Бесплатный фрагмент - Одесские каникулы следователя Железманова

Посвящается моему любимому городу Одессе

Стайка голубей вспорхнула в высокое майское небо. Нежность только что распущенных зеленых листочков подчеркивалась голубизной ясного неба. Колокольный звон передавал торжественность и радость момента: надворный советник, следователь по особо важным делам Рязанского окружного суда Иван Васильевич Зазнаев венчался весной 1909 года в Ильинской церкви с мещанской девицей Ольгой Лисиной. Друг жениха, тоже следователь Рязанского окружного суда, только по Касимовскому уезду этой же Рязанской губернии, коллежский секретарь Петр Андреевич Железманов выходил из церкви вместе с остальными гостями свадьбы. Душу его переполняли самые высокие и светлые мысли. «Они обязательно будут счастливы. Этого просто не может быть иначе. Не может быть, чтобы брак, заключенный в такой чистый и светлый день, был несчастливым. И будут они жить долго. И детей у них будет несколько. Пусть будут две девочки и двое мальчиков. И дети будут замечательные. Здоровые и умные. И никто из них не умрет от кори или скарлатины. И служба у моего друга будет успешной. И упасет его судьба от тяжких испытаний, и не будет больше ни войн, ни революций, а все преступники будут наивными и не опасными», — думал молодой человек. И казалось, что все в мире с ним в этот миг согласны: от священника, венчавшего молодых, до самого мелкого воробья, устроившегося на ветке старой березы, чтобы поглазеть на красивую и торжественную процессию. Этому вторили и солидные силуэты старинных соборов Рязанского кремля. Величавый Успенский собор, построенный великим Бухвостовым, словно парящий в воздухе, в нарядном красно-белом облачении выступал как символ стабильности и благополучия. Солнце задорно играло в маковках пятиглавой Богоявленской церкви. Казалось, что с высокой колокольни сейчас раздастся глас божий: «Эти двое будут обязательно счастливы». А они и сами так думали. Ольга в воздушном белом платье была олицетворением самой женственности и чистоты. Иван бережно вел жену за руку и воплощал надежность и семейный уют.

На следующий день после свадьбы друзья пошли прогуляться. Иван, несколько уставший от предсвадебной суеты, но в то же время просто светящийся от радости, с восторгом пытался передать другу свое состояние:

— Ты не представляешь, какая она чудесная. Умная и образованная. Она прочла почти все собрание историка Соловьева. Мне с ней так интересно!

— И по делу может помочь, — несколько ехидно заметил Петр, намекая на историю почти полугодовой давности, когда девушка по просьбе следователей под видом покупательницы пришла в магазин, чтобы выяснить, кто является хозяином этого заведения.

— Да ладно тебе, попросил пару раз помочь. А так это хорошо, когда супруги могут быть союзниками в одном деле. Вот скажи, каждая девушка поймет мужа, которого вызывают на место происшествия посреди ночи, или еще хуже — из гостей или театра уходить приходится?

— Конечно, не каждая, думаю, что многие обидятся.

— Вот видишь, а моя Оленька не обидится. Я это точно знаю.

Друзья прогуливались по набережной у Рязанского кремля. Разлив Трубежа и Оки еще не сошел полностью. Оба следователя направлялись в стороны церкви Спаса на Яру, останавливаясь и любуясь старинными соборами, буйством нежной зелени на фоне голубого неба.

— Все же как красива природа весной! — в Железманове проснулся художник. Несмотря на свою суровую профессию, он увлекался живописью, в редкие свободные часы любил выбираться на природу и писать акварели.

— Да, очень красиво. Ты знаешь, я теперь с твоей подачи пытаюсь во всем видеть что-то красивое, если это конечно не место происшествия.

— Да, тут даже красивей, чем в моей родной Тверской губернии, там климат несколько другой, более суровый. А тут нежные березки, высокие сосны, изумительное голубое небо — и все это так сочетается! — Петр раскинул руки и обернулся вокруг своей оси.

— Так ты не только художник, ты еще и поэт! — воскликнул Иван.

— Да нет, я не поэт, но хочу сказать, что этот край заслуживает большого поэта, который на весь мир будет воспевать его красоту. И благодарные потомки где-то здесь поставят ему памятник и будут приходить, чтобы поклониться своему рязанскому Пушкину, — картинным жестом Петр показал на место на набережной недалеко от церкви Спаса на Яру.

— Так ты еще оказываешься и фантаст, прямо Жюль Верн, — рассмеялся Иван. Место и в самом деле выглядело непрезентабельно: несмотря на то, что церковь отличалась изяществом, пространство вокруг нее было завалено мусором.

— А может оно так и будет? — не сдавался его друг.

— Ладно, может и будет. Я хотел про твою жизнь спросить. Ты извини, так потерял голову от твоего счастья, что забыл даже расспросить, как у тебя дела? Как сестры? Лиза по-прежнему собирается заниматься медициной? Как матушка?

Петр стал рассказывать о домашних:

— В целом нормально все: та сестренка, которая чуть постарше, Катя, продолжает учиться на своих Бестужевских курсах, история ей очень нравится, подрабатывает частными уроками. Она молодец, совсем освоилась жить одной в большом городе. А младшая — Лиза недавно прислала письмо. Да, она по-прежнему хочет стать врачом, вот думаем, на какие курсы ей лучше поступать. Представляешь, она вообще хирургом хочет стать. Я думал, она в акушерки подастся, а она — в хирурги.

— И тебя это опять очень беспокоит?

— Нет, уже меньше. Ты прав, надо уважать самостоятельный выбор сестер, даже если они младше тебя по возрасту. Ведь я когда-то тоже делал выбор, меня семья поддержала, вот и я их поддержу.

— Я тоже думаю, что это правильно. Сейчас время такое, что не всегда женщина может дома сидеть. А сам как?

— Ничего, начал фехтованием заниматься. Решил последовать совету твоего Анисимова.

Зимой, когда они вдвоем расследовали запутанное дело о нападении на почтовую карету, в Касимов вместе с Зазнаевым приехал сотрудник только что созданной в России структуры — сыскного отделения — Егор Иванович Анисимов. Будучи отставным войсковым офицером, хорошо знавший криминальный мир Егор Иванович искренне удивился, узнав, что молодой следователь почти не умеет стрелять и вообще никак не может себя защитить. Поэтому после успешного обнаружения преступников, собираясь возвращаться в Рязань, отставной офицер сделал молодому следователю подарок: изящную тросточку, которая легким нажатием потаенной кнопочки разбиралась, и в руках оказывался небольшой клинок. Подарок давался с наставлением:

— Вам обязательно надо научиться владеть хорошо оружием. Не все преступники — относительно безобидные пьяницы, совершившие преступление в пьяном угаре. Обещайте мне, что будете брать уроки фехтования, а также обзаведитесь пистолетом или револьвером. Я думаю, что в городе обязательно найдутся отставные военные, которые научат вас правильно владеть оружием. Поверьте, от этого может зависеть ваша жизнь.

Петр внял совету, он нашел одного военного, который начал учить его правильно пользоваться холодным и огнестрельным оружием.

— Ты знаешь, не такое простое дело оказалось. Стрелять у меня более-менее быстро стало получаться. А вот фехтование… В романах Дюма все так изящно преподнесено, я прямо-таки мушкетеров еще больше уважать стал. Вон Атос даже левой фехтовал так же, как и правой, я вот правой только могу, и то только самыми простыми вещами владею.

— Ты учти, что во времена мушкетеров только и делали, что на шпагах дрались, учением они особо голову не забивали.

— Возможно. Слушай, а давай вечером в электрический театр сходим?

Электрическим театром тогда называли кинотеатр. В Рязани тогда уже действовал один, на Почтовой улице. Сеансы шли каждый час. Стоимость билета была весьма доступна (по крайней мере, для наших героев) — 20 копеек. Вечером чета Зазнаевых и Железманов смогли приобщиться к новой забаве.

А на следующий день Петру Андреевичу пришлось отправляться в Касимов. Он опять выбрал водный путь, купив билет на пароход. Город встречал его уже привычной шумной и торжественной панорамой. Вид куполов соборов с блестящими на солнце маковками, фасадов богатых зданий на Набережной, шум и возня на пристани уже вызывали теплые ощущения возвращения ДОМОЙ. А там его ждали, и прежде всего Тимофей. Так звали домашнего кота Железманова. Петр подобрал его на улице, когда тот был еще совсем молодым котиком, и, несмотря на протесты домашней работницы Прасковьи, оставил у себя жить. И не прогадал. Он получил и хорошего друга, и хорошего защитника. Зверь обладал шикарной рыжей окраской, недюжинным охотничьим талантом (проблема мышей в доме была решена) и достаточно высоким самомнением. К двуногому партнеру по жилью относился покровительственно, но дружелюбно. Сейчас весь вид зверя говорил: наконец, ты двуногий, приехал, а то я за тебя беспокоился. Как ты там без моего пригляда?

— Привет, Тёмка! — обрадовался Петр. Он нагнулся и взял кота на руки, начал гладить. Громкое урчание поплыло по комнате, подтвердило обоюдную радость друзей от встречи. Чуть менее эмоционально, но все же высказала свою радость и Прасковья:

— Хорошо доехали? Как там Иван Васильевич? Повенчался? Кушать желаете? Я котлет нажарила, картошку вот сейчас поставлю, холодец есть.

— Да, все в порядке. Есть буду, но чуть позже. Сейчас умоюсь с дороги и почту посмотрю.

* * *

Петр Андреевич вошел в привычный ритм своей службы. А новое дело не заставило себя ждать. Обычно оно начинается или с появления потерпевшего в кабинете следователя, или с доклада официального лица, коим чаще всего выступает какой-нибудь низший полицейский чин. Сегодня сработал второй вариант: унтер-офицер вошел в кабинет следователя и отрапортовал:

— Ваше благородие, разрешите доложить: в селе Кириловка церковь ограбили.

— Церковь ограбили? — удивился Петр Андреевич. В начале ХХ века происходила сложная трансформация взаимоотношений общества, церкви и государства. Отношение к религии было весьма мозаично в различных социальных слоях.. Если крестьянство оставалось достаточно набожным, то горожане, особенно более образованные, относились к религии и ко многим требованиям культа более прохладно. Если такие события, как рождение ребенка или вступление в брак, обязательно сопровождались религиозными таинствами, что и понятно — без этого брак не имел юридической силы, то многие другие вещи соблюдались с наименьшей последовательностью. Само посещение храма, регулярная исповедь, соблюдение постов уходили из повседневной жизни многих жителей города. К слову сказать, сам Петр Андреевич в храме бывал редко, постов не соблюдал. Однако известие об ограбление церкви его покоробило. Молодой следователь не особо интересовался статистикой, иначе бы знал, что в начале ХХ века число подобных преступлений выросло в разы. Старинные иконы, предметы культа, многие изготовленные из настоящего золота и серебра, привлекали любителей легкого заработка. Для воров, специализировавшихся на краже в церквях, даже было придумано свое прозвище — клюквенники. Почему именно название этой северной кисло-сладкой ягоды легло в наименовании воровской специализации, Петр Андреевич не знал.

Впрочем, особого значения это не имеет, вызов поступил, надо приниматься за дело. Полицейский чин позаботился о транспорте: под окном стояла крестьянская телега, запряженная гнедой лошаденкой. Лошадь выглядела старой и усталой, уныло жевала поводья, время от времени совершая резкие движения головой и корпусом, стараясь сбросить надоедливых мух. Вид самой телеги тоже был не ахти — старая, дерево рассохлось, казалось, что одно колесо держится на честном слове. Перспектива трястись в этом чудо-транспорте, ощущая своей пятой точкой каждую из многочисленных ямок на сельской дороге, энтузиазма у следователя не вызвала. Тогда он принял другое решение. В коридоре примостился велосипед. На нем можно объезжать все ямы, да и скорость будет ненамного меньше.

Велосипед! Это была еще одна новинка в жизни молодого следователя. В начале ХХ века в России набирает обороты увлечение велосипедным спортом. В разных концах страны, в крупных городах и в провинции, создаются общества любителей велосипедного спорта, проводятся соревнования. Велосипед стал модной забавой представителей различных общественных слоев. Коллективные велосипедные прогулки за город постепенно превращались в привычный атрибут повседневной жизни. Петр, которого всегда привлекал активный отдых, уже давно интересовался этой новинкой. Забава была не из дешевых, поэтому реализовать свой интерес Петр смог не сразу, но в начале 1909 года он понял, что вполне может себе позволить большую трату: из Санкт-Петербурга был выписан велосипед стоимостью 65 рублей. Посылка пришла в феврале, когда еще лежал снег. Когда покупка была доставлена в дом следователя, то его радости не было предела. Он принялся обихаживать свое приобретение, старательно очищая от лишнего масла, подкачивая шины и проверяя прочность всех креплений. Петр даже попытался чуть-чуть проехаться по комнате. Однако его домашние радость не разделили.

— Ой, чой вы, барин, такое выписали? Что за страхолюдина такая? — всплеснула руками домашняя работница Прасковья.

— Это не страхолюдина, а велосипед, — снисходительно пояснил Петр.

— Да зачем она вам? Вон как на ней раскорячились, неудобно же вам!

— Ничего не раскорячился. Очень даже удобно, буду, когда снег сойдет, за город ездить. Может, по делу когда съежу, если деревня недалеко будет. Повозку еще когда дождешься!

— Дорогой, поди?

— Дорогой, ты права, шестьдесят пять рублей стоит, но что делать, хорошие вещи иногда много стоят.

