Бесплатный фрагмент - Операция «Ведьма»

Глава 1. Начало грустного доклада

Командирскую землянку можно было найти только по нарисованной стрелке красного цвета, едва просматриваемой на сосне этой беспроглядной ночью. Стрелка указывала, что искать надо тут, за сосной. За ней был пригорок, накрытый с лицевой стороны сосновыми ветками.

Различалось, что ночной сентябрь по-свойски приютил здесь тех, кто всегда был готов мужественно переносить эту темноту и другие трудности войны. Часовой, стоящий у сосны, дружелюбно кивнул, подтверждая правильность поисков Ивана. Поэтому тот спокойно отодвинул ветки в сторону, привычно взялся за открывшуюся ему дверную рукоятку и потянул ее на себя.

Войти удалось, если не в три погибели, то в две ― точно. В глубине землянки горела маленькая свеча, словно показывая, куда надо направить три коротких шага. Это были наспех сколоченные нары, на которых лежал незнакомый военный в капитанской форме. Рядом виднелись другие нары, на которых сидел сержант, возле включенной рации.

― Здравья желаю! ― попробовал вытянуться Иван. Но голова его уперлась в накатные бревна, и он пригнулся, продолжая доклад. ― Старший сержант Писемский по приказу комполка, на командный пункт явился. Прошу разъяснить, к кому обращаться!

Капитан приподнялся, затем принял сидячее положение и показал на место рядом с собой. Иван присел.

― Тебя когда вызывали, Писемский? ― последовал неожиданный вопрос.

― Полчаса назад, как вернулся с задания. Мне дежурный сообщил, что с вечера комполка ждет! ― отрапортовал Иван, и почувствовал неладное.

― С вечера тебя, командир полка, вместе с майором, искали! ― угрюмо продолжил беседу капитан. ― А в полночь, когда они пошли проверить позиции, их накрыло артиллерией. Живы, но… не будем про это. Увезли их, а меня сюда с соседнего участка прислали. Теперь я ― и комполка, и ком в горле у немцев, и разбираюсь, что тут творится. Зовут меня Петром Федоровичем Евсюковым. Давай, коротко, какое задание у тебя было, и как ты думаешь, зачем тебя сюда вызывали?

Рация заработала, и сержант возле нее, сразу встрепенулся:

― Товарищ комдив на проводе. Вас просит, товарищ комполка!

Капитан показал Ивану, чтобы молчал, пересел на соседние нары и взял трубку:

― Комполка, капитан Евсюков, слушает.

― Через час я жду всех старших офицеров дивизии у себя. Доложите, как поняли, ― донеслось из трубки.

― Понял ― что через час! Но прошу уточнения: правильно ли я расслышал? А то ведь сейчас ночь!

― У нас сейчас нет ночей и дней! ― резко отрезал комдив. ― У нас война! Жду через час! Можете захватить с собой и кого-нибудь из младшего комсостава, если есть кто-то такой, но ― из толковых!

― Есть! ― отозвался капитан, и связь завершилась. Он обвел взглядом Ивана, но перенес внимание на сержанта:

― Связь с автообеспечением есть?

― Так точно, но только ― через нарочного!

― Тогда, готовую проходимую и проверенную машину жду через полчаса. Охраны не надо, но один-два пассажира будут. Выполняйте!

― Есть! ― отрапортовал сержант и снова переключился на рацию. А капитан опять взялся за Ивана:

― Давай, сначала ― про задание!

― Я ― командир отделения разведчиков, ― начал Иван. ― Часто скрытно перебираюсь вместе со страхующим меня бойцом, в разные расположения их войск, наблюдаю, слушаю, о чем разговаривают. Немецкий ― неплохо понимаю, даже разговариваю, как мне сказали, с баварским акцентом. Возвращаюсь и докладываю командиру полка, про всё, что видел и слышал.

― Очень странно, что возвращаешься! ― удивился капитан. ― Неужели немцы с завязанными глазами ходят и ничего не видят, кто за ними наблюдает?

― Всё они видят, кроме меня с помощником. Мы же не вразвалочку среди них ходим.

― Ну, тогда рассказывай, что ты сегодня там подслушал?

― Два гауптмана болтали, что скоро большая атака на русских будет. Но они ждут подхода крупных воинских частей и техники, особенно танков, артиллерии, боеприпасов. Собираются сначала нас на позициях размесить, а потом, на тех, кто еще ползать сможет, так надавить, чтобы уже не могли.

― Молодец! Это комдиву будет очень интересно! Еще что-нибудь важное заметил?

― Заметил. Но это ― скорее печальное, чем важное. Лучше бы его не видел!

― На войне всегда печалей больше, чем всего остального. Рассказывай подробнее!

― Немцы в той деревне, что у них на передовой, все по избам расселились. Хозяев ― кого в сени повыгоняли, кого и вовсе ― на «куда хочешь»! Велели, чтобы терпели немного или много. Мол, скоро атака начнется на Сталинград, их постояльцы после взятия города, туда переберутся, и все жители на свои места вернуться смогут, если хорошо себя вести будут.

― Да, по их правилам ― господам в тепле место, а народу ― на всём остальном. Продолжай.

― В одной избе визг поднялся. Девчонка там орала, что никуда не пойдет. Я рискнул поближе подкрасться. Гауптман там громко сказал на ломаном русском, что так и быть, оставит ее возле себя, но матери ее, чтобы духа тут не было. А девчонка кричала, что мать больна, и ходить не может. Мол, потому и остались они в деревне, что не могут никуда убежать. Так немцы ее мать за руки, за ноги схватили и потащили выбрасывать на улицу. А дочка ― отталкивать их стала и царапаться.

― Ее поймешь! Ночи ― уже прохладные! Матери ― без ухода, это смерть, да её тоже, вряд ли выпустили бы до наших позиций. Ну, и чем дело закончилось?

У капитана заблестели глаза. Рядом задрожал огненный язычок свечи. Ивану даже показалось, что свеча заволновалась не от участившегося дыхания комполка, а от тех слов, что стали тоскливо выскакивать из своих пересохших уст и расплываться по землянке. Ведь рассказ Ивана, повидавшего немало смертей, и самого не раз, ускользавшего из ее коварных когтей, тоже, будто сам учащенно задышал. И капитан, и Иван, словно перед собой видели эти зловещие события вчерашнего, готовящегося заступить на боевое дежурство, вечера…

Глава 2. Как возникают драмы

Вот стало различаться, как немцы выволокли девчонку наружу, не дав ей даже, тепло одеться. Вот она вырвалась, хотела побежать, но упала в лужу от прошедшего дождя. Один из солдат ударил ее сапогом. Но подошедший гауптман, отодвинул солдата в сторону, и сказал, что такую отважную девчонку, он готов взять к себе в помощницы. Спросил, как ее зовут. Она поднялась, дрожа то ли от холода, то ли от злости. Назвалась Танюшей.

Гауптман усмехнулся, и объяснил, что ему нужна такая, Танюша, которая умеет хорошо постель согревать, пока он русских стрелять будет. Обнял ее, и сказал, чтобы не боялась, и что скоро это кончится, когда все русские тут и дальше, дохлыми валяться будут. Она вырвалась из его рук, попятилась. Гауптман растерялся, а солдаты заулыбались. Тогда он тоже улыбнулся, но на этот раз ласково:

― Не бойся меня, Танюша! Я сам буду следить, чтобы никто тебя не обижал. Хочешь, чтобы все мои подчиненные называли тебя госпожой? Ну-ка, мои солдаты, дружно назовите ее фройляйн Танюшей! Раз-два-три!

Гауптман взмахнул руками, а когда опустил их, немцы крикнули хором: «Фройляйн Танюша!»

― Видишь? ― расплылся в широкой слащавой улыбке гауптман. ― По моей команде тебя уважают, и даже будут слушаться! А ты мне станешь помогать уговаривать своих соседей не бояться немцев. И еще будешь рассказывать, кто про нас плохо говорит.

― Вы к нам непрошено пришли, еду отнимаете, из домов гоните, а мы должны восхищаться? ― зло выпалила Танюша. ― Все про вас плохо говорят! Катитесь-ка обратно, пока катиться получается, а то перестреляют же вас!

― Это мы перестреляем всех, кто не хочет подчиняться нам! ― нахмурился гауптман. ― Подумай хорошо! Что лучше? Обнять меня и во всем слушаться, или быть наказанной?

С этими словами гауптман снова шагнул к Танюше и сгреб ее в объятьях. А она взяла, изловчилась, да в лицо ему плюнула и снова вырвалась. Тогда он, ошеломленный, посмотрел на своих подчиненных, вскинувших автоматы, вытер плевок, сам ее снова в грязь толкнул, а солдатам велел стеречь, и что-то готовить.

Солдаты разбрелись по избам. Из одной вытащили деда, с пилой и лестницей в руках. Погнали его к большому дереву за плетнем. Велели нижнюю большую ветку от маленьких веточек очистить. Пока тот очищал, из других изб всех, кто ходить мог, выгнали, и к дереву согнали. Потом через очищенную ветку веревку перекинули, петлю свернули.

Иван и его напарник, Алексей, перебравшиеся в зону видимости суеты возле дерева, сразу поняли, что сейчас будет. Алексей стал целиться туда из винтовки. Но он сердито опустил на нее лицо, когда Иван сказал, что немцы девчонку всё равно повесят, а мы себя обнаружим, попадемся, и задания не выполним.

