Бесплатный фрагмент - Обнимая воздух

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещённых действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.

Аннотация

После вынужденной разлуки с мамой Соня оказалась под опекой своего деда, который превратил жизнь маленькой девочки в настоящий ад. Осиротевшая Катя была помещена в детский дом, где столкнулась с издевательствами со стороны других сирот, а Аня заснула у ёлки в ожидании Деда Мороза и проснулась в больнице без отнятого у неё пожаром лица. Драматичная история трёх девочек, которым предстоит проявить немалое мужество и отвагу, дабы пережить суровую зиму своей жизни и завоевать место под тёплыми лучами весеннего солнца.

Глава 1. Безмолвный свидетель

Лето 2003 года. Рига, Латвия

— Удивительно нежное мясо, — похвалил свою невестку Виктор Георгиевич, сидя за накрытым различными яствами столом, на просторной террасе двухэтажного дома, расположенного на берегу Рижского залива, у песчаного пляжа Вецаки.

— Рада, что вам понравилось, — ответила свёкру Марьяна и положила в его десертное блюдце кусок ягодного пирога.

Виктор Георгиевич поместил в рот немного десертной выпечки и взглянул на сидящую рядом внучку, которая тщательно выбирала из своей тарелки с рисом сладкие изюминки: — Смотрю, ты всё рыбачишь, Соня, не желая отведать привезённую мной с охоты уточку, которую приготовила твоя мама.

Трёхлетняя девочка смущённо помотала головой и победно насадила на вилку очередную пойманную в рисовом море изюминку.

— И в кого она только такая привередливая? — обратился к сыну Виктор Георгиевич. — Ты вот в детстве ел всё, что тебе давали, и всегда просил добавки.

— Просто у меня с рождения отменный аппетит, — улыбнулся отцу Вадим и слегка похлопал себя по выдающемуся вперёд животу.

— Ещё чая? — обратилась к свёкру Марьяна, заметив, что чашка мужчины опустела.

— Нет, спасибо, — ответил невестке Виктор Георгиевич и поднялся из-за стола.

Вадим вытер полотенцем рот и встал из-за стола вслед за отцом.

— Благодарю за прекрасный обед! — учтиво кивнул женщине Виктор Георгиевич и взглянул напоследок на Соню. — А ты обязательно вылови из тарелки все изюминки до последней.

С этими словами мужчина покинул в сопровождении Вадима уютную террасу дома и спустился вместе с сыном в прихожую, на первый этаж.

— Как доешь рис, бери пирог с ягодками, — сказала дочери Марьяна.

— Можно я возьму его в свою комнату? — с надеждой спросила Соня.

Мать добродушно кивнула девочке в ответ и поместила внушительный кусок пирога в её блюдце.

— Спасибо, — довольно улыбнулась Соня, после чего спешно доела свой сдобренный специями рис с изюмом, взяла в руки чайное блюдце с десертом и вышла с летней террасы.

Марьяна принялась убирать со стола, в то время как её муж и свёкр вышли во двор приморского дома и направились к машине Виктора Георгиевича, за рулём которой мужчину ожидал личный водитель.

— Приятно, что ты навестил нас сегодня, — обратился к отцу Вадим и нажал кнопку на пульте автоматического открытия ворот.

— Ты ведь знаешь, как для меня важны наши семейные обеды, — ответил Виктор Георгиевич, усаживаясь в просторный автомобиль.

— Знаю, папа, — улыбнулся Вадим и кивнул водителю, когда откатные ворота полностью открылись. — Увидимся завтра на работе.

— До встречи, — произнёс отец и захлопнул дверь машины, после чего громоздкий пикап тронулся по серой брусчатке двора и выехал на асфальтированную улицу, в то время как Вадим вытащил из кармана брюк пачку сигарет и закурил.

*****************************************************************

— Готово, — спустя несколько минут доложил Виктору Георгиевичу водитель и вернул свой мобильный телефон в карман пиджака.

— Хорошо, — одобрительно кивнул мужчина, сидя в своём пикапе, на парковке яхт-клуба Вецаки, расположенного в километре от прибрежного дома Вадима и Марьяны.

Столичный район Вецаки площадью чуть более двух квадратных километров, с несколькими сотнями частных домов и дюжиной улочек, находился в северной части Риги, будучи окружён с запада и востока сосновым лесом, а с юга — узким Вецдаугавским заливом. С севера Вецаки оканчивался омываемым водами Рижского залива песчаным пляжем из белого кварца, который простирался на многие десятки километров на запад, в сторону Юрмалы, и на восток, к границе с Эстонией.

Золотые пески дюнного пляжа Вецаки делали этот район излюбленным местом летнего отдыха рижан, поскольку Вецаки, в отличие от облюбованных иностранными туристами пляжей Юрмалы, являлся местом только для своих. В сравнении с Юрмалой в Вецаки не было своей километровой пешеходной улицы Йомас, с десятками расположенных на ней кафе и ресторанов, а также знаменитого концертного зала «Дзинтари» и многочисленных спа-гостиниц, бутик-отелей и гостевых домов на любой вкус и кошелёк. Из немногих достопримечательностей Вецаки мог похвастаться разве что парой кафе, гостевых апартаментов и скромным яхт-клубом, предлагающим в аренду моторные лодки и возможность покататься на водных лыжах или вейкборде.

Слабо развитая инфраструктура делала Вецаки незаметной точкой на туристических картах иностранных гостей Латвии, чему сотни тысяч рижан были только рады. Ведь им не приходилось делить с приезжими свой приморский курорт, песчаный пляж которого не только не уступал юрмальским, но и был вдвое шире последних благодаря наличию дюнной зоны, отделяющей её от берега залива невысокими холмами. К пляжу Вецаки вели четыре выхода, два из которых пролегали по асфальтированным улицам, а ещё два — по змеящимся деревянным дорожкам, выстроенным посреди соснового леса.

Климат Латвии не особо баловал жителей прибалтийской страны теплом. Латвийская полугодовая зима, как правило, начиналась с середины ноября и заканчивалась в середине апреля. Всё это время латвийцы стойко терпели затяжную зиму, с её чередующимися морозами и оттепелями, бурными снегопадами, вязкой слякотью и арктическими ветрами, довольствуясь унылому виду пожухлой травы и голых деревьев на фоне грифельно-серого неба. Вся страна терпеливо ожидала окончания зимы, чтобы воодушевлённо встретить во второй половине апреля приход долгожданный весны, с её красочным цветением многочисленных яблонь и сирени.

Короткая весна спешно сменялась в Латвии летом, средняя дневная температура которого редко превышала двадцать градусов тепла. При этом два из трёх летних месяца не слишком подходили для пляжного отдыха, сопровождаясь частыми дождями и шквалистым ветром, с сокрытым облаками солнцем. Таким образом, в течение календарного года в распоряжении латвийцев имелся всего один месяц по-настоящему тёплого лета, со свободным от облаков и осадков голубым небом и сияющим на нём светилом. Лишь месяц полноценного тепла, каждый год по-разному неравномерно разбросанного посреди лета в виде отдельных дней или нескольких недель, когда латвийцы получали редкую возможность, не покидая своей страны, вдохнуть полной грудью жизнь и пополнить истощённые в организме за зиму запасы витамина Д.

Для рижан этот месяц тепла был поистине на вес золота, в который они многими тысячами отправлялись на машинах, автобусах и электричках на взморье Вецаки, занимая с раннего утра и до самого вечера песчаный пляж Вецаки и его бархатные дюны. Большая часть людей проводила на пляже около трёх-четырёх часов, постоянно сменяясь новыми партиями всё прибывающих отдыхающих. Однако были среди любителей пляжного отдыха и те, кто настолько истосковался за долгую зиму по лету, что проводил на пляже весь день, превращаясь за один тёплый месяц из бледнолицего прибалта в темнокожего средиземноморца.

При этом голодных до тепла людей не пугали ежедневно размещаемые в новостных лентах предупреждения метеорологической службы об опасности загара в период с одиннадцати до четырнадцати дня, когда ультрафиолетовое излучение солнца достигало максимума и грозило загорающим возникновением смертельно опасных заболеваний кожи. Лишь незначительная часть отдыхающих следовала рекомендациям врачей-дерматологов загорать с восьми до одиннадцати утра и после пятнадцати дня, в то время как большинство людей слепо игнорировало предупреждения об опасном ультрафиолетовом излучении, загорая в часы, когда солнце находилось в зените.

Подобного рода русская рулетка оборачивалась тем, что ежегодно после короткого латвийского лета до двух сотен жителей Латвии заболевало меланомой, половина из которых умирала в течение следующего года. Каждый год порядка ста латвийцев, большая часть из которых были рижанами, расплачивались своими жизнями за возможность провести после затяжной зимы на одном из песчаных пляжей страны всего один жаркий месяц и умереть. Такова была высокая цена загара для тех, кто слишком долго ждал права его получить и, наконец, приобретя, отдавал за него жизнь.

Помимо смертельно опасного зенитного солнца отдыхающих в Вецаки летом рижан подстерегали и другие неудобства. Так, сосновый массив Вецаки, который в желании быть ближе к природе пересекала на пути к пляжу до трети отдыхающих, таил в себе орды голодных комаров. Тенистый лес заманивал в себя людей сказочного вида мшистым ковром, обильно покрывавшим землю, и насквозь пропитанным запахом сосновой хвои свежим воздухом, насладиться которыми в летний период было возможно лишь украдкой, спешно пересекая лес по направлению к песчаному пляжу.

Стоило человеку на мгновение задержаться меж высоких сосен, дабы полюбоваться красотами девственной природы, как его тут же облепляла дюжина кровососущих вурдалаков, от которых приходилось спасаться бегством. Убивать насекомых было совершенно бесполезно, поскольку место убитых кровопийц тут же занимала партия новых, которая без устали преследовала свою теплокровную жертву на протяжении многих сотен метров, вплоть до спасительного выхода человека из леса на пляж.

На самом пляже и в дюнной зоне Вецаки отдыхающим, в свою очередь, устраивали радушный приём бесконечные отряды ползающих и летающих насекомых, которые постоянно пытались попробовать загорающих людей на вкус. Помимо надоедливых насекомых песчаный пляж по-хозяйски патрулировали стаи озёрных чаек, неустанно высматривающих, чем бы можно было поживиться у отдыхающих, а также расхаживающие с важным видом по кварцевому песку вороны.

Стоило человеку на минуту неподвижно возлечь на пляжном полотенце, как его незаметно обступал десяток ворон, полагающих, что человек умер, и им можно пообедать. Дабы отвадить от себя плотоядных птиц отдыхающим нередко приходилось резко вскакивать на ноги и размахивать руками, демонстрируя воронам громким криком, что люди всё ещё живы и их нельзя есть. Разочарованные вороны в таком случае ненадолго отлетали в сторону, однако стоило человеку вновь принять неподвижное горизонтальное положение, как птицы снова упрямо обступали отдыхающего, с надеждой полагая, что на этот раз человек уж точно скончался.

Впрочем, от птиц и насекомых можно было укрыться на берегу пляжа, у самой воды. Песок там был на порядок жёстче, а проходящих мимо вдоль береговой линии людей гораздо больше, но при этом никакая живность не мешала отдыхающим спокойно загорать и плавать. Правда, чтобы поплавать приходилось для начала преодолеть добрую сотню метров мелководья Рижского залива, прежде чем добраться до глубины. Бескрайние воды залива были довольно прохладными и прогревались значительно хуже латвийских озёр, однако несли собой желанную свежесть и позволяли охладиться после долгого пребывания на солнце, придавая тем самым отдыхающим сил продолжать оставаться на песчаном пляже более длительное время.

Для любителей более жаркого отдыха Вецаки любезно предлагал свою дюнную зону, песчаные холмы которой надёжно преграждали путь идущему от воды ветру, из-за чего температура воздуха в дюнах была несколько выше, чем на пляже, и всего за пару часов пребывания в дюнной зоне можно было хорошенько загореть, побывав, словно в финской сауне.

На пляже Вецаки располагалось несколько детских и волейбольных площадок, с дюжиной кабинок для переодевания и скамеек для отдыха, в то время как у центрального входа на пляж находились передвижные контейнеры с мороженым, холодными напитками и закусками, а также целая россыпь туалетных кабинок.

Для тех отдыхающих, кто предпочитал шумному пребыванию среди тысяч загорающих и плавающих людей более уединённый отдых, был доступен пляж Мангальсала, расположенный в паре километрах западнее Вецаки. Пляж Мангальсала находился на одноимённом полуострове, будучи украшен обильно растущим на нём золотистым колосняком.

Поскольку данный пляж располагался на некотором отдалении от Вецаки, за день его посещала лишь сотня отдыхающих, которые приходили на мангальсальский полуостров с целью позагорать в расслабленной тишине или прогуляться вдоль длинного каменного мола, посмотрев на его маяк и выходящие в Рижский залив сухогрузы и огромные круизные лайнера. В случае прихода на пляж Мангальсала ранним утром можно было оказаться на нём совершенно одному и почувствовать себя на какое-то время единственным и безраздельным хозяином этого красивого и живописного места.

Наибольшее число отдыхающих приезжало в Вецаки в редкие солнечные выходные дни, когда каждая улочка курортного района плотно заполнялась по обочинам сотнями припаркованных машин, и тысячи рижан занимали собой весь пляж так, что яблоку негде было упасть. В такие дни на песчаном пляже не стихал гвалт оживлённо беседующих голосов, пока стайки детей игриво плескались на мелководье Рижского залива или увлечённо строили высокие башни из влажного песка на берегу. В то же время их родители то и дело отплывали в перерывах между загаром и присмотром за детьми на несколько сотен метров вглубь залива, дабы продемонстрировать свои не растерянные за долгую зиму навыки плавания.

Наибольшей проблемой в выходные дни всеобщего городского отдыха было суметь покинуть пляж Вецаки раньше остальных людей. Если этого не удавалось сделать вовремя, то к вечеру из многих тысяч отдыхающих могли комфортно вернуться в Ригу лишь те, кто приезжал на своих автомобилях. Остальные же люди были вынуждены брать штурмом общественный транспорт и забиваться в его салоны до такой степени, что люди оказывались прижатыми друг к другу плотнее, чем шпроты в банках, в то время как водители подолгу не могли закрыть входные двери автобусов и электричек, а пассажиры едва не падали в обморок от нестерпимой духоты.

Впрочем, с подобного рода неудобствами никогда не сталкивались жители нескольких сотен частных домов в Вецаки, которые имели привилегированную возможность круглогодично жить на Рижском взморье, в окружении живописного соснового леса, и посещать песчаный пляж с его дюнной зоной в любое удобное время. Среди подобных счастливчиков был и сын Виктора Георгиевича Баринова с его невесткой Марьяной и внучкой Соней, которые проживали в двухэтажном коттедже, всего в сотне метров от золотого песчаного пляжа.

