позже Салим понял, что Каялык славился продажей различных металлов. Их добывали в горных рудниках, плавили на месте и привозили на местный рынок.

Караваны, груженные ценным металлом, расходились из Каялыка во все стороны Великой торговой дороги. В местных кузницах ковали оружие, его качество способно было удовлетворить спрос самых требовательных покупателей.

Расхаживая по базару, Салим услышал согдийскую речь и подумал: «Наверное, нет места на земле, где бы они не торговали!»

Оружейные ряды занимали целый квартал. Хасан задержался у лавки с крупными железными трехперыми наконечниками, булавами, мечами, кольчугами, похожими на балхские.

— Этот сложный наконечник издает громкий свист во время полета, — объяснил продавец, крепкий горожанин с крупными жилистыми руками. Для убедительности он издал протяжный свист.

— А теперь, представьте, тысячи стрел летят на врага, каково будет их ушам?! Они же сойдут с ума от страха, — добавил продавец стрел, довольный произведенным впечатлением.

— Такими длинными мечами воевали наши предки, — расхваливал продавец свой товар в другой лавке. — Оружие, которое ковали здесь, когда-то покорило все земли, от наших гор до самой Византии! Об этом еще помнит народ.

— Такую булаву может поднять только гигант Алпамыш-батыр! — Восхищался Ибрагим, осматривая шипы на большой боевой палице.

— Вы правы, это оружие для батыров! — С улыбкой ответил лавочник, щуплый старик с короткой седой бородой. — Таких великанов много среди карлуков, кочующих здесь, между горами и пестрым озером. Я и сам, когда был моложе, размахивал булавой во время битв, правда, она была меньше, чем эта.

— А что, на самом деле всеми порядками на этом рынке заправляет женщина? — Хасана распирало любопытство.

— Да, Кулян-Темир заботится о нас. Эта хатун много сделала для нашего рынка, ведь он основан еще ее мужем, славным и достопочтенным Темиром! Свое имя он получил потому, что всю жизнь добывал железо. Никто уже не помнит, прозвище это или имя. Он родился и вырос среди кочевников. Возил к нам железо, медь и серебро с Алтая. Издавна наши предки добывали там металлы на рудниках. Наш Темир стал очень уважаемым и богатым господином, но не возгордился и вел простую жизнь горожанина, помогал страждущим. Он построил много зданий в Каялыке. Если вы видели наши мечети, бани, медресе, то это его заслуга. И этот рынок, который славится своими железными изделиями, построил тоже он. Жаль, что Темир покинул нас очень рано. В глубине Алтайских гор на его караван напали разбойники, — старик вздохнул и устало присел на шкуру медведя, накинутую на скамью.

— Ах, да, вы же интересовались нашей хозяйкой, мухтасибом рынка, — вспомнил он. — Так вот, после гибели достославного Темира всеми делами стала управлять его вдова Кулян. Она оказалась очень справедливой хатун с твердым характером. К ее имени народ добавил имя ее господина. Долгое время Кулян-Темир помогала мужу и вот теперь сама управляется с делами. Она знает законы, пользуется уважением у хакана. С ней советуются многие уважаемые люди. Ее железный и неподкупный характер как нельзя лучше соответствует приставке Темир. Налоги собираются вовремя, перевелись разного рода проходимцы и мошенники, а главные люди на базаре — это лавочники, оружейники, кузнецы и ремесленники. Перекупщики и посредники чувствуют себя здесь неуютно.

— Да, нелегко выполнять столь сложную работу, — понимающе сказал Салим.

— А еще она часто устраивает угощение для путешественников и торговцев. Они едут к нам с разных концов, бывают даже совсем из далеких стран, где говорят на непонятных языках. Чаще всего это паломники, странствующие монахи. Они идут в расположенный недалеко от города несторианский монастырь. Как он здесь появился, никто толком не знает.

— Я вижу у вас здесь чистота и порядок, ровные ряды крытых лавок, мощенные улицы, — оглядываясь вокруг, добавил Салим.

Старик удовлетворенно согласился с ним, поглаживая седую бородку. Тут к нему подбежал мальчик-подмастерье, и что-то шепнул на ухо. Старик выпрямился и радостно произнес:

— Ну вот, сейчас вы сможете увидеть саму Кулян-Темир, сейчас она обходит рынок.

Некоторое время спустя донесся гул толпы, звонкие голоса детей и колокольчиков на шеях мулов.

— Все ли у вас в порядке? Есть ли в чем нужда? — доносился женский голос, в котором можно было расслышать железные нотки.

Салим и его спутники увидели пожилую карлукскую хатун в сопровождении помощника и двух стражников, вооруженных саблями и копьями. Женщина была среднего роста с темным обветренным лицом, одета в овечий полушубок с мужским наборным поясом, с которого свисал короткий нож. Её высокий меховой колпак был расшит орнаментом с силуэтами гор и солнечных лучей, венчала его золотая фигурка оленя с ветвистыми рогами. Мухтасиб держалась прямо, движения у нее были уверенные и неторопливые, в руках она вертела камчу. Она окинула людей и прилавки сверлящим взглядом своих узких глаз, словно пыталась обнаружить что-то скрытное, потом ткнула камчой в кольчугу, сплетённую из мелких железных колец:

— Кто ее изготовил? — властно крикнула она, обернувшись на свое окружение. Те переглянулись и, быстро пройдя в лавку, допросили продавца.

— Это изделия местного кузнеца. Он скоро предстанет перед Вами, уважаемая мухтасиб!

— У меня уже не такое острое зрение, но я все же увидела, что эта железная рубашка сделана из слишком тонких колец. Почему нарушаются традиции наших прославленных мастеров?!

Тут перед ней появился молодой оружейник. Он виновато стоял перед Кулян Темир, опустив голову.

— Вы, мастер, изготовивший эту кольчугу? — испепеляюще посмотрела на него мухтасиб.

— Да, — пролепетал парень.

— Одень эту кольчугу и отойди на сорока шагов, — приказала хатун.

Она подозвала воина и велела ему натянуть лук со стрелой. Побледневший кузнец стоял в кольчуге на положенном расстоянии. Увидев, что на него направлена стрела, он зажмурился, ожидая смерти.

— Чего же ты испугался? Или не уверен в прочности своей кольчуги? — Кулян-Темир усмехнулась, обводя собравшихся взглядом.

Люди одобрительно кивали, но все же по их виду можно было понять, что им жалко парня.

— Теперь понятно, какой из тебя мастер! Ты ведь подвергаешь смертельной опасности воинов, которые тебя защищают, — убедительно произнесла хатун.

Со стороны было похоже, будто строгая мать отсчитывает нерадивого сына. Она кивнула воину, тот выпустил стрелу. Толпа ахнула, но тут же перевела дух. Стрела пролетела мимо, вонзившись в столб навеса у самого уха кузнеца. На мгновение воцарилась полная тишина, которую нарушила всхрапнувшая лошадь, затем донеслись завывания холодного ветра в глиняных трубах.

— Я осознаю свою вину, хотел, чтобы кольчуга была легкой и не утомляла воинов в бою, о последствиях я не подумал, — низко опустив голову пробормотал кузнец сквозь слезы.

Он стоял со скрещенными руками, прикрывая ими грудь.

— Запомните, на этом рынке мы будем строго следить за качеством изделий. Передайте это всем! Мы не позволим нарушать традиции наших мастеров, это они заработали славу нашему оружию! — Кулян-Темир окинула собравшихся строгим взглядом. — Сегодня этот мастер получил урок, в следующий раз наказанием ему будет смерть!

Салим и его спутники как завороженные наблюдали за всей этой сценой, молча восхищаясь строгой женщиной, мухтасибом рынка Каялыка. Отрарский купец не осмелился подойти к ней, чтобы выразить свое уважение. Он стоял в глубине оружейной лавки, наблюдая, как люди, переговариваясь между собой, медленно расходились по рынку.

***

Караван Салима, наняв карлукского проводника, покинул Каялык спустя несколько дней. Их путь лежал через живописную долину. Слева возвышались белоснежные вершины Пестрых гор, с вершин которых стекали многочисленные реки и ручьи к большому озеру. Говорливый проводник Балта всю дорогу рассказывал про это удивительное озеро, размерами похожее на море.

— По воле Всевышнего, оно наполовину пресное, наполовину соленое. Старики рассказали легенду об озере и реках, впадающих в него:

«В давние времена, красавица Или полюбила Каратала, храброго, но бедного юношу. Балхаш, отец девушки, всячески препятствовал их дружбе. Влюбленные бежали, и тогда Балхаш упал между ними, превратившись в седое от пенных волн озеро. Или и Каратал превратились в реки по волшебной воле и теперь они текут, впадая в разных местах, в это озеро. Людская молва говорит, что, окунувшись в его воды, человек становится храбрее и красивее, исцеляясь от всяких болезней».

Миновав древний город Ики-огуз, бывшую столицу чигилей, караван направился в сторону города Или-балык, где Салим намеревался дать долгий отдых своим спутникам. Перед переправой через небольшую бурную речку, которую местные называли «строптивой», они увидели группу вооруженных кочевников, наблюдавших за ними с противоположного берега.

Салим отправил к ним Хасана с Темиром. Хасан с ходу вошел вброд, но течение вдруг подхватило его и начало уносить.

— О, Аллах! Помогите! Я не умею плавать! — прокричал в испуге Хасан.

Он попытался ухватиться за ветки деревьев, склонившихся над водой, но слетел с коня. Кочевники поймали коня, который выскочил из воды на их сторону. Хасан сам выбрался из реки. Пыхтя и отдуваясь, он стоял весь мокрый на берегу на радость друзьям. Все подбадривали его и подшучивали. Тибетский лекарь накинул на пострадавшего теплую шерстяную накидку и напоил травяным чаем.

Преодолев водную преграду, караван расположился на привале. Хасан уже сменил одежду и получил обратно своего коня. Теперь он выглядел так, будто ничего не случилось. И о происшествии скоро забыли.

Кочевники оказались дозорными из племени карлуков. Кахан отправил их в разведку перед предстоящей охотой. На реке они хотели напоить коней и стали участниками забавного приключения.

Смеркалось. Решено было встать лагерем на ночлег. Слуги ставили палатки и собирали сухие дрова для костров, погонщики проверяли состояние вьючных животных, монах гулял вдоль берега, собирая травы. Один из дозорных пытался выяснить у Салима, откуда идет караван и что везет. Он говорил на какой-то смеси карлукских, чигилийских и караханидских наречий, но закончил речь на чистом тюркском:

— Я должен доложить моему кахану, кто путешествует через его земли!

— Передай правителю, что мы мирные торговцы-тюрки, следуем в пределы городов Отрар и Тараз. Меня зовут Салим, я сын Санджара, купец из Отрара, родом из племени уйсун. Если ваш правитель позволит, я хотел бы преподнести ему дары в знак уважения.

Дозорному понравилось предложение Салима и он умчался оповестить своего кахана.

— Господин, здесь в реке полно рыбы, в зарослях жирные куропатки, а в ущелье разгуливают стада джейранов! — Хасан держал в руках лук, готовый отправиться на охоту.

— Будьте осторожны, здесь еще могут водиться тигры и леопарды. Привяжите лошадей и мулов вместе и выставите охрану.

С охоты все вернулись молчаливыми и робкими. Тихо отдали добычу слугам и разошлись по палаткам. Обычно они возвращались шумно, громко расхваливая свои доблести, меткость и удачные выстрелы. Салима насторожило такое поведение, он позвал Хасана и прямо спросил:

— Что случилось?