Гауптман показал собравшимся на Танюшу и объявил, что так будет с каждым, кто не уважает немцев. Ведь они приехали помочь русскому народу избавляться от угнетателей.

Немцы связали плачущей Танюше руки за спиной, приподняли, и накинули ей на шею петлю.

― А теперь, тот, кто хочет показать себя умным русским, правильно понимающим новую власть, пусть подойдет сюда! ― строго и громко выкрикнул гауптман. ― Ему надо будет скомандовать солдатам, чтобы отпускали руки, удерживающие Танюшу, и чтобы сразу отскакивали от нее!

Но никто из жителей деревни не двинулся с места.

― Зачем ее так строго? ― не выдержал дед, спиливший ветки. ― Она же в вас не стреляла!

Гауптман выдернул из кобуры пистолет, и, не целясь, выстрелил в деда, но кажется, неудачно. Тот повалился на землю, стал кататься по ней, пытаясь что-то сказать, но слышен был только хрип. Гауптман махнул рукой солдатам, державшим, извивающуюся в их руках, Танюшу. Те отскочили от нее, а она тоже захрипела, несколько раз вздрогнула в петле, и бессильно повисла. Жители деревни понуро опустили головы, только катающийся и хрипящий дед иногда пытался взглянуть на повешенную.

Алексей приподнял голову, хмуро взглянув на Ивана.

― И кто мы, после этого? ― с трудом выдавил он из себя, и отвернулся.

― Понимаешь, ― вздохнул Иван, ― мы солдаты, готовые умереть за Родину, видеть смерть тех, кто тоже по-разному сражается за нашу страну. Но мы не можем сражаться ― каждый так, как захочет. Сила страны и ее армии ― в правильном выполнении приказов командиров. А нам приказано в бой не вступать, вернуться и доложить всё, что видели. А если в бой вступили бы, то через минуту-другую, они всё равно, свое черное дело сделали бы.

― Можно, я ее из петли вытащу, когда совсем стемнеет? ― спросил Алексей. ― Я так сниму, что никто меня не заметит!

― Я тебя страховать буду! ― кивнул Иван. Даже приподниму ее, а ты петлю снимешь. Мы ее к нашим оттащим, а то ведь эти подонки могут снова повесить!..

***

― И что, сняли? ― пытливо посмотрел на разведчика капитан.

― Мы ее сюда на спинах тащили, ― опустил голову Иван, ― а то ведь нашли бы они ее, если там свежий пригорок появился бы. Нельзя было ее оставлять на поругание! И мне товарищ полковник разрешил ― в случае чего, действовать по обстановке, но без шума. А обстановка эта, под носом у немцев, не позволяла просто так уходить!

― Так они же теперь, утром, пустую петлю разглядят, подумают, что деревенские сняли, и всю деревню перестреляют! ― сухо проговорил капитан и строго взглянул на старшего сержанта. ― Ты об этом не подумал?

― Виноват, товарищ капитан! ― попробовал снова вытянуться Иван. ― Что теперь делать-то?

― Не знаю! Думай сам! Но что-то делать надо! Да сиди же, пока время есть!

В землянку заглянул солдат:

― Товарищ комполка! Машина к отъезду готова.

― Вот что, старший сержант! Поедем вместе! Я думаю, комдиву будет интересно послушать из первых уст, о чем немцы говорят и что творят.

― Есть! ― кивнул Иван.

― А по дороге, стоит подумать, как деревню спасти! — добавил капитан. ― Даже если это нереально будет, думать надо!

Глава 3. План по нечистой силе

Ночная дорога под носом у немецкой авиации — игра в русскую рулетку! Армия Василия Чуйкова, почувствовавшая, что означает господство противника в воздухе, вынуждена была принимать все меры для только скрытных перемещений частей и малых воинских групп.

Ехали, кратковременно включая фары, прицеливались ими на несколько десятков метров вперед, и сразу «затемнялись» до окончания этих метров. Ведь гул мотора мог заглушить приближающийся рокот часто развлекающихся здесь, мессеров. А те, понимая безнаказанность своих кровавых шалостей, облюбовали этот участок фронта, в основном, для дневной охоты. Но и по ночам наведывались в расчете на возможное отсутствие светомаскировки у русских.

Сейчас погода была нелетная, облака чуть ли не к автомобильной крыше свесились, так что можно было осторожно дерзить. И водитель ехал так, как ему велел капитан, со всей возможной осторожностью.

Штаб дивизии оказался в тридцати минутах такой медленной езды. Он тоже находился в землянке, такой же невысокой, но чуть более просторной для посетителей.

Когда капитан с Иваном зашли, оба командира соседних полков уже сидели на лавке, рядом с ними находились два майора. А комдив, кивнув вошедшим, сразу начал:

― Товарищи командиры! Вы, конечно, понимаете, что я не от бессонницы вас срочно вызвал! Я тоже час назад экстренную директиву от командарма лично получил. Дело в том, что есть вероятность, что немцы, каким-то образом, могут скрытно подключиться к нашей связи. Поэтому сейчас все важные команды пока будут передаваться с нарочными. А теперь ― о директиве.

Комдив посмотрел на Ивана, словно тот тоже был старшим офицером, задержал на нем взгляд, повел плечами, и стал продолжать:

― Так вот, товарищи, по данным армейской разведки, лавина на нас надвигается. Она еще свою массу и скорость не набрала, но всё к этому идет. Всё воинские подразделения немцев ― и втихую, и открыто, сюда ползут. Через день-другой, возможно, стоит ожидать и массированных авианалетов, и мощной артподготовки, а потом — сами знаете чего! Самое главное ― что нам поставлена задача: ни на полшага назад! Мне командарм так и сказал: «Задача ― невозможная, но ее надо выполнить!» Двум соседним дивизиям тоже не поздоровится. Их тоже сильно зацепит. Но генеральный вал, в штабе армии считают, что придет на нас. Поэтому я не только передаю вам команду стоять насмерть, но еще спрашиваю: кто-нибудь знает, как стоять, если сил нападающих будет в большие разы больше наших?

После короткой паузы командир соседнего полка встал и тихо спросил: «А что, нельзя с соседних дивизий артиллерию и пехоту к нам перебросить, если еще день-другой в запасе есть?»

Комдив нахмурился:

― И я тоже хотел про это спросить у нашего командарма. Но не стал, потому что догадался: если он сам войска не перегруппировывает, значит этого делать нельзя. И вы знаете, что приказы не обсуждаются.

Командир другого полка тоже встал и осторожно включился:

― Ну, хорошо, ляжем мы тут, выполним приказ. А кто следующий приказ выполнять будет? Нам бы хоть по батальону лишнему подбросили!

Комдив тоже встал:

― Нам уже подбросили! Целое отделение снайперов из снайперской школы только что прибыло, да и то ― женщины! Но всё-таки я бы хотел по-человечески обсудить с вами, что можно сделать такого, чтобы хоть несколько дней продержаться? Через это время, но не раньше, нам обещано подкрепление, какое ― не знаю! Но если немцы прорвутся, здесь, с севера, они с ходу дойдут до Сталинграда! И со всех сторон его обложат! Прямой наводкой по городу бить смогут! На наших плечах сейчас лежит судьба страны! После Сталинграда они всё, что можно перерезать, нам перережут! Я жду мыслей! Умных и хитрых мыслей: что можно сделать, когда делать нечего? Говорите прямо и смело ― что в голову придет! Кто первый?

Все командиры полков переглядывались и молчали.

― А вы тут что делаете, товарищ старший сержант? ― снова остановил взгляд на Иване, комдив. ― Или у вас офицерская шинель в негодность пришла?

― Виноват, товарищ комдив! — поднялся с места капитан! Я велел ему со мной ехать. Это наш лучший разведчик. Он вчера из немецкого расположения приполз. С вечера там схоронился, и слушал, о чем немцы говорят. У него иногда такие мысли возникают, что и в голову нормальному бойцу прийти не могут. Вот я и прихватил его.

― Вы, как я понял, тот самый капитан, который командование полком на себя принял ввиду потерь среди старших командиров? ― подошел к нему комдив.

Капитан вытянулся.

― Сидите, сидите! ― надавил ему на плечо комдив. ― Видите, как на фронте бывает? Мне, ввиду отсутствия в строю старших командиров, пришлось утвердить вас в должности! Так что, сидите, пока есть время посидеть и подумать! Так думали о ситуации?

― Есть! ― сел на прежнее место капитан. ― Думаю, как и все! Даже задание разведчику дал: пока сюда едем, тоже думать, и придумать что-то интересное против немцев.

― Еще интересней! ― улыбнулся комдив. ― А что, он уже что-то особенное придумывал?

― Он придумал повешенную деревенскую девушку из петли снять и в наш полк притащить, чтобы немцы над ней дальше не издевались!

Комдив вздрогнул и опустил голову. Потом, не поднимая ее, процедил:

― Я, конечно, понимаю, товарищ старший сержант, ваши человеческие чувства при виде замученной девушки, и даже хвалю инициативу снять ее, чтобы совсем немцам не досталась! Но здесь речь идет о том, что делать, чтобы, не отступая, сохранить ваш полк и всю нашу дивизию! Поделитесь, пожалуйста, что вы там ценного у немцев подслушали?