Виктор Георгиевич Баринов взял своё отчество и фамилию после выхода из детского дома, в котором пробыл до совершеннолетия, после чего прошёл срочную службу в армии и сделал успешную карьеру, пройдя путь от простого сторожа на заводе до владельца строительной фирмы по возведению частных домов. Крепко встав на ноги, мужчина женился и стал отцом, мечтая о создании династии Бариновых, которая продолжила бы его дело. Когда сын Виктора Георгиевича вырос, мужчина сделал его своим заместителем и принялся ждать внуков. Виктор Георгиевич сватал Вадиму самых красивых девушек Латвии, отбирая тех в столичных модельных агентствах, однако сын желал выбрать себе супругу самостоятельно, что и сделал, познакомившись однажды с красавицей Марьяной.

Марьяна Баженова приехала в Ригу из Пскова за высшим образованием, поступив в медицинский университет имени Страдыня на факультет для иностранцев. С отличием окончив лучший медицинский университет страны, диплом которого высоко ценился по всему миру, молодая женщина устроилась зубным техником в Рижский институт стоматологии. Блестящая карьера и хороший достаток были обеспечены Марьяне, которая решила задержаться в чужой стране для получения профессионального опыта, прежде чем вернуться в родной Псков и открыть в нём свою частную клинику. Трудолюбивая женщина быстро стала квалифицированным специалистом и была готова к возвращению домой, когда в планы Марьяны неожиданно вмешался случай.

Вадим Баринов явился к женщине на приём и, заинтересовавшись её необычной для Латвии восточной внешностью, стал регулярно записываться к Марьяне на визит, пока не вылечил все зубы, и в благодарность за работу молодой женщины пригласил её на свидание. Марьяна приняла приглашение, поскольку ей польстило, что мужчина по достоинству оценил её труд и не стал говорить пустых слов о любви, как это часто делали во время учёбы женщины в университете влюблённые в неё сокурсники.

Вадим был совершенно очарован Марьяной, которая держалась скромно и предпочитала шумным ночным клубам и дорогим ресторанам посещение столичных театров и оперы, а также поездки в природные заповедники и контактные зоопарки. Хорошо воспитанная родителями молодая женщина не имела дурных привычек, не сквернословила, носила длинные платья и практически не использовала макияж. Марьяна сразу же дала Вадиму понять, что выйдет замуж только за того, кто получит благословение на брак у её родителей, и позволит будущему мужу прикоснуться к себе не ранее первой брачной ночи.

Понимая, что эта целомудренная женщина с высокими моральными принципами станет прекрасной женой и матерью, Вадим одаривал Марьяну разными подарками, водил на театральные премьеры и выступления оперных исполнителей, а также возил в лучшие природные заповедники страны и зоопарки живого общения с животными. Желая добиться благосклонности Марьяны, мужчина отдавал себе отчёт в том, что она может на время оставить свою успешную карьеру лишь ради ещё более высокой для женщины цели, поэтому заявил отцу о своём желании жениться и взял у него в долг крупную сумму денег.

Вадим знал, что отец видит его супругой лишь женщину славянской внешности, которая подарит Виктору Георгиевичу внуков для создания желаемой им династии Бариновых, поэтому долго скрывал Марьяну и надеялся, что отец сумеет принять её после свадьбы, оценив многочисленные достоинства своей невестки с яркой восточной внешностью. Последнюю Марьяна получила по наследству от матери с азиатскими корнями, которая передала дочери длинные тёмные волосы, смуглую кожу, выразительные скулы и слегка раскосые карие глаза.

Взяв у отца займ, Вадим приобрёл расположенный на Рижском взморье, в курортном районе Вецаки, двухэтажный коттедж с кухней, столовой, гостиной, террасой и тремя спальнями, после чего привёл Марьяну в этот дом и попросил руки молодой женщины, сказав, что здесь они смогут построить счастливую семью. Видя серьёзные намерения мужчины, Марьяна ответила Вадиму, что примет его предложение, если он получит благословение на брак у её родителей.

Возможно, будь женщина чуть старше и более опытнее, то не согласилась бы на столь поспешный брак с первым в её жизни мужчиной. Однако у Марьяны не было прежде иных отношений, поэтому она решила довериться судьбе, после чего возлюбленные отправились в Псков, где Вадим получил у родителей женщины благословение на брак, и пара вернулась в Ригу, бракосочетавшись и венчавшись в Рижском кафедральном соборе Рождества Христова.

Виктор Георгиевич впервые увидел Марьяну лишь на свадьбе сына и был глубоко поражён тому, что Вадим не только отверг всех ранее предложенных ему невест, но и взял себе в жёны женщину с азиатскими чертами, которая родит ему таких же детей с восточной внешностью. Не удосужившись узнать свою невестку поближе, мужчина заведомо осудил брак Вадима и вознамерился его разрушить. Виктор Георгиевич прекрасно понимал, что ему не удастся опорочить в глазах ослеплённого любовью Вадима имя его новоиспечённой супруги, поэтому решил сделать так, чтобы Марьяна сама разочаровалась в своём избраннике.

Для этого мужчина дождался, пока его невестка забеременеет и начнёт отказывать Вадиму в близости на позднем сроке беременности и сразу после появления ребёнка на свет. Поэтому когда родилась Соня, Виктор Георгиевич понял, что пришло время действовать. Вадим не собирался изменять супруге, однако отец нашёл для его обольщения профессионально обученную женщину, которая однажды якобы случайно встретила Вадима в баре, где тот снимал крепким алкоголем стресс от недостатка внимания жены.

Опытная эскортница с лёгкостью затащила выпившего мужчину в постель и записала на скрытую камеру измену Вадима супруге. Виктор Георгиевич предполагал, что, если он предоставит Марьяне добытую им запись, Вадим покается перед женой, даст ей обещание больше никогда не изменять и, возможно, будет прощён. Поэтому мужчина продолжил подсылать сыну эскортниц до тех пор, пока количество порочащих Вадима видеозаписей не достигло двузначной цифры. Лишь тогда предпочитающий действовать наверняка Виктор Георгиевич стал уверен в том, что, увидев записи, Марьяна навсегда оставит Вадима и, освободившись от брачных уз, мужчина окажется свободен для женитьбы на женщине с правильным, по мнению Виктора Георгиевича Баринова, цветом кожи и разрезом глаз.

*****************************************************************

Завершая убирать со стола после семейного обеда на летней террасе дома, Марьяна неожиданно получила на свой мобильный телефон сообщение со ссылкой, пройдя по которой, увидела выходящий за все рамки приличия видеоролик с многочисленными изменами мужа. Поражённая предательством Вадима, женщина спешно покинула террасу и принялась собирать чемодан с вещами в общей с супругом спальне. Марьяна ощущала себя облитой с ног до головы грязными помоями, отмыться от которых, по убеждению женщины, было возможно лишь посредством развода с неверным мужем, который в одночасье стал для Марьяны чужим человеком.

— Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, — внезапно услышала женщина за своей спиной голос Вадима, который вернулся в дом и нашёл на террасе забытый женой телефон. — Я понимаю, что прошу от тебя слишком многого, но если ты забудешь об увиденном, обещаю, это более не повторится, и между нами всё будет, как раньше.

— Между нами всё кончено и никогда не будет, как раньше! — жёстко отрезала в ответ Марьяна, продолжая собирать вещи в чемодан.

— Послушай, милая. Я никогда не планировал тебе изменять. Женщины сами липли ко мне, словно пчёлы на мёд, и теперь, после увиденного видео я понимаю, что за всем этим стоял мой отец. Он никогда тебя не любил и решил таким образом нас разлучить.

— Даже если всех этих блудниц послал тебе отец, спать с ними было исключительно твоим решением. Люби ты меня хоть в малой степени, как самого себя, то не стал бы причинять мне боль, однако сделал это, следуя своим низменным инстинктам.

— Как ты можешь такое говорить?! Вспомни, как я целый год добивался твоей руки, прежде чем ты вышла за меня замуж и позволила к себе прикоснуться. Какой другой мужчина на такое сегодня способен? Я подарил тебе этот дом и обеспечил тебя и дочь, а ты не можешь закрыть глаза на мою слабость, свойственную большинству мужчин?!

Марьяна резко повернулась к супругу и разочарованно покачала головой: — Зря я поручилась за тебя перед отцом и матерью, опозорив себя перед ними, и могу теперь лишь надеяться, что родители примут меня с Соней обратно в свой дом.

— А с чего ты взяла, что сможешь уйти от меня и забрать нашу дочь? — удивился Вадим.

— Я всё решила, и ты меня не остановишь.

Едва эти слова с вызовом слетели с уст женщины, как супруг наотмашь ударил её ладонью по лицу и снял со своих брюк кожаный ремень. Тем временем в соседней комнате трёхлетняя Соня крепко прижимала к себе подаренного ей мамой плюшевого медвежонка и нервно содрогалась от каждого звука хлёсткого удара, доносящегося из родительской спальни.

Стиснув зубы, упавшая на пол Марьяна ни разу не вскрикнула, стойко терпя побои мужа, которого таковым более не считала. Вадим вновь и вновь обрушивал на свою жену болезненные удары ремня, ожидая, что женщина бросится ему в ноги с мольбой о пощаде и извинениями за свои слова.

Как только мужчина прекратил побои и бросил на Марьяну надменный взгляд, прикрывавшая всё это время руками лицо и голову женщина схватила с комода тяжёлый подсвечник и запустила им в супруга. Основание чугунного предмета попало, попытавшемуся было увернуться от него, Вадиму в висок, отчего мужчина мгновенно умер ещё до того, как его тело шумно обрушилось на пол.

Не выдержав череды пугающих звуков, Соня вышла из своей комнаты вместе с медвежонком в руке и зашла в родительскую спальню, где увидела лежащего на полу отца и неподвижно стоящую над ним мать.

— Папочка просто устал и отдыхает, — стараясь подавить волнение, попыталась успокоить ребёнка Марьяна, после чего спешно застегнула молнию наполовину собранного чемодана. — Мы с папой немного поругались, поэтому поживём пока с тобой у бабушки и дедушки в Пскове.

Растерянная увиденным, Соня с сочувствием посмотрела на отца и сказала маме: — Лучше накрой папу одеялком, чтобы ему не было холодно лежать на полу.

— Конечно, — сглотнув застрявший в горле комок, выполнила просьбу дочери женщина и накрыла мужа одеялом, после чего взяла Соню за руку и вышла с ней из комнаты вместе с чемоданом.

— Хочешь, я подую, чтобы тебе не было больно? — спросила девочка, заметив на руках Марьяны многочисленные синяки от ударов тяжёлым папиным ремнём.

— Мне не больно, доченька, — солгала женщина, выходя с ребёнком из дома во двор, где тут же подошла к стоящей машине мужа и поместила в её багажник чемодан.

Переставив на переднее сиденье детское кресло, Марьяна усадила в него Соню, села за руль и нажала кнопку на брелке автоматического открытия ворот.

Надежда женщины на успешный побег мгновенно растаяла вместе с открытием откатных ворот, когда Марьяна увидела перед ними огромный пикап свёкра. Понимая, что они с дочерью оказались в ловушке, женщина заблокировала двери машины, уповая на то, что полиция успеет приехать в дом раньше, чем Виктор Георгиевич обнаружит тело своего сына и попытается расправиться с ней на глазах у Сони.

«Суд оправдает меня», — мысленно пыталась успокоить себя Марьяна, наблюдая за тем, как свёкр выходит из пикапа и идёт к ней навстречу. — «Это была самооборона. Я случайно убила мужа, защищаясь от его побоев».

Виктор Георгиевич приветственно помахал рукой, однако, заметив перепуганные глаза невестки и внучки, настороженно остановился и в следующую секунду крикнул водителю никого не выпускать со двора на улицу, пока он не вернётся из дома.

— Мамочка, что с нами теперь будет? — с тревогой спросила Соня, глядя, как дедушка поднимается по бетонным ступеням крыльца и скрывается в прихожей коттеджа.

Оставив вопрос дочери без ответа, Марьяна лишь крепко обняла её и поцеловала в макушку.

Когда Вадим нашёл на телефоне жены компрометирующий его видеоролик, то сразу же позвонил отцу. Находящийся в это время на парковке местного яхт-клуба Виктор Георгиевич не ответил сыну, дабы не выслушивать его гневную тираду и утешить Вадима при личной встрече, когда тот останется в доме один после ухода от него Марьяны с дочерью. Таков был хитроумный план мужчины, неожиданно разрушенный действиями его невестки.

Оказавшись в спальне сына, Виктор Георгиевич увидел на полу накрытое одеялом тело Вадима, рядом с чугунным подсвечником, и тут же упал на колени, взяв в дрожащие руки всё ещё тёплую ладонь своего единственного ребёнка. Первым желанием сокрушённого увиденным мужчины было жестоко разделаться со своей невесткой без суда и следствия, однако, заметив в кармане Вадима телефон Марьяны, Виктор Георгиевич совладал с обуявшим его гневом и решил поступить иначе. Убийство Марьяны, по мнению мужчины, стало бы для неё слишком лёгким наказанием, и она пострадает куда сильнее, если окажется на долгие годы запертой в тюрьме, вдали от любимой дочери.

Виктор Георгиевич удалил с мобильного телефона невестки сообщение со ссылкой на видео с изменами Вадима, после чего поднялся на ноги и набрал номер полиции, сообщив ответившему диспетчеру о совершённом Марьяной убийстве мужа.

На суде мужчина сказал, что Марьяна выдумала историю о похождениях супруга с якобы присланным ей видеороликом, факт наличия которого, как и предполагаемых измен Вадима, следствие не сумело установить. По заверениям Виктора Георгиевича, его сын был примерным семьянином, в то время как Марьяна часто выражала Вадиму своё недовольство тем, что он слишком много работал и не уделял ей внимания.

Выслушав показания уважаемого бизнесмена и его приехавшей из другой страны невестки, которая вместо того, чтобы вызвать мужу скорую, попыталась скрыться с места преступления, суд признал Марьяну виновной в непредумышленном убийстве и вынес ей суровый приговор с пятнадцатилетним сроком заключения в тюрьме общего режима и передачей Сони под опеку Виктора Георгиевича.

*****************************************************************

Услышав спасительные звуки сирен подъезжающей к дому полицейской машины, Марьяна с облегчением выдохнула и отстегнула ремень детского кресла Сони.

— Помни, что я люблю тебя больше всего на свете, — сказала женщина и заключила ребёнка в свои крепкие объятия.

