Бесплатный фрагмент - Охота за Wunderwaffe. Бессмертные витязи

ПРОЛОГ Операция Wunderland. Ставка Гитлера

— Далеко ли добираться от аэродрома до ставки «Вервольф»? — спросил лётчика и не кто-нибудь, а офицер с петлицами штурбанфюрера СС.

В кабине самолёта было тесновато, особенно, с вошедшими офицерами СС. Это являлось несомненным нарушением правил, да кто теперь вообще собирался их выполнять? И, командир воздушного судна не стал настаивать, что бы офицеры покинули кабину.

Географические координаты объекта «Вервольф» :

49°18’30.3"N 28°29’35.9»

— Нет, не очень. Вот, Винница, уже под нами, а там, и деревня Стрижавка — а ставка от неё в восьми километрах, в густом лесу. Красивейшее, я вам скажу место! — почти мечтательно произнёс пилот. — Красивый, почти пряничный, сказочный лес, с отличными домиками для офицеров. Там даже бассейн есть, и кинотеатр под открытым небом. Прекрасно отдохнёте!

— Вот видите, Зиверс, всё идёт, как надо, — прговорил штурбанфюрер, — Фюрер непременно одобрит наши приготовления. И, я надеюсь на большее, чем раньше, финансирование, пока наше исследование не закончено.

— Столько работы, сколько времни потрачено, — грустно проговорил господин в форме группенфюрера СС, — но нет, это направление уж точно не прикроют, слишком многообещающе. О теме благосклонно говорил сам фюрер. Зря беспокоитесь, Гуго. Да и документы подобрваны хорошо.

— Однако, и база, и сама атмосфера здесь… Такой, простите, курорт… На нас может не хватить времени. И другие вопросы…

— Всё будет хорошо. Я не сомневаюсь в геииальности нашего фюрера. Он умеет понять всю суть дела. Это очень важнодля Рейха

Зиверс ещё раз спокойно посмотрел на одного из своих помошников. Он понимал, что многое, есди не всё, теперь зависит от личного одобрения Гитлера.

— Всё господа! Пристёгивайтесь, мы начинаем снижение! — скомандовал пилот, — взлётная полоса в паре километров от посёлка!

Самолёт был и вправду хорош, как впрочем, и личный пилот фюрера. Но, штурбанфюрер Тилеманн поправил ремни, и непроизвольно ухватился за подлокотники кресла. Заметил, как внимательно наблюдает Зиверс за посадкой в иллюминатор самолёта, черты лица главы Аненербе нисколько не менялись в эту минуту. Моторы пронзительно загудели, лёгкий удар колёс шасси о бетон взлётной полосы был весьма ощутим, и Тилеманн заметил, что их самолёт сразу уходит на одну из рулёжных дорожек, освобождая взлётную полосу.

— Вот, господа, мы и прилетели! Простите, стюардесс у нас нет, некому будет расцеловать вас на прощание! — всё шутил пилот.

Его помошник открыл дверь, и солдаты, обслуживающие аэродром, быстро подкатили трап. Оба офицера «Аненербе» медленно спустились на землю. Не успели ещё толком осмотрется. Впрочем, их уже ожидали.

— Хайль Гитлер! — приветствовал их подошедший офицер с погонами полковника, — комендант ставки полковник Курт Томас! Разрешите представить вам и штандартенфюрера СС Йогана Раттенхубера, и адьютанта фюрера гауптмана фон Белова.

— Штурбанфюрер Гуго Тилеманн.

— Группенфюрер Вольфрам Зиверс.

— Прошу вас, господа! Автомобиль ожидает, сейчас очень быстро доедем до бункера! Вы будете приятно удивлены.

Тилеманн любил машины, и здесь было чему удивится. Как-никак перед ними стоял редкий экземпляр искусства инженеров Третьего Рейха, тот самый знаменитейший трёхосный Мерседес G4 WH-32292, а за рулём сидел сам шофер Гитлера штурбанфюрер Эрих Кемпка. Да, по крайней мере встречали их со всем вниманием.

Авто ехало неторпливо, словно для того, что бы гости могли насладится необыкновенным пейзажем. Ставка «Верфольф» на первый взгляд, больше напоминала коттеджный посёлок, или санаторий, где — нибудь в далёкой отсюда милой Баварии, словно сам выросший среди прекрасных лесов. Дорога, построенная военнопленными, была истинно немецкой, прямой и ровной, а красивые сосны так и стояли нетронутыми заботливыми строителями.

— Здесь имеется также бассейн, кинотеатр под открытым небом и казино для господ офицеров, — хвалился достижениями комендант «Верфольфа», — сколько же трудов это стоило! Но, как видите, результат того стоит.

— Удивительно красивое место, господин полковник, — со значением произнёс Зиверс.

Скажем, деревянные казармы солдат, были, пожалуй, неотличимы от бургерских усадеб Южной Германии. Сложеные из больших брёвен, с четыремя окнами с боков, строения очень радовали глаз. А уж как здесь дышалось, такой чистейший, благотворный воздух! Модно быо бы остаться здесь, подлечится и отдохнуть.

Но вот, авто подкатило к бункеру, словно спрятавшемуся между столетних, никак не менее, деревьев. Серое, бетонное, непритязательное здание, с небольшой дверью, словно из ниоткуда возникло в этой густой роще.

— Вот, проходите! — и впереди шёл уже Йоган Раттенхубер, показывая столь важное строение.

Солдаты СС, стоящие на постах, вытягивались в струнку, завидев своего строго начальника. Тот же благосклонно улыбался своим подчиненным. Видно было, как горд группенфюрер порядком, который здесь он завёл и упорно поддерживал.

— Фюрер вас ожидает, — проговорил дежурный офицер СС, отсалютовав пришедшим.

Тяжёлая дверь отворилась, словно сама, открывая вход в зал для совещаний. Тилеманн был почти удивлён аскетизмом этой комнаты. Слева, у стены, поднималась к потолку печь с камином, белёная, украшенная тремя раскрашенными тарелками. Рядом стоял большой круглый стол, видимо, обеденный, и длинный стол для совещаний. Кресла и стулья были совсем простые, без особых изысков. На потолке горел обычный светильник. а не дорогая хрустальная люстра. Сама обстановка даже не говорила, а просто кричала о скромности фюрера Германской нации.

И вот, из боковой двери, вошёл сам Гитлер. В непременном полувоенном мундире, с повязкой со свастикой на правом рукаве. Левую руку держал за спиной, немного сутулился. Лицо его выглядело усталым, и чёрные волосы тщательно приглаженными, но всё равно капризно не слушались расчёски, и некоторые локоны топорщились, очень расстраивая этим своего владельца.

— Раттенхубер, и вы, полковник Томас, выйдите, прошу вас. Эт люди сообщат мне нечто важное. Нам лучше переговорить наедине, — повелительно проговорил фюрер.

— Так точно, мой фюрер! — сразу, не рассуждая, ответил Раттенхубер, — Томас, пойдёмте! — позвал он полковника.

У самой двери эти офицеры щёлкнули каблуками и отсалютовали. Гитлер в ответ поднял свою правую руку. Полождал, когда они выйдут, и знаком пригласил членов «Ананербе» присесть за круглым столом. Здесь уже стоял наготове кофейник и приборы.

— Так что же, господа, как ваши идут приготоволения к экспедиции? — чуть улыбнувшись, спросил Гитлер, — вы, Вольфрам, мне докладывали, что фон Венден согласился принять участие в этом рейде?

— Да, мой фюрер. И это должно принести успех предприятию. Группа Тилеманна проходит подготовку в Альте, в Норвегии, и через неделю будет переброшена на базу «Каменная» на Новой Земле.

— Большевики не чинят препятствий? Всё-таки наша база недалеко от их пунктов наблюдения?

— Они близоруки, и лишены умения творчески мыслить.

— Да, эти комиссары примитивные сушества, и куда их слабому разуму до немецкой гениальности. А большинство учёных и толковых офицеров уехали, скорее бежали от дикого террора, — с удовольствием проговорил Гитлер, скрещивая руки на груди, и гордо выпрямляя спину, — они ничего не поймут, прежде чем мы захватим Сердце Земли, и обеспечим себе победу. Тилеманн?

— Скрытый остров пребывает постоянно в кольце плотного тумана, по словам фон Вендена острейшие скалы на дне прикрывают фарватер, и выгрузка будет затруднена. Непростое, очень защищённое место. Но, фон Венден обещал провести нас.

— Я очень, очень надеюсь на барона. И, я достойно вознагражу этого Сверхчеловека. Я вам очнь обязан, Зиверс, что вы меня с ним познакомили. Тот день был одним из лучших в моей жизни, я воистинну увидел чудо!

— Только, мой фюрер, фон Венден, он утверждает странное… Совершенно невероятные вещи… Что остров охраняют Мертвецы, и нас могут спасти лишь несколько коз, принесённых в жертву, прямо на берегу.

— Козы?

— Именно. Это так странно, мой фюрер!

— Я тоже не верил во многое, Тилеманн, пока не увидел сам Сверхчеловека, его воскрешение. Лично присутствовал, как доктор Менгеле отрубил голову Вендену, а затем, наблюдал, как она приросла к его шее, и тот опять ожил. Я ощутил его необоримую силу, — и Гитлер начал ходить в волнении по кабинету, бросая яростные взгляды на гостей, — всё это есть, и это не сказки для детей… Как не сказки и само существование Древних. Мы добьёмся от них помощи. Вы, Тилеманн, заберёте Спящую с Острова. Так мы получим козыри в переговорах с Бессмертными. И получим из их рук Wunderwaffe. Пускай слепцы считают, что Wunderwaffe это сверхтанки, или пушки, даже ракеты. Нет, истинное Сказочное оружие это оружие из Страны Сказок, Wuderwaffe может быть лишь из Wunderland. Его ужасающая мощь помодет нам выиграть войну.

— Так точно, мой фюрер! — громко проговорил Зиверс, — груз доставим на подводной лодке!

— Нет, Вольфрам нет… Слишком рискованно… — Гитлер присел, на стоявший рядом стул, и принялся быстро записывать на листе бумаги, — вот, приказ… В море выйдет броненосец «Адмирал Шеер», и он доставит Спящую в Норвегию, а затем вылично привезёте её в Германию.

— А что же потом?

— Вы помните, Зиверс, о том случае в Сибири, в 1908 году? О взрыве невероятной силы, о котором писали в газетах? Как на многие десятки километров вокруг всё было просто снесено, сокрушено! — Гитлер говорил это в невероятном возбуждении, у него просто горели глаза, и начали трястись руки, — Русские тогда смогли многое скрыть, но ведь это именно вы раскопали, что это была бомба, подорванная Бессмертными… Ну, а сейчас, этим комиссарам, — и он с презрением произнёс эти слова, — всё это стало не нужно, они глупы, глухи и слепы. Вот, это и есть подлинное Wunderwaffe, чудесное, сказочное оружие невероятной силы, которое даст нам победу… — повторил Гитлер, — с ним, только с ним мы победим!

— И что же? Как будем действовать, мой фюрер?

Вольфрам Зиверс уже со страхом смотрел на Гитлера, тот становился реально одержим, говоря такие слова, обсуждая этот невероятный проект. Значит, главная цель — Wunderwaffe… И, это многое объясняет.

— Всё же просто Зиверс… — и Гитлер снова посмотрел на главу «Ананербе», как на маленького ребёнка, — Это станет вполне выполнимым и логичным. Мы отдадим Бессмертным Спящую, а взамен попросим у них Wunderwaffe. Они нам не откажут, я в этом уверен…

ЧАСТЬ 1. Телеграмма- Предупреждение. « Будет огромный взрыв на Тунгуске»

ГЛАВА 1 Телеграфная станция

Телеграфист Алексей Пятаков дежурил у аппарата Юза, часто поглядывая на башенные часы, так и неспешно, даже нудно тикавшие в углу комнаты. Сегодняшняя ночь четырнадцатого июня выдалась беспокойная, вот, пришлось даже отбить телефонограмму, стукая по этим клавишам по распоряжению самого генерала Орлова. Правда, поудобнее стало работать, чем на ключе Морзе, это Пятаков сумел оценить.

Грустно окинул взглядом стены такой привычной комнаты, прикрытые, словно в насмешку, весёленькими зеленоватыми обоями. Всё же, начальство средств на содержание их службы не жалело, и даже мебель была дорогого орехового дерева, с пружинными сидениями на стульях и креслах, и кожаной обивкой. Диван был особенно хорош, такой весь из себя такой завлекательный, с закруглённой спинкой, мягкими боковинками, которые его словно просили, даже, умоляли:

«Присядь к нам, солдатик… Посидишь, отдохнёшь. А, может, и приляжешь! Куда твой телеграф- то денется!».

Словно уступив таким мыслям, он расположился в кресле поудбнее, даже вытянул ноги. Уже хотелось спать, и казалось, что стрелки на циферблате просто замерли. Он проверил, как лампа электрическая работает, пощёлкал выключателем, понравилось, как выбивается свет из под зелёного абажура.

— Но, служба есть служба, а здесь, всё же тянуть лямку куда лучше, чем где-нибудь на Кушке, — тихо проговорил Алексей, успокаивая сам себя- вот, а мы сейчас чаю крепкого, да сладкого… И, у нас и чайная колбаска имеется, для подкрепления сил.

Здесь, в углу, стоял холодильный шкаф, пусть, на первый взгляд, непритязательного чёрного цвета. И точно, холод имелся, от льда, загружаемого в верхний люк. Ну а лёд, понятно, как у всех дома, хранился в глубоком подполе, укрытый весьма тщательно соломой. И, хранились продукты очень хорошо, что даже их повар, Ефим Сергеевич, спускался тула только в овчинном тулупе, здоровье берёг.

Но, вещь была куда как основательна, весила пудов эдак пять, не меньше. Недавно по приказу старшего Пятаков с Евстафьевым передвигали эту штуку из одного угла в другой, намучились. Чуть Алексей не пострадал при этом деле, палец едва не придавил. А, почти заработал оплеуху от старшего, фельдфебели Ивана Фёдоровича Долгунова, человека основательно и рьяного по службе.

Но, теперь было куда удобнее извлекать из него весьма полезные вещи, к примеру, ту же чайную колбасу. Вот её-то, сердешную, и достал сейчас Алексей. Как и хлеб из хлебницы. Положил эти припасы перед собой на белую тарелку, аккуратно порезал колбаску ножичком, и вышло, как в офицерском буфете. Ну, по крайней мере, не хуже. Хлеб, конечно, не ситный, как там, но тоже, неплохой.

— Вот, кушанье это бутерброды называется, — припомнил даже название телеграфист.

Выгледело очень красиво, даже стало жалко есть. Но ничего, как говорится, пересилил себя, и неспешно всё это сжевал, запивая знатным горячим чаем. Теперь, подражая Ивану Фёдоровичу, провёл указательным пальцем правой руки по усам, и авторитетно кашлянул. Но, к сожалению Пятакова, усы росли пока не очень, густота их была слабовата… Всё же исполнилось ему едва двадцать два года.

А поел, сразу и сон как рукой сняло. Уже с радостью смотрел, как за окном светает, солнышко поднимается.

И тут, застрекотал приёмный аппарат. Бумажная лента быстро закручивалась на столе, покрытая буквами, как видно, очень срочного и важного послания. Пятаков схаатил листок картона, и прнянялся резво наклеивать ленту, шустро разрезая ножницами по границам слов. Сначало выбило, откуда послание: « станция Вагран». Он и не знал о такой. Затем, адресат, от чего Пятакова аж в пот бросило: « Его Императорскому Величеству Николаю Александровичу в собственные руки». Потом, ещё хуже: «Секретно». Алексей уж собрался утерется рукавом, да быстро достал платок из обшлага мундира, и вытер влажный лоб. Клеил и клеил дальше, и вскоре, послание было готово. Убрал в большой серый конверт и запечатал. Оставалось, самое неприятное. По таким посланиям, согласно инструкции, надо было сразу же докладыаать лично господину Щолкову. А этого ой как не хотелось Алексею Пятакову!

Бессменным начальником Отделения дворцовых телеграфов был Василий Алексеевич Щолков, и квартировал он здесь же, в домике рядом. Кто не знал, что господин Щолков застал ещё эпоху оптического телеграфа, с его знаменитыми деревянными крыльями, сложными для связи. Была целая система таких знаков, и семафорить было непросто, Алексея заставлял изучать и это придирчивый фельдфебель. Да электромагнитного телеграф Василий Иванович строил, как и здание этой станции, и вдобавок внедрял телефонную связь а Санкт-Петербурге и Петергофе. И что отдавший делу полвека жизни и ставший свидетелем правления трех императоров, Василий Иванович Щолков был такой живой легендой у телеграфистов. А тут, будить… Но, дело военное… И, Пятаков покрутил ручку телефонного аппарата Эриксонн, поднял трубку, и внушительно проговорил:

— Соедените с домом его благородия Щолкова… Да, служебная надобность… Ожидаю…

Пришлось, конечно подождать. Но, как раздался голос любимого начальника, Пяиаков вскочил с кресла, и вытянулся в струнку, словно его даже тут могли видеть.

— Ваше благородие, получена телеграмма на высочайшее имя, с грифом Секретно. Доложил телеграфист Пятаков. Так точно, запечатал. Есть, выдать под роспись вестовому дежурного генерала!

Пятаков в два движения достал с полки толстую книгу с надписью: «Экспедиция», быстро заполнил исходящие данные- 14июня 1908 года, 03 часа 20 минут. Услышал звук подъехавшего автомобиля, и пришёл вестовой, вахмистр Конно-гвардейского полка, его знакомец Григорий Иванович Чудаков. Выглядел ужасно важным и представительным, в своей кожаной куртке и белой фуражке с красным околышем.

— День добрый, Григорий Иванович. Вот, и пакет, всё готово. — и протянул стальное перо для подписи.

— Опять дежуришь, Алексей? Ну, здесь служить неплохо, — проговорил он, пряча конверт в суму, — пора, извини. Потом ещё поговорим.

Мотор у входа всё тарахтел. Авто разок чихнуло, верно, для авторитетности, и быстро покатило в сторону Большого Дворца. Пятаков поправил фуражку, и вернулся к аппарату Юза. До конца смены было ещё три часа целых сорок минут.

ГЛАВА 2 Дворец в Александрии

— Ваше высокопревосходительство, пакет. Передан телеграфистом Пятаковым.

— Спасибо, Григорий, спасибо, — озабоченным голосом ответил генерал.

Он осмотрел печать на сером конверте с временем передачи, всё было в порядке. Ещё раз махнул рукой вахмистру, отпуская вестового. И то, из родного полка, старый проверенный служака. Ещё когда сам Орлов пришёл в Конногвардейский полк, Чудаков уже тянул лямку нелёгкой сверхсрочной службы.

Теперь генерал Орлов был флигель-адьютантом у государя. Почет немалый, и уважение, но много чего сверх этого. Его служба при Дворе шла по суточному графику. Дежурство продолжалось 24 часа. Флигель-адьютанты присутствовали при ежедневном разводе дворцового караула, принимая от караула «пароль» и сообщая его императору. Дежурные флигель-адъютанты обеспечивали «связь» царя и народа, собирая прошения у лиц, присутствовавших у дворца при разводе караула. Это делалось для того, чтобы «Государь Император не был останавливаем просителями».

А генерал Орлов прошёл мимо сидевших у подъезда двух агентов Охранного Отделения, небезизвестных подчиненных дворцового коменданта Дмитрия Федоровича Трепова: Два года назад был создан особый отряд из толковых и шустрых людей, готовых и умевгих многое. Задачей отряда была охрана Царя при выездах за пределы дворцовых резиденций. Его создателем и непосредственным руководителем стал Александр Иванович Спиридович. В расписаниях занятий для бойцов были гимнастика на машинах (тренажерах), теория филерского наблюдения, словесный портрет, сведения об оружии и стрельба, история революционного движения, чтение планов и карт, отечествоведение, русский язык и русская история. И, что забавное, раз в неделю проводилась духовная беседа. Зачем, генерал Орлов этого уже не понимал.

