Бесплатный фрагмент - Одиссей

Вступление

Некоторые говорят, что образ героя — воина и героя — скитальца Одиссея наиболее сложный и противоречивый из всех героев античной мифологии.

Одиссей велик и прекрасен, безупречен, согласно своему создателю Гомеру.

Царь Итаки — заботливый отец для подданных, почитает родителей и богов, самоотверженно любит жену Пенелопу, сына Телемаха и родную землю Итаки. Однако любовь к супруге не мешает Одиссею на протяжении многих лет быть таким страстным любовником Кирки и Калипсо, что они ни за что не хотели его отпускать со своих островов.

Лаэртид, по общему мнению, мудр и осторожен, ловок, изворотлив и хитроумен, но в безвыходном положении может быть отчаянно смелым. Чаще всего его называют хитроумным и многоумным. Однако он бывает так же глупым, дерзким и хвастливым, как мальчишка. Например, он без всякой необходимости провоцирует Полифема на действия, грозящие ему гибелью, а, назвав циклопу свое имя, он дает ему возможность мстить с помощью отца могучего олимпийского бога Посейдона.

Одиссей очень чувствителен, часто искренно плачет, однако, с другой стороны, все считают основной его чертой, наряду с хитроумием — непоколебимую стойкость в любых испытаниях. Он часто до слез жалеет товарищей по оружию, но жестоко избивает посмевшего критиковать царей Терсита, а тяжело заболевшего Филоктета хитростью выманивает из корабля на остров и бросает его там одного.

Одиссей, сотни раз смотревший смерти в глаза, сам не любит без особой необходимости убивать, однако бывает и неоправданно чрезмерно жестоким. Он хладнокровно, притворяясь, тщательно готовит смерть целой сотне юных женихов Пенелопы и умерщвляет их без разбора, добивает спрятавшихся и раненых, хотя вина многих юношей была лишь в том, что они объели его, но готовы были все с лихвой возместить.

Одиссей прост в обращении и честен с товарищами. Однако из мести он коварно подстраивает Паламеду подлую западню, и того, посчитав предателем, ахейцы забивают камнями.

Одиссей сравнивает себя даже с великим воином Ахиллом и говорит, что далеко превосходит его знанием и опытом. В споре с Большим Аяксом за нетленные доспехи Ахилла Одиссей, проявляя всю мощь красноречия, говорит, что он более всего силен «умом человека» и потому намного превышает очень сильного и честного, но недалекого Теламонида.

Мудрая Афина, у которой Одиссей был одним их самых больших любимцев, говорит, что был бы весьма вороват и лукав, кто с ним состязаться мог бы в хитростях всяких; то было бы трудно и богу. Вечно все тот же: хитрец, ненасытный в коварствах! Даже в родной очутившись земле, прекратить он не может лживых речей и обманов, любимых им сызмальства.

Такой сложный образ главного героя оставляет большой простор для авторского вымысла, однако все мифы изложены в рамках традиционной мифологии, но современным понятным читателю литературным языком.

Древний аромат Эллады и дух античности первоисточников сохранен в книге не за счет архаизмов и славянизмов, а всесторонней и глубокой стилизацией, использующей все мифологическое богатство древних авторов и прежде всего Гомера, Вергилия и Овидия.

Введение

1. Генеалогическая схема богов

Божественный Гомер, который своим сладкозвучным искусством заслужил вечную благодарность и не только Эллады, в своих знаменитых поэмах впервые дал имена и прозвища многим богам, разделил между ними почести и сферы деятельности, описав их характеры и внешность.

Гесиод, которому Музы дали посох чудесный, вырезав его из пышнозеленого лавра, и дар божественных песен вдохнули, в «Теогонии» впервые систематизировал разноречивые песни о богах и связал их в единое генеалогическое древо, начиная от Хаоса и кончая олимпийскими богами с их владыкой Зевесом.

Согласно Ксенофану, всё, что есть у людей бесчестного и позорного, в том числе зависть, прелюбодеяние, жестокость и коварный обман, Гомер с Гесиодом приписывали и великим богам.

Чтобы представить генеалогическую взаимосвязь греческих богов и охватить ее единым взглядом, основные боги и родственные связи между ними изображены на одном листе. Такая таблица не может быть однозначной, поскольку сами родословные отдельных богов у разных древних авторов не редко сильно отличаются.

Генеалогическая схема богов не может быть так же полной, поскольку невозможно уместить имена всех известных богов на одном листе. Только общеэллинских богов наберется несколько сотен, даже, если не раскрывать имена больших групп божеств, таких как 9 Муз, 50 Нереид, 150 Гигантов, 3000 Океанид и столько же речных богов (Потамов).

Космических божеств мифологи обычно не выделяют в особую группу, однако, для того чтобы понять откуда взялись боги вообще и в частности боги I поколения, это сделано. Среди них наиболее важная роль в книге отведена дочерям всемогущей богини Необходимости Ананке Мойрам, олицетворяющим непостижимо таинственный Рок и Могучую Судьбу. В орфических гимнах богиню Необходимости считали дочерью Афродиты Урании, что мало обоснованно. При этом философы отводят Ананке и Мойрам чрезвычайно важную роль в мироздании.

Самыми многочисленными и могучими богами были 12 древних Титанов (Младших Уранидов), их дети и внуки, однако в результате грандиозной десятилетней войны — Титаномахии, они были побеждены новыми богами, обосновавшимися на Олимпе. Олимпийские боги по рождению являлись тоже Титанами, но после ужасной для всех Титаномахии они стали противопоставлять себя Древним Титанам, которых они считали дикими. 14 олимпийских богов — это главные боги греческого пантеона. 6 олимпийских богов — Уранидов принадлежат к богам III поколения, 7 олимпийских богов — это дети Зевса, они относятся к богам IV поколения и 14-я олимпийка — Афродита — богиня II поколения. При этом, олимпийские боги — не творцы Вселенной и не создатели мира, они сами некогда появились и, значит они только почти всемогущие и почти бессмертные. Олимпийцы управляют миром, но и сами подчиняются основным законам природы, олицетворением которых является богиня Необходимости Ананке и ее дочери Мойры. Имена Олимпийцев, играющих в античной мифологии центральную, определяющую роль, на схеме выделены крупным жирным курсивом.

В любом генеалогическом древе очень важна его непосредственная компоновка, особенно, если древо большое. Предлагаемое расположение богов является оригинальным. Как видно, каждое из поколений богов расположено вдоль своего горизонтального ряда. Поэтому блок олимпийских богов разделен на 2 части: одна — это боги III поколения (6 Титанов, детей Крона и Реи: Зевс, Аид, Посейдон, Гера, Деметра и Гестия), и другая — боги IV поколения (7 детей Зевса: Аполлон, Артемида, Арес, Афина, Гермес, Гефест и Дионис). Четырнадцатая олимпийская богиня Афродита выделена, как и остальные олимпийцы, шрифтом и находится на своем месте — в блоке Старших Уранидов — богов II поколения.

2. Космические божества

Изначально существовал только Хаос — мрачная неупорядоченная громада, первопотенция — источник всякой жизни в мире и самого мира. После того, как вечный Хаос породил Космос (Миропорядок) появились космические божества: Хронос (время), Ананке (Необходимость) и Тюхе (Случайность). Все необходимые законы возникли вместе со Вселенной, и Ананке, являясь воплощением этих законов, строго начала следить за их соблюдением и за Миропорядком.

Миропорядок зиждется на законах природы, над которыми даже олимпийские боги не властны. Однако не только богам, но и людям была предоставлена свобода воли. Пользуясь не благоразумно свободой выбора, и боги, и люди могли погубить не только себя, но и землю. Например, безрассудный сын Солнца Фаэтон, не сумел справиться с огненными конями отца и чуть не сжег всю землю, приблизившись к ней слишком близко на огненной колеснице. Сам Зевс испугался: как бы пылать от стольких огней не начал бы неба священный Эфир и Длинная Ось Мировая не зажглась бы. Вспомнил Владыка Олимпа, как непреложные Мойры вещали, что некогда время наступит, когда море, земля и небесный дворец загорятся, — гибель будет грозить всей дивнослаженной мира громаде. На коленях Ананке вращается Мировое Веретено, ось которого — Мировая Ось с полюсами на концах, и никогда не дремлющие дщери Ананке Мойры, ее наместницы на земле, днем и ночью следят за соблюдением богами и людьми установленного Необходимостью Миропорядка.

Первоначально Мойра означала «часть», затем — предназначенный человеку срок жизни, который связан со смертью так же естественно, как и рождение, и только потом Мойрой стали называть Участь, Удел, Долю. Поэтому вначале считалось, что Мойра есть у всех людей, и она только одна, впоследствии стали говорить о трех Мойрах, связанных с рождением, жизнью (периодом между рождением и смертью) и смертью человека.

Гомер поет, что Мойра — это Доля, Судьба, это Участь и смерть человека и, что Судьбы не избег ни один земнородный муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится. Пред Мойрой и сами боги трепещут.

Мойры чужды, как жестокости, так и жалости; они не испытывают никаких чувств и знают лишь необходимость и неизбежность. Мойры — это, прежде всего, богини закономерности и их главная обязанность — поддержание незыблемого Миропорядка как на земле среди людей, так и среди богов на небесах.

Старшей дочери богини необходимости Ананке Мойре Лахесис (Ткачихе) часто необходимо встречаться с богами, владевшими небом высоким и с людьми, для смерти рожденными и потому по совету своей великой матери она приняла облик моложавой старухи, чтобы в нее никто никогда не влюблялся. Младшие сестры Лахесис очень редко бывали на земле и на блистательных высях Олимпа, тем не менее, чтобы их различали, Клото (Пряха) выбрала облик зрелой красавицы, а Атропа (Неизбежная) — юной девы.

Клото вытягивает нити жизни из Веретена, лежащего на коленях Ананке в момент появления ребенка на свет. У одетой в белоснежные одежды красавицы Пряхи на голове, как и у ее сестер, водружена ромбическая серебряная корона, в левой руке у нее находится алмазный жезл вечности, а в правой — веретено Ананке, с которым она никогда не расстается.

У Лахесис (дающая жребий), высокой статной старухи с молодыми глазами, есть постоянно меняющийся шар, на котором она намечает Участь каждого человека и бога. Кроме того, у нее есть сверток с наиболее важными предопределениями Судьбы — особенными колечками, которые она нанизывает на нити Судеб богов и людей.

Говорят, по указанью богини Ананке боги всесильные судили человекам несчастным, жить на земле в основном в огорчениях: бессмертные небожители одни беспечальны. Людям же Лахесис вешает такие колечки на нити жизни, что на каждое счастье им обязательно два или три беды иль несчастья приходят.

У Мойры Атропос, имеющей облик юной девушки в первом цвету, есть золотые весы для взвешивания жребиев, солнечные часы для точного определения момента смерти и адамантовы ножницы, с помощью которых она перерезает нити жизни, если они не обрываются сами в конце установленного для каждого смертного срока. Как только наступает смерть, нить жизни в непрерывно ткущемся полотне Судеб исчезает. Атропос, несмотря на облик юной девушки, очень ответственно относятся к своему делу. Среди своих непреложных сестер эта юная дева самая непререкаемая и потому ее имя Неизбежная.

Гесиод поет, что тяжко карают Мойры и мужей, и богов за проступки, и никогда не бывает, чтоб тяжкий их гнев прекратился раньше, чем полностью всякий виновный отплату получит.

Плиний Старший говорит, что во всем мире люди призывают единую Судьбу. Ее одну обвиняют, ей одной вменяют все что происходит, о ней одной только и думают, ее же одну восхваляют и осыпают упреками. Она одна заполняет оба столбца — расходов и доходов — во всей ведомости человеческой жизни. До такой степени мы подчиняемся всемогущему Року, что и боги по сравнению с ним не столь уж важны.

Зевс в «Зевсе уличаемом» Лукиана говорит: Ничто не случается без воли Мойр, но все возникшие имеет такую Судьбу, какая предназначена их пряжею. На вопрос: равны ли могущественные и таинственные Рок, Промысел и Судьба трем непреложным Мойрам, Зевс уклоняется от ответа, объявляя этот вопрос хитрым, взятым у проклятых софистов. Софисты же говорят, что боги находятся в таком же рабстве, как и люди, и служат тем же властительницам Мойрам. При этом, он добавляет, что положение бессмертных богов гораздо хуже человеческого: людям хоть смерть дарует свободу, а несчастье богов беспредельно, и их рабство, навитое на большое веретено Ананке, будет длиться вечно.

Младшая сестра Ананке Тюхе, (случайность) — космическое божество, олицетворяющее неустойчивость и случайность мира, делающие его принципиально непредсказуемым.

Цицерон в трактате «О природе богов» говорит, что образование неба и земли произошло по природе без всякого воздействия извне, но вследствие некоторого случайного стечения.

Над Случаем не властен даже Рок, т.е. и Мойры.

Некоторые подобно Еврипиду, говорят, что Случай, как глубоко ни спускайся, силясь постичь смертных природу, ты — видишь только, что он туда и сюда нами играет. Тут утонул ты, а вынырнул там, и Судьба над любым расчетом глумится.

Так же и Аполлодор Каристийский в «Писаре» восклицает:

— О род людской! Оставив жизнь приятную, почто лишь об одном вы все заботитесь — воюя меж собой, всегда вредить себе? Иль, может быть, богами нашей нынешней поставлен править жизнью некий Случай-бог, невежда дикий, ни добра не знающий, ни зла, и слепо наугад катящий нас куда придется?

Говорят, что у богини случая Тюхе есть незаконнорожденный (потому, что она никогда не была замужем) сын Кайрос (Счастливый случай или Благоприятный момент). Кайрос, похож на неуловимый миг удачи, который всегда возникает неожиданно и мгновенно проносится мимо, и поэтому им очень трудно воспользоваться.

Квинт Гораций Флакк советовал друзьям, урвать, хотя бы часок, пока благосклонен к ним Счастливый случай. Упущенный же Благоприятный момент почти никогда не повторяется.

3. Боги I поколения

Через установленное жутколикой Ананкой время родилось первое поколение богов: Всепобеждающий Эрос (Притяжение), Гея (Земля), таинственная черная Нюкта (Ночь), мрачный Эреб (Мрак) и бездонный Тартар (Бездна).

Эрос был всеобъемлющей силой притяжения между всеми первоначалами, своего рода Творец. Эрос, возникший на заре мироздания, исключал то, что впоследствии стали понимать под словом «любовь». Эрос стал одним из родителей крылатого крошки-бога Эрота (Любовь). Матерью Эрота стала богиня любви и красоты Афродита, а отцом бог кровавой войны Арес. Эрос же, занявший место Демиурга (творца), соединял и разъединял, но сам не ощущал ни красоты, ни безобразия, он был безличным божеством, одним из законов Фюсис (природы), которая всем управляет.

Богиня Гея стала прародительницей земной поверхности, гор, лесов, морей и рек, а также богов, людей и зверей. Широкогрудая Гея, по замыслу богини Необходимости Ананке должна была дать всеобщий безопасный приют всем своим многообразным чадам и сыграть важнейшую роль в процессе создания живой природы.

После Геи — земли родились ее младшие братья ужасный Тартар бездонный и всегда угрюмый Эреб. Тартар — это глубочайшая бездна, находящаяся под царством мертвых, глубоко в недрах Земли. По Гесиоду, именно в Тартаре залегают все начала и все концы всего сущего: там, вдали от бесплодной пучины морской, и от звездного неба все залегают один за другим и концы, и начала, страшные, мрачные. Даже и боги пред ними трепещут. В Тартаре, говорят, залегают Пуп земли, через который проходит Мировая ось и корни земли и горько-соленого моря, здесь сосредоточены все концы и начала.

Эреб по понятиям многих древних греков занимал промежуточное место между ужасным Тартаром, находящимся глубоко под землей и Аидом, безмолвным царством бесплотных теней. Аид был мрачным по сравнению с солнечным миром, но мрак Эреба был более густой и тягучий.

Вместе с Эребом из Хаоса родилась чернокрылая беззвездная и безлунная Ночь — Нюкта. Иногда таинственную богиню Ночи называют Ахлидой (тьма). Нюкта всегда таинственна, она источник высших, вечных тайн, но эти тайны постепенно раскрываются так же, как на смену ночи приходит сияющий день. Гомер признает Ночь настолько великой богиней, что даже Зевс перед ней благоговеет: Он благоговейно боялся, как бы ни вызвать неудовольствие быстрой Ночи. Смертные боятся черной таинственной Ночи, в темноте может скрываться неведомая опасность, и потому полная чернота может вызывать ужаснейший страх.

Согласно «Теогонии» поэта и рапсода Гесиода, Гея, прежде всего, родила широкое Звездное Небо — Урана, чтоб он покрыл ее всюду, и чтобы прочным жилищем служил для вновь рожденных богов. Также еще без влеченья любовного родила она Понт — шумное море бесплодное. Уран и Понт, рожденные Геей из себя — без участия отцов, стали ее первыми мужьями.

Небо объемлет землю и море, окружает все, что в водах морей и на суше. Потому и название ему — небосвод (затвердевший воздух), граница природы, простирающаяся над миром. Орфики в гимне называют Всеродителя Урана, не крушимой частью мирозданья, старшим в роду, и началом всего и всему завершеньем. Куполом он над землею простерся, дом всеблаженных богов. Главной чертой первого сына, рожденного без отца и первого супруга Геи, была его огромная плодовитость — более полусотни могучих детей. С нежностью глядя с небесной высоты на спящую мать, Уран пролил на ее промежности оплодотворяющий дождь, и она породила травы и деревья, а также зверей, рыб и птиц.

Понт не был так плодовит, как Уран, и бесплодным Гесиод, который почитается бессмертными Музами, называет Море, по сравнению с Небом.

4. Боги II поколения

Могучий Эрос сладкоистомный зажег в угрюмом Эребе тусклый огонь желания, и он взошел на обширное черное ложе Нюкты, родившей ему множество прекрасных, хоть в большинстве и мрачных, как их отец, детей. Первыми же были совсем не мрачные дети: Геме́ра (Светлый день) — богиня дневного света и Эфир (Горный чистейший воздух). Дочь Нюкты Ахлида (Тьма) породила также двух близнецов — бога сна Гипноса и бога смерти Танатоса. Гипнос был спокоен, тих и благосклонен не только к могучим богам, но и к бессильному, жалкому роду людей, он им страх перед неминуемой смертью спасительно из спящей души удалял и всякому горю по ночам приносил свое утешение. У Таната из железа душа и в груди беспощадной — истинно медное сердце. Кого из людей Смерть схватит, тех уж никогда не отпустит назад, и богам она всем ненавистна, и сон, который приносил Танатос, вечным был, беспробудным.

Ночь родила так же бога Гераса — горькую, дряхлую Старость, несущую смертным одни беды. Нюкта, тайн вечных источник, породила суровую Немесиду — крылатую богиню справедливого возмездия за злобу, греховность и спесь, и Гибрис — могущественную богиню высокомерия, воплощение непомерной гордыни и чрезмерного самолюбия. Грозную Эриду (Ссора, Раздор, Состязание) породила так же Ночь. С богиней Вражды дружат бог зависти Зелос, богиня рвения Горма, богини тихого помрачения ума Ата и бешеного безумия Лисса, и богиня обмана Апата.

Гея и Понт породили Старца морского Нерея, ненавистника всякой лжи, правдолюбца, Тавманта (Морские чудеса), Форкиса (Бурное море), Кето (Пучина) и Эврибию.

Гея, отдавшись объятиям страстным, сопряглась с ужасным бездонным Тартаром, который ее давно домогался, и родила в Киликии от него еще более ужасного, чем отец, беззаконного великана Тифона и прекрасноланитную змеедеву Ехидну. Они стали родителями целого сонма богов — чудовищ: двуглавого пса Орфа (рассвет) и трехглавого адского пса Кербера, Лернейской Гидры, Немейского льва, Колхидского дракона, певицы ужасов Сфинкс и трехтелой огнедышащей Химеры.

От плодовитого Неба — Урана Гея родила сначала трех одноглазых великанов Киклопов (круглоглазые) — Арга (Сияющий перун), Бронта (Гром) и Стеропа (Сверкающая молния). Такие имена им были даны вещими Мойрами потому, что в далеком будущем им предстояло стать ковачами перунов, громов и жгучих молний для великого Зевса.

Также еще родила широкогрудая Гея Урану трех огромных и мощных сынов, несказанно ужасных, — Котт (гневный), Бриарей (могучий) крепкодушный и Гиес (землеродный) были надменные чада. Целою сотней чудовищных рук размахивал каждый около плеч многомощных, меж плеч же у тех великанов по пятьдесят поднималось голов из туловищ крепких и звали их Гекатонхейрами (Сторукими).

Гесиод поет, что к Бриарею, Котту, и Гиесу с первого взгляда в сердце родитель Уран почуял вражду и в оковы их ввергнул, мужеству гордому, виду и росту сынов удивляясь. В недрах полногрудой земли поселил их в оковах насильно жестокосердный родитель. Горестно жизнь проводили они глубоко под землею, возле границы пространной земли, у предельного края, с долгой и тяжкою скорбью в душе, мучаясь в жесточайших страданьях.

5. Титаны и Титаниды

Наконец Гея рождает тайком от Урана 6 миловидных девочек, светлооких, святых: Тефию, Тейю, Фебу, Мнемосину, Фемиду и Рею и 6 мальчиков-владык густоволосых по имени Океан, Гиперион, Кей, Крий, Иапет и Крон.

Это были младшие Ураниды, которых прозвали так же Древними Титанами или Титанами первого поколения.

Седой Океан, самый миролюбивый и древний из Титанов, олицетворял великую мировую реку, омывающую всю обитаемую землю — Ойкумену. Божественный Орфей (исцеляющий светом) пел, что первым положил начало браку прекраснотекущий Океан, который взял в жены единоутробную сестру Тефию. Они стали самыми плодовитыми богами, породив 3000 дочерей — Океанид среброногих и столько же Потамов — речных богов.

Солнечный Титан Гиперион (Идущий по верху) со своей сестрой Тейей породил всевидящего бога солнца Гелиоса, сверкающий серебром глаз ночи — богиню Луны Селену и розоперстую богиню утренней зари Эос.

Горный Титан Кей был воплощением небесной оси, вокруг которой вращаются облака и ходит по небосводу Гелиос. Кей с сестрой Фебой стали родителями матери Аполлона и Артемиды величайшей скромницы Лето и Астерии, матери могучей подземной богини и волшебницы Гекаты, трехликой девы перекрестков.

Другой горный Титан Крий стал отцом звездного Астрея, породившего ветры, и Перса, приемного отца Гекаты и Палланта, которому ужасная Океанида Стикс родила богиню победы Нику, а также Кратоса (Сила), Бию (Мощь) и Зелоса (Зависть).

Древний Титан Иапет знаменит своим свободолюбием и сыновьями Атлантом, Менетием, Прометеем и Эпиметием, которых ему родила либо одна из Океанид стройноногих Климена или Асия, либо, согласно отцу трагедии Эсхилу — Титанида Фемида еще до того, как вышла замуж за Зевса.

Жестокосердный, хитроумный Крон вместе со своей сестрой и супругой Реей по непререкаемой воле Мойры Лахесис стали родителями шести прекрасных богов третьего поколения Посейдона, Аида, Геры, Деметры, Гестии и Зевса. Этим богам вместе с детьми Зевса: Аполлоном, Аресом, Артемидой, Афиной, Гермесом, Гефестом и Дионисом и теткой царя богов Афродитой, было предназначено непреложными Мойрами стать могучими олимпийскими богами и повсюду утверждать мировой порядок и вселенскую гармонию.

6. Олимпийские боги III поколения (дети Крона)

Первый коронованный правитель богов Крон, опасаясь, что собственный ребенок лишит его царской власти, как он отнял верховное владычество у своего отца Урана, стал проглатывать всех своих детей сразу после рождения. Поскольку убить собственных бессмертных детей Крон не мог, то он хитроумно решил, что его утроба будет для них самой надежной темницей и стал их глотать бессердечно. Однако последнего новорожденного ребенка Рея по совету матери Геи сумела спасти, положив на колени мужу подходящий по размеру и форме камень, завернутый в пеленку, который тот и проглотил. Крон не мог даже подумать, что остался сын его, названный Зевсом, невредимым и, что скоро верх над отцом ему взять предстояло по непреложному предначертанию Мойры, с трона низвергнуть и стать самому над всеми богами безраздельным владыкой.

Рея же обмыла новорожденного Зевса в реке Неда и передала Гее, и его восприняла Земля-великанша, чтобы на Крите широком владыку вскормить и взлелеять. С помощью матери возмужавший Зевс под видом виночерпия проник в царский дворец отца и подмешал в медосладкий напиток Крона зелье, приготовленное Метидой из травы, напоминавшей горчицу, и ничего не подозревавший Крон тот напиток испил. Съев коварную пищу и выпив напиток, он крепко заснул, громко храпя так, что небо, лежащее на земле, дрожало.

Говорят, советуя уловку лукавую с медом, говорит Гея Зевсу, бывшему в то время ее любимцем:

— Внук мой любимый! Не страшись то содеять, что самой Судьбою давно решено, ибо необходимо оно и справедливо! Лишь заприметишь, как нечестивый родитель под дубами с высокою кроной от творения громко жужжащих пчел захмелеет, тотчас свяжи ему руки и затем оскопи, чтоб был он оскопленным, подобно Урану — так быстрее он всю власть растеряет…

Некоторые говорят, что вскоре, прямо во сне Крона стало рвать. Сила колдовского настоя была столь велика, что он тотчас изрыгнул огромный камень, заменивший Зевса, а потом и всех пятерых проглоченных детей.

Братьев своих и сестер младших пятерых Уранидов, которых безумно вверг в особое заключенье отец, на желанную свободу Зевс вывел обратно, и они, будучи бессмертными богами, оказались целыми и невредимыми. Появление из отцовской утробы на свет молодых богов стало началом конца царствования Крона.

Благодарные Гестия, Гера, Деметра, Аид и Посейдон, отрыгнутые Кроном, единогласно признали главенство Зевса, благодеянье его не забыв, благодарными своими сердцами. Эти боги во главе с Зевсом начали борьбу за верховную власть с Кроном и, благодаря поддержке никогда не дремлющей всемогущей Ткачихи Лахесис быстро достигли грандиозной победы.

После того, как Зевс лишил Крона, родителя с сердцем жестоким и хитрым, царской власти, он поделил с двумя братьями весь обитаемый мир. Зевсу досталось широкое Небо с многохолмным Олимпом, Посейдону — влажное море и весь подводный мир, Гадесу (Аиду) — мрачное подземное царство, лишенное яркого солнца; земля же осталась в общем пользовании.

Многие называют Посейдона Земледержцем, земных Колебателем и Сотрясателем недр и Вздымателем суши. Говорят, что по словам склонных к обману критян, именно Пеласгий занялся впервые морскими трудами и создал большие многоскамейные корабли с парусами, получив такую власть от родителя Крона. Поэтому позднейшие поколения считают его владыкой всего, что связано с морем, а купцы- корабельщики приносят ему обильные жертвы. Вергилий поет, что Посейдон ударом трезубца из первозданной земли коня, трепетавшего вывел. Однако это был дикий, необъезженный конь, и Посейдон впервые укротил коня. Посейдон навсегда сохранил эпитет Гиппий (Конный) и особое пристрастие к лошадям.

Гадесу — древнему богу посевов досталось мрачное подземное царство, лишенное яркого солнца, в котором он и живет, никакой жалости в суровом сердце не зная. Некоторые говорят, что еще ребенком будущий царь Преисподней производил очень угрюмое, гнетущее впечатление даже на бессмертных сородичей, на Олимпе владевших домами. Аид не выносил шум, яркий свет и всякую суету, и потому ему были по сердцу подземелья глубины, где царили гробовая тишина и порядок, и свои мягкие светила имелись. Аид, называемый часто Ужасным, почти всегда угрюм, холоден и беспощаден, но он не злой, и в нем нет ничего ужасного; он всегда справедлив. Бог этот, как никто другой из бессмертных, не знает ни снисхождения, ни милосердия, и ему более других понятна и мила лишь справедливость. Он, как и его жилище, равнодоступен всем и ни для кого не делает исключений и в этом видит настоящую справедливость.

Благая Деметра стала одной из самых почитаемых богинь олимпийского пантеона. Она — «Великая мать», порождающая все живое и принимающая в себя умерших. Део — покровительница всего зеленого царства, богиня плодородия. Некоторые говорят, что Деметра, научив людей земледелию, приучила их к оседлости и после этого учредила законы, в соответствии с которыми люди привыкли поступать друг с другом, по справедливости. А справедливость, как известно, необходима и бессмертным, и людям, смерти подвластным, так же, как и пища, и влага. Основанная Деметрой оседлость людей и внушенное ею им стремление к справедливости привело к появлению брака, государства и образования. Она так же изобрела слуг, и прислужников, и провожатых.

Гестия (очаг) стала богиней домашнего очага и жертвенного огня. Доля у самой скромной олимпийской богини оказалась счастливой. Как поется в гомеровском гимне, почесть ей досталась большая. Вечно иметь пребыванье внутри обиталищ высоких всех олимпийцев и всех на земле обитающих смертных. Дар превосходный и ценный у Гестии: у людей не бывает пира, в котором бы кто при начале его возлиянья первой ей и последней не сделал вином медосладким. Поскольку очаг считался средоточием дома и местом соединения семьи, то эта богиня была покровительницей семейного единодушия, мира и благодати. Она была самой доброй, самой справедливой и самой сердобольной из всех олимпийских богинь.

Гера стала сначала богиней воздуха, а потом покровительницей браков, охраняющей мать во время родов. В юности она была живым воплощением девичьего очарования и прелести. Пушистые волосы у нее были очень светлого, почти белого цвета, чуть-чуть рыжеватые и завивались в крупные локоны на плечах. Глаза у Геры были очень выразительными и огромными, как у годовалой телки, за что ее прозвали «волоокой». Как и все богини, она была высокая, стройная, с упругими полушариями грудей, напоминавшими две половинки крупного яблока. Со временем Гера, как богиня бессмертная, почти не изменилась, и ее древний возраст выдавали только умные, все понимающие глаза. Впоследствии она стала третьей (после премудрой Океаниды Метиды и богини правосудия Титаниды Фемиды) и последней супругой владыки Олимпа.

Кронид стал изменять Гере чуть ли не с первых дней долгожданного (почти 300лет!) для нее брака, и она стала воплощением злокозненной ревности. Благодаря постоянным изменам, предначертанным самими Мойрами, сонм олимпийцев пополнился детьми Зевса богами четвертого поколения — Гефестом, Афиной и Аресом — от Геры, Артемидой и Аполлоном- от Титаниды Лето, Гермесом — от Плеяды Майи и Дионисом — от смертной фиванской царевны Семелы.

7. Олимпийские боги IV поколения (дети Зевса) и Афродита

Гефест сначала стал богом огня и кузнечного дела. Сразу после рождения он был скинут матерью незамужней с мощных высот Олимпийских, чтобы скрыть от всех новорожденного сына хилого и больного. Чтобы искупить родительскую вину, в результате которой Гефест провел детство и отрочество в гроте на океанском дне и остался навсегда хромоногим, Зевс и Гера его женили на самой прекрасной богине Афродите. Однако их брак был не долгим. Вскоре Киприда поняла, что можно на время даже сильно влюбиться, но невозможно долго любить за одни душевные качества, и она стала изменять пропахнувшему дымом мужу с неистовым богом кровавой войны Аресом, умеющим очень красиво ухаживать. Когда они развелись, Гефест Амфигей (обоюдно-хромой) весь отдался работе и стал настоящим олимпийским Художником.

Афина была зачата Метидой, которую Зевс проглотил и потому она родилась из отчего темени. Когда Гефест расколол родителю череп, оттуда с воинственным кличем выскочила дева-воительница Афина неодолимая, страшная, в доспехах, золотом ярким сверкавших: в коринфском шлеме с высоким раздвоенным гребнем, с эгидой (особый щит из козьей шкуры) и остроконечным копьем, а также с атрибутами мудрости и знаний — совой и двумя змеями. Афина стала мудрой богиней справедливой организованной войны, впоследствии дева-воительница стала еще и богиней знаний, изобретений, искусств и ремесел, покровительницей городов и государств. Мудрая богиня изобрела государство и войны, флейту и трубу, керамический горшок, плуг и грабли, ярмо для волов и уздечки для лошадей, боевую колесницу и совместно с Посейдоном — корабль с палубой крепкой, с изогнутым верхом и с высокой кормою. Палладе приписывают одомашнивание маслины и передачу людям умения выращивать ее и пользоваться ее плодами.

Говорят, златотронная Гера, недовольная тем, что Зевс родил Афину из темени без ее участия, родила Ареса тоже без участия Зевса. Она родила от прикосновения к цветку, полученному богиней цветов бледной Хлоридой с Оленских полей, которым коль тронешь даже бесплодную телку, то и та обязательно понесет. Арес стал богом неистовой и вероломной кровавой войны. Теряя разум при виде крови, Эниалий (вызывающий свалку в битве) обычно убивал всех без разбора, правых и виноватых, ему было не до справедливости. Поэтому вечно запятнанного кровью Ареса ненавидели не только люди, но и боги, включая даже его родителей Зевса и Геру, хотя некоторые называли его не только Щитодробителем и Градоразрушителем, но и нерушимым Оплотом и надежной защитой Олимпа.

Когда скромная Титанида Лето Зевсу уступила и в ласках любовных с ним сочеталась, то лучезарного Феба она родила с Артемидою стрелолюбивой. Артемида изначально была богиней плодородия и Луны; впоследствии она стала стрелолюбивой богиней охоты и дикой природы, богиней женского целомудрия и детопитательницей. Дикую природу и зверей богиня-девственница больше любила, чем людей и их не родившихся или маленьких детей. Несчастье и горе всем, к кому воспылает вспыльчивая богиня яростным гневом! Сгинет их скот и посевы, старцы власы остригут, детей хороня; роженицы будут умирать, сраженные нежными стрелами, а ежели смерти избегнут, так родят поколенье, недостойное жизни.

Аполлон златовласый первоначально олицетворял Солнце, и его золотые стрелы символизировали солнечные лучи. Впоследствии он стал покровителем изящных искусств, вождем Муз прекрасного хора и сам превосходно пел и аккомпанировал на кифаре или лире. Мировая известность принадлежит Летоиду, как богу музыки, танца и вообще искусства. Аполлон — стихотворец и помощник в любви, вместе с подопечными Музами, учит поэта полезным вещам, он вождь поэтов и изобретатель музыки и стихов. Аполлон — это вселенская красота и гармония мира, а также музыка, танцы и пение, красивые речи и вообще волшебная сила искусства такая, что здесь отпадают все тяжелые и неразрешимые проблемы жизни, остается только сама красота в чистом виде. Однако Летоид еще и карающий бог, и губитель. И тем не мнее, ни одного из богов не чтили усердней, и не любили больше, чем Феба.

Гермес в древние времена был богом ветров, о чем говорят крылатый жезл вестника — кадуцей, способный мирить врагов, петас (широкополая шляпа с крылышками) и таларии (крылатые сандалии). Затем он стал богом прибыльной торговли, разумности, ловкости, воровства. Увлекшись состязаниями, Гермес изобрел искусство кулачного боя и гимнастики и стал общепризнанным покровителем атлетов и богом гимнастики. Конечно же, Гермес был крылатым вестником и красноречивым глашатаем Зевса благодаря своему умению ясно истолковывать все. В качестве посланника Зевса Гермес также вождь сновидений и податель сна, закрывающий посредством своего жезла глаза людей и возбуждающий их снова к жизни. Как изобретатель Гермес впервые смастерил из панциря черепахи семи- или трехструнную лиру. Он же изобрел и свирель. Сначала богов, а потом и смертных Гермес научил искусству получения огня с помощью быстрого вращения специальной палочки, вставленной в отверстие, просверленное в другой палочке. Некоторые говорят, что Гермес придумал некоторые меры и числа, азбуку и множество других полезных изобретений, и всему обучил людей.