— Я тоже тебя очень люблю, мамочка, — промолвила Соня и обняла мать в ответ.

Понимая с тяжёлым сердцем, что ей придётся на неопределённое время расстаться с дочерью и оставить её с человеком, который разрушил её семью, Марьяна изо всех сил старалась не расплакаться и сохранять стойкость духа. Женщина не сомневалась в том, что свёкр попытается оболгать её в глазах Сони, выставив её перед дочерью беспринципной убийцей, поэтому решила действовать на опережение и рассказать ребёнку правду: — Твой папа сильно разозлился на меня и побил ремнём, а я случайно убила его, защищаясь. Теперь меня заберёт полиция, и тебе придётся какое-то время пожить с дедушкой.

— Но я не хочу жить с дедушкой! — замотала головой Соня, казалось, не услышав слов матери об убийстве её отца. — Можно я поеду с тобой в полицию?

— Маленьких девочек не берут в полицию, Соня, и я надеюсь, что меня скоро отпустят и не посадят в тюрьму.

Крепко обнимая дочь, Марьяна заметила, как к приморскому дому подъехала полицейская машина, и из неё вышли двое одетых в форму мужчин. Полицейские зашли во двор и были встречены Виктором Георгиевичем, который указал им рукой на автомобиль с невесткой и внучкой, после чего проследовал с одним из полицейских в дом. Когда спустя минуту полицейский вышел обратно во двор и кивнул своему напарнику, оба мужчины вытащили из кобуры оружие и направили его на Марьяну.

— Положите руки на руль, чтобы мы их видели, и медленно выйдите из машины! — приказал первый полицейский, держа женщину под прицелом пистолета.

Марьяна собралась было покорно выпустить Соню из своих объятий, но вцепившаяся в неё девочка с медвежонком в руках не позволила матери этого сделать.

— Это плохие дяди! Они заберут тебя в тюрьму, и мы с тобой больше никогда не увидимся! — испуганно воскликнула Соня.

— Всё будет хорошо, — с навернувшимися на глазах слезами ответила дочери Марьяна и попыталась высвободиться из цепких детских ладошек, на что девочка истошно закричала.

Желая избежать истерики Сони, в следующее мгновение мать вышла вместе с ней на руках из машины.

— Опустите ребёнка на землю! — приказал второй полицейский.

— Дочка боится вашего оружия и не отпускает меня, — ответила Марьяна.

— Оставайтесь на месте, пока мой напарник заберёт у вас ребёнка, — распорядился первый полицейский, после чего второй спрятал оружие в кобуру и направился к Соне.

— Отпусти маму, девочка, — обратился он к Соне и протянул к ней руки, однако ребёнок лишь крепче обвил мамину шею.

— Вы плохие, и я не отпущу с вами маму! — решительно воскликнула Соня. — А если вы не уйдёте, я вас покусаю, и вам придётся делать много уколов от бешенства, потому что я очень заразная!

С этими словами девочка обнажила свои белые зубки, давая плохим дядям ясно понять, что она не шутит.

— Опусти меня, доченька, и не зли полицейских, — взмолилась Марьяна.

— Не отпущу! Я поеду с тобой, и мы будем сидеть в тюрьме вместе! — ответила Соня, чем вынудила мать насильно отцепить руки девочки от своей шеи.

Соня вновь закричала и попыталась вырваться из рук подхватившего её полицейского, пока его напарник надевал на Марьяну наручники и зачитывал ей права, сообщив, что женщина арестована по подозрению в убийстве своего мужа. Когда Соня увидела, что мамины запястья сковали железные браслеты, то изо всех сил укусила держащего её полицейского, после чего выскользнула из его рук и намертво вцепилась в ногу Марьяны.

— Не забирайте мою маму! — жалобно потребовала девочка у полицейских. — Она случайно убила папу, защищаясь, когда он бил её ремнём. 

— Сейчас же заберите ребёнка и заприте его в доме! — теряя терпение, обратился один из полицейских к Виктору Георгиевичу, который всё это время молча наблюдал за происходящим со стороны.

В ответ на требование полицейского мужчина подошёл к своей внучке и одним грубым рывком оторвал её от матери, заставив Соню выронить из рук своего медвежонка. Неся истерично кричащую девочку в дом, Виктор Георгиевич наслаждался видом перекошенного от душевной боли лица своей невестки, более не сдерживающей слёз. Когда полицейские вели Марьяну к своей машине, мужчина запер внучку в прихожей приморского коттеджа и спустился с крыльца обратно во двор.

Слыша из дома не стихающие крики Сони, женщина чувствовала, будто её сердце заживо вырвали из груди, и пожелала умереть, ненавидя себя за то, что ничем не может помочь любимой дочери. Когда полицейская машина тронулась, Марьяна обернулась назад и увидела провожающего её ледяной улыбкой свёкра, в ужасе осознав, с каким человеком оставила своего трёхлетнего ребёнка.

Плюшевый медвежонок Сони одиноко лежал во дворе приморского дома в Вецаки, став безмолвным свидетелем невероятно драматичного расставания матери и дочери.

Глава 2. Она не запомнит

Лето 2006 года

— Смотри, Марина, она схватила меня за палец! — обратился с восторгом к своей младшей сестре Дмитрий.

— Она просто пытается понять, кто ты такой, — ответил шурину отец годовалой девочки Андрей, глядя на то, как его дочь с интересом разглядывает протянутую ей дядей ладонь.

— Катюша у нас очень смышлёная, — добавила бабушка ребёнка Мария Антоновна, обращаясь к сидящим за обеденным столом родственникам.

— Да, мудрый взгляд и цепкая хватка у дочери от меня, — улыбнулся Андрей и нежно приобнял жену. — А нос и глаза Маринины.

— Спасибо, что пригласили нас сегодня на день рождение Катеньки, — поблагодарила своего сына и невестку Мария Антоновна. — Это большой праздник для всех нас.

— Это правда. Я даже объездил в Риге все магазины, чтобы найти племяннице лучшую коляску, — подтвердил слова пожилой женщины Дмитрий.

— Благодарю за ценный подарок, — кивнул шурину Андрей. — Будь я на месте дочки, то не вылезал бы из такой модной коляски, ночуя в ней вместо колыбели.

— Надеюсь, Катюше так же понравятся развивающие игрушки, которые я ей привезла, — подхватила Мария Антоновна.

— Наверняка, — поблагодарил мать Андрей. — С ними Катя уже через пару лет настолько разовьётся, что вместо садика отправится прямиком в начальную школу.

— Тогда предлагаю выпить за светлое будущее нашей умницы и красавицы, — торжественно произнёс Дмитрий и поднял свой бокал с Рижским шампанским.

— Отличный тост, — ответил Андрей и поднял бокал вместе с Марией Антоновной.

Взгляды всех присутствующих за праздничным столом уютной гостиной обратились к матери девочки, которая всё это время молча сидела над своей тарелкой и отстранённо смотрела сквозь неё, словно пребывала мыслями совершенно в другом месте.

— Дорогая, выпей с нами за здоровье дочери, — обратился к жене Андрей, наливая в стакан кормящей грудью женщины фруктовый сок.

— За Катю, — наконец вышла из немого оцепенения Марина и чокнулась поднятым в руке стаканом с бокалами мужа, брата и свекрови.

— За Катю! — хором поддержали женщину все взрослые и выпили игристого шампанского за счастливое будущее девочки, которая сидела в высоком детском кресле во главе стола и с любопытством изучала глазами свою родню, даже не подозревая, что этот семейный ужин был устроен в её честь.

Катя Воронцова появилась на свет ровно год назад и стала для родителей настоящей отдушиной, призванной спасти их переживающий не лучшие времена брак. Девочка была вторым ребёнком в семье, родившись через несколько лет вслед за своим старшим братом Савелием. Рождение мальчика принесло Марине и Андрею Воронцовым много радости и счастья, поэтому молодые родители устроили в честь первого месяца Савушки праздник, пригласив на него семью Марины и маму Андрея.

Вся квартира Воронцовых в тот день была украшена живыми цветами, яркими лентами и разноцветными воздушными шарами, а стол в гостиной ломился от всевозможных яств и именного торта. Чествование ребёнка удалось на славу, и когда гости разъехались по домам, родители Савушки пообещали друг другу провести следующее торжество, когда мальчику исполнится полгода, не дожидаясь его первого дня рождения. Настолько Андрей и Марина любили своего первенца, который стал для их семьи лучшим подарком из всех возможных.

Тем болезненнее для родителей стал неожиданный удар, когда в ночь после первого проведённого в честь Савелия праздника Андрея разбудил полный отчаяния крик жены, который до сих пор снится мужчине в кошмарах, несмотря на то, что со дня смерти мальчика минуло уже два года. Ребёнок умер от внезапной остановки сердца во сне, и врачи так и не сумели установить точную причину смерти совершенно здорового младенца.

Потеря ребёнка сильно подкосила его родителей, вызвав у Марины тяжёлую депрессию. Безутешная женщина проводила дни напролёт возле кроватки сына и пела ему колыбельные, словно Савушка был по-прежнему жив и нуждался в материнской заботе. Обеспокоенный душевным состоянием своей супруги Андрей отвёл Марину к психотерапевту, которого женщина посещала на протяжении целого года, прежде чем терапия возымела результаты, и пара решилась вновь завести ребёнка, дабы переключить своё внимание на новую жизнь и продолжить двигаться вперёд.

Когда Марина забеременела Катей, в сердце женщины и её мужа возник хрупкий росток веры в то, что новый ребёнок станет их исцеляющим душу утешением и вернёт в семью утраченное счастье. В ожидании девочки Марина проводила много времени на природе, мысленно общалась с Катей, правильно питалась, слушала классическую музыку и смотрела позитивные фильмы. Женщина сделала всё, что было в её силах, дабы Катя родилась здоровой, внутренне при этом опасаясь, что девочку может постичь страшная участь её старшего брата.

Однако новый удар пришёл, откуда Марина его не ждала, когда её родители трагично погибли под сошедшей на них во время отдыха в горах лавиной. Очередная полученная женщиной психологическая травма вызвала у неё преждевременные роды, из-за чего Марина провела целый месяц в перинатальном центре, рядом с родившейся раньше срока дочерью.

После того как мать и дитя выписались из больницы, женщина ни разу не вышла с Катей из дома на улицу, неотрывно следя за состоянием маленькой девочки. Бывало, Андрей просыпался посреди ночи и тайком наблюдал за тем, как жена подолгу стояла над колыбелью ребёнка просто, чтобы убедиться, что Катенька дышит.

Забота о новорождённой дочери, казалось, позволила Марине выстоять под тяжким грузом утраты сына и родителей, и женщина долгое время не позволяла никому видеть Катю. Только когда девочке исполнился год, мать немного успокоилась и решилась показать ребёнка родному брату и свекрови. На празднование Катиного дня рождения Марина приготовила ужин, в то время как Дмитрий помимо купленной племяннице коляски принёс бутылку шампанского, а Мария Антоновна вместе с развивающими игрушками — яблочный пирог домашнего приготовления.

После того как бутылка игристого вина была выпита, а праздничный ужин благополучно съеден, гости разъехались по домам, в то время как Андрей принялся убирать со стола, а Марина отправилась в спальню укладывать дочь ко сну.

Когда Катя заснула, и супруги легли в постель, мужчина бережно обнял жену: — Знаю, тебе было сегодня не просто, но ты порадовала наших родных, позволив им увидеть и полюбить нашу малышку с первого взгляда.

— Я рада, что Катя познакомилась с родными, — ответила супругу Марина, после чего пожелала ему доброй ночи и выключила в спальне свет.

Даже спустя два года после гибели сына и рождения дочери женщина верила, что ушедший на небеса Савушка был там совсем один и мог полагаться лишь на её любовь, дабы не ощущать себя вычеркнутым из жизни, словно его никогда не было. Отпустить сына значило для Марины предать его светлую память, к чему женщина оказалась совершенно не готова.

Вскоре Андрей незаметно для себя провалился в сон, а когда неожиданно проснулся ночью, то увидел жену стоящей перед Катиной колыбелью. Мужчина и ранее видел, как Марина подолгу наблюдала за спящей дочерью, однако на этот раз почувствовал, что в поведении супруги было нечто неладное. Женщина тихо пела Кате колыбельную и держала свои руки в деревянной кроватке малышки, поэтому Андрей поначалу решил, что жена поправляет ей одеяльце или шапочку, но когда взглянул на пустую половину постели Марины, тотчас испытал леденящий душу ужас.

Немедля вскочив на ноги, мужчина подбежал к кроватке и окаменел, увидев, как его поющая дочери колыбельную жена держала над лицом ребёнка свою подушку. Как только Андрей вышел из оцепенения, то тут же схватил Марину за плечи и отбросил её назад. Женщина упала на пол, а мужчина выбросил из детской кроватки подушку, увидев посиневшее личико малышки.

Катя неподвижно лежала и, казалось, уже не дышала, отчего Андрей хотел броситься делать дочери ручной массаж сердца, однако грудка девочки внезапно устремилась вверх, после чего проснувшаяся Катя громко закричала и заплакала.

Отец взял испуганного ребёнка на руки и принялся его заботливо укачивать в попытке хоть как-то успокоить.

— Что на тебя нашло?! — изумлённо воскликнул Андрей, повернувшись к жене.

— Может, ты и обрёл своё счастье после смерти Савушки, а я нет, — укоряюще ответила мужу Марина.

— О чём ты вообще говоришь?! Наш сын навсегда останется в моей душе и сердце.

— Будь это так, ты бы не оставался глух к его страданиям и слышал, как он постоянно плачет и зовёт меня, а я не могу ему ничем помочь.

Пугающие слова поднявшейся с пола супруги заставили Андрея нервно сглотнуть и замотать головой в тщетной попытке отрицания очевидного.

— Разве ты не понимаешь, что мы не можем быть счастливы, пока наш сыночек там один?! — недоумённо пыталась вразумить мужа Марина, хищно двигаясь к нему навстречу. — Катенька должна умереть, и мы вслед за ней, чтобы наша семья воссоединилась с Савушкой, и он, наконец, обрёл покой.

Глядя на то, как Марина, бережно обняв свои руки, медленно качает из стороны в сторону невидимого малыша, шокированный мужчина отступил назад.

— Только представь, как хорошо нам будет вместе, — с воодушевлением сказала женщина, поднимая с пола увесистую подушку. — Доверься мне, дорогой, и позволь сделать то, что необходимо.

— Ты сошла с ума! — с навернувшимися на глазах слезами ответил Андрей, испуганно пятясь к выходу из спальни с дочерью на руках. — Как же я это упустил?