— Господин, ничего плохого, слава Аллаху, мы все в порядке, — ответил помощник, пряча глаза.

— Я же вижу, говори! — Салим настаивал.

После короткой паузы Хасан все-таки признался:

— Наш доблестный и справедливый Темир строго наказал своих воинов за нарушение дисциплины, вот они и притихли.

— А что за провинность и как строго наказал?

— Они увлеклись и без разрешения все умчались за джейраном, позади себя они не оставили никого, и, как сказал Темир, открыли тыл, — тихо, явно не понимая причину строгости Темира, ответил Хасан.

— И каким же было наказание?

— Темир заставил их ползти до самой стоянки, навалив сверху туши джейранов. И ещё он бил их плеткой, — последняя фраза Хасана прозвучала мстительным упреком.

Салим вздохнул, поморщился от неожиданно занывшей раны. Потом задумался: «Позвать Темира и поговорить с ним? Но что он скажет? Он будет прав по-своему, ведь они были на охоте — это все равно, что на войне. А на войне нельзя ослушаться приказа командира, там должны быть строгая дисциплина и подчинение. Пожалуй, ему виднее, как наказывать своих воинов. Надеюсь, он не перегнет палку и вовремя остановится, обуздав свою строгость.»

За вечерней трапезой Салим молча наблюдал за начальником своей охраны. В свете костра его резко очерченные скулы выглядели еще острее, а нас с горбинкой, как клюв хищной птицы. В глазах, узких, будто лезвие ножа, то и дело вспыхивали зловещие огоньки. Видать, не скоро стихнет в душе Темира огонь военных походов…

Наутро прибыли всадники и передали, что кахан ждет в своём стане. Салим уже приготовил сундук с подарками, и, в сопровождении Аяра и Ибрагима, выехал к карлукам.

8глава

ОБЛАВНАЯ ОХОТА КЕБЕК-КАХАНА

«Сколько хитростей знает охотник,

столько же способов спастись знает медведь»

Тюркская поговорка

Стан кахана стоял в небольшой долине, скрытой горами от ветров. Десятки разноцветных шатров раскинулись на припорошенной снегом равнине. Отрарских путников сразу пригласили в большой шатер с золотым верхом и развевающимся на ветру синим знаменем с конским бунчуком.

Кебек-кахан, облачённый в теплый шерстяной кафтан с накинутым поверх шелковым халатом, сидел на невысокой, покрытой пятнистой шкурой барса, скамье. Лучи солнца, спадавшие из открытого купола шатра, ярко освещали его меховой, расшитый золотыми нитями, колпак. Из-под колпака на плечи опускались заплетенные косички. Он жестом позволил приблизиться.

— Приветствую Вас, о Мудрый и Справедливый Кебек-кахан! — Салим встал на одно колено и склонил голову. — Примите эти скромные дары от купца из Отрара!

Он указал рукой на сундук. Аяр и Ибрагим тут же подняли крышку. Придворные бережно брали вещи и по одной подносили к правителю. Среди подарков были золотые и серебряные чаши, кубки, шкатулки с жемчугом, шелковые платья…

— Благодарю за дары! Вы можете занять место среди гостей, — кахан жестом указал Салиму на свободное место. — Мне доложили, что ваш караван тюркский, и мне стало интересно увидеть предприимчивого купца из народа воинов.

— Да, Великий, наш караван из тюркского города. Мы уже сотни лет учимся торговать с соседними народами и хотим быть лучшими в этом непростом занятии.

— Да будет на то воля Аллах! Наш народ любознателен и активен, куда бы его не занесла судьба, он всюду добивается лучших результатов, — правитель поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Салима и его спутников проводили в палатку для гостей. Внутри для них накрыли походный стол с угощениями. Не успели они присесть на войлочный ковер, как вошел посланник кахана.

— Вы почетный гость нашего мудрого и справедливого правителя. Кахан оказывает Вам честь и приглашает присоединиться к завтрашней охоте. Для вас приготовлена кибитка, в ней вы будете следовать за всеми, — посланник кахана поклонился и ушел.

***

Ранним утром за ними приехал провожатый. Они устроились в конусообразной войлочной кибитке, запряженной послушным двугорбым бактрианом, и отправились в путь. Раздвинув войлок, Салим любовался дорогой.

Высокая степная трава пожелтела от заморозков и под колесами уже хрустели ледяные корки в стоячих лужах. С высоты холма он увидел широкую долину, заполненную всадниками. Их было больше тысячи.

Приблизившись, Салим увидел около сотни охотничьих собак с яркими ошейниками, которых несколько дней специально держали в голоде. Теперь они в нетерпении скулили и крутились вокруг своих хозяев. Он перевел взгляд и увидел гепардов с повязками на глазах. Они возбужденно ходили внутри деревянных клеток, установленных на специальных повозках. Десятки всадников с ловчими птицами проходили перед правителем, демонстрируя своих питомцев. Они поднимали их над головами, отчего птицы взмахивали крыльями, доставляя удовольствие Кебек-кахану и его многочисленной свите.

Правитель и все его окружение были в цветных одеждах, расшитых орнаментом. Поблескивали на солнце парчовые и атласные шубы, утепленные собольими, песцовыми и лисьими мехами. Сытые кони заигрывали между собой. Белые верблюды-бактрианы, украшенные шелковыми попонами, везли на себе семью кахана, важно вышагивали впереди. Ослепительно блестело вооружение всадников, которые гарцевали вокруг.

Салим обратил внимание на группу карлукских воинов в высоких остроконечных колпаках, украшенных серебряными и золотыми накладками в виде хищных зверей, птиц и закрученных рогов архара. Всадники гарцевали в прекрасных кожаных доспехах, их колчаны и ножны были изысканно красивы. Седла и попоны на конях поигрывали яркими красками. Салим не смог скрыть своего любопытства и приказал возничему подъехать ближе. Приблизившись, он восхитился: это был отряд женщин-воительниц, продолжательниц древнейшей степной традиции.

Салим знал, что издревле в тюркских семьях рождались храбрые дочери, не уступавших в доблести своим братьям и отцам. С детства они осваивали мастерство верховой езды, стрельбы из лука и владение мечом, а потом оттачивали эти навыки на охоте.

В группе воинов выделялась светлолицая девушка с гордой осанкой, у нее была длинная коса, перекинутая вперед. Ее широкий пояс украшали золотые бляхи с изображением охоты диких зверей с перекрученными в поединке телами.

— Их возглавляет любимая дочь кахана, источник лучей, озаряющих ослепительным светом, гордость племени, наша несравненная Раушан!

Салим с интересом выслушал пояснение приставленного к нему провожатого. Взглянув на него, он увидел спокойное, добродушное лицо человека с внимательным взглядом. Тут раздался стук копыт и Салим увидел удаляющихся всадников, которых повела за собой прекрасная Раушан.

Ещё не успел её отряд скрыться из виду, как заиграла музыка, послышались звуки призывного рога и удары в дабылы-барабаны. Всё тут же пришли в движение, и охота началась!

Целая армия кочевников, выстроенная в строгом порядке, медленно наступала сплошной стеной, постепенно создавая круг, в котором уже были видны дикие животные. Впереди бежали собаки, вспугивая дичь. Шествие правителя карлуков развлекали музыканты и фокусники, которые ловко демонстрировали свое ремесло, сидя на верблюдах.

Временами к кахану подъезжали охотники с белыми кречетами. По приказу правителя они запускали птиц в небо. В этот момент придворные затихали. Они знали, что сейчас кахан испытывает наслаждение от созерцания полета кречета. Если в небе ловчая птица начинала атаковать жертву, то над степью разносились возгласы одобрения и восхищения. Тут же, будто из-под земли, появлялись придворные поэты, громко зачитывавшие хвалебные оды. Закончив, они исчезали так же внезапно, как появлялись.

Возничий, шустрый и улыбчивый юноша, иногда объяснял отрарцам происходящее. И гости время от времени выглядывали из передвижной юрты, чтобы увидеть всё своими глазами.

«Это самая лучшая тренировка для молодых воинов, — размышлял Салим. — Стрельба из лука на скаку, владение копьем, метание аркана, преследование зверя-врага, его окружение, взаимодействие с товарищами.»

Мысли прервал доносившийся издали рык хищника, Салим прислушался и различил среди шума тявканье лисиц. Выглянув наружу, он увидел, что кольцо охотников сжималось: то тут, то там сквозь него пытались вырваться на свободу дикие звери. Однако охотники протянули между собой толстую веревку с накинутым сверху войлоком и это отпугивало жертв.

Настало время охоты самого Кебек-кахана. Он въехал в круг со своими сыновьями и первым выпустил стрелу из лука в степную антилопу. Вслед за ним то же самое повторили царевичи. Насладившись стрельбой, они позволили всем остальным по очереди и рангу продолжить охоту. Под конец выпустили гепардов и птиц.

Все гости наблюдали за охотой с возвышенности. Стоял невероятный шум, крики людей и вой диких зверей. По традиции в конце облавной охоты старейшины обратились к правителю с просьбой пощадить оставшихся в живых животных. Кахан даровал им свободу и кольцо загонщиков разомкнулось.

— Будет большое застолье! — предупредил Салима подъехавший придворный.

В огромном шатре, украшенным шелковыми занавесками и свисающими сверху цветными расшитыми полосками ткани с пышными кистями на концах, собрались все придворные и гости. На низких столиках с резными ножками стояли блюда, на них мясо дышало паром. Рядом стояли бурдюки с кумысом. Некоторые туши зажарили целиком, их подавали на больших деревянных подносах. Всюду сверкала серебряная и золотая посуда.

— Ну, мой уважаемый гость, как видите, ваши соплеменники-кочевники еще живут по обычаям предков. — Кебек-кахан полулежал на шелковых подушках и с улыбкой смотрел на Салима. — Не забыли ли вы, став городскими жителями, эти обычаи и законы?

— Я стал свидетелем поистине великого и яркого зрелища, о достопочтенный и Мудрый Кахан! — ответил Салим, приложив в благодарности руку к груди, и коротко поклонился.

— Дарим Вам часть добычи, таковы наши традиции! — Кебек-кахан жестом показал на ковер, где лежали шкуры белой лисы, тигра, дикой кошки и волка.

— Вы оказали мне большую честь! — Салим поклонился еще ниже. — Слава о Вашей доблести и щедрости достигнет Отрара и его округи!

Зазвучала музыка, вперед по очереди выходили поэты, танцоры, музыканты, развлекая публику. Обсуждение облавной охоты, демонстрация лучших трофеев, восхваление удачливых охотников, их птиц, гепардов и собак затянулись до рассвета.

Возвращаясь к своему лагерю на подаренной каханом гнедой лошади, Салим узнал от провожатого, что охота проходила в долине, окруженной Уйсунскими горами, где текла стремительная река. Эта местность славилась всякими чудесами и таинственными явлениями.

Люди и животные хорошо отдохнули, и на следующее утро караван Салима продолжил путь. Они передвигались по иссохшей ровной степи, мимо причудливых скал и холмов.

— Поистине Творец постарался! — Салим обратил внимание своих спутников на цветные горы: они, словно слоенный пирог, состояли из красных, белых, розовых и зеленоватых слоев.

Далее они увидели еще более удивительное зрелище! При вечернем освещении горы на горизонте напоминали фантастических существ и животных. Закатное солнце окрасило их в кроваво-красные цвета.

— В этих нечистых скалах живут, наверное, злые духи и джины! — Хасан как всегда пугался всего необычного. — И нам лучше держаться от них подальше!