Не понравилась покупка и Тимофею. Увидев довольного двуногого, суетящегося вокруг непонятного металлического чуда, втянув незнакомые запахи машинного масла, кожаного седла, резины, кот осторожно приблизился к незнакомой вещи. Попытки потрогать лапой колеса не вызвали поддержки:

— Ээээ, надеюсь, что ты не будешь точить коготочки о колеса? Они все же резиновые и могут испортиться!

Ну вот, купил себе какую-то непонятную и вонючую вещь и даже как следует посмотреть не даешь — сделал недовольную мордочку зверь. Попытки Петра проехаться на велосипеде по комнате вообще вызвали у кота полное непонимание, он недовольно забрался вначале на спинку дивана, потом на книжную полку, а затем и на шкаф. Там наверху самое безопасное место, откуда можно спокойно взирать на чудачества двуногого.

Надо сказать, что в Касимове велосипед был в диковинку. Появление следователя на улицах этого провинциального городка на необычном виде транспорта многих даже не удивляло, а пугало. Некоторые бабы ругались и крестились, зато местные мальчишки проявляли большое любопытство и даже просили попробовать прокатиться на этом двухколесном чуде.

Сейчас было самое подходящее время использовать новинку по служебной надобности.

— Так, служивый, поступим следующим образом. Насколько я помню, Кириловка в нескольких верстах отсюда? — спросил Железманов полицейского.

— Да, верст пять-шесть шесть будет.

— Вот и хорошо. Ты садись и езжай в телеге, вот я тебе тут папку свою с бумагами кладу, а я рядом на велосипеде буду следовать.

— Это как?

— Так вот, ты на телеге, а я на велосипеде.

Служивый с удивлением смотрел на новое средство передвижения. Конечно, он видел его не первый раз в жизни, но каждый раз искренне удивлялся, зачем оно нужно: и неустойчивое, и ногами крутить надо. То ли дело на телеге, сидишь себе и едешь, только лошадь надо подстегивать, чтобы не ленилась.

Так и поехали. Майское солнце пригревало, но не палило нещадным зноем так, как оно обычно делает в июне. Дождь был недавно, но не сильный, поэтому дорогу не развезло, можно было вполне комфортно объезжать лужи и ямы. В то же время влажная земля не давала подниматься облакам пыли, которые обычно сопровождают путника на сельской дороге. Так что дорога получалась достаточно комфортной. Временами даже получалось разговаривать с полицейским, выясняя то, что уже известно:

— Когда обнаружили кражу?

— Сегодня утром, батюшка пришел службу служить, а дверь церкви взломана.

— А вчера вечером все было в порядке?

— Да, ваше благородие.

— То есть кража была ночью?

— Выходит, что так.

— А украли что?

— Икону.

— Одну?

— Да только одну, но батюшка сказал, что она самая древняя была.

— А на иконе кто был изображен?

— Николай Чудотворец.

— Николай Чудотворец? — переспросил Петр, зная, что в крестьянской среде этот святой пользуется особым уважением.

— А больше ничего не взяли? Подсвечники там или кадила?

— Нет, больше ничего не взяли.

«Раз взяли только одну икону и самую древнюю в храме, то кража была неслучайно, впрочем, это еще надо уточнить», — подумал Петр Андреевич.

В селе его ждала толпа крестьян. Они были взволнованы и даже немного напуганы. Приезд следователя встретили с некоторой надеждой:

— Ваше благородие, это что такое делается? Храм наш обокрали! Найди супостата.

— Спокойно, вот только не надо говорить всем разом, — слезая с велосипеда, попытался как-то успокоить людей следователь. — Я все равно не могу всех слушать одновременно. Где староста?

— Я староста, — робко выступил пожилой крестьянин с длинной и седой бородой.

— А священник где?

Из толпы выступил священник.

— Здравствуйте, — поздоровался следователь.

— И вам доброго здаровьичка, — ответил служитель культа.

— Ведите в храм, посмотрим, что там произошло.

По дороге священник опять повторил уже известное:

— Пришел утром, а дверь в храме взломана, вошел вовнутрь, а там икона исчезла. Прямо выломали из иконостаса.

— Какая икона?

— Николая Чудотворца. Древняя икона. Семнадцатый век.

Подошли к храму. Петр Андреевич распорядился:

— Все остаются здесь, близко никто не подходит, вовнутрь тоже не заходит. Со мной войдут священник и староста. Остальные ждут, или вообще идите по домам. За кем надо, потом старосту пришлю.

Толпа несколько разочарованно остановилась. Словно все ждали чуда от приезда следователя: он приедет, подойдет к храму, и икона обнаружится, — а тут велено по домам… Но все же приказу подчинились. По внешнему виду храма, по тому, как крестится священник перед входом, Петр Андреевич понял одну важную вещь: храм и община старообрядческая. Конечно, Рязанская губерния — не сибирская глубинка, куда переселились многие старообрядцы, но все же общины староверов можно было встретить и здесь. Следователь приступил к осмотру.

Первое, что он изучил, была входная дверь. Даже неопытному взгляду было ясно, что замок открыли не родным ключом, и даже не с помощью отмычки, а просто выломали топором или ломом:

— Действовали, скорее всего, топором или фомкой, — высказал предположение Петр Андреевич, подбирая и рассматривая щепки, которые валялись на полу.

— Чем-чем? — не понял староста.

— Что ты не понял? — удивился следователь.

— Чем выломали? Топор — это я понял, а фомка — это что? Прозвище какое?

— Ага, верно сказал — прозвище. Воровское. Так воры называют небольшой ломик с загнутым концом. Им и ломают замки, запоры.

Следователь осторожно зашел в сам храм и посмотрел на пол.

— Скажите, а как часто моют полы в храме? — неожиданно спросил он священника.

— Да каждый день после службы, — удивленно ответил служитель культа.

— И вчера служба была?

— Была.

— Полы вымыли после нее?

— Обязательно.

— А кто храм запирал?

— Я и запирал.

— А не обратили внимание, полы добросовестно были вымыты?

— А какое это имеет значение? Ваше благородие, нашего заступника украли, а вы про полы… Какая разница, чистые они или грязные? — недоумевал растерянный священник.

— Это имеет большое значение, — несколько наставительно произнес Петр Андреевич. — Вот видите. На полу явно видны чьи-то следы. Явно кто-то прошелся в больших сапогах. Вчера ночью был дождь. Был у вас в Кириловке дождь?

— Да, был, — охотно кивнул головой староста.

— Сильный? — уточнил следователь.

— Не то чтобы сильный, но часа два моросил.

— А нам, значит, только его остатки достались, в Касимове только немного землю смочило, — заключил Железманов, а потом пустился в объяснения: — Если вчера в храме прибрались, то кто мог оставить такие следы от грязных сапог, словно по лужам шел? Скорее всего, это сделал тот, кто похитил икону.

— Так разве по этим следам виновного найдешь?

— Конечно, личность установить трудно, но кое-что сказать можно, например,… — следователь пригляделся и сделал пару шагов в такт следам, а потом сделал вывод: — Думается, что он немаленького роста, не меньше меня, это точно, а так может даже выше.

Подошли к иконостасу. Место, где была вырвана икона, смотрелось как язва на теле.

— Тут тоже орудовали топором или фомкой, — заключил Железманов, осматривая иконостас и поднимая с пола щепки. А потом спросил: — Больше ничего не пропало?

— Нет, все в порядке.

— Вы уверены?

— Уверен.

Все же вместе обошли весь храм. Железманов шел осторожно, внимательно смотря под ноги. Больше никакого беспорядка обнаружить не удалось.

— У меня такое ощущение, что преступник шел именно к этой иконе. Причем, он четко знал, где она висит. Взломал замок, сразу прошел к конкретной иконе, выломал ее и ушел. Больше по храму даже не ходил, — высказал предположение следователь.

Священник и староста удрученно молчали. А Петр продолжал выяснять детали.

— У вас это единственная старинная икона? Мне полицейский унтер-офицер сказал, что она семнадцатого века. Так?

— Да, эта действительно старинная икона, мы ее очень почитали, — кивнул головой священник.

— Других икон этого времени нет?

— Да вроде нет.

— Значит, все же преступник неслучайно похитил именно эту икону. Он шел именно за ней. Теперь важный вопрос: откуда он знал, что здесь в селе Кириловка есть такая древняя и интересная икона Николая Чудотворца?

— Да как это теперь узнаешь? — развел руками староста.

— Можно предположить два варианта. Первый. Преступник кто-то из местных. Кто-то из ваших сельских взял и украл икону.

— Да не может быть такого, — священник аж чуть не задохнулся от такого предположения. — У нас народ весь благочестивый, все к этой иконе с почтением относятся, — возмутился священник.

— Вы уверены?

— Уверен.

— Есть второй вариант. Преступник сам ездит по селам и деревням и высматривает подходящую добычу. Но тогда он должен был появиться в храме. Не могли бы вспомнить, на службе вчера или несколько дней назад не было посторонних? Вы ведь, наверное, всех прихожан знаете. Церковь у вас старообрядческая, круг прихожан достаточно замкнутый.

— Да, посторонние бывают редко, мы никого не гоним, но в основном на службе все свои.

— То есть нового человека вы бы заметили?

— Я, конечно, не разглядываю абсолютно каждого прихожанина, но обычно нового человека я замечаю.

— Тогда напрягите память и вспомните, были ли эти посторонние?

Священник долго думал, а потом решительно мотнул головой:

— Да нет, не примечал я незнакомых, все свои были.

— Точно?

— Точно.

— Тогда все же нельзя исключать версию о причастности к преступлению кого-то из местных.

— Да быть такого не может, — опять всплеснул руками староста.

— Возможен наводчик поневоле. Например, ездил в город покупки на ярмарке делать и разговорился с кем-то. Рассказал про икону древнюю. Вот этот кто-то на заметку и взял. Словом, есть о чем ваших сельчан поспрашивать. А сейчас надо осмотреть территорию вокруг храма.

* * *

Петр Андреевич вышел из храма и стал обходить его, внимательно осматривая стены и землю. Поиски оказались небезуспешными. Около северного придела на краю лужи (спасибо ночному дождичку!) удалось обнаружить след от сапога. По размерам он очень подходил к следам, которые были обнаружены в храме. Теперь точно можно было судить о размере ноги преступника, а также о его росте. Возможно, что храм ограбил человек высокого роста — размер стопы у него солидный. И самое главное — след был особенный: каблук подбит подковкой, а на подковке явно виделась надпись, точнее не надпись, а две какие-то буквы.

— А вот это уже интересно, — воскликнул Петр Андреевич. Он силился понять, что за буквы отпечатались на песке. Разобрать это было не очень легко: буквы переплетались друг с другом. Наконец следователь понял, что перед ним вензель из двух букв — С и К.

Потом Железманов обратился к старосте:

— Ты не знаешь, у вас на селе кто носит сапоги с такой франтоватой подковкой?

— Так, ваше благородие, у нас сапоги в такую пору мало кто носит. Все больше в лапотках ходим или босиком. Тепло уже.

— И все же взгляни, ни у кого таких сапог не замечалось?

Староста подошел к следу, некоторое время всматривался в него, потом пожал плечами:

— Нет, таких ни у кого не припомню.

— А есть кто-нибудь, чьи имя и фамилия подходили под эти буквы?

Староста наморщил лоб и наконец произнес:

— А тебе фамилия нужна или как звать по батюшке?

Дело в том, что в крестьянской среде понятие «фамилия» часто смешивалось с понятием «отчество». Суффикс «вич» (Андреевич или Николаевич) использовался только по отношению к более привилегированным слоям. У крестьянина отчество звучало иначе — Андреев или Николаев. То есть, например, современное ФИО Семен Иванович Николаев относительно крестьянина звучало как Семен Иванов Николаев. Именно это имел в виду староста.

Железманов пояснил:

— И так, и так подойдет.

Староста подумал еще и, наконец, выдал:

— Есть у нас Семен Колобов. По батюшке Петров будет.

— А где живет этот Колобов?

— Так в избе с родителями живет.

— С родителями? Ему сколько?

— Да годков пять, наверное, исполнилось.

Нет, пятилетний клюквенник — это из области фантастики. Но больше никого староста припомнить не смог. Петр Андреевич достал бумагу, карандаш и начал зарисовывать след. Естественно, что он измерил длину и ширину следа, четко повторил форму носков обуви и, конечно, тщательно зарисовал буквы на подковке. Однако надо было убедиться, что след оставлен именно незнакомцем, а не кем-то из жителей Кириловки. Поэтому следователь задал еще один вопрос:

— А у вас на селе никто обувь не шьет? К какому сапожнику обычно обращаются ваши односельцы?

— Так у нас Касимов недалече, тудой обычно ездиют, — развел руками староста.

— Сколько дворов на селе?

— Три десятка.

— Так, сейчас пойдешь со мной по дворам, я должен поговорить с жителями Кириловки. Заодно и узнаем, не справил ли кто сапожки с таким вензелем. И вообще поговорить есть о чем.

— Так давай всех на сход соберем, — предложил староста.

— Нет, на сходе много шума будет. Пойду по дворам, хотя бы с большаками поговорю, они про домашних все знают.

