Современному русскому человеку крайне сложно не только понять произведения великого Гомера, но и просто прочесть их. Переводы поэм, выполненные великими поэтами XIX столетия, написаны архаичным допушкинским русским языком, на котором сегодня не говорят, и не пишут. Большие затруднения доставляет прочтение стихотворного текста, не подчинённого строгой ритмике, лишённого рифмы, и не выстроенного в обозримых для глаза строфах.

Предлагаемое переложение текста Одиссеи Гомера ставит перед собой задачу, — донести до современного читателя великую поэму в её максимальной полноте, с сохранением всех поименованных действующих лиц и названий, без исключения, в том виде, в каком они представлены у Гомера. Сохранён порядок и количество стихотворных строк в каждой из 24 песен. Максимально устранены из текста архаизмы и длинные многосложные эпитеты, отчего поэма приобретает новую динамику и выразительность.

Ритмический строй поэмы представлен пятистопным анапестом (трёхсложником, с ударением на третьем слоге), с постоянным чередованием женских и мужских окончаний строф. Графический строй поэмы принят по образу и подобию строя Комедии Данте, с разбивкой на строфы по три строки; первая и третья строка каждого трёхстишия рифмуется со второй строкой предыдущего трёхстишия, что даёт связный текст по всему столь длинному произведению, удобный для прочтения.

Для ясного понимания смысла и действия поэмы, каждая Песнь предваряется кратким изложением её содержания прозой. В конце поэмы представлены необходимые современному читателю справки по номинативному ряду имён и названий поэмы, с краткими пояснениями каждого имени и названия:

— Алфавитный перечень богов Уранидов, упомянутых в поэме;

— Алфавитный перечень героев Гомера и действующих лиц поэмы;

— Алфавитный перечень прочих названий и понятий поэмы.

Вступление

При несомненном авторстве великого Гомера, поэма «Одиссея» разительно отличается от поэмы «Илиада». Если Илиада, — величественный исторический эпос, в котором Олимпийские боги выступают, как люди предшествующих поколений, обожествлённые в памяти живущих людей; Одиссея, — безудержный полёт фантазии автора, в котором, за исключением Олимпийских богов, скрыты некие реальности мира, окружающего автора. Это и бессмертные нимфы-богини, живущие где-то на дальних островах, и великаны-людоеды лестригоны, и гиганты-людоеды циклопы, и мирные лотофаги, питающиеся одним цветом лотоса, и приветливые феакийцы, корабли которых сами находят дорогу в морях. Прибавьте к этому страшных чудовищ, — Сциллу и Харибду; сирен, завораживающих путников своими прекрасными песнями; страны, где нет солнечного света, так что не узнать, где восток, где запад; бога Эола, держащего ветры взаперти и управляющего ими. А чего стоит мрачное царство мёртвых, — Аид, куда направляет свой путь Одиссей к душе пророка Тиресия. Да и сцена избиения более чем сотни женихов Пенелопы отцом и сыном в ограниченном пространстве обеденного, пусть и царского зала, нереалистична. Поневоле ставишь под сомнение каждую из сцен Одиссеи, вплоть до убийства царя Агамемнона неверной женой, согрешившей с двоюродным его братом. Да и кульминация Троянской Войны, — ввод Троянского Коня, полного вооружёнными воинами, в стены Илиона, вызывает массу вопросов.

Поразительно, — если рассматривать сюжетные линии Одиссеи, в отрыве от повествования Гомера, поневоле приходят на ум сюжетные линии Нового Завета.

Возьмём сюжет о трёх пастухах, — Евмее, Филойтии и Меланфии, встречающих и сопровождающих Одиссея при возвращении на родину, — сразу приходят на ум три пастуха-волхва, — Каспар, Валтасар и Мельхиор, встречающих Богородицу и младенца Христа после Рождества Христова. В сюжете о схождении Одиссея в Аид узнаётся схождение в Ад Христа после Его Распятия до Воскресения из мёртвых. Замечательно появление перед Одиссеем в Аиде души Мэры, дочери Прета, внука Сизифа, родившей от Зевса сына Локра, и сохранившей при этом девственность, как и Пресвятая Дева Мария, родившая Христа, и умершая девственницей.

Сюжет избиения спутников Одиссея великанами-людоедами лестригонами, напоминает об избиении младенцев в Вифлееме; сюжет о гиганте-людоеде Полифеме, напоминает о завете Христа причащаться Его плотью и кровью, которые заменяет хлеб и церковное вино, кроме того, завет, — нет у тебя другого бога на небесах; сюжет о неверной жене Клитемнестре, завет, — не прелюбодействуй. В этот ряд можно поставить и сюжет борьбы и победы Отца и Сына и Святого Духа (каковым выступает богиня Афина) над сильными мира сего, — сюжет об избиении женихов Пенелопы. Отец и Сын и Святой Дух, — каноническая Христианская Троица.

Даже мелкие подробности, — сюжет привязывания Одиссея к мачте корабля при прохождении острова сирен, его привязывания к мачте корабля при кораблекрушениях, напоминает сюжет распятия Христа на кресте; сюжет появления его нагим перед Навсикаей с подругами, — сюжет явления Христа жёнам после Воскресения, и многое другое.

Отдельно стоит сказать о странном обычае разбавления вина водой перед его употреблением во время пиров, и возлияний богам. Обычное виноградное вино не столь крепко; если его ещё разбавлять водой, получится напиток для утоления жажды, но не вызывающий охмеление на пирах. А вот если употреблять в качестве напитка спирт, пить его без разбавления водой не получится, что ярко показывает сюжет опьянения гиганта-людоеда циклопа неразбавленным вином Одиссея. Кроме того, виноградное вино быстро портится, если не находится в условиях холодного погреба; им можно отравиться; спирт же не портится при длительном хранении, занимая мало объёма в скарбе войска. Здесь, как раз, вспомним Евангельский сюжет превращения воды в вино Иисусом Христом, где Христос приказывает долить воды в большие сосуды.

Да, можно сказать, в огромной своей поэме Гомер употребляет практически все сюжетные линии человеческих отношений и страстей, отражённых и в Евангельском учении Христа, но совпадение сюжетов о трёх пастухах, схождении в Аид, разбавлении вина водой, вряд ли можно назвать случайными в этом контексте. Списывают ли Евангелисты у Гомера, или наоборот, — вопрос, требующий исследования.

Генеалогия богов Гомера, упомянутых в поэме

Вначале был мрачный, безмерный Хаос, в котором родилась Гея (Земля). Гея родила Урана (Небо) и вступила с ним в брак. От этого брака родились титаны (Иапет, Кой, Феба, Океан, Тефия, Мнемозина, Фемида, Крон, Рея, Крий, Гиперион, Тейя), а также Циклопы, Сторукие (Гекатонхейры) и Эриннии.

Титан Крон вступил в брак со своей сестрой, титанидой Реей. От этого брака родились Олимпийские боги первого поколения (Гера, Зевс, Деметра, Посейдон, Аид, Гестия). По имени своего предка Урана, все Олимпийские боги называются Уранидами, наравне с другими потомками Урана.

Верховный Олимпийский бог Зевс (Дий) Кронид вступил в брак со своей сестрой, Олимпийской богиней Герой. От этого брака родились Олимпийские боги второго поколения (Гефест, Геба, Илифия, Арес).

Кроме того, к Олимпийским богам второго поколения относятся многочисленные дети Зевса и потомков Урана от других женщин, которых было превеликое множество. Дальше второго поколения от Зевса начинается поколение героев. Многие из второго и последующих поколений героев принимают участие в описываемых Гомером событиях Троянской Войны.

Таким образом, генеалогия богов Гомера очень коротка. От Хаоса до Троянской войны укладывается всего 4–5 поколений богов и героев, что можно уложить в период времени около 150 лет. Можно сказать, — Одиссей вернулся домой в 150 году после рождения Земли из Хаоса. Замечательно, — при схождении в Аид, Одиссей видит там душу гиганта Тития, сына Геи (Земли), как самого древнего из титанов.

ΟΔΥΣΣΕΙΑΣ Α
Песнь первая

Десять лет назад окончилась Троянская Война взятием Троады, разорением и сожжением её столицы, Илиона. Все уцелевшие герои возвращаются по домам, один хитроумный царь Итаки, Одиссей, принесший бессмертную славу родине, — Элладе и Аргосу, до сих пор скитается по белу свету. С того времени, как он отправился на Троянскую Войну, оставив жену Пенелопу с грудным младенцем сыном Телемахом, проходит уже двадцать лет. Одиссей теряет в скитаниях все свои корабли, всех товарищей. Последних товарищей он теряет после того, как они, несмотря на строгий запрет богов, съедают коров солнечного бога, Гелиоса Гипериона. Бог Посейдон гневен на Одиссея за ослепление своего сына, циклопа Полифема, и не пускает его вернуться домой, на Итаку. Уже долгое время Одиссей находится на острове Огигия, у дочери титана Атланта, богини-нимфы Калипсо, которая желает сделать его своим супругом, обещая за это бессмертие и вечную молодость.

Однако, сроки, назначенные богами для пребывания Одиссея вдали от отчизны, истекают. Бог Посейдон ненадолго отходит в это время к обитателям обратной стороны Земли, эфиопам, принять их жертвы. В это время остальные боги собираются на Олимпе у верховного бога Зевса, решить судьбу Одиссея, за которого просит богиня Афина. Зевс поминает судьбу царя Агамемнона, убитого своим племянником Эгистом, сыном Фиеста, брата Атрея, в сговоре с неверной супругой Агамемнона, Клитемнестрой. Они совершают убийство, несмотря на предупреждение богов, переданное им богом Гермесом. Зевс также вспоминает и судьбу самого Эгиста и Клитемнестры, убитых сыном Агамемнона Орестом, в месть за смерть своего отца. За убийство матери Ореста преследуют злые богини мести Эриннии.

Одиссей страдает на острове у богини-нимфы Калипсо, не зная, как вернуться домой. Богиня Афина предлагает отправить бога Гермеса вестником к нимфе Калипсо, с приказом отправить Одиссея домой, на что Зевс соглашается; сама же богиня Афина отправляется на Итаку, к сыну Одиссея, Телемаху; пусть тот отправится в Пилос к царю Нестору, и в Спарту к царю Менелаю, расспросить об исчезнувшем отце. Прибыв в Итаку, богиня Афина находит там добрую сотню женихов, сватающихся к жене царя Одиссея, Пенелопе, которые пируют во дворце царя Одиссея, проедая его запасы, несмотря на протесты Телемаха. Здесь собираются властители разных островов, — Зама, Дулихия, Закинфа, и самой Итаки; супружество с вдовой базилевса даст им великую честь, и возможность самому стать базилевсом. Телемах встречает богиню Афину, явившуюся в образе Мента, царя тафосцев, давнего друга Лаэрта, отца Одиссея, как бы проездом в Темесу за железом. Телемах высказывает богине свои беды; Афина негодует на женихов Пенелопы и пророчит им скорую Смерть, говоря Телемаху, — его отец ещё жив. Богиня вспоминает свои путешествия с Одиссеем, говорит, — Телемах очень похож на отца. Она предлагает Телемаху созвать собрание ахейцев, и потребовать, — пусть женихи очистят дом Одиссея; затем отправиться в Пилос и Спарту, узнать об исчезнувшем отце, потом богиня улетает. Телемах, видя это, понимает, что разговаривал с богом.

Приходят женихи Пенелопы, с ними певец Фемий, который поёт о событиях Троянской Войны. Пенелопа выходит к женихам, просит Фемия петь о чем-либо другом, но Телемах останавливает мать, отправляя её на женскую половину. Телемах твёрдо обращается к женихам, — пусть они покинут его дом, и сватают мать у её отца Икария, как положено. Женихи грубят Телемаху и выспрашивают о его госте; Телемах отмахивается и говорит, — будет завтра собирать собрание ахейцев, чтобы урезонить женихов. Наступает ночь, гости расходятся по домам, Телемах также идёт спать в сопровождении своей няни, старушки рабыни Евриклеи, обдумывая предложения богини Афины о собрании и поездке в Пилос и Спарту.

Одиссея воспой хитроумного, Муза, который

Цитадель святой Трои разрушил, скитался с тех пор,

Города посетил людей многих, в обычаях споря;

Пострадал на морях, о спасеньи заботиться скор

Милой жизни, возврате товарищей верных в отчизну. {5}

Всё ж при этом не спас он товарищей, им же в укор, —

Святотатством те сами себя погубили при жизни, —

Гелиоса Гиперионида съев тучных коров.

Возвращенья домой бог за это лишил с укоризной.

О, богиня, дочь Дия, скажи и о том пару слов, — {10}

Остальные в то время, избегнув погибели верной,

Были дома, войны избежали, и моря оков.

Лишь его, по жене и отчизне болевшего сердцем,

Королева Калипсо, богиня и нимфа, держа

В гроте светлом, желала, супругом чтоб стал благоверным. {15}

Протекали года, и уж год роковой прибежал,

Призывая, когда предназначили боги вернуться.

Он, однако, и там, на Итаке, не смог избежать

Злых трудов, хоть и был меж друзей. Сострадали, клянутся,

Боги много ему. Непрерывно один Посейдон {20}

Одиссея гнал, чтобы земли он своей не коснулся.

Колебатель земли тут в страну эфиопов ушёл,

Эфиопов, что землю с другой стороны населяют, —

Где зашёл Гиперион, и где на восход он пошёл.

Принимая от них жертвы многих быков и баранов, {25}

Наслаждался бог, сидя на пиршестве. Прочие все

Были в доме у Зевса владыки, в Олимпе пространном.

Тут родитель мужей и богов обратился ко всем, —

В сердце, в памяти был у владыки Эгист, безусловно,

Что Орестом убит, Агамемнона сыном, меж тем. {30}

Обратился к бессмертным бог Зевс, поминая дословно:

«Странно, люди охотно во всём лишь богов, нас винят!

Зло исходит от нас, утверждают они, но, ведь, к слову,

Смерть, Судьбе вопреки, на себя навлекать все хотят?

Так Эгист, — не Судьбе ль вопреки он супругу Атрида, {35}

Умертвив при возврате в отчизну того, в жёны взял?

Гибель грозную знал он, — ему боги ставили виды, —

Слали Аргоубийцу Гермеса, — чтоб думать, не смел,

Ни его убивать, ни жену его в жёны брать. Видно,

За Атрида придёт от Ореста месть, — лишь повзрослев, {40}

Пожелает вступить во владенье своею отчизной.

Не сумел Гермес, блага желая Эгисту, как лев,

Убедить его сердца. За что тот душой поплатился».

Сероглазка, богиня Афина сказала тогда:

«Ах, отец наш Кронид, из властителей всех наивысший! {45}

Правду молвил ты, — гибель заслужена, как никогда.

Пусть погибнет и всякий, кто дело такое свершает!

За царя Одиссея болит моё сердце всегда, —

Он, несчастный, в беде, и от милых вдали, на объятом

Морем острове, в месте, где пуп зарастает земли, {50}

Весь поросший лесами; богиня на нём обитает,

Дочь титана Атланта, который за бездной сверх сил,

Сам столбы Геркулеса хранит; свод небесный подъемлет

Полный звёзд, — он на мощные плечи свои взгромоздил.

Скорбью взятого, дочерь титана несчастного греет, {55}

Мягкой, вкрадчивой речью всё время его обольстив,

Чтоб забыл Одиссей об Итаке. Но, страстно лелеет

Видеть глазом хоть дым восходящий родимой земли, —

Помышляет о Смерти одной. Неужели не двинет

Одиссей, сердца струны тебе, Олимпиец? Вдали, {60}

Он в аргивских судах приносил тебе жертвы святые,

В Трое будучи сам? Так на что негодуешь ты, Зевс?»

Отвечает ей Зевс, собирающий тучи большие:

«Ранит слово твоё, из ограды зубов излетев!

Как я смог бы забыть о божественном том Одиссее, {65}

Выдающемся мыслью меж смертных, с охотою всей

Приносящем нам жертвы, бессмертным властителям неба?

Посейдон-земледержец к нему, не имеющий мер

Гнев питает за то, что циклоп Полифем несравненный

Глаз лишён им, — безбожник, чья сила циклопам в пример {70}

Превеликой была; он родился от нимфы Фоосы,

Дочки Форкина, стража неспящего моря, у шхер

С Посейдоном-владыкой уснувшей в пещере. И, строго,

Одиссея с тех пор колебатель морей Посейдон

Не убьёт, но подальше несёт от отчизны далёкой. {75}

Что ж, подумаем мы, кто сейчас здесь собрался кругом, —

Как домой возвратиться ему. Посейдон же отбросит

Гнев, — не сможет со всеми бессмертными спорить ведь он,

Против воли бессмертных богов своеволие бросит».

Сероглазка, богиня Афина сказала тогда: {80}

«О, Кронид-отец наш, ты властителей всех превосходишь!

Коль угодно блаженным богам, чтоб вернулся туда

Одиссей хитроумный, в отчизну, подскажем Гермесу

Исполнителю, Аргоубийце, решение, — да, —

К нимфе в косах, сплетённых, на остров Огигию бесом {85}

Мчаться, ей передать непреклонные наши слова, —

Чтоб на родину был возвращён Одиссей, в бедах честный.

К итакийцам пойду я, чтоб сыну его там сперва

Воли больше внушить, и вложить бога мужество в сердце, —

На собрание всех волосатых ахейцев созвав, {90}

Женихов чтоб изгнал, убивающих в доме безмерно

Из отары овец, тихоходных рогатых быков.

А затем пошлю в Пилос песчаный и Спарту, наверно,

Чтоб разведал о милом отце, приходящем из Снов,

Чтобы в людях о нём утвердилась там добрая слава». {95}

И она привязала к ногам блеск прекрасных подошв,

Амброзийных, повсюду её с дуновеньями славно

Над землёй беспредельной носивших, ещё над водой.

В руки взяв боевое копье, завершённое сталью, —

Очень крепкое; им избивала людей под собой, {100}

Навлекавших богини гнев, дочки Отца всемогущей.

Полетела богиня с вершины Олимпа грозой, —

Став в Итаке у дома царя Одиссея, как туча,

У порога ворот, и с копьём своим острым в руке,

Чужака взяв, тафосцев властителя Мента обличье, {105}

Женихов горделивых застала. Они налегке

Услаждали себе душу, с рвением в кости играя,

Сев на шкуры быков, ими съеденных на пикнике.

Виночерпии вместе со слугами дома старались, —

Те, — вино, наливая в кратеры, мешая с водой, {110}

Те, — обмывши столы ноздреватою губкой, сдвигали

На средину, и клали на них много мяса горой.

Телемах боговидный богиню заметил всех лучше.

Опечаленный сердцем, он молча сидел с их гурьбой, —

Представлялось ему, как явился родитель могучий, {115}

Разогнал бы он всех женихов по домам, захватил

Господином владенье, и власть свою снова взял круче.

С женихами сидев, он увидел Афину, вскочил

И направился к двери, душою стыдясь, что невинный

Принуждён стоять странник у входа; приблизясь, схватил {120}

Он за правую руку пришельца, копьё его принял, —

И приветливо, речью крылатою молвил ему:

«Чужеземец, войди! Мы тебя угостим по старинке

Пищей сытной, потом нам расскажешь, — пришёл ты к чему», —

Так сказал и пошёл. А за ним и Паллада Афина. {125}

Как вошли они в дом тот высокий, по чину тому

Пику гостя к высокой колонне понёс, и задвинул

В урну гладкую с копьями, где ещё много стоит

Одиссея других копий, мощного духом в обидах.

И её подводил он к прекрасному трону на вид; {130}

Усадил, застлав тканью, под ноги придвинул скамейку.

Рядом сам поместился на стуле резном, от обид

Женихов, чтобы гость не сидел там, с надменными вместе,

Отвращенья к еде не питал, отягчённый игрой;

Расспросить, чтобы втайне его об отце, с интересом. {135}

Тут прекрасный кувшин золотой с рукомойной водой,

Таз серебряный был перед ними поставлен служанкой

К умыванию; после расставила стол небольшой,

Положила почтенная ключница хлеба, стараясь,

Снеди разной прибавив, запасы, охотно отдав. {140}

Кравчий ставил пред ними на блюдах, их ввысь поднимая,

Мяса разного, кубки близ них золотые подав;

Виночерпий ходил то и дело, вина подливая.

Горделивые в залу вошли женихи; по рядам,

По порядку расселись на креслах и стульях; и с краю {145}

Подошли к ним служанки; и сели те, руки умыв.

Хлеб в корзины доверху прислужницы им наполняли,

Виночерпии лили напиток в кратеры; налив,

Те немедленно руки до пищи готовой тянули.

Как желанье питья и еды утолили, вкусив, {150}

Вдруг желаньем зажглись все сердца женихов, — отдохнули,

Плясок, музыки жаждут, — услады прекрасных пиров.

И кифару прекрасную Фемию вестник дал в руки, —

Приходилось ему поневоле петь для женихов.

Певчий поднял кифару и начал прекрасную песню. {155}

Сероглазой Афине тогда Телемах молвил вновь,

Наклонясь головой, чтоб никто не услышал их вести:

«Не рассердишься, гость дорогой мой, на то, что скажу?

Лишь одно на уме вот у этих, — кифара, да песни.

Расточают они здесь чужие богатства, дрожу, — {160}

Мужа; белые кости его где-нибудь сгнили; дождик

Мочит в прахе их, в море качает волна, просто жуть.

Если б видели, что на Итаку он держит дорожку,

Пожелали бы лучше проворнее ноги иметь,

Чем одежду и золото здесь накоплять понемножку. {165}

Злой Судьбой он, однако, погублен, и сил нет терпеть

Утешенья, хотя кое-кто из людей утверждает, —

Он прибудет! Но день возвращенья его скрыла Смерть!

Ты ж теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая, —

Кто ты? Рода какого? В каком ещё городе жил? {170}

На каком корабле к нам пришёл ты, по морю летая,

На Итаку везли корабельщики в гости? Скажи,

Не пешком же сюда, полагаю я, к нам ты добрался?

Так и это скажи откровенно, не надо мне лжи, —

В первый раз ты сюда приезжаешь, иль раньше случался, {175}

Гостем быть ты отца? Их немало бывало у нас

В прежни годы гостей, с людьми много родитель общался».

Сероглазка, богиня Афина сказала тотчас:

«На вопросы отвечу твои с откровенностью полной, —

Имя, — Мент; мой отец, — Анхиал многоумный, как раз {180}

Им всегда я хвалился; а сам я владыка тафосцев,

Вёсла любящих, здесь со своими пришёл в корабле;

К чужеземцам за сталью плыву я по винному морю,

В город дальний Темесу, а еду с железом. Во мгле

Свой корабль учредил, Неритона лесного где кручи, {185}

В Ретре пристани, дальше от города, возле полей.

Заявляю я с гордостью, — мы, слава богу, с могучим

Гости давние. Как посетишь ты Лаэрта, герой,

Можешь это спросить старика. Он не ходит, измучен,

Больше в город, но, беды терпя, обитает порой {190}

В поле с древней служанкой, которая кормит и поит

Патриарха; в холмах виноградника день, бродя свой,

Истомив свои старые члены, он в доме покоит.

Говорили, что твой уже дома отец. К вам теперь,

Видно, всё же, ему возвратиться мешают и боги. {195}

Не погиб на земле Одиссей, богу равный, поверь.

Где-то в море широком, на острове, скрытом волною,

Задержался живой, дикарей пленник, словно как зверь

Он томится; не может уйти, как ни рвётся душою.

Предсказать я берусь, — и такое об этом таят {200}

Мненье даже бессмертные, — всё совершится, не скрою,

Хоть совсем не пророк, не умею по птицам гадать.

Но недолго он будет с отчизною милой в разлуке,

Если будут его хоть железные цепи держать;

Хитрый, опытный он, и придумает что-то от скуки. {205}

Ты теперь мне скажи, ничего от меня не сокрыв, —

Вижу ль подлинно здесь, пред собой, Одиссея я руки?

Страшно с ним головой и глазами ты сходен, — смотри.

Мы в минувшее время встречались для славного дела;

Он отправился в Трою походом, куда до Зари {210}

Из аргивян и рать на судах крутобоких летела.

Там ни я с Одиссеем, ни он не встречался со мной».

Рассудительный так Телемах отвечал: «В самом деле,

Я скажу откровенно, о, гость, на вопрос этот твой, —

Мать сказала, — я сын же отца, но я сам и не знаю; {215}

Может кто-нибудь точно узнать, — кто отец твой родной?

Был блажен я, когда бы родителем стал мне желанным

Муж, до старости мирно доживший в чертогах своих.

Меж рождённых людей на земле я же самый несчастный, —

Мне отец он, раз это желаешь узнать с уст моих». {220}

Сероглазка, богиня Афина сказала негромко:

«Знать, угодно богам, чтобы славен всегда был средь них

Род, когда вот такого, как ты, родила Пенелопа.

Мне теперь расскажи, ничего от меня не сокрыв, —

Чей обед здесь? Какое собранье? Зачем же так громко? {225}

Свадьба здесь или пир? Ведь не в складчину он здесь открыт?

Только, кажется, гости твои необузданно в доме

Вдруг бесчинствуют. Чувствует всякий разумный здесь стыд,

Заглянувший сюда, поведенье их гнусное помня».

Вновь тогда Телемах рассудительный гостю сказал: {230}

«Раз, о, гость мой, спросил, и узнать пожелал, ты запомни, —

Дом когда-то был полон богатства; и всяк уважал

Нас в то время, когда ещё здесь славный муж находился.

Но иное решенье враждебный нам бог завещал, —

Сделал между мужами его он теперь невидимкой. {235}

Меньше стал бы о нем сокрушаться я, если б погиб

Он в троянской земле меж товарищей; умер бы дивно

Он, окончив войну, на руках у друзей дорогих.

Был насыпан над ним панахейцами холм погребальный,

Сыну громкую славу на все времена подарив. {240}

Ныне ж Гарпии взяли бесславно его, и, печальный,

Позабытый, безвестный, ушёл, сыну в долю подав

Лишь печаль и рыданья. Но я не о нём лишь, усталый,

Плачу; горе другое жестокое боги послав, —

С каменистой Итаки, Закинфа, покрытого лесом, — {245}

Островов Зам, Дулихий, своих женихов нам прислав,

Власти первых людей, — все упорно желают, как бесы,

Принудить маму к браку, и грабят имущество все.