— Это ты сумасшедший, если не желаешь нам счастья! — гневно вспыхнула Марина и бросилась на мужа в попытке завершить начатое.

Едва увернувшись от обезумевшей супруги, Андрей схватил с комода мобильный телефон и спешно заперся с Катенькой в ванной, после чего тут же услышал яростные удары кулаков женщины по двери.

— Немедленно открой, пока я не перерезала себе горло! — угрожающе прокричала Марина, заставив свою дочь расплакаться с новой силой. — Или ты хочешь, чтобы моя смерть была на твоей совести?!

Удерживая одной рукой кричащего ребёнка, мужчина набрал номер полиции и сообщил диспетчеру, что его жена пыталась убить собственную дочь, после чего включил громкую связь, подтвердив свои слова оскорбительной бранью Марины в свой адрес. Когда диспетчер сказал Андрею, что патруль уже в пути, мужчина положил телефон на стиральную машину и заботливо прижал к себе Катю, пообещав дочери, что всё будет хорошо.

Неистовая молотьба кулаками по запертой двери ванной комнаты прекратилась лишь, когда в квартиру позвонили приехавшие на ночной вызов полицейские. Сидя на краю чугунной ванны, Андрей услышал, как его жена открыла дверь и впустила двух полицейских в прихожую.

— Мой муж заперся в ванной с нашей дочерью, и я боюсь, что он может причинить ей вред, — эмоционально заявила полицейским женщина. — Мы отмечали вчера день рождение Катеньки, и Андрей выпил лишнего. Я думаю, у него белая горячка, поэтому вы должны немедленно забрать у него мою малышку и вернуть её мне.

Поражённый не имеющими никакого отношения к реальности словами Марины, мужчина вышел из ванной и с болью в сердце взглянул на свою жену: — Тебе не удастся никого обмануть. Диспетчер слышал по телефону, как ты кричала на меня, и полицейские знают, что ты пыталась сделать с нашим ребёнком.

— Я же говорю, у него горячка! Мой муж сошёл с ума и решил избавиться от меня, чтобы воспитывать нашу дочь самому, — как ни в чём ни бывало настаивала на своём женщина, ища у полицейских поддержки. — Скажи, что я тебе сделала? За что ты меня так ненавидишь?!

— Вам следует успокоиться, — мягко обратился к Марине один из полицейских.

— Не указывай мне, что делать! — резко ответила женщина и оттолкнула полицейского назад. — Вы такие же, как он, и вам никогда не понять моих чувств.

С этими словами Марина снова бросилась на мужа, попытавшись вцепиться в тонкую шейку дочери. Андрей успел развернуться спиной и тут же почувствовал, как острые ногти супруги глубоко впились ему в спину.

— Отпустите меня! — раздражённо вскрикнула женщина, неистово извиваясь в руках полицейских, которые с огромным трудом оттащили её от мужа и маленькой девочки. — Я всё равно убью её, а потом и нас с тобой, чтобы Савушка успокоился и перестал плакать!

— Вам нужна помощь социальной службы? — спросил Андрея один из полицейских.

— Нет. Я попрошу свою мать помочь мне с ребёнком, — понуро ответил мужчина, укачивая на руках плачущую Катю. — Просто заберите жену и увезите её отсюда.

— Ты от меня так просто не избавишься! — угрожающе прокричала мужу напоследок Марина, прежде чем полицейские сумели выволочь её из квартиры. — Я рано или поздно добьюсь своего, и ты меня не остановишь.

Когда двери квартиры закрылись, и отец годовалой малышки остался с дочерью один, первым делом Андрей разбудил телефонным звонком свою мать и, рассказав ей о случившемся, попросил приехать рано утром с молочной смесью для Кати. Мария Антоновна успокоила сына, пообещав оказать ему всю необходимую в заботе о грудном ребёнке помощь, после чего мужчина вернулся с Катей в спальню и кое-как сумел уложить её спать.

«Она не запомнит», — повторял про себя, словно исцеляющую мантру, Андрей, наблюдая за беспокойно ворочающейся в колыбели дочерью. — «Она ничего не запомнит».

Утром, когда Мария Антоновна приехала к сыну, чтобы взять на себя материнскую заботу о Катеньке, Андрей с ужасом заметил в зеркале, что постарел за одну ночь лет на десять, в то время как доставленная полицейскими в психиатрическую лечебницу Марина Воронцова была признана невменяемой и помещена на бессрочное принудительное лечение.

Следующие девять лет Катя провела под чутким присмотром бабушки, которая готовила внучке и кормила её, гуляла с девочкой в лесу и обучила её чтению и письму. Андрей, в свою очередь, баловал дочь разными подарками и проводил с ней каждые выходные, прежде чем судьба нанесла девочке новый удар.

Работая таксистом, Андрей однажды заснул за рулём и разбился насмерть, а Мария Антоновна не пережила постигший её после утраты сына обширный инфаркт. Так, Катя оказалась в детском доме, поскольку её дядя Дима отказался взять племянницу под свою опеку, сославшись работникам социальной службы на наличие у него на иждивении двух собственных несовершеннолетних детей.

Глава 3. Добрые глаза

Лето 2003 года

После помещения в женскую исправительную колонию общего режима, раздавленная вынесенным ей приговором Марьяна не могла поверить тому, что суд встал на защиту её мужа, которого она случайно убила при самообороне, и разлучил её с Соней, передав трёхлетнюю девочку под опеку Виктора Георгиевича.

«Пятнадцать лет», — сокрушённо думала Марьяна, понуро сидя за одним из обеденных столов в тюремной столовой.

Женщина даже не притронулась к своей еде в сером подносе из нержавейки с шестью отделениями, заполненными столовыми приборами, стаканом воды, парой кусков хлеба, зелёным яблоком, а также успевшим остыть овощным супом и политой грибным соусом гречкой с молотым куриным фаршем.

Соседние стулья за массивным цельнометаллическим столом весом не менее центнера, который можно было сдвинуть лишь усилиями нескольких человек, были пусты, поскольку заключённые за столом Марьяны уже успели пообедать и покинули столовую, равно как и большая часть осуждённых женщин.

Холодный свет встроенных в высокий потолок ламп бесцеремонно проникал в каждый уголок выкрашенного белым помещения площадью в несколько сотен квадратных метров и резал Марьяне с непривычки глаза, невольно заставляя женщину ощущать себя выбежавшим из леса на проезжую дорогу посреди ночи оленем, ослеплённым ярким светом автомобильных фар.

На выходе из столовой располагались две крепкого телосложения женщины-охранника, которые равнодушно взирали на остававшихся в помещении заключённых и терпеливо ждали, пока те закончат свою трапезу и покинут столовую. В помещении помимо охранников и Марьяны находилось ещё около дюжины разного возраста заключённых женщин, одетых в одинаковую тюремную робу, которая обезличивала своих и без того лишённых какого-либо макияжа и украшений хозяек.

Женщины с аппетитом доедали обед, держались расслабленно и о чём-то шутили, словно находились не в замкнутых стенах исправительного учреждения, а на летнем пикнике, в дружной компании обсуждающих последние новости подруг. Настоящие же новости бесстрастно демонстрировал висящий на одной из стен столовой телевизор, призванный внести в лишённое окон помещение хоть какой-то уют и напомнить обедающим заключённым о том, что за пределами тюрьмы их ждёт свободная жизнь законопослушных граждан, которыми они некогда были и вновь смогут стать, отсидев положенный срок.

— Ты ведь всё равно не ешь, — услышала погружённая в свои мысли Марьяна голос одной из заключённых, которая внезапно возникла рядом, взяла с подноса Марьяны яблоко и направилась с ним к выходу из столовой.

Марьяна ответила на поступок зечки равнодушным молчанием, казалось, утратив вместе с аппетитом само желание жить и бороться за себя в не предвещающих ничего доброго условиях общего содержания нескольких сотен заключённых, большая часть которых являлись закоренелыми воровками, мошенницами или убийцами. Павшая духом женщина не верила в то, что ей по силам вынести в тюрьме хотя бы малую часть своего огромного срока заключения, и Марьяну приводила в отчаяние сама мысль о том, что она больше никогда не сможет заключить в объятия любимую дочь.

— Отпусти! — вскрикнула вдруг от резкой боли заключённая с яблоком, когда другая зечка грубо заломила ей запястье и отняла украденный у Марьяны фрукт.

— Кажется, это твоё, — произнесла женщина, вытерев яблоко о свою робу, после чего вернула зелёный фрукт Марьяне на поднос и присела напротив, на соседний стул.

Марьяна с безразличием взглянула на яблоко и уныло опустила голову.

— Я вот, знаешь, тоже не планировала застрять тут и предпочла бы остаться на воле со своими детьми, к которым обязательно вернусь. А у тебя есть ребёнок?

— Дочка трёх лет, — промолвила Марьяна, осторожно подняв глаза на покрытые тюремными татуировками пальцы рук зечки.

— Тем более, ты не имеешь права вешать нос, — придвинула к Марьяне её поднос заключённая. — Ешь давай, сколько бы тебе не дали.

— Пятнадцать лет с правом на УДО, — сказала Марьяна так, словно ей предстояло отбыть несколько пожизненных заключений.

— Тебе, и пятнадцать?! — с удивлением присвистнула зечка. — Ты, наверное, серийный маньяк, отрезающий мужикам их причиндалы, или сестра милосердия, отправляющая на тот свет безнадёжно больных стариков.

— Ни то ни другое. Я случайно убила мужа при самообороне.

— И только?! Так это с каждой бывает! Мой вот любитель выпить напоролся на нож целых двадцать семь раз, но судья почему-то не поверил в несчастный случай и влепил мне двадцатку за предумышленное с особой жестокостью. Можешь себе представить? Пятёрку я уже отмотала, поэтому, получается, мы выйдем с тобой в один год, если тебя, конечно, не отпустят раньше за примерное поведение. Мне-то УДО, как особо опасному для общества элементу, не светит.

— И как ты держишься? — впервые осмелилась заглянуть сурового вида женщине в глаза Марьяна, словно пытаясь отыскать в них спасительную соломинку.

— Не забываю о детях, которые остались с моей матерью, и грею себя мыслью о том, что их папаша больше не сможет причинить им вреда.

С этими словами зечка вытащила из своей робы фотографию и показала её Марьяне:

— Разве я имею право сдаться, когда на воле меня ждут такие славные дети, которых я люблю больше жизни?

Марьяна с интересом взглянула на цветной снимок заключённой с мальчиком и девочкой лет пяти и тяжело вздохнула.

— Опять она за своё! — недовольно поморщилась зечка, сделав вид, словно проглотила кислый лимон. — В худшем случае ты снова будешь с дочерью, когда ей стукнет восемнадцать, и у тебя ещё останется целая жизнь на то, чтобы увидеть, как она найдёт себя в этом мире и подарит тебе внуков. Уверена, ты станешь чудесной бабушкой.

— Моей Соне три года, и я ещё долго не собираюсь становиться бабушкой, — ответила Марьяна.

— Ну, знаешь, в наши дни молодёжь очень быстро взрослеет, поэтому не успеешь оглянуться и вот ты уже счастливая бабуля в полном расцвете лет.

Марьяна слегка улыбнулась женщине с навернувшимися на глазах слезами.

— Плакать будешь, нянча внуков, а здесь ты должна быть крепкой, как мошонка слона, так что ешь свой обед и не забудь про яблоко. Зря я что ли его для тебя отвоевала?

— Спасибо, — благодарно кивнула Марьяна и зачерпнула ложкой остывший овощной суп.

— Меня, кстати, Жека зовут.

— Марьяна.

— Приятно познакомиться. Ты давай не отвлекайся от своего Минестроне, — шутливо заметила на правах старшей Жека.

Марьяна нехотя ела тюремный обед и то и дело поглядывала украдкой на татуированные чёрными чернилами пальцы матери двоих детей напротив, отправившей на тот свет с особой жестокостью своего нерадивого мужа.

*****************************************************************

— Доброе утро, Соня! — поздоровалась с девочкой одетая в униформу кухарка, зайдя в комнату ребёнка с пластиковым подносом в руках. — Сегодня у меня для тебя вкусные сырники с черносливом, политые вишнёвым сиропом.

— Спасибо, я не голодна, — ответила сидящая на полу в окружении своих игрушек Соня.

— Если ты позавтракаешь, я дам тебе ванильный десерт, — заискивающе улыбнулась кухарка.

Средних лет ухоженная женщина стала поваром в доме Виктора Георгиевича после смерти его жены и работала у мужчины вместе с его водителем и горничной. Дедушка Сони поначалу хотел продать прибрежный коттедж погибшего сына и перевести внучку в свой дом. Однако суд передал Виктору Георгиевичу опеку над Соней с обязательным условием, что девочка продолжит жить в родном доме, в привычных для неё условиях, находясь под наблюдением работников социальной службы. Мужчина вынужденно принял решение суда и перебрался со своим обслуживающим персоналом на постоянное место жительства в двухэтажный коттедж, купленный Вадимом в Вецаки на деньги своего отца.

Водитель каждый будний день отвозил Виктора Георгиевича на работу, горничная занималась поддержанием в доме порядка, а кухарка готовила на всех еду, будучи обязана следить за тем, чтобы Соня исправно питалась. После недавнего визита социальной работницы, отметившей некоторую бледность и худобу девочки, Виктор Георгиевич дал поварихе ясно понять, что в следующий раз его внучка должна предстать перед соцработницей в надлежащем виде. Поэтому ради сохранения работы кухарке пришлось идти на разного рода уловки, чтобы Соня ела приготовленную для неё еду. Обычным подкупом ребёнка служили пользующиеся у Сони хорошим спросом конфеты и печенья в форме зверей, а также жевательный мармелад в виде гусениц и десерты из растительного молока.

— Три ванильных и два персиковых, — не поднимая глаз, сказала Соня, продолжая играть с куклами на полу. — Мой медвежонок любит сладкое.

— Два ванильных и один персиковый, и то из уважения к твоему плюшевому другу, — любезно ответила кухарка.

— Ладно. Где там ваши сырники?

Женщина с облегчением улыбнулась и положила поднос на кровать Сони, после чего вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Вновь оставшись наедине со своими игрушками, девочка подошла к оранжевому подносу и хотела было выковырять из румяного сырника кусочек финика, как неожиданно услышала донёсшийся до неё с улицы сигнал дедова пикапа. Соня оставила вилку, забралась на свою одноместную кровать и выглянула в окно.