Большаками в деревне называли старшего в семье: отца или старшего сына. Они действительно обычно хорошо знали жизнь своих домочадцев, так как сами ее и организовали. Во всех домах Железманов ставил задачу — выяснить, не видел ли кто посторонних в Кириловке, не интересовался ли кто у сельчан насчет иконы, а также не мог ли оставить затейливый след около храма кто из сельских. Нельзя сказать, что жители села Кириловка были настолько бедные, что сапог у них отродясь не водилось. Конечно, большинство мужиков ходили в лаптях, а, когда становилось тепло, то и вообще босиком. Но были и те, кто мог позволить более фасонистую обувь. Хоть некоторые и надевали этот атрибут деревенского престижа только по праздникам и на публику, все же кандидатов на авторство следа у храма хватало. Поэтому в каждом доме Железманов просто просил выставить пред ним имеющиеся в доме сапоги. Из них он отбирал те, которые явно подходили по размеру, составляя список владельцев. К последним он планировал присмотреться более внимательно. Он и сейчас задавал вопросы: где были ночью, кто их видел. Как правило, тут же раздавались возгласы других домочадцев: так он всю ночь в избе провел! И все же Железманов фамилии записывал. Однако самого главного не было: сапог с необычной подковкой так и не обнаружился. Также никто не признался, что болтал с посторонними об иконах в местном храме. Зато поиски неизвестного, заходившего в Кириловку, оказались не такими уж бесплодными.

— Так я второго дня видела мужика незнакомого в нашем селе, как раз недалеко от церкви это было, — воскликнула одна крестьянка во время беседы. — Даже двух.

— Точно незнакомые?

— Вот тебе крест, — забожилась женщина, осеняя себя крестным знамением. — Первый раз их видела.

— А описать ты их можешь?

— Чего?

— Ну, рассказать, как они выглядели, росту какого были, цвет волос и прочие приметы, лет им сколько, молодые, старые, — пояснил следователь.

— Так оба были уже немолодые, в возрасте. Один повыше, худощавый, седой уже, спина у него сгорбленная.

— Сгорбленная, это как? Горб у него?

— Да какой там горб, просто спину не может прямо держать.

— Сутулится, словом, — понял следователь. — Вот ты сказала, что он выше был, чем другой. Это как? Он высокой сам по себе или просто выше второго, а тот такой маленький, что выше него быть не шутка.

— Не поняла, барин, о чем ты.

— Роста этот седой был большого? Выше меня?

— Да, выше.

Это было важное сопоставление. У Железманова рост был выше среднего, поэтому выше него — значит, высокий. Неплохо бы еще выяснить черты лица подозреваемого.

— А лицо этого сутулого ты разглядела? — продолжал работу следователь.

— Лицо как лицо, обычное, — крестьянка не понимала, что от нее хотят.

— Может, цвет глаз запомнила, нос какой?

— Да делать мне больше нечего, глаза его рассматривать, — отрезала свидетельница. — Нос обыкновенный.

— Ну как это обыкновенный? — начинал горячиться Железманов. — Вот смотри, у мужа твоего нос большой, с горбинкой. А вот у старосты он, наоборот, вздернутый, курносый. Какой более похож нос этого незнакомца?

— На мужнин, у того нос тоже с горбинкой, — уверено заявила свидетельница.

Приметы первого более-менее вырисовывались: высокого роста, худощавый, седой, пожилой, нос с горбинкой. По тем временам уже неплохой словесный портрет. О фотороботах тогда даже не мечтали. Железманов приступил к выяснению примет второго незнакомца:

— А второго мужчину описать можешь? Ты сказала, что он был ниже первого. Насколько ниже? Вот со мной сравни, — использовал знакомый прием следователь.

— А что мне его с тобой сравнивать? Я думаю, что он ненамного ниже тебя был, — предположила женщина. — Вот только ты худощавый, а он такой широкий в плечах был.

— Цвет волос какой?

— Черный, черный как смоль, я думаю, что цыган он. Вот к нам цыгане когда заходили, так вот у них волосы такие и лицо темное — темное, как грязь.

— Что, тоже черное или просто кажется, что он долго не умывался или сильно загорел? — сильно удивился Железманов, слабо допуская мысль, что к краже может быть причастен негр.

— Нет, так, как будто загорел он.

— Глаза, нос не разглядела?

— Нет, не разглядела.

— А ты мне вот что еще скажи. Они между собой не разговаривали?

— Говорили.

— А, о чем, ты не помнишь? Вспомни, очень надо.

Женщина наморщила лоб, некоторое время думала, а потом радостно воскликнула:

— Вспомнила, этот чернявый сказал седому, что, мол, надо торопиться, а то дело к ночи, а им еще до дома добираться.

— А как он это сказал?

— Как-как… Как и мы с тобой говорим, ртом, конечно, — не поняла вопроса свидетельница.

— То, что ртом, это понятно. Я другое имею в виду. Вот представь, разговаривают два человека. Вот если один является старшим или начальником, то он, наверное, будет иначе разговаривать, если, наоборот, должен слушаться другого. Вот как он это говорил — как начальник, или, наоборот, можно было подумать, что он опасается второго. Или они разговаривали как друзья?

— Я думаю, что этот чернявый недовольный был. Говорил, как сквозь зубы цедил.

Железманов опросил других жителей села. Еще несколько человек видели эту парочку незнакомцев, правда, издали. Также следователь выяснил, что никому из кириловцев эти двое не приходятся родственниками или просто знакомыми. Он в каждой избе задавал вопросы о гостях. Пожалуй, из осмотра места происшествия, показаний свидетелей он выжал все, что мог. Нужно было возвращаться в Касимов и далее приступать уже к другим следственным действиям. Но вначале надо как следует обдумать результаты дня сегодняшнего. Этим лучше заняться дома, после небольшого отдыха.

Выезжая из деревни, Железманов обратил внимание на дом с заколоченными окнами. Заколоченные дома можно было увидеть в рязанских деревнях, как, впрочем, и в деревнях других нечерноземных губерний. Многие крестьяне оставляли тяжелый земледельческий труд в зоне рискового земледелия и меняли его на не менее тяжелый труд в городе, тяжелый, но более стабильный.

— Хозяин на заработки ушел? — кивнул Петр на заколоченный дом. Вопрос был продиктован не служебной надобностью, а обычным бытовым любопытством, причем не особо глубоким. Так спросил, скорее для поддержания разговора.

Староста, который решил проводить следователя до выезда из деревни, кивнул головой:

— Да, у нас тут Изветов жил, он торговлей стал заниматься, в город уехал, а потом слухи ходили, что чуть ли не за границу к бусурманам подался, — староста испуганно перекрестился.

— А чем торговал?

— Красным товаром: тканями, лентами, пуговицами. Несколько лет уже как уехал.

Информация вряд ли имела отношение к делу. Петр Андреевич направился домой. По дороге он сосредоточился на особенностях «дорожного полотна» — бесчисленных ямках, лужицах, а также на красоте просыпающейся природы, стараясь получить максимальное удовольствие от велосипедной прогулки и хорошей погоды. Все равно думать лучше сосредоточившись, а какое тут максимальное сосредоточение, если надо то лужу объехать, то на камень не наскочить? Думать он будет дома, после обеда, когда никто не помешает его рассуждениям.

* * *

Так следователь и сделал. Он всегда старался не спешить с выводами, набрать определенный объем сведений. А для размышлений лучше уединиться и внимательно все обдумать, сопоставляя различные показания, данные осмотров и экспертных заключений. Нередко рассуждения сопровождались схемами и зарисовками. Однако не всегда для процесса обдумывания Петр Андреевич выбирал письменный стол. Чаще это был диван в кабинете. И так же часто собеседником и советчиком молодого следователя становился Тимофей. Вот и сегодня Петр удобно устроился на диване, положил на колени блокнот и карандаш, а рядом пристроился кот. Иногда он укладывался на спинку дивана и молодой человек протягивал время от времени руку, чтобы погладить рыжую шерстку. А в другой раз Тимофей выбирал место дислокации рядом с человеком на диване, и рука теребила рыжую шкурку непрерывно. А порой зверь просто устраивался на коленях следователя, и тогда молодому человеку приходилось чертить схемы, стараясь не потревожить любимое животное. Впрочем, такой мелочи следователь внимания не придавал. Главное — кот был очень внимательным собеседником, никогда не перебивал, не требовал сразу же принять его точку зрения. Мерное урчание и поглаживание мягкой шерстки успокаивало Петра и позволяло лучше сосредоточиться на предмете рассуждения.

«Так что мы имеем на сегодня? Нельзя сказать, что сегодняшний день не дал ничего полезного. Все же узнать кое-что у меня получилось», — начал с вывода следователь. Мерное урчание со спинки дивана явно обозначало, что двуногий, конечно, о себе бывает несколько слишком высокого мнения, но сегодня, пожалуй, он и вправду хорошо поработал.

«Итак, скорее всего храм ограбили не местные, а пришлые. Крестьян Кириловки можно исключить. Вряд ли они, сговорившись, будут рассказывать про двух незнакомцев. У нас есть приметы этих людей. Оба немолодые мужчины. Один высокого роста, другой среднего. Высокий — седой, худощавый, сутулится. Нос с горбинкой. Второй — чернявый, плотного телосложения. Темные волосы. Причем не просто темные, а „как смоль“. Плюс темный цвет кожи. Не негр, конечно. Если бы был негр, эта крестьянка как резаная кричала бы. Про нечистую силу всем бы рассказывала бы. Просто смуглый. Возможно, он цыган. Хотя цыгане чаще в качестве объекта кражи лошадей выбирают. Для икон другой рынок сбыта нужен. Может быть, этот чернявый — молдаванин, грек, армянин, еврей», — сопоставлял факты следователь.

Тимофей завертелся на спинке дивана, потом спрыгнул на диван и начал взбираться на руки.

— Ты чего? Хочешь, чтобы тебя погладили или хочешь сказать, что у тебя есть другие версии о личности злоумышленников?

У кота не было других версий, в данный момент он был согласен с двуногим, но в чем тот был не прав, так это в том, что котов надо гладить на коленях, так удобнее, и приятнее, и теплее.

— Ладно, иди ко мне на руки, будем думать на пару, — Петр начал почесывать кота за ухом, тот млел от удовольствия и запел песню на всю комнату.

— Вот хорошо тебе, можно мурлыкать сколько угодно, а мне вот думать надо и негодяев этих ловить, — укорил любимца Петр. Тот недовольно дернулся в руках человека, что явно обозначало возмущение высказанной несправедливостью. Он не покладая рук, то есть, простите, лап, помогает этому двуногому сосредоточиться, а тут еще ему на него же и жалуются! Впрочем, кот был отходчивым зверем, он никогда не дулся на двуногого долго. Вот и сейчас буквально через минуту друзья продолжали рассуждать.

«Скорее всего, они приехали заранее и пришли в храм, чтобы выбрать наиболее ценную икону», — продолжал строить версию следователь. Тут на него неожиданно внимательно посмотрели два зеленых глаза.

— Тебя что-то смущает? Ааа… Ты хочешь спросить, почему священник клянется, что на службе не было посторонних?

Взгляд зеленных глаз не оставлял сомнения, что такой вопрос возникает.

— Да все просто, рыжий! Чтобы посмотреть на икону, приглядеться к будущему объекту кражи, не обязательно приходить на службу, можно прийти до службы или после. Даже если священник и находился в храме, можно было улучить момент, когда к нему кто-то из прихожан подошел с каким-то вопросом, да мало ли зачем священник может отойти от иконостаса. Вот за его спиной вполне можно было все разглядеть. Незаметно можно было даже весь храм обойти и выбрать самую ценную икону. Вот тут другой вопрос возникает, очень интересный, я скажу тебе, вопрос. Почему была все же украдена именно эта икона? Икона старинная, почитаемая.

Кот спрыгнул с колен. Сел на пол, почесал задней лапой за ухом. Весь его вид говорил, что он устал от умных разговоров.

— Ты вот так, значит? Как сложный вопрос, так решил сбежать? Скажи лучше, что тебе эта задачка не по зубам. А я и без тебя домыслю, — махнул рукой Железманов.

Тимофей запрыгнул на подоконник и стал наблюдать за возней воробьев на ветке куста сирени. Свесившийся в комнату хвост слегка подергивался, выдавая напряжение охотника. А Петр Андреевич продолжал рассуждать по сути дела:

— В принципе, возможны два варианта. Первый, два клюквенника мотаются по российской глубинке, заходят в храмы и смотрят, чем можно поживиться. Так вот, наобум. Приехали в какое-либо село. Нашли церковь. Подождали, когда служба закончилась, в храме мало народу, священник с кем-то из прихожан беседует. Незаметно пройтись по храму, посмотреть, есть ли ценные иконы, выбрать соответствующий объект — вполне реально. Однако можно предположить второй вариант. Клюквенники получили информацию об иконе откуда-то извне и приехали. А вот откуда? Трудно предположить. Все же будем надеяться, что речь идет не о конце света. Икона, конечно, старинная, но не настолько уникальна, чтобы ради нее из-за границы ехать. Вполне возможна Москва. Надо обязательно отработать картотеку криминального элемента. Нужно проверить как рязанские карточки (увы, у нас пока картотека только создается), так и московские посмотреть.

Тимофей повернул голову и посмотрел на двуногого. Взгляд выражал одобрение.

— И это еще не все! — отреагировал на жест рыжего друга молодой человек. — У нас ведь еще одна зацепка есть!

Глаза зверя блеснули любопытством.

— Да! Ты забыл про след и, самое главное, про буковки на нем? Это могут быть буквы, обозначающие имя или даже фамилию.

Кот зевнул, изображая разочарование. Ну вот! Тоже мне след. Во-первых, это не полное имя. Во-вторых, может быть это и не имя вовсе. В-третьих, неужели преступник вот так возьмет и оставит столь важные сведения о себе?