Та и в брак ненавистный не хочет вступить, и не смеет

Притязаньям конец положить. Ведь разграбят совсем {250}

Дом пирами, и скоро меня самого уничтожат».

Негодуя, Паллада Афина сказала затем:

«Горе! Вижу теперь, как тебе Одиссей непреложно

Нужен, руки свои наложить на бесстыдных гостей.

Вдруг теперь, воротившись, он встанет пред дверью, надёжный, {255}

С парой копий в руке, со щитом своим, шлем до бровей, —

Я впервые увидел героя в то время; сперва он

Веселился у нас на пиру в доме, с чашей своей,

Из Эфиры от Ила Мермерида к нам приплывая, —

Ведь туда Одиссей на своём корабле приходил; {260}

Яд, смертельный всем людям, искал он, намазать желая

Свои стрелы стальные. Однако же Ил не спешил

Яду дать, устыдился он мести богов сам, сердешный.

Мой отец дал ему яд, безмерно его он любил.

Женихам, когда б в виде таком Одиссей предстал, грешный, {265}

Жизнью коротки стали б они, и свой брак не нашли!

Но, сокрыто то в лоне богов всемогущих, конечно, —

Отомстит за себя ли, иль нет, возвратясь до земли,

В дом родной? А теперь я тебе предложил бы подумать,

Поступить как, чтоб всех женихов из палат удалить. {270}

Ты послушай меня, что скажу, отнесись с мыслью умной, —

Завтра граждан ахейских созвав на собранье, о том

Расскажи им всё, боги тебе пусть свидетели будут.

И потребуй, чтоб все женихи по домам шли потом;

Мать твоя, если дух её снова замужества хочет, {275}

К своему пусть вернётся отцу, и в родительский дом;

Снаряжает пусть свадьбу он, давши приданого, впрочем,

Полагается дочери милой его получить.

Мой разумный совет ты, быть может, исполнить захочешь, —

И корабль, с двадцатью снарядивши гребцами, отплыть, {280}

Об отце поразведать исчезнувшем; верно, из старых

Кто-то сможет о нём рассказать, иль Молва сообщить

Дия, — больше всего она людям приносит подарков.

В Пилос прежде пойди, где божественный Нестор живёт,

После к русому ты Менелаю отправишься в Спарту; {285}

В сталь закован, последним ахейцем закончил поход.

Коль услышишь, что жив твой отец, что домой он вернётся,

Дожидайся его, все снося притеснения, год;

Коль услышишь, что мёртв он, и сердце его уж не бьётся,

Возвратившись обратно в отцовскую землю, в трудах, {290}

В честь его холм насыплешь могильный; и справить придётся

Похоронный обряд; и в замужество матерь отдашь.

Как ты всё это сделаешь, всё это кончишь, итожа

В храбром сердце, в уме хорошенько обдумай тогда, —

Женихов, каким средством в чертогах твоих изничтожить, {295}

Хитрым, или открытым. Ребячьими играми жить

Уж не время тебе, не таков уже ныне твой возраст.

Ведь пора уж тебе, с равным богу Орестом делить

Славу, что он добыл, расправляясь с коварным Эгистом,

Злым убийцей, отца его смевшего жизни лишить! {300}

Вижу, друг дорогой мой, что ты и велик, и воинствен,

Не слабее его, ты в потомстве прославишься вновь;

Но, давно мне пора возвратиться в корабль мой быстрый, —

Ждут попутчики, верно в душе возмущаются мной.

О себе позаботься, и то, что сказал я, обдумай». {305}

Рассудительный, гостю сказал Телемах: «Милый мой,

Право, гость, ты с такою любовью раскрыл мои думы,

Как отец; никогда твой теперь не забуду совет.

Подожди, хоть и очень, как вижу, спешишь ты, разумно, —

У нас вымойся раньше; с усладою завтра, чуть свет, {310}

С духом радостным ты унесёшь на корабль подарок

Столь прекрасный, который тебе поднесу я в ответ,

Как гостям от хозяев бывает приятным, и старым».

Сероглазка, богиня Афина ему говорит:

«Не задерживай нынче меня, тороплюсь я недаром. {315}

Дар, что милое сердце тебя побуждает вручить,

Возвращаясь обратно, приму, и домой с ним уеду,

Получив дорогой дар, таким же тебя отдарив», —

Говорила, исчезла Афина, глазастая дева, —

Быстрокрылою птицей порхнула в окно. И встаёт {320}

Сила в нём и отвага. И больше ещё он, чем прежде,

Дорогого отца вспомнил, в сердце размыслив своём,

Встрепенулся душою, познав, что беседовал с богом.

И назад к женихам на пирушку направился он.

Перед ними певец знаменитый пел, сидя в чертогах, {325}

В тишине, о печальном возврате ахейцев домой

Из-под Трои, Палладой Афиной ниспосланном строгой.

Вдохновенное слышала пенье в покое порой,

Пенелопа разумная, старца Икария дочка, —

И спустилась высокою лестницей дома, гурьбой, {330}

Не одна; с нею вместе шли девицы две непорочных.

И, тихонько, богиня средь женщин, войдя к женихам,

Стала за косяком у столовой дверей, и платочком,

Покрывалом блестящим закрыв себе щёки, а там,

С ней, с обеих сторон две усердные стали служанки. {335}

Говорила певцу от богов, давши волю слезам:

«Фемий, много других, восхищающих душу, ты знаешь

Песен, ими певцы восславляют героев, богов.

Спой из них, пред собранием сидя, одну. И, внимая,

Гости будут крепиться вином. Но прерви ту, без слов, {340}

Песнь печальную; скорбью она наполняет в груди мне

Сердце милое. Выпало горе на долю мне вновь,

Ведь супруга лишась, не могу я забыть о погибшем,

Преисполнившем Аргос, Элладу всей славой своей».

Телемах рассудительный матери быстро воскликнул: {345}

«Мать моя, что мешаешь певцу по печали твоей

Воспевать, что он хочет сейчас? Не певец в том виновен, —

Зевс виновен, ведь он для трудящихся тяжко людей,

В душу мысли влагает свои. Нет препона для слова, —

Он воспеть пожелал злополучный данайцев удел. {350}

Больше всех восхищаются люди обычно такою

Песнью, что представляется им самой новой. Средь дел,

Дух и сердце себе укроти, и заставь себя слушать.

Разве лишь Одиссей воротиться домой не успел?

Много также других из-под Трои не вынесли души. {355}

Но вернись-ка к себе, и своими делами займись, —

Пряжей, тканьем; скажи, чтоб служанки за дело послушно

Также взялись. Слова же, — не женское дело, пойми, —

Только мужа, — моё; у себя я один повелитель!» —

Так сказал. Изумившись, обратно пошла. Так в уме {360}

Сына слово разумное пряча, что в душу проникло.

И, поднявшись к себе со служанками, волю слезам

О супруге любимом дала, Одиссее великом.

Сном пока сероглазка Афина не скрыла глаза.

Женихи в это время шумели в тенистом чертоге; {365}

Сильно всем им вдову захотелось на ложе лобзать.

С речью тут Телемах рассудительный вышел в итоге:

«Женихи моей мамы, надменные, гордый народ!

Будем мы пировать, наслаждаться. Шуметь вам в чертоге

Так приятно, и сладко внимать песням звучным весь год, {370}

Мужа лучшего этого, — пением равного богу!

Завтра утром сойдёмся на площадь, откроем мы сход,

Там открыто, пред целым народом скажу, чтобы строго

Дом очистили вы. А с пирами устройтесь в другом, —

Проедайте на них свои средства, порог за порогом. {375}

Коль находите вы, что для вас всех приятней Содом, —

Одного человека богатство губить безвозмездно, —

Жрите! Я обращусь за поддержкой к богам, в вечный дом.

Может, даст совершиться сам Зевс тому делу возмездья, —

Все погибнете здесь же, и пени за это не дам!» — {380}

Так сказал. Женихи, закусив губы в злобе совместной,

Удивлялись вокруг Телемаха столь смелым словам.

Тут к нему Антиной Евпейтид обратился, коварный:

«Телемах, тебя боги ли так обучают, всем нам

Беззастенчиво хвастать, и так разговаривать яро? {385}

Избавляй нас Кронид, чтоб в Итаке, в объятии волн,

Базилевсом ты стал, по рождению, право, недаром!»

Возражая ему, Телемах, рассуждения полн:

«На меня не сердись, Антиной, но скажу тебе вот что, —

Если б это мне Дий даровал, я бы принял сей стол. {390}

Иль, по-твоему, нет ничего уже хуже, быть прочно

Базилевсом? Совсем ведь неплохо; скопляются вмиг

В доме царском богатства, и сам он в чести, это точно.

Но среди базилевсов ахейцев, чей край невелик,

Здесь, в Итаке есть много, младых или старых, которым {395}

Власть придёт, если равный богам Одиссей спрятал лик.

У себя же один остаюсь я хозяином дома,

И рабов, приведённых ко мне Одиссеем царём!»

Начал так говорить Евримах Полибид очень скромно:

«Телемах, это в лоне богов всемогущих найдём, {400}

Базилевсом в Итаке окажется кто из ахейцев.

Всё, что здесь, то твое, и в дому сам хозяин своём.

И пока обитаема будет Итака, уймётся

Каждый, кто бы дерзнул на именье твоё посягнуть.

Но, желал бы узнать, мой милейший, о нынешнем госте, — {405}

Кто тот гость и откуда? Отечество где, что он тут

Славит? Рода и племени, чей он? И где он родился?

О возврате отца твоего к тебе с вестью шагнул,

Иль по собственной воле приехав сюда, к нам случился?

Враз исчезнув, не ждал он, чтоб здесь познакомиться с кем. {410}

На незнатного он человека лицом не годился».

Отвечая ему, Телемах рассудил так, затем:

«В возвращенье отца, Евримах, я уже и не верю,

Ни вестям уж не верю, приходят, не знаю, зачем;

Прорицаньям внимать не желаю, к которым в доверье, {415}

В дом гадателей разных безумно зовёт моя мать.

Путник этот мне гость по отцу, он из Тафоса, верно,

Мент, себя Анхиала разумного сыном стал звать;

Гордый, сам же владыка тафосцев он, вёсла хранящих», —

Телемах молвил, чтоб встречу с богом бессмертным скрывать. {420}

Те ж, занявшись опять усладительным пеньем и пляской,

Ими тешились, ждали, пока уже вечер придёт, —

Веселились беспечно. Но вечер надвинулся спящий;

Встали все, и пошли по домам, — пусть покой к ним сойдёт.

Телемах же, прекрасным двором перейдя, в свой высокий {425}

Вышел спальный покой, хорошо защищённый кругом.

С думой в сердце о многом туда он для Сна шёл, жестокий.

Ему путь освещала раба Евриклея, в годах,

Домовитая дочь Опа Пенсенорида, что в сроки

Достоянием сделал Лаэрт своим, куплей забрав {430}

Малой девочкой; двадцать быков за неё заплатили;

Наравне с домовитой женой там её почитав,

Чтоб жену не гневить, с ней постели своей не делили.

Шла та с факелом в каждой руке, из рабынь возлюбив

Она больше всего, так как с детства его всё кормила. {435}

У искусно построенной спальни он, дверь отворив,

На постель сел, и мягкий хитон через голову сбросил,

И хитон свой старухе услужливой в руки вложил.

Та встряхнула хитон, и сложила по складкам, и просто

На колок близ точёной постели повесила. Вот, {440}

Шла старуха тихонько из спальни; серебряной тростью

За собой притворила, ремнём притянула засов.

Всю-то ночь на постели, покрывшись овчиною толстой,

Думал он о дороге, в какую Афина зовёт.

ΟΔΥΣΣΕΙΑΣ Β
Песнь вторая

Телемах просыпается рано, приказывает глашатаям созвать ахейцев на собрание.

Когда все собираются, старец Египтий, сын которого, Антиф, погиб в пещере циклопа, открывает собрание. Телемах берёт скипетр, рассказывает о своей беде, требуя, чтобы женихи перестали грабить его достояние, ведь сам он не в силах дать им отпор. Жених Антиной нагло возражает Телемаху, грозя, — женихи будут пировать в его доме, пока Пенелопа не выберет одного из них, вспоминает обман Пенелопы, длящийся три года, когда она ткала великую ткань на саван старику Лаэрту, а ночью распускала её, пока её не предала одна из рабынь. Телемах угрожает женихам Смертью; Зевс даёт на это своё знамение громом, и полётом двух орлов. Гадатель Алиферс Масторид предвещает ахейцам большую беду, утверждая, — Одиссей скоро придёт и расправится с женихами. Жених Евримах смеётся над предсказанием гадателя, требует от Телемаха, чтобы тот приказал матери выбрать себе жениха из них. Телемах объявляет, — он отправляется в Пилос и Спарту, чтобы узнать об исчезнувшем отце, а решать будет по возвращении оттуда домой. Воевода Ментор пытается образумить женихов, но те дерзят ему. Телемах молится Афине; богиня является ему в образе Ментора, ободряет и обещает снарядить для него корабль с гребцами.

Телемах возвращается с собрания домой; женихи издеваются над ним. Телемах направляется в кладовую, велит рабыне няне Евриклее собрать для него провизию на дорогу, берёт с неё клятву молчания; та плача исполняет пожелание Телемаха. Богиня Афина находит гребцов для Телемаха и корабль у Ноемона, сына Фрония, снаряжает его в путь, затем приходит к Телемаху и торопит его с отплытием. Телемах со спутниками загружает провиант на корабль и отправляется в поход, с попутным ветром, посланным богиней Афиной.

Утро. Розовым пальцем Заря ночи мрак поднимает.

Поднимается сын Одиссея с постели своей,

Одевается, меч заострённый за плечи бросает,

Вяжет к белым ногам он подошвы из кожи зверей,

Сам выходит из спальни, подобный красивому богу, {5}

Приказанье глашатаям отдал, — призвать поскорей

Волосатых ахейцев, — прийти на собранье к острогу.

Очень скоро на клич их на площади все собрались.

И когда все сошлись, и толпа собралась понемногу,

Вышел к площади он; сталь копья засияла вдали. {10}

Не один шёл, — за ним две борзые собаки бежали.

И, как богу, приятный Афина даёт ему лик.

Изумился народ, увидавши, каким он держался.

Сел на месте отцовском, старшины пред ним разошлись.

Благородный Египтий встал, речью к собранию взялся. {15}

Был летами согбен он, и опыт богатым нашли;

Сын же милый, с безбожником тоже отплыл, с Одиссеем,

Илион брать; богатый копейщик, он вёл корабли.

Но Антиф умерщвлён был свирепым циклопом в пещере,

Послужил для него лишь на ужин последней едой. {20}

Три же сына остались; в числе женихов был посеян

Еврином, остальные отцовский всё строили дом.

Но о первом все время он помнил, скорбя и тоскуя.

Проливая все слезы, сказал пред собраньем о том:

«Итакийцы, послушайте, что перед вами скажу я! {25}

Не сзывались у нас ни собранье, ни даже совет,

Как отплыл Одиссей, богу равный, в судах изогнутых.

Кто теперь нас собрал? Кто нуждается в этом, иль нет, —

Из младых ли людей кто-нибудь, иль из тех, кто повыше?

Что, — желает теперь о прибытии войска он весть {30}

Сообщить нам правдиво, раз первый об этом услышал?

Иль о деле народном другом говорить он спешит?

Но разумным он кажется мне, и отважным. Пусть слышит, —

Счастье будет от Зевса такое, какое решит!» —

Кончил. С радостью речь его выслушал сын Одиссея. {35}

Говорить рвётся он, и на месте своём не сидит.

Стал в средине собранья. И скипетр в руки доверил

Писенор вестник, умные мысли хранящий в душе.

К старику многомудрому он обратился, краснея:

«Старец, муж недалёко, — сейчас сам увидишь уже, {40}

Кто собранье созвал. Ведь печаль мне великая нынче.

Весть такую не слышал, чтоб к нам войско шло в кураже;

Сообщить вам мне нечего, что первый слышит обычно.

Не собрался о деле другом я народном просить.

Речь идет обо мне, и о бедах, на дом павших крышей. {45}

И одна, — у меня мой отец благородный погиб,

Бывший вам базилевсом, всегда, как отец, вас любивший.

Тяжелее вторая беда, — не могу я простить, —

Погибает наш дом; совершенно меня разоривши,

К маме, против желанья её, женихи пристают {50}

Неотступно, сынки всех властителей наших, кто выше;

Но, к отцу её, старцу Икарию, в дом не идут,

Нет в них смелости, — чтоб он за дочь свою выкуп назначил,

Взяв, кого пожелает, и кто поприятнее тут.

Но они ежедневно врываются в дом наш, подначив, {55}

Бьют без счёта быков, и баранов, и жирных козлов;

Всё пируют, и вина искристые пьют, на удачу

Расхищают они всё. И нет уже мужа богов

В доме, как Одиссей, чтобы дом защитить от проклятья.

Не такие мы, — справиться с этим, и позже, без слов, {60}

Неспособными будем мужами к отпору, чтоб гнать их.

Защитил бы и я, если б силу такую имел!

Далеко всё зашло, и терпеть уж нельзя! В результате

Погибает мой дом. Нету воли у вас, кто смотрел,

Негодуя! Тогда постыдитесь хотя бы соседей, {65}

Здесь живущих! Побойтесь хотя бы богов! В гневе дел

Обратят на вас точно плодов недостойных возмездье!

Зевс, владыка Олимпа, Фемида, я вас умолю, —

Вы народ распускаете, вы собираете вместе, —

Дорогие, молю, — перестаньте! Я горем скорблю {70}

В одиночестве злом! Одиссей же, закованный в латы,

Не чинил ведь, враждуя, ахейцам обиду, хулу,

За какую, враждуя, обиды теперь мне желают,

Тех людей поощряя? Мне было бы лучше, когда

Сами съели бы все, что лежит у меня по палатам. {75}

Если б вы всё поели, то скоро б настала беда.

Мы б по городу стали ходить, приставая к вам хором, —

Вещи нам возвратить; вы всего не отдали б тогда.

Нынче ж сердце вы мне безнадёжным терзаете горем!» —

Так воскликнул он в бешенстве, скипетр на землю бросал; {80}

Слёзы с глаз побежали. И жалость народ топит морем.

Остальные безмолвно сидели, никто не желал,

Хоть обидное слово в ответ Телемаху промолвить.

Лишь один Антиной восклицая, ему возражал:

«Телемах, ты надутый болван, непотребным же словом {85}

Нас порочишь? Желаешь позорным пятном замарать?

Невиновны ахейские здесь женихи, безусловно, —

Мать виновна твоя, прековарная сердцем, видать!

Третий год истекает, уж скоро наступит четвёртый,

Как в ахейской груди она дух заморочила; глядь, — {90}

Всем надежду даёт, обещается каждому порознь,

Весть ему посылает, в уме же желает своё.

Без того, против нас и другую придумала хворость, —

Ткань затеяла ткать, поместив на станок у неё, —

Страх большую и тонкую; нам объявила при этом: {95}

«Женихи, видно равный богам Одиссей не придёт,

Не толкайте на свадьбу меня, подождите с ответом.

Саван буду я ткать, — пропадет моя иначе ткань!

Тестю, старцу Лаэрту, на случай, коль жребий тем летом

Доставляющей Смерти ему выпадает слегка, — {100}

Чтоб в округе меня не корили ахейские жёны,

Что схоронен без савана муж, приобретший нам дань,» —

Говорила и дух нам студила, в груди напряжённый.

Что ж случилось? В течение дня она ткань всё ткала,

Ночью ж, факелы возле поставив, распустит безбожно. {105}

Шёл три года обман, и ахейцы не знали дела.

Но четвертый приблизился год, и часы наступали, —

Баба нам сообщила, которая всё знать могла.

За распущенной тканью прекрасной её мы застали.

И неволей тогда ей работу пришлось завершить. {110}

Слушай! Вот что тебе все сейчас женихи отвечали,

Чтоб душою ты знал, остальные ахейцы, решись, —

Отошли мать, вели, чтобы шла за того, за кого ей

Выйти скажет отец, и самой ей приятнее жить.

Коль ахейских сынов и потом раздражать она хочет, {115}

Даром гордая тем, что дочь бога, Афина дала

В изобилии ей, — и искусство в прекрасных работах,

Разум светлый, смекалку и хитрость чтоб поберегла.

Мы и древних не стали б ахеянок пышных держаться,

Будь то Тиро, Алкмена, Микена в венце у стола. {120}

Ни одна не смогла б между них с Пенелопой равняться, —

Вот хитра! Но, однако, и хитрость её не спасёт.

Будем мы поедать и запасы, и скот, напиваться,

Если станет упорствовать в мыслях, которые вот,

Боги вложат. Себе она этим великую славу {125}

Может взять, но тебе лишь потери большие на счёт.

Не вернемся к делам, и к невестам другим не отправишь;

Пока по сердцу мужа она средь ахейцев возьмёт».

Возражая ему, Телемах рассужденье составил:

«Как из дома бы выгнать я мог, Антиной, в свой черёд, {130}

Что меня родила и вскормила! Отец мой далёко, —

Жив, иль умер, — не знаю. Придется платить мне тот счёт

Только старцу Икарию, коль к нему мать пошлю строго.

От отца пострадать мне придётся. И демон убьёт,

Если вызовет страшных Эринний моя мать от бога, {135}

Покидая дом. Я же позором покроюсь, как лёд,

Никогда не отважусь сказать ей подобного слова!

Если это вам не по душе, или гнев вас зовёт, —

Что ж! Очистите дом мой! С пирами устройтесь по новой, —

Проедайте на них свои средства, домов в череде. {140}

Коль находите вы, что приятней, и лучше готовы

Одного человека богатство губить не в нужде, —

Жрите! Я воззову за поддержкой к богам, нашим судьям!

Может, делу возмездья свершиться сам Зевс даст в беде!

Все погибнете здесь же, и пени за это не будет!» — {145}

Говорил Телемах. И вдруг Зевс, протяжённо гремя,

Двух орлов ниспослал со скалистой вершины, откуда

Мирно, быстро летели они, повинуясь ветрам;

Близ один от другого простёрши широкие крылья.

Очутившись как раз над собранием, где шум и гам, {150}

Замахали вдруг крыльями, стали кружить со всей силой,

Оглядели всех головы, общую гибель узнав;

Расцарапав друг другу когтями все груди обильно,

Сверху вправо умчались, — над городом их пролетав.

В изумлении все, увидав этих птиц над собою, {155}

И в душе размышляли, — к чему этот знак может стать?

Обратился к ним с речью старик Алиферс благородный,

Масторид. Средь ровесников он выдавался один

Знаньем всяческих птиц, вещей речью своею свободной.

Благомыслия полный, собранью сказал: «Поглядим, — {160}

Знайте что, итакийцы, пред вами сегодня скажу я!

Больше всех к женихам обращаю я речи в груди.

Беды страшные мчатся на них. Одиссей, доложу я,

Будет скоро домой. Он уж где-то не так далеко!

Смерть, убийство растит он для всех женихов, и дрожу я! {165}

Плохо также придётся и многим из нас, кто легко

Жил на нашей приветной Итаке. Подумаем вместе,

Женихов поскорей обуздать как. Пускай нелегко!

Перестали бы сами, — гораздо полезней, по чести.

Не малыш я в гаданьях, и дело своё понимал. {170}

И с героем, смотрите, свершается точно, как есть же, —

Предсказал я, когда в Илион флот большой отплывал

Из аргивян, и с ними пошёл Одиссей хитроумный.

Вынес множество бедствий, товарищей всех потерял,

Он, не узнан никем, на двадцатом году грянет шумно, — {175}

Говорил я, и всё совершается точно теперь!»

Сын Полиба ему, Евримах возражает безумно:

«Было б лучше, старик, если ты бы домой шёл, за дверь,

Для ребят погадал, чтобы с ними чего не случилось!

В этом деле получше тебя погадаю, поверь. {180}

Мало ль видим мы птиц; их под Солнцем полно расплодилось.

Но не все предвещают из них что-нибудь. Одиссей

На чужбине погиб. Хорошо бы, с ним вместе, как милость,

Смерти взять и тебя! Прекратил бы вещать поскорей.

Подстрекаешь и так раздражённого всем Телемаха. {185}

Знать, подарок в свой дом получить хочешь ты, поновей!

Говорю я тебе, и слова мои сбудутся махом, —

Если ты, с долгим опытом здесь, и богатым, в беду

Болтовнёй будешь глупой поддерживать юноши страхи,

То сначала ему от всего будет хуже в страду, — {190}

Ведь совсем ничего против нас он поделать не сможет.

На тебя мы, старик, налагаем жестокую мзду.

Оплатить нелегко её будет, почти невозможно.

Телемаху пред всеми, кто здесь, предложил бы вот что, —

Пусть он матери скажет, — к отцу уходить осторожно; {195}

Тот пусть свадьбу готовит, приданое, давши потом,

Сколь его получить полагается дочери милой.

Раньше, сам убежден я, — ахейцев сыны, не уйдём

С тяжким тем сватовством. Никого мы из вас не боимся, —

Ни тебя, Телемах, как бы много ты слов не вещал, — {200}

О вещаньях твоих не печалимся. Нету в них силы!

И старик только больше вражду сам к себе возбуждал.

Будет там всё добро поедаться по-прежнему, платы

Не дождаться, покамест ахейцам согласье не дал

Он на свадьбу. Ведь сколько уж времени здесь мы, потратив, {205}

Ждём, друг с другом за ней соревнуясь. А время идёт,

Новых ведь мы не ищем невест для приличного брака».

И в ответ Телемах рассудительный быстро встаёт:

«Евримах, ни тебя, ни других женихов благородных

Уговаривать, ни умолять уж не стану вперёд. {210}

Всё известно богам, и известно ахейцам свободным.

Дайте быстрый корабль мне и двадцать товарищей, с кем

Всю дорогу проделать я мог по бушующим водам.

Собираюсь я в Пилос песчаный, и в Спарту затем,

Об отце поразведать исчезнувшем. Верно, из смертных {215}

Кто-то сможет о нём мне сказать, иль Молва даст ответ

Дия, — больше всего она людям приносит известий.