Так он отреагировал на советы проводника устроить привал рядом с горячим источником. После вечерней трапезы Салим поднялся на ближайший холм. Кругом в степи было тихо. Полная луна окрашивала серебристым светом горную гряду. На горизонте в тусклом тумане виднелись белые вершины, похожие на крепостные стены. Среди полной тишины Салим расслышал биение своего сердца.

«Сколько дорог прошел, сколько стран, событий, чудес, приключений и диковинных мест я видел, но душа стремится всегда в родной Отрар!»

Его размышления вдруг прервал резкий протяжный и неприятный вой. Зверь выл громко, то взвизгивая, то замолкая. И тут из-за скал ему в ответ раздались десятки визгливых голосов. Салиму показалось, что его окружили невидимые джины и шайтаны, но это были шакалы. Они повыли еще некоторое время и внезапно замолкли, мир вновь погрузился в тишину. Утром все обсуждали ночной шум и, смеясь, вспоминали страхи Хасана.

Караван пересек долину с песчаными дюнами, издающих звук. Салим удивился, насколько эти места были похожи на окрестности Дуньхуана. Проводник предупредил, что впереди место погребения аруахов, предков кочевников и предложил совершить обряд жертвоприношения, чтобы дальнейшая дорога была благополучной.

Некрополь состоял из десятков разной величины курганов. Караван остановился, погонщики уложили верблюдов. Салим придержал коня у высокого кургана, окруженного грядой каменных плит и увидел на одном из камней знакомую тамгу. Сомнений не было, это древняя родовая тамга уйсуней. Салим провел ладонью по камню, убирая с него вековую пыль. Он часто видел этот знак мастера на изделиях деда и отца.

«Мой древний род воздвиг эти усыпальницы для увековечивания памяти вождей и возвеличивания могущества племени!» — Салим присел на колени и прочитал молитву. Потом все собрались вокруг проводника, он совершил древний обряд жертвоприношения. Ибрагим убеждал Аяра, что этот обряд языческий. Салим не стал вмешиваться в их спор и спустя некоторое время дал сигнал продолжать путь.

Когда впереди показалась большая река, в караване почувствовалось напряжение. Предстоящая переправа пугала людей. Проводник заверил Салима, что найдет брод и ускакал.

— Будем готовиться к переправе, — громко сказал Салим. — Рубите деревья и свяжите их в плоты, пустые бурдюки надо наполнить воздухом.

Начались приготовления к переправе. Проводник вернулся с виноватым видом и, нервно сжимая камчу, сказал:

— Господин, мы сможем перейти эту реку вброд, где возвышается вон та скала, — он указал вверх по течению.

— Едем туда.

Салим пристегнул коня и устремился к скале. Проводник с Хасаном устремились следом за ним. Отрарский купец уже разглядывал место переправы, когда они настигли его. Река здесь была гораздо шире, чем ниже по течению, где остановился их караван.

— Говорят, только в этом месте дно реки каменное, — сказал проводник. — Река тут шире, а это значит, что течение не такое сильное чем там, где русло сужается. К тому же, когда в горах наступают заморозки, ручьи замерзают и уровень воды в реке падает.

«Он говорит со знанием дела», — подумал Салим.

В доказательство своих слов, проводник направил лошадь к реке. Та, осторожно ступая, медленно вошла в воду. Глубина была не выше стремени. А когда она вышла на другой берег, Хасан радостно закричал:

— Слава Аллаху! Он услышал наши молитвы!

9 глава

В ГОСТЯХ У КОЧЕВНИКОВ

«Далеко не заплутал,

коль назад к своим, дорогу отыскал»

Тюркская поговорка

Когда караван благополучно переправился через реку, то на другой стороне все заметили загадочные рисунки и наскальные знаки. Среди них было огромное изображение Будды. Увидев его, монах восторженно произнёс:

— Сам Будда благословил наш переход!

— Чьи бы боги нам не помогли, но все мы живы и здоровы, слава Аллаху!

Салим и монах с уважением посмотрели друг на друга и оба примирительно поклонились.

Салим с проводником, Темиром и охраной решили объехать окрестности. Поблизости они обнаружили небольшую стоянку кочевников. Белоснежные войлочные юрты, перетянутые разноцветными лентами, теснились у подножья горы. Северный ветер уносил густой сизый дым от костров в сторону каравана. Путешественники почувствовали запахи готовящейся еды в казанах и переглянулись.

— У племени ягма особые способы приготовления мяса. — Темир с прищуром смотрел в сторону юрт. — Сейчас как раз самое время заготовки согыма, мяса на зиму.

— Если мы подружимся с ними, то не останемся голодными. — Салим похлопал по плечу Темира, и воины одобрительно закивали.

Их уже заметили и навстречу наперегонки, размахивая пиками с бунчуками, мчались несколько вооруженных всадников. Темир положил ладонь на рукоять сабли, посмотрел на проводника, как бы спрашивая: неужели всадники настроены агрессивно?

Проводник лишь рассмеялся, поняв его опасения, и произнес:

— Они соревнуются между собой, чтобы первыми пригласить нас в гости.

Самый быстрым оказался джигит в короткой волчьей шубе и высоком лисьем колпаке-тымаке:

— Если вы мирные путники, то вас послал к нам Всевышний! Запыхавшись, он почти кричал: — Будьте нашими гостями!

— Мир вам! — Салим всматривался в смуглые открытые лица кочевников в высоких меховых колпаках. Их язык был очень похож на его родной. Он показал рукой в сторону каравана: — Мы торговцы, идем в сторону Или-Балыка.

— Добро пожаловать и в наш аул! — Самый старший из кочевников, подъехав последним, привстал на стременах и приложив руки к груди, чуть поклонился. — Мы зарезали большое количество скота и хотим отпраздновать это событие. Будьте нашими гостями!

— Благодарим вас! — Салим оглянулся на своих спутников. — Мы не хотим обидеть вас отказом, поэтому принимаем приглашение!

— Слава Великому Тенгри! Слава Умай! — Кочевники громко выражали свою радость и взяв под уздцы лошадей путешественников, направились к своей стоянке.

Гостей перед юртами встретили музыканты, виртуозно игравшие на двухструнном инструменте, свирели и барабанах. Один из них вышел вперед и, встав напротив Салимом, громко запел:

Если гость приходит, то Кут приходит.

Гость приходит — счастье в дом войдет!

Салима пригласили войти в большую богато убранную юрту, застеленную яркими войлочными и ворсовыми шерстяными коврами. В середине стоял круглый стол, освещенный ярким солнечным светом, весь заставленный деревянными и металлическими блюдами с вареным мясом. В юрте находились несколько старейшин племени ягма в расшитых шелковых халатах.

Усадив гостя на почетное место, хозяин юрты, крепкий старик с короткой седой бородой и живыми глазами, кивнул слугам. Тут же разнесли чаши с кумысом. Отпив из чаши первым, хозяин обратился к Салиму:

— Да благословит Вас Всевышний! Вы оказали мне честь, приняв приглашение! Вы гости, посланные Богом! У нас говорят, что гость приносит счастье.

— Благодарю! Да будет так! — ответил Салим.

Затем все присутствующие принялись за еду. Перед Салимом стояло большое, искусно вырезанное деревянное блюдо с мясом, сугутом, требухой, наполненной мясом со специями и рисом.

— Вы появились в важное время для нашего племени! Мы заготавливаем мясо на зиму и решили отпраздновать это событие!

После еды гости расположились на атласных подушках вдоль решетчатых стен юрты, завешанных белым войлоком с крупным орнаментом.

— В наш аул забрел сказитель-скиталец, певец степей, прекрасно владеющий поэтическим языком. — Хозяин юрты посмотрел в сторону неприметного старика, одетого в халат из грубой верблюжьей шерсти. Он крепко сжимающего свой кобыз. — Попросим его поделиться с нами мудрым словом!

— Все вы слышали про нашего Коркут-ата! Он создатель кобыза, акын, покровитель поэтов и музыкантов, — вздохнув, старик погладил старую потемневшую кожу на кобызе.

— Расскажу одну легенду, связанную с ним.

Сказитель провел смычком по струнам инструмента. В юрте прозвучал протяжный ноющий звук, от которого у Салима защемило сердце.

«Коркут взял в руки свой кобыз, воссел на свою белоснежную верблюдицу, решив объехать весь белый свет, все четыре стороны. Он ездил из страны в страну, в каждой предсказывал людям будущую жизнь, на сорок лет вперед. В своих кюях он пел о родной земле, о Великой степи. А иногда он погружался в глубокие раздумья, видя, как его народ, героически защищаясь от врагов, не покидает боевого седла, не выпускает из рук острого копья, не снимает с плеч кольчугу. Коркуту все время виделись войны и сражения на многие годы вперед. Когда он был свидетелем того, как льется кровь его сородичей, защищавших родную землю, его игра на кобызе была неистовой, а лицо омрачала тяжелая тень.

После нас наступят очень трудные времена,

Перестанут закон почитать народы и племена,

На сосну заберется щука и под тяжестью этой

До земли изогнется вечнозеленая наша сосна…»

Сказитель замолчал, прижимая к груди свой старенький кобыз. В юрте повисла тишина, но в соседних юртах слышались смех и музыка.

— Если я ввел вас в невеселые мысли, то прошу прощения, — старик виновато посмотрел на задумчивого хозяина.

— Нет, нет, не извиняйтесь, уважаемый мудрец! Вы пробуждаете в народе спящую душу. Нам необходим ваш голос! Я много раз слышал от предсказателей, что грядут тяжелые времена и нам нужно быть готовыми к защите своих родных кочевий. Из-за высоких снежных гор придут тысячи орд завоевателей. И сейчас как никогда всем тюркам нужно быть вместе!

В юрте раздались голоса поддержки, все одобрительно кивали. Салим смотрел на решительные, мужественные, покрытые шрамами лица стариков, переживших не одну битву, и вспомнил своих городских соплеменников.

«Мы единый народ, не важно живем в городских селениях или кочуем в степи… Общий язык, традиции, обычаи… Поклоняемся Аллаху, Тенгри, Будде, огню или кресту. И у нас один враг…», — подумал Салим.

***

Всю обратную дорогу он вспоминал сказителя и размышлял: «Эти пронзительные звуки, извлеченные из кобыза, так глубоко задевают душу, проникают в самое сердце. Звуки кобыза подобны то жалобным, то тревожным, то радостным голосам.»

Караван был уже далеко от реки, когда неожиданно задул холодный северный ветер. Вместе с ним начался дождь. Салим подстегнул коня. Древняя караванная дорога пролегала вдоль холмов, заросших густым лесом. За ними возвышались высокие горы, вершины которых уже покрылись снегом. Под мелким, летящим прямо в лицо дождем, караван прошел несколько фарсахов, прежде чем Салим решил устроить привал. Темные свинцовые тучи сгущались сумеркам и Хасан выехал вперед, чтобы присмотреть место для стоянки. Не проехав и ста шагов, он вернулся обратно.

— Господин, там кто-то есть.

Охранники Темира подъехали к зарослям высокой травы у низкорослого деревца. Под одним, кутаясь в рваную накидку из грубой холщовой ткани, сидел человек. Он совершал какой-то обряд, часто кланяясь. Увидев всадников, он не испугался, а только стал чаще кланяться и быстро говорить на непонятном языке.

— Деус, оберегс, деус, оберегс! — Произносил длинноволосый и рыжебородый незнакомец.

— Это какой-то шайтан! — Хасан испуганно прятался за Темиром.