― То же, что вам командарм говорил, ― встал Иван. ― Там фрицы радуются, что скоро будут в Сталинграде и в тепле! Ждут, когда подтянутся приданные им другие части. После всей массой пойдут в атаку!

― Да, ваши данные сходятся с данными других армейских разведок. Но что можно сделать, чтобы хоть чуть-чуть задержать ту массу? Хоть на ― сколько получится? Есть у вас мысли, которые… как ваш командир сказал, которые нормальному бойцу в голову прийти не могут?

― Так точно! Уже есть! Я на немцев кошмар напустить хочу!

Оба полковника хмыкнули, а капитан закрыл руками опущенную голову. Он почувствовал, что вернется в часть простым солдатом, если вернется.

Комдив, переминаясь с ноги на ногу, вперил взгляд в Ивана:

― У вас есть какой-то конкретный план? Огласите его, если он есть!

― Я сейчас, как вернусь в полк, сразу опять к немцам поползу! ― начал Иван. ― Только, еще записку, на фашистском языке, с собой прихвачу от имени повешенной. Мол, я скоро вернусь, готовьтесь! Записку эту к петле прицеплю.

Оба полковника переглянулись и пожали плечами, а капитан склонился еще ближе к полу.

― И что? ― помрачнел комдив. ― Немцы прочитают записку, и к себе в Берлин улепетывать станут? Что-нибудь еще ненормальное в голову лезет?

― Так точно! ― еще больше вытянулся Иван. ― Вы же сказали, что снайперы прибыли. Вот пусть и пощекочут немецкие лбы, когда те к петле подходить будут, и мою записку от имени повешенной, читать! Они же подумают, что эта девчонка с нечистой силой связалась, и вправду их ряды кошмарит. А это может панику там создать. Да и я еще постараюсь, чтобы там слушок прошел о девчонке, которая в ведьму превратилась!

Оба полковника вытаращили на Ивана глаза, а капитан немного выпрямился.

Первым нарушил тишину комдив:

― А что? Если подкрепления пока нет, пусть ведьмы за нас повоюют! Я пока не знаю, как это получится, но если получится, действительно появляется шанс посеять среди них сумятицу. Я распоряжусь всех снайперов на первый день к вашему полку прикрепить. Действуйте, как задумали, только осторожно! А вы, товарищ капитан, виноват, теперь ― товарищ майор! Я уже вас представил, к повышению, и называть уже буду майором. Так что, товарищ майор, продумайте насчет позиций снайперов, обсудите с ними, как план товарища старшего сержанта провернуть! Командира снайперов подвезете на своем автомобиле, и по пути поговорите с ней! А других я следом пришлю. Еще есть мнения, как остановить немцев, хоть на день, а потом еще на день?

Комдив обвел молчавших командиров взглядом:

― Тогда ― спасибо! Все возвращаемся по местам! Если получится, этот опыт на другие полки перекинем! Ну, в добрый путь!..

Глава 4. Решительные операции начинаются с колес

Обратно поехали, как распорядился комдив, с интересной попутчицей. Особенно интересной она должна была стать для немцев, ощущающих у нас свою вседозволенность. Она была в звании сержанта и звалась Валей. Иван хотел было начать рассказывать ей про свой дерзкий план и ее важное место в этом плане, но она сама стала тараторить, что ей повезло с назначением сюда.

― Я сама из этих краев! ― весело щебетала она. ― Здесь недалеко моя деревня. Там я оставила маму и сестренку младшую, Танюшку.

Иван мгновенно побледнел, хотел что-то сказать, но поперхнулся и закашлялся. Валя постучала его по его спине, и он перестал кашлять. Капитан, только что ставший майором, сидевший на переднем сидении, обернулся к Ивану, словно что-то хотел сказать ему, но махнул рукой и отвернулся. Иван тоже отвернулся от Вали, чтобы та не заметила его перекошенное лицо.

― Да вы не торопитесь говорить! ― стала успокаивать Ивана, Валя. ― Давайте, всё спокойно, по порядку. И начните с того, как деревня называется, по которой, как мне сказал товарищ комдив, нам работать придется.

― Работать придется по Девчиновке! ― включился в разговор майор. Сейчас товарищ старший сержант расскажет подробнее.

― Вот повезло! — обрадовалась Валя! ― Это же, как раз моя деревня! Я же в оптику смогу Танюшку рассмотреть, если она выйдет на улицу!

Майор снова повернулся к Ивану, и кивнул ему. Тот глубоко вдохнул воздух, словно рассчитывая, что это поможет ему объясниться с командиром снайперов.

― Валя! Изба родительская ― вторая с нашей стороны? ― все еще надеясь на случайное совпадение, понуро спросил Иван.

― А вы откуда знаете? ― удивилась Валя.

― Видишь ли, я должен тебя огорчить. Я видел, как немцы расправились с Танюшей за непослушание. Ты, это… понимаешь, возьми себя в руки! Это трудно слышать, про то, что вчера вечером случилось, но ты же, всё равно узнаешь.

― Что? ― откинулась к спинке сидения Валя. ― Избили? Или ― еще хуже? Говорите скорее! Мне это надо знать сейчас, не потом! Говорите, пожалуйста!

― Они… понимаешь, еще хуже… они ее повесили. Всех из деревни согнали смотреть на казнь. Ночью мы с помощником сняли ее из петли, и сюда перенесли, чтобы больше никто над ней издеваться не мог. Прямо в лесочке нашем и схоронили. Два часа саперной лопатой окоп ей выкапывали, чтобы звери ее не нашли.

Валя уже рыдала, а Иван поглаживал ее по голове, с которой слетела ушанка, предусмотренная на случай похолодания:

― Успокойся, Валя! Немцы всех нас сделали солдатами готовыми умирать и ненавидеть сеятелей смерти. Я решил сильно отомстить им, и тебя хочу к этому привлечь. Я думаю, ты сможешь сделать это.

Валя повернула к Ивану заплаканные глаза:

― Я всё сделаю, что скажете, и что командир мой разрешит! Всё, что умею! А чего не умею, научусь! И вы мне покажите, пожалуйста, тех, кто ее вешал! Вы их запомнили?

Майор оглянулся на Валю:

― Насчет разрешений всё в порядке, товарищ сержант! Наш комдив дал добро на одну очень рискованную операцию, к которой и тебе, и твоим подчиненным, и товарищу старшему сержанту предстоит очень тщательно подготовиться. Операция начнется на рассвете. А пока слушай товарища Писемского, он тебе всё объяснит. У нас еще полночи на подготовку есть.

― Если стрелять, то нам чуть выспаться бы, а то на утомлении, может плохо получиться, ― откликнулась Валя.

― После войны все выспимся! ― пошутил майор. ― А сейчас, как приедем, пойдешь, до прибытия твоей команды, позиции для стрельбы выбирать.

― Какое расстояние до цели? ― понимающе спросила Валя.

― По моим расчетам, отсюда километра три с некоторым лишком, ― включился в описание подробностей Иван.

― Надо будет выдвинуться километра на два, или больше! ― сразу азартно оценила свои возможности Валя. ― Да еще если дождь повалит, или туман накроет, то, сами понимаете, и со ста метров промахи будут.

― А можно сделать так, чтоб хлопки от выстрелов там слышны не были? ― поинтересовался Иван. ― Если сможем так, то это уже ― половина успеха!

― Есть у нас, на такие случаи, надульники с тряпочной обмоткой, но с километрового расстояния, всё равно могут услышать при попутном ветре.

― Нельзя, чтобы услышали! Это же ― обнаружение и ответный огонь! ― покачал головой Иван. ― Надо так расположиться, чтобы долго не менять позиции, и обязательно ― чтоб там не слышали выстрелов.

― Чтоб надежно не слышали, километра полтора хорошо бы, или чуть больше! Это наш предел! Но тогда точность стрельбы под очень большим вопросом. Потом ― прохладно уже по ночам. Лежать можно, пальцы греть за пазухой, чтоб не задубели при выстреле ― тоже можно, но результата нужного не будет.

― А с деревьев, с толстых веток, сможете? ― неожиданно удивил всех Иван. ― И обзор местности лучше будет, и на полтора километра можно спокойно выходить.

― Спокойно-то, но не совсем! Мы с деревьев еще не пробовали, но баллистику с помощью дальномеров рассчитать можно. Вопросы ― как туда карабкаться, и потом ― что ветер надумает с деревьями делать? Будут ли нас охранять, на всякий случай, если немцы сообразят, что работа снайперов пошла? Ведь им рейд организовать для выявления наших позиций ― это вопрос получаса. А нам, как я поняла, полдня сидеть на ветках придется. И учтите, прикрытие должно быть метров за четыреста впереди нас. Ведь минометы подтащить могут, да и бинокли им Гитлер, наверняка, тряпочкой протер.

Майор понял, что решать, как помочь снайперам, ему предстоит сразу, и стал отвечать:

― Насчет того, как карабкаться. Я распоряжусь, чтоб веревочные лестницы подготовили. Сколько вас прибыло?

― Девять девушек, я десятая.