Коль услышу, что жив мой отец, что домой он придёт,

Буду ждать его год, терпеливо снося притесненья.

Коль услышу, что мёртв он, теперь на земле не живёт, {220}

Возвратившись обратно в любимую нашу отчизну,

В честь его холм насыплю могильный, и, справив чин тот

Похоронный по нём, я в замужество мать мою выдам», —

Так сказал он и сел. Пред собранием тотчас встаёт

Ментор. Другом он был Одиссея, великого чином. {225}

Тот, в судах уезжая, весь дом ему вверил, — вперёд

Слушать всем старика, и именье хранить поусердней.

Полный добрых намерений, так обратился на сход:

«Итакийцы, послушайте, я среди вас не последний!

Мягким, добрым, приветливым быть уже впредь никогда {230}

Базилевс-скиптроносец не должен, но, с правдою в сердце,

Каждый пусть притесняет людей беззаконно всегда,

Коль никто Одиссея не помнит в народе, которым

Управлял, и с которым был добр, как отец на браздах.

Не хочу упрекать женихов необузданно спорых, {235}

Что, коварствуя сердцем, они все насилья творят, —

Головою играют они, разоряя просторный

Одиссея дом, думая, что не вернётся назад.

Но на вас, остальных, от всего негодую я сердцем, —

Вы сидите, молчите, ни слова не смея сказать, {240}

Обуздав женихов. Вас ведь много, а их мало, — верьте!»

Леокрит Евенорид, ему возражая, кричал:

«Ментор, старый безумец! Так вот к чему дело ты вертишь!

Нас народом смирить захотел! Было б трудно, сказал, —

Нас заставить насильно от наших пиров отказаться! {245}

Если б даже и сам Одиссей-итакиец здесь встал,

Благородных отсюда изгнать женихов попытался,

За пирами сидящих обильными в доме его.

Возвращенье супруге его не на радость, признаться,

Как по нём ни томилась. Погиб он бы смертью врагов, {250}

Коль со многими б вздумал померяться. Вздор же немерен!

Ты, народ, расходись! Возвращайся к работам бегом!

Его в путь снарядить пусть теперь поторопятся Ментор,

Алиферс, — Одиссею товарищи давние, да.

Чую, — долго, однако, он вести послушает ветра, {255}

Здесь, в Итаке. Пути своего не свершит никогда!» —

Так сказав, распустил он собрание быстро ахеев.

По жилищам своим разошёлся народ, кто куда.

Женихи возвратились в божественный дом Одиссея.

Вдаль ушёл Телемах по песчаному берегу. Там {260}

Руки чистой водою омыл, и Афине поведал:

«Посетившая дом наш богиня, к другим берегам

В корабле быстроходном велевшая плыть, чтоб разведать, —

Нет ли вести о милом отце, что ушёл по волнам,

И его возвращеньи! Мешают мне в этом ахейцы, {265}

И ещё женихи, в беспредельном нахальстве достав», —

Говорил он, молясь. Вдруг Афина ему с неба веет,

Образ Ментора взяв, с ним же схожая речью; представ,

Со словами к нему окрылёнными так обратилась:

«Также впредь, Телемах, неразумным и слабым не стань, {270}

Благородная сила отца тебе в сердце излилась, —

Сила, с ней он и словом, и делом добился всего.

С ней тогда и тебе твой отъезд исполнимым открылся.

Если ж ты и ему сам не сын, Пенелопы родство;

Вряд удастся тебе совершить, что желаешь, я знаю. {275}

Редко будет с детьми, чтобы были отца тождество, —

Большей частью все хуже отца, лучше мало, считаю.

Если впредь, не останешься ты неразумен, и слаб,

Коль тебя не совсем Одиссеева кинула стая,

Дело сделать своё, ты надеяться можешь, не раб. {280}

Женихов неразумных, все их замышления, козни,

Брось теперь, — нету разума в людях таких; всяк неправ.

Нет предчувствия в сердце, что близко стоят, сея розни,

Злая Участь и Смерть, что в один они день все умрут.

Путь совсем недалёк, и желаю я быстрой дороги. {285}

Вот какой я товарищ тебе по отцу, — станет тут

И корабль побыстрей, и последую сам за тобою.

Ты ж теперь воротись к женихам. И на путь пусть сберут,

Заготовив припасы, пусть крепко сосуды закроют.

Скажешь, — в амфоры сладко вина нацедить вам; мукой {290}

Ячменя в мешки сыпать, вязать, пусть и кожей укроют.

Добровольцев пока наберу средь народа. Судов

На прибрежной Итаке немало и новых, и старых.

Я меж ними корабль пригляжу, что получше готов,

Мы его снарядим и выходим на море недаром», — {295}

Так сказала Афина, дочь Дия. Недолго ещё

Телемах оставался, богини услышав подарки.

Опечалившись сердцем, поспешно он к дому пошёл.

Женихов там застал горделивых, что в зале столовой

Обдирали и коз, боровов обжигали на стол. {300}

Антиной засмеялся, пошёл Телемаху дать слово,

Взял и за руку, слово сказал, и по имени звал:

«Телемах, необузданно буйный, совсем безголовый!

Брось заботу о том, чтоб и делом, и словом мешал!

Лучше сядь-ка ты есть к нам и пить; вот настанет потеха, — {305}

Всё, что нужно тебе, приготовят ахейцы в навал, —

И корабль, и отборных гребцов, чтоб скорей ты поехал

В Пилос славный, и слухи собрал об отце там своём».

Но ему же в ответ Телемах рассудил так с успехом:

«Антиной, мы при наглости вашей совет не найдём, {310}

В пире долю принять со спокойным и радостным духом.

Не довольно ль, что раньше, когда еще малым был днём,

Женихи, вы, богатства ценнейшие наши в разруху

Жрали? Нынче, как стал я большим, от советников сам

Вызнал много, в груди моей мужество стало послушно, {315}

Кер стараюсь зловещих на вас всех наслать к головам, —

Иль, отправившись в Пилос, иль здесь же, на острове зрея,

Еду, — сделаю путь, о котором твержу нынче вам,

На чужом корабле, ибо сам я гребцов не имею,

Корабля своего, — показалось вам выгодней, знать!» {320}

Вырвал руку свою из руки Антиноя, смелея,

Так легко. Женихи продолжали меж тем пировать,

И над ним все глумились они, и шутили на славу.

Говорил им один из надменных юнцов тут опять:

«Берегитесь! На нас Телемах замышляет расправу! {325}

Иль кого привезёт из песчаного Пилоса к нам,

Иль, быть может, из Спарты. Ведь рвётся туда, взять управу!

Иль в Эфиру поехать сбирается, в край, по плодам,

Вдруг оттуда для жизни смертельного яду добудет,

Замешает в кратеры, отправит всех нас к злым чертям». {330}

И другой говорил из надменных тех юношей, судя:

«Знает кто? Ведь возможно он, в гнутом уйдя корабле,

С Одиссеем, вдали от домашних погибнет. Рассудим, —

Этим много и нам он доставит хлопот. На столе

Достоянье его всё тогда разделить нам прекрасно, {335}

Мамке с будущим мужем оставим мы дом на земле», —

Говорили. Пошёл Телемах в кладовую с опаской,

С кровлей верхней, большую; хранилось добро за стеной, —

Злато, мёд, и одежда в ларях, благовонное масло.

Там, в порядке вдоль стен находились, одна за другой, — {340}

Бочки полные сладким вином многолетним, — напитком

Чистым, божьим, хранился на случай, когда бы домой

Все ж вернулся домой Одиссей, после многих попыток.

Дверь двух створок прилажена прочно, закрыла там вход.

В кладовой этой ключница ночи и дни находилась, {345}

Охраняя запасы, с усердием их стережёт; —

Евриклея, то дочь Опа Пенсенорида, старушка.

Телемах обратился, позвавши ее наперёд:

«Наполняй вином амфоры сладким мне, няня, — послушай, —

Не того дорогого, которое здесь всем пример. {350}

Поминав о бессчастном, в надежде, что может быть лучше,

Вдруг придёт Одиссей, ускользнувши от Смерти и Кер.

Амфор сделай двенадцать, и крышками сверху покрой их.

После кожаных плотных мешков ты наполнишь доверх,

Двадцать смеривши мер, той размолотой ячной мукою. {355}

Знай об этом одна! Заготовишь припасы, и здесь

Их поставишь, а вечером я заберу их с собою.

Мать поднимется в верхний покой свой, о Сне зная честь.

В Спарту ехать сбираюсь, и в Пилос песчаный, — разведать,

Нет ли слухов о милом отце, возвращеньи, бог весть», — {360}

Так сказал. Евриклея кормилица воет, как ведьма,

Огорчённо к нему обращается, слово летит:

«Как могла у тебя в голове эта мысль быть последней,

Милый сын мой! Ну как ты, — единственный, умный на вид,

Выйдешь в дальние земли? Погиб уж вдали от отчизны {365}

Богу равный отец Одиссей где-то, в дали лежит.

Эти ж, лишь ты уедешь, коварное дело замыслят,

Хитро сгубят тебя, и всё наше поделят с собой.

Ты останься, милок, со своими! Откуда те мысли,

Всяко беды терпеть по морям беспокойным, родной?» {370}

И тогда ей в ответ Телемах рассудительный молвил:

«Няня, тише! Решенье моё не без бога. Постой,

Поклянись мне, что матери ты ничего не обмолвишь,

Прежде минет одиннадцать дней, иль двенадцать, ты скрой, —

Или спросит сама, иль другие об этом промолвят. {375}

Вдруг, боюсь я, от слёз злых поблекнет она красотой».

Тут старуха сама поклялась богов клятвою страшной.

После как поклялась, и окончила клятву, рукой

Вина в амфоры тотчас налила; в мешки же исправно,

Кожей сшитых надёжно, насыпала ячной муки. {380}

Телемах к женихам пировавшим вернулся обратно.

Снова мысль тут пришла сероглазой Афине в виски, —

Образ взяв Телемаха, пошла обходить она город;

Становившись пред мужем, к нему обращалась с тоски, —

Чтоб на быстрый корабль они вечером все пришли хором. {385}

К Ноемону, блестящему Фрония сыну, прося

Корабля, обратилась. Он ей предоставил охотно.

Солнце тут опустилось, и тени всё скрыли, сойдя.

В море быстрый корабль тут спустила богиня, и снасти

Уложила в него, что для плаванья нужно в морях, {390}

И поставила судно на выход из бухты, на счастье.

Все товарищи к судну сошлись, приглашённые ей.

Сероглазка, богине Афине вновь мыслит отчасти, —

Быстро двинулась в дом Одиссея, что богу родней;

Сладкий сон излила на глаза женихам пировавшим, {395}

Ум смутила у них, из рук выбила кубки. За ней

В город вышли все спать, и в постелях лежали, уставши,

Но недолго, как сладкий им Сон на ресницы всем пал.

Позвала же затем Телемаха из комнат прекрасных

Сероглазка Афина, так слово ему прошептав, {400}

Образ Ментора взяв, с ним похожая видом и речью:

«Телемах, други ждут тебя верные; всяк вёсла взял,

Дожидаются, скоро ли двинешься в путь ты, конечно.

Но пойдём, и не будем задерживать долго поход!» —

Кончив, шла впереди же, Паллада Афина всевечна, {405}

Быстрым шагом, а следом за ней Телемах сам идёт.

К морю, к ждавшему их кораблю подошли они вскоре,

На борту там нашли волосатых товарищей взвод.

Телемаха священная сила сказала им скоро:

«Ну, друзья, принесёмте припасы! Они уже нам {410}

Заготовлены. Мать об отъезде не знает нисколько,

И другие служанки; одна тайно служит богам», —

Так сказал, и пошёл, ну, а следом за ним и другие.

В доме взявши припасы, в корабль, скрыв под палубу там,

И, как сын Одиссея велел, всё они уложили. {415}

Телемах поднялся на корабль за Афиною вслед;

На корме корабля она села, а возле богини

Телемах. Отвязали причалы друзья напослед,

Все взошли на корабль крутобокий и сели за вёсла.

Ветр попутный им шлёт сероглазка Афина, без бед, — {420}

По безбрежному морю Зефир зашумел быстрый просто.

Телемах, ободряя товарищей, им закрепить

Снасти молвил, они подчинились, и, не прекословя,

Разом мачту еловую подняли, внутрь утвердить

В том гнезде, и её привязали канатами к носу. {425}

Натянули потом белый парус ремнями, чтоб плыть, —

Парус сразу надулся от ветра; вскипели под носом

Воды тёмного моря волнами, и вдоль по бортам;

С волн высоких оно заскользило; и сразу матросы

На корабль крутобокий ремнём паруса крепят там; {430}

Наливают вином свои чаши; пируя невинно,

Совершать возлияния стали бессмертным богам,

Больше ж всех остальных, — сероглазой же дочери Дия.

И всю ночь, и всё утро корабль быстрый шёл по волнам.

ΟΔΥΣΣΕΙΑΣ Γ
Песнь третья

Телемах приходит на корабле в Пилос, к дому, построенному Нелеем, отцом князя Нестора. Богиня Афина ободряет его, советует сразу подойти к князю Нестору, который справляет праздник бога Посейдона, принося тому жертвы. Младший сын Нестора, Писистрат встречает путников, просит их отдать честь богу Посейдону возлиянием вина.

После обеда Нестор расспрашивает гостей, — кто они и откуда пришли. Телемах представляется, говорит, — он прибыл из Итаки, сообщает причину своего приезда, просит Нестора рассказать ему всё, что тот знает об отце. Нестор вспоминает сражения под Илионом, где пали Аякс Теламонид, Ахиллес, Патрокл, сын Нестора Антилох, но судьба самого Одиссея ему неизвестна. Нестор узнаёт в Телемахе сына Одиссея, удивительно похожего на знаменитого отца.

Нестор вспоминает отплытие ахейцев от Трои, возникшие при этом распри, принесшие многие беды, затем вспоминает о распре Атридов по окончании войны, принесшей множество бед ахейцам, когда Менелай предлагает вернуться по домам, Агамемнон же желает принести жертвы, — умиротворить богиню Афину.

Те, кто сразу отплывает домой, благополучно добираются до места; так избегают опасностей сам Нестор, Диомед Тидид, сын Ахиллеса Неоптолем, Филоктет, Идоменей и другие. Те, кто остаются с Агамемноном, претерпевают множество бед и скитаний, как и сам Агамемнон, убитый племянником Эгистом, в сговоре с женой Агамемнона, Клитемнестрой; так и Менелай, вернувшийся к брату. Но больше всего скитаний достаётся на долю Одиссея, оставшегося с Агамемноном. Телемах просит рассказать, как погиб Агамемнон, Нестор подробно рассказывает печальную быль, заканчивающуюся местью сына Агамемнона, Ореста за убийство своего отца.

Агамемнон, уходя на войну, оставляет свою жену Клитемнестру под присмотром одного певца. Двоюродный брат Агамемнона, Эгист, сын Фиеста, брата Атрея, соблазняет Клитемнестру, которая поначалу противится, но потом Эгист отсылает певца на пустынный остров, где тот находит свою гибель, а сам склоняет Клитемнестру к сожительству. Чтобы упредить неожиданный приезд Агамемнона, Эгист выставляет дозорного, который сообщает Эгисту о приходе Агамемнона; Эгист радушно приглашает Агамемнона в дом, где сам с друзьями убивает Агамемнона и всех его спутников, с помощью Клитемнестры.

Менелай ещё в это время не возвращается домой. Через несколько лет, выросший сын Агамемнона, Орест, мстит Эгисту, убивая его, и свою мать, Клитемнестру, за что боги насылают на него страшных Эринний, преследующих и мучащих Ореста.

Затем Нестор рекомендует Телемаху отправиться сухим путём на колеснице к царю Менелаю, который, скитавшись по многим странам, не мог знать об убийстве Агамемнона и мести Ореста, так как прибывает из-под Трои только на восьмой год. Нестор не отпускает Телемаха ночевать на корабль, но богиня Афина улетает, обернувшись орлом, поэтому Нестор узнаёт в ней богиню, покровительствующую Телемаху, как когда-то она покровительствовала его отцу.

Телемах ночует у Нестора; с утра князь Нестор с сыновьями собирает собрание, приносит обещанную тёлку в жертву богине Афине, велит запрячь колесницу для похода Телемаху. Телемах отъезжает в колеснице вместе с младшим сыном Нестора, Писистратом. Тем же вечером они достигают Фер, где их радушно принимает Диоклес, сын Ортилоха. Переночевав, наутро путешественники отправляются дальше.

Солнце встало с залива прекрасного, на многоцветном

Небосводе сиять для бессмертных богов и людей,

Обречённых для рока землёй плодоносной, заветной.

В Пилос путники прибыли, встав у Нелея дверей

В пышном городе. В жертву народ приносил быков чёрных {5}

Колебателю моря, земли, в цвет же чёрных кудрей;

Было девять разделов, на каждом пятьсот очень гордых,

Восседало людей, и по девять быков им дано.

Потрохов сладких съевши, пред богом сжигали их бёдра,

Когда в пристань вошли мореходы. Убрали на дно {10}

Снасти, якорем валкий корабль утвердили; на пристань

Выходил Телемах за Афиною вслед. И одно

Сероглазка, богиня Афина сказала: «Бодрись там,

Телемах, ты не должен теперь уж застенчивым быть;

Мы и в море пустились затем, чтоб разведать стремиться, — {15}

Твой отец, где заброшен Судьбою, что смог пережить.

Подойди сам ты к Нестору князю; сегодня мы рады

Знать, какие в душе его мысли заключены жить.

Попроси его смело, чтоб нам объявил он всю правду;

Лжи, конечно, не скажет, одарен великим умом». {20}

Телемах рассудительный просит ответно: «Как надо

Подойти, Ментор? Что за привет принесу в этот дом?

В разговорах разумных с людьми я искусен немного;

И прилично ль младому расспрашивать старших о том?»

Сероглазка, богиня Афина ему молвит строго: {25}

«Телемах, много собственным сам ты рассудком поймёшь,

Благосклонный, и демон откроет тебе; волей бога

Ты рождён не без воли бессмертной, на свете живёшь».

И Паллада Афина пошла впереди быстрым шагом;

Поспешил боговидный за нею, хоть чувствовал дрожь. {30}

Где пилосцы, собравшись, сидели, подходит со страхом;

С сыновьями там Нестор сидит; их друзья, учредив

Пир, вздевали на вертелы, жарили мясо с размахом.

Иноземцев увидя, пошли к ним навстречу; вложив,

Пожимали им руки, просили садиться обедать. {35}

Первым, ближе придя, Писистрат Несторид усадил,

Руки взявши обоих, на брега песках, за обедом,

На разостланных шкурах места занимать просит он,

Меж отцом престарелым и братом младым Фрасимедом.

И утробы отведать им, дав, благовонным вином {40}

Чашу полнил златую, плеснул, и сказал сероглазой

Дия дочке, Палладе Афине о празднестве том:

«Посейдона владыку призвать должен странник ты сразу;

На великий его праздник прибыли к нам; совершив,

Как обычай велит, перед ним возлиянье, с наказом, {45}

И товарищу кубок с напитком пречистым налив,

Дай; он, думаю, молится также бессмертным; известно,

Все мы, люди имеем в богах нужды, благодарив.

Он моложе тебя, и, как будто, со мною ровесник;

Почему златой кубок решил наперёд тебе дать», — {50}

Кончив, передал кубок Афине с вином он прамнейским.

Ей приятен разумного юноши шаг, что подать

Предложил первой кубок с вином благовонным; и стала

Посейдона владыку она громким голосом звать:

«Посейдон-земледержец, молясь тебе, я утверждала {55}

Уповающим здесь, что исполнишь желанья сполна.

Славу Нестору ты с сыновьями даруй поначалу;

После многую милость яви и другим, как стена,

От пилосцев великую нынче испробовав жертву;

Телемаху и мне возвратиться, окончив, дай нам {60}

Всё, зачем в корабле чёрном плыли сюда волей ветра», —

Помолясь, возлиянье свершила богиня сама;

Телемаху двуручный тот кубок вручила ответно;

Помолился в черёд свой и сын Одиссея весьма.

Те ж, изжарив, и с вертелов снявши хребтовое мясо, {65}

Раздавали, и начали пир свой блестящий; когда ж

Удовольствован голод был сладким питьём, и припасом,

Расспросил гостей Нестор, геренский сам князь, и герой:

«Гости, мне уж теперь неприлично не будет спрошать вас, —

Кто вы? Пищею вы насладились довольно простой. {70}

Кто, скажите? Откуда прибыли к нам влажной дорогой?

Что у вас за дела? Иль без дела, оставив покой,

Мчитесь морем, разбойники, чтобы добыть себе много,

Прожигая и жизнь, и народам несёте беду?»

Рассудительный тут Телемах, взявши духу немного, {75}

Торопился сказать. И Афина бодрит на ходу

Сердце, чтоб об отце расспросить старика смог, бодрее,

Пусть же люди о нём только добрую славу ведут:

«О, Нелид, славный Нестор, великая слава ахеян,

Знать желаешь, — откуда и кто мы? Всю правду скажу, — {80}

Из Итаки, под склоном лежит Гипонеи, где веют

Ветры; прибыв, не общим, но собственным делом тужу;

Путь держу, чтоб Молву об отце вопрошая, проведать,

Одиссее, в бедах постоянном; с которым, поймав куражу,

И сражаясь, вы Трою тогда сокрушили, развеяв. {85}

Остальные, сколь ни было их, воевавших троян,

Погибали от бед, мы слыхали, в стране заповедной

Все; Кронид же его и погибель скрывает от нас

Неприступно. Нашёл ли конец свой, не знаем, на споре

Брани пав, пересиленный злыми врагами; в зыбях {90}

Поглощённый холодной волной Амфитриты на море.

Я колена твои обнимаю, чтоб ты хоть чуть-чуть

Приоткрыл моего отца Участь, сказав, что в дозоре

Видел глазом, сказал ли случайно который-нибудь

Странник. Матерью был он рождён на великое горе. {95}

Ты ж меня не щади, и о жалости мягкой забудь,

Расскажи мне подробно, чему очевидец был, ровно.

Если ж чем для тебя мой отец, Одиссей дорогой,

Словом, делом ли мог быть полезен в те дни благотворно,

В Трое, где столько много ахейцы несли бед с собой, {100}

Вспомни это теперь, и поистине всё расскажи мне».

И ему так князь Нестор ответил, геренский герой:

«Сын мой, сильно напомнил ты мне о напастях, с дружиной

Нами всеми, ахейцами, встреченных в опыте том, —

И когда в кораблях, Ахиллесом героем водимы, {105}

За добычей гонялись по мглистому морю кругом,

И когда перед крепким Приамовым градом с врагами

Страшно бились. И лучшие пали в то время гуртом, —

Лёг Аякс многомощный, там лёг Ахиллес, быстр ногами;

Мудрый, равный бессмертным Патрокл, и лежит милый мой {110}

Антилох беспорочный, отважный и столько же славный,

В беге лёгкий, а был он бесстрашный боец. И собой

Испытали мы разных других бедствий много, о них же

Всё ли сможет сказать человек из породы земной?

Если б целых пять лет, и шесть лет ты сумел неподвижно {115}

Собирать вести бед, что с ахейцами, нами, стряслись,

Ты б, всего не узнав, недоволен домой шёл, постыжен.

Девять лет мы трудились, чтоб их погубить; набрались

Много хитрости, — кончить решился Кронид всё насилу.

Но никто не стоял, коль на умный совет собрались, {120}

С ним и рядом, — куда упреждал хитроумием сильным

Мудрый царь Одиссей, благородный родитель он твой;

Явно сын ты его. С изумленьем смотрю я на сына, —

С ним речами ты сходен, но, кто бы подумал, какой

Можно юноше умною речью с ним сходствовать много? {125}

Мы вдвоём с Одиссеем божественным крепкой рукой,

И советом своим заодно на собраниях строго,

В мненьях наших, и вместе всегда мы, обдумавши всё,

Лишь одно избирали, аргивцам полезней намного.

Но когда, ниспровергнувши город Приама в песок, {130}

К кораблям возвратились, сам Зевс бог пути несчастливы

Приготовить замыслил аргивцам, по морю урок.

Не у каждого светел рассудок, не все справедливы,

Потому и постигла там злая судьбина других,

Многих, гневавших дочь сероглазую бога; на диво {135}

Злую распрю она разожгла меж Атридов двоих, —

Оба, звать вознамерясь людей на совет, безрассудно,

В необычное время собрали их; свет уже стих

Солнца; шли все ахейцы, вином отягчённые; трудно

Стали братья другим объяснять их собранья резон, — {140}

Менелай настоял, — чтоб ахейские мужи на суднах

По широкому моря хребту устремились вдогон;

Агамемнон отвергнул, — народ захотел удержать он;

Мыслил, чтобы они святой жертвой великой богов,

Гнев смирили ужасной Афины… младенец! Напрасно, {145}

Он не знал, что уж быть не могло примирения с ней, —

Боги ведь не меняются в мыслях своих, что ужасно.

Обращая друг к другу обидные речи в огне,

Оба брата стояли; собранье обутых ахеян

Воплем полнилось яростным, рвавшим сомненья вдвойне. {150}

Всю мы ночь провели в неприязненных духа сомненьях,

Мысля, — верно творит наказание Зевс нам вдали.

На священное море одни кораблями к спасенью,

Взяв добычу и дев, подпоясанных низко, ушли.

Половину другую народа оставил на бреге {155}

Агамемнон Атрид, пастырь войска и многой земли.

Дали ход кораблям, и они по волнам в быстром беге

Мчались, — бог многоводное море под ними стелил.

И, придя в Тенедос, дали жертву богам пред ночлегом,

Дать отчизну моля их, но Зевс непреклонно судил, {160}

И замедлил возврат, — он вторичной враждой возмутил нас.

Часть с царём Одиссеем, что хитрым советом будил

На двухвостых уйдя кораблях, устремилась в противный

Путь, Атриду, царю Агамемнону вновь послужить.