Дионис сначала, согласно своему происхождению, был героем, потом стал второстепенным богом производительных сил природы и всякой растительности. Из винных ягод Вакх и царь сатиров Силен изобрели вино, дарующее забвенье всех тягот земных человеку и веселье, и радость праздноживущим богам, владеющих небом широким. Дионис изобрел напиток, изготовляемый из ячменя и называемый «пиво», ненамного уступающий благоуханием вину. Дионис Лиэй — (освобождающий, утешитель) освобождает людей от повседневных забот и печалей, а также и от общепринятых норм поведения. Диониса называют Мельпоменом (Ведущим хороводы). Именно Дионис изобрел священные лицедейские состязания и учредил театры. Когда были созданы мусические сообщества умельцев, причастных к искусствам, связанных с Дионисом, Вакх освободил их от налогов.

Четырнадцатой олимпийской богиней стала единственная богиня второго поколения Афродита, которая после долгих блужданий по земле в качестве богини плодородия и по морю — в качестве морской богини, вознеслась на Олимп и стала богиней красоты и любви. Милоулыбчивая Киприда олицетворяла всю гармонию мира и творила неиссякаемую любовь, чтоб удивительная жизнь никогда не кончалась, простираясь в вечную бесконечность. Хор Сенеки поет, что всю природу покоряет Любовь. По приказу ее утихает вражда, пред ее пламенной страстью даже необузданный гнев отступает. Если род людской расстанется с Афродитой, от угасанья его сберегающей, то весь окружающий мир быстро выродится в необитаемую пустыню. Некоторые говорят, что Афродита стала богиней не только любви, но и красоты потому, что, когда люди вожделеют любви, они страстно хотят красоты, которая побеждает даже время и наоборот, вечно неутолимое желание прекрасного порождает всегда жажду любви.

После появления могучих Древних Титанов, обживших землю, Гея стала рождать и производить на свет самые разные живые создания: сначала различные деревья и растения, множество видов насекомых, птиц, животных и рыб и, наконец, людей, разумом и видом, подобных богам.

8. Люди

Первые люди были детьми всеобщей праматери Геи — земли. Они жили, как боги, со спокойной и ясной душою, ни трудов, ни горя не зная ни в чем, и Герас печальный и дряхлый к ним приближаться даже не смел. Всегда одинаково сильными были тела их и разум. Этот век, соблюдавший всегда и правду, и верность назван был золотым. Во время Титаномахии, когда Олимпийцы сражались за власть и господство в мире с Титанами, большинство людей золотого века сгорело в страшных пожарищах, вызванных грозными перунами и жгучими молниями Зевса.

Следующее поколение людей, названное серебряным, не схожее с золотым ни обличьем, ни делом было немного похуже, его сотворили великие боги Олимпа. Титан Прометей по велению Зевса смешал особую землю с водой и вылепил новых людей, а премудрая Афина наконечником своего копья в них душу вдохнула. Дети близ матери забавами разными тешились, а возмужав, жили недолго, на беды себя обрекая безмерной гордыней — бессмертных почитать они не желали, не приносили и жертв на святых алтарях олимпийцам. Поэтому и это поколенье людей царь богов Зевс решил заменить.

Третье поколенье людей говорящих создал Кронид, ни в чем с поколеньем несхожее прежним, у них появились мечи и медные наконечники копий. Поэтому это поколение людей и его век было названо медным. Люди полюбили ужасное дело кровавого бога Арея и все вопросы силой решали. Крепче меди был дух их могучий, а сила ужасная рук потом принесла им самим же погибель.

После того как земля медное поколенье покрыла, поколенье четвертое, создал Кронид справедливее прежних и немного получше. Это поколение и его век были названы бронзовыми, поскольку бронза на смену меди пришла, но и бронзовый век не стал долговечным.

Многие честные люди говорят, что ни за что не желали бы жить с поколением людей пятого железного века, предпочитая лучше молодыми умереть лишь бы до его наступленья. Последний век пятый стал худшим из всех предыдущих, в него ворвалось все самое мерзкое, нечестивое, что бывает на свете.

Как поет Овидий, сначала Правда и Верность исчезли, потом за ними Стыд неизвестно куда с земли убежал, их место не пустовало, и появились Обман, Коварство, Козни, Насилье и Войны. Пало, повержено в прах, благочестье, — и дева Астрея с влажной от крови земли взлетела на небо, и вместо нее в сердцах людей железного поколенья поселилась проклятая жажда наживы. Принадлежавшие всем до сих пор, как солнце и воздух поля, четкой межою землемер разметил усердно, и все стали в земле богатства искать, — ко всякому злу побужденье! С вредным железом тогда железа вреднейшее злато стали люди копить, и всем стал править Полемос — Война, что и златом крушит, и железом, не ведая справедливости, в окровавленной руке сотрясая со звоном оружие из железа крепчайшего. И не было людям века железного передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя, от войн и несчастий. Чуждыми стали дети отцу, товарищ товарищу, гостю — хозяин, больше не стало меж братьев любви и уважения между друзьями. Муж жену был всегда рад погубить, она же — супруга.

Люди, как разбойники стали жить насилием и грабежом, иногда целые города захватывая и разграбляя, тысячи граждан в рабов обращая. Добрый и справедливый не пользовался больше уважением, над ним смеялись и издевались, как над слабаком, неудачником и глупцом, наглецу же и злодею стал повсеместно воздаваться почет. Святая Дике (Справедливость и Правда) с изменившегося лика земли бесследно исчезла, ее железный кулак заменил, где сила, там стал закон и право. Последней из бессмертных с лика всеобщей праматери Геи исчезла Элпида — Надежда на лучшее.

Бессмертным же больше всего не нравилось в поколенье железном то, что люди совсем перестали чтить богов. И Зевс решает людей железного века погубить. Трижды, четырежды потряс Зевс всех приводящими в невыразимый ужас власами, сотрясая и землю, и море, и небо со звездами своею грозной эгидой. Следом за тем Олимпиец разрешил и нетленные уста, возмущенные праведным гневом:

— Внемлите боги мне! Ныне всюду мир подлунный до самых последних пределов мерзостью нечестивой наполнен, и потому после долгих раздумий я единственно правильное решение принял: должен смертный я род человеков погубить справедливости ради. Язва эта оказалась неизлечимой, и потому ее следует сейчас срезать беспощадным мечом, чтобы хоть малую здравую часть она не задела. Я истреблю род человеков так, что не только ваша безопасность не пострадает, но и почести прервутся совсем ненадолго. После недолгих раздумий кару такую избрал я — человеческий род под водою вздумал я погубить, оставив несколько пар жен и мужей для разведения их жалкого вида.

Речь Громовержца шумно одобрили все небожители. Начался всемирный потоп, и вскоре вся суша и широкодорожное море слились, и различья меж ними не стало, все было — море сплошное, и не было у него берегов. Бушевавшие непрерывно в течение 10 дней воды почти всех людей погубили. Выжили после Всемирного Потопа одни из немногих: сын Титана — бунтаря Прометея Девкалион и дочь недалекого Эпиметия и первой на земле женщины Пандоры Пирра, которые стали основателями последнего рода людей.

9. Полубоги

Когда Зевс узнал, что для окончательной победы над чудовищными Гигантами необходимы новые существа — наполовину боги, наполовину — смертные, т.е. полубоги — дети бессмертных и смертных, он долго от бессильного гнева скрипел зубами и тряс сросшимися бровями и косматой головой. Успокоившись, царь богов смирился с необходимостью, хотя и проворчал себе в косматую бороду:

— Не могу даже представить, как мне и моим милым братьям и сыновьям придется сочетаться сладостной любовью не с богинями, прекрасными ликом и телом, а с хилыми и грязными девами, озабоченными только тем, как наполнить желудок.

Когда же Олимпийский Блистатель сам спустился на землю, чтобы посмотреть на дев, для смерти рожденных, то был приятно изумлен, о чем потом так сказал черновласому брату своему Посейдону:

— Радуйся брат милый! Я увидел там на земле множество чисто умытых плавноступающих дев в первом цвету и немало стройных низкоподпоясанных жен, лица которых фиалковенчанная подательница любви Афродита овеяла прелестью дивной, чудно так возбуждающей бурную мужскую страсть. Этой же ночью я посещу Аргос, славную конями вотчину ревнивицы Геры, уж там, наверное, она не догадается искать мужа, который по воле обликом старой Ткачихи озаботился рожденьем так необходимых ей полубогов.

Первая смертная женщина с ликом прекрасным и кожею нежной, с которой познакомился Зевс, была Ниоба, дочь аргосского царя Форонея и нимфы Лаодики. Великий бог впервые пылкой любовью смешался с Ниобой и, восстав с брачного ложа, он возвестил изумленно:

— Не напрасно мне показалось, будто Ниоба красою всех нежноласковых жен превзошла полногрудых. Безмерно я удивлен, но это было прекрасно! Смертная дева на моем брачном ложе оказалась ничуть не хуже наших блаженных богинь…

Ниоба родила от Зевса Аргоса и Пеласга, которые были по отцу богами, а по матери — смертными, и их назвали полубогами. Аргос основал город и дал ему свое имя. Пеласг стал родоначальником пеласгов — древнейших обитателей Греции, сделавшиеся впоследствии эллинами, разделившимися на аркадцев, данайцев, ионийцев, дорийцев, ахейцев и других менее известных племен и народов.

С тех пор не только детей, но и потомков богов и смертных женщин или богинь и смертных мужчин стали называть полубогами. От богов полубоги наследовали огромную силу тела и крепость духа, а от людей — неотвратимую причастность смерти.

Полубоги занимали промежуточное положение между бессмертными и смертными, и поэтому они были своеобразными посредниками между богами и человеками. Обычно знаменитые полубоги имели двойное отцовство, т.е. имели одновременно смертного (приемного) и божественного (родного) отца; ясно, что приемный отец принимал участие в вскармливании и воспитании, а божественный — лишь в зачатии.

10. Герои

Некоторые отождествляют полубогов и героев, считая, что герои — это дети и потомки богов и женщин, смерти причастных. Другие же, возводят происхождение слова «герой» к ревнивой супруге Зевса Гере. Они утверждают, что герой — это тот, кто, как Геракл, доставил славу Гере или прославившийся сам, благодаря Гере. «Гера» и «герой» имеют общее происхождение и по звучанию, и по смыслу: Гера (1. госпожа и 2. охранительница) и герой (1. доблестный муж, предводитель и 2. спаситель, защитник).

Герои, совершавшие великие подвиги не могли быть простыми людьми, все они были полубогами, но все ли полубоги были героями? Некоторые полубоги (обычно дети никем не любимого вечно запятнанного чужой кровью Ареса, реже Зевса, Посейдона или Аполлона) совершали нечестивые поступки, а иногда и злодейства, и тогда их не называли героями и, как бы забывая о их божественном происхождении, называли их просто по именам, например, Кикн, Эномай или Флегий. Поэтому говорят, что есть герои с хорошими душами, а есть — с дурными.

Наиболее естественно героев разделять по родословным. Главным качеством героев является доблесть, самоотверженное стремление, во что бы то ни стало победить в схватке, поединке, сражении, всех превзойти в своем Деле (воинском, трудовом, спортивном, мусическом…). Поэтому героев целесообразно классифицировать не только по происхождению, но и по виду деятельности:

1. Богоборцы и Зевсоборцы (Тантал, Сисиф, Салмоней, Иксион…). Это герои I поколения.

2. Истребители чудовищ (Персей, Геракл, Тесей, Беллерофонт, Мелеагр). Это герои II поколения.

3. Воины (Ахиллес, Агамемнон, Менелай, Патрокл, Диомед, Гектор, Эней…). Это герои III поколения.

4. Скитальцы (Медея, Менелай, Одиссей, Эней, Ясон…)

5. Обожествленные (Асклепий, Геракл, Дионис, Ино, Меликерт, Пан, Полидевк…)

6. Прорицатели (Амфиарай, Идмон, Гелен, Кассандра, Калхант, Мопс, Тиресий…)

7. Мастера (Агамед, Талос, Трофоний, Дедал…)

8. Охотники (Агрей, Адонис, Аталанта, Кефал, Кипарис, Кирена, Орион…)

9. Музыканты (Амфион, Арион, Лин, Орфей, Фамирид, Филаммон…)

10. Победители всеэллинских игр (Иасий, Клеромед, Милон, Никокл, Пейсирод …)

11. Эпонимы (Аргос, Аркад, Беот, Дардан, Ион, Коринф, Лакедемон, Эллин…)

12. Рокоборцы (Акрисий, Алфемен, Катрей, Фиест, Эдип…)

13. Красавцы (Адонис, Ганимед, Гермафродит, Нарцисс, Хрисипп, Эндимон, …)

14. Великаны (Алоады, Антей, Герион, Орион, Титий, …)

………………

11. Герои — скитальцы

Героями в прямом, общепринятом смысле слова являются лишь герои второго и третьего поколений — они исполнены доблести, стараются всех победить или, хотя бы, превзойти. Доблесть и мужество проявляются особенно ярко в деяниях самых знаменитых героев таких, как прославленный истребитель чудовищ Геракл и храбрейший из воинов Троянской войны Ахилл.

Другим главнейшим качеством героев была гордыня и дерзость. По этому критерию к героям можно отнести и герое первого поколения. Герои первых трех поколений были одержимы богиней ненасытной гордыни и спеси Гибрис, но самое главное — они посмели с богами и с самим Зевсом бороться, и потому их постигла не завидная участь.

Герои не умели жить в обыденной жизни — их необыкновенная сила требовала выхода, а гордыня и дерзость приводили к наказанию и ранней смерти. Зевс собственноручно расправился со всеми полубогами I поколения, боровшимися с ним, и покарал некоторых из героев, истреблявших чудовищ. Он организовал Троянскую войну, в которой многие герои — воины должны были перебить друг друга, но в Аид снизойти с почетом и славой.

Для большинства знаменитых героев в Аиде были заготовлены особые места — Элисиум и Острова Блаженных. Многим погибшим со славой полубогам-героям люди начали поклоняться, почти как местным божествам и богам. Хотя жертвы героям приносили не такие, как бессмертным, владеющим небом широким; это были жертвы в честь умерших, состоявшие в возлиянии на их могилы меда, вина, масла и молока, причем лицом люди обращались на западную сторону тьмы.

Герои — скитальцы стали знаменитыми не благодаря каким-то особенным подвигам, а благодаря именно скитаниям. Скитальцами обычно называют тех, кто много скитается по морям и по земле, часто они странствуют без цели, не могут нигде устроиться, найти себе желанное место в оседлой жизни. Наиболее знаменитые герои — скитальцы Древней Греции Ясон и Медея, Одиссей и Эней скитались не по собственному желанию. Во — первых это была их Судьба: Одиссею и Энею оракулы предсказали многолетние скитания.

Подвиги героев-скитальцев заключались в покорении человеком морской стихии, в открытии новых путей и неизведанных земель, что было необходимо не только для путешественников, но и для торговцев, для ремесленников, поселенцев… При этом во время скитаний героям приходилось совершать и множество подвигов в привычном смысле слова: бороться с чудовищами, сражаться с врагами, преодолевать природные преграды в море и на неизведанных землях.

Еще совсем молодым, только — только став царем скалистой Итаки и женившись, Лаэртид Одиссей, получает в Дельфах такой оракул:

— Если ты отправишься под Трою, то вернешься домой больше, чем через двадцать лет и притом одиноким и нищим.

Будучи очень предприимчивым, умным, и хитрым, Одиссей изо всех сил старается избежать «призыва на войну», он даже искусно притворятся безумным, но его разоблачают, и он отправляется под Трою. После окончания многослезной 10-летней войны и падения Трои Одиссей, все время помня оракул, тем не менее, старается как можно быстрее попасть на родную Итаку. Однако некоторые боги и, особенно царь морей Посейдон, могучий олимпийский бог не дают знаменитому герою-воину вернуться на родину, превратив его в самого стойкого героя — скитальца.

Происхождение Одиссея

12. Имя

Возможно, Одиссей самый знаменитый герой античного мира, ведь он один из главных действующих лиц «Илиады» и центральный персонаж — герой — скиталец в «Одиссее» — этих двух самых известных поэм древности, принадлежащих прославленному Гомеру или тем, кто творил под этим легендарным именем.

По поводу имени Одиссея существуют два противоположных мнения, причем оба основываются на гомеровской «Одиссее», переведенной по-разному:

Когда дед будущего героя — воина и героя — скитальца Автолик (Сам волк) в край плодородный скалистой Итаки приехав, застал милую дочь Антиклею с новорожденным сыном, то она положила внука ему на колени и промолвила:

— Сам ты теперь, Автолик, найди ему имя, какое внуку хотел бы ты дать, ведь его ты так вымаливал жарко.

Дочери отвечая, Автолик довольно воскликнул:

— Да, мечтал я о внуке! Поэтому зять мой благородный Лаэрт и милая дочь Антиклея, назовите дитя это именно так, как скажу я. Из дому к вам я приехал сюда, на земле многодарной многим мужчинам, а также и женам весьма ненавистный. Пусть же тогда прозвище будет ему Одиссей.

Таким образом, согласно приведенному высказыванию Автолика, Одиссей означает «Ненавистный». Кому именно ненавистный? — Сам Автолик говорит, что он был ненавистен многим мужчинам и женам. Грядущее, лежащее на коленях старой лишь обликом Мойры Лахесис, показало, что Одиссей был ненавистен некоторым богам и, особенно, Посейдону и Гелиосу, из-за ненависти которых Одиссею пришлось многие годы скитаться. Кроме того, и многим людям Одиссей был ненавистен, как в «Илиаде» (всем троянцам и их союзникам, а также ахейцам Терситу, Паламеду, Ахиллесу…), так и в «Одиссее», например, сотне семей женихов Пенелопы, убитых возвратившимся Одиссеем.

С другой стороны, некоторые говорят, что Автолик так Антиклее ответил:

— Вашему сыну готово уж имя. Когда вас посетить я собирался, был сильно рассержен многими из людей, населяющих тучную землю. Поэтому путь назовется мой внук Одиссеем, то значит: сердитый.

Не стоит и перечислять на кого был «просто» сердит Одиссей, не мало было и таких, кого он ненавидел смертельно. Это и умница Паламед, царевич с Эвбеи, из-за которого ему пришлось отправиться более, чем на 20 лет на опасную войну и последующие не менее опасные скитания, это и женихи Пенелопы, и жестоко всем Одиссей отомстил.

Если же считать, что имя при рождении человеку дается с дальним прицелом, согласно предначертаниям Могучей Судьбы, определяющей его Долю, то Одиссей означает одновременно и «разгневавшийся, ненавидящий, сердитый», и «ненавидимый, испытывающий на себе гнев, страдающий».

Фотий же говорит, что Одиссей, имея большие уши, сначала был назван Утисом, но во время дождливого дня мать, будучи беременной, не могла его удержать на краю дороги, и по этой причине он получил имя Одиссея (сердитый). Фотий, вероятно, имел в виду древнеримское имя Одиссея — Улисс.

13. Генеалогическое древо Одиссея

Как видно из схемы, Одиссей по отцовской линии Лаэрта происходит от царя богов Зевса и от Титана — бунтаря Прометея.

1. (Зевс + Плуто) ➝ (Тантал +Диона) ➝ (Ниоба +Амфион) ➝ (Хлорида +Нелей) ➝ (Деимах) ➝ (Энарета +Эол).

2. (Иапет + Фемида) ➝ (Прометей + Гесиона) ➝ (Девкалион + Пирра) ➝ (Эллин + Орсеида) ➝ (Эол + Энарета).

3. (Эол + Энарета) ➝ (Деион + Диомеда) ➝ (Кефал +Прокрида) ➝ (Аркесий + Халкомедуса) ➝ (Лаэрт + Антиклея) ➝ Одиссей

Самым дальним смертным предком Одиссея является герой первого поколения богоборцев Тантал, который, благодаря своему высокому происхождению долгое время был любимцем богов и потому имел доступ на их советы и пиры.

Некоторые, подобно римскому эрудиту Гигину, говорят, что фригийский царь Тантал разгласил тайные решения Зевса и рассказал людям мистерии (священнодействия) богов.

Согласно грамматику Аполлодору Афинскому, Тантал похитил со стола богов нектар (напиток богов) и амбросию (пища богов, дающая им молодость и бессмертие), чтобы дать их отведать престарелым родным и друзьям.

В числе многих прегрешений Тантала было и то, что он, желая испытать всеведение богов, пригласил их на пир и дал им блюдо, приготовленное из своего маленького сына Пелопа. За это герой-богоборец (или, по мнению некоторых, правильнее — зевсоборец) был осужден на вечные муки в Аиде и весь его род был проклят Кронидом. Большинство Танталидов (Ниоба и Ниобиды, Пелоп и Пелопиды, Атрей и Атреиды, …) было обречено погибнуть под гнетом проклятия Зевса или испытать в жизни большие несчастья и тяжкие беды. Брат Ниобы Пелоп и его сын Атрей не изображены на древе из-за недостатка места.

Это проклятье наложило страдальческий отпечаток и на судьбу Одиссея. Все в мире взаимосвязано, и иногда причина и следствие разделены во времени веками.

По материнской линии Одиссей имеет дальними предками древних Титанов Крия, Астрея и Эосфора. Прадедом Одиссея является олимпиец Гермес, который среди прочих многих талантов имел хитроумие и являлся богом воров, а дедом — царь воров Автолик.

Почему на схеме изображены два отца Одиссея Сисиф и Лаэрт, притом оба смертные, будет рассказано в соответствующем мифе о родителях героя воина и скитальца.

14. Прадед и прабабка по отцу Кефал и Прокрида

Из знаменитых предков Одиссея по отцовской линии можно назвать его прадеда прославленного охотника Кефала и прабабку Прокриду, тоже охоте причастную. Их судьба во многом похожа на судьбу Одиссея и его жены Пенелопы. Они очень любили друг друга, но Кефал тоже много лет отсутствовал в родной стране, и в это время его полюбила богиня зари Эос.

Познакомившись с богом кровавой войны Аресом — в то время любовником фиалковенчанной Афродиты, Эос сделала все, чтобы заманить красивого юного бога с наглыми, дерзкими глазами на свое пышное ложе в розовом бревенчатом доме. Афродита, в то время беременная Гармонией от Ареса, собиралась за него замуж и, не на шутку, заревновав, послала к ней своего прекрасного сына бога плотской любви Гимэрота. Гимэр страстно поцеловал Эос в маленькое розовое ушко и тем самым внушил ей неразборчивую страсть ко всем молодым и красивым смертным мужчинам, как просила сделать милая мать. С тех пор богиня утренней зари ночами без устали соблазняет смертных красавцев, настойчиво предлагая им свое ложе. В случае отказа пышнокосая Эос похищала не только юношей, но и крепких мужчин, силой увлекая их в свой розовый терем. Там она предавалась все ночи напролет безудержным ласкам, а по утрам, появляясь на небе, очень стеснялась того, что делала с ними в темноте, и стыдливый румянец окрашивал утренний сумрак на небосклоне.

Согласно Овидию, Кефал не сразу, но все же ответил на любовь розоперстой богини. Изменив с Эос, вернувшийся Кефал мучился ревностью, подозревая Прокриду в изменах.

После ревнивых страданий, прадед и прабабка Одиссея, наконец, почти помирились, но вскоре Кефал случайно убивает любимую жену, бросив копье в кусты, где, как он думал, был олень, а на самом деле пряталась выслеживавшая его ревнивая Прокрида.

15. Прадед по матери Гермес

По материнской линии Антиклеи Одиссей был правнуком Гермеса, который был не только вестником и глашатаем Зевса. Он был вождем сновидений и подателем сна с помощью кадуцея, богом прибыльной торговли и Психопомпом (Проводником Душ в Аид), покровителем магии, богом воровства, изобретателем и мудрецом, покровителем пастухов, путников, послов и всех юношей, особенно причастных телесным состязаниям.

Все это в той или иной степени передалось от Гермеса по наследству и Одиссею, но самую большую роль сыграло то, что Киллений был самым вороватым, красноречивым и хитроумным богом. Будучи еще младенцем, Гермес вылез из люльки и похитил коров Аполлона. Возмужав, он нашел превращенную в корову, возлюбленную Зевса Ио и с помощью кадуцея, свирели, и серповидного меча, но главным образом, благодаря своей хитрости, убил стоглазого великана Аргуса. Хитрыми своими речами глашатай и советник Зевеса сумел убедить могучего телом и умом Атланта водрузить на свои плечи купол огромного неба, который снять было уже невозможно.

Некоторые говорят, что именно, благодаря своем происхождению, Одиссей хитер и изворотлив, крепок духом и стоек в любых испытания и к личным врагам беспощаден. При необходимости для достижения своих, как он считает, всегда справедливых целей он не брезгует ничем. Например, чтобы отомстить Паламеду, Одиссей подбрасывает под его палатку золото и письмо, якобы написанное Паламедом Приаму и удостоверяющее его предательство.

Сладкоголосый Овидий в блестящих «Метаморфозах» поет, как Эрот озорной мчался однажды стремительно в небе, воздух, как стрекоза, прозрачными крылами взбивая. На тетиве упругой расположил он две кипарисовых стрелки с зазубренными крючками, чтобы две одинаковые раны, страсть будящие к деве, нанести двум бессмертным, пожелавшим ложа Хионы, лучезарному Аполлону и глашатаю Зевса Гермесу. Вот Эрот кудрявый, паря в облаках, лук свой напряг и, резвясь, поразил одновременно Гермеса и Феба, когда оба они на Хиону смотрели.

Об этой проделке Эрота эти два бога не знали и воспылали любовью к ветреной дочери Дедалиона, внучке бога утренний звезды Фосфора (несущий свет). Хионе минуло только 15 лет, но ее глаза с похотливой поволокой манили и обещали дивные женские ласки волшебной любви. Тысячи женихов она по воле улыбколюбивой Киприды чудным видом своим привлекла.

Гермесу очень понравилась красавица Хиона, но главным было все же, стремление обойти Аполлона, ведь он, как бог гимнастики, обожал всякие состязания. После похищения и возвращения младенцем Гермесом коров он с Фебом подружился, но они соперничали во всем, даже в покровительстве пастухам. Светозарный Аполлон не пытался опережать в чем-либо Гермеса, у него это чаще получалось само собой. Гермес же прилагал немало усилий, чтобы где-нибудь превзойти лучезарного бога.

16. Прабабка по матери Хиона [34]

Раз возвращались вдвоем, Аполлон и Майей Рожденный, первый из своих Дельф, а второй — с вершины Киллены; и оба сразу узрели ее и сразу же возжелали брачным ложем сочетаться с Хионой. Аполлон не торопится и упованья любви отлагает до ночи, Гермес же не в силах терпеть — и тростью, сон наводящей, девичьих касается уст, и та заснула под могучим касаньем кадуцея, который когда-то он выменял у Аполлона на свирель. После того как дева заснула, вестник богов насладился со спящей любовью, однако вскоре заметил, что дева не спит, а лишь довольно глаза прикрывает. Он решил всю ночь провести с ней неразлучно, но тут старуха пришла, и Гермесу пришлось, взяв одежду, уйти. Это Феб, образ старухи принял и после Гермеса тоже достигнул с Хионой блаженства.

Когда сроки свои исполнило созревшее чрево Хионы, хитрый родился побег от ствола крылоногого бога и стали звать его Автоликом.

Хиона очень гордилась тем, что, благодаря ее женской неотразимости, с ней в одну ночь возлегли сразу два могучих олимпийских бога. Она не только открыто похвалялась, превознося свою женскую прелесть, но и при этом хулила всех остальных. После рождения Автолика, Хиона стала совсем неразлучна с богиней высокомерия Гибрис, и спесь ее превзошла все границы. Она всем рассказывала, как ее о любви умоляли Аполлон лучезарный и Аргоубийца Гермес, и что отец силач у нее, и что дед сам Громовержец. Не многих ли слава сгубила? Хвастливость и непомерная гордыня сгубили и дочь Дедалиона.

Пред Артемидой однажды превозноситься стала Хиона и в лицо похулила богиню, которая не только с двумя богами, но и с одним никогда не делила брачное ложе.

Безбрачная богиня охоты и дикой природы была очень красива и стройнее всех из бессмертных богинь и этим втайне гордилась. Услышав из уст нечестивых Хионы, что сохранила она девства дары лишь потому, что не может найти, кто бы пожелал их похитить, ибо, как девушка, не нравится она никому, богиня лютым преисполнилась гневом.

— Что ж, понравлюсь другими делами.

Так прорычала Медвежья богиня и тут же серебряный лук напрягла, и золотую стрелу наложила, чтоб пронзить поганый язык виноватый. Артемида дрожащими руками спустила тетиву и впервые не попала куда метила, пронзив не язык виноватый, а горло. Дрожащими руками она схватила вторую стрелу, но заметив, что Хиона больше не дышит, стала оглядываться, в поиске ее детей засверкавшим от азарта убийцы взглядом.

Охотница нашла в саду, за домом Хионы, спрятавшегося в кустах ловкого Автолика, которому Мойры предназначили стать первейшим в Элладе вором и самозабвенно игравшего на флейте Филаммона. Стреловержица с искаженным от гнева лицом, наложила на тетиву две пернатых стрелы, но выстрелить не успела.

Никогда не дремлющая Мойра Лахесис, изредка вещавшая в Дельфах в образе Пифии, предупредила владыку знаменитого храма, что сыну его Филаммону опасность грозит, и он примчался к дому Хионы по небу в упряжке, запряженной семью белыми лебедями с Пактола. Брат порвал тетиву на луке сестры и, нежно обняв, стал ее ласково гладить, как в детстве, желанном для всех. Когда гнев медленно потух в глазах воинственной девы, и она, успокоившись, ответила на братнину ласку, он напомнил ей, что Филламон его сын и ее племянник и потому и ей надо стараться соблюдать во всем меру и не переходить границ. Так, благодаря Фебу, и Автолик жить остался.

17. Дед и бабка по матери Автолик и Местра

Говорят, Автолик выдающимся был вором и хитрецом: на всякие был ловок проделки, сделать свободно белое черным он мог и, обратно, из белого черное сотворить.

У Гермеса было немало детей, но воспитывал он лишь любимца своего Автолика. Этот герой стал своеобразным двойником родителя — бога в качестве покровителя воров. Бог ловкости, плутовства, обмана, воровства и красноречия уже при рождении передал сыну умение превращать все вещи в другой вид, самому перевоплощаться и принимать любой облик, делать предметы невидимыми или изменять их до неузнаваемости. Еще ребенком Автолик мог менять не только масть, но и породу и рост лошадей.

Гермес так обучил сына кулачному бою и борьбе, что тот стал одним из самых выдающихся бойцов и борцов Греции и впоследствии Автолик учил искусству борьбы многих героев, в том числе и самого Геракла. Отпрыску Зевса от смертной Алкмены, как старому другу, Автолик не дорого продал 24 коровы, похищенных у Эврита, при этом он изменил до неузнаваемости их породу и масть.

Согласно Гигину, Гермес дал Автолику, которого родила ему Хиона, такой дар, чтобы тот был лучшим из воров и не попадался на краже. Поэтому все похищенное он мог превращать в какой угодно облик, из белого в черное и из черного в белое, из рогатого в безрогое и из безрогого в рогатое.

В хитрости и лукавстве смертный сын порой превосходил бессмертного отца. Гермес научил сына ложно клясться, в том числе его именем. Автолик же сам научился делать это настолько ловко, что потом мог не выполнять свои клятвы, при этом ни в чем, не нарушая их слов. Поэтому Автолика прозвали Великим Клятвопреступником.

Однако во многом Гермес все же остался искуснее сына и это не удивительно — все же он бог плутовства и воровства, а Автолик — только самый хитрый и ловкий из воров и разбойников. Как уже говорилось, еще в грудном возрасте Гермес так украл коров Аполлона, что тот, даже будучи предсказателем, никак не смог их найти потому, что вор затащил коров в пещеру задом наперед — за хвосты.

По поводу супруги Автолика существует множество мнений. Некоторые говорят, что Автолик был женат на Неэре, дочери Перея, в «Одиссее» в качестве бабки Одиссея указана Амфитея.

Овидий же поет, что женой Автолика была дочь Эрисихтона Мнестра.

Некоторые говорят, что путаница в именах бабки Одиссея объясняется тем, что Мнестра получила от Посейдона в дар способность изменять свой облик, и дева могла принимать образ не только других дев (например, Неэры или Амфитеи), но и юноши и даже кобылицы, оленя, коровы и птицы.

Другие утверждают, что у Автолика было несколько жен.

Как бы не звали супругу (или жен) Автолика (Мнестрой, Неэрой иль Амфитеей), но она родила ему сына Эсима и дочерей Антиклею и Полимеду, как говорят некоторые, жену правителя славного города Иолка Эсона, родившую русокудрого вождя аргонавтов Ясона. Эсим же стал отцом Синона, блестяще сыгравшего роковую смертоносную для Трои роль, которой его научил хитроумный двоюродный брат Одиссей.

18. Родители Лаэрт (или Сисиф) и Антиклея

Одиссей большинством древних авторов считается сыном Антиклеи от Лаэрта, рожденного Халкомедусой от Аркесия.

В «Метаморфозах» Овидия Одиссей сам говорит, что он сын Зевса.

Гигин же говорит, что от Прокриды Кефал имел сына Аркесия, от которого родился Лаэрт, отец Одиссея.

Лаэрт был одним из незаметных участников знаменитой Калидонской охоты на громадного вепря — клыкастого мстителя Артемиды и плавал в Колхиду за золотым руном, владение которым обеспечивало процветание царскому роду и всей стране.

Многие, однако, говорят, что Одиссей был сыном Антиклеи от знаменитого хитростью богоборца Сисифа.

Так Плутарх в «Греческих вопросах» говорит, что Антиклея, обесчещенная Сисифом, понесла во чреве Одиссея; об этом ведь рассказывали многие, но Истр Александрийский в своих «Записках» добавляет, что, когда Антиклея была выдана за Лаэрта, он увез ее в беотийский Алалкомений, где она и родила Одиссея. Одиссей хотел передать потомкам название города, где он родился; оттого-то, по словам Истра, город на Итаке и носит такое имя.

Гигин так же рассказывает, что отцом Одиссея был отличавшийся непревзойденным хитроумием Сисиф: Автолик постоянно воровал у него скот, и тот не мог уличить его, хотя понимал, что Автолик у него ворует, потому что скота у него становилось все меньше, а у сына Гермеса все больше. Тогда, чтобы уличить похитителя, он сделал отметки на копытах скота. Когда тот, по обыкновению, опять украл, Сисиф нашел по отпечаткам копыт свой скот у Автолика и уличил вора в краже. Пока Сисиф был у Автолика, он изнасиловал его дочь Антиклею, причем, как говорят, с ведома родителя, опасавшегося огласки Сисифом его краж. Потом Автолик отдал спешно дочь в жены Лаэрту, и она в положенное время родила Одиссея, и потому некоторые его называют «сизифовым».

