Бесплатный фрагмент - Осанна!

Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»

Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.

Ибо ты сказал: «Господь — упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона.

«За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое».

Девяностый псалом

От автора

Дорогой читатель!

Очень часто в нашей жизни наступает момент, когда вопросов становится больше, чем ответов. Человеку свойственно менять свою точку зрения под напором новых знаний. Я, как и любой мужчина, столкнувшись с «кризисом среднего возраста» пытаюсь разобраться в смысле жизни с самого начала. Есть всего три столпа, которые управляют нашими эмоциями: психология, религия и философия. Эти три направления открывают путь всему остальному: науке, критике, уверенности, сомнениям, страху, любви и так далее. Все, что мы знаем о себе — это только малая часть того, что нам поможет открыть себя дальше.

В этой книге нет мотивации, нет иллюзий, нет обучающего контента, нет воспитательных заверений. Я не планирую обучать Вас и уж тем более не берусь осуждать. Все мысли, которые посетят Вас в процессе прочтения — Ваши собственные. Мне бы хотелось, чтобы Вы спорили со мной. Я жду, что каждое мое слово будет ставиться под сомнение. Только так нам удастся найти истину.

Эта книга будет интересна людям, которые пытаются найти себя. Она даст возможность переосмыслить утвержденные догмы. На ее страницах Вы сумеете отыскать или изменить свое отношение к религии.

Внутри этой книги тысячи вопросов, к каждому из которых, миллионы ответов. Я написал ее для того, чтобы разобраться в себе. Надеюсь, вы сможете задуматься и о своей жизни. Я знаю, что логикой людей не переубедить, поэтому готов доказать Вам свою правоту.

Внимание! Если Вы начнете читать эту книгу, многое из того, в чем вы уверены — исказится. Крайне опасно игнорировать это предупреждение, т.к. до написания этой книги, я относился к жизни иначе.

Книга не подходит для тех, кто привык отдыхать за чтением. В ней нет красивого сюжета, поэтому Вам не скрасить досуг. Сюжет «серый» и пропитанный болью. Чем дальше, тем хуже. Это НЕ любовный роман, НЕ детектив, НЕ фэнтези, НЕ сказка, НЕ приключения, НЕ философские байки. Здесь собраны мысли и события жизни реального человека.

У Вас есть эксклюзивная возможность узнать сокровенные секреты постороннего человека. Есть возможность посмотреть и на себя со стороны. Никаких психологических трюков с личностным ростом. Ваша жизнь принадлежит только Вам. Готовы ли Вы познать «себя любимого»?

И крайняя просьба: не рекомендуйте эту книгу своим знакомым, пока не ответите на все свои вопросы. Не соглашайтесь с моими доводами. Проверьте их! И только после этого замените ими свои.

Помните: мы не видим мир глазами других, поэтому и себя мы никогда не видели со стороны. Сомневайтесь во всем, что знаете! Ищите правду, ведь сегодня последний день Вашей жизни.

Вот бы на Вас в конце посмотреть)))

Секрет 1

Я рассказал бы тебе всё, что знаю

Только об этом нельзя говорить

Выпавший снег никогда не растает

Бог устал нас любить…

А. Васильев

Я-пограничник. Да, как многие из нас. Мы всегда ходим по границе добра и зла, справедливости и безнаказанности, правды и лжи. Порой путаем берега и бросаемся в крайности, как крысы в трюме во время шторма. Тяжело идти по самой кромке истины, неся на плечах груз прошлых обид и переживаний. Карманы набиты старым хламом воспоминаний, многие из которых лишь причиняют боль, оставляя за собой только шрамы и рубцы, но не стоит, однако, переживать: как сказал однажды Томас Харрис, что шрамы-это единственное напоминание того, что прошлое не было всего лишь сном. Воспоминания — это опыт прошлых лет. Мы становимся сильнее, хитрее, обретаем независимость от всего того, что нас пугало. Теряя страх, мы обретаем уверенность в себе, а это значимое событие в жизни каждого. Порой я рад тому, что мои воспоминания печальны.

Всегда возникает шанс стать лучше, чем прежде.

Смотришь назад, сквозь годы, и чувствуешь себя камнем под напором волн. Эти волны шлифуют меня, сглаживают наросты бесцельно прожитых лет. Делают меня ярким и привлекательным для других.

Воспоминания — это щит, это и есть граница, по уставу которой мы живём. Этот устав — есть сама суть моего внутреннего мира. Это естество духа, мой стержень. Это внутреннее я.

Я встречал многих людей, которые меняли свою суть. Ничего хорошего из этого не вышло.

То, что живёт внутри нас, нельзя убить, можно лишь оглушить пустыми надеждами или обещаниями, но это настолько чистое создание, что порой удивляешься и гордишься собой. Время от времени мы меняем своих Богов, но голос внутри нас чист как молитва, и он не даст сбиться с пути. Стоит только остановить время на мгновение, бросить дела и взглянуть в себя, поговорить с собой и сразу станет ясно, что лучшего собеседника или советника не найти. Люди, пожив жизнь, так и не узнают себя, хотя у каждого из нас есть шанс. Тех, кто смотрит в себя, заключают в больницу, называя их поведение болезнью или проклятьем, но это дар, пусть даже он им и ломает жизнь.

Молитва — это первый признак веры. Стоит попробовать помолиться и признаться в своей беспомощности, хотя бы себе, и мы тут же себя отблагодарим. Хотя, все зависит от точки зрения. Какой бы она не была — она должна у Вас быть, и потом, стоя на грани, мы сделаем верный выбор. Если мы не верим в себя, то это совсем не значит, что не верят в нас.

Ни одна внутренняя борьба не проходит без слёз. Приходится отказываться от того, к чему привык. Отказаться от «течения» не так просто. Если кому-нибудь посчастливится увидеть мужские слёзы, я уверен, что они будут идти из глубины души, пускай они даже от ветра или от пепла. Если душа болит — значит она живёт, значит и не стоит скрывать слёзы.

Я почти никогда не плакал. Мне казалось, что это чувство во мне атрофировано, но я, к моей радости, ошибался.

Сейчас, так далеко от суеты и времени, я, свесив ноги с края холма, думал о своей жизни. О том, чего добился, к чему стоит стремиться.

Багровый заказ притворно заливал горизонт мягким пленительным светом. Казалось, что именно там, за горизонтом, начинается рай. Солнце цеплялось за ветки долговязых сосен, пытаясь удержать власть над ночью, но все попытки были тщетны. Я был доволен этим провалом.

Говорят, что воспоминания порой режут нас острым ножом, оставляя болезненные рубцы на бархатной девственной коже. Эта память закаляет стержень внутри нас, создает наш характер, одаривает нас непоколебимым опытом. Я жду момента, когда ученые помогут мне стереть воспоминания, как на компьютере. Так много боли узнал я за последнее время, что готов поделиться ею с любым, кто это прочтет. Для меня боль равна опыту. Только через страдания можно обрести просвещение.

Я родился в тридцать один год. Парадоксально, но честно. Это история преображения лентяя и исключительной личности в Живого человека.

Мы с успехом отделяем плева и шелуху от здравого смысла. Однако под здравым смыслом мы представляем только свой собственный. Именно с этого момента мы перестаем слушать окружающий мир. Голос внутри нас все громче и громче. Это еще не голос Бога внутри нас, но мы уже верим только ему. Возникает оригинальное мышление. Нам привычнее (да и современнее) говорить, что это Индивидуальность. Именно это и убивает каждого из нас. Мы становимся избранными. Избранными в собственных глазах. Мы не избранные. Мы не гении. Так о нас говорит только взлетевшая до небес самооценка. Попробуйте задавать себе вопросы: что я делаю лучше остальных? Этого достаточно? Чего я еще не умею? Могу ли я научиться еще чему-нибудь? Всегда спрашивайте у себя и всех остальных: Что я должен знать? Именно этот вопрос поможет продвигаться вперед.

Любите себя осторожно, и вас будут любить. Иначе вы будете любить только себя.

Человек живет только в движении, в развитии и имея определенный путь. Бывает, довольно часто, что самооценка может и упасть ниже среднего. Низкая самооценка — шаг к «саможалению»! Марк Аврелий считал это самым сильным грехом. Не стоит сдаваться в начале пути. Для создания и развития себя вся жизнь впереди. Завтра мы можем быть лучше, чем сегодня. Низкая самооценка сдерживает в нас дух свободы. Это безусловно тревожный аспект. Однако лечение тоже, что и у оригинальных с «особым мнением». Стоит задавать вопросы. Это единственное и простое лечение поверхностных «болячек».

В тот момент, когда мы зададимся вопросами, мы подойдем к еще одному столпу нашего «я». Мы будем искренними по отношению и к себе, и к окружающим нас людям. Очень здорово видеть себя искренним впервые. Приятно осознавать, что ты честен перед всем миром, и перед миром внутри себя. Есть только одно «но», искренность — это еще не понимание! Это только путь к пониманию. Давая честную оценку своим поступкам, мы однажды поймем кто мы и чего хотим на самом деле. Думаете, вы знаете чего хотите? Вы даже представить себе не можете ваших желаний.