Я ж поспешно, со всею подвластною мне половиной {165}

Плыл вперёд, угадав, что нам бедствием демон грозит;

Плыл со всеми своими и вождь Диомед, сын Тидея;

Позже тронулся в путь Менелай русый; в Лесбос бежит,

Нас нагнал, нерешительных; путь избирали, не смея, —

Выше ль скал изобильного Хиоса Псир обогнуть, {170}

Оставляя по левую руку, иль ниже, левее

Миновать Хиос, с воющим ветром Мимантом вильнуть?

Бога молим знамение дать нам; знамение давши,

Повелел, чтоб разрезавши море, срединой шли в путь;

Шли к Евбее мы скоро, неблизкой беды избежавши; {175}

Ветр попутный, свистя, зашумел, и в компании рыб,

Путь свершая легко, корабли до Гереста сбежали

К ночи; многих быков тогда тучные бёдра сложив

На алтарь Посейдонов, великое море постигли.

День свершился четвертый, когда, до Аргоса доплыв, {180}

Корабли Диомеда Тидида там, князя, настигли,

Прямо в бухте. Тем временем в Пилос я плыл, и всегда

Ветр попутный, вначале нам посланный богом, не стихнет.

Возвратился я, сын мой, без всяких вестей; никогда

Сведать больше не мог, кто погиб из ахеян, кто спасся. {185}

От других что узнали, под кровлею нашей сидя,

Всё, как следует, я расскажу, не скрывая опасно.

Знаем мы, — молодой Ахиллеса великого сын

Мирмидонцев своих, копьеносцев домой вёл согласно;

Жив, твердят, Филоктет, сын Пеанта возлюбленный; с ним {190}

Спасся Идоменей, и попутчиков, с ним избежавших

От войны не утратив на море, он Крита достиг;

К вам, конечно, дошёл об Атриде и в дальние страны

Слух, — убит базилевс был Эгистом, вернувшись домой;

Как и тот, наконец, по заслуге принял воздаянье. {195}

Счастье, коль у погибшего мужа останется свой

Сын, отмстить, поразивши Эгиста коварство, что сделал, —

Умерщвлён был злодейски столь славный родитель, герой!

И тебе, мой возлюбленный друг, столь созревший для дела,

Должно твёрдым быть, чтобы потомкам тебя похвалить». {200}

И, послушав, ему Телемах рассудительный, смело:

«О, Нелид, славный Нестор, ахеян великая нить,

Отомстил он, и страшной для всех из ахейцев, хранящих,

Повсеместная честь будет песни хвалой голосить.

О, когда б одарили такою же силой меня же {205}

Боги, чтоб отомстить женихам за их наглость, с какой

Наносили обиды и боль, дела злые плетя же!

Ниспослать не хотели такой благодати большой

Боги мне, ни отцу, — и удел мой отныне терпенье».

Телемаху ответил князь Нестор, геренский герой: {210}

«Мне, мой милый, напомнил своими словами тесненье;

Мы слыхали, — твою благородную мать притеснив,

Женихи совершают худые дела без зазренья.

Знать желал я, — ты волею сносишь? Народ незлобив

На земле ненавидит тебя, по богов ли внушенью? {215}

Мы не ведаем; может случиться легко, — он, открыв,

Возвратится, погубит их, сам ли, созвав ли ахейцев

Всех. Любить сероглазка Афина желала тебя;

Окружала царя Одиссея заботой своею

В том троянском краю, где страдали ахейцы, скорбя! {220}

Никогда не бывали столь боги в любви откровенны,

Сколь Афина Паллада была, его сердцем любя!

Если б ею с такой же любовью, и ты был овеян, —

Сама память о браке пропала б во многих из них».

И в ответ Телемах рассудительный молвил, робея: {225}

«Старец, сбудется вряд твоё слово; о людях больших

Говоришь, и ужасно мне слушать тебя; не случится

Никогда ни по воле богов, и ни в просьбах моих».

Отвечала ему сероглазка, богиня Афина:

«Что за слово твоё из ограды зубов вдруг летит; {230}

Защитить нас и издали богу легко, коль стремится;

Согласилась скорей бы на бедствия, чтобы прийти,

Сладкий день возвращенья увидеть, от бедствий спастися,

В дом вернуться, чем пасть пред своим очагом, как, с пути,

Агамемнон предательством пал от жены и Эгиста. {235}

И богам невозможно от смертного часа совсем

Человека избавить, им милого, коль он уж чисто

Усыпляющей Смерти Судьбой в руки отдан, как все».

Отвечал Телемах рассудительный верной богине:

«Ментор, кончим о том говорить, сокрушает нам всем {240}

Сердце очень; его возвращения мы не увидим, —

Смерть и чёрную Керу готовили боги ему.

Я теперь, об ином вопрошая, хочу обратиться, —

Нестор, — правдой и мудростью всех превосходишь, к тому ж,

Говорят, был царем, повелителем трех поколений, {245}

Образ светлый, бессмертным подобен. Теперь я приму, —

О, Нелид Нестор, правду скажи ты, меня не жалея,

Как убит, был Атрид Агамемнон, владыка мужей?

Менелай находился где? Что же за средство, всех злее,

Изобрёл Эгист хитрый, чтоб сладить с большим из царей? {250}

Или Аргоса он не достиг, не в ахейцах, с чужими,

И врага своего тем подвигнул к убийству быстрей?»

Нестор, князь же геренский, ответил словами своими:

«Сын, скажу откровенно, чтоб мог ты всю истину знать;

Так вот всё и случилось, как думаешь сам; смог бы с ними {255}

В доме брата Эгиста живого, вернувшись, застать,

Сам из брани троянской, Атрид Менелай светло-русый,

Труп его бы тогда не могла и земля покрывать,

Лишь стервятники, псы бы его растерзали, раструсив

В поле где-то за градом далёко; родная жена {260}

Ни одна б не оплакала, — лютое зло делал трусом.

И пока мы сражались, придя к неприступным стенам;

В безопасном углу он, у конного Аргоса града

Сердце лестью опутал жены Агамемнона сам.

Но самой Клитемнестре божественной было преградой {265}

Дело стыдное, — мыслей порочных она не вела;

Был при ней песнопевец, ему сам Атрид так отрадно,

В Трою плыть уж готовый велел знать супруги дела.

Когда воля богов и её предала преступленью,

Песнопевца Эгист сам на остров пустынный сослал {270}

И оставил, — и хищные птицы предали растленью.

Он жену, переспать с ним желавшую, в дом пригласил;

Много бёдр на святых алтарях жёг богам всесожженьем,

Много вкладов, и златом, и тканями, в храм приносил,

Дерзко дело такое, с нежданным окончив успехом. {275}

Мы ж, покинувши землю троянскую, всяк порознь плыл,

Я, Атрид Менелай, сопряжённые дружбою тесной.

Были мы пред святым Сунионом, Афинский где мыс;

Менелаева кормщика Феб Аполлон на потеху

Быстрой, тихой стрелой умертвил, — управляя с кормы {280}

Судном, крепко держал многоопытной твёрдой рукою

Фронтис Онеторид, он из всех земнородных, как мы,

Тайну знавший владеть кораблём непогодою злою.

Путь замедлил, хотя и в дорогу спешил, чтобы здесь

Погребенья честь другу воздать, навсегда упокоив; {285}

Но когда на своих кораблях крутобоких гордец

В море тёмное шёл, и высокого мыса Малеи

Достигал, — повсеместно гремящий Зевс сам круговерть

Закрутил, на Атрида ветра шумной бури повеяв,

Вздыбив мощные, тяжкие волны, как горы кругом. {290}

Корабли разлучив, половину их к Криту развеял,

Где кидонов у светлой струи Иардана был дом;

Виден гладкий утёс, восходящий над влагой морскою,

В бездну моря вдвигаясь, в пределах Гортины бугром;

Там, на западный берег у Феста великой волною {295}

Нот нагнал корабли, и утёс их дробит до кусков,

Корабли все погибли; спаслись лишь от Смерти в прибое,

Люди с этих, разбитых об острые камни судов.

Пять других кораблей синеносых, похищенных бурей,

Ветр могучий, и волны ко брегу Египта мчат вновь. {300}

В той стране собирая сокровища, злато, лазури,

Он ходил меж народов иных языков, и тогда

Сам Эгист совершил беззаконие в Аргосе хмуром,

Смерть принесши Атриду, — безмолвствовал люд, как всегда.

Целых семь лет он властвовал в златом обильной Микене; {305}

На восьмой из Афин возвратился к нему, в знак суда,

Богу равный Орест, и убийц поразил, — в своё время,

От Эгиста погиб зло его легендарный отец.

Пир созвав для аргивян великий, Орест погребенье

Дал преступнице матери, вместе с Эгистом вконец. {310}

В тот же счастливо день Менелай, воевода опасный,

Прибыл, злата собрав, сколь он мог в кораблях своих везть.

Телемах, ты недолго вдали своей родины странствуй,

Дом, наследье отца благородного, бросив на кон

Для грабителей, жрущих твоё беспощадно; растянут {315}

Всё, без пользы останется путь, что тобой совершён.

Менелая тебе я советую нынче, — возжаждай

Посетить; в дом недавно им флот из чужбин приведён,

Стран, людей, из которых никто, занесённый однажды

По широкому морю стремительным ветром, не мог {320}

Возвратиться; откуда и в год долететь к нам не жаждет

Птица быстрая, — страшен великой пучины итог.

Ты поедешь отсюда иль морем со всеми своими,

Иль землею, — коней с колесницей, желаешь, даст бог,

Дам и я, и пошлю с тобой сына, — укажет любимый {325}

В Лакедемон божественный путь, русый где Менелай;

Можешь сам расспросить его, — правду одну лишь подымет,

Лжи, конечно, не скажет, — умом одарён через край»,

Кончил. Солнце померкло, и тьма наступила повсюду.

Слово тут сероглазка, богиня Афина: «Прощай! {330}

Старец, речи твои рассудительны, медлить не буду;

Принесите вино, языки, Посейдону царю,

Также прочим богам сотворить возлиянье, как чудо;

Время думать о ложе покойном и Сне. Я смотрю, —

Уже гаснет закат, и прилично уж больше едва ли {335}

Нам за трапезой бога сидеть; но пора ждать Зарю», —

Говорила дочь Дия; почтительно все ей внимали.

Для умытия рук слуги дали воды им потом;

Дети светлым вином чаши им до краёв наполняли,

Справа их разносив, по обычаю полным ковшом; {340}

На пылавший огонь сотворили они возлиянье

Стоя; как сотворили его, насладились вином,

Сколь желала душа; Телемах же с Афиной заране

Стал к ночлегу на свой быстроходный корабль спешить.

Нестор, гостя сдержав, говорил: «Не позволят с Ураном {345}

Вечный Зевс и другие бессмертные боги решить,

Чтоб к ночлегу отсюда вы шли на корабль быстроходный!

Иль постель не найдётся у нас? Я не нищий так жить,

Будто в доме моём ни покровов, постелей походных

Нет, чтоб сам насладился покоем, и гость дорогой {350}

Сном? Покровов и мягких постелей у нас сколь угодно.

Чтобы сын Одиссея, великого мужа, в покой

Выбрал сам корабельную палубу спальней, пока я

Жив, мои сыновья обитают со мной под одной

Кровлей, всех, кто пожалует к нам, угощать дружной стаей!» {355}

Сероглазка, богиня Афина ему говорит:

«Умно слово сказал ты, возлюбленный старец, и станет

Делать волю твою Телемах, — по приличью решить.

Я оставлю его, чтоб покойно под кровлей твоею

Ночь провел. Самому ж мне на чёрный корабль поспешить {360}

Должно, наших людей ободрить, и о многом поведать, —

Я из спутников наших старейший годами; они

Молодые, ровесники все Телемаху, с ним спеют

Вольно, дружно его в корабле проводили одни;

Для чего и хочу я на чёрный корабль возвратиться, {365}

И с Зарёю пойти мне к народу кавконов. От них

Нужно, чтоб заплатили мне долг там немалый, старинный.

Телемаха, раз в доме твоём здесь, у вас погостит,

С сыном младшим отправь в колеснице; коней же, пуститься,

Дай проворнейших в беге, и силой отличных в кости», — {370}

Так сказав, сероглазка Афина сама удалилась,

Ввысь орлом улетев; ужаснулись ахейцы; грустил

Старец, чудо своими глазами увидев, как милость.

Руку взяв Телемаха, ему дружелюбно сказал:

«Ты, конечно, и сердцем не робок, и крепкою силой, {375}

Коль тебе, молодому, сопутствовать бог пожелал,

Из бессмертных, живущих в обителях светлых Олимпа;

Не иной кто, как Диева дочь, Тритогена сошла,

Столь отца твоего покрывавшая между аргивян.

Благосклонна, богиня, будь к нам же, и славу навек {380}

Дай мне, детям моим, и супруге моей благовидной;

Я ж телицу тебе однолетнюю, в поле, у рек

Что пасётся, пожертвую, но незнакомую с игом

Принесу, ей рога златом чистым украсив, в завет», —

Говорил он, молясь, и Палладой Афиной услышан. {385}

Кончив, шёл впереди сыновей, благородных зятьёв,

В дом, красиво построенный, Нестор, геренский владыка;

С ним же в царский, богато украшенный дом, под покров

Все вступили, и сели порядком на креслах расшитых.

Для собравшихся, кубок старик наполнял до краёв {390}

Сам из амфоры, крепким вином десять лет уж налитым,

Служкой, с амфоры снявшим впервые заветной той кров.

Он вино замешал в своём кубке, и долго молился

Дочке Дия, Афине, эгиду держащей; и, вновь

Сотворив возлиянье, вином насладились довольно, {395}

Всяк к себе возвратился, помыслив о ложе без снов.

Нестор, князь сам геренский, желая покой Телемаху,

Как разумному сыну царя Одиссея, повёл,

В чистом, светлом покое, кровать указал по размаху;

Близ него Писистрат лечь, мужей предводитель, пришёл, {400}

Был из братьев один неженатый, пока без невесты.

Сам во внутренний царского дома покой тут ушёл,

Лёг в постели, перестланной мягко супругою честной.

Утро. Розовым пальцем Заря ночи мрак подняла;

Поднимался с постели князь Нестор, владыка геренский, {405}

Выходил он из спальни, и сел у большого стола,

На камнях, здесь служивших седалищем, белых, удобных,

И сиявших, как будто помазанных маслом. Дела

Здесь решал и Нелей, многоумием богу подобный;

Но давно уведён был Судьбой в невозвратный Аид. {410}

Нынче Нестор геренский воссел на камнях, скиптроносный

Вождь ахеян. К нему сыновья собрались, всяк сидит, —

Ехефрон и Персей, Стратион и Аретос, и юный

Богу равный красой Фрасимед; и шестой к ним спешит

Младший брат, подойдя, Писистрат благородный. Союзно {415}

Приглашён Телемах был туда, чтоб с владыками сесть.

Обратился к ним с речью князь Нестор геренский, как нужно:

«Дети милые, мне повеленье исполнить бог весть, —

Преклонить я желаю на милость богиню Афину,

Видно бывшую с нами на празднике, что в бога честь. {420}

За телицей беги один в поле; немедленно выгнав,

Пусть ведёт к нам пастух, за стадами смотрящий; другой

Пусть на чёрный корабль Телемаха пойдёт, звать дружину

Мореходных людей, там оставя лишь двух; и, бегом,

Третьим будет немедленно злата кузнец наш Лаэркос {425}

Призван, чтоб чистым златом украсить телицы рога.

Вы же все оставайтесь при мне, приказав рабам веско

В доме делать обед изобильный, расставить столы,

Стулья, дров приготовить, воды принести нам пресветлой», —

Так сказал; все заботиться стали, — телицу, с дали {430}

Скоро гнали; пришли с корабля Телемаховы други,

Переплывшие море; и злата кузнец шёл, в пыли,

Нёс для ковки металлов он нужный снаряд весь, подпруги,

Наковальню и молот, и клещи с отделкой, и всё

Совершал он по делу; пришла и Афина, подруга, {435}

Принять жертву. Художнику Нестор солидный кусок

Злата чистого дал; оковал им рога он телицы,

Постаравшись, чтоб жертвенный дар был богине весом.

Стратион, Ехефрон за рога тогда взялись телицы;

Воду руки им мыть, обложивши цветами лохань, {440}

Нёс из дома Аретос, в руке с ячменем держа чистым

Короб полный; пришёл Фрасимед, сам могучий, как хан,

С топором в руке острым сразить изготовился жертву;

Чашу ставил Персей. Старец Нестор, на славу богам

Руки мыл, ячменём ту телицу осыпал, и первый {445}

Шерсти клок с головы на огонь для Афины, молясь;

Вслед за ним ячменём и другие телицу для жертвы

Осыпали. И Нестора сын, Фрасимед, помолясь,

Напрягаясь, ударил; и в шею глубоко внедрился,

Пересёк топор жилы; свалилась телица; и враз {450}

Дочки вскрикнули все, и невестки царёвы, царица

Евридика, Клименова старшая дочь, их почтив.

Те ж телицу, приникшую к лону земли обагрённой,

Поднимали, — дорезал ножом Писистрат, довершив.

После, как истощилась вся чёрная кровь, и пропала {455}

Жизнь в костях; разложивши на части её, отделив

Бёдра, сверху их дважды обвивши, как следует, салом

Всё покрыли, кровавого мяса кусками; в обхват, —

Старец жёг на костре, и вином орошал их багряным;

Приступили, подставив с пятью остриями ухват. {460}

Бедра сжёгши, и сладкой утробы вкусив, остальное

Разрубили на части, на вертелах жарить подряд;

Осторожно вертели в руках; над огнём жар волною.

Телемаха вела Поликаста, помыться пока,

Дочка младшая Нестора, сына Нелея. С душою {465}

Дева мыла его, и натёрла елеем впотьмах;

Лёгкий взял он хитон, и хламидой оделся свободной,

Шёл из бани, бессмертным подобный богам, весь в лучах;

Место занял близ Нестора, пастыря многих народов.

Те ж, изжарив, и с вертелов снявшие мясо хребта, {470}

Ели вкусный обед; и заботливо слуги подходят

Быстро, вина в сосуды златые налить; и когда

Удовольствован голод был сладким питьём и едою,

Нестор, князь тут геренский, сказал сыновьям, как всегда:

«Густогривых коней, дети, впрячь в колесницу сегодня, {475}

Чтобы мог Телемах по желанью продолжить свой путь».

Повеление царское было исполнено бодро, —

Легконогих коней запрягли в колесницу; и внутрь

Положила им ключница хлеб и вино, с той завидной

Пищей, что лишь царям, базилевсам прилична в еду. {480}

В колесницу блестящую встал Телемах боговидный;

Рядом Несторов сын Писистрат, предводитель людей,

Натянувши могучей рукою бразды, бьёт, как видно,

Сильный бич по коням, и помчались враз кони быстрей

Полем, Пилос блистательный скоро исчез позади их. {485}

Целый день мчались кони, тряслась колесница с камней.

Солнце медленно село, и все потемнели пути их.

Они прибыли в Феры, где Диоклес Ортилохид,

Что Алфеем пресветлым рождён, получил дом от Дия;

У себя дав ночлег, преподносит гостинцы, спешит. {490}

Утро. Розовым пальцем Заря ночи мрак гонит скрытый.

Вновь в свою колесницу блестящую ставши; летит

Колесница, в ней путники вдаль, через портик открытый,

Погоняя коней часто; кони охотно бегут.

И равнин, изобильных пшеницей, достигнув, они там {495}

Совершали конями могучими быстро тот путь,

Пока Солнце не село, и мраком дороги покрыты.

ΟΔΥΣΣΕΙΑΣ Δ
Песнь четвертая

Телемах с Писистратом прибывают в город Лакедемон, к царю Менелаю, попадая на двойную свадьбу, — дочери Менелая, Гермионы с сыном Ахиллеса, Неоптолемом, и внебрачного сына Менелая, Мегапента с дочерью Алектора, из местной знати. Своих детей Елене больше не дают боги. Певец на свадьбе играет на форминге (род лиры), веселя гостей, которых встречает слуга-спальник Менелая, Этеон, сын Боэфа, провожая их к царю. Менелай радушно принимает Телемаха и Писистрата на свадебный пир, рассказывает гостям о своих странствиях по окончании Троянской войны на Кипре, у финикийцев, в Египте, у эфиопов, сидонян, эрембов, в Ливии, затем упоминает царя Одиссея, Пенелопу и Лаэрта, чем вызывает слёзы Телемаха. Елена, подойдя на пир, в сопровождении рабынь Адрасты, Алкиппы и Фило, подаренной ей Алькандрой, супругой египетского царя Полиба, принеся с собой золотые принадлежности для прядения, узнаёт в Телемахе сына Одиссея. Писистрат подтверждает, — его спутник, действительно Телемах, сын Одиссея. Все расстраиваются, погружаясь в воспоминания о погибших и пропавших героях; Писистрат вспоминает своего погибшего брата Антилоха. Елена рассказывает историю о том, как Одиссей ходил на разведку в Илион в образе нищего, где она узнала Одиссея, и помогала ему, вспоминая и Троянского Коня, придуманного Одиссеем, потом все расходятся спать.

Поутру, Телемах просит Менелая рассказать всё, что он знает об его отце, потом жалуется на обнаглевших женихов Пенелопы. Менелай в гневе пророчит, — Одиссей, вернувшись, поубивает их всех; рассказывает про свою встречу с дочерью морского бога, Эйдофеей, которая, выспросив у Менелая причину его скорби, учит его, как справиться с её отцом, морским богом, царём морских зверей Протеем, которому ведомо всё. Менелай с помощью товарищей ловит Протея, который превращается в разных чудовищ, чтобы напугать их; смирив старца, узнаёт от него о гибели Аякса Оилида, прогневавшего Посейдона, об убийстве брата Агамемнона, который пал жертвой предательства супруги Клитемнестры и племянника Эгиста, совратившего её.

Когда Агамемнон, спасаясь от бури, причаливает к области брата Атрея, Фиеста, где живёт уже сын Фиеста, Эгист, тот, прелюбодействуя с Клитемнестрой, выставляет дозорного, заплатив ему два таланта золота, пусть он вовремя предупредит о возвращении Агамемнона. Дозорный предупреждает Эгиста, тот устраивает засаду, убивая Агамемнона со всеми его спутниками. Потом Протей рассказывает Менелаю о судьбе царя Одиссея, которого много лет держит у себя богиня-нимфа Калипсо. Также старец предсказывает Менелаю не смерть, но бессмертие на Елисейских полях, так как он является зятем самого Дия. Менелай собирает сыну своего друга Одиссея богатые подарки.

В Итаке женихи Пенелопы неожиданно узнают от Ноемона Фронида, давшего корабль Телемаху, — Телемах отбыл на корабле в Пилос и Спарту; женихи очень встревожены этим. Жених Антиной предлагает устроить засаду на корабле между Итакой и Замом, и убить Телемаха, встретив его на обратном пути.

Вестник Медонт приносит весть о заговоре женихов на убийство Телемаха Пенелопе, отчего та совершенно убита горем. Нянька Евриклея успокаивает её, а богиня Афина, которой Пенелопа молится, насылает на неё лёгкий Сон, в котором обещает Пенелопе, явившись к ней в образе сестры Ифтимы, — сын её вернётся невредимым. Женихи снаряжают корабль и отправляются в засаду.

Стольный град Лакедемон, холмами объятый, увидев,

В дом царя Менелая, покрытого славой, пришли.

Пир богатый давал многочисленным сродникам, — дивно

Свадьбу сына и дочери празднуя в царстве земли.

К сыну там Ахиллеса воителя дочь посылали, {5}

Уж давно с ним в троянской земле договор заключив,

Выдавать за него, — и теперь боги их сочетали;

Молодую невесту, ей дав колесниц и коней,

К мирмидонцам, где царствует светлый жених, снаряжали.

В Спарте дочку Алектора выбрал невесткой своей, {10}

Сыну, крепкому силой, прижитому с девой рабыней

В поздний час, Мегапенту. Елене не стали детей,

Боги с пор даровать, как родилась, подобна богине

Афродите прекрасной, златой, Гермиона, их дочь.

Так пируя в богато украшенных царских гостиных, {15}

И родня, и друзья Менелая гуляя всю ночь,

Веселились тогда; под формингу певец вдохновенный

Песни пел перед ними, и два скомороха, точь-в-точь

Соглашая с формингой прыжки, посреди их вертелись.

Телемах благородный, и Нестора славный сам сын, {20}

Прибыв к царскому дому, на двор из коляски хотели

Выйти; встретил их прежде других Этеон. Он один

Спутник верный царя Менелая, великого свата,

С вестью этой по дому пошёл, чтоб узнал господин.

Близ к нему подошедши, он бросил и слово крылато: {25}

«Менелай, благородный питомец богов, гостя два,

Иноземца, из племени Дия, детьми что богато.

Что прикажешь? Распрячь ли их быстрых коней? Отказать

Им, чтоб те у других для себя угощенья искали?»

Отвечал Менелай русокудрый, прогневан сперва: {30}

«Этеон Боэфид, ты всегда малоумен едва ли

Был, теперь же бессмысленный вздор говоришь, как малыш;

Сами мы, испытав гостелюбие в странствии дальнем,

Напоследок покоимся дома, и Зевс дарит тишь,

Нашим бедам конец. Отпрягайте коней их; героев {35}

Странных двух на семейственный пир наш сейчас пригласишь», —

Так сказал. Убежал тот из зала скорей, за собою

Зовёт многих из царских проворных рабов, повелев

Упряжь с быстрых коней, орошённую потом, пристроить,

К яслям в царской конюшне голодных коней ставить в хлев; {40}

В ясли полбы насыпать, замешанной с ячменем белым;

И к сверкавшей стене колесницу потом опереть.

Гости были в божественный дом введены; очумели

Дому милого богу царя-базилевса. Все дни

Лучезарно, как на небе светлое Солнце, иль месяц, {45}

Было в доме царя Менелая, чья слава звенит.

И глаза, наконец, удовольствовав сладостным зреньем,

Стали в гладких купальнях водой омываться они;

Омывали, натёрли рабыни их чистым елеем,

В тонких платьях, облекшись в косматые мантии, тут {50}

С Менелаем Атридом на пышные кресла воссели.

Поднесла на лохани серебряной, рук сполоснуть

Им студёной воды золотой рукомойник рабыня;

И потом пододвинула стол; на него всё кладут, —

Домовитая ключница с разным съестным, из корзины {55}

Выдаёт им охотно; на блюдах, подняв высоко,

Мяса разного кравчий принёс, и его предложил им,

Золотые на пышном столе кубки ставил легко.