Оттого Одиссей и вырос таким хитроумным потому, что не только прадед и дед были у него хитрецами, но и отец Сисиф был очень хитрым и корыстолюбивым человеком. Сын Иапетида Эола и Танталиды Энареты Сисиф не раз раскрывал секреты богов, а также их обманывал, особенно широко известны его проделки с богами преисподней. Когда Зевс похитил дочь речного бога Асопа Эгину, Сисиф назвал отцу имя похитителя, но не сразу, а только после того, как Асоп обеспечил водой основанный им храм в Коринфе. Зевсу пришлось выдержать настоящий бой с чадолюбивым отцом, растерявшим в последний год почти всех своих девятерых дочерей. Некоторые говорят, что Зевсу, прибывшему к Эгине без молний, под бурным натиском разъяренного речного бога даже пришлось спрятаться в чаще леса, приняв облик камня. Разгневанный Зевс приказал брату Аиду бросить Сисифа в мрак преисподней и подвергнуть его там мучительной пытке за раскрытие божественных тайн. Аид, почти никогда не покидавший свою мрачную обитель, населенную безмолвными бесплотными душами, поручил богу смерти Танатосу доставить в царство мертвых болтливого и корыстного коринфского царя. Хитрости много всегда таилось в груди у Сисифа, и он прикинулся гостеприимным хозяином и радушно принял Таната. Он сразу же сам согласился отправиться в колодках в Аид, только сделал вид, что не знает, как ими пользоваться. Простодушный бог смерти, не искушенный в коварстве, чтобы не тратить зря времени на слова, взял и показал все на себе. Как только бог смерти сам влез в колодки, Сисиф защелкнул их замки, и чернокрылый Эребид стал пленником хитрого коринфского царя. Когда Танатоса вызволили, Сисиф своей послушной жене Плеяде Меропе запретил совершать после его смерти погребальные обряды и приносить властительным подземным богам жертвы. Оказавшись в мрачных пустотах Аида, Сисиф — воплощение хитрости, обманул и царя, и царицу подземного мира. Он, смиренно потупив глаза, незаметно двинул ушами и почтительно молвил:

— Все подземные боги должны иметь большие почести, а вы, как царь и царица Эреба, достойны величайших почестей меж всех бессмертных. А вот жена моя не разумная не совершает погребальных обрядов по мне и жертв вам не приносит. Вечная кара должна постигать того из людей нечестивых, кто с подобающим даром не будет вас чтить, принося, как положено, обильные жертвы. Как мне жаль, что я не могу сам исправить на земле все упущения и наказать виновных.

Вскочили с тронов объятые бурной радостью царь и царица. Персефона тут же предложила супругу отпустить из их подземного царства на несколько дней столь достойного человека, чтобы он восстановил наверху попранный порядок.

Говорят, что такого никогда не было в мрачных пустотах гостеприимного дома Аида– властитель с властительницей вместе сами проводили коринфского царя на берег стигийский и Харона приказали его перевезти на другой берег Стикса. Конечно, обратно Сисиф вернулся очень нескоро и не по собственной воле. Не зря «Илиада» называет Сисифа хитрейшим и корыстнейшим из людей. Уловки Сисифа (как и его труд по закатыванию камня) вошли в поговорку.

Зевс никогда не торопился со справедливым возмездием, но оно всегда было неотвратимо, как сама смерть. Сисиф был обречен на вечные тяжкие муки. Камень огромный в Аиде он должен в гору толкать и перевалить его через гребень. Но камень у самой вершины горы, всегда сам назад обращался и вниз устремлялся.

От самого хитрого из героев Сисифа или от самого бога красноречия Гермеса, но доблестный герой-воин Одиссей унаследовал хитроумие и стойкий в любых испытаниях изворотливый ум. При этом сам Одиссей никогда не говорил, что его родным отцом был хитрейший из смертных Сисиф и хотел, чтобы все его называли только сыном благородного и благочестивого Лаэрта.

Ранние годы

19. Обучение у Хирона

Некоторые, как Ксенофонт, говорят, что самый лучший учитель Эллады сын Океаниды Филиры и первого коронованного правителя богов Крона мудрый кентавр Хирон, частью бог, частью конь, учил маленького Одиссея разным наукам.

В отличие от своих собратьев диких кентавров, славившихся бешеным буйством, необузданной похотливостью, непомерной склонностью к пьянству и открытой враждебностью к людям, сын Филиры и Крона был спокойным, по-настоящему мудрым и добрым. Когда-то на заре своей юности бессмертный Хирон повстречался в лесу с могучей Афиной, рожденной из головы самым Зевсом, и не преклонил пред ней свои конские колена. Афина по воле старой лишь обликом Мойры Лахесис научила его мудрости, дав вкусить ему не только плоды, но и сладкий и горький корни познания. С этого дня юным Кентавром овладела безудержная жажда познания. Он учился у самой Фюсис (природа) и совершенствовался сам. Понимать дикую природу его научила вечно юная богиня охоты Артемида, а целительству и прорицанию его научил ее лучезарный брат Аполлон. Ученик оказался настолько способным, что сам Дельфиец — Пеан назвал Хирона Мудрым, и с тех пор Кентавр стал считаться лучшим учителем Эллады.

В разное время в пещере Хирона, которая вгрызлась, подобно зубу, в горную кручу на горе Пелион, покрытой корабельными соснами, учились многие полубоги — герои, дети богов и людей, для смерти рожденных. Почти все они стали гордостью, первоцветом Эллады — это Отроки Зевса Кастор и Полидевк, Ахилл, Асклепий, Ясон, Аристей, Тесей и многие другие, менее прославленные герои.

Лаэртид провел у Хирона только несколько лет, но успел научиться почти всему, что должен уметь охотник и воин. Он умел неплохо биться мечом, метать копье, стрелять из лука, управлять конями и находить некоторые травы для исцеленья от ран. Сам Хирон считал, что ни в чем не достиг Одиссей особых успехов, хотя он, как всегда, не жалел ни знаний, ни сил воспитывая и обучая очередного ученика.

Хирон, это Дикое чудо с дружелюбной улыбкой, по меткому прозвищу Пиндара, начал, как и других своих воспитанников, учить Одиссея обуздывать гнев и сначала думать, а потом говорить и делать, чтобы не сокрушаться о сказанном и не совершать поступков, о которых потом придется жалеть. И тут ярый только с виду Кентавр с удивлением обнаружил, что ученик и сам может других научить хитроумию. Одиссей никогда не обманывал учителя явно, но пытался часто хитрить, например, чтобы не выполнять нежелательного дела или получить кусок мяса получше.

Когда сыну Лаэрта исполнилось 14 лет, Филирид решил сказать воспитаннику, что он самый хитроумный из его учеников и, что ему пора возвращаться домой. Кентавр давно готовился к этому разговору. Поглаживая золотистую бородку, Хирон посмотрел с хитринкой на Одиссея своими дружелюбными бирюзовыми глазами, обнял его и мягко сказал пророческие слова:

— И богам и людям стыдно считаться слишком хитроумными, такими, как Крон, подкарауливший в засаде Урана, своего родителя и отсекший ему член детородный или такими, как Сисиф, которого ты втайне от всех считаешь своим настоящим родителем. Сисиф обманывавал всех: и Зевса, и других бессмертных богов, и многих людей, включая свою жену Плеяду Меропу. Как ты не будешь хитрить, но тебе придется отправиться под троянские стены на войну, для всех ненавистную, и там ты прославишься, как хитроумный и стойкий герой. Но хитроумие и душевная стойкость тебе понадобятся не только на многослезной войне, но и в последующие годы скитаний и лишений. Надеюсь, что мое воспитание будет тебе украшением в редких моментах счастья и прибежищем в дни страданий, которых Старуха Лахесис тебе соткала немало. Тебе предстоит очень трудная жизнь, и часто будет казаться, что жутколикая Ананке главнее святой Дике; может быть это и так, но как бы ни было тебе трудно, все же старайся быть справедливым, ибо в правде все добродетели мира, а там уж, чему суждено, то пусть и будет.

20. Одиссея на охоте ранит кабан [10]

Когда Автолик приезжал в дочери Антиклее по случаю рождения ею сына, он не только дал внуку имя Одиссей, но и сказал:

— Когда подрастет он, если в дом материнский большой на Парнасе приедет, где я богатства свои сохраняю, — из этих немалых сокровищ дам я подарки ему, и домой он уедет довольный.

Лаэртид уже в отроческом возрасте очень любил получать подарки. Ради того, чтобы получить обещанные знаменитым дедом подарки, Одиссей и поехал к нему вскоре после того, как ему исполнилось шестнадцать лет.

Приняли очень радушно его Автолик с сыновьями. Руки радостно ему пожимали, приветливо с ним говорили. Бабка ж его Амфитея, обняв Одиссея руками, голову внука, глаза целовать его ясные стала. Славных своих сыновей позвал Автолик, приказав им приготовить пир, и охотно отцу они подчинились. Тотчас на двор привели быка пятилетнего с поля, и Автолик сам его заколол, в сердце точно ударив большим и острым ножом. Сыновья кожу умело содрали с быка и тушу его топорами ловко разрубили на части, быстро разделили на мелкие кусочки, нанизали их на вертела и, осторожно изжарили на красных углях.

Так тогда целый день напролет, до зашествия солнца, все пировали, и не было в равном пиру обделенных. Солнце меж тем закатилось, и сумрак спустился на землю. Спать все тогда улеглись и сна насладились благими дарами.

Только успела подняться из тьмы розоперстая Эос, вышли уже на охоту сыновья Автолика с собаками, а с ними отправился вместе и Одиссей. Поднялись на высокую гору Парнаса, густым лесом заросшую. Вскоре охотники достигли тенистых ущелий. Только что новыми солнце лучами окрестные поля осветило, выйдя из тихо текущих, глубоких струй мировой реки Океана, вниз в ущелье спустились охотники; мчались пред ними, нюхая жадно следы, специально обученные собаки, за ними спешили сыны Автолика, средь них же, всех ближе к собакам, юный Одиссей, потрясая копьем длиннотенным.

Там огромный кабан залег меж кустов густолистых. Не продувала их сила сырая бушующих ветров, не пробивало лучами, палящими жаркое солнце, не проникал даже до низу дождь, до того они густы были; под ними же листьев опавших огромная куча лежала.

Шум приближался охоты. Вокруг кабана раздавались лай и топот шагов. Он медленно вышел из чащи и, ощетинив хребет, с горящими ярко глазами, близко встал перед ними. Взмахнув юной, но уже мускулистой рукою, первый нацелился длинным копьем Одиссей, порываясь насмерть сразить кабана. Но вепрь, упредив Одиссея, выше колена ударил его и выхватил много мяса, ударив сбоку острым клыком.

Юноша дернулся, намереваясь бежать, но на раненую ногу ступить было невозможно, и Одиссей метнул копье в развернувшегося к нему вепря. В правое кабану плечо наконечником медным он попал, и пронизало насквозь оно клыкастого зверя. С хрипом на землю повалился огромный кабан и, в судорогах предсмертных забившись, скоро навсегда с дыханьем расстался.

Между тем кабаном занялись сыновья Автолика, рану потом Одиссею, такому юному, но отважному, перевязали искусно и черную кровь заговором остановили; хорошо, что кость в ноге уцелела. После этого все в дом поспешили вернуться.

Выходив юного гостя (на котором все заживало быстро, как на собаке) от раны, кабаньим клыком нанесенной, много ценных даров подарив, Автолик с сыновьями быстро его на Итаку отправили. Радостны были сам Одиссей и они. И радостно приняли дома сына отец и почтенная мать и расспрашивать стали, как он такой большой рубец получил. И все рассказал Одиссей очень подробно, как его загнутым желтым клыком ударил кабан на Парнасе, где ему охотиться довелось со славными сынами деда Автолика.

21. Раненый кабаном Одиссей клянется себе никогда не сдаваться

Когда кабан, опередив Одиссея, ударил его в ногу клыком, юноше показалось, что это не вепрь ударил его клыком, а сама злонравная Судьба лягнула его мощно своим громадным копытом. Он еле устоял на ногах, и первой мыслью его было одно желание — бежать, пусть скакать на одной ноге, опираясь на копье, но все равно — прыгать на одной ноге, опираясь на копье и спасаться. Однако Одиссей мгновенно взял себя в руки и не повернулся к вепрю спиной и правильно сделал.

Вепрь, увидев впереди охотников, развернулся и кинулся опять к юному сыну Лаэрта. Вся еще такая короткая жизнь промелькнула пред Одиссеем, и он ясно понял, что настал решающий в жизни момент. Он и радовался, что не попытался бежать потому, что тогда через несколько мгновений кабан точно сбил бы его с ног и растерзал копытами и клыками. С другой стороны, от такой радости он затрясся, как от жуткого страха, ведь радоваться было нечему: он был ранен, бежать не мог, и на него неслась сама смерть, если только он не спасет себя сам.

Действительно, сыновья Автолика бежали к нему, махая копьями, но их не кидали, опасаясь попасть не в вепря, а в Одиссея. Как только юноша осознал, что может рассчитывать только лишь на себя, он тут же успокоился, но не расслабился, а весь внутренне собрался, сжался как пружина. Как на мирных состязаниях он, забыв о ране в бедро, широко размахнулся и кинул копье, и быстро и точно оно полетело.

Увидев, как огромный вепрь повалился на землю и перед смертью стал содрогаться, Одиссей, медленно мотая головой, настойчиво, как бы внушая или клянясь, сказал сам себе:

— Никогда, как бы ни было бессмертной душе тяжело и как бы ни было больно бренному телу нельзя человеку сдаваться! И я никогда, пока жив, не сдамся, как бы Могучая Судьба меня не бодала своими рогами и копытами не лягала.

Так тяжело дыша, говорил сам себе, словно клялся, Одиссей, которому Мойра Лахесис уже давно нанизала на нить жизни много колечек — бед и несчастий, предопределивших его жизнь, полную невзгод и страданий.

22. Лук Ифита

Через некоторое время после того, как глубокая рана на бедре Одиссея, нанесенная вепрем, совсем затянулась и стала красным рубцом, Лаэрт послал сына в Мессену, чтобы он потребовал вознаграждения за похищенных мужами мессенскими с Итаки большой отары в триста овец вместе с итакийскими пастухами. Весь мессенский народ уплатить этот долг был обязан Лаэрту.

Прибыв в Мессену, Одиссей остановился в доме Ортилоха, разумного мужа, и познакомился там с таким же юным Ифитом, сыном Эврита. Эврит совсем недавно был близким другом Геракла, а в прошлом еще и его учителем в стрельбе из лука. На острове Эвбее, в городе Эхалия, правил внук лучезарного Аполлона Эврит, сын Стратоники от дриопского царя Менелая. По всей Элладе гремела заслуженная слава Эврита, как справедливого человека и самого искусного во всей обитаемой Ойкумене стрелка из лука. Эврит не хотел отдавать замуж свою красавицу дочь Иолу, пока ей не исполнится хотя бы 16 лет. Однако женихи со всей Эллады одолевали чадолюбивого отца. И тогда Эврит, совершенно уверенный, что в Элладе нет стрелка лучше его, приказал глашатаям объявить по всей Греции, что отдаст свою прекрасную дочь Иолу в жены только тому герою, который победит его в состязании в стрельбе из лука. Геракл победил в этих соревнованиях, но Эврит во всеуслышание заявил:

— Тебе, Амфитрионид, никогда бы не победить меня в стрельбе из лука, если бы ты не использовал чудесные стрелы моего деда, которые не знают промаха и сами поражают любые цели. Ты нечестно выиграл состязание, ведь я стрелял обычными стрелами. Поэтому я свободен от обещания отдать бесчестному победителю состязания свою дочь. И потом, как я могу доверить любимую дочь такому нечестивцу, как ты! Я не верил, что ты зверски убил своих малых детей от Мегары, а теперь верю! И тебе хватает наглости, хитростью выиграв состязание, предъявлять права на мою юную дочь?! Прочь, негодяй, убирайся отсюда! И чтоб больше тебя никогда я не видал пред собою!

Сыновья Эврита также осудили Геракла, и только Ифит его защитил, заявив:

— Не доказано, что Геракл использовал стрелы, подаренные ему на свадьбе с Мегарой Аполлоном. Но, даже, если и так, в договоре о состязанье ничего не говорилось о стрелах, и потому каждый мог стрелять любыми стрелами. Что касается убийства Гераклом детей от Мегары, то все знают, что за это тяжкое преступление он 12 лет самоотверженно служил Эврисфею и совершил по его приказу 12 великих подвигов, принесших ему бессмертную славу во всей Ойкумене.

Во время случайной встречи с Гераклом царь воров Автолик предложил своему бывшему ученику искусству борьбы очень дешево купить двенадцать крепконогих племенных кобыл и столько же широколобых выносливых жеребят их, мулов. При этом он сумел на время до неузнаваемости изменить внешность всех коней, поменяв и стать их, и масть. Геракл, задумавший после обретения долгожданной свободы заняться разведением собственных лошадей, с удовольствием купил очень недорого весь небольшой табун чудесных животных, которые выглядели, как кобылицы Диомеда. Эврит обвинил в краже Геракла, но Ифит не согласился с отцом и стал искать везде пропавший табун. Во время этих поисков Ифит и встретился с Одиссем.

Гомер поет, что стали эти пропавшие лошади для юного сына Эврита убийством и Роком, когда он пришел к соучастнику многих насилий, прославленному в Элладе герою Гераклу. Гостя и друга умертвил своего знаменитый истребитель чудовищ — и в собственном доме! Не устыдился ни взора бессмертных богов, ни пиршественного стола, на котором сам он его угощал, нечестивец!

Однако все это случилось позже, а сейчас Ифит, подружившийся с Одиссеем, подарил новому другу лук отца Эврита — великого лучника. Сыну лук тот оставил Эврит, в своем эхалийском дворце умирая на прекрасной Эвбее. Острый меч и копье боевое ответно Ифиту в дар принес Одиссей, чтоб гостями желанными в будущем им быть меж собою.

23. Одиссей ездит за ядом для стрел

Ифит во время пиршественного застолья с сыном Лаэрта много рассказывал новому другу о своем старом друге Геракле, и подвиги знаменитейшего и любимейшего героя Эллады оставили глубокое впечатление в впечатлительной душе юного Одиссея. Он примерял многие подвиги сына Зевса и прекрасноволосой Алкмены на себя и часто так разговаривал со своим сердцем:

— Алкид, конечно, величайший герой, но и другие могли б истреблять любых чудовищ и бороться с богами, если бы уже при рождении Мойра одела бы их необорной такой силой, ведь Ткачиха соткала Гераклу быть сильнее даже всех олимпийских богов, за исключением одного Зевса. Мало того, кроме силы ужасной, Лахесис ему еще нанизала на нить жизни два очень нужных колечка: не пробиваемую оружием шкуру Немейского льва и яд из желчи Гидры Лернейской, которого и боги страшились. С этим ядом, да еще со стрелами Феба, не знавшими промаха, Амфитрионид мог, не очень-то напрягаясь, убивать кого хотел: будь то люди, смерти причастные или даже ужасные силой Гиганты. Вот бы и мне к луку, подаренному моим новым другом Ифитом заиметь стрелы, пропитанные хоть каким-нибудь ядом!

Одиссей решил, что если такой могучий герой, который был сильнее всех на небе и на земле, за исключением одного Зевса, намазал свои стрелы ядовитой желчью Лернейской гидры, то и он обязательно должен иметь ядовитые стрелы.

Сын Лаэрта с малых лет и всю жизнь был деятельным человеком, и вскоре он отправился в Эфиру, что в солнечной Феспротии, чтобы попросить у тамошнего царя Ила, сына Мермера, яд людям смертельный для наконечников медных на своих стрелах. Однако Ил отказался, сурово сказав Одиссею:

— Ты еще такой молодой, сын Лаэрта. Зачем тебе яд, разве на Итаку напали могущественные враги и тебе надо защищать свой остров скалистый и немногочисленный народ итакийцев? Постыдись своей юной душою бессмертных богов заранее запасаться ядом для будущих убийств!

Отказ Мермерида только больше возбудил желание юного, но уже не любящего отступать ни перед какими препятствиями Одиссея иметь яд для наконечников стрел и вскоре он был у владыки веслолюбивых тафийцев многоумного Анхиала. Лаэртид был большим другом Мента, анхиалова сына. Сам Анхиал тоже очень любил Одиссея и потому яд ему дал с такими словами:

— Ты уже не эфеб, милый, и, должно быть, подумываешь о женитьбе и, конечно же, на Елене Спартанской, ведь она самая красивая из всех женщин. Что ж, к ней сватаются самые могучие мужи — весь лучший цвет нашей любимой Эллады. Не просто будет Тиндарею зятя выбрать себе, ведь любой его выбор неизбежно вызовет кровавую ссору среди великих царей. Думаю, не лишним будет тебе иметь яд для наконечников стрел.

24. Одиссей становится царем Итаки

Дочь Зевса и Леды — супруги спартанского царя Тиндарея действительно была необычайно красива. Елена уже девочкой стала самой прекрасной из когда-либо живших на земле женщин. Природа по воле фиалковенчанной Афродиты излила невыразимую прелесть на ее очаровательное лицо, а также на все ее совершенное тело и за это милоулыбчивую Пафийку прозвали Морфа (Дающая красоту).

Елена была подобна богине меж смертных женщин, и даже прекрасные обитательницы Олимпа, за исключением Афродиты (которая по праву считала себя образцом женской красоты, который превзойти невозможно), завидовали красоте Елены, тем не менее, справедливости ради, прозвали дочь Леды и Зевса Еленой Прекрасной.

Исократ говорит, что не существует ничего в мире более почитаемого и ценимого, чем красота: к красивым людям мы проникаемся симпатией, лишь только увидим их; им мы согласны служить как богам, и это доставляет нам больше удовольствия, чем даже власть.

Знаменитый афинский царь и истребитель чудовищ Тесей, уступавший в силе и храбрости одному лишь Гераклу, забыв в пятьдесят лет о своем возрасте, похитил из Спарты Елену, бывшую еще совсем ребенком, когда она танцевала обнаженная в храме Артемиды Орифии. Через некоторое время, когда Тесей с возлюбленным другом Пирифоем пребывал в плену на каменном троне в Аиде, могучие Диоскуры, братья Елены, убив многих друзей Тесея, возвратили прекрасную сестру в Лакедемон.

Некоторые говорят, что Елена после похищения Тесеем осталась девственницей, ибо, согласно грамматику Антонину Либералу, на вопросы своих братьев она отвечала, что Тесей отпустил ее девушкой.

Однако другие, подобно Павсанию, говорят, что семье Тиндарея удалось скрыть, что Елена вернулась из Афин беременной, и через некоторое время она родила в Аргосе от Тесея дочь Ифигению, сразу ставшую приемной дочерью микенского царя Агамемнона и Клитемнестры, приходившейся Ифигении теткой.

Исократ говорит, что, когда Елена вернулась из Аттики в Лакедемон и достигла возраста невесты, все тогдашние цари и владыки остановили на ней свой выбор. В то время, как они имели полную возможность взять в жены самых лучших женщин в своих государствах, они пренебрегли невестами в своем отечестве и явились в Лакедемон просить руки Елены.

Узнавший обо всем этом от владыки тафийцев Анхиала Одиссей решил отправиться в Спарту, чтобы жениться на Елене Прекрасной, однако для большей уверенности в успехе он стал подумывать о том, чтобы стать царем на Итаке. Он и раньше, уже лет с 14 или 15 подумывал об этом, но был слишком мал, а Лаэрт был в расцвете сил и потому Одиссей не предпринимал ничего для смены родителя на троне Итаки. Теперь же он и стал старше, и появилась необходимость занять трон для успеха в женитьбе.

И вот Одиссей решился на серьезный разговор, когда он с отцом пришел в сад, в котором тот некогда ему, тогда еще мальчику, подарил 13 груш, 10 яблонь, 40 смоковниц и еще 50 рядов обещал подарить лоз виноградных, плоды приносящих весь год непрерывно. Теперь царь дарил сыну 50 обещанных лоз. Одиссей взял отца за руку и очень серьезно, почти торжественно сказал, глядя не на родителя, а себе под ноги:

— Благодарю тебя за лозы, но хотелось бы поговорить о другом. Ты мой царь, которому я во всем подчиняюсь и мой отец, которого я люблю и почитаю. Внемли мне и постарайся понять мое юное сердце. Я тебе уже говорил, что очень хочу жениться на Елене Спартанской. Но к ней уже посваталось множество женихов, говорят, больше сотни, и среди них все цари: аргосский владыка Тидид Диомед, критский царь Миносид Идоменей, Менелай, брат микенского царя Агамемнона, пилосский царь Нестор…

Так издалека начал свою речь пред родителем Одиссей, очень скромно потупив глаза. Увидев, что простодушный отец не понимает, к чему он клонит, сын взглянул отцу прямо в глаза и, слегка шевельнув большими ушами, одним махом сказал:

— Ладно, тогда скажу прямо и откровенно. Я хочу стать царем на Итаке, чтобы не затеряться среди других царственных женихов. Подумай, это необходимо для моего счастья. При этом и ты только выиграешь. Я тебя окружу еще большим почетом и уважением, чем до сих пор, во время твоего царствования, а все обязанности возьму на себя. Ты будешь делать только то, что захочешь, я же буду делать все остальное, что необходимо и надо, ведь царская власть — это не одни удовольствия, и ты это знаешь прекрасно. Вспомни сколько трудов и волнений доставили тебе Кеффаления и Закинф.

Одиссей еще сильнее задвигал ушами и опять взор, скромно потупив, сказал:

— Конечно же, я не собираюсь с тобой бороться за власть на Итаке, но, если ты ее сам не отдашь, то я просто…

Должно быть, сын сам не знал, что дальше скажет отцу потому, что в воздухе надолго повисло тягостное молчание. Наконец, Лаэрт не выдержал и, часто заморгав, прослезился, но заставил себя улыбнуться и тихо промолвил:

— Пусть будет так, как ты хочешь. Ты, хоть и юный, но будешь разумным правителем моей, нет — нашей с тобой Итаки. Пойдем, прикажем вместе заколоть 12 лучших быков для пышного пира по случаю передачи тебе всей полноты царской власти на нашей прекрасной Итаке и прилегающих островах. Вечером же, сядем за алтарь Зевса и много бедер бычачьих сожжем, чтоб он милостив был к Одиссею — питомцу своему новому.

Так еще не старый, крепкий Лаэрт уступил царскую власть сыну своему Одиссею, который, как говорят некоторые, богатства скоро приумножил и стал несказанно богат.

Гомер поет, что средь мужей благородных столько никто скота не имел ни в Итаке самой, ни на черном материке. Даже двадцать мужей, если вместе их взять всех, столько богатств не имели.

25. Сватовство Одиссея к Елене Спартанской

Гесиод в «Каталоге женщин» поет, что сватать явилась с Итаки священная мощь Одиссея — сын благородного Лаэрта, что в замыслах был многоковных искусен. Так поет о совсем еще юном сыне Лаэрта прославленный рапсод, к которому явились геликонские нимфы и, вдохнув в него дар божественных песен, вручили жезл из пышнозеленого лавра.

Этот жених никаких даров не принес за прекрасноступавшую деву, ибо уже догадывался, что Менелай русокудрый всех превзойдет, коль сильнее богатствами прочих ахейцев. Младший Атрид в Лакедемон отправлял непрестанно посольства Кастору, коней смирителю, неразлучному с братом, многомощным бойцом Полидевком. Кроме того, Менелай был братом Агамемнона, уже женатого на Клитемнестре, сестре Елены Прекрасной.

Тиндарей никому из женихов не отказывал, но и не брал ни от кого никаких даров, боясь, что эти дары сочтут предсвадебными, и любой его выбор неизбежно вызовет кровавую ссору. Видя, что женихов столь великое множество и все они могущественные цари или царского рода, предусмотрительный и весьма осторожный царь воинственной Спарты очень боялся, как бы не подняли вооруженный мятеж остальные женихи после того, как выбор падет на одного из них.

Исократ поет, что в то время, когда еще не был избран тот, кому Елена достанется в законные жены, и все находились в равном положении, стало совершенно ясно, что в борьбе за нее среди многочисленных и могущественных женихов пойдет в ход оружие.

Еврипид в «Ифигении в Авлиде» поет, как сердца могучих женихов, прославленных в Элладе, пленяющая краса Елены манила, и вражды зажглось меж ними пламя: уж носились кровавые угрозы по устам, суля ее любому избраннику жестокую расправу…

Обо всем этом, конечно, знал новоиспеченный царь скалистой Итаки и так не однажды сам себе говорил:

— Елена, конечно, очень красива, и красоты люди жаждут, особенно юноши такие, как я. Я бы мог, конечно, идти до конца в борьбе за Елену, но та ли Спартанка дева, которая мне надо? Нет ничего ни прекрасней, ни лучше, если муж и жена в любви и в согласии дом свой ведут и рожают детей — в радость друзьям, а врагам — в огорчение. От кого-то я слышал, что этой красавице непреложная Мойра выткала иметь 5 мужей, и каким же я буду — первым или вторым после Тесея? И кто будет после меня? И потом, сам Тиндарей, царь Спарты, гордящейся лучшими воинами в Элладе, опасается, что могущественные женихи пустят в ход оружие против того жениха, который станет мужем его красавицы дочери. Надо мне все хорошенько обдумать, чтоб потом не жалеть, как учил меня мудрый Хирон.

Одиссей вернулся из Спарты на Итаку, и там Лаэрт ему рассказал о дочери Икария Пенелопе:

— Все, кто видел Пенелопу, говорят, что она отличается и красотой, и умом, и скромностью, и добротой. Может, она и не так красива, как Елена Прекрасная, но, милый, согласно одной из заповедей Аполлона, любимого моего бога, «все хорошо в меру». Думаю, что это относится и к красоте тоже.

Одиссей тут же поехал обратно в Спарту, но уже не к Тиндарею, а к его брату Икарию. Увидев Пенелопу, Итакиец вмиг почувствовал, как у него екнуло сердце, и понял, что только она должна стать его законной супругой и сам себе стал повторять:

— Елена подобна яркому солнцу в небесной синеве, ее красота даже слепит. Пенелопа же юной и чистой сияет красотою так скромно и дивно, как при восходе луна серебрится в мраке вечернем. Кажется, я влюбился — так заговорил, будто Эрот сладкоистомный поэтом и меня сделал.

Когда Лаэртид обратился к Икарию с предложением жениться на его дочери Пенелопе, то в ответ не услышал ни отказа, ни согласия, он сказал:

— Женитьба — дело серьезное, надо подумать, разузнать побольше о твоей скалистой Итаке. А как ты думал? Думаешь, что только к брату моему Тиндарею женихов целый табун прискакал со всех уголков нашей Эллады? К Пенелопе тоже уже посватались несколько женихов, ты не первый. Так, что придется тебе подождать, пока я окончательно не решу кто будет моим зятем.

Так необычно закончилось сватовство Одиссея к Елене Прекрасной.

26. Одиссей «зарабатывает» помощь в женитьбе на Пенелопе

Уж голову старик Тиндар совсем терял, отец Елены, колеблясь, выдавать ли и за кого иль лучше дочь совсем не выдавать. И тут к нему опять является один из женихов и молвил такое слово:

— Возрадуйся, богоподобный Тиндарей! Во-первых, у твоей Елены сегодня одним женихом стало меньше: я понял, что твоя дочь для меня слишком красива. Такому бриллианту мне не найти достойной оправы на моей Итаке. Во-вторых, и это главное: я нашел верное средство, которое позволит избежать всякой опасности вооруженного мятежа со стороны женихов по отношению к тебе или к тому, кого ты выберешь в мужья Елене.

— И что же это за средство такое верное? Надеюсь, не колдовство и не магия?

С недоверчивой усмешкой спросил Тиндарей Одиссея, на что тот ответил, сверкнув озорно глазами и чуть двинув своими, словно живыми, ушами:

— Я хотел бы это средство продать, ведь на его поиск я потратил много сил и немало времени, которое мог бы использовать в своих интересах! Я влюбился в твою племянницу Пенелопу и, если ты окажешь мне содействие в женитьбе на ней, поговоришь с Икарием, милым братом твоим обо мне, расскажешь ему какой я многоумный, то я научу тебя, как избежать всяких неприятностей, связанных с замужеством Елены.

— Обещаю тебе помочь в женитьбе на Пенелопе, если твое средство поможет безопасно выдать замуж Елену! Но также обещаю и то, что, если ты только попусту слова на ветер бросаешь, то тебе никогда не стать Икарию зятем.

— Договорились, я верю твоему обещанию и клятвы от тебя не прошу. Тебе самому придется попросить клятву, но не у меня. Средство, что я тебе предлагаю очень простое, как и все гениальное. Надо, чтобы все женихи поклялись, что каждый из них выступит, в том числе и с оружием, на помощь избранному жениху, если у того в связи с женитьбой на Елене возникнет такая необходимость, когда бы она ни возникла.

Обрадованный спартанский владыка оповестил всех женихов и на следующей неделе собрал их и торжественно им изрек:

— Женихи, все кто хочет назвать мою Елену законной женой, вы должны мне поклясться, соединив руки и пепел жертв обильно оросив, спасать от любых бед избранника невесты. И если кто, будь варвар то иль грек, столкнув законного супруга с Елениного ложа, дочь мою в свой город увлечет, — клянитесь мне разрушить его стены, превратив их в руины.

Павсаний рассказывает, что, недалеко от Спарты, в месте, называемом «Могильным памятником коня» Тиндарей, принеся в жертву коня, взял клятву с женихов Елены, заставив их стоять на разрезанных частях жертвенного животного. И они поклялись в том, что избранного Еленою себе мужа они всегда будут защищать от всякой обиды, связанной с женитьбой. После принесения клятвы останки коня были тут же зарыты.

Тиндарей сдержал свое обещание и настоятельно попросил своего брата Икария выбрать для дочери Пенелопы в супруги молодого, но уже многоумного царя скалистой Итаки. Для Одиссея же, его помощь Тиндарею имела роковые последствия, которые он тогда при всем своем многоумии не мог предвидеть.

Богиня Молва, прослышав о многоумном предложении Лаэртида, тут же тысячью слухов поделиться поспешила с другими. Уши людские своей болтовней пустой наполнять стали эти другие и переносили по свету рассказ, и каждый, услышав, еще от себя кое-что прибавлял. Молва все видит и слышит, что в небе бескрайнем творится, на море широкодорожном и на многодарной земле, — все в мире ей надобно вызнать и обо всем рассказать!

Вскоре об Одиссее стали говорить, как об очень хитроумном муже, и эта слава принесла ему 20 лет безмерных страданий. Когда через 10 лет после принесения женихами клятвы троянский царевич Парис похитил Елену, ставшую женой Менелая, греческие цари собрались выполнить свою клятву, чтоб покарать похитителя и сравнять стены его Трои с землей. Итакиец не приносил клятвы женихов Елены, но он ее придумал и, благодаря ей, прослыл хитроумнейшим мужем. Поэтому, когда Менелай с братом Агамемноном собирали по всем полисам бывших женихов Елены и всех, кому дорога честь Эллады, вспомнили и Одиссея, и ему пришлось отправиться под Троянские стены, хотя он всеми силами пытался этого избежать, узнав ужасный оракул о своем будущем.

27. Одиссей женится на Пенелопе, племяннице Тиндарея

Тиндарею было совсем не трудно оказать Одиссею помощь в сватовстве к Пенелопе потому, что он был братом ее отца Икария, т.е. дядей Пенелопы.

По Филострату, царь Итаки, недолго бывший женихом Елены, ужаснейший ритор (как прадед Гермес, бог красноречия), притворщик, завистник, дающий дурные советы, всегда с потупленным взглядом, словно что-то рассматривающий, в военном деле скорее кажущийся, чем являющийся искусным.

Мнение Филострата Икарий не разделял, особенно после того, как перед ним за Одиссея замолвил словечко милый брат Тиндарей. Тем не менее, Икарий, прежде чем принять окончательное решение по выбору жениха для Пенелопы, устроил среди претендентов на ее руку состязание.

Павсаний говорит, что отец Пенелопы Икарий, подражая Данаю, устроил для женихов Пенелопы состязание в беге; и на нем победил Одиссей. Женившись на Пенелопе, царь вернулся на свою скалистую Итаку, и там воздвиг Афине статую и назвал ее Келевтией (Богиней дорог). Он основал так же три храма Афины Келевтии на некотором расстоянии один от другого.

