Бесплатный фрагмент - Ода семейным трусам

ФЕДЯ

И даже не вздумайте так его называть, я вам серьёзно говорю. Это для Марии Михайловны он «Федя», потому как знакомы они с Марией Михайловной уже десять лет. А вообще кота зовут Фидель. Покойный муж Марии Михайловны весёлый мужик был. Он на Кубе несколько лет проработал, и вот кота назвал так. И Фидель не возражал, потому как кот он умный и хорошо воспитан. Здоровенный теперь пушистый котяра средних кошачьих лет, я имею ввиду. Трёхцветный красавец, который ввиду своих солидных габаритов бегать находит постыдным, и ходит всегда спокойным шагом, высоко подняв голову и хвост. Да и чего бегать-то, когда Мария Михайловна ходит медленно? У неё поясница. Фидель с Марией Михайловной каждый вечер ходят в школу №-80 по ул. Мурысева, моют там полы во втором крыле, на первом, втором и третьем этаже, между прочим.

… — Вечно ты не дослушаешь, Федька, а спорить лезешь…, — ворчит Мария Михайловна, устало выжимая тряпку. Струя звонко гремит в ведро, эхо дробит шум, раскидывает его гулким горохом в пустых тёмных коридорах, — Пятый и шестой мы помыли, а седьмой — закрытый стоит… Я чё, не помню что ли?..

Кот отворачивается, сидя неподалёку, улыбается слегка, еле слышно усмехается:

… — Это шестой закрытый стоит… Тетеря…

… — Ну так вот…, — не услышав этого, продолжает Мария Михайловна, распрямляясь наконец, и шурует шваброй длинную тёмную полосу на скользком холодном и пыльном полу, — А она ему и говорит, мол, я вас конечно понимаю, мол, вы тоже очень приятный человек, но и вы меня тоже поймите, мол, я совсем не такая женщина, чтобы с женатыми мужчинами шуры-муры крутить, и, тем более, вы извините, Луис Альберто, а я уже обещала свою руку и сердце, мол, вашему сыну дону Сильвио, между прочим… Во-о-о-от… А он к ей всё липнет и липнет, мол, жить без вас не могу, говорит, жену и детей брошу, а вы будете моей и так далее, иначе мне жизнь больше не мила, сволочь, короче говоря, а не мужик…

Фидель уже давно не смеётся над этими бесконечными пересказами, но не мешает теперь рассказывать, а то Мария Михайловна часто обижалась раньше:

— Федь! Да ты слушаешь, или чё?.. Я кому рассказываю-то?..

А Федя чё-то задумался, и зашёл в туалет для девочек. Странный запах тут. Совсем по другому пахнет. Пацанячий тубзик и грязнее всегда, и на стене чё только не стирали они уже с Марией Михайловной, а девчачий туалет пахнет как-то особенно и интересно.

… — Ну так вот…, — найдя кота глазами, продолжает Мария Михайловна, — А потом его жена всё-таки застукала. К йим гости пришли, а ейный муж в соседней комнате с этой сучкой давай миловаться, а жена мимо комнаты идёт за шампанским, и вдруг видит, как этот Луис Альберто с той рыжей голые в постели курят… И он такой давай, короче говоря, за женой бежать, мол, ты не правильно всё поняла, и мол, люблю тебя больше жизни, а сам на ходу трусы надевает, и та рыжая тоже голая в ванну идёт с сигаретой, а гости такие смотрят… Тфу, отдышусь…, — опершись на швабру, Мария Михайловна капает водой с больших чёрных резиновых перчаток, оглядывает проём, — Вот там чуток осталось… В коридорчике… И домой пойдём, Федь…

Кот молча оглядывает вымытый пол. Пыльная полоса почти белая, а вымытая — мокрая, тёмно-серая в светлых пятнышках. Похоже на тонкий слой грязного льда на асфальте. Мать его как-то привела к магазину. Первый раз в жизни из подвала разрешила выйти. Повела вдоль дома, прижимаясь к стеночке. Останавливается, показывая, что тут надо остановиться, оглядеться. Потом прибавила шагу, перебежав дорогу:

— Ну чего ты?!.. Давай бегом!..

И они пришли к большому высоком крыльцу, и сели возле протоптанной в сугробе тропинки, и мимо проходили люди с пакетами в руках.