Поприветствовав кубком, сам русый сказал Менелай им:

«Пищи кушайте нашей, друзья, на здоровье; едой {60}

Утолите вы голод, — спрошу я, — какого вы края?

Не увяла, я вижу, порода родителей в вас;

Базилевсов вы дети, какие от бога бывают,

Скипетр держат, подобные вам, а не черни подчас».

Тут им подал бычатины жареной кус, из почётной {65}

Своей доли большой отделивши рукою им часть.

Протянули они руки к свадебной пище охотно;

Утолили и голод роскошной едой, и питьём.

К Несториду склонившись чуть, чтоб не подслушали только

Речь его, прошептал Телемах осторожно: «Вот дом! {70}

Несторид, мой возлюбленный друг, посмотри, благородный,

Видишь, много здесь стали сверкающей в стенах кругом;

Блещет златом, сребром, янтарём и слоновою костью;

Зевс один на Олимпе имеет такое в домах;

Вот богатство! Как много всего! Изумилась природа!» {75}

Менелай русокудрый, услышав тот шёпот в устах,

Обратившись, обоим им бросил крылатое слово:

«Дети, смертным нам с Зевсом нельзя поравняться, на страх

Ведь и дом, и сокровища бога нетленны, и новы;

Люди ж только поспорят богатством и властью со мной, — {80}

Но, стерпевши немало, немало скитавшись, я снова

Много вёз в кораблях, возвратясь на восьмой год домой.

Видел Кипр, посетил финикиян, Египта достигли,

К чёрным шёл эфиопам, сидонян, эрембов знал строй;

Был и в Ливии я, где рогатыми овцы родились, {85}

Ежегодно три раза и козы, и овцы родят;

В той стране и полей господин, и пастух не трудились,

Сыр и мясо, и жирное там молоко все едят;

Круглый год изобильно бывают доимы коровы.

Той порой, как в далёких я землях богатства собрав, {90}

Проходил, мой в отечестве брат от убийцы пал кровью,

Непредвиденно, хитрым предательством женским увит.

С этих пор и мои мне сокровища стали не новы.

Но об этом, конечно, отцы, кто бы ни были вы,

Рассказали… О, горестно было мне зреть истребленье {95}

Дома, светлого прежде, богатого многим. Увы!

Рад остаться я с третью того, чем сейчас я владею;

Жили б люди на свете, которые в Трое большой

Клали жизнь, далеко от Аргейи, коней не жалея.

Часто, их поминая, о них много плача душой, {100}

Я сижу одиноко под кровлей дворцовой; порою

Горем их услаждаю я сердце, забыв той порой

Горе, — явно нас скоро холодная Смерть упокоит.

Сколь ни сетую в сердце своём я, их всех помянув,

Об одном мысль особенно губит мой сон, и расстроит {105}

Аппетит мой, поскольку никто из ахеян, взглянув,

Бед не встретил, как снёс Одиссей; на труды и печали

Он рождён; ну а мне сокрушаться досталось, всплакнув,

Видя, — долго отсутствие длится его; не слыхали, —

Жив он, умер ли; плачет отец безутешный, седой {110}

Только старец Лаэрт, с Пенелопой, с младым Телемахом,

Бывшим только в пелёнках, когда шёл из дому грозой».

Скорбь о милом отце пробудил в сыне он, давши маху.

И катилась с ресницы сыновней слеза за слезой,

Поминая отца; взяв пурпурную мантию, взмахом {115}

Ею слёзы закрыл; видя то, Менелай угадал,

Но, рассудком и сердцем колеблясь, не знал он, от страха, —

Ждать, чтоб сам говорить об отце своём юноша стал,

Иль вопросами выведать всё от него понемногу?

Той порой, как рассудком и сердцем колеблясь, молчал, {120}

Из своих благовонных покоев Елена к порогу

Вышла, словно сама Артемида, чей лук золотой.

Кресло пышной работы Адраста подвинула; в ноги

Положила Алкиппа ей мягкий ковёр шерстяной;

С драгоценной корзиной серебряной Фило приходит, — {125}

Дар Алькандры, супруги Полиба, в египетский зной

В Фивах жившего, — много сокровищ имел в обиходе.

Две литого сребра Менелаю купальни, и к ним

Два треножника дал, злата десять талантов в походе;

И богато Елену Алькандра одарит своим, — {130}

Золотую, с корзиной овальной ту прялку; корзина

Серебра, но края золотые; и это хранив,

Фило ставит, пришедши, к хозяйке поближе придвинув

Много пряжи сучёной; на ней же и прялка лежит;

Шерсть волною пурпурного цвета. И кресло подвинув, {135}

Сев, прекрасные ноги свои на скамью положив,

С любопытством у мужа тогда по порядку спросила:

«Смог узнать, Менелай боговидный, теперь мне скажи, —

Кто пришедшие гости, наш дом посетившие милый?

Я скажу, — справедливо ли, нет ли, не знаю, — но грудь {140}

Говорит, что ещё никогда, изумляться не в силах,

Мне в жене не случалось, ни в муже такого взглянуть

Сходства, — гость с Телемахом, царя Одиссея, не скрою,

Сыном сходен; младенцем его, взяв с ахейцами путь,

Оставлял, когда вы за меня, недостойную, к бою, {145}

Все ахейцы на Трою послали смертельную рать».

Менелай русокудрый ответил тогда, сам расстроясь:

«Что, жена, говоришь, справедливым и я вижу, мать.

Дивно сходство! Такие же ноги, такие же руки,

То ж в глазах выражение, та ж голова, льют опять {150}

Кудри густо на ней; помянув же в беседе, как друга,

Одиссея, я вспомнил беду, что терпел за меня;

Тут с ресницы упала, заметил, слеза, и взяв в руку

Он пурпурную мантию, ею закрылся, стоня».

Писистрат Несторид тут сказал, отвечая завидно: {155}

«Боговидный Атрид Менелай, повелитель, броня,

Спутник подлинно сын ведь того, и тебе это видно;

Осторожный и скромный, он мнит, — неприлично ему,

Посетив вас впервые, себя выставлять, очевидно

Пред тобою, божественной речью пленяющим тьму. {160}

Старец Нестор, властитель геренский послал меня в землю,

Проводить; у тебя ж он затем, чтобы как своему,

Наставление дать соизволил, — что делать? Злой демон

Пребывает в родительском доме для сына, когда

Без отца, не имея друзей, он сиротствует, с тем же {165}

Телемах, — благородный отец далеко, — вот беда;

Никого, кто б помог защититься ему от недуга».

Менелай русокудрый ответил, расстроен тогда:

«Боги! Подлинно сын несказанно мне милого друга,

Столь трудов за меня претерпевшего, дом посетил. {170}

Мой друг лучший, отличней аргивян в великих заслугах,

Я надеялся встретить, когда в кораблях приходил, —

Путь домой по волнам Зевс гремящий открыл, Олимпиец;

Град в Аргейе ему б я построил с дворцом в меру сил;

Взяв его самого из Итаки с богатствами, с сыном, {175}

И с народом; и область для них бы очистил, людьми

Населённую близко, и мой признающую скипетр;

Часто виделись мы бы, соседи, ничто нас, пойми,

Разлучить не могло веселящихся, дружных, до злого

Часа, где бы покрыло нас облако Смерти и тьмы. {180}

Столь великого блага нам дать не хотел непреложный

Бог, закрывший ему, несчастливцу, желанный возврат», —

Говоря, неумышленно всех он сердца растревожил;

Дия дочь так, Елена Аргивская стала рыдать;

Телемах с ней заплакал, Атрид Менелай прослезился; {185}

Плач не мог удержать и младой Писистрат, — он, как брат,

Вспомнил брата его, Антилоха прекрасного, спицей

Умерщвлен был блистательным сыном прекрасной Зари.

Вспомнив брата, о нём слово слал окрылённою птицей:

«Явно, царь наш Атрид, ты разумнее всех, — посмотри. {190}

Говорит и отец престарелый так Нестор, когда вас

При семейных беседах своих вспоминают цари.

Ныне слушай же, царь хитроумный, не лью я подавно

Слёз за трапезой вечера, — скоро Заря к нам придёт,

В раннем мраке рождённая. Мне не противен лишь славный {195}

Плач о мёртвых возлюбленных, — равно Судьба воздаёт

Земнородным страдальцам, одна здесь надёжная почесть, —

Слёзы с глаз, и отрезанный локон волос, что сожжёт.

Брата я потерял; не последний в аргивянах прочих

Был он; ты его знаешь, конечно; со мной никогда {200}

Не встречался; его я не знал; но всегда беспорочен

Антилох был, и лёгкостью ног сам, и в битвах всегда».

Менелай русокудрый ответил тогда Писистрату:

«Основательно то, что сказал ты; один лишь в годах

Муж, старейший тебя, говорить так достойно был рад бы. {205}

Из твоих слов я вижу, — отца ты достойный вполне

Сын; легко познается порода мужей, им в награду

Счастье в браке, и в племени дарит Кронид, и в войне;

Постоянно и Нестору он золотые свивает

Годы, весело в доме своём чтоб старел, в круге дней, {210}

Сыновей семье бодрой, разумных, оружие зная.

Мы ж, печаль отложив, отерев наши слёзы, — пора!

Будем вновь пировать; для омытия рук пожелаем

Лишь водицы, опять разговор с Телемахом с утра

Заведу; разговор мы окончим, начатый здесь было», — {215}

Так сказал, и умыться воды Асфалион подал,

Спальник верный царя Менелая, чья слава не стыла.

Тянут руки здесь все к предлагаемой пище, схватить.

Умно мысль в дочке Дия, Елене тогда пробудилась, —

Вознамерилась соку в ковши круговые подлить, {220}

Утолявшего горе, дающего сердцу забвенье

Бедствий; тот, кто вина пригубил, с благотворным испить

Слитым соком, был весел весь день, и не плакал в мгновенья,

Если б мать и отца неожиданно встретила Смерть,

Иль нечаянно брата лишился, иль сына в сраженьи {225}

Пред очами его поражала оружия твердь.

Дия светлая дочь обладала тем соком чудесным;

Полидамна, супруга же Фона в Египте жалеть

Им не стала; земля там богата, обильна, и вместе

Трав рождает целебных, простых, ядовитых и злых; {230}

Всяк в народе там врач, превышающий знаньем небесным

Всех людей, ведь там все из Пеанова рода живых.

Сок в вино подмешав, и вино разнести повелевши,

Как царица, Елена с гостями беседует их:

«Менелай боговидный, Атрид, вы, потомки старейших, {235}

Тех отцов знаменитых, — различное боги несли,

Злое, доброе Зевс посылает, ему всё чудесно.

Ныне радуйтесь, сидя за трапезой в вечер земли,

Веселя разговорами сердце; а я о бывалом

Расскажу, — что всего рассказать и припомнить смогли, — {240}

Одиссей, непреклонный в беде, подвиг сделал немалый, —

Хитроумнейший муж, сам один предпринял и свершил

У троянцев, где много ахейцы, вы бед перебрали.

Грудь свою беспощадно иссекши бичом, поспешил,

Рванью бедной покрывши себя, как побитый невольник, {245}

В свет сияющих улиц народа врагов он входил;

Образ взявши чужой, был в разодранном платье настолько

Нищим, как никогда меж ахеян его не видать.

Посреди он троян укрывался; без смысла, нисколько

Были те; я одна догадалась, кто он; предлагать {250}

Я вопросы решила ему, — он хитро уклонился;

Но когда, и омывши его, и натёрши опять,

Платьем плечи ему покрывала я с клятвой великой, —

Одиссеевой тайны троянцам не знать, — о чужом,

До его возвращения в стан к кораблям черноликим, {255}

Он о замысле хитром ахеян поведал, большом.

Многих очень троян острой сталью меча умертвивши,

Вызнав в городе всё, невредим он, к аргивцам ушёл.

Много вдов у троян зарыдали; в моём воцарившись

Сердце было веселье, — давно уж стремилось к родной {260}

Я отчизне, давно я скорбела, виной Афродиты

Вольно шла, как слепая из милой отчизны, где свой

Дом покинула, брачное ложе и дочь, и супруга,

Одарённого светлым умом и лица красотой».

Менелай русокудрый сказал благородной подруге: {265}

«Ясно то, что жена, рассказала ты нам хорошо;

Случай был мне узнать помышленья, поступки, и друга,

И людей благородных, и много земель я прошёл, —

Никогда и нигде мне досель человек, Одиссею

Равный, твёрдому в бедах, не встретился где-то ещё. {270}

Что, могучий он там предпринял и исполнил, посмея, —

В чреве тёмном коня, от троянцев аргивяне все

Скрыты, — гибель и Смерть, и убийство врагам он затеял;

К нам тогда ты пришла, — по внушению словно совсем

Демоницы, дать мыслившей славу враждебным троянам, — {275}

За тобою туда же пришел Деифоб вместе с тем;

Трижды ты обошла с ним коня, отыскавши изъяны,

Рёбра, стала данайцев по имени каждого звать,

Голосам же аргивянок наших всегда подражая.

Нам с Тидидом, и с равным богам Одиссеем, как знать, {280}

В тёмной чреве громады знакомые слышались звуки.

Пробудилось волнение в нас, мы вскочили опять

Выйти вон, или громко тебя изнутри звать, подруга;

Одиссей опрометчивых нас удержал, остальных;

В чреве том, притаившись, ахейцы не слали и звука. {285}

Лишь один Антиклес на призыв порывался из них

Выдать голос; но царь Одиссей, рот зажавши раскрытый

Безрассудному, спас сам ахеян от гибели их,

И дождался, чтоб волей Паллады Афины ты скрылась».

И на это сказал рассудительный так Телемах: {290}

«Боговидный Атрид Менелай, повелитель, помилуй,

Мне прискорбней, что он не избег от небесных атак;

Было ль в пользу ему, что имел он железное сердце?

Время, видно, уж нам о постелях подумать, чтоб так

Погрузившись в них, Сном успокоить усталые нервы», — {295}

Так сказал, — и Елена Аргивянка молвит рабам:

«Две кровати поставить, постлать тюфяки на них сверху,

И пурпурные сверху ковры положить; по коврам

Мягким кровом поверх одеяла пушистые стлать им».

Факел взявши, пошли из столовой рабыни; и там {300}

Всё постелено было гостям; проводил их глашатай;

В тень легли на постелях, и скоро покойно уж спит

Телемах, с ним и Нестора сын славный, будто ребята.

И во внутренней спальне заснул русокудрый Атрид,

У царицы Елены, покрытой одеждою длинной. {305}

Утро. Розовым пальцем Заря ночи мрак гнать спешит;

Менелай, воевода в сраженьи тут ложе покинул,

Облачившись, повесил двуострый свой меч чрез плечо;

И подошвы красивые к светлым ногам прикрутил он;

Шёл из спальни, лицом лучезарен, как бог, горячо. {310}

К Телемаху сев, здравствовал, после героя спросил он:

«Что подвигло тебя по волнам этой бездны ещё,

В царский град Лакедемон прибыть, Телемах боговидный?

Иль нужда? Иль своя, иль народная? Правду скажи».

Телемах рассудительный так излагает обиды: {315}

«О, Атрид Менелай, богом избранный пастырь мужей,

Здесь затем, чтоб узнать от тебя о судьбе отца смею.

Гибнет там достоянье, и земли пустеют уже,

Дом во власти грабителей жадных, что бьют, не жалея

Мелкий скот, и быков криворогих и тучных в ногах; {320}

Мамы это моей женихи сватовством всё наглеют.

Я колена твои обнимаю, чтоб ты не за страх

Моего отца участь открыл, объявив, что увидел

Сам ты точно глазами, иль слышал случайно в словах

Чужеземца. Он мамой рождён был на беды лихие. {325}

Ты меня не щади, и из жалости слов не смягчай,

Расскажи мне подробно, чему ты был сам очевидец.

Если чем для тебя мой отец Одиссей невзначай,

Словом, делом ли мог быть полезен в те дни, как с тобою

B Трое был, где бед много ахеец в боях повстречал, {330}

Вспомни это теперь, расскажи всё поистине стройно».

С гневом страшным вскричал русокудрый тогда Менелай:

«Безрассудные! Мужа могучего ложе разбоем

Те, бессильные, мыслят они захватить? Так и знай, —

Если б в тёмном лесу, у великого льва в логовище {335}

Однодневных, сосущих ягнят лань сложила, и в край

Вышла горных лесов, по глубоким, травою обвисшим,

Долам бродит; обратно бы лев воротился домой, —

Разом страшная участь ягнят беззащитных отыщет.

Злая участь постигнет рукой Одиссея; герой, {340}

Если б, — Зевс-отец мощный! И ты, Аполлон! И Афина!

В виде том, как и в Лесбосе, щедром породой людской,

С силачом Филомиледом выступив в бой на равнине,

На великую радость ахейцам он кинул врага, —

Если б в виде таком женихам Одиссей вдруг явился, {345}

Стала б брачная участь Судьбой неизбежной горька.

То, о чём ты, меня вопрошая, услышишь устало,

Расскажу откровенно, обманут не будешь пока;

Самому возвестил мне морской проницательный старец,

То тебе я открою, чтоб истину знал, так и быть. {350}

Знаешь, боги Египта в отечество мне, и немало

Заграждали пути, — день обетанной жертвы забыт;

Боги ж требуют строго, чтоб были верны мы обетам.

В море шумно-широком находится остров, лежит

У Египта; его именуют там Фарос запретный; {355}

От брегов на таком расстояньи, какое за день

С благовеющим ветром попутным корабль бежит где-то.

Пристань верная там, из которой большие, как тень,

В море ходят суда, запасённые чистой водою.

Двадцать дней там промедлил по воле богов, словно лень, {360}

Не подул благосклонный отплытию ветер с бедою,

Спутник милый пловцам по волнам полноводных морей.

Мы ж истратили все путевые запасы с собою;

Бодрость пала, но, сжалясь над нами, богиня зверей,

Старца моря Протея цветущая дочь Эйдофея, {365}

Преклонилась ко мне своим сердцем, когда от скорбей,

Шёл печально стезёй одинокой, друзей всех развеяв;

Забродили они по зыбучему взморью и рыб

Остро согнуты, крючья ловили, — так голод повеял.

С видом ласковым тут вдруг богиня зверей укорив: {370}

«Что ты, странник? Дитя ль неразумное? Сердцем ли робок?

Лень тобой овладела? Иль сам веселишься с игры

Горем, долго так медлишь на острове нашем со злобой,

От бессилья и спутников всех, повергая в тоску?» —

Говорила богиня, я так отвечал ей подробно: {375}

«Кто была ты, богиня, всю правду тебе изреку, —

Безнадёжно в бездействии медлю; нанёс я, наверно,

Оскорбленье богам, беспредельному небу, дружку.

Ты скажи мне, — должны вы, могучие боги всё ведать, —

Из бессмертных, меня оковав, кто закрыл мне возврат {380}

По волнам полноводного, рыбой обильного недра?» —

Так спросил я, и так отвечала богиня мне в лад:

«Объявлю откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать;

Пребывает давно здесь морской проницательный гад,

То бессмертным Протей, египтянин, изведавший недра, {385}

Все глубины царя Посейдона державы большой;

Он, твердят, мой отец, от какого родилась я щедро.

Коль, какое бы средство нашёл овладеть им, с душой

Все б открыл, — и дорогу, и долог ли путь, и успешно ль

Рыбой полного моря путём возвратишься домой? {390}

Коль захочешь, божественный, скажет тебе всё неспешно,

Что с тобой и худого, и доброго дома стряслось,

С пор, как странствуешь ты по морям бесприютным, конечно», —

Говорила богиня, и так, отвечал я: «Сбылось!

Нас сама научи овладеть этим богом и хитрым же старцем, {395}

Чтоб не смог наперёд наше видеть намеренье сквозь, —

Одолеть человеку весьма трудно бога, недаром», —

Говорил я; сказала богиня, ответив в итог:

«Объявлю откровенно, чтоб знал ты всю истину даром, —

Ежедневно, лишь Солнышко неба пройдёт потолок, {400}

С лёгким ветром, с великим волнением тёмной пучины,

Вод глубины покинет морской проницательный бог;

Выйдя с волн, отдыхать он ложится в пещере единой;

Вкруг с хвостами-ногами младой Алосидны помёт,

Стаей лягут тюлени, покрыты солёною тиной; {405}

Смрад пронзительный море на всю их окрестность прольёт.

Лишь Заря заалеет, я место найду, где удобно, —

Спрячься ты средь тюленей; товарищам сильным вперёд

Повели за собою прийти с кораблей крутолобых.

Я тебе расскажу о коварного старца трудах, — {410}

Он сначала тюленей считает и смотрит подробно;

Осмотрев, и сочтя по пяти, напоследок и сам

Ляжет с ними, как пастырь меж стада, и в Сон погружаться

Будет. Видя, что лёг, и что в Сон погрузился он, там

Соберите все силы, и им овладейте; он рваться {415}

Будет жёстко, и биться, — из рук не пускайте, — уйдёт;

Он и разные виды начнет принимать и являться

Всем, что есть на земле, — и водою, и жгучим огнём;

Не робея, тем крепче его, тем сильнее держите.

Но, как скоро ему человеческий голос придёт, {420}

Снова взявши тот образ, в каком он заснул, — отпустите

Вы его; и тогда, благородному старцу свобод

Давши, спросите вы, — из богов раздражён кто? Плывите

Рыбой полного моря путем вы домой, на заход», —

Кончив, та погрузилась в морское глубокое лоно. {425}

Я ж пошёл к кораблям, на песке потерявшим свой ход,

Душу, сердце моё волновавшими мыслями полный;

К морю шёл, и к моим кораблям на вечерю. И там

Собирал я людей; и претёмная ночь пала долго;

Мы заснули под говором волн, ударявших в борта. {430}

Утро. Розовым пальцем Заря ночи мрак прочь прогонит;

По отлогому влажно-песчаному берегу сам

Я колена склонил пред богами, и вышел; со мною

Трое спутников сильных, на всякое дело лихих.

Той порой, погрузившись в глубокое море, с собою {435}

Кож тюленьих из вод принесла нам богиня; там с них

Ободрала она. Чтоб отца обмануть, на песчаном

Бреге ямы она приготовила нам, и у них

Ожидала. Немедля все четверо к ней повстречавшись,

Легли в ямы; и кожами сверху богиня, постлав, {440}

Повелела нам ждать, притаясь; ох и мучил нас сальный

Смрад тюленей, питавшихся горечью соли и трав,

Как меж чудами моря лежать человеку? Не скрою,

Но богиня беде помогла, и страдание сняв,

Быстро ноздри амброзией нам благовонной закроя, — {445}

Во мгновение запах чудовищ морских был унят.

Всё то утро с мучительной мы пролежали тоскою.

Стаей вышли из вод, наконец, все тюлени, и в ряд

Друг за другом вдоль шумного берега все улеглися.

В полдень с моря поднялся и старец. Тюлений отряд {450}

Жирных видя, пошёл к ним, и начал считать их, и близко

Счёл своими подводными чудами нас, не познав

В чём подвох; и он сам напоследок меж нами свалился.

Выйдя с криком на сонного, сильной рукой удержав,

Обхватили его; но старик не забыл чародейства, — {455}

Он в свирепого, с гривой огромною льва нам представ;

После был нам драконом, пантерою, вепрем злодейским,

Быстрой очень водою, и деревом с кроной густой;

Не робея, тем крепче его мы держали все вместе.

Напоследок, увидя, что все чародейства отстой, {460}

Стал он тих, и ко мне, наконец, обратился с вопросом:

«Из богов кто тебя, о, Атрид, благородный такой,

Способ дал, чтоб меня пересилить? Чего же ты просишь?» —

Так спросил у меня, и ему я открыто сказал:

«Старец, ведь всё известно, зачем притворяться? Я просто {465}

Медлю здесь поневоле, не зная, чего бог желал,

Сердцем мучась, и спутников всех, повергая в унылость.

Ты скажи мне, — должны вы, могучие боги всё знать, —

Из бессмертных меня кто сковав, мне возврат отодвинул

По волнам полноводных, и рыбой обильных морей?» — {470}

У него так спросил, и ответил он мне, давши милость:

«Должен Дию владыке и прочим богам жертву дней;

С кораблями пускайся ты путь совершить, чтоб с ветрилом,

Глуби моря измерив, в отчизну вернуться с гостей.

Знай, — тебе суждено не видать, ни возлюбленных милых {475}

В светлом доме своём, ни желанный отечества край,

Прежде, чем ты к бегущему с неба потоку Египта

Вновь придёшь, и обещанной жертвы свершишь, так и знай,

Всем бессмертным богам, беспредельного неба владыкам.

И без бога увидеть отчизну свою не мечтай!» — {480}

Так сказал, и во мне разрывается сердце от крика, —

Было страшно, — предавшись тревогам туманных морей,

Продолжительно-трудным путём возвращаться в Египет.

Напоследок просил я у хитрого старца вестей:

«Что велел ты, божественный старец, то всё я исполню; {485}

Ты теперь, ничего не скрывая, скажи поскорей, —

Все ль в судах невредимы ахейцы, из Трои невольно

Разлучившись, как Нестор и я, возвратились домой?

Кто погиб с кораблями из них на дороге раздольной?

На руках у друзей кто скончался тревожной порой?» — {490}

Так спросил у него, и ответил он мне, глядя зорко:

«О, Атрид! Не к добру ты вопрос задаёшь мне такой;

Лучше б было не знать, и меня не расспрашивать, — горько

Плакать будешь, когда обо всем расскажу я; постой, —

Многих нет; но ведь живы остались и многие; только {495}

Двум вождям в сталь одетых ахейцев дорогу домой

Смерть закрыла; кто пал на сраженье, — ты знаешь с начала;

И средь моря пустынного третий в неволе живой.

В урагане морском со своими погиб кораблями

Оилеев Аякс; Посейдон их к Гирейской скале {500}

Бросил бурей; его же из вод он исторгнул на скалы;

Спасся б тот вопреки раздражённой Афине на ней,

Но в безумстве изречь сам дерзнул святотатное слово, —

Похвалился, — богам вопреки, он лежит на земле.