Все, что вас окружает — иллюзия ваших желаний. Нет, мы не в матрице, и все же многие из нас так и не родились еще.

Первое, чего жаждет каждый человек, это свобода. Нам ежедневно говорят, что мы свободны. Так ли это? Свобода — это вранье, всего лишь внушение. Без паспорта, денег, кредитки, телефона, медицинской справки, водительских документов, разрешения родителей (общества, государства), моды, культуры и диплома — Вы никто! Ваше мировоззрение построено на принципах той субкультуры в которой вы находитесь и коей воспитаны. Нельзя ходить без трусов, садиться за руль в состоянии алкогольного или наркотического опьянения, избивать других людей, ругать власть, воровать вещи и продукты, танцевать на похоронах. И так далее. И это только в России. В других станах запреты иные, более дикие или более открытые. Субкультура вашего государства, школы, веры и семьи — это и есть вы. Где же здесь индивидуальность? Под индивидуальностью вы понимаете только нарушение устоев и правил. Вера есть единый источник заблуждения. Мы верим во все, кроме Бога. Мы слушаем всех, кроме Него. Мы готовы слушать всех: батюшку, муллу, епископа, пастора. Мы даже готовы молиться, но не понимаем написанных слов, а искренне просить пока не умеем. Нужны ли Богу молитвы? Думаю, он и так знает, чего мы хотим. Остается только церковный бизнес. Бабушки всегда будут носить туда деньги, а мы всегда будем далеки от церкви.

Медитация и пустая молитва не приведут нас к успеху. Это только трата времени. Мы должны четко помнить, чего мы хотим и что мы сможем сами. Если молиться, то молиться честно и искренне перед собой и перед Богом.

Не стоит отрицать тот факт, что любому из нас требуется воздействие из вне. Мы подобны деревьям, только ветер может раскачать наши кроны. Суждено ли нам самим выбирать ветер? Нам никогда не стать избранными, ибо мы есть часть друг друга. Каждый шаг соседа имеет влияние на нашу жизнь.

Все наши желания иллюзорны. Генератор иллюзий управляет нами. Мы лучше, потому что у нас морковь выросла больше, внедорожник выше, а в кармане айфон. Мы желаем счастья только себе, а ведь счастье далеко не в этом. И мы не такие. Нами правят только желания, предпочтения и бравада. Не всегда то, что вы видите является тем, чем вам кажется. Мы создаем себя сами, а если ленимся, нам задают путь. И путь этот длиннее жизни.

— Колокольный звон —

Я замерз. Уже почти не чувствовал пальцев ног. Сидел где-то под мостом на грязной жёлтой траве. Кажется, у меня был сломан палец на левой руке. Всё вокруг затихло, только издали были слышны женские крики.

Страх обуял меня. Моё лицо и руки были в крови. Я не мог понять, чья это кровь…

Стемнело, но выходить не хотелось. Точнее было страшно входить. Сердце бешено стучало. Мне никогда не было так страшно. Прошло, наверное, три часа, как всё затихло. А я никак не мог успокоиться.

«Что здесь творится? Что мне делать?» — мысли роились в моей голове.

Мне казалось, что наступила война, но не был до конца уверен. Я теперь ни в чём не мог быть уверен. Не думал, что так страшно умирать. Выкурил примерно десять сигарет.

На мосту догорала машина. Мне не было видно ее отсюда, я только чувствовал запах горелого пластика.

Было холодно, заканчивался октябрь. Левую руку я вытащил из рукава и прижал к груди. Палец адски болел. Мне пришлось подышать в куртку, чтобы немного согреться. Усидеть на месте я уже не мог. Нужно было что-то делать. Оставаться на месте было просто глупо. Всё произошло так быстро, что я и не понял, как всё началось.

— Нужно собраться с мыслями. — прошептал я. — Как всё началось?

Я спокойно дошёл до метро. Давка. Хамство. Все как обычно. Мне ехать 5 остановок, потом пересадка и ещё 4 станции.

Стою у двери. Просто в своих мыслях. Не помню о чём думал. Меня прижали к двери. Обычное утро. Обычный день.

На одной станции (я прослушал на какой) в вагон врывается какой-то дед. Растолкал всех и заорал матом.

Первое, что я увидел, это один заклеенный глаз. Глаз этого бородача был заклеен какой-то тряпкой, насквозь пропитанной кровью. И борода была вся в крови.

Он что-то кричал, сейчас не вспомню, а потом вдруг всадил в горло нож рядом стоящему мужику. Началась паника и крики. Кровь хлынула во все стороны. Мне тоже попала на лицо.

Я был в таком шоке, что просто остолбенел и смотрел в лицо убийце. Там не было злобы. Был только страх. Животный страх.

Страх был на лице у мужика, истекающего кровью. Сейчас мне стало понятно, что они боялись друг друга.

На убийцу набросились рядом стоящие мужики и повалили его на пол вагона. В этот момент я увидел, что драка идёт и в соседнем вагоне. Тут же, как по команде, поезд начал резко тормозить, и мы все попадали в нашем вагоне. Наверное, я тогда и сломал палец руки.

Поезд встал между станциями и все двери открылись. Именно в этот момент началась самая большая паника. Крики, стоны, кровь…

Я видел, как люди ползли и топтались по другим. Я был у двери, поэтому протиснулся наружу. Темно и скользко. Я не знал, куда бежать.

Кто-то толкнул меня в спину, и я упал на стену. Помню, что боялся наткнуться на контактный рельс, но в темноте я его так и не увидел. Толпа бежала по направлению движения поезда. Я тоже побежал. Минуты через две я был уже на станции. Света не было и там.

По какой-то навесной лестнице я выбрался на платформу. Вокруг лежали люди. Я не знаю, живы они или нет. Перед эскалатором я снова упал. Кто-то крикнул мне:

— Вставай, придурок!

Я не видел, кто кричал. Просто подскочил и побежал по ступенькам вверх.

Уже на улице меня вырвало.

Небо было серым, без облаков.

От холодного воздуха мне стало легче.

Я осмотрелся по сторонам, но не понимал, куда мне идти.

Метрах в десяти от меня на дороге промчался автомобиль, объятый пламенем. Он врезался в столб и заглох.

Я видел, как в огне в салоне машины бьется за жизнь женщина. Её криков я не слышал. Мне показалось, что она зовёт меня. Пламя охватило всю машину. Я двинулся было к ней, но в этот момент прогремел страшный взрыв. Взрывной волной меня сбило с ног, и я упал на снег лицом. Звон в ушах создал какой-то вакуум, через который звуки до меня не доходили. Не знаю, был ли я в сознании, я видел только как тает снег, разбавляя кровь рядом со мной.

Я кашлял, но не слышал никаких звуков. Кто-то упал на меня, больно ударив меня ботинком по голове. Ботинки были военные, и прежде чем я встал, хозяин ботинок растворился в толпе.

Слух постепенно вернулся. Я отчетливо слышал крики людей:

— Помогите!

— Нет, нет, нет!

— Не подходи! А-а-а-а…

Я не верил в происходящее, да и сейчас не верю.

Как люди способны на это?

Где-то за углом я слышал пистолетные выстрелы и мольбы помощи.

Я развернулся и пошёл в противоположную сторону от выстрелов.

Свернул за угол и побежал, не разбирая дороги. Люди бежали мне навстречу с широко расставленными руками.

Они толкали меня, как бы не замечая.

Мне показалось, что они не видят меня, не видят во мне человека.

Метрах в шестидесяти я увидел церковь. На колокольне кто-то неистово звонил в колокола. Я решил бежать в церковь, тогда мне казалось, что мне удаётся там спрятаться.

Мне пришлось прижаться к стене здания, чтобы не стоять на пути толпы, которая, вероятнее всего, бежала в метро.

Эти люди не знали, что и там нет спасения.

Из дома на другой стороне дороги люди выпрыгивали из окон. Этот дом не горел.

Я не понимаю, от чего они спасались.

Меня от церкви отделял только мост. Я не смог дойти к нему. Там показались люди в военной форме. Они убивали всех, кто стоял у них на пути. Были ли эти люди террористами, я не знаю. Они просто убивали всех, кого видели. Мне негде было спрятаться на этой улице. Я лёг на землю и начал судорожно соображать: куда спрятаться?

Единственным спасением было сползти под мост, надеясь на то, что меня не видели.

Я не помню, о чём я думал в тот момент. Кажется, что даже страха тогда я не чувствовал.

У края моста на коленях сидела девушка в фиолетовом пальто. Она привлекла моё внимание только потому, что мне нужно было ползти рядом с ней. У неё была хорошая укладка волос, наверняка дорогая. Русые волосы растрепались и один локон закрывал её левый глаз. Она опиралась руками на грудь мужчины, который лежал у её ног. В груди этого мужчины торчала отвёртка с синей рукояткой. Мне показалось, что это её муж.

Она начала кричать. Я не знал, что делать, поэтому просто прополз дальше. Скатившись по уклону к реке, я спрятался под мостом в сухой траве.

Девушка на мосту не унималась, постоянно кричала и плакала.

