Бесплатный фрагмент - Окна

***

В размытой комнате протаяло окно,

Пятно неровное — остывшая кровать,

Ещё хранило очертанья тела,

Но неотложное, в дверях топталось дело,

Не уставая звать.

Да если бы одно!

Остыл мой кофе. В голове пустой

Возилась тишина. Болезненно-бескровно

В окно вползало, разбухая, утро.

Пригрелась лень за пазухою, сутры

Урчала сонно. Словно.

Платила за постой.

Какую-то придумав дребедень —

У дела перед носом запер двери.

Холодный кофе — вон! Даёшь горячий чай!

А там, глядишь — чего погорячее!

Подумаешь! Невелика потеря —

Один промозглый день,

Другой промозглый день.

Из темноты, оглохший и бессильный,

Я выпал в утро. Мёл колючий снег.

Прохожие — расплывчатые тени.

Сугробов влажных телеса тюленьи.

День начинал разбег.

Сквозило синим.

Вечер

Вот и всё. Полыхнуло, погасло.

Загустел и остыл окоём.

И заполнило жёлтое масло

Запотевший оконный проём.

Тянет прелью из пасти подвала,

Толстый чайник беззлобно ворчит,

Громко пахнет нагретым металлом,

И на вкус даже воздух горчит.

Стариковски кряхтит половица.

Робко тренькнул — и замер — сверчок.

Оживают забытые лица

И смеются за правым плечом.

Согревая в дырявом кармане

Долгий счёт безвозвратных потерь,

Я дремлю на скрипучем диване.

Дует август в открытую дверь.

Я остаюсь

Мимо плотины слёз,

Через надежды дым,

Из лабиринтов грёз

Я выхожу живым.

Я выхожу на свет,

Я принимаю бой.

И в перекрестье лет

Я остаюсь собой.

В утро стекает ночь,

Строчка бежит к строке,

Спит безмятежно дочь,

Спрятав меня в руке.

Дом

Дом слышал всё. Вечернюю молитву.

И голос хриплый пьяного отца,

Дрожащего, с притупленною бритвой,

Не видящего в зеркале лица.

Он слышал шёпот ветра в тополях,

И на реке предутренние плески.

Надсадный зуд пузатого шмеля

В тяжёлой паутине занавески.

Дом жизнь хранил. Потрёпанный годами.

Глаза больные ставнями прикрыв,

Он мир непрочный подпирал стенами,

Фундамент в землю русскую зарыт.

Смелела мышь, точила половицы,

И галки поселились на трубе.

Давненько не варили чечевицы

В покинутой потомками избе.

Дом позабыл весёлый голос мамин,

В её кровати дремлет тишина.

Он незаметно стал воспоминаньем,

Обрывком недосмотренного сна.

Но он всё ждал, подслеповато щурясь,

Щетиной зарастая сорняков.

А новостройки, нагловато хмурясь,

Совсем не замечали стариков.

И я, как он, заброшенный, бесхозный,

Не раз судьбою битый наповал,

Его по тайным знакам узнавал,

И радовался, что пришёл не поздно.

И вот уже подстрижен, и подлатан,

Расправив стены, вновь хорош собой,

Дом, прикурив от головни заката,

Дымит нещадно новенькой трубой.

Не стыдно перед дедом и отцом!

Ухожен двор и перекрыта крыша.

Приблудный кот царапает крыльцо.

Живёт мой дом! И всё, как прежде — слышит!

***

В осенней гулкой тишине

Хромая музыка звучала.

Я всё хотел начать сначала —

Она не позволяла мне.

Она кривлялась и звала

Ошибок прежних выпить яда,

И осень, пьяна и нагла,

Брела по лужам Ленинграда.

И, наблюдая за тобой,

Промокшие ругая ноги,

Я так же плёлся по рябой,

Давно нечёсанной дороге.

***

Смешалась с долгим шумом тишина

В густую, гуттаперчевую массу.

А в городе к полуночному часу

Сдала позиции разбитая весна.

С размаху сунула восставшая луна

Ей нож янтарный в согбенную спину,

И двор собрал, вооружил и кинул

Пехоту тополей на бастион окна.

Холодным пеплом выстелив балкон,

Выводит он бравурные рулады,

Чадит в углу потухшая лампада,

И лики грозные на дереве икон.

Я тщетно тру глазницы пыльных окон

И с мясом рву из рамы рукоять,

И время заворачиваю вспять

В тугой заиндевевший кокон.

Мне нет покоя. В тесноте ночной

Идей моих бесформенная каша

Вступает в бой, как говорится, «с марша»,

И отраженье ссорится со мной!

Доколе знамя алое восток

Не развернёт над павшими стенами —

Воюю я с прошедшего тенями,

И не пускаю память на порог.

А за стеной, на кухне полутёмной,

Смолят себе ядрёный самосад —

Мой прадед, защищавший Сталинград,

И дед другой, матёрый уголовник.

Не приходи

Звонила Осень. Признаюсь, не ждал.

Был за мгновенье мир переиначен.

Я потерял надежду на удачу

И потому забвения искал

И ёжился. И, согревая руки,

Дышал на них. Дышал и не согрел.