Время было раннее, а день-то, вернее ночь, уже шла совсем не так, как надо…

***

— Так что, Петрович, буди если что.

— Да помню я, ваше превосходительство… — повторил седой денщик.

Лука Петрович Васильев был бессменным денщиком графа Орлова, а начал служить, еще когда генерал начинал свой военный путь корнетом в родном Конногвардейском полку. Та что оба они прошли долгий путь, и граф никогда не жалел, что взял в услужение толкового парня из Ярославской губернии.

— Да вы ложитесь, поспите пару часов. Я и так ща всем присмотрю, ваше превосходиельство…

Генерал прилёг, накрылся одеялом, и провалился в тревожный сон. Снилась всякая всячина, да ещё вдобавок какие-то голоса, и женский плачь. Вздохнув, он присел на угол скрипнувшей под ним кровати, думая, что всё это привиделось. Ан нет, в услышал соседней (приемной) комнате шум и голоса, притом, очень отчётливо.

Вскочил, привычно облачился по всей форме, успел глянуть на себя в зеркало, не годится же флигель-адьютанту выглядеть плохо? Поправил фуражку, и вошёл в приёмную комнату.

— Да вы поймите, — задыхаясь, говорила барышня, — казнят Дмиитрия завтра, времени совсем нет, а он не виновен.. Честно благородное слово!

Орлов нахмурился. Немало он уж видел просителей, чьи друзья или родственники были якобы невиновны, вдоволь насмотрелся да наслушался. Правда, и эта девица была славная, а говорила, кажется, от души, не просто не играла словами.

— Вот, посмотрите… Чахоточный он, лечился, — и она положила желтоватую бумагу от доктора, — да он и выйти из их ячейки хотел, но ему угрожали. Обещали убить, его и меня. Я только три дня как это узнала… — она расплакалась и схватила за руку генерала, — Вы, вы, в вашей власти помочь, разобраться…

— Так суд же был…

— Кто же их судит? Военный трибунал, в три дня. Ни адвокатов, ни присяжных… И слушать не стали. Как взяли всю ячейку с оружием да динамитом, так всех в Петропавловскую крепость… Да он и умрёт скоро, чахоточный мой Дмитрий..

— Здесь посидите, я поговорю с камердинером.

Генерал поднялся со стула, вышел, прикрыл за собой дверь. И то, уже было около двеннадцати после полудни, государь мог уже лечь спать. Но, барышня была на диво прелестная, и не мог гвардейский офицер отказать ей в просьбе. Орлов постучал в комнату камердинера. Дверь сразу отворилась.

— Ваше превосходительство?

— Срочное дело. Государь ещё не почивает?

— Нет, изволит читать. Просил подождать полчаса.

— Вилишь, а тут и Просительница появилась. Молит о снисхождении к жениху. Прошу доложить.

Камердинер весь в раздумьях только покачал головой. Глянул на свою ливоел

— Без сомнеиия, обождите.

Буквально через пару минут вышел сам Николай Александрович, в обычном для него офицерском мундире. Был, как всегда, подтянут и бодр.

— Так что там, Орлов?

— Дама просит о помиловании для жениха. Тот очень болен, и никого не убивал, в акциях не замаран, крови на нём нет. Говорит, завтра уже казнь…

— Пусть зайдёт, — уверенно проговорил Николай, откладывая в пепельницу мундштук с дымящейся папиросой: — Я очень благодарю Вас за то, что Вы так поступили. Когда можно спасти жизнь человеку, не надо колебаться. Слава Богу ни Ваша, ни Моя совесть не смогут нас в чем-либо упрекнуть, — добавил государь.

Он стоял очень прямо, заложил руки за спину. Из другой двери вышел лейб-казак. И это было верно, правда, и в кармане генерала всегда имелся готовый к стрельбе «браунинг». Кула было деваться? Время такое…

Но вот, вошёл камердинер, провёл барышню, и покинул приёмную. Государь всё вниательнейшим образом выслушал, прочитал и Прошение.

— Всё будет хорошо, — спокойно произнёс государь.

Он быстро сел к столу, стал уверенно заполнять бланки телеграмм, адресованные министру юстиции и коменданту Петропавловской Крепости.

— Посмотрите, — показал бумаги барышне.

«Задержите казнь Фролова Дмитрия Ивановича. Ждите приказаний. Николай».

Та просто зачарованно глядела на ровные строки царского приказа, не в силах ничего сказать, затем кивнула и потеряла сознание. И упала бы на пол, если бы Орлов поспешно не подхватил барышню, и не уложил её на диван.

— Немедленно пошлите вашего вестового в Дворцовый телеграф. Моё авто в вашем распоряжении, Орлов. И одновременно телефонируйте министру юстиции и коменданту, что телеграммы посланы, и что они должны принять надлежащие меры. И, камер — фрейлину пригласите, нужно позаботится о девушке.

— Всё сейчас же и исполню, государь!

Генерал поспешно покинул дежур-комнату, и на вахте, телефонировал в гараж Его Величества, а затем и вызвал вестового.

Орлов помнил, что ещё в 1906 году произошло еще одно важное для истории российского Дворцового Ведомства событие: был создан Собственный Его Императорского Величества гараж. В императорском гараже служили 30 водителей, 30 мыльщиков, 30 механиков. Во время выездов Николая II на отдых в Ялту руководство гаража сопровождало его вместе с семьями.

— Вот, Григорий, съездишь сейчас на Дворцовый телеграф, лично проследишь, что бы телеграфист отбил сообщение, да возьмешь с него ответ, что телеграммы получены. Понял ли?

— А то, как не понять, ваше Превосходительство! Я знаю где находится телефонная станция, Санкт-Петербургский проспект дом 46, дом Трувеллера!

— Совсем молодец! Вот, и телефонируешь адресатам, и продублируешь телеграмму. Всё, езжай!

Вестовой лихо козырнул начальнику, и спустился по лестнице подъезда. А уже через пару минут подъехало авто. Орлов достал из кармана серебряный портсигар, и вооружился папиросой. Можно было спокойно покурить, и прогуляться по парку, насладится ночной прохладой.

Вестовой вернулся через пару минут, генерал забрал бумагу о исполнении, и зашёл в покои царя. Государь спокойно ожидал прибытия своего флигель-адьютанта.

— Так что, Орлов?

— Всё исполнено, ваше величество! — и протянул бумагу.

— Видите, как вы хорошо сделали, что послушались Votre Inspiration. Вы осчастливили двух людей, — сказал Николай, — теперь, мы можем и отдохнуть. Не сомневайтесь, Господь нам воздаст за наше к просящим снисхождение.

***

Флигель -адьютант опять вернулся к покоям государя. Ему было весьма неудобно опять отрывать камердинера ото сна, и генерал решил обождать. Дело ведь шло уже к восьми часам. Правда, можно было обратится к дежурному генералу, но, тут всё-таки вышел камердинер, словно подслушав его мысли.

— Ваше превосходительство, — обратился к нему этот преданный служащий Дворца, — Государь не спит. Можете передать, если случилось нечто важное.

— Получена срочная телеграмма. Должен вручит лично, в собственные руки его величества. Прошу извинить за беспокойство!

— Проходите.

Генерал вернулся в то помещение, в котором уже бывал в сегодняшнюю ночь. Был слегка смущён, и с трудом улыбнулся.

— Да Орлов, ночь выдалась беспокойная … — Николай сам спрятал лёгкую усмешку в свои густые усы и тщательно ухоженную бороду.

Перочинный нож слоновой кости мигом взрезал серую бумагу послания, шпагат разом лопнул, и на столе очутился картон с накленной на нём телеграммой. Николай чуть усмехнулся, завидев адрес отправителя.

— Однако же… — пробормотал он, погрузившись в чтение.

Граф Орлов стоял напротив государя, ожидая, что тот его отпустит. Спустя пару минут Николай протянул послание своему флигиль -адьютанту.

— Прочти и ты, Орлов… Совершено непонятно, кто это отправил, да и больше похоже на шутку. Присядь, вот и стул рядом.

Флигель — адьютант расположился за столом, подвинул к себе телеграмму. Начал читать:

«Станция Вагран, 12 часов 10 минут. Телеграфист Тимофеев. 17 июня 1908 года, над подкаменной Тунгуской произойдёт взрыв силой в 20 миллионов тонн тринитротоллуола. Это станет доказательством нашей мощи, и готовности снова применить такое оружие, но, уже для нашей защиты. Мы требуем не посещать некоторые районы острова Новая Земля …сев. широты …восточной долготы и Уральского хребта …сев. широты и …вост. долготы. Это лишь предупреждение.»

— Весьма странно, и вправду, напоминает странную шутку, государь. Но, нет ничего проще, чем проверить. Дать поручение жандармам Пермской губернии проверить этого Тимофеева, и кто был на телеграфном ключе в это время.

— Без сомнения. Вполне ращумное предложение. Но, пока никто не должен об этом знать, Орлов! Ты же помнишь, что это уже вторая депеша подобного содержания. Первая была послана, если я не ошибаюсь, второго мая?

— Так точно, ваше величество. Да выглялело это непонятно. Вот и не придали значения происшествию.

— Теперь надо во всём разобраться. И, мне доложили, что французы собираются послать экспедицию на Новую Землю. Уже корабль вышел. Чего они там найти хотят? Не находишь это всё слишком… подозрительным?

— Государь…

Николай Александрович быстро написал приказ, и распоряжение для генерала Герасимова. Генерал Александр Васильевич Герасимов, возглавлявлял, и весьма успешно, с 1905 года Петербургское охранное отделение, и в его власти было быстро установить истину в данном вопросе.

ГЛАВА 3 Станция Вагран

На чистом, недавно вымытом стекле окна, всё так и суетились два комара, тщетно тыкаясь длинными носами в толстое стекло. А ведь того не понимают, твари глупые, что и окно-то чистое, недавно мытое, и трудилась над ним самолично его супруга, Ефросинья Ивановна. Только вздохнул сидевший напротив, за рабочим столом человек, в строгом мундире, и не стал бить по злодеям уже свернутой старой газетой. Не то что мвъплую живность пожалел, а о оконной чистоте подумал.

И всё бы ведь ничего, но при этом неблагодарные твари противно жужжали, действуя на его исстрадавшиеся нервы. А у Фёдора, ещё с ночи страшно болела голова. Он был на службе, здесь, в почтовом отделении станции Вагран. И то, несмотря на раннее время, при деле. Отдыхать тут не давали. Уж с час назад пришла из Санкт-Петербурга телеграмма, и непростая, а шифрованная. Такую не прочтешь. Запечатал, как положено, да отправил с мальчишкой разносчиком, Петькой Ивановым, а теперь, всё же подошёл к доспевшему самовару, и с удовольствием налил в стакан с подстаканником кипятку. Затем и заварочки из небольшого чайничка, а там, из тумбочки, словно сама собой, появилась и пышка. Надо же было поправить силы! Вот, поел, сразу и полегчало… Положил перед собой ведомость, мало ли что, а он, при деле… И тут, хлопнула входная дверь, и опять, от громкого звука, немилосердно заболела голова.

— А, Фёдор Иванович, только тебя и вспоминал! — проговорил вошедший господнн.

Тут Трофимов вскочил со стула, да поправил фуражку. И то, не простой человек пришёл, а жандармский ротмистр, большая власть в их краях. Сам Артемизов Николай Фокич, собственной персоной изволил сюда заявиться по раннему времени.

— Ваше благородие, чем обязан? Всё у нас как должно, не нарушаем! При службе, денно и нощно!

— Ага… — глубокомысленно изрёк Артемизов и сел напротив так и столбевшего телеграфиста, — вот, господин Трофимов, из столицы указание пришло, разобраться с твоими шуточками. Ты же, озорник, отправил, — и он глянул в бумагу, — телеграмму на Высочайшее имя в полночь, считай, сегодня. И кто тебя надоумил, или сам это решил?

— Да я.. Ваше благородие… Да не мог я на такое решиться… Я только по служебной надобности!

— Давай, отвечай быстрее. А то мигом уволят тебя со службы, станешь шишки в лесу собирать! — и хлопнул ладонью по столу, — может, пьян был? — и уже с сочуствием посмотрел на служащего почты, — со всяким ведь бывает. А начальство доброе, простит тебя на первый-то раз.

Трофимов лихорадочно вспоминал эту ночь и прошлый день. Нет, и по хозяйству какие дела делал, вот, дрова рубил, а водки, так точно, не было… Он вспотел весь, стал лихорадочно вытирать лоб носовым платком, уронил его пару раз, но, словно не понимая, только пожал плечами.

— Да не пил я… Точно, не ни полстакана…

— Ладно, — враз посуровел лицом ротмистр, — а может, кто другой был? Или сынки твои, озоровали?

— Нет, не умеют так-то. Точно, никто не мог, ваше благородие.

— Ну, Трофимов, значит ты и послал. Кто же ещё, сам подумай? Или, другие люди на ключе твоём сидели?

Бедный телеграфист не знал что и ответить. Так верно ведь говорит его благородие, никто и не мог, кроме него телеграмму отправить…

— Значит я… Что делать, пусть увольняют, выгонят с места человека, если у них совести нет…

— Хорош ты, дурья голова… Вот, пиши… Выпимши был, случайно вышло. Ручаюсь тебе, всё и обойдётся…

Задумался на минутку Трофимов, но понимал, что лучше всё устроить нельзя. Придётся уж и соврать. А то и вправду, уволят ведь, а другой службы тут на сто вёрст не сыщешь…

— Точно, Николай Фокич, так всё и было… Не со зла…

Ротмистр просто просиял от таких слов, подвинул к телеграфисту листок бумаги и стальное перо.

Трофимов тут же отбил телеграмму, а Артемизов покинул почтовое отделение.

Весьма был доволен собой жандармский офицер, такой вот выполненной работой. И то, дело сделано, а сейчас ожидала его рыбалка, к которой уж поутру подготовился. Вправду ведь, места то у них глухие, никаких тебе театров, зато и охота и рыбная ловля на диво были хороши. Так думал ротмистр, оглядывая железнодорожную станцию. Ну как сказать, станцию? Платформа да пара строений рядом, правда, грех Бога гневить, поезда два раза в день к ним приходили.

Но и другое, похуже скйчас в голову пришло. А что, как это кляуза на него была. Дескать, Артемизов принялся мзду брать, не дежурит как должно, на тракте не ловит злодеев, а обирает несчастных обывателей! Тут уж сам жандармский ротмистр вспотел. Как сразу то не догадался? А ведь мог, Трофимов-то… Мог… Ведь зимой, помнится, наказал его за беспорядок, а он и припомнить мог…

— А добрый вечер, ваше благородье! — услышал он внезапно голос бабки-торговки.

Шёл, да за своими мыслями и не заметил он Прасковью Кузьминичну, даже себя отругал. Мысленно, конечно, не вслух. Весьма важный и нужный здесь была она человек, заменяла филёров, которых, впрочем, у жандармского ротмистра здесь и не имелось. А бабка, всё видела и слышала, и любила докладывать обо всём, что приключалось на станции Вагран. Наиважнейший, госуларственный, была, в общем, человек!

— И тебе привет, Кузьминична! Как, пироги-то, разбирают? — поспешно ответил жандармский офицер.

— Так поезд придёт через полчаса, его и ожидаю. Вот, подъедут люди добрые, захотят перекусить с дороги, а у меня и всё готово, и с ягодами, и вот, с зайчатиной, и даже с рыбой имеются. Небось, люди всё культурные, а не такие, что бы по- ночному времени тут шлятся…

— Что? — разом просто остолбенел Артемизов, — кто тут прошлой ночью был? Говори, говори, Кузьминична, — и ротмистр извлёк из кармана два серебряных полтинника и положил перед женщиной.

Люди здесь были старой закалки, и не больно-то жаловали бумажные деньги. Сразу старались поменять кредитные билеты на куда более осязаемые серебряные, а то и золотые монеты. Поэтому и жандармский ротмистр больше надеялся на действие серебряных монет. И вправду, не ошибся. Ну, не совсем…

— На рубль тебе, почитай, почти половина всего положена, — озабоченно прошептала торговка, складывая товар в кульки из коричневой бумаги, — на вот, кушай на здоровье! Хорошие пироги, свежие, только сегодня пекла!

— Спасибо, Кузьминична. Поем, да и на обед хватит нам с Марьей Васильевной. Супруга вам уж давно кланятся приказала!

— Ох ты, Боже мой, Николай Фокич! Премного благодарна! А то, людишки какие злесь ходят, иногда, конечно… Так ведь поначалу думала, что не местный… А он, рыбак долговязый, Мишка-то, заглядывает сюда. И он, ночью на почту и приходил, точно! И что удивительно, не один, а с женщиной, на вид, не старой, высокой да ладной. Крепко я это запомнила… Я ещё в окошечко подглядела, чего там делается… Так эта, женщина, что-то телеграфисту сказада, и тот за дело взялся. Мишка, как зыркнет на меня своими ледяными глазами, я аж обомлела! А Федька, ну, Фёдор Иванович, всё работал, стучал на своём аппарате. Я сбежала, конечно. Хотя он просил занести ему пару пирогов, да забыл, видно, — слегка путанно рассказывала торговка, — как Мишка с женщиной ушёл, я подождала маленько, да я и зашла. А телеграфист на меня глянул, да спросил, кто такая, да зачем пришла, словно и не узнал. Вот оно как…

— Да ты не думай плохого. — ответил жандарм, — Видать, заработался Фёдор Иванович, устал малость… Дело такое. Ну, я пойду. И за пироги спасибо!

ГЛАВА 4 Дом жандармского ротмистра

«Вот как оно дело-то, заворачивается, — подумал про себя жандармский офицер, — к Трофимову, заходил ночной гость, о котором он и не обмолвился. И, точно, работал на ключе, как Кузьминична показала. Вот, значит, и хорошо, и начальство я не обманул. Отправлял телеграфист депешу, это точно. Вовремя всё выяснилось».

Пока суть да дело, добрался ротмистр до своего дома. Ну, не совсем своего, а служебного, данного ему от казны. А всё одно, нравилось ему это обиталище. Уютный дом, на каменном подклете, в два этажа, ладный да красивый, обитый дранкой для тепла и оштукатуренный. Выглядел, словно настоящий кирпичный, покрашен был в нарядный светло-зелёный цвет, под железной, крашеной суриком крыше.

— Николай Фокич, день добрый! — поздоровался с ним дворник.

Дворником у него служил Ермолай Пантелеймонович Фёдоров, да скорее не ему служил, а этому дому. Был при этой усадьбе уже лет десять.

— Здорово, Ермолай. Всё ли хорошо?

— Так слава Богу, ваше благородие! — и принялся опять мести двор.

И здесь был порядок, и это радовало. А то ведь, скучновато стало в усадьбе, осталась с ними только младшенькая их, дочка Аннушка. Старший сын, Леонид, в горном училище, в Перми учился, средний Иван, тоже, в прошлом году туда поступил. А старшую дочь, Елену, так недавно замуж выдали, за служащего железной дороги, тоже, теперь в Перми проживает. В общем, неплохо было всё у Николая Фокича, или не хуже чем у других, как он искренне считал.

Артемизов зашёл в дом, где на первом этаже, при хозяйстве, распоряжалась Таисья Ильинична, их кухарка. Тут Николай Фокич скромно кашлянул, пока ответственная и строгая женщина священнодействовала с самоваром. Она повернулась, сделав строгое лицо, но заметив кто это, сразу улыбнулась.