Через минуту люди в военной форме подошли к ней.

— Помоги ей уйти в другой мир. — хмыкнул один.

— Туда ей и дорога! — рассмеялся другой.

Я не знаю, кто на мосту разговаривал. Любопытства в тот момент я не испытывал.

— Вперёд! Живее! — скомандовал кто-то.

И тут же автоматная очередь. Девушка на мосту больше не кричала. Когда звук шагов начал отдаляться, до меня дошёл звук хрипа, глухого и протяжного. Потом и он затих.

В воздухе повисла тишина. Тихо было несколько часов. Я курил и думал, что делать дальше. Никаких мыслей мне в голову так и не пришло.

Стемнело. Я с трудом видел очертание собственных ног. Выбираться из-под моста мне казалось очень опасной затеей. Однако я очень замерз.

Я сидел в темноте, обвиняя себя и коря за свою трусость, как вдруг в полной тишине раздался колокольный звон. Громкий, протяжный, смелый. Кто-то зовёт людей! Церковь ведь защищает простых людей. Нужно идти!

Или нет? А если западня? Может стоит держаться в темноте и тишине? А что дальше? ЧТО ДАЛЬШЕ?

У меня не было ответа. От этого звона кровь внутри меня закипала. Страх и надежда на спасение обуяли меня.

Вряд ли кто-то сможет рассмотреть меня в этой кромешной темноте.

Я вылез из-под моста и осмотрелся по сторонам. Нигде не было света, ни одно окно не светилось. Я выбрался потихоньку на мост и пошёл, прижимаясь к перилам, в направлении звона.

Со сломанным пальцем я ничего не придумал, поэтому просто старался его не тревожить. Перебравшись на другую сторону моста, я спрятался за припаркованный грузовик. Здесь колокольный звон уже внушал уверенность. Я встал в полный рост и начал всматриваться в темноту, ожидая увидеть хоть каких-нибудь людей. Ничего и никого! Даже на колокольне я никого не увидел. Я решил пробраться на территорию церкви и посмотреть поближе, кто-то ведь звонит в колокола.

Прежде чем я сделал первый шаг, я почувствовал резкий запах алкоголя. Что-то тяжёлое упало мне на голову. Колокольный звон начал растворяться в темноте. Моё сознание тоже растворилось в этой темноте.

Я пришёл в сознание в каком-то подвале в полной темноте. Голова уже не болела. Только звон в ушах и подбитый глаз давал мне понять, что я в сознании. Переведя дыхание, я попробовал встать, ничего не вышло. Ноги меня не слушались, сломанный безымянный палец на левой руке буквально горел. Он распух. Приложив его к холодному бетонному полу, мне стало легче. Чуть приподнявшись, на меня накатила тошнота. Перед глазами поплыли красные круги.

— Здесь есть кто-нибудь? — спросил я, неосознанно.

Я даже не хотел говорить. «На автомате», наверное, произнёс.

Тишина. Скорее всего я и не надеялся услышать что-то в ответ.

Сделав несколько глубоких вздохов, я встал на колени и начал ощупывать пространство вокруг себя. Я не сразу нащупал стену, которая мне показалась скользкой и противной, как кожа лягушки. Я убедил себя прижаться к ней щекой, чтобы остудить распухший глаз и упорядочить свои мысли.

«Это не сон» — думал я, — «Это точно происходит сейчас. Это здесь, со мной…»

Звон в ушах стихал, и я начал слышать собственное дыхание. Мне хотелось пить. Верхнее нёбо во рту покрылось налётом, дышать было тяжело.

«Нужно привязать сломанный палец к соседнему пальцу.» — мысли в моей голове начали двигаться быстрее.

Только с пятой попытки мне удалось оторвать кусок ткани от своей майки.

Я не знал, как туго привязывать палец, поэтому просто обмотал два пальца так, чтобы они были рядом. Узелок завязать мне не удалось.

«Где я? Кто меня похитил? И главное, для чего?» — эти мысли пронеслись в моем сознании очень быстро и растворились в темноте.

«На улице всех убивали. Зачем им я?»

Я решил пройти вдоль стен и найти дверь, через которую меня сюда занесли. Пройдя два круга, мне так и не удалось ничего найти. Нет ни дверей, ни окон.

«Значит выход отсюда через потолок!»

Я встал и поднял руки вверх. Потом дважды подпрыгнул, потолка нет. Вернее, я его не нащупал.

«Какой-то, мать его, высокий потолок.»

Я прислушался, но нигде не было ни звука. Кроме собственного дыхания я ничего не слышал.

«Кричать о помощи или ждать?» — сомнения одолевали меня ещё сильнее.

Я решил не испытывать судьбу, а просто ждать. Я не знал, сколько находился в этом подвале. В полной темноте очень тяжело думать о времени, мне кажется в темноте время останавливается. Я ощупал все свои карманы. Карманы были пусты: ни зажигалки, ни сигарет, ни бумажника. Так мне стало ясно, что меня ещё и ограбили.

Прошло, наверное, часа два, прежде чем сверху я услышал что-то похожее на разговор. Затем где-то скрипнула дверь, и я услышал торопливые шаги.

— Тащите их всех сюда! — голос был мягким, но требовательным.

Затем скрипнул стул, и снова воцарилась тишина.

Буквально через минуту в комнате надо мной стало шумно. Я слышал топот и крики людей.

— Тащите и этого из погреба, он больше всех похож! — тот же властный голос и та же интонация.

Где-то впереди надо мной сверху открылся люк, и в мою подпольную тюрьму пробился тусклый свет. Затем в проёме света появилась лестница.

— Вылезай давай, ублюдок! — обращались по всему, видимо, ко мне.

Это был уже другой голос: грубый и хриплый.

Я оцепенел.

Слишком страшно выбираться из этой успокаивающей темноты.

— Ну где ты там? Давай живее!

Я не пошевелился, рассчитывая на то, что ситуация каким-то чудесным образом решится сама собой. Надежда на спасение ещё не успела полностью осесть в моём сознании, как я увидел огромные ботинки на лестнице.

В тусклом свете потолочного проёма я увидел здоровяка в военной форме, он зажёг спичку и осветил подвал. Затем тряхнул рукой, и темнота снова окутала нас. Тут же я почувствовал крепкие руки на своей лодыжке, и в эту же секунду меня потащили к свету.

— Давай наверх!

Крепкие руки этого мужика поставили меня на ноги, и я начал подниматься по лестнице, до конца не осознавая опасности, что меня окружала.

Я увидел только колеблющийся свет от свечи, которая стояла на грязном столе. Что-то дрогнуло внутри меня, и я замер.

Я уже встал в полный рост, когда кто-то из темноты толкнул меня в спину. Я сделал несколько шагов в направлении стола и только в этот момент увидел, что рядом на коленях стоят ещё четверо мужчин. Глаза у них были завязаны, и во рту каждого торчала тряпка.

Мужик, который спускался за мной в подвал, взял меня за шею и поставил на колени рядом с остальными пленниками.

— Что тут происходит? — начал неуверенно я, но тут же получил подзатыльник.

— Молчать, жди своей очереди!

Глаза чуть привыкли к свету, и вдруг пламя свечи дрогнуло. От стены оторвалась тень и двинулась к столу. Это был мужчина невысокого роста с аккуратной греческой бородкой, в дорогом деловом костюме. Он двигался очень плавно и неестественно медленно.

— Уважаемые господа, я снова рад Вас всех видеть. Вы — катарсис сегодняшней ночи. Приклоняюсь перед Вашим мужеством. — тот же мягкий и спокойный голос, который я слышал из подвала.

Он взял в руки свечу и осветил ею своё лицо.

Я был готов ко всему, но то, что я увидел, заставляет меня вздрагивать до сих пор каждую ночь.

Передо мной стоял сам «я». Чуть более ухоженный и нарядный. Если бы не весь ужас в моих глазах и открытый рот, любому могло бы показаться, что мы близнецы. Этот «я» улыбнулся мне. Хотя, может мне так только показалось.

Я посмотрел на остальных пленников, они были также удивлены. Я не знал никого из них, и они не были похожи на меня.

— Отвечу сразу на три главных вопроса, — «Я» хмыкнул и поднял вверх палец. — Я действительно похож на каждого из вас, я скажу даже больше: я и есть часть каждого из вас. Второе: все жуткие сцены, которые Вы видели на улице, из-за вас; и третье — да, вы сегодня умрёте.

Он рассмеялся и сел за стол.

— Кто-то хочет что-то сказать напоследок?

У меня пересохло во рту, и я не смог выдавить из себя ни слова. У остальных, тряпки во рту тоже не давали возможности говорить.

— Я так и думал. Начнём с крайнего.

«Я» ткнул пальцем в ближайшего к нему пленника. Здоровяк, который вытаскивал меня из подвала, вышел из темноты, поднял на ноги жертву, довёл до стола и опустил его голову к свече, поставив на колени.

— Вытащи кляп. — приказал «я». — Ты хочешь что-то сказать? — обратился он уже к стоящему у стола.