― Значит, десять лестниц к утру будут, с расчетом на метров двенадцать-пятнадцать каждая, и с крюками для верхнего крепления. К каждой лестнице солдат будет приставлен, чтобы ему первому вскарабкаться и подготовить снайпера к подъему. Насчет прикрытия: я выделю два отделения на всех. Все остальные бойцы уже на своих позициях залегли. А эти, по два бойца для прикрытия каждой из снайперов, персонально в вашем распоряжении будут для выдвижения вперед. Если стрелять они начнут, значит немцы догадались, что по ним работают, и решили наведаться. Тогда надо будет срочно спускаться, и быстрее сюда перемещаться. Здесь вас лучше прикроют.

Машина остановилась перед солдатом, взмахнувшим красным флажком. Водитель выглянул из машины и произнес:

― Пароль ― «победа».

― Отзыв ― «так и будет». Проезжайте!

Машина проехала еще с треть километра и остановилась.

― Я пошел на командный пункт! ― собрался выходить комполка. ― А товарища старшего сержанта попрошу остаться здесь ненадолго, и подробно проинструктировать командира пополнения, когда стрелять, в кого, при каких ситуациях. Хорошо бы, когда веревки принесут, чтоб вы вместе прошли бы на выбор снайперских позиций, для определения, соответствуют ли они задачам нашей спонтанной операции…

***

Комполка вышел, а Иван стал объяснять Вале, что он задумал, как собирается действовать, и когда снайперам надо будет показывать свои умения. Он чувствовал, что времени до рассвета остается всё меньше и меньше, а надо еще успеть подготовить записку, от имени Танюши, и просмотреть позиции для эффективной стрельбы. Он даже решил, до получения лестниц, попробовать самому вскарабкаться на одно из деревьев с полевым биноклем. Так можно было бы предварительно оценить, просматривается ли с избранного дерева место расправы с Танюшей. Если окажется, что оно совсем не просматривается, следовало бы поискать другое дерево. И таких деревьев надо было подобрать целый десяток, да еще с широкими стволами, не особенно поддающимися ветрам, да еще ― чтобы не на одном пятачке торчали…

Дальше Иван предполагал, то Валя уже сама распределит свою команду по своим, смертельным для немцев, гнездышкам. А он, вместе с Алексеем, собирался отправиться на то злополучное место, которое должно было стать территорией возвращения бумеранга, разящего немцев, запустивших этот бумеранг. Ведь от того, насколько аккуратно и незаметно удастся, подойти к висящей на ветке, петле, и как получится сделать задуманное, не оставляя следов в грязи, зависел успех всех операции.

Существенно помочь им мог бы умеренный, но улетающий, к утру, в другие края, туман. Поэтому Иван твердо решил, при выдвижении в деревню, каждую минуту, звать этот туман, просить услышать его, и не подвести. Ведь туман мог помочь оказаться необнаруженными ненароком высунувшимися из домов немцами. Но этот же самый туман мог не позволить снайперам точно выполнить свое задание. Поэтому Иван, кроме благодарностей, имел в запасе и новые просьбы к туману: поискать, после выполнения своего долга перед родными местами, другие края для прогулок.

Глава 5. Такой понятливый туман

Путь через лес, был уже хорошо знакомым. Но, тем не менее, он заставлял тысячу раз задуматься о предстоящей авантюре в Девчиновке. Важно было определиться — с какой стороны подползать к последнему месту шагов Танюши? Ведь там он не обратил внимания на то, из каких изб выходит больше всего немцев, кто снаряжается в дозор, на передовую, и где расположились их дозорные по деревне. И ведь если возникнет непредвиденная случайность, то — прощай вся операция! Сразу группу поиска и преследования снарядят! А если наискосок подползти, то совсем отсечь отход могут!

Одно успокаивало, что первая, подготовительная часть операции прошла, как надо. Позиции на холмике с деревьями оказались пригодными для размещения снайперов на удобном расстоянии от самых высоких и толстых стволовых веток. Качка от ветра там не наблюдалась. Но видимости — почти никакой! Иван тогда понял, что не всё просчитал. О какой надежной устойчивости для стрельбы, и о какой видимости могла идти речь этой, комфортно ветреной, ночью? Вдруг ветер решил бы показать свой лихой нрав? А еще же мечталось, чтобы и туман не забыл наведаться к ним! Поэтому пришлось просто на глазок, да ― на «авось», определять, откуда, при дневном свете, может просматриваться деревня, и ее самый мрачный участок.

До рассвета оставалось часа полтора, а до деревни ― уже длинной рукой подать. Немецкие посты на поле между «своим» лесом, и уже «чужой» деревней были успешно преодолены. Даже привыкшим к мраку глазам, стали смутно видны несколько изб. Но Иван не торопился идти в лоб, и свернул немного в сторону. Ведь если немцы кого-то и ожидали, то только с нашей стороны. Шансов запутать немцев не так, как они должны были ожидать, становилось больше. В конце концов, их сторожа могли же подумать, что тут свои ночью выбегали! И, как раз, два немца выбежали, забежали на минутку за дом, и еще быстрее — обратно вбежали.

Иван решил еще раз прокрутить в голове, что они с Алешей сейчас делать будут, как к коварной ветке подойдут. Одно успокаивало, что если никто пока не суетится, насчет пустой петли на ветке, то до рассвета, скорее всего, будет не так хлопотно, как сейчас.

― Не пора ли? — дохнул в ухо Алексей. ― А то еще полчаса, и начнется просмотровое время по нам.

― Да! ― откликнулся Иван. ― Другого выхода нет! Сейчас нас за пятнадцать-двадцать метров не видать. Надо успеть записку прицепить максимально быстрее! Потом ― смотри! Если два-три немца вылезут и ко мне двинутся, не волнуйся! Я за деревом укроюсь, и они обнаружить меня не должны. А если, всё-таки обнаружат, вали их всех по очереди, и шустро! Уходить будем опять, по лисьим уставам, петляя. Они все сразу, выскочить не успеют. И у них нашего мела нет!

Алексей улыбнулся. И еще раз взглянул на мушку винтовки, выделяющуюся белизной на фоне вороненой стали. Иван и Алексей знали, что при необходимости ночной стрельбы, черненая мушка оказывается бесполезной, и не может помочь точно навести пулю на цель. А следы мела на мушке ― первые помощники ночного охотника.

― И вот еще, что! ― добавил Иван. ― Если так получится, что меня подстрелят, уходишь один, и докладываешь комполка, что не получилось.

***

Казалось, что ночь, под утро, напоследок хочет стать еще темнее. Как только Иван отошел шагов на десять, она растворила его в себе. Начало было обнадеживающим, но это еще ни о чем не говорило. Еще минут через десять Алексей заволновался. Ивана не было. Ему захотелось пойти, посмотреть, всё ли в порядке возле роковой ветки с петлей. Но его действия при задержке Ивана, не обсуждались, поэтому оставалось только ждать.

В некоторых окнах появились бледные огоньки, свидетельствующие о том, что свечек и фонариков у немцев хватает. Тут уже волнение стало переходить в большую тревогу. Ведь еще надо было до рассвета, при отходе, успеть миновать те самые немецкие посты возле линии соприкосновения, которые уже удавалось не раз незаметно преодолевать.

― Не заскучал? ― шепот в ухо потряс Алексея.

― Пусть немцы скучают, пока живы! ― еще тише откликнулся он, не понимая, как Иван появился у него за спиной. ― Уходим?

― Отходим! У меня ― полный порядок. Записка ― на петле, и при булавке. А нам тут дальше уже делать нечего. Валя со своей командой сами знают, как поступать с убийцами Танюши. Я задержался, чтобы следов оставить побольше, на грязевых местах у всех ближних домов. Пусть ублюдки разбираются ― кто же давеча ходил, пока совсем не запутаются в своих же свежих следах! Туман, ли шатался, или еще кто другой высовывался. Но теперь это уже неважно! Видимость сейчас будет! Пошли!

― Вот здорово! ― обрадовался Алексей, идя рядом с Иваном. ― А я бы не догадался так наследить у них под носом. Это же ― риск, какой!

― Риск ― везде! А теперь ― тихо! Выходим на позиции их постов! Я ― впереди, а ты ― след в след, шагах в десяти. Если кто-то один на меня, молча, прыгнет, поможешь! Если два-три прыгуна окажется, можно аккуратно и быстро стрелять, затем сразу уходить, я сориентируюсь. А если большая толпа выскочит, отходи без меня, ищи другие проходы! Это ― война, а не кроссворд, где можно долго раздумывать про наилучшие решения!

Возле одного из постов они бесшумно проползли метрах в двадцати от дозорных. Уже миновав их, Алексей смутно увидел три зловещих силуэта, рассевшихся в траве, на фоне темной ночи. Разбираться ― спят они, или отдыхают, было некогда. Поэтому оба разведчика продолжили свой, такой, приближенный к охлажденной земле, путь. Еще через пару минут Алексей спросил:

― Не пора ли вставать?

Иван остановился, но ни вставал, ни отвечал. Что-то ему на этой, суженной до десятка-другого метров, притихшей, но грозной территории, не нравилось. Он показал рукой Алексею, чтобы тот не двигался, и медленно пополз вперед. Предчувствие опасности его не подвело. Совсем рядом, лежа в мокрой, высокой траве, кто-то закашлял. Еще кто-то другой сердито заворчал на него по-немецки, что тот всю ночь спать не дает. Стало понятно, что тут немцы еще один пост выставили, с выдвижением в нашу сторону еще метров на сто.