— А, Николай Фокич! А я думала, опять, Ермошка беспокоит.

И то, кухарка была женщиной старых правил, и обожала мужчин обстоятельных, и лучше всего, конечно, военных. Ротмистр замечал, с каким одобрением смотрит она на его мундир с блестящими пуговицами.

— Вот, Таисья Ильинична, скажете Глафире, что бы пироги к чаю подала.

— Так не иначе у Кузьминичны взяли? — она осуждающе покачала головой, — да у нас в доме мука-то ситная…

— Да ничего, едят люди, и мы попробуем.

— Хорошо, через десять минут самовар закипит.

— Спасибо, Таисья Ильинична.

И хозяин дома неспешно поднялся по лестнице, в господскую часть дома. Прошёл в гостиную, присел в кресло. Услышав шаги, сюда зашла и Марья Васильевна, его супруга. Артемизов встал, приветствуя любимую женщину, та улыбнулась в ответ. Марья Васильевна в свои сорок два года, как и прежде, была хороша собой, мила и приветлива, и Артемизов ни ращу не пожалел о своём выборе супруги.

— Сейчас чай пить будем, с пирогами, — сообщил он.

— Так и хорошо, — ответила женщина, присаживаясь рядом, — и Аннушка придёт.

— Что она?

— Читает всё. Вышивать не больно-то любит. Хотя, тебе, на машинке сшила рубашку. Но, это так, по секрету. Дарить на день ангела станет.

— Хозяйка растёт, — довольно улыбнулся ротмистр.

Но тут, прервав их разговоры, в комнату вошла Глафира с самоваром, а затем, принясла и деревянное блюдо с пирогами. Затем расставила чашки простого сервиза, обычного белого фаянса.

— Глафира, дочь позови, будь добра. И, можешь идти.

— Сейчас, Марья Васильевна.

Горничная ушла, а хозяйка дома самолично стала разливать чай по чашкам. Вышло это всё мило и приятно, успокаивало Артемизова. Нет, конечно, слыхивал он о китайских чайных церемониях, да, как он считал, у них, на Урале, небось не хуже, а то и лучше будет. Да и чай повкуснее с пирогами.

— Папенька, маменька, — поздоровалась вбежавшая в гостиную дочь.

Вздохнул осуждающе Артемизов. Уж чего бегать? Пора доченьке было и ходить медленно, осанисто, как прилично молодой барышне. А то вот, коса до пояса, а всё бегом. Хотя хорошенькой да заботливой выросла Аннушка, радовала отца. Да и удивительно шло ей это простое коричневое платье, и большой бант того же тона, украшавший её косу.

— О, пироги! И пахнут вкусно! — прощебетала она.

— Вот, кушай, — и Мария придвинула полную чашку на блюдце к дочери

Затем, и Николай Фокич обзавёлся чаем, и, сама Марья Васильевна напоила и себе. Артемизов неспешно, и поначалу осторожно принялся дегустировать стряпню Кузьминичны. Нет, точно, знала она секрет какой или там ворожила, но пироги были на диво хороши, что прямо невозможно оторваться даже сытому человеку. Все ели с удовольствием. Аннушка даже одолела целых три пирожка, затем чинно пила чай. Понятно, начиталась девица о диэтах там разных, фигуру берегла. Ну а сам Артемизов съел с десяток, и, решил остановится, пока, по крайней мере. Марья Васильевна много не ела, всё супругу подкладывала. Но вот, трапеза закончилась, Анна поцеловала мать и отца и ушла к себе.

— Ну и мне пора… — заявил Николай Фокич, — служба. Надо ещё к рыбакам съездить, да и в Андроновку, к старовером заглянуть надо бы.

— Ты бы с собой Тимофея взял и Петра. Всё спокойнее, — заметила женщина, — нечего олному по дальним местам таскаться.

— Ничего, я и сам ещё не старый…

И Артемизов отправился на конюшню. Офицер привычно оседлал своего жеребца, каурого Каштана, вывел под уздцы во двор. Тут уж жена провожала, умело приладила вьюк с съестным к седлу. Ротмистр, как ему казалось, лихо сел верхом, поцеловал Марью Васильевну, и шагом послал жеребца. Торопится было пока не след. И уж на околице, пргнал неспешной рысью, благо ехать было о Андроновки вёрст пять, или чуть более.

ГЛАВА 5 Странный рыбак и револьвер с согнутым стволом

Конь шёл по лесной дороге хорошо, сноровисто. Ну, а сам Артемизов был лошадником знатным, привычным к дальним походам. И что там для него эти пять вёрст, так, малая прогулка. Поехал -то не с проста, надо было поглядеть на этого Михайлу, на позднего гостя телеграфиста Трофимова. Подозрений вроде бы не имелось, лишь внутренний голос что- то такое гадкое нашёптывал, что не плохо бы и поговорить с таким человеком. Странно всё было, непонятно. Ну, а если Михайла пропадал в Андроновке, то, следовал поговорить о этом человеке со старостой этой деревни.

Вскоре уж оказался на окраине этого селения. Да, выглядел местечко богатым да ухоженым. Дома стояли все большие да хорошие, в два этажа, из громадных брёвен. Прихотливо изукрашеные резными досками и столбами, а калитки и ворота-так просто загляденье, глаз было не оторвать. У дороги играли ребятишки, к ним и подъехал ротмистр.

— День добрый. К старосте не проводите? К Харлампию Лукичу?

— И что, сильно нужен? — спросил хмурый паренёк, нахмурив белёсые брови, — без него никак?

Обычный на вид деревенский мальчишка, в простых сепых портках и такой же рубахе. Босиком, но при картузе, бывшим, очевидно, предметом его гордости.

— Как зовут-то тебя, мужичок?

— Андрей Петрович…

— А меня Николай Фокич. Служба, дело такое. Очень нужен по государственной надобности.

— Так попробуем, конечно, — чинно проговорил мальчишка.

Правда, Артемизов приметил, как один из озорников помчался, сверкая пятками, к домам за околицей. Ну, да такое было ротмистру не диковинку. Побежал гонец предупредить старосту, что мол, чужой, недобрый человек заявился в их места.

Не больно жаловали староверы жандармов. Да и полицейских. И вообще, представителей властей, всех до единого. Ну, в России вобще власть не жаловали, а в Сибири так особенно, и к этому Артемизов давно привык. Собственно, люди от начальства ничего хорошего сроду не видели, да и не рассчитывали никогда. Поэтому и знать её не желали, и дел старались с ней не иметь никаких, по возможности, конечно.

Так что жандармский ротмистр ехал далее, к тем домам, куда мальчишка побежал. Артемиов и не волновался слишком-то, знал, что всё одно разберёися с этим делом. Мимо прошли две староверки, с водой от колодца. Девицы видные, только хмурые да неулыбчивые, прятали лица от чужого человека. Ну, а вскоре, навстречу вышёл долгожданный староста с двумя крепкими на вид молодцами. Тут, из вежливости, покинул седло Артемизов, повёл коня в поводу.

— А, ваше благородие! — нарочито сердечно поздоровался староста.

— И вам я рад, Харлампий Лукич, — ответил жандарм.

Он собственно был честно рад увидеть этого человека. Умел он всё сделать прилично, дабы конфликты не возникали между староверами и переселенцами. Немало приезжало рабочих из Перми сюда на заработки, и, случалось, понятно, всякое.

— Что привело к нам? Может, мёду желаете? У нас на диво хорош!

— Да нет, староста… Много сладкого мне нельзя, доктора не велят. А вы всё торгуете? Немало всего прикупили, знаю… А для чего тебе, Харлампий, комплект химической посуды из жаропрочного стекла? Неужто самогон в обычном не выходит? Или на вкус плохой получается?

Знал, что не пьют староверы, а ввернул такую колкость жанларм, не сдержался. Но, странновато было это, что закупали эти жители в селении. Если бы там ружья, или снасть какую, или хотя бы грамофоны. Нет, грамофоны прикупили конечно, аж целых пять. И рояль, чем просто поразили его воображение. Велосипеды, впрочем тоже были куплены. А не замечал, что бы хоть кто-то из местных на них ездил.

— Всё то вы шутите, Николай Фокич. Что- то берем конечно, так артельно, для себя. Детишкам в школу, для уроков.

— Дети, конечно, дело божье… И телефон собираетесь в деревню провести? Даже в Перми провод прикупили, четыре аппарата «Эрикссон».

— А что? Закон что ли, я нарушил? Так мы не террористы с реольвертами, по станциям не бегаем, бомб не взрываем, — начал сердится староста.

— Да я про другое хотел поговорить, не злись на меня, Харлампий. Слыхал я про рыбака одного, Михайлу. Нодо бы поговорить с ним. Странный он какой-то… Да и не местный он. Слыхал, недалеко у него заимка?

Артемизов расчетливо вёл этот разговор, в котором важно было каждое слово. Он нарочно провоцировал старосту, желал прощупать реакцию собеседника. Надо было сподвигнуть старовера в нужном направлении. Это, как тяжелую бочку катать- сложно и трудно только на край поставить, а дальше, легко идёт, почитай, сама катится.. Видел, что чуть покраснел староста, злиться начал, вон, кулаки пудовые перед собой выставил, готов уж в бой кинуться, да бережёться…

— Не стоит, ваше благородие, хорошего человека беспокоить. Не буйный он, а живёт здесь очень давно. Толковый да добрый человек. Всё, что могу сказать.

— И где же найти его, Харлампий? Подскажешь?

Староста глаза прищурил, словно отказать хотел, но, почесал бороду, улыбнулся, да сказал спокойно.

— Так у реки, если он на ловлях. Сам приходит к нам, если ему нужно. Вы бы, ваше благородие, не ходили туда… Дело ведь такое… Лучше, когда Михайло сам к нам приходит, тогда и поговорить можно. Не любит он гостей…

— Ну что, проедусь… А ты, Харлампий, не видел с ним высокую женщину, милую такую, лет под сорок? А то люди говорят, не один он здесь ходит?

Староста тут едва по бревну, лежавшему рядом, ногой не хватил. Видно, что даже новых сапог не пожалел. И то, расстроился, занерничал, видно, Харлампий. А Артемизов порадовался за себя, и за то, что, прочёл толковую книжку господина Кошко о проведении допросов и их психологической составляющей. И то, верно говорят же господа англичане: «Знание-это Власть».

***

«Нет, конечно, леса здесь красивые, луга там и прочее, -думал про себя Николай Фокич, — да только и комары, прямо невоспитанные, — вздохнул он и принялся размахивать веточкой ещё сильнее, — как бы вот, было бы очень хорошо, без гнуса этого противного. И конь, тоже, злится».

Так и вправду, его Каштан куда более энергично принялся помахивать хвостом, и Артемизову пару раз вполне прилично досталось по спине от лошадки.

— Э, не балуй! — рявкнул Николай Фокич, а то я живо тебе наподдам!

Конь будто понял, что говорят, скосил глаз на седока, и пошёл по дорожке в лесу более шустро. Не рысью, понятно, но уж быстрым шагом -это точно. Тут Артемизов приметил шалаш, отлично спрятанный среди больших сосен. С первого взгляда такой не заметишь, да и со второго тоже. Просто ротмистр ожидал найти укрытие рыбака, и был очень внимателен к мелочам.

Артемизов спешился, и привязал повод Каштана к большой ветке, так удобно свисавшей с дерева. Лес не был особенно густым, но, вполне таким внушительным и основательным, а эта сосна, к которой он поставил своего коня, выделялась даже среди этих деревьев-великанов. Держал руку в кармане своих галифе, не выпуская рукояти револьвера. Костёр горел еле-еле, но не был потушен, значит хозяин находился совсем рядом. И, чудо какое, стояли здесь два складных швейцарских велосипеда, как раз обозначенных в доставочной ведомости, найденой на станции. То есть, Харлампий для Михаила всё закупал? Эти люди могут заплатить, но, не хотят сами получить товар, и нуждаются в посреднике… Вырисовывалась интересная комбинация, жандарм был всерьёз заинтригован.

— Эй, Михаил! — вдруг крикнул ротмистр, выходи, — поговорить надо!

Артемизов решил, что так поступить было умнее всего, показать, что пришёл не таясь. Без этих дурацких игр в прятки. Сделал пару шагов к шалашу, и вдруг услышал незнакомый голос за спиной.

— Ну, вот он я. Так ты ротмистр Артемизов что-ли?

Жандарм резко повернулся на каблуках, услышав это обращение. Сказать что удивился- так это ничего не сказать. Он не услышал как к нему подошли, и ни одна сухая веточка на земле не зашуршала, не скрипнула. А здесь, не один человек, а двое стояли перед ним. Молодой высоченный парень, и красивая женщина, лет тридцати, не более. Одеты были обычно для живущих в этих местах, и не как-бы не совсем. Обувка очень бросалась в глаза. Английские ботинки для путешественников были редки даже в Перми, цена у них была немалая. Ну и так, нечто не важное. Сразу и не понял таких мелочей. Ну как, мелочей? Золотые ожерелья, не меньше чем фунта в три весом, украшали шеи обоих. И сделаны, как успел приметить, потрясающим мастером. Фигурки людей, олени, грифоны. Работа была не простого деревенского умельца, не кривая кустарщина, а прекрасно исполненный замысел истинного мастера.

— Так он и есть. — ответил жандарм, — Николай Фокич Артемизов, ротмистр Жандармского управления. А вы кто будете?

— Так люди мы местные, издавна здесь обитаем. Меня Миклой звать, а мою матушку Дигной.

Женщина странновато посмотрела на этого рослого парня, затем и улыбнулась его словам.

— А что, непохожи? — проговорила она, и подбоченилась.

— Так наоборот, и очень даже. Может, у огонька посидим? У меня, вот с собой пироги припасены. Чаем угостите?

— Так отвар иван-чая, Николай Фокич, только он. Но, не гнать же вас отсюда? Давайте и поговорим! Если уж нужда такая, — ответила женщина.

Тут удивился уж ротмистр. Появились принесённые из шалаша складные алюминиевые сиденья, новомодная вещь у богатых туристов. Кружки из того же металла, миски и ложки. Рыбак разложил и хитро сделанный складной столик.

— Я сам сделал, — похвалился Микла, — по иностранному журналу.

А женщина достала стальной термос, и словно это было не впревой, деловито разлила кофе по кружкам.

— Кончился иван-чай. Такое дело, — усмехнулась Дигна.

Поели пирогов, принесенных Артемизовым с собой. Люди, так, выглядели слегка непривычно, если слишком долго заглядываться. Помимо прочего, у рыбака на запястье сверкала циферблатом новенькая «Омега». Совсем небедная такая семейка здесь рыбу удила. Не удивился бы и такому расклалду ротмистр, если бы в дальних кустах стоял новенький мотоцикл «Индиан», вместо велосипедов.

— Нет, добрый человек, — неожиданно заговорила Дигна, — нету у нас мотоцикла. Велосипелы только. Правда, Микла всё хочет купить, да я не позволяю. А что? Средств у нас довольно, имеем право…

Слыхал что-то Артемизов о семье промышленников, живших удалённо ото всех. Мол живут, людей не трогают, но к себе никого не пускают. И грамотами аж Алексея Михайловича подтверждено их владение, ну, в это жандарм не сильно верил. Мало ли люди чего напридумывают.

— Да в другом дельце-то. Что сами, товары не заказываете, Харлампия обременяете? Неужто сами не можете груз на станции получить?

— Так заняты очень. Трудимся, всё в заботах, — ответил Микла, — и неблизко. Неохота далеко ходить.

— А чего, сынок ваш, не женится? И умен, и средствами располагает. Жених ведь завидный.

— Так не присмотрел ещё… Разве вот, к вашей дочери посвататься… Не откажете? — с заботой в голосе проговорила женщина.

А Артемизов аж схватился за ворот мундира, и фуражка офицерская едва с головы не свалилась. Как же, доченьку за такого великана?

— Дигна! — громко сказал Микла и вдруг вскочил с места, — да ты что! А Ильда?

— А кто такая Ильда? — оживился ротмистр.

— Да невеста его. Так всё, не выходит. Не ладится у них. Но, дело молодое…

— Оно конечно, — с облегчением согласился Артемизов.

— Да вот дела у нас. Не пора ли вам, ваше благородие? — спросила женщина.

— Да вот, вопросец у меня шибко важный… Вы ночью в отделение почты заходили, к телеграфисту. Он там отправил послание, я ходил разбираться. И вот, заковыка какая, люди добрые, — и насмешливо поглядел на новых знакомцев, — Кузьминична, торговка вас видела, а сам Трофимов, телеграфист, твердит, что не было никого. И голова у него сильно болит. Что там случилось?

— Пройдёт, не отвалится! — и Микла еле успел убрать голову, как жесткая ладонь Дигны, вместо его затылка угодила по спине.

— Вот, не зарывайся! — добавила Дигна, — мало ли что. — говорила уже с жандармом, — Зашли и зашли. Надо было. Почта, она, чай, для всех работает.

— Так Трофимов тогда передал послание в Петербург на высочайшее имя. И. весьма странное, надо сказать. Выходит, вы и приказали телеграфисту это сделать. Со мной поедете, в Вагран, для выяснения. Очную ставку вам с Трофимовым сделаю, да с бабкой Кузьминичной. Опознают вас, так в тюрьму пойдете. Собирайтесь!

— Да не поедем мы. Нам и здесь хорошо, — ответила женщина, всем видом показывая, что не собирается подчинятся.

Артемизов рывком, как ему казалось, мгновенно, вытащил револьвер из кармана галифе. Только вдруг почуствовал руку Миклы на своём запястье. а затем, стал свидетелем невиданного атракциона: Микла одной левой сжал ствол револьвера, да согнул его вверх под девяносто градусов. Оружейная сталь теперь больше напоминала носик смешного водопроводного крана.

— Дай, я ему голову оторву! — тихо сказал Микла.

С такой силой мог ведь и оторвать, как прикинул бывалый служака. Ротмистр потянулся к своей шашке, висевшей на левом боку. Правда, отчего-то знал, что не успеет взяться за оружие. Подумал, что, верно, уж теперь не встретится ему с Марьей Васильевной да Анечкой…

— Больно ты резкий да прыткий, твое благородие! — высказалась и Дигна, разом оказавшись рядом с жандармским ротмистром, — ничего, и жену ещё увидишь, и дочку… Поспишь только немного, одумаешься, вот…

Он только успел почуствовать обжегший его лоб указательный палец женщины, и её ледяные глаза, казалось, проникшие в самое его нутро. И тьма встала перед глазами.

***

— Ну и что делать станем? — чуть капризно произнёс юноша.

Он оглядел сидевшего на стуле жандарма, так и смотревшего на огонь, словно застывшего сейчас или замёрзшего.

— Ничего. Сейчас в седло его посадишь, да отвезёшь в селение, к старосте. Там жандарм отлежится пару дней, да и очнётся. Чего зря неплохого человека убивать? Он ещё нам пригодится может.

— Больно уж любит в чужие дела лезьть… — пробормотал Микла, — чего сюда поехал? Далёко ведь.

— Ладно… А сам-то, зачем сколько добра разного накупил? Видно каждому, притом с первого взгляда, что ты необычный рыбак? В следующий раз попроще оденемся. И без рояля своего обойдёшься.

— Так удобнее, да и тебе же нравится. А сапоги я вообще не люблю одевать. Неудобно в них! А такаяобувка и одёжка получше будет!

— Ничего, не в первый раз, — уже примирительно заговорила жегщина, — но, отвези офицера. Обязательно. Да и предупреди жителей, чтобы 17 июня особо из домов не выходили, да окна ставнями прикрыли. Ты, точно всё сделал, как решили?

— Да уж куда точнее. Всё проделано в наилучшем виде. Собрано всё, часовой механизм рабочий. Я туда не бегал, летал. Быстро обернулся! — похвастался он.