За последний месяц девочка привыкла, что большой автомобиль ежедневно увозил Виктора Георгиевича на работу и привозил его обратно, доставив также в дом личные вещи мужчины. Соня знала, что сегодня суббота, а значит, дед скоро отправится на охоту, чтобы привезти с неё очередной трофей, который кухарка приготовит и подаст к ужину. Девочка никогда прежде не видела застреленных Виктором Георгиевичем животных, которых тот привозил с охоты под зелёным брезентом, в кузове своего пикапа, и не связывала их с фаршем, тайно добавляемым поварихой в еду ребёнка.

Знай Соня, что странные на вкус серые комочки, которые она регулярно ела последнее время, не являются грибами, как уверяла её кухарка, то никогда не стала бы их есть. Каждые выходные после дедовой охоты девочка наблюдала во время ужина за тем, как мужчина наслаждался кусками приготовленного мяса и лукаво поглядывал на её тарелку с посыпанными тёртым сыром макаронами и жареными или тушёными кусочками «грибов».

«Что это там, в кузове?» — заинтересовалась Соня, увидев, как вышедший из дома Виктор Георгиевич открыл своему водителю ворота, и тот припарковал в просторном дворе пикап.

В кузове машины располагалась закреплённая толстыми ремнями собачья будка, и как только водитель опустил задний борт пикапа, навстречу Виктору Георгиевичу выбралось из конуры внушительных размеров белое существо, которое тут же принялось лизать руки своего хозяина.

Сперва Соня решила, что видит перед собой полярного медведя, которого ей как-то показывала в детской энциклопедии про животных мама. Однако, когда «медведь» несколько раз громко гавкнул, поприветствовав Виктора Георгиевича, девочка поняла, что перед ней, вероятнее всего, неизвестная ей порода собаки, если, конечно, мама не забыла рассказать ей о лающих медведях, в чём трёхлетняя Соня была не вполне уверена.

Девочка стояла на своей кровати и пыталась получше разглядеть собаку, которую дед почему-то привёз в дом лишь спустя месяц после того, как перебрался в него сам. Большая горная пиренейская овчарка преданно лизала ладони Виктора Георгиевича и дружелюбно виляла ему хвостом. Спрыгнув из кузова на серую брусчатку, овчарка с интересом обошла территорию своего нового местообитания и вернулась к мужчине, который потрепал лохматого пса по голове.

Затем водитель вытащил массивную будку из кузова автомобиля и разместил её у деревянного забора, напротив ворот. Когда водитель вернулся в кабину пикапа, Соня заметила прикреплённую к конуре металлическую решётку. Виктор Георгиевич дал овчарке какую-то команду, и собака послушно скрылась в будке, после чего мужчина запер её решётку на защёлку.

Соня неожиданно вспомнила о своей запертой в тюрьме маме и тут же почувствовала к ней и «лающему медведю» глубокую жалость. Увидев, что дед вынес из дома ружьё и сел в машину, девочка поняла, что сможет вскоре поприветствовать нового обитателя её приморского дома.

Соня съела завтрак, незаметно прошмыгнула мимо убирающейся в соседней комнате горничной и спустилась на кухню с пустой тарелкой в руках.

— Смотрю, мои сырники тебе понравились, — удовлетворённо заметила хлопочущая на кухне повариха. — Сейчас я домою тарелки и дам тебе заслуженные десерты.

— Можно я пока выйду во двор подышать свежим воздухом? — спросила девочка, увидев через окно закрывшиеся за уехавшим пикапом деда ворота.

— Подожди. Неля закончит уборку и погуляет с тобой в лесу.

— Я только на минуточку, тётя Оля, туда и обратно, а потом пойду с Нелей нагуливать в лес аппетит для обеда.

— Ладно, можешь ненадолго выйти на крыльцо, — неохотно поддалась уговорам Сони кухарка.

Поблагодарив женщину, девочка открыла входную дверь дома, спустилась с широкого крыльца и подошла к деревянной будке у забора.

— Эй! — обратилась Соня к мирно лежащей в конуре собаке. — Как тебя зовут?

Ответом на вопрос девочки стало таинственное молчание, заставив любопытного ребёнка подойти к запертой на решётку будке поближе.

— Ты чего молчишь? — спросила Соня, предположив, что пёс её в первый раз не расслышал. — Не бойся, я тебя не обижу.

Девочка осторожно склонилась над решёткой, приложила к ней ладошки и приветливо улыбнулась псу в тот самый момент, когда огромная овчарка резко бросилась на неё из глубины конуры и с грозным рыком обнажила свою зубастую пасть. Соня от неожиданности упала на каменную брусчатку, но быстро вскочила на ноги и испуганно убежала в дом, намереваясь более никогда не тревожить оказавшегося столь недружелюбным пса.

«Понятно теперь, для чего нужна решётка», — подумала девочка, вернувшись в свою комнату, где крепко обняла подаренного ей мамой плюшевого медвежонка.

К вечеру, когда Виктор Георгиевич вернулся с охоты домой, Соня успела погулять в сосновом лесу вместе с горничной, сытно пообедать и даже немного вздремнуть. Услышав звук открывающихся ворот, девочка встала на свою кровать и увидела заехавший на парковку пикап, в кузове которого из-под плотного зелёного брезента торчали чьи-то туго связанные верёвкой лапы.

— Оно живое! — ахнула от изумления Соня, когда тело под брезентом внезапно пошевелилось и, ни секунды не раздумывая, девочка выбежала на улицу в желании поскорее освободить несчастное животное.

— А ну, вернись домой! — услышала Соня за своей спиной строгий голос кухарки.

— Всё в порядке, — обратился к стоящей в дверях дома женщине Виктор Георгиевич, выйдя из своей машины и смерив пристальным взглядом внучку.

— Кто это? — с любопытством спросила Соня, встав у заднего борта пикапа, в попытке разглядеть сокрытое под плотным брезентом животное.

— Ты видела мультик про «Бэмби»? — ответил вопросом на вопрос девочки мужчина.

Соня кивнула и инстинктивно поёжилась, заметив хитрую ухмылку деда.

— А хочешь увидеть настоящего оленя? — поинтересовался у внучки Виктор Георгиевич и, не дожидаясь её ответа, опустил задний борт пикапа и отбросил со связанного животного тяжёлый брезент. — Не бойся. Он не кусается.

Соня нерешительно сделала пару шагов к кузову и увидела лежащего в нём на боку детёныша оленя с кровоточащей раной на спине.

— Бедный оленёнок! — жалостливо промолвила девочка и встала на цыпочки, желая погладить страдающее животное.

Детёныш оленя тяжело дышал и испуганно взирал на трёхлетнего ребёнка несчастным взглядом.

— Ему нужно помочь, — сказала Соня. — Оленёнку больно, и он сильно страдает.

— Думаю, ты права, — ответил внучке дед, нахмурившись при взгляде на связанное животное, после чего вынул из набедренных ножен свой охотничий нож и одним резким движением перерезал оленёнку горло, из которого на лицо застигнутой врасплох девочки тут же брызнула горячая струя крови.

Пока Соня оцепенело стояла на месте, детёныш оленя неистово забился на полу кузова пикапа в предсмертной агонии. Бурая кровь обильно хлестала из глубокой раны в горле животного и стекала на серую брусчатку под машиной, пока поражённую жестоким убийством девочку всю трясло от шока. Соня неморгающе смотрела на конвульсии охваченного ужасом оленёнка и заметила, как несколько крупных слезинок скатилось из его глаз, после чего животное внезапно замерло, испустив дух.

— Видишь? Ему больше не больно, и теперь он не страдает, — сказал Виктор Георгиевич внучке, вытер об оленёнка окровавленный нож и распорядился, чтобы водитель отнёс тушу животного на кухню, а горничная вымыла девочке перепачканное кровью лицо.

Спотыкаясь, Соня в беспамятстве проковыляла вслед за горничной в дом, где женщина спешно умыла девочку, после чего последняя добрела до своей постели и накрылась с головой одеялом.

Следующие несколько часов повариха привычно свежевала и разделывала на кухне тушу, Виктор Георгиевич жарил во дворе дома сочные куски оленины, а спальня Сони была заполнена приглушёнными всхлипами девочки, доносящимися из-под её одеяла. Сладковатый аромат готовящегося на гриле мяса проникал сквозь приоткрытое окно комнаты Сони и настойчиво просачивался под её одеяло, вынудив девочку завернуться в него ещё сильнее. Так бы, наверное, и задохнулся ребёнок под плотным одеялом без воздуха, если бы в спальню Сони не зашла кухарка, позвав девочку спуститься в столовую.

— Я не хочу есть, — донёсся из-под одеяла сдавленный голос ребёнка.

— Знаю, — понимающе ответила женщина. — Но если ты не спустишься к столу и не скушаешь хотя бы один кусочек приготовленного дедушкой мяса, то он поднимется за тобой сам и заставит тебя съесть оленя целиком.

С этими словами кухарка заботливо погладила Соню по голове через лёгкое пуховое одеяло, после чего простилась с девочкой и села вместе с горничной в кабину машины Виктора Георгиевича, а водитель мужчины развёз работниц по их домам.

Когда Соня вылезла из-под одеяла, то увидела, что на дворе уже стоял поздний вечер. Напуганная предостережением поварихи, девочка поцеловала своего плюшевого друга и спустилась в столовую, где её уже ожидал за обеденным столом дед.

— Присаживайся, — указал Виктор Георгиевич своей внучке на стул, расположенный на противоположном от мужчины конце длинного стола.

Соня послушно села на стул с высокой спинкой и едва не лишилась чувств, увидев перед собой полную тарелку тушёных овощей с мелко нарезанными кусочками жареного на гриле мяса.

— Приятного аппетита, — произнёс Виктор Георгиевич и приступил к трапезе. — Ешь, пока не остыло.

С отвращением глядя в свою тарелку, девочка взяла дрожащей рукой вилку, насадила на неё золотистый кружок цукини и поместила его в рот.

— Попробуй оленину, — поднял перед внучкой свою вилку с мясом дед.

— У меня нет аппетита, — промолвила Соня и виновато опустила глаза.

— Ничего. Съешь хотя бы кусочек.

— Не могу, — помотала головой Соня, желая поскорее вернуться в свою комнату.

— Уверен, ты себя недооцениваешь, — холодно улыбнулся Виктор Георгиевич, после чего поднялся из-за стола, подошёл к внучке и насадил на её вилку мясо, поднеся его ко рту девочки. — Смотри, какое нежное и сочное. Обещаю, когда ты его съешь, то навсегда полюбишь этот вкус и уже не сможешь без него жить.

Соня испуганно смотрела на кусок жареной плоти перед своим лицом и мысленным взором видела лишь полные ужаса глаза маленького оленёнка, из перерезанного горла которого хлестала горячая кровь.

— Не заставляй просить тебя дважды, — процедил сквозь зубы мужчина.

— Нет! — вскрикнула девочка и резко выбила вилку из руки деда, которая с шумом упала в тарелку, после чего Соня попыталась спрыгнуть со своего стула, чтобы убежать из столовой.

Поражённый неповиновением ребёнка, Виктор Георгиевич успел схватить внучку за волосы и грубо стащил её со стула, после чего выволок из гостиной в прихожую двухэтажного дома.

— Твой отец был слишком добр к тебе и маме, за что и поплатился жизнью, — произнёс себе под нос дед, вытаскивая Соню на крыльцо. — Можешь не сомневаться, я такой ошибки не допущу и научу тебя повиновению.

Горькие слёзы нестерпимой боли и унижения градом лились из глаз кричащей девочки, когда мужчина тащил её через весь двор в направлении собачьей будки.

— Не надо! — испуганно вскрикнула Соня, увидев перед собой тёмную конуру, металлическая решётка которой была открыта нараспашку. — Я буду слушаться!

— Конечно, будешь, — ответил Виктор Георгиевич и швырнул внучку в будку, после чего запер её решетку на засов и бросил в конуру горсть сухого корма для собак. — Это тебе на случай, если вдруг проголодаешься.

Стоя на четвереньках, девочка отчаянно вцепилась в решётку и умоляла деда её освободить, однако вернувшийся в дом мужчина остался равнодушен к жалобным крикам внучки.

Как только Соня поняла, что дед безвозвратно ушёл и оставил её с «лающим медведем», то тут же смолкла в надежде, что собака её не заметит, если она будет вести себя тихо. Однако сколь бы неподвижно не пыталась сидеть вплотную прильнувшая к запертой решётке девочка, грозное рычание большой пиренейской овчарки за спиной трёхлетнего ребёнка не заставило себя долго ждать.

Испугавшись, что «медведь» вот-вот бросится на неё и разорвёт на части, Соня развернулась к нему и закрыла лицо руками в ожидании неизбежного. Тем сильнее стало удивление девочки, когда клиновидная морда овчарки показалась из глубины деревянной конуры и неожиданно принялась вылизывать ладони плачущего ребёнка.

Соня не подозревала, что собака недавно стала матерью, щенков которой Виктор Георгиевич раздал своим друзьям и коллегам, после чего овчарка выла днями напролёт и даже пару раз пыталась укусить своего хозяина. По этой причине мужчина распорядился прикрепить к будке массивную решётку, чтобы держать пса взаперти, и перевёз его в дом Сони лишь, когда исцеляющее раны время взяло своё, и горюющая собака немного пришла в себя.

Чувствуя, как шершавый язык «лающего медведя» лижет ей руки, обдавая тёплым дыханием из огромной пасти, девочка не знала, что овчарка увидела в ней не только вторгнувшегося в её владения нарушителя, но и несчастного человеческого детёныша, нуждающегося в защите. Материнский инстинкт собаки возобладал над её желанием защитить свою территорию, позволив увидеть в ребёнке одного из утраченных щенков.

Соня с опаской отвела руки от лица и немедля почувствовала скользнувший по её щекам язык новоиспечённой приёмной матери. Девочка сдержанно улыбнулась овчарке и погладила её по массивной голове, после чего взяла с пола несколько гранул брошенного дедом сухого корма и протянула их на раскрытой ладошке псу.

— У тебя добрые глаза, — обратилась Соня к собаке, когда та мгновенно слизала с её руки предложенное угощение. — Если ты не против, я буду называть тебя Тётушкой и обещаю не занимать в твоём доме слишком много места.

С этими словами девочка свернулась калачиком на полу запертой на решётку деревянной будки и прижалась к пушистой овчарке спиной, впервые со дня расставания с матерью почувствовав себя в безопасности.

— Мама любила петь мне колыбельные перед сном, — сказала Соня. — Я спою тебе одну, чтобы нам лучше спалось, а ты можешь подпевать, если знаешь слова.

Скрывшееся поздним летним вечером за горизонтом солнце уступило своё место сумеркам, и ни одна душа на пустынной в этот момент улице не услышала нежного пения маленькой девочки, исполняющей в собачьей конуре красивую колыбельную в сопровождении протяжно подвывающей ей горной пиренейской овчарки.