— Ну знаешь, преступный элемент, он разный бывает. Некоторые совмещают в себе и наглость, и некоторую наивность и абсолютно уверены, что если они успели уйти с места преступления, то их никто и никогда не найдет. Особенно такая логика может быть характерна для гастролирующих преступников, постоянно переезжающих с место на место. Мол, если мотаюсь по стране, то фиг два кто меня поймает, — возражения Петра были не лишены аргументов, но он счел добавить еще один. — Даже те, кто ворует рядом со своим местом жительства, бывают потрясающе беспечны и выдают себя сами с головой. Чуть ли не на прогулку выходят в вещах, которые украли у соседа. Да что далеко ходить за примером. Кто совсем недавно явился в дом с птичьим пером на усах?

Железманов имел в виду совсем недавний случай, когда Тимофей пришел домой с весьма довольным и сытым видом, а на его шикарных усах болталось небольшое птичье перышко — свидетельство удачной охоты. К счастью, по цвету пера было видно, что добычей охотника стал бездомный голубь, а не глупый цыпленок, неосторожно покинувший родной птичник. За такое кот в деревне может буквально лишиться жизни. Тимофей тогда не понял причину серьезного выговора и сейчас сделал вид, что не понимает намеков двуногого. Все было по-честному: один убегал, другой догонял. Кто оказался более шустрым, тот и прав. Поэтому он и сейчас не отреагировал на слова Петра, который отметил, что у него есть еще важное направление поиска:

— С одной стороны, надо будет во всех запросах указать, чтобы особо обратили внимание на всех клюквенников, имеющих инициалы Эс-Ка. С другой стороны, нельзя исключать, что этот загадочный Эс-Ка не имеет отношения к краже, например, он сапожник, который изготовил эти сапоги, и теперь мне надо найти этого мастера и спросить его о том, кому он шил сапоги соответствующего размера.

* * *

На следующий день Петр начал реализовывать оба направления поиска. Первый — приметы преступников. Железманов был уверен, что кражу совершили люди бывалые (уж больно ловко вскрыты все замки). Большой шанс на то, что на них есть сведения в криминальной картотеке. В то время в России только формировалась система криминальной регистрации. Хотя в ряде городов усилиями наиболее толковых полицейских чиновников это дело велось давно. Задержанных преступников дактилоскопировали, фотографировали и подвергали измерениям по системе Бертильона. Альфонс Бертильон, французский криминалист, разработал механизм криминалистической регистрации, основанный на антропологических измерениях: рост, расстояние между глаз, размер ушной раковины, длина некоторых пальцев. Было выделено четырнадцать параметров измерения. Бертильон исходил из того, что один параметр может совпасть. Мало ли людей одного роста! А вот совпасть все четырнадцать параметров сразу вряд ли могут. В России только формировалась единая справочная система, но все же антропологическое бюро в столице уже накопило более шестидесяти тысяч карточек. И это позволило изобличить многих преступников, совершивших преступление повторно. Конечно, дактилоскопическая регистрация более надежна, но тогда она только входила в обиход и некоторое время в России применялись обе системы криминалистической регистрации. Тем более что надо было еще уметь снимать отпечатки пальцев на месте происшествия. Вот он, Железманов, этого делать не умел. И не умели другие следователи Российской империи. А уж если учесть, что чаще всего они оказывались на месте происшествия далеко не первыми, а после того как сельские старосты, полицейские урядники успевали немало наследить и залапать все на месте преступления своими руками, то бертильонаж было рано пока списывать в архив. Вопрос только в том, что сама система криминального учета только налаживалась. Во многих полицейских участках только учились измерять задержанных с помощью специальных линеек. Порой результаты получались оригинальными: например, уши, если верить результатам этих измерений, оказывались почти как у слона.

«Однако все же попробовать стоит, будем надеяться, что эта криминальная парочка засветилась», — рассуждал Железманов, составляя официальные запросы. Конечно, писать надо в обе столицы. Опять же не факт, что получится напасть на след: данных маловато. Точно известно одно антропологическое измерение: длина стопы. Рост можно предположить относительно — выше шести вершков. Известен цвет волос и воровская квалификация — клюквенники. Следовательно, запросами надо потребовать данные на всех клюквенников выше шести вершков, с определенной длиной стопы. А вот цвет волос вообще мало что значит. Ну ладно, один черный. Вот это можно учесть, а вот второй седой. Он мог быть шатеном, брюнетом, рыжим. Да еще известен возраст. Можно отбросить молодых. Железманов представил, как полицейскому чиновнику будет нелегко составлять такой список. Это может быть человек эдак сто пятьдесят — двести. Но все же лучше, чем ничего. Потом от этого списка надо будет отталкиваться. Может, что-то и получится. Железманов также попросил особо обратить внимание на лиц, имеющих инициалы Эс-Ка, но ограничивать составление списка ими не стал. А вдруг это не инициалы преступника? Железманов написал письмо сотруднику сыскного отделения в Рязани Егору Ивановичу Анисимову. Может, ему эти деятели встречались. Попросил использовать свои связи и знакомства, проще говоря, агентуру, чтобы узнали, нет ли каких разговоров в криминальном мире о преступлении в Кириловке. Может, кто-то пытался искать каналы для сбыта иконы? Или давал заказ на это преступление и искал исполнителя? Словом, пусть поспрашивает кого надо.

А пока будет идти ответ на запрос и Анисимов будет задавать своим агентам вопросы, ему, следователю Железманову, самому надо проверить вторую зацепку-версию: необычный след, который был зафиксирован около храма, мог зафиксировать не с инициалы вора, а инициалы мастера, шившего сапоги. Вдруг этот сапожник, как средневековый мастер, старался выделить свой товар? Теперь предстояло найти этого амбициозного мастера. Искать сапожника в любом городе в начале ХХ века — дело нелегкое, ибо их традиционно было много. В Касимове тоже. Тем более, что в этом стремительно развивающемся купеческом городе кожевенное производство было местным коньком. Шкурки, выделанные в Касимове, шли на международных выставках нарасхват. Конечно, шили и сапоги. Следователю предстояла непростая задача: обойти всех сапожников и выяснить, нет ли такого, кто использует подковки с инициалами Эс-Ка.

Весь день Петр Андреевич добросовестно обходил нужные лавки и мастерские. Начал с торговых рядов на Соборной площади. Там самая активная купля-продажа идет и больше всего шансов на удачу. Тем более, что это буквально в двух шагах от его служебного кабинета, который располагался в здании мировых установлений на Соборной площади. Если найдет нужного свидетеля, можно будет быстренько привести к себе и допросить. Обход торговых рядов занял больше часа, лавок много, в том числе и сапожных, а еще соблазняют не сапожные. То булочник машет перед носом изумительно пахнущим калачом, то так же настойчиво, вызывая слюноотделение, предлагают купить колбасы (можно и конской, в городе и мусульмане живут, им тоже есть надо). В другой лавке разворачивают красочный платок, даже мелькнула мысль, не купить ли в подарок матушке или сестрам; а в этой сшибает аромат душистого мыла.

Книжная лавка так и манит страницами самых свежих изданий. Петру пришлось приложить усилия, чтобы не погрузиться в выбор книжной новинки для чтения. Словом, все что угодно душе и телу в изобилии предлагают касимовские купцы. Но следователю был нужен только сапожный мастер, и не абы какой, а именно тот, который в порыве собственных амбиций ставит фирменное клеймо на подковку. Однако не повезло, не торговал амбициозный мастер в торговых рядах. Дожевывая пирожок (все же не смог устоять в одной из хлебных лавок), Петр Андреевич двинул в сторону Рязанского спуска. Проверив все лавки там, пошел беседовать с сапожниками на Пятницкой и Троицкой улицах. Потом без его внимания не остались еще несколько улиц, он даже дошел до самой окраины Касимова к берегу речки Сиверки.

К концу дня ноги налились свинцом, но пока ничего найти не удалось. Сапожники мельком смотрели на рисунок и качали головой:

— Нет, я такое не делаю.

День клонился к концу, и пришлось возвращаться. Подходя к дому Петр заметил, что он не один спешит в родные стены: с противоположной стороны Малой Мещанской к месту своего жительства приближался Тимофей. Как и его двуногий, кот посвятил день охоте, только у него она была более успешной. На этот раз двуногому все должно понравиться: добычей стала не птичка, а грызун (почему-то двуногие их не любят и даже боятся). В зубах кот держал даже не мышь, а довольно большую крысу. Сам же охотник просто сиял от радости и гордости. Он решительно направился с добычей к двери дома. Надо двуногого подкормить. Кот Тимофей не какой-то там жадина, добро всегда помнит. С ним всегда ветчиной делятся, вот и он готов поделиться, тем более этот двуногий такой тощий! Ну точно, без него умрет с голодухи. Однако сам Петр энтузиазм своего любимца не разделял. Перспектива получить в центре комнаты тушку придавленной крысы, которая к тому же еще может в любой момент ожить и начать бегать по квартире, его не обрадовала. Поэтому он встал поперек дороги и не спешил открывать дверь.

— Привет, рыжий, вижу — день у тебя был удачный, — поприветствовал он своего любимца. Тихое урчание подтвердило, что день сегодня и в самом деле ничего.

— Ты куда с этой крысой намылился? Домой ее хочешь притащить?

Урчание и попытки проникнуть к двери между ног подтвердили, что намерения именно такие.

— Хочешь нам с Прасковьей подарок сделать?

Новые попытки рыжей лохматой головы протиснуться к двери опять подтвердили, что и в этом двуногий не ошибся. «Ты оцени все мое расположение к тебе, я тебе такой шикарный подарок приготовил, другой бы съел это один где-нибудь в уголке, а я с тобой хочу поделиться», — взгляд зеленых глаз и выражение рыжей морды не оставляли сомнения в намерениях кота.

— Нет, ты знаешь, я сегодня крысу есть не буду, — спокойно возразил Железманов Тимофею. — Мне сегодня Прасковья куренка планировала зажарить.

Кот не понял возражения двуногого. Куренок — это хорошо, куренка он и сам не прочь отведать (правда, сырой он намного вкуснее), но все же, как быть с подарком? Разве можно отказываться от этого шикарного серого экземпляра?

Петр был другого мнения. Он продолжал не пускать кота в дом и даже слегка отодвинул его ногой от двери:

— Я ценю твое благородство, но ешь эту крысу сам. Ты представляешь, какой крик поднимет Прасковья, когда ты с таким трофеем покажешься на пороге квартиры?

В этом можно было не сомневаться. Прасковья мышей и крыс боялась, каждый раз, когда Тимофей притаскивал добычу домой, она начинала вопить и ругаться. Топтания зверя и человека у двери продолжались некоторое время. Оба устали и от пререканий, и от забот истекающего дня. Наконец Тимофей сдался, с разочарованным видом он повернул от двери. «Ну вот, делай вам после этого доброе дело, не хотите есть настоящую здоровую пищу — ваши проблемы. Трескайте безнадежно испорченного куренка, а эту вкусняшку я сам слопаю за милую душу», — как бы говорили его опущенный хвост и потухший взгляд. Петр получил возможность наконец войти в дом.

Обедать он сел не сразу. Так вымотался за день, что даже не было сил есть. Поэтому Петр вначале просто присел на диване в столовой. Он снимал небольшую квартирку из двух комнат. В одной была устроена спальня и кабинет одновременно, т.е. стояли кровать и письменный стол. Вторая комната условно может быть названа или гостиной, или столовой. В центре ее стоял солидный обеденный круглый стол. В простенке между окнами разместился старинный буфет красного дерева. Дверцы его были украшены затейливой резьбой и массивными узорчатыми ручками. Стойка, по которой вилась деревянная виноградная ветвь, подпиралась столбцами. Буфет украшала чайница с изображением изящной женской головки в кокетливой модной шляпке.

«Вот в чем мне повезло, так это в том, что по приезду в Касимов мне сразу довелось найти уютною квартирку с этой Прасковьей. Готовит она действительно божественно. А ведь простая крестьянка. Полжизни в деревне прожила», — подумал молодой человек. Он был прав. Не всегда крестьянка, пришедшая в город и претендующая на место кухарки, умела нормально готовить. Кулинарные традиции простой крестьянской семьи из средней полосы были достаточно примитивны: щи из запаренной капусты и картохи без какой-либо приправы, и вареная картошка составляли основу меню российского крестьянина. Учиться готовить разнообразно и вкусно не было ни времени, ни средств. Сказочные разносолы традиционной русской кухни были известны в других кругах, которым был по карману обед в ресторане. Железманову повезло в том, что до этого Прасковья уже служила в доме с педантичной и знающей хозяйкой, которая не поскупилась на кулинарные книги для своей прислуги.

«А Тимофей хотел накормить меня крысятиной, — с легкой усмешкой вспомнил Петр попытки кота протащить в квартиру тушку грызуна. Ему стало немного жалко животное, которого в дом не пустили и отказали в признании заслуг. — Обиделся поди, но что делать? Ладно, Тимофей, он отходчивый, чуток подуется и перестанет сердиться, придет домой как ни в чем не бывало». В этом он не ошибся: уже когда стемнело, сквозь сон Петр услышал скрип форточки и как что-то тяжелое спрыгнуло на пол. Пошатавшись по улицам, рыжий лохматый друг переварил обиду и вернулся домой. Все равно за двуногим надо присматривать, хоть он и не понимает ценности правильного питания.

* * *

На следующий день следователь опять продолжил обходить сапожников. Сегодня он решил обследовать мастерские в противоположной части города. Он проследовал по Малой Мещанской до Соборной, прошел немного по ней и по Загородной улице добрался до татарской слободы. Среди татар тоже многие занимались сапожным ремеслом, но вчера была пятница, и по этой причине Петр Андреевич накануне не стал посещать мастерские в этой части города. Татары исповедуют ислам, а для мусульманина пятница святой день. В этот день они обычно не работали. Зато сегодня многие татарские мастера добросовестно выполняли заказы клиентов, и Железманов шел по Татарской улице, заходя в соответствующие лавки и мастерские. Увы, везде разговор следовал примерно по одинаковой схеме.