— Кто ты такой? И что вообще тебе от меня надо? — ответил ему пленник, не отрывая глаз от свечи, как только вытащили кляп.

«Я» хмыкнул и начал свой рассказ, усевшись к нам полубоком.

— Это закономерный вопрос. По условиям нашей «игры» я обязан отвечать на Ваши вопросы. Вы — любимые заготовки Господа. Для Него жизнь каждого из Вас имеет особое значение. Когда был создан человеческий род, Ваши предки очень плохо проявили себя в землях садов. Никто из людей никогда не смог жить по Его заветам. Каждый день человек падал всё ниже и ниже. Мы — истинные рабы Бога — никогда не принимали Вас всерьёз, но всё же мир небесный напрямую зависим от мира на Земле. Мы вынуждены день за днём оправдывать Ваши ошибки. Почитание Вас как денниц земных обходится нам слишком тяжело, и поэтому мы, в тайне от Всевышнего, создали каждому человеку истинный мир по Вашим пожеланиям, с заботой и любовью. Каждый из людей придумал себе твердь и воду вокруг себя, жён и блаженства, но и этого людям было мало. Вам всегда казалась жизнь пустой и безысходной. Вы, пятеро, стоящих на коленях, владеете этим миром, и никто из Вас не исполнил обетов, данных перед Богом. Мы, Серафимы, больше не будем Вам помогать. Я — Огнедержатель, возвращаю Вас в мир власти людской. Не призывайте Яхве. Отныне души Ваши свободны и беспризорны. Вы утратите свой лик, и ланита Ваши зачерствеют. Огня Вы больше не достойны и не ищите тепла. Омовение в водах человека — Ваше прибежище. У света Божьего прощайтесь с грешными душами.

Я не видел, как он достал кинжал. Я даже не понял в тот момент, что произошло. Он просто сунул лезвие своей жертве в горло, свеча на мгновение вспыхнула, и я увидел, как хрупкой дымкой душа человека растворилась на языке пламени.

Безжизненное тело пленника осело на пол у стола. Здоровяк в военной форме спокойно оттащил это тело в темноту.

— Я любуюсь полётами свободных душ. Какое счастье иметь свечу и видеть острие кинжала. Возрадуйтесь вместе со мной, ибо Вам, людям, вновь даровано прощение. — Серафим снова улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза. — Не бойся, милое дитя, твой путь только начинается сегодня.

— Почему мой путь только начинается? — хрипло спросил я.

— Я уберегу тебя от дежавю. — на моём лице, наверное, возникло непонимание, поэтому Серафим продолжил. — Тебе порой казалось, что жизнь идёт по кругу. Моменты жизни и события неоднократно повторялись. Дежавю-это первый признак того, что ты не выполняешь поставленные задачи. Это движение по кругу говорит только о том, что ты никогда не исполнял своих обетов. Совсем скоро ты будешь волен принимать решения сам. Возрадуйся и прими мою щедрость.

— Почему ты похож на меня? — спросил я, уже без страха.

Внутри была только горечь, непонимание и, скорее всего, обида.

— Мы все похожи на каждого из Вас, Вы все похожи на Него. У нас один Отец, один Творец и один Пастух. Вы, люди, не похожи ни на кого, а весь мир похож на Вас. Через мгновение ты лишишься этого дара и лик твой не будет принадлежать тебе отныне. Встань и подойди ко мне, агнец.

Он поднял левую руку, приглашая меня к столу.

— Я сейчас умру? — спросил я, вставая с колен.

— О нет, дорогой мой, у меня плохая новость, люди бессмертны.

Я подошёл к нему, но не опустил голову на стол.

— Жить в этом мире очень больно. — сказал я, смотря на волнение свечи.

— Я знаю твои боли. Много лет я ходил рядом. Я читал и дневники, и мысли. Ты найдёшь то, что ищешь. Боль, как и любовь, навсегда останется с нами. Умирать и любить всегда больно, дитя. А после смерти… После смерти тоже будет больно.

Я склонил голову перед Серафимом. Так близко к свече, что почувствовал запах своих подгоревших волос.

— Начни свой путь с могилы матери. Там, где закончилась одна жизнь, должна начаться другая. Передавай привет Престолам.

Блеск кинжала ослепил меня. Последнее, что я услышал, это стук своей головы о бетонный пол.

Секрет 2

Легковерный ищет оправдания своим поступкам.

Пытаясь переплыть реку с левого на правый берег,

мы становимся жертвами крайности, забывая о том,

что плыть по реке жизни нужно вдоль.

Разочаровываясь в своих убеждениях, мы умираем.

Только сейчас я всерьёз задумался о своей «начинке», о том, что же всё-таки меня наполняет. Человек многогранен и сложен, как химическая сетка вещества. Сотни комбинаций для решения ситуаций, которые приведут к поступку. Я считал, что за всё отвечает мозг, но как же я ошибался. Постоянная борьба с самим собой оставляет меня живым, человечным что ли, оставляет шанс считать свои руки чистым.

Гнев, страх, похоть и других их коллеги по опасному бизнесу отнимают много сил и времени, которое, в свою очередь, стоит потратить с толком. Наверное, мы так устроены, что с лёгкостью сжигаем то, за что боролись многие века. Сейчас красиво быть плохим, с кучей недостатков и вредных привычек. Это, в частности, говорит об успехе, об уверенности в себе. Престижно быть сломанным внутри, якобы, проходя по жизненному пути, вышло так, что наполняет меня только уличный мусор, но ведь были времена. Об этом ушедшем времени вспоминаю с любовью и поддельным наигранным цинизмом.

Человечество развивало этикет столетиями до «Вы» и поклонов, до «дуэлей» за оскорбления, до фантазий, толкающих нас к прогрессу. Теперь борьба идёт только за деньги. Сложно представить другое вознаграждение за труд.

Страх оказаться «белой вороной» стучит во мне отбойным молотком. Печальный финал, полный разочарований, ожидает любого сегодня, и высокие чувства тают в нас, как лёд в спасительных бокалах алкоголя. Изменять сознание теперь также важно, как и примерять парик перед выходом в свет. Употребление наркотиков и алкоголя заглушают крик души о том, что время тратится в пустую и в этом мире мы всего лишь гости, а стоит торопиться: впереди дальняя дорога.

Гнев или цинизм замещают тепло, которое мы отдаём друг другу. Огонь внутри нас давно угас. Где-то тлеет надежда на взаимное влечение и дружбу. Надежде суждено умереть последней. Вместо дружбы мы получаем лишь собутыльничество и скуку, которую делим длинными вечерами. Уже нет желания задумываться над вечными вопросами. Время тянется томительным ожиданием чужого успеха, который смело можно раскритиковать, не имея при этом других вариантов.

Гнев в нас вызывает лишь то, что в нас самих нас раздражает. То, с чем мы не в силах справиться, то, что губит нас. Гнев — пораждение бессилия и боли. Цинизм, с которым мы смотрим на вещи, даже нас заставляет дрожать. Нам проще убить в нас то, чего мы боимся или стесняемся показать.

Похоть, красной линией, проходит через всю нашу жизнь, надменно и заведомо ложно скрывая красоту внутреннего мира. Она, перевёртышем, дарит блаженство, определяя кругозор и приоритеты в жизни, значительно сокращая горизонт.

Тщеславие, зазорство, лидерство над всеми — последний шаг в пустыню и обман. Иметь громкое имя совсем не сложно, труднее действительно быть лучшим, хотя понятие это стало относительным. Придёт другой — на голову нас выше, профессионал, специалист — они всегда приходят.

«Любовь к себе, она безмерна, я забываю о других. Они порой мне платят тем же.»

Я думаю о том, что меня губит; о том, к чему я так привык. Нарушаю порой данное мной слово. Всё ограничивается тем, что каждый сам за себя. Общаясь с людьми, понимаю, что всем безразлична жизнь других. Есть только моё светлое «завтра».

Ещё в детстве я задумывался о своих приоритетах. На первое место я ставил счастье других людей. Я не лукавил. Жизнь пуста, если её не заполняют люди. Что будет, если завтра, выйдя на улицу, мы увидим только слёзы, боль и страх? С кем мы поделимся своих успехом? Что, если я единственный человек, окутанный счастьем? Если не с кем разделить радость, то это печаль.

Каждый год меня поздравляют с Новым Годом, с Новым Счастьем. Это здорово, но если мне не нужно новое счастье, что тогда? Настоящее счастье меня полностью устраивает: люди, которые меня окружают, ситуации, которые подвластны мне. Страх перед новым счастьем заставляет задуматься меня о своей жизни; о том, что моё потёртое, избитое, местами залатанное счастье дороже всех новых его собратьев. Куда уйдёт то, к чему я уже привык? Куда уходят все старые счастья в новом году? На пенсию? Стоит подумать о тех, кто прожил со мной этот год. Если я хозяин своей жизни, если я режиссёр своей судьбы — значит и старое счастье и есть часть меня. Любовь и ненависть; покой и бешенный ритм моей жизни; та война, которая во мне — это и есть я. Я — бесконечная борьба за то, что в моих силах остаться тем, кем призван в эту жизнь. Пусть во мне мало ярких красок, я буду бороться за ту идею, с которой положили начало моей жизни. У каждого из нас есть шанс оправдать надежды Бога. Я — есть судьба, возможно, судьба миллионов. Я не имею права их подвести.