— Не пугайтесь. — Тибетский лекарь слез с коня и приблизился. — Это монах, странствующий монах.

— Акуа! Акуа! — осмелев, незнакомец встал и сделал шаг навстречу лекарю.

Он жестом показывал, что хочет пить.

— Дайте ему воды. — Салим разглядывал странствующего монаха.

Худой, изможденный, без обуви, в жалких рубищах нищего, подпоясанных веревкой. Однако он держался спокойно, и в его больших голубых глазах не было страха.

— Спасибо за воду! — неожиданно произнес странник на ломаном караханидском.

— Кто ты и куда следуешь? — Тибетский лекарь протянул ему сухую шерстяную накидку.

— Я монос, иду из церкви Мардина, — объяснил странник на смеси разных языков. — Ищу дорогу к своим братьям-назорейцам.

— Я слышал на рынке Каялыка, что в их окрестностях есть поселение христиан, — сказал Ибрагим, рассматривая монаха.

Услышав знакомое слово, тот оживился.

— Каялык? Где же это благословенное место? О Боже! О Деус! Неужели я на верном пути!

— Если Вы ищите своих братьев по вере, то держитесь именно этой древней дороги, — Лекарь внимательно осматривал странника, нет ли на нем ран.

— Почему Вы совершаете такой опасный путь из э-э… — Салим пытался вспомнить иноземные слова, часто звучавшие на рынках, из уст торговцев-латинян.

— Наша вера подвергается гонениям, наш учитель Несторий открыл нам глаза и призвал очистить душу от ложных знаний. Я иду к своим братьям, несу им слова поддержки в это смутное время!

— Дайте ему воды и еды! — коротко бросил Салим слуге и повернулся к Хасану: — Всякий верующий мирный человек достоин уважения и наш долг помогать им в трудную минуту.

Вечером после ужина тибетский и латинский монахи сидели у костра и пытались общаться. Говоря на смеси различных языков и подбирая понятные собеседнику слова, они активно жестикулировали, а потом оба подолгу молчали в задумчивости. Тем временем пламя в костре медленно угасало…

10 глава

ИЛИ-БАЛЫК — ТАЛЬХИЗ

«На пути верблюда груз не залеживается»

Тюркская поговорка

Добравшись до Или-Балыка, караван остановился на согдийском постоялом дворе за городскими стенами. Как рассказывали Салиму гостившие в Отраре купцы, этот город стоял на оживленном перекрестке торговых путей. Долгое время он был местом зимовки правителей чигилей и тухси. В местной округе ремесленники создавали свои поселки, среди них особую славу снискали кузнецы, изготавливавшие самые лучшие сабли и мечи.

В сопровождении Хасана отрарский купец сразу же отправился в рабат тюркских кузнецов. Дорогу к нему он знал по рассказам купцов и провожатый не понадобился. Зная о пристрастии местных правителей к белой фарфоровой посуде из страны Сун, он совершил выгодный обмен в одной из оружейных лавок, получив за десяток чаш отличные сабли и ножи. Железные кылыши и чабу были искусно изогнуты. С удобными рукоятками и изящной гравировкой вдоль лезвия. Орнаменты самые разные: растительные, с мифическими хищниками и птицами. По особому заказу мастера могли выковать легендарные «нарсекены», ими можно было одним ударом разрубить верблюда.

Салим решил, что выгоднее будет взять только лезвия.

— Рукояти и ножны для них сделают мои братья, — пояснил он свое решение Хасану. — И это будет выгоднее, чем брать здесь готовые изделия.

Городской базар шумел и бурлил. Слышались разговоры на тибетском, уйгурском, латинском, согдийском и тюркском языках. Местный климат был суров, но люди научились выращивать злаки и плодовые деревья, окружавшие город большим зеленым поясом.

Карлукский проводник, нанятый в Каялыке, покинул их сразу после переправы через Или. Салим решил дальше двигаться самостоятельно, тем более, что до следующего крупного города Тальхиза оставалось совсем немного. Дорога была известна Салиму тоже по рассказам купцов из Каялык, часто гостивших в Отраре. В детстве он по многу раз расспрашивал их о торговом пути в их город, составляя потом свой мысленный маршрут.

Они ехали через широкое горное ущелье, заросшее дикими яблонями и урюком. Огромные валуны, некогда скатившиеся с крутых склонов, лежали вдоль караванного пути. Тут они повстречали тальхизских торговцев, возвращавшихся из Или-балыка. Вместе ехать было и безопаснее, и интереснее. Дорогу они коротали за разговорами.

Новые спутники рассказали, что временами в этих местах происходят ужасное вещи, словно сам Великий Тенгри в гневе сотрясает землю и низвергает с гор потоки грязной воды с камнями, величиной с огромного быка. Этот поток несется с гор, сметая все живое на своем пути. Не раз их город испытывал на себе это бедствие, но стойкие и трудолюбивые жители Тальхиза, исповедующие разные религии, все вместе молили каждый своих богов о милосердии. Затем заново отстраивали город, высаживали сады и посевы.

Наконец, за горой они увидели этот удивительный город, обросший высокими елями и соснами. Он стоял на восточной стороне ущелья — в том месте, где стекал чистый поток со снежных горных вершин.

— Вода в реке чрезвычайно холодная, — предупредил местный торговец и показал за стены города. — А наши трудяги выращивают даже среди этих камней самые вкусные и ароматные яблоки. Сегодня вы сможете в этом убедиться!

Караван двигался вдоль городских стен, выложенных камнем. Навстречу им вышли местные жители, возглавляемые аксакалом. Они несли в руках чаши с напитками. Город населяли тюрки — мужчины носили короткие бороды и усы по местной моде, а женщины ходили c заплетенными косами, на которых блестели серебряные украшения. Все были одеты в длиннополые цветные теплые кафтаны, а высокие колпаки, расшитые разноцветными узорами и украшенные свисающими кистями, перекликались с силуэтами горных вершин, окружающих город.

Традиционная церемония встречи гостей состояла из угощения напитками, едой, приветственными танцами и игрой на музыкальных инструментах. Путники обратили внимание, что из-за близости бурной реки, шум от которой был слышен практически всюду, жителям приходилось громко разговаривать, чтобы перекричать реку. Церемония длилось недолго, после чего отрарский караван проводили на постоялый двор.

В центре города стояла постоянно работающая мельница, любой житель Тальхиза мог обмолоть зерно за мизерную цену. Также здесь имелись мечеть, бани, рынок. На базаре ходили самые разные деньги — от дирхемов до византийских солидов. Все лавки были заполнены до блеска начищенной медной посудой, сияющей на солнце, как золото. Также здесь изготавливали стеклянные кувшины для вина и оружие из закаленного железа. Местные гончары мастерили качественные изделия, соревнуясь в красоте и оригинальных формах с хорезмийцами.

Хасан первым посетив рынок, пока остальные отдыхали, потом восхищался:

— У них ножницы и шила из золота! И еще много кеза! Такую же парчу мы видели в Дуньхуане! Но самые удивительные здесь изделия из кости! — Хасан активно жестикулировал руками: — Такие тонкие изящные женские украшения, пуговицы! А фигурки для шахмат из слоновьих бивней и кабаньих клыков!..

Словно исчерпав запас хвалебных эпитетов, Хасан присел и, сделав глоток воды, выдохнул:

— Но тут очень холодно, правду говорят. Год кабана холоднее всех других!

Утренний морозный ветер, спускающийся в город со снежных гор, рассеивал сизый дым, поднимающийся из домашних очагов и уличных жаровен. Салим надел шубу с лисьей подкладкой, подаренную вождем племени ягма, и отправился в рабат, к местным гончарам. С самого утра там кипела работа. Производство керамики из местной глины было отлажено столетиями и со временем совершенствовалось. Ремесленники быстро перенимали лучшие приемы, формы, новшества, когда с караванами в город привозили заморские изделия. Звонкая посуда, изготовленная путем обжига, ярко украшенная затейливыми орнаментами, ничем не уступала продукции прославленных центров производства керамики.

Салима пригласили в большую комнату, где на резных деревянных полках стояли готовые изделия и образцы: всевозможные кувшины для воды и вина, с изображением виноградной лозы, бугачи, сосуды с узким горлом и изящной ручкой, чаши разных размеров и предназначений, кружки с крышкой, плоские тарелки всех расцветок.

В углу комнаты ярким синим цветом его внимание привлекли большие сосуды-хумы для зерна и масла. Особенно выделялись своеобразные двойные кувшины с ручкой в форме мифических животных. Многие изделия покрывала золотистая глазурь с изображениями павлинов, фазанов, хищных птиц и животных.

— Посмотрите на эти глиняные игрушки! — воскликнул Хасан. — Наши отрарские дети будут от них в восторге!

Он взял одну свистульку, сделанную в виде петуха, и попытался извлечь из нее звук. Однако у него ничего не вышло. Тут же подбежал сын гончара и лихо продемонстрировал, как надо свистеть. Звук получился звонкий и веселый. Все рассмеялись, глядя на недоумевающего Хасана.

— Не переживайте, уважаемый, дети сами разберутся с этой игрушкой, — успокоил гончар растерянного Хасана.

Игрушек для детей, посуды и всяких других изделий из керамики тут было такое множество, что им не хватало места на полках. Большая часть лежала в плетенных ивовых корзинах.

Салим подивился выдумке и фантазии местных умельцев:

— Видно, что вы очень любите детей, раз придумали для них столько развлечений! Да будет доволен вами Аллах!

В этом городе закончился не знакомый Салиму маршрут каравана. В прошлые годы он путешествовал в этих краях, но дальше перевала, находящегося перед Тальхизом, он еще не бывал.

***

Звуки колокольчиков на вьючных животных отрарского каравана эхом отзывались в тишине горного ущелья, разделяющего Таласскую и Жетысуйскую долины. Наступившие холода поздней осени, сопровождающиеся утренними заморозками, заставляли людей все чаще согреваться кострами, кипятком и горячей едой.

Охранники Темира зорко наблюдали по сторонам, оглядывая неприветливые скалы, нависающие над дорогой. Ощущение тревоги придавал густой туман, который медленно полз по ущелью. Временами со склонов скатывались камни, словно злые духи гор бросали их под ноги идущих верблюдов и лошадей, пугая путников и животных. Салим оглянулся назад. Караван растянулся, последние вьючные мулы еще скрывались за горным выступом узкой дороги.

— Хасан, скачи назад, пусть поторопятся. — Салим подстегнул коня, направив его к голове каравана.

Догнав переднего верблюда, он увидел, что дозорный охранник поднял вверх ладонь. Этот жест означал команду «Остановиться!» Салим повторил этот жест, и караван встал. Верблюды недовольно засопели от неожиданной остановки, вытягивая вперед свои длинные шеи. Темир выехал вперед и через некоторое время вернулся, толкая древком копья, идущего перед ним худого и испуганного человека в заплатанном плаще.

— Этот презренный шайтан следил за нами из-за камней, наверняка это лазутчик разбойников. — Темир с силой ткнул незнакомца, тот упал под передние ноги лошади Салима.

— Аллах, Аллах, душа моя, Аллах, сердце мое, Аллах! Кроме тебя нет у меня защитника и покровителя! Клянусь Аллахом, я не лазутчик! Я дервиш Билге-Чигил из суфийского ордена Яссави. Если вы мусульмане, то должны выслушать меня. Я заночевал среди камней и услышал разговор лихих людей. Они говорили о том, как напасть на ваш караван. Их души окутаны туманом и темнотой, они сбились с праведного пути и нарушают Шариат…

— Где эти презренные? — Темир прервал причитания незнакомца, угрожая копьем.