— День добрый, — здоровался следователь.

— Добрый, коль не шутишь, — отвечал сапожник.

— Как дела?

— С помощью Аллаха.

— Есть заказчики?

— Не жалуюсь, Аллах милостив, без заработка нас не оставит.

— А вот глянь, не твоя работа? — следователь протягивал сапожнику листок бумаги с рисунком следа.

Мастер брал листок в руки и долго смотрел.

— Нет, я такое не делаю, — качал он головой.

— Жаль, — не скрывая разочарования, вздыхал Петр Андреевич и двигался дальше. К середине дня он уже исследовал всю татарскую слободу, прошел мимо мечети и добрался до Успенского оврага, но нужного мастера так и не нашел. Понятно, что он не просто устал, а сильно устал. Он уже собирался спуститься вниз в овраг, пересечь его, чтобы попасть на Гостиную улицу, которая как раз вела к Соборной площади. Все же надо и в служебном кабинете появляться. Неожиданно его взгляд зацепил на земле знакомый рисунок. В первую секунду показалось, что ему почудилось, что было бы вполне закономерным: целый день смотрел на эти буквы — СК. Но потом, остановившись и даже выдохнув пару раз, Петр еще раз внимательно посмотрел себе под ноги. Ну точно! На земле он видел знакомый след. К счастью, май оказался богат на дожди, вот и сегодня ночью опять лило, и весьма сильно. Уровень развития инфраструктуры Касимова немногим отличался от всех уездных провинциальных городов. Центральная улица города — Соборная — еще имела кое-какие атрибуты городского комфорта. Тут даже освещение газовое проведено, а некоторые дома вполне могли бы украсить губернский, а то и столичный город. Но большинство улиц Касимова не были ни замощены, ни освещены и в данный момент были улеплены лужами, которые пешеходы обходили по краешку, оставляя на песчаной почве достаточно четкие отпечатки. Причем человек в сапогах с буквами СК на подковке прошел явно недавно, иначе его отпечатки просто затоптали бы. Естественно, Железманов пошел по следу. Кое-где он был уже разрушен — разнообразные сапоги, туфли, туфельки, лапти, а также копыта, большие и маленькие лапы старательно вносили разнообразие в дорожное полотно, фактически творя самую настоящую диверсию для следствия. Однако продвигаться за нужными отпечатками получалось, и минут через десять молодой человек оказался перед дверью кофейни. Это сейчас кофейня место, куда приходят с барышней или детьми не просто выпить кофе, а поесть сладенького. В начале ХХ века татарская кофейня представляла собой своеобразный мужской клуб. Ислам запрещает употреблять алкоголь. Зато кофе вполне благородный напиток, который является хорошим дополнением для дружеской беседы. В кофейню татары приходили, чтобы пообщаться, обсудить местные новости, поиграть в шахматы и нарды (карты ислам осуждает так же, как алкоголь). Естественно, это касалось только мужчин (женский клуб, как правило, собирался у колодца). Поэтому, когда Железманов вошел в кофейню, он увидел в небольшом помещении с десяток мужчин, сидевших за столиками. Кто-то в одиночестве читал газету, кто-то беседовал, двое передвигали шахматные фигуры. Скорее всего, человек, оставивший приметный след, был здесь. Но как его определить? Следователь с трудом сдерживал в себе желание обойти всех мужчин и, представившись слугой закона, просто потребовать предъявить подошвы обуви. Но так делать не годится. Зачем подвергать подозрению и такой унизительной проверке всех сразу? Надо что-то придумать.

Петр Андреевич сел за столик и тоже попросил сварить себе кофе. Надо сказать, что без внимания он не остался. В маленьком уездном городе все обычно друг друга знают, а представителя закона, врача или учителя тем более. Он не был исключением, поэтому практически каждый если не произнес «добрый день, господин следователь», то хотя бы кивнул головой. Некоторых посетителей Петр знал хорошо, некоторых видел в первый раз. Сам факт появления представителя власти в татарской кофейне, да еще православного, никакого недоумения не вызвал. Это же кофейня, а не мечеть. Вообще надо сказать, что представители разных национальностей и разных конфессий жили в Касимове довольно мирно, и даже охотно сотрудничали в делах торговых.

Надо было каким-нибудь образом вступить в общение с другими посетителями кофейни. Глядишь, и в разговоре получится уточнить, кто хозяин следа. «Может, в шахматы с кем сыграть? Чем не повод поговорить обо всем на свете?» — думал следователь, делая глоток обжигающего кофе по-турецки. В шахматы он играл неважно, сильным игроком не был, хотя при случае мог сесть за доску. Один раз эту ему уже помогло при расследовании уголовного дела. Однако в данный момент партия была в разгаре, и вмешиваться в игру, давать советы сторонам ему все равно не под силу. Да и не вежливо это. Тогда он решил просто постараться примерить известные ему приметы к присутствующим. Ведь он же знает, что один подозреваемый чернявый, другой седой, и к тому же оба ростом не обделены. Вот и надо для начала выделить таких. Ну, с первой приметой ему не повезло. Он в татарской кофейне, а татары все смуглые, и волосы как смоль. Седых не было вообще. Так, тогда пойдем по второй примете. Хоть все в кофейне и сидели, но можно было сказать, кто высокого роста, а кто не очень. Вот высоких набралось пять человек. Кто из них? Петр стал внимательно разглядывать обувь на ногах высоких. О, вот этого явно можно отбросить: у него ботинки с острыми концами, а след явно оставила обувь с круглыми носками. Еще одного Железманов исключил на основании разговоров между посетителями: сидит с самого утра, за это время след полностью затоптали бы. К тому же этого человека он знал, и знал как добропорядочного обывателя и, самое главное, торговца, который крепко стоял на ногах. Вряд ли у него было такое хобби — иконы воровать. Осталось трое. Впрочем, еще одного вроде как тоже можно не рассматривать как подозреваемого: несмотря на солидный рост, стопа его казалась небольшой, меньше той, что наследила у храма и на дороге к кофейне. И он тоже был местным жителем, на что он живет, правда, Железманов не знал. Осталось двое. И они как раз были следователю незнакомы. Может быть, один из них и есть залетный вор-клюквенник? Как это проверить? Петр Андреевич не мог ничего придумать. Тут один из объектов слежки заплатил за кофе и направился к выходу. Железманов лихорадочно достал деньги, без сожаления оставил недопитый кофе (напиток объективно сварен хорошо, но Петр не любил черный кофе) и тоже направился к выходу. Естественно, он хотел посмотреть, какие следы оставит незнакомец. И тут ему повезло — ноги посетителя кофейни оставили нужный след! Вот тут, пожалуй, можно и власть употребить: подойти, представиться и что называется предложить пройти.

Конечно, задержанный возмущался, и еще как! Как это так, его, честного человека, хватают на улице, ведут в кабинет следователя и задают какие-то непонятные вопросы! Где сделал сапоги? Где был ночью несколько дней назад? Кто это может подтвердить?

Петр Андреевич постарался особо не наседать на задержанного, все же с уликами пока у него негусто. Вежливо объяснил, что как следователь он имеет право так поступать по отношению к любому человеку, что зазря отправлять его в кутузку не намерен, и, вообще, чем быстрее задержанный ответит на вопросы, тем быстрее домой пойдет или в другую кофейню. После этого разговор пошел чуть легче. Выяснилось, что незнакомца зовут Гасан Касандров. Сам он из деревни Мачково, а сюда приехал по торговым делам к своему приятелю Муратову. Вот он и может подтвердить, что в указанную ночь Касандров не храм в Кириловке взламывал, а спал дома у друга:

— Ты что же, господин хороший, думаешь, если я в другого бога верю, то я храм вашей веры могу обокрасть? Да как тебе такое в голову могло прийти? Нам Аллах предписывает со всеми в мире жить, вы нас уважаете, а мы вас, никому зла не делаем.

Петру Андреевичу пришлось опять объяснять, что дело не в вере задержанного, а в отпечатке сапог.

— А что сапоги? Там что написано, что я шайтан? Что я могу в ваш храм залезть? — опять возмущался задержанный.

— Нет, там такое не написано, но вы меня послушайте внимательно: около храма был обнаружен след, там такие же буквы — СК, как и у вас на сапоге. Вы бывали когда-нибудь в Кириловке?

— Нет, не бывал! Аллах свидетель! Это кто-то еще след там оставил!

— Вот знать бы кто, — развел руками следователь.

— А что, больше никто таких сапог не носит?

— Может быть и носит. Откуда у вас эти сапоги? Вы их купили готовыми или делали на заказ?

— На заказ делал! У меня мастер хороший есть! Хочешь, и тебе сапоги сделает, — Касандров кипел как самовар, темпераментно размахивая руками.

— Ну так скажите, как его найти, может, у него закажу, — Железманов не мог не понимать, что людей одинакового роста и схожего размера ноги найти можно много, и также большая вероятность, что у одного сапожного мастера таких клиентов может быть несколько, а то и более десятка. Но уже узнать адрес этого мастера удача, поэтому он обрадовался следующим словам задержанного:

— Да рядом он живет. Я из Мачково, а он в Потапове.

— Он — это сапожный мастер?

— Ну, да. Он хорошо шьет, его обувь долго носить можно.

— А звать его как?

— Стас. Стас Климов.

Стас Климов! Вот он загадочный Эс-Ка! Это инициалы не преступника, а сапожного мастера. Впрочем, ведь это была одна из версий. Вот она и начала подтверждаться.

— Стас Климов — это сапожный мастер, который сшил вам сапоги? — еще раз уточнил у допрашиваемого Петр.

— Да, он мне сапоги пошил. А в ту ночь я у друга ночевал, никуда не ездил, Аллах свидетель! — продолжал убеждать следователя задержанный.

— Ну, Аллаха я допросить не могу, так что в свидетели он не подойдет, а вот с твоим другом побеседовать должен.

Разговор с Муратовым поставил точку в версии о причастности Касандрова к преступлению. Алиби подтверждалось полностью. Хотя следователь все равно был доволен результатом, появилось новое направление поиска: надо было ехать в Потапово и беседовать с этим амбициозным мастером Стасом.

* * *

Эту поездку Петр Андреевич отложил на понедельник. В воскресный день можно зря потратить силы: день выходной, вдруг мастер к родне поедет или еще куда?

А сам он провел свободный день с большой пользой — вместе со своим знакомым, отставным военным Сергеевым, он опять отправился за город, чтобы поупражняться в стрельбе. По его совету Железманов приобрел бельгийский семизарядный браунинг-самозарядчик. По тем временам это был наиболее надежный пистолет. Стреляли по фанерке, на которой углем была нарисована мишень. Первую пару выстрелов Петр сделал неудачно: пули легли в верней части импровизированной мишени.

— Побольше внимания, молодой человек! — укорил его наставник. — Вы учитесь не чтобы галок пугать. Не задирайте мушку и будьте любезны делать выстрел на выдохе, при пустых легких, как я вам говорил.

Петру пришлось сосредоточиться и попробовать еще раз. Следующий выстрел уже был более удачным, пуля легла в рамку начертанного круга.

— Вот, уже лучше, а то стоите, ворон считаете, — продолжал бурчать отставник.

Железманов прилежно целился и стрелял вновь и вновь. Скоро фанерка стала походить на дуршлаг. Через час подвели итоги:

— Конечно, почти все пули легли в мишень и многие даже внутри круга, который вы сами же очертили, но стреляете пока еще недостаточно кучно, и, самое главное, — вам надо быстрее целиться, я не думаю, что преступник даст вам возможность долго держать его на мушке, — продолжал наставлять Сергеев. А потом показал личный пример: — Вон видите веточка дуба пожелтевшая?

— Вижу, — кивнул молодой следователь.

Офицер, практически не целясь, выстрелил. Ветка упала на землю.

— Обратите внимание, сегодня ветрено, ветка качается в отличие от мишени, которую мы с вами к стволу дерева веревкой крепко привязали, следовательно, моя мишень все время движется. Если вы будете долго целиться, то целый день будете подстраиваться под колебания ветра.

Петр Андреевич смущенно улыбнулся, до такого мастерства ему было еще далеко:

— Ладно, не тушуйтесь, — наконец несколько смягчился бывший военный, — все придет со временем. Глазомер у вас неплохой, побольше внимания во время стрельбы.

Оба пошли к велосипедам, которые стояли неподалеку и смиренно ждали своих хозяев (Сергеев по примеру Петра тоже приобрел это новое средство передвижения). Теперь мужчины часто совершали велосипедные прогулки вместе, что было весьма кстати при занятии стрельбой. В городе ведь не постреляешь.

Около дома, где снимал квартирку молодой следователь, путники спешились. Рядом с домом нежным белым облаком струились яблоневые деревца. На крыльце сидел довольный Тимофей и умывался лапкой.

— Привет, рыжий! — поприветствовал друга Петр. — Можешь заканчивать умываться. Гостя ты нам уже намыл. Знакомься: Арсений Петрович Сергеев. Мой наставник в ратном деле.

Кот посмотрел на гостя настороженно, потом встал и пошел мужчинам навстречу, с энтузиазмом начал тереться головой об их ноги.

— Соскучился? Я тоже. Есть будешь? — Железманов нагнулся и погладил зверя.

— Ваш любимец? — спросил Сергеев.

— Ага, Тимофеем кличут, классный мышелов, между прочим, меня от этой серой напасти избавил. Ладно, пошли в дом, обед, наверное, готов.