Я начал часто думать о Боге. Больше, чем хотелось бы. Вряд ли я могу считать себя верующим. Я никогда не был прихожанином. Церковь мне никогда не несла упокоения. И все же, я часто рассуждаю о Нем.

Бог испытывает нас, чтобы мы были готовы пожертвовать собой. Мало кто из современного общества захочет умирать во имя других людей. Ценности данного мира давно изменились. Мы давно не живем по заветам Иисуса Христа. Да и как это: умереть одному вместо всех остальных?

После первых изменений в моей жизни, я стал склоняться к тому, что атеисты верят в Бога больше, чем верующие. «На Бога надейся, а сам не плошай.» В этой фразе любви и заботы о Боге больше, чем в современных речах. Наверняка, нужно не только просить помощи у святых, но и что-то делать самому. Стоит и благодарить чаще за успехи. Мы так часто забываем благодарить.

Многие из нас не понимают, о чем написано в Библии. Бог любит нас, это понятно. А мы Его? Мы любим или только просим?

Христианам запрещено убивать, однако священники регулярно окропляют святой водой военную технику. Наших солдат благословляют на войну с другими государствами. Они уходят героями. Возвращаются только усталыми, злыми и никому не нужными. Государство, за которое они воевали, отправляет их побираться и культями скрести асфальт; общество их порицает и делает вид, что их нет; да и Бог им счастья не отмеряет. Возникает вопрос: для чего они отдавали свои жизни? Для кого? Во имя какой цели? Земля принадлежит воинам. Мы все должны жертвам и героям.

Когда мы начнем отдавать им долг? Никогда, никому.

Мы умеем только гордиться собой. Мы ставим памятники героям для себя. Мы им носим цветы для собственного успокоения. Мы не любим тех, кто рисковал за нас. Ветераны всех войн нищие, забытые, обществом убитые. А парады? Только для нас; мы покажем, что мы всех победим и одолеем. Вдумайтесь, мы не воевали. Не тратьте миллионы на парады, а носите ветеранов на руках. Так нас будут бояться больше. Мы ведь этого хотим?

Не ставьте памятники, они отнимают будущее. Двигайтесь вперед!

Любите друг друга сегодня. Помогите тем, кто помогал до нас!

Меня посещают радикальные идеи: мне не жаль погибших, мне жаль живущих. Бог выбирает только лучших, принимает их к себе. Я переживаю за выживших: они не нужны ни там, ни здесь.

Да и в целом, мы так привыкли награждать лучших и корить отстающих. Может стоит поменять полярности? Лучше поддержать слабых, похвалить их, уделить им время. Не даром говорят, что лучшее место работы — это помогать людям. Почему мы их не ценим? Доктора, учителя, продавцы, механики, уборщики. Их работа черна и трудна, а платим мы им меньше, чем остальным. Сейчас, во времена вируса, электрики и булочники являются героями. Блогеры и писатели сегодня нам не нужны. Певцы и танцоры, стендаперы, комедианты и SMM-щики… Политики, депутаты, полиция, армия, надзиратели…

Мы заблудились в ценностях и собственной вере. Неужели мы не сможем жить в мире и самопожертвовании?

Сотни служб: МВД, ФСБ, ФСО, ВДВ… Тысячи ненужных профессий. Тысячи сломанных судеб. Вместо молитвы — приказ, вместо обещания — договор, вместо правды — закон, вместо союза — брачный контракт. Бог сегодня — это деньги. Заплати за роды, за детский сад, за школу, за институт, за книги, за интернет, за воду, за жилье; плати налоги всю жизнь, плати за лекарства, давай взятки, копи на похороны… Человеческих лиц все меньше. Лицедеи и мимы среди нас. Продажные политики и медийные лица. Слова — мусор, любовь — ложь.

Политики — бездельники, которые слова превращают в театр; из-за них общество еще больше разделяется. А это путь по скользкой тропинке к обрыву.

Когда деньги будут только у богатых, они почувствуют себя богами и начнется истребление всех остальных.

Мы и сегодня являемся рабами. Бизнесмены ищут более дешевую рабочую силу. Они покупают не работников, они покупают людей. Если ты не согласен работать за копейки, ты умрешь от голода. Чем больше спрос, тем дороже обходится для нас товар. Магазины тоннами выбрасывают продукты на помойку, никто не отдаст их людям дешевле рыночной цены. Есть только прибыль, обман — всего лишь путь к обогащению.

Мы так давно верим этим злым людям, что не помним времена без моды, дефицита и эксклюзивности. Нет чернее души, чем душа торгаша!

Как же мы стали жадными и злыми? Что изменилось внутри нас, когда мы повзрослели? Ничего! Мы с самого раннего детства шли к тому миру, в котором живем. В детстве мы всегда боролись за внимание взрослых. Мы так привыкли слушать похвалу, что даже пришлось придумать instagram для того, чтобы быть лучше, чем есть. А почему?

Почему мы хотим быть лучше остальных? Почему гепарды не устраивают забегов с дельфинами? И почему айфон лучше андроида?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо оттолкнуться от изменений в приоритетах нашего общества. Женщины сегодня являются двигателями прогресса. Смешно? Давайте разбираться.

«Муж Лизы Ивановой — директор завода. Ворует постоянно. Вагонами. Недавно квартиру купили. И внедорожник огромный. И на острова летом полетят. И у нее айфон последней модели. И шуба из норки. Когда ты, муж мой драгоценный начнешь зарабатывать?»

Знакомо? У кого-то лучше, чем у нас. Нужно стремиться к успеху. «К успеху. Соседи не могут быть лучше нас, они без высшего образования и дети у них глупые, и дома беспорядок. Почему они, а не мы?» Мы впитываем это каждый день: дома, на улице, на работе. Мы начинаем верить в то, что мы должны быть лучше остальных. А что это? Почему именно так должно быть? Это — банальная ревность. Ревность ведет к коррупции и жадности. Ревность — мать современного человека. И это не только на бытовом уровне: «у нас больше ядерных ракет… а у нас больше дальность… а нас больше… а мы можем дольше… а я хоть завтра всех завоюю… а у нас сегодня кошка родила троих котят…» Обычная женская ревность одолевает умами миллиардов людей. Из-за этой ревности мы покупаем то, в чем даже не нуждаемся. Век потребления, век продаж, век рекламы. Эпоха маркетинга и Ольги Бузовой (по ее словам).

Натура человека и менталитет определяется культурой общества. Обычные рабочие давно не в почете. Известность — вот богатство современного человека. Плакаты с изображением рабочих давно утратили свою актуальность. В тренде мода, музыка и смех. Что делать тем, кто устал смеяться над пустыми шутками? Что будет с теми, кто готов двигать себя дальше развлекательной сферы? Кто нас научит жить в ладу с людьми, природой и цивилизацией? Когда прекратится агитация в школе и интернете? Это, как говорится, совсем другая история.

— Область скорби —

Я снова ныряю в воспоминания. Набираю в легкие побольше смелости и ныряю так глубоко, что чувствую, как холодное дно правды обволакивает мое тело илом бесполезных и грязных поступков. Я открываю глаза и, сквозь мутную воду разочарований вижу, что люди, которые нуждались в моей заботе, лежат на камнях без движения. Много людей, очень много. Мне становится страшно потому, что я стольких мог спасти, но не сделал этого. Здесь моя мать, мой отец и лучшие друзья; многих я уже не вижу. Груда тел, с объеденными морскими обитателями, лицами. Им уже не помочь. Никогда. От этих мыслей мне становится больно. Никогда — это невероятно и печально. Мои уши закладывает немая вода. Глаза обжигает шлифованный песок. Где-то глубоко в груди начинает нестерпимо болеть. Я задыхаюсь. Сердце, лошадью на ипподроме, бьется о ребра, отбивая свою последнюю чечетку. Руки предательски дрожат, а ноги онемели и подкосились. И я падаю. Падаю на тела людей, проваливаюсь в них. Я уже под ними, под своими ошибками и бедами. Моя голова, от удара о камни, кровит, и я с широко открытыми глазами лежу на дне в полной темноте. Освобождаю легкие и жду смерти.

Темные потоки воды трепят мои волосы, создавая неуклюжую иллюзию водорослей. Мои глаза темнеют, а вместе со светом, из глаз уходит и моя жизнь.

Вдруг что-то больно бьет меня в грудь, затем швыряет меня в сторону так, что я отлетаю на пару метров, увлекая за собой камни и тела. Вода становится мутной. Я закрываю глаза и тону.

Я открыл глаза и понял, что лежу на траве где-то в открытом поле. Мне было слегка не по себе; я совершенно не помнил, как сюда попал. Хотя в этот момент совершенно не хотелось ни о чем думать. Я посмотрел в небо. Облака по-прежнему бежали к горизонту, порой они принимали форму животных или птиц.