Их, конечно, можно было ликвидировать, используя внезапность. Но тогда противник понял бы, что русская разведка облюбовала здешний коридор для регулярных посещений деревни. А это уже явно грозило усилением внимания новых дозорных, или скорой постановкой минных ловушек. Пришлось принять немного в сторону и продолжать двигаться опять ползком. А ночь уже едва-едва начинала передавать свою эстафету просыпающемуся утру. Поэтому вставать в рост было уже непозволительно.

Местность тут уже была поросшей не очень густыми деревьями, что позволило бы скоро встать, но Иван всё еще не торопился. По его расчетам они миновали уже треть пути, и скоро должны были появиться наши постовые, или бойцы из прикрытия снайперов. Так что, первая часть операции, можно было сказать, наверняка, шла, как надо.

Вторая часть ― зависела уже от мастерства Валиного отделения. А про третью часть, с новым заходом в немецкое расположение, думать еще было рано. Надо было, чтобы все хорошо получилось сейчас, в преддверии готовой начаться, второй части. А та уже вступала в свой замысловатый розыгрыш врагов, точно по плану Ивана, и при уже неплохой видимости. Но о результатах работы снайперов можно было бы узнать только у них, на месте.

Спустя несколько минут раздался едва слышный хлопок выстрела с нашей стороны, потом еще, потом сразу три. Иван облегченно вздохнул. Хлопки означали, что вторая часть операции начинает вдоволь резвиться. Он мог себе только представлять, что там сейчас происходит возле той ветки возмездия. Но это было лишь условной фантазией, позволяющей мысленно представлять себе развитие ситуации…

Глава 6. С недобрым утром, господа оккупанты!

А эта самая, налетевшая невесть откуда, ситуация, уже затащила в кровавые жернова войны трех сонных немцев. Те вышли из одной хибары, остановились, увидев пустую петлю, и двинулись к ней, разбираться что, да почему. Один из них снял автомат и стал поводить им в разные стороны, словно почуяв неладное. Другой просто присел на корточки и стал оглядываться по сторонам. Третий подошел к петле, увидел записку, и прочитал ее. Там было написано: «Вот и снова встретились! Только теперь не вы меня, а вас доставать буду! Я продала душу нашему русскому дьяволу, и он подсказал мне, как вас всех извести! Теперь, ждите ведьму Танюшу!»

Немец побледнел, пошатнулся, замахал двум другим, подзывая к себе. Те осторожно подошли, держа автоматы наготове. Первый немец показал им на записку, приколотую к петле булавкой. Срывать ее они опасались, считая, что веревка могла быть заминирована. Но читать стали, по очереди, озираясь, и стараясь разглядеть в зоне видимости, кого-нибудь из деревенских.

Последний читатель, прочитавший записку, обернулся к двум немцам, присевшим на корточки, и стал смеяться, показывая на записку. Но вдруг он вздрогнул, медленно осел на снег и развалился на нем. Из виска у него хлестала кровь. Второй удивленно посмотрел на упавшего соратника, но тут же сам повалился в снег рядом с первым. У третьего, от страха, ноги отнялись. Он хотел убежать, но свист пули, пролетевшей мимо носа, словно показал ему, что теперь это уже бесполезно. Свист следующей пули он уже не слышал. Он уже ничего не слышал, даже собственного последнего хрипа от мгновенного, непонятного удара чем-то в горло.

Любопытное утро потихоньку вставало над полузабытой миром деревенькой под Сталинградом. Мир, его мирная жизнь, и рады были бы всегда почитать вниманием обитателей этого, прежде жизнерадостного островка людских событий. Но нависший над ним шлагбаум человеческих трагедий за короткое время уничтожил даже само понятие слова «радость». Сюда, и к соседним деревням, неумолимо подтягивались немецкие войска, готовящие решительный удар для сокрушения всего, что стояло на их пути.

Рота гауптмана Йенса Фон Креймана, была выставлена на самой границе соприкосновения с русскими частями, всячески пытающимися перекрыть подходы к тревожно застывшему Сталинграду. Задачей немцев было ― исключить всевозможные рейды русских диверсантов во второй эшелон наступления. Там расположились артиллерийские команды, прощупывающие на прочность нашу передовую. Жесткий огонь щупал всё подряд. Благо, снарядов Гитлер велел не жалеть. И немцы строили предположения, что их снаряды тоже без сожаления относятся к тем, кто не понимает великой миссии по воспитанию варваров в духе служения новой высшей цивилизации.

А эти аборигены-тугодумы, оставшиеся в деревнях, вообще не понимали уже свершившегося факта. Они думали, что им позволят жить, как прежде, в своих избах, и возмущались, когда немцы, выкидывали их наружу, чтобы не замерзнуть самим. Было объявлено, что оставлять в живых станут только тех, кто постоянно кланяется и обещает всяческое содействие. А те — не то, что кланяться, даже пустыми головами не кивали своим новым «благодетелям».

Солдатам роты еще под вечер было сказано, что теперь на их участке целые сутки будет спокойно. Русские еще не должны были прийти в себя после двух массированных артиллерийских ударов по их передовым позициям. А на сегодня командир немецкой армии, Фон Зейдлиц, приказал отдыхать, дожидаться подхода свежих сил и восполнения боеприпасов. Он также объяснил всем солдатам через командиров, что это передышка в наступлении, должна нанести русским больше вреда, чем непрерывное наступление. Ведь они должны будут к утру разглядеть своих бесполезно погибших к вечеру товарищей, и понять, что их ждет такая же участь, если они не разбегутся.

И еще солдатам объяснялось, что на сегодня, самым упорным из русских, готовым стоять до последнего, надо дать возможность успокоиться, уверовать, что самое страшное осталось позади. И тогда, они осмелеют, высунутся из своих нор, начнут перемещаться более свободно, не ведая, что так и задумано. А новые снаряды любят беззаботных бойцов.

***

Командир роты Фон Крейман старался во всем походить на своего требовательного командира армии. Тот всегда стремился напоминать, всем командирам, что основа военных успехов ― это беспрекословное выполнение приказов по всей вертикали управления войной.

И вот, вчера, дисциплинированный гауптман решил показать, и русским, и своим, что такое дисциплина! Это означало, что если он сказал, что должно быть именно так, то никто не смеет ему перечить. Та, которая посмела публично оскорбить его, уже висела в петле. А он, из гуманных соображений, еще назвал ее фройляйн Танюшей. «Нет, не ценят русские плодов его аристократического воспитания! ― с досадой думал он. ― Не способны они ценить культурного к ним отношения! Ведь такая смазливая молоденькая девчонка была! Ну, да ладно, еще сотни подобных ей, но понятливых, будут в Сталинграде!»

Воспоминания о вынужденном устранении той дерзкой дуры, потихоньку раскачали гауптмана на желание пройтись к дереву. Оно должно было теперь стать символом повиновения для солдат, и деревенских ворчунов.

Фон Крейман, не спеша, оделся и кликнул двух фельдфебелей, ночевавших в сенях. Он знал, что на войне никогда нельзя полностью расслабляться, и всегда надо заботиться о безопасности. Первому фельдфебелю он поручил срочно вызвать офицеров роты вместе со своими подчиненными ― к месту казни. Он решил прочитать им всем нравоучения о современных манерах поведения господствующей нации. Второй фельдфебель должен был предугадывать каждый шаг своего командира и охранять его. В связи с близостью своего местонахождения с русским арьергардом, гауптман считал это таким же необходимым делом, как и все его прочие распоряжения.

Нет, он не был трусом, оглядывающимся по сторонам на каждом шагу своего пути к становлению торжества фашизма. Еще с юных лет он поверил страстным речам фюрера, объясняющим предназначение всех отчаянных немцев, готовых на яркие приключения ради достижения высоких целей. И вот уже наставал день новых приключений, день, после которого, его, возможно, назначат штурмбанфюрером, или даже представят к железному кресту.

Оставалось только обеспечить размещение прибывающих танкистов и штурмовых отрядов. Дальше они сами сделают свое дело. А его ― пошлют опять вперед, следить, не найдется ли какой-нибудь сумасшедший русский, вздумавший помешать неутомимой немецкой военной машине, одолевать новые рубежи. Но фельдфебель для поручений уже стоял на пороге с сообщением, что с минуты на минуту все отряды будут построены возле места вчерашней казни. И гауптман сделал уверенный шаг в сторону двери, ведущей к русскому непослушанию.

Солдаты уже подтягивались к дереву, когда Фон Крейман почувствовал неладное. Ему показалось, что солдаты окружили кого-то из своих, неуклюже упавшего на землю. Потом кто-то из солдат заорал и побежал, схватившись за голову. Словно ничего не видя перед собой, он налетел на двух других солдат, подходивших к месту сбора, и не успевших отскочить от бегущего соратника.

Дальше пошло нечто совсем невообразимое. Упавший бегун, лежа на спине, стал изображать ногами бег, словно подстреленный кабан, мышцы которого еще помнят приказ бежать, и пытаются выполнить этот приказ.

Новый крик перевел внимание Йенса на место построения. Похоже, что там упало еще несколько бойцов. Фон Крейман заспешил к месту нарастающего столпотворения, чтобы разобраться ― так что же там происходит. Но неожиданно фельдфебель, идущий впереди него, вдруг резко развернулся и замахал руками:

― Туда нельзя! ― закричал он. ― Туда…

Тут он схватился за левый бок, зашатался, и захрипел:

― Нель… нель… нель!..