На этот счет он не ошибался. В принципе, это было ясно и на улице по аппетитным ароматам, которые чувствовались уже там. В воздухе витали смешанные запахи свежевыпеченного дрожжевого теста, вареной рыбы и тушеного мяса. Стала ясна причина великолепного расположения ко всему окружающему миру Тимофея — ему достались рыбьи потроха. И намывал он себя так старательно, что в результате в квартире оказался не один гость, а целых два! Впрочем, второго было бы логичнее назвать не гостем, а просто посетителем: в коридорчике на сундуке скучал сторож окружного суда. Хотя скучал не просто так, рядом с ним стоял стакан, в котором явно виднелись остатки кваса. Прасковья обычно не жаловала людей, которые приходили по служебным делам Железманова, особенно если это случалось ночью или рано утром. Но этот человек пришел днем. Он добросовестно сидел на сундуке почти час, было уже тепло и даже немного жарко, а сторож был человеком пожилым, запыхался, поэтому ему досталось и уважение, какое подобает человеку его звания — в комнату не пригласили, но предложили посидеть на сундуке в коридоре, и кваску, чтобы не мучился человек жаждой, налили.

Увидев следователя, сторож вскочил и тут же доложил суть дела:

— Телеграмма пришла на ваше имя, ваше благородие. Из Рязани.

Петр Андреевич поблагодарил сторожа и взял у него из рук казенный бланк телеграммы. Послание было от Анисимова! Сергеев сделал шаг назад. Скорее всего, срочные служебные дела изменят планы следователя отдать дань домашнему обеду. Как человек военный, он легко допускал такой вариант и был готов к нему без какой-либо обиды, но Железманов сделал знак рукой не спешить:

— Не уходите, я не думаю, что это очень-очень срочно.

Хотя в глубине души он очень надеялся, что сейчас станет обладателем важнейшей информации, которая подскажет, где искать вора старообрядческой иконы. И был готов ради этого даже пожертвовать обедом и правилами гостеприимства. Поэтому молодой человек в нетерпении разорвал бумажную ленточку, склеивающую концы телеграммы. Текст гласил: «Проверил рязанскую картотеку клюквенников тчк человека указанными приметами не обнаружил тчк инициал эска не встретил зпт данных заказе данную кражу или попытке сбыта иконы не выявлено тчк Анисимов».

Увы, Петр ожидал большего. Сообщение относительно инициалов уже не могло его расстроить. Он уже знал, кому они принадлежат, и завтра попробует за эту ниточку потянуть. А вот что касается слов об отрицательном результате работы с рязанской агентурой, то вот это было огорчительно. Железманов надеялся, что именно Анисимов даст ему нужную зацепку. Ладно, одна ниточка все же есть, вот завтра ее и будем тянуть, а сейчас негоже гостя держать на пороге.

— Проходите в комнату, Арсений Петрович!

— Я надеюсь ничего плохого? — спросил тот, уловив легкую тень разочарования на лице своего ученика.

— Ничего. Обычные служебные дела. В любом случае они не помешают нам получить удовольствие от вкусной еды.

Они прошли в столовую, где уже хозяйничал Тимофей: сосредоточенно точил когти о ковер в комнате.

— Э, приятель, хорош вещь портить! — стал урезонивать его Железманов.

Прасковья в этот момент шла к столу с тарелками. Она решила вопрос о защите имущества очень просто –сделав легкое движение ногой в сторону кота, сказала коротко:

— Брысь!

Зверь, прекратив по своему почину вносить изменения во внешний вид ковра, передислоцировался под обеденный стол. Он не сомневался, что праздник желудка потрохами не ограничится. Его двуногий хозяин обязательно чем-то вкусным поделится. Прасковья постелила скатерть, которая как раз подходила к воскресной трапезе: края скатерти были украшены бахромой и по всей площади следовали ромашки, вышитые гладью.

Картина на столе тоже представляла искусный натюрморт. Так как день был воскресный, то графинчику водки в центре стола было самое место. Рядом устроились тарелки с закуской. На одной выгнулись ломтики ветчины, на другой лежали соленья — огурцы и маринованные маслята. На первое предлагался наваристый рыбный бульон, поэтому почетное место занимало блюдо с расстегаями. Выпив по рюмке водки, закусив грибами и ветчиной, мужчины с наслаждением перешли к бульону. За едой продолжали обсуждать вопросы, сблизившие их.

— Стрельба, молодой человек, это целое искусство. Здесь мало иметь только хороший глазомер, тут думать надо уметь, учитывать направление ветра, нервы крепкие обязательно должны быть. Я не одну войну прошел, поэтому имею право судить об этом.

— А вы много прослужили?

— Много, воевал вначале с турками, потом с японцами. Последнее особенно запомнилось. Тяжелая была война. Самураи дело свое знают. Вояки они опытные. У них это в крови сидит. А мы к войне оказались плохо подготовлены. У нас даже патронов не всегда хватало. Один раз вагон груза пришел, мы обрадовались, думали винтовки, патроны, а открыли, не поверите, молодой человек, целый вагон икон. Зачем они нам, когда стрелять не чем? Вообще, война — это не романтика, как думают многие, это тяжелый и страшный труд. Я вот вас обращаться с оружием учу, но искренне надеюсь, что в реальной жизни вам мои навыки не пригодятся.

— Скажите, а в человека страшно стрелять?

— Страшно, особенно в первый раз, в таких случаях надо думать не о том, в кого стреляешь, а зачем стреляешь: защитить себя, своих товарищей, Родину, выполнить поставленную начальством задачу.

После закуски и первого наступила очередь жаркого. Сегодня Прасковья подавала гречку с тушеным мясом с луком и брусникой.

— Ваша работница отлично готовит, — отметил Сергеев.

— Да, мне жаловаться не приходиться. Что бы ни случилось, всегда знаю точно — меня дома ждет вкусный и сытный обед. Ворчлива она порой бывает, вот с Тимофеем у нее время от времени конфликты случаются, но это мелочи.

— Ну, я думаю, что ваш зверь себя в обиду не даст, — иронично заметил отставной офицер, быстро поняв расстановку сил в этом доме.

Кот, который усек, что говорят про него, вышел из-под стола. Конечно, двуногий не смог сдержаться и кинул рыжему другу кусочек ветчины.

— По-моему, вы его сильно балуете, — не удержался от замечания Сергеев. — Домашний зверь должен знать свое место.

— Да мне мой друг Иван тоже так говорит, но я уже ничего не могу поделать.

— Ваша семья далеко? — Арсений Петрович догадывался, что некоторая чрезмерная фамильярность между животным и человеком сложилась из-за тоски по дому, нехватки дружеского или семейного общения.

— Да, в Твери осталась матушка, есть еще две сестры, они младше меня, та, которая постарше, Катя, уже закончила гимназию, учится на Бестужевских курсах, вторая — Лиза — сейчас в гимназии. В этом году будет выпускаться. Представляете, она хочет стать медичкой. И не просто медичкой, а хирургом.

— Хирургом? — переспросил отставной офицер. — Вы знаете, я, когда с турками воевал, то встречал женщин в госпиталях, некоторые из них специально даже учебу отставили, чтобы помогать раненым.

— И что?

— Я с восхищением вспоминаю этих девушек. Хрупкие, изящные, они так самоотверженно ухаживали за ранеными. И знаете, они приносили в госпиталь, вообще на театр военных действий какое-то необыкновенно домашнее тепло. Раненые сразу приободрялись, когда такие девушки в косынке и фартуке с красным крестом заходили в палату. Вот только я плохо себе представляю женщину у хирургического стола. Как она будет делать ампутацию? Для этого нужна элементарная физическая сила. Лучше бы ваша сестренка стала акушеркой.

— Не знаю, я тоже беспокоюсь за нее, но убедить мне ее очень трудно. Она так загорелась идей, что должна быть полезной, хочет служить людям, что мне трудно ее от чего-либо отговорить.

* * *

После выходного дня наступили рабочие будни и Петр Андреевич поехал в Потапово, где первым делом пошел искать сапожника Стаса. Им оказался живой молодой парень лет двадцати двух.

— Что, барин, желаете? Сапоги пошить? Так, пожалуйста! Вам из своего материала или желаете посмотреть, что есть у меня?

— А ты хорошие сапоги шьешь?

— Не обижайте, барин. Товар у меня качественный. Кожу беру у надежных поставщиков, лекала свои, под ногу их подправляю. Будете ходить несколько лет и меня вспоминать.

— И много у тебя заказчиков?

— Есть, грех обижаться!

— Небось хочешь стать самым известным сапожником уезда, а то и губернии?

— Так я бы не отказался, — с готовностью откликнулся парень.

— Ты потому и клеймо свое ставишь на своих изделиях? — следователь протянул сапожнику листок с рисунком.

— Какое клеймо? А, это! Да я давеча попросил кузнеца нашего такие подковки-то мне сделать, вот и шлепаю их на свою обувку. А что в этом плохого? Пусть люди знают, кто хорошо обувь шьет, еще потом придут, — парень немного даже обиделся.

— Да, нет в этом ничего плохого. Если товар хороший, так его не грех пометить. Ты мне лучше вот что скажи. У тебя обувку шьют только местные, деревенские, или бывает, что приезжают посторонние и делают заказы?

— Больше всего, конечно, заказывают те, кого я знаю, то есть наши деревенские или из соседних сел приезжают. Но, бывает и новенькие клиенты появляются. Ко мне даже из Касимова приезжают заказы делать. Я же мастер умелый, — не без гордости ответил парень.

— Это хорошо, — кивнул головой Петр Андреевич. — Тогда еще один вопрос. Не было ли у тебя недавно таких клиентов: оба в возрасте, один высокий, другой пониже, высокий — худощавый, седой, нос большой с горбинкой? Второй среднего роста, чернявый, то есть черные волосы, смуглая кожа, на цыгана похож?

Парень задумался. Стал теребить рыжий чуб, а потом спросил:

— А как недавно? Неделю, месяц, год?

— Я думаю неделю или максимум две, — подсказал Железманов. Он был уверен, что клюквенники, будучи гастролерами, на некоторое время осели в деревне, потом выбрали место кражи и уехали. На все приготовления нужно не так уж много времени, поэтому вряд ли эти двое жили в Потапово более двух недель. К тому же буковки на подковке были так хорошо видны, что возникало предположение, что набиты они были не так уж давно: совсем не стерлись. Если бы сапог чинили давно, то подкова стерлась и буквы тоже.

Парень думал-думал, а потом радостно улыбнулся:

— Был такой один заказчик, как раз недавно приходил. Высокий, сутулый, седой. Вот именно такой, как вы описали.

— Лет ему сколько?

— Да в возрасте уже, лет пятьдесят будет. Это точно.

— Ты его знаешь?

— Нет, он мне незнаком. Приехал откуда-то. Он еще меня спрашивал, как долго я буду шить сапоги. Ну жаловался, что напоролся на какой-то гвоздь, порвал сапог, хорошо, что ногу почти не зацепило. Я ему сказал, что могу за пять дней сделать. Он меня спросил, а нельзя ли пораньше, а потом пояснил, что он тут проездом, ему скоро уезжать надо будет и, следовательно, за это время надо успеть получить новые сапоги, а то его обувь совсем в негодность пришла. Он сказал, что готов платить двойную цену. Не босиком же ему ходить. Хорошо у меня заготовка была нужная, я ему быстро новые сапоги смастерил.

— То есть он был приезжий?

— Точно, приезжий. У него и приятель был, которого вы описали.

— А ты откуда знаешь? Они что, вместе приходили?

— Нет, приходил он один, но я их вместе видел.

— Где? — встрепенулся Петр Андреевич.

— Так у нас же в Потапове. Я понял, что они здесь жили некоторое время, угол, возможно, снимали у кого-то.

А вот уже совсем хорошо. Можно найти хозяина избы, где жили эти двое, а этот хозяин может поведать что-то интересное. Как бы не шифровался человек, какие личины себе не придумывал бы, не может он полностью от себя абстрагироваться, обязательно что-то про себя расскажет. Осталось только одно: найти старосту и вместе с ним обходить дома, спрашивать, не сдавал ли кто недавно комнату или хотя бы угол двум незнакомцам. Искать долго не пришлось. Уже минут через сорок крестьянка, которую староста кликал бабкой Агриппиной, подтвердила, что действительно недавно жили у нее два незнакомца, подходящих под описание.

— А что тут такого, барин? Разве есть указ такой, что комнату сдавать нельзя? И людям хорошо, им приютиться есть где, и мне, старой, доход небольшой, — насторожилась женщина.

— Нет, такого указа нет. Нам просто любопытно узнать все про твоих жильцов. Долго они жили, давно ли приехали?

— Жили они недолго, днев осемь будет.

— Ты не знаешь, почему они именно у тебя решили остановиться? Может они знакомые твои, ранее ты с ними встречалась?

— Нет, барин, не встречалась, — пожала плечами женщина, — а почему именно у меня, так кто же знает? Они по деревне ходили, спрашивали, не сдаст ли кто угол, вот им и посоветовали ко мне постучаться, мол, у меня места много. А у меня его действительно много, дочки у меня были, так я их замуж выдала, сын в город на заработки ушел, а муж мой умер. Одна я в целой избе. Вот места и хватает.

— Скажи, они вот у тебя комнату сняли и что делали? Я в том смысле, что они вот так постоянно в этой комнате находились, чем занимались? Может водку пили, может в картишки играли?

— Я за ними не следила, но они больше только ночевать приезжали, если приезжали.

— А что, было так, что даже не ночевали?

— Было такое. Только мне что с этого? Мне деньги уплачены.

— И то верно. А вот ты не помнишь, когда они не ночевали?

Железманов назвал дату, когда была совершена кража из церкви.