Я вспомнил, что когда-то в детстве (как и все, наверное) видел в обычном необычное. Как всё же забавно видеть то, что другие даже не замечают. Именно в этот момент я понял, что эту возможность дает именно Бог. Взрослея, человек прячет в себе Бога и дар: видеть то, что видит Он. В раннем детстве и в старости любой человек постоянно совершает ошибки, и нуждается в заботе и внимании. Говорят, старик, как ребенок…

Быть может, человек так устроен, что чем ближе к Богу, тем более он зависим от Него. Отец наш Небесный хочет заботиться о нас.

Как-то очень вальяжно, хоть и прихрамывая, пошёл дождь, оставляя свои мокрые следы на некоторых участках дороги, словно указывая направление, в котором мне необходимо было двигаться. Асфальт делил с воздухом живительную влагу, испаряя воду, накопленную за две недели проливных дождей.

Солнце то пряталось за хмурые тучи, то, видимо, согласно сложившейся традиции, снова сушило мою рубашку; играло бликами в мелких лужицах асфальта и заливало оранжевым светом поле пшеницы.

Я встал и пошёл по обочине дороги, мягко ступая по песку или пробивающейся траве, кутая босые ноги в серых клубах пыли.

Город остался далеко позади, и моими попутчиками были только свежий воздух и мысли, которые часто одолевают скитальцев вроде меня.

Мне было спокойно и легко, словно небесная благодать опустилась на мои избитые постоянными стрессами плечи.

Где-то далеко в небе зарождалась гроза. Глухие раскаты грома бойко отзывались в покойном небе, которое не отваживались покорить даже птицы.

Я спокойно шёл, не обращая внимание на угрозы неба. Делал вид, будто глух к предупреждениям о буре; лишь изредка бросал косой взгляд на яркие стрелы, которые разбивали небо на осколки. Поднялся резкий ветер, который то и дело подталкивал меня в спину, намекая на то, что мне следует поторопиться в поиске укрытия от разгулявшейся стихии.

А я просто шёл вперёд, всматриваясь в даль. Мне некуда было торопиться. Меня ждала лишь мама, как и положено всем матерям. С одним только минусом — она ждала меня уже много лет.

Я потерял её в раннем детстве, когда так легко верится в добро и чудеса, когда жизнь определена, когда уверен в том, что мама всегда права и всегда сможет помочь в маленьких, но довольно слёзным проблемах. Приятно было осознавать, что с тобой ничего не может случиться, потому что мама рядом. А теперь её нет.

Я был очень капризным ребёнком, и мать всегда потакала моим шалостям. Она готовила мне «особенную» еду, сочиняя при этом забавные истории, благодаря которым я с лёгкостью уплетал ужин и давал ей возможность отдохнуть от забот, которыми вдоволь её награждал. Она, вероятно, отдала всю себя мне, без остатка даже для собственной жизни. А мне так хочется отдать половину себя; большую часть, с той надеждой, что она снова будет рядом.

Знакомые говорят, что, если бы она была жива, то, возможно, я бы не так сильно любил её. Но для меня их слова обычный бред и непонимание, с которыми они пытаются поделиться, чтобы произвести впечатление критика жизни.

Порой я думаю, что сам Господь отобрал её у меня для каких-то целей. Но за какие грехи, понять не могу. Лишить детства ребёнка…

Однако есть судьбы, куда печальнее моей.

Не торопись оплакивать родных,

Творятся судьбоносные дела,

И кто-нибудь другой, за них,

Вам скажет главные слова…

Этими строками я успокаиваю себя каждый раз, когда становится совсем тяжело, но, впрочем, это слабая отговорка. Хочу услышать от Всевышнего сам, в чём дело, и за что я так наказан. Быть может мою мать забрали за те скверные дела, которые я совершу в будущем. Эта мысль меня пугает.

Моя дорога режет лес на две части. Под крышей величавых сосен спокойнее, но жутко ощущать себя одиноким в этом царстве немых великанов. Я чувствую дуновение ветра, который мчится только вперёд, оставляя за собой сломанные ветки и пыль, вырванную из объятий сна. Ветер несёт запах свободы и лёгкости, вкус новых свершений и надежд. Я бы хотел быть вольным ветром, заигравшимся ребёнком, бездумно парящим в облаках.

Хлынул дождь, огромными, наверне, литровыми каплями. Он за мгновение намочил мою одежду до последней нитки.

Может этот дождь вовсе не напоминание о том, что Господь однажды разгневался на нас? Может с неба льются слёзы покойных родных, которые просят за нас, ныне живущих?

Стянул с меня ветер шкуру овечью,

Пошёл сильный дождь из слёз человечьих…

Погост, на котором мой бедный отец схоронил жену, находился далеко за городом, в деревне. Там было всегда как-то особенно тихо. Эта самая тишина, дополненная шелестом листьев вековых деревьев и блеском ярко-выкрашенных крестов, благотворно влияла на меня.

Сегодня передо мной стоял наполовину сгнивший забор с выгоревшей на солнце краской. Сломанные сучья деревьев угрожающе свисали над надгробьями покойных, создавая образ неминуемой гибели всего, что существует в этом материальном мире.

Увиденное мной, походило на таинственный и унылый спектакль, виновницей которого, вероятно, была буря.

Могила матери поросла колючей травой. Серый гробовой камень потемнел. Я аккуратно протёр фотографию и даты, указывающие на временной отрезок жизни самого близкого мне человека. Я не знаю, что тогда чувствовал. Может быть, печаль или горячую обиду на судьбу, на себя и на все правила, которыми мы окутаны с рождения.

Я пытался запомнить те милые черты лица, которые со временем начал забывать. Я разговаривал с матерью всю ночь, рассказывал о своих достижениях, просил прощения за многие недостойные меня поступки. Просил её беречь себя, пока мы снова не окажемся вместе.

Ночь прошла очень быстро. Солнце снова заняло свое почетное место. Выйдя на асфальтированную дорогу, я понял, что ничего не чувствую. В теле не было ни легкости, ни усталости.

Я посмотрел на свою руку, которой прикрывался от солнца. Она была бледно синей.

«Неужели я умер?» Эта мысль протекла в моей голове очень медленно.

Все движения мои были плавными и мягкими. Мне пришлось пройти не менее десяти километров, чтобы увидеть первый населенный пункт. Это был небольшой поселок с трехэтажными домами, построенными очень давно. Он казался абсолютно пустым.

Метрах в ста от меня, прямо на асфальте лежали люди. Мне казалось, они были мертвы.

Тишина, которая меня окружала, закладывала уши. Я видел, как лёгкий летний ветер трепал мою одежду. Я попытался уловить дуновение ветра руками, но ничего не почувствовал.

— Эй, есть кто живой? — спросил я, в полной уверенности, что никто мне не ответит.

В стоящем рядом доме скрипнула дверь. Затем ещё раз и ещё. Это единственный звук, который я слышал. Вероятно, это ветер игрался на солнце.

Неожиданно из поворота дороги в мою сторону выскочила повозка. Старая повозка, которую несла в мою сторону огромная черная лошадь. Стук копыт об асфальт гулко отражался от стен и казался невыносимо громким посреди этого летнего утра.

Небо надо мной разбилось: звон стекла и человеческие крики заставили меня вздрогнуть.

Люди на верхних этажах домов начали неистово кричать. Выбитые ими стёкла и оконные рамы падали на землю. Затем раздались выстрелы. Грохот пальбы буквально пригвоздил меня к асфальту.

Кто-то с верхних этажей стрелял в повозку, но из-за яркого солнца и шума я не мог понять, кто в кого стрелял. Лежавшие на улице мёртвые люди вдруг начали оживать, кричать и ползать по земле, ища укрытие или спасение.

Я очень испугался, когда увидел, что мёртвые поползли в мою сторону.

Передвижения по улице превращались в паническую бойню. Я слышал только крики и пальбу.

Повозка остановилась в двух шагах от меня. В ней сидел мужчина с платком на лице. Он крикну нам: «Кто хочет жить — садитесь!»

В этот же момент двери стоящих рядом домов, открылись и на улицу выбежали люди также с платками на лицах, в медицинских масках и капюшонах. У них в руках было оружие: пистолеты, ножи и топоры.

Без каких-либо криков, угроз или вопросов они начали убивать всех, кто был на улице. Это была настоящая война. Война одной улицы, война крови и плоти.

Я видел, как молодому парню лет двадцати отрубили голову одним ударом. Видел, как с широко открытыми глазами голова катилась под ноги другим жертвам.

Многие, из лежавших около меня на мостовой, отчаянно отбивались, но люди из домов были сильнее, они убивали спокойно и сосредоточенно. Все их действия были отточены, удары точны. Хладнокровие нападавших буквально пронизывало меня насквозь. У меня тогда впервые сложилось впечатление, что они делают это не в первый раз.

Человек из повозки схватил меня за горло и толкнул в сторону лошадей.

— Живее, иначе сдохнешь тут!

От неожиданности я споткнулся и упал возле колес повозки.

Мой спаситель вытаскивал из толпы таких же жертв, как я, и толкал их ко мне.

Улица наполнилась запахом пороха и пота.