— Ох, надеюсь… Лишь бы не переборщил. Иди давай, а я всё здесь приберу. Времени немного осталось. А меня у горного отрога к вечеру нагонишь. Велосипеды я с собой заберу.

А Микла лишь кивнул в ответ. Согнутый револьвер положил в карман офицера, подвёл ближе коня, слушавшегося его получше послушной собаки. Норовистый жеребец стоял смирно, только головой кивал, да хвостом помахивал. Рыбак ухватил двумя руками за пояс ротмистра, усадил в седло, вставил ноги в стремена, да привязал брезентовым ремнём к седлу для надежности. Затем, взявшись за повод, повёл коня с седоком по дорожке прочь от реки, к селению староверов.

ГЛАВА 6 Чудовищный взрыв на Востоке

Голова мучительно болела, словно собиралась лопнуть, бедный Николай Фокич ухватился за виски двумя руками, и крепко их сжал. Помогло, но так, не то что бы очень. Правда, пульсирующая боль будто затихла, а ломило теперь в темени, но так, не очень сильно, терпимо. Посмотрел на себя, так и удивился, лежал он ведь в одном исподнем. Перепугался, если честно. Что, раздели его? Напился? Но нет, заметил вешалку, на которой в полном порядке присутствовали его мундир, фуражка, и даже шашка. А вычищенные сапоги стояли рядом, словно ожидали своего хозяина. Пытался вспомнить, как сюда попал? И не мог сосредоточится, перед глазами всё расплывалось, хотелось снова уснуть. Но тут хлопнула дверь в комнату, и на пороге появился староста, вот его Артемизов помнил хорошо.

— А, день добрый, Николай Фокич! Как вам у нас отдыхалось? Местечко хорошее, гостевой дом, никто и не потревожит. Спите, вот, и кровать хорошая, на пружинах, да и матрас преотличный! — нахваливал Харлампий это обиталище, словно содержал его, как гостинницу.

— Что со мной произошло? — спросил недоверчиво ротмистр.

Да, он желал знать, в чём дело, был просто обязан. Лучше уж самое плохое, чем сомневаться.

— Так ничего страшного, ваше благородие. Верно, притомились. Сели тут, рядом, у дома, да заснули. А мы уж, простите нас, отнесли на кровать. Вы и проспали тут двое суток. А мы уж вас и не тревожили. А сейчас чаю принесут, с пирогами. Силы, глядишь, к вам и возвернутся.

— Ехать мне надо. Дома, верно, уж заждались.

— Да не стоит, Николай Фокич. Отдохнуть вам надо, в себя прийти, — и староста как-то странно поглядел на гостя, а затем и на ходики, напольные часы, стоявшие в углу комнаты.

Да и другое… Окна в комнате были прикрыты ставнями, свет, пусть неяркий, шёл от двух керосиновых ламп.

— Оденусь пока… — тихо проговорил ротмистр.

— Я обожду. И принесут вам поесть, — повторил староста, — обождать немного придётся, вы уж не серчайте. Недолго…

Харлампий вышел, а Артемизов осторожно сел на край кровати, поставив и ощутив ногами коврик деревянного пола. Сразу отлегло от сердца. Чувствовал пальцами, что он немного жёсткий и колкий, и это было хорошо. Значит, не удар у него риключился, ноги не отнялись, и отлегло от сердца, разом успокоился. Быстро оделся, не забыл и про ремни с шашкой. Почувствовал себя уже уверенней. Но, в кармане что-то мешало. Вытащил на свет за рукоять револьвер, с изломанным, вернее, согнутым стволом, словно тот был не из стали, а из мягкого пластилина. Он нахмурился, пытаясь вспомнить, как это вышло, но не мог. Вздохнул, и спрятал револьвер, ставшим лишь занятной вещицей, но никак не оружием.

В комнату вошла девица, с лицом, замотанным в платок, так что только глаза были видны. Быстро поставила поднос, на котором имелись пироги, красиво выложенные на деревянном блюде. Потом принесла ягодного взвару. И вправду, почуствовал, как оголодал за два или уже три дня, прогедшие с вечера четырнадцатого. А сегодня, уже семнадцатое число, скоро ведь, и Троица, подумал ротмистр, откусывая ещё кусочек этого лакомства. Хороши были ягодные, уж очень хороши. Ешь, и оторватьса невозможно, словно давно не ел.

И тут дом сильно тряхнуло. Так, словно земля оживать стала, да потянулась от долгого сна. На улице сильно закричали. Артемизов, не особо задумавшись, выскочил во двор, его слабость, словно рукой сняло.

Сбежал вниз по лестнице, оказался на улице, и увидел, как вся восточная часть неба затянута чёрными тучами, сквозь которые словно огонь полыхал. Дико выли собаки, одна курица, громко кудахча, пробежала мимо, и спряталась в крапиву у забора. Слышно было, как призывно мычат коровы, наводя ещё большую тоску. Страх словно сжал сердце ротмистра, было трудно дышать, он оглянулся вокруг, думая, что хорошо бы оказаться сейчас дома. Рядом с Машей и Анечкой.

— Ну чего, ваше благородие? Нельзя на улице стоять, сейчас-то, — спокойно и как-то грустно проговорил подошедший Харлампий, — вишь как далеко взорвалось… А мы сейчас пойдём да поедим… Скоро дождь пойдёт, так для людей шибко не полезный. Пойдём, пойдём ваше благородие… Меня вот, добрые люди упредили, зато у нас все окна целы, не побито ничего…

— Знали значит? Так зачем же это?

— Да нечего было Их задевать. Они попусту силу свою не показывают, — говорил с горечью в голосе староста, — вот, взгляни снова, что с твоим револьвером сделали. А могли и тебя на части разорвать.

— Так что же, им покориться? — вдруг взвился ротмистр.

— Не требуют они этого. Но, постоять за своё смогут, — и показал рукой вверх.

Артемизов ещё раз глянул на страшное небо, кивнул, и быстро пошёл за старостой, обратно в дом. Подумал только, а как там, далеко на востоке, где случился этот ужас?

***

Охотники неспешно перекладывали свою добычу, уже приготовленные на продажу соболиные шкурки. Выходило неплохо, и оба были рады своей удаче.

— Но сегодня уйти надо. Шаман без тебя заходил, предупреждал. Дескать, надо уйти отсюда на юг на пятьдесят вёрст, не то, худо будет, — осторожно проговорил молодой парень, — сгорит тут всё, дескать… Мол, его Древние предупредили…

— Иван, сам пойми… Куда мы уйти сможем? А как же добыча? Неужто бросить всё? И кто он такой, сам подумай, нехристь ведь.

— Так местные говорят, что Теменчак с духами говорит… Людей лечит, да и тебя, Степан, травами потчевал, ты выздоровел ведь…

— Эх, не верь ты в эту чертовщину. Всё хорошо будет, успокойся. Завтра, обойдём ловушки в глубине леса. Надо собрать всё, иначе добро наше пропадёт. Дело важное, что бы на зиму денег заработать.

— Зря ты так… Поберечься надо… Может быть, в погребе отсидимся, до завтра-то? А там, и ловушки обойдём…

Видел старшой, что помошник в самом деле напуган. Тут, понятно, решил подбодрить паренька.

— Конечно, Иван. Так и сделаем. А пока, кашу сварим, вот, и чайник уже закипел. Достань заварку из красной жестянки.

Парнишка улыбнулся, встал, пошёл к избенке, нашарил там в простеньком шкафчике коробку с надписью «монпасье», и припомнил, какие здесь находились вкусные разноцветные конфетки. А тут уже находился плиточный прессованый чай, столь любимый всеми сибиряками.

— Вот, щедрее клади, — усмехнулся бородатый охотник.

Сам разложил по эмалированным кружкам чай, и залил кипятком, и накрыл мисками сверху, что бы напиток хорошо настоялся. Вроде бы всё удавалось, неплохо день начиеаося.

— Зачем толкнул? — вдруг спросил бородач, и обернулся.

— Это не я… — пробормотал Иван.

Младший просто замер с тарелкой в руках. Адская вспышка озарила небо, куда ярче, чем десятки солнц. Оба прикрыли глаза, не в силах выносить такую силу света. Огненный сполохи озаряли небо, и раздался ужасающий взрыв, почувствовался жуткий жар, будто совсем рядом пылал огромный костёр. Зажглось ещё одно солнце.

Иван страшно побледнел, и показал пальцем вверх. Там, поднимался и рос от земли к этому солнцу, чудовищный черный гриб, над северной частью необъятной тайги.

На обоих охотниках от страшного жара начали тлеть рубашки, вспыхнула степанова борода, и волосы. От взрывной волны их отбросило к самому крыльцу их избы, стол опрокинулся вместе с чайником и кружками, а костёр залило водой из котелка.

Иван закричал тут от страшной боли, забился, держась за голову. Степан, стоя на коленках, ухватил за ногу и потащил его к подвалу. Благо, что двери, да и железный замок тоже сорвало взрывом, и тот отлетел в сторону, словно сделанный из бумаги. Даже трава горела под их ногами, но, правда, к счастью, крыша избы, земляная, осталась целой.

— Ничего, держись, паря… — шептал Степка, потушив тлеющую бороду.

Он осторожно опустил по ступеням вниз потерявшего сознание товарища, и уложил на дощатые полати. Воды тут не было, да водка имелась. Степан смочил губы Ивана, тот сморщил нос, но, задышал, наконец.

— Ничего, сейчас лицо да руки гусиным жиром смажу, заживёт всё, — быстро, с придыханием говорил охотник.

И то, лицо Ивана и руки покраснели от ожога, и бывалый человек взялся за дело. Осторожно, стал покрывать жиром обожженную коду товарища, затем, также и себя всего обмазал. И то, полегчало сразу. Затем, отхлебнул из фляги, что бы успокоится. Всё же здесь было прохладно и хорошо, а снаружи, всё бушевал огонь. Бушевал сильный ветер, а затем начался ливень, который словно старался потушить, смыть всё это с многострадальной земли.

— Жив ты, что ли, Степан? — наконец заговорил паренек, укрытый одеялом.

— Да живой я, Ваня. Всё, хорошо… Обошлось, кажется… Правда, уходить надо было. Но, вся добыча цела, вот она! — и он показал на ларь, и открыл крышку.

И вправду, добытые с большим трудом шкурки были на месте. И так же блестели при свете зажжёной керосиновой лампы.

На следующий день решились идти, покипуть это место. Скарб загпузили на волокушу, впряглись оба, да не спеша потянули, берегли пострадавшие, обожженные руки. Идти стало еще тяжелее: очень много было сваленных лесин. Вместо сетей у реки, они увидели лишь кучку камешков — грузила. Отличные богатые сети из конского волоса сгорели. Ну, а в их избе, погорела даже ржаная мука. Вместо мешка муки остался только черный камень, а снаружи пенька-то целая была. Ткнул Иван в него палкой, и камень тот, уголь, взял и разломался. В середине его нашлось немного муки, и Иван бережно пересыпал его в малый мешочек.

— Хватит чем в дороге уху заправить, — согласился Степан, — молодец ты, Ваня. Без хлеба, точно пропадём…

— Теперь доберёмся уж точно. Раз уж в такой передряге выжили, нельзя нам помирать.

Холодать стало, и опять пошёл унылый хололный дождик. Но, ночи и не было, чёрные тучи словно с высоты освещались, небо красное было. И словно не стало ночи, светло было, будто днём. Так и двмнулись охотники к тракту, к торговым факториям, подалее от страшного места.

А вот когда подошли они к речке Чамба, то были уже совсем слабыми, усталость давила просто невыразимо. Еле ноги переставляли. А кругом охотники видели небывалое и страшное. Тайга стала словно совсем не своя. С деревьев ветки словно срезало, стояли, будто оголенные, жуткие, обгорелые, без коры. И так, вёрст на десять. А трава, вся сгорела, под лесинами голая земля стояла. А дальше, тяжко стало идти, вся тайга в землю упала, словно уронили её. С трудом дошли охотники до людных мест.

ГЛАВА 7 Сохранить тайну

Утром, ещё до чаепития, государь спокойно и неспешно читал телеграмму. Не торопился, словно старался запомнить каждое слово. Рядом сидел и приглашенный ещё вчера в Александрию дежурный генерал Главного штаба Кондзеревский. На столе была разложена подробная карта Российской империи

Кондзеровский, Пётр Константинович. С 21 октября 1899 года до служил в Главном штабе: исполняющим дела столоначальника (с 21.10.1899), затем младшим делопроизводителем канцелярии Военно-ученого комитета (с 4.12.1901), начальником 4-го (с 4.12.1902) и 14-го (с 1.5.1903) отделений, член Хозяйственного комитета (3.2.1905—21.12.1906), начальник отделения (с 3.12.1904), исполняющим дела помощником дежурного генерала (с 14.10.1907). А совсем недавно, 4.6.1908 назначен дежурным генералом Главного Штаба. Итак, государь счёл необходимым поставить в известность Разведывательное Управление Главного Штаба.

— Вот, Орлов и ещё одно донесение… Твой вестовой ведь доставил? Сегодня у нас, семнадцатое июня?

— Так и есть, ваше величество.

Генерал стоял перед императором. Заметил, что тот волнуется, и потянулся к мундштуку с папиросой. Он потянулся к телефонному аппарату, но убрал руку, и коснулся пальцами лба.

— Всё вышло, как и было обещано в той телеграмме от четырнадцатого числа сего года. И, я прочитал донесение от Иркутской Обсерватории, посмотри сам, сего пишут:

«Около тысячи очевидцев сообщили иркутской обсерватории, что по небу пронеслось сверкающее тело, оставляя за собой яркий след. В районе Подкаменной Тунгуски над тайгой вспыхнул шар много ярче солнца. Слепая девушка из фактории Ванавара на единственный в жизни миг увидела свет. Огненный столб взметнулся в безоблачное небо. Черный дым поднялся по багровому стержню и расплылся в синеве грибовидной тучей.»

— Ещё доклад со станции Трассибирской магистрали, от начальника станции Эйнберга:

«17-го июня утром, в начале 9-го часа, у нас наблюдалось какое-то необычное явление природы. В селении Нижне-Карелинском (верст 200 от Киренска к северу) крестьяне увидали на северо-западе, довольно высоко над горизонтом, какое-то чрезвычайно сильно (нельзя было смотреть) светящееся белым, голубоватым светом тело, двигавшееся в течение 10 минут сверху вниз. Тело представлялось в виде „трубы“, то есть цилиндрическим. Небо было безоблачно, только невысоко над горизонтом, в той же стороне, в которой наблюдалось светящееся тело, было заметно маленькое тёмное облачко. Было жарко, сухо. Приблизившись к земле (лесу), блестящее тело как бы расплылось, на месте же его образовался громадный клуб чёрного дыма и послышался чрезвычайно сильный взрыв. Все постройки дрожали. В то же время из облачка стало вырываться пламя неопределённой формы. Все жители селения в паническом страхе сбежались на улицы, бабы плакали, все думали, что приходит конец мира».

— Не только это, но и землетрясение началось, — продолжил Николай, -после всего этого:

«Сейсмическая волна была зарегистрирована сейсмологическими станциями в Иркутске. В Иркутской обсерватории (970 верстах к югу от вывала леса) начало землетрясения зафиксировано примерно в 0:19 по Гринвичу. Через 2—3 минуты после основного взрыва магнитографами Иркутской обсерватории был зарегистрирован геомагнитный эффект, состоящий в локальном возмущении геомагнитного поля. Возмущение всё продолжается носит немонотонный характер».

— Что скажете, Пётр Константинович? — спросил Николай Александрович.

— Ужасающая демонстрация силы, государь. К счастью, не военное нападение. Они обещали удар, силой в двадцать миллионов тонн тротила? Они выполнили обещание. Как видно по словам очевидцев, был запущен некий объект цилиндрической формы, который затем взорвался. Их требования?

— Запрет на посещение ряда местностей рядом с Новой Землей, и на Северном Урале. Больше никаких иных пожеланий не было высказано.

— Значит, следует исполнить их пожелания, государь. Послать экспедицию на Тунгуску для изучения этого происшествия?

— Они ясно предупреждают, что местность небезопасна для посещения. Люди могут погибнуть. Дали знать, что дело в лучистой энергии. И в заряде тоже использована ужасающая мощь лучистой энергии. Утверждают, что это радий. Но, это не совсем ясно.

— Однако, радий невероятно дорог, — задумчиво произнёс Кондзеревский, — видимо у них свои запасы этого элемента.

— Для них, видимо, всё возможно. Далее, — произнёс Николай Александрович слегка задумавшись, — скоро, и очень, ко мне обратятся некоторые весьма влиятельные господа из Европейских стран, да и из Северной Америки с просьбой о экспедиции для исследования этого феномена. В этом нет сомнений

— Нобходимо отказать, государь. Да собственно, что исследовать? — и Кондзеревский усмехнулся, — и так всё ясно. Огромной силы взрыв.

— Он не остался незамеченным. И, понятно, что нас начнут подозревать в испытании нового оружия.

— Всё достаточно просто, государь. Организуем три направления — одни авторы в газетах станут утверждать, что это комета. Другие, что, метеорит. Ну а третьи, самые одиозные… Есть идея, надесь вы одобрите, ваше величество.

— Говорите, Пётр Константинович. Я выслушаю.

— Есть исследователь, Николай Тесла, проживает в Северо-Американских штатах. Вот, несколько автор в иностранных газетах напишут, что это его таинственные опыты с атмосферным электричеством. Так сказать, произошёл инцедент. Гений совершил ошибку, что привело к неожиданному взрыву.

— Вполне разумно. Конечно, в рамках всего происшедшего. Я распоряжусь выделить на это десять тысяч из моих личных средств. Этого достаточно?

— Более чем, для писак из бульварных газет Парижа и Лондона, государь. Создадим всплеск из таких вестей, а волны сам разойдутся, без нашего участия. Бесплатно, но с пользой для государства.

— И ещё… — Николай Алексанлрович озабоченно поглядел на генерала, — следует и нам начать добычу радия. Всё же, неприятели могут опередить. Я имею ввиду Германскую Империю. Лучше подготовиться заранее.

— Следует поручить это Рябушинскому Петру Сергеевичу. Предприниматель с амбициями, не чужд прогрессу. Его брат увлечён авиацией, и помогает профессору Жуковскому, начал строить на свои средства АэроГидродинамическу лабораторию.

— А как же секретность, Пётр Константинович?

— Уверяю вас, что он уже всё знает. Есть действуюшие каналы связи между старообрядцами. Ему несомненно всё сообшили. По крайней мере, самое главное. Что был невероятный взрыв в тайге, ужасный пожар.

— Правда, есть н некий план у этой семьи… Уже работает Камчатская экспедиция, снаряжённая на деньги Рябушинских. Скажем, тре человек, верных вашему величеству, отклонятся от маршрута, и проникнут на Подкаменную Тунгуску. Это будут военные из Главного Штаба.. На станции… получат телеграмму, и последуют к месту взрыва. Что бы самим посмотреть, что же произошло, желательно сделать фотграфические снимки.

— Толковый план, это возможно и просто всё устроить, государь.

— Тогда и вам, и вашему 14 отделу Главного штаба надо начать отслеживать возможные действия иностранных исследователей в данном направлении, особенно, германских. Да, вы правы, и информация легко могла дойти и до правительств иностранных государств.

— Ничего, примем меры. И за границами, и внутри России, мы сможем создать завесу тайны и напустить туман на этот случай. Обыватели не слишком дотошны, государь. И в России, и во всём мире. Особенно, если происшедшее не касается их лично.