Глава 4. Свет в окошке

Осень 2015 года

Размещённая на зелёной лужайке, у металлических ворот, табличка указывала смотрящему на неё человеку, что он оказался на территории Рижского детского дома «Кукушонок». Трёхэтажное здание детского дома располагалось на огороженном кованым забором просторном участке муниципальной земли, с густо высаженными по её периметру ольхами и клёнами. Каждая из стен «Кукушонка» была выкрашена ярким и приятным глазу цветом, дабы придать невзрачному серому зданию советской постройки более нарядный вид, в то время как два десятка плотно занавешенных на каждом этаже окон надёжно скрывали от любопытных глаз содержимое своих комнат.

В подвале здания находилось длинное гардеробное помещение для персонала детского дома и его ста пятидесяти обитателей в возрасте от двух до восемнадцати лет. На первом этаже «Кукушонка» располагался вместительный актовый зал для торжественных мероприятий, посвящённых совместному празднованию детьми Рождества, Пасхи, Лиго и Нового Года. Раз в месяц в детский дом приезжали различные группы волонтёров, которые устраивали в актовом зале театральные представления и анимированные шоу, даря детям привезённые с собой подарки в виде новой одежды, сладостей и учебных принадлежностей.

Также на первом этаже здания детдома находилась кухня, складское помещение с запасами провизии, кладовка уборщицы и кабинеты директора, его заместителя, заведующей хозяйством, психолога, медсестры и детских воспитательниц. Большую часть второго этажа «Кукушонка» занимали общие спальни для детей младшего возраста от двух до девяти лет, а также совмещённые с игровой и учебной зоной столовые и ванные комнаты. Весь третий этаж здания детского дома был отдан под нужды детей старшего возраста от десяти до восемнадцати лет, включая узкие двухместные спальни, общие столовые и учебные классы, а также душевые и туалетные кабинки.

Полторы сотни обитателей «Кукушонка» были разделены на восемь возрастных групп, каждая из которых состояла из детей одного возраста и следующего за ним года. Количество детей в четырёх младших группах включало в себя по двадцать человек на группу, в то время как оставшиеся четыре группы детей старшего возраста были в полтора-два раза меньше. Все дети ежедневно проводили время на свежем воздухе, играя на расположенных на территории «Кукушонка» площадках с пристроенными к ним деревянными верандами.

Распорядок дня обитателей детского госучреждения был подчинён заведённому в нём расписанию, с ранних лет уча детей строгой дисциплине. Единственным выходным днём в «Кукушонке» являлось воскресенье, когда дети могли не только отметить вместе тот или иной праздник или принять подарки от волонтёров, но и повидаться с пришедшими навестить их родителями, показать себя приёмным семьям или просто хорошенько выспаться, провалявшись большую часть дня в постели.

В это осеннее утро Катя сидела на скамейке, в углу веранды своей группы и понуро наблюдала за играющими на площадке детьми. Мама девочки уже много лет находилась на принудительном лечении в сумасшедшем доме, отец и бабушка Кати умерли, а дядя отказался взять её под опеку, по причине чего десятилетний ребёнок был помещён решением сиротского суда в детский дом.

— Покачай меня! — донёсся до Кати звонкий голос лежащей на круглых верёвочных качелях девочки, которая обратилась к стоящему рядом с ней мальчику, после чего тот подошёл к симпатичной сверстнице и любезно выполнил её просьбу.

Катя закрыла глаза и погрузилась мыслями в минувшее лето, один из дней которого провела со своим отцом, в выходной мужчины. Папа отвёз девочку в крупный развлекательный центр, где они поиграли в боулинг, сходили в кино и пообедали в пиццерии. Когда настало время возвращаться домой, Катя заметила расположенные у парковки развлекательного центра качели и попросила отца немного её на них покачать. Мужчина исполнил желание дочери, подарив ей драгоценные минуты счастья, которые волею судьбы оказались в общей жизни родителя и ребёнка последними.

— Эй! Ты чего там сидишь одна? — вдруг услышала Катя и открыла глаза. — Давай я тебя покачаю.

Увидев смотрящего на неё у освободившихся верёвочных качелей мальчика, Катя спешно сморгнула выступившие на глазах слёзы, встала со скамейки веранды и подошла к ребёнку. Возможно, она сделала это, дабы не обидеть мальчика или чтобы он не счёл ее нелюдимой, ведь за тот месяц, что Катя провела в «Кукушонке», она так ни с кем и не подружилась, держась от других детей особняком.

— Располагайся, — улыбнулся мальчик, помогая Кате удобнее устроиться на качелях. — Меня зовут Артём. А ты, кажется, Катя?

Девочка кивнула и взялась руками за массивное сиденье плетёных качелей, после чего Артём принялся их неспешно раскачивать, а Катя закрыла глаза, мысленно вообразив папино лицо. Когда спустя какое-то время девочка вдоволь накачалась и попросила Артёма остановить качели, она была благодарна мальчику за проявленную им заботу, позволившую Кате ненадолго окунуться в безвозвратно ушедшее времяпровождение с любимым отцом.

— Надеюсь, тебе понравилось, — сказал Артём. — Если тебе будет что-то нужно, обращайся.

Катя слезла с плетёных качелей на лужайку и дружески поцеловала мальчика в щёку: — Спасибо. Мне ничего не надо, но если ты захочешь сделать мне приятное, то знай, что я люблю молочный шоколад.

С этими словами девочка отправилась с игровой площадки в здание детского дома, оставив смущённого Артёма завороженно глядеть себе в след.

— Ты едешь или нет? — с нетерпением спросила усеянная веснушками девочка свою сверстницу, которая уже какое-то время неподвижно сидела на самом верху детской горки.

— Свали отсюда! — огрызнулась черноокая, после чего девочка с веснушками спешно спустилась с лестницы пластиковой горки и направилась играть к канатным лазилкам.

Бросив хищный взгляд на застывшего у качелей Артёма, одиннадцатилетняя Вика едва не воспламенила глазами спину заходящей в детский дом Кати, после чего решительно съехала с горки к ожидающим её внизу подругам.

— Ты в порядке? — спросила черноокую одна из подруг.

— Нет, но скоро буду, — зло ухмыльнулась Вика.

— Мы можем тебе чем-нибудь помочь? — поинтересовалась у черноокой вторая подруга.

— Здорово, что ты спросила, — с заговорщическим видом ответила Вика, заставив обеих девочек невольно поёжиться.

Черноокая стала обитательницей «Кукушонка» несколько лет назад после того, как её бросила овдовевшая мать, чтобы снова выйти замуж за мужчину, которому оказался не нужен чужой ребёнок. Вика тяжело пережила безвременную кончину своего отца, а неожиданное предательство матери, которая предпочла её воспитанию личное счастье, окончательно надломило психику травмированного ребёнка. Девочка не смогла простить маме её поступок и озлобилась на мир, хорошенько поколотив в свой первый день в «Кукушонке» опрометчиво попытавшихся обидеть её детей.

С тех пор умеющую постоять за себя Вику никто не осмеливался задеть, и за её тяжёлый, враждебно настроенный взгляд сверстники стали называть её черноокой. Большинство детей обходило Вику стороной, стараясь держаться от неё подальше, однако были и те, кто расчётливо становился её подругой, желая заручиться расположением черноокой и одновременно обезопасить себя от её тумаков.

На протяжении целого месяца своего пребывания в «Кукушонке» тихой и замкнутой в себе Кате удавалось избегать внимания Вики, вплоть до сего дня, когда девочка оказалась в поле зрения черноокой, уже долгое время имевшей на Артёма романтические виды.

Вечером того же дня Катя лежала в своей постели и готовилась ко сну. Девочка делила со сверстницей на третьем этаже детдома узкую комнатку, скромное убранство которой состояло из пары одноместных кроватей, двух тумбочек, письменного стола и платяного шкафа. Стены крохотной спальни покрывали цветастые обои, на полу лежал узорчатый ковролин, а единственное окно занавешивали тюль и шторы.

— К тебе гости, — неожиданно услышала Катя голос соседки, когда та зашла в комнату и открыла дверцы шкафа. — Я схожу пока почистить зубы в ванную.

Не успела Катя сообразить, кто бы мог явиться проведать её в столь поздний час, как соседка взяла свою зубную щетку с пастой и спешно вышла из комнаты.

«Может, Артём раздобыл для меня немного шоколада?» — с надеждой предположила Катя и очень удивилась, когда порог комнаты переступила троица девочек, одна из которых тут же заперла дверь, в то время как её подруги бесцеремонно стащили Катю с кровати на пол.

— Что я вам сделала?! — испуганно спросила девочка, когда подруги черноокой грубо поставили её на колени.

Смерив Катю презрительным взглядом, Вика склонилась над ней и угрожающе процедила сквозь зубы: — Стоило бы отрезать тебе губы за то, что ты поцеловала ими моего мальчика после того, как он покачал тебя на качелях.

— Прости! Я не знала, что Артём — твой мальчик, — попыталась оправдаться Катя. — Я просто…

— Заткнись! — оборвала девочку на полуслове черноокая. — Ты можешь разжалобить своим печальным видом лишь Артёма, чтобы добиться его внимания, но меня тебе не провести. Поэтому предупреждаю всего раз — никогда больше к нему не подходи! Тебе понятно?

— Ясно, — промолвила Катя и понуро опустила голову.

— Рада, что ты такая понятливая, — ухмыльнулась Вика, удовлетворённо глядя на поверженную соперницу. — Только есть одна проблемка. Артём уже заметил тебя и может и впредь оказывать тебе знаки внимания.

— И что мне теперь делать?! — рассеянно спросила Катя, вызвав у подруг черноокой снисходительный смешок.

— Есть один способ раз и навсегда отвадить от тебя Артёма, но боюсь, он тебе не понравится, — многозначительно ответила Вика.

— Я готова сделать всё, что нужно, — спешно сказала Катя, желая, чтобы девочки поскорее оставили её в покое.

— Тогда для тебя всё кончится быстро и безболезненно, — довольно заметила черноокая, вытащив из заднего кармана джинсов беспроводную машинку для стрижки волос.

— Не надо! — испуганно взмолилась Катя, увидев перед собой зубчатое лезвие включённого аппарата, и попыталась было высвободиться из рук девочек, однако одна из них больно ударила Катю по ноге, а вторая грубо схватила за волосы и с силой намотала их на кулак.

— Так не пойдёт, — разочарованно помотала головой Вика. — Ты обещала сделать всё, что нужно, поэтому лучше не дёргайся, пока я не закончу.

Видя, что сопротивление бесполезно, Катя обречённо закрыла глаза и позволила черноокой обрить себя наголо. Жуткий страх перед возможной физической болью настолько сковал девочку, что она даже не заметила, как длинные локоны её светлых волос один за другим попадали на устланный ковролином пол маленькой двухместной спальни.

— Что скажете, девочки? — обратилась к подругам Вика, закончив свою работу.

— Да она теперь настоящая красавица! — сказала одна из подруг черноокой.

— Такая, что ни один мальчик перед ней не устоит, — с издёвкой добавила вторая.

— Похоже на то, хотя при творческом подходе всегда есть, что улучшить, — ответила подругам Вика, с воодушевлением глядя на обритую голову Кати.

С этими словами черноокая взяла из рук одной из девочек протянутый ей чёрный маркер и нарисовала на лице Кати пышную бороду и усы, завершив своё творчество начертанием на лбу девочки слова из восьми букв.

— Вот теперь она и правда идеальна! — иронично заметила Вика, возвращая маркер подруге. — Можешь открыть глаза, красотка. Всё кончилось.

Стоящая на коленях перед троицей Катя осторожно открыла заплаканные глаза.

— Запомни, — холодно процедила черноокая. — Завтра утром ты явишься в таком виде на завтрак в нашу столовую, сядешь за свой стол, возьмёшь в руки тарелку с кашей и выльешь её себе на голову, после чего трижды громко назовёшь себя при всех красоткой.

Глубоко поражённая словами девочки, Катя потеряла дар речи и не смогла ничего ответить, в то время как Вика угрожающе добавила: — А если не сделаешь этого, смоешь с лица маркер или настучишь на нас воспитательнице, мы вернёмся за тобой, когда ты будешь меньше всего этого ждать, и задушим тебя во сне. Поняла?!

Испуганно закивав, Катя была готова согласиться в этот момент на что угодно, лишь бы девочки не расправились с ней прямо сейчас.

— Вот и отлично, — снисходительно похлопала Катю по гладкой лысине черноокая. — Когда воспитательница спросит тебя, зачем ты это сделала с собой, ты ответишь, что сама обрила себе голову, разрисовала лицо и вылила на голову кашу, решив, что так ты будешь выглядеть гораздо красивее.

Пока подруги Вики едва сдерживались от распирающего их смеха, черноокая напоследок заметила: — Сделаешь, как я сказала, и мы тебя больше не побеспокоим.

С этими словами троица с победным видом покинула Катину комнату и закрыла за собой дверь. Оставшись одна, Катя взглянула на свои лежащие на полу волосы, коснулась дрожащими пальцами обритой головы и тут же одёрнула ладонь. Затем девочка аккуратно собрала с пола все пряди, спрятала их под свою подушку и легла на кровать, отвернувшись лицом к стене.

В эту секунду Кате казалось, что её жизнь окончена. Она прекрасно понимала, что если расскажет воспитательнице о случившемся, и та накажет Вику, черноокая станет ещё злее и наверняка приведёт свою угрозу в исполнение.

«Я одна, а их трое», — с горечью думала девочка, не желая следующие восемь лет своего пребывания в «Кукушонке» постоянно вздрагивать от каждого звука, в ожидании расправы.

Закрыв глаза, Катя тихо заплакала и испуганно вздрогнула, когда дверь комнаты снова открылась, и в неё вернулась соседка. Девочка положила в шкаф зубную щётку с пастой, легла на кровать и, распаковав бумажную обёртку, звучно зачавкала. Как только насыщенный запах какао бобов ударил Кате прямо в нос, она машинально открыла глаза и с подступившей к горлу тошнотой внезапно осознала, что соседка по комнате продала её черноокой и её подругам за плитку молочного шоколада.

Следующим утром невыспавшаяся от переживаний Катя последней вышла к завтраку из своей комнаты, когда все дети её группы уже сидели за столами, в столовой, и гремели ложками. Полтора десятка сирот встретили бритоголовую девочку с разрисованным чёрным маркером лицом и написанным на лбу словом «красотка» удивлёнными взглядами, полными недоумения. Оглушённая всецело заполнившей столовую тишиной, Катя села на свободное место, за свой стол, подняла тарелку с овсянкой и вылила её себе на голову. Дети ахнули от неожиданности и оживлённо зашептались между собой, в то время как, чувствуя стекающие по её ушам, лицу и затылку комья тёплой, слизкой каши, Катя сглотнула застрявший в горле комок и с выпрыгивающим из груди сердцем трижды громко назвала себя красоткой.