Абсолютно голая женщина бежала через всю толпу в моём направлении. Я махнул ей рукой и крикнул: «Скорее!»

Кто-то сзади выстрелил ей в голову. Мне в лицо попала её кровь и куски мозга. Какой-то здоровяк из толпы подбежал к этой женщине и вырвал у неё глаза, а я просто стоял с открытым ртом, не в силах пошевелиться.

Убийца увидел меня и сделал несколько шагов мне на встречу. Что-то внутри меня вздрогнуло, и, мысленно, я уже представил себя убитым. В это же мгновение толпа из шести или семи человек сбила его с ног и подбежала ко мне. Меня, буквально, закинули в повозку, прижав к полу, и я услышал, как кучер крикнул лошадям: «Но!»

Примерно так я должен был умереть во второй раз.

Мы помчались прочь с этой улицы.

Ехали мы недолго, всего две или три минуты. Повозка резко остановилась, и нас силой погнали внутрь широкого пятиэтажного здания.

Внутри была паника и суматоха. Мужчины в оборванной одежде, больше похожей на лохмотья, перетаскивали ящики и забивали досками окна. Пятна крови на стенах и полу говорили о том, что здесь тоже была бойня.

— Свежих на второй этаж, я сейчас позову Комиссара. — прорычал наш спаситель и ушел куда-то в сторону.

Толкая в спину ружьями, два оборванца повели нас на второй этаж.

Там уже окна были забиты досками. Свет яркими полосками падал на пол. Нас оставили в центре комнаты и закрыли дверь.

Теперь я смог осмотреться.

Помимо меня было ещё 6 человек. Выглядели они странно, если не сказать жутко. Все были похожи на покойников: серо-синяя кожа, рваные раны на теле и абсолютно тусклые глаза.

Мы смотрели друг на друга и молчали. Скорее всего никто не понимал, что происходит.

Один из нас начал было говорить, но не смог, т.к. дверь на второй этаж снова открылась, и на пороге стоял молодой человек в военном мундире.

Он чем-то напоминал офицера обычной воинской части, ему не хватало только погон и шевронов, да и на ногах у него были беговые кроссовки.

В руках он держал большое надкусанное яблоко.

С ним в комнату вошли еще 10 человек. Семеро из них были одеты так же в военную форму, остальные — в новые спортивные костюмы. Оружие они держали наизготовку, как перед расстрелом. Страх запеленал мои глаза, картинка стала размытой, и я почувствовал ком, подкатывающий к горлу.

Они спокойно зашли в комнату и пристально посмотрели на нас.

Мы в свою очередь посмотрели на них глазами полными тревоги.

Они были живыми и улыбающимися, совсем не похожими на тех людей, которых я видел на улице. На нас они точно были не похожи.

— Добро пожаловать в Земли Живых! Отныне Вы свободные люди, пусть те, кто дрался на мосту, выйдут вперёд. — скомандовал какой-то невысокий человек, стоящий чуть впереди.

Двое, которые находились рядом со мной, вышли вперёд.

— Вы кого-то убили? — спросил коротышка, по-дружески улыбаясь.

— Мы с братом убили не меньше пятерых нападавших. Убили бы больше, но нас усадили в вашу повозку. Перед этим мне успели прострелить грудную клетку насквозь. Я не почувствовал боли, но сейчас рана начала кровить. Брат тоже ранен, нам бы медика. С каждой минутой становится все больнее. Помогите нам!

Тут же без слов коротышка выстрелил в головы обоим братьям и снова улыбнулся.

— Убивать нельзя! Смертный грех! — сказал он и вырезал глаза у убитых. — Слушайте своего хозяина! Вы бессмертны, пока ваши руки чисты. Эти двое оскорбили наш уклад жизни. Убив, они стали смертными. И умерли, как вы видите.

Тела братьев тут же потащили вниз мужчины в спортивных костюмах.

— Я — Комиссар, основатель этого города. Мы не носим здесь имен, потому что каждому имени полагается Ангел-Защитник, а нас с вами больше не защищают эти небесные птахи. Каждому из вас мы присвоим порядковый номер или прозвище, — слово взял Комиссар, — вы все пришли из разных мест, разных эпох и иллюзий. Вы все здесь за свои грехи. Единственное, что Вас объединяет, это бессмертие. Это последнее пристанище заблудших душ. Вы сможете выжить здесь, не нарушая лишь одно правило: Не убивайте себе подобных, защищайте друг друга и ищите убийц. Только так Вы сможете обрести вечный покой и счастье, иначе Вы все растворитесь в забвении, как эти двое. Те, кто убивает, тут же теряют последнюю милость Господа нашего. Те из вас, кто откажется искать убийц и приводить к нам новые души, могут спокойно трудиться на зернотоке, свиноферме или в саду. Трудитесь с миром, а остальное расскажут вам старшие братья. Запомните, как Отче Наш, свои номера. Встретимся на вечерней поверке.

С этими словами Комиссар и его помощники ушли снова, заперев двери на замок.

Чуть позже к нам допустили женщин, которые проводили нас в подвалы, где нас нехотя подстригли, переодели в дырявые, с пятнами крови спортивные костюмы. Мы должны были быть похожи друг на друга. Костюмы, вероятнее всего, были сняты с трупов тех людей, которые нарушили смертный грех.

В желтой от времени тетради мне присвоили номер 9141619171651. Что означали эти цифры мне так и не объяснили тогда. Лишь спустя время я разобрался с этим шифром. «За Господа» — имя без рода и звания. Для краткости на поверке, я отзывался на номер 1651…

Мне очень хотелось посмотреть в зеркало. Вокруг меня были только мёртвые люди, и я подозревал, что я один из них. Но зеркал я так нигде и не нашёл.

Тогда я ощупал свою голову и шею. Мне было интересно узнать, остался ли шрам от ножа ангела, однако вместо него я нашёл только глубокую колотую рану.

Я сунул палец внутрь, так глубоко, как мог. Внутри рана была сухая. Я вытащил палец, но крови так и не увидел.

В тот момент я осознал, что я тоже мёртвый, ни смотря на то, что был в Землях Живых.

Вскоре меня вывели из подвала в сад за домом. Там были яблони, небольшой огород и зерноток у реки. Свиноферма, как мне потом объяснили, была за тем полем, где я очнулся, глубоко в лесу. Это сделано для безопасности, ведь продукты были здесь дороже золота. Своих знакомых, из бойни на улице, я больше не видел никогда.

Все люди вокруг меня улыбались. Их улыбки казались мне неискренними и даже пугали.

Женщина, похожая на доктора или ученого, остановила меня у гряды с морковью. Она, по-дружески, попросила меня избавиться от сорняков.

Занятие совсем не хитрое и я решил, что мне оно подходит для того, чтобы разобраться в собственных мыслях и осмотреться.

Вскоре на помощь ко мне отправили мальчишку лет двенадцати в серой хлопчатой одежде, напоминавшей кимоно. Он забавно кряхтел, когда выдёргивал сорняки из сухой земли. Он тоже был мертвым, но ран на теле я не видел.

Я посмотрел на него и спросил:

— Ты здесь давно?

— Очень давно, дорогой брат.

— И как тебе здесь? — переспросил я.

— Мне всё нравится, меня никто не обижает. В тёплую погоду я работаю здесь, а зимой собираю хворост и топлю печи.

— Расскажи, как ты здесь оказался, и что меня ожидает?

Мальчишка хмыкнул и начал рассказывать:

— Я родился в 2037 году от рождества Христова в небольшом городке Марксе, что в Саратовской области. Когда я умер, мне было одиннадцать. Здесь я около шестнадцати лет, меня спасли Заступники Комиссара, когда я тонул в реке, недалеко отсюда. Мне дали работу и объяснили, почему я здесь.

— И почему ты здесь? — перебил его я.

Мальчик поднял на меня глаза и удивленно хмыкнул.

— А разве ты не знаешь?

Я покачал головой.

— Это мир для заблудших душ, мы не справились со своей жизнью и за это Господь отправил нас сюда. Мы искупаем грехи перед вечной жизнью в Раю. Говорят, что Комиссар здесь более тысячи лет. Он защищает добрых людей и поэтому мы живем для него.

— Но ведь Комиссар живой. Как он живёт здесь тысячу лет?

— За благие дела Господь одаривает его жизнью, он вдохнул в него жизнь, и его сердце снова забилось. Многие века нам придется прожить здесь, чтобы стать живыми. Может быть тогда, мы вернемся в свое время. Я снова пойду в школу.

— Почему же Комиссар не вернулся в свой мир?

— У любого стада должен быть пастух. Может быть его место здесь… — улыбнулся мальчик.

— Я видел, как Комиссар ест яблоко. А мы мёртвые не едим. Весь этот сад для него?

— Да, сад и огород для Комиссара и его Заступников. Последний из них не так давно ожил. Был большой праздник. Мне даже разрешили разливать им вино.

— А есть те, кто не любит Комиссара?

— Да, но таких не много. Женщина — врач, таскающая воду в баню, не слушается Комиссара, и разговаривать с ней нам запрещено.