… — Какой халёсинький…, — девочка, укутанная в шарф до самых глаз, протянула мокрую красную ладошку, погладить хочет.

— Не трогай, Валюш.

— Ни чё, ни чё…, — заметив, как Фидель напрягся, мать успокаивает, — пусть погладит. Таких бояться не надо… Они и покормить могут.., — запомнив как следует девочку, кошка опять уставилась в людской поток. И люди заходили-выходили, и дверь мягко захлопывалась, выпуская облако душистого пара.

Пропуская одного-другого, мать тонко тянула «мяу» для некоторых, выбирая в основном старух, поднимала лапу и глядела им в глаза:

— Люди добрые… Возьмите сыночка моего…

(большая благодарность за подаренный сюжет Марине из Воронежа (betti)

НЕХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК

…Да-да, именно так про меня и говорят обычно. Нет, публично в лицо меня уже давно не оскорбляют. Недели две уже прошло, небось. А вот в спину обязательно скажут, я заметил: «Нехороший он человек, мол… Гасанов этот…» И улыбаются почему-то. Как всегда при встрече происходит:

— Здрасти, мол.

— Привет, Алик.

— Как вы сегодня?

— Да нормально всё, спасибо вам. А у тебя как?

— Хорошо.

И улыбаемся мы друг-другу, и я киваю, проходя дальше, а они смотрят мне вслед долго, и вздыхают тепло:

— Нет… Нехороший он всё-таки какой-то…

А как тут хорошим-то быть?

У нас магазин новенький открыли, к примеру. «Смешные цены» называется. И пошло-поехало…

Народ в магазин заходит спокойно, а через минуту вылетает оттуда, роняя вещи и спотыкаясь, ухохатывается до икоты. Что-то невозможное. Мужчина зашёл солидный. Интересуется, ибо во всю стену огромадный красный баннер повесили: «Смешные цены!». Через пять минут вылетает весь красный от смеха, на ходу женщину сбивает, до клумбы добежать сил не нашёл, прямо на лестнице грохнулся на пол, катается по земле:

— Ой, не могу! Ха-ха-ха-ха!.. Ой, обоссаться можно, граждане!.., — кричит неприлично, вся рожа красная…

А женщинам как быть беременным? А старикам? У которых проблемы с мочевым пузырём… Это ж издевательство!..

А я тут при чём?

А они про меня, мол «… вот посмОтрите!.. Он возьмёт вас вежливо за руку, и поведёт настойчиво, и обязательно выведет вас из себя! Вот увидите!», — говорят.

И опять же эти выборы.

Здоровенная бюллетень с розами и счастливыми лицами — «Голосуй за своё будущее!»

И список кандидатов:

1. Вороватов Н. Ю.

2. Трепачёв А. С.

3. Простомразин К. Н.

4. Сучаренко О. Л.

Выбирайте! Кому бы вы доверили своё будущее?

У меня в то время хобби было — работать.

Хобби — это такая бесплатная работа, которую делают на совесть.

Мы с дядей Колей дерьмо отсасывали. Дренаж в жилом секторе. Подъезжаешь на илоотсосе, суёшь толстую шлангу в дренажный колодец, и сосёшь. Дядя Коля в своём деле дока. Отсасывал — пальчики оближешь. Потому что знает своё дело человек. Всё чётко и быстро — сунул, отсосал на совесть, и порядок. Хвалили его. Так и говорили про дядю Колю — «Николай-то наш в этом деле первый мастер! Он-то уж как отсосёт, так отсосёт!» С любовью работал человек.

А про меня всё в спину: «Нет, товарищи! Нехороший он… Вроди бы и приятный со спины парень, а… Нехороший он человек, вы смотрите!»…

Странно всё это.

****

КАК СОБАКИ, ЕЙ-БОГУ!..

Только что наблюдал, тороплюсь записать, пока свежо предание.