— Благодарю вас, господа! — спокойно и ясно проговорил Николай Александрович, вставая, и давая тем понять, что совешание закончено, — всё обговорили. А меня, верно, уже ожидают к завтраку. Так что, прошу меня простить.

Два генерала покинули кабинет государя.

***

Вечером того следующего дня, в своём домике, в Павловске, Петр Константинович спокойно изучал донесения, приходившие из северных и сибирских городов России. Выходила вполне непротиворечивая, но такая тяжкая и страшная картина:

«Раздался взрыв ни с чем не сравнимой силы. За четыреста верст в окнах лопались стекла. Повторяющиеся раскаты были слышны за тысячу верст. Близ города Канска, в восьмистах верстах от места катастрофы, машинист паровоза остановил поезд: ему показалось, что в его составе взорвался вагон. На расстоянии двухсот пятидесяти верст от места взрыва ураган срывал с домов крыши, а за пятьсот верст валил заборы.

В далеких городах звенела посуда в буфетах, останавливались стенные часы. Судя по всему, в районе взрыва были повалены деревья на территории площадью почти 2000 вёрст², произошёл огромный лесной пожар, более чем на тысячу километров вокруг слышались оглушительные раскаты грома, В поселениях и горолах, оконные стёкла в домах были выбиты в нескольких сотнях километров от места взрыва. Наблюдается ночное время после этого события на территории Центральной Сибири сильное ночное свечение неба. Ночью, 18 июня, лил сильный, непрекращающийся дождь. Люди очень напуганы, распускаются слузи о скором конце света. В ряде обсерватормй, в том числе и Иркутской, астрономы отмечали затруднения при проведении наблюдений из-за снижения прозрачности атмосферы, из-за поднявшейся пыли в высокие слои, вероятно, на несколько вёрст в высоту. В Европе, европейской части России и Западной Сибири после взрыва наблюдались необычные атмосферные явления: серебристые облака, яркие сумерки, солнечные гало. Из Британии сообщили, что ночью 17 (30) июня небо над Бристолем было аномально светлым на севере. В Париже, на Черном море и в Альпах стояли никогда не виданные там белые ночи.

Сейсмологические станции в Иркутске, Ташкенте, Тифлисе и в Иене (Германия) отметили сотрясение земной коры с эпицентром в районе Подкаменной Тунгуски. В Лондоне барографы отметили воздушную волну. Она обошла земной шар дважды.»

Кондзеревский начал заполнять рабочий журнал. Подоложил сюда и пару фотокарточек снимками белых ночей из Пензы и Костромы. Писал долго. Тут почуствовал, что глаза устали, да и надо было очъсвежить голову. По тарой привычке убрал со стола запси в железный ящик и запкр на ключ. Затем взял папиросы и спички и вышел а улицу. Но, пришлось спрятаться под козырёк подъезда.

Небо было покрыто густым слоем туч, лил дождь, и в то же время необыкновенно светло. Настолько светло, что Кондзеревский сам удивился. Достал из кармана блокнот, и смог на открытом месте вполне свободно прочитать свой мелкий почерк. Луны и быть не могло, но тучи были как-то странно освещены каким-то желто-зеленым, иногда переходящим в розовый цвет мертвенным светом. Генерал только вздохнул, увидев всё это собственными глазами. А что же там, в эпицентре взрыва? И представить себе было страшно. Да, одно дело, когда это всё читаешь, а другое- когда сам видишь это наяву, как подумал сейчас Кондзеревский.

Надо было и подумать всё же, о тех, кого можно было бы подключить к задаче, обозначенной госуларем. Петр Константинович аккуратно потушил папиросу, достал свой блокнот, и записал на чистой страничке несколько фамилий. Затем, задумавшись, принялся жирной линией зачёркивать одну за другой, пока почти в центре листка не осталась лишь одна запись:

Штабс-капитан Николай Петрович Лосунов, делопроизводитель Четвёртого делопроизводства, Части Первого обер-квартитрмейстера. Начальник — Николай Августович Монкевиц. Это Кондзеревский написал уже немного позднее.

ЧАСТЬ 2 Тайная экспедиция

ГЛАВА 1 Планирование экспедиции на Тунгуску

— Николай Петрович, вас к телефонному аппарату! — крикнул денщик.

Да, день начинался очень привычно для офицера Главного штаба. Лосунов уже привёл себя в порядок, и застегивал пуговицы отличного нового мундира. И, как никак, пошитом в ателъе мсье Санье. Пришлось расстаться с приличной суммой, но, что же тут поделаешь?

Решил побаловать себя, после назначения в Главный штаб, был наконец, прикомандирован от Лейб-гвардии Семёновского полка. Начальство сочло его участие в событиях 1905 года почти похвальным, и требующим поощрения. Поэтому теперь штабс — капитан Лосунов, после учёбы в Академии, находился здесь, в знаменитом здании Главного штаба, где и имел маленькую квартиру. А назначен был делопроизводителем Четвёртого делопроизводства, то есть, в стратегическую разведку Российской Армии.

— Одна секунда, Филимон. Пусть не вешают трубку!

Филимон Кондратьев стал денщиком у Лосунова уде давно, ещё в 1906 году. Солдат был видный да толковый, и не захотел возвращаться в свой город Покров после службы, вот и стал денщиком у штабс-капитана. Выглядел предстпвительно, в своём мундире без погон, но в семюновской бескозырке, украшенный потрясающей густоты бакенбардами. Нет, без сомнения, Филимон был просто великолепен на вид, и незаменим в быту. Знал, где пыщки свежие раздобыть, или, там, пироги. Какая прачка потолковее, ну, много чего важного. Вот и сейчас, в одной руке держал трубку телефонного аппарата, а в другой- фуражку Лосунова.

Офицер взял из руки денщика трубку, кивнул Филимону, иди мол, и хорошо поставленным голосом проговорил:

— Штабс-капитан Лосунов у аппарата.

Собственно, привык так сразу отвечать. Служба есть служба, и никто попусту ему не телефонировал.

— Николай Петрович? Это генерал Кондзеревский. Зайдите сейчас ко мне, это необходимо.

— Так точно, ваше превосходительство!

Голос в микрофоне умолк, и штабс-капитан повесил трубку на рычаги телефонного аппарата. Быстро доста свой кожаный портфель, открыл, проверил содержимое- несколько тетрадей для записей, и отточенные карандаши. Там же имелась в специальном футляре и ручка «Паркер». Подобную штуку штабс-капитан не рисковал носить в кармане, боясь испортить чернилами мундир. Ешё раз осмотрел свою немудрящую квартирку, из трёх маленьких комнат. И то, обстановка была более чем спартанская. Две железные кровати, три шкафа для одежды, обеднный стол с четыремя венскими стульями. Выделялось бюро, стол для письма. Эта штука была просто гордостью Лосунова, французской работы начала девятнадцатого века, помнил этот стол ещё самого Наполеона Бонапарта. По крайней мере, так думал сам Николай Петрович.

Лосунов ещё раз подошёл к зеркалу, поправил серебряный знак Семёновского полка на груди, фуражку, и снова похвалил сам себя за отлично пошитый мундир. Сидел он просто великолепно, отлично скроенный, из превосходного материала. Но, время поджимало, надо было идти.

— Ну всё, я на службу, Филимон. Ты-за старшего!

— Так точно, ваше благородие! — ответ был краток и по делу.

***

— Я к его превосходительству! Штабс-капитан Лосунов, генерал Кондзеревский меня вызывал.

— Так и есть, вам назначено, — ответил дежурный офицер, совсём ещё юный подпоручик, сверившись с записями, — проходите, штабс-капитан! — и указал на солидную дубовую дверь с бронзовой ручкой.

Лосунов по привычке взяв фуражку под левую руку, вошёл в кабинет. Собственно, здесь были две двери, и тамбурная, что бы никто не услышал лишнего. Генерал сидел в кресле за длинным столом, за которым, что странно, больше никого не было, и что -то записывал. Увидев вошедшего, встал, поздоровался за руку, и проговорил:

— Присаживайтесь, штабс-капитан. И, обращайтесь попросту, по имени-отчеству.

— Понял, Пётр Константинович!

— Вот и хорошо, Николай Петрович. Образовалось важное дело, и решено это поручить именно вам. Подойдите к карте.

Лосунов встал рядом с картой Российской империи. Собственно, географию знал он весьма хорошо.

— Итак, вы должны посетить район Подкаменной Тунгуски, где 17 июня упал метеорит. Ваша задача- сделать фотографии, собрать пробы грунта. Работать очень быстро, находиться на месте не более двух часов. Это приказ. Работы вести только в прорезином халате, закрыв лицо маской, в резиновых сапогах и таких же перчатках. Это тоже приказ, и он не обсуждается. Затем, защитную одежду вы сожжёте. Вот, проездные документы, назначение вас в Камчатскую экспедицию. Официально вы следуете туда. Но, на самом деле, вы отстанете от поезда, следующего во Владивосток. Вам нужен помошник, и наиболее разумным будет взять в качестве такого человека, именно Филимона Кондратьева, вашего денщика. Здесь важно, что бы как можно меньше людей были осведомлены о вашем путешествии.

Генерал подвинул папку к Лосунову. Собственно, там было асё, что необходимо. Приказ о командировании Лосунова и Кондратьева, билеты на экспресс, и пухлый конверт с деньгами.

— Вот и чемоданы, — и генерал кивнул на объемистую кладь, — там, Николай Петрович, фотоаппарат и одежда. Кроме того, специальный герметичный ящичек для проб грунта.

— Всё понял, Пётр Константинович. Понимаю, что это важно

— И, главное, всё это должно остаться в тайне. По возвращению доложите мне лично. Вот номер моего телефонного аппарата. В дороге ни с кем не контактировать, и депеш не посылать, полное молчание. Ну, кроме крайних случаев. Есть какие-то вопросы?

— Нет, всё совершенно понятно.

— Ваш поезд уже завтра, отдыхайте, Николай Петрович!

И генерал Кондзеревский вернулся к своим записям, а штабс- капитан вооружился парой чемоданов и покинул кабинет начальника.

***

— Так что Филимон, едем на Камчатку. И поезд, отходит уже скоро. Поторопись, времени немного.

— Неплохо это, ваше благородие., — стал пространно рассуждать денщик, — Только уж, право слово, лучше бы в Крым, в Ялту. Там, говорят, климат хороший, море тёплое. Хотелось бы там побывать.

— Ну, извини. В следующий раз. Буду у начальства, непременно скажу, что ты хочешь в Крым, Филимон.

— Да уж, ваше благородие. Надеюсь крепко, что послушают. А так, всё собрал, как вы приказали, по самому минимуму. Два чемодана. И вот, эти два кожаных. Вот и весь наш багаж.

— Про кожаные особенно что быты о них беспокоился. Выноси всё во двор, пусть дворник там присмотрит за добром присмотрит. И, сразу лови извозчика, надо ехать на вокзал, опаздывать никак нельзя.

Да, медлить не стоило. Поезд на Иркутск отправлялся из Санкт-Петербурга раз в неделю, так что опаздывать было решительно невзможно. Но, Филимон был прилежен, и вскоре кладь была вынесена, а дворник стоял у багажа, почти как часовой у полкового знамени.

— Николай Петрович, неужто в отпуск собираетесь? — не заметил спросить его поручик Бекасов.

Собственно этот молодой человек служил вместе с Лосуновым в одном, в Четвертом делопроизводстве, но был пока лишь в качестве помошника делопроизводителя. Такой, излишне был вёрткий человек, Лосунов старался не общаться с ним вне службы.

— Рад бы, да приписан к Камчатской экспедиции. Имею честь присоединится к столь известному мероприятию.

С удовольствием заметил Лосунов, как подёрнулось от досады лицо поручика Бекасова, и тот быстро вошёл в здание Главного штаба. А тут

подъехал и экипаж, вовремя пойманный Филимоном. Вполне неплохой, и понятно, запряжённый парой коней. Всё же, на одноконной повозке ехать офицеру Лейб-гвардии Семюновского было бы неприлично. Денщик принялся укладывать чемоданы, перевязывая их ремнём, что бы чего не растерять в дороге.

— Домчу, словно на крыльях, не извольте беспокоится, ваше благородие! Мы, завсегда знаем, как добраться лучше. Вам ведь на Николаевский вокзал?

— Именно.

— Никто лучше меня не довезёт, не сомневайтесь, ваше благородие!

Извозчик выглядел обычно. С непременной бородой, да номером на спине, в синей поддевке, шляпе, обычных шароварах, да пижонистых хромовых сапогах. В общем, обычный извозчик, судя по говору, из Ярославской губернии.

— Поехали, поехали, чего стоим? — начал терять терпение Лосунов, и экипаж, наконец, тронулся.

Дорога была до вокзала была недлинная, но полная и других седоков. Вдобавок, мимо них проезжали и вагоны городского трамвая, гремя чугунными колесами по стыкам рельсов, уложеных на мостовой. Езали с полчаса, ниак не меньше, пока не прибыли к старейшему вокзалу Санкт-Петербургскому. Красивейшее здание, построенное ещё в далёком 1851 году, украшало площадь. Лосунов сверил часы, с башеными часами, и остался доволен своими наручными «Омега». Механизм был превосходный, точны были, так что не придерёшься. К ним подкатила тележка грузчика.

— Вот, бери, — и штабс-капитан уплатил полтинник извозчику, — Филимон, а это тебе, расплатится с грузчиком. И, наши чемоданы доставить к вагону первого класса.

Да уже приготовил двухгривенный для грузчика, наменяв серебряных монеток заранее. И в чемодане была полная банка от «монапансье» этого серебра, знал, что в глубинке не жалуют бумажные деньги, поэтому в кармане имелся замшевый кисет, с полусотней золотых монет в треть империала, или попросту пятирублёвиков.

Тем временем, тележка тронулась, а Филимон пошёл вслед багажу. Не мог же в самом деле, оыицер тащить свою поклажу? Это было бы просто непонятно для него, и окружающих. У дверей зала ожидания для первого класса стоял швейцар, открывавший двери пассажирам. Штаьс-капитан пропустил даму и гувернантку с двумя детьми, коснувшись двумя пальцами козырька своей фуражки. Вошёл сам, и услышал за спиной речь на английском языке :

— Джорждж, где наш вагон?

— У нас купе певого класса, сэр. В Иркутск следует поезд компании CIWL.. Приемоимый комфорт нам обеспечен.

— А багаж? Не желаю, что бы хоть что-то потерялось!

— Я лично всё проверил, сэр.

Переговаривались между собой джентельмен в одежде богатого путешественника, и его слуга, уверенный и невозмутимый. Лосунов же остался ожидать у перрона. Время было ещё много, и подумав, пошёл в вокзальное кафе, немного перекусить на дорогу. Холодная буженина была неплоха, как и горячий чай, который подавали здесь. И официанты вежливы, и обстановка была приятной. Вокруг также завтракали отъезжающие, вполне приличная публика, а пассажиров третьего и четвертого классов сюда и не пускали вовсе.

Наконец, Лосунов неспешно подошёл к перрону, к которому локомотив уже неспешно, исходя паром, подталкивал вагоны. Отъезжающие и их провожающие люди, возможно друзья или близкие, шумно переговаривались, здесь царила лёгкая суета. Вот, с двумя чемоданами и немалым кульком в руке, появился и Филимон.

— Ваше благородие, всё слелано в наилучшем виде. Те чемоданы сдал а багадный вагон, вот и квитанции. Всё отлично! А это в дорогу. Вот, и ситро, и пирожки, — радостно уоыбнулся денщик.

— Пошли, пора и занимать места, — спокойно проговорил штабс-капитан.

Лосунов неспешно, с достоинством, предъявил билеты, и шикарно одетый проводник, указал им их купе. Да и вагон этого поезда был громадный, двухосный, и купе в вагоне было двенадцать. Ему открыли, затем вручили ключ, почти как ключ от номера в модном отеле. Но, надо сказать, внутри обстановка была просто превосходной. Обилие шюлка и бархата на сидениях и стенах. А купе, это был как небольшой номер, вдобавок, с личным туалетом и умывальником за перегородкой.

— Располагайся, Филимон.

Но, денщик сначала убрал чемоданы, приготовив принадлежности для умывания и пидамы, всё это разложил в туалетной. А Лосунов присел у окна, так и не отдергивая занавеску. Смотреть пока особо было не на что. Его никто не провожал, некому было, а переживать за других попросту не имел желания. Пока лишь аккуратно повесил фуражку на вешалку, и достал книгу «Описание Сибири», с картами. Всё это надо было тщательно изучить.

ГЛАВА 2 Партия в шахматы с новым знакомым

Пока суть да дело, локомотив пронзительно загудел, засвистел, ощутимо толкнул вагоны назад, а затем, чуть толкнул вперёд, плавно трогаясь с места. Этот момент Лосунов очень любил, поэтому отодвинул занавески, что бы посмотреть на незыбываемое зрелище. Перрон словно уходил, отплывал вдаль. Чугунные колёса громыхнули на стрелках, поезд прокатил мимо пакгаузов, около которых сновали грузчики и ломовики, принимая товары. Затем, миновали вагоны двух составов, стоявших на запасных путях. А мимо них проехали два пригородных поезда с дачниками. К ним постучались, проводник открыл дверь.

— Господа, через час начну разносить чай. А пока, прошу предъявить билеты.

Лосунов показал картонки с перфорацией. Проводник прятал их в карман особого журнала, а вместо них выдал квитанции. Придумано было толково, как оценил штабс-капитан. Было понятно, какие купе заняты, и до какой станции следуют.

— Благодарю вас, — произнёс проводник, закончив дело.

Николай Петрович взялся за книгу, а Филимон- за свою. Лосунов знал, что его денщик неравнодушен к Конан-Дойлю, и сейчас разгадывает вместе с знаменитым сыщиком тайну Собаки Баскервиллей. Ну а чего? Ожидать, что Кондратьев станет зачитываться Мережковским или Толстым, в самом деле, было бы просто глупо.

Ну, а пока, Лосунов мог спокойно наслаждаться поездкой, и времени для этого было предостаточно. Поезд следовал через Вологду, Шарью, Вятку и Пермь, по горнозаводческой дороге, через Уральские горы, до Екатеринбурга, затем до Челябинска и далее по Великому Сибирскому пути. Дорога должна была занять две недели.

За чтением время прошло быстро. Да и принесённый проводником чай давно закончился. Лосунов глянул на свои часы, неохотно встал, и пошёл к умывальнику. Ополоснул руки.

— Филимон, пора и обедать.

— Сейчас, ваше благородие. Вот, уж дочитал о легенде рода Баскервиллей. Презабавная киижица, всё же. А всё же зря вы не нанесли визит Наталье Ивановне. Фёкла мне говорила, что барышня очень скучает.

— Филимон, сколько я тебе говорил, не лезь не в своё дело…

— Так и приданное какое, и дача имеется, на Стрелке…

— Пойдём, обед, верно, стынет, — почти устало повторил Лосунов.

Наталья Ивановна Сердюкова была уж долгое время дамой сердца у Николая Петровича. Но, сначала был в малых чинах сам Лосунов, а затем произошёл и тот случай на приёме, когда барышня предпочла ему общество судейского чиновника. Глупо было, в самом деле, навязывать своё общество там, где оно нежелательно, как посчитал резкий в решениях Лосунов.

Пока же они прошли в вагон ресторан, Филимон остался на местах для слуг, Лосунов присел за свободный столик. Напротив него, за лругим столиком, обедали две барышни, из его вагона, как он успел заметить. Очень приятные лица у обеих, а у брюнетки, так мило свисал локон, который девица часто поправляла. Но, тут подошёл официант, отвлекая от столь интерсного вида, и начал предлагать обеденные блюда :

— Чудеснейшие щи с грибами, так же имеем буженину на закуску, ещё говядина beef stroganoff на горячее, с чудесным обжаренным картофелем. Вы будете довольны, ручаюсь.