Тут нашу беседу перебил пронзительный звук сирены. Этим звуком людей в обычном мире оповещают о бомбардировке.

Мальчишка уже на ходу мне объяснил, что нас зовут на вечернюю поверку.

Все люди со всей округи бежали в здание на третий этаж. Именно так проходила вечерняя поверка, на которой Комиссар рассказывал о том, как велик Бог и как Великий Бог дал ему силы для того, чтобы он спасал людей.

Нас, примерно сто пятьдесят человек, построили полукругом у большого стола, за которым сидел Комиссар и его Заступники. Всего их было двенадцать человек.

На столе было много различной еды: овощи, мясо, рыба, вино. Запаха я не чувствовал, но понимал, что это пир во время чумы.

Слуги в серых строительных комбинезонах разлили вино по стаканам на столе, и Комиссар начал говорить.

— Пейте вино, ибо это моя кровь, и ешьте еду, ибо это моя плоть… Вы утратили такую возможность, но соблюдая все десять заповедей, вы вновь станете людьми. Мы каждый день боремся со злым роком для того, чтобы каждый из вас имел право на спасение. Берегите себя и заступайтесь за ближнего, возлюбите труд, ибо до Рая нам ещё далеко. Ежедневно в полдень, на мостовой и у реки, оживают наши братья и сёстры; и мы должны спасти как можно больше людей, чтобы всё остальное зло в этом мире не возродилось и не ополчилось против нас. Каждый спасённый даёт возможность нам жить дальше. И завтра мы вновь пойдём за душами, и я прошу добровольцев выйти вперёд. Когда вы спасёте достаточно людей, вы вновь почувствуете ветер, вкус, запах, вы почувствуете боль и радость. Длань Господня коснулась моего плеча, и, с тех пор, я веду вас к свету. Пусть не угаснут лампады этой грешной Земли. Давайте вспомним героев, покинувших нас во имя рода людского. Начинайте поверку!

Один из Заступников взял в руки пожелтевшую тетрадь и начал называть номера: 5612… 4317… 2116… В начале списка шли номера погибших героев Земли Живых. Их называли на каждой поверке, отдавая последнюю честь каждому из них. При этом многие прижимали руки к груди, услышав знакомые номера. Далее перечислялись ныне живущие. Заступник каждый раз одобрительно кивал, когда видел поднятую руку в ответ на запрос номера. Я насчитал 137 человек, еще несколько десятков дежурили на свиноферме и зернотоке. Когда поверка подошла к концу, Комиссар снова встал.

— Жду добровольцев к утру. Помните, благое дело — Божий дар! Бессмертие нам в помощь! Привезите домой своих братьев! Тому, кто привезет живым неверного врага, я дам возможность отдыхать неделю. Целую неделю вы будете отдыхать в садах, нежиться под солнцем и ничего не делать. Не убей! Живи вечно!

— Не убей! Живи вечно! — подтвердили слова хором все присутствующие.

После этого нас снова отвели в подвал. Мне указали на рваный и прогрызенный крысами матрац.

— Отдыхай, завтра новый день! — прошептал знакомый мне мальчишка и отвернулся к стене.

«Странно…» — задумался я, — «Мертвым не нужен сон и отдых. Почему нас тогда держат в подвале? Комиссар со своей свитой точно хотят отдохнуть. Что же делать нам, всем остальным?»

Не успел я разобраться в этом вопросе, как услышал вопрос у дальнего входа в подвал.

— Истопчихе нужна помощь. Кто хочет прогуляться под луной?

Сон мне точно был не нужен, да и поглядеть на все владения Комиссара хотелось, поэтому я отозвался.

— Я могу прогуляться.

Заступник, задававший вопрос, махнул мне рукой, и мы вышли на воздух.

— Иди этой тропой и выйдешь к бане. Там скажут, что тебе делать.

Шел я не долго. Уже за садом я увидел слабый огонек «летучей мыши».

— Кому здесь нужна помощь? — спросил я, подойдя к кирпичной бане, вероятно переделанной из другой хозяйственной постройки.

Из темноты, ко мне под свет фонаря вышла женщина, которую я видел в огороде.

— Возьми ведра и пойдем к реке. Комиссар захотел в бане попариться, поэтому нужно натаскать воды и растопить печь. Как тебя зовут?

На секунду я задумался: «Стоит ли ему называть свое имя? Это может быть проверка на послушание.»

— Здесь нет имен. Мне дали номер 1651.

— Имя, данное тебе при рождении, остаётся с тобой и здесь. Можешь не бояться. Меня зовут Елена. Раньше я была терапевтом, но здесь мне лечить некого, кроме Комиссара и Заступников. Только они порою болеют. Не стоит забывать свое имя, как бы этого не хотел Комиссар.

— Мальчик мне сказал, что с вами нельзя разговаривать…

— А сам что ты думаешь по этому поводу?

— Я не знаю, что мне думать. Что здесь происходит?

— Я и сама задаю себе этот вопрос каждый день. — ответила Елена и покачала головой. — Ты прибыл в тот мир, который люди избрали сами для себя. Во всяком случае, так говорят. Однако, не всё выглядит тем, чем кажется.

— Я не понимаю…

— Когда ты очнулся в этом мире, там на улице, многие из людей вели ожесточенную борьбу за каждого из вас. Люди у поля хотят жить человеческой жизнью: принимать пищу, греться на солнце, чувствовать ветер. Мы — грешники утратили сей дар. Чтобы его обрести вновь, нам необходимо забрать жизнь. Как только мертвый убьет живого, раны на теле начнут оживать и болеть. Это нестерпимая боль. С каждым убийством человек все больше оживает и в конце концов становится живым. Так случилось и с Комиссаром, и с его людьми.

— Почему тогда все остальные остаются мертвыми?

— Не каждый готов отнять жизнь, да и не каждый знает об этом. Пока твоя грешная душа не знает убийства, ты бессмертен. Быть собой, значит не нести боль, не сеять смерть. Все убийцы продают душу нечистому и покупают билет в преисподнюю.

— Комиссар, говорят, здесь больше тысячи лет живет. Почему он не умирает? Почему дьявол не забирает его душу?

Елена поправила халат, а затем улыбнулась.

— Видимо, он нужен здесь, чтобы приносить все больше жертв нечестивому. Каждое новое убийство продолжает его жизнь.

— А зачем мы Комиссару? Зачем мы нужны другим людям с улицы?

— Вы можете быть и рабами, и охранниками, и жертвами. Однако, основной смысл в содержании вас, это охота. Вас заставят приводить ежедневно людей с улиц в Земли Живых. Убийц казнят сразу же и заработают новые годы жизни, а остальные будут приводить все новых и новых людей. Это бесконечная вереница греха и смерти. Люди привыкли выделяться из массы других. Когда-то это было богатство, роскошь, изобилие, слава… Теперь люди борются за здоровый цвет лица и сытое брюхо.

— Вы так много знаете, почему Комиссар не избавится вас?

— Я уже мертва. Он не сможет причинить мне боль, а значит и пытать бесполезно. Многие люди с улиц знают, что я медик. Они так же нуждаются в медицинской помощи. Комиссар пытается меня спрятать от них. Он думает, что я принадлежу только ему.

— Как же выбраться отсюда, если мы бессмертны? Неужели мы останемся в рабстве навсегда?

— Уйти отсюда ты сможешь только после смерти. А умереть, только став живым…

— А живым только убив другого живого… — перебил ее я.

— Верно. Помни, что отсюда только один путь — к дьяволу. Не утрать Бога в себе.

— Здесь невозможно спокойно жить. Выходит, мы уже в аду?

— Все зависит только от твоего отношения…

Нашу беседу перебил крик мальчишки. Где-то в темноте звонко стучали его босые ноги по тропинке.

— Истопчиха! Истоп-чиха!

Он появился перед нами неожиданно и резко.

— Что встревожило тебя, дитя мое? — спросила Елена.

— Я хочу пойти за новым пополнением завтра. Ты отпустишь меня? — спросил мальчишка, засмущавшись. Он увидел меня только в последний момент.

— Почему ты хочешь пойти на улицу? — ласково спросила она.

— Я устал сидеть в огороде. Я хочу быть воином Земли Живых! Мое место среди героев.

— Ты слишком мал, чтобы идти на улицу. Ты же знаешь, что там царит смерть. Мы ведь договорились, что ты будешь заниматься сбором урожая и собирать хворост. Мы должны жить и молиться, помнишь?

— Эта жизнь… Я устал от нее. Устал быть маленьким. Я хочу стать живым! — мальчишка расплакался и убежал, растворившись в темноте.

— Стой! Ты же обещал меня слушаться! — Елена кричала в темноту. Ей никто не ответил. Она сгорбилась; казалось, она стала ниже ростом.

— Я могу найти его, — предложил я.

— Он побежал к Комиссару. Возвращайся в подвал. Я сама справлюсь. — врач развернулась и ушла прочь.

Я остался стоять на месте, не понимая, как поступить дальше. Все мне казалось каким-то странным сном.

— Как ты можешь верить в Бога? Ты же доктор. — крикнул я в темноту.