— Они ушли вперед и ждут в засаде.

— Похоже, он говорит правду, — произнес Салим.

Он редко ошибался в людях и по виду дервиша понял, что тот честен с ним.

— Темир, организуй оборону! — Салим поправил свою саблю и достал лук.

Хасан отвел животных назад, и, оставив несколько погонщиков приглядывать за тюками, вернулся с теми, кто мог сражаться. Все еще не доверяя дервишу, Темир держал его рядом с собой. Потом доверил его одному из воинов и во главе охраны осторожно двинулся вперед. Дозорный доложил, что впереди среди камней притаились несколько разбойников. Темир приказал двум лучникам подняться на гору, чтобы напасть на них с тыла.

Неожиданный ветерок прокатился над головами, рассеивая туман. Теперь за камнями можно было разглядеть ожидавших в засаде разбойников. Они не ожидали, что вместо мирного каравана перед ними окажутся вооруженные воины и попытались отступить назад. Однако два лучника уже подкрались к ним с сзади и перешли в атаку, их тут же поддержали воины Темира. Развязка была короткой, все разбойники пали под градом стрел.

— Благодарю Вас, достопочтенный суфий! — Салим слез с коня и подошел к дервишу. — Не зря говорят, что святые люди приносят каравану счастье и удачу.

— Эх, мусульмане, много трудностей на этих дорогах. Невозможно от них избавиться, пока не выполнишь миссию Пира. Сто тысяч всяких неприятностей, бед, несчастий, трудов нескончаемых… — произнес дервиш Билге, подняв над головой свой посох.

— Если Вы странствующий дервиш, то куда сейчас держите путь, уважаемый? — Салим хотел помочь суфию и отблагодарить его.

— Мои ноги ведут меня к братьям суфиям в город Яссы.

— Наш караван следует в Отрар, мы можем взять тебя с собой.

— Если так угодно Аллаху, я не могу противиться его воле! — Суфий воздел к небу свои худые руки вместе с посохом.

Преодолев перевал, караван остановился на привал у родника. Он пробился близ березовой рощи, которая выделялась на фоне суровых серых скал своим ярким лимонным цветом осенней листвы.

— Расскажите нам о знаниях, которыми Вы обладаете, — Салим обратился к дервишу.

— С удовольствием.

Дервиш был рад, что у него появилась возможность поговорить.

— Знание бывает двух родов: божественное и человеческое. Божественное — это то, посредством чего Создатель знает все сущее и не сущее. Знание того, что хлеба насущного мне достается столько, сколько отпущено, ни больше, ни меньше. Потому то, я и перестал пытаться приумножить свою долю. Я знаю, что я должник перед Богом, никто за меня не заплатит этот долг. Поэтому я занят выплатой этого долга. И еще я знаю, что Бог следит за мной, вот я и стыжусь делать то, чего не следует.

— А какая разница между странствующими и оседлыми дервишами? — Хасан склонился, чтобы внимательно выслушать суфия.

— Странствия — признак ищущего, оседлость — черта достигшего. Поэтому те, кто обрел и осел, выше тех, кто еще ищет и странствует.

— А как Вы относитесь к тем, кто обременен мирскими заботами? — Хасан подал дервишу горячий травяной напиток.

— Ну, например, я ставлю Вас, молодой друг, выше себя, старика, потому что Вы меньше прожили и меньше согрешили, — дервиш взял деревянную пиалу негнущимися пальцами. — Нам подобает разговаривать искренне, поступать достойно. Наш главный принцип — относиться к человеку соответственно его достоинства: к пожилым относиться с почтением, как сын к отцу, к равным — с мягкой обходительностью, как к братьям, к младшим — с любовью, как к своим сыновьям.

— А могут ли торговцы приобщиться к вашему учению? — Хасан продолжал внимательно слушать.

— Если позволите, я расскажу вам притчу о торговце, — вместо ответа предложил дервиш:

«Один мусульманин, достиг больших знаний и решил обосноваться в Басре. Он занялся торговлей и процветал. Дервиш, знавший его ранее, обратился к нему:

— Как печально, что Вы оставили поиск и мистический путь.

Торговец улыбнулся ему и ничего не ответил. Дервиш продолжил свой путь и часто потом рассказывал людям об одном бывшем суфии, который прекратил странствия с низкой целью заняться коммерцией. Однажды он попросил своего учителя направить его к мудрецу, от которого он мог бы получить просветление. Учитель послал его к торговцу выполнять черную работу. Дервиш изумился:

— Как торговец может быть мудрецом?!

— Причина такова, — ответил учитель. — Он, достигнув просветления, также достиг объективного знания мира. Он сразу же увидел, что благочестивое поведение привлекает жадного и отталкивает искреннего. Он понял, что религиозные учителя могут быть погублены своими последователями. Поэтому он учит втайне и внешне выглядит как простой торговец.»

— Уважаемый, Вы все очень подробно растолковали любопытным и назойливым слушателям, — Салим укоризненно посмотрел на Хасана, потом перевел взгляд на дервиша. — Вы терпеливы и сдержанны, спасибо! У нас еще будет время для бесед.

Дервиш был растроган таким обращением к нему, и, хотя он отвык от мирской и загрубел вследствие долгой жизни в отречении, его душа все еще оставалась чувствительной к проявлению человеческой доброты, свойственной степнякам.

На следующей стоянке после обильной трапезы спутники расположились вокруг костра. В наступившей тишине Аяр обратился к Салиму:

— Господин, Вы сказали нам, что в отсутствии музыкантов и сказителей, мы можем развлекать себя сами. Конечно, мы не музыканты и не певцы, однако давайте попросим уважаемого Ибрагима спеть нам песню, которую пели в кочевьях наши соплеменники, а я сыграю на комузе.

Ибрагим запел старую карлукскую песню. Голос у него был высоким, мелодия звучала в ночи протяжно и печально. Его песня была о степном ковыле и вольном ветре, лихих и непослушных рысаках, о терпком кумысе, испеченном на костре горячем хлебе, гибком стане и остром слове степных красавиц, о свистящих стрелах храбрых воинов-тюрков…

Эта мелодия родилась сотни лет назад, во время перекочевок, среди дымящихся костров и под закопченным куполом войлочных юрт. Слова этой песни были понятны каждому тюрку: караванщикам, погонщикам, слугам, воинам. Они слушали молча, смотрели на тлеющие угли и каждый в этот момент думал о чем-то своем.

11 глава

ПУТЕШЕСТВИЕ ЗА ЗНАНИЯМИ

«Кичащийся знаниями от знаний далек,

Признался в незнанье — достигнешь высот»

Юсуф Баласагуни

— Хеч! Хеч! — Абдулл криками сдерживал лошадь, которая, почуяв воду, ускорила шаг.

Согдийский караван приближался к степному оазису. Они прошли большую часть пути, впереди через 5 фарсахов их уже ждал древний Гургандж. Стоянка была недолгой, путники, утолив жажду, сразу отправились в последний переход.

Их караван вышел из Тараза ранней осенью, прошел десятки городов Мавераннахра, в которых во время стоянок торговцы покупали, продавали и обменивали товары и предметы роскоши для султанских дворов. Среди них были опытные хорезмийские, согдийские, булгарские, еврейские и хазарские купцы. Они находили между собой общий язык, делились информацией, суживали друг другу деньги и соревновались, кто из них совершит более выгодную сделку.

Во время общих застолий они говорили только о товарах, прибыли и выгоде. Абдулл скучал среди них. Во время одной из остановок в Дженте он вдруг подумал: «Не остаться ли мне здесь?»

Город напомнил ему о мимолетном увлечении во время неудачного выступления в доме местного правителя, настраивая душу на возвышенный лад: «О, эти глаза — черные, словно смола! И обжигающий взгляд! — Его вдруг охватила страсть к обладательнице завораживающих глаз и сердце беспокойно забилось в груди. — Может, попытать счастье еще раз? Возможно, мои стихи достигнут ее сердца. Ведь говорят же, что птица садится на иву с густыми ветвями, подобно тому, как похвальное слово настигает красавицу».

О, если бы мне опять удалось

Увидеть тебя ценой любой,

На все времена, до Судного дня,

Я был бы доволен судьбой!

Он начал свое сочинение, но был прерван: курбан-баши дал приказ собираться в дорогу. Громко прозвучала труба, оповещая всех об этом.

Абдулл подошел к большому бронзовому зеркалу в караван-сарае, взглянул на свое отражение и увидел заросшего, износившегося в дороге, худого и поникшего бродягу, с потухшим взглядом.

«Разве может этот человек надеяться на благоприятный исход своего желания? Вокруг правителя ходят десятки богатых, талантливых льстецов и подхалимов, жаждущих породниться с каханом Джента», — пришел он к такому выводу после увиденного.

Абдулл догнал караван, ушедший далеко вперед. Присоединившись, он стал убеждать себя в том, что у него есть более неотложные и важные дела, чем сердечные переживания. И вот некоторое время спустя его взору открылось великолепное зрелище: на гладкой поверхности степи блестела полоса широкой реки, на дальнем берегу которой виднелись побелевшие от жаркого солнца крепостные стены Гурганджа. Вблизи удалось разглядеть, что их покрывали раны от осадных орудий.

По прибытию, Абдулл сразу же направился в медресе при мечети. Ему не терпелось узнать, живут ли еще в Гургандже последователи тех мыслителей, поэтов, ученых, чьи книги и труды он читал. Когда-то они сильно взволновали ищущего знаний Абдулла.

Прошли сотни лет со времен знаменитой «Академии Мамуна» — дома ученых, поэтов, философов Мавераннахра и Хорасана. Это было удивительное место, созданное под покровительством хорезмшаха Абу Аббаса Мамуна, образованного правителя и приверженца культуры. Здесь создавались и изучались труды самых великих и знаменитых ученых своего времени — Абу Райхана Бируни, Ибн Сины, Абу Масихи, Ибн Ирака, Ибн аль-Хаммари, Абу Али аль-Хорезми и других достойных мусульманских и тюркских мужей.

В годы своей учебы Абдулл зачитывался их рукописями, особенно ему нравились полемические тексты, где ученые спорили друг с другом, приводя аргументы и доводы. Как же ему хотелось оказаться среди них и впитать в себя их свободолюбивый дух!

Стоял полдень. Двери медресе оказались запертыми. Абдулл, кутаясь от холода в изношенную шерстяную накидку, побрел по мощенным улочкам Гурганджа в сторону рыночной площади. Он шел вдоль низких саманных домов, крытых глиной, смешанной с соломой. Однако, чем ближе он подходил к шахристану, тем чаще встречались богатые каменные дома, облицованные керамической плиткой, с резными колонами у входа и кованными железными воротами. За невысокими дувалами виднелись сады с обильным урожаем. По улицам в арыках журчала вода.

Пройдя через арку, украшенную лепными сценами из жизни хорезмийцев, Абдулл очутился перед большим шумным рынком. Его остановило открывшееся перед ним зрелище: рыночная площадь бурлила, словно взволнованное море, от множества людей из разных стран, а разноязыкий говор гудел, как встревоженный улей.

— Это продолжается уже столетия, — старческий голос вывел Абдулла из оцепенения. — Здесь толкаются ученые и глупцы, бедные и богатые, мудрые и невежественные, скромные и пройдохи, благородные и низкие, дурные и добрые.

Абдулл обратил внимание на стоявшего рядом с ним старика. Тот откашлялся и посмотрел на него в ответ.