Завершить фразу он не успел, потому что рухнул лицом в грязь, и уже не мог перевернуться или встать, как ни старался. Из-под его шинели стала вытекать кровь, образуя небольшую лужицу. Кровь сама по себе не страшила гауптмана. Страшным для него показалось то, что он же мог поскользнуться и упасть в эту красную лужу, да еще недавно выданную шинель перепачкать!

Солдаты уже были в панике. Кто-то пятился, кто-то побежал, увлекая за собой еще нескольких. Несколько человек, словно онемев от страха, показывали на ветку. И тут гауптман понял, что произошло! Кто-то ночью вынул из петли ту, сумасшедшую Танюшу, а теперь спокойно расстреливал всех, кто осмелился подойти близко к петле! Но кто? Откуда? Ведь не было слышно ни одного выстрела! Надо было срочно прекратить панику и найти негодяя, хозяйничающего тут по ночам, и сводящего на нет все усилия воспитательной работы!

Фон Крейман, пригибаясь, в сопровождении второго фельдфебеля, заспешил к месту, где валялось уже с десяток немцев. Добежав до эпицентра трагедии, он вынул пистолет и стал беспорядочно стрелять в воздух, крича: «Стоять, трусы! Всем ― ко мне! Сейчас мы найдем русских диверсантов!» Но немцы, похоже, не понимали, что он от них хочет. Один из солдат подошел, отдал честь, собираясь что-то сказать, и тут же упал прямо под ноги гауптману. Немцы, эти бесстрашные его подчиненные, сумбурно разбегались кто куда, или валились на мокрую и грязную землю. Ох уж, эта русская грязь! Ох уж, эти непредусмотрительные русские, не догадавшиеся тщательно вымостить свои улицы в деревнях!

Стоящий возле Фон Креймана фельдфебель, показал на веревку с петлей, и гауптман увидел, что там прикреплена какая-то записка. Гауптман понял, что ее надо непременно прочитать! Только прочтение могло раскрыть секрет настоящей бойни, происходящей на глазах у всех, и неведомо кем! Тогда гауптман поманил за собой фельдфебеля, лег на землю, и пополз к ветке. Фельдфебель ползком последовал за ним.

― Сними ее! ― приказал Фон Крейман бледному фельдфебелю, когда они подползли ближе. ― И прочти громко, чтобы я слышал!

Тот подполз под самую ветку, вскочил на ноги, быстро отцепил от петли записку, и… брякнулся на гауптмана.

― Осторожней! ― заворчал тот, потирая ушибленную голову. ― Смотри, куда ложишься!

Но фельдфебель не отвечал и странно улыбался. С левого края его растянутых в гримасе губ, показалась капля крови. Гауптман дотянулся до сжатой в судороге, ладони фельдфебеля, разжал ее, взял записку, стал ее читать. Такого гнева он еще не испытывал. Получалось, что они проспали диверсанта, который таился где-то рядом. Наверно, он бесшумно, с какой-то крыши, хладнокровно расстреливал всё, что шевелилось возле дерева. А чтоб еще посмеяться над ними, написал эту сказку от имени Танюши, якобы ставшей ведьмой! Нет уж! Сейчас он отползет, спокойно соберет остатки своей роты, найдет таинственного стрелка, и повесит его на той же веревке! А потом еще расстреляет полдеревни, чтоб места освободить для прибывающих отрядов. Русские еще узнают что такое «кровь за кровь!»

Мутное небо стало приоткрывать свои светлые закоулки, словно назло немцам, освещая то, что творилось в деревне. Фон Крейман приподнял руку с запиской, оттопырил указательный палец, и погрозил им во все стороны. И тут же почувствовал сильнейший ожог под кистью. Он посмотрел на нее, и изумился. Сустав под кистью был раздроблен пулей большого калибра. Кисть повисла, словно на двух веревочках. Это мог быть только снайпер. Однако сейчас надо было думать не о том, как найти и поквитаться со снайпером, а как доползти до любой избы и перетянуть руку выше раны. Ведь кровь хлестала как из полуоткрытого душа в его мюнхенской ванне. Тогда Йенс отчаянно пополз по уже пустынной улице. Кисть нестерпимо жгла и яростно пульсировала, на нее не получалось опираться. Он уже стал сомневаться, сможет ли доползти до заветной двери. «Может быть, попробовать вскочить и быстро пробежать до первой попавшейся избы?» ― подумал он.

Вскочить оказалось не так просто. Ведь он потерял уже многовато крови, и тело холодело, а мысли стали заплетаться одна за другую. Поэтому ему удалось просто немного приподняться. Оставалось заставить себя еще немного напрячься, и не терять нить спасительных мыслей. Последней его мыслью было, что надо не только подняться, но и дойти до вот этой, расплывающейся в глазах, калитки! Потом эта мысль взорвалась, прямо под фуражкой, она рванула, как снаряд крупного калибра. Еще какое-то время в ушах стоял гул, но он быстро исчез…

Глава 7. Кладбище на улице

Лейтенант Вейтель уже давно собирался послать солдата для выяснения, почему не подходит сменный наряд дозорных на их пост. Ведь наряд больше чем на полчаса опаздывал, а утренний русский холодок подоспел не вовремя, да еще паршивое настроение притащил, за компанию. Однако этот холодок так настойчиво лез ему за шиворот, что он, как командир постов этого участка, велел своему фельдфебелю временно принять командование. Сам он, поеживаясь, поплелся в деревню, где можно было, и погреться, и досрочно поесть.

Когда он дошел до деревни, сначала остолбенели его ноги, потом стала застывать шея, не позволявшая осмотреться по сторонам. Перед Вейтелем простиралась не деревенская улица, а настоящее кладбище тех, кто должен был обеспечить нормальную работу многих немецких частей в этом районе. Только кладбище было без могильных плит и оград, и даже без холмиков, указывающих, что под ними кто-то лежит, но уже не дышит.

Неестественные позы солдат и застывшие пятна крови на них и возле них, говорили о том, что здесь недавно произошло что-то страшное. Лейтенанту мгновенно расхотелось есть, и вообще, куда-либо идти, кого-нибудь искать. Зато захотелось быстрее вернуться на свои позиции и ждать там новых указаний командования. Но он, снял с предохранителя автомат и заставил себя двинуться в сторону более глубокого тыла. Через несколько шагов он наткнулся на лежащего гауптмана, с развороченными головой и рукой, но неестественно сжавшего кулак другой руки. Из кулака торчала записка. Разжать кулак ― стоило невероятных трудов, а когда это удалось, то он прочитал записку, ужаснувшую его. Выбросить записку он не решился, и решил передать ее кому-нибудь из старших офицеров, которых надеялся еще встретить.

По пути попадались другие трупы. Наверно, они были ранены, пытались бежать, но скончались от кровопотерь, свидетельствуя своим неподвижным видом о том, что от судьбы не убежишь. Но вот один из лежащих, который никак не соглашался со статусом трупа, и всё еще пытался убежать ползком, застонал. Вейтель подошел к нему, приподнял его голову. Тот приоткрыл глаза и обессилено зашептал:

― Бегите скорей, пока получается! Видите, мне уже не убежать с перебитыми ногами!

― Что тут случилось? ― вздрогнув от страха, спросил лейтенант.

― Это всё она, ведьма! ― едва шевеля губами, шептал лежащий солдат. ― Я словно чувствовал, что нельзя ее вешать, но гауптман приказал.

С этими словами солдат замолчал, странно вытянулся, и перестал двигаться. До Вейтеля дошло, что этот последний лепет несчастного совпадает с обращением к немцам, прописанным в записке.

― Ты ее видел? Вспомни, видел? ― попытался он привести в чувство солдата, потерявшего сознание. Пришлось взять его за ворот, и сильно потрясти. Тогда тот снова пришел в себя и опять едва зашевелил губами:

― Не только видел но еще и повесил эту фройляйн Танюшу. А ей, уже после смерти, помог вылезти из петли русский дьявол! И она поклялась всех нас уничтожить! ― солдат снова закрыл глаза, вздохнул, и перестал дышать.

Вейтель отшатнулся, встал, и заспешил туда, где должны были еще находиться те, кто могли ему помочь. Сколько придется идти, он не знал, но твердо решил, что будет идти столько, сколько сможет. Ведь его отдых на этом коварном пути способен навсегда приютить его в русской грязи, так же, как всех этих невезучих, которые совсем недавно надеялись на везение…

Глава 8. Как же без авантюр?

Возле входа в землянку Иван лоб в лоб столкнулся с Валей. Она тоже пришла докладываться командиру полка.

― Ну, как? ― сразу спросил ее майор, не дав даже рта раскрыть для приветствия.

― По нашим подсчетам, не менее полусотни трупов там валяются, и еще десяток-другой раненых, но безвозвратных, на пути побега отдыхают! Остальные в тыл умчались, не успели мы их ликвидировать!

― Здорово! ― обрадовался майор. ― Шесть-семь десятков ― на минус! Для нашей территории, это неплохо! Но еще лучше ― то, что те, кто добегут до своих, там расскажут, кому они обязаны утренней пробежкой. У команды снайперов ― всё в порядке?

― Так точно, только у них зубы стучат, и сами они с ног валятся. Я их сняла с позиций. Все равно, нужной видимости уже нет. Сентябрь туманы любит. Где бы нам выспаться, до видимости?