— И, пожайлуста, бокал Мерло. А затем, и кофе, — добавил Лосунов.

Как житель Санкт-Петербурга, штабс-капитан пообвык именно к кофе, а чай, если быть честным, пил очень редко.

— Как вам будет угодно, ваше благородие, — и официант поклонившись, удалился.

Буженину с хреном подали сразу, и она была, без сомнения, просто превосходно приготовлена. Даже настроение поднялось. Но тут подошёл давешний англичанин, и представился.

— Эйван Хардсон Сент-Джекоб, журналист. Вы позволите?

— Да, конечно. Штабс-капитан Лосунов, Николай Петрович. Очень рад, — он произнёс дежурные слова, обычные в таком случае.

Англичанин заказал себе луковый суп, тушёную говядину, гренки с сливочным маслом. Наконец, принесли кофе.

— Если не секрет, куда следуете, шиабс-капитан? — спросил этот лорд.

— Назначен в Камчатскую экспедицию. Штабные обязанности. Так что, следую аж до Владивостока, а там, и до Петропавловска-на Камчатке.

— Понимаю. Ну, а мне до Иркутска, а там и на Байкал. Доверили описать местные красоты, необыкновенную сложность по строительству Транссибирской магистрали. Это же невероятно- тридцать девять тоннелей вокруг Байкала, а самый длинный из них — больше тысячи шестисот футов!

Что сказать, выглядел лорд Хардсон вполне симпатично в своём твидовом костюме, с тщательно уложеными, словно приклеенными волосами. Даже рыжие подстриженные усы вполне соответствовали столь утончённому облику. Лосунов заметил, что британец оценил его полковой знак, погоны.

— Ранее не был знаком с офицерами из Императорской Старой гвардии, как-никак, Петровская бригада. Ну, а я, как младший сын в семействе, определелился в журналисты. Хорошо, что мой отец не стал настаивать о духовной карьере. Всё же, сыновей у отца четверо- старший, Филип, в Дворянской Гвардии, средний, Майкл, во флоте Его Величества, третий, Николаус, выбрал стезю судейского. Ну а я, вот, — и он усмехнулся.

— Я единственный сын у родителей. Так сказать, одна у них надежда, — спокойно проговорил в ответ Лосунов.

Но, он запомнил, слова Хардсона. Оглянулся на Филимона, а тот обедал в обществе слуги Эйвана.

— Джордж это мой слуга. Правда, он предпочитает, что его называют мажордомом. Ему это кажется более правильным. Забавно, не правда ли?

— Филимон мой денщик. До вестового ещё не дослужился.

— Понимаю. у Филипа имеется свой вестовой. Итак, кажется, закончился обед. Не желаете ли партию в шахматы?

— Охотно.

Они дождались, пока посуда будет убрана, а затем, свободное место на столе было занято деревянной доской, с шестидесятью четырями клетками, черными и белыми. На которых быстро расставили шахматные фигуры. И, понятно, кофейник и пара чашек, дополняли весь этот новый натюрморт.

— Простите, должен отойти. Но, через пару минут вернусь. Непременно, -быстро произнёс Лосунов, поднимаясь.

Но, пока его ожидало некое дело. Он уже заметил, что Филимон покинул вагон -ресторан. И, как условились, денщик ожидал его в тамбуре.

— Так, — начал разговор штабс-каптан, — скоро станция, паровоз остановится на пятнадцать минут, набрать воды в цистерну. Ты пулей летишь к телеграфисту, и отбиваешь вот это послание по этому же адресу. Вот тебе деньги, — и Лосунов отдал рубль, — но, так, что бы тебя из окон вагона-ресторана не заметили.

— Сделаю в лучшем виде, ваше благородие!

— Ну, и купишь чего на перроне, для прикрытия, — и дал ещё рубль мелочью, — всё, действуй. Так, вот ещё… Присматривай потом за слугой этого лорда, мистером Джорджем.

— И это не вопрос, ваше благородие, — и Филимон с готовностью кивнул.

Затем штабс-капитан быстро зашёл в туалетную комнату вагона ресторана, сполоснул руки, снова посмотрел на себя в зеркало. Кажется, взволнованным не выглядел. Нарочито неспешно вернулся за столик, где его ждала шахматная партия. Выстроенные в ряды фигуры, и часы, с двумя циферблатами.

— Всё готово, ваше благородие, приступим? — улыбнувшись, спросил Хардсон.

— Непременно, ваше лордство!

Партия вышла изящная и интересная. Вокруг собрались зрители, сопереживали, но, не мешали. Лосунов играл весьма хорошо, ка му говорили в полку, но тут встретил мощного противника. Оба даже не заметили как поезд остановился, затем тронулся. Обоих захватило это действие. Официант принёс им ещё кофе. Сейчас Николай Петрович держал в руке изящную чашечку, быстро отпил из неё, ожидая важного хода Хардсона. Дело приближалось к развязке. Всё зависело, чем решит пойти англичанин, ладьёй или ферзём? Но вот, Эйван решился, и его ладья атаковала, убрав с доски слона Лосунова. Штабс-капитан убрал чашку, и своей ладьёй лишил возможности маневра короля чёрных, а затем, его ферзь снял с доски чёрного ферзя.

— Вам мат, Хардсон.

— Точно так… — он быстро оглядел доску, — но, благодарю за игру! И, надеюсь на реванш, штабс, капитан!

Публика с некоторой досадой, что всё закончилось, начала расходится. Они же вдвоём, как главные герои этого действия, выслушивали замечания и поздние советы зрителей.

— Осмелюсь добпвить… На двенадцатом ходу чёрным надо было бы… — начал свою тираду полноватый пассажир, задумчиво поправляя своё пенсне.

— Если пожелаете, то мы можем сыграть с вами завтра, — с ходу предложил Хардсон, — а наш реванш с штабс-капитаном немного отложим.

— Буду вам премного обязан, — обрадованно ответил поклонник шахмат, — разрешите представиться: Купец второй гильдии Порфирий Геннадьевич Алтунин.

— Эйван Хардсон Сент-Джекоб, журналист.

— Штабс-капитан Лейб-гвардии Семёновского полка Николай Петрович Лосунов.

— До завтра, господа, — и Алтунин откланялся, и покинул это место.

Ну а оба новых знакомых расположились в курительной. Лосунов достал свои папиросы «Герцеговниу Флор», а Хардсон «state express 555», британские сигареты. Николай Петрович использовал янтарный мундштук, вставил в него гильзу папиросы, и закурил. Британец тоже затянулся сигаретой

— В Париже теперь русские папиросы в большой моде, — проговорил журналист, — даже в Лиссабоне королева выкуривает по коробке каждый день. А вот, королева Виктория не выносила табачного дыма.

— Антон Павлович Чехов, знаменитый писатель и врач, тем не менее, отрицал, что табак вреден. Ну, собственно, тут решать каждому, — не согласился Лосунов.

— Партия была превосходной. Вы отлично играете.

— Привык больше на службе в полку. В училище, юнкером, ещё не оценил всей тонкости шахмат. Но, видите, как заинтересовались пассажиры? Ручаюсь, что салон-вагон завтра же превратится в шахматный клуб.

— Это было бы забавным, штабс-капитан. Но, мне предстоит завтра партия с господином Алтуниным.

— А я, тогда немного почитаю после обеда. Ну, кажется, пора идти. Ещё раз благодарю за игру, — и Лосунов пожал руку новому знакомому, и вышел из вагона.

Идти по коридору вагона движущегося поезда, всегда напоминало передвижение по палубе корабля, как казалось Николаю Петровичу. Такая своеобразная качка под ногами. Главное, было попасть в такт колебаниям, когда колеса вагона проходили стыки стальных рельсов. Сейчас отодвинулся в сторону, пропуская дам. Те приятно улыбнулись в ответ, и спешно скрылись в своём купе. Случайно или нет, Лосунов заметил, что путешественницы расположились через купе от его купе. Заметил, что Филимон стоит в коридоре, и смотрит в окно.

— Ваше благородие?

— Пошли, сейчас открою, -и Лосунов воспользовался ключом.

Денщик положил кулёк, от которого собоащнительно пахло на столик у окна, а сам сел на диван напротив штабс-капитана.

— Как всё вышло? -произнёс Лосунов, делая вид, что нисколько не волнуется.

Всего лишь пару раз поправил обшлага своего безукоризненного мундира, да глянул зачем-то на часы.

— Телеграмму отослал, приняли. Ответ отбил телеграфист Главного штаба. Вот, и телеграмма, — и он положил её перед Лосуновым.

Тот нетерпеливо подтянул к себе серый картон, с накленным на него важным посланием.

«Ожидайте. Вышлем ответ в Вологду, а если не успеем, то в Пермь. Получить послание сможет только Степанов или Лосунов.»

— Что же, спасибо, Филимон. Отлично всё выполнил.

— Как говорили, старался, никто меня не заметил. И, пирогами отличными разжился. Торговки не прижимистые, не дорожатся. Здесь с капустой и яйцами, там с ливером. Вот, рыбные, — и показал на кулёк.

— У проводника возьми чаю, да перекусим. Нечего им разлёживаться, а то пропадут.

— Сейчас всё сделаю!

Денщик бысто поднялся, по военной привычке, одернул свой цивильный теперь пиджак, и вышел из купе. Ждать пришлось недолго, Филимон быстро вернулся с четыремя стаканами чая в подстаканниках, и гордо водрузил на стол свою добычу. Просто упоительный запах наполнил купе путешественников. Лосунов пересел к столу, отпил немного из своего стакана. Вкус напитка был просто потрясающий, с лёгким дымком, как из домашнего самовара.

— Спасибо, Филимон. Садись, поедим, — проговорил штабс-капитан.

За окном уже темнело, но день заканчивался совсем неплохо, под стук колёс, с перезвоном ложек в стаканах чая, и отличным ужином из пирогов. Николай Петрович, был кажется, совершенно спокоен в эти минуты.

ГЛАВА 3 Ещё один лень

Следующий день наступил так незаметно, словно был продолжением прошлого. Лосунов проделал обычную процедуру, занявшись с утра физической гимнастикой. Всё же подобные упражнения укрепляли тело, но особенно внутреннее состояние, да и меньше затекали руки и ноги, в условиях вынужденного покоя. Затем, в туалетной комнате не спешно побрился и умылся, затем Филимон, следуя их ритуалу, торжественно извлёк из чемодана свежую рубашку и повесил её на плечики.

Николай Петрович, до этого чуть хмурый, сразу повеселел. И то, все сразу показалось в лучшем свете. А настроение ещё более поднялось, как проводник стал разносить утренний чай.

— Что Филимон, уже время?

— Да, ваше благородие, — ответил денщик, доставая свои немудрящие карманные часы, и откидывая крышку, прикрывающую циферблат, — как -никак, уж восемь утра.

— Ну и прекрасно.

— У нас вот, вчерашние пироги имеются. А там, уже и в Вологде остановимся, а завтра, даст Бог, и до Перми доберёмся!

— Вот и славно!

Они не спеша поели, наслаждаясь нехитрой трапезой. Идти в вагон-ресторан ради каши и омлета Лосунову не хотелось, пироги были вполне по вкусу. Затем он поднялся, не спеша вымыл руки, и пошёл в тамбур, к месту для курения. Здесь собралось уже некое общество, из давешних знакомцев по вагону -ресторану.

— Доброе утро, господа, — поздоровался Лосунов

— Доброе утро, — важно проговорил и купец второй гильдии Порфирий Геннадьевич Алтунин, — очень рад.

— Доброе утро, — проговорил очень худощавый господин, в форменном мундире горного инженера, — Волков, Илья Сергеевич, инженер. Следую до Иркутска, на Ангару. Знаете, продолжаю вщрывные работы, надо освободить реку от сложных порогов, сделать реку судоходной. А осталось, межлу тем, совсем немного! — увлеченно рассказывал он.

Лосунов даже повернулся, что бы посмотреть на нового знакомого. Этот господин, выходит, был его попутчиком. Так или иначе, всё это становилось интересным.

Тут хлопнула дверь, и в помещение зашёл и лорд Хардсон, в неброском, серым в клетку, дорожном костюме, но с чистейшим воротничком рубашки.

— Господа, добрый день! — произнёс он эти слова обычной вежливости с небольшим акцентом.

Ну, а далее, началась такая, мускулинизированная процедура. Мужчины окутались дымом, не пороха понятно, но табака. Здесь каждый предпочитал свой вид этого продукта. Хардсон неспешно дымил сигарой, Лосунов не изменял папиросам, Алтунин, тоже использовал мундштук для курения. И, неожиданно, инженер Волков оказался поклонником трубки. Такая у него имелась изящная штука, сделанная из корня грушёвого дерева, которую он держал в своих тонких руках.

— Господин Хардсон, я бы хотел напомнить о обещанной партии в шахматы, — обмолвился Алтунин.

— Несомненно, после обеда я к вашим услугам! — ответил англичанин.

Лосунов чуть улыбнулся, стряхнул пепел со своей папиросы в мраморную пепельницу, представтв себе этот сюжет.

— Если бы было возможно, был бы рад провести партию с вами, господин офицер! — неожиданно проговорил Волков, поправляя свой воротник с петлицами.

— С удовольствием.

— Салон-вагон превращается в настоящий шахматный клуб. Весьма занимательно! — с улыбкой заметил Хардсон.

***

В этот раз главный кулинар вагона-ресторана радовал пассажиров блюдами из дичины. Дикий вепрь, лось, олень, как впрочем, глухарь и куропатка стали источником вдохновения этого поэта поварского искусства. Трудно было не попробовать хоть понемногу каждого из этих кулинарных изысков. Лосунов, понятно, тоже не устоял, и теперь пребывал в таком, возвышенном состоянии. Правда, спать захотелось. Припомнились страницы из книг, где писатели к красках рассказывали о пирах, задаваемых государем Алексеем Мизайловичем, и, особенно многокрасочные картины Маковского. Вот и сейчас, штабс-капитан почувствовал себя таким, боярином, с картины, в окружении невероятных блюд со всевозможной снедью.

— Просто Лукуллов пир! — проговорил Хардсон, — или нет, один из тех пиров, которые описывал Вальтер Скотт в своих романах. Помните, застолье у Седрика в «Айвенго»?

Говорил этот лорд, неспешно намазывая кусочек хлеба сливочным маслом, и серебряной ложечкой удобряя это яство сверху изрядной порцией чёрной икры. Как видно, Хардсона не утомила ни оленина под сливочным соусом, ни остро-перечная вепрятина. Ну, а Лосунов уже не мог смотреть на икру.

— Бокал Мерло? — предложил Эйван.

— Конечно!

Тут Николай Петрович был совершенно не против. И то, после приятного обеда, бокал вина только на пользу.

— Вероника, нет, десерт я не буду! — услышал он голос той, приятной девушки, со стола напротив.

— Да что ты, Сонечка, как тут мило… — проговорила её подруга, — ну немножечко!

Да, конечно, барышни были очень красивы, особенно та, котрую звали Вероника. С такими изящными локонами волос, в столь милой изящной шляпке, едва сидевшей на пышных волосах. София же, или Сонечка, была коротко стрижена по послелней декадентской моде, которую, если быт честпым, Лосунов не понимал совершенно.

Но, тут принесли кофе, и Николай Петрович в некотором смысле, отвлёкся от своих наблюдений. Ощутив такой аромат, невозможно было даже думать о чём-то другом. Но вот, чашечки были пусты, официант убрал посуду, и на столе оказалась шахматная доска.

— Вы обещали партию? — чинно проговорил Волков, присаживаясь напротив.

— Приступим! — согласился и Лосунов.

Рядом же, за другим столом, начали свою партию Хардсон и Алтунин. И, поначалу, весьма быстро купец лишился пары фигур. Впрочем, времени наблюдать за чужой игрой уже не было.

Правда, они и не заметили, как проехали пару станций, остановились, а потом и снова тронулись. Партия оказалась куда как непростой. Волков был очень хорош, и цепко и умело вёл игру. Подошёл управляющий вагона-ресторана, потрогал свой подбородок, покачал головой и наконец, произнёс:

— Предлагайте ничью. В общем, ходов не осталось.

— Как вы, Николай Петрович? Не против? — с некоторым волнением сказал Волков.

— Без сомнения, Илья Сергеевич, — и Лосунов протянул руку противнику.

Ну, а Хардсон за своим столом, выиграл, и спркойно сидел, наслаждаясь бокалом прекрасного портвейна.

— Господа, давайте продолжим завтра! — предложил Алтунин, — Николай Петрович, не составите ли мне возмодность сыграть с вами?

— Конечно. Хардсон, а вы не хотите ли проверить свои силы, прведя партию с господинрм Волковым?

— Буду рад. Илья Сергеевич, вы не против?

— Должно быть интересно. Очень меня обяжете.

Так, собственно, закончился и этот день столь дальнего пути.

ГЛАВА 4 Под стук чугунных колёс

Но, сегодня почти в тревоге, Лосунов поглядел на часы. Проснулся пораньше, успел побриться и привести себя в порядок. Подобные действия всегда его успокаивали, возвращали чёткость мыслей. И сейчас, это было просто необходимо. Ему нужен был чёткий ход в этой партии, тем более, его ожидала телеграмма…

— Филимон, к Перми подъезжаем.

— Помню, ваше благородие!

— Ещё раз, ты должен успеть сходить к телеграфисту. Послание, Филимон, послание… Всё ли успели узнать?

— Как бы тебе сказать… Их лордства во всех британских справочниках имеются, записи на манер родословных у породных лошадей. Тут невозможно обмануться…

— Да сделаю всё, не волнуйтесь, ваше благородие!

И всё равно, Лосунов чувствовал, как просто необходим чёткий ход, невероятно верный, правильный…

— Послушай, Филимон… Ты с донной барышни Вероники знаком? — задал он внезапный вопрос.

Николай Петрович знал об увлечениях Филимона, и самым-самым для него были, конечно, женщины. Не сомневался штабс-капитан в талантах своего денщика, и всё тут. На это были свои причины.

— Так она и не против была, ваше благородие… Глашка-то, то есть. Глафира Игнатьевна.

— Об этом не стоит распостранятся, Филимон, это не красиво, — прервал излияния денщика штабс-капитан, — сама девица выходит на прогулки, когда поезд долго останавливается у перрона? Особенно в обществе своей подруги, Софьи?

— Так оно конечно, ваше благородие. — понимающе улыбнулся денщик, почитай на все тридцать два зуба, — так оно конечно… Вероника Евгеньевна, барышня, без сомнения, видная…

— Мне необходимо с ней познакомится.

— Так всё устрою, ваше благородие! Прямо вот сейчас.

***

Денщик ободряюще поднял руку вверх, ладонью к штабс -капитану, делая жест на манер индийcкого факира из цирка, и быстро вышел из купе. Лосунов подтянув мундира, смотрел на часы. Прошло всего десять минут, как раздался стук в дверь купе, и милый девичий голос произнёс:

— Разрешите войти? Я побеспокою вас всего на минуту.

Что должен делать в такой ситуации гвардейский офицер? Действовать, без сомнения, ведь дама просит о одолжении! Лосунов вскочил с дивана, и поправив ворот мундира, аккуратно открыл дверь.

И точно, на пороге стояла эта прелестная девица, Вероника Евгеньевна. Сейчас ещё более прекрасная, в силу лёгкого волнения, отчего на щечках девушки заиграл прелестный румянец.

— Ещё раз извините. Вероника Евгеньевна Самойлова.

— Николай Петрович Лосунов, — и штабс — капитан ловко поцеловал руку барышни, — приятно, что нанесли мне визит.

— Моя донна убрала чемодан, — начала объяснять девица, — и достать некоторые вещи будет затруднительно. Не распорядитесь приказать вашему денщику, что бы помог моей служанке? Для женщины это всё же слишком немалый вес.