Говорят, именно после этого богиня могучеотцовная впервые обратила внимание на сына Лаэрта, оказавшего ей такое почтение. Мойра Лахесис наткала Афине быть покровительницей и помощницей многих героев, но среди них у Паллады были особенные любимцы, такие, как Одиссей, Тидей и его сын Диомед. Другим знаменитым героям, например Гераклу, она помогала по необходимости (попросил сам Кронид), но некоторых героев, например, таких, как оба Аякса, Тритогенея ненавидела за их нечестивую дерзость и высокомерную независимость.

Некоторые, как Павсаний, рассказывают о статуе Айдоса (бога Стыдливости), отстоящей от площади Спарты (как известно вокруг воинственной Спарты не было никакой защитной стены) стадий на тридцать. Говорят, это посвящение Икария, а сооружена эта статуя вот на каком основании: когда Икарий выдал замуж за Одиссея Пенелопу, он стал убеждать Одиссея, чтобы он и сам остался жить в Лакедемоне. Получив от Итакийца твердый отказ, Икарий стал тогда умолять свою дочь, чтобы она осталась с ним. Когда дочь уже отправлялась на Итаку, отец, следуя за ней на колеснице, продолжал ее упрашивать. Одиссей, до тех пор все время молча выносивший это, наконец, раздраженно предложил своей молодой супруге:

— Милая, хоть я, как твой законный супруг, право имею, но не хочу тебя принуждать. Сделай сама добровольно выбор: Либо прямо сейчас оставайся в Лакедемоне с отцом, либо скажи ему, что следуешь за мной на Итаку.

Говорят, Пенелопа ничего не ответила, лишь спустила покрывало себе на лицо, и Икарий понял, что она хочет уйти с Одиссеем. Он перестал ее упрашивать, поняв, что этого ему не следует делать и поставил здесь статую Айдосу.

В преддверии Троянской войны

28. Одиссей узнает оракул о своих будущих многолетних скитаниях

Царь скалистой Итаки, недавно женившийся на Пенелопе, счастливо жил на своем острове и недавно стал блаженным отцом первенца Телемаха (далеко сражающийся).

Когда Молва, прибыв на торговом судне, принесла весть о похищении из Спарты Елены Прекрасной троянским царевичем, Одиссей не придал ей особого значения. Он не давал клятву женихов и потому мог не ехать под Трою. Однако, все говорили, что похищение Елены было оскорбительным вызовом всей гордящейся правдой Элладе, и настоящие герои, среди которых были почти все эллинские цари, не могли оставаться в стороне.

Лаэртид совсем недавно получил от еще не старого родителя царскую власть и понимал, что, как молодой скипетродержец должен показать себя благочестивым правителем прекрасного острова Итака и двух соседних островов поменьше — Кефаллении и Закинфа, приняв деятельное участие в походе на Трою.

Сначала Одиссей и сам этого очень хотел, ведь на войне можно быстрее всего прославиться и завладеть богатой добычей, но перед восхождением на трон он, как водится среди эллинов, особенно среди скипетроносцев, питомцев Зевеса, посетил знаменитый дельфийский оракул.

Со всех концов Греции, и даже со всей обитаемой земли — Ойкумены люди веками приходили в Дельфы, к подножию горы Парнас, месту обитания Аполлона, чтобы узнать будущее или получить советы. Склоны окрестных гор изобиловали источниками, наиболее известным из которых является Кастальский, окружённый лавровыми деревьями, посвящёнными Аполлону. Около этого источника, названного по имени возлюбленной богом дочери Ахелоя Касталии, Музы и наяды собирались для пения под аккомпанемент своего бессменного вождя на лире или кифаре.

В самом же прославленном храме давала прорицания Пифия, эта жрица, а не жрец была здесь главной. Пифия использовала дурман, исходящий от жевания лавра и вдыхания ядовитые испарения из расщелины, где гнил убитый Аполлоном змей Пифон. При этом, еще древние различали буйный экстаз с вином, разгульными танцами и неистовой музыкой, внушаемый Дионисом, и пророческое вдохновение, доставляемое Аполлоном, пусть и с помощью лавра.

В лавровых венках с шерстяными повязками, вопрошающие приносили на Парнас дельфийскому богу жертвы и возносили молитвы. Когда по знамению жертвы день оказывался благоприятным для совещания, тогда светловолосая Пифия предварительно омывала волосы в Кастальском источнике. Вода в этом источнике стала священной и используется для омовений паломниками при посещении Дельф, и для мытья волос Пифии перед началом ее прорицаний. В золотом головном уборе и в золототканной одежде, омытая, спускалась она в адитон — святая святых дивного храма, где находится золотой кумир Аполлона. Здесь же были лавровое дерево, священный источник и Омфал (считавшийся Пупом Земли и Центром мира) из белого паросского мрамора с двумя золотыми орлами.

В адитоне аполлонова дева одевала на голову свежий лавровый венок и восходила на знаменитый треножник, принесенный в дар греками прославленному в веках аполлонову храму.

Слуги Одиссея вышли заранее и к его приходу привели обычную для состоятельного человека жертву Дельфийскому храму — не знавшего ярма тучного белого быка с позолоченными рогами. Одиссею в лавровом венке и с шерстяной повязкой не пришлось долго ждать встречи с Пифией, которой вдохновенье в душу влагает Делосский бог и грядущее только ей открывает.

Лаэртид разузнал, что при храме кроме Пифии, есть два жреца-профета, излагавшие и объяснявшие поэтические изречения жрицы священной, и пять «чистых» — госиев, руководящих верующими при обращении к оракулу, совершении жертвы, внесении платы или дара, омовении и других процедурах. Госии не были жрецами и выбирались из числа достойных дельфийских фамилий на пожизненный срок. Должности госиев были не только почетны, но и важны, поскольку именно они заведовали храмовой казной. Говорят, что именно госии определяли главные направления деятельности оракула, тогда как профеты только толковали и перелагали оракулы в стихи.

Хитроумный Итакиец, встретившись с одним из госиев, дал ему без свидетелей небольшой слиток золота, и ему устроили свидание с Пифией вне всякой очереди.

Надышавшаяся испарений, поднимавшихся из глубокой расщелины, где догнивал бывший когда-то ужасом для людей огромный змей Пифон, прорицательница сначала долго восседала на треножнике и молча жевала душистый лавр, чтобы от его дурманящего действия быстрее прийти в божественный экстаз, похожий на высокое поэтическое вдохновение. Наконец, чревовещательная прорицательница ему изрекла утробным голосом, шедшим, как бы, из живота:

— Если ты отправишься под Трою, то вернешься домой более, чем через двадцать лет и притом одиноким и нищим.

Поэтому царь юный Итаки решил ни за что не ехать к стенам Илиона, но он не мог не поехать без очень веской причины, ведь Парис, похитивший супругу Менелая Елену Прекрасную, нанес тяжкое оскорбление не только Спарте, но — всей Элладе.

29. Паламед разоблачает притворное безумство Одиссея

Когда к Одиссею прибежал запыхавшийся вестник и сказал, что на Итаку прибыла большая пентеконтера (пятидесятивесельная открытая галера), тот сразу понял, что это прибыли за ним, чтобы забрать его под илионские стены. Он давно уже поджидал Менелая или его посланников и потому имел готовый план действий. Прятаться на материке или других островах он не хотел, ведь для этого пришлось бы надолго оставить молодую супругу и недавно рожденного сына, и он решил притвориться безумным, чтобы его на Итаке оставили в покое.

Одиссея так желали заполучить в ополчение, что прибыли оба брата Атрида: Агамемнон и Менелай. Однако главную роль в разоблачении притворного безумства Одиссея сыграл сын Навплия эвбейский царевич Паламед, о котором говорили, что он очень образованный и умный.

Паламед не любил богиню обмана Апату и Адикию — Ложь. Потом он говорил Одиссею, что, если бы тот честно сказал о своем страшном оракуле то, возможно, он оставил бы его в покое, ведь 20 лет страданий и лишений — это не 20 дней.

Согласно Аполлодору, Паламед, изобличил Одиссея в притворстве: он последовал за Одиссеем, притворившимся безумным, и, оторвав Телемаха от груди Пенелопы, стал вытаскивать меч, будто бы с целью его убить. Испугавшись за своего сына, Одиссей признался, что безумие его было притворным, и принял участие в походе.

Согласно другим авторитетным рассказам о притворном безумии Одиссея, хитрец запряг в плуг быка и коня (или осла) и стал засевать землю солью. Тогда Паламед взял новорожденного сына Одиссея и положил в борозду, по которой должен был пройти плуг.

Перед самым отплытием Одиссея в Троаду Пенелопа с удивлением впервые заметила, что у супруга как-то необычно шевелятся уши и спросила его:

— Милый, как смешно, нет — необычно у тебя уши сейчас шевелились, они, словно ожили: двигаются то вперед, то назад, а потом вроде вверх и вниз, а мне даже показалось, что они стали вращаться. Ты это сделал нарочно, чтоб меня посмешить или сам этого не заметил?

Одиссей помрачнел и голосом злобным молодой ответил супруге:

— Никогда уши у меня не двигались до того дня, когда к нам приехал Паламед, мне теперь ненавистный. Ты помнишь, что, узнав об оракуле, что, если я отправлюсь под Трою, то больше 20 лет проведу в страданиях на войне и в скитаниях, и вернусь одиноким и нищим, я решил притвориться безумным, чтобы меня оставили в покое посланники Агамемнона и Менелая. Спрятаться на каком-нибудь острове я не хотел потому, что не хотел расставаться с тобой и нашим маленьким сыном. И вот явился Паламед вместе с Атридами и кучей охранников и придумал мне коварное испытание: положил сына в борозду, по которой мне предстояло протащить плуг. Я нарочно тогда одел на голову войлочную крестьянскую шапку в виде половинки яйца и запряг в плуг быка и коня и стал засевать землю тем, что под руку подвернулось, кажется, солью. Когда Паламед схватил у тебя ребенка и положил в борозду, ты закричала, а он приказал тебя держать, сам же стал недалеко от ребенка и меня с усмешкой язвительной поджидал. Как мне хотелось бросить в него копье или уметить ядовитой стрелой, но тогда и меня в живых не оставили бы. Помню каждый свой шаг, как я вел быка к нашему малышу, лежащему на его пути. Я ни за что не хотелось сдаваться и признаваться в обмане, надеясь, что Паламед уберет из борозды Телемаха, но тот был сам, как безумный и лишь язвительно улыбался, выражение его глаз было непоколебимое и устрашающее. Я решил идти до конца и остановить быка в самый последний момент, когда он уже ногу занесет над ребенком, если мерзкий Паламед не уберет сына из борозды. Я шел и мечтал, как отомщу когда-нибудь умному сыну Навплия так жестоко, что сами Эринии (гневные мстительницы) ужаснутся! Даже, если он возьмет ребенка из борозды, все равно я его жизни лишу, а, если — нет, то я не просто его умертвлю, я его еще опозорю, не остановлюсь ни перед чем в своей справедливейшей мести. Кажется уже, когда я клялся сам себе отомстить сыну Навплия, у меня впервые в жизни по-настоящему задвигались уши. Когда же до сына осталось всего несколько шагов, я почувствовал, что от ужаса волосы стали дыбом и уши явственно двигаются сами собой, как живые. Тут я не выдержал и сдался, ведь еще шаг и нашего маленького Телемаха мог раздавить бык или конь, или плуг. Я действительно от страха за сына был, как безумный и дрожащим голосом признался в своем обмане, и Паламед был доволен.…Нет такого преступления, на которое я не пойду, чтоб наказать злодея, игравшего жизнью нашего малыша и лишившего нас с тобой двадцати лет самой прекраснейшей жизни.

Одиссею, несмотря на все его хитроумие, пришлось оставить родную Итаку и молодую жену Пенелопу с маленьким Телемахом. После пережитого потрясения, вызванного страхом за сына, у него поначалу лишь при сильном волнении, а потом и в другие моменты начинали дергаться или вращаться уши.

30. Одиссея отправляют на поиске Ахиллеса

Когда хитроумного Итакийца, не желавшего из-за ужасного оракула ехать под Трою все-таки «призвали» в священный поход эллинов против азиатских варваров, он стал одним из самых активных участников подготовки к нему.

Одиссей, как умудренный годами царь песчаного Пилоса Нестор и от природы благоразумнейший Паламед, стал помогать Агамемнону и Менелаю собирать бывших женихов Елены, связанных клятвой и всех остальных, кому была небезразлична судьба Эллады и ее блестящая слава. В числе первых по предложению Агамемнона было решено отправиться к юному Ахиллу, без которого, согласно вещанию молодого, но уже получившего некоторую известность Калханта, Трою не взять.

Однако никто не знал где искать сына среброногой Фетиды, и Агамемнон обратился к Калханту — сыну Фестора и внуку Аполлона, от которого получил дар прорицания. И вот прорицатель, весь трепеща, по кругу всех собравшихся вождей и советников остановившемся взглядом обводит. Бледностью страшной покрылся вещун — верный признак присутствия в нем дельфийского бога. Потом красным стал лоб, и черные глаза искрящимся огнем наливаются, и он в гробовой тишине медленно начинает вдохновенно вещать:

— Больше не вижу ни лагеря я, ни воинов в нем; я, словно совсем оглох и ослеп. Вот собрание бессмертных богов прозреваю я в горнем Эфире, птиц вещих вижу и их вопрошаю, где сейчас находится Ахиллес, сын Пелея и среброногой Фетиды, но ответа не получаю. Вот, наконец, вижу и переплетенные нити трех сестер беспощадных, непреложных дщерей Необходимости. Все три Мойры с нетленными челноками, а у самой матери с нечеловеческим жутким лицом — вращается Веретено на коленях. Вижу, как из совпадающего с осью мира Веретена Ананке ее вещие дщери ткут седую пряжу столетий, вытягивают ее, нанизывают на нити жизней колечки.… Все! Ясно вижу, что всемогущие сестры напряли!

Тут у Калханта дыбом никогда не знавшие гребня черные волосы встали — спадает повязка провидца, и огромную голову тонкая шея уже не держит. Вот, наконец, уста Провидец отверз, изнеможенный долгим гаданьем, но громко звенел его голос:

— Ты куда с Пелиона утащила питомца мудрого старца, о среброногая Нереида, хитростью своей материнской? Ахилла отдай нам, как это всемогущие сестры напряли! Не желаешь с Могучей Судьбою смириться, богиня лазурной пучины? Твои усилия тщетны! Ты должна мне ответить, ведь я сейчас самим Фебом ведом. В каком тайнике напрасно ты прячешь будущего губителя Трои? Вижу, как в Кикладах высоких ты в смятении ищешь берег для кражи постыдной. Вижу, что тебе приглянулся для утаивания сына дворец Ликомеда. О неслыханное преображение! Ахилла могучую грудь покрывает женское платье. Ясно вижу переодетого в деву широкоплечего Пелида, затерявшегося среди ликомедовых дочек!

Тут Калхант, шатаясь, остановился, иссякли безумного вдохновения силы, и рухнул он наземь пред алтарем, телом тщедушным своим весь содрогаясь.

Тут же на Скирос решили отправить аргосского царя доблестного Диомеда, сына знаменитого героя первой Фиванской войны Тидея и Одиссея, который приобрел репутацию многоумного мужа за то, что посоветовал Тиндарею взять клятву со всех женихов. Эти герои были совсем не похожими, но прекрасно дополняли друг друга. У крепкого, но стройного Тидида было суровое лицо, его серые с желтизной глаза сверкали, когда он волновался. Громкоголосым, нетерпеливым, с пылким и дерзким, но простодушным сердцем был сын Тидея.

Царь скалистой Итаки сначала задумался, следует ли ему искать Ахиллеса, но не потому, что боялся его не найти. Одиссей вспомнил, как он сам пытался избежать поездки под Трою, а теперь его заставляют выступить в роли ненавистного Паламеда и переодетого сына богини найти и разоблачить, как его сын Навплия изобличил. Однако Лаэртид думал и колебался не долго, решительно сказав сам себе:

— Если без Ахилла Трою не взять, то и думать мне не о чем. Я должен его найти, сама необходимость к этому меня принуждает. И потом отвратить невозможно людям того, что им Мойра на прялке своей изготовит. Мне придется долгих 20 лет сначала сражаться в битвах кровавых, а потом скитаться, по-прежнему жизнью рискуя и вдали от Итаки страдая и по Пенелопе с Телемахом тоскуя. А Пелиду Ткачиха, видно, соткала, покрывшись славой нетленной, Трою взять и погибнуть, и потому Фетида его так старательно спрятала у Ликомеда и даже в женское платье его одела.

31. Благодаря хитрости Одиссей находит переодетого Ахиллеса

Приплыв на расположенный в центре Эгейского моря остров Скирос, по дороге к чертогу царя Ликомеда ярый в бою, но простодушный в обычном общенье Тидид спросил у сына Лаэрта:

— Как же все-таки нам узнать, что Ахилл скрывается у Ликомеда и где тот его может прятать? Я давно уж обдумывал это и никакого решения не нашел. Ради чего, мне откровенно скажи, покупал ты заранее мирные тирсы и дорогие украшения женские, и шкуры оленьи, что для вакхических таинств усыпаны златом различным? Этим оружием Диониса ты хочешь снабдить найденного Ахилла для битвы против фригийцев и против надменного владыки Трои Приама? Или с помощью этих не понятных покупок ты хочешь Пелида сначала найти, ведь Ликомед нам его просто так не покажет!

В ответ Лаэртид слегка пошевелил своими большими ушами, как только он один шевелил, очи скромно потупил, как бы рассматривая что-то у себя под ногами — так он делал всегда, задумывая или уже имея в виду какое-нибудь ухищрение. Потом в его глазах появилась хитринка, и он со снисходительной усмешкой промолвил:

— Коль скрыт Пелид в девичьем дворце Ликомеда, сам он выдаст себя, и эти наши дары, как раз и приведут его в Трою на битвы. Скоро увидишь, как я его отыщу. Ты ж не забудь принести с корабля, когда время наступит, все, что куплено мной, включая девам дары, и к ним не забудь приложить еще щит тот прекрасный, что изукрашен картинами разными и позолотой. Это не все еще: ты приведи сюда с корабля также Агирта с полностью вооруженными помощниками, и пусть скрытно, чтоб не видел никто, он захватит свою трубу и флейту для тайного дела, которое и поможет Ахилла найти.

Так Итакиец, в разных хитростях искушенный, простодушному сказал Диомеду.

Когда, принятые Ликомедом радушно, на следующий день Диомед с Одиссеем дары на столах разложили и их выбирать дочерей царских призвали, владыка тишайший не возражал. Ликомед слишком был прост и наивен, ему не знакомо было греков коварство, дары их и хитрые планы сына Лаэрта.

Девы, как им велит женская их природа, тирсов изящных касаются, слушают звуки тимпанов и оплетают виски повязками в ярких каменьях, увидев же оружье, посчитали его родителю даром. Один лишь Ахилл, переодетый матерью в женскую одежду, увидев пред собой сияющий ярко щит, на котором битвы чеканены были, и дротик, весь покраснел, и желание сражаться на лице и, особенно, в глазах проявилась. Он глухо зарычал, задвигал глазами, и длинные кудри дыбом поднялись. Ни к чему уж заветы матери строгой и тайна любви к дочери Ликомеда Деидамии, ведь в доблестном сердце — одни лишь дающие быструю славу сраженья! Так же и лев, что отнят был от груди материнской, — добрые нравы усвоил, привык, что причесана грива, чтить научился людей и не гневаться без приказанья. Если ж однажды сверкнет перед ним оружия отблеск, верность забыв, утолит он врагом-укротителем голод и устыдится, что слабому он пастуху подчинялся. Близко к дивному щиту подойдя, Ахилл свое отраженье в злате узрел и в ужас пришел, покраснев еще больше.

Тут Одиссей по виду весьма довольный, к Ахиллу приблизившись сбоку, жарко нашептывать стал в ухо ему:

— Ну же, что все еще колеблешься ты? Что держит тебя в этом доме? Знаем прекрасно, кто ты — ты мудрого человеко-коня недавний питомец, отпрыск богини морской и героя Пелея. Тебя, подняв знамена, ждет давно вся Эллада, чернобокие корабли в море выйти готовы с тобой на борту под надутыми парусами, и ненадежные стены древнего Пергама, согласно прорицанию, задрожат и не устоят пред тобою. Ну же! Притворство отбрось! Покажи, что ты муж, который заставит пасть нечестивую Трою! Будет отрадно старцу Пелею о доблестных твоих деяньях услышать, а осторожной Фетиде за напрасные страхи свои будет стыдно. И потом, что непреложная Мойра соткала, то даже олимпийским богам изменить невозможно, а не то, что среброногой дочке Старца морского Нерея.

Озадаченный Ахилл, сморщившись, начал покусывать свои в детстве обожженные тонкие губы, и тут по заранее отданному приказу хитроумного сына Лаэрта мощно боевую музыку затрубил сам Агирт, а один из его помощников призыв к битве заиграл на флейте. Другие воины, прибывшие с Агиртом, словно Куреты, для которых пляска с бряцаньем мечей жизнь составляла, по щитам бить стали мечами, и зал весь наполнился грозным звоном оружия.

Сестры, роняя подарки, испуганными криками призывают на помощь отца, и бегут кто куда, решив, что на них напали враги, и закипела уж во дворце кровавая битва.

Как будто сами собою вдруг спали с могучей груди и с плеч широких Ахилла все одежды, вот уж в могучей руке у него и щит, и дрот изоострый. Блеском зловещим пыл и оружие Ареса внезапно залили родные пенаты. Мощный стоит посредине зала обнаженный герой, прикрывшись одним щитом и ощетинившись дротом, требуя неизвестных врагов к схватке смертельной. Тут даже придумавший все Одиссей на всякий случай отскочил от Пелида с криком, чтоб флейта с трубою замолкли и все успокоились, ведь никаких врагов в зале нет.

Так, благодаря хитрости Одиссея, Ахилл отправился сражаться под Трою, взяв с собой из Фтии старого друга и наставника Феникса и возлюбленного друга Патро­кла, без которого Пелид своей жизни не представлял.

Согласно Гигину, Патрокл, сын Менетия, отплыл из Фтии, на 10 кораблях, а Феникс, сын Аминтора, на 50 кораблях. Ахилл же, отправился под троянские стены на 60 кораблях.

32. Одиссей догадывается, как исцелить Телефа

Не зная морского пути в Трою, ахейские корабли по ошибке пристали к берегам незаконнорожденного сына Геракла и дочери аркадского царя Алея Авги Телефа (светящий далеко) в Тевфрании (Мисии) в северо — западной части полуострова Малая Азия.

Телеф, выросший у пастухов, в поисках матери по указанию дельфийского бога отправился в Миссию, где его усыновил престарелый царь Тефрант. Став царем после смерти Тефранта, Телеф женился на его дочери Аргиопе, а потом на дочери Приама Астиохе, которая родила ему сына Еврипила. От великого родителя Телеф унаследовал такую большую силу, что вместе с сыном Мелеагра и охотницы Аталанты Парфенопеем (с которым он вместе вырос у пастухов) изгнал из Миссии сыновей Афарея Идаса и Линкея — знаменитых мессенских героев, сравнимых силой и славой с самими Диоскурами (Отроками Зевса).

Ахейцы, приняв эту страну за Трою, стали ее опустошать, однако в Тефрании их ожидало упорное сопротивление местных жителей.

Павсаний рассказывает о смелом нападении Телефа на захватчиков, прибывших с Агамемноном, когда они, не найдя дорогу к Илиону, стали грабить Мисийскую равнину, приняв ее за троянскую землю. Телеф вооружил мисийцев и преследовал эллинов до самой стоянки их кораблей. Тогда Ахилл выступил против Телефа, и тот, не устояв, побежал, ведь сын среброногой Фетиды был самым могучим и храбрым из всех ныне живущих героев. Убегая от быстроногого Ахиллеса, Телеф запутался в побегах виноградной лозы и был ранен в бедро копьем Пелида. Это было то самое знаменитое копье (мудрый кентавр срезал ствол ясеня, Афина собственноручно отполировала древко, а Гефест выковал наконечник), которое Хирон подарил на свадьбу отцу Ахилла Пелею, а тот вручил сыну, провожая его на войну. И вот Телеф был ранен Ахиллом именно этим дивным копьем и тяжко страдал от раны, которая никак не заживала.

Тогда Телеф, сильно страдая от неизлечимой раны, посетил Дельфы и получил от аполлоновой девы короткий и вроде понятный оракул:

— Тебя излечит только тот, кто нанес рану.

Согласно Гигину, Телеф пришел к Агамемнону и по совету желавший за разные прегрешения отомстить мужу Клитемнестры, выхватил из колыбели бывшего еще ребенком Ореста, угрожая убить его, если ахейцы не исцелят его от гнойной раны. Ахейцам же Калхант предсказал, что, если Телеф не укажет дороги, они не смогут даже найти Трою. Поэтому они легко помирились с Телефом, а Агамемнон — Владыка всех греческих войск, как поет Ликофроновская Александра, свершил обряды тайные и во искупление раны Телефа даже принес жертву в Дельфах, но рана не исцелилась.

Тогда одетый в лохмотья, несчастный Гераклид прибыл в Аргос, явился к самому Ахиллесу, нанесшему ему рану, и слезно стал умолять его о помощи. Однако Ахилл, перебив Телефа, прикусил свои тонкие бескровные губы и честно отказался его излечить:

— Я, конечно, у Хирона научился травами кровь останавливать или сон наводить, но совершенно не представляю, как излечить гниение в твоей ране!

И тут опять проявил свое многоумие Одиссей. Он один догадался, что имела в виду аполлонова дева. Найдя Телефа, сын Лаэрта многозначительно пошевелил своими большими ушами, потупил притворно глаза и вкрадчиво молвил:

— Я скажу, как тебе излечиться, но, поклянись, что ты за это станешь нам проводником в Трою и на всем пути будешь нас снабжать продовольствием.

Только после того, как несчастный Гераклид принес клятву, Одиссей голосом важным изрек:

— Не Ахилла, устами Пифии назвал Феб прорицатель, а его знаменитое копье Пелионское, ведь его наконечник тебе нанес незаживающую рану.

Ахилл тут же соскоблил с наконечника своего Пелиона немного ржавчины и приложил ее к гниющей ране, и Телеф на следующий день был полностью исцелен, от раны остался один красный рубец.

За благодеяние ахейцев, которое оказалось возможным благодаря догадливости Одиссея, сын Геракла стал их проводником в Трою, и во время пути обильно снабжал все ахейское войско вином и продовольствием.

33. Одиссей похищает дочерей Ания

Когда с продовольствием у греков было совсем плохо, Агамемнону рассказали следующую историю о сыновьях и дочерях сына Аполлона Ания и фракийской рабыни Дориппы: у сына Диониса Стафила и Хрисофемиды было три дочери — Молпадия, Рео и Парфенос. С Рео сочетался Аполлон и оставил ее беременной. Когда Стафил по округлившемуся животу заметил беременность дочери, гневу его не было предела. Он не пожелал даже выслушать Рео о том, что отец ее ребенка делосский бог, поскольку был уверен, что ее совратил кто-то из ее сверстников, смерти причастных. Опасаясь мести древних Эриний, он не стал убивать родную дочь, а запер ее живую в большой сундук и скинул его с обрыва в море, надеясь, что так она сама умрет, утонув в воде. Сундук по воле старой лишь обликом Мойры Лахесис не потонул, а приплыл к острову Эвбее. Рео взяли прислуживать в храме, и в положенное время она родила мальчика, названного Анием. Спасенная столь чудесным образом, и став прислужницей в святилище Аполлона, Рео стала истовой почитательницей бога света. Она положила младенца на жертвенник Феба и взмолилась богу, прося спасти невинное дитя, если это действительно его сын. Аполлон, найдя дитя, спрятал его от Рео на острове Делос, а затем позаботился и о его воспитании, обучил искусству прорицания, когда мальчик стал ходить в палестру и впоследствии сделал своим жрецом и окружил великими почестями. Когда жители многих островов и обширной области в приморской части Азии добровольно перешли под власть сына Зевса и Европы Радаманфа, тот, прослышав о его справедливости, отдал трон бывшего плавучего, а теперь оседлого острова Делоса жрецу Аполлона Анию. Аний на этом острове как царь людей и как жрец Аполлона блюл благочестие, и вскоре его дочери, прозванные ойнотрофами, получили особый дар, но не от Феба, а от Диониса: все к чему Спермо, Ойно и Элайо прикасались превращалось соответственно в дары благой Деметры (пшеница), в струящуюся влагу лозы Диониса (вино) и в ягоды Афины (маслины), и этот дивный дар приносил Делосу великую пользу.

Лишь только о даре дочерей Ания превращать в хлеб, вино и оливковое масло все к чему они прикасались, слух дошел до пастыря всех ахейских народов Атрида, как он явился во главе своих микенцев на Делос. Там Агамемнон силой оружия принудил дев обеспечивать небесным пропитанием не только его аргивян, но все ахейское войско. Девам пришлось прикасаться к различным предметам без отдыха целыми днями и ночами, ведь под командованием Агаменона было сто тысяч вооруженных мужей, плюс корабельщики, слуги, наложницы… Через некоторое время измученные ойнотрофы (превращающие в вино) сумели бежать и тайно скрыться у брата Андроса.

Агамемнон, вспомнив, как Одиссей нашел сына среброногой Фетиды Ахилла на Скиросе и уговорил его участвовать в походе, приказал Итакийцу найти ойнотроф и заставить их снабдить ахейское войско хлебом, маслом и вином, хотя бы в количестве, необходимом, чтобы доплыть до Трои.

Сын хитроумный Лаэрта сразу догадался, что дивные сестры могли сбежать только к брату на остров кикладский, и вскоре он во главе большого отряда предстал перед Андросом. Увидев в глазах сына Ания страх, Одиссей решил на этот раз не хитрить, а действовать грубой силой и пригрозил ему:

— Любезный Андрос! У меня приказ сестер твоих, обладающих даром столь дивным и ценным, любой ценой отыскать, даже, если придется не только дев и жен, но и всех мальчиков и мужей на твоем лавном острове истребить. Думай быстрее, я не хочу напрасно кровь проливать.

Братское чувство сломил страх пред многослезной войной, всем ненавистной, и, скрепя сердце, Андрос выдал сестер.

Чтобы девы опять не убежали предприимчивый Итакиец решил приковать их цепями к своему кораблю.

Овидий поет, как для плененных сестер уже приготовили поручней цепи, — но, протянув к небесам до времени вольные руки, — «Вакх-отец, помоги!» — возопили они. И дивного дара виновник, будучи опьяненным, девам помог, если помощью это можно назвать — он чудом преобразил их. Потеряли они человечий облик, в воздух поднялись на крылах, обратились в птиц, белоснежных голубок.

Так непреложная Мойра Лахесис не допустила вмешательства Диониса в историю Троянской войны, и он, оказавшись пьяным, лишь преобразил облик своих внучек, превратив их в голубок.

Некоторые подобно Ликофроновской Александре, говорят, что греков силу страшную сын Рео сдержать не смог, хоть и призывал их на девять лет на острове остаться — в подчинение пророчеству, — пообещав, что пищу безупречную доставят всем три девы — искусницы зерно молоть на мельнице и вина делать, и жать маслины жирные! Они и голод, войско истребляющий тех псов чужих, смирят. Старухи-девы это им накаркали, те, что на своих челноках нити жизни ткут из лежащего на коленях жутколикой Ананке нетленного Веретена.

34. Благодаря Одиссею, ахейцы жертвуют Ифигению и отплывают

Агамемнон, охотясь, в лесу богини охоты и дикой природы, шумом ног своих спугнул пятнистого оленя. Он убил его и слово выкрикнул на радостях хвастливо такое:

— Всех копьем я превосхожу, выше всех и силой, и ловкостью я в копьеметании. Сама Артемида не метнула б копье более метко, чем я.

За это лютым гневом воспылала к грекам вечная дева, никогда не знавшая ложа мужчины. Ахейцев, собравшихся в Авлиде, она заставила ждать, пока нечестивый Атрид, в возмездие за убийство лани пышной жертвы ей не принесет. Артемида попросила царя ветров Эола запретить дуть подчиненным ему ветрам в нужном данайцам направлении, и войско из-за этого не могло плыть под парусами, а на веслах на больших до предела нагруженных не только припасами, но и конями, кораблях далеко не уплыть.

Когда безветрие сковало весь ахейский флот, птицегадатель Калхант, придя на собрание вождей и советников, обвел всех немигающим взглядом, остановившимся на вожде всех ахейских вождей, подождал, когда установится тишина и только после этого важно изрек:

— Не тронутся ахейские суда под парусами из Авлиды, пока владыка всех ахейцев Агамемнон старшую дочь свою, Ифигению, в жертву не заколет богине.

Услышав о кровавом жертвоприношении дочери, Агамемнон от несдерживаемого гнева затопал своими толстыми ногами и беззвучно затряс бордовыми мясистыми губами, не в силах даже одного слова молвить. Он погрозил скипетром Калханту и в гневе покинул собрание.

На следующее утро, когда уже взошел Зареносец, земле возвещая о свете, и следом в платье шафранном Заря распростерлась над морем, старший Атрид своему герольду Талфибию приказал оповестить всех вождей, что родную дочь он ни за что зарезать не позволит.

Диктис Критский рассказывает, что тогда Одиссей, притворившись разгневанным на упорство Агамемнона и уверив всех, что он возвращается домой из-за него, измыслил важное, но не слишком надежное средство. Приехав в Микены, он никого, не посвящая в свой хитрый замысел, пересылает Клитемнестре поддельное письмо, будто бы от Агамемнона, содержание которого таково: «Ифигению, как старшую дочь Агамемнона, просватали за могучего Ахилла. Поэтому пусть мать поспешит и скорее пошлет туда Ифигению, а с ней все, что нужно для свадьбы». Получив это письмо, Клитемнестра, радостная, что она может выдать дочь за мужа с таким славным именем, передает Ифигению Одиссею. Тот же, завершив это дело за несколько дней, возвращается к войску вместе с ни о чем не подозревающей девой.

О принесении в жертву Ифигении рассказывают по-разному.

Некоторые, подобно Еврипиду, говорят, что Агамемнон сам безумное отдал приказанье жене в письме, чтобы сюда прислала дочь: мол, Ахиллес ей руку предлагает, герой не хочет участвовать в походе, коль в жены Ифигению ему не отдадут и ложа не разделит во Фтии с ним царевна. При этом отличился именно Одиссей, он уговорил Атрида написать письмо.

— О, богоподобный Атрид, достойный повелитель всех мужей Агамемнон! Ты до сих пор был мудрым повелителем нашим. Но, что за необдуманные слова у тебя чрез ограду зубов излетели по поводу нашего отплытия из Авлиды, вождь наш величайший? Ты отказываешься Ифигению в жертву принести Зевса дочери Артемиде, а ведь, я узнал, что она тебе не родная, а приемная дочь, правда, точно не знаю Елена иль Клитемнестра ее родила. Так что же, из-за того, что тебе жаль дочь нечестивого похитителя Елены Тесея, все ахейское войско будешь здесь в Авлиде держать? Или же Ифигения дорога тебе потому, что она дочь не Елены, а Клитемнестры от ее первого брака с сыном Фиеста Танталом? Тебе на собранье вождей на эти вопросы ответить придется! Долго ахейцы тут пьянствовать будут? Ты зачем вместе с братом по всей Элладе царей собирал? Лучше б начальствовал ты над каким-нибудь войском ничтожных людей, а не над нами, которые оставили жен и детей ради славы священной Эллады! Ты ж главный скипетр носишь, тебе повинуется столько ахейских народов, и ты держишь нас здесь из-за какой-то… Если ты не изменишь свое решение и не дашь принести Ифигению в жертву Медвежьей Богине, то и мы, цари и советники ахейского войска изменим свое решение о назначении тебя нашим верховным вождем.