Комполка повернулся к лейтенанту, сидящему рядом:

― Слышал, что им надо?

― Будет сделано! ― перескочил через прямой ответ на вопрос, лейтенант. ― От землянки, налево, в двухстах метрах есть укрытие. Ведите, товарищ сержант, свою команду туда, сейчас вас встретят.

Валя отдала честь, развернулась и вышла, а Иван спросил:

― Мне еще что-нибудь добавить?

― Добавлять фашистам постоянно надо. Но ты тоже пока отдохни. Говоришь, сегодня-завтра они подтягиваться начнут? Какие соображения по добавкам? ― заинтересовался майор.

У Ивана уже был заготовлен ответ, а у майора, судя по тому, как загорелись глаза его собеседника, уже назревали новые вопросы. И ответ Ивана подсказал, что эти вопросы сейчас важнее всех других.

― Есть еще пара авантюрок на примете, но они очень рискованные, ― начал Иван. ― Продолжать?

― Если бы сказал, что они безнадежные, то не стоило бы, а рискованные ― это наша боевая жизнь. Докладывай, что еще немцам приготовил, но сначала ― про первую!

― Прогуляться нам с Алексеем пора бы, но не сейчас, а после пополудни! Да и девушек хочу с собой прихватить на прогулку!

― К немцам, как я понял?

― А куда же еще? Я знаю, где их посты, и какова сейчас их боеспособность, когда земля от слёз разбухает, а страх глаза застилает, правильно действовать не дает.

― Ты что, хочешь девушек в эту многострадальную Девчиновку отвести, на крыши посадить?

― Зачем на крыши, когда там тоже деревья растут, и за деревней тоже!

― Значит, женский рейд по их тылам! Не жалко снайперов?

― Жалко, что опять они мало поспят! Но зато хорошая пожива будет. Ведь сегодня к вечеру немцы, как я слышал, боеприпасы и крепкое подкрепление ждут. Подходить и собираться будут, по моим расчетам, километра за четыре от Девчиновки. Там еще одна деревня есть, довольно большая. Потом, по всем правилам подготовки к боям, они должны расквартировываться для отдыха.

― Что, снайперы опять за километр с лишним, палить будут? Но для этого же глубокий рейд нужен! Получится километров шесть-семь девушкам топать под прицелом. Что ты об этом думаешь?

― Думаю, что для усиления паники новые приветы от Танюши нужны. Надо бы, чтоб до подхода подкрепления, немцы уже хорошо знали бы про это, проклятое для них место, через которое они нас раздавить хотят! Они ― уже в панике, и стоило бы нам эту панику поддержать! Так что, мы немного к Девчиновке, все-таки высунемся. Дальше будем действовать по обстановке.

― И сколько тебе на эти фейерверки, охраны понадобится?

― Нисколько! Мы с Алешкой девушек там, перед первой деревней, по местам расставим, и попробуем углубиться поближе к их расположению. Если что, сразу сигнал подадим ― сниматься с позиций! Но, кажется, что пока немцы в себя придут, мы уже все здесь будем!

― Да, задумка есть, но вся туманом окутана, хотя тумана и без нее хватает. А вторая авантюра ― в чем?

― Она от первой зависит. Если всё правильно пойдет, к ней приступим, если нет, просто отойдем.

― Со снайперами вместе приступать будешь?

― Только с их командиром, с Валентиной!

― Вот и как тебя теперь выгнать вместе со всеми глупостями твоими, после этого?

― Я сам себя к немцам выгоню, вместе с командой снайперов, если разрешите! Можно?

― Комдив сказал, что тебе всё можно. А я его слушать обязан. Давай, действуй, вольный охотник, но девушек береги!

― Есть! ― Иван развернулся и вышел к притихшему перед бурей небу. Оно словно предчувствовало, что скоро его снова лишат покоя…

Глава 9. На фронте нет нейтральной полосы

Обезумевшего и шатающегося Вейтеля, спустя четыре часа после начала его похода, завели в избу деревни, находящейся в более глубоком тылу немцев. Тут же, неподалеку располагалась ударная дальнобойная артиллерия, совсем недавно доставившая много хлопот передовым русским отрядам. Полковник Фон Урлиц, устроивший здесь свой штаб, недоверчиво посмотрел на вошедшего лейтенанта, подошел к нему, и заорал:

― Что, я должен тебе докладывать, что рад встрече? Как зовут, откуда? Почему без доклада и не на своем посту?

― Это не я виноват! ― едва шевеля посиневшими губами, забормотал Вейтель! ― Это она, дьяволица!

― Ты хочешь, чтобы я тебя сразу расстрелял, как паникера? Какая еще дьяволица тебе мерещится? Ну-ка, стань смирно, и докладывай, как положено, какие черти тебе покою не дают!

― Она не мерещится! ― зашатался Вейтель. ― Она над нами летает и в трупы превращает!

― И ты туда же! ― рявкнул полковник. ― Тут уже пять трусов, сбежавших со своего участка, допрашивают. И они про ведьм лопочут. Ты же офицер! Можешь что-нибудь толком объяснить?

Вейтель попробовал удержаться, после того, как его отпустили двое, поддерживающих за руки солдат, но рухнул на пол!

― Проверьте, не ранен ли он! ― брезгливо поморщился Фон Урлиц. ― И унесите подальше от меня! Если у него всё в порядке, разотрите шнапсом, и через полчаса ― опять ко мне! Язык тоже чуть разотрите, чтобы говорил! Голову растирать не надо, а то опять чушь нести станет!

― Яволь, герр оберст! ― кинулись поднимать Вейтеля солдаты…

***

А Иван с Алексеем, уже приближались к тому самому посту. За ними, на некотором удалении, следовали снайперы, получившие инструктаж на многие непредвиденные случаи. Пост, к которому они приближались, был тот самый, что утром покинул лейтенант Вейтель. Видимость была неплохой, хотя легкий туман опять наведался к этому кусочку фронтовой полосы. Ветерок то сдувал этот сонный туман в сторону, то снова подтягивал его обратно. И это способствовало постепенному рассеиванию шального сгустка тумана.

Ползти пришлось, маневрируя, чтобы выйти на постовых сбоку, или сзади. Снайперы, по команде Ивана прильнувшие к земле, себя обнаружить не давали, поэтому задача упрощалась. Еще больше упростил ее этот всепроникающий туман, заставивший голодных немцев приплясывать лежа. Потом они стали втягивать головы в шеи, но всё равно ― умеренно коченеть. Когда Иван воткнул нож в затылок первого попавшегося на пути дозорного, тот, крякнув, покорно лег с удивленно открытыми глазами. А затем закрыл их, словно опасаясь, что Иван рассердится.

Еще один дозорный, при виде Ивана, робко поднял руки, но рассмотрев, что русских всего двое, схватился за автомат, и попытался пострелять в незваных гостей. Однако ладони его были в перчатке, и автомат не понимал, чего от него требуется. Тогда этот теплолюбивый дозорный отбросил в сторону автомат, снова поднял руки, и стал одной рукой растирать другую.

Иван отвернулся и стал подзывать Алексея поближе, но вдруг спиной почувствовал опасность. Он успел обернуться, и перехватить немецкую руку с ножом. Всё обошлось. Подоспевший вовремя Алексей, стукнул строптивого немца прикладом своей винтовки по голове. А Иван предусмотрительно огрел кулаком в висок любителя погреть руки. Похоже, что перестарался, потому что немец не подавал признаков жизни. Больше они никого рядом не нашли. Видимо, другие немцы заблаговременно дружно покинули свой пост, стремясь не отходить так далеко от своей великой Германии.

Ивану опять пришла в голову интересная мысль ― проверить, насколько защищает немцев их военная форма. Поэтому он поменял все свое боевое обмундирование на немецкое. Оно оказалось немного тесноватым, но выбора не было. Алексей последовал примеру своего командира. На нем немецкая форма сидела так, будто ее шили на заказ, в лучшем немецком ателье.

Иван с Алексеем встали во весь рост в немецкой форме, показали руками на себя, обращая внимание на смену одежды. Не забыли показать и на новые трофейные автоматы, висевшие у них на шеях. Затем они помахали снайперам ― что у них всё в порядке, позвали идти за ними, и медленно двинулись к Девчиновке.

Через сотню шагов они зарыли в землю свои винтовки, русскую форму, утоптали рыхлый грунт и забросали его травой. К моменту завершения маскировки своих военных принадлежностей, подошли девушки.

Иван обстоятельно объяснил им свой очередной план. Деревню предстояло обойти с фланга, не входя в нее, и продвигаться до следующей деревни. Алексею следовало идти, соблюдая дистанцию в полсотни метров, а девушкам ― еще сотню. Так, в случае обнаружения, появлялась возможность маневрировать и отходить.

Вся рассредоточенная группа медленно двинулась вперед, навстречу грозной немецкой военной машине, готовящейся вновь показать свои звериные зубы…

Глава 10. В ставке верховного главнокомандования

В ставке на улице Кирова, царило угрюмое молчание. Сталин никак не начинал совещание. Сегодня он подолгу поочередно вглядывался в лица тех, кому было доверено обсуждать и совместно принимать важнейшие решения по организации обороны страны. Угрюмые взгляды председателя ставки не сулили ничего хорошего. Каждый ожидал, что сейчас он будет назначен виновным за все фронтовые неудачи.