— Вы, я вижу, впервые на нашем рынке?

— Да, уважаемый, я прибыл сегодня с караваном из Тараза. — Абдулл с интересом оглядывал старика, так точно охарактеризовавшего людскую толпу.

Маленького роста, опрятно одетый в белый теплый халат, выглядел он аскетично. Добродушное, приветливое, круглое лицо, обрамленное такой же круглой седой бородой и живыми карими глазами.

— Вы хорошо разбираетесь в людях, уважаемый, — сказал Абдулл.

— Мое имя Араш. Меня еще называют «Знаток наследия», я в преклонном возрасте и уже пора бы различать людей, — старик тихо засмеялся, показывая редкие зубы. Его щеки чуть покраснели, а седые густые брови живо реагировали, приподнимаясь или опускаясь, при разговоре. Он был явно хорошо расположен к незнакомцу и никуда не спешил. — Если Вам некуда податься, могу подсказать, где здесь дешевая еда и ночлег

Абдулл осматривался по сторонам, размышляя о дальнейших планах.

— Я Абдулл, сын Байрама, из Испиджаба. Благодарю, Вы очень добры ко мне!

— Великий Ахура-Мазда учил нас помогать страждущим и друг другу, — старик перебирал пояс, сплетенный из большого количества нитей белой овечьей шерсти.

«Огнепоклонник», — мелькнуло в голове Абдулла.

Старик знаком дал понять следовать за ним. Абдулл двинулся за семенившим впереди провожатым.

— Расскажите мне о вашем городе, уважаемый.

— Я поведаю Вам историю благословенного Гурганджа, но сначала устрою вас, — Араш ловко лавировал среди бурлящей толпы.

Они прошли вдоль лавок со снедью и повернули в узкий проулок, такой тесный, что в нем едва ли могли разойтись два встречных человека. Старик остановился перед заросшей виноградом стеной и толкнул едва заметную плетеную дверь.

Они оказались во дворе посреди небольшого сада. Сквозь кроны абрикосов, яблонь и гранатов едва пробивался дневной свет. Между деревьями стояли плетенные из виноградных лоз низкие столы и стулья. Стволы были обернуты разноцветными веревками, высотой в три магометанских локтя. Это придавало саду вид удивительного помещения с изогнутыми цветными колонами. Пробивающиеся сквозь увядающие листья лучи солнца поигрывали на узорах ковров, расстеленных в саду. С веток повсюду свисали спелые фрукты.

— Добро пожаловать на наш скромный постоялый двор! — приветствовал их на ходу подбежавший к ним пышнотелый хозяин.

Немногочисленные постояльцы с любопытством оглядывали гостей. Араш с явным удовольствием взглянул на Абдулла. Тот не скрывал своего удивления.

— У меня совсем немного монет, — вполголоса ответил он.

— Вы найдете здесь самый радушный прием за любые деньги! — Хозяин двора еще шире улыбнулся, приглашая гостей.

— Шерзод, благодарим тебя, покажи гостю его комнату, — Араш чувствовал себя здесь уверенно.

Они прошли в саманное помещение, и хозяин открыл одну из дверей. Абдулл вошел во внутрь. Огляделся. Ему понравилась скромная уютная комната с низким глиняным лежаком, покрытым войлоком. Маленькое окно выходило во двор. Абдулл присел на лежак и почувствовал тепло.

— У нас все комнаты обогреваются с помощью канов. Вы будете в тепле. Цена настолько мизерная, что это будет совсем необременительно для кошелька. Кушать Вы можете здесь или на рынке. Это тоже дешево, — хозяин двора выжидающе смотрел то на Араша, то на Абдулла.

— Мне это подходит, рынок рядом, медресе тоже, — Абдулл полез в карман.

— Нет, нет, не утруждайтесь! Заплатите потом! — Шерзод замахал руками.

Устроив Абдулла на постоялом дворе, Араш отвел его в базарную чайхану, где бродячий поэт смог утолить голод, ради чего он собственно и пришел на базар.

— Так Вы странствующий ученый? — спросил Араш, дождавшись пока Абдулл насытится гороховой чорбой и бореками с сыром.

— Не совсем ученый, а скорее интересующийся науками, — Абдулл посмотрел на старика. — Вы обещали мне рассказать историю Гурганджа.

— Да, конечно! Но не утомились ли Вы в долгой дороге? Это длинная история.

— Я готов послушать начало истории, а затем, если Вас не затруднит, мы продолжим завтра, — Абдулл удобно расположился на теплых верблюжьих подушках.

— У меня много историй и много свободного времени, но мало слушателей, — Араш снова тихо рассмеялся, и его седая голова затряслась.

При этом изрезанное глубокими морщинами лицо старика принимало разные выражения, будто бродячий артист сменял театральные маски. Взмахнув руками, он продолжил:

— Наш благословенный край имеет древнюю историю, люди прижились среди песков. Вопреки суровым условиям они возделали землю, провели по каналам воду и построили эти города. Благодаря богам, мы достигли больших результатов в торговле, науках и ремеслах!

Старик взял в руки чашу с зеленым чаем и приподнял ее.

— Смотрите, эту удивительную чашу создали руки мастера из Хорезма.

— Везде, где я бывал, слышал только хвалебные слова о хорезмийцах, — ответил Абдулл.

— Мои соотечественники всегда отличались ученостью, знали древние традиции.

Араш вздохнул, словно вспомнил о чем-то грустном.

— Это место было собранием красноречивых, здесь находили пристанище ученые, остроумцы и поэты.

— Почему вы это говорите с печалью? — Абдулл приподнялся с подушек и присел, скрестив ноги.

— Когда пришел в наш край Ибн Кутейба, он огнем и мечом стал насаждать новые порядки. Уничтожал людей, знавших хорезмийскую письменность, ведавших преданиями и обучавших наукам.

Старик тяжело вздохнул и замолчал, теребя пояс.

— Но это было очень давно. Слава Аллаху, сейчас Хорезм снова процветает и знаменит своими учеными мужами! — Абдулл решил, что старик печалится из-за гонений зороастрийцев.

— Да, конечно, со временем раны зажили, и города вновь вернулись к своей былой славе.

— Гургандж стал самым лучшим местом для развития наук, искусств и поэзии.

— И хорезмийские купцы стали лучшими в караванной торговле, их знают во всех четырех сторонах света, — с гордостью добавил Араш.

— Я много слышал о вашей знаменитой «Академии Мамуна», еще мальчиком я мечтал стать слушателем этой школы! — Абдуллу хотелось, чтобы старик подробнее рассказал ему о научной жизни Хорезма.

— О! Это было Великое время! — Араш оживился. — Эти имена! Они ласкают слух любого грамотного человека. Благодаря милостивым и мудрым правителям, у нас жили и творили великие мыслители — достопочтенные Абу Али Ибн Сина и Абу Райхан Бируни!

— У меня длинный список ваших ученых.

Абдулл наизусть знал их имена: математик Абу Наср Мансур Ибн Ирак, астроном Абуль Вафа аль-Бузджани, медик Абу Сахль Масихи, Абулхайыр аль-Хасан, по прозвищу Ибн аль-Хаммар…

— Вы что-нибудь знаете о большом глобусе Бируни? Я мечтаю взглянуть на него. Неужели человеческий разум способен на такое? Как только он осмелился предположить это, шагнуть за пределы общеизвестных фактов? — Абдулл заерзал на месте.

— К великому сожалению, это творение ученого уничтожено пожаром, — ответил Араш. — И хотя многие записи Бируни были утеряны, но сохранились несколько книг, где он записал с точностью небесные светила. Я пользуюсь ими для своих размышлений.

— Позволите мне взглянуть на них.

— Конечно, буду рад поделиться мудростью и знаниями!

— Я слышал о нелегкой и трудной судьбе этого Великого мужа из Кята, — Абдулл, в предвкушении знакомства с книгой Бируни, испытывал благодарность к старику, который встретился ему на рынке.

— Этот благородный ученый рано осиротел, его воспитал правитель города. Бируни еще в детстве проявил тягу к знаниям, ознакомился с трудами греческих мыслителей и избрал трудный путь науки. Ему пришлось скитаться и зарабатывать на пропитание, страдать от невежественных правителей, но Бируни не переставал писать книги и изучать мир!

— Да, да, уважаемый! Этот любознательный ученый писал о Солнце, о географии, о математике, астрономии, геометрии!

— А его удивительные «Каноны»?! Столько нового мы узнали из них, что этого хватит многим поколениям ученых, — продолжил Араш.

— Мой учитель в медресе обращал наше внимание на его труды о духовной жизни, — перебил его Абдулл. — Бируни изучил индийскую, греческую религии и сравнил их с исламом. Его выводы настолько смелые, что до сих пор вызывают много споров.

— До него никто из наших учёных не описывал историю египтян, греков, евреев, персов, мусульман, зороастрийцев, — Араш напрягал память, чтобы вспомнить все таланты Бируни.

— Не могу дождаться, чтобы взять в руки его книгу.

Абдулл вскочил с места, словно собирался сейчас же отправиться за рукописью.

— Не спешите, мой молодой друг, я вернусь завтра, и мы продолжим. Я рад, что встретил такого умного и грамотного собеседника! Да защитит вас Ахура-Мазда!

Последние слова старик-огнепоклонник произнес почти шепотом.

«Этот умудренный жизненным опытом зороастрийский ученый, повидавший многих правителей и служивший при их дворах, является носителем ценной информации, кладезем народных, древних хорезмийских традиций, знатоком верований предков, — размышлял Абдулл. — Он сумел уцелеть во время захвата Хорезма Махмудом Газневи. Наверняка Араш спрятал много книг и скрывался долгое время в безлюдной пустыне. Теперь он бережно оберегает письменные, устные предания и обряды народа, издревле проживающего на этих землях.»

Все следующее утро Абдулл бродил среди рыночной толпы, между торговых лавок, выискивая взглядом среди груды товаров, предметов быта, оружия, одежды, старые книги, рукописи и манускрипты ушедшей эпохи. В лавке лекаря его внимание привлек пожелтевший сверток с выцветшим рисунком цветка, лежавший среди стеклянных бутылок со снадобьем.

— Мира вам! Что это за рукопись? — Абдулл обратился к служащему лавки, старому еврею в цветном хорезмийском халате.

— Это рецепты лечебных трав Ибн Сины, — служащий бережно раскрыл свиток и показал Абдуллу.

В рукописи с рисунками было несколько описаний снадобий, изготовленных из трав и цветов. Абдулл внимательно читал мелкий арабский шрифт. Он перевернул бумагу и увидел на оборотной стороне подпись: «Завершил переписку раб Аллаха Всевышнего, Рустем Ибн Бахман, с трудов достопочтенного Абу Али Ибн Сины».

«Вот я и прикоснулся к трудам Великих!» — Абдулл был счастлив.

Однако радость его была недолгой. Вечером Араш разъяснял расстроенному Абдуллу:

— Это копия рукописи написана 50 лет спустя после смерти Великого Врачевателя. — Старик вытащил из коржына завернутую в ткань старую книгу. — Не переживайте, теперь Вы можете прикоснуться к книге Бируни.

Абдулл в волнении взял книгу и присел на скамью. Книга была обтянута тонкой сафьяновой кожей с потёртыми углами. По краям обложки было тиснение в виде геометрического орнамента, напоминающего орнаменты огузских ковров. Арабское название книги читалось с трудом «О небесных светилах». Пожелтевшие от времени страницы были сплошь усеяны схемами, рисунками, расчетами и сопровождались красивым каллиграфическим текстом. В углу каждой страницы рукописи виднелась подпись ее автора — Абу Райхан Бируни.