Прямо сзади моего дома девушка проходила, красавица. Чего-чего, а красивых женщин в Тольятти, хоть снопами складывай, а эта как-то особенно хороша. Идёт вся такая, бёдрами покачивает, в руке поводок, на поводке собачка. Есть такая порода, знаете, что-то вперемешку от пекинеса с поросёнком, короче породистый чистенький пёсик. И вот идут они чинно, гармонию красоты начала осени подчёркивают, и тут навстречу им из-за угла дома выходит приятная дама средних лет, и у дамы на поводке такса такого же возраста, и откормленная, как носорог. И шо ж вы думаете? Нет, со стороны всё было привычно — женщины прошли мимо друг-друга, сдерживая собачек, которые перекинулись парой фраз, и пекинес даже чуть-чуть перестарался с эмоциями, а такса вдогонку даже лапкой шоркнула нервно, но это тогда, когда вы не знаете собачьего языка. А для сведущих налицо произошла на удивление безобразная сцена среди бела дня. Аж воробьи смолкли и потом ещё долго давились смехом.

Такса начала первой. Ещё издали она вдруг натянула поводок, и выкрикнула, не здороваясь:

— Опять ты тут шастаешь, чучело?

Пикинесиха покраснела и визгливо прокричала нецензурно (опустим). И такса продолжила издеваться, да так, что пикинесиха перешла на безобразный крик.

… — А тебя наверное поделить не могли? Да?, — кричит, — Поэтому такая длинная?.. Один за уши держал, а другой за попу тянул?.. Сосиська!..

— А тебя наверное в попу надували, а потом немного спустили!.., — такса залилась злым смехом, перекрикивая, — Вон сколько шкуры лишней!.. Позорище!..

— Дура!, — кричит та, пытаясь поводок порвать.

— Сама дура!..

— Дура-дура-дура-дура!!..

— Сама дура!..

Короче говоря, ужас, чё творится…

Хозяйки собак тянут поводки в разные стороны:

— Ну пошли, Джесси… Пошли…

— Ха-ха-ха-ха!!.., — такса аж подавилась смехом и к удовольствию воробьёв кричит на весь двор, — «Джесси»!.. Вы слыхали?… Какая нафиг ты «Джесси», чучело?..

— Сама чучело!.., — взбесилась пекинесиха, опять кидается, слюной брызжет, — Глиста длинная!.. Тфу на тебя!..

— «Джесси!"… Ха-ха-ха-ха!.., — издевается такса, — Сморчок пучеглазый!..

— Сама ты сморчок!..

И их растянули в разные стороны.

И чего они не поделили, ума не приложу…

БЕЗ ОСОБОГО НАЗВАНИЯ

…Подрался впервые в жизни я помню в пионерском лагере. Нет, я и раньше был подраться не дурак, но так вот, чтобы долго и упорно дубасить друг-друга, один на один, при куче свидетелей… Всё по честному. И чего мы тогда? Не знаю в чём усмотрев оскорбление, высокий парень вдруг подошёл ко мне после обеда, и запросто смотрит в упор:

— Пойдём выйдем?

«Пойдём выйдем» был наш мальчишеский сигнал. «Выйти» можно было спросить и в открытом поле. Это значит, что надо отойти в укромное местечко, и вот тут уже надо держать ухо востро… Научили уж… Как-то мы так вот «вышли» с одним. Я был с другом Серёгой, а их четверо. И один из них предложил мне выйти. Мы зашли за школу, и я на миг присел на лавочку, затянуть разболтавшийся шнурок. Поднимаю голову, и тут же получаю мощнейший удар ногой в лицо. Сидя. Взбешённый этим подлым манёвром, я «уработал» чувака так старательно, что меня еле оторвали от него. Домой я пришёл, вся рожа в крови. Очки он на мне своей ногой раскрошил. Я целый час осколки выковыривал под завывания ужаса сестрёнки, пока родителей дома не было.

А ещё бывает, что тебя, как телёнка, приглашают «выйти», и идёшь ты, такой дятел, не подозревая, что тебя ведут бить толпой. От таких казусов у меня осталась привычка приискивать глазами на всякий случай орудия обороны и пути возможной эвакуации. А ещё очень пригодился мне всегда пример моего дядьки Вадима. Как-то я наблюдал, как в чужой шумной компании моего дядьку пытались вот так вот «вывести». И по весёлому его взгляду я видел, что дядька вычислил их подлую уловку. И вот дядька усмехается смелому ухарю в лицо, и громко вопрошает:

— А чё тебе? Тут не нравится, что ли?