Это слово царём Посейдоном услышано. Снова {505}

Сильной кистью он в гневе ужасный трезубец схватил,

По Гирейской ударил скале, и скала раскололась;

Часть стояла, кусками рассыпавшись; в море свалил

Он другую, с висевшим на ней святотатцем Аяксом;

С ней он в вечно шумящее море его погрузил; {510}

Так погиб злополучный, упившись соленою массой.

Брат сначала судьбы избежал твой, — к себе невредим

С кораблями достиг, сохранённый там Герой ужасной.

Но тогда как в виду у утёсов Малеи ходил

Он, внезапно воздвиглась там буря, и рыбами полным {515}

Морем, воющим жалобно, к крайним пределам своим

В область бросило ту, где Фиест обитал, и где после

Было царское сына Фиеста, Эгиста жильё.

Но, однако, опять успокоилось море, и волны

Ветр попутный им дали, — в отечество выйти своё. {520}

И в восторге увидел, шалея, родительский берег,

Целовал он отечество милое; видя её, —

Землю сладкую, пролил обильно он слезы истерик.

Издалёка, с подзорной стоянки его вдруг узрел

Страж, Эгистом поставленный; злое замысля, он вверил {525}

Два таланта за стражу ему; наблюдать он велел

Целый год, чтоб врасплох не застал их, прибыв к дому снова.

С вестью той роковой он в жилище владельца поспел.

И коварство тогда хитроумный Эгист заготовил, —

Двадцать мощных мужей из народа немедля он взял, {530}

Скрыл близ дома, где был изобильный обед приготовлен;

Сам, отправившись звать Агамемнона, там повстречал,

С колесницей пришёл, но убийство тогда замышляя;

Ввёл его, подозрению чуждого в дом, пир давал,

На пиру и убил, как быка убивают при яслях; {535}

Все, с Атридом пришедшие люди, погибли тогда,

Но Эгистовы с ними сообщники также валялись», —

Так сказал, и во мне разрывает вновь сердце беда, —

Горько плакав, упал я на землю; противна такая

Жизнь, на солнечный свет поглядеть не хотел я; всегда {540}

Плакал, долго лежал на земле, безутешно рыдая.

Напоследок сказал мне морской проницательный бог:

«О, Атрид, сокрушаешь столь жёстко себя ты, страдая;

Но слезой ничему не поможешь, а лучший итог, —

Лишь тебе самому возвратиться скорее в отчизну. {545}

Иль застанешь Эгиста живым, иль Орестом браток

Уж убит; ты тогда подоспеешь к его горькой тризне», —

Так сказал; ободрился мой дух, и могучее вновь

Сердце тут, несмотря на великую скорбь, оживилось.

Голос крепнул, я бросил тут старцу лишь несколько слов: {550}

«Знаю я о двоих; объяви же, кто третий, однако,

Морем взятый, живой, говоришь ты, в неволе оков?

Иль уж нет и его? Сколь ни горько, услышу без страха», —

Так его я спросил, — и ответ он давал, говоря:

«Лаэртид то, божественный царь, обладатель Итаки. {555}

Видел мужа на острове, льющего слезы зазря

В светлом доме у нимфы Калипсо, там им произвольно

Овладевшей; и путь для него уничтожен в морях, —

Корабля нет, людей мореходных, с которыми вольно,

Безопасно пройти по волнам полноводных морей. {560}

Но тебе, Менелай, приготовили боги довольно, —

Словно боги, не встретишь ты Смерти в Аргейе своей;

За пределы земли, на поля Елисейские станешь

Взят богами, — и где Радамант живёт русых кудрей,

Где идут человека так чудно все дни беспечально, {565}

Ни метелей, ни ливней не будет, ни хлада зимы;

Сладко шумный летающий веет Зефир, Океаном

С лёгким хладом туда посылаемый людям, пойми, —

Ведь супруг ты Елены, и зять громовержца сам, Дия», —

Так сказав, погрузился, где море всё время шумит. {570}

Я ж с друзьями отважными вновь к кораблям возвратился,

Много сердце моё волновавшим там мыслей толочь;

К морю шёл, и к моим кораблям; на вечернюю пищу

Звал людей; наступила уже амброзийная ночь;

Мы заснули под говором волн, ударяющих скоро. {575}

Утро. Розовым краем Заря полумрак гонит прочь;

Сняли с берега мы корабли на спокойное море;

Мачты ставим, развив паруса, на судах собрались

Мореходные люди, и севши у вёсел, мы споро,

Разом мощными вёслами вспенивать воды взялись. {580}

Снова правил к потоку речному святого Египта

Корабли, и на бреге его наши жертвы сожглись;

И когда примирил я богов жертвой огненной, пышной,

Агамемнону в вечную память там холм гробовой

Я насыпал; поплыли мы, бог посылал сам всевышний {585}

Ветер нам, и в отечество милое вёл за собой.

Подожди, — у меня погостишь, и поедешь ты лучше,

Как одиннадцать дней, иль двенадцать свершится Судьбой;

Я тебя отпущу с дорогими дарами, — получишь

Быстроногих коней с колесницей блестящею три, {590}

Драгоценный кувшин, из которого каждый день будешь

Поминая меня, для богов возлиянье творить».

«О, Атрид», — отвечал Телемах рассудительный смело:

«Ты меня не держи, тороплюсь я домой, посмотри, —

У тебя я с великою радостью мог бы и целый {595}

Год сидеть, не подумав в отчизну вернуться, к родным;

Несказанно твои разговоры и речи милее

Для души; но попутчики в Пилосе ждут, — выходить

Нынче, — ты же, напротив, желаешь, чтоб здесь я промедлил.

Дай в подарок такое, что мог бы удобно хранить {600}

Дома; взять невозможно коней мне в Итаку немедля;

Здесь оставь, утешеньем себе самому; на земле

Тучной очень, родится здесь донник, кипрей заповедный,

С яркой полбой, пшеницей, и густо цветёт тут ячмень.

Ни широких полей, ни лугов не имеем в Итаке; {605}

Поле горное наше для коз, не для вольных коней;

Редко луг там найдёшь, что коням легконогим приятен,

Остров, взятый волнами, Итака же меньше других».

Улыбнулся тогда Менелай, воевода в атаке;

Потрепавши рукой ему щёки, просил, ставши тих: {610}

«Из твоих вижу слов, что твоя благородна порода,

Сын; другое дарить могу вместо коней дорогих,

То легко мне; ведь многих сокровищ прекрасного рода

Полон дом, только редкое, лучшее выберу я;

Пировую кратеру богатую, — эта работа {615}

Серебра, но края золотые, искусна ладья

От Гефеста, — её подарил мне Федим благородный,

Царь сидонян, в то время я был, возвращаясь в судах

В доме гостем его, и её получил по породе».

Говорили о многом они, так беседу ведя. {620}

К базилевсу собралися тем временем знатные роды, —

Принесли дорогого вина, коз, овец приведя;

Хлеб прислали их жёны, ходящие в светлых повязках.

Все готовилось к пиру в палатах Атрида вождя.

Той порой женихи в Одиссеевом доме, как в сказке, {625}

Дисков, дротов метаньем себя забавляли, сойдясь

На мощеном дворе, где бывали их буйные пляски.

Антиной с Евримахом прекрасным сидели, гордясь,

Пред вождями же всеми отличные силою люди.

Но Фронид Ноемон, подойдя к ним, сказал, обратясь, {630}

Слово быстрое, лишь к Антиною, — вопросом рассудит:

«Может кто мне из вас, Антиной, объявить, или нет,

Скоро ль вновь Телемах из песчаного Пилоса будет?

Взят корабль у меня им, — но надобен нынче он мне, —

Плыть в Элиду, полями широкую нужно; двенадцать {635}

Там моих кобылиц, и табун лошаков на стерне

Диких; я бы хотел изловить одного, чтоб кататься», —

Так сказал; женихи изумились, — взойти не могло

В мысли, — что он в Нелеевом Пилосе; всем показалось,

Что ушёл он иль в поле к стадам, к свинопасам в село. {640}

Строго так говорил Антиной, сам Евпейтом рождённый:

«Объяви нам по правде, — когда он уехал? Числом

Были люди какие? В Итаке набрал из народа?

Иль наёмники? Или рабы? Как успел сделать так?

И скажи откровенно, чтоб истину ведать свободно, — {645}

Силой взял у тебя он корабль быстроходный, дурак?

Дал его произвольно, как скоро о том попросил он?»

И Фронид Ноемон отвечал очень просто: «Чудак!

Дал я сам произвольно, и всякий другой поступил бы

Так, когда бы к нему подошёл огорчённый такой {650}

С просьбой муж, — ни один бы ему отказать был не в силах.

Люди ж, взятые им молодые, из силы людской

Горожане; и их предводителем был, я заметил,

Ментор, иль кто бессмертный, но видом, как образ живой.

Но я был изумлен несказанно, — сам Ментора встретил {655}

Здесь, вчера, хоть и сел на корабль, в Пилос шедший тогда», —

Так сказал он, — пошёл, чтоб к отцу в дом вернуться при свете.

Сильно двое встревожились, всех призывали сюда;

Бросив игры, сошлись женихи и кругом их сидели.

Обратившись, сказал Антиной Евпейтид злой: «Беда!» — {660}

В гневе, — грудь у него подымалась, черна беспредельно

Злоба, очи его, как огонь пламенеющий жгли:

«Горе нам! Дело страшное сделал, в путь взявшись отдельно,

Телемах; от него ждать подобного мы не могли, —

Вопреки нам, ребёнок отсюда ушел самовольно, {665}

Прочный взявши корабль, и товарищей взяв из земли.

Вот вперёд нам и зло, и беда от него. Но, довольно, —

Пусть погубит сам Зевс его прежде, чем горе придёт!

Мне корабль с двадцатью снарядите гребцами, пусть вольно,

В море здесь устремившись, его на дороге пасёт, — {670}

Меж Итакой и Замом крутым стережёт, чтобы к рыбам

Плавал вслед за отцом, — для него самого то почёт», —

Так сказал, изъявили своё одобренье другие.

Вставши, вместе они в Одиссеев вернулись все дом.

Пенелопа недолго в незнанье осталась о хитром {675}

Женихов заговоре, на жизнь её сына судом;

Ей Медонт, благородный глашатай открыл; недалёко

Был, когда совещались они, проследя за углом.

С вестью горькою он к Пенелопе бежал, одинокий.

Пенелопа спросила, его на пороге встречав: {680}

«Неужель женихами ты буйными прислан жестоко

Объявить, что рабыням царя Одиссея сейчас

Должно, бросив работы, обед им скорей приготовить?

О, когда бы они от меня отступились! Как раз

Это пиршество было б последним в дому, безусловно! {685}

Разорители жадные дома, губящие нас,

Достояние в нём Телемаха, не знали вы словно,

С детских лет от разумных отцов не случалось, хоть раз

Слышать, как Одиссей был в своем обхождении с ними, —

Никому не нанёс он ни словом, ни делом проказ {690}

Здесь, в народе; хотя базилевсам могучим обычно

Тех людей земнородных любить, а других вовсе нет,

От него не видал оскорблений никто неприличных.

Здесь лишь ваше бесстыдство, и буйных поступков лишь след

Виден; быть за добро благодарными вам неуместно». {695}

Свои мысли имея, Медонт ей разумный в ответ:

«О, царица, когда бы лишь в этом, то зло их уместно!

Женихи величайшей бедой, и ужасной грозят

Ныне, — пусть же успеха не даст им Кронид буревестный!

Острой сталью они Телемаха зарезать хотят, {700}

Выждав здесь на обратном пути; о родителе сведать

Плыл он в Пилос божественный, в Лакедемон, царский град», —

Так сказал. Задрожали колена и сердце у бедной, —

Долго, долго была бессловесна она, и слезой

Затуманились очи, и голос не слушался, треснув. {705}

Дух собравши, она, наконец, отвечала: «Постой!

Удалиться, скажи, — что дитя побудило? И нужно ль

Было ввериться так кораблям, что дорогой морской

Быстро носят людей мореходных по влаге жемчужной?

Захотел он, чтоб в людях пропало и имя его?» {710}

Слушав слово её, благородный Медонт: «Мне от мужа

Неизвестно, — внушенью ль он бога поддался того,

В сердце в Пилос замыслив идти, чтобы сведать, — в какую

Землю брошен судьбою родитель, узнать про него», —

Кончив, вестник ушёл через дом Одиссея в людскую. {715}

Горе, сердце губящее, тут её взяло; сидеть

И на стуле она не могла; хоть и много впустую

Было в светлых покоях её, — на пороге скорбеть,

Жалко плача. С рыданием к ней собралися рабыни,

Сколь их ни было в царском жилище, сошлись пожалеть. {720}

И скорбя посреди, Пенелопа сказала о сыне:

«Знайте, милые, — дал мне печаль Олимпиец, послав

Больше всех, современно со мною рождённых доныне;

Ведь погиб мой супруг, одаренный могуществом льва,

Всякой воинской доблестью, в войске данаев начальник; {725}

Преисполнил Элладу и Аргос он славой сперва;

Нынче милый мой сын не со мною; бесславно умчали

Бури быстро его, и о том я не знала. Беда!

О, безумные, как ни одна, ни одна не кричала, —

Нет и в мыслях меня разбудить? А уж знали тогда {730}

Вы, что он собрался в корабле удалиться по морю.

Для чего не сказал мне никто, что собрался туда!

Ведь, тогда б, отложивши отъезд, он остался со мною,

Иль сама б я осталась здесь мёртвою, в этом жилье.

Позовите скорее ко мне старика Долиона, — {735}

Верный друг он; в приданое дан мне отцом, и в селе

Бдит за садом моим плодоносным. К Лаэрту не медля

Должен выйти он, сев близ него, о случившемся зле

Старцу молвить; а тот, все разумно обдумав, последним

Сам предстанет народу, который допустит губить {740}

Внука нам, — Одиссея он богу подобный наследник».

Евриклея, усердная мамка к царице спешит:

«Нимфа милая, бить ли меня беспощадною сталью

Повелишь, иль помилуешь, я всё открою, так быть.

Ведь известно мне всё; по его повеленью давала {745}

Хлеб, вино на дорогу; с меня же великий обет

Взял, — молчать до двенадцати дней, иль спросить ты желала

Где сама, иль другой кто его не откроет отъезд.

Цвет лица твоего, он боялся, от плача поникнет.

Ты же лучше, омывшись и чистое платье одев, {750}

И с рабынями в верхний покой свой пойди, и молитву

Сотвори перед дочерью Дия, Афиной родной;

Ею, право, он будет спасён и от Смерти безликой.

Не печаль старика, уж печального; боги спиной,

Знаю я, не совсем отвратились ещё от потомков {755}

Аркисида; и род их всегда обладатель живой

Дома царского, нив и полей плодоносных широких», —

Так старушка сказала; утихла печаль; истекли

Слёзы горя. Омывшись, и платьем одевшись, до срока

Пенелопа с рабынями в верхний покой свой пошли. {760}

Чашу взяв с ячменем, так она возгласила к Афине:

«Непорочная дочь Дия, о, Атритона, внемли, —

Ведь когда Одиссей хитроумный в сём доме, завидно

Бедра тучных быков и овечек сжигал пред тобой, —

Вспомни это теперь, и спаси же мне милого сына, {765}

Козни ты женихов злонамеренных ныне раскрой», —

Помолилась она, и богиню достала молитва.

Той порой женихи в потемневшей палате гурьбой

Говорили иные надменно, гордыней набиты:

«Верно, тут очень хитрая так базилевса творит {770}

Свадьбу, мысля о том, что и сын её будет убитый», —

Говорили они, не предвидя, что им предстоит

Впереди. И созвав их, сказал Антиной, негодуя:

«Люди буйные, вы от таких неразумных молитв

Воздержитесь, чтоб кто-нибудь здесь разгласить их не вздумал. {775}

Удаляясь в молчании лучше, исполним в делах,

Что теперь на совете согласном своём я надумал».

Выбрав двадцать отважных мужей из народа, на страх

С ними шёл к кораблям он, стоявшим на бреге песчаном.

Сдвинув с брега корабль на глубокое море, подняв {780}

Мачту, те утвердили на нём, все уладили снасти,

И в ременные петли просунули всяк по веслу,

И порядком потом паруса натянули. К несчастью,

Быстро слуги с оружием их собрались; и во мглу,

Сев в корабль, и его отведя на открытое взморье, {785}

Вечерять стали там, в ожидании ночи. В углу

Той порою в высоком покое своём Пенелопа

Грустно бредит одна, не вкушая еды, ни питья;

Мысль о том лишь тревожна: «Спасётся ли сын беспорочный,

Иль погибнет, сраженный рукой вероломной зверья, {790}

Словно лев, окружаемый мало-помалу стрелками?» —

Видит с трепетом: «Скоро их цепью он будет объят», —

От своих размышлений она трепетала. Но камнем

Сон слетел и её улелеял; прошла грусть с тоской.

Сероглазку, богиню Афину мысль ждёт неплохая, — {795}

Призрак тут сотворила, имевший наружность живой

Дочки старца Икария, светлой Ифтимы, какую

Житель солнечной Феры, могучий Евмел взял женой.

В Одиссеев дом слала тот призрак богиня; вживую

Подойдя к погружённой в печаль Пенелопе, слезу {800}

Вытер легкой рукою, унял сокрушенье, в родную

Спальню вникнул, ремня у задвижки не тронув, в глазу

Призрак крался, и став над ее головою, промолвил:

«Спишь, сестра Пенелопа? Тоскует ли сердце в грозу?

Боги, жившие лёгкою жизнью, запрет тебе молвят {805}

Плакать, сетовать, — твой же сынок невредимый придёт

Скоро к нам; он богов никакой не прогневал виною».

И сестре Пенелопа разумная так речь ведёт

В круге сладкой дремоты, в безмолвных вратах сновидений:

«Друг, сестра, как пришла ты сюда? Ты доныне на счёт {810}

Посещала нас, в дальнем отсюда краю поселений.

Как ты хочешь, чтоб я перестала крушиться, скорбеть, —

Горе, взявшее дух мой, и сердце забыв на мгновенье?

Ведь погиб мой супруг, хоть могучий, как лев, посмотреть, —

Всякой высшею доблестью в круге данаев отличный, {815}

Преисполнивший славой Элладу и Аргос своей;

Ныне милый мой сын не со мной, — вышел в море он лично,

Отрок, горя не видел, с людьми говорить не привык.

Больше им сокрушаюсь теперь, чем супругом обычно;

Сердце бьётся о нём, чтоб беды не случилось с родным {820}

В море злом, иль в чужой стороне, у чужого народа.

Здесь враждебные люди его стерегут, вслед за ним

В мыслях гибель готовя ему, на обратной дороге».

Тёмный призрак шептал потихоньку, ответив же так:

«Будь спокойна, и сердца не мучь, безрассудны тревоги, — {825}

У него есть и спутница, та, для которой бы всяк

Смертный полностью вверил себя, — для неё всё возможно, —

То Афина Паллада. Сердечно жалея тебя,

Доброй вестью твой дух мне богиня велела умножить».

Тени той Пенелопа разумная так говорит: {830}

«Коль ты вправду богиня, и слышала голос я божий,

Умоляю, — открой мужа участь, и мне что грозит, —

Где злосчастный? Ещё ли он видит сияние Солнца?

Иль его уж не стало, — спустился он в мрачный Аид?»

Тёмный призрак ответил, и так прошептал непреложно: {835}

«Ничего не могу о судьбе я супруга открыть;

Жив, погиб ли, сказать мне нельзя, — пусторечие ложно».

Призрак тут, сквозь замочную скважину двери летит,

Словно воздух пропал. Пробудилась тут, Сна сняв оковы,

Дочь Икария; сердцем она ожила, и глядит, — {840}

Явно в тёмную полночь предстал ей и образ бессловный.

Той порой женихи в корабле по дороге морской

Шли, ужасную мысленно смерть Телемаху готовя.

Есть в равнине солёного моря невидный утёс

Меж Итакой и Замом гористым; его именуют {845}

Астерид; невелик, корабли его пристань насквозь

С двух сторон принимает. Ахейцы там стражей ночуют.

ΟΔΥΣΣΕΙΑΣ Ε
Песнь пятая

Верховный Олимпийский бог Зевс собирает богов на великий совет, решать судьбу Одиссея, томящегося уже семь лет на острове Огигия, в объятьях прекрасной богини-нимфы Калипсо, которая кормит его пищей богов, — нектаром и амброзией, после которых никогда не будешь голодным. Богиня Афина пеняет Зевсу, — тот совсем забыл об Одиссее, в то время как сын Одиссея, Телемах отплыл в Пилос и Спарту, узнать о своём пропавшем отце. Зевс возражает, поручает богине Афине возвратить Телемаха домой; богу Гермесу Аргоубийце поручает передать приказ нимфе Калипсо, — немедленно отправить Одиссея домой.

Бог Гермес летит к нимфе Калипсо, передавая ей повеление Зевса. Богиня-нимфа огорчена, но выполняет приказ, — советует Одиссею, — сделав плот, отправиться на нём через море. Одиссей делает себе плот и отправляется в плаванье, правя ночью по созвездиям Плеяды, Волопас, Медведица (раньше называлась Колесницей), Орион. Калипсо посылает ему попутный ветер, но, когда Одиссей видит уже на горизонте землю феакийцев, бог Посейдон, возвращаясь из Эфиопии, замечает его на плоту, и насылает бурями все четыре ветра, (Евр, Нот, Зефир и Борей, что быстро слетают с Эфира неба), разбивающие плот в щепки.

Богиня моря Левкотея даёт Одиссею покрывало, пусть он не утонет, плавая в море без плота. Богиня Афина успокаивает ветра, кроме одного, Одиссей приближается к скалистому берегу, выхода на который нет.

После изнурительного плавания вдоль берега, он находит устье реки, выбирается на берег, и, без сил, засыпает в груде листьев, в ближайшем лесу.

Вот Заря покидает Тифона прекрасного ложе,

В небо выйдя сиять для бессмертных, и смертных людей.

Боги вновь собрались на великий совет; им предложит

Зевс высокогремящий могучею властью своей.

И Афина расскажет им всем о беде Одиссея, {5}

Что в неволе его, в гроте нимфа содержит при ней:

«Зевс-отец, наш владыка; блаженные боги, не смеет

Кротким, мирным, приветливым быть базилевс ни один

Скиптроносец, но, правду из сердца изгнавши, сумеет

Каждый, — пусть притесняет людей без закона, глядим, — {10}

Как могли вы забыть Одиссея, который был щедрый,

Мудрый царь, и народ свой любил, как отец лишь и сын;

Брошен бурей на остров, он горе великое терпит

В светлом доме могучей той нимфы Калипсо, Судьбой

Овладевшей; и путь уничтожен в отчизну, ущербно, — {15}

Ни судов, ни людей мореходных, с которыми в строй

Безопасно пройти по волнам многоводного недра.

Но враги ведь и сына хотят умертвить под собой,

Выждав здесь на обратном пути, — о родителе сведать

Плыл он в Пилос песчаный и в Лакедемон, царский град». {20}

Возражая, так туч собиратель, сам Зевс ей ответил:

«Странно, дочь моя, речи из уст у тебя вдруг летят.

Не сама ль ты рассудком решила своим, что погубит

Всех, домой возвратясь, Одиссей? Телемаха ж назад

Проводи осторожно сама, — если ты его любишь; {25}

Невредимым он в милую землю отцов пусть придёт, —

И они, не свершив злодеянья, назад все прибудут», —

Так сказав, обратившись к Гермесу, он волю речёт:

«Ты, Гермес, вестник искренний, к нимфе с златыми кудрями

Полети объявить от богов, что в отчизну уйдёт {30}

От неё Одиссей, постоянный в беде; путь морями

Совершит без участия свыше, без силы людей,

Лишь на крепком плоту, повстречавши опасности сами.

В день двадцатый достигнет он берега Схерии, в ней

Феакийцы, родные бессмертным богам живут; будет {35}

Там ему, как бессмертному богу, оказана честь, —

Чтобы в землю отцов с кораблём их отплыть; там рассудят,

Дав в подарок и стали, и злата, и разных даров, —

Больше, чем Одиссей и из Трои подобной посуды

Не привёз бы, когда б невредимым вернулся с боёв. {40}

И увидит по воле Судьбы он возлюбленных ближних,

Землю предков, богато украшенный дом свой, здоров», —

Кончил. Медлить не стал благовестник и Аргоубийца, —

Золотых подошв блеск сразу вяжет он к быстрым ногам,

Амброзийных, и бога везде над водой, и над твердью носивших, {45}

По земле беспредельной, по лёгким, текучим ветрам.

Взял и жезл свой, по воле его наводящий на бодрых

Сон; открывший у спящих закрытые очи от Сна;

В путь отправился Аргоубийца с жезлом бесподобным.

И достигнув Пиерии, к морю с Эфира слетел; {50}

Быстро мчался потом по волнам рыболовом свободным,

Жадно ловящим бурей подброшенных рыб за предел

Бездны горько-солёной, купая в ней сильные крылья.

Лёгкой чайкой морской пролетев над пучиной, доспел

Остров, морем вдали сокровенный. Гермес, бог всесильный, {55}

С зыби тёмно-туманной на твердую землю сошёл,

Брегом к светлому гроту пошёл он. Власами обильна,

Нимфа держит обитель, — он сразу её там нашёл.

Пламень светлый сверкал на её очаге, и весь остров

Был накрыт благовонием кедра; и дерева ствол {60}

Ярко вспыхнул. А голосом звонким богиня так просто

Пела, сев со златым челноком, за узорным ковром.

Густо росшие, всюду пещеру её скрыли ростом

Кипарисы, разлившие дух, ольха, тополь кругом;

В сени листьев гнездились везде длиннокрылые птицы, — {65}

Совы, соколы, враны, бакланы крикливы, — бегом

Стаей взморье обходят, о пище себе потрудиться;

Сетью зелень, на стены прекрасного грота обвив,

Виноград рос, — на ветвях тяжёлые гроздья налиты;

Струйкой светлой четыре источника рядом текли {70}

Близ один от другого, туда и сюда извиваясь;

Зеленели густые луга, — сельдереев разлив

Всюду сочных. Когда бы в то место зашёл бог бывалый,

Изумился б, и радость проникла бы в сердце его;

Изумлён был и Аргоубийца, видавший немало; {75}

Посмотревши на всё с изумленьем, — как много всего!