На какое-то время детская столовая вновь погрузилась в непроницаемую тишину, после чего полтора десятка сирот во главе с Викой и её подругами разразились оглушительным хохотом. Единственным, кто не смеялся над лысой девочкой с кашей на голове, был Артём. Сидя за своим столом, он обескураженно смотрел на Катю, отчаянно пытаясь понять, что сподвигло её на столь безрассудный шаг.

Сгорающая от стыда девочка взглянула на мальчика одним глазом, по которому не стекала липкая жижа, и на мгновение Кате даже показалось, что Артём вот-вот встанет из-за стола и заступится за неё, веля остальным детям закрыть свои рты. Однако едва родившаяся надежда девочки мгновенно умерла, когда Артём разочарованно опустил глаза и вернулся к молчаливому поеданию своей каши, сделав вид, что случившееся его не касается.

Никогда прежде опозорившая себя на глазах сверстников Катя не чувствовала себя такой одинокой и никому ненужной. Когда, услышав многоголосный хохот, отлучившаяся ненадолго воспитательница группы вошла в столовую и увидела Катю, то немедленно вывела её в ванную комнату под не стихающий смех детей. Лавину обрушившихся на неё вопросов воспитательницы Катя встретила стойким молчанием, чем вынудила молодую женщину отвести её на первый этаж здания детского дома, в кабинет директора, после того, как смыла с девочки всю кашу и чернила.

Оказавшись в кабинете директора, Катя рассказала женщине, что сделала «всё это» сама и никто её не заставлял. Зная из личного дела девочки, что её мать уже девять лет содержится на принудительном лечении в психиатрической лечебнице, обеспокоенная душевным состоянием Кати, директор отправила её к психологу детского дома. Девочка помнила грозное предупреждение черноокой, поэтому, опасаясь за свою жизнь, сказала психологу, что ей было очень тяжело после смерти отца и бабушки, из-за чего она решилась на столь отчаянный шаг с целью привлечь к себе внимание других сирот и попытаться избавиться от гнетущего её одиночества.

После дружных насмешек сверстников над её нелепой выходкой Катя заверила психолога в том, что понимает, насколько глупо поступила, и пообещала больше никогда так не делать. Выслушав девочку, психолог доложил директору, что Катя переживает посттравматический стресс после утраты родных и переезда в детский дом, поэтому рекомендует предоставить девочке больше времени на адаптацию в новых для неё условиях, с тщательным наблюдением за Катиным дальнейшим поведением.

Хотя чернила маркера и каша были благополучно смыты с лица и головы Кати, сверстники по группе более не воспринимали девочку, просто как замкнутую тихоню, а стали относиться к ней, как к отверженному изгою. Молча снося все насмешки и презирая обзывающих её сирот, Катя полностью ушла в себя. Не один год в дальнейшем, лёжа в своей постели, девочка представляла, как разделывается со своими обидчиками, отводя самые жестокие издевательства черноокой и её подругам. Будучи глубоко подавленной отношением к себе других детей, Катя ни разу не позволила себе ответить на их оскорбления, незримо копя в себе жгучую обиду и злобу. Каждое грубое слово и усмешка больно ранили девочку в самое сердце, заставляя её плакать по ночам и мечтать о смерти.

Вика сдержала своё обещание и оставила Катю в покое, поскольку та более не представляла для неё угрозы в борьбе за внимание Артёма. Впрочем, и черноокой мальчик в итоге не достался, потому как был вскоре усыновлён и навсегда покинул детский дом. Пережитый Катей страх после совершённого над ней Викой и её подругами издевательского унижения глубоко проник в сознание девочки, из-за чего ей стали часто сниться кошмары, в которых её кто-то душил. Задыхаясь, Катя не видела своего душителя из-за приставленной к её лицу подушки, однако отчётливо слышала чей-то напевающий ей колыбельную голос. Девочка не знала, принадлежал ли этот голос черноокой или одной из её подруг, из-за чего Кате становилось ещё страшнее, ведь любой из обижающих её сверстников мог представлять для неё угрозу.

За последующие пять лет жизни в «Кукушонке» затравленным всеми зверьком девочка превратилась в неврастеничного подростка и не утратила рассудок лишь потому, что помнила, что по достижению совершеннолетия покинет ненавистное ею учреждение и сможет навестить в лечебнице свою мать. Катя ежедневно обращалась к той в своих мыслях, делясь с мамой всеми тяготами своей жизни. Повзрослевшая девушка скучала по матери и жалела её, зная по рассказам отца лишь то, что мама потеряла первенца и, не выдержав тяжёлого груза утраты, оказалась в доме для умалишённых, в то время как сама Катя после смерти отца и бабушки отбывала заключение в доме для сирот. Девушка постоянно думала о невыносимой боли и одиночестве матери, неся при этом тернистый груз собственных переживаний.

В покрытом шрамами сердце Кати мама стала её самым близким и единственным человеком, ради встречи с которым девушка вставала по утрам и проживала очередной безрадостный день своего вынужденного заточения. Катя верила, что по её приезду в лечебницу, несмотря на долгие годы разлуки, мама узнает её и заключит в свои тёплые объятия, пообещав, что впредь они будут вместе и ничто не сможет их разлучить. Девушке настолько хотелось ощутить исцеляющие душу материнскую любовь и заботу, что мечта о встрече с мамой стала для Кати смыслом её существования.

Девушка лелеяла надежду на то, что, увидев её, мама быстро пойдёт на поправку, и врачи выпустят её из сумасшедшего дома, чтобы разлучённые некогда мать и дочь снова были вместе, оставив позади постигшие их беды. Ради мамы Катя заключила глубоко в сердце всё лучшее, что в ней было, дабы при гложущей девушку ненависти к сверстникам сберечь свою любовь к матери и подарить её, когда наступит долгожданный день их встречи.

Каждый месяц на протяжении незаметно пролетевших пяти лет Катя видела, как в её группу сирот то и дело приходили в поисках детей разные приёмные родители, забирая понравившегося им мальчика или девочку. Большинство сирот желало оставить детский дом и оказаться в приёмной семье, надеясь хоть немного вкусить свободной жизни, предусматривающей наличие личного пространства, неограниченное передвижение и столь необходимое каждому ребёнку внимание заботливых родителей, пусть и приёмных. Лица усыновлённых и удочерённых детей сияли при уходе из «Кукушонка» от радости, в то время как те, кто продолжал оставаться в детском доме не скрывали зависти к своим более удачливым сверстникам.

Катя была единственной, кто запирался в своей комнате, когда потенциальные родители приходили в её группу знакомиться с детьми. Девушка хотела остаться в детском доме до совершеннолетия, для чего заимствовала у Вики машинку для стрижки волос и каждый месяц обривала себе голову, чем приводила черноокую в полный восторг. Когда воспитательница приходила за Катей и насильно выводила её из комнаты, увидев нелюдимую бритоголовую девушку, никто из потенциальных мам и пап не мог хотя бы отдалённо разглядеть в ней своего приёмного ребёнка.

Хитроумная тактика Кати успешно работала вплоть до 2020 года, когда в один из осенних дней порог «Кукушонка» неожиданно переступили супруги Белозёровы. Девушка находилась на уроке рисования, когда в учебный класс её группы вошла заместитель директора и отыскала глазами сидящего за дальней партой бритоголового подростка: — Воронцова — в кабинет директора.

От этих слов Катя невольно вздрогнула, вспомнив свой предыдущий визит к директору пятилетней давности, и в ответ на нетерпеливый взгляд замдиректора поднялась со стула, взяла с парты свой рисунок и под оживлённые шушуканья сверстников взволнованно направилась к выходу из учебного помещения.

— Покажи там себя, красотка, и без победы не возвращайся! — услышала девушка за спиной ироничное напутствие черноокой, после чего остальные дети дружно рассмеялись, вынудив Катю поспешно покинуть комнату.

— Почему госпожа директор хочет меня видеть? — спросила девушка, тревожно следуя за средних лет женщиной по лестнице здания детского дома на первый этаж.

— Узнаешь, — не оборачиваясь, ответила Кате замдиректора.

В нервозном ожидании девушка зашла в кабинет директора «Кукушонка» и замерла от удивления.

— А вот и наша Катенька! — окинув девушку внимательным взглядом, радушно обратилась директор к стоящим возле неё мужчине и женщине.

Катя инстинктивно отступила назад и с опаской посмотрела на незнакомую ей супружескую пару.

— Сегодня в твоей жизни поистине замечательный день! — нарочито доброжелательно улыбнулась девушке директор. — Эти люди пришли за тобой, изъявив желание забрать тебя в свою семью.

— А разве они не желают сперва посмотреть всех сирот? — робко спросила Катя, всеми силами пытаясь сохранить неумолимо ускользающее самообладание.

— Эта славная пара пришла именно за тобой, Катенька, выбрав тебя из остальных сирот, и уже несколько месяцев, как подала на рассмотрение в сиротский суд все необходимые документы для твоего удочерения. Сегодня я получила положительное решение суда, и твои приёмные родители незамедлительно явились за тобой.

Чувствуя, как к пересохшему от волнения горлу подступает нервный приступ тошноты, девушка вдруг вспомнила сказанные ей Викой пару лет назад слова: «Если тебя кто и удочерит, красотка, то лишь для того, чтобы продать тебя на органы или для сексуальных утех скучающим богачам».

Катя бросила испуганный взгляд на стоящего перед ней мужчину лет сорока и его чуть более молодую спутницу, лицо которой озаряла приветливая улыбка, едва не вызвав у оцепеневшей девушки неконтролируемую панику.

«Хотя ты вполне можешь приглянуться и каким-нибудь сектантам, забирающим сирот для изнурительных работ в своих трудовых лагерях. Уверена, ты просто создана для рабского труда на картофельных грядках, с перерывами на неустанную молитву», — вспомнилась Кате очередная порция язвительных слов черноокой.

«Органы, извращения или грядки», — в ужасе пыталась разглядеть смутные очертания своей дальнейшей судьбы девушка в глазах смотрящей на неё пары.

— Рита, — неожиданно представилась женщина и, сделав шаг вперёд, протянула Кате ладонь.

Девушка от испуга выронила из рук свой рисунок, о существовании которого успела позабыть, и безучастно наблюдала за тем, как женщина подняла с пола исчерченный простым карандашом листок бумаги.

— Это яркий свет в окошке башни замка? — поинтересовалась Рита, вернув Кате её рисунок, на котором был изображён мрачный средневековый дворец с высокими стенами и массивной башней, под которой роились голодные орды злобных чудовищ.

Застигнутая врасплох вопросом женщины, девушка машинально кивнула.

— Но если в башне горит свет, значит, должен быть тот, для кого он зажжён, — высказала своё предположение Рита.

— В башне прячется от монстров девушка-воин, — взяв себя в руки, ответила Катя.

— А найдётся ли в башне место для доброй девочки, которой нужна защита отважной девушки-воина от монстров? — с надеждой спросила женщина.

Будучи несколько сбита с толку, Катя одновременно ощущала исходящие от Риты ласку и тепло и ещё нечто едва уловимое, чему не могла найти разумное объяснение. Девушка смотрела в добрые глаза женщины и чувствовала, что, несмотря на бритую голову, Рита видит в ней не отверженного всеми изгоя, как другие сироты, а надежду на спасение своей дочери от угрожающих её благополучию монстров.

«Эта женщина не может быть плохим человеком», — подумала Катя, испытав доселе неведомое ей чувство воодушевления от того, что кто-то нуждался в её помощи, думая при этом, что она способна её оказать.

Впервые после смерти отца и бабушки Катя увидела себя в глазах Риты не как полоумную красотку для бесконечных насмешек сверстников, а как бесстрашного героя из сказок, каковым девушка никогда не была, но коим ей вдруг очень захотелось стать, приоткрыв незнакомой женщине запертую на тяжёлый засов дверь своей башни.

«Ответив ей „да“, я смогу выбраться отсюда и повидать маму, не дожидаясь совершеннолетия», — взволнованно подумала Катя, мысленно вдыхая манящий аромат столь близкой свободы, ведущей к исполнению её заветного желания.

— Если сердце девочки и правда доброе, то в башне для неё найдётся место, а девушка-воин защитит её от монстров, — сказала Катя женщине, впервые за долгое время почувствовав некое подобие уверенности в себе.

— У этой девочки самое доброе сердце на свете, — ответила Рита с выступившими на глазах слезами и заключила девушку в свои благодарные объятия.

— Как же отрадно, когда осиротевший ребёнок обретает шанс на счастливую жизнь в приёмной семье! — расплылась в лучезарной улыбке директор детского дома.

Катя неподвижно стояла в объятиях незнакомой женщины и поймала себя на мысли, что впервые за время пребывания в «Кукушонке» её кто-то держал не для того, чтобы обрить голову, разрисовать лицо или задушить во сне, а потому что перед ней был хороший человек, какого девушка надеялась вскоре увидеть и в своей родной маме.

Глава 5. Разноцветные огоньки

Лето 2007 года

Ранним утром Марьяна неподвижно лежала на нижних нарах своей камеры и думала о дочери, слушая мерное дыхание спящей наверху Жеки, которая несколько лет назад стала сокамерницей Марьяны после выхода на свободу предыдущей. До подъёма и переклички заключённых оставалась ещё четверть часа, поэтому у Марьяны было немного времени на то, чтобы насладиться последними минутами царящей в тюремном блоке тишины.

В этот субботний день женщине не было нужды направляться в швейный цех на двенадцатичасовую смену по выработке нормы по пошиву спецодежды, в то время как Жека могла отдохнуть от своих обязанностей по приготовлению на тюремной кухне еды для трёх сотен заключённых Рижской Ильгюциемской женской тюрьмы.

В свободные от трудовых смен выходные дни осуждённые имели возможность встретиться со своими родными и близкими, получив от них проверенные тюремной охраной продуктовые передачи, призванные внести в ограниченный рацион заключённых некоторое разнообразие. Также по выходным осуждённые могли вдоволь побыть на свежем воздухе тюремного двора, почитать в камере взятую из местной библиотеки книгу или же принять участие в постановке любительской театральной труппы, состоящей из склонных к творчеству заключённых.

Общая камера Марьяны и Жеки площадью в восемь квадратных метров располагала выходящим в тюремный двор окошком и имела массивную решётку на выходе. У правой стены камеры находились двухъярусные нары с матрасами, а слева, у решётки, располагался унитаз с умывальником, над которым висела полка с тюбиком зубной пасты, двумя щётками, куском мыла, гигиеническими прокладками и рулоном туалетной бумаги.