Так вкрадчиво говорил Агамемнону Одиссей, глядя себе под ноги и непрерывно шевеля своими большими ушами. Атрид, как завороженный смотрел на уши Одиссея во время всей его речи и потом ответил задрожавшими мясистыми губами, готовый расплакаться:

— О, Одиссей, муж многоумный! Поразил ты глубоко словами своим справедливыми дух мой заблудший, но я ошибку свою теперь признаю. Отведите с Диомедом из шатра моего Ифигению к алтарю прямо сейчас и сделайте все, что положено. Только не говори никому, что Ифигения не моя дочь, и я тебя, как скажешь, отблагодарю.

Ифигению (или, как говорят некоторые, телицу, на которую деву на алтаре подменила сама богиня охоты), несмотря на протесты Ахилла, принесли в жертву. Сразу после этого ветры задули в направлении, благоприятном плаванию ахейского войска, радостные вожди пришли к Агамемнону и долго за жертву родной дочери для общего дела благодарили его и утешали.

Лаэртид же после этого случая стал близко доверенным лицом Аамемнона.

35. Одиссей оставляет больного Филоктета на Лемносе

Аполлодор говорит, что, когда эллины на Тенедосе стали совершать жертвоприношение Аполлону, с алтаря сползла водяная змея и укусила Филоктета.

Некоторые говорят, что это происшествие случилось неспроста. Когда безмерно страдающий от непереносимой боли, вызванной ядовитейшей желчью Лернейской Гидры, въевшейся в его кожу и тело, Геракл приказал сжечь себя на погребальном костре, сруб для которого был разложен на поднебесной горе Эте, вдруг оказалось, что некому костер зажечь. Не только те, кто до сих пор любил Геракла, никто не захотел костер поджечь, боясь к нему даже приблизиться. Отпрыск прекрасноволосой Алкмены и Зевса страшно, мучительно страдал. Лишь один Филоктет отважился зажечь костер. В благодарность Геракл отдал ему свой лук и чудесные стрелы в уемистом туле. Когда мстительная Гера увидела, как Филоктет, чтобы прекратить невыносимые мученья Геракла поджег его погребальный костер, царица чуть не задохнулась от гнева, которому места было мало в ее груди, и она истошно завопила:

— Ах! Сын Пеанта даже не знает, как тяжко меня оскорбил… Ах! Это благодеянье к нечестивому отродью блудницы Алкмены даром ему не пройдет! Коль не напрасно я Герой величаюсь великой и главный скипетр держать я достойна — Пеантида погублю, да так, чтоб об этом все знали. Впрочем, Филоктет не Геракл, силы пеантова сына так малы и ничтожны, что я всегда сумею ему отмстить.

И вот на острове Лемнос, Филоктета укусил в ногу змей, которого по просьбе Геры трехликая послала Геката, дочь Титана Перса и Титаниды Астерии, которой, согласно Гесиоду, Зевс даровал «править судьбой земли и пустынного моря», но, которая, став волшебницей и колдуньей, стала жить в преисподней Аида. От загноившейся раны исходил настолько зловонный запах, что ахейцы не могли его переносить.

Царица богов явилась во сне к послушному ей Агамемнону и внушила ему бросить больного Филоктета одного на Лемносе, и пастырь всех ахейских народов поручил это сделать сыну Лаэрта.

Когда Одиссей попытался высадить Филоктета на острове Лемносе и сказал, что это приказ Агамемнона, тот, естественно отказался, заявив, что ему одному и больному на острове не выжить и попросил, чтоб его показали искусным врачам Асклепиадам Махаону или Подалирию. Итакиец потупил глаза, глядя себе под ноги, и очень сочувственно сказал сыну Пеанта:

— Да, и я Атриду говорил, что тебя одного, да еще и больного бросать на Лемносе не справедливо, ведь ты не виноват в том, что случилось, но спесивый Агамемнон власть проявил и мне приказал тебя высадить. Но не справедливые приказы мне и самому не хочется выполнять. Давай вместе подумаем, как быть. Сейчас нам надо принести жертву Аполлону Эмбасию и Береголюбцу, чтоб защищал наш корабль в пути по незнакомому морю. Ты же постарайся не вопить так громогласно, многие думают, что стонами ты беды можешь накликать. Полежишь под кроной тенистого дерева, пока мы совершим жертву, а я прямо сейчас пошлю вестника к Махаону иль Подалирию.

Одиссей помог Филоктету спуститься на берег вместе с луком Геракла и стрелами и заботливо, подставив плечо, проводил его до раскидистого платана. Сказав Пеантиду, что уходит послать вестника к Асклепиадам, сын Лаэрта побежал на корабль, который тут же отчалил, ибо по его приказу давно был готов к быстрому отплытию.

Филоктет больше всех винил Одиссея за свои страданья на острове, где ему больному пришлось, коченея по ночам от холода, добывать себе пищу луком и стрелами:

— О, у коварного Итакийца всегда дурные мысли и хитрые речи на языке; лукавый негодяй, стремится он всю жизнь к корыстным целям бесчестными путями.

36. Одиссей возглавляет посольство в Трою

Прежде, чем начать военные действия, тяжкие всем, греки решили отправить в Трою посольство, о котором рассказывают по-разному; большинство говорит, что оно было отправлено значительно раньше, чем утверждают авторы, описывающие события до гомеровской «Илиады». Так, в утраченных «Киприях» Стасина Кипрского говорится, что посольство было направлено не во время подготовки к походу на Трою, а после того, как греки приплыли и высадились под стенами Трои, и погиб Протесилай.

Как бы там ни было, но эллины отправили послов Паламеда, Одис­сея и Мене­лая с тем, чтобы они потре­бо­ва­ли от тро­ян­цев воз­вра­ще­ния Еле­ны и всего захваченного иму­ще­ства, а также выплаты немалой пени за похищение.

Сначала Паламед, благоразумие, которого очень высоко ценилось и в дни мира, и в дни войны, принес жалобу на Александра и нанесенную им обиду всем эллинам и особенно Менелаю. Не только греки, но и троянцы, присутствовавшие на совете, говорили, что выражение умных глаз Паламеда во время его речи несколько раз менялось от непоколебимого и даже устрашающего, до дружеского и даже ласкового.

Однако владыка Приам вежливо прервал его:

— Сдержись, прошу тебя, Паламед, ибо потом может оказаться, что ты сам поступил несправедливо, возводя вину на того, кто отсутствует. Нельзя творить суд, если у обвиняемого нет возможности защищаться. Потому может случиться, что все твои упреки и обвинения будут опровергнуты, когда сын мой будет налицо.

Через несколько дней в Трою явился Александр, и Приам предоставил Елене самой выбрать с кем и где ей остаться. Спартанка грудным голосом, а сейчас еще задрожавшим и ставшим особенно низким, твёрдо сказала:

— Все лгут, кто говорит, что Александр, воспользовавшись отсутствием гостеприимного Менелая, меня коварно похитил. Я приехала сюда по своей воле потому, что, полюбив Александра, не желаю лгать, оставаясь женой Менелая, и я к нему не вернусь.

Благоразумный троянский старейшина Антенор в «Илиаде» рассказывает, что вместе, когда на собраньях троянцев послы появлялись, если стояли, то плеч шириной Менелай выдавался, если ж сидели, казался видней Одиссей многоумный. В час же, когда перед всеми слова они ткали и мысли, — быстро Атрид Менелай говорил свою речь пред собраньем, очень отчетливо, но коротко: многословен он не был, нужное слово умел находить, хоть и был помоложе. Если ж стремительно с места вставал Одиссей многоумный, — тихо стоял и, потупившись, глядел себе под ноги молча; скипетром взад и вперед свободно не двигал, но крепко, как человек непривычный, держал его, стиснув рукою. Можно было подумать, что он брюзга, к тому же неумный. Но лишь звучать начинал из груди его голос могучий, речи, как снежная вьюга, из уст у него устремлялись. С ним состязаться не мог бы тогда ни единый из смертных, и уже прежнему виду его троянцы теперь не дивились.

Диктис Критский говорит, что после решения Елены остаться в Трое с Парисом и последовавшего за этим окончательного отказа Приама возвратить Елену и похищенные драгоценности никогда не унывающий Одиссей опять потребовал созыва троянцами совета. Он это сделал скорее ради того, чтобы еще раз свести воедино все происшедшее, чем, чтобы добиться изменения решения царя Илиона. Итакиец вновь напомнил в своей красочной речи обо всем недостойном, что учинил против Греции Александр. Слова же Елены, отказавшейся вернуться к Менелаю в Элладу, он объяснил так:

— Хоть у Париса одна бровь выступает вперед больше другой, но все равно он по-юношески очень красив и потому сумел соблазнить жену своего радушного гостеприимца. И, если Александр ее не силой увез, а сумел уговорить на добровольный побег, разве от этого меньше его вина?! Ведь, даже, если б Елена сама его домогалась, как жена тиринфского царя Прета Антея пыталась соблазнить Беллерофонта, то он должен был бы, уплыть один и как можно быстрее, а не обворовывать своего гостеприимца, как и Беллерофонт непорочный поступил по отношению к Прету.

В конце своей речи Одиссей заверил троянцев в том, что справедливая кара за преступление Париса последует неизбежно и незамедлительно.

Когда Приамиды услышали это, они хотели наброситься с оружием на послов, но Приам остановил их, властно прикрикнув, что послы в его государстве неприкосновенны. Сам же троянский владыка послам лишь холодно — вежливо подтвердил уже принятое им решение не выдавать Елену.

Итакиец понял, что сыновья Приама тайно договорятся между собой хитростью напасть на послов, и особенно он ожидал этого от нового супруга Елены Париса и Деифоба, влюбившегося в Елену.

В «Илиаде» поется о сыновьях Антимаха отважного — мужа, который некогда Трои сынов убеждал на собранье народном, чтоб Менелая, послом с Одиссеем прибывшего в Трою, там же убить и обратно его не пускать к аргивянам.

Говорят, что Одиссей тайно встретился с самым благоразумным и благочестивым старейшиной Илиона Антенором и пообещал ему и его семье жизнь и свободу после покорения Трои, если он поможет им к своим вернуться живыми. Антенор поставил к послам надежную охрану и, как только это оказалось удобным, отпустил их домой целыми и невредимыми.

Илиада [9]

37. Хитроумие Одиссея, стоившее Протесилаю жизни

Аполлодор рассказывает, как, выплыв от небольшого острова Тенедоса в открытое море, эллины без происшествий подплыли к Трое.

Среброногая Нереида Фетида, тщательно опекавшая своего милого сына, и тут предостерегла Ахилла, чтобы он с корабля первым не сходил на вражеский берег, ибо морской бог Протей, обладавший необыкновенной, даже для божеств зыбкой стихии, способностью к метаморфозе (перевоплощению) и предсказанию, ей давно провещал:

— Тот из ахейцев, кто первым коснется рукой иль ногой троянской земли первым и погибнет.

Между тем варвары, узнав, что к их берегам приближается огромный эллинский флот, вооружились и, устремившись к берегу, стали стрелять из луков и бросать копья и камни, всячески препятствуя высадке.

О предсказании, что первый, коснувшийся земли Троады, должен первым погибнуть знали от Ахилла многие воины, и никто не хотел умирать. Узнал об этом оракуле и хитроумный царь скалистой Итаки и, стоя на высоком носу своего корабля чернобокого, несущегося к троянскому берегу, так с сердцем своим разговаривал:

— О том, что первый коснувшийся троянской земли первым и умрет, из-за болтливого сына Фетиды теперь знают все. Ясно, что никто не захочет первым ступить на вражеский берег, и наш поход может закончиться, не начавшись. Зачем же мы тогда здесь появились, зачем меня сорвали с родимой Итаки, на которую мне много лет, видно, теперь не попасть? Может мне самому для общего дела первому прыгнуть, когда мой корабль врежется носом в берег песчаный Троады? Интересно, что сделает старая Мойра, если два оракула вступят в противоречие? Ведь мне предсказано, что я возвращусь к Пенелопе через много лет одиноким и нищим, но ведь живым! — Нет, очевидно, чтобы оракулы не противоречили друг другу, я просто не должен первым касаться троянской земли. Но и ждать у моря погоды, когда кто-нибудь отважится жизнью пожертвовать мне тоже нельзя. Надо мне всех обмануть. Бросить на берег щит свой немалый и прыгнуть на него так, чтобы возлечь на него, не коснувшись земли ни рукой, ни ногой. И потом надо, чтобы это увидели многие и узнали, что я первым оказался на Троянской земле, а, что я лежу на щите, увидят немногие.

И вот на виду у всех с громким отчаянным криком, чтобы привлечь к себе внимание, Лаэртид спрыгнул с борта наскочившего на песчаный берег своего корабля. Однако еще до того, как закричать, хитрец незаметно бросил на землю свой огромный щит семикожный и только потом ловко прыгнул именно на этот щит и, на нем удержавшись, упал, замерев с согнутыми на щите ногами, словно мертвый, да так ловко, что земли не коснулся ни рукой, ни ногой.

Увидев издали, как с корабля выпрыгнул Одиссей и, упав, замер на песке недвижимый, спрыгнул с корабля и царь Филаки Протесилай (первый от народа), и именно он в действительности оказался первым, кто коснулся ногой троянской земли.

Согласно «Илиаде», пораженный дарданцем, погиб Протесилай, первым из всех аргивян с корабля соскочив на прибрежную землю Троады.

Овидий в «Метаморфозах» поет, что греков суда встретил во всеоружии враг; проходы закрыл, защитить позаботился берега широкоуличной Трои. Первым тогда от руки Гектора, волею для всех неизбежного Рока, пал Протесилай.

Вторым на землю Троады спрыгнул с корабля Ахиллес и после боя он подошёл к Лаэртиду и гневно сказал:

— Я вижу, что ты жив и здоров Итакиец, а ведь как громко орал перед тем, как спрыгнуть с чернобокого своего корабля! А как на щите потом неподвижно лежал ты, мертвого изображая! И не стыдно тебе будет в глаза посмотреть Лаодамии, супруге Протесилая, которого ты обманул так коварно?

— Ты меня во всем готов обвинять, сын богини. А почему сам-то ты, герой храбрейший из всех мужей ныне живущих, до меня или сразу после меня не спрыгнул на вражеский берег? Почему сам ты ждал, когда спрыгнет Протесилай?

Тут видно Лаэртид вспомнил, что Ахилл, несмотря на свою юность, считается самым сильным и храбрым из всех воинов ныне живущих, потому что заискивающе двинул ушами и примирительно молвил:

— Не будем ссориться богоподобный Ахилл, ведь это врагам нашим надо. Протесилаю сама Мойра сойти с корабля на берег первым, предназначила с самого дня его рождения, ибо имя «Протесилай» означает «первый из народа».

38. Коварство Одиссея, погубившее Паламеда

У сына Навплия Паламеда в греческом войске были очень влиятельные враги, это, прежде всего, могущественный пастырь всех собравшихся у стен Трои народов Агамемнон и хитроумнейший царь скалистой Итаки.

Некоторые говорят, что все завидовали мудрости Паламеда, превосходящей всех, — ведь он кроме того, что всегда подавал разумные очень советы, еще изобрел некоторые меры длины и веса, счет времени по годам, месяцам и дням, некоторые буквы алфавита и искусство трехступенчатого деления войска и, что особенно пользовалось популярностью у ахейцев, не участвовавших в сражениях — игру в кости. Возможно, что многое из сказанного — преувеличение, но даже, если, хоть что-нибудь, правда, то он поистине подобен богам.

Первый пользовался мудрыми советами сына Навплия Агамемнон, но не хотел, чтобы тот возвышался, тем более, чтобы Навплид претендовал на его пост верховного вождя всего ахейского войска.

Итакиец же, проявив затаенную вглубь сердца злопамятность, начал вынашивать планы мести Паламеду с того самого дня, когда тот разоблачил его притворное безумие, связанное с нежеланием оставить Пенелопу и новорожденного сына и отправиться на многолетнюю войну и последующие длительные скитания. Тогда Одиссей даже поклялся себе не останавливаться ни перед каким преступлением, лишь бы отомстить человеку, лишившему его с Пенелопой двадцати лучших лет совместной жизни.

Стычки Одиссея с Навплидом продолжались и на войне. Например, однажды Агамемнон отправил сына Лаэрта на срочные поиски продовольствия во Фракию, а когда тот вернулся на полупустом корабле, Паламед стал при всех бранить его за лень и нерадивость. Итакиец попытался напористо оправдаться:

— Легко говорить тому, кто сидит в удобном для жизни шатре и от нечего делать выдумывает разные игры. Никто на моем месте за несколько дней не собрал бы продовольствия и один полный корабль.

Тогда Навплия славный сын вместо ответа сам вышел в море и всего через одни сутки вернулся с кораблем, до верха нагруженным зерном и другими припасами, и Одиссей прошептал себе так, чтобы не слышал никто:

— Все. Он испортил мне всю жизнь и продолжает вредить. Пора выполнять мне свою клятву. Нельзя больше мне ждать удобного для мести момента, сама необходимость принуждает меня создать такой момент самому.

Гигин говорит: После того, как Одиссей попался на хитрость Паламеда, сына Навплия, он день за днем упорно обдумывал, как ему убить его.

Согласно «Киприям», Диомед и Одиссей утопили Паламеда, отправившись на рыбную ловлю.

Аполлодор и Гигин рассказывают, как Одиссей, захватив в плен очередного фригийца, под страхом смерти заставил его написать письмо, уличающее Паламеда в измене: Приам будто бы благодарил Паламеда за неоценимую помощь и посылал за нее большую плату.

Зарыв собственные (захваченные в разоренных городах) золотые изделия под шатром Паламеда, Одиссей подкинул посреди лагеря табличку, покрытую воском с таким сообщением:

— Благодарный Приам за оказанную помощь шлет вождю Паламеду, самому умному мужу среди ахейцев, следующие дары…

Далее в табличке перечислялись все зарытые золотые драгоценности. Агамемнон прочел это письмо и, устроив обыск в шатре у Паламеда, нашел все перечисленное золото.

Несколько вождей и советников ахейского войска стали требовать справедливого судилища над Паламедом, чтобы допросить пленных, найти свидетелей и только после установления истины покарать виновного. Однако на расширенном собрании, на котором присутствовали и тысячи простых воинов, выступил Одиссей и, завораживая всех своими шевелящимися ушами, заявил:

— Товарищи мои боевые! Судилища хороши в мирное время, когда ничто не мешает истину устанавливать тщательно, не торопясь. Когда же наши воины из-за предателей каждый день гибнут под троянскими стенами, у нас нет возможности соблюдать все процедуры мирных судов. Давайте спросим у тех, у кого погиб брат или близкий друг чего они хотят: судить долго предателя мерзкого или его сразу смерти предать.

39. Одиссей искусно спорит с Ахиллом

И многие сотни ахейцев, у которых погибли братья или друзья истошно завопили, требуя немедленной смерти для Паламеда, и нестройные голоса тех, кто настаивал на суде, потонули в этом мощном крике. Обрадованный случившимся старший Атрид тут же передал сына Навплия для расправы, как мерзкого предателя, и разгневанные ахейцы забили его до смерти камнями.

Некоторые говорят, что в заговоре участвовал не только Итакиец, но и опасающийся за свою власть Агамемнон и доблестный Диомед, который очень завидовал славе Паламеда. Они вместе продиктовали подложное письмо фригийцу, а потом подкупили слугу, чтобы тот неглубоко закопал письмо и золото под палаткой Паламеда. Когда сына Навплия вели на казнь, он, глядя, как его вчерашние боевые товарищи запасаются камнями побольше, тоскливо сказал с горечью в голосе:

— Любимая истина, скорблю по тебе, почившей раньше меня!

Побитое камнями обезображенное тело Паламеда, вопреки воле Агамемнона и желанию Одиссея предали погребению могучие не только телом, но и духом Аякс Теламонид и Ахилл, которые во время казни отсутствовали. Вернувшись из набега, они узнали о смерти Паламеда и не поверили в измену своего отличавшегося не только мудростью, но и честностью боевого товарища.

---

Сын богини тогда изрек с гневным высокомерием:

— Знайте все: я не верю, что Паламед изменник. Наоборот, он укреплял всячески наше войско. Ведь именно он организовал бдительные ночные стражи и обучение малоопытных воинов. А кто, как не он придумал особенные сигналы для общения разных частей нашей огромной рати… А игра в кости, без которой ахейцы уже не мыслят своего отдыха после обеда с крепкой смесью струящегося Диониса?! Впрочем, что тут много говорить. Я думаю, что его предали позорной смерти по вине беспредельно властолюбивого Агамемнона и коварного мстительного хитреца Одиссея, у них были свои причины желать его смерти, но у меня, к сожалению, нет прямых доказательств их злого умысла.

Одиссей, скромно потупив глаза, на собрании вождей и советников начал так почтительно отвечать Ахиллу:

— Люди все разные и у каждого свое мнение. Я не призывал покарать Паламеда только потому, что думал, что он предатель. Это ты пытаешься его оправдать потому, что не веришь, что он изменник. Были неопровержимые доказательства — письмо Приама и золотые сокровища, найденные под его шатром. Конечно, ты можешь сказать, что честному Паламеду все это кто-то подкинул, но ведь это будут опять только слова, выброшенные на ветер! Где доказательства?! И потом ты, Ахилл бездоказательно обвиняешь не только меня и Агамемнона, ты всех ахейцев называешь жестокими и глупыми потому, что они поверили не словам, а неоспоримым доказательствам? Давайте же, будем все справедливыми, независимо от того, кто кем рожден, ведь без святой Дике нельзя жить людям на свете, тем более сражаться на многослезной войне!

Закончил свою речь Итакиец таким страстным призывом, и все шумно одобрили сказанное Одиссеем, на Ахилла же многие посмотрели с большим осуждением. Сын богини не смог доказать невиновность Паламеда, но мнения своего не изменил.

Некоторые, подобно Филострату, говорят, что истинной причиной гнева Ахилла на Агамемнона и обиды на ахейцев было не лишение его девы Брисеиды, полученной от войска в награду за доблесть, ведь она была всего лишь наложницей, а подлая расправа над Паламедом.

40. Агамемнон обесчестил жреца Аполлона Хриса

Вскоре после смерти Паламеда Агамемнон обесчестил Хриса — жреца Аполлона, когда тот к кораблям ахейцев явился, чтоб из позорного плена вызволить свою дочь Астиному. Седовласый старец с длинной тоже седой бородой пришел в корабельный стан, на своем жезле златом неся лавровый венец лучезарного Феба, перевязанный пурпурной лентой. Он бродил от одной палатки к другой, расспрашивая всех о своей дочери Астиноме, захваченной ахейцами в плен.

Когда ахейцев вожди и советники сошлись на очередное собрание на хорошо утрамбованной площадке у кораблей Одиссея, Хрис обратился с горячей мольбой к собранью ахейцев, больше всего же — к обоим Атридам, как к самым главным строителям всех греческих ратей:

— Внемлите мне, владыки многих народов, славного дети героя Атрея, и вы все доблестные вожди и мудрые советники ахейского войска! Дай вам бессмертные боги, блаженно живущие в нетленных домах Олимпа, крепкостенный город Приама поскорее разрушить и до­мой после этого счастливо вер­нуть­ся. Я ж к вам явился, чтоб вас умолять мне милую дочь Астиному домой отпустить, разумеется, за выкуп достойный, равный стоимости десяти юных дев. Согласившись дочь мне возвратить, вы не только мне окажете милость, но и Зевсова сына почтите, далеко разящего лучезарного Феба.

Все ахейцы, услышавшие мольбу жреца Аполлона, изъявили свое согласие криком всеобщим честь ему оказать и принять за освобождение дочери выкуп достойный. Громче других кричал Одиссей, яростно шевеля большими ушами:

— Соглашайся Атрид Агамемнон дочь жрецу возвратить за такой выкуп достойный, ведь ты на него купишь десять таких же красивых и более юных наложниц и вдобавок обретешь славу милостивого вождя всех наших народов! Многие из троянских союзников не будут с нами сражаться отчаянно за своих жен и дочерей, зная, что смогут всегда их у нас выкупить.

Однако вождю все вождей Атриду было не по сердцу такое решение. Отданная ему Хрисеида успела уже в его сердце и членах разжечь настоящий любовный пожар. Поэтому жреца он прогнал, и сурово вдогонку смертью ему пригрозил, надменно выпучив большие глаза и скруглив толстые губы:

— Чтобы тебя никогда я, старик, больше не видал пред нашими кораблями! Нечего и сейчас тебе медлить, прочь с моих глаз! Или тебе не помогут ни жезл твой, ни венец Аполлона. Все равно не отпущу я Астидамию! Дочь твоя в неволе состарится, в Аргосе, в доме моем, ткацкий станок, днем обходя и постель разделяя ночью со мною. Поэтому лучше прочь быстрей уходи и меня не гневи, если сам домой хочешь невредимым вернуться!

Затрепетал старый жрец, и царскому послушный приказу, опустил низко седую голову и молча побрел по прибрежному песку под рокот прибоя вечно шумящего моря.

41. Одиссей укоряет Агамемнона и возвращает Хрисеиду отцу

От кораблей далеко удалившись на еле державших его ногах, опечаленный старец бессильно остановился. Воздев к небу трясущиеся тощие руки, он дрожащим голосом взмолился к могучему сыну Зевса от пышноволосой дочери Кея и Фебы Титаниды Лето и попросил его отомстить смерть несущими стрелами обесчестившим его надменным данайцам.

Быстро с мощных вершин олимпийских губительный Феб на широкодорожную землю спустился, и в ахейцев посыпались скорбь несущие людям его смертоносные стрелы. И скоро очистительное пламя множественных костров погребальных запылало по всему корабельному стану.

В день де­сятый избиенья Фебом ахейцев не выдержал Ахил­лес и, сверкая возбужденно сияющими глазами, завопил, призывая гадателей иль пророков объяснить гнев Аполлона. И гадатель Калхант изрек, что Аполлон сердится за унижение его жреца, которому не отдали дочь за выкуп достойный. Ахилл тут же потребовал у Агамемнона отдать Хрису дочь без всякого выкупа, и тот согласился это сделать для пользы общего дела, но потребовал заменить дочь жреца Феба на другую не менее красивую деву. Между Ахиллом и Агамемноном вспыхнула смертельная ссора, и Атрид, проявив власть, отобрал у сына богини дочь Бриса. После этого храбрейший герой отказался участвовать в битвах.

Одиссей же тем временем, по приказу Атрида Хрисеиду повез отцу и Аполлону — гекатомбу, а перед отплытием с глазу на глаз укоризненно сказал Агамемнону:

— Напрасно, повелитель, ты затеял вражду с сыном среброногой Фетиды. Да, он, конечно, спесивый и необузданный и на него воздействовать надо, но мягче. Ведь он один в бою стоит большой рати, и потому ты сам меня посылал за ним к Ликомеду на Скирос. Вчера же, ты позволил взять верх над собой гневу, который, даже, если и справедливый, и мудрых в заблуждение вводит. Заметь, я это только тебе говорю, а на собрании я промолчал. Впрочем, что сделано, то даже богам уже не вернуть, и за этот твой гнев нам всем расплачиваться горько придется; вспомни тогда эти пророческие мои слова.

В Хрисе, войдя в гавань глубокую, спустили ахейцы вмиг паруса и, свернув их, в свой черный корабль уложили. Высокую мачту к гнезду притянули, поспешно спустив на канатах, сели за весла сосновые и к пристани аккуратно судно свое подогнали. Выбросив якорный камень, причальный канат укрепили, вышли на берег крутой, шумный кипящим прибоем, и гекатомбу с судна Дальновержцу отвели к жертвеннику Аполлона. Вслед сошла и юная дочь жреца на берег родимый. Деву тогда, к алтарю подведя, Одиссей многоумный в объятья отцу передал и умелое сказал ему слово:

— Феба благочестивый служитель! Повелитель мужей Агамемнон меня прислал милую дочь тебе возвратить и священную здесь гекатомбу Фебу принести за данайцев, чтоб милостив был к нам Дельфийский владыка, в гневе великом наславший на нас болезнь, причину наших страданий безмерных.

Так сказал сын Лаэрта и старцу вручил Хрисеиду, и, радуясь, принял дочь дорогую отец.

Между тем гекатомбную жертву быстро вокруг алтаря разместили ахейцы в порядке, руки чисто умыли и зерна ячменные подняли кверху. Одиссей же, скромно потупив глаза, дружелюбно попросил жреца умолить Аполлона прекратить избиенье ахейцев, и тот, воздев к небу руки, радостно и громко стал молиться:

— Слух преклони, Феб сребролукий! Ты на молитву мою благосклонно на-днях отозвался и почтил меня, как жреца своего, поразивши ахейцев страшной бедою. Так же и ныне молю: на мое благосклонно отзовись ты желанье и теперь отврати от данайцев золотые стрелы свои и погибельный мор!

Так, истово жрец молился, и опять его Дальновержец, к эфиопам специально на пир не пошедший, услышал. Стали и ахейцы молиться, осыпали зернами жертвы, шеи им подняли вверх, закололи и кожи содрали, вырезав бедра, затем обрезанным жиром в два слоя их обернули и мяса кусочки на них положили. Жрец сжег их на дровах, щедро багряным вином окропляя. Бедра, тельцов предав небольшому огню и жертвы вкусив потрохов, прочее всё, на мелкие куски разделив, ахейцы вертелами их проткнули, сжарили их на покрытых пеплом красных углях осторожно и с вертелов сняли.

Жертвенную закончив работу, все приступили к богатому пиру. Радостно все пировали, и не было в этом равном пиру обделенных. Вскоре Одиссей с товарищами в путь обратный поплыли к длинному стану ахейцев. Ветер попутный ахейцам послал довольный ими Аполлон златояркий.

42. Одиссей по приказу Афины не дает ахейцам бежать

Когда шел уж 10-й год многослезной войны Агамемнон получил от Зевса сон обманный о том, что он теперь овладеет широкими улицами города, возведенного Илом. За прошедшие 9 лет предводитель ахейских мужей много раз возбуждал к сраженьям ахейцев, обещая им часто победу, но крылатая богиня Ника не спешила реять над его войском. Микенский царь в глубине души чувствовал, что в этот раз надо что-то новое придумать, чтобы крепкую веру в победу всем мужам в души вдохнуть. Он всегда свято верил, что если случиться чему суждено, то оно все равно сбудется, даже, если все делать наоборот. Поэтому он решил о сне, посланном Зевсом неправду народу сказать и притворно призвать людей к тому, что им больше всего хочется — возвратиться в отечество на своих кораблях мореходных. И такой речью сын старший Атрея в груди взволновал сердце у всех, кто его слышал. Встал, всколебался народ, как огромные волны морские, и с неистовым криком кинулись все к кораблям, и под ногами несущихся к небу вздымалась тучами пыль. На ходу мужи убеждали друг друга хватать свои корабли поскорей и тащить их на глубокую воду. И вот уж чистят все спешно рвы и канавы и у судов крепкие выбивают подпоры…

Так бы, Могучей Судьбе вопреки, и вернулись домой аргивяне, если бы по воле все той же Судьбы в облике старой Мойры Лахесис, волоокая Гера мудрой Афине такого озабоченного не молвила слова:

— Плохи наши дела, дитя необорное Громовержца! Неужели и впрямь побегут аргивяне отсюда в любезную им землю отцов по широкому хребту беспредельного моря. Неужели и вправду на славу Приаму и на радость троянам они оставят в Трое Елену — суку развратную, любимицу Афродиты, из-за них обеих столько ахейцев уже погибло вдали от родины милой. Мчись же, Афина, поскорее к ахейцам, речью мудрой своей убеди их не влечь с берега в море корабли мореходные.

И светлоокая ей не была непослушна Афина потому, что и сама всем сердцем того же желала. Ринулась тотчас богиня на землю, оттолкнувшись мощно от высоких вершин олимпийских своим огромным копьем, с которым, как говорят, из отчей головы вместе родилась и скоро достигла корабельного стана. Там Одиссея она быстро нашла. Молча стоял он пред своим кораблем, и было видно, как в нем печаль нестерпимая грызла стойкое сердце. Так, чтоб слышал ее он один, обратилась к любезному ей герою, чистая дева Парфенос:

— Славный герой Лаэртид, Одиссей многоумный! Не верю, что вы и впрямь отсюда с позором домой побежите на славу Приаму и на радость прочим троянам, оставив в городе этом Елену, ради которой уже столько ахейцев погибло вдали от родины милой. Чтоб не пропали годы ратного вашего труда и, если хочешь быть мне любезным, к ахейцам сейчас же иди и всячески удерживай каждого от позорного бегства домой.

Божественный голос, услышав, не в ушах, а в своей голове, стойкий ахейский герой не остался ему непослушным. Рьяно ринулся все выполнять, даже плащ свой скинул на землю и, спешивший следом, его подобрал Эврибат, лучший итакийский глашатай. Встретившись в пути с Агамемноном, Одиссей скипетр принял отцовский его, не знавший износа, и дальше пошел вместе с ним. Вождь верховный уже сам был не рад, что притворно призвал данаев бежать на кораблях из Троянской земли. Он откровенно сказал Итакийцу, что нарочно призвал народ плыть домой, чтобы люди ему горячо возражали.

Одиссей же, потупив глаза, чтобы Агамемнон не увидел презрения в них, лишь кратко ответил с легкой издевкой:

— Именно так я и подумал, благородный Атрид.

Агамемнон головой покачал — вождю всех ахейских народов было не ясно — правду царь Итаки сейчас говорит или хитрит, как всегда. Удрученный он молча шел рядом с сыном Лаэрта, который, если встречал по дороге царя или знатного мужа, встав перед ним, дружелюбно шевелил своими большими ушами и удержать его мягкою речью старался:

— Что это стряслось с тобой, товарищ, мой дорогой? Тебе ли, как трусу, чего-то пугаться! Остановись, возьми себя в руки, сам успокойся и других успокой. Что на уме у владыки Атрида, сказать ты наверно не можешь. А ведь он испытывал всех своим словом на стойкость и скоро, пожалуй, того, кто и правда решил домой возвратиться, сурово накажет. Как бы с беглецами Атрид не расправился в гневе! Тягостен гнев царя, которого мы сами выбрали верховным владыкой и которому скипетр дал сам Громовержец.

Если же Одиссей видел, что кто из простого народа кричит, к возвращению призывая, то, яро набросившись, скипетром его избивал и ругал оскорбительной речью:

— Замолкни, сейчас же, несчастный! Остановись и молча слушай меня! Нет в тебе никакой доблести, ты малосилен, и не имел никогда ни в сражении, ни в совете никакого значения. Видишь у меня скипетр этот, он дает мне право царствовать над другими. Я, как царь и один из строителей рати, всем приказываю сейчас вспомнить о нашей клятве без победы из Трои не возвращаться! Или ты в точности мой выполняешь приказ, или горько о непослушании пожалеешь!

Так царь скалистой Итаки по корабельному стану ходил, отдавая повсюду приказы воевать до полной победы. И хлынул обратно народ от судов на самую большую площадь собраний с шумом, подобным такому, с каким ударяются волны вечно шумящего моря о берег высокий, гулкий морской простор прибоя рокотом оглашая.

43. Одиссей обуздывает красноречье Терсита

Вскоре, успокоившись, не только вожди и советники, но и простые ахейцы расселись, лишь Терсит (наглый), этолийского Агрия сын, вития, болтливый без меры продолжал громко браниться. Агрий был братом Ойнея, и потому Терсит и Тидей были двоюродные братья, а Диомед приходился Терситу племянником. Впрочем, Тидей считал Ойнея своим смертным отцом, а божественным родителем — мужеубийцу Ареса, возлегшего с Перибеей, когда покладистый калидонский царь намеренно убыл из города на многодневную охоту.