Сразу заметно напряглись несколько наблюдателей по углам, и ухарь эффектно на понт берёт дядю:

— Чё, зассал?

И тут же получает удар в нос, и контрольный подсрачник под зад.

Не ожидавшая такого оборота «свита» дёрнулась, но онемела и замерла. Дядя мой человек душевный, но лучше его не нервировать.

Борзым своим взглядом обозначил он каждого из свиты, и мягко спрашивает поверженного, который согнулся буквой «гэ»:

— Тебе ещё добавить, или хорош?, — и ко мне поворачивается, а я стою не живой и ни мёртвый, а у того мужика кровища хлещет, как из графина, — Пошли, Алик. Видишь, тут сколько шакалов собралось…

И уходим мы такие неспеша…

Так же ярким примером разумного использования подручных средств в ведении боя я могу предложить метод моего отца, да пошлёт ему Всевышний здоровья, радости и долгих лет жизни.

Отец мой всю жизнь шоферил.

Как-то довелось ему возить солдат на работы. Стройбатовцы. Автобус «ЛиАЗ», если кто помнит. И вот на этом «ЛиАЗ"е отец возил солдат из части на одну из строек города, за несколько километров от нашего посёлка. И мне, пацану 5-6-ти лет, часто доводилось «помогать» отцу в работе.

До сих пор помню этот необычный запах.

Солдат человек сорок. В автобусе мощный запах гуталина и портянок. Все одеты одинаково. Заходят-выходят по команде. Время ещё тепло (даже я без шапки!), а они в серо-голубых квадратных шапках… Глазею на это завораживающее зрелище, и вижу какое-то напряжённое внимание на лице отца. Вон уже в десятый раз он посмотрел в зеркало заднего вида, осматривая салон автобуса, головой укоризненно качает, языком цокает.

Несколько дембелей во главе с сержантом откровенно издеваются над одним.

Длинный, как жердь, тощий нескладный солдат, бледный и конопатый, перепуган, глаза таращит, трясётся аж. А эта компания не отстаёт от него. Чё он натворил? Сначала они ему ремень затянули до отказа. Потом заставили стоять в проходе по стойке «смирно» с отданием чести, не держась за поручни, и строго следили, чтобы он не сошёл с места при качке автобуса, сопровождая каждое замечание то подзатыльником, то пинком по зад. А сержант всё норовил дать ему под дых, и несчастный пугался, тут же опуская руку, и это строго каралось и всё начиналось снова.

Я с интересом наблюдал за этим, не понимая правил такой игры. Несколько солдат всякий раз громко смеялись, а остальные хмуро отворачивались в окна, и я улыбался на хохот, так и не понимая, в чём состоит забава, когда отец плавно притормозил на пустой обочине:

— Слышь, земляк!.. Заканчивай уже там!

Все повернули головы, смотрят на отца, выглядывающего в проход, и тот продолжает твёрдо:

— Отстань от него.

Сержант улыбается, брови поднимает:

— Чё?..

— Чё слышал!, — отец смотрит не мигая.

Повисла пауза, только двигатель урчит мерно. Кто-то из дембелей хихикнул, и сержант с усмешкой бросает:

— Ты лучше не лезь в не свои дела, паря… А то…

Другой дембель отвешивает сзади стоящему лёгкий пинок, и опять несколько смеются выжидающе.

А отец выдерживает долгий взгляд, глушит двигатель…

… — Ты чё?, — сержант повеселел, а глаза забегали, — Побазарить со мной решил?.. С нами.., — по проходу идёт, и за ним тут же встают ещё несколько, один на ходу снимает ремень, на ладонь его наматывает бляхой на кулак, — Ну пойдём-пойдём… Ха-а… Побазарим…

Потом я видел в окно, как отец быстро вышел за ними, и у отца в руке оказался кусок троса в сантиметр толщиной, сложенный в несколько раз, как шпагат. Сержант развязно сунул руки в карманы, и скривил лицо презрительно, что-то втолковывая насмешливо, и остальные стали обступать полукругом, а отец пошёл боком, не давая взять себя в кольцо, и тот, что с бляхой, сделал резкий выпад, замахиваясь… Схватив его за шиворот, отец круто повернул и отпустил, и тот упал. И отец стал махать своим тросом, словно лошадей погоняет, щедро шпаря каждого, кого достанет. Особо досталось сержанту. Те стали разбегаться, а сержант побежал в сторону утренней зари, и в лучах малинового солнца я видел, как сержант споткнулся и упал на четвереньки, а отец, ни на шаг не отставая, огрел его по спине ещё несколько раз, и тот обхватил голову руками и корчился на земле, что-то крича, а папаня, совсем запыхавшись от бега, ещё чего-то объяснял ему, лежачему, коротко и резко, и потом медленно пошёл к автобусу.