Крестьянка долго думала, а потом сказала:

— А ты ведь верно, барин, говоришь. Не было их этой ночью.

Петр Андреевич ликовал: это точно были те личности, которых он искал. Он напал на след! Теперь надо максимально разговорить эту свидетельницу.

— Ладно, ты мне скажи, как они представились, может, слышала, как они друг друга называли. Имена, фамилии, может клички. Вспомни. Это очень важно.

Женщина задумалась:

— Конечно, не безымянные же они были. Вот тот, который седой был, он Савелием представился. А чернявый сказал, что его Арсением зовут. Так к ним я обращалась, — пожала плечами крестьянка.

— А между собой они именно так обращались, как они друг друга называли? Может, какие другие имена проскальзывали или прозвища? — настаивал следователь.

— Нет, других имен я не припомню. Они вообще мало общались, и со мной, и друг с дружкой. Я даже не могу вспомнить, чтобы они друг друга по имени называли. Просто один подходил к другому и говорил, что хотел сказать. Вот и все, — слова женщины выглядели убедительно.

— А о чем они говорили? Может, упоминали, что хотят сделать что-то, поехать куда-то. Может, еще какие-то имена назывались? — Петр Андреевич изо всех сил пытался нащупать хоть какие-то ниточки, но пока у него ничего не получались.

— Да они почти ничего не рассказывали. Мы мало говорили друг с другом, я ведь деньги за кров беру, а не за разговоры, — опять стала отбиваться женщина.

— Да не может быть такого, чтобы они за все дни совсем ничего не сказали. Вот, может быть, можно было по их поведению понять местные они или приехали издалека?

— А ведь верно, — всполохнулась женщина, — этот чернявый явно приезжий.

— Почему ты так решила? Может он называл город какой, деревню? — горячо начал допытываться Железманов, понимая, что сейчас может получить важную информацию.

— Так говорил он как-то странно, у нас так не говорят, — ответила свидетельница.

— Странно — это как?

— Ну, словно не по-нашему, — ответила крестьянка.

— Не по-нашему, это он слова говорил непонятные? Скажи, какие слова ты не поняла, — опять допытывался следователь, в глубине души понимая, что речь идет скорее всего о профессиональном сленге или местных выражениях и оборотах. Вот говорят же в ярославской губернии «очахните», то есть отдохните. Кто так сказал, то сразу ясно, что жил хотя бы некоторое время в Ярославской губернии. Вот, она зацепка, только никак не идет ему в руки.

— Слова он произносил все нашенские. Я все слова поняла, — гордо подняла голову крестьянка.

— Так что же тогда было не нашенское? — недоумевал Петр Андреевич.

— Говорил он их как-то странно. Вот: мы обычно говорим «поговорим о цене», а он говорил: «скажи за цену», «поговорим за цену». Потом этого седого сапог развалился, он на гвоздь где-то напоролся, так ему этот черный сказал, мол, спроси у местных за сапожника.

— То есть он вместо «о» или «про» говорил «за»? — медленно переспросил Петр Андреевич.

— Точно тебе говорю, — утвердительно закачала головой женщина.

— А он не говорил что-то типа «делать договор», «делать согласие»?

— Говорил. Одни раз он мне так и сказал, типа того, что я делаю довольный вид от нашего согласия, — опять согласилась свидетельница.

Петр встрепенулся. Говорить «за» вместо «о» или «про», например, «поговорить за цену», делать все, что угодно — базар, согласие, сон и прочее… Так могли говорить только в одном городе на земле. Город, который он знал и любил, в котором несколько лет подряд проводил свои гимназические каникулы и мечтал вернуться снова — город Одесса. Южная Пальмира, жемчужина у моря, как называли этот удивительный город, которому была уготовлена участь стать южными воротами страны. Город уютно расположился на берегу Черного моря, строился лучшими архитекторами мира и дал приют множеству национальностей. Неслучайно улица Греческая соседствует с улицей Еврейской и Итальянской. Здесь селились и комфортно существовали представители самых различных национальностей — евреи, греки, армяне, грузины, татары, немцы. У многих национальностей были свои общины, храмы, улицы. Однако им всем надо было общаться, в том числе и для урегулирования своих торговых дел. А это невозможно без непосредственных визуальных и вербальных переговоров. Следовательно, должен быть какой-то общий язык. Логично, что этим языком стал русский, так как на территории Российской империи именно он был признан государственным языком. Тем более надо общаться с представителями власти, которые порой принципиально отказывались понимать и говорить на каком-либо языке, кроме русского. В данном случае достаточно хотя бы просто произносить русские слова, не особо заботясь о правильной грамматике. Порядок слов в некоторых случаях заимствовался из иноземной речи, впрочем, сами некоторые иностранные слова тоже прочно вошли в обиход и использовались всеми жителями Одессы. Так из смеси различных языков, коктейля разнообразной лексики и грамматики, речевых культур стал возникать этот уникальный одесский говор. Говорить «за» вместо «о» или «про» — это чисто по-одесски. Это так же по-одесски, как готовить форшмак или фаршированную рыбу. И так же по-одесски было все «делать». В Одессе глагол «делать» был универсальным, делать можно было что угодно: делать базар, т.е. совершать покупки, делать нервы, т.е. раздражать своим поведением, делать бардак, т.е. устраивать беспорядок, делать невинность на лице, т.е. изображать непонимание, даже делать сон стоя, т.е. замешкаться на улице, мешая другим людям.

Тут свидетельница выдала новую порцию информации:

— Я вспомнила еще одну вещь. Он, то есть чернявый, с юга к нам приехал.

— Почему ты так решила? — спросил следователь, ловя себя на мысли, что с трудом сдерживается, чтобы не спросить на одесский манер — «за шо ты так решила». Уж больно бурные воспоминания нахлынули у него из-за этого «за».

— Так он мне сказал, что скоро будет опять греться на берегу теплого моря.

— Так и сказал: «на берегу теплого моря?».

— Так и сказал. Дождь однажды полил, а этот чернявый стал ворчать, что тепла у нас так и нет. Я ему возразила, что как это нет, у нас и снег уже растаял, и листья распустились. Мы сев уже закончили. А он начал смеяться и говорить: «Шо разве это тепло. У нас урожай скоро будут собирать, а вы его только посадили». А потом сказал: «Ну ладно, я все равно скоро буду опять у теплого моря греться».

— А с чего он так сказал? Почему вообще разговор о погоде пошел?

— Так инфлюэнция у него была. Простуда. Вот он и кашлял все время.

— Кашлял?

— Да, кашлял, я ему предложила к нашей знахарке сходить, она травы от всяких хворей собирает, и от кашля тоже.

— А он что?

— Сказал, что не будет себя травить, ему доктур микстуру выписал. Он ее и пил из такой красивой бутылочки, я ее даже потом выбрасывать не стала.

— Сохранила бутылочку?

— Сохранила, может, в хозяйстве и пригодится.

— Покажи мне ее, — потребовал следователь, — вообще, покажи мне комнату, где они жили, может, от этих незнакомцев какие еще вещи остались.

Женщина повела следователя в дом, привела их в комнату, которую сдавала. По большому счету, это был скорее закуток с двумя кроватями и небольшим подвесным шкафчиком, от стенки до стенки можно чуть ли не рукой достать. Следователь внимательно осмотрел комнату: заглянул под кровать, отогнул занавеску, убедился, что на подоконнике нет забытых вещей, открыл шкафчик. Однако и тот был пуст.

— Ладно, где эта бутылочка? Неси сюда, — приказал он женщине.

Старуха скрылась в глубине дома и вынесла небольшую склянку. В такие обычно в аптеках разливали микстуры. Об этом говорил и запах, которых шел от остатков жидкости на дне, — пахло лекарством. Однако о предназначении пузырька говорила не только форма склянки и запах: к горлышку была привязана этикетка. Прибрав понравившуюся вещь, женщина не поспешила ее вымыть. А вот это было следователю на руку. Он внимательно прочитал надписи на этикетке и с радостью убедился, что его предположение о городе, из которого прибыли неизвестные, оказались верными: хоть от влаги надпись сильно расплылась, все же можно было четко прочитать: …есса, улица Ришельев…

«Одесса, улица Ришельевская», — догадался Петр. Есть такая улица в Одессе. Можно даже сказать, что это самая одесская улица. Театральная или Зеленая могла быть в любом городе, а Ришельевская могла быть только в Одессе. Названа улица была в честь Дюка Ришелье — человека, который фактически создал Одессу именно такой, какой она известна, — жемчужиной у моря. Улица Ришельевская, длинная и тенистая, шла от здания знаменитого театра до самого вокзала. На ней, кроме жилых домов (ближе к театру — весьма дорогих), было немало магазинов, мастерских, в том числе — знаменитая аптека Биллига.

— А вот это уже что-то, — заключил Железманов. — Так, давай еще вспоминай, что еще интересное можешь сказать про своих постояльцев. Может, еще что-то упоминали, имена какие-то, что делать собирались? Может, что-то из вещей необычное заметила?

— Так что же такого необычного у них могло быть? — недоумевала женщина.

— Мало ли что? Мелочь какая-нибудь. Подумай.

Крестьянка растерянно теребила конец платка, которым была повязана ее голова. Что от нее хотят? Подумаешь, пустила двоих человек пожить. Ей деньги нужны, а вот с какой целью они прибыли, какие вещи у них были, куда ехать собрались — ей до этого дела нет. Хотя кое-что она вспомнила:

— У этого чернявого шкатулка была интересная.

— Какая шкатулку? — не понял Петр.

— Маленькая такая. На табакерку похожая.

— На табакерку?

— Да, на нее самую.

— А что в ней такого необыкновенного? Опиши ее.

— Маленькая такая, круглая.

— Я уже понял, что она маленькая. Насколько маленькая, покажи пальцами примерно, какая она была.

Женщина показала пальцами размер. Действительно, по размеру тянуло на табакерку.

— Так может это табакерка и есть?

— Нет, не табакерка это была, — решительно не согласилась Агриппина.

— А что же?

— Я же сказал, что он хворал, так вот в этой шкатулки у него пилюльки были какие-то.

Не табакерка, а таблетница. В начале ХХ века таблетки в блистерах, то есть в современной упаковке из фольги, не выпускали. Часто они были насыпаны прямо в коробку. И вот для удобства людей, вынужденных постоянно принимать лекарства, выпускали маленькие шкатулочки-таблетницы, куда очень удобно было насыпать таблетки. По виду часто они были похожи на табакерки и изготовлялись со старанием всех возможностей прикладного искусства. Многие таблетницы, как и табакерки, были настоящим произведением искусства.

— Так, с размером определились, — выдохнул следователь. — Теперь дальше поехали. Из чего она была сделана? Из металла, камня, кожи?

— Вроде металлическая.

— А рисунок там на ней был какой-то?

— Был. Там на крышке ящерица лежала, глазки у нее камешками зелеными выложены, один глазик отсутствовал.

«Зеленый камешек — может быть нефрит или даже малахит, тогда это эксклюзивная вещь, но может быть просто зеленое стекло в дешевой поделке», — подумал Петр. Таблетница с ящерицей, где-то потерявшей один глазик, — это конечно примета слабая. Трудно сказать, что это. Вещь может быть уникальной, выполненной на заказ одним из многочисленных ювелиров Одессы. А может быть вещь ординарная, из тех, что на Малой Арнаутской клепают десятками. А может вообще не в Одессе эту таблетницу сделали. Ее могли завезти из другого города, даже страны. Одесса — город портовый. В нем иностранцев пруд пруди. Иностранного товара тоже. Ясно одно: гости приехали из Одессы. И, скорее всего, туда уже отбыли. Значит надо и ему, Железманову, ехать в этот город.

Просто так сорваться и ехать в другую часть Российской империи следователь не мог. Надо было урегулировать вопрос командировки с начальством. Неплохо было бы перед отъездом переговорить с Анисимовым. Может, совет даст. А еще лучше решить вопрос так, чтобы ехать вместе. Такой помощник будет очень кстати. Да перед отъездом еще раз можно будет повидаться с другом Зазнаевым. Поэтому отправился вначале Петр Андреевич в Рязань.

* * *

Перед отъездом он попрощался с Прасковьей и Тимофеем.

— Тёмка, я уезжаю! Без меня остаетесь.

Тимофей повел мордой, он не понял, что сказал ему двуногий.

— И уезжаю надолго.

«И что с того?» — вопрошал взгляд зеленых глаз.

— А то, что я теперь долго не смогу тебе потакать. Прасковья тебе шалить не даст.

Зеленые глаза дали понять, что коту все равно. Что он себе пропитание не добудет? Охотник он знатный! Крыс и мышей на его век хватит. Вот по комнате, пожалуй, не очень-то поносишься. Прасковья в отсутствие хозяина вообще иногда закрывала двери его комнат и кот дальше прихожей пройти не мог. А если отлучка случалась летом, то порой и пускала-то только в маленькую прихожую, которая следовала за входной дверью. Там же ставилась плошка с молоком. В такие дни зверь превращался в настоящее уличное свободное животное. Впрочем, страдал он от этого мало. Он и так любил порой отлучиться на несколько дней, совершая длительные прогулки, вступая в противоборство с котами с других улиц, покоряя сердца тамошних пушистых красавиц. Однако Петр о своем любимце позаботился.

— Прасковья, — обратился он к прислуге, — я, наверное, долго буду отсутствовать, ты про кота не забывай. Обязательно наливай ему молока. Если уж не хочешь в комнате за ним следить, то хотя бы в прихожую его пускай. Пусть на сундуке спит. А то я боюсь, что, если меня долго не будет, он совсем от дома отобьется, одичает. Я животного лишусь.