И всё зевал от холода и скуки,

А вечер постепенно догорел,

Потух и задушил в объятьях солнце,

Убил огонь и угли затоптал…

Я пялился на переплёт оконца,

Дрожал и думал: «Как же я устал!»

А в коридоре хлопали дверями

И звали всё по имени меня.

Я головой приник к оконной раме

И любовался угасаньем дня.

А Осень распиналась о погоде,

Рыдала в трубку: «Только не молчи!»

Я промолчал — молчанье нынче в моде —

Я так себя безмолвию учил.

А Осень забывалась, забывала

Попутно пересчитывать цыплят,

Несла про лёгкий свет, про дым вокзала,

А я не мог взять в толк: на кой мне ляд?..

Я оттого грустил ещё сильнее,

Но Осень заливалась соловьём,

Что скоро будет глубже и синее

За окнами прозрачный окоём.

И в холоде заутренников белых,

В пустой стерне, в заброшенных стогах,

Везде она — и жаждущее тело,

И шёлк паучий в ласковых руках.

О нежности своей мне пела Осень.

(Я так когда-то голос твой любил.

И пил взахлёб из глаз любимых просинь,

И на руках оранжевых носил).

Она всё лепетала о подарках,

Которые в подоле принесёт…

Я прикурил от сального огарка.

И бросил трубку — чёрт её поймёт?..

Тени на воде

Есть своя прелесть в тихой воде.

Сонная речка туманом укрыта,

По берегам невесомы ракиты.

Скрыт горизонта далёкий предел.

Нету ни звука. Таинственный сумрак.

Мысли медлительны. Сонная нега.

Влажным пятном у овражка — телега.

Лошадь застыла размытой фигурой.

Нет на душе ни волненья, ни злости,

Радости нет. Пустота. Очищенье.

Миру всему ты даруешь прощенье,

Вдруг ощущая — в нём мы только гости.

Странники мы, за плечами котомка,

Мимопроходцы уснувшего мира,

Дудка в руках у немого факира,

Первое слово устами ребёнка.

Мы — только тени на водах стоящих,

Здесь, в этом мире без солнца и звука.

Гости, открывшие двери без стука —

В сонные горницы ангелов спящих…

Утро бездомное

Утро, кряхтя, забралось на подмостки.

Небо завязано, туго закручено.

Мятые тряпки да грубые доски —

Вот так приметы счастливого случая!

В горне кипящем заветное слово

Только бы выродить, только бы выдохнуть!

Золото вмиг превращается в олово,

Золоту — выцвести, олову — высохнуть.

Смотришь — тушуются сонные рожицы

Новой истории белыми пятнами.

И неприметные точки и чёрточки

Преобразуя в картинку понятную,

Утро — нелепица, утро — чудачество,

Мягко потухнет, завянет, осыплется.

В землю сырую поглубже запрячется.

Небо промокнет, смягчится и свыкнется.

Брякнув, цепочка натянется ржавая,

Мир разложив на привычные модули,

И наслаждаясь дешёвою славою,

День зацелован зарёю до одури.

Оранжевый

Оранжевый сродни воспоминаниям,

Когда вечерней призрачной порой

К нам память возвратится из изгнания —

Неисправимый отрицательный герой.

Оранжевый, ты — фильтр сигареты,

Изжёванный задумчивой ухмылкой.

Где в мыслях: «Как ты? Где ты? С кем ты?»

А наяву — наедине с бутылкой.

Оранжевый — из детства мандарины,

Щемящий душу новогодний запах.

Блестят огнями Невского витрины,

И серебрится снег в еловых лапах.

Оранжевый — отчаянная небыль,

Когда, уставший, покурить присяду

У изголовья каменного неба

Гранитного гиганта Ленинграда.

***

Давай лежать последним тёплым днём

И мять ковры оранжевые будем!

Назло грядущим леденящим будням

Давай с тобою навсегда уйдём

От дел мирских, от суеты, от гонки,

Бесплодности побед, от маеты,

Чтоб оставались только я и ты,

И жизни непроявленные плёнки.

Давай же, взявшись за руки с тобой,

Научимся мечтать и удивляться,

Чтоб беззаботно осени отдаться,

Из хаты с покосившейся трубой

Глядеть на мир счастливыми глазами.

И наплевать на грязный небосвод —

До лета остаётся только год,

Заполненный оранжевыми снами.

***

В. Поляковой

На полях наших сражений лежит снег.

Метели заносят былые следы и раны.

Время неслышно замедлит бег,

И залатает наш век — худой и рваный.

У меня за окном синиц свист.

Пьяный мороз надувает щёки.

Исписан холодный февральский лист,

Последние инеем скрыты строки.

На крышах у нас — бородой — лёд.

Дворник замёрзший в рукав дышит.

А я вдруг заметил — Весна идёт,

И пятнами чёрными расцветают крыши.

И я выхожу на подсохший бульвар.

Динамик орёт бесшабашное буги.

И ветер разносит зимы перегар,

И угли грачей раздувает в округе.

Последняя строчка: «Конец войне!»

Сломал карандаш и закрыл тетрадку.

На вырванном с мясом вчерашнем дне,