— С удовольствием. Пойдёмте, я распоряжусь.

Разве штабс-капитан Лейб-гвардии Семёновского полка мог отказать прелестной барышне? Нет, и ещё раз нет! И Лосунов вышел в коридор, где его денщик уже прогуливался, с самым таким невинным выражением лица.

— Филимон, помогите дамам… — произнёс штабс-капитан.

— Я покажу! — засуетилась тут же подошедшая служанка мадемуазель Самойловой, — вот, здесь, пожайлуста! Посмотрите!

Лосунов заметил, что Глафира Игнатьевна была весьма привлекательной женщиной лет тридцати, и смог оценить безукоризненный вкус своего денщика. А тот, тем временем, быстро приступил к делу.

Степанов демонстрировал умелое обращение с ручной кладью, чем привёл в совершеннейшую радость обитательниц дамского купе. Видно было, что Вероника Самойлова очень довольна трудами Филимона.

— Я вам очень благодарна! Николай Петрович, не составите ли нам с Софьей компанию в Перми? Хоти немного прогуляться на станции?

— С удовольствием, правда, я обещал лорду Хардсону, что прогуляюсь вместе с ним.

— Ну, как раз получилось вполне приятное обшество. Отчего бы англичанину не присоединится к нам? Это было бы вполне мило. Поезд прибудет на станцию уже через сорок минут, — сказала Вероника, поглядев на свои золотые часики своего запястья, — до встречи.

Лосунов поклонился, и ушёл в своё купе. Вскоре туда заявился и Филимон.

— Та всё в порядке, ваше благородие! Барышня очень довольна, вот, и полтиной меня пожаловала! — и денщик гордо продемонстрировал серебряную монетку.

— Да, Кондратьев… От скромности ты не умрёшь. В общем, ты знаешь, что должен делать на станции. Незаметно попасть к телеграфисту и получить для меня телеграму из Главного штаба.

— И пироги, ваше благородие. Без пирогов никак нельзя.

— Купи и пирогов. Вот тебе ещё пятьдесят копеек.

— Всё понял, Николай Петрович, — и Филимон совершенно по -плутовски улыбнулся.

А Лосунов нарочито тяжело вздохнул, и потянулся к своей форменной фуражке, спокойно висевшей на крючке вешалки. Достал и новые перчатки, тщательно осмотрел мундир. Остался в общем, довольным, и присел на диван, дожидаться прибытия на станцию.

ГЛАВА Свидание на вокзале

— Поезд прибывает в Пермь! — раздался в коридоре голос проводника, — господа, стоянка пятьдесят минут!

Лосунов поглядел в окно. Поезд ехал по глубокому тоннелю, правда, открытому сверху. Справа, на холме, высилось прекрасное трёхэтажное каменное здание. Они свернули, и вот, цель была совсем уже близка.

Перрон приближался, пар от локомотива просто струился по земле. Вот, почуствовал щё один удар, чуть-чуть громыхнуло, и поезд остановился. Служащий дороги, в фирменном мундире, с блестящими пуговицами и фуражке с красным верхом, пошёл к голове состава.

— Ну всё, выходим. Я закрываю дверь, — спокойно проговорил Лосунов. Наступали так сказать, самые ответственные минуты, и он не мог допустить ошибку. Открыл дверь, а тут, подобная нимфе или прелестному духу поезда, или по крайней мере вагона, стояла прекрасная Вероника, и внимательно смотрела в окно.

— А, вот и вы, Николай. Пойдёмте? — сразу заметила его девица.

— Да, конечно.

Лосунов прошёл чуть вперёд, затем в тамбур вагона. Он сошёл по лесенке, подал руку девушке. Вероника встала рядом. Затем, сделал подобную любезность и для прелестной Софии.

— Барышни? Очень обязан вашему обществу! — галантно проговорил офицер, — вполне приятное место, посмотрите сами.

Тут, гремя каблуками лакированных ботинок о стальные ступени вагона, спустился на перрон и лорд Хардсон.

— Дамы, очень рад! — сразу сказал галантный англичанин, и поглядел на Лосунова.

Тот понимающе кивнул, и спокойно произнёс, представляя гостя барышням:

— Разрешите представить — Эйван Хардсон Сент-Джекоб, журналист. Мой новый хороший знакомый.

— И отличный шахматист, без сомнения, — заметила Софья.

— Вероника Евгеньевна Самойлова, — продолжил Лосунов, — и София…

— София Игнатьевна Серебрякова, — помогла ему стриженая девица.

— Очень рад, дамы, — проговорил уже по-французски лорд.

Собственно, дальше беседа шла на возвышенном языке бессмертного Рабле. Английский ищ дам никто не знал, собственно, как, к примеру, и китайский. София взяла под руку Хардсона, а Вероника шла рядом с Лосуновым, прикрывая лицо от солнца изящным зонтиком. Прислуга фланировала сзади, не более чем в двух шагах. Краем глаза штабс-капитан приметил Джордда, но тот был увлечен служанкой Софии Самойловой, и так сказать, пока немного потерялся. Как и Филимон, ловко оторвавшийся, будто пропавший у рекламной тумбы. Собственно, всё пока шло по плану.

— Может быть, по чашечке кофе, господа? -предложил Лосунов, — неплохое место. А может быть, можно и пообедать?

— Отчего бы и нет? — согласилась Вероника

Здание вокзала, украшенное развевающимися флагами, было очень красиво. Большие, светлые окна украшали это нарядное здание. Ну, а в город вели торжественые, отделанные мрамором, лестницы. Всё же, Пермь стояла на весьма холмистом месте. Зачастую даже дома поднимались на пригорочках, но, зато, глазам не было скучно!

Дверь им открыл швейцар, даже не спрашивая билеты, лишь глянул мельком на мундир Лосунова, да и вытянулся в струнку, словно был рядовым в его полку.

— Разве вы знакомы? Или вместе служили? — спросила Вероника, неудомевая, удивлённая таким обращением.

— Не припомню такого молодца в Семёновском. Но, с первого взгляда, этот шельмец узнал мой полковой знак, — и штабс-капитан показал на полковой знак, — так что вполне по чину, зайти в помещения для пассажиров первого класса.

И ресторан оказался неплох, официанты быстры и исполнительны, быстро принесли заказанные яства.

— Прелестное место! — произнес Хардсон, неплохо справляясь с заказанной им дичиной, — повар большой знаток своего дела! Давно такого не пробовал. Фазан, уж не хуже, чем в «Европейской» Санкт-Петербурга!

Бывал в этом отеле Лосунов один раз. И то, не с его капитальцем посещать такие места. Роскошное место, гле завсегдатаями были кавалергарды и конногвардейцы, выходцы из богатейших дворянских семейств Империи.

— Точно. И то, хорошо было пройтись и пообедать в таком месте, где не укачивает, — пробормотала София.

Хотя, эту девица вряд ли бы сломила даже морская болезнь. Вероятно, даже океанская качка была бы ей нипочём. По крайней мере, отсутствием аппетита мадемуазель Серебрякова совершенно не страдала. Скажем так, её унылость была скорее напускной, и на обед не распостранялась. Вероника тоже ела с аппетитом, часто поглядывала на кавалера.

— Просто чудо, даже не думал, что столь далеко от Петербурга умеют так прекрасно готовить, — снова заговорил Хардсон.

— Это богатейшая местность России. С древней историей, и обычаями, Эйван. Добыча соли и мехов приносила невероятный доход, — объяснил штабс-капитан.

— Несколько неуютно чувствуешь себя. Проехали боьше двух тысяч миль, а всё та же Россия, тот же язык. Навевает некоторую тоску…

— До Индии от Лондона куда дальше.

— Да разве Индия, это Британия? Просто колония, вот и всё. Как-то невероятно у вас, в России. Такого просто не может быть! Вы что-то умалчиваете, скрываете в своей истории, от всего мира. Спрятана где-то здесь, некая тайна… Всё не сходится! Это невероятно, тысячи миль, и везде один язык!

Лосунов хотел что-то ответить, объяснить, даже покраснел от волнения. Тут почуствовал, что сидевшая рядом Вероника чуть придавила ему ногу, и проподняла брови, пытаясь, видно, сменить тему тяжёлого разговора. Штабс-капитан улыбнулся, припомнил ещё одного знаменитого иностранца, ставшего русским:

— Можно только вспомнить знаменитые слова фельдмаршала Миниха, лорд Хардсон: « Россия напрямую управляется Богом…». Это всё и объясняет.

Но, тут цыгане принялись за музыку, и уже стало не до разговоров. Танцевали да пели, прямо огонь… Как стали обходить обедаюших, Лосунов легко раздался с казённым рублём. Дело такое, штабс-капитан всё же не был сибирским золотодобытчиком, что бы сорить деньгами налево и направо. Но, время стоянки заканчивалось, и новые знакомые заторопились к стоянке поезда, где оберсмотритель уде в первый раз ударил в колокол. Пассажиры подходили к своим вагонам.

Лосунов помог подняться Веронике, а Эйван с удовольствием истинного кавалера поддерживал Софью. Затем, Николай Петрович пропустил вперёд англичанина, затем и сам легко взбежал по чугунным ступенькам лесенки, очутивгись в тамбуре вагона. Проводник стоял в двери, с красным флажком в руке. Локомотив прогудел ещё раз, пар окутал платформу. Вот, снова зазвонил колокол, и трансибирский экспресс двинулся в путь.

ГЛАВА 4 Русское лото и поцелуй в коридоре

— Николай Петрович, — тихо, почти по заговорщически, проговорила Вероника, — право слово, вы уж очень нажимаете на иноземца… Чуть добрее надо быть.

Затем, увидев, что Хардсон раскланялся перед Софией, и удалился в свое купе. Тогда барышня повернулась к нему, и заговорила уже спокойнее:

— Через полчаса приглашаю вас в моё купе. Поиграем в лото. София нам составит компанию. Придёте?

— Конечно. Буду рад.

— До вечера ещё долго, это вполне удобно. Или, вас останавливают сословные различия, господин офицер?

— Что сказать? — и он тяжело вздохнул, — Иногда, можно говорить, что времена стали куда проще. С офицеров Императорской Лейб-гвардии особый спрос, а уж тем более, служащих в Старых полках. Но… Лучше ничего не скажу вам, Вероника Евгеньевна. Приду с удовольствием, — быстро поклонился, поцеловал руку, и ушёл к себе.

Закрыл дверь, и облегчённо выдохнул, увидев улыбающегося Филимона. На столике занимал почётное место объемистый кулёк с пирогами, а денщик протянул ему долгожданную телеграмму. Степанов и слова не сказал, всё же стены тут были, прямо сказать, тончайшие. Лосунов стал быстро читать про себя:

«Эйван Хардсон Сент-Джекоб, журналист. Данные проверены через нашего надёжного агента в Лондоне. Хардсон три года служит в газете „Thimes“. Не был замечен в связях с Военным ведомством Британии».

Штабс-капитан от досады скомкал в кулаке ни в чём не повинный косук тонкого картона с посланием.

— Пепельницу, Филимон.

— Вот, ваше благородие!

Лосунов ушёл в туалетную комнату, где вооружившись спичками, принялся сжигать телеграмму. Чиркнул спичкой о коробок, и только сломал головку, затем ещё и ещё раз, но вот, наконец, маленький робкий огонёк, будто его снесняясь, лизнул серый лист картона. Штабс- капитан поворачивал телеграмму и так и эдак, что бы пламя всё съело без остатка, даже сам умудрился не обжечься. Но, сумел даже немного здесь подумать.

«Итак, Хардсон и вправду журналист, следующий для описания Байкальских красот. И, это вполне хорошо. Было бы плохо следить за человеком, в общем-то весьма симпатичном. Не смотря на некоторое отторжение. Но и посвящать во что-то совершено невозможно, как и новых знакомых, этих барышень, особенно Веронику».

— Филимон, остаёшься здесь за старшего. Никого сюда не пускать. Вот, тебе запасной ключ от купе, я буду рядом, у Вероники Самойловой.

— Да уж давно пора, ваше благородие. Право слово, очень даже пора. Женться-то. Слышал я о Евгении Петровиче Самойлове, богатющий промышленник с Лены, купец первой гильдии, миллионщик. В дочери души не чает, приданного за ней сто тысяч даёт. У него, фпкторий торговых, с десяток по тайге, да два парохода по Енисею ходят. Или три?

— Филимон, тебе бы ещё и свахой служить. Такие деньжищи бы заколочивал.

— Да я завсегда, ваше благородие. Готов ваш брак устроить. И денег много не возьму, право слово. Не чужие ведь, — и рассмеялся.

— Ну ты, Амур бескрылый… Газету почитай, что ли? Посиди спокойно.

— Пойду, тогда лучше с Джорджем пообщаюсь. Такой, весьма приятный человек оказался. Всё веселее, чем здесь рассиживаться.

— Ладно. Развлекись немного, только без виски и джина, — напомнил своему денщику о службе штабс-капитан.

Лосунов поправил ворот мундира, словно и вправду, чуть давило. Скорее, его мучили сомнения, или, быть может, даже страхи. Вот зачем Филимон про эти миллионы напел? Стало на душе не лучше, а куда хуже.

— А, вот и вы, Николай Петрович! А мы вас с Софьей заждались!

Девица была уже в другом платье. Не из тяжёлого шёлка, а лёгкого хлопчатого, с рисунком мелких цветков, открытого до локтей, с милым белым воротничком, без шляпки. Да и только заметил, какие же приятные духи она использует.

— Извините. Но, я уже здесь. Кстати, не желаете ли пирогов?

— Отчего бы и нет? Только немного позже.

Лосунов вернулся к себе, прихватил почти всю добычу Филимона, и зашёл вслед Вероники, в её купе. Здесь, на диване напротив, расположилась Софья. Девица сбросила туфли, и спрятала ноги под себя, под подол длинного платья. Выглядело всё это весьма мило.

— Садитесь! Сейчас и Хардсон придет, — проговорила она.

Вероника присела, и похлопав по матрацу, пригласила Лосунова присесть. Тот положил свёрток на стол, и расположился рядом с барышней, та улыбнулась в ответ. Опять постучали, и в двери возник сам Эйван, с коробочкой конфет.

— Дамы, господин офицер… — спокойно, с лёгкой улыбкой проговорил он.

— Садитесь, Эйван, — спокойно произнесла София, — пора начинать. Вот, выбирайте карточки.

Русское лото, игра несложная. Скорее, для времяпровождения, чем для азарта. Каждый положил перед собой свою карточку, София же с азартом принялась трясти мешочек с бочонками, чуть приоткрыла, и протянула британцу.

— Начните вы. Возьмите один.

— Конечно, — и вытащил бочонок, — одиннадцать!

Игра началась. Правда, Лосунов чаще посматривал на Веронику, на её изящные пальцы, запястья, словно слепленные лучшим скульптуром, столь милое лицо, с такими привлекающими, словно горящими огнём, алыми губами. Вероника, кажется, это замечала, такие взгляды кавалера.

Выиграла София, первая закрыла свою карту. Проводник принёс чай, и развлечение закончилось приятным ужином.

— С вашего позволения, я пойду, — произнёс Хардсон, и удалился.

София проводила взглядом вежливого британца, и лишь повела плечиком. Тот не удосужился даже поцеловать ей руку перед расставанием.

— Кажется, я видела его в Бристоле, в порту. Меня папенька в Англию возил. А этот, был на военном корабле, на миноносце. В мундире простого матроса. Так что не знаю, что и сказать, — слегка капризно произнесла девица.

— Может быть, София Игнатьевна, вы и ошиблись? Всякое бывает.

— Не думаю, Николай Петрович. С памятью пока неплохо, — и барышня озорно улыбнулась.

— Лучше никому об этом ни слова, — проговорил Лосунов, — всё очень непонятно, и может быть и неудобно, если ещё кто это узнает. Кроме присутствующих.

— Да, об этом не надо говорить, — со значением прознесла Вероника, — я о тебе, Сонечка…

— Наверное, уже поздно. И мне надо идти… — проговорил Лосунов.

Но тут заметил, как из-за спины Вероники, София корчила уморительно рожицы, сложила руки почти молитвенно, и изо всех сил отрицательно качала головой. Та словно что-то заподозрила, но Сонечка ужи сидела спокойно, и поправляла подол своего платья, как просто пай-девочка на детском утреннике.

— Или ещё чаю? Пироги вот они, — добавил Николай Петрович.

Посиделки продлились ещё часа полтора, в приятной беседе и дегустации. Но, надо было и честь знать. Николай Петрович решительно встал, поклонился дамам, поцеловал руки обеим и вышел. Вероника поспешно вскочила, и пошла за кавалером. В коридоре горел лишь дежурный свет, царил такой романтический полумрак.

Лосунов обернулся, почуствовав на плече девичью руку. Затем уже и сладкие, нежные губы коснулись сначала его щеки, а затем и губ, почуствовал Веронику, прижавшуюся к нему.

— Я просто хотела пожелать спокойной ночи, — тихо проговорила она, — и поблагодарить за прекрасный вечер, — поцеловала его ещё раз, и быстро исчезла в своём купе.

Лосунов только вздохнул, коснулся правой рукой брови над правым глазом. Это получалось у него всякий раз, когда штабс-капитан немного волновался. Затем поворот ключа, и он очутился в своём купе, где его ожидал Кондратьев.

ГЛАВА 5 Шиворот-навыворот, или британские хитрецы

Перед денщиком стоял стакан с крепчайшим чаем, к которому он прикладывался, стараясь не уснуть. Но, всё одно, Филимона ощутимо шатало, и судя по лицу, он неплохо набрался чем-то, куда крепче чая.

— Я же тебе говорил не пить, дуралей! — строго проговорил штабс-капитан, всё ещё находясь в благостном, приятном состоянии.

«Как немного надо, что бы почуствовать себя счастливым! -Думал он, вешая фуражку на блестящий рог вешалки, — всего лишь поцелуй красивой девушки. И мир перед тобой уже в розовом свете!»

Он присел, включил настольную лампу, принявшись разоблачаться. Мундир был сменен на прекрасную полосатую пижаму. Лосунов и не думал, что Кондратьев скажет ещё что -то…

— Ваше благородие… Так такое дело, — с трудом говорил он, — как вам сказать… Ведь Джордж -то не Джордж, а это…

— Чего это? — начал терять терпение Лосунов, — соберись, говори внятно. Я спать хочу.

— Так точно… Ну вот, — и Кондратьев одел воображаемую фуражку без козырька на голову, — Джордж, это и есть лорд Хардсон. А лорд Хардсон- не лорд, а его вестовой, моряк с миноносца. Так вот.

— Ты что, там обыск учинил? Без приказа? — штабс-капитан начинал злиться.

— Нет. Хардсон как-то больно много бренди выпил, да потянулся к чемодану. Ну, это после того, как я его лакеем назвал. Видать, проняло сильно человека, взыграло внутри, вот он достал альбом, да и упал на пол. Ну, я альбом-то полистал немного, карточки там… Вот, там три такие…

И Филимон протянул фотокарточку «Джорджа» в мундире лейтенанта флота Его Величества. Выглядел, сказать честно, бравым молодцом. Перевернул карточку, и там было написано:

«Лейтенант Джордж Хардсон Сент-Джейкоб, офицер Королевского Флота».

Это было, мягко сказать, просто невероятно. Британский лорд решил предстать простым денщиком…

— Что ещё, Филимон?

— Да ничего, в общем… Но в туалетной комнате их купе, в саквояже, динамит имеется. Эта снасть у них в особом, чёрном саквояже. Да снаряжение, ещё есть, как у туристов. Карта Енисея тоже была. Но, аы не думайте, всё на место положил, полный порядок. А больше ничего и не заметил. А лорда на диванчик, как родного, положил. Жало, одеяла не было. И альбомчик спрятал на место.