В грот просторный вступил напоследок; и с первого взгляда

Тут узнала Калипсо, богиня богинь своего,

Узнают ведь друг-друга бессмертные боги все сразу,

Хоть когда б и далёкое их разлучало родство. {80}

Одиссея, могучего мужа не видит он глазом;

Одиноко на бреге утёсистом, плача в него,

Горем, вздохами душу питая, там дни проводил он,

И в пустынное море сквозь слёзы глядит взор его.

И Гермеса сажает Калипсо на пышных подстилках; {85}

Сразу нимфа, богиня богинь вопрошает его:

«О, Гермес, золотого жезла ты носитель, нам милый

Гость, зачем прилетел? У меня тебе нет ничего;

Но, скажи мне, чего ты желаешь? Исполню прошенье,

Коль исполнить возможно, и если смогу я того. {90}

Прежде, право, ты должен принять от меня угощенье».

С этим словом богиня тут ставит пред гостем столы;

И пурпурный нектар, и амброзию сладкую щедро,

Божий вестник и Аргоубийца охотно вкусил.

Душу вольно свою насладивши божественной пищей, {95}

Горьким словом ответил он нимфе кудрявой: «Прости,

От меня ты, — от бога богиня знать хочешь, что ищем

Здесь? Поистине всё объявлю я для воли твоей, —

Послан Зевсом, не сам своей волей летел я всех выше, —

Произвольно кто хочет измерить просторы морей, {100}

Степь широкую, где не увидишь жилищ человека,

Жертвой чтущего нас, приносящего нам от скорбей?

Повеления Дия, эгиду что держит, не смеет

Меж богов ни один от себя отклонить, никогда.

Знает Дий, что сокрыт у тебя злополучнейший в свете, {105}

Муж герой, что обитель Приама тогда осаждал

Девять лет; на десятый сожгли и отплыли в отчизну;

При отплытии дерзко дразнили Афину; Беда!

Бури слала на них и великие волны богиня.

Он же, спутников верных своих потерял, и теперь {110}

Схвачен бурей, сюда был волнами великими кинут.

Дий же требует, — выставь немедля героя за дверь;

Ведь ему не Судьба умереть далеко от отчизны;

Воля против Судьбы, — чтоб возлюбленных ближних, поверь,

Землю, светло-устроенный дом свой увидел при жизни», — {115}

Так сказал ей. Калипсо, богиня богинь сотряслась,

Обратилась к богам и бросала слова укоризны:

«О, ревнивые боги, безжалостны к нам; всякий раз

Раздражает вас, если богини, приемлем на ложе

Мужа смертного, хоть и становится мужем на час. {120}

Орион светоносной Зарёй был когда-то уложен;

Гнали лёгкою жизнью живущие боги вдогон,

До тех пор, пока он Артемидой в лугах уничтожен

Злой стрелою, в Ортигии был же внезапно пронзён.

Так Ясон был прекрасной кудрявой Деметрой прельщённый; {125}

Возлюбя его сердцем, делила с ним ложе и Сон

В поле, три раза вспаханном; скоро о том извещён был

Зевс, — его умертвил он, низринувши пламенный гром.

Ныне вас прогневала я, боги, дав смертному только

Помощь, как обхватив корабельную доску, в разгром {130}

Гибнул, — судно его быстроходное пламенем взято,

Зевс разбил посреди беспредельных морей перуном, —

Так он спутников верных своих потеряв, на закате

Схвачен бурей, сюда был волнами большими прибит.

Приютивши его, и заботясь о нем, я богата {135}

Дать ему и бессмертье, и вечно цветущий с ним вид.

Но веления Дия, эгиду что держит, не смеет

Меж богов ни один, ни нарушить и ни отклонить;

Пусть, — когда уж того так упорно властитель радеет, —

Морю бурному снова предастся; мне нечем помочь; {140}

Корабля нет, людей мореходных, которые бдеют

Как пройти безопасно по моря волнам день и ночь.

Дать совет осторожный властна лишь, чтоб смог он отсюда

Беспрепятственно в землю отчизны тот путь превозмочь».

Добрый вестник и Аргоубийца ответил: «Тоскуя, {145}

Волю Дия уважив, немедля его отошли;

Иль, богов раздражишь, — наказанье тебя не минует», —

Так сказав, удалился сам Аргоубийца с земли.

Тут же нимфа пошла к Одиссею, могучему мужу,

Волю Зевса из уст благовестника приняв. Вдали {150}

Он сидел одиноко на бреге утёсистом, лужи

Слёз пролив; утекала медлительно каплей в песок

Жизнь его в непрестанной тоске по отчизне; и чуждый

Сердцем к нимфе, он с ней принуждённо делил ночи срок

В гроте светлом, но страсти её непокорный желаньем. {155}

День сидел на утёсе, рукой подперев свой висок;

Горем, плачем, и вздохами очи и душу питая;

Полон слёз, он глядел на пустыню бесплодных морей.

Близко свет меж богинь подошла и сказала, рыдая:

«Вытри слёзы, герой злополучный, не трать кратких дней {160}

Жизни сладкой, — тебя я хочу отпустить благосклонно.

Брёвен ты наруби топором, сталью острой; верней

Плот свяжи, по краям утверди ты перила наклонно

В брусьях, чтоб безопаснее было по морю ходить.

Хлеб и воду, напиток пурпурный я выдам охотно {165}

На дорогу тебе; голод, жажду в пути утолить

Чтобы мог; и одежды я дам; и пошлю за тобою

Ветр попутный, до милой отчизны тебе чтоб доплыть, —

То угодно богам Уранидам на небе, не скрою, —

Мне ж и разумом с ними, и властью равняться грешно». {170}

Одиссей, постоянный в беде, содрогнувшись с тоскою,

Ужаснулся, и бросил богине лишь слово одно:

«В мыслях ведь не отъезд мой, а нечто иное, конечно;

Как могу переплыть на плоту я широкое дно

Страшно бурного моря, когда и корабль быстробежный {175}

Редко там пробегает, лишь с Диевым ветром когда?

Против воли твоей не взойду я на плот ненадежный,

Ты покуда сама мне, богиня, великую дашь

Клятву, что никакого вреда мне ты не замышляла», —

Так сказал он. Калипсо, богиня богинь как всегда, {180}

Потрепавши рукой ему щёки, она отвечала:

«Да, сказать ты хитрец, и желаешь свой ум уберечь;

Слово страшное ныне со мной произнес ты сначала.

Но, клянусь и землёй плодоносной, и небом сберечь,

Стикса мёртвой водою клянусь, нерушимой богини {185}

Клятвой, что даже боги без страха не могут изречь,

Что тебе никакого вреда не замыслила ныне;

Я советую то, что сама бы взяла без потерь,

Коль в таком же была, как и ты, затрудненьи доныне.

Правда свята и мне дорога; не железное, верь, {190}

Бьёт в груди у меня, а горячее, нежное сердце».

И богиня богинь впереди него вышла за дверь

Быстрым шагом, и следом пошёл он за нею поспешно.

С ней, с бессмертною смертный в просторный заходит тут грот,

И уселся в богатых, Гермесом оставленных креслах. {195}

Сразу нимфа пред ним и еды, и питья подаёт, —

Пищи разной, какою всегда насыщались герои;

С Одиссеем же рядом садится; рабыня идёт,

Благовонной амброзией, сладким нектаром накроет.

Тянут руки они к приготовленной пище, и в рот, — {200}

После ж, как утолён был их голод питьём и едою,

И Калипсо, богиня богинь слово мягкое шлёт:

«Одиссей Лаэртид, хитроумный герой, расчудесный,

Если в землю отцов, наконец, ты предпримешь поход,

Хочешь сразу меня ты покинуть, — прости! Но что, если {205}

Сердцем чувствовать мог ты значенье Судьбы на земле, —

Ведь все беды твои до прибытия в дом не исчезли;

А остался б со мною, в моём безмятежном жилье, —

Был тогда бы бессмертен. Но сердцем ты жаждешь покоя

Лишь с супругой, о ней ежечасно крушась на скале. {210}

Знаю только, что я и лица красотою, и стройным

Станом лучше её; да и можно ли смертной жене

В том с богинями спорить своею земной красотою?»

Хитроумный тогда возражая, сказал Одиссей:

«О, родная богиня, без гнева услышь; не устану, {215}

Знаю сам, что не можно с тобой Пенелопе моей

Смертной, с юной бессмертной богиней, ни станом

Стройным даже равняться, лица красотою ничуть;

Всё ж, однако, всечасно крушась и печалясь, желанно

Дом увидеть, и сладостный день возвращения вернуть; {220}

Если ж кто из богов мне послать потопленье желает

В бездне, выдержу то; отвердела вся в бедствиях грудь, —

Много встретил напастей, немало трудов созидая

В море, битвах, и этот смиренно снесу, покорясь», —

Говорил он. Тем временем Солнце зашло, и ночная {225}

Тьма настала. Во внутренность грота ушли, насладясь

Негасимой любовью, с ней ночь проведя неизменно.

Вышла, мрак разгоняя, пурпурная в небо Заря;

Одиссей встал, оделся хитоном, хламидой бесценной.

Но серебряной ризой из ткани, прозрачной, как лал, {230}

Плечи скрыла тут нимфа свои; золотой, драгоценный

Пояс стан обвивал, и покров с головы ниспадал.

Кончив, стала в дорогу она собирать Одиссея;

Прежде брала топор по руке, что кузнец отковал

Сталью твёрдой, двух лезвий; сверкал, был наточен острее, {235}

С топорищем из твёрдой оливы, держать, чтоб с руки;

Острый скобель потом принесла, и пошла поскорее

Внутрь острова, — множество там находилось сухих

Тополей чёрных, ольх, и высоких, до облака сосен,

Старых, высохших в солнечном зное, в воде что легки. {240}

Место там показав, где была превеликая роща,

В грот глубокий Калипсо, богиня богинь отошла.

Стал рубить он деревья и скоро окончил работу, —

Двадцать брёвен срубил; их очистила острая сталь;

Гладко выскоблил и уровнял, по шнуру обтесавши. {245}

Той порою Калипсо бурав принесла; и он стал

Пробуравливать брусья и все пробуравил, связавши,

Длинной рейкой их сшил, и большими шипами сплотил;

Дно плоту Одиссей преширокое сделал, как каждый

В корабельном художестве опытный, строит настил {250}

Корабля, что товары несёт по морям многотрудным.

Плотным брусом он крепкие рёбра потом закрепил,

Сбил же в гладкую палубу толстые доски из дуба;

Мачту ставил, крепил поперечную рею на ней,

И кормило, в волнах управлять поворотами. Судно {255}

Окружил для защиты от моря ракитным плетнём

Сверху; в дно же различного груза, для тяжести нужной.

Парусины Калипсо, богиня богинь, тем же днём

Крой ему принесла. И устроивши парус, к нему же

Всё его развивать и свивать, прикрепивши к плоту, {260}

Рычагами могучими сдвинул свой плот, поднатужась.

День свершился четвёртый, когда он окончил свой труд.

В пятый день снарядила богиня Калипсо отменно, —

Освежила и баней, одеждой одела, и тут

Три сносила мешка на тот плот, — и один с драгоценным {265}

Был напитком чудесным, другой с ключевою водой,

Третий с хлебом, дорожным запасом и пищей бесценной.

Кончив, та призвала бодро веющий ветер с собой.

Одиссей напряг парус, — попутным он ветром стремился,

Быстро плыл. Сам сидел на корме и могучей рукой {270}

Руль вращая, всё бодрствовал; Сон не спускали ресницы

В очи, их не сводил он с созвездий Плеяд, и к нему

Волопаса, Медведицы, в людях ещё Колесницей

Называемой, близ Ориона свершающей в тьму

Круг, в водах Океана себя никогда не купая. {275}

С ней Калипсо, богиня богинь повелела ему, —

Соглашать путь свой, по морю твёрдой рукой управляя.

Дней свершилось семнадцать, как в море он вышел легко;

В восемнадцатый видимы стали вдали своим краем

Феакийской земли мглистой горы, уж недалеко, — {280}

Чёрным краем на море туманном она вдали реет.

В то мгновенье земли колебатель, покинув покой

Эфиопян, с далёких Солимских высот заприметил

В море синем, — его он узнал; в сердце гнев не утих;

Страшно чёрной кудрявой тряхнув головой, он повеял: {285}

«Дерзкий! Боги, неужто, пока эфиопян родных

Правил, мне вопреки Одиссея спасали неумно?

Не достиг чуть земли феакийской, напастей своих,

Предназначенных свыше увидеть конец; но, безумный,

Всласть успею его, ненавистного, горем наслать», — {290}

Так сказал, и великие тучи поднявши, трезубцем

Воды вспенил и бурю воздвигнул, скликая ветра

Поперечные; облако тёмное вдруг одолело

Море, землю, ночь тяжкая с грозного неба сошла.

Разом Евр и полуденный Нот, и Зефир, и усердный {295}

Пахарь светлый Эфира, Борей, вздыбят море дотла.

Одиссей ужаснулся, — дрожали колени и сердце;

Скорбью взятый, сказал он великому сердцу: «Дела!

Горе мне, что терпеть, наконец, мне назначено вскоре!

Трепещу теперь, видя, — богиня богинь не лгала, {300}

Предсказав мне, пока не достигну отчизны, — я в море

Встречу беды великие, — всё исполняется вслед.

Страшно тучами вдруг обложил кругом небо, на горе

Зевс взбурлил страшно море, и бурю воздвиг, на обед

Ветры встречные скликав. Погибель настала, мне ясно. {305}

Троекратно, стократно блаженны данайцы, без бед

В Трое принявши смерть, угождая Атридам! Прекрасней

Было б, если б погиб, и мне Смерть неизбежна была

В день, как множество сталью окованных копий трояне

Слали разом в меня над Пелидом, сгоревшим дотла; {310}

С честью б был погребён, и была б от ахеян мне слава;

Но судьба мне бесславно-печальную смерть принесла…».

В то мгновенье большая волна поднялась и распалась

Над его головою; стремительно плот подскочил;

Сброшен с палубы, в море упал он стремглав, и ослабив {315}

Руль из рук; повалилась и мачта, сломавшись от сил

Ветров встречных, слетевшихся друг против друга ударом;

Море вдаль унесло вместе с мачтою парус, развив.

Долго так глубина поглощала, и силой отчаясь,

Выйти кверху, давимый напором волны, и стеснён {320}

Платьем, мудрой Калипсо одетым ему на прощанье,

Напоследок он вынырнул, ртом извергая от волн

Горечь вод, и с его бороды, и кудрей речкой полной

Током льющую; в этой тревоге он вспомнил, — где он,

Плот, за ним по волнам он погнался, схватился довольный, {325}

Влез, на палубе сел, избежав страшной Смерти. Вдвойне

Плот бросали туда и сюда взгроможденные волны, —

Словно шумный осенний Борей по широкой стерне

Носит всюду иссохший, скатавшийся густо репейник, —

Морем так беззащитное судно несли на спине {330}

Ветры; быстро Борею его бросал Нот, то, повеяв,

Евр, играя, кидал произволу Зефира скорей.

Одиссея увидела Кадмова дочь, Левкотея,

Прежде смертная дева Ино благородных кровей,

Но богиней тут стала на море, её восприявшем. {335}

Стало жаль Одиссея, гонимого бурей, ковчег.

И, нырком легкокрылым, она поднялась безопасно,

Лёгким лётом на твёрдо сколоченный плот, речь ведёт:

«Бедный! Что Посейдон-колебатель земли, так ужасно

В сердце гневен своём, и тебя так упорно гнетёт? {340}

Но, однако, тебя не погубит он, спрятав под волны.

На себя положись же теперь, зная трезвый расчёт, —

Скинув эту одежду, свой плот уступи произволу

Ветра, бросившись в волны; руками греби, как тюлень,

Вплавь земли феакийцев достигни, — там встретишь и волю. {345}

Покрывало тебе чудотворное дам; ты одень

Грудь, тогда не страшись ни беды, ни волны, что бросала.

Лишь окончишь свой путь, и к земле прикоснёшься, в тот день

Покрывало сними, и немедленно в море бросая

От земли далеко ты, глаза отврати поскорей». {350}

Тут богиня ему подала с головы покрывало,

И вспорхнула в шумящее море она, улетев

Быстрокрылым нырком, и ее глубина поглощала.

Стал тогда в бедах стойкий вот так размышлять Одиссей, —

Скорбью взятый, сказал он великому сердцу устало: {355}

«Горе! Новую ль хитрость замыслив, богиня пока

Гибель гонит ко мне, мне советуя плот мой оставить?

Нет, того не исполню; не близок ещё для броска

Брег земли, где, — сказала она, — мне спасение будет.

Ждать намерен Судьбы, подо мной невредимо пока {360}

Судно утлое; шипом надёжным там связаны брусья;

С бурей бьюсь до тех пор, и с него не сойду я и впредь.

Но как скоро волненье свирепое плот мой разрушит,

Брошусь вплавь, — я иных сам теперь не придумаю средств».

Той порой как рассудком и сердцем он поколебался, {365}

Поднял бездны волну Посейдон, потрясающий твердь, —

Гору страшную, тяжкую, тёмную; сильно попала

На него, — как от быстрого вихря соломы овин,

Хоть окученный, весь разлетается, вдруг разорвало, —

От волны разошлись брусья все. Одиссеем один {370}

Пойман был, им, как конь, убежавший на волю, оседлан.

Сняв богиней Калипсою данное платье, сидит,

Обмотав грудь свою, покрывалом чудесным одетый,

Руки вытянул, плыть изготовясь; отважно, как спрут,

Прыгнул в волны. Могучий земли колебатель при этом {375}

Виде чёрной, кудрявой тряхнул головой: «Теперь тут

Морем бурным поплавай, дружок, на свободе немного;

Люди, милые богу, тебя благосклонно не ждут, —

Будет так! Не останешься мной недоволен, как богом!» —

Так промолвив, умчался, погнав длинногривых коней {380}

В Эгу, где обитал в домах светлых, высоких чертогах.

Дочке Дия, Афине тут мысль пробудилась добрей, —

Повелела всем ветрам, дорогу для них заграждавшим,

Успокоясь, умолкнуть; и мог среди них лишь Борей

Выть, свирепствовать, — волны ж сама укрощала. Бежавший, {385}

Вёсла любящих, богу родны, феакийцев достиг

Одиссей, словно боги, и Смерти и Кер избежавши.

Так два дня и две ночи повсюду шумящим носим

Морем; гибель не раз неизбежной казалась; на третий

Появилась вдруг днём лазурь неба Зарёю над ним, {390}

Успокоилась буря, и на море всё просветлело,

Смолк и ветер. И поднятый кверху волной, он вперёд

Глянул быстро, и сразу увидел он близкую землю.

Несказанною радостью детям спасенье придёт

Жизни папы, сражённого тяжким недугом, всех смертных {395}

Истребившим; злой демон, к нему прикоснувшись, уйдёт,

Вышлет к радости им исцелённого волей бессмертных, —

Одиссей был обрадован берегом, леса стеной, —

Плыл быстрей он, ступить торопился на твёрдую землю,

От неё на таком расстояньи, в каком еле свой {400}

Внятен голос, он шум бурунов между скалами слышал;

Волны пенились, выли, свирепо на берег крутой

С моря бросясь, и был он солёною пеной облитый;

Нету пристани там, ни залива, ни меленьких луж,

Круто берег вздымался; торчали утёсы и рифы. {405}

Одиссей ужаснулся, дрожало и сердце к тому ж;

Скорбью взятый, могучему духу сказал он сердито:

«Горе! Что мне дозволил увидеть нежданную сушь

Зевс? Зачем до неё, пересиливши море, достиг я?

Остров с моря, я вижу, везде недоступен, прости; {410}

Рифы острые всюду; кругом расшибаются дико

Волны, острой стеной воздвигается берег в пути;

Глубоко рядом море, нет места, где было б надёжной

Тверди, чтоб опереться, от гибели верной уйти.

Коль пристать попытаюсь, то буду волною хорошей {415}

Схвачен, брошен на камни зубчатые, тратя назло

Силы; если кругом поплыву, чтоб узнать, не найдётся ль

Где-то берег отлогий иль пристань, чтоб снова свезло, —

Бурей моря я буду похищен, чтоб рыбой набитым

Морем тут, вопиющего жалобно вдаль унесло, {420}

Иль чтоб демон враждебный, какого из чуд, Амфитритой

В море спрятанных, мне на погибель из бездны приплыл, —

Знаю, против меня колебатель земли, бог сердитый».

Той порой, как рассудком и духом он так рассудил,

Злой волною его на утёсистый берег помчало; {425}

Тело б всё изорвалось, и кости бы бог сокрушил,

Коль богинею светлой Афиной наставлен держаться

Не был; быстро за ближний схватился утёс; весь дрожа,

Ждал, со стоном на камне вися, чтоб волна пробежала

Мимо; та пробежала, грозя на возврате сорвать, {430}

И с утёса отбросила в тёмное море со всхлипом.

Коль коралла из ложа ветвистого силою рвать,

Много камня крупинок прилипнет к неровным полипам

Резким; так прилепилась лоскутьями кожа, где сгиб

Одиссеевых рук; поглощённый волною великой {435}

В бездне моря, судьбе вопреки, неизбежно б погиб,

Но отважность богиня Афина в душе отыскала.

Из волны, устремившейся прямо на камни, от рыб

Плыл он в сторону, взором исследуя землю, — искал же

Где-то берег отлогий иль мелкое место с косой. {440}

Вдруг увидел себя перед устьем реки он зеркальной.

И удобным то место ему показалось, — покой,

Нет камней острых; всюду от ветра являлась защита.

Сразу к богу реки обратился с молитвой такой:

«Кто б ты ни был, могучий, к тебе, столь желанному, ныне {445}

Прибегаю, спасаясь угроз Посейдоновых тайн.

И бессмертные ведь благосклонно внимают молитвам,

Бедам странника, кто бы он ни был, когда виден край;

Мне, потока колена объявшему, много невольных

Бед стерпевшему, сжалься, могучий, защиту подай!» — {450}

Так молился. И бог, укротив свой поток, успокоил

Волны, на море тишь наведя; перед ним же открыл

Устье рек. Тут под ним подкосились колени; безвольны

Руки мощные, — в море и сердце всё исколотил;

Вспухло тело его; ещё носом и ртом извергавший {455}

Воды моря, он пал, наконец, бездыханный, без сил

И без памяти в землю, все чувства свои потерявший.

Напоследок, когда возвратились лишь память, щадя,

Покрывало с груди он, богинею данное, снявши,

Бросил быстро в широкую реку, где в море войдя, {460}

Быстро ткань поплыла по теченью; там Ино немедля

В руки всё приняла. Чуть живой, от реки отойдя,

Пал в тростник и на землю; её целовал он, колеблясь;

Скорбью взятый, сказал он отважному духу нужду:

«Горе мне! Что стерпеть мне ещё, предназначено небом! {465}

Коль на бреге потока бессонную ночь проведу,

Утром иней, и хладный туман, от воды что возникнет,

Там меня, уж последних лишённого сил, изведут, —

Ведь пронзительным холодом веет с реки утром тихим.

Если там, на пригорке, под кровом тенистых ветвей, {470}

Под кустом я засну, то конечно, туда не проникнет

Холод ночи; меня исцелит миротворный скорей

Сон; страшусь, — не достаться бы хищным зверям ненароком», —

Размышлял он; ему, наконец, показалось верней

Выбрать лучшее; в лес он пошёл, от реки недалёко {475}

Росший в поле открытом. Он там по сплетённым ветвям

Выбирает оливы; одна вся в плодах, на другой же

Нет; и в сень их проникнуть не мог ни холодный с утра,

Смрадом дышащий ветр, Гелиос также, знойно сверкая;

Даже дождь не пронзал их ветвистого свода, так там {480}

Густо всё сплетено. Одиссей, угнездившись под краем,

Лёг, вперёд для себя приготовив руками под ней

Ложе мягкое листьев опавших, которых такая

Груда там, что и двое, и трое могли б поскорей

Зимней бурей там скрыться, как сильно б она ни шумела. {485}

Груду видя, обрадован сказочно был Одиссей,

И совсем закопался в слежавшихся листьях на время.

Так в золе головню, не угасшую, пахарь хранит

В поле, дальше от места жилого, где пламени семя

Сохранившись от злого огня, безопасно лежит. {490}

Одиссей, под листами зарывшись, согрелся, и очи

Тут дремотой Афина закрыла ему, чтобы жизнь

Возвратила усталые силы. Заснул непорочно.

ΟΔΥΣΣΕΙΑΣ Ζ
Песнь шестая

Пока Одиссей, спасшийся из бурного моря, спит в лесу, богиня Афина пошла в город феакийцев, живших раньше в Гипересии, по соседству с циклопами, но потом их царь Навсифой увёл от буйного народа, поселившись в Схерии. Афина является царевне Навсикае, дочери царя феакийцев Алкиноя, сына Навсифоя, приняв образ её подруги, дочери морехода Диманта, во сне побуждает царевну отправиться на реку, стирать бельё с подругами и рабынями. Юная Навсикая просит у отца повозку, собирает грязное бельё, и отправляется стирать бельё на реку. Выстирав всё, девушки затевают игры на берегу. Шум игры будит Одиссея, он выходит, нагой, чуть прикрывшись, из леса, являясь перед Навсикаей, подруги которой разбегаются.

Навсикая выслушивает его, просит вымыться, дав одежду, после чего Одиссей выходит перед Навсикаей, как молодой бог. Навсикая кормит Одиссея, предлагает следовать за нею в город. Одиссей изумлён прекрасным городом, кораблями царя Алкиноя. Навсикая предлагает Одиссею подождать, пока она доберётся до дома, — пусть никто не узнает, что царевна привела с собой чужеземца, а то подумают что-то неприличное о ней; затем советует Одиссею самостоятельно следовать к царю, но прежде он должен подойти к супруге царя, царице Арете. Одиссей молится богине Афине, прося помощи в этом предприятии.