12глава

ТАРАЗ — ГОРОД КУПЦОВ

«Кто владеет настоящим, тот владеет прошлым,

кто владеет прошлым, тот владеет будущим»

Древний афоризм

Караван преодолел сорок фарсахов, миновав города Кулан, Атлах и Джамукент и добрался до Тараза. Скромный на вид постоялый двор на правом берегу реки Талас встретил путников радушно.

Салим уже много раз посещал этот город купцов. В разные времена он был столицей тюргешей, карлуков и ябгу. Тараз нравился ему обилием садов и веселым журчанием прохладных арыков. Утолить жажду можно было в любом конце города, питьевая вода здесь была повсюду. Ему не терпелось быстрее окунуться в оживленную атмосферу города.

Первым делом Салим решил навестить своего давнего друга, местного купца Байдара. Они часто ходили с ним по разным странам в одном караване. Однажды в Мерве он выручил его при заключении сделки, дав ссуду, так как Салим уже потратил свои деньги. С тех пор этот благородный, опытный и мудрый представитель таразского купечества стал опекать молодого торговца из Отрара. Следуя его советам, удавалось совершать самые выгодные сделки. Салим часто вспоминал и давно хотел навестить его. И вот такой случай представился.

Тараз сильно разросся. Вокруг городских стен теснились кварталы ремесленников, работников многочисленных садов и рынков. Миновав восточные ворота, Салим, в сопровождении Хасана и Аяра, проследовал через рабат гончаров в шахристан, где проживали богатые купцы, служащие, имамы и ученые. Салим отправил слугу предупредить Байдара о своем визите. Узнав об этом, купец поспешил накинуть на себя праздничный, длиннополый, шелковый халат и вышел на улицу. Он ждал гостей у распахнутых деревянных ворот.

Встреча была радостной. Байдар сразу же проводил всех в дом и сам расположился вместе с гостями. Это был немногословный и скромный, пожилой человек, но Салим знал, что за кажущейся простотой скрывается твердая, авторитетная и уважаемая в городе личность. Без участия Байдара не проходила ни одна крупная торговая сделка. Сам правитель города советовался с ним.

Выходец из знатного караханидского рода, крепкий, седеющий, уверенный в себе муж. Байдар обладал властным голосом, твердой походкой и внимательным взглядом. Своим трудом завоевав авторитет среди горожан, торговцев и власть имущих, таразский купец при разговоре всегда взвешивал каждое слово и внимательно слушал собеседника. Он страстно желал, чтобы его родной Тараз прославился на весь мир, стал местом встречи всех купцов Великой торговой дороги.

Поощряя молодых торговцев, Байдара давал им советы, ссужал деньги, помогал снаряжать караваны, участвовал в строительстве постоялых дворов, убеждая богатых горожан вкладывать средства в развитие местного рынка. Объездив в годы становления самые дальние уголки Мавераннахра, он сам испытал трудности на торговых дорогах и поэтому знал о проблемах, жизненных потребностях купцов, лавочников, людей, занимающихся этим непростым и нужным ремеслом. Он искренне верил, что только торговлей, взаимовыгодными сделками, дружескими договорами, заключениями брачных союзов можно было укрепить отношения и связи между народами и соседними племенами.

Гости расположились во внутреннем большой дворе, утопающем в ярких виноградных листьях. Цветущие розы, небольшой водоем и заливающиеся, словно в приветствии канарейки в серебристых клетках, создавали уют и радостное настроение.

Байдар дождался пока все гости устроятся на низких глиняных суфах, застеленных белым войлоком и подогреваемых теплым воздухом из очага.

— Сколько же мы не виделись с тобой, мой уважаемый друг?!

— Да, минули годы курицы и собаки, подходит к концу непростой и смутный год кабана, — ответил Салим, рассматривая морщины на лице друга. — О достопочтенный мой покровитель, почему Вы не взяли динары, посланные мною, а закупив на них товар, выслали обратно с моим слугой?

— Я разговорил твоего посыльного и узнал от него, что у тебя были не лучшие времена, — Байдар жестами давал указания прислуге. — А у меня, хвала Всевышнему, дела шли хорошо, и я не нуждался в деньгах: решил, что для тебя лучше будет получить этот товар, продать и уже с прибыли вернуть мне долг.

— Пусть милостива будет к Вам судьба и богатством вознагражден Ваш труд! — Салим встал и попытался поцеловать полы халата хозяина, однако Байдар успел подхватить его и усадил на место.

— Это не к чему, — сказал он, бросив взгляд на окна дома. — И потом, я же не господин и не избранник караханидского рода. Я такой же, как ты, простой купец.

— Вы очень добры ко мне, — Салим перехватил его взгляд и посмотрел на резные решетки окон. Из-за легких, цветастых занавесок на гостей с любопытством смотрели две девушки. Особенно выразительным был взгляд черноволосой, старшей по возрасту. Она неотрывно смотрела на Салима, будто старалась запомнить его лицо или вызвать его ответную реакцию. От такого прямого взгляда Салиму стало неловко, и он отвел взгляд. Однако в душе возникло непонятное волнение, в нём проснулись дремавшие до сей поры чувства.

Слуги накрыли стол. На нем были разнообразные мясные блюда, запечённые овощи, пахучие травы, фрукты, горячие чуреки и напитки. Гостеприимный хозяин расспрашивал Салима о его приключениях, живо реагировал и подробно интересовался товарами на рынках Дуньхуаня и Турфана.

— Надеюсь, Аллах не пошлет на нас страшную черную болезнь с Востока, — произнес Байдар, перебирая лазуритовые четки.

— Уважаемый, расскажите о своем родном городе, — Салим знал, что Байдар, несмотря на свою немногословность, может долго рассказывать о Таразе.

— Да окружит Аллах своими огромными благодеяниями место моего рождения, — спокойно начал Байдар и продолжил, повысив голос: — Эту перевязь меча моего племени, место моих родственных связей, часть жизненного пути, начало моей славы, столицу округа, место сбора купцов. Ветер приносит с холмов животворное тепло и влагу, почва превосходит по благоуханиям пахучий мускус, сады цветут и плодоносят, его пастбища богаты растительностью, его водоемы полноводны. Здесь снимают свои седла ученые люди и находят пристанище образованные и великие!

— О, земля Тараза, живи долго из века в век! Город, основанный блестящими, как звезды, людьми! — воскликнул Аяр и привстал, впечатленный словами хозяина.

— Благодарю! Если будет угодно Аллаху, Великому и Всемогущему! Жители Отрара также не менее благочестивы и воспитаны! — Байдар был сегодня на удивление разговорчив.

— Много ли приключений Вы пережили на торговых путях? — спросил Хасан, любивший слушать истории, происходившие на Великой торговой дороге.

— Всякое бывало, интересное и удивительное, порой загадочное, а иногда опасное… Всего не упомнишь… — таразский купец облокотился на подушку, помолчав, продолжил: — Сегодня я хочу вспомнить одно происшествие, случившееся со мной несколько лет назад. Я возвращался с пятью груженными верблюдами из Шаша. Главный караван уже ушел, а я немного отстал от него, задержавшись на местном рынке. Так вот, во время отдыха на привале ко мне подошли два незнакомца, с виду торговцы-бакалейщики. У них было несколько груженных мулов. По внешнему виду эти злодеи ничем себя не выдавали. Потом только выяснилось, они задумали меня извести и завладеть всем моим имуществом. Попросились примкнуть к моему небольшому шествию, объясняя это незнанием дороги. Не заподозрив ничего плохого, я согласился. Хотя они и задумали против меня недоброе, но также они ненавидели друг друга и захотели избавиться в первую очередь от соперника. Ночью, удалившись в свой шатер, они угостили друг друга едой, предварительно добавив яду, надеясь, таким образом, единолично завладеть моим товаром и верблюдами. Утром, не дождавшись своих новых попутчиков, я наведался в их шатер и обнаружил два мертвых тела: строя козни против меня, они убили друг друга. Догадавшись о намерениях этих мошенников, я возблагодарил Аллаха за то, что он защитил меня и наказал двуногих шайтанов. Присоединив к своему каравану их мулов, которых впоследствии передал нуждающимся, я отправился дальше.

— Задумавшие против благочестивого мужа дурные дела, сами оказались жертвой. Воистину, за любые плохие поступки нас ждет возмездие! — Хасан воздел руки к небу.

Возвращаясь на постоялый двор, путники оказались перед запертыми воротами города. Заплатив несколько медных монет стражнику, они смогли продолжить свой путь. Сразу за воротами Хасан вдруг оживился:

— А все заметили, как за нами наблюдали две пары прекрасных глаз?

Салим не выдал своего настроения, но вид у него был задумчивый.

В доме Байдара за ним наблюдали две его дочери: старшая, Кумис и младшая, Инжу. Чем дольше Кумис смотрела на отрарского гостя, тем чаще билось ее сердце, учащалось дыхание, а на лице вспыхивал румянец. Она чувствовала, как у нее горели уши и увлажнялись ладони, в ногах пробилась до сели незнакомая дрожь. «Неужели Всевышний услышал мои молитвы и подает мне знаки?!» — подумал он.

В отличии от старшей сестры Инжу спокойно разглядывала гостей, совершенно не реагируя на них. Она потеряла к гостям всякий интерес, когда не увидела на поясах отрарцев изящных кинжалов и красивых ножен для сабель. В ее душе и девичьих снах жил образ благородного воина, которого она желала встретить и полюбить.

На следующий день Салим принимал у себя Байдара, который интересовался товарами, привезенными из Дуньхуаня и других рынков. Договорились, что таразский купец приобретет и поможет реализовать часть кеза и кензи, парчу и цветную ткань.

— Нам надо будет обсудить много дел, кроме торговых есть и другие дела, — многозначительно произнес, уходя таразский купец. — Скоро увидимся.

Провожая его, Салим перебирал четки, размышляя над тем, как найти повод, чтобы опять посетить дом Байдара.

На следующий день, уладив торговые дела, он в сопровождении помощника, кадия, писца и тибетского монаха прогуливался по улочкам Тараза.

— Вы посмотрите, здесь нет ни единой улочки, ни дома, в котором не было бы сада, — удивлялся Хасан, вертя головой в разные стороны. — Наверное, если посмотреть на город с крепостной стены, то домов не увидишь, все закрыто садами и фруктовыми деревьями.

— Я тоже это заметил, — сказал Аяр, проходя мимо глиняного дувала,

Он остановился перед веткой яблони, свесившейся через забор под тяжестью спелых плодов. Ибрагим тоже остановился перед ароматными и аппетитными плодами и произнес:

— Наверное, так выглядит Рай!

Едва Салим подумал, сорвут ли его спутники фрукты с дерева в чужом саду, как из-за дувала выглянула женская голова, укрытая цветным шерстяным платком.

— Угощайтесь яблоками, ешьте сколько пожелаете, — мягко предложила хозяйка, с любопытством разглядывая гостей черными, подведенными сурьмой, глазами. — Вы гости нашего города, посланные Всевышним!

— Благодарим вас, да будет доволен вами Аллах! — хором сказали Хасан и Ибрагим, срывая яблоки.

Так происходило почти всякий раз, когда путешественники проходили мимо садов с созревшими фруктами. Местные жители выходили из домов и угощали гостей, приговаривая: «Кыдырма конак!»

— Поистине, жители этого города благовоспитанны! — восхитился Аяр после очередного угощения.