— Да ладно, что с ним сделается, — попыталась возразить Прасковья. В ее глазах явно читалась простая мысль: «Нашли, по какому поводу переживать, ну убежит, и что с того? Этот убежит, вы же нового притащите, такого же нахального».

— Прасковья, я тебя очень прошу, — строго произнес Петр.

— Да, ладно, поняла я, поняла, буду кормить, что мне миски молока жалко? — бурчала она. — Вы там себя берегите, кто же вам там готовить-то будет?

— А вот за это можешь не переживать. Я же в Одессу еду. Там знают толк в еде, умеют хорошо покушать, готовят замечательно. Голодным не останусь, это точно.

В Рязани Петр переговорил с начальством. Прокурор Рязанского окружного суда внимательно выслушал рассказ про ограбление церкви, про имеющиеся улики и предположения.

— И вы теперь хотите ехать в Одессу? — спросил он следователя.

— Да, я думаю, что дальнейшие следственные действия надо вести в этом городе.

— Хорошо, что вам удалось обнаружить этот аптечный пузырек с адресом аптеки, все же это более крепкая зацепка, чем особенности говора. Я бы не стал только по одному выражению «рассказать за сапожника» делать вывод о происхождении преступника, — покачал головой прокурор.

— А я вот уверен. Вы поймите, я этот город хорошо знаю. Знаю, как там говорят. Уникальная речь!

— Да? Вы там родились? Вы же говорили, что ваша родина Тверь?

— Да, моя родина Тверь. Но так получилось, что я несколько лет проводил свои гимназические каникулы в Одессе. У нашей матушки не было денег, чтобы снимать дачу на лето. Так вот, сестер она отправляла со знакомыми на их дачу, а мне повезло. У меня в классе был товарищ Миша, его родственники были из Одессы. Они туда на каждое лето ездили, и Миша стал просить маму, чтобы мы вместе ездили, расставаться не хотелось. Он и сейчас живет в Одессе.

Конечно, тут в кабинете прокурора Петр не стал уточнять всех подробностей. Инициатива брать мальчика Петю летом в Одессу исходила не совсем от Миши, хотя мальчики и в самом деле дружили. За поездку в Одессу гимназического приятеля сына ратовала, прежде всего, мама одноклассника. Дело в том, что Миша, обладая неплохим умом и цепкой памятью, был несколько ленив и не организован. Большой проблемой было заставить его вовремя выучить уроки. И нельзя сказать, что мальчик бездельничал. Он прилежно садился за стол, брал в руки книги, и казалось, что он занимается. Однако в руках мальчика оказывался не учебник, а очередной приключенческий роман: «Дети капитана Гранта» Жюля Верна или «Робинзон Крузо» Дефо. Двойка на следующий день была закономерным итогом неразумного увлечения приключенческой литературой. Петя тоже был поклонником описания морских или каких-либо иных приключений. Однако он умел организовать себя — вначале уроки, потом художественные книги. Так же он умел организовывать и других: если мальчики готовили уроки вместе, успеваемость Миши сильно повышалась. Поэтому мама мальчика, которая с одной стороны искренне желала, чтобы сын нормально учился, но с другой совсем не имела терпения последовательно следить, чтобы ее ребенок прилежно учил уроки, была искренне заинтересована поддерживать эту дружбу. Впрочем, сами дети не возражали, им было интересно друг с другом. И перспектива проводить лето вместе, да еще в таком уникальном месте, только обрадовала их.

— Конечно, хорошо, что вы этот город знаете, но все же одних детских впечатлений мало. Очень советую там установить контакты с местным уголовным сыском. У них большая криминальная картотека. Может, там и найдете этих клюквенников, — напомнил прокурор.

— Я бы еще взял с собой Анисимова, — поделился намерением Петр.

— Это хорошая идея. А остановиться планируете у своего друга?

— Да, конечно, он меня не раз звал к себе, но все было некогда. Он сейчас учится в Одесском коммерческом училище. Хочет продолжить дело семьи. Он еще в гимназии говорил, что будет учиться коммерции. Это семейная традиция. Только вначале его родные планировали, что мой приятель поступит в Московское коммерческое училище. Но Миша в последнем классе сильно заболел: подхватил пневмонию. Едва выкарабкался. Ему даже пришлось на время оставить учебу. Его родители отправили в Крым для окончательного выздоровления. Он потом занимался сам, сдал за последний класс экстерном. Поэтому родственники решили, что в теплой Одессе ему будет лучше для здоровья, чем в Москве.

— Понятно, хорошо, отправляйтесь в Одессу. С Анисимовым поговорите вначале сами, а если будут трудности — скажите мне, я свяжусь с его начальством. Пусть поможет вам.

Впрочем, опасения насчет Анисимова оказались напрасными. Он встретил следователя радушно.

— Рад вас видеть, молодой человек. Как поживаете? Как ваш рыжий зверь?

— Ничего, все нормально, Тимофей накапливает охотничий опыт, недавно пытался угостить меня здоровой крысой. Я тоже тренируюсь. Последовал вашему совету — учусь стрелять, беру уроки фехтования. Даже пистолет приобрел.

— Вот это правильно. Вы молодец, — улыбнулся сыщик. — Оружие какое выбрали?

— Бельгийский браунинг.

— Хороший выбор, надежная вещь.

После этого перешли к краже из церкви. Анисимов еще раз повторил слова своей телеграммы:

— В местном криминальном мире никто не слышал про данную кражу. Вернее, знают, что икону похитили, но никто не знает, кто бы мог это сделать. Никто сбыть эту вещь не пытался, я проверял это несколько раз, — развел руками Егор Иванович.

— Следовательно, преступники в канале сбыта не нуждались, — покачал головой Железманов.

— Вот, я тоже так думаю, а это значит… — сыщик медлил с ответом, давая возможность следователю ответить самому. Он молодой, хоть и голова у него светлая, ему есть чему учиться.

— А это значит, что икону крали не с бухты-барахты, а на заказ, — сделал вывод Петр.

— Вот именно, молодой человек, я тоже думаю, что так именно и было. А теперь давайте это сопоставим со сведениями, которые вы получили в последние дни. Очевидно, что преступники приезжие. Для меня пузырек из одесской аптеки и необычные выражения — убедительный аргумент, чтобы согласиться с вами. Так говорят именно в Одессе. Значит, приехали из Одессы, ограбили храм и уехали. Причем с иконой, сбывать здесь они ее не стали. На что это похоже?

— Похоже на заказ.

— Вот, на заказ, причем на заказ, который сделан не здесь, а далеко, возможно именно в этой Одессе. И это становится интересным.

— Да, это тоже вызывает вопрос. Икона Николая Чудотворца, конечно, старинная и почитаемая, но не настолько уникальная, чтобы ехать так далеко за заказом, — понял, куда клонит сыщик, Железманов.

— Вот-вот. Живя в Одессе, заказывать икону из рязанского села — это нестандартно.

— Может, в самой иконе все же есть что-то особенное?

— Если мы это поймем, то нам будет легче найти икону.

— И все равно — надо ехать в Одессу. Вы согласитесь составить мне компанию, Егор Иванович?

— Не возражаю. Охотно последую с вами. Только если не возражаете, поеду чуть позже на несколько дней. Мне надо еще кое-какие дела завершить. Как приедете, советую сразу пообщаться с моим приятелем — начальником местного сыскного отделения Вольдемаром Францевичем Фон-Лизге. Он опытный сыскарь, хорошо знает местный криминальный мир. По национальности он немец, и, как все немцы, очень педантичный, причем во всем. В том числе в деле организации криминалистического учета, — дал рекомендации Егор Иванович.

— Спасибо, я очень рассчитываю, что вы поможете установить контакты с местными сыскарями, — поблагодарил Петр.

— Я дам ему телеграмму, он будет ждать вас.

— Спасибо, — опять поблагодарил Петр. — Вы где планируете остановиться?

— Думаю, что в гостинице «Пассаж». Она довольно комфортная. А вы?

— У меня товарищ живет в Одессе. Я уже дал ему телеграмму. Меня ждут. Я думаю, что они и вам были бы рады.

— Нет, давайте не будем решать за другую семью. Вам будут рады, а мне может быть и нет. И потом, я предпочитаю жить именно в гостинице. Так я чувствую себя более свободно. Сам себе хозяин. Особенно это актуально, когда приходится уходить или возвращаться поздно ночью. Не каждым хозяевам это понравится. Поэтому вы отправляйтесь послезавтра, селитесь у своего друга, а я прибуду к концу недели и поселюсь в гостинце, спрашивайте меня в «Пассаже». Будут какие-либо изменения — извещу телеграммой.

На этом порешили. Петру оставалось до отъезда сделать еще одно дело: ему хотелось повидаться с другом Зазнаевым. Однако здесь его постигло разочарование — в доме друга ему сказали, что чета Зазнаевых уехала.

— Как уехала? Куда? — недоумевал Петр. О намерении друга сменить место жительства он ничего не знал.

— Так в свадебное путешествие. Он же женился недавно совсем, вот и поехал с молодой женой на юга, — пояснила прислуга. — Ему начальство отпуск дало.

Это было неожиданным. Конечно, Петр был рад за друга. С их работой испросить себе отпуск — дело нелегкое. И поездка в свадебное путешествие, конечно, это замечательное. Однако повидаться не получилось, а когда он еще будет в Рязани?

* * *

Самому Петру тоже надо было отправляться в дорогу. Тогда еще не летали самолетами. До Одессы можно было добраться только по железной дороге. Сев в поезд, Железманов с ностальгией перебирал детские воспоминания об этом городе. Вспоминал, как с Мишей и одесскими мальчишками ходил купаться на море, ловил рыбу, глазел на рыбные ряды на Привозе, лазил в катакомбы. Он был весь в нетерпении, встреча с Одессой ему представлялась как свидание с хорошим добрым другом, с которым долго не виделись, но память трепетно хранила каждое мгновение, проведенное вместе. На перрон одесского вокзала молодой человек вступил в радостном возбуждении. Тогда еще не была написана знаменитая песня об этом городе, которую проникновенно исполнял один из самых известных одесситов, Лазарь Вайсбе́йн, больше известный под псевдонимом Леонид Утесов, и которая сейчас встречает и провожает на вокзале гостей Южной Пальмиры. Однако именно что-то подобное звучало в душе Железманова: «Есть город, который я вижу во сне / О, если б вы знали, как дорог / У Чёрного моря явившийся мне / В цветущих акациях город». Хотя акациям цвести было немного рано, но вот каштаны старались во всю. На вокзале молодого человека встречали: гимназический друг Миша приехал на вокзал. Петр не сразу в толпе встречающих увидел его, некоторое время он растерянно озирался, пока не услышал за спиной:

— Петь, так ты чуток обернись. Шоб начальство за тебя узнавало так, как ты меня сегодня узнал.

Железманов обернулся и наконец признал во франтоватом, модно одетом молодом человеке своего друга. Мужчины с радостью стали пожимать друг другу руки, обниматься.

— Ты совсем не изменился, — констатировал Миша. — Поди таким же серьезным остался? Вначале геометрия, география, потом Жюль Верн.

— А как же! У меня профессия серьезная, — улыбнулся Петр Андреевич. — А ты пополнел, в гимназии тощим был, как и я. А сейчас растолстел, вот скоро щеки будут из-за спины видны. Наверное, кухарка тетя Соня по-прежнему на высоте?

— А то! Одесса без покушать — это не Одесса. Сейчас оценишь сам! Пошли, шо тут стоять, как платан на проспекте.

Приятели подхватили вещи и пошли к выходу с вокзала, где всегда дежурили извозчики. Проезжая по городу, Петр все время вертел головой, подхлестывая поток воспоминаний. Тенистые улицы, дома, обвитые виноградом, роскошные платаны, именуемые в Одессе бесстыдницами, — все это вызывало прилив ностальгических чувств.

— Ну как, сильно изменилась красавица Одесса?

— И да, и нет. У меня такое чувство, что я никуда не уезжал, как будто вчера проезжал по Новорыбной. В то же время есть что-то новое, непривычное, — поделился впечатлениями Петр.

— Конечно, город как человек — не может не меняться. Вот и улица, по которой мы едем, уже не Новорыбная.

— Да? А какая?

— Она совсем недавно была переименована в Пантелеймоновскую.

— А почему?

— Вот видишь купола собора? Это недавно построили. Пантелеймоновское подворье это. Поэтому и улицу переименовали.

— Я вижу, без меня здесь многое поменялось.

— Конечно. Тут порой развивались такие драматические события.

— Ты в девятьсот пятом здесь был?

— Ага, осенью, когда стреляли, погромы шли, так жутко было. Я иногда из дома боялся отойти. И не потому, что страх за себя был. Я реально опасался за своих родных и за то, чтобы они от страха за меня не умерли. Моя тетя так переживала за меня!

— Как вас погромы обошли?

— Так мы же вроде как православные, — с ехидцей ответил Берштейн.

Петя растерянно замолчал. Он неосторожно затронул болезненную тему для семьи Берштейн. Семья была еврейская. И если в Одессе, где евреев было более трети, это не создавало особых проблем, то в целом отношение в царской России к евреям было не самое благожелательное. Власть устанавливала для них целый ряд ограничений: нельзя было селиться, где хочешь, существовали сложности при получении образования, особенно верхнего, как говорили в Одессе, то есть высшего. Причем ограничения проводились именно по религиозному принципу, а не по национальному. Поэтому многие евреи отказывались от своей традиционной веры и переходили из иудаизма в православие. Таких называли выкрестами. Вот семья Миши как раз и была такими выкрестами. Это и спасло семью от погромов 1905 года, которые тогда поразили всех своей жестокостью. Убивали даже женщин и детей.