Очень стойкий в беде Одиссей отдыхал, переплакав

Сон, усталость. Афина же тою порою сошла

В пышно созданный град феакийцев, любимых богами,

Живших издавна на Гипересских широких полях,

По соседству с циклопами, диким и буйным народом, {5}

И всегда враждовавшим, ведь сила их всех превзошла;

Боговидный их вождь, Навсифой отселил от уродов

В землю Схерии тучную, дальше от кузниц людей.

Там он стенами город обвёл, распахал огороды,

Храм богам их воздвиг, и жилища поставил везде. {10}

Но давно уведён он Судьбою в обитель Аида.

Воцарил Алкиной, многоумием богу сродней.

И к нему в дом пришла сероглазка, богиня Афина;

Сердцем мается, чтобы вернулся домой Одиссей,

В потайную светёлку проникла она, где картинно {15}

Дева спит, на бессмертных похожая станом, и всем,

Алкиноя могучего милая дочь, Навсикая.

У порога дверей две служанки, Харитам совсем

Юным равные спали, и заперты крепко болтами

Двери те. Подойдя к её ложу, богиня стопой {20}

Стала возле её изголовья, и к ней обращаясь,

Образ взяв, морехода Диманта девицы младой,

Славной дочери, дружной с царевною, с ней одногодкой.

Сероглазка, богиня Афина кричит в виде том:

«Видно, мать родила Навсикая, тебя беззаботной! {25}

Не печёшься о светлых одеждах; а скоро придёт

Брачный день, — ты должна и одежду себе приготовить,

Да и тем, кто тебя к жениху молодому сведёт.

Славу сами одежды опрятностью мы наживаем;

Мать, отец веселятся, любуются нами. Пойдём, {30}

Ну, подружка, вставай, мы на реку мыть всё собираем

Утром; я же приду помогать вам, чтоб дело скорей

Кончить. Ты незамужнею девой не будешь, я знаю, —

Много здесь феакийских людей знаменитых кровей

На земле, где сама знаменитою ты уродилась. {35}

Встань, и с просьбой явись к дорогому отцу, — пусть друзей

И повозку, и мулов тебе даст; ты сможешь садиться,

Взяв повязки, покровы и женские платья, чтоб так

Не пешком, как другие, пошла; то тебе неприлично, —

Путь к реке той от стен городских утомит нежный шаг», — {40}

Так сказав, сероглазка Афина стрелой полетела

На Олимп, где обитель свою основали, сверша,

Боги; ветры не дуют, и дождь не шумит охладелый,

Не подъемлет метелей зима; где безоблачный свод

Обливает лазурью, сладчайшим сиянием белым; {45}

Там богов всех блаженных в утехах шёл дней хоровод.

Дав царевне совет, сероглазка туда воспарила.

И, Зарёй золотистою встав, пробуждает восход

Навсикаю от сна. Сновидению та изумилась,

В дом пошла, — о виденье родителей, — мать и отца {50}

Чудном том известить, — их застала в покоях. Трудилась

Мать уже у огня; и круг ближних рабынь, без конца,

Нити пурпура тонко сучили; в дверях отворённых

Повстречался отец; на совет базилевс собрался,

Приглашённый туда феакийцем, умом умудрённым; {55}

Так она говорила, любезно к отцу подойдя:

«Пап, вели колесницу на быстрых колесах точёных

Дать, чтоб я в ней сложила богатые платья, глядя, —

Много их уж нечистых, — отправилась на реку мыть их.

Должно, чтоб, заседая в высоком совете, вождям {60}

И вельможам являлся в опрятной одежде помытой;

Пять сынов воспитал ты, и вырастил в этом дому, —

Два женаты, другие три тоже не будут забыты;

В платьях мытых и свежих, они в хороводы к тому ж

Захотят. Но об этом одна я забочусь в семействе», — {65}

Говорила она; но желанный свой брак, самому

Стыдно ей помянуть; догадался он сам, и невесте:

«Дочка, в мулах тебе, и ни в чём нет отказа. Поди, —

Дам веленье рабам заложить я повозку по чести

Быстробежную; с ней для поклажи и кузов, — клади!» — {70}

Кончив, дал он рабам повеление. И, повинуясь,

Взяли сразу повозку большую, её снарядив,

Мулов вывели, к дышлу, как следует, их пристегнули.

Взяв царевна из терема платья, их в кузов клала,

Всё сложила на этой прекрасной повозке, на мулах; {75}

Мать корзину со всякой едой ей в дорогу дала,

Утоляющей голод; и полный вином благородным

Мех; дала также лакомства ей. В колесницу вошла

Дочь, взяла от рабыни сосуд золотой с благовонным

Маслом, после купанья себя и рабынь натереть. {80}

Бич, блестящие вожжи взяла тут она, и презвонко

Мулов хлещет; затопав, они побежали сильней,

Рысью, быстро увозят и груз, и царевну. И следом

Молодые подруги, служанки пошли все за ней.

Вот к реке многоводной достигли они напоследок. {95}

Были сделаны там водоёмы, — обильной струёй

Выливалась вода там, смывая нечистые беды.

Подойдя, отвязали от дышла усталых ходьбой

Мулов, их по зелёному брегу потока пускали

Сочной, сладкой травою питаться; потом все гурьбой {90}

Сняли платья и в полные их водоёмы сгружали;

Крепко топчут, проворным усердием споря с другой.

Стали платья они полоскать и затем все отжали;

Вымыв, к морю на мелко-блестящих камнях, что порой

В брег морскою волною наносит, их все разостлали. {95}

Искупались, натёрлись елеем одна за другой,

Важно сели на мягкой траве у реки, кушать стали,

Всю одежду оставив, сушить лучезарным лучам.

И, насытив царевна себя и подруг, и служанок,

Звала в мяч их играть, сбросив все покрывала сейчас; {100}

Песню стала сама белокурая петь Навсикая.

Так стрелою охотясь в горах Артемида, подчас

Многоглавый Тайгет и крутой Эримант обегает, —

Кабанов клыконосцев, оленей лесных пострелять;

С ней прекрасные дочери Дия эгидодержавца {105}

Реют нимфы полей, — ими Лето любуется, мать;

Всех превысит она головой, и легко между ними,

Хоть прекрасны они, но прекрасней её не сыскать.

Всех красою девичьей затмила царевна, невинна.

Стали тут, наконец, собираться домой; и в возок {110}

Мулов вновь заложили, и в короб одежды все свили.

Сероглазка, богиня Афина придумала впрок, —

Пробудить Одиссея, чтоб с ним повстречавшись, царевна

В феакийский град славный ему указала мосток.

Тут царевна в подружек мяч бросила, их не задела, {115}

Промахнулась, а мяч в преглубокую воду упал;

Громко все закричали; их крик пробудил Одиссея.

Он поднялся, колеблясь рассудком и сердцем вскричал:

«Горе! Что за народ обитает здесь? Может, здесь царство

Дикарей, иль не знающих правды людей? Повстречал {120}

Смертных милых, боящихся бога в своём государстве?

Слышу, — девичий громкий вблизи мне послышался глас.

Иль здесь нимфы, владелицы гор крутоглавых, опасных,

Иль лугов и истоков речных потаённых. Как раз

Вдруг достиг, наконец, я жилища людей говорящих. {125}

Встану; должно мне всё самому и разведать сейчас».

С этим словом, из чащи кустов Одиссей выходящий,

Лез; потом жиловатой рукою покрытых листвой

Он ветвей наломал, чтоб прикрыть наготу для глядящих.

Вышел, — так, на горах обитающий, силой большой, {130}

В ветер, дождь, на добычу выходит, сверкающий взглядом

Лев; быков и овец он находит на поле, иль в зной

Диких ланей в лесу, и нередко, тревожимый гладом,

Мелкий скот похищать подбегает к пастушьим плетням.

Одиссей так намерился к девам прекрасным, кудрявым, {135}

Подойти и нагой, приневолен нуждою. И сам

Был ужасен, покрытый морскою засохшею тиной;

В страхе все разбежались по брегу высокому там;

Алкиноева дочь не покинула места. Афина

Смелость в сердце вселяет, и в ней уничтожила страх. {140}

Стала та впереди; Одиссей же не знал, что приличней, —

Иль колена обнять у девицы в прекрасных кудрях?

Иль, в почтительном став отдаленьи, молить умилённым

Словом ту, чтоб одежду дала и приют при дверях?

Размышляя, нашел, наконец, он, что было достойней, — {145}

Словом лишь умолять, в отдаленьи почтительном став;

Он обидел бы чистую деву, коснувшись коленей.

Словом нежно-ласкательным он обратился, представ:

«О, богиня, иль дева, колена твои обнимаю!

Коль одна из богинь ты, владычиц небесных держав, {150}

С Артемидою только лишь, дочерью Дия прекрасной

Будешь сходна лица красотою и станом своим;

Коль одна ты из смертных, под властью судьбы обитаешь,

Несказанно блаженны отец твой и мать, и все с ним

Братья, сёстры, с веселием видя, как ты перед ними {155}

В доме милом столь мирно цветёшь; даришь взором своим

Глаз прекрасных, когда в хороводах ты пляшешь с родными.

Из блаженных блаженнейшим будет тот смертный, когда

В дом тебя уведёт и твоё всё приданное примет.

Ничего столь прекрасного между людей никогда {160}

Взором я не встречал и доныне; смотрю с изумленьем.

Только в Делосе я, — где алтарь Аполлона всегда, —

Столь же стройную, словно как пальму однажды заметил,

В храм зайдя, окружённый толпою попутчиков я,

По пути, на котором столь много мне встретилось бедствий. {165}

Ту же пальму заметив, я в сердце слыхал соловья

Долго, — равного ей благородного древа не знал я.

И тебе изумляюсь! Но страшно боюсь у ручья

Прикоснуться коленей твоих, — ведь беда мне настала.

Лишь вчера, на двадцатый день мне удалось избежать {170}

Моря, — долго жестокая буря со мною играла,

Гнав меня от Огигии острова. Ныне ж, как знать,

Демон бросил для новых напастей, — ещё не конец им;

Знать, немало ещё боги мне назначали страдать.

О, царевна; тебя, испытавши превратностей смертных, {175}

Первой здесь я молитвою встретил; из тех, кто живут

В той земле не знаком мне; скажи, — где дорога приметна

В город; дай мне прикрыть обнажённое тело лоскут,

Хоть рогожи, в которой сюда привезла ты одежды.

Пусть исполнят бессмертные боги мольбы наяву, {180}

Дав супруга по сердцу тебе, с изобилием прежним,

С миром в доме! Великое счастье поселится там,

Где радушно живут, сохраняя порядок в надежде

Муж, жена, бога знающим людям на радость, врагам

Людям в зависть и горе, себе на великую славу». {185}

Белокурая так Навсикая сказала: «К богам,

Странник, видно твой род восходил, — ты, я вижу, державный.

Зевс с Олимпа и низким, и рода высокого нам

Счастье даст без разбора, по воле своей достославной, —

Что послал он тебе, то прими со смиреньем, коль сам {190}

Смог достигнуть земли и обителей наших прекрасных,

Ни в одежде от нас, и ни в чём для молящего, там

Бед терпевшего странника нужном, не встретишь отказа.

Град тебе покажу; назову и людей, что живут, —

Феакийцев народ живёт в городе и, чтобы ясно, — {195}

Алкиноя, высокого духом, дочь я; И вот тут

Нас державным семейством своим феакийцы считают».

Обратилась царевна к подругам своим, что бегут:

«Стойте! Что разбежались вы вдруг, устрашась, как собаки?

Человек мирный бедствует; нет вам причины бежать; {200}

Как и прежде, вы знаете, нет и теперь, нет, бояки,

Здесь, в стране феакийских мужей, кто бы нам угрожал,

Злое мыслил; нас боги бессмертные любят; живём мы

Здесь, народов других в стороне, на последних межах.

Посещает нас редко какой чужеземец бездомный, {205}

Ныне ж встретился нам злополучный скиталец; ему

Помощь дать мы должны, — к нам сам Дий посылает укромно

Нищих, странников; хоть и немного дадим мы тому

Чужеземцу; питьё вы и пищу несите, подруги;

Искупайте его, от ветров и от глаз место уж {210}

Выбрав в речке», — сказала, — сошлись ободрённые кругом.

Одиссея, где ветру закрыто, сажают. Вручив,

Навсикая, могучего дочь Алкиноя, как другу

Плащ с прекрасным хитоном сама положила к ключу.

И принесши фиал золотой с благовонным елеем, {215}

Стала тут приглашать к омовенью, поток где журчит.

Одиссей богоравный отрёкся и так им ответил:

«Девы милые, станьте поодаль, — без помощи сам

Смою я и солёную тину, и сам наелею

Тело, — дни уж елей благовонный его не спасал. {220}

Перед вами купаться не стану я в светлом потоке;

Стыд себя обнажить мне при вас, — вы девицы в косах», —

Так сказал; и они удалились, — поведали только

Царской дочери. А Одиссей погрузился в поток;

Тину грязную с плеч и спины его, чёрною коркой {225}

Кудри все облепившую, смыл освежительный ток;

Чисто смывшись, он светлое тело умастил елеем;

Одевался сам платьем, отданным невестою впрок.

Дочка Дия, Афина старается, чтобы полнея,

Стан подрос, и казался он телом мощней; и вила {230}

В кольца кудри, как цвет гиацинта, ему попышнее.

Серебро облекая сияющим златом, в дела

Мастер, богом Гефестом, Палладой Афиной наставлен,

Чудесами искусства людей изумляет; так шла

Красотой с головы и до ног тут богиня представить. {235}

Брегом моря пошёл он и сел на песке, озарён

Силой, прелестью мужества. Царская дочь бога славит, —

Слово так обратила к подругам она: «Бог силён!

Знайте то, что скажу вам теперь, белорукие девы, —

Знаю я, что не всеми богами Олимпа гнетён {240}

Тот скиталец; страну феакийцев от бога изведав,

Прежде мне человеком простым он казался; теперь

Вижу, свой он богам, беспредельного неба соседям.

О, когда бы подобный супруг мне нашёлся, поверь,

Поселившись у нас, навсегда захотел бы остаться! {245}

Чужеземцу еды и питья принесите, не зверь», —

Так сказала царевна. Ей стали все повиноваться, —

Девы быстро несли Одиссею еды и питья.

Жадный, голод и жажду свою утолил, напитавшись

Твёрдый тут Одиссей, — уж давно не касался он яств. {250}

Мысль нова, к белокурой пришла Навсикае царевне, —

Быстро платья собрав, в колесницу она все их взяв,

Мулов там запрягла крепконогих, и ставши передней,

Одиссея, его приглашая с собою, зовёт:

«Время в город; вставай чужеземец, и следуй последний; {255}

Где живёт мой отец, я тебе укажу; там, вперёд,

Встретишь всех знаменитых людей феакийских; но, прежде

Мой исполни совет, — ты, я вижу, разумен на счёт, —

Где в полях мы, трудом человека удобренных, следуй

Вместе с девами быстрой моей колеснице. Пойдём {260}

Шагом с мулами, — вас впереди я поеду; по следу

В город вступим, с бойницами стены его обойдём;

Гавань там с двух сторон огибает глубокая; вход же

В пристань сжат кораблями и справа, и слева кругом

Брег уставлен, и каждый из них под навесом надёжным; {265}

Там и площадь торговая, и Посейдона там храм,

Твёрдо в тёсаных камнях огромных стоящего; тоже

Для судов там запас парусов, и канат во дворах

Зданий копятся; гладкие также готовятся вёсла.

Феакийцам не нужно ни луков, ни стрел; вся пора {270}

Лишь о мачтах и вёслах, и прочных судах крутоносых;

Любо нам в кораблях обтекать много шумных морей.

От людей порицаний избегнуть хочу и поносных

Толков; люд наш весьма злоязычен; нас встретит скорей

Где-то наглый насмешник; увидя нас вместе, он скажет: {275}

«Навсикая сошлась с кем? Красивый пришёл до дверей

Странник? Вышел откуда? Жених ли, какой, честь окажет

Вдруг? Морскою ли бурею к нам занесён из чужих

Стран скиталец? Таких мы в соседстве не знаем отважных!

Иль её неотступной молитвою с неба сходил {280}

Бог, слетевший, — и будет она обладать им отныне?

Лучше б ей край покинуть наш, и в стороне от своих

Мужа ждать; феакиец никто не нашёлся доныне

По душе, хоть и много отважных у нас женихов».

Что рассказывать могут в народе, мне будет обидно. {285}

Я ж сама бы, конечно судила о всякой другой,

Коль, имея и мать и отца, без согласья их стала,

Не вступив в брак, общаться с мужчинами вольно самой.

Ты ж совет мой исполни; тогда и родитель немало

Помощь даст, и отечество ты не замедлишь узреть, — {290}

При дороге священная роща Афины из старых

Тополей; и источник оттуда бежит на Заре

В луг; участок отца моего там, с его плодоносным

Садом, на расстоянье от града, в каком во дворе

Внятен голос. Там сев, подожди ты до тех пор, укройся; {295}

Как прибудем на место, достигнем мы царских палат,

Убедишься, что в царских палат мы скрылись укромно,

К феакийцам в ограду войди и спроси у ребят, —

Где родитель мой, царь Алкиной обитает преславный.

Дом его ты узнаешь легко, — и младенец, твердят, {300}

Может путь до него указать; феакиец и славный

Не имеет такого жилища, в каком тут живёт

Алкиной. Окружённый строеньями двор величавый

Шагом спешным пройди ты сквозь залу к матроне. Прядёт

Там пред ярко блестящим её очагом свои нити {305}

С чародейным искусством пурпурные тонко кладёт

У колонны высокой, в кругу у служанок; гляди ты, —

Там и кресла отца же стоят у огня, и на них

Он сидит и вином утешается, богом хранимый.

Но его ты пройди, и, обнявши колена, коснись {310}

Мамы милой моей, — умоляй, чтоб она попросила

Возвращенье в отчизну тебе, чужеземцу, дарить.

Коль моленье твоё с благосклонностью примет царица,

Будет там и надежда тебе, — что возлюбленных сам,

Светлый дом и семью, и отечество скоро увидишь», — {315}

Кончив, хлещет блестящим бичом по могучим хребтам

Мулов; рысью проворной они от реки побежали;

Девы пешие шли с Одиссеем; царевна, встав там,

Мулов держит на крепких вожжах, чтоб они не отстали, —

Одиссей, девы, — хлопает бережно звучным бичом. {320}

Солнце село, когда к святой роще Афины на скалах

Достигают они. Одиссей, там оставшись ещё,

Сел, и дочери Дия молиться он начал, вещая:

«Непорочная Дия великого дочь, Атритона, плечо,

Ты послушай молитвы, тобою не внятой, когда я {325}

Гибнул в море, земли колебателя гневом разбит;

Дай найти и покров, и приязнь феакийцев в их крае», —

Говорил он, молясь, — и Паллада Афина спешит;

Но пред ним не явилась сама вдруг она, опасаясь

Посейдона, который всё гнал Одиссея, сердит {330}

На безбожника сильно, — отчизны пусть не достигает.

ΟΔΥΣΣΕΙΑΣ Η
Песнь седьмая

Помолившись богине Афине, дождавшись, пока царевна Навсикая удалится в дом, Одиссей отправляется к дому царя Алкиноя. По дороге его встречает богиня Афина, подбадривает Одиссея, провожает его до дома царя, рассказывая историю семьи Алкиноя.

Отец Алкиноя, царь Навсифой рождён богом Посейдоном и Перибеей, дочерью гиганта Евримедонта. У Навсифоя родились два сына, — Алкиной и Рексенор. Бог Аполлоном стрелой убил Рексенора, после которого осталась дочь Арета; на ней женился Алкиной. Богиня улетает в Афины, к царю Ерехтею, через Марафон;

Одиссей, одетый мраком, входит в дом царя Алкиноя, подходит к царице Арете и просит её помощи в возвращении домой. Мрак рассыпается; все собравшиеся внезапно обнаруживают Одиссея, сильно удивлены; царь Алкиной усаживает Одиссея с собой, чтобы накормить, предлагая гостям выслушать чужеземца только завтра, по причине позднего времени. Гости удаляются, остаются Алкиной и Арета, та узнаёт на Одиссее свою одежду и спрашивает об этом.

Одиссей рассказывает, как бог Зевс разбил молнией его корабль, за то, что спутники Одиссея съели коров Гелиоса Гипериона; он один спасся и попал на остров Огигия, к богине-нимфе Калипсо, с которой прожил семь долгих лет. Рассказывает и о встрече с царевной Навсикаей, и её участии в его судьбе. Алкиной осуждает дочь, что она не привела Одиссея домой сама; Одиссей горячо защищает Навсикаю. Алкиной, видя перед собой героя, мечтает, чтобы такой муж был у дочери; затем рассказывает Одиссею, как феакийцы ходят по морю без руля, — корабли их сами знают дорогу, доходят до края земли, Евбеи, где правит Радамант, сын Зевса, брат Миноса, и даже доходят туда, где страдает гигант Титий, сын Земли, печень которого клюют два коршуна. Арета приказывает приготовить постель для Одиссея, и все расходятся спать.

Одиссей, богу равный молился, в беде очень стойкий.

Той порой крепконогие мулы царевну везли

В город. Быстро достигла до славных палат там отцовских,

Взъехав прямо на двор, и сошла с колесницы; пришли

Ей навстречу младые, бессмертным подобные братья; {5}

Распрягли мулов, в терем они все одежды несли.

Дочь царя на свою половину пошла; развела там

Яркий пламень апейрская Евримедуса раба;

Как-то в быстром её корабле из Апейры в подарок

Алкиною почетный доставили; он, как Судьба, {10}

Феакийцами властвовал, чтим был, как бог от народа.

Навсикая воспитана ею вся в царских гульбах.

Яркий пламень горел, приготовила ужин с похода.

В град направил тем временем путь Одиссей, — но его

Мраком ночи Афина сокрыла, чтоб не был по ходу {15}

Феакийцем надменным замечен случайно, — легко

Мог его оскорбить, любопытствуя выведать сильно.

Подойдя же к воротам прекрасного града пешком,

Встретил он сероглазую деву, богиню Афину,

В виде амфору нёсшей младой феакийки плечом. {20}

Повстречавши, спросил у нее Одиссей боговидный:

«Дочь моя, можешь мне указать те палаты, где, в чём

Обладатель, божественный царь Алкиной обитает?

Много вынесший странник Судьбою сюда заключён

Издалёка; никто не знаком мне, никто не встречает {25}

В граде вашем, никто из людей и живущих в полях».

Сероглазка, богиня Афина ему отвечает:

«Странник, с нашей охотой палаты, которых желал,

Укажу; там, в соседстве живет мой отец с мамой просто;

Следуй сзади в глубоком молчанье; пойду, помолясь; {30}

Ты ж на встречных людей не гляди и не делай вопросов;

Иноземцев не любит народ наш, — он с ними так груб,

И радушное здесь гостелюбие вовсе непрочно;

Быстрым вверив себя кораблям, пробегают всю глубь

Моря бездны они, — земледержец им дал эту гонку; {35}

Корабли быстробежны, как лёгкие мысли в игру».

И Паллада Афина пошла. Он пустился вдогонку

Быстрым шагом, богиню пытаясь догнать, вслед за ней

Проходя площадями, никем с феакийцев не тронут,

Славным в море; он не был замечен, — вела поскорей {40}

Белокурая дева Афина; храня его вечно,

Тьмой кромешной ночной отовсюду она от очей.

Одиссей изумился на пристани, — в них бесконечный

Ряд судов, и народную площадь, и башни чудны

Красотой, неприступной стеной ограждённые с нею. {45}

Подойдя, где палаты властителя были видны,

Сероглазка, богиня Афина попутчику молвит:

«Странник, вот и пришли мы к палатам, тебе что нужны;

Базилевса увидишь, любезного богу; предводит

Круг гостей за роскошным столом; ты иди, не страшась; {50}

Ведь бесстрашному, даже хотя б чужеземцу, по слову,

По желанью, вернее других исполнять всё спешат.

Но сначала приди ты, в палату вступивши, к царице;

Её имя Арета; она от одних же на шаг

С базилевсом и предков своих, Алкиноем родится, — {55}

Навсифой Посейдоном прижит; колебатель земли

С Перибеей был, дев затмевавшей красою на лица,

Младшей дочерью Евримедонта гиганта. Вдали

Был он прежде властителем буйных гигантов, но трусом;

Погубил свой безбожный народ и себя вместе с ним. {60}

Дочь его возлюбил Посейдон; от такого союза

С ней имел Навсифоя; и был феакийцев царём

Навсифой. Рексенор с Алкиноем родились союзно;

Рексенор, сыновей не имев, сребролуким пронзён

Аполлоном на пире вторичного брака, оставив {65}

Дочь сиротку Арету; и ей Алкиной покорён,

Почитает её, как ещё никогда не прославив

Он жену; как долг любящая, почитает его;

Все же сердца любовь ей всечасно в семействе являют, —

Дети, царь Алкиной; и в ней люди своё божество {70}

Видят, в городе радостно-шумном теснятся к ней сразу,

Рукоплещут, когда меж народа проходит всего.

Кротость сердца имеет она и возвышенный разум,

Что нередко и трудные споры мужей разрешит.

Коль моленья твои с благосклонным воспримет экстазом, {75}

Будет здесь и надежда тебе, что возлюбленных вид,

Светлый дом и семью, и отечество скоро увидишь», —

Так сказав, сероглазка Афина домой прочь спешит;

Морем тёмным от Схерии тучной помчавшись, завидит

Скоро там Марафон; в многолюдных Афинах потом {80}

В дом царя Ерехтея вошла. Одиссей же неслышно

Той порой подошёл ко дворцу Алкиноя; как гром

Сердце билось, стоял он в дверях перед крепким порогом.

Лучезарно, как на небе месяц, иль Солнышко днём,

Было в доме царя Алкиноя, любезного богу; {85}

Ровно стены во внутренность шли от порога, и там,

Сверху венчаны светлым карниза лазоревым рогом;

Закрывает вход дверь, вся из чистого злата слита;

Косяки из сребра утверждались на крепком пороге;

Также брус их серебряный крыл; охраняя врата, {90}

Два, — златой и серебряный, — справа и слева, как боги,

Хитрой, бога Гефеста работы искуснейшей, псы,

Стражи дома высокого духом царя Алкиноя, —

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.