Много этот Терсит знал слов оскорбительно — дерзких и рад был всегда на всех нападать, особенно на царей, только бы смех у людей нападками этими вызвать. Сам он был обликом безобразен: косой, хромоногий, горбатый, узкие плечи, впалая грудь; голова у него поднималась, как яйцо — вверх острием и была только редким усеяна пухом. Одиссея, Пелида и других ахейских вождей часто он из зависти поносил, а теперь и на самого Атрида, владыку народов, с воплем пронзительным стал нападать. Некоторые ахейцы и сами негодовали в душе на вождя всех вождей, а другие и вслух верховным царем возмущались. Терсит же, почувствовав большую поддержку в народе, заорал, как безумный, обращаясь дерзко к Агамемнону с такой заносчивой речью:

— Что ты Атрид злой сегодня такой, чем-то опять недоволен, чего еще ты желаешь? Медью и золотом наполнен шатер твой в отличие от наших нищих палаток, и много в нем женщин прекрасных, пленниц самых красивых, которых тебе мы, ахейцы, первому выбрать всегда право предоставляем, когда неприятельские города разоряем. Золота жаждешь еще, чтоб его кто-ни­будь из знатных тро­ян­цев, дос­та­вил, как вы­куп за плененного сы­на? Иль больше желаешь получить женщину новую, чтоб с ней наслаждаться любовью в своем пышном шатре? Но, одумайся, вспомни, что мы тебя выбрали верховным правителем нашим! Это значит, что ты не только право имеешь лучшие трофеи себе забирать, но должен еще и заботиться о нашем благе, а не вовлекать в тяжкие беды нас постоянно. Вот совсем недавно ты приказал нам домой возвращаться, а теперь с Итакийцем говорите воевать всем до полной победы. Мы что безропотные игрушки у тебя с хитрецом Одиссеем? Многие ведут себя, как жалкие трусы, не могут постоять за себя! Я же предлагаю ехать всем нам домой на судах быстроходных, а Атриду с Лаэртидом предоставить наслаждаться здесь чужими наградами. Пусть увидят цари, есть ли какая-нибудь от нас, ахейцев простых, им польза, иль нет.

Так говорил, оскорбляя царей и владыку всех ахейских народов, буйно наглый Терсит, но тут не выдержал Одиссей и к нему устремился, гневным взглядом исподлобья окинул его, и голосом суровым стал выговаривать:

— Пустоголовый ты болтун, Терсит, хоть и громко орешь на собраньях! Смолкни сейчас же, и не смей здесь нашего главного скиптроносца порочить! Смертного, хуже тебя, полагаю я, нет во всей нашей доблестной рати! Не смей трепать языком про царей на собраньях, их поносить всенародно и о бегстве помалкивай лучше! Здесь ты владыку всех наших народов, Атреева сына, злобно поносишь за то, что мы ему слишком уж много из добычи даем. За это его ты бесчестишь? Но говорю я тебе, и слова мои сбудутся точно: если услышу еще хоть раз, что снова нагло дерзишь ты, как нынче, — пусть на себе головы мои плечи не держат, пусть я от этого дня не зовусь отцом Телемаха, если не сорву с тебя всей одежды. Без плаща и хитона тебя я оставлю и без повязки, которой ты срам прикрываешь, и, позорно избив, в чем мать родила, тебя я отправлю к сточным канавам вычищать нечистоты!

Терсит, видно надеясь на поддержку народа, открыл было рот, чтоб с Одиссеем ругаться, но тот от слов решил перейти к действиям: скипетром, взятым на время у Агамемнона, Терсита по хребту и плечам Итакиец несколько раз сильно ударил. Весь сжался Терсит, по грязным щекам покатились обильные слезы; вздулись кровавые синяки полосами на спине от ударов скипетра золотого. И грохнулся он на место в испуге, корчась от боли и, тупо в землю уставившись, утирал себе горькие слезы.

Тут прояснились хмурые лица ахейцев, и вдруг все рассмеялись над ним, и, весело поглядывая один на другого, так заверещали ахейцы:

— Хоть много доблестных дел часто наш Одиссей совершает, делая на советах хорошие предложения или на поле боя мужественно побуждая сражаться, ныне, однако, он подвиг свершил изо всех величайший: буйного он крикуна хорошо обуздал красноречье! Впредь уж наверно навек подстрекать перестанет Терсита спесивое сердце на царей оскорбления сыпать!

Так говорили все в многолюдной толпе, включая племянника Терсита могучего Диомеда, Тидеева сына.

44. После речи сына Лаэрта ахейцы решают воевать

Одиссей со скипетром царским над огромной толпой возвышался. Совоокая рядом с ним стала дева Афина, вестника Агамемнона Талфибия образ приняв. Богиня могучеотцовная народ голосисто призывала к молчанью, чтобы и в близких рядах, и в далеких ахейские мужи слышали речи царя итакийского и постигнуть могли бы разумность его советов.

И вот, благих намерений полный, Лаэртид поднял руку и в наступившей тишине не стал, как обычно, витийствовать перед народом, а сказал просто, чтоб всем было понятно:

— Ахейцы! Друзья мои милые! Ныне девять уж лет, как пребываем мы здесь. Поэтому не могу я вас упрекать, что близ своих судов крутобоких сильно вы истомились. Да, не годится медлить так долго в войне, но и без победы нам домой возвращаться — позорно. Потерпите ж, товарищи мои милые, подождите еще немного, и мы все узнаем, верно ли наш превосходный гадатель Калхас нам предсказал, что обязательно будет взят Илион на десятом году кровавых сражений. Так останемся все здесь до полной победы, пока не разрушим приамовой Трои! Ведь ждать этого, как вещал знаменитый наш прорицатель, уж совсем недолго осталось!

Лишь только закончил Итакиец свою страстную речь, как завопили громко в ответ аргивяне, и страшным откликнулись гулом корабли и вся окрестность на эти всеобщие крики, слившиеся в вопль единый. Бесспорной разумностью речи своей всех восхитил Одиссей. Тут пред собранием с места поднялся Нестор, далеко не молодой, но по-прежнему бодрый наездник Геренский. Старик погладил левой рукой редкую белую бороду, потом почесал большущую лысину, окруженную жидкими седыми волосами, и начал вещать, все более сам возбуждаясь:

— Нет, ахейцы! Не следует нам домой возвращаться, пока не узнаем, ложно ль нам дал обещанье Зевс -Эгиох иль не ложно, что мы разрушим крепкостенную Трою. Я ж, как многоопытный человек, поживший не мало, решительно утверждаю, что неизбежный успех предрек нам Кронид в тот день, когда на быстрых своих кораблях в Илион отплывали ахейские рати, ужасными несчастьями и смертью троянцам грозя: молнию справа метнул он и этим верное знаменье дал нам. Да не захочет никто из ахейцев домой воротиться, покуда троянской жены после победы не обнимет на ложе, и не получит свою законную долю в богатом трофее. Если же кто-либо слишком сильно желает домой воротиться, пусть только к своему кораблю прикоснется, и прежде других, малодушный, найдет себе верную смерть и позорную гибель!

Мудрому Нестору и хитроумному Одиссею с нескрываемой радостью сказал Агамемнон:

— Старец Геренский и ты Лаэртид многоумный разумностью речи вы двое всех ахейцев всегда превосходите!! О, если десять таких у меня средь ахейцев советников было, — скоро пред нами поникнул бы город Приама и в прах обратился, до основания разрушенный нами! Друзья, давайте ж забудем, что я, испытывая крепость вашего духа, призывал вас в милую землю родную бежать с кораблями немедля. Вы испытание выдержали достойно и давайте затеем большое сраженье. Все наши помыслы теперь — только о битве! Будем и завтра весь день биться мы в сече ужасной. Даже малого отдыха в битве не позволим себе! Разве что ночи неизбежный приход оторвет нас от битвы. Пот пусть струится по груди каждого копьеборца, рука его на копье изнеможет, вспотеет конь, утомленный под крепкой своей колесницей!.. Если ж замечу кого, кто вдали от сражения отсидеться захочет, — нигде уже после в стане ахейском ему от неотвратимого наказания не укрыться!

Так Агамемнон вдохновенно сказал, грозно сверкая выпученными глазами из-под сросшихся кустистых бровей, и громко в ответ заорали ахейцы так, что воздух содрогнулся от их мощного крика. С шумом таким у крутых берегов под яростными порывами ветра разбиваются катящиеся волны о прибрежные камни и скалы, и нет им покоя; гоняют их туда и сюда свирепые ветры.

Тут опят встал Одиссей и со светлой улыбкой обратился к народу:

— Давайте ж друзья сначала подкрепимся черной похлебкой и хлебом, а также утолим жажду искрометным вином: ведь от них человеку и здоровье, и храбрость. Без пи­щи даже самый доб­лес­тный во­ин не в си­лах долго сражаться с вра­гами. Тот же, кто силы свои укрепил пусть даже скромным обедом, весь день с врагами может непрерывно сражаться, ибо его сердце отважно, и усталости члены не знают.

Встали ахейцы и толпами устремились обедать, рассеиваясь между многочисленными судами. Вскоре дым костров повсюду заклубился над станом — спешили ахейцы обедать.

45. Одиссей становится самым доверенным советником Агамемнона

После смерти Паламеда Агамемнон все больше и больше нуждался в советах Одиссея, а после того, как Лаэртид не дал ахейцам разбежаться к своим кораблям и избил Терсита он стал Атриду совершенно необходим.

Когда Приамид Александр, наконец, решился один на один с Менелаем за общую супругу сразиться так, чтобы с победителем осталась Елена вместе с богатствами всеми, которые она в Спарте взяла, обрадованный Одиссей принял самое активное участие в подготовке поединка.

Сначала владыка мужей Агамемнон о чем-то долго совещался с Одиссеем. В это время барашков для клятвенной жертвы славные вестники к ним подвели и багряного смесили вина в кратере, и водой им полили на руки из серебряного кувшина. Вытащил после того Агамемнон свой нож, острый, висящий всегда рядом с ножнами меча, волосы срезал с голов у ягнят; и два глашатая тут же разделили их между избранными троянами и ахейцами. Руки мощные к небу воздев, воззвал усердно к богам Агамемнон:

— Зевс, всемогущий, безраздельно на высокой Иде царящий, славнейший, великий! Гелиос лучезарный, видящий все, реки, земля и подземные боги, которые мстят страшно людям, нарушившим клятву! Будьте свидетели нам и охраняйте наши священные клятвы! Если поразит Александр в поединке царя Менелая, пусть у себя он оставит Елену с богатствами всеми, мы ж от троянской земли обратно домой отплывем на наших кораблях мореходных. Если ж в бою Александра убьет Менелай русокудрый, пусть тогда возвратят нам троянцы и его жену, и похищенные все из Спарты богатства…

Только закончил свою речь Агамемнон, как Одиссей опять настойчиво что-то стал ему говорить, махая руками, и Атрид, спохватившись громогласно добавил:

— Пусть так же нам пеню заплатит Приам, какую прилично, так, чтобы память о ней и у грядущих потомков осталась. Если ж падет Александр, а Приам с сыновьями отрекутся от выплаты дани, здесь мы все останемся и будем упорно сражаться и дальше, пока не добьемся окончательной полной победы.

Так молвил владыка ахейских народов и горла обоих ягнят одно за другим перерезал ножа своего губительной медью, и содрогающихся перед смертью овец положил он по очереди на многострадальную землю.

Гектор с вездесущим сыном Лаэрта место для единоборства на узкой полоске поля между обеими ратями тут же отмерили, После же, бросив жребии в медный шлем, решили их так сотрясать, чтобы только древняя богиня случая Тюхе решила, кто из противников первый копье свое медное бросит.

Враждующие народы истово молились бессмертным, руки к небу вздымая. Так не один боец восклицал и в стройных ахейских рядах, и в доблестных ратях троянских:

— Зевс, наш общий родитель, всемогущий, великий! Кто всех наших бед и несчастий виновник, дай ты ему, пораженному насмерть, поскорее в мрачное жилище Аида сойти, нам же дай меж собой подтвердить священные клятвы и будущий мир!

Долго тряс Гектор два жребия в шлеме, взор своих черных блестящих глаз в сторону отвратив, и потом предоставил вытащить жребий Одиссею. Лаэртид взгляд свой потупил, как бы рассматривая что-то вдалеке от шлема со жребиями, и в нерешительности пошевелил ушами. Не было в глазах Одиссея обычной хитринки, видно было, что не знал он как вытащить жребий Менелая, чтобы тот копье метнул первым. Наконец, царь скалистой Итаки решился, и уши его замерли неподвижно. Сунув руку в шлем, он вытащил жребий Париса и с досадой воскликнул:

— Что ж тут поделать, бог или случай слепой туда и сюда все время с нами играют. Тут вроде ты тонешь, и нет никакого спасенья, но, глядишь — вдруг вынырнул там и ты уже победитель, и Могучая Судьба над любым нашим расчетом глумится. Случай бывает очень силен, но всегда переменчив. Посмотрим, что дальше он нам приготовил.

Поза Одиссея была полна достоинства, но без всякого величия и высокомерия. Все воины в ратях троян и ахейцев уселись рядами, где каждый коней оставил своих, оружие и боевые доспехи.

Народы стали в нетерпении ждать поединка, который закончился явной победой Менелая, он уже тащил за шлем не сопротивляющегося Александра легко, как ребенка, к шеренгам ахейцев. Однако тут Афродита вмешалась и подвязь из кожи быка порвала так, что шлем лишь один остался в могучей руке Менелая. Фиалковенчанная богиня, накрыв, словно облаком темным, своим Пестроузорным Поясом Александра, с поля боя его по воздуху унесла в царский чертог. Всем показалось, что Париса подхватил вихрь ураганный и куда-то понес, и многие догадались, что в схватку Париса и Менелая вмешалось какое-то божество.

Атрид опять посовещался с сыном Лаэрта и после этого так, чтоб слышали его обе рати, возвестил громогласно:

— Слух преклоните, трояне, дарданцы и рати союзные с ними! Видели все торжество в поединке нашего доблестного Менелая над вашим красавцем Парисом. Он, как бесчувственный труп вашего царевича волочил, пока ветром его куда-то не сдуло. Поэтому, как договаривались мы и клялись, вы аргивянку Елену со всеми богатствами, увезенными ею из Спарты, теперь выдайте нам, заплатите и достойную пени, такую, чтобы из памяти она и у дальних потомков не стерлась.

Однако троянцы нарушили священный оркой (клятву), когда искусный лучник Пандар по коварному наущенью Афины ранил стрелой Менелая. И опять на поле боя сошлись враждебные рати. Сшиблись и кожи щитов, и копья, и руки воинов в медных доспехах. Сталкивались щиты со щитами и копьями, звенели мечи, всюду грохот и звон раздавался ужасный.

46. Одиссей последним встает на жребии на поединок с Гектором

По совету своего младшего брата Гелена шлемоблещущий Гектор, став посередине между тех и других народов, обратился ко всем с пламенной речью:

— Внемлите мне, верные священной Трои сыны и так же доблестные ахейцы в красивых доспехах! Слушайте то, что в груди меня сердце сказать сейчас побуждает! Да, клятву мы, защитники Илиона, не сдержали, ее выполнить нам таинственный Рок не позволил, наслав на Пандара затмение. Впрочем, теперь говорить о том поздно, да и Пандар уже мертв. Сейчас надо думать о настоящем. Ведь Кронид, замышляя несчастья, готовит всем нам новые битвы, покуда либо возьмете вы наш крепкобашенный город, либо погибнете сами близ ваших судов мореходных. Сейчас же на поединок я вызываю. В ваших рядах есть герои храбрейшие и без Ахилла. И среди них наверняка найдутся такие, кто давно желает сразиться со мной, вот я им и предлагаю желанную такую возможность. Так пусть любой из вас выйдет вперед и вступит со мною в единоборство. Так же я предлагаю, и пусть нам свидетелем будет Зевс Молниевержец: если противник сразит меня своей заостренною медью, пусть снимет доспехи и снесет к кораблю своему крутобокому, тело ж мое пусть домой возвратит, чтоб имели возможность его огню приобщить родные мои и троянцы с троянками. Если же славу мне даст Дальновержец противника свергнуть, — сняв доспехи с него, отнесу их в священную Трою и в храме метателя стрел Аполлона повешу, тело ж назад возвращу, а ваш стан корабельный. Пусть похоронят его длинноволосые мужи ахейцы, на берегу Геллеспонта широкого холм пусть ему там насыплют высокий. Некогда кто-нибудь скажет из дальних потомков, по спокойному морю проплывая на корабле мореходном: Воина это могила, умершего в давнее время; доблестный, был умерщвлен он блистательным Гектором в битве. Будут люди так говорить, и слава моя никогда не погибнет.

В глубоком молчании сидели ахейцы, застигнутые неожиданным предложением. Вызов все стыдились отвергнуть, однако и принять многие ужасались, но не все. Первым встал Менелай и, укоризненно глядя на всех, молча в блестящие начал одеваться доспехи.

Агамемнон начал отговаривать брата, но Нестор тут встал, совсем Гектору не соперник: плечи узкие, рост не высокий, но главное — от старости одряхлевший. С укором таким к собравшимся вокруг Агамемнона вождям пилосский царь необычно кратко так обратился:

— Великая скорбь нисходит на землю Эллады! Если б я так был молод и прежнею силой владел бы, скоро достойного противника в моем лице встретил бы себе шлемоблещущий Гектор! Средь вас же, ахейцев знатнейших и не старых годами, сердцем никто, как я вижу, не пылает противником Гектору выйти на поединок…

Как только начал ахейцев укорять знаменитый седовласый старик из Пилоса, славного белыми и мелкими, словно просеянная мука, редкими своими песками, так сразу же все изменилось. Сразу девять героев почти одновременно поднялись. Заметив шевеленье Диомеда, первым вскочил владыка мужей Агамемнон; следом за ним поднялся и Тидид многомощный. Потом одновременно встали оба Аякса, один был великан настоящий, а второй, хоть ростом и плечами не вышел, но опасен был, как змея. Следом за Аяксами поднялся престарелый Идоменей и его сотоварищ, вождь Мерион. Этим вослед встали Еврипил, сын Андремона и Фоант, и самым последним — Одиссей хитроумный.

Лаэртид, потупил глаза и собирался что-то сказать вождям и советникам ахейского войска, но Нестор, мудрый старец пилосский, опять обратился ко всем пожелавшим сразиться с сыном старшим Приама такой с речью:

— Ну вот, это дело другое, однако на словах не спорьте герои. Бросьте-ка лучше жребий, и кому выпадет он, того, значит, Могучая желает Судьба. И путь тогда выступит он и на пользу всем нам ахейцам, и на славу себе самому, если целым сможет вернуться из этой погибельной схватки.

Стал трясти собранные жребии в шлеме Атрида сам Нестор, пока не вылетел тот, которого все с нетерпением ждали. Вздох облегчения промчался среди окружавших старшего Атрида вождей — как все больше всего и желали выпал жребий Большого Аякса. Лишь один Одиссей, как будто, был не доволен и, ни на кого не глядя, он мрачно сказал:

— Когда все начали вставать, я задержался потому, что сразу понял, что дело жребий будет решать, а удача мне всегда изменяет. Надо было мне сразу после Менелая встать…

Медленно так говорил Одиссей, явно чего-то ожидавший. Тут Теламоний вскричал:

— Мой это жребий, друзья! Всем сердцем я рад и доволен! Уверен, что верх одержу над Гектором я, хоть он и боится среди нас одного брата моего Ахиллеса.

47. Одиссей в составе посольства идет к Ахиллесу

Между тем Кронид запретил богам участвовать в битвах, а сам стал даровать одну за другой победу троянцам, выполняя обещание Нереиде Фетиде добыть почесть и славу ее кратковечному сыну. Без участия в битвах Ахилла, гневавшегося на Агамемнона, отобравшего у него Брисеиду и обиженного на вождей, промолчавших при его ссоре с Атридом, троянцы осмелели и стали сражаться не только на равнине, но и у самой стены, сделанной ахейцами для защиты своего стана и кораблей. Положение эллинов стало настолько тяжелым, что Агамемнон даже призвал опять всех по домам разбежаться, но его устыдил Тидид Диомед, а пилосский старец предложил попробовать смягчить гнев Ахиллеса и сделать это, прежде всего милыми сердцу дарами и, конечно, ласковой, дружеской речью.

Нестор предложил направить к Ахиллу посольство в составе его наставника и старого друга Феникса, двоюродного брата Аякса Теламонида и, конечно же, многоумного Итакийца, очень искусного в речах хитроумных, как свой прадед, хоть и нет у него примиряющего кадуцея Гермеса.

Агамемнон одобрил предложение Нелеида и перечислил множество ценных даров, которые он был готов прямо сейчас дать сыну богини. Это — золота 10 талантов и 20 лоханей блестящих, 7 на огне не бывавших треножников, 12 пышногривых коней, 7 жен, знающих женское дело и 7 лесбиянок, побеждавших на Лесбосе всех женщин божественной своей красотой, и, конечно же, отнятую Брисеиду. Подумав, Атрид сказал, что даст Ахиллу после победы над Илионом, еще дважды 12 женщин самых красивых троянских и меди с золотом целый корабль. После ж возвращения в Аргос Агамемнон обещал сыну Фетиды отдать в супруги любую из трех своих дочерей и к ней в придачу 7 не малых мессенских городов, жители которых очень богаты и разным мелким скотом, и быками.

Слова Нестора приятными всем показались. Вестники на руки им немедленно полили воду, юноши, сладким напитком кратеры наполнив до края, в кубки разлили его и всем вождям разнесли. Возлиянье царю богов все совершили и выпили сами, сколько душа пожелала; послы встали и вышли из шатра владыки народов Атрида.

Многое Нестор, наездник Геренский, вслед послам еще говорил, каждому глазом мигал и усерднее всех — Одиссею, чтоб постарались они и, особенно хитроумнейший Итакиец, убедить Ахиллеса гнев свой смягчить. «Что делать? — Спесив сын богини, но без него Трои не взять», — говорили разведенные в стороны тощие руки и седая подмигивающая голова старого Нестора.

Ахилл устроил пир для послов и после, того, как питьем и едой утолили все голод и жажду, храбрейший герой по очереди вопросительно посмотрел на пришедших послов. Тут Фениксу простодушный Аякс подмигнул. Одиссей то постигнул, видел он и то, что старый Феникс, растроганный встречей с воспитанником, не готов еще с ним говорить. Поэтому Итакиец кубок наполнил вином и сам приветствовал так Пелеида:

— Возрадуйся еще раз, милый друг Ахиллес! Я знаю, что ты меня слишком хитрым считаешь после того, как я тебя на Скиросе в женском обличье узнал, а потом случай этот с изменником Паламедом… да, и в смерти Ифигении ты, должно быть, одного меня обвиняешь? Но не время теперь мне оправдываться пред тобой, иль вспоминать то, что сейчас не самое главное. Просто поверь, что я сейчас вполне искренен и буду говорить то, что сердце меня сказать побуждает, а не то, что тебе было б приятно услышать.

48. Одиссей пытается склонить Ахилла гнев прекратить

Взгляд Итакийца стал потупленным, как бы рассматривающим что-то у себя под ногами — так бывало обычно, когда он задумывал какую-то хитрость. Однако сейчас сын Лаэрта, как бы передумав хитрить, вдруг резко двинул ушами и взглянул Ахиллесу прямо в глаза — открыто и смело — так обычно бывало, когда положение становилось совсем отчаянным и голосом твердым сказал:

— Ты правильно сказал, что очень большая в тебе возникла нужда. Прямо скажу, что положение наше очень тяжелое и стало таким после того, как ты нас одних сражаться оставил. В жутком трепете мы и сомнении, спасем ли наши суда иль погубим, если ты, Ахиллес, наконец, не оденешь доспехи. Близко совсем от судов и нашей защитной стены на ночлег улеглись троянцы и их союзники. Много огней разжигают по стану и хвалятся громко, что не сдержать их уж ничем, что утром на наши корабли они грянут. Зевс же, счастливые знаменья им подавая, нам молнии мечет, а Гектор, кичась своей силой великой, страшно свирепствует, уверенный в поддержке Кронида. Наверное сейчас, Приамид ярости полный, молится о скорейшем приходе божественной Эос. Он грозится пламенем бурным сжечь корабли и самих нас пред судами поубивать. Страшно боюсь я, чтобы этих угроз его, боги не привели в исполненье. Так встань же, Пелид, доспех нетленный одень, в руки возьми знаменитый свой Пелион и избавь жестоко теснимых ахейцев от ярости рати троянской!

Взглянув на Ахилла, Итакиец, поджав скорбно губы, тихонько подвигал ушами и уныло сказал:

— Ахилл, ведь ты обижаешься, как малый ребенок, которого родители наказали, и он готов на все, чтоб только им отомстить. Ведь из-за этого твоего детского гнева каждый день много людей погибает, с которыми ты много лет бок о бок сражался, и они никогда не воскреснут. После ведь сам же ты будешь жалеть, если откажешься теперь выйти на бой, но уже будет поздно, когда непоправимое зло совершится. Подумай же прямо сейчас, как погибельный день отвратить от данайцев. Не наставлял ли тебя, друг дорогой мой Пелей, твой родитель, в день, как из Фтии тебя отправлял к Агамемнону старец: «Сын мой, Афина и Гера дадут тебе силу и храбрость, если того пожелают; а ты горделивейший дух свой в сердце обуздывай; благожелателен будь к человеку. Уклоняйся от распри злотворной, и будут тебя еще больше все почитать аргивяне, и старые, и молодые». Так наставлял тебя родимый отец, но в безудержном гневе все позабыл ты. Хоть теперь-то гордое сердце смягчи, прекрати для всех погибельный гнев.

Тут Одиссей прямо и твердо взглянул в глаза Ахиллесу, хоть и видел, что тому не нравятся его укоризны и так продолжал говорить:

— Знаю, что тебе было б приятней услышать, как я Атрида ругаю. Могу честно сказать, что иногда он бывает и надменным, и властолюбивым, и жадным, но! Во — первых таким он не часто бывает. Во-вторых, нам его никто не назначил, выбрали его вождем всех вождей мы сами. И он, как может, старается в самом важном, делает все для общей победы, а мы должны ему подчиняться, как умеют лучшие в Элладе воины — доблестные спартанцы. Кстати, я уверен, что ты не знаешь почему Агамемнон не только не пытался предотвратить ссору с тобой, а наоборот, ее разжигал?! Ты думаешь, что ему обидно было без Хрисеиды остаться, и он решил употребить власть, чтобы взамен овладеть твоей Брисеидой! Это верно лишь отчасти. Ты забыл одно из прорицаний Калхаса, в котором тот изрек, что Троя будет взята после того, как поссорятся знатнейшие из ахейцев, а Атрид тогда вспомнил и сдерживаться по понятной причине не захотел. Сейчас же Агамемнон ради общего дела готов на все: и вину свою признает, и много достойных даров тебе даст, чтобы гнев свой забыл ты…

Одиссей видел, что все его слова не находят отклика в душе Пелеида, но, тем не менее, торжественно перечислил все дары богатейшие, которые собирался прямо сейчас дать ему Агамемнон, а также то, что ему дадут после разрушения града Приама. Не забыл Итакиец сказать и о том, что, если захочет, то в Аргосе Ахилл сможет без выкупа жениться на любой из дочерей Агамемнона, который в придачу сам даст еще много подарков, включая целых 7 богатых городов с населеньем не малым.

— Вот сколько он тебе даст, если гневаться ты перестанешь. Если же слишком Атрид Агамемнон тебе ненавистен, и сам, и все подарки его, — пожалей хоть других ты ахейцев, которых обнаглевшие убивают троянцы без счета. Тебя, как бессмертного бога, чтить они будут, и славой покроешься ты небывалой, когда убьешь свирепого Приамида. С Гектором и Аяксы, и Диомед, и некоторые другие наши вожди готовы сразиться, но, согласно оракулу, только ты один сможешь его убить.

Отбросившему сейчас обычное свое хитроумие сыну Лаэрта в гневной речи отказал Ахиллес, много разных слов говорил он и справедливых, и спорных, а закончил речь так:

— Ахейцы сами выбрали для себя жребий такой своим молчаливым одобрением смертельно оскорбившего меня Агамемнона. Так, что возвращайтесь и всем благородным ахейцам передайте мой отказ за них биться.

Попытки Феникса и Большого Аякса смягчить гнев Ахилла так же не имели успеха, и ничего не добившиеся послы, покинув шатер Пелеида, пошли вдоль судов. Первым бодро шел никогда не унывающий Одиссей, за ним, понурив голову, шел Аякс Теламоний, замыкали шествие вестники; Феникс же остался ночевать у Пелида.

49. Одиссей рассказывает ахейцам о неудаче посольства

Едва явились послы к шатру владыки Атрида, как встречены были возбужденными голосами ахейцев, которые сразу вскочили, кубки держа в руках золотые, и их со всех сторон окружив, жадно расспрашивать стали. Первым, перекрикивая всех голосом зычным, говорить начал владыка мужей Агамемнон, причмокивая от нетерпения мясистыми своими губами:

— Феникса я не вижу, видно старик со своим воспитанником остался. Ну, тогда ты, любезнейший Одиссей, расскажи нам скорее: хочет ли он от кораблей наших отразить пожирающий пламень, или отказался надменно, и все еще неистовый гнев его сердцем спесивым владеет?

Сыну Атрея в ответ сказал с наигранной бодростью Одиссей многостойкий:

— О Атрид, повелитель мужей Агамемнон! Не буду томить ни тебя, ни других и скажу прямо: нет, не желает вражде конец положить Ахиллес. Еще большей ярости полон, презирает тебя, и дары горделиво твои отвергает и предлагает, чтоб вместе с ахейцами сам ты подумал, как защитить корабли и ахейский народ утесненный. Сам же грозился, что завтра все суда мирмидонские может на воду спустить. Также и всем остальным он советовал это же сделать: плыть поскорее домой. Вы конца, говорит, не дождетесь Трои высокой, и народы ее без его участия в сражениях осмелели, ибо над Илином тяжкогремящий Кронид руку свою могучую распростер.

Заметив, что некоторые вожди смотрят на него как на неудачника, Одиссей несколько раз шевельнул виновато ушами. Однако Лаэртид не привык сдаваться и попробовал доказать, что на его месте каждого ждала неудача:

— Этого следовало ожидать: все великие герои обуреваемы спесью и гордостью непомерной и в то же время очень обидчивы. Этот хоть ни с кем не сражается, а вспомните что делал величайший и любимейший наш Геракл, как только освободился от рабства у Эврисфея, а потом — у Омфалы! Только и делал, что всем мстил, в том числе и прежним друзьям, да так, что от ужаса Эллада вся содрогалась. За обычный среди людей обман Лаомедонта с божественными конями он всю Трою разрушил и Приама на трон посадил. Затем Геракл расправился с Авгием и его сыновьями за то, что тот не заплатил ему за расчистку конюшен, потом неприкосновенных Молионидов убил из засады за то, что они его войско честно разбили, Пилосс сжег, мстя Нелею за отказ в очищении от убийства, хорошо, что хоть нашего Нестора пощадил. Гиппокоонта со всеми 12 сыновьями смерти предал и сжег 500 лет никем не жжёную Спарту за то, что тот его не очистил от скверны убийства. Эхалию, град крепкостенный, до основания разрушил и своего учителя и большого друга Эврита убил только за то, что тот не отдал ему дочь свою Иолу для любовных утех после победы в состязанье из лука.…Чтобы сделал божественный наш Геракл если б у него мы отобрали любимую деву? — О, Алкид не прекратил бы сражаться, как Ахиллес, а убил бы своей палицей из дикой оливы сначала Агамемнона, потом присутствовавших при его ссоре с Атридом всех вождей, за исключением его возлюбленного Патрокла и, может быть, еще наставника Феникса и брата Большого Аякса. А, если бы кто-то, например, микенцы, ему стали мешать расправляться со своим царем Агамемноном, то не пожалел бы отпрыск прекрасноволосой Алкмены и Зевса и половину ахейского войска…

50. Речь Одиссея потрясает ахейцев, Диомед же их ободряет

Сын Лаэрта как-то замялся, странно задвигал ушами, как бы пытаясь сам понять, что и зачем он говорит:

— Некоторые, должно быть, думают, что я шучу, и делаю это совсем некстати. Что ж, может и так, но в каждой шутке есть доля правды. Если же совсем быть серьезным, то скажу, что Ахилл Атриду просил передать, что думать начнет он о битве кровавой не раньше, чем Приамом рожденный божественный Гектор к его стану придет и к судам мирмидонским, смерть аргивянам неся и огнем корабли истребляя. Вот и эти герои, что были со мной, сказанное мной подтвердят вам, — мощный сын Теламона и двое глашатаев, умные оба…

Молчанье глубокое все сохраняли, слышны были всюду лишь тяжкие вздохи. Речь Одиссея всех глубоко потрясла, особенно его неуместная шутка с Гераклом. В безмолвии застыли печальные духом ахейцы, и тут Диомед выскочил на середину и, окинув собравшихся пронзительным взглядом искрящихся серых глаз, злорадно воскликнул:

— Я говорил, что посольство к нему нам не поможет и даже Одиссей хитроумный будет бессилен упросить сурового духом Пелида, безмерно надменного, гнев свой спесивый на милость сменить.

На суровом лице Диомеда появилась холодная улыбка и он, поджав губы, изрек:

— Ну, да кончим о нем говорить! Пускай себе едет, или не едет в свою Фтию, пусть ждет, когда Гектор нас всех истребит, но не дождется!

Одиссей невесело усмехнулся, ушами печально пошевелил и голосом тихим, чтоб многим он был не слышен, сказал:

— Не все так просто, доблестный Диомед. Иль ты забыл, что 10 лет назад, когда мы с тобой ездили за ним к Ликомеду на Скирос, Калхас нам провещал, что Зевс ли или сама непреложная Мойра постановили, что без Ахиллеса Трои не взять!

Разгоряченный Тидид же громко ему ответил так, что слышали все вожди и советники, даже те, кто стоял от них дальше всех:

— Значит, сам он сражаться начнет, если сердце прикажет, и Кронид со старой Ткачихой на сраженье его воздвигнут. Если ж — нет, то я и без Ахилла буду с троянцами биться, как до сих пор бился. Меня в Трое тоже знают и боятся не меньше Ахилла. И потом, тот же Калхас нам предрек, что Троя обязательно будет взята на 10-м году!

Грозно закончил Диомед, дико сверкая серыми с желтизной глазами и вдруг совсем неожиданно по-доброму улыбнулся, и беззаботно промолвил, погладив пятерней кудрявые короткие волосы:

— Сейчас же друзья, я предлагаю всем спать отправляться, перед тем усладив себе милое сердце легкой пищей, а также медосладким вином: ведь они прибавляют и отвагу, и силу. Завтра ж, как только на небе блеснет розоперстая Эос, ты, Атрид, быстро построй пред кораблями и конных, и пеших, дух ободри им и сам сражайся в самых первых рядах. Ну, а за нами дело не станет!

С большим одобреньем внимали вожди и советники войска ахейского, бодрым словам Диомеда. Все, свершив возлиянье богам, пообедав на ночь не плотно и в меру водой разведенного выпив вина, разошлись по шатрам и палаткам, где все улеглись и сна — дневных забот разрешителя, благостными насладились дарами.

51. Одиссей и Диомед отправляются в разведку

Сном покоренные мягким, вблизи кораблей своих спали всю ночь напролет все вожди. Только пастырем всех ахейских народов, сыном старшим Атрея, сладостный сон не овладел, как ни мял ему веки своей темной неслышной стопой. Волновался он множеством мыслей о том, как утром сражение выиграть. Встал Агамемнон с постели и, одевшись, отправился к брату, вместе с которым стал будить лучших вождей и созывать их на собрание.