— Они еще помнят традиции предков, — заметил Салим, направляясь по знакомой улице, ведущей к гончарному кварталу.

— Я хочу узнать, трудится ли еще мастер Кадыр, чьи изделия я видел в Баласагуне, — пояснил он спутникам.

В первой же гончарной мастерской Салим поинтересовался, знают ли они мастера Кадыра.

— К сожалению, он покинул наш бренный мир, да упокоится его душа в раю, — сказал, не отрываясь от работы ремесленник. — Но, у него остались ученики. Вы сможете найти их в конце квартала, узнаете по тамге на двери.

В гончарном квартале было шумно от деревянных колотушек. Клубящийся дым выходил из всех печек и очагов, создавая сизую пелену, от которой слезились глаза. Едва различимая в дыму старая дверь с тамгой мастера Кадыра была приоткрыта и Хасан, постучав медным кольцом, висевшим у входа, первым вошел внутрь.

Они оказались в небольшом помещении, где на полках вдоль стен стояли готовые чаши, сосуды, хумы, сделанные разными способами; с политой прозрачной, белой, зеленой глазурью, расписанные растительным орнаментом, гравированные и тисненные по сырой глине. Тут же, находилась еще не обработанная посуда, только вышедшая из обжига. В комнате было душно от очага и влажно от высыхающей глины. Стоял стойкий запах свежей краски.

— Добро пожаловать в мастерскую Кадыр-уста! — Испачканный глиной юноша вышел им навстречу, из соседней комнаты.

— Меня интересуют изделия вашего мастера, — после приветствия, сказал Салим. — Храните ли вы и продолжаете его дело?

Он обратил внимание на полку с чашами, выполненными в стиле таразского мастера.

— Да, вижу, это тот же почерк! — Не дожидаясь ответа, он подошел и взял в руки такую же чашу, какую видел в Баласагуне.

— Мастер Кадыр-уста очень строго следил за работой своих учеников, и, бывало, сурово наказывал их, если они плохо следовали его наставлениям, — рассказывал юноша, очищая остатки засохшей глины с рук. — Очень трудно было попасть к нему в подмастерья!

— Его изделия разошлись по дальним городам и это — заслуженная слава! — Салим взял другую чашу, политую зеленоватой блестящей глазурью. — Здоровья вашим рукам, вы достойно продолжаете его дело!

Потом, повернувшись к своим спутникам, сказал:

— Хасан, мы закупим посуду здесь, Ибрагим, займись бумагами! — Салим уже выбирал чаши и сосуды для продажи в Отраре.

— К нам частенько приезжают купцы из Индии, Персии, Кашгара, Балха, — гордо рассказывал молодой гончар, помогая Салиму выбирать товар.

Как бы не петляли узкие улочки старого города, они неизменно выводили путника на съестные лавки ас-базаров. Перед отрарскими гостями открылся привлекательный вид прилавков с едой, которые источали аппетит запахи.

Ибрагим остановился перед горкой печеных пирожков, самсы, учпучмаков, фаршированных мясом, специями, овощами. Они призывно дымились на круглых медных подносах.

— У меня десятки видов пирожков, гутабы, тухумы, шилеки, бореки, — широко раскинув руки, приглашал улыбчивый продавец, — А эти этли-наны, ютазы с начинкой из сыра не оставят вас голодными!

— Мои бореки с птицей, рыбой, айвой, салом, пахучими травами и мясом молодого барашка — самые вкусные на нашем рынке! — зазывал гостей другой продавец.

С тушек жаренных на вертеле перепелок стекал золотистый сок. Это привлекло внимание остановившегося рядом Хасана. Он смотрел на румяную корочку, покрывавшую птицу, и чувствовал, как она завлекала и вызывала непреодолимое желание схватить эту хрупкую и манящую плоть, и смачно вонзить зубы в мягкое, вкуснейшее мясо дичи. Салим, улыбаясь, наблюдая за своим помощником. Потом перевел взгляд и уже не смог отвести его от скворчащих на жаровне разнообразных кебабов с мясом, печенью и почками. Повар мастерски орудовал на мангале, переворачивая румяные ковурмаки, ыштыки с фаршем дичи, колбасы со специями.

Отдельный ряд ждал любителей плова. Повара соревновались в ловкости и мастерстве, предлагая таразский, хорезмский, бухарский, ферганский, хайназарский, самаркандский варианты этого изысканного блюда. Они держали в секрете рецепты приготовления, используя разные виды цветного риса, а также горох, пшеницу, урюк, орех, айву, кишмиш, разнообразные травы и пряности.

Утолить жажду можно было кумысом, айраном, шубатом. Зазывалы предлагали виноградный, лимонный и вишневый соки. Там же были гранатовый щербет, актанчай, кокчай, различные целебные настойки и ароматная вода.

Пленительный запах исходил от десятков видов халвы, навата, парварды, левза, чак-чака, бала, бекмеса, урючного, тыквенного, морковного киема и ореховой яичмишы, обещая райское наслаждение вкусившему эти сладости.

В пятницу Байдар пригласил Салима посетить центральную мечеть и совершить совместную молитву. Эта новая мечеть, построенная правителем Тараза, была возведена в сельджукском стиле, с большим круглым куполом над квадратным помещением. Купол новой мечети, облицованный голубой керамической плиткой, высился над городом, и с его минаретов громко раздавался призыв муэдзина к молитве, слышный во всех концах города. Войдя вовнутрь, Салим поразился прекрасной акустике. Голоса правоверных, словно парили под куполом и отражались от него эхом.

— Здесь трудились местные мастера и использовалась местная керамика. Наш хакан, опора счастья, гордость ислама, правитель Тараза, соизволил построить этот дом Аллаха! — Седобородый имам в полосатом халате подошел к гостям после пятничного намаза.

— Да будет доволен ими Аллах! — Байдар был рад, что на Салима произвела впечатление мечеть его родного города.

— У меня есть еще новая книга с хадисами, которые не знакомы нашим прихожанам. Эти хадисы имама Аль Бухари недавно доставили в наш город. Позвольте мне показать их вам. — Имам хотел похвастаться книгой и повел их в свою комнату за михрабом, где на красивой резной ляухе лежал сборник хадисов.

Он держал в руках большую книгу, обтянутую зеленой сафьяновой кожей с золотыми тисненными буквами.

— Эти сокровенные хадисы по моему заказу переписал лучший каллиграф Тараза мастер Абдулл!

— Абдулл из Испиджаба? — Салим внимательно разглядывал подпись под текстом.

Он вспомнил, что Абдулл не показывал ему свое письмо.

— Не знаю точно город его рождения, но прибыл он из Баласагуна. — Имам бережно листал книгу.

— Написано очень красиво! Да сохранит Всевышний его талант! — Байдар с интересом рассматривал хадисы.

Салим не сказал, что знаком с Абдуллом. Он согласился с Байдаром и имамом, восхищенно рассматривавшими книгу.

— А вот этот хадис вы слышали?!

Имам взволнованно приблизил к слезящимся глазам сборник хадисов:

— Пророк Мухаммад, да благословит его Всевышний и приветствует, говорил: «Люди, вы обязаны иметь цель и стремиться к ней! Обозначьте цели и действуйте! Поистине, Аллах не лишит вас Божественной благодати до тех пор, пока вам не надоест то, чем занимаетесь». Записано имамом Аль Бухари, посвятившим свою жизнь собиранию и записи достоверных хадисов.

— Вы создали ценную и полезную книгу, уважаемый ходжа! — Байдар держал книгу, поглаживая приятную на ощупь сафьяновую обложку.

Расставшись с имамом, вокруг которого собирались прихожане, Салим и Байдар решили обсудить отбытие из Тараза отрарского каравана.

— Доволен ли ты покупкой товаров в нашем городе и в хорошем ли расположении духа покидаешь нас? — Байдар положил руку на плечо Салима.

— Все прошло довольно удачно благодаря Вашим стараниям!

Отрарский купец с благодарностью склонил голову перед старшим товарищем. Байдар посмотрел прямо в глаза своему молодому другу.

— У меня вопрос, Салим, почему ты еще не обзавелся семьей? Неужели ты не хочешь возвращаться из путешествий в уютный дом, где тебя ждет жена с детьми? Не торопит ли тебя отец?

— Этот вопрос уже давно обсуждается, — Салиму стало неловко. — Отец каждый мой приезд не дает мне покоя, а бедная моя мать не дождалась…

— Так в чем же дело? — Байдар заглянул в глаза Салима. — Или не встретил достойную девушку?

— Я же все время нахожусь в пути, достопочтенный Байдар, вот и думаю, будет ли женщина счастлива с купцом-скитальцем, не видя меня долгие месяцы, да и в дороге полно опасностей, — тихо ответил Салим и, переводя все в шутку, рассмеялся: — Отец пригрозил мне, что сам найдет мне невесту.

— Мы с тобой давно знакомы, стали братьями и семью твою я хорошо знаю, — начал Байдар издалека. — Давай обсудим это у меня дома. Познакомишься с моими дочерями. Если Всевышний позволит, наши семьи породнятся. Не будем откладывать, нас уже ждут.

Салим молчал. Он вспомнил, как в окне дома Байдара на него смотрели очаровательные глаза.

«Наверное, настало время», — подумал отрарский купец и кивнул:

— Я согласен. Давайте поговорим!

— Ну, хорошо, добро пожаловать! — произнес довольный Байдар, посмотрел вдаль и тихо произнёс: — На все воля Всевышнего!

***

Они расположились за низким круглым столом в небольшой комнате. Она была устлана мягкими персидскими коврами, большие и маленькие яркие подушки, разложенные вокруг, создавали уют и комфорт. Бесшумно распахнулась дверь, вошли две девушки. В руках они несли большие медные тарелки. На них был с щербет, сладкая вода, фрукты, закуски и разные сладости. Они тихо прошли по мягким коврам и поставили тарелки на стол. Дочери таразского купца с интересом разглядывали отрарского гостя и не спешили с расставлять блюда на столе.

— Уважаемый гость, я специально попросил своих дочерей прислуживать нам вместо слуг, чтобы вы могли лицезреть друг друга, — улыбаясь, промолвил Байдар. — Вот, старшая, Кумис, моя серебряная, любимая, мудрая и умная! Она знает ремесло вышивальщицы и грамоту. Младшая, Инжу, жемчужное ожерелье на моей груди, веселый колокольчик, не дающий мне грустить и унывать. Они воспитывались матерью, мною, учителями и теперь стали взрослыми. Да хранит их Аллах! Аминь!

— Аминь! — тихо отозвались Салим и девушки.

Салим заметил, что девушки отличались манерами и характером. Старшая, Кумис, обладавшая изящным станом и тонкими руками, ступала легко, по кошачьи мягко. В ее глубоких, черных глазах таились интерес и еле уловимый призыв, которые заметил Салим, встретившись на миг с ее взглядом. Он ощутил какое-то излучение, достигшее его сердца. Младшая, Инжу, опоясанная мужским наборным поясом с коротким ножом, была чуть угловатая, с твердым шагом, уверенными руками, сильно сжимающими медную тарелку. Взгляд ее зеленых глаз был любопытным, но без блеска, как у Кумис. Позже Салим узнал, что Инжу с детства играла с друзьями брата, увлекалась стрельбой из лука, скакала верхом и повзрослев, старалась заменить отцу рано погибшего на чужбине брата. Не говоря ни слова, дочери Байдара, заставив стол угощениями, удались, оставив после себя легкий шлейф запаха розовой воды и жасмина.