― Я прошу всех высказываться! — наконец, нарушил тишину Иосиф Виссарионович. ― Говорите честно и без запинок, как могло произойти такое, что нам снова удавку затягивают? А мы думаем, что это мягкий шарфик от мороза!

Члены военного совета продолжали молчать.

― Я неясно выразился? ― нахмурился Сталин. ― Кто объяснит, почему немцы смогли сделать грандиозный маневр у нас под носом, а мы еще даже носы не чешем? Учтите, больше говорить надо не про что-нибудь, а про то, как выходить из создавшегося положения! У кого-нибудь есть наметки плана спасения Сталинграда и юга нашей страны? Может быть товарищ Буденный, который не только скакать, но и быстро бегать научился, нам расскажет, как защитникам Сталинграда не разбежаться?

Буденный вскочил с места:

― Товарищ Сталин! Вы же знаете, что любой на нашем месте отступил бы! Отступить ― лучше, чем продемонстрировать немцам, что им уже никто не сопротивляется! Нам нужны резервы, чтобы суметь стоять насмерть, а не лежать без движений на пути немцев!

― Ну, ты такие варианты, как «полежать», брось! ― рассердился Сталин. ― Все понимают, что тяжело! А почему тяжело? Как это допустили?

― Мы же в прошлый раз про это говорили! ― посмотрев на Ворошилова, вытянулся Буденный. ― Мы же единогласно пришли к мнению, что немцы будут рваться к Баку, потому что нашей разведке удалось пронюхать планы Турции. Они обещали, при выходе немцев на рубежи Баку, вступить на территорию Армении и Азербайджана. Еще одним условием их вторжения являлось ― если будет подписано соглашение о совместной эксплуатации аннексируемых нефтяных скважин. Поэтому мы вцепились в Кавказ, чтобы не допустить его разгрома, и там стоят наши части, готовые придержать турок. А немцы воспользовались тем, что мы смотрели на Кавказ, не ожидая удара по южной Волге, и скрытно подтянули большие резервы к Сталинграду. Нам тоже надо резервы вводить!

― Всем резервы нужны! ― оглядел собравшихся Сталин. ― А откуда мы их перебросим? С того же Кавказа, чтобы турки саблями замахали? Или же, за Приморьем, японцев попросим, чтобы до поры до времени не рыпались к нам, а занялись дегустацией своего сакэ?

Усы у Буденного повисли, а обстановка накалялась. Сталин перевел взгляд на Жукова:

― Что, Георгий Константинович? Вы тоже согласны с Семеном Михайловичем, что нам без свежих резервов во главе с ним самим на лихом коне, нельзя?

― Можно! ― неожиданно твердо выпалил Жуков. ― Только ненадолго! Мы должны показать немцам и всем их союзникам, что готовы и так, без резервов, измотать всех оккупантов! И показываем пока. Вон, Паулюс на Сталинград в лоб не суется, каждый день подкрепления клянчит. Да, мы ожидали активности от немцев с юга от Сталинграда, где им столбовые дороги на Каспий открылись бы. Да, они нас перехитрили, и лезут с севера. Но мы это уже знаем и готовимся. Но чтобы лучше подготовиться, надо все-таки, скрытно подтянуть свежие войска малыми долями, чтобы это не обнаруживалось! Они нам сюрпризы делать любят, а мы ― им от души тем же ответить должны! И это ― реально, если никто из немцев не узнает, что мы кое-какие фронты наши немного огорчить хотим временным заимствованием.

― Ну-ну! ― ухмыльнулся Сталин. ― Как скрытно целую армию подтянуть? Ее же разбомбят на марше!

― Армию разбомбят, а несколько дивизий, поочередно, да ночными перемещениями ― это будет хорошим сюрпризом и нашим, и чужим! И заслон пока появится, хоть какой! И можно будет потом, под флагом Деда Мороза, о контратаках подумать.

― А пока мы поочередно перемещать дивизии будем, в Сталинграде и в Заволжье уже на немецких жаргонах разговаривать будут? И за всю нашу ставку тосты поднимать станут? Как вы это представляете?

― Представляю и поддерживаю команды ― стоять насмерть на подходах к Сталинграду, маневрировать, огрызаться, изматывать немцев, выигрывать время!

― Легко сказать «огрызаться». А как это сделать, думали? У нас же не тысячи зубов на бойца!

― Много передумал, товарищ Сталин! И не только я! Всем ― от генералов до старших офицеров было дано указание ― размышлять, что бы такое немцам устроить, чтобы они хоть на несколько дней застряли!

― И хоть кто-нибудь, что-нибудь надумал?

― Так точно, товарищ Сталин! Мне доложили, что на передовой один старший сержант панику у немцев устроил.

― Один? И в каком масштабе? Это дивизия? Полк? Батальон?

― Пока это одна немецкая рота, которой уже нет, товарищ Сталин, но слухи и паника уже должны распространяться на другие части!

― И что это за такое секретное оружие, от которого у немцев должны поджилки трястись? ― не позволяя себе расслабиться, строго спросил Сталин.

― Это ― нечистая сила! ― уверенно отрапортовал Жуков.

― Поздравляю! ― наконец, улыбнулся Сталин. ― Значит, если бойцов не хватает, вы объявили мобилизацию нечисти?

― Ее немцы сами мобилизовали, себе на голову! А если подробней, то некий разведчик Писемский подал очень рискованную идею, и сам за нее взялся. Она уже начинает приносить плоды.

― Поясните, пожалуйста! ― недоверчиво посмотрел в глаза Жукова Сталин.

И Жуков стал подробно знакомить членов военного совета с трагической судьбой Танюши, запиской от ее имени, и решительными действиями снайперов, руководимых старшим сержантом Писемским. Но все члены главнокомандования понимали, что один рискованный рейд не остановит немцев, ненадолго затихших перед бурей атак.

А Сталин, от которого все ожидали выговора Жукову, неожиданно, молча, склонил голову. Словно минутой молчания он поминал неизвестную доселе Танюшу, осмелившуюся плюнуть в лицо немецкому офицеру при его солдатах.

― Вот видите! ― вдруг выпрямился он. ― Значит, не перевелись у нас ни герои, ни народные умельцы, способные останавливать целые дивизии! Я прошу постоянно докладывать мне, как будут развиваться дальнейшие события на этом участке фронта и о новых рейдах старшего сержанта со снайперами.

Глава 11. Непредсказуемая русская земля

Вейтеля опять привели к Фон Урлицу. Нос и щеки его были красными, не говоря уже про уши. Но сам он теперь выглядел весело.

― Шнапс ― больше нормы? ― строго посмотрел полковник на конвоиров.

Те уверенно закивали.

― Он так дрожал, что не мог усидеть на стуле! ― стал оправдываться старший из конвоиров. ― Пришлось немного изнутри его тоже растирать.

Полковник вспомнил, что велел растирать лейтенанта только снаружи, и еще язык чуть прогреть, но сейчас решил не выяснять подробности растирки, а срочно заняться допросом. Ведь с минуты на минуту могли подъехать машины, которых он ожидал с нетерпением.

― Ладно! Теперь я его со всех сторон вопросами растирать буду, пока не выясню, что там у них произошло, и ― причем тут дьяволица! Говори! ― потряс он Вейтеля за плечи. ― Ты ее видел?

― Мне повезло, что меня там не было! Все, кто ее видели, уже навсегда валяются в грязи! ― залепетал Вейтель. ― Но сначала она им записку написала, чтоб ждали и готовились к встрече! Вот она, герр оберст!

Вейтель разжал ладонь и протянул полковнику добытую из кулака гауптмана, записку. Фон Урлиц недоверчиво взял промокшую записку, прочитал ее, и швырнул на пол:

― Ты не просто трус, ты отъявленный трус! ― медленно произнес он. ― И все вы трусы! Кто-нибудь из вас там еще в живых остался?

― В дозоре, голодные и замерзающие солдаты тогда еще были. Сейчас, вероятно, эта ведьма и с ними тоже расправилась! А в деревне она сразу со всеми расправилась! И обещала всех нас найти!

Полковник заметил, что конвоиры как-то странно зажались, даже немного пригнулись, словно в них целят из танковой пушки.

― Чушь! ― резко попытался разрядить напряженную ситуацию полковник. ― А теперь, давай, рассказывай, по порядку!

― Я командовал второй сменой дозора, ― начал Вейтель. ― Дотемна мы должны были сменить первую смену, которая выдвинулась на полкилометра от деревни, чтобы обеспечить нейтрализацию возможных диверсионных рейдов к нам. И еще, наблюдать нам было предписано, на случай подготовки контратак. У нас через каждый километр интервально посты были расставлены.

― Ближе к делу! ― прервал его Фон Урлиц. ― Рассказывай о самом главном.

― Конечно, герр оберст! ― снова побледнел Вейтель, как в момент его первого появления. ― Мы уже собирались выступить на смену. Но тут герр гауптман приказал всем выйти к одному большому дереву на краю деревни, чтобы посмотреть на казнь некой глупой девчонки. Она осмелилась не повиноваться герру гауптману, даже плюнула ему в лицо.

― Ну, понятно, что застрелил он ее! Я бы тоже так поступил. А дальше что?

― Он, когда она еще не плевалась, говорят, что приказал ее «фройляйн Танюшей» называть, а потом велел повесить.