И вот приглашенные Атридами вожди нашли в поле чистое место, свободное от пролитой крови и мертвых тел, там расселись и стали вести меж собой разговоры. Нестор, наездник Геренский, с такой обратился ко всем собравшимся речью:

— Послушайте, друзья, о чем мое сердце давно помышляет. Нет ли между вами, кто б мог, на смелость свою положившись, пробраться тихонько к надменным троянцам, чтобы кого из врагов захватить где-нибудь возле стана или, быть может, подслушать какой разговор средь троянцев, — что замышляют они меж собою: и дальше ль желают здесь оставаться, вблизи кораблей, или в город обратно думают все возвратиться, уж раз укротили ахейцев? Если б кто это разведал и к нам невредимым вернулся, славу великую он получил бы по всей поднебесной между людьми и наградой подарок имел бы прекрасный: Сколько ни есть над ста с лишним судами у нас тут начальников благодарных, каждый из них наградит его тучной овцою с сосущим ягненком; ни с чем не сравнимо такое богатство! Будет на всех он пирах и на празднествах гостем самым желанным.

Тут же Диомед встал рядом с Нелидом и промолвил могучеголосый:

— Нестор, ты старец самый разумный. Давно уж меня побуждает мой дерзкий дух и отважное сердце в лагерь проникнуть враждебных мужей, находящийся сейчас так близко, но я все раздумывал, пока ты не спросил. Если б, однако, со мной и другой кто идти согласился, было бы мне веселее и радостнее на сердце. Ежели двое идут, то придумать старается каждый, как лучше успеха достичь. А что бы один ни придумал, мысль его будет короче, и будет решенье слабее.

Многим желалось идти с Диомедом, также желал Одиссей к неприятелю в лагерь проникнуть. Лаэртид, когда было необходимо, порой становился не только хитроумным, но и до безрассудности смелым, тогда у него на опасности сердце дерзко пылало.

К ним обратился тогда владыка мужей Агамемнон:

— О Тидеид Диомед, мне из всех наиболее милый. Спутника выбери сам ты, какого себе пожелаешь и наилучшим какого сочтешь: ведь желающих много. Но не стесняйся при этом, не сделай, чтоб лучший остался, не выбирай, кто слабей, из неловкости, чтоб не обидеть, не руководствуйся родом, какой бы он царственный ни был.

Все догадались, что страшился за русоволосого он брата своего Менелая. Снова тогда Диомед промолвил могучеголосый:

— Раз вы товарища мне самому предлагаете выбрать, — как же тогда мне забыть о любимце богов Одиссее? С жаром за все он берется, и мужествен дух его твердый во всевозможных трудах. И любим он Палладой-Афиной. Если со мной он пойдет, из огня, горящего оба мы бы сможем воротиться назад, до того он находчив!

Тотчас ответил ему Одиссей, в любых испытаниях твердый:

— Слишком меня ни хвали, ни хули, Тидеид благородный! Ты говоришь ведь ахейцам, — они ж хорошо меня знают. Что же, пойдем! Уж кончается ночь, и заря недалёко, звезды продвинулись сильно; дорогу на целых две части ночь совершила, одна только третья нам часть остается.

После того как оделись в доспехи и взяли оружие грозное оба, двинулись Одиссей с Диомедом в дорогу, оставив в поле вождей. Доброе знаменье им ниспослала Паллада-Афина, — цаплю по правую руку, вблизи от дороги. Средь ночи птицы они не видали глазами, но слышали крики. Ею обрадован был Одиссей и взмолился к Афине:

— Дочь Эгиоха-Кронида, внемли мне! Всегда ты, богиня, мне во всех помогаешь трудах; от тебя не скрываю я никаких начинаний. Теперь мне твоя благосклонность больше нужна, чем обычно. О, дай мне живым и здоровым к судам возвратиться, дело великое сделав на долгое горе троянцам!

Начал вторым и Тидид ей молиться голосом твердым:

— Слух преклони и ко мне, необорная дочь Громовержца! Спутницей и помощницей будь мне, какою была ты Тидею в то время, как от ахейцев пошел мой родитель посланником в Фивы. Так же и мне помоги, и меня охрани благосклонно. Широколобую в жертву тебе годовалую телку я принесу, под ярмом не бывавшую в жизни ни разу. Позолотив ей рога, я тебе принесу ее в жертву.

И вняла им Паллада-Афина. После того как молитву окончили к дочери Зевса, двинулись в путь они оба, как могучие львы, средь сумрака ночи полем убийства, по трупам, оружью и лужам кровавым.

52. Лаэртид и Тидид пленяют Долона

Но и троянцам своим не позволил божественный Гектор беззаботному сну предаваться; созвал на собранье он всех наилучших, кто выдавался средь граждан, как вождь или мудрый советник и такое им предложение сделал:

— Кто б между вас за награду великую мне обещался тайно к судам быстроходным пробраться и там поразведать: так же ли черные их корабли стерегутся, как прежде, или же, нашей рукой укрощенные, между собою держат совет аргивяне о бегстве, и темною ночью стражи нести не желают, воинским трудом пресыщенные тяжким. А награда достойная будет: Дам я ему колесницу и пару коней крепконогих, — лучших, какие только найдутся пред всеми судами ахейцев.

Молчанье глубокое долго все сохраняли. Вызвался, наконец, некто Долон, рожденный Евмедом, вестником богохранимым, и золотом, и медью богатый, — очень на вид человек непригожий, но на ноги быстрый. Он попросил у Гектора за разведку тех быстролетных коней с колесницею медноузорной, что Пелида бесстрашного носят в сраженьях.

Гектор, взяв скипетр в руки, поклялся, что ездить на тех лошадях, кроме него ни один из троянцев и союзников их не будет.

Тотчас колчан и изогнутый лук Долон набросил на плечи, сверху закутался в шкуру косматую серого волка, голову шапкой хорьковой покрыл и, копье захватив, быстро от стана пошел к кораблям.

Подходящего скоро заметил Одиссей и сказал Диомеду:

— К нам человек там какой-то подходит от стана троянцев. Давай сначала позволим ему по равнине немного нас миновать; а потом, из засады набросившись сразу, схватим мгновенно его. Если ж нас он ногами обгонит, — помни, все время тесни к кораблям его нашим, копьем угрожая, чтобы он не смог убежать к Илиону.

Так сговорившись, они близ дороги меж грудами трупов оба приникли. В своем безрассудстве Долон мимо пронесся, и тут же бросились следом герои. Врагов разглядев, он на быстрых ногах обратился в бегство. Они же стремглав за троянцем пустились в погоню. Так же, как две острозубых собаки охотничьих гонят лань или зайца, на них наседая без отдыха сзади, местом лесистым, а те убегают с блеяньем и визгом, так Диомед и герой Одиссей, городов разрушитель, гнали упорно троянца, его отрезая от стен Илионских. Он подбегал к кораблям, уже близкий к тому, чтоб смешаться со стражей ахейской, но силу вдохнула Афина Тидиду, чтобы никто из ахейцев, поспевши скорей, не хвалился, что ниспровергнул троянца, Тидид же вторым бы явился. С размаху занес копье и закричал Диомед многомощный:

— Или стой неподвижно на месте, или копьем тебя я настигну, и будешь очень недолго ты ждать от руки моей гибели жалкой!

Крикнул и копье в троянца метнул, промахнувшись нарочно. Гладкое древко над правым плечом пролетело и в землю жалом вонзилось пред ним. На месте троянец стал неподвижно, крупная дрожь охватила его, и зубы во рту застучали, бледен от страха он стал. Подбежали ахейцы, задыхаясь, за руки крепко схватили, и Долон им сказал со слезами:

— Только не убивайте, в плен возьмите меня! А я себя выкуплю. Имя мое Долон, все знают, что дом мой золотом, медью богат и для выделки трудным железом. С радостью даст вам отец за меня неисчислимый выкуп, если узнает, что в стане ахейцев живой нахожусь я.

53. Диомед убивает Долона, опрошенного Одиссеем

Одиссей многоумный, потупив взор, выслушал подчеркнуто благосклонно Долона и так ободряюще ответил ему:

— Не беспокойся, любезный Долон, и дух не тревожь себе мыслью о смерти. Но вот что, однако, скажи, — но скажи мне вполне откровенно: ты для чего тут один к кораблям пробираешься нашим темною ночью, когда добрые люди сладкому сну предаются? Хочешь ограбить кого из убитых, или ты Гектором послан, чтоб высмотреть все перед нашими кораблями?

Отвечать стал Долон, и колени дрожали под ним, словно ветви дерева под порывами сильного ветра:

— Гектор мой ум помрачил, надававши мне много посулов. Дивных коней с колесницей узорчато медной славного сына Пелея он мне подарить обещался, если мне удастся разведать — так же ли ваши суда стерегутся, как прежде, или же, нашей рукой укрощенные, между собою держите вы совещанье о бегстве и темною ночью стражи нести не хотите, трудом пресыщенные тяжким.

Ехидной улыбки сдержать не сумев, ответил ему Одиссей:

— Да, сердце твое, скромник Долон, как я вижу, не малых даров возжелало: коней отважного духом Пелеева сына! Те кони неукротимы. Смирять ни один из людей их не в силах, только один Ахиллес, рожденный бессмертной богиней. Вот что скажи мне теперь, и смотри, если хочешь еще пожить, отвечай откровенно: где оставил ты Гектора? Где у него боевые доспехи, где быстрые кони? Где расположена стража троянцев и где их ночлеги? Что замышляют они меж собою, — желают и дальше здесь оставаться, вблизи от судов, или в город обратно думают все возвратиться за высокие стены, уж раз укротили ахейцев?

Сын Евмеда Долон опять Одиссею откровенно ответил:

— Созвал совет многолюдный с мужами советными Гектор возле могилы, в которой божественный Ил похоронен, подальше от шума, но стражи нет такой, чтоб особенно как-то стан охраняла. Все же огни, что ты видишь, — троянские; в этом нужда им; все они бодрствуют в стане, а союзники славные Трои спят беззаботно, троянцам одним предоставив охрану, ведь поблизости нет здесь у них ни детей, ни супруг их.

— Как же союзники, вместе с троянцами спят вперемежку или отдельно от них? Расскажи поподробней о чем-нибудь необычном.

— Вот новопришлые, на правом краю спят, отдельно от прочих, это фракийцы. С ними и царь их находится, Рес, Эйонеем вскормленный, а рожденный речным богом Стримоном и Музой Каллиопой или, может, Эвтерпой. Видел его я коней, прекраснейших видом. Снега белее они, быстротою же ветру подобны; золотом и серебром колесница богатая блещет; сам же он прибыл сюда в золотых, богатых доспехах, дивных для взора, которых не людям, подверженным смерти, больше всего подобало б носить, а бессмертным богам лишь. Вот и все, что необычного я знаю… Ну, а теперь меня отведите к кораблям быстролетным или свяжите и в узах жестоких на месте оставьте, чтобы, сюда воротившись, вы знали, что все сказанное мной вам чистая правда.

---

С неприязнью взглянув на него, Диомед ответил брезгливо:

— Напрасных дум о спасении, не влагай в свое сердце Долон, раз уж ты нам в руки попался, — хоть вести твои и полезны. Если тебе мы свободу дадим и отпустим, позже, наверно, опять ты придешь к кораблям нашим быстрым, чтобы разведать о нас либо с нами открыто сразиться. Если ж, рукою моею сраженный, свой дух ты испустишь, то никогда уже больше бедой никакой для ахейцев не будешь.

Евмеид мускулистой рукой за колени Тидида схватился, а другую воздел к его подбородку, собираясь молить. Но мечом быстро Диомед размахнулся, прямо по шее ударил и рассек все жилы и позвонки. В пыль голова покатилась так, что казалось, будто еще что-то бормотать продолжала.

54. Диомед убивает 12 фракийцев и Реса, а Одиссей уводит коней

Сняли с головы сына Евмеда хорьковую шапку герои, волчью шкуру забрали, копье и лук изогнутый. Все это поднял высоко Афине Добытчице к небу Одиссей и, взмолившись, пылко воскликнул:

— Возрадуйся жертве, Афина! Тебе мы всегда на Олимпе первой меж всеми дары принесем! Но еще, о милостивая богиня, нас проводи безопасно до фракийских мужей с царем Ресом, к их белоснежным коням и ночлегу!

Так возвестив, Одиссей добычу на тамариске повесил и сделал то место приметным, чтобы во мраке найти это место, назад возвращаясь. Вскоре подкрались герои к фракийцам у правого края троянского стана. Спали беспечно фракийцы, изнуренные дальним походом, а возле них — доспехи в три расположены были ряда в превосходном порядке, видом прекрасные. Пара коней перед каждым стояла. Рес под пурпурным покрывалом почивал в середине. Его быстроногие кони были ремнями привязаны сзади к скобе колесницы. Первым увидев все, Одиссей голосом тихим указал Диомеду:

---

— Вот он тот муж, и вот его белоснежные кони, о которых только, что тобой убитый троянец Долон нам говорил. Ну-ка, Тидид могучую силу свою прояви! Не годится тебе праздно с копьем и мечом тут стоять. Давай-ка всех мужей пока они сладко так спят по — тихому избивай, а я уж об этих необычных с виду конях позабочусь.

Казалось, что бурную силу вдохнула Афина в Тидида. Начал быстро рубить изоострым мечом во все стороны он. Хоть старался Диомед поменьше шуметь, но поднялись отовсюду предсмертные стоны мечом пораженных, земля закраснелась от крови. Так же, как лев, подобравшись во тьме к беспастушному стаду, к овцам иль козам, на них устремляется, злое замыслив, — так на фракийских мужей Диомед могучий бросался и скоро их двенадцать убил.

Меж тем Одиссей каждого мужа, который мечом был зарублен Тидида, за ногу сзади схватив, выволакивал быстро из ряда с целью такою в уме, чтоб легко лошадей пышногривых вывести было возможно, чтоб сердцем они не дрожали, если б еще без привычки на труп довелось наступить им.

Тут, наконец, до царя добрался Диомед многомощный. Сладостной жизни лишил он тринадцатым Реса владыку, тяжко дышавшего, словно сон под предсмертные крики товарищей в ту ночь ему снился ужасный.

В это время коней отвязал Одиссей многостойкий, вместе ремнями связал и на место свободное вывел, луком своим, подгоняя; бича же, блестящего не догадался он взять из узорнорезной колесницы. Знак, желая подать Диомеду, тихонько он свистнул; Тидид же, возбужденный убийствами, стоял, сердце свое вопрошая:

— Что бы еще мне дерзкое сделать: толи колесницу с доспехами Реса выкатить, взявшись за дышло, то ли поискать еще других спящих мужей и их уничтожить?

В сердце он так размышлял, но внезапно богиня Афина близко предстала пред ним и назидательно сказала Тидееву сыну:

— Вспомнить пора о возврате назад, к кораблям крутобоким, сын удалого Тидея, — чтоб к ним беглецом не вернуться, если троянцев разбудит кто-нибудь из бессмертных.

И голос богини узнали герои. Быстро Тидид вскочил на коней, Одиссей же их луком ударил, и, словно ветер, понеслись они на квадриге к кораблям быстролетным ахейцев.

И действительно, наблюдавший за всем Аполлон сребролукий видел, как следом Афина идет за Тидеевым сыном. Воспылав гневом к помогающей грекам Афине, Феб спустился в троянское войско и разбудил средь фракийцев советника Гиппокоонта, брата двоюродного Реса. От сна он тотчас пробудился, место увидел пустым, где быстрые кони стояли, в лужах кровавых увидел лежащих мужей перебитых, и зарыдал. Подняли крики и шум несказанный по стану троянцы; все сбежались смотреть на страшное дело, какое враги совершили и после к судам удалились.

55. Ахейцы восторженно встречают разведчиков, особенно Одиссея

Герои разведчики примчались туда, где убит ими был лазутчик троянский. Там удержал Одиссей четверку божественных коней быстроногих. Сын же Тидея спрыгнул и, кровавые сняв с убитого доспехи, подал их Одиссею и, снова вскочив на колесницу, коней обоих хлестнул. И они полетели охотно к черным судам крутобоким, — туда и самим им хотелось.

Нестор, хоть самый старый годами, первым из всех услышал громкий топот копыт и молвил:

— О дорогие друзья, о вожди и советники войска! Правду ль скажу, ошибусь ли? Но сердце велит говорить мне. В уши ударил мне топот стремительно скачущих лошадей. Ах, если бы, то Одиссей многоумный с доблестным Диомедом так скоро звонкокопытных пригнали коней от троянского стана! Страшно, однако, я сердцем боюсь, не пострадали ль они, — лучшие меж ахейцев, — в кровавой схватке с многочисленными врагами.

Слова не кончил всего он, когда уж они прискакали. Наземь с коней соскочили. Ахейцы навстречу в восторге кинулись, правой рукой их и словом приветствуя сладким.

Первым их Нестор, наездник Геренский, расспрашивать начал:

— Сын знаменитый Лаэрта, величайшая слава ахейцев! Как, скажи мне разведка прошла, что нового вы о троянцах узнали и как вы таких необычных белоснежной масти четырех коней захватили? Пробрались в лагерь троянцев и там похитили этих коней, или их бог подарил повстречавшийся с вами? Страшно похожи они на снег и на лучи светозарного солнца! Я постоянно сражаюсь с троянцами. Не остаюсь я праздным вблизи кораблей, хоть боец я уже престарелый, но я ни разу подобных коней нигде не видел. Думаю, бог, навстречу явившийся, их даровал вам, ибо обоих вас любят и Зевс, собирающий в небе черные тучи, и его необорная дочь, совоокая дева Афина.

Нестору так, отвечая, сказал Одиссей голосом очень довольным:

— Нестор, рожденный Нелеем, опытнейший муж из всех ахейцев! Бог, если только захочет, легко и получше, чем эти, может коней подарить, ибо много нас боги во всем превосходят. Эти ж, которых ты видишь, — недавно прибывшие в Трою кони фракийцев, их прежде всего хотел я захватить и, как видите, захватил и сюда их доставил. Царя же их Реса убил Диомед, герой наш бесстрашный, возле него и двенадцать товарищей он жизни лишил, всё наилучших. Тринадцатым был убит у судов и лазутчик Долон. Этого сделать ночную разведку средь нашего войска шлемоблещущий Гектор отправил, а также другие вожди и старейшины Трои.

Так Итакиец сказал и за ров перегнал лошадей звонконогих, горделиво смеясь и вращая ушами. И, ликуя, за ним устремились ахейцы. Коней привязали поводами ременными к яслям, возле которых они стали и стали жевать пшеницу, по сладости почти равную меду.

Затем сын Лаэрта в корме корабельной доспехи Долона, его кровью залитые, спрятал, чтоб в дар потом принести их Афине.

Потом оба вернувшиеся из разведки героя, погрузившись в соленые волны морские, обмывали грязь на голенях и ступнях и пот на шее, груди и спине. После того, как волною морской от грязи и обильного пота кожу отмыли они, освежив себе и милое сердце, вымылись также еще и в красиво отесанных ваннах теплой водою. Вымыв начисто тело и натерев его маслом оливы обильно, сели они за еду, и кубки в кратер опускали, и возлиянья творили Афине правильно разведенным вином медосладким.

Позже на собрании вождей и советников Калхант, увидевший захваченных Одиссеем коней Реса, многозначительно изрек, подняв палец и обводя всех немигающими черными глазами:

— Одиссей, сын хитроумный Лаэрта, свершил сегодня величайшее дело! Приведя к нам этих белоснежных коней, он покрыл себя славой, ибо Делосский бог давно предсказал, что Троя останется для нас неприступной, если эти прекрасные лошади пощиплют траву под Илионскими стенами и напьются воды из Скамандра, полноводной троянской реки.

56. В играх по Патроклу Одиссей и Аякс вничью поборолись

Много всякого произошло в последующие дни: Патрокл в нетленном доспехе Ахилла, заставив отступить троянцев от корабельного стана, загнал их за высокие илионские стены. Менетия дерзкий сын пытался и в Трою проникнуть, но не позволил этого ему Аполлон. Бог ударил в спину возлюбленного друга Ахилла и сорвал с него нетленный доспех. У Менетида ум совсем помутился, тело без доспеха нетленного сразу ослабло; ошеломленный, стоял он, стараясь на ногах удержаться, не понимая уже, что с ним происходит. Ослабленного Патрокла ранил оказавшийся рядом Евфорб, а прибежавший Гектор добил. Взбешенный убийством лучшего друга, Ахилл, облачившись в новый доспех, изготовленный самим Гефестом, умертвил Гектора и убил столько троянцев, что их трупы запрудили реку Скамандр, и она вышла из берегов. Изменив ход войны в пользу ахейцев, сын богини устроил игры в честь возлюбленного друга Патрокла.

Храбрейший герой, в круг обширный народ усадив, открыл погребальные игры по своему лучшему другу. Вынес призы со своих кораблей, — новых медных тазов и чеканных треножников много, приказал мулов доставить, коней быстроногих, быков крепколобых, молодых с поясами красивыми женщин и ценное за крепость и твердость седое железо.

В гонках на колесницах, в которых победил Диомед и в кулачном бою, где победителем стал огромный, и сильный Эпей, сын Панопея, Одиссей не участвовал.

Сын Лаэрта решил бороться и противником ему стал Великий Аякс. В качестве первого приза в борьбе сын Фетиды вынес треножник большой для огня, который между собою ахейцы в двенадцать отборных, под ярмом никогда не ходивших быков оценили. Для побежденного мужа Пелид за руку женщину вывел еще молодую, но уже во многих работах искусную; эту только в четыре быка с дружным смехом оценили ахейцы.

Итакиец, на всякие выдумки хитрый, решил соблюсти олимпийской палестры обычай, перед борьбой он быстро натер благоуханным маслом все свое тело, сразу ставшее скользким, Большой же Аякс, махнув небрежно рукой, не притронулся к жидкому золоту Афины Паллады.

На середину песчаной площадки борцы, подпоясавшись, вышли и, сойдясь, наклонились и руками могучими крепко схватились. Долго, но тщетно они друг друга сжимали, крепко руками они подмышки обхватывали друг друга, напоминая стропила из толстых досок в кровле двускатной, которыми высокий дом завершает плотник искусный, чтоб мог он противиться порывам яростным ветра. Мощно крепкие руки сжали друг другу широкие спины, громко их кости и хребты захрустели, и пот крупными каплями по обнаженным телам покатился. Вскоре частые полосы кровавого цвета вздулись на руках, на плечах и на спинах противников.

Противники упорно боролись, чтобы как приз получить треножник очень искусной работы. На землю никак Одиссей не мог мощного опрокинуть Аякса, но не мог и Аякс справиться со все время выскальзывающим из рук Итакийцем. И так они долго на месте топтались, словно из гроздей винограда сок для вина отжимали. Это вконец надоело ахейцам, и они зароптали. Опасаясь, такой борьбой наскучить ахейцам, крикнул Одиссею Аякс Теламоний:

— Слушай Лаэртид многоумный, не на собрании ты. Давай же меня поднимай и на землю кидай, или себя дай ухватить, в последний момент не выскальзывай, словно угорь! Остальное — от Зевса!

Наконец, когда струящийся пот смыл большую часть масла с одиссеева тела, ухватил и поднял его Аякс Теламоний, но тот всегда о разных хитростях помнил: увидев обратное место, где колено сгибалось, он туда пяткой ударить успел и тут же противнику ногу, держащую все тело, расслабил. Навзничь Большой Аякс повалился, но и сам Одиссей Аяксу на грудь следом также упал. С удивленьем народ наблюдал и дивился. Быстро вскочив, пытался Аякса поднять сын многостойкий Лаэрта, но смог лишь немного подвинуть, как рухнул сам с противником рядом. Вскочили борцы одновременно, и царь Итаки дал хитрую Аяксу подножку, но тот его крепко схватил, и опять на землю рядом рухнули оба один близ другого. Быстро вскочив, опять они собирались схватиться.

Тут встал хмурый Ахилл и, почесав голову, почему-то решил их сдержать:

— Будет уж вам, как упрямым быкам, напирать один на другого! Не мучайтесь! Всем видно, что борьба ваша равная и, одинаковые, взяв награды, вы поле для состязаний другим уступите.

Многие молча развели руками и недоуменно переглянулись, действительно было не ясно, как поровну поделят соперники женщину, оцененную многими ахейцами в четыре быка и треножник — в двенадцать быков. Однако вслух никто ничего не сказал — понимали ахейцы, что творится на душе у Пелида, устроившего игры по недавно убитому лучшему другу.

Автомедонт что-то спросил у Ахилла и, крикнув, что сейчас принесет второй такой же треножник побежал к кораблю. После этого словам пелеева сына и борцы подчинились, медленно с поля сошли и, отряхнувшись и омывшись от грязи и пыли, чистые надели хитоны.

57. Одиссей с помощью Афины побеждает в беге

Новые вынес призы глубокой печали исполненный Ахиллес, за бег предлагая главную такую награду: из серебра превосходный кратер для вина, шестимерный, все кратеры на свете своей красотой побеждавший, так как сработан он был искусными мастерами Сидона чудесно. Мглистой влажной дорогой повезли финикийские мужи, в гавани стали лемносской и в дар его дали Фоанту. Сын же русокудрого вождя аргонавтов Ясона Эвней кратер тот Патроклу отдал, как выкуп за Ликаона сына Приама. Призом вторым был объявлен им бык, огромный и жирный. Золота полуталант сын богини последней назначил наградой и после того предложил тем ахейцам подняться, кто эти награды в беге оспаривать хочет.

Быстрый Аякс Оилеев первым вскочил, как пружина, встал потом Одиссей и Антилох отозвался, Нестора сын: многих он часто побеждал быстротой. Стали все в ряд. Указал им дальний предел Ахиллес и черту, с которой бег начался по его знаку. Тотчас впереди оказался Малый Аякс; за ним Лаэртид устремился близко совсем, как близко к груди прижимает ткачиха мотушку, руками ее притянув, когда сквозь основу с нитью челнок пропускает и близко к груди ее держит. Так же близко бежал Одиссей за Аяксом, все время в след его раньше, чем пыль поднималась, ногой попадая. Быстро бежал Итакиец, дыша непрерывно над головой более низкого Оилида.

Кричали возбужденно кругом аргивяне, видя, как Малый Аякс рвется к цели неудержимо и, уверенные в том, что он победит, воплями его уже поздравляли. Однако не зря все говорили, что Одиссей, духом самый стойкий среди всех ахейцев, ни при каких обстоятельствах он никогда не сдавался. Когда уже совсем к окончанию бег приходил, обратился мысленно с горячей мольбой Одиссей к совоокой Афине:

— Самая могучая, внемли мне, о богиня, рожденная самим Зевсом! Явись непобедимой помощницей мне в этом беге!

И пылкую мольбу своего героя-любимчика услыхала Афина. Тут же богиня сделала хитроумному сыну Лаэрта очень сильными ноги, и легким все его тело, но дерзкий Оилид не сдавался и без помощи божьей по-прежнему продолжал бежать впереди. Уж до указанного Ахиллом предела добегали они, и была от Аякса совсем главная близко награда. Вдруг в нескольких шагах от победы на полном бегу Оилид поскользнулся и по земле растянулся — дорогу ему повредила Афина! — Во влажный помет он наступил от бычков, недавно Пелеевым сыном зарезанных в память Патрокла. Все лицо, особенно, ноздри и рот у Малого Аякса наполнились пометом телячьим.

Дивную чашу проворно схватил и тут же унес в свой шатер царь скалистой Итаки, ибо он первым примчался. Все провожали Одиссея завистливым взглядом, ведь подобных изумительных чаш не много было во всей Элладе.

Быка же Аякс получил Оилеев. Стал он, держа за рога быка полевого руками, сплевывая ртом, вонючий помет и сказал, обратясь к аргивянам:

— Ну, просто беда! Повредила мне дорогу зловредная дочь Громовержца, которая никогда не знала ложа мужчины, а теперь вечно близ Одиссея находится, словно пылкая любовница или верная жена, и ему во всем помогает!

С нескрываемой горечью Оилид говорил, и весело все смеялись ахейцы.

Несторов сын Антилох последнюю принял награду и, улыбаясь, такие слова произнес к аргивянам:

— Сами, друзья дорогие, вы знаете то, что скажу я. Боги у нас и теперь почитают старейших годами. Старше меня лишь не на много Малый Аякс, Одиссей же, — этот прежней породы, из прежде родившихся смертных. Однако старик он далеко недозрелый, и трудно всем ахейцам с ним состязаться ногами в скорости бега, кроме одного лишь Пелида.

Так он сказал, похвалив, быстроногого сына Пелея, и храбрейший герой, лести не чуждый, ему отвечая, на это промолвил:

— Ненагражденной твоя похвала не останется, друг мой! Золота второй полуталант вручаю тебе я в придачу к первому.

Награду он вручил Антилоху, и тот ее с радостью принял.

Последний год Троянской войны

58. Одиссей прикрывает отход Большого Аякса с телом Ахилла

Когда свершилось предсказанье оракула, и сын богини, храбрейший из всех ныне живущих героев, пал сраженный направленной Аполлоном стрелой, но пущенной из лука Парисом, из-за его тела началось настоящее сражение: Большой Аякс сначала дал возможность товарищам отнести доспехи Ахилла к кораблям, потом сам поднял тело на руки и вынес его из пылающей битвы, в то время как Одиссей многостойкий отбивал натиск отовсюду наседавших врагов.

Итакиец одиноко стоял, из товарищей по оружию не оставалось при нем никого, всех Арес, запятнанный чужой кровью, рассеял. Тяжко вздохнув, сказал Одиссей своему стойкому сердцу:

— Несчастье ужасное ко мне подступает! Что будет дальше со мной? Большая беда, если в бег обращусь я перед толпою врагов и не дам Теламонию вынести к ахейцам тело Ахилла, но еще ужаснее, если захвачен буду один. Обратил Громовержец моих товарищей в бегство, но для чего мое стойкое сердце волнуют подобные думы? Знаю прекрасно, что трусы одни бегут позорно из боя. Тот же, кто духом крепок и стоек, должен во всяком сражении непоколебимо стоять — побеждает ли он врага, или враг его поражают.

В это время грозно ряды и фаланги врагов со всех сторон наступали на Лаэртида и замыкались вокруг, себе же готовя погибель. Так окружают охотники с собаками громадного вепря, он же, внезапно появившись из чащи лесной, белый свой клык острит в челюстях искривленных и зубами лязгает громко. Собаки на него отовсюду бросаются, он же, однако, стоит и от них отбивается. Так и троянцы тогда любимца Афины многоумного Одиссея кольцом окружали, а он, отбиваясь, копьем многих ранил и некоторых навсегда наземь повергнул. Еще больше защитников Трои ему неистово так орали:

— Славный герой Одиссей, ненасытный в военных трудах и всяких коварствах! Ты уже можешь нынче хвалиться что, много воинов свергнул и доспехами их овладел, но теперь сгубишь дух стойкий свой на века!

Тут же кто-то пикой в щит Лаэртида мощно ударил, и пробила его могучая пика, и пронзила искусно сработанный панцирь, и кожу всю отделила от ребер; но дальше, во внутрь тела, не допустила наконечник той пики проникнуть Афина. Итакиец, исполненный бешеной ярости воина, увидал, что удар не в смертельное место пришелся, и, отступив назад, заорал, как безумный:

— Эх, вы, горе — герои! Даже пикой ударить сильно не можете! Легкая рана моя не помешает с вами мне биться, и многих из вас черная смерть ожидает здесь, и славу я получу, а ужасный Аид — ваши души!

Некоторые из троянцев и их славных союзников, услышав бешеный вопль Одиссея, назад поворачивались, и кто-то даже в бегство пустился. Итакиец бегущих в спину острой бил пикой и зычно вопил, торжествуя:

— Раньше меня вас смерть пикой моей поражает, многие из вас ее не избегнут! Вот еще нескольким из вас мертвым глаз не закроют, их выклюют хищные птицы, стаей слетевшись на ваши трупы и стаи бродячих собак! Я ж почетному погребению буду ахейцами предан по смерти!

Тут сын Лаэрта, от безысходности ставший отчаянно смелым, увидел, что Аякс Теламоний с телом Ахилла оказался уже в самой гуще ахейцев, и стал быстро назад отступать, тыкая во все стороны пикой. Когда же он понял, что ему уже, ни о чем не думая, можно бежать, бешеная ярость воителя его покинула, и он, что есть сил понесся к своим, словно заяц от лязгающей зубами своры собак.

59. Речь Большого Аякса в его споре за доспехи Ахилла [34]

Некоторые говорят, что нетленные доспехи работы Гефеста Фетида решила выдать тому, кто вынес тело ее сына из боя. Мертвого Ахилла вынес на руках Аякс, сын Теламонов, но Одиссей Лаэртид в это время с большим риском для жизни отражал преследовавших троянцев, стремившихся овладеть телом храбрейшего героя. Именно поэтому претендовали на оружие Ахилла только Большой Аякс и царь хитроумный скалистой Итаки, и между ними возник упорный спор за доспехи.

Агамемнон всем аргосским вождям и советникам приказал в середине корабельного стана сесть и передал им решение спора между сыном Теламона и Одиссеем. Сели лучшие из лучших ахейцев, а толпа их венком окружала, и перед ними первый Аякс стал выступать.

Нетерпеньем гневным горя, он искоса взором берег обвел и корабли, и прибрежья; и, руки кверху воздев, стал говорить:

— Зевс свидетель, решаем спор мы в виду кораблей! И мне Одиссей соревнует! Тот, который не усомнился бежать он от пламени Гектора, когда я пламя сдержал и пожар отвратил от ахейского флота. Но не больно ретив я на слова, так же как он — на дела. Насколько я в битве жестокой острым оружьем силен, настолько он — острою речью. И все ж я скажу. Этот Итакиец не столько воин, сколько внушитель злодейств! Горе какое! — один из наших славных вождей, унаследовавший Геркулесов с тулом и стрелами лук, тяжкой болезнью и голодом сломлен, живет иждивением птиц; тратит он дивные стрелы свои, на пернатых охотясь! Все-таки жив Филоктет, оттого что не спутник сыну Лаэрта! Так же покинутым быть Паламед предпочел бы несчастный! Был бы еще он в живых иль скончался б, наверно, невинным! Этот же, бред не забыв, что ему на беду обернулся, ложно в измене его обвинил; обвиненье сумел он и подтвердить: показал им самим же зарытое злато! Так иль изгнанием он, или смертью ахейские лучшие силы уничтожал! Так же я не могу не признать, что Нестора бросить было преступно, когда он, с мольбой обращаясь к сыну Лаэрта, связанный раной коня, сам дряхлостью лет удрученный, брошен товарищем был. Не выдумал я преступленье! Знает об этом Тидид. Призывая по имени, труса он задержал, понося убежавшего в трепете друга. Когда он товарищей звал, я подбежал и гляжу: он трепещет, бледен от страха, дрожит, приближение чувствуя смерти. Свой поставил я шит и лежащего им прикрываю и — хоть мала эта честь — спасаю Одиссея ничтожную душу. А как я вырвал из сраженья его, он, коего раны лишали силы стоять, убежал, никакой не удержанный раной! А вспомните, как Гектор на поединок нас вызывал, Одиссей самый последний из всех вызвавшихся отозвался. Тогда Судьбу умоляли вы все, чтоб жребий выпал именно мне. Ахейцы ваши в тот день свершились мольбы. И вы все знаете, что в исходе той схватки я одолеть себя Гектору не дал.

Разволновавшийся сын Теламона забыл, что говорил в самом начале и опять стал говорить:

— Вспомните, как все троянцы стремили и огонь, и железо, и громы прямо на наши корабли мореходные: где снова Одиссей многоумный? Тысячу ваших судов отстоял я, доподлинно, грудью, — в кораблях же нашего возврата залог. За суда хоть наградите доспехом! Да и, по правде сказать, доспехам то большая почесть, нежели мне самому, и наша сливается слава; нужен доспехам Ахилла Аякс, Аякс же обойдется и без его доспехов, есть у меня щит, словно башня и копье, не уступающее Пелиону. Для Итакийца что в оружье Ахилла? Он тайно, всегда безоружный, делает дело; врасплох уловляет врага ухищреньем коварным! Шлем ведь Ахилла надев, дулихийское темя не сможет груза такого снести. Не в подъем оказаться тяжелым может копье с Пелиона его невоинственной длани. Щит, на котором резьбой дан образ широкого мира, не под стать его для хитрости созданной левой руке!