— Что сказать, Кондратьев… Благодарю, от лица начальства. И, вот, за толковую службу, — и положил перед денщиком купюру с портретом Александра Третьего.

— Да много что-то, ваше благородие, двадцать пять рублей-то…

Лосунов вздохнул, достал ещё двадцать пять, и со строгим выражением лица силком вложил деньги в ладонь Кондратьева.

— Вот. Теперь самый раз. И ещё что… — штабс-капитан пошарил в своём чемодане, — перед денщиком оказался «браунинг», — без оружия нельзя, сам понимаешь. Лучше не рисковать.

Степанов только попытался заикнуться, да махнул в огорчении рукой, без слов согласившись с доводами штабс-капитана. И то, такие ведь попутчики попались в этом поезде, просто беда.

— Будь готов, Филимон. В Челябинске остановка будет длинная, вот тогда, делами и займёмся. А пока, спать пора. Укладывайся.

— Будьте покойны, ваше благородие! Степанов вас не подведёт!

А Николай Петрович, хоть и хорохорился, но сам успокоился далеко не сразу. Сон так как к нему и не приходил. Столько ведь всего произошло, что и подумать тяжко… А британец-то, ишь хитрец какой… И неплохо задумано, если наши военные агенты его данные проверять станут. Поэтому и не нашли такого господина, имя-то, другое оказалось совсем, да и внешность тоже. Значит вот, британец тоже на Енисей собрался, карту да динамит приготовил. Всё было очень и очень подозрительно… Тут-то Николай Петрович и прикорнул, а снилась ему всё Вероника Евгеньевна, в своём милом цветастом платье…

ГЛАВА 6 Почти Семейный завтрак

Утром проснулся Лосунов легко, вскочил с дивана, мигом очутился в туалетной, где стал лихорадочно бриться и намыливаться, придавая себе приличный вид. Мигом сменил рубашку на свежую. Он должен был выглядеть подобающе, тем более, для офицера лейб-гвардии.

— Только, ваше благородие, пирогов-то нет, закончились. Пойду, в вагон-ресторан, съестным там разживусь, — вместо «доброе утро» произнёс Филимон, будто-бы с осуждением.

— Ты, Степанов… И вообще, добрее надо быть к людям, — ответил, да и то не сразу, Николай Петрович.

— Так разве для вашей барышни мне пирогов жалко? Да, пожалуй, только рыбных или, вот, с мочёной клюквой и мёдом…

И вправду, вот те пирожки были просто знатные, припоминал Лосунов. На вкус, так просто изумительные оказались. Такие вот, кулинары на Урале оказались, он и не ожидал.

— Ничего, скоро станция, ещё купишь. Стоянка- целых десять минут.

— Успею. Не люблю я ваше благородие, кашку эту поутру есть. Во время службы вдоволь наелся. Наверное, на целую жизнь вперёд.

— Ладно, ладно. Вот тебе рубль, только не ворчи. Ну, и там колбасы ещё чайной купи про запас, да хлеба пару фунтов. Ещё там чего дельного.

— Всё сделаю, ваше благордие, в наилучшем виде!

И денщик, в весёлом настроении выскочил из купе. Ну, а Лосунов немного призадумался, вспоминая прошлый день. Получилось всё кажется, неплохо, но надо было представить и просчитать следующие ходы британцев. Итак, если Джордж Хардсон ничего не запомнил, про тот пьяный вечер, то будет себя вести по-прежнему, по старой легенде, по принятому уже замыслу. Если же нет, что сделал бы он сам? Самое простое- сойти с поезда в Челябинске, ожидать там два дня, до экспресса из Москвы, и ехать себе дальше. Наиболее разумное решение, конечно… А он, сам, Лосунов, что должен сделать? Тут, всё было непросто. В задумчивости штабс — капитан провёл рукой по своему мундиру, проверяя карманы, и наконец, выудил из внутренего то, что искал, жетон, с выбитым номером. Знак Разведки Главного штаба, такая вот пайцза, которая заставит подчиниться полицейских и жандармов.

Тут раздался стук в его купе, и Лосунов быстро накинул мундир на плечи, и даже успел просунуть руки в рукава.

— Это Глафира. Барышня приглашает вас к завтраку. Сказала, что будет рада.

— Да, сейчас иду!

А что он мог ответить? Быстро застегнуться, и храбро, не спотыкаясь, следовать навстречу собственной судьбе! Открыл шкафчик, с сомнением глянул на две бутылки коньяка, да пару «мадеры» из своих запасов, и закрыл. Правда, прихватил плитку шоколада. Это было бы более уместным. А далее, проверил свой вид перед зеркалом, и спокойно вышел из купе, закрыв за собой дверь.

За столиком, вся такая изящная и красивая, собственноручно священнодействовала Вероника Евгеньевна. Ещё без многотысячного ожерелья на груди, даже без серёжек, украшенных сапфирами и без колец на тонких пальцах. Так, попросту, в бордовом китайском шёлковом халате, украшенном необыкновнными цветами и тиграми.

Барышня неспешно намазывала сливочное масло на кусочки белейшей булки, и ложечкой покрывала это произведение чёрной икрой. Надо сказать, выходило просто прекрасно. Рядом стояли чашечки кофе, и были разложены кусочки сахара-рафинада в фарфоровой вазочке. Полная идиллия, в общем.

Перов или Маковский были бы, верно, восхищены таким чудесным натюрмортом, а вот Брюлов, и, конечно, больше внимания бы обратил на прелестную барышню. Собственно, сам Николай Петрович, тоже. Однако, целовать ручку, занятую ножом, каким возможно образом? И Лосунов замер, в лёгкой нерешительности, не зная, с чего начать.

— Николай? Давайте, без «вы». Так легче, и приятнее. Да и попроще. Я, всё же, из купеческого дома, мне можно, — она отложила нож, и спокойно поцеловала его в щеку.

— Добрый день, Вероника, — чуть потрясённо произнёс он, садясь напротив.

— Всё готово, будем завтракать. Тебе с сахаром или без? Вот, привыкла с рафинадом в этой Англии. Да, кстати, удобно очень, руки не сладкие..

Сама разлила кофе из кофейника, придвинула чашечку к Лосунову, как и блюдце с бутербродами.

— Шоколад, любимый, Нестле, — спокойно произнесла она, снимая обёртку.

Тут Николай Петрович глядел на немного другое, на ямочку между ключицами девушки, на треугольник декольте с изящной ложбинкой, на просто батистовую кожу красавицы.

— Ешь, а то масло растает, тепло ведь в поезде, — улыбнулась она, — если доведётся, то в Петербурге я уж тебя получше смогу угостить, в своей квартире на Гороховой. А ты там где живёшь?

— Прямо на Дворцовой площади, как раз за Аркой Главного штаба.

— Да? — и она ослепительно улыбнулась, не выпуская бутерброд из правой руки, — ты что, великий князь?

— Нет, офицеры Главного штаба квартируют там, во Дворце. До этого жил при Семёновском полку, в полковых квартирах. А так, имение наше продано, купили дом недалеко от Выборга.

— Места там красивые. Хотя, у нас на Енисее, в Красноярске, куда лучше и богаче. И тебе рыба, какая хочешь… Ты, вот, хариуса пробовал? Или там, белорыбицу? А вот муксун, та это просто пальчики оближешь, да под бокал «мадеры» … — мечтательно проговорила она.

— Так, как обычно. Селёдку, камбалу да осетра. Обычные питерские разносолы. А, ещё и корюшка, — улыбнулся Николай.

Девушка, услышав такое, лишь капризно чуть наморщила носик, а затем обаятельно улыбнулась. Нет, решительно прав Филимон, во всём прав, сразу подумал Лосунов. И то, отчего бы и не женится? Да всё одно, квартира от Военного ведомства ему положена, да и жалованье неплохое, начал собирать возможные доводы «за» штабс-капитан.

— Вот, и поели. Ладно, ты иди к себе, пока я тебе не наскучила. Но, в обед буду рада тебя видеть снова.

— Пойду, — Лосунов встал, и поцеловал ей руку.

Легкий поклон, и он смог покинуть это место, хоть ноги не особо его сейчас слушались. Словно решили за него, что лучше остаться здесь.

В своё время, в юнкерском училище, это па, с поклоном даме и последующей ретирадой, изучали долго. Что бы будущий офицер мог проделывать такую фигуру изящно и красиво, а не абы как, на манер прыщавого и кургузо-сутулого студентика.

Опомнился уже в своём купе, сидя на диване, с пирогом в одной руке, и с стаканом горячего чая в подстаканнике в другой. Рассеяно откусил, прожевал, да кивнул сидевшему напротив Филимону

— Как пирог, ваше благородие? — проговорил он.

А Лосунов молчал, только снова кивнул рассеяно. Голос денщика слышался, будто издалека, а у Николая Петровича уши словно ватой заложило. Он чуть поморщился, да произнёс:

— Отлично всё. Не припомнишь, где там от Военного ведомства нам квартиру предлагали в начале года?

— Так на Воскресенской набережной, ваше благородие. Но, вы сами говорили, что дескать, на Дворцовой Площади до службы куда ближе.

Что пока он мог объяснить Филимону? Смутные желания, про которые, как говорят поэты, « подобны лишь дуновению лёгкого ветерка»? Да и чёрт его знает, сглазить побоялся. Пока всё равно, ведь и не опасаешься ничего, а как вот такое случается, сразу суеверие всякое в голову забивается, и клещами не вытащишь. Николай подумал, и медленно проговорил:

— Точно. Вернёмся в Санкт-Петербург, у тебя работы прибавится, надо будет переезжать на нрвую квартиру..

ГЛАВА 7 Шпионские страсти

Лосунов сидел на диване, и читал книгу, или, скорее, делал вид, что читает. Открыл на следующей странице, а сам, вот, ожидал обеденного времени. Предстояло, как обычно, не привлекая внимания других путешественников, сесть за стол, и спокойно отобедать. Хотя, чёрт побери, придётся сидеть за одним столом, с денщиком, пусть даже и британским. Тут конечно, Филимон не в счёт. Уж глянул на бутылку беленькой, но потом решил, что водка будет лишней. Голова должна быть свежей, слишком много важных дел ему предстояло.

— Да, ваш благородь, не стоит. И Вероника Евгеньевна, так барышня милая, но не больно любит, когла много горячительного употребляют. Папенька её, только походами на богомолье и спасался. От пристрастия к водке-то. Это в Красноярске, — и улыбнулся, — а с церквами там небогато. Тайга вон, Енисей, такого там много. Это в Первопрестольной хорошо так ходить-то, по намоленным местам, милое дело просто. Храмов много, а особенно в Замоскворечье.

— Ты уж всё и вызнал, я смотрю? Подготовился?

— Так дело такое, ваш благородь. Смотреть же надо, какая вот, барыня будет, тут надо обо всём вперёд думать. Папашка, конечно, пьющий, и на медведя с топором да рогатиной ходил, и вообще, очень горячий человек. Ну, это врут, я думаю.

— Что врут?

— Что горячий!

— Так он сибиряк, промышленник. Не каждый сможет так вот, состояние сколотить. И то, тайга, гнус, лихие люди таскаются.

— Точно, ваш благородь. А тут, и барышня такая, прямо ангел небесный…

Да, дочка у столь зверовидного купца, как-то получилась спокойной, и даже милой. Так это ведь как посмотеть. Ведь их-то начальник полка, генерал — майор Минц, всегда был снисходителен к солдатам, а вот, в Москве, бунтовщиков в 1905 году не щадил. В дело шли и пули, а когда и штыки. Или вот, генерал Кауфман, Константин Петрович, ташкентский генерал -губернатор. Тоже говорили, что добрый да снисходительный человек, а бунтовать в Туркестантской губернии никому не давал, вешал и расстреливал, с раскладного кресла не вставая.

— Ладно, Филимон, столик там для нас закажи, в вагоне ресторане. И вот, гурьевской каши на десерт, ещё что хорошего, не забудь. И бутылку «шабли», непременно.

— Всё исполню, ваше благородие!

Ну а Лосунов, уже успокоил себя, как при той, первой атаке на Пресненские баррикады, убеждал себя, что, не всякая пуля в цель летит. А тут, в самом деле, не дружинники московские со смит-вессонами, а барышня, да красавица и умница вдобавок. И, Николай Петрович храбро постучался в дверь купе мадемуазель Самойловой.

— Я уже готова, — с улыбкой проговорила Вероника, выходя в коридор вагона, — Пойдём.

Николай Петрович только многозначительно промолчал, только чуть наклонил голову, немного совсем. Пошли к тамбуру, по пути он раскланивался с уже знакомыми попутчиками.

— День добрый, Николай Петрович. Очень рассчитываю на партию в шахматы, — медленно сказал подошедший Алтунин, — а вот, Илья Сергеевич, с Хардсоном договорился, после обеда. Как раз, пока поезд до Челябинска доедет. У нас тут, целый шахматный клуб образовался.

— Так и сделаем… Позвольте пока пройти. Извините.

— Гаврила Андреевич Алтунин, к вашим услугам. Конечно, без сомнения. Очень рад вас видеть, Вероника Евгеньевна! Всегда отношусь с превеликим почтением к батюшке вашему, Евгению Петровичу Самойлову.

— Весьма рада, Гаврила Андреевич! — очень натянуто улыбнулась Вероника, — но, мы спешим, право слово.

И тут луч солнца сверкнул по сапифиру в сережке её уха, отразился от золотой броши на платье, и блеснул прямо в глаз Алтунина. Тот зажмурился, и прикрыл лицо ладонью. Вышло всё будто случайно, но зато они смогли спокойно ретироваться. Сказать честно, Лосунов верил в счастливый случай, в невероятное везение. Вот, однажды, пуля попала ему в рукоять шашки, вместо того, что бы убить его. И сейчас, лишь потянул за руку барышню, и они быстренько оказались в тамбуре вагона.

— Очень неприятный человек. Хотя и весьма умный. — прошептала она, и поцеловала его в щеку, — но, нам пора.

Они очутились в салоне вагона-ресторана, у столика, где стоял, словно у боевого поокового знамени, Филимон.

— Ваше благородие, всё заказал! И гурьевскую кашу, конечно!

— Спасибо.

Тут Лосунов достал листок бумаги и карандаш, что-то написал, и отдал денщику. Тот кивнул и быстро удалился. Штабс-капитан чуть отодвинул стул для Вероники, затем помог присесть, затем сел сам.

— Ваше благородие, мадемуазель, всё готово. Прикажете подавать горячее? И да, мадемуазель, уха по вашему заказу тоже готова. Впрочем, и муксун и омуль, всё в наилучшем виде.

— Да, конечно, — проговорила Вероника, улыбнувшись, — надеюсь тебя удивить.

А за столом напротив в обществе Софии Серебряковой сидел лжелорд Хардсон. Молодые люди мило беседовали, им подали холодные закуски и вино.

Ну а им принесли долгожданную уху. И вправду, аромат был потрясающий, а вкус- да наверное Лукулл бы отдал все свои богатства за ложку, нет, маленькую ложечку подобного яства! Но, понятно, всё это было с неким французским акцентом в кулинарии. Аккуратно, ровнейшими квадратиками порезанный картофель, рыба, совершенно лишенная костей. Затем, с торжествующей улыбкой триумфатора официант принёс слелующее. Это был легко обжареный муксун с картофелем, блюдо, которое захотели бы попробовать даже Святые Франциск и Иоанн Златоуст, известные своим отказом от плотских утех.

— И как тебе? — спросила Вероника кавалера

— Это лучше, чем в «Палкине», на Невском.

— Согласна. Всё же, здесь прекрасные кулинары.

— Теперь и мой черёд, Вероника.

— Тогда, выпьем по чашечке чая, и спокойно посидим.

Правду сказать, барышня ела совсем по-немногу, но попробовала всё из подачи. Чай же принесли крепчайший, заваренный по-сибирски, Лосунов вполне это оценил. Но вот, официант принёс и его заказ. Два блюда, покрытые изящными крышками из серебристого металла. Он с ловкостью записного фокусника открыл, и ловким жестом поставил перед гостями это угощение.

— Что же это? Это торт? — спросила Вероника, отведав кусочек.

— Нет, Вероника, — улыбнувшись, ответил Николай, — это гурьевская каша, прелставь себе. Манная каша, слоями переложенная взбитыми сливками, и кусочками фруктов.

— Прекраснейший торт, который я пробовала, — проговорила барышня.

Однако, Лосунов заметил, что поезд начал сбавлять ход, а в окно было заметно, как менятся пейзаж у железнодорожного полотна. Всё больше домов рядом, служащие у семафора встречали их состав. Штабс-капитан заметил, как Хардсон быстро поднялся, неловко поцеловал руку Софии, положил купюру на стол, и быстро вышел из вагона -ресторана. Навстречу ему вскочил Волкрв с шахматной доской, но британец лишь отстранил этого человека, как досадную помеху. Просто, отодвинул в сторону.

— Вероника, я на минутку… Извини…

Барышня грациозно кивнула. Рядом стоял официант, Лосунов быстро достал купюру в двадцать пять рублей и отдал ему. Фуражка, словно сама собой очутилась на голове штаьс-капитана, и он быстрым шагом пошёл вслед Хардсону. Возник, и сразу исчез Алтунин, увидев напряжённое, заледеневшее лицо Лосунова.

Правый карман привычно отягощал «браунинг», в такие минуты рисковать было нельзя, как оборвал свои сомнения штабс -капитан Семёновского полка. Двери мелькали, одна за одной, распахиваясь и закрываясь за ним. Наконец, увидел служащих поезда, столпившихся перед закрытыми дверями. Там же стоял и обескураженый лжеХардсон.

— Что такое, господин офицер! Какие здесь порядки!, — кричал он, — немедлено вызовите полицию!

— Это дело жандармов, Эйван, или как вас там. Стойте где стоите, и не вздумайте бежать!

Лосунов вытащил из кармана пистолет, и взвёл затвор. Отрицательно покачал головой, смотря глаза в глаза на посеревшего лицом англичанина.

— Жандармы! — и проводник просто выпрыгнул из вагона на перрон и кинулся бежать к вокзалу.

Предвидя новое зрелище, у вагона стали собираться праздношатаюшиеся обыватели. И то, интересно же всякому, что за шум да гам.

— Это какая-то ошибка, штабс-капитан, — начал говорить лжеХардсон, — Вы напридумывали Бог знает чего. Вам лучше приказать вашему человек отпустить Джорджа, и дать нам спокойно сойти с поезда. В противном случае, вас ожидают тяжёлые последствия.

— Ничего, я уж переживу их как — нибудь. А вам придётся посмотреть, насколько хороша сибирская каторга. Ручаюсь, вы почерпнёте там много интересного для себя. По крайней мере, скучно не будет. Лет несколько.

— Я буду жаловаться!

— Ваше право.

Но вот, гремя ножнами шашек о блестящие сапоги, к ним приблизились трое жандармов. Старший из них, совсем молодой корнет, резво заскочил в тамбур вагона, и гордо положил руку на эфес шашки.

— Штабс-капитан, попрошу объяснений! Жандармский корнет Евстафьев!

— Лосунов, Николай Петрович. Отойдёмте чуть в сторону, корнет…

— Конечно…

Лосунов предъявил свой жетон, вызвав некое изумление у господина Евстафьева. Тот поспешно кивнул, и весь обратился во внимание. Можно сказать, даже почтение.

— Обеспечьте понятых Евстафьев. И, сейчас мой денщик откроет двери в вагон.

— Фролов, приведи понятых! — крикнул корнет, — поживее там, поторопись!

— Сейчас, ваше благоролие!

— Григорьев, бланк готовь и карандаш, станешь записывать! И не пропускать ничего!