— Пешком дойдёте!.., — зло крикнул он стоящим поодаль дембелям, — Дорогу знаете?, — и мы поехали дальше в гробовой тишине, только в зеркале нет-нет да сверкнёт суровый взгляд моего папани…

Когда мы ехали обратно в пустом автобусе, компания хмуро шагала по пыльной обочине, и смотрела под ноги… Отец усмехнулся, осмотрев их сверху, и весело посмотрел на меня:

— Понял?..

****

МОЛОКО

«… Вы так замечательно описываете моё детство. Спасибо вам, Алик!» (из комментариев, Айгуль Ж., г. Самара)

…Когда несёшь молоко в эмалированном бидоне, самое главное постараться не бежать. Во-первых, молоко начинает плескаться вам на колено, дребезжа крышкой, во-вторых, если как следует долбануть донышком о ступеньку или бордюр — на бидончике обязательно отколется белая эмаль, обнажая на удивление чёрную жесть, и будет некрасиво, и бидончик сразу станет старым, и будете вы потом ходить за молоком со старым бидоном, как дураки, понятно?

Мама давала мне бумажный рубль:

— Молоко принеси, сынок, только не задерживайся, у меня тесто подошло уже…

И я скакал по лестнице с бидоном, выходил перед подъездом, и задирал голову:

— Э! Дя!..

Надо было крикнуть два-три раза, и с пятого этажа выглядывала рожа моего дружбана Эдика:

— Чё ты?

— В магаз аля? Матушка за молоком послала…

— Ща, — Эдя смачно харкал вниз, и, ещё не убрав головы, орал через плечо, — Ма?.. Нам в магазике надо чё-инть?..

И я даже слышал чего-то голосом Эдиковой мамы, и через минуту мы уже вдвоём шуровали к магазину:

— Сява!.. В магаз пойдёшь?..

— Щас!..

И Сява с трёхлитровой банкой в авоське догонял нас на углу.

Короче говоря, к магазину мы направлялись как правило целой делегацией. Димка даже сестрёнку за руку вёл. И мы всей оравой неслись на перегонки что есть мочи…

…На площадке перед магазином ставили здоровенную жёлтую бочку на колёсах, с белой надписью «Молоко», а к бочке протягивали резиновый шланг с водой (продавщица всё время чё-то моет там), и тут же выстраивалась длинная кривая очередь. Мы с Эдей занимали очередь, оставляли Сяву с Димкой, и солидно шли в магазин. За булками. Расчёт отработан и отточен. На мамин рубль я куплю три литра молока по 24 коп. за литр, и на сдачу у меня выходит законный стакан томатного сока по 9 коп., и сладкая булочка, тоже 9 коп. штука. В углу магазина на алюминиевых штативах стоят стеклянные конусы. Виноградный сок, яблочный, томатный. Тут всегда можно поесть на ходу. Варёные яйца, котлеты, пирожки. Продавщица крутит краник, из огромной морковки шумно с пеной в стакан льётся мой любимый, томатный. Рядом в стаканчике солонка с ложечкой. На столике самодельная табличка, написанная красивым почерком, сложенная «домиком» — «Уважаемые покупатели! Просьба яйца в соль не макать!»

И мы солидно съедали по пол моей булочки, запивая холодным и густым томатным соком, и оставляли вторую Эдину булку «на потом», и возвращались в очередь, а в магазин шли Сява с Диманом…

…Струя молока мощно и смешно журчала в бидон, усталая продавщица бросала мокрыми руками мелочь в свою тарелку:

— Следующий…

А назад мы уже не торопились.

Не спеша мы переходили от лавочки к лавочке, жуя «вторые» булки, и запивая их молоком прямо из бидонов.

Домой я возвращался с полным пузом.