На протяжении последних четырёх лет камера являлась для Марьяны крохотным уголком её личного пространства и образно воспринималась женщиной в качестве каюты находящегося в многолетнем плавании круизного лайнера, который должен был однажды вернуться после длительного путешествия в Рижский порт и позволить Марьяне сойти на берег к её любимой Сонечке.

За прошедшие годы заключения женщина успела привыкнуть к скромной обстановке и стеснённым условиям своей тюремной камеры и даже в некотором смысле полюбила толстые прутья запирающей её решётки, которая давала Марьяне чувство защищённости от обитающих в других камерах осуждённых. Подавляющее большинство женщин отбывали свой срок за воровство, поэтому запертая массивная решётка камеры дарила Марьяне уверенность в том, что никто не посягнёт на её личную безопасность и сохранность её вещей.

Наибольшую ценность у заключённых имели сигареты, алкоголь, духи, тушь, блеск для губ и крема для ухода за лицом и руками — всё то, что находилось в тюрьме под запретом и незаконно попадало к осуждённым в зале для свиданий с посетителями. Последние умело прятали контрафакт в одежде и, преодолев металлодетектор на входе в исправительное учреждение, передавали родным те ли иные запрещённые вещи в мелких бумажных, стеклянных или пластиковых сосудах. При этом большую часть контрафакта изымали охранники при регулярном обыске камер, следя за тем, чтобы на территории тюрьмы не было запрещённых к хранению и обмену между заключёнными вещей.

Единственное, что не пользовалось в женской тюрьме спросом — это ювелирные украшения, поскольку их было невозможно носить на людях и не имело смысла хранить. По этой причине многие осуждённые украшали себя разного рода татуировками, а отбывающие в тюрьме срок тату мастера были весьма уважаемыми людьми и получали за свою работу от заключённых самые лучшие контрафактные подарки.

Поскольку Жека не была рядовой работницей швейного цеха, как Марьяна, а являлась одним из поваров на кухне, более высокий тюремный статус позволял Жеке сохранять половину тайно передаваемых ей матерью на свиданиях запрещённых вещей, добровольно отдавая вторую половину охранникам. В отличие от большинства обитательниц женской тюрьмы, преступивших закон воровством или мошенничеством, Жека мотала свой срок за убийство мужа, поэтому никто из заключённых её не донимал, равно как и других осуждённых за убийство женщин.

Благодаря тому, что, оказавшись в тюрьме, Марьяна подружилась с Жекой, которая увидела в ней родственную душу из-за совершения схожего преступления и наличия у женщины ребёнка, Марьяна поведала подруге свою историю и узнала любопытные детали былой жизни самой Жеки. Так, на свободе Евгения Жилина работала су-шефом одного из рижских ресторанов и жила в браке с двумя маленькими детьми.

Счастливая жизнь дала трещину, когда муж Евгении потерял работу и стал жить на пособие, ожидая свободной вакансии на аналогичную должность той, которую ранее занимал. Оказавшегося временно безработным мужчину заметно угнетала роль приглядывающего за детьми няня, из-за чего он часто пребывал в дурном настроении и критиковал Евгению за её поздние возвращения домой вместо того, чтобы быть благодарным ей за то, что жена самостоятельно содержит семью, работая за двоих.

Топя на дне стакана кажущийся ему унизительным для мужчины статус безработного домохозяина, мнительный супруг Евгении вбил себе в голову, что она поздно возвращается домой не по причине сверхурочной работы, а потому что тайно встречается с другими мужчинами и собирается его вскоре бросить. Верная жена и ответственная мать двоих детей ничем подобным не занималась, однако переубедить утратившего в себя веру супруга не могла, периодически сталкиваясь с его сценами ревности и поднятием на неё руки в состоянии алкогольного опьянения.

Отказываясь терпеть подобное отношение мужа, Евгения молча собирала вещи и уезжала вместе с детьми к своей матери Валентине Михайловне. Протрезвевший супруг неизменно приезжал к свекрови и слёзно молил жену о прощении, обещая ей больше никогда не пить, не поднимать на неё руку и устроиться в самое ближайшее время на работу. Ради сохранения семьи Евгения прощала мужа и возвращалась к нему с детьми, не раз предоставляя мужчине шанс доказать его слова делом.

Однако после очередных безуспешных попыток найти работу по душе муж снова напивался, устраивал ссору и распускал руки, что продолжалось порядка двух лет, пока терпение уставшей женщины окончательно не иссякло. Однажды Евгения принесла супругу документы на развод и сообщила, что уходит от него с детьми навсегда, на что прижатый к стене муж повёл себя крайне неадекватно даже по его меркам, приставив большой кухонный нож к горлу родных детей и пригрозив убить их и себя, если жена уйдёт.

Вид плачущих в испуге малышей, которых собственный отец взял в заложники, стал для стойко переносившей несколько лет выходки супруга женщины последней каплей и спусковым крючком. Испытав по отношению к мужчине неконтролируемый приступ гнева, Евгения выхватила у мужа нож, повалила его на пол и нанесла супругу в состоянии аффекта двадцать семь ножевых ранений, половина из которых оказались смертельными. Обеспокоенные громкими криками соседи семьи Жилиных вызвали полицию, офицеры которой арестовали Евгению и отвезли её с детьми в участок.

Адвокат женщины настоятельно убеждал её раскаяться перед судьёй в убийстве мужа, чтобы Евгения, как мать двоих находящихся у неё на иждивении детей, могла получить умеренный срок заключения. Однако женщина не чувствовала себя виноватой и заявила на суде, что жалеет лишь о том, что не развелась с супругом раньше и предоставила ему слишком много шансов на то, чтобы исправиться, не понимая, что этого никогда не произойдёт. Евгения заявила, что не раскаивается в содеянном и совершила бы убийство мужа вновь, чтобы защитить детей.

Судья счёл подобное признание женщины признаком того, что она представляет для общества потенциальную угрозу и вынес Евгении обвинительный приговор с максимально строгим сроком тюремного заключения в двадцать лет общего режима, без права на условно-досрочное освобождение. Так, Евгения Жилина стала узницей единственной в Латвии тюрьмы для женщин, а её пятилетний сын и четырёхлетняя дочь оказались по решению суда под опекой их бабушки Валентины Михайловны.

Слушая уже какое-то время тихое посапывание подруги, доносящееся с верхних нар, Марьяна с нетерпением ожидала сегодняшней встречи с дочерью, которая в это самое время незаметно выскользнула с плюшевым мишкой из своего приморского дома в Вецаки и кралась вдоль деревянной дорожки к дюнам, где любила загорать с мамой до её заключения в тюрьму. Соня знала, что после свидания с мамой её посетит социальная работница, поэтому надеялась, что дедушка не накажет её за уход из дома без спроса, чтобы не предстать в глазах соцработницы в дурном свете.

Когда девочка добралась до дюнной зоны, утреннее солнце всё ещё медленно поднималось над безоблачным горизонтом. Покрывшись гусиной кожей, Соня стояла в глубокой тени от деревьев и не обращала внимания на облепивших её ноги и руки комаров, которых могла бы с лёгкостью прихлопнуть, но не делала этого, терпеливо дожидаясь, пока солнце взойдёт достаточно высоко, чтобы осветить собой дюны.

После четырёх лет жизни с Виктором Георгиевичем ребёнка не пугал богатый кровососущими насекомыми сосновый лес у песчаных дюн, поэтому, лишь крепче прижав к груди любимого медвежонка, Соня с трепетом наблюдала за тем, как золотистый пучок света неумолимо расползался по песку. Когда приятное тепло наконец коснулось тонких ног девочки, напряжение на её лице сменилось умиротворённой улыбкой. Соня закрыла глаза и подняла лицо к окрашенным лазурью небесам, позволив солнечному свету заключить себя в его добрые объятия.

Вдоволь насытившись вкусной кровью ребёнка, которому предстояло справить сегодня своё седьмое день рождения, комары полетели прочь к сокрытым в тени соснам, в то время как Соня всецело отдала себя власти согревающего её тело и душу светила, предвкушая, как обнимет спустя считанные часы в тюремном зале для свиданий маму.

*****************************************************************

— С днём рождения, доченька! — расцвела в лучезарной улыбке Марьяна, осыпав лицо Сони нежными поцелуями.

— Здравствуй, мамочка, — обняла женщину в ответ девочка, стоя посреди зала для свиданий с заключёнными, у одного из прикрученных к полу металлических столов, в то время как Виктор Георгиевич молча стоял у окна просторного помещения, спиной к своей невестке и внучке.

— Ну, рассказывай, как твои дела? Друзья приедут тебя сегодня поздравить?

— Учительница пения говорит, что я делаю успехи, а друзья из детского сада приедут ко мне в гости после обеда, хотя я бы лучше отпраздновала свой день рождения вместе с тобой.

— Тебе нужно набраться терпения, доченька. Через шесть лет я подам прошение о досрочном освобождении и если всё будет хорошо, мы снова скоро будем вместе.

— Шесть лет — это совсем не скоро, мамочка, и неизвестно, освободят ли тебя раньше срока за примерное поведение.

— Нам нужно верить в лучшее и никогда не терять надежду, — улыбнулась Марьяна и погладила девочку по щеке, добавив затем чуть тише, чтобы не услышал Виктор Георгиевич: — Расскажи лучше, как там твой дедушка?

— Он проводит всё время на работе или на охоте, поэтому я редко его вижу, обычно на воскресном обеде, когда мы едим привезённое им животное.

С тех пор как Виктор Георгиевич заставил Соню провести ночь в собачьей конуре, девочка более не провоцировала мужчину наказывать себя за непослушание. Она не рассказала о случившемся маме, опасаясь, что та попытается сбежать из тюрьмы с целью защитить её от деда и получит ещё больший срок, упустив шанс на досрочное освобождение. В желании как можно быстрее увидеть маму на свободе, Соня берегла её нервы и старалась избегать недовольства со стороны Виктора Георгиевича.

— Хорошо. А что насчёт работниц социальной службы? Они исправно навещают тебя раз в месяц?

— Сегодня ко мне как раз придёт одна из них, но, по словам дедушки, соцработницы будут навещать меня реже, потому что я нахожусь в хорошем состоянии, а им нужно уделять больше внимания детям из неблагополучных семей.

— Если дедушка будет обижать тебя, обязательно мне об этом говори, — попросила женщина и присела с дочерью за стол.

— Хорошо, мамочка, — ответила Соня и с опаской взглянула на Виктора Георгиевича, который неподвижно простоял у окна на протяжении всего свидания своей невестки и внучки, после чего отвёз последнюю домой.

Вернувшись в крохотную камеру, Марьяна легла на свои нары и принялась читать молитву о защите Сони, потому как, несмотря на праздничный день, на душе у матери было неспокойно.

*****************************************************************

— Ещё кусочек торта? — любезно поинтересовался Виктор Георгиевич у социальной работницы, которая держала в своей руке пустое фаянсовое блюдце.

— Нет, спасибо. Я уже наелась двумя предыдущими, — улыбнулась женщина, стоя рядом с мужчиной во дворе его приморского дома в Вецаки. — Смотрю, вы устроили Соне настоящий праздник.

— Это самое малое, что я могу сделать для любимой внучки, — произнёс Виктор Георгиевич, окинув взглядом заполненную гостями внешнюю территорию коттеджа.

— Далеко не каждый дедушка заказывает для своей внучки огромный торт, арендует надувную горку и приглашает аниматора, накрывая для дюжины друзей ребёнка из детского сада и их родителей щедрый стол, — заметила соцработница.

— Соня заслуживает самого лучшего и бережного к себе отношения, и я надеюсь, что сегодняшнее торжество надолго останется в её памяти.

— Судя по горе подаренных Соне подарков, так оно и будет.

— Вы бы слышали, как моя внучка поёт. У неё настоящий талант в исполнении классического кроссовера.

— Правда? Кто знает, возможно, Соня станет новой Джеки Иванко.

— Это как минимум. Мою внучку ждёт прекрасное музыкальное будущее.

Глядя на то, как мило дедушка общается с социальной работницей, сидящая на вершине надувной горки Соня внимательно наблюдала за происходящим во дворе дома и украдкой почёсывала зудящие на руках и ногах комариные укусы. Впервые на памяти девочки Виктор Георгиевич устроил на её день рождения столь масштабное торжество, словно желал произвести на соцработницу неизгладимое впечатление.

Часом ранее Соня отчиталась перед женщиной в том, что у неё всё в порядке, а её дедушка самый заботливый на свете человек. Скажи девочка иначе, в отместку Виктор Георгиевич сделал бы так, что следующая встреча Сони с мамой состоялась ещё не скоро. В страхе хотя бы на месяц лишиться и без того редких свиданий с матерью, девочка за четыре года жизни с дедом ни разу не сказала о нём соцработницам дурного слова, по причине чего в их глазах мужчина являлся примерным опекуном, достойным самого высокого уважения.

Соня получила сегодня от Виктора Георгиевича и приглашённых им детей множество разных подарков, сгрудившихся на летнем столике, у крыльца дома. Сверстники девочки были в полном восторге от пятикилограммового торта ручной работы, высокой надувной горки во дворе и профессионального аниматора, который развлекал ребят различными конкурсами. Не менее счастливыми выглядели и родители детей, для которых по распоряжению Виктора Георгиевича кухарка приготовила вкуснейший плов с мясом молодого барашка.

Взглянув на деревянную будку Тётушки, в которой та была на время заперта из-за опасения родителей, что огромная овчарка может ненароком цапнуть кого-то из детей, Соня съехала с горки, подошла к столу и положила себе в блюдце небольшой кусок торта, изображая весь остаток празднования своего дня рождения довольного жизнью ребёнка.

Когда гости разъехались, Соня поиграла с выпущенной из конуры собакой, после чего Виктор Георгиевич сказал внучке, что у него остался для неё ещё один — совершенно особенный подарок. Следующие минуты Соня с интересом наблюдала за тем, как въехавший во двор на дедовом пикапе водитель вытаскивал из кузова машины большие коробки с разноцветными фейерверками.

— Что это? — с любопытством поинтересовалась девочка, когда все коробки были выложены и аккуратно расставлены на серой брусчатке.

— Праздничный салют в твою честь, — улыбнулся Виктор Георгиевич.

Ненадолго задумавшись, Соня вспомнила, как видела минувшей зимой по телевизору новогодний салют, никогда прежде не становясь его очевидцем вживую.

— Встань подальше, чтобы наблюдать за салютом с безопасного расстояния, — попросил дедушка, после чего девочка послушно отошла к крыльцу и расположилась на его закруглённых ступенях.