Великий Аякс посмотрел на Одиссея и с презрением бросил:

— Наглый! Что просишь доспех, от которого можешь сам обессилеть? Если ж ахейский народ тебе его даст по ошибке, будет врагу что отнять, но не будет ему устрашенья. Бегство, которым одним, ты всех побеждаешь, медленно станет, когда ты наденешь такие доспехи. К этому также прибавь, что редко в сражениях бывший щит твой цел-невредим, а мой от ударов копейных тысячью дыр прободен; ему и преемник достойный потребен.

Тут Большой Аякс, мыслью новой осененный, радостно закричал:

— Да наконец, что борьба на словах? Поглядим-ка на деле! Славного мужа доспех пусть бросят промежду нами, мне с Итаийцем повелите сойтись, и одолевшего им украшайте!

Сын Теламона сказал, и, едва он закончил, одобрительный раздался ропот толпы.

60. Победная речь Одиссея в его споре с Аяксом [34]

Тут другой герой, желавший обладать нетленным доспехом Ахилла, потомок Лаэртов, поднялся, очи к земле опустив, помедлил немного и поднял взор на ахейских вождей перед словом, которого ждали. Заговорил, и красоты лишены его не были речи:

— О, кто бы мог наследовать лучше Ахиллу, нежели тот, чрез кого получили данайцы Ахилла? Впрок ли Аяксу, что весь он таков, как виден снаружи? Мне же во вред ли мой находчивый ум, — постоянно, ахейцы, бывший вам впрок? Пусть что хорошего в ком, то и будет. Род, и предков, и все, чего мы не сами достигли, собственным не назову. По заслугам дело решайте. То, что два брата родных Теламон и Пелей, вы не ставьте это в заслугу ему. Поскольку дела мы в пренье решаем открытом, более мной свершено, чем в краткую может вместиться речь, но меня поведет, однако ж, порядок событий. Мать Нереида, прозвав о грядущей погибели сына, в женском наряде его утаила, и все обманулись, кроме меня. Я длань его возбудил и храбрейшего к храбрым направил, значит, деянья его — и мои. Копьем вылечил я Телефа, когда он молил, и, значит, помог я дорогу к Трое найти. Чрез меня пал доблестный Гектор. Ныне оружием тем, которым я создал Ахилла, дара прошу: живому вручил и наследовать вправе. Только позор одного остальных всех тронул данайцев, тысяча наших судов стояла в Авлиде Эвбейской. Долго там ждем мы ветров, но не дуют они; велят Агамемнону жесткие судьбы деву невинную — дочь — заколоть для гневной Дианы. Но не согласен отец; на самых богов он разгневан. Я мягко словами дух непокорный отца обернул на всеобщую пользу. Был послан и к матери я, — предстояло ее не советом взять, но хитростью обольстить. Когда бы пошел Теламонид, наших судов паруса до сих пор не имели бы ветра! Послан и в крепость я был, в Илион, где вел порученное мне всей Грецией общее дело. Мною Парис обвинен; добиваюсь казны и Елены. Тронут Приам, Парис же с братьями всеми и те, кто участником был похищенья, руки сдержали едва нечестивые, и Антенор нам помог возвратиться домой потому, что я с ним нашел общий язык. А помните, как вняв Зевесу, введенный в обман сновиденьем, царь наш верховный приказал отложить попеченье о начатой брани и все к кораблям устремились? Что ж доблестный наш Аякс убегавших не сдерживал? Что ж он оружья не взял? Не повел колебавшейся рати? Я ж не помедлил сказать: «Что с вами? Какое безумье вас, о товарищи, заставляет из-под Трои уйти осажденной? И на десятый-то год вы домой лишь позор принесете?» Сын Теламона тогда и рот раскрыть не решился, в страхе молчал он; посмел на царей нападать дерзновенной речью Терсит, но его безнаказанным я не оставил. Я поднялся и дрожащих людей на врага возбудил и сейчас возбуждаю. Долон, из народа фригийцев, был Диомедом убит, — но не раньше, чем я его выдать заставил все, что готовила нам вероломно коварная Троя.

Одиссей замолчал ненадолго, слегка говорящими неслышно ушами своими повел, скупую слезу как бы смахнул с потупленных глаз и продолжил:

— У меня есть, граждане, раны, но слову не верьте пустому, — вот, посмотрите! (Рукой он одежду отвел.) Перед вами грудь, что всечасно, ради вашего дела трудилась. Но за товарищей сын Телемона во все эти долгие годы крови не пролил! Его не отмечено ранами тело. Что же он вам говорит, что оружье за наши суда он подымал. Да, подымал, — признаю, ибо доброе дело я не привык отрицать, но достоянья общего все же пусть не забирает один. Пусть каждому честь он оставит — Актора внук отогнал, обеспечен обличьем Ахилла, рати троян с их вождем, огню от судов обреченных. Думает он, что один он с Гектором стал состязаться. В деле не первым он был, и дар ему выпал случайный. Гектор тогда из поединка ушел, ни единою раной не ранен. Когда ж смерть настигла Ахилла, ни слезы, ни стоны, ни ужас не помешали мне одному с разъяренной троянской толпою сражаться, чтоб смог Аякс убежать с телом Пелида от тягостной брани. Скажите, что легче: убегать или сражаться?

Одиссей окинул всех внимательным взором, потом потупил глаза и, дернув ушами, скромно продолжил:

— Брань, что излил на меня он своим языком скудоумным, лучше без вниманья оставить, но я скажу несколько слов. Легко обвинять было мне Паламеда в гнусной измене, а вам приговор ему вынести смертный? Сам не умел Навплиад многоумный защитить это мерзкое дело, всем очевидное, и вы не могли не признать преступленья. Видели все, — в награде открылась улика. А в том, что Пеантов сын на Лемносе ныне, я не виновен ничуть. Вы все, нестерпимо страдая от его раны зловонной, согласились на то. Я же советовал, — не отрицаю, — чтобы себя отстранил от трудов он войны и дороги и попытался смягчить жесточайшие муки покоем. Внял он, — и ныне живет, совет мой не только был верен, но и удачен!

Одиссей опять помолчал, скромно потупил глаза и подвигал ушами, а потом обратился к Большому Аяксу:

— Ты в битве действуешь только руками; я — разумом, им я силен. Мощь проявляешь свою без ума. Я — будущим занят. Можешь ты биться в бою, но как именно всем следует биться — со мною определяет Атрид. Ты лишь силой телесной полезен, я же — умом. Как тот, кто судно ведет, превосходит в деле гребца, как ратника вождь превышает, настолько я превышаю тебя. Поверьте, в Одиссеевом теле руки сильны, но мысли сильнее; главная мощь Одиссея — в уме. Так, награду, вожди, дозорному вашему дайте! Ради столь многих годов забот, неусыпных стараний эту высокую честь присудите же мне по заслугам! Именем общих надежд, стен Трои, упасть обреченных, всем, что еще совершить премудрого мне остается; всем, что отважного мне предстоит иль опасного сделать.

Тут Одиссей вдруг неожиданно дерзко на всех посмотрел и отчаянно крикнул:

— Если ж мне не дадите доспехов, дайте вот ей!

И последнее слово Итакиец скрепил обращеньем к Афине. Тронут старейшин совет; подтверждается мощь красноречья: велеречивый унес храбрейшего мужа доспехи.

Тот, кто на Гектора шел, кто железо, огонь и ненастье столько мог вынести раз, одного лишь не вынес — досады. Непобедимый в бою — побежден был страданьем; схватил меч Аякс Теламоний и воскликнул:

— Он — мой! Иль Лаэртид и на этот меч посягает? Я подыму этот меч на себя; орошавшийся часто кровью фригийской теперь оросится хозяина кровью, — чтоб Аякса никто не осилил, кроме Аякса!

Так он воскликнул и в подмышку свою, единственно уязвимую, наконец получившую рану, вонзил острие роковое, некогда после поединка подаренное ему Гектором.

61. Одиссей приводит Гелена, и тот изрекает оракулы о взятии Трои

Некоторые говорят, что после смерти Париса влюбленный Гелен страстно хотел жениться на Елене, но был вынужден уступить её брату Деифобу. Сам Приам выступил на стороне Деифоба, считая, что тот проявил на войне больше доблести. Обидевшись, Гелен покинул город и поселился на склонах Иды, где и был пленен Лаэртидом. И предсказал знаменитый троянский гадатель, что не разрушить твердыню Трои ахейцам, пока Филоктета или его лук и стрелы к Илиону не привезут.

Это объяснение предательства Гелена вызывает сомнение потому, что Филоктет убил Париса после того, как Одиссей и Неоптолем привезли его с острова, а поехали за ним они после того, как услышали от прорицателя Приамида оракулы Трои. Возможно, Гелен, как прорицатель, предвидел будущий спор с братом Деифобом за овдовевшую Елену Прекрасную и решение Приама не в его пользу. Таким образом, месть Гелена была предвосхищающей события местью гадателя за то, что еще не произошло, но неизбежно должно было произойти в будущем.

Некоторые, как Аполлодор, чтобы избежать противоречия во времени о пророчестве Гелена и смерти Париса, говорят, что оракул о луке и стрелах Геракла изрек не Гелен, а Калхант.

Многие говорят, что главная причина того, что Гелен так легко выдал ахейцам прорицания, из которых было ясно, что им надо обязательно сделать для разрушения крепких троянских стен, была иная. Как Титан-богоборец Прометей знал, что его собратья Титаны обречены на неминуемое поражение в битве с богами Олимпа, и потому сам перешел на сторону Зевса, так и Гелен не видел необходимости в сохранении тайны оракулов, касающихся неприступности твердыни Приама потому, что знал, что на 10-м году войны Троя будет неизбежно разрушена. Это объясняет и то, что после смерти Париса, который более всех возражал против выдачи Елены ахейцам, ее, вместе с похищенными сокровищами троянцы даже не попытались обменять на любой мир, который всегда лучше войны.

Как бы то ни было, но, узнав от ахейского прорицателя Калханта, что только троянский гадатель Гелен знает все тайные оракулы, касающиеся неприступности Трои, Агамемнон отправил хитроумного Одиссея в засаду, приказав найти и привести обязательно живого Гелена в ахейский стан. Одиссей нашел Гелена у жреца Хриса в храме Аполлона Фимбрейского и, дождавшись, когда тот выйдет, с устрашающим криком набросился на него из засады, грозно потрясая копьем:

— Стой на месте гадатель, не вздумай бежать или копьем тебя я между лопаток настигну, и будешь, как слепой Тиресий, прорицать ты в Аиде душам бесплотным!

Гелен остановился, как вкопанный, но страха никакого не обнаружил. Он посмотрел на сына Лаэрта ясными глазами и спокойно сказал:

— Я знаю, зачем ты пришел, герой Лаэртид, и готов раскрыть вам тайну всех илионских оракулов, если ахейцы мне разрешат поселиться где-нибудь в безопасном месте.

Царь хитроумный скалистой Итаки, конечно же, потупив взор и слегка подвигав ушами, сразу пообещал не только сейчас сохранить пленнику жизнь, но и обеспечить ему безопасность в будущем, и Гелен на собрании ахейских вождей и советников важно изрек:

— Только тогда священный Илион будет сожжен и разрушен, когда в ваш лагерь будет доставлена кость Пелопа, а также лук и стрелы Геракла, в войну вступит Пирр, который получит имя Неоптолем, и из Трои исчезнет Палладий Афины.

62. Одиссей и Феникс привозят со Скироса сына Ахилла Пирра

Агамемнон тут же послал людей в Пису, чтобы доставить лопатку (плечевая кость) Пелопа. Зачем эта лопатка была необходима для взятия Трои нет единого мнения. Некогда Тантал, чтобы испытать всеведение бессмертных в качестве угощения однажды подал им мясо своего маленького сына Пелопа. Боги быстро распробовали, что за блюдо было им приготовлено, и воздержались от такой пищи. Одна лишь благая богиня Деметра, пребывавшая в большой печали по пропавшей дочери Коре, по рассеянности съела лопатку Пелопа. Потом боги воскресили сына Тантала и взамен недостающей, съеденной Деметрой плечевой кости, вставили лопатку из полированной кости слоновой; и в целости оказался Пелоп. Он стал самым почитаемым героем Фригии и в его честь дали название огромному греческому полуострову — Пелопоннес.

Тем временем Одиссей и Феникс по приказу Атрида отплыли на Скирос, где уговорили Ликомеда отпустить в Трою его внука Пирра.

Дочь Ликомеда Деидамия перед самым отплытием Ахилла под илионские стены родила от него сына. Согласно «Киприям», мальчик получил от своего деда имя Пирр (Огненноволосый), а от Феникса — Неоптолем (Юный воитель или Небывалый воин).

Говорят, что имя Пирр сыну дала Деидамия согласно женскому имени Пирра, под которым скрывался Пелид на Скиросе.

Таким образом, Итакиец и Феникс, чтобы исполнить один из оракулов, оглашенных Геленом, привезли с острова Скирос Пирра под Трою, в стан корабельный к ахейцам.

Некоторые говорят, что юному воину в это время было всего 12 лет, другие утверждают, что он был немного постарше и потому показал себя не только доблестным воином в битвах, но и мудрым мужем на совещаниях.

Павсаний говорит, что его охватывало удивление перед той смелостью Пирра, которую он проявлял во время битв, и перед его предусмотрительностью по отношению к предстоящим сражениям.

Одиссей распустил слухи, что он с радостью уступил Неоптолему доспехи его отца, изготовленные богом Гефестом. Однако в это не все верят — не затем Лаэртид так яростно боролся за оружие сына богини, чтобы потом с радостью отдать его сыну Пелида.

Павсаний говорит, что во время кораблекрушения Одиссея, доспехи Ахилла были выброшены на могилу Аякса.

Многоумный Итакиец быстро понял, что Неоптолем — не Ахиллес и в случае ссоры не будет валяться у кораблей, что он не Аякс сын Теламона, и не станет себя жизни лишать. Поэтому он пообещал отдать ему оружие родителя, но только после того, как они вместе поедут на Лемнос и привезут к троянским стенам Филоктета с луком и стрелами Геракла, а потом о своем обещании благополучно позабыл.

63. Одиссей с товарищем доставляет Филоктета под Трою

За луком и стрелами Геракла, по сообщению Аполлодора, на остров Лемнос направили Одиссея с его другом Диомедом.

Говорят, что у Одиссея и Диомеда не было ни нужды, ни желания соблазнять Филоктета возможностью излечения. Главное было похитить лук и стрелы Геракла, а стрелять из лука, тем более не простого и дивными стрелами, они и сами превосходно умели, особенно хорошим лучником был Тевкр. Итакиец сумел украсть лук у Филоктета и тому, оставшись без «средств существования», ничего не оставалось, как последовать с ним в Трою.

Софокл же в «Филоктете» поет, что на Лемнос прибыл Одиссей с Неоптолемом. Хитрый царь Итаки, всегда считавший, что цель оправдывает средство, уговорил Неоптолема встретиться с Филоктетом и войти к нему в доверие, рассказав историю о том, как он завладел оружием его отца. Потом Неоптолему следовало уговорить Филоктета плыть в Трою, а в случае отказа — похитить у него лук. Юный воин сначала отказывался обманывать знаменитого лучника и тем более красть лук у больного, но потом, скрепя сердце, согласился, когда Одиссей напомнил, что, согласно оракулу, без этого лука и стрел Трои не взять.

Неоптолем, якобы, на почве ненависти к коварному Лаэртиду, которую он притворно изображал, подружился с Филоктетом, но уговорить его плыть в Трою не сумел, и тогда он завладел луком Геракла, что было сделать не трудно поскольку, сыну Пеанта раненная нога не позволяла даже быстро передвигаться.

Появившийся Одиссей сначала хотел связать Филоктета и доставить его под стены Трои силой, но потом благоразумно решает:

— Сам Филоктет нам ни к чему, ведь для разрушения стен Илиона нужны именно лук и стрелы Геракла, а не лучник.

Перед отплытием Неоптолема охватывает раскаянье в похищении лука у больного Филоктета, и он, несмотря на протесты и угрозы сына Лаэрта, возвращает лук сыну Пеанта. Неоптолем теперь уже без обмана пытается уговорить Филоктета плыть с ним вместе к Трое, обещая, что сыновья Асклепия Махаон и Подалирий исцелят его рану. Однако, знаменитый лучник отказывается, предпочитая опять остаться одному больному на острове, чем сделать то, что угодно ненавистным Атридам и Одиссею.

В этот момент, как будто из воздуха возникает могучий Геракл и голосом, полным божественного достоинства, Филоктету изрекает:

— Возрадуйся друг Филоктет! Из небесной обители ради тебя я снизошел — возвестить Зевса вышнего волю. Знай же: ты излечишь жестокий недуг свой и, признанный первейшим лучником в ополченье, Париса, зачинателя всех несчастий и зол, моими стрелами убьешь. За это ты получишь добычу богатую, дар признательного войска и в свой дворец ее отправишь отцу Пеанту. А прочее, что ты возьмешь с врагов после крушения Трои, снеси туда, где костер мой пылал, и закопай — во славу стрел моих. Я же Асклепия попрошу сыну Подалирию травы послать для излечения болезни твоей, и вновь Троя рухнет от моих стрел. Так непреложной Мойре Лахесис угодно. Но, Илион разорив, богов почтите особенно обильными жертвами! Все остальное ниже ставит Зевс, мой родитель великий.

Обрадованный Филоктет кричит, что не может не покорствовать обожествленному другу и, простившись с землей, давшей ему приют, с луком и стрелами Геракла покидает в сопровождении Одиссея и Неоптолема остров Лемнос.

По прибытии в ахейский стан Филоктета первым делом омыли чистой водой и положили спать в храме Аполлона. Там во время сна Филоктета Подалирий очистил рану ножом от омертвелых тканей, залил ее чистым вином и, приложив особые лечебные травы, полностью излечил.

Квинт Смирнский рассказывает, что как только выздоровел Филоктет, неистовый отпрыск Пеанта, так сразу в бешенстве лук свой схватил и голосом мощным воскликнул:

— Нынче с тобой покончу я, пес поганый троянский! Справедливо тебя покараю, и смогут свободно вздохнуть, наконец, все те, кто в сраженьях не только силы, но и жизни теряет; твоя в том вина!

Это промолвив, лук знаменитый с тетивой, искусно сплетенной, крепко он в грудь упирает и сводит концы его; метко целится он острием смертоносным — ведь в преклонных годах был он юноше силою почти равен; тетива завизжала, и засвистела стрела, и — цели достигла… Громко Парис застонал от раны смертельной, и троянцы с поля сраженья его унесли.

Некоторые же говорят, что исцеленный сын Пеанта вызвал Париса на поединок в стрельбе из лука. Искусство лучника Филоктета было столь велико, что пока Александр целился, он успел выпустить 4 пернатых стрелы, и все они попали в цель.

64. Одиссей и Диомед похищают из Трои Палладий

Некоторые говорят, что Одиссей составил хитрый план похищения Палладия –вырезанной Афиной из дерева статуи в честь подруги детства Паллады, которую она по неосторожности убила в детской игре. По древнему преданию, до тех пор, пока священный ксоан находится в городе, Троя будет неприступной для любого врага.

Некоторые говорят, что для осуществления своего плана Итакиец попросил Диомеда избить его так, чтобы было не очень больно, но, чтобы следы избиения отчетливо были видны. Затем окровавленный, грязный, одетый в лохмотья, Одиссей проник в Трою, изображая нищего. Только Елену не обманул его наряд. Она Итакийца по широко раскрытым, с хитринкой, бегающим глазам сразу узнала, расспрашивать стала, но он от ответов уклонялся сначала, в землю потупив взгляд. Только, когда прекрасная Спартанка сама в ванне обмыла его и маслом душистым натерла, чистым платьем одела и клятвой великой ему поклялась, что лишь тогда его выдаст, когда он в стан корабельный вернется, он ей на некоторые вопросы ответил. В городе много троянцев убив, он возвратился к ахейцам, доставив разные сведения. Именно в тот раз Одиссей в одиночку похитил из храма Палладий. Во время проникновения в храм, он был узнан Гекубой, и она тоже, как Елена, не выдала его и даже сопроводила из города потому, что он обещал пощаду всем, кто не окажет сопротивления при взятии Трои.

Другие утверждают, что Одиссей и Диомед были направлены в Трою вместе, поскольку оба слыли большими любимцами Афины. В твердыню троянцев они пробрались по клоаке (узкому и грязному потайному ходу), перебили усыпленную Афиной стражу и вдвоем захватили изваяние, которое жрица храма Афины Феано, жена Антенора, не задумываясь, отдала им, ибо Одиссей обещал всей ее семье жизнь и свободу. При этом она знала, что Паллада отвергла мольбу знатных троянок и не будет обреченному на сожжение и разрушение городу помогать.

Иные же считают, что Диомед перелез через стену, встав на плечи сына Лаэрта, и в одиночку проник в город именно он. Когда он вновь появился, неся в руках Палладий, они отправились в лагерь при ярком свете луны. Они несли не легкую статую по очереди, и тут Одиссей захотел, чтобы вся слава досталась ему одному. Когда настала очередь Диомеда взвалить ксоан на плечи, Лаэртид потупив глаза, сказал, что устал и пошел медленнее, сзади Диомеда. Он убил бы своего друга, если бы Тидид не заметил тень от занесенного над ним меча, поскольку луна была яркая, и на небе совсем не было туч. Он бросил Палладий и, обнажив свой меч, быстро обезоружил Одиссея. Потом он заставил Итакийца взвалить на плечи статую, а сам пошел сзади с мечом в руках и пинками погнал его к кораблям. Отсюда выражение «диомедово принуждение», часто используемое в тех случаях, когда кто-то поступает вынужденно. Однако по дороге хитроумнейший царь скалистой Итаки стал горячо убеждать Тидида в своей невиновности:

— Диомед богоравный! Друг мой испытанный временем! Поверь, в моих намерениях не было ничего угрожающего твоей жизни, а вытащил я меч, наоборот, чтобы тебя защитить — мне показалось, что в кустах, мимо которых ты шел, впереди кто-то прячется. Подумай сам — зачем мне тебя убивать? — Чтобы славой с тобой не делиться? Но это же просто смешно. Слава — не женщина и не драгоценность, которой хочется владеть одному. Разделив славу на двоих, ее меньше не будет, если деяние великое. И потом, ведь Палладий к корабельному стану еще надо доставить, и дорога впереди не близкая и очень опасная… Так, что не обижай меня своим пустым подозрением, иначе я подумаю, что ты сам хочешь избавиться от меня…

Диомед до конца не поверил своему бывшему другу, но ногами пинать перестал. И рассказывать другим о том, что произошло между ними, он после не стал, побоявшись, что многие, в том числе и Агаменон, не поверят в виновность сына Лаэрта и что, еще хуже, над его подозрением посмеются, посчитав его трусом.

Согласно Фотию, Одиссей нарочно отстал от Диомеда и извлек меч, чтобы убить своего спутника и самому принести ахейцам Палладий. Но как только Одиссей собрался нанести Диомеду удар, тот увидел отблеск меча, — ведь было полнолуние. Тогда Диомед тоже извлек меч, и Одиссей удержался, но, браня Диомеда, который не хотел идти дальше, за трусость, Одиссей погнал его, ударяя тыльной стороной меча по спине. С тех пор существует поговорка: «Принуждение Диомеда», — обо всем, что совершается вопреки желанию.

Овидий поет, что Приам священную статую Афины не сберег потому, что так сама хотела богиня, после того как царевич троянский не оценил ее красоту.

Плутарх на вопрос — почему возле храма Левкиппид в Лакедемоне находится святилище Одиссея, отвечает так: Возле храма поставили Палладий, и Бог сказал, что нужно доверить охрану Палладия тому, кто впервые его похитил, и тогда выстроили рядом с храмом Левкиппид святилище Одиссея, тем более что этого героя они считали себе не чужим из-за брака с Пенелопой.

65. Хитрый замысел Одиссея с братом и деревянным конем

Некоторые, подобно Еврипиду, говорят, что Афина внушила герою Эпею, Панопееву сыну, хитрый замысел постройки большого деревянного коня, который должен был привести к быстрому падению Трои. Замысел этот был настолько мудрено — изощренным, что сердце Афины смеялось, плясало и пело.

Другие, как Аполлодор, уверяют, что построить деревянного коня придумал хитроумнейший Лаэртид и предложил изготовить его Эпею, который, хоть не пользовался уважением рати, но был хорошим строителем. Сын Панопея с помощниками быстро заготовил сухой лес (в качестве дерева упоминаются сосна, клен, кизил и особенно много дуба) на горе Иде и сделал огромного коня, полого изнутри и с замаскированным отверстием в боку для входа и выхода воинов.

Трифиодор поет, что шею коня Эпей поднял над выпуклой грудью и бросил золота яркий отлив на пышную рыжую гриву. Хлынули волны густые с крутой изогнутой шеи, вздыбилась челка надо лбом, скрепленная тонкою цепью. После он вставил глаза — два круга камней драгоценных, ярко сверкнули глаза — отливом и синим, и алым. Вставил в оскал челюстей блестящие белые зубы, будто готовые грызть сплетенную крепко уздечку.

По хитрому замыслу Итакийца он и полсотни лучших ахейских вождей должны были забраться в полое чрево коня и затаиться там; остальные же воины должны были с наступлением ночи, страшно шумя, чтобы привлечь внимание защитников Трои, сжечь свои палатки, отплыть к Тенедосу и стать там на якорь в тайной засаде. С наступлением следующей ночи они должны были незаметно для троянцев вернуться обратно.

На месте прежнего корабельного стана греки собирались оставить огромного деревянного коня со спрятанными воинами, много золы от сожженных шатров и палаток и двоюродного брата (или племянника) Одиссея Синона.

Сыну Эсима в плане Одиссея отводилась очень важная роль. Он должен был сначала хитрой речью, которой его научил сын Лаэрта, убедить троянцев втащить Коня в город, а потом подобно маяку, подать им знак для возвращения зажженным костром или хотя бы большим факелом.

И вот троянцы, видевшие, как отплывают ахейские корабли, выбегают огромной толпой из ворот. По их счастливым лицам было видно, как сладко безбоязненно выйти за стены. Трои доблестные сыны сразу же бросились к ставшему пустынным берегу, и нашли там лишь одного Синона, понуро сидевшего под огромным деревянным конем, на боку которого было написано: «Для благополучного возврата домой, эллины посвящают это благодарственное приношение любимой богине Афине и отплывают».

Синон, доставленный к Приаму, завел продиктованную ему Одиссеем замысловатую речь, как настоящий актер, притворного трепеща всеми членами и лязгая нижней челюстью, якобы, от жуткого страха:

— О, я несчастный! Мойра выткала мне страшную долю, послав мне ужасного брата такого.

— Чем же так ужасен ваш Одиссей, тем более для своего брата? Я слышал, что царь скалистой Итаки самый хитроумный из вас, но почему ты называешь его еще и ужасным? Расскажи откровенно все по порядку.

---

Недоуменно спросил царственный Дарданид, глядя на Синода прежде такими красивыми, а теперь водянистыми в красных прожилках глазами с редкими белесыми ресницами.

66. Поверившие Синоду троянцы втаскивают в город Коня

Синод, глядя на Приама честными глазами, начал говорить точно то, чему его научил Одиссей:

— Многие данайцы, истомленные долгой бесплодной войною, давно уж домой вернуться мечтали, и вот, наконец, наши вожди и советники на собрании приняли решенье отплыть. Это решение было принято по совету Калхаса и по предложению самого Агамемнона. И тут Феба оракул изрек: «Кровью ветры смирить, заклав невинную деву, вам, данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои, — кровью должны вы снискать благополучный возврат и в жертву воина вашего принести, иначе погибните вместе с кораблями в пучине бурного моря». Тогда на глазах смятенной толпы брат мой Калхаса на середину повлек, требуя, чтобы волю богов он открыл, ничего не утаивая. И вот, понуждаемый криком Одиссея, по уговору меж них, меня на закланье прорицатель назначил. Брат мой коварный давно хотел навсегда избавиться от меня, чтоб на Итаке и всех прилегающих островах править единолично. Когда готовили все для обряда, соль с мукой пополам, вокруг висков тугие повязки, сумел вырваться я и от смерти в густых тростниках у болотного озера скрылся. Атрид, должно быть, всех торопил и потому, подняв паруса, ахейцы уплыли, так и не принеся меня в кровавую жертву. И вот я у вас и нет мне надежды ни милую родину снова, ни двоих сыновей, ни отца желанного видеть даже, если я буду все время под этим сидеть деревянным конем.

В старческих глазах царя загорелся такой живой интерес, что его жидкие светлые брови дернулись вверх и совсем округлились. Он властно приказал от пут руки Синону освободить и с придыханием тихо спросил у него:

---

— Скажи мне вполне откровенно: этот огромный из дерева конь ахейцами для чего возведен и тут оставлен: для войны иль как святыня?

Синон не только был готов к такому вопросу, он ждал его и желал. Свой ответ, придуманный тоже Одиссеем, он давно выучил наизусть, в нем изощренная ложь среди правды должна была быть не заметной:

— Помощь могучей Паллады была всегда верой в победный исход для всех нас. Когда же Диомед с моим братом в храм ваш священный недавно тайно зашли и оттуда силой исторгли некогда с неба упавший Палладий, посмев коснуться нечестивой кровью залитой рукой девичьих повязок Афины, — тотчас богиня могучеотцовная нам стала враждебна. Гнев свой Тритония нам явила в знаменьях ясных: в стан корабельный едва был ее образ внесен — в очах засверкало яркое пламя, и, как была, со щитом и копьем необорным, дева — страшно об этом сказать — на месте подпрыгнула трижды. И вот тут-то и возвещает Калхас, что должны немедля данайцы морем из Троады бежать, что Илион они не разрушат, если в Аргосе иль в Микенах вновь не испросят примет, возвратив благоволенье богов, что везли на судах они прежде. Атрид Агамемнон предложил, не откладывая ни на день, устремиться по благоприятному ветру в родную Элладу, чтобы милость богов вернуть и потом в Троаду явиться, вновь море измерив. Этого Коня деревянного они тоже по Калхаса наущенью воздвигли, чтобы тягостный грех искупить оскорбленья святыни Афины.

— Но зачем коня сделали таким громадным?

— Сделать огромным Коня, крепким дубом одев, и до неба эту громаду воздвигнуть повелел опять же Калхас, чтоб не мог он ни через какие ворота в Трою пройти. Ведь, если в каком городе Конь, сотворенный из крепкого дуба, станет за стенами, то и охранять будет тот город своей силой священной, Афиной, ниспосланной лучше, чем ее деревянный Палладий. Если же ваша рука оскорбит приношенье Афине, страшная гибель тогда фригийцам грозит и всему вашему царству.

Такими словами и Приама, и многих троянцев коварный Синон убедил в том, что коня надо во что бы то ни стало за городские стены вовлечь. Беснующуюся дочь Приама Кассандру, обладающую даром прорицания, которая бросалась на Коня, как бешеная собака, никто даже слушать не стал. Даже трагическая смерть задушенных змеями двух юных сыновей и самого жреца Лаокоонта, требовавшего разрушить Коня, еще больше убедила троянцев в правдивости слов Синона, ведь всем было ясно, что змеи были посланы Афиной для наказания за нечестивость жреца.

И ликующие троянцы огромного втаскивают Коня в город, брешь большую пробив в стене над воротами Скейскими.

67. В утробе деревянного коня

Когда лучшие из лучших ахейских вождей, среди которых были Менелай, Диомед, Неоптолем, Акамант, Сфенел, Фоант и, конечно же Лаэртид, входили в конскую утробу работы Эпея, именно Одиссею, придумавшему и постройку Коня, и отплытие ложное, и историю с Синоном, было поручено дверь потайную отмыкать и смыкать в запиравшейся крепко дубовой засаде.

Все остальные вожди и советчики войска слезы стирали со щек, и у каждого члены от бледного страха мелко дрожали. Говорят, что в Коне прятались 50 воинов, которых по одному отбирали Одиссей с Агамемноном.

Конечно, воинам, спрятавшимся в деревянном Коне, было намного страшней. Кровь леденела в их жилах, крупная дрожь била все тело, когда на коня бросалась Кассандра и вопила, чтобы мощное чрево коня рубили скорей топорами или спалили огнем!

Одиссей же всех в Коне успокаивал, голосом спокойным, обыденным, даже насмешливым:

— Это ж орет зеленоглазая красотка, дочка Приама Кассандра. Я о ней много слышал, и ее нам опасаться не надо. Феб влюбился в нее, и она ему пообещала ответить на его чувство. Получив от него способность к пророчеству, девка обманула его, отвергнув, и тем навлекла на себя его гнев справедливый: Аполлон сделал так, чтобы никто не верил её пророчествам. Он уговорил ее на один влажный поцелуй, во время которого плюнул ей в рот, и с тех пор ее пророчествам никто не внимает, её осмеивают и прогоняют, считая безумной.

Однако, когда, нетерпеньем горя, примчался с холма жрец Посейдона Лаокоонт впереди толпы многолюдной сограждан, и стал орать, Одиссей по-настоящему испугался.

— Несчастные! Вы все безумны! Вы поверили, что после 10 лет кровавых сражений не с того ни с сего вдруг взяли и отплыли враги? Вы забыли про многоумного Одиссея, всяких коварств измыслителя? Наверняка по его хитрому плану либо вооруженные ахейцы внутри за досками этими прячутся, либо они хотят, чтоб, затаскивая в город эту громаду, мы сами защищающую нас стену разрушили. Дарданцы, не верьте брату, ни Коню Одиссея: обман в обоих таится! Бойтесь данайцев, дары приносящих!

Крикнув так, Лаокоонт с силой копье тяжелое бросил в бок огромный Коня, в крепким дубом одетое чрево. Медь наконечника в дубовую толстую доску хищно вонзилась и древко копья задрожало, и в утробе коня очень гулко отдался удар, загудели все конские полости глухо.

Если б никогда не теряющий духа Одиссей тут же не призвал на помощь Афину, жрец, пользовавшийся уважением и доверием жителей Илиона, убедил их бы взломать тайник топорами, и быстро не пала бы Троя, еще несколько недель или месяцев постояла бы твердыня Приама.

— Самая любимая из бессмертных, внемли мне, о Афина! Явись спасительницей нам, сидящим в этом Коне!

И тут, как поет Вергилий, по глади морской, изгибая кольцами тело, две огромных змеи с Тенедоса приплыли и к берегу устремились. Вот на землю выползли змеи, кровью полны и огнем пылают глаза их, лижет дрожащий язык, раздвоенный шипящие страшные пасти. Змеи прямо к Лаокоонту ползут и двоих сыновей его, прежде в страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены, бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами. К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая, и гады хватают его и огромными кольцами вяжут, дважды его грудь и шею обвив. Тщится он разорвать узлы живые руками, но яд и черная кровь повязки жреца заливает, и вопль предсмертный, повергающий в трепет, до ушей устрашенных людей долетает. Оба дракона меж тем ускользают к высокому храму, быстро ползут напрямик к твердыне Тритонии грозной, чтобы под круглым щитом у ног богини укрыться.

Настоящий ужас объял потрясенные души троянцев: все говорили, что не зря заплатил за свое злодеянье Лаокоонт, который посмел копьем нечестивым тело Коня поразить, заповедный дуб оскверняя. Люди стали кричать, что в город ввести нужно образ священный, нужно богиню молить. Брешь пробили в стене и ввезли на катках деревянную громаду Коня.

68. Одиссей душит Антикла, чтобы тот не выдал спрятавшихся в Коне

Троянцы воинственной деве Афине в храме коня посвятили, поставив на крепком подножье; жертвы возложили богине на алтарь в яркое пламя. Но богиня могучеотцовная свой взор отвратила и тщетной